Аннотация: У каждой истории, как и палки два конца. Менестрель Гаусельм для конкурса певцов похоже выбрал не ту тему. Время чтения 40-45 минут
Томная сторона Луны
- Это только пара куплетов. Но приз, я полагаю, уже в моей дорожной суме, - сказал менестрель Гаусельм, откладывая свой инструмент и возвращаясь к вину и мясу. - Сама тема, которую я выбрал, беспроигрышная. А уж мой талант облечёт её в цветистые фразы. Когда я буду петь, дамы будут рыдать, а рыцари мечтать о таких подвигах. Главное - король будет горд своим родом и происхождением. Нет сомнений, мне не будет равных!
И Гаусельм принялся обсасывать кость, которую держал в руке.
Барон Фернан отставил свой кубок, вытер губы рукавом и сказал:
- Все менестрели будут петь о подвигах, о красивых дамах, о розах и соловьях.
- Нет, - ответил Гаусельм с набитым ртом. - Многие поют о своих скитаниях, о дальних дорогах и плаваниях, о смерти. А я нашёл верную тему.
Он прожевал кусок и продолжил.
- История и давняя, и недавняя. Герой моей песни - славный рыцарь и король Ги де Саорж, дед нашего славного короля Дальфина. Итак, Ги, узнав, что в замке заточили красавицу виконтессу де Рошешуар, бросается на выручку. С малым отрядом, от встречает войско своих врагов, ловким маневром заманивает их в западню и убивает предводителя войска, злодея графа Изоарда. А затем ночью один проникает в замок и освобождает виконтессу. Ему приходится преодолеть три кольца охраны, причём второе кольцо составляли демоны, служившие хозяину замка. Побеждает герой, торжествует любовь! Не может быть сомнений, на обратном пути я продемонстрирую вам серебряный лихнис, приз победителю!
- На юге сей цветок зовут адонисом, а в наших краях стародубкой, - задумчиво сказал барон Фернан. - Но серебряный цвет не идёт ему. Стародубка - цветок яркий.
- Серебро цвет Луны, а это моя планета, мой знак. Скоро Луна станет полной и будет напоминать рыцарский щит. С этим щитом я и вернусь. Пойду спать, я выеду завтра утром.
- Куда спешить? Состязание менестрелей через две недели. А езды до замка Дальфина три дня.
- Я хочу сделать крюк и заглянуть в места, где происходили события моей песни. Я напишу там лучшие строки.
Гаусельм ушёл в свою спальню. Молодая жена барона Фернана, сидевшая недалеко от камина, освещавшего её пяльцы, оторвалась от вышивки и спросила мужа:
- Так он победит?
- Не знаю, - только и сказал барон.
- Но он так уверен, - жена помолчала. - Он хорош и, вероятно, храбр. Благородного ли он происхождения?
Барон рассмеялся:
- Возможно да, возможно нет. Его отец был блудлив как кот, имел несколько жён. Гаусельм его то ли одиннадцатый, то ли двенадцатый ребёнок. Но есть и варианты. Кто-то считает, что Гаусельм - бастард, а родила его дочка ремесленника или мельничиха. А кто-то говаривал, что у его матери была интрижка с одним из князей. Во всяком случае он один из младших в семье, и уже в силу этого в наследство ему не достанется ничего. Разве что пара лавок из людской. Но он храбр. Как только он стал взрослым, так сразу, ещё в двенадцать лет ушёл в крестовый поход, где был оруженосцем у Готфрида Монферратского. И таланта ему не занимать, менестрель он из лучших. Конечно, сегодня он изрядно прихвастнул, но он будет одним из первых, кто может взять приз.
Гаусельм выехал в дорогу на рассвете. Он лукавил, когда накануне вечером говорил, что сочинил всего лишь пару куплетов. Балладу он сочинил полностью, но хотелось дописать несколько строк под впечатлением мест описываемых событий. Может быть, какие-то слова подправить. Гаусельм всегда стремился к совершенству в творчестве. Он держал путь в направлении замка Фоголи. Именно там держали когда-то в плену виконтессу де Рошешуар. Ныне замок лежал в руинах.
Король Дальфин поинтересовался у своего оруженосца: кто же из менестрелей прибудет на состязание?
- Пеун Меделанский, Лаварим из Тагены, - начал перечислять оруженосец. - Арнаут де Падрас уже прибыл, пьёт третий день в местном кабаке. Точно едут Гаусельм Вендаторнский, Вильфрид фон Зоммерштеттен и Пфарбурш. Говорят, что прибудет Гугон из Блая. Ну и набежит кучка менестрелей бесславных, мечтающих именно здесь покрыть себя славой и стать наравне с великими.
- Арнаут, - усмехнулся Дальфин - будет пить ещё дней пять. Но потом он проспится и будет одним из главных претендентов на приз. Хотя я бы поставил на Гугона из Блая. Если он всё-тки приедет. Это лучший из живущих менестрелей, лучший из тех, кого слушал я. Хотя и шутливые песенки Пфарбурша нравятся мне. Рад буду видеть Гаусельма. Я видел его в Палестине во время крестового похода. Он был ещё совсем юн, но пел песни о любовных похождениях рыцарей среди восточных дев. Песни были...
Он не нашёл сразу слова и пощёлкал пальцами. Оруженосец понял по-своему и захихикал.
- Да нет, - озлился Дальфин. - То, что происходило в этих песнях между рыцарями и женщинами было нормально для бойцов в походе. А вот то, что песни были, - он нашёл слово, - несколько богохульными, это в Святой земле и в Святом походе меня коробило. Гаусельм, конечно, будет одним из явных претендентов, но бы я бился об заклад за Гугона или Лаварима Тагенского.
Гаусельм подъехал к деревне в одной лиге пути от развалин замка Фоголи. Постоялого двора в деревне не было. Гаусельм выбрал дом побогаче на вид и подъехал к нему. Вскоре он договорился с хозяином о ночлеге, поставил в стойло коня и прошёл в дом. Там, за похлёбкой крестьянского супа, рассказал он о том, кто он такой и зачем заехал в эти края.
Хозяин дома неодобрительно покачал головой.
- Плохая это затея, смотреть то, что осталось от замка.
- Отчего же?
- Чертовщина там творится по ночам, особенно на полнолуние.
Как раз Луна к полнолунию подбиралась, дня три оставалось.
- А днём? - поинтересовался Гаусельм.
- Днём там смотреть нечего: камень битый, да травой поросло. Да и зачем туда ходить, если там нечистая сила поселилась.
- А что там ночью?
- Кто же знает, что там ночью творится! Мы не ходим. Только слышны стоны да крики, и огни странные гуляют среди стен разрушенных.
- Может там разбойники поселились. Жгут костры, жарят мясо, гуляют.
- Были бы там разбойники, то они бы разбойничали в округе: скот угоняли, на людей нападали. Ничего такого и в помине нет. Это нечисть в замке живёт, и обречена там жить, не выходя за пределы.
Гаусельм делал вид, что слушает внимательно, но решил уже всё для себя. Вечером он собрался, сел на коня. Хозяин пристально смотрел на него, потом как-то утвердительно сказал:
- Не вернёшься уже.
- Почему? Если всё нормально закончится, вернусь.
- А вещи тогда свои зачем все с собой берёшь?
Гаусельм засмеялся:
- А ты бы хотел, чтобы я там погиб, а ты скарб мой продал бы?
Хозяин дома не ответил, только в пыль дорожную плюнул.
День был жаркий, и вечер, как бы в продолжение, стоял душный. Но с приближением к замку холод стал пробегать по спине Гаусельма. Озноб забирал его. Ещё ничего не случилось, а тянуло откуда-то холодом северных краёв, земель иных, нелюдимых и негостеприимных. А вот дышать становилось труднее, словно рядом смолокурня чадила. И запах соответственный, горьковатый.
Замок ещё подсвечивали из-за холма лучи заходящего солнца, а ночь уже встала позади Гаусельма тёмным, плотным существом. Луна висела в той ночи, блестела, но свет, как ни странно, не изливала. Ночь была темна в себе самой. Масса ночи даже звуки в себе искажала: то ли кузнечики стрекочут, то ли двери тайные скрипят. Открываются потайные кладовки и выходят из них существа странные: ни люди, ни звери, ни птицы, ни гады. Выходят и крадутся за тобой. Может из любопытства, а может и за поживой.
Наконец доехал Гаусельм до холма и задумался. Ехать вверх на коне, так среди наваленных каменных обломков и рытвин, конь впотьмах легко ноги поломает. Оставить коня внизу - вдруг волки придут.
Гаусельм спешился, повёл коня в поводу. Нашёл что-то вроде недоразвалившейся стенки и за ней коня привязал. Сам вещи на спину закинул и пешком вверх пошёл.
В спину ему холодом сквозило, в лицо жаром пыхало. И тут вышел ему навстречу... А кто вышел-то?
Вроде как рыцарь, в латы закованный. Только внутри доспехов огонь пылает. Есть ли там человек в них? Латы идут, пламя в них горит. Как там человеку быть в пламени и выжить?
Страшно стало Гаусельму. Но многое он успел повидать в жизни, смерти в глаза уже заглядывал. Задвинул он меч на перевязи за спину, а ребек трёхструнный из мешка достал.
Взял Гаусельм левой рукой ребек за гриф, согнул эту руку в локте, инструмент в изгиб локтя упёр и на руку бережно уложил. В правую руку взял смычок и заиграл.
Пел Гаусельм о крестовом походе, о плаванье через море, о женщинах верных и рыцарях отважных. Когда петь кончил, из лат, из глубины адского пламени раздался голос, искажённый страданием.
- Спасибо тебе, менестрель. Мне уже давно никто слова одного-одинёшенька не сказал, и уж тем более не пел. Как зовут тебя?
- Я - Гаусельм, а кто ты рыцарь? - Гаусельм уже понял, что не смерть с ним говорит, а душа страдающая.
- Я - граф Изоард, рыцарь униженный, преданный и заколдованный. Я думал, что полюбил ангела, а оказалось - колдунью злую. Да, я убил почти всю её родню, а над сестрой её надругался. Но я думал, что они мешают нашему счастью. И вот, что я получил взамен. Обречён гореть в пламени адовом, не попадая ни в ад, ни на небо.
Гаусельм поклонился:
- Могу ли я помочь вам, граф? Может ли что-то облегчить муки ваши?
- Нет. Даже если этот огонь внутри моих лат перестанет гореть, я всё равно буду мучиться. Как я забуду, что сперва меня унизил простой мужлан, сидевший на крыше. Как он мог только помыслить об этом, а не просто руку поднять? Затем мои слуги бросили меня умирать. Но я не умер! А потом пришла любимая женщина и прокляла меня. Нет, тебе меня не спасти. Но за песни твои и за сострадание сделаю тебе подарок. Ты сможешь увидеть любящее сердце.
Граф Изоард развернулся и скрылся среди руин, хотя Гаусельм ещё какое-то время слышал скрип ржавеющих доспехов.
Гаусельм вернулся к коню, уселся на него и вернулся в тот дом, где останавливался на ночлег. Когда он ехал, ночь расступалась перед ним. Стало светлеть, звуки приобрели естественность. Когда он к дому подъезжал собачонка тявкнула, затем петух закукарекал. Гаусельм подъехал к крыльцу, дверь открылась сразу. Выскочила хозяйская дочка.
- Что ты не спишь? - спросил Гаусельм.
- Мы все не спим, да и как уснёшь? Вдруг бы ты с поводка демонов спустил. Ждали, что явится к нам.
Коня увели в конюшню, Гаусельм прошёл в дом.
- Подожди чуток, - сказал хозяин, усаживая Гаусельма на скамью. - Уже пришла пора корову поутру доить. Подожди, будет молоко свежее. Пока расскажи, видел ли ты что, или всё-таки не пошёл в замок, поостерёгся?
- В замке я не был, так как нет там замка никакого, одни развалины. А на холме был среди развалин. Встретил графа Изоарда, мучимого огнём адским. Ходит там один, страдает. Я полагаю, что вам он не опасен. Если надо что-то на холме у замка, то туда вполне можно ходить днём.
- Нет уж, - сказал хозяин дома. - Будем жить, как жили: мы не беспокоим его, он не ходит к нам. И поверь, певец, оттого, что я знаю теперь, что там граф Изоард, мне не легче.
Гаусельм пил парное молоко, которое принесла хозяйская дочь, и думал о своём: о балладе, о турнире, о графе Изоарде. Ночная встреча мало дала для баллады. Разве что можно добавить строки:
Ты носишь красивое платье,
Но если червива душа,
Тебе не уйти от проклятья,
Судьба не даёт такой шанс.
Оторвавшись от мыслей, Гаусельм сказал:
- Не во всём я понял графа. Он говорил о любви, о проклятье и о каком-то мужике на крыше. Что за мужик?
- Да кто ж его знает. Мужиков у нас в округе полно, уж больше, чем графьёв.
- И не спросишь никого, всё было так давно.
- Почему спросить некого? А барон Везитцервельд?
- А что барон?
- Так он участвовал во всех этих делах. Я только не помню: был он на стороне графа или на стороне короля Ги. Впрочем Ги, тогда королём ещё не был.
- Господи, - изумлённо выдохнул Гаусельм. - Сколько же лет барону?
- Век или два, - ответил хозяина дома, который не был силён в сложной арифметике.
На следующий день Гаусельм заехал в городок Либрец, где петь не стал, но показывал на центральной площади трюки и жонглировал. Даже показал пару фокусов, которым обучился у кудесника в Святой земле во время крестового похода. Заработать немного денег не мешало никогда.
После представления Гаусельма пригласил к себе местный бургомистр, который был рад потчевать у себя человека, который через неделю будет гостем короля Дальфина.
На реплику Гаусельма, что он будет петь о Ги де Саорже хозяин фыркнул:
- Что петь об этом трусе.
- С чего ты взял, что он был трус? - вспылил Гаусельм.
- Так в городском архиве есть летопись, где прямо сказано, что, встретив графа Изоарда с отрядом, Ги в страхе бежал. Изоард гнался за ним. Беда Изоарда была в том, что он в пылу погони оторвался от отряда и с малыми силами ворвался в деревню, где были его враги. Там он оказался в западне и погиб.
- А какой мужлан унизил его?
Бургомистр поглядел с удивлением:
- При чём здесь мужлан?
Гаусельм хотел было сослаться на самого графа Изоарда, но подумал, что его легко могут объявить сумасшедшим или обвинить в колдовстве.
- Кто-то что-то такое рассказывал, - промямлил Гаусельм.
- Про мужлана в летописи не сказано. А вот то, что Ги был трусом написано без обиняков.
К полудню следующего дня Гаусельм доехал до замка Краушард. Он ожидал увидеть замшелые стены и замшелого хозяина, но замок выглядел, как новенькая игрушечка. Более того, с западной стены мастера обдирали старый разросшийся плющ и клали новую штукатурку.
Гаусельм спешился и, ведя коня в поводу, прошёл через ворота во двор. Откуда-то появился слуга и поинтересовался, что угодно господину и как о нём сообщить хозяевам.
Менестрель назвал себя. Услышав имя, слуга ответил более низкий поклон:
- Проходите, мой господин. Вас будут рады видеть в стенах этого замка.
Коня забрал подбежавший мальчик, слуга провёл Гаусельма в дворцовый зал. Был он невелик по размерам, но очень уютен. Гаусельма поразили фрески на потолке. Сперва он решил, что это суд Париса, но потом засомневался. Во-первых, не было самого Париса. Или Гаусельм не нашёл его на рисунке? Он лихорадочно всматривался в изображение. Во-вторых, женщин было не три, а две. И хотя одна была писаная красавица, вторая красотой не блистала. Была она невзрачная, а глаза вообще какие-то тусклые. И в-третьих, яблоко было не одно.
Гаусельм развернулся и с приятным изумлением увидел молодую красивую женщину.
- Что привело к нам известного певца? - спросила дама.
- Я хотел переговорить с бароном Везитцервельдем.
- Но барон на охоте, гоняет очередного вепря.
Гаусельм изумился:
- Неужели у барона хватает на это сил?
Изумление промелькнуло по лицу дамы:
- Да у него сил хватит...
И тут она рассмеялась:
- Я поняла, вам вероятно нужен Старый Барон.
- Мне нужен барон Везитцервельд, соратник короля Ги де Саоржа.
- Да-да, вас проведут к нему. Но обещайте, что вы вернётесь в наше общество.
Слуга вывел Гаусельма обратно во двор, они обошли замок против солнца и с юго-западной стороны открылось двухэтажно крыло здания. Ступени, отделанные каррарским мрамором, двери из валлонова дуба, привезённого из провинции Пулья, с искусной резьбой. В доме все стены изукрашены фресками.
Менестреля провели в комнату, где у окна сидел пожилой человек. Он был облачён в светло-лазоревую мантию. Был старик сухощав, белокож и сед. Отчего смотрелся он светлым, почти прозрачным. Гаусельм назвал себя, его имя Строму Барону ничего не сказало.
Гаусельм сразу рассказал, зачем приехал, рассказал о сюжете баллады, не умолчал и о встрече с проклятым графом.
Старый Барон долго молчал, потом сказал:
- Бедный мальчик, он жил в замке, в котором кипела жизнь. Вот как у нас. Здесь живут мои внуки, правнуки, внучатые племянники. Вечером их будет столько, что не протолкнёшься. Жена моего внука, нынешнего хозяина здешних мест, чудом управляется со всей этой толпой. Так и юный Изоард. Он жил среди большой родни, среди огромного количества слуг. Они все много, но странно разговаривали. Их беседы начинались с середины, скакали с темы на тему как ручей по камням и заканчивались внезапно. Мальчику никто толком не объяснил, что есть зло, а что добро, как различать любовь, ненависть и ревность, ему не объяснили смысла жизни и значения смерти.
Гаусельм смотрел на человека, который не умирает, не сдержался и спросил:
- А сколько лет вам?
- Много. Но чему удивляться, если во времена ветхого завета люди жители гораздо дольше. Это сейчас все спешат, один я уподоблен праотцам нашим.
Во рту у Гаусельма как-то сразу пересохло, и он хрипло спросил:
- Но смерть? Вы чувствуете близость её?
- А знаешь, мальчик, в чём разница между жизнью и смертью?
- В чём?
- Да ни в чём. Разницы нет.
- Но вы-то живёте! - вскликнул поражённый Гаусельм.
- Да.
- Почему?
- Потому что разницы нет.
Гаусельм успокоился и сел на место.
- Изоард сказал мне, что его поразил какой-то мужлан.
- Не знаю, не помню.
- А вот в одной летописи Ги называли трусом.
Старый барон задумался:
- Я же знал его. Храбрецом он не выглядел, но и трусости я в нём не замечал. И кроме того, он же пошёл ночью в замок Фоголи, чтобы спасти виконтессу де Рошешуар. Пошёл одни. Трус так поступить не может.
- И он спас её, - подхватил Гаусельм.
- Можешь так думать, - неожиданно ответил Старый Барон.
Гаусельм не успел уточнить, что имелось в виду, так как пришёл слуга и пригласил менестреля к общему ужину. Действительно, к вечеру собралась вся родня, молодой барон привёз пару собственноручно заколотых кабанов, в большой зале были накрыты столы. При шёл горой, Гаусельм пел для гостеприимных хозяев и имел громадный успех.
Рано утром Гаусельм выехал в путь, намереваясь по пути заехать в деревню Вильдшвайнхайн, где и попал в засаду граф Изоард. Из-за необходимо сделать небольшой крюк, Гаусельм спешил и вскоре увидел едущего впереди всадника. Тот, напротив, не спешил, ехал шагом.
Гаусельм пришпорил коня и ездока догнал. К общей радости, это был менестрель Гугон.
Друзья обнялись, после чего поехали бок о бок.
- Не хотел я ехать состязаться, - делился Гугон. - Другие уже у меня мечты. Надоело доказывать, чего ты стоишь, по чужим правилам играть, да под чужую дудку плясать. Я хочу сам ярмарки менестрелей устраивать.
- Ярмарки! - присвистнул Гаусельм. - Как же ты их устроишь. Вот турнир у короля Дальфина. У него дворец, во дворце зала для состязания. Он пиры устраивает, кормит менестрелей. Опять же приз от короля. А ты где хочешь, на обычной ярмарке петь? Ну так грошей тебе там накидают и не более того.
- Нет. С бедняками каши не сваришь. Но кроме королей есть и другие люди. Пожалуй, и побогаче будут.
Гаусельм подумал о евреях-банкирах, которым все короли должны, но смолчал.
- Ордена рыцарские, - вдруг сказал Гугон. - Вот кто денег накопил. В некоторых орденских замках подвалы забиты сокровищами, что из Святой земли вывезены. И придумал я к тому же повод красивый всех менестрелей вкупе с рыцарями собрать. Прослышал, что на острове в замке Вудсток томится в заточении принцесса. И вот видится мне, собираются на лугу под окнами замка менестрели и рыцари. Менестрели поют для прекрасной дамы, рыцари бьются за честь стать её кавалером.
- А жить где?
- В шатрах, - уверенно сказал Гугон. - Рыцари в поле становятся лагерем, так и мы.
Гаусельм вспомнил время крестового похода. Доводилось ему и в шатре жить, да и под открытым небом спать.
А Гугон воодушевился и развивал свою идею дальше.
- Понятно, что народ съедется на такое дело посмотреть. Раз есть люди, то и торговцы понаедут, есть где товар сбыть.
- Евреи-банкиры, - не утерпел Гаусельм.
Гугон не смутился:
- Конечно. Раз торговля идёт, раз рыцари с купцами пожаловали, значит кому-то деньги точно потребуются. А тут и кредит. Память о таком на века останется. А кто всё устроил? Гугон устроил! Вот и еду на это состязание, чтобы вас, друзей своих, собратьев по ремеслу повидать, да замыслом поделиться.
Звучало всё толково настолько, что Гаусельм позавидовал и сказал ядовито:
- Но кто-то же держит принцессу взаперти. Ему всё это не понравится. Значит он попытается вас разогнать. Тут и шериф Уолтонмэнерширский пожалует. За поживой из близлежащих лесов парни в капюшонах потянутся.
- Ещё лучше! - воскликнул Гугон. - Только тебе как брату по секрету говорю. Даже если состязание не закончится - ещё лучше.
- Почему же?
- Не надо будет приз вручать. А слава, что хорошая, что дурная - всё слава.
И тут Гаусельм вспомнил графа Изоарда. Ведь мерзавец! И сам не скрывает этого. И в адском огне горит. А его сколько лет помнят.
На развилке Гаусельм сказал Гугону, что есть у него дела, а какие не сказал. Гугон в замок короля Дальфина поехал, а Гаусельм - в Вильдшвайнхайн, про графа Изоарда спрашивать.
В таверне он только вопрос задал, как загомонил весь пьющий люд и загоготал.
- Славно ему у нас в деревне досталось, графу, - сказал ближайший красномордый мужик. - Отделали будь здоров.
- И как так вышло? - поразился Гаусельм.
Вообще-то рыцарь в доспехах сквозь крестьянское войско проходил, как озверевший матёрый кабан с жёсткой щетиной проходит через молодой подлесок, оставляя после себя всё потоптанным и раздавленным. Так и здесь, если бы даже засаду устроили, рыцарь на коне разогнал бы всех.
- Рыцарь может полдеревни вырубить, - согласился мужик, - да здесь какой случай вышел. В тот день черепичный мастер Вострушек клал черепицу на крыше. Сидит он наверху, солнышко его греет, ветер овевает, рядом корзина с черепицей стоит. Кладёт он, значит, черепицу за черепицей. Хороша у нас черепица. Увесистая. Это вам не в соседнем графстве трубку из обожжённой глины порубят пополам и кладут "монах на монашке".
Все посетители трактира опять загоготали. Гаусельм знал такой способ укладки черепицы: один слой желобками вверх - монашки, а другой желобками вниз - монахи, так, что края верных черепиц, "монахов", попадают в желобки "монашек".
- Наша черепица тяжелее и кладётся и слоями снизу вверх. И слышит Вострушек, скачет кто-то. Не просто скачет - драпает! Рыцарь в красивом плаще. Проскакал деревней и дальше понёсся. А тут за ним следом в деревню влетает рыцарь в латах с позолотой. Думает Вострушек: сейчас не найдёт беглеца и на деревенских злость выместит. Это ведь не в первый раз. И такое вдруг зло взяло черепичного мастера, что швырнул он черепицей в рыцаря. Тот пошатнулся, но в седле усидел. Стал он коня на месте вертеть, головой мотать туда-сюда, обидчика искать. А Вострушек в него ещё черепицу, потом ещё и ещё. Тут рыцарь его углядел, стал грозить, а ещё говорить: слезай. Зачем слезать? Там рыцарь его пришибёт. Взял тогда Вострушек всю корзину с остатками черепицы, как бросит на рыцаря, тот с коня и рухнул.
- И что? - в нетерпении выкрикнул Гаусельм. - Что дальше было?
- Тут такое началось! Деревенские поняли, что если рыцарь встанет, то всем хана. У нас вообще в деревне так - если кто упал, его добивают!
Опять вся орава местных радостно загоготала.
- С одной стороны слуги рыцаря скачут и оруженосцы. С другой всадник в красном плаще с подмогой вернулся. На середине улицы наши рыцаря бьют, а конники с двух противоположных концов улицы смотрят и с места не трогаются.
- Отчего же?
- Если тронутся, то им друг с другом зарубиться придётся. А рыцарь уже и так павший и битый. Постояли и разъехались.
- Вы так рассказываете, словно сами всё видели, - усомнился в рассказе Гаусельм.
Местные опять загорланили, но краснорожий мужик сказал серьёзно:
- Мы видеть не могли. Нас тогда ещё на свете не было. Может и родители наши не родились тогда, не знаю. Но было всё именно так. Потому что историю эту у нас всегда рассказывали часто, и знаёт её всякий. А так как знает всякий, то и приврать не дадут.
И опять мужичьё загудело одобрительно: мол, не дадим соврать.
- Где рыцаря похоронили? Кто хоронил? - спросил Гаусельм.
Тут затихли все. Потом кто-то сказал:
- Зачем его хоронить? Мы же не живоглоты.
- Так убили его...
- Кого? Рыцаря? С чего бы? Живой он остался.
Гаусельм обалдел:
- Как живой? Вы сами говорили: били смертным боем всем селом.
- Мы же не убийцы, - засопел краснорожий мужик. - Мы и сейчас частенько бьём кого: цыгана-конокрада, бабу-ведьму или пропойцу, который соседей подпалил. Бьём от души, но не до смерти же. И рыцарь в доспехах был. Отвалтузили его славно. Был он без памяти. Но дышал. Может кровью харкал. Но живой был, это точно. Погрузили его на телегу да отвезли на Русалочий луг. Там или сам очухался, или из замка за озером его увидели и помощь ему оказали. Даже если его русалки утянули, то ему туда и дорога. Но на лугу потом косили, мертвяка там не было.
- И в деревню он к вам не возвращался, - задумчиво сказал Гаусельм.
- Не возвращался, - подтвердили селяне.
Гаусельм за такой рассказ спел жителям деревни несколько весёлых песенок, получил хорошую горсть монет. А потом подошла к нему служанка, которая в трактире помогала и сказала:
- Если интересно тебе, менестрель, поговорить о тех делах, то поезжай к дедушке моему. Он старый и те времена помнит.
"Что за край долгожителей", - подивился Гаусельм, вспомнивший Старого Барона.
- Только сейчас не езди, утра дождись, - добивала служанка. - Дедушка живёт посреди леса. Его считают колдуном, но он не колдун. Он сам всё расскажет.
На рассвете Гаусельм выехал в сторону леса. У окраины деревни встретился ему вчерашний краснорожий мужик. Мужик на плече нёс косу:
- Косить иду. Как раз на Русалочий луг. Хорошо вчера посидели, повспоминали. Мы-то эту историю хорошо все знаем, друг другу не расскажешь, а заезжему человеку так с удовольствием. Вот только потом ночью старики вспоминали, что рыцарь в деревню не возвращался. Нет. Но вот какая-то тётка его искала.
- Что за тётка?
- Это нам не ведомо. Тётка и всё.
Гаусельм полагал, что живёт колдун среди тёмной чащи, такой, что и дорогу не найдёшь. Однако дорогу нашёл легко. И жил дед трактирной девчонки не в глухомани. Да, среди леса, но на большой поляне. Дом стоял высокий, светлый. Виден был достаток. За домом в подлеске копошились свиньи, где-то мычала корова. Свежескошенная трава лежала рядами, было видно, что ещё вчера её ворошили. Недалеко от дома стоял большой амбар. Гаусельм крикнул с крыльца:
- Хозяин, будь здрав! - и вошёл.
Он сразу понял всё. На стене висел длинный, тяжёлый меч, и на слова хозяина дома, донесшиеся откуда сбоку:
- Здравствуй, гость дорогой.
Гаусельм сказал утвердительно:
- Вы - не колдун. Вы были королевским палачом! Поэтому вы и не живёте среди людей.
Хозяин дома был стар, но крепок. Высокий, сухой, с безбородым лицом. Он усмехнулся и сказал:
- Был. А с чем ты, гость, пожаловал?
Гаусельм объяснил, что его сюда направила внучка старика, рассказал, о какой истории он написал балладу. Подумал и рассказал о мятущемся и мучающемся графе Изоарде. Когда замолк, старик сказал:
- Понял я, к чему у тебя интерес. Наслушался ты рассказов разных, а где правда, где ложь, не разумеешь. Я тебе рассказывать ничего не буду. Пойдём.
- Куда?
- Сам всё увидишь.
Старик повёл Гаусельма в лес. Менестрель ожидал, что они уйдут в самую глушь, а там будут ведьмы лесные, лешие или говорящий филин. Но ушли недалеко. Среди деревьев стоял колодезный сруб. На поверхности воды плавали сорванные ветром листочки. Старик смахнул их и сказал:
- Смотри. Задумай, что хочешь узнать, то и увидишь.
Гаусельм с недоверием посмотрел на колодец, а затем стал вглядываться. По воде рябь пробежала, исчезли отражавшиеся в воде деревья. Лик проглянул. Тёмный лик. А потом свет лунный по лицу пробежал и понял Гаусельм, что ночь, что замок, что пленница в комнате. Виконтесса де Рошешуар томится взаперти.
В окошко влетел голубь, к лапке которого был привязан кусочек кожи. Виконтесса сняла и развернула его. При ярком свете Луны виконтесса прочитала написанное на коже: "Я убил Изоарда и освобожу тебя. Твой рыцарь Ги".
Виконтесса заметалась по комнате. Она схватила догоревшую лучину, взяла с подоконника кусок бересты и написала на нём: "Где мертвец?" Бересту привязала к лапке голубя и отправила гонца обратно. Из окна виконтесса следила, куда полетела птица. Полетела недалеко, до ближайшей рощи. Там на опушке мелькнула фигура на коне. Голубь сел фигуре на плечо. Виконтесса поняла, что это Ги мечется, обуреваемый страстью.
Виконтесса ждала ответ и времени даром не теряла. Взаперти она сидела давно. Стража была предупреждена, чтобы виконтессе не давали ничего, что можно было использовать как оружие. Со временем бдительность всегда ослабевает. Отсутствие событий расслабляет, размягчает. Через какое-то время начальник стражи уступил мольбам виконтессы и позволил ей заниматься рукоделием. Иглы и спицы не дали. Но она могла прясть и плести кружева. Веретено виконтесса засунула за пояс. А в руки ухватила по коклюшке. Длиной каждая коклюшка была в полторы мужских ладони. Зажатые в ручках виконтессы, эти палочки выступали из кулачка с двух сторон.
Примерилась к коклюшкам, разжала кулачки, отложила палочки в сторону. У постели на камне стояла миска, в которой приносили обед. Горстка кашки осталась на дне миски. Виконтесса всегда оставляла немного еды, она всегда была в готовности к действиям. Кашу взяла в горсть и с заклинанием бросила на пол. Из норки выскочила мышка и принялась есть кашу.
- Молодец! - похвалила зверька виконтесса. - Никуда не уходи. Ночь будет весёлая.
Вернулся голубь. На коже соком чернильных орешков было выведено: "На русалочьем лугу".
- Что он там делает? - фыркнула виконтесса, задумалась, но решила переписку прекратить и узнать подробности в устной беседе.
За пояс, к веретену, она засунула гребень и полотенце. У голубя вырвала два пера и выпустила птицу в окно. Затем опять взяла в две руки коклюшки и негромко постучала в дверь. Негромким голосом она стала причитать:
- Кто там на страже? Кто на страже?
Виконтесса знала, что один охранник за дверью, а следующий на площадке башни, двумя лестничными пролётами ниже. Выход из башни был один, по лестнице вниз. Сейчас было нужно, чтобы охранник ниже ничего не слышал.
Страж за дверью задремал и проснулся от хныканья виконтессы. Если бы она кричала, это бы его напугало. А так - плачет женщина.
- Что у тебя там? - спросил часовой.
- У меня здесь мышь. Я боюсь. Она кусачая. Убей её.
Раньше виконтесса на мышей не жаловалась, но стражник об этом и не задумывался. Сейчас его мысль была только о том, что это нытьё мешает ему дремать.
Охранник открыл дверь и тут же получил удар концом коклюшки в нервное сплетение в центре груди. Он лишился чувств и рухнул на пол. Виконтесса знала, что очнётся он скоро, времени терять нельзя. Она ухватила мышонка, воткнула в него два голубиных пера, накрыла полотенцем и сказала заговор. Полотенце сняла, а мышонок уже превратился в летучую мышь.
- Ползи по стене и кровле, - приказала виконтесса. - Только не летай и шуми погромче.
Летучая мышь, перебирая лапами, поползла по стене на крутую крышу, а дальше зашумела по черепице. Виконтесса сбежала бесшумно по лестнице на один пролёт вниз и встала в оконную нишу, вплотную прижимаясь к стене.
Через пару минут охранник очухался, осмотрелся, прислушался и закричал:
- Мартин, Мартин, чёртова баба сбежала!
- Куда? Где она? - откликнулся охранник снизу.
- По крыше пытается уползти. Я её вижу плохо, труба закрывает свет. Но слышу я её хорошо.
Мартин затопал по ступенькам и скоро пробежал мимо затаившейся виконтессы. Теперь охранники уже переговаривались наверху.
- Лишь бы не сверзилась, - хрипел первый охранник. - Нам тогда головы снесут.
- Виконтесса! Виконтесса! Вернись ты ради Бога! Сама убьёшься и нас погубишь.
Охранники двигали факелом туда-сюда, пытаясь высмотреть женщину на крыше. Ничего не видели, но шум до них доносился отчётливо.
- Вроде как на конёк вылезает.
Шум услышали стражники у основания башни:
- Что у вас там?
- Виконтесса сбежала, бык её задери! Через крышу на ту сторону пытается уйти!
Один охранник внизу спросил второго:
- А если её с той стороны ждёт кто?
- Тогда быстро на ту сторону и хватай всякого, кто попадётся.
Охранники убежали за угол башни. Виконтесса выбежала из башни во двор замка, прикрыла за собой дверь. Достала гребень и бросила его перед дверью. Тут же выросла металлическая решётка.
Виконтесса метнулась через двор под тень служебных построек. А из караулки уже бежала разбуженная охрана. Стражники подбежали к воротам, подёргали решётки.
- Нет, - сказал один, - решётка не взломана.
И никого не удивило, что никакой решётки здесь никогда и в помине не было.
Стражники продолжали преследование невидимой виконтессы, когда сама владелица замка Рошешуар пробралась к внутренней стене замка Фоголи, места своего заточения. Самое лёгкое для виконтессы закончилось. Стражники легко проходили через ворота внутренней стены. Они были обычными людьми. Виконтесса была колдунья, поэтому ей предстояло сразиться с духами, вмурованными в стену. Вытащив из-за пояса веретено и держа его в руке острым концом вверх, женщина вошла в арку ворот.
Тут же из стен к ней рванулись несколько призраков. Если в обычном бою, отбивающийся старается прижаться к стене, чтобы прикрыть спину, в этой неистовой схватке стена не давала помощи. Наоборот, встань спиной к стене, и между лопаток тут же войдёт холодная плоть нежити, призрака. Но виконтесса была готова к побегу. Всё было обдумано давно. Просто так сложилось, что уходить пришлось сейчас. На голове виконтессы был головной убор атур, но атур раздвоенный. Некоторые бы назвали его рогатым чепцом. Рога уходили за спину. Сейчас виконтесса набросила на них заговоренное полотенце, которое свисало за спину. Полотенце и играло для неё роль своеобразной стены, через которую призраки не могли пробиться.
Поражая своих противников острым концом веретена, виконтесса пробивалась к выходу из арки. И пробилась!
Шум в замке усилился. Крики стражи, вой призраков разбудили всех. Забегали обитатели замка, замычал и заревел в стойлах потревоженный скот. Виконтессе это было только на руку. В углу стены стояла дежурная повозка, запряжённая парой лошадёнок, на козлах дремал старый возница. Вся поднявшаяся суматоха мало беспокоила его. Беглянка пробралась через повозку со спины возницы и легким уколом веретена обездвижила его. Затем стянула с козел, оттащила под стену, сняла с него ветхий драный кафтан и надела на себя. Затем сбросила свой головной убор и надела извозчичью шапку. После чего уселась спокойно на место кучера, опустила голову, словно спит, и стала ждать.
Спустя какой-то время донеслись крики:
- За стену, за стену улезла.
Беготня во дворе замка усилилась. Кто-то из дворян-офицеров стал отдавать команды. Виконтесса напряглась. Звякнули, натягиваясь, цепи подъёмного моста. Мост стали опускать, ворота открывать. Погоню переносили за стену замка. Проскакали два всадника. Виконтесса не шевелилась, ждала. Наконец, к повозке один за одним подбежали пятеро солдат, запрыгнули внутрь и кто-то из них крикнул: