Русавин Андрей Сергеевич : другие произведения.

Сказ Про Иванушку-Дурачка. Кулемеска девятая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Русский молодецкий эпос, потешный опус, дурашный пафос: одним словом – СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА, землячка и добрячка, бодрячка и острячка, и про его могутный природный разум. По сборнику «Народные русские сказки А.Н. Афанасьева», сборнику В.И. Даля «Пословицы русского народа», «Толковому словарю живого великорусского языка» В.И. Даля, да и по собственному разумению тож. Обработка, а где и работка, Андрея Русавина, стало быть, не сочинителя, а сказителя; творец же сего, как и всего истинно ценного, – самобытный, самонравный, самогласный русский народ.
   СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА
  
   Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)
  
   Краткое предуведомление
  
   Где «е» зришь, там «е» читай, где «ё» зришь, там «ё» читай. Да смотри, не ошибись!
  
   Кулемеска девятая
  
   КАК МЛАД ИВАНУШКА-ДУРАЧЕК ЗА ОГНЕМ ЗАКОПОТЕ́Л*
   ДА КРАСНОЙ ДЕВИЦЕ ПО ДУШЕ ПРИШЕЛСЯ
  
   Посвящается театральной группе
   "ХэппиЦентр Валерия Стефаниева"
   и её руководителю Валерию Стефаниеву –
   с любовью и восхищением!
  
   – Братцы, братцы! Полно мутузить друг друга и по шея́м, и под мики́тки*! – воскуя́ркнул* младший брате́лка. – Делать нечего, нонче мой черед урывать – огню хоть бы где добывать!
   Набольшие братыши́ рты разинули и перестали мутузить друг друга и по шеям, и под микитки.
   – Куды тебе, дурень! – выговорил Ванюше смышлеватый старшой брату́х.
   – Куды́кась тебе сладить с этой, как её? – пролб... промб... промбл... словом, с апорией, дуралей! – высказал дурачку мозговатый середний брате́на.
   А мла́дышек, посвистывая, взбежал на леси́ну* у опушки, посвистел-посвистел, туда́ка*, сыда́кась* позе́ркал*, да и углядел: в одной стороне сузе́мья* как будто огнек горит, сизенький дымок столбиком подымается. Хоть мал огнек, а всё дымочек виден!
   Младшой братка сбежал с дерева, легко соскочил наземь – не упал, не осоромился – и стреканул, припрыгивая, пламё стяжать. Только и сказал на прощание напоследок:
   – Ну, чао, браточки, счастливо оставаться! Не́тука*, не провожайте: дальние проводы – лишние слезы. Вернусь ли – не знаю, останусь ли, братцы, в живых – не ведаю! Ах, хоть есть нечего, да жить весело! А коли жить весело, то и помирать не с чего! Ны́ньма* мой черед ступать наперед! Человек не для себя родится: стоять всем за одного и одному за всех! Ну, пора со двора – не поздней, чем вчера! Эх, поминайте добром, не поминайте лихом!
   – Вот дуранда́с! – заорал лихо́нек старше́нек брате́нок. – Не суйся середа наперед четверга, понимаешь!
   – Вот дуроло́па! – взревел лихощавый срединный братюк. – Не суйся пятница прежде четверга! Однозначно!
   – Середа да пятница четвергу не указчица! В особенности после дождичка в четверг! – возопили все трое хором.
   Ке́хтали* старшие братья Иванушку-дурачка в дребь* не пущать, да кудась там! Бо́ско* бежит себе Ванятка – во все лопатки залупил!
   – Вишь, как он копотит по тропинке-то! – воскликнул старшу́щий братан. – Эк стегану́л-то* от нас, понимаешь!
   – Эк встелеля́хиваеть*! – вскричал серединский браток. – По усем усюдам свига́еть* да гайда́еть*, однозначно!
   – На ногу ступаеть, а панпу́ш* не покупаеть! – прибавил старшила. – Понимаешь? Я – не понимаю!
   – За ним никто не ушагаеть! – гаркнули оба. – Однозначно, понимаешь!
   А Ивашечка-дурашечка копотит себе по чащобушке, припрыгивает да насвистывает; и неказист парень, да бежь* хороша: бе́жма побежал, бежит да бежит себе босопля́сом*! Кто бежь не хвалит, а бежь хороша: бежать, так не стоять, надо скорее бежать за огнем, бежью живее догонишь; вот и бегчи́т Иванка, как нерехотский бегун*! Ан сколь ни бежать, а не миновать отдыхать: глядь – стоит средь лесочечка поляночка; на поляночке – заборчик. Зачесалось тут у Ваньки переносье: переносье чешется – о покойнике слышать. И притома́нно*: тот заборушко на полянушке – из человечьих костей; на костях торчат чере́пья людские, с глазами; вместо вере́й* у воро́т – ноги человечьи, вместо запоров – руки человечьи, вместо замка́ – рот человека (питекантропа) с острыми зубами!
   На ра́дощах* Иоаннушка-дурачишка обмер: кто обмирает, заживо на небесах бывает. И хоть наши радости – перед Богом гадости, – к примеру, жена-красавица – безочному радость, – ан от тех радощей завились у Ванюхи кудри: от радости кудри вьются, а в печали секутся.
   Вот возговорил Ивасик-дурасик по́хрустам* ра́дощно:
   – Мир, Бог на́-помочь! Мир праху, костям упокой!
   – И тебе Бог на-помочь! Мертвому вечная память, дураку со святыми упокой! – ответствуют бренные останки.
   – Иже есте мои ми́рники*, сре́тьте* меня, а кто не сретит, тот ратно́й* мне, – уведомил Ваня.
   – Не сре́лись ли мы с тобой раньче? – вспрошали руки человечьи, что торчали в воротах в качестве запорного механизма.
   – Да не, не срелись николи́*.
   – Ну, не срелись, стало быть, разминулись. А теперь вот мы сре́нулись.
   – Срете и Мельхиседе́к Авраама, – с восторгом сообщил Ванечка.
   – Милость и истина сре́тостеся! – на́дружно закивали оба́пол* мертвыми головами все остовы.
   Ах, тут вдруг скачет всадник: сам черный, одет во всём черном и на черном коне. Подскакал всадник к воротам и исчез, как сквозь землю провалился! Тут и ночь тьмою налегла. И настала в лесу нощью такая темь, что хоть глаза выткни, лишь рысь да волк видят, им не темь. Да-а-а, темнота наших ночей докучлива!
   Но темным-темнехонько было совсем не долго: у всех черепчиков на заборчике засветились глазыньки, и на той полянке стало светло, как середи́ дня.
   Иванушка-дурачек зарадовался, но не ведал, куда деваться от радощей, да так и изоста́л* на месте.
   Свет от черепулек взогрел дурачечка. Обогрелся Ванюшечка, как цыган на солнышке. Отогрел дурашка руки, погрелся еще, и стало в нем гревы́* куды как больше.
   Вот при свечении тех черепунюшек дура́нюшка заприметил, что покойнички сильно запылились.
   – Пыльно живете, ребята! – сказал дурачинка. – Вот я из вас прах-то повыколочу!
   Снял с себя Иваха-дураха портяночку, и давай похрустам косточки спа́хивать*.
   – Напылил ты онучей, а́жно пылища валит столбищем! – пова́дно* выпалил Ванютке не́какой* немто́й* осно́в*. – Никакого покоя от тебя нет! Ну всё перепылил!
   – Уж и попылить нельзя! – примирительно промолвил некоторый гло́хлый* хруст*.
   – Попрыскивай, когда метешь, ишь – пылишь! – веско возвестил не́вкий* куи́мый* костомы́га.
   – Придорожная пыль неба не коптит! – рассудительно заметил глохлый хруст.
   А Ивашечка-дуранда́шечка отошел на шажочек в стороночку, оправил порточки и попрыскал маненечко на портяночку. Попробовал попахать пылюху опрысканной портяночкой – и верно, пылишка стала валить столби́шком куда как меньше.
   А один зело лестный скелетец оказался жено́цким*. Иванушка его дюже пахал-вспахивал, так скелетец-то и вострепетал от страсти-то. Ох, и хороша была покойница: будто кровь с молоком; хоть костли́ва, да красива! Такая красава, что в окно глянет – конь прянет; на двор выйдет – три дня собаки лают. Грудь лебедина, походка павлина, очи сокольи, брови собольи, а сама-то кругла, бела, как мытая репка. Из милости ступает, травы не мнет; ненароком взглянет, что рублем подарит.
   – Пташки поют, мне моло́деньке назо́лушку* дают, – кокетливо проворковала красава.
   – Ах она, ягодка! – повадно простонал немтой основ. – Вишь, этой ягодке триста лет и три года! Пожила млада́, всего отведала.
   – Подружки замуж идут, мне молодой назолушку дают, – с намеком протарантила ягодка.
   – Черны брови наводны́е, русы кудри накладные. Девушки наши страх принарядчивы, – уважительно пробасил глохлый хруст. – Хороша, пригожа, на лиху болесть похожа.
   – Ах, с назо́лу сердце надрывается! – жеманно прощебетала хороша, пригожа.
   – Много красы – одни скулы да усы; да, эта дева хоть кудысь! – веско высказал куимый костомыга. – Ах она, младе́шенька!
   – Не спится, не лежится, всё про милого грустится! – томно изъяснила младешенька. – Ах, миленок Ивашка в черной рубашке, грудь нараспашку, язык на плечо! Горе с тобою, беда без тебя! За тебя, за милого, и на себя поступлюсь!
   – Эхма, мила́ ягодка! Охма, мила не бела, да я и сам не красен! – вдумчиво процедил сквозь зубы Ивашка, чешась под рубашкой. – Охти-мнешеньки! Хороша рубашка, да парня не скрасит! Ах! Ох! Молод я ишшо, подруга, де... де... де... деушек шибко робею!
   – Эгегей, Ванюшка! Не будь ротозей – девок не робей, винцо чарками пей, ничего не бойся! Житье как в раю! – повадно сгундел немтой основ. – Что робеть, то хуже. Сробел – пропал. Одну вы... вып... выпьешь, боишься; другую выпьешь, боишься; а как третью выпьешь, так и не боишься!
   – Ай, бр-р-р... бр-р-р... робею! У меня темечко еще не окрепло!
   – А ты не робей: жди, не спотыкаючись! Не дрожи, Иваська! Горох в поле, да деваха в холе – завидное дело! Кто ни пройдет, тот щипнет! – произнес глохлый хруст. – Ахти тебе, кабы девчина тебе! При девушке ты живой бы человек!
   – Ай, страшно! Ай, стыдно мне чтой-то на деу... де... деушку даже поглазеть! Бр-р-р... бр-р-р!..
   – Не стыдно, коли никому не обидно! – веско возгласил куимый. – Ах, хорошо, Ванька, девок высматривать, по теремам глазеть! Глазам-то стыдно, а душа-то рада!
   – Ой, страшно! Ай, стыдно! Бр-р-р... Бр-р-р!.. Бр-р-р... Бр-р-р!..
   – Стыдись, Иоанн! Никто от своего року не уйдет! Девку любить – ни стыда, ни со́рому, ни в котору сторону! – уведомил немтой. – А коли стыдно, так зажмурься! А то – молод, молод!
   – Что же, что молод! Дважды молоду не бывать! Придет пора на пору, станешь девке ступать на ногу! Ах, мила́нька Ивашка в черной рубашке, грудь нараспашку, язык на плечо! – еще томнее молвила мила ягодка. – Пришла пора! Горе с тобою, беда без тебя! Без тебя заглох широк двор! Ах, ох! Ой, милый не злодей, а иссушил до костей!
   – Хмелинушка тычинки ищет, а девица паренька, – повадно известил немтой основ. – Он девки не знает, а девка его любит!
   – Эк! Что шелко́ва ленточка к стенке льнет! – одобрительно отозвался глохлый хруст. – Молодо-зелено, погулять велено!
   – Не кидается девица на цветное платье, а кидается девица на ясного сокола! – веско изрек куимый костомыга. – Чего тут калякать? Давай свадьбу стряпать!
   – Ах, кра-а-асная моя ягодка! – задумчиво протянул Ивашка, чешась под рубашкой. – Охти-мнешеньки! Горе мне с вами, с карими очами! Молод я еще: молодому жениться рано!
   – А старому поздно! Ах, миляга Ивашка в черной рубашке, грудь нараспашку, язык на плечо! – растроганно прострекотала красная ягодка. – Горе с тобою, беда без тебя! Не пила б, не ела, всё б на милого глядела! Ошу́ю* б не виляла, только б с миленьким гуляла!
   – Ах она, гулява! – повадно сбалакал немтой и выпятил грудь колесом.
   – Старо – упрямо, несдружливо, молодо – гулливо, незаботливо! – укорительно ввернул сентенцию глохлый, сгорбившись.
   – Ин ничо́га*! Гуляет, погуляет, устанет, перестанет! – веско выразился куимый и махнул рукой.
   – Эх, яблочко мое наливчатое! – раздумчиво пробормотал Ивашка, чешась под рубашкой. – Охти-мнешеньки! Где любовь, там и напасть! Млад я еще совсем: сусло не брага, молодость не человек!
   – Золотое время – молодые лета. Пока молод, пота́* и весел! Ах, милашка Ивашка в черной рубашке, грудь нараспашку, язык на плечо! – сладко взговорило наливчатое яблочко. – Горе с тобою, беда без тебя! Ты у меня один одним, как синь порох в глазу!
   – Один, как верста в поле, – повадно оповестил немтой.
   – Один, как петух воевода, – уважительно отметил глохлый.
   – Один, как черт в болоте! – веско изъявил куимый.
   – Эхма, цвет мой маков! – призадумчиво пролопотал Ивашка, чешась под рубашкой. – Охти-мнешеньки! Охма, много хороших, да милой нет! Юн я еще – гля... гля... гляделками-то влюбляться. Лучше крепиться: молодому крепиться – вперед пригодится!
   – Крепись, крепись, да не сморись! Нет лучше игры, чем в переглядушки! Ах, мило́ха Ивашка в черной рубашке, грудь нараспашку, язык на плечо! – сладко-сладко сказал маков цвет. – Горе с тобою, беда без тебя! Без тебя не цветно́ цветы цветут, не красно́ дубы растут в дубровушке! Черный глаз, поцелуй хоть раз; тебя, свет мой, не убудет, а мне радости прибудет!
   – Не бывав, девушке замуж хочется, – повадно посетовал немтой.
   – Девку замуж выдать – не пирог испечь! – примирительно признал глохлый.
   – Ну, дело сделали, Маланью замуж выдали! Что в девках ни было, а теперь замужем, – веско сформулировал куимый.
   – Пошла руса коса из кута́* по лавочке*, – поноро́вно* проворчал немтой.
   – Рано, девка-то молода еще: не из кути́, в кут глядит, – наставительно заметил глохлый.
   – Эйхма, красное мое солнышко! – многодумчиво пролепетал Ивашка, чешась под рубашкой. – Охти-мнешеньки! Нельзя не любить, да нельзя и не тужить. Полюбив, нагорюешься! Зелен я еще, целоваться-то не умею вовсе!
   – Ах, милу́шка Ивашка в черной рубашке, грудь нараспашку, язык на плечо! – та́я в нежностях, простонало красное солнышко. – Горе с тобою, беда без тебя! Без тебя, мой друг, постеля холодна, одеялочко заиндевело! Ах, люби меня, как душу, а тряси меня, как грушу! А целоваться-то я тебя, так и быть, научу – ой-ой!
   – Не робей, Иван! Трудно вы́носить* девку, а раз перева́бишь*, так сама на руку летать станет! – повадно разъяснил немтой основ.
   – Не боись, Ивасик! Но учти: девушка, что тень – ты за нею, она от тебя, ты от нее, она за тобой! – наставительно заключил глохлый хруст.
   – Слышь, Ванюша! Не дрожи, дурачек! Девкой меньше, так бабой больше! – веско провозгласил куимый костомыга.
   – Эх, куколка ты моя досужая! – обдумчиво пробурчал Ивашка, чешась под рубашкой. – Охти-мнешеньки! Ах, ты мое – черт знает что! Хороша ты, перед чертом, как куколка! Бояться себя заставишь, а любить не принудишь! Пойми: юн я еще – по деушкам с ума сходить! Ой, молодоват, млад, молоде́хонек!
   – Ну, ты и дурак, Ванька! – зычно закричали похрусты всем забором. – Эх, молодо-зелено! Однозначно, понимаешь!
  
   Высокоумные примечания
  
  * Копоте́ть – прытко бежать.
  * Мики́тки (ники́тки) – подвздошье и пах.
  * Воскуя́ркнуть – вскричать.
  * Леси́на – ствол дерева.
  * Туда́ка – туда.
  * Сыда́кась – сюда.
  * Зе́ркать – зыркать.
  * Сузе́мье – дремучий лес.
  * Не́тука – нет.
  * Ны́ньма – нынче.
  * Ке́хтать – хотеть.
  * Дребь – дебри.
  * Бо́ско – бойко.
  * Стегану́ть – улизнуть, убежать.
  * Встелеля́хивать – бежать впритруску.
  * Свига́ть – спешить и бежать.
  * Гайда́ть – шататься, бегать.
  * Панпу́ши, пампу́ши – мужские туфли, простые и грубые.
  * Бежь – бег.
  * Босопляс – босой и летом, и зимой.
  * Нерехотский бегун – прозвище нерехотцев: они ходят с безменом по селам и закупают пряжу.
  * Притома́нно – верно.
  * Вереи́ – столбы, на которые навешиваются створки ворот.
  * Ра́дощи – радости.
  * По́хруст – скелет.
  * Ми́рник – кто с кем в миру.
  * Сре́тить – встречать.
  * Ратно́й – враг.
  * Николи́ – никогда.
  * Оба́пол – круго́м, вокруг.
  * Изоста́ть где – остаться.
  * Грева́ – внутренняя теплота, жизненный жар.
  * Спа́хивать, пахать – мести́, выметать.
  * Пова́дно – весело, приятно; льстиво.
  * Не́какой – некоторый, некий.
  * Немто́й – немой.
  * Осно́в – осто́в, костяк, скелет.
  * Глохлый – глухой.
  * Хруст – похруст.
  * Не́вкий – некий.
  * Куи́мый – глухонемой.
  * Жено́цкий – женский.
  * Назо́ла, назо́л – грусть, тоска; досада, огорченье.
  * Ошу́ю – налево.
  * Ничо́га – ничего.
  * Пота́* – по то время.
  * Кут, куть – бабий угол в избе.
  * Пошла руса коса из кута по лавочке – замуж.
  * Поноро́вно – с поблажкой.
  * Вы́носить – приучить, пова́дить.
  * Перева́бить сокола – перезвать, переманить ва́билом с места (вабило – пара птичьих крыльев, которыми машут, посвистывая, для призыва выношенной ловчей птицы).
   Продолжение следует.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"