Грядущее провидеть мы не в силах,
И судьбы наши так разнообразны!
Смешенье дней счастливых и унылых...
Манят и быстро губят нас соблазны.
Князь верит правде своего всевластья,
А путь Небес туманен и неясен.
Всё от судьбы -- и счастье, и несчастье.
Бредём впотьмах, и каждый шаг опасен.
Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Досадливо хмыкнув, начальник уезда отложил в сторону доклад смотрителя государственных складов. Зерна очень мало, а надо платить жалование городским стражникам и чиновникам управы.
Можно, конечно, вновь поднять налог на торговцев и владельцев заведений, однако Сабуро прекрасно знал, что многие из них и так на грани разорения. Если увеличить подати, какие-то деньги в казне уезда появятся, но нищих на улицах города станет намного больше. Их уже и сейчас полно на каждом шагу. Клянчат милостыню, воруют, пристают к добропорядочным жителям Букасо, вызывая у тех недовольство властью и нарушая гармонию в обществе. Нет уж, пусть лучше служащие управы какое-то время побудут без жалования, и без него на государственных должностях ещё никто с голоду не умирал.
Хотя придётся закрыть глаза на некоторые их вольности. Но тут уж ничего не поделаешь. Начальник управы вполне искренне переживал по поводу неизбежного падения дисциплины среди подчинённых.
Хотя ещё осенью ничего не предвещало беды, а гадальщики дружно предсказывали господину Бано Сабуро достаток и похвалы начальства, и у того имелись все основания верить их словам.
Хвала Вечному небу, рис в этом году уродился. Исполняя повеление Сына неба, начальник уезда намеревался до верху наполнить государственные хранилища, заменив прошлогоднее зерно свежим, и немного заработать, тайком продав излишки знакомым купцам.
Но тут в портовом городе Тарисокава, откуда ни возьмись появилась петсора и, опустошив прибрежные земли провинции Ирохо, начала стремительно продвигаться вглубь страны, пока на её опустошительном пути не встала армия Сына неба.
Воинские отряды перекрыли все дороги в те земли, где свирепствовала болезнь, никого не выпуская оттуда. Генералы Даймо Отосаво и Кайто Наемено, получив звания "хранителей нерушимой стены мечей", опираясь на указ государя, запретили всякое передвижение между селениями. Больше двух месяцев никто в уезде не мог войти или выйти из города. Нельзя было ни съездить на базар, ни привести лекаря к больному, ни посетить гостей, ни отдать последние почести родственнику, если его хоронили даже в соседней деревне.
Сабуро хорошо помнил, что поначалу многие не воспринимали подобные строгости всерьёз. Но, беспрекословно подчиняясь приказам командиров, воины беспощадно убивали любого, кто рисковал покидать селения, не делая разницы между рабом и дворянином.
Опасаясь проклятия петсоры, солдаты старались не приближаться к нарушителям запретов, расстреливая их из луков и арбалетов, а тела сжигали без надлежащих церемоний, обрекая их души на вечное развоплощение и лишая надежды на новое перерождение. Также немилосердно сжигали деревни, жители которых, нарушая приказ, побывали на заражённой территории и принесли оттуда петсору.
Начальнику уезда докладывали, что те дворяне, чьи родственники погибли от стрел императорских воинов, очень недовольны столь жёсткими действиями военачальников и собираются подать на них жалобу самому Сыну неба.
Но, как государственный чиновник, Сабуро понимал необходимость столь суровых мер.
В молодости, готовясь к государственному экзамену на получение учёной степени, он очень внимательно прочитал книгу Векаро Хайдаро "Путь добродетели для властей и народа" и хорошо помнил, как Божественный мастер советовал поступать в тех случаях, когда от заразной болезни умирало более семи - восьми человек из каждых десяти заболевших.
Вот только Бано и в голову не приходило, что он застанет то время, когда государю придётся воспользоваться столь жестокими рекомендациями великого мудреца.
Будучи начальником уезда, он осознавал, что лишь эти крайние меры спасли и его самого, и его семью, и тех людей, чьи жизни и благополучие доверил ему Сын неба.
Вот только, если тот поспешил направить в провинцию Хайдаро армию и генералов с самыми широкими полномочиями, то его советники не озаботились снабжением войск всем необходимым.
Сначала недостаток продуктов командиры беззастенчиво компенсировали за счёт уездных государственных складов. Но когда те опустели, военачальники начали забирать рис у землевладельцев и крестьян, щедро расплачиваясь расписками военного ведомства. А любой житель Благословенной империи прекрасно знал, что получить по ним деньги или хотя бы зерно практически невозможно.
Поэтому, если простолюдины отдавали рис безропотно, то в дворянских усадьбах дело порой доходило до мечей. Строптивых землевладельцев жестоко наказывали, но ропот в их среде становился всё громче.
Слушая доклады подчинённых, начальник уезда с тревогой думал, что если бы петсора пришла не поздней осенью, а в середине лета, столь энергичное изъятие продовольствия могло бы вызвать бунт.
Поёжившись, он плотнее запахнул крытый шёлком меховой халат и, протянув ладони к большой бронзовой жаровне, раздражённо крикнул:
- Эй, кто-нибудь?
Шагнувший в комнату секретарь поклонился, шмыгнув покрасневшим носом.
- Слушаю, господин?
Строго глянув на закутанного в плотную серую накидку подчинённого, руководитель недовольно проворчал:
- Угли совсем остыли. Поди, скажи, пусть свежих принесут. Не видишь, какой холод стоит?
- Да, господин, - ещё ниже склонился чиновник и, перед тем как уйти, посетовал, скорбно покачав головой: - Не долго нас Вечное небо теплом радовало. Опять мороз пришёл.
Сабуро молча кивнул, пряча кисти рук в широкие рукава халата и который раз жалея об отсутствии в управе настоящей печи. Раньше ему вполне хватало тепла от жаровни. Однако в последние дни он начал замечать, что мёрзнет всё сильнее. С тщательно скрываемой от других тревогой он понимал, что его тело теряет всё больше жизненной энергии, недвусмысленно указывая на приближение дряхлости.
Тем не менее ещё ни разу в жизни многоопытный чиновник не ждал зимы с таким нетерпением и никогда так не радовался наступлению холодов. Когда появились первые слухи о петсоре, лучший лекарь города - почтенный Джуичи сообщил начальнику уезда, что демоны и проклятия этой страшной болезни раньше всегда гибли с наступлением морозов.
Генералы, командовавшие армией, блокировавшей заражённые земли, тоже это знали, поэтому, когда выпал первый снег, жителям Букасо и окрестностей разрешили покидать свои поселения, а едва пруды покрылись коркой льда, войска открыли дороги и направились к своим лагерям в центральные провинции.
Узнав об этом, Сабуро тут же отправил стражников в те деревни, где бушевала болезнь, чтобы подсчитать выживших жителей, оказать им необходимую помощь, а главное - вывезти бесхозный рис.
Однако выяснилось, что большую часть запасов кто-то прибрал к рукам ещё до того, как генералы Отосаво и Наемено признали эти земли безопасными. И, судя по всему, тут постарались не только немногие благополучно пережившие петсору крестьяне и даже не те из землевладельцев, у кого хватило ума запереться в своих поместьях, но и воины императора, тоже прошерстившие брошенные деревни в поисках более-менее ценных вещей.
При этом стражникам не удалось отыскать доказательств для обвинения кого-нибудь из крестьян, а тем более солдат или командиров в мародёрстве. Армия Сына неба ушла, и отличить в амбарах награбленный рис от честно выращенного не представлялось возможным.
Высказав командиру стражников всё своё неудовольствие, начальник уезда приказал отправить половину собранного зерна в свою усадьбу, а оставшуюся часть на государственный склад. Самим же стражникам Сабуро не выделили ничего, зная, что во время похода они всласть пошарили по богатым домам вымерших деревень и, если ничего не нашли, то это только их вина.
- Господин! - прервал его воспоминания донёсшийся из-за тонкой перегородки голос.
- Кто там ещё? - недовольно проворчал начальник.
- Это я - Седжи, - отозвался собеседник. - Свежие угли принёс.
- Ну так заходи! - буркнул Сабуро, тут же попеняв. - Почему так долго?
- Простите, господин, - низенький, кривоногий стражник, одетый в подпоясанную грязным белым кушаком чёрную куртку и такие же штаны, держал рукой, одетой в кожаную варежку, небольшой медный котелок. - Спешили как могли. Костёр почти прогорел, пришлось жечь по новой.
- Не уследили, бездельники, - продолжал брюзжать чиновник, глядя, как Седжи, откинув крышку жаровни, сноровисто высыпает внутрь ярко-алые угли.
Согрев ладони, Сабуро взял кисть, обмакнул её в тушечницу и, на миг задумавшись, вывел первую букву письма, которое намеревался отправить губернатору провинции.
Требовалось подробно доложить о составлении списка умерших дворян, об ущербе, нанесённом уезду эпидемией, о том, сколько риса военные забрали из государственного хранилища, сколько освободилось у землевладельцев наделов, а главное - сколько податей будет недополучено казной Сына неба по причине смерти налогоплательщиков. Пусть господин Хосино Нобуро войдёт в положение своего ничтожного слуги и не требует от него невозможного.
Как и всякий чиновник более-менее высокого ранга, Сабуро знал, что центральные провинции страдают от перенаселения, и едва там узнают, что духи стужи победили демонов петсоры, как толпы переселенцев устремятся на освободившиеся земли и вскоре каждое поле в его уезде вновь обретёт своего усердного работника.
А пока нужно составить послание так, чтобы, не опускаясь до вульгарной лжи, предоставить губернатору дополнительный повод для обращения за помощью к Сыну неба.
Проведя всю жизнь на государственной службе, он имел представление о том, как всё устроено в Благословенной империи. Какую-то часть помощи обязательно присвоят высшие чиновники двора. Но царствующий ныне государь Шиото, да продлится его жизнь десять тысяч раз по десять тысяч лет, крепко держит знать в железном кулаке, не позволяя им жрать больше, чем вмещает желудок, поэтому есть надежда, что значительная часть помощи всё же дойдёт до пострадавших провинций.
А уж он, как начальник уезда, сумеет употребить эти средства на пользу подданных Сына неба, считая себя вернейшим из них.
Сабуро не считал себя выдающимся каллиграфом, но, рассматривая ровные ряды тщательно выписанных букв, не смог удержаться от довольной улыбки.
Как правило, подобной работой занимается секретарь, но послание губернатору чиновник решил написать собственноручно. Не то чтобы он сомневался в скромности и преданности господина Ивасако, но всё же некоторые подробности отношений начальника с вышестоящим руководством подчинённым лучше не знать.
Откинувшись на низенькую спинку кресла, Сабуро отвязал от пояса именную серебряную печать и, обмакнув её в крошечный флакончик с красящим составом, поставил в левом нижнем углу красный оттиск, состоявший из причудливо переплетённых букв его имени и фамилии.
Печать с родовым гербом государственным служащим разрешалось использовать только при личной переписке.
Давая чернилам просохнуть, он вновь протянул руки к жаровне, с удовольствием ощущая исходившее от покрытой узорами бронзы благодатное тепло.
За тонкой дверью послышался негромкий шум, сменившийся вкрадчивым стуком.
- Кто там? - лениво поинтересовался чиновник.
- Это я, господин, Мичи Гу, - отозвался взволнованный голос домашнего слуги, и тот осторожно заглянул в кабинет.
- Чего тебе? - нахмурился начальник уезда, которому сразу же не понравилось растерянно-ошарашенное выражение его физиономии.
- Старшая госпожа приказала передать, что госпожа Сабуро пришла, господин, - низко поклонившись и отведя взгляд, пролепетал одетый в серую стёганую куртку собеседник.
- Какая такая госпожа Сабуро, болван? - досадливо поморщился хозяин. - Говори толком!
- Ну, так ваша сестра, господин, - смахнув с кончика носа прозрачную каплю, пояснил слуга. - Госпожа Амадо Сабуро.
Несмотря на почтенный возраст и солидное положение, чиновник едва успел погасить рванувшийся из груди возглас удивления.
Когда выяснилось, что обитель "Добродетельного послушания" осталась по ту строну заступивших дорогу заразе императорских войск, он сразу же мысленно попрощался с сестрой.
Мужчина не сомневался, что, повинуясь своему долгу, Амадо не станет прятаться за стенами обители, а обязательно будет помогать больным.
Тем не менее, отправляя стражников на бывшие заражённые земли, он приказал их командиру во что бы то ни стало добраться до монастыря и выяснить судьбу её обитательниц.
К сожалению, посланцы начальника уезда не обнаружили там ничего, кроме обглоданных костей. Причём дикие звери и уже успевшие побывать там мародёры так перепутали останки, что их пришлось хоронить в общей могиле вдали от родовых кладбищ и усыпальниц. А это значит, что родственникам, которые придут на место их погребения в день поминовения усопших, придётся приносить с собой много еды, чтобы хватило душам всех упокоенных там людей.
Эти воспоминания холодным вихрем пронеслись в сознании Бано, заставив его непроизвольно сглотнуть.
"Неужели она жива?" - подумал чиновник с каким-то испуганным удивлением и, чтобы окончательно удостовериться в том, что не ослышался, грозно свёл начавшие седеть брови к переносице.
- Так я говорю, госпожа Амадо Сабуро пришла, господин, - опасливо втянув голову в плечи, пробормотал слуга. - Сестра, значит, ваша. Вот старшая госпожа меня к вам и послала, чтобы сообщить, значит...
- Где же она пропадала всё это время? - отрывисто бросил начальник уезда, резко поднимаясь с кресла.
Посчитав, что вопрос хозяина адресован ему, Мичи Гу растерянно пожал плечами.
- Так не знаю я, господин.
Не обращая внимания на слугу, Сабуро аккуратно сложил адресованное губернатору письмо, убрал его в большую, украшенную бронзовыми накладками шкатулку и, заперев крошечный замочек висевшим на поясе ключиком, направился к полуоткрытой двери, возле которой, переминаясь с ноги на ногу, удивлённо хлопал белёсыми ресницами секретарь.
- Прикажете послать за носилками, господин? - с привычной угодливостью поинтересовался он, весьма озадаченный столь странной реакцией руководителя на, казалось бы, безусловно радостное известие.
Это же настоящее чудо и небывало щедрый подарок богов, когда близкий родственник, которого ты уже мысленно похоронил и оплакал, вдруг оказывается жив.
Однако начальник уезда, казалось, отнёсся к появлению сестры весьма равнодушно, вызывая недоумение у подчинённого.
- Нет, Ивасако-сей, - на ходу бросил Сабуро. - Их ещё ждать надо. Я пойду пешком.
На самом деле он всё ещё никак не мог окончательно прийти в себя, продолжая пребывать в странном, совершенно не характерном для него состоянии. Ни на миг не сомневаясь в том, что слуга не осмелится шутить по столь серьёзному поводу, в глубине души мужчина отказывался верить его словам. Уж слишком хорошо они звучали, чтобы быть правдой.
Миновав крошечную приёмную, где возле стеллажей с документами застыл с открытым ртом красноносый писец, обвязавшийся для тепла каким-то тряпьём, чиновник вышел на открытую веранду управы.
Двое стражников, гревшихся возле корзины из железных прутьев с ярко пылавшими поленьями, тут же подбежали к лестнице и замерли, уперев в мёрзлую землю древки копий с широкими блестящими наконечниками.
Однако начальник уезда сделал вид, будто не заметил их суету, проигнорировав нарушение дисциплины. Во-первых, потому что сегодня действительно очень холодно, а благородный муж обязан заботиться о своих подчинённых как строгий, но справедливый отец. Во-вторых, сейчас он просто не мог думать ни о чём, кроме нечаянно объявившейся сестры.
Когда чиновник в сопровождении молчаливо семенившего за ним слуги подходил к воротам, позади раздался грохот сапог по деревянным ступеням и звук стремительно приближавшихся шагов. Это торопился занять своё место десятник городской стражи господин Роко Кимуро, исполнявший обязанности телохранителя Бано Сабуро.
Воин, видимо, куда-то отлучился из приёмной, а ошарашенный потрясающей новостью чиновник забыл за ним послать. И теперь стражник почти бежал, скользя по обледенелой земле и неловко балансируя зажатым в левой руке мечом в чёрных, лакированных ножнах.
- Мичи Гу, - негромко позвал хозяин.
- Да, господин, - откликнулся слуга, подходя ближе, но по-прежнему оставаясь у него за спиной.
- Ты сам видел госпожу Амадо Сабуро?
- Да, господин, - подтвердил собеседник. - Она пришла с какой-то девушкой.
- С монахиней? - решил уточнить начальник уезда.
- Нет, господин, - возразил Мичи Гу и, не удержавшись, громко шмыгнул носом. - Не похожа она на на монашку.
- Тогда кто она? - негромко фыркнул чиновник, быстро шагая мимо лавок, где торчавшие в дверях закутанные в тряпьё продавцы провожали его глубокими поклонами.
- Не знаю, господин, - покаянно вздохнул слуга и, уловив нарастающее раздражение хозяина, торопливо заговорил: - Только, кажется, она из богатой семьи. Плащ у неё больно дорогой, шёлковый. Но вот имени её госпожа Амадо Сабуро при мне не называла. А потом старшая госпожа приказала мне за вами бежать.
"Ладно, чего с дурака - простолюдина взять? - недовольно поморщился начальник уезда, направляясь к широким воротам с застывшими по краям каменными львами. - Сам всё узнаю. Главное - сестра жива, а с остальным разберёмся".
Когда до ограды усадьбы оставалось не более двадцати шагов, Мичи Гу, до этого смиренно шагавший позади хозяина, обогнал его и забарабанил кулаками по толстым, выкрашенным в красный цвет доскам створок.
После первого же удара те послушно распахнулись, придерживаемые закутанным в овчинную накидку привратником.
Торопливо пересекая тщательно очищенный от снега передний дворик, Бано Сабуро невольно обратил внимание на распахнутую дверь кухни и поваров, плотно обступивших какую-то женщину, судя по меховой накидке поверх яркой кофты, горничную одной из его жён.
Заметив хозяина дома, слуги, дружно поклонившись, испуганными воробьями порскнули в разные стороны. Одни поспешили к колодцу с деревянными вёдрами, другие - резво скрыться на кухне, а горничная, подхватив широкую юбку, побежала к залу приёмов, бесстыдно сверкая белыми нижними штанишками.
Досадливо покачав головой, чиновник неторопливо пошёл вслед за ней, бросив через плечо телохранителю:
- Я сегодня больше никуда не собираюсь, Кимуро-сей.
- Хорошо, господин Сабуро, - коротко поклонившись, десятник направился в свою комнату, чьи двери выходили на боковую веранду обширной усадьбы начальника уезда, размышляя о том, каким образом служительница богини милосердия смогла выжить среди великого множества больных, каждый из которых нёс на себе проклятие петсоры?
А его благодетель, поднявшись по короткой, каменной лестнице, скрылся в проходном зале приёмов, направляясь на домашнюю женскую половину дома.
В просторном помещении с высоким потолком и большими, затянутыми рисовой бумагой решётчатыми окнами царил непривычный холод, от чего лакированная, украшенная причудливой резьбой мебель, яркая драпировка стен, развешанные в простенках картины и листы белой бумаги с изречениями мудрецов создавали впечатление стылой заброшенности. Словно в покинутом доме, куда никто не входил уже много лет. И это, несмотря на то, что усердные слуги, тщательно убираясь здесь, не оставляли нигде ни пылинки.
Едва оказавшись в садике с крошечным, замёрзшим прудиком и облетевшими цветочными кустами, чиновник заметил женщин, выстроившихся согласно положения их хозяек возле дверей в покои супруги.
Начальник уезда подумал, что тут, видимо, собрались все служанки и горничные его гарема. Предупреждённые товаркой о приближении господина, они встали в две линии вдоль стен, замерев в полупоклоне и скромно глядя в лакированный пол. Хотя Бано Сабуро мог бы поклясться, что ещё несколько секунд назад эти женщины с жадным любопытством прислушивались к доносившемуся из комнаты разговору.
Поднявшись на пару ступеней, он позволил горничной супруги помочь ему снять массивные, выложенные изнутри собачьим мехом, туфли, которые она поставила на приступок, где среди яркой женской обуви выделялась ещё одна пара грубых, мужских башмаков, а также странного вида сапоги с толстенной подошвой и склонившимися на сторону высокими, мягкими голенищами.
Оставшись в тёплых носках, чиновник с подобающей его возрасту и должности степенностью проследовал по лакированным доскам к высокой, двустворчатой двери с заклеенным полупрозрачной бумагой окном в верхней части.
Служанки послушно распахнули тонкие створки. В лицо мужчины пахнуло теплом и ароматом свежезаваренного чая. Ещё два года назад, когда его первая наложница простудила почки и долго болела, начальник уезда приказал сложить в комнатах жён печки. В прошлом году их почти не топили, поэтому кое-кто из женщин втихомолку ворчал из-за того, что те занимают слишком много места. Но этой зимой все домашние дружно славили доброту и предусмотрительность своего господина.
Одетая в оранжево-изумрудное платье, его старшая супруга сидела на застеленной расшитым покрывалом лежанке и, придерживая кончиками пальцев расписную фарфоровую чашечку, внимательно слушала сидевшую напротив женщину в добротном мужском кафтане поверх знакомого коричневого балахона.
Разместившиеся на стоявших вдоль стен стульях наложницы также жадно ловили каждое слово гостьи.
Хозяин дома сразу же заметил среди них незнакомую девушку с измождённым, слегка вытянутым лицом, где застыла странная, словно бы нарисованная улыбка, когда как глаза смотрели с жёстко-настороженным любопытством. На коленях у неё лежала аккуратно свёрнутая накидка из зелёного шёлка, подбитая дорогим бобровым мехом. Теперь понятно, почему Мичи Гу посчитал молодую гостью дворянкой или дочерью богатого купца, хотя прочая её одежда больше подошла бы служанке или горничной.
При виде главы семейства все находившиеся в комнате дружно поднялись и склонились в поклоне, тоненько зазвенев золотыми и серебряными подвесками на воткнутых в причёску шпильках.
- Здравствуйте, господин Сабуро - брат мой! - выпрямившись, поздоровалась Амадо дрожащим от сдерживаемого рыдания голосом. - Как вы себя чувствуете?
- У нас-то, хвала Вечному небу, всё благополучно, - справившись с перехватившим горло спазмом, ответил мужчина, возвращая поклон и, не в силах сдержать охватившее его любопытство, спросил чуть торопливее, чем следовало. - Но где вы были? Я посылал стражников в монастырь. Но они сказали, что там не осталось в живых никого.
Собеседница нахмурилась. Глаза её ещё больше помрачнели. С уголка одного из них сорвалась прозрачная капля и заскользила вниз по щеке, оставляя на коже мокрую, блестящую полоску.
- Я выжила только милостью хранительницы моей Голи и других богов Вечного неба, - с видимым усилием, переводя дыхание, проговорила монахиня.
- Ваша сестра ничего не хочет нам рассказывать, господин, - пользуясь положением супруги, вступила в разговор Азумо, с упрёком глядя на золовку. - Она даже не говорит, кто эта девушка?
Взоры присутствующих тут же устремились на молодую незнакомку, которая сидела, скромно опустив голову, и придерживала свёрнутый плащ.
- Простите, благородные дамы, - смиренно сложив ладони перед грудью, отвесила низкий поклон старшая гостья. - Но первым узнать всё то, что со мной случилось, должен ваш господин и мой мудрый брат.
От этих слов в душе начальника уезда зашевелилось очень нехорошее предчувствие, а его женщины негромко, но дружно застонали от разочарования.
- Тогда пройдёмте в мой кабинет, - не ожидая ничего хорошего, предложил хозяин дома и распорядился, ни к кому конкретно не обращаясь. - Прикажите принести нам чай и жаровню.
- Хорошо, господин, - недовольно поджав ярко накрашенные губы, склонила голову супруга.
- Корзину и узел, госпожа Сабуро, - внезапно проговорила незнакомка. Голос у неё оказался глубокий, мелодичный, но вот слова она произносила не очень чётко и как будто бы с лёгким, но хорошо заметным акцентом.
- Ах, да! - встрепенулась монахиня. - Азумо-ли, пусть слуги принесут в кабинет и наши вещи. Это очень важно.
- Я распоряжусь, Амадо-ли, - величаво качнула сложной причёской супруга.
Встревоженный и озадаченный чиновник вышел на веранду. Вслед за ним поспешила старшая гостья, прихватив с лежанки незамеченную им ранее зелёную накидку, украшенную аппликацией из белой кожи. Пропустив вперёд хозяина дома с его сестрой, комнату покинула и странная девушка.
Едва за её спиной закрылась дверь, как сквозь тонкие створки тут же донеслись оживлённые голоса. Забыв о приличиях и благовоспитанности, женщины, перебивая друг друга, бросились торопливо высказывать свои впечатления о чудесным образом воскресшей золовке и её молчаливой спутнице.
Терпеливо ожидавшие на холоде служанки помогли обуться начальнику уезда и госпоже Амадо Сабуро, но остановились в нерешительности возле непривычного вида сапог незнакомки.
Нимало не смущаясь, та уселась на полированные доски, натянула свою странную обувь и совсем по-крестьянски обвязала верёвочками высокие голенища.
Терпеливо дождавшись, когда она приведёт себя в порядок, начальник уезда, по-прежнему теряясь в догадках, но сохраняя привычно невозмутимый вид, вернулся назад и, пройдя через промёрзлый зал приёмов, оказался на переднем дворе. Здесь он направился к притулившемуся возле большого здания строению, где располагался его домашний кабинет. Отправившиеся вслед за ними служанки помогли хозяину и гостьям разуться, после чего замерли у красивых, покрытых резьбой дверей.
Прошлёпав большими ступнями в толстых носках по идеально чистому лакированному полу, хозяин дома уселся в лёгкое кресло возле широкого, инкрустированного пластинами из панциря черепахи стола и, радушным жестом указав на два таких же сиденья, сказал:
- Что такое случилось с вами, дорогая сестра, если вы боитесь открыто говорить об этом?
- Моя история настолько невероятна, брат, - вздохнула собеседница, отведя взгляд. - Что я сама порой в неё не верю. Но наберитесь терпения, и пожалуйста, отошлите слуг со двора. Я не хочу, чтобы о том, что произошло, знал ещё кто-то, кроме вас.
Начальник уезда привык доверять своим домашним, и Амадо это знала, и если она просит удалить челядь, значит, речь пойдёт о чём-то необыкновенном и несомненно очень опасном для всей семьи.
Постучавшись и дождавшись разрешения, вошли слуги с большой корзиной, вроде тех, что используют профессиональные носильщики, и двумя матерчатыми узлами.
Потом принесли источавшую тепло бронзовую жаровню, установив её посередине комнаты.
Последними появились наложницы. Анно, самая молодая, поставила перед господином поднос с наполненным кипятком чайником на длинной ручке и прикрытую крышечкой чашечку. А её "сестра" по гарему с поклонами подала монахине и её спутнице блюдца с ароматно парящими пиалушками.
- Ошо! - обратился к ней глава семьи. - Передай всем, чтобы во дворе и на веранде никого не было. Нечего зря мёрзнуть. Уж очень сегодня холодно.
- Да, господин, - вскинув аккуратные брови, склонила голову наложница, мелодично звякнув браслетиками на тонких запястьях нежно-белой руки. - Спасибо за вашу доброту, господин.
- Скажи, если кто вздумает подслушивать - выгоню из дома! - чуть повысил голос чиновник, которому вдруг показалось, что собеседнице взбрело в голову иронизировать.
- Хорошо, господин, - ещё ниже поклонилась молодая женщина, отступая к двери.
Бано Сабуро приподнял фарфоровую крышечку, с удовольствием втягивая носом аромат свежезаваренного джангарского чая.
- Так получилось, что я покинула монастырь ещё до того, как до него добралась петсора, - сделав крошечный глоток, вполголоса заговорила сестра. - О том, что эта ужасная болезнь появилась в империи, нам рассказала госпожа Иваго Индзо, которая остановилась у нас по пути к своему мужу, что служит на северной границе. Она же предупредила нас о слухах в столице. Будто бы государь настолько напуган петсорой, что уже готов воспользоваться жестоким советом Божественного мастера. Он собирается перекрыть все дороги, ведущие в земли, где уже есть больные, и никого оттуда не выпускать. Узнав об этом, родственница нашей настоятельницы, госпожа Оно Кэтсо... Помните, я вам о ней писала?
Не отрывая от рассказчицы пристального взгляда, начальник уезда согласно кивнул и отпил чая.
- Она вдруг захотела немедленно вернуться к мужу в Хайдаро, - продолжила собеседница. Монахиня подробно рассказала о том, как госпожа Индзо согласилась подвести их до Букасо, как её обоз встретился с невольничьим караваном Вутаи, и как они вместе продолжили путь по куриханской дороге.
Потягивая начинавший остывать напиток, брат внимательно слушал сестру, и хотя его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным, во взгляде отчётливо читалось недоумение. Видимо, пока что в её истории он не видел ничего необыкновенного.
Однако, когда речь зашла о том, как работорговец стал уверять всех, будто бы прилетевшее со стрелой письмо отправлено людьми господина Киниоши, хозяин дома возразил:
- Он ошибся. Ни одного человека из нашего уезда там не было. Нам только недавно разрешили покидать селения. А в те дни даже из домов просто так не выпускали. Вутаи обманули.
- Да, - тяжело вздохнув, согласилась монахиня. - Но мы это поняли слишком поздно. Тогда нам не хотелось оставаться на проклятой земле. Поэтому мы и пошли по маноканской дороге.
По мере её рассказа чиновник чувствовал, как у него перехватывает дыхание, а бешено заколотившееся сердце всё сильнее сжимают холодные пальцы страха.
Он знал, что воины генералов Отосаво и Наемено сожгли в его уезде деревни Кихаро и Мигяги, перебив всех жителей, после того как там появилась петсора. Доходили до него слухи о тех ужасах, что творились на границе с заражёнными землями, когда солдаты беспощадно расстреливали из луков и арбалетов пытавшихся спастись от эпидемии беженцев, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Говорили ему и о чёрных дымах огромных погребальных костров. Но Бано Сабуро не мог себе даже представить, что в одном из них может гореть тело сестры, павшей под беспощадными стрелами воинов Сына неба.
Теперь ему стало ясно, почему войска из Хайдаро спешно отправили на восток, а бороться с эпидемией прислали армии из центральных провинций.
- Нам даже не дали уйти, брат! - вскричав, собеседница торопливо поставила блюдце на маленький столик возле своего кресла, суетливо достала из рукава застиранный платочек и вытерла хлынувшие из глаз слёзы.
- Негодяи! - не выдержав, рявкнул начальник уезда, без труда разобравшись в причинах трагедии. - Вас подло заманили в засаду! Но зачем? Если у них был приказ убивать всех, почему на курихской дороге вас просто прогнали?
- Не знаю, дорогой брат, - всхлипнула монашка, кривя в злой усмешке мокрые, некрасиво опухшие губы. - Но нас убивали не из-за петсоры. Тут другая причина. Госпожа Индзо везла с собой очень много золота и серебра. У простого сотника с пограничья никак не может быть такого богатства. За эти деньги можно провинцию купить и ещё на пяток уездов останется!
- Откуда вы знаете? - понизив голос почти до шёпота, выпалил хозяин дома, бросив быстрый взгляд на молодую гостью, застывшую с пиалой в тонких, длинных пальцах. Кажется, трагический рассказ спутницы вызвал у неё тяжёлые воспоминания.
- Мы с госпожой Платино видели это собственными глазами, - криво усмехнулась собеседница, кивнув на девушку. - И даже слышали, как негодяи радовались богатой добыче. Кажется, они и сами не ожидали, что в их грязные лапы попадёт такое богатство!
- То есть грабители точно знали, что жена сотника везёт с собой золото и серебро? - решил окончательно прояснить ситуацию чиновник. - Или они наткнулись на него, когда шарили по повозкам?
- Знали! - ни секунды не задумываясь, ответила монахиня. - Мерзавцы явились поздно ночью тайком, прячась даже от своих. И сразу же стали искать в телеге с вещами госпожи Индзо!
"Если это всё правда, то хозяева этих денег - очень богатые и влиятельные люди, - с нарастающей тревогой думал начальник уезда. - А если они к тому же переправляли такое количество золота и серебра тайком, то тут, очевидно, замешана высокая политика, от которой лучше держаться подальше. Такое богатство не может просто так исчезнуть. Его обязательно будут искать. Вот пусть и ищут. А сестре надо забыть о том, что случилось, и больше никогда не вспоминать. Словно ничего этого и не было. Только как быть с девчонкой?"
Он искоса глянул на молодую гостью, непринуждённо рассматривавшую развешанные по стенам картины.
- Вы поступили мудро, сестра, когда никому ничего не сказали, - озабоченно хмурясь, проговорил хозяин дома, вновь обращаясь к рассказчице. - Это слишком опасная тайна для нашей семьи. Её следует навсегда предать забвению. Запомните: вы ничего не знали о золоте и серебре госпожи Индзо!
Собеседница понимающе склонила голову, поросшую короткими, чёрными волосами, бодро торчавшими в разные стороны, словно иглы ежа.
- А как вам отвечать на вопросы любопытных, я подумаю, - продолжил брат, мрачно уставясь на скромно помалкивавшую незнакомку. - Но вы так и не сказали: кто такая госпожа Платино, и как она оказалась вместе с вами на маноканской дороге?
- Госпожа Платино была в невольничьем караване Вутаи, - спокойно ответила монахиня, поправляя подол кафтана.
- Как она там оказалась? - полушёпотом вскричал чиновник, моментально вспомнив, что дворянку можно обратить в рабство только по приговору, утверждённому самим Сыном неба. Но в этом случае её лишают фамилии, оставляя лишь имя, но и его переделывают так, как это принято для простолюдинов. Однако Амадо называет девушку так, словно та до сих пор принадлежит к благородному сословию.
- Вутаи схватил госпожу Платино неподалёку от Амабу, - сообщила собеседница. - Тогда она не знала ни слова по-тонгански. Вот негодяй этим и воспользовался.
- Так она чужестранка? - ещё сильнее удивился начальник уезда и, вспомнив давно забытые уроки, проговорил: - Нура намое его?
- Не трудитесь, брат, - усмехнулась женщина. - Госпожа Платино не знает джангарского.
- Вот как? - вскинул брови хозяин дома, пристально вглядываясь в лицо странной гостьи и не находя в нём ни диковатой смуглости южных варваров, ни грубоватой округлости северян.
Своей внешностью девушка ни чем не отличалась от жителей Благословенной империи, особенно её восточной части. А тонкие черты лица намекали на текущую в жилах незнакомки благородную кровь.
- Так кто же вы, госпожа Платино?
Откинувшись на низенькую спинку кресла, та вопросительно посмотрела на свою старшую спутницу.
- Давайте, я лучше буду рассказывать всё по порядку, - вздохнула та. - Так будет понятнее, и вы серьёзнее отнесётесь к моим словам.
- Мне это не по душе, сестра, - сварливо проворчал чиновник, скрестив руки на груди. - Но пусть будет по-вашему.
- Госпожа Платино помогла мне незаметно скрыться с того страшного места, - спокойно продолжила женщина, нисколько не удивляясь подобной реакции родственника. - Из обоих караванов уцелели только мы двое. Носильщики, рабы, охранники - все пали под стрелами солдат на той дороге. Из-за этого я побоялась идти в Букасо и пошла с госпожой Платино.
- Куда? - тут же среагировал начальник уезда.
- Она привела меня в маленький домик в горах, который построили собиратели золотого корня, - охотно пояснила рассказчица и криво усмехнулась. - Но и там мы не смогли спрятаться от петсоры. Те воины, что расстреляли моих несчастных спутников и невольников Вутаи, спасли от заразы Букасо и вашу семью.
- Постой! - вскричал мужчина, от волнения переходя на совершенно неформальный стиль общения, не принятый в дворянской среде. - Ты хочешь сказать, что болела петсорой?!
- Да, брат, - кивнула монахиня, и её подбородок задрожал от сдерживаемого рыдания. - Но госпожа Платино нас вылечила.
- Она!? - совершенно обалдев от услышанного, хозяин дома ткнул пальцем в сторону девушки, чьи глаза также блестели от подступавших слёз.
- Да, дорогой брат, - окончательно беря себя в руки, ответила сестра, не отводя взора под тяжёлым, совершенно не понимающим взглядом собеседника.
Потирая высокий лоб, он машинально сдвинул на затылок меховую шапку с квадратным верхом.
- Вы, что же, госпожа Платино, волшебница, фея или спустившаяся с небес богиня? - наконец сумел криво усмехнуться он. - Или у вас есть чудесный эликсир небожителей?
- Ах, Бано-сей, - покачала головой монахиня. - История о несметных богатствах, спрятанных в повозке жены бедного сотника, ещё не самая удивительная тайна, которую я собираюсь вам сегодня открыть.
- Говорите! - подавшись вперёд, начальник уезда положил ладони на стол и выжидательно вперился в молодую гостью тяжёлым, немигающим взглядом.
- Госпожа Платино - не просто чужестранка, брат, - прошептала Амадо. - Она из другого мира! Да, да! Из другого!
"Да ты рехнулась, сестра! - молнией пронеслось в сознании чиновника. - Сошла с ума. Джуичи говорил, такое случается с теми, кто сумел выжить после петсоры. А если кто узнает? Это же позора не оберёшься!"
- Вы знакомы с "Рассуждением о мироздании и Вселенной" Божественного мастера Векаро Хайдаро? - не дав ему и слова сказать, торопливо спросила монахиня, очевидно уловив скептическое настроение слушателя.
- Я слышал об этой книге, - осторожно ответил тот, лихорадочно размышляя о том, как ему скрыть постыдную болезнь родственницы. - Но самому читать не приходилось.
- Ещё бы! - криво усмехнулась собеседница. - Эта книга не пользуется большой популярностью у чиновников. Даже не в каждом монастыре она есть. Но я её читала. Божественных мастер считает, что во вселенной существует огромное множество миров со своими землями, водами, небесами, людьми и даже богами! Так вот госпожа Платино попала к нам из одного из таких миров. Их лекари умеют делать снадобье, способное исцелить даже от петсоры. Она дала мне его, и я выздоровела!
- Хорошо, хорошо, - покладисто кивал брат, пропуская мимо ушей её слова, - дорогая сестра.
- Я вижу, вы мне не верите, Бано-сей! - грубо нарушив правила приличия, беззастенчиво оборвала его женщина. - Небось думаете, я сошла с ума?!
- Вечное небо послало вам тяжкие испытания, сестра, - не желая огорчать родного человека, начальник уезда старался говорить как можно мягче, но по мимо воли в его голосе всё же явственно слышалась досада. - Вот и мерещится всякое. Такое бывает после тяжёлой болезни. Особенно когда рядом оказывается бессовестная обманщица, вроде этой не внушающей доверия особы.
- Госпожа Платино, - обратилась монашка к своей спутнице. - Покажите господину Сабуро то, что оказалось здесь вместе с вами.
Поднявшись со своего места, подозрительная девица подошла к аккуратно сложенным у стены вещам и, развязав концы большого узла, извлекла из тряпок странного вида кожаную коробку с короткими лямками.
Когда гостья приблизилась, чиновник подумал, что предмет в её руках скорее напоминает сумку, вроде тех, с которыми ходят бродячие художники и лекари.
Подойдя к хозяину дома, таинственная спутница его сестры провела пальцами по тёмной полосе на крышке коробки, и та разделилась на две половинки.
"Она очень глупа, раз старается произвести на меня впечатление таким дешёвым фокусом", - презрительно скривив губы, мысленно усмехнулся начальник уезда.
А подозрительная особа неторопливо выставила перед ним два непонятных цилиндрика в странной, совершенно прозрачной бумаге, два крохотных пузырёчка с тонюсенькими стенками и запаянными горлышками, плоский флакончик с бесцветной жидкостью и металлическим навершием, короткую палочку из мутного стекла с чем-то чёрным внутри, маленькое круглое зеркальце, а в заключение - тонюсенькую книжечку с ладонь величиной, на кожаной обложке которой красовалась жёлтая двухголовая птица и два ряда угловатых значков.
Не считая нужным и далее скрывать презрительную гримасу, мужчина окинул брезгливым взглядом разложенные на столе вещи, не замечая в них ничего особо необыкновенного, а уж тем более иномирного.
- Вы не дадите мне листок бумаги, господин Сабуро? - дрожащим от волнения голосом спросила девица.
- Зачем он вам нужен? - нахмурился тот.
- Хочу вам кое-что показать, - пояснила своё желание собеседница.
- Возьмите на полке, - с прежней презрительной улыбкой ответил хозяин дома.
Быстро отыскав на стоявшем у стены стеллаже стопку чистых листов, подозрительная особа вернулась к столу, где взяла полупрозрачную палочку и, почти не отрывая её металлический наконечник от бумаги, вывела не очень красиво, но довольно чётко: "Сестра не обманывает вас, господин Сабуро".
- Уж не думаешь ли ты, что если сумела обмануть её, то и я попадусь на твои дешёвые уловки?! - не выдержав, рявкнул чиновник. - Это обычный карандаш!
- Это не карандаш, господин Сабуро! - нагло возразила собеседница, протягивая ему свою писалку. - Взгляните сами.
- Не трудитесь, - взяв себя в руки, мужчина вернулся к холодно-вежливой форме обращения, более приличествующей учёному, получившему степень сюцань на государственных экзаменах в столице, и, откинувшись на спинку кресла, демонстративно скрестил руки на груди. - Я не архитектор и не механик, а скромный начальник уезда, но даже мне известно, что в нашей великой стране много искусных мастеров, способных творить во истину чудесные вещи. Вам что-нибудь известно о волшебной стреле, постоянно указывающей на север, куда бы её не повернули. А знаете, что во Дворце небесного трона есть колокол, способный услышать землетрясение за тысячи ли? Вам приходилось видеть кувшины, способные в зной сохранять воду прохладной, а в холод тёплой? В сравнении с этими чудесами ваша чернильная палочка всё равно что утка по сравнению с фениксом. Даже удивительно, как моя умная сестра могла поверить в ваши россказни?
Он укоризненно посмотрел на монашку, а та внезапно предложила:
- Покажите ему те-ле-ф-он, госпожа Платино, а то он вам так и не поверит.
- Я боюсь, что он уже умер, госпожа Сабуро, - вздохнула девушка. - Быть может, господина убедит это?
Чувствуя нарастающее раздражение от того, что не понимает, о чём речь, чиновник решил прервать это глупое, затянувшееся представление, но тут гостья подала ему маленькую книжечку с уродливой птицей на обложке.
Поколебавшись, хозяин дома всё же протянул руку, заинтересовавшись деталями варварского рисунка, но едва открыл первую страницу, невольно подобрался, немало удивлённый странной бумагой и необыкновенно искусно выполненной картинкой.
На обратной стороне обложки оказалось изображение непривычного вида остроконечной башни и высокого здания с флагом на вычурной крыше.
Бано Сабуро не считал себя знатоком живописи, однако манера исполнения рисунка показалась ему крайне необычной. Более того, присмотревшись, он не обнаружил никаких следов кисти. Создавалось впечатление, что изображение не нарисовано, а отпечатано со штампа. Подобными картинками иногда торгуют в книжных лавках по самой низкой цене. Но данный пейзаж поражал проработанностью мельчайших деталей, которую начальник уезда никогда не встречал на простеньких миниатюрах, изготовленных подобным способом.
На первой странице, кроме уже знакомых непонятных знаков, имелся ещё один рисунок птицы с двумя головами. Только здесь у неё на груди был изображён всадник, тыкавший копьём в какого-то непонятного зверя.
Ещё раз отметив удивительную чёткость картины, начальник уезда обратил внимание на бумагу: тонкую, но удивительно плотную и покрытую множеством еле заметных линий, то образующих простую решётку, то свивавшихся в поразительной сложности узоры. Он даже не мог представить, какой толщины должна быть кисть для их нанесения, и из каких волосков её можно сделать?
Полюбовавшись искусной работой неведомого художника, мужчина мысленно признал, что никогда не видел ничего подобного.
Однако настоящее потрясение он испытал, когда, перевернув страницу, увидел крошечный портрет своей загадочной гостьи.
Изображение оказалось настолько подробным и реалистическим, что чиновник невольно подумал, что оно сотворено не человеческими руками, а неким волшебством, которое взяло отражение лица девушки в самом лучшем серебряном зеркале и чудесным образом перенесло его на бумагу.
- Что это? - машинально пробормотал хозяин дома, переводя ошарашенный взгляд с портрета на оригинал, отметив, что тот выглядит всё же немного иначе: более взрослым и очень усталым.
- Документ, удостоверяющий мою личность, - видимо, восприняв его вопрос буквально, ответила собеседница.
- Что-то вроде наших дворянских грамот и именных табличек, - вступила в разговор монахиня. - Госпожа Платино говорит, что в их мире такую имеет каждый взрослый человек.
- Работа тонкая, госпожа Платино, - быстро придя в себя, согласился начальник уезда, впервые удостоив гостью вежливого обращения. - Только что же здесь необыкновенного? Бумагу в Благословенной империи делают уже тысячу лет, и художники искусные найдутся. Хотя, конечно, такой портрет не каждый нарисует. Тут высокое мастерство нужно. Но оно и в нашем мире есть.
- Я же говорила, Платино-ли, что мой брат - очень недоверчивый человек, - усмехнулась Амадо, в упор глядя на хмурого родственника. - Покажите ему отъезд ваших родителей в те-ле-ф-он.
"Нет, с этим пора кончать! - сердито подумал чиновник, уже не сомневаясь в том, что сестра сошла с ума, попав под влияние хитрой мошенницы. - Позвать слуг и выкинуть эту обманщицу за ворота, отвесив на прощание двадцать палок? Или подождать, что она ещё придумает? Вдруг и у Амадо в голове прояснится, когда я эту девку на чистую воду выведу? Может, тогда и никакого золота с серебром у жены сотника не было, и это сестре просто привиделось?"
- Вы правы, госпожа Сабуро, - вздохнула девушка и, пробормотав себе под нос что-то неразборчивое, достала из своей сумки предмет, напоминавший футляр для писем.
Откинув тонкую, кожаную крышку, она продемонстрировала с трудом сдерживавшему застилавшую разум злость мужчине прямоугольную пластинку из чёрного стекла.
Прежде чем тот успел что-то сказать, её поверхность засветилась, и начальник уезда увидел ещё один портрет особы, называвшей себя Платино. Однако она позволила хозяину дома лишь несколько секунд любоваться яркими и сочными красками, непонятно как проявившимися на абсолютно чёрной поверхности.
Повернув футляр изображением к себе, девица сделала несколько движений пальцами, после чего вновь дала возможность хозяину дома взглянуть на волшебное стекло.
Немало поживший и кое-что повидавший на своём веку солидный человек с учёной степенью какое-то время просто ничего не мог понять и, только вглядевшись, сообразил, что демонстрируемое ему изображение двигалось! Лишь перехвативший горло спазм не позволил чиновнику вскрикнуть, а слабость в коленях помешала вскочить на ноги.
А в чудесном прямоугольнике непривычно одетые мужчина, женщина и девица, в которой хозяин дома к своему ужасу узнал молодую гостью, суетились, что-то болтая на грубом, непонятном языке. Потом взрослые сели в низкую, на вид сделанную целиком из металла повозку на широких, чёрных колёсах, и та без помощи людей, лошадей или каких-либо других животных, покатила по узкой дороге мимо высоченных, уходящих в небо зданий с огромными блестящими окнами!
- Вы когда-нибудь видели что-то подобное, дорогой брат? - с плохо скрытой издёвкой поинтересовалась монахиня. - Или, может быть, слышали о таком?