Из тёмных подземных недр "Ломоносовской" на свет Божий, ближе к грешной земле появился наш герой. Назовём его условно N. Неизвестный некто. Просто N. Выглядел он, как и многие необычные люди, обычно, может быть даже заурядно. Единственно чем во внешности выделялся - это взглядом. Но и тот не был заметен из-за полуприкрытых век. Тем не менее ему хватало этого прищура, чтобы ясно видеть окружающее. Волевым решительным взором он разрезал пространство на две части. Левым глазом отмечал перемены, обрушившиеся на известную ему реальность, правым красивых женщин. Поскольку красивых женщин поблизости не наблюдалось, их место заменяли продавщицы питейных ларьков. Грудастые, большегубые, вульгарные. Суетливые кавказцы лениво толпились около прилавков, что-то обсуждали, как всегда крича. Пропитые алкаши рыскали чем-нибудь разжиться, чтобы было на что напиться. Наркоманы выпрашивали мелочь у наиболее дружелюбных на вид прохожих.
Всё было как всегда. Действительность повторяла себя. Всё шло по кругу. Всякое изменение, вторгающееся в этот мир, лишь повторяло то, что уже когда-то было. Печать вселенской пустоты лежала на всех окружающих предметах и лицах.
В это сонное царство обыденности ворвался N. Хотя весь его вид твердил о неимоверной усталости, шёл он решительно, в чём-то даже бодро. Взглядом - жёстко, движениями - плавно огибая прохожих. Несмотря на всю свою быстроту ни с кем не сталкивался. Словно змея, N вполз в рыхлую массу рыночной толпы, вырвавшись из неё уже скорее как птица.
Миновав кавказцев-чернотов, овощно-фруктовые лотки и алкогольно-табачные ларьки, добрался до автобусно-троллейбусной остановки. От которой потом повернул вправо. Путь его совпадал с направлением Ивановской улицы. По ней он и шёл.
По-августовски щедрое солнце уходяще светило в левое ухо. Пребывавшее в относительной прохладе правое было направлено на улавливание городских шумов.
Обычно переменчивая петербургская погода не радовала разнообразием. Который день светило солнце. Из-за духоты воздух, казалось, обретал густоту и цвет.
Сопровождавшие его милые своей обыденностью магазинчики зазывно сверкали витринами. N никуда не заходил. Все эти обувно-галантерейно-продуктовые импульсы не влияли на него. Он шёл, погружённый в свои мысли, увлечённый своими планами и захваченный своими мечтами.
От чрезмерно долгой ходьбы горели пятки, немели мышцы. Несмотря на зреющую исподволь усталость, лёгкости не терял, сохраняя стремительность и скорость. Обгоняющие его автобусы с торчащими из их окон любопытно-равнодушными лицами. Выныривающие откуда-то прохожие. Ничто в этом малюсеньком хаотическом мирке не отвлекало и не занимало N. Идя своим путём, он и сам был этим путём.
N шёл принципиально посередине тротуара, если и отклоняясь в сторону, то через силу, вопреки собственной воле. Его пренебрежительная ухмылка всякий раз обращалась в ненавидящий оскал, когда очередной ротозей, выискивая что-то взглядом или просто зевая, неожиданно застывал на месте, словно стреноженный баран. Такие пересечения грозили столкновением.
Мысли N двигались своим потоком, прыгая через темы и идеи. От создания и крушения империй он переключался на изыскание смыслов жизни - то есть доказательство бессмысленности бытия. Откуда-то как-то незаметно вытекал вопрос денег и их отсутствия, а потому необходимости. Относительная нужда и самодовольная бедность позволяли сохранять вид значительности. С денег N соскочил на власть. Свою любимую тему.
Иногда N исторгал в Пустоту пространства бессвязные полные абстракций мысли. Спрашивал, добивался чего-то у Пустоты. Пустота ему не отвечала.
Несмотря на необъятный внутренний хаос, он всё же находил силы действовать и достигать. В данный момент приближался к намеченной цели. Шаг за шагом сокращая путь. Пройденное не шло ни в какое сравнение с тем, что предстояло пройти. Цель манила предполагаемым покоем и своей завершённостью. Десять минут. И Ивановская осталась за спиной. За считанные секунды подземным переходом была преодолена пересекающая её Седова. Впереди возвышался путепровод, именуемый некоторыми "мостом". Под ним бесконечные линии эшелонов увозили куда-то уголь, древесину, мазут и вообще всё, что можно вывезти. Утром в тумане, днём в дыму, вечером скрытые темнотой, обозреваемые виды теряли некоторую часть своего уродства. От нечего делать ими вполне можно было полюбоваться. Нуждающийся в развлечении взора мог удовлетвориться возможностью с определённого места в середине моста разглядеть блещущий в солнечную погоду купол Исаакия и какой-то шпиль, кажется, Адмиралтейский. Эти примечательности являлись опытному и вглядчивому наблюдателю.
Запахи раскалённого асфальта, мазута и чего-то гниющего, разбавленные автомобильными выхлопами, атаковали ноздри N. Все они смешивались, образуя особый городской обонятельный коктейль, что-то вроде "ерша" для носа.
Иногда весь мост начинал гудеть и вибрировать. Это проносились вагоны электричек. Электровозы приходили и уходили, пассажиры прибегали и убегали. Кое-где неубиваемая зелень заслоняла от людей непристойности ими сотворённые.
Путепровод с идущим по нему N приближался к своему концу. По левую руку виднелась "Сортировка" с троллейбусным кольцом, небольшим рыночком, палатками, зеваками и ещё черт знает чем. Справа вырастало здание библиотеки, где книги занимали весь первый этаж, а остальные пятнадцать были предоставлены жильцам.
N вышел на Софийскую, в которую ножом врезалась Турку. Турку в далёкие, помнящие ещё детство N времена, именовавшаяся Бассейной, менялась буквально на глазах. По мановению ока на ней возникали и столь же стремительно исчезали компактные магазинчики. Появлялись торговые центры и с трудом впихнутые в тесные дворы дома. Где-то там вдали и, об этом N знал наверняка, проходил широкий, но не ведающий бурного движения проспект Славы. Рядом, её можно было и пропустить, лежала Гамбургская площадь, неизвестно по какой причине названная площадью, да к тому же ещё и Гамбургской. Такая маленькая, что её можно пройти и не заметить этого.
Неумолимо, но и не властно, улица привела N к своей цели, домой.