Русавин Андрей Сергеевич : другие произведения.

Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомура двадцать четвертая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Закомура двадцать четвертая повествует о том, с какими непредвиденными трудностями сталкивается человек, одержимый практически неисполнимыми желаниями. Кроме того, в закомуре двадцать четвертой довольно-таки вразумительно разъясняется, как завелась на планете нечисть лесная: лешие, кикиморы, сатиры, дриады, гамадриады и прочие шишиги. Мудрость народная, которая несудима, неистощима, безмерна и в гимне воспета, – рассуждает про чай, кофей.
   СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА
  
   Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)
  
   Закомура двадцать четвертая
  
   КАК МЛАД ИВАНУШКА-ДУРАЧЕК МОРЕ ЗАЖЕГ
  
   Посвящается Н.Ф. Уварову
  
   Вот оди́нова*... вот оди́ножды*... в оны дни... Словом, кажется, позавчера... позасегодня... позазавтра вздумалось мне, добру молодцу, Иванушке-дурачку, воды напиться: на старую солонинку пьется, однозначно. Тут мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – шипит, кошкой в глаза мечется, нашептывает на ухо без конца:
   – Эй, Ивашка, черная рубашка! Что пить будешь: чай, кофей?
   – Чай да кофей пития прихотливые. Мне бы чего попроще, Голосарий Внутренныч!
   – Зови меня просто: Гоша.
   – Хорошо, Голосарий Внутренныч!
   – Ну, то-то! Выпей трошки ерошки*, Вано! Что может быть проще ерофеича*?
   – Мне бы воды бы!
   – Ой, беда! Ай, беда!
   – Что за беда, коли пьется вода!
   – Да не в том беда, что пьется, а в том, где ее взять!
   – Возьми в кадке!
   – Ай, беда! Ой, беда!
   – Что за беда, коли в кадке вода!
   – Да не в том беда, что вода, а в том, что там пусто!
   – Посмотри в графине!
   – Ой, беда! Ай, беда!
   – Что за беда, коль в графине вода!
   – Да не в том беда, что вода, а в том, что и там пустота, балда!
   – Пошукай в стакане, умник!
   – Ай, беда! Ой, беда!
   – Что за беда, коль в стакане вода!
   – Да не в том беда, что вода, а в том, что и там ни черта! Да-да!
   – Черт побери!
   – Ой, предупреждаю: нельзя поминать черта, Иван! Не то черт услышит, явится и поберет тебя!
   – Как нельзя? Черт, черт, черт побери, побери, побери!
   – Ой, беда, беда, беда! Ай, беда, беда, беда! Ой! Ой! Ой! Ай! Ай! Ай!
   – Что за беда, коли черта покличешь сюда!
   Явственно послышался слабый, но мудрый запах серы:
   – О-о-о! Гуд мо-о-онинг, сэ-э-эры!
   – Ну вот, я же тебе говорил, дубина! – воскликнул Внутренний Голос. – Что теперь черту скажешь? Ах, черт, черт, черт, черт!
   – Нишкни, дубина! – изо всех сил завопил я.
   – Нишкни, дубина! – веско изрек Голосарий Внутренныч серному запаху.
   – У-у-у! Хоросо, сэ-э-эры! До скорой встре-е-ечи! – кротко изговорил мудрый запах и пропал.
   – Вот видишь! – сказал Голосарий.
   – Че... тьфу! Тьфу, тьфу, тьфу! Да и тьфу с ним! Но где же тажды́* ее взять-то, воду? Нашу питьевую, понимаешь, простецкую акву?
   – Неужто не ясно, где?
   – Не ясно, Гоша! Так где?
   – Как где, как где? Вестимо, на море!
   – Айда за водой, мозговитый!
   – Ай! Ой! Ай, беда! Ой, беда! Вот ведь угодна Ивашке вода!
   – Не айкай! Не ойкай! Я же не бедокур какой, Гоша! Что за беда, коли пьется вода!
   – Айда!
   – А куда, Гошенька?
   – Туда, где вода, балда! Однозначно!
   Вот пришел я к морюшку, морю синему, гляжу – люди обутку, одежку с себя сымают и в воду лезут, то ли топиться, то ли воды напиться. Ну, и я решил в воду лезть: люди Иван, и я Иван; люди в воду – и я в воду!
   То́жто* ощущаю, как мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – шипит, кошкой в глаза мечется, нашептывает на ухо без конца:
   – Эй, Ивашка, черная рубашка! Послушай меня, ушами звеня: держись берега, и рыба будет!
   А я тожно́* своему Внутреннему Голосишке прекоречу:
   – Не голчи́*, помолчи! Не по рыбу в море лезу, а по воду!
   – Ой, беда! Ай, беда!
   – Что за беда, коли в море вода, а?! Не дрейфь, Гошка, авось не утопну!
   А Внутренний Голосище вещает:
   – Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Дурака крести, а он в воду лезет! Понадеешься на русский авось – так утопнешь. Утопший пить не просит! Лучше уж рыбки поешь перед смертью – небось возрадуешься, брат, на сытое брюхо-то! На сытое брюхо, понимаешь ли, настроение во как подымается!
   – Эх ты! – отповедываю я своему Унутреннему Голоску. – Обычай бычий, а ум телячий! Русский человек без авося не живет! Не ной, авось не утопну, Гоша! Нешто моя душа лишняя на свете?
   – Не любо, не слушай, а ныть не мешай, сие чересчур! – схиза́л* Голосарий Внутренныч, дрожа. – Я ною, потому что в темя не колочен!*
   – Цыть! – балентря́сю* я Голосарию. – За тычком не гонись! И я в темя не колочен, во всяком случае – чересчур!
   Снял я с себя лапти, портки да рубаху, велел им на берегу смирно лежать, плясок не плясать, от меня, дурачка, не сбегать.
   Сам же влез в море по самые уши. Но ферт Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – шипит, кошкой в глаза мечется, нашептывает на ухо без конца:
   – Окунулся по уши, так и маковку туда ж!
   Я ж хвату Внутреннему Голосарию вотла́ю*:
   – Хоть по горло в хляби, да не брызжи!
   А ханыга Унутренний Голосишка опять захныкал, дрожа:
   – Ах, тони, моя котомка, лишь будь я на берегу! Вот дурень Ивашка – ушел в Ершову слободу!* Это и вовсе изли́ха*!
   – Цыть, вумник! – язычу я своему Унутреннему Болтуну. – За тычком не гонись, Гошка! И я в темя не колочен, во всяком случае – излиха!
   Вот стою я в море по самые уши, а почерпнуть воды нечем. Что делать? Сталось в уме раздумье и в голове почесушки. Вещее петухом запело, резвые ноженьки подкосилися.
   – Черт! – говорю я в сердцах и бью кулаками по воде.
   Взволновалось тут сине море, замутилося, аж зеленым стало. Послышался запах серы и перед самым моим носом выскочил из морской пучины старый черт, ан погрузился с головой в оную пучину и принялся без конца то выскакивать, то погружаться, то выскакивать, то погружаться, то выскакивать, то погружаться, точно Пуччини какой-нибудь!
   – Вот черт! – кричу.
   – Вот он я! – пробкой вылетел из водички второй черт, рябой, а вонь от серы усилилась.
   Второй черт сразу же погрузился с головой в водичку – серная вонь ослабла, снова выскочил – усилилась, в другой раз погрузился – опять ослабла, сызнова выскочил – опять-таки усилилась. Ну что ты будешь делать! Прямо Ванина Ванини какая-то!
   – Ах, черт! – выскочив из пучины, бурчит первый черт, но тут же погружается в нее с головою, успев выбуркнуть: – Ой, тону, сэ-э-эры! Нехоросо-о-о!
   – Черт, черт! – кричу. – Тонет! Тонет!
   Выскочили из водицы еще два вонючих черта. Оба совершенно одинаковые, рыжие, улыбаются, у обоих невероятно длинные козлиные бородки и усы Фу Манчу. И сами черти – ну вылитые Фу Манчу! У-у-умные, черти! Только у одного Фу Манчу клока в бородке не хватает, у другого – половины уса.
   Вот через миг погрузились оба Фу Манчу в пучину, ан выскочили вдругорядь. Глянули рыжие друг на друга – и невзлюбили с первого взгляда, перестали улыбаться, еще раз погрузились, по новой выскочили и почали яростно препираться, торча периодически над водицей.
   – Э... э... э... э!.. – грозно зарычал Фу Манчу, несколько безусый.
   – Ва... ва... ва... ва! – гневно заверещал Фу Манчу, частично безбородый.
   Ту́точка оба Фу скрылись под водой с воплями: «Фу! Фу! Фу! Ма... ма!.. Тону! Тону!», но через несколько секунд наново объявились.
   – Фу-у-у, р-р-ры-ы-ыжий! – прорычал первый Манчу.
   – Ф-ф-фу, р-р-ру-у-удый! – проверещал второй Манчу.
   И оба Фу вновь ухнули в воду, истошно трещя: «Ма... ма... ма... мама, тону! Ф-ф-фу, тону! Фу-у-у, тону!»
   – Черт, черт, черт! – кричу аз. – Тонут! Ой, тонут! Ну тонут же!
   Явились еще сразу три превонючих черта, двое в летах и в чём мать родила, а третий совсем молоденький, зато в пальто.
   – Черт, черт, черт, черт, черт! – воплю.
   Ох, тут они и начали выскакивать один за другим, распространяя серное ам... ам... амбре! И все, как один, с головой – ух в пучинку и – ах из нее, ух и ах, ух и ах! От этого на море поднялись такие волны, что и меня давай захлестывать с головой! Зачал тогды и я, подобно чертям, всплывать и погружаться в пучинку, всплывать и погружаться, всплывать и погружаться, точно водяной какой-нибудь!
   – Черт, черт, черт, черт, черт! – голчу. – Ах, что делать? Ох, что делать? Тону! Тону!
   – Ох, что делать? Ах, что делать? – охает да ахает вслед за мной мой умнейший Внутренний Голос, полчаса охает да ахает и вдруг гневно ревет: – Ах! Ох! Как это – что делать? Не вопрос! Спасательный круг надеть! Ну ты и дурак, Иван, – сам сразу не догадался!
   – Черт, черт, черт, черт, черт! Батя! – кричу я самому первому черту, появившемуся из воды, поскольку он ко мне ближе всех. – Брось мне спасительный круг! Ну ты и чудак, батя, – сам зараз не догадался!
   Старый черт тут же погрузился в воду, вылетел из нее и забурчал:
   – У-у-у! Да где ж я тебе его возьму-у-у, сэ-э-эр?
   – Хоть со дна моря достань, батя, сэр!
   – О-о-о! Хоросо-о-о, сэ-э-эр сынку! – простонал старик и ушел под воду.
   Долго не появлялся старпер, а когды вынырнул, то в его костлявых руках оказался спасительный и сохранительный круг.
   – На, держи! – буркнул старикан, бросил мне круг, а сам погрузился в водицу, вынырнул и завопил: – У-у-у! Ой, тону-у-у, сэ-э-эр!
   – На, держи! – крикнул я ему, бросил круг, а сам погрузился в водицу, вынырнул и завопил: – Ай, тону!
   – Ой, держи, тону!
   – Ай, держи, тону!
   – Ой, лови, а я ко дну!
   – Ай, лови, и я ко дну!
   – Ой, держи, держи! Ой, тону, тону!
   – Ай, держи, держи! Ай, иду, иду, иду, иду, иду, иду ко дну-у-у-у-у!
   – Айда вместе!
   Так мы с ним целый час тем кругом и перебрасывались, втуне стараясь спасти сэр сэра от неминучей погибели.
   – Черт, черт, черт, черт, черт! – кричу. – Что делать, Гоша? Что ро́бить, сэр? Тону, сэр! Тону! Я дух испускаю! Иду, сэр, ко дну! Спаси-и-и, бра-а-ат!
   – Что делать? Что делать? – повторяет за мной Голосарий Внутренныч и вдруг бодро эдак гаркает: – Как это – что робить, сэр? Еще один спасательный круг достать, брат!
   – Это еще зачем, вумный сэр брат? – сурьезно недоумеваю я. – Али брат сэр?
   – Каждому утопающему – для индивидуального спасения – индивидуальный спасательный круг, сэр глупый брат!
   – Батя! – воплю. – Дорогой сэр! Достань еще один спасательненький кружок! Кажному потопающему – для индидидуального спасеньица – треба индидидудальный спасительненький кружок, сэ-э-эр!
   – Сограждане! Единомышленники! Сэ-э-эры! – верещит батя на всё море. – Отважные моряки! Кончай перекур, натонулись – и баста! Все срочно индидидумдально спасаемся! Все дружно ныряем за спасательнейшими кругляшами! Оказывается, кажному затопающему – для индидимдумдального спасеньишка – индимдимдумдальный спасительнейший кругляшочек, сэ-э-эры!
   Ту́тоньки черти, радостно визжа, принялись нырять, а выныривали уже в спасительнейших и сохранительнейших кружищах, благодаря чему перестали, наконец, тонуть, успокоились и потихоньку, полегоньку стали на берег вылазить, клёши с тельняшками снимать, на песочке разваливаться да на солнышке загорать! Ну, тут и я вылез на брег вслед за всеми чертяками.
   Вот хожу я по пляжу́ да с загорающими чертями знакомлюсь.
   Одного из чертей, вон того, рябого, спрашиваю:
   – Ты кто? Черт?
   – Я не черт! – и черт в негодовании испускает сатанинское амбре.
   – А кто? – искренне изумляюсь я, так как явственно чувствую запах серы.
   – Я – джентльмен! – отвечает рябой, достает из кармана снятых клёшей флакончик одеколона «Шипр» с насаженным пульверизатором и с удовольствием опрыскивает себя от рогов до копыт.
   – А-а-а! А ты кто? – спрашиваю я другого, совсем молодого морячка, в пальто и с зелеными волосами дыбом, трепещущими на ветру.
   – Панк в пальто!
   – А-а-а! – с сомнением говорю я, отчетливо ощущая запах серы.
   – Но я тоже джентльмен!
   – А-а-а! А кто ты? – спрашиваю затем третьего, глуповатого на вид.
   – Кто, я?
   – Да, ты, ты, сэр! – разъясняю я, принюхиваясь к резкому запаху серы.
   – А-а-а! Да я тоже джентльмен! – и джентльмен демонстрирует мне одеколон «Тет-а-тет» и прыскает оным в воздух над головою, увенчанною огромными ветвистыми рогами.
   – А-а-а! Так вот ты кто, сэр!
   – А еще я – твой друг!
   – Что-о-о?
   – Да-а-а! Более того, я – твой лучший друг! Я тебе – как брат!
   – О-о-о! Брат по разуму?
   – Да! По маразму!
   – О-о-о! Брат! О-о-о! Брат! Брат по мудрости?
   – Да! По дурости!
   – О-о-о! А я думал – черт! Понял?
   – Нет, я не черт! Не черт! Не черт! Не черт!
   – Да, он не черт! – завизжал рябой. – И я – не черт! И они – не черти! Понял?
   – Да-а-а! А кто?
   – Мы – биологи, дурак! – загремели черти постарше и высоко-высоко задрали носяры.
   – Мы – экологи, дурак! – заорали черти помоложе и уперли носюры туда, куда ранее задирали рога.
   – Гоша, Гоша! – чуть не плача, кричу своему Внутреннему Голосочку. – Чертеняки вопят, что они экологи да биологи! А мы с тобой кто? Дураки?
   Тутовона* мой умовой Голосарий Внутренныч шепчет мне на ухо:
   – Не журись, балда! И мы в темя не колочены, во всяком случае – чересчур! Мы – всех умнее и ученее! Мы – этологи! А спроси-ка ты быстро экологов да биологов, Иван, кто они: физики или лирики?
   Я, значит, спрашиваю чертяк радостно:
   – Джентльмены!
   – Чё?
   – А вы кто: физики или лирики?
   – Мы не физики! Мы не лирики! – дружно заблеяли джентльмены и крепко задумались, судя по усилившемуся выделению серного запаха.
   – Мы не физики! Мы лирики! – проблеяли одни джентльмены, недолго думая.
   – Мы не лирики! Мы физики! – проблеяли другие, еще более шустрые на размышления.
   – Но вы, разумеется, джентльмены?
   – Да! Да! Разумеется!
   – И вы, знамо дело, дружите, джентльмены эдакие?
   – Да! Да! Знамо дело! – заревели те и другие джентльмены и бросились обниматься.
   – Дур-р-рак! – прошептал мне мой Внутренний Голосарий. – Ах, ты всё испортил, балда!
   – Что – всё?
   – Всё! Всё! Ах, нет! Еще не всё потеряно! Спроси их: кто из них шибче – физики или лирики?
   Ну я и спрашиваю:
   – Джентльмены!
   – Ась?
   – А кто из вас шибче – физики или лирики?
   – Мы, физики! – запищала одна часть джентльменов. – Конечно, мы! Мы, мы, мы!
   Стало видно, что эта часть джентльменов почувствовала себя физиками – эдакими мозгастыми, молодыми, энергичными энтузизастами с молодецкими усами и бородками. В руках у джентльменов мгновенно появились транзисторные приёмники, а на чреслах – стильные плавки с эдакими карманами спереди.
   – Ах, конечно же мы, лирики! – завопила другая часть джентльменов. – Тильки мы! Мы, мы, мы!
   Было очевидно, что данная часть сэров осознала себя лириками – этакими мозговитыми, энергичными, молодыми энтузазистами с залихватскими бородками и усами. В лапах у сэров моментально очутились транзисторные магнитолы, а на чресла́х – моднючие плавочки с этакими кармашками сзади.
   Ту́тоди* физики собрались по левую от меня сторону, вознесли носашки и посмотрели на лириков как персоны первого сорта на существ второго разряда.
   Ту́тытька* же и лирики сгруппировались по правую от меня сторону, воздели носишки и поглядели на физиков как особы высшего ранга на особей низшей категории.
   – Мы, мы, мы, мы, мы, лирики!
   – Да какие вы лирики!
   – Ну, какие?
   – А! Тьфу! А вот мы, мы, мы, мы, мы, физики!
   – Да какие вы физики!
   – Гениальные, вот какие! – воскликнул главарь – а им оказался рудый Фу Манчу. – Сейчас я об этом скажу! Дайте сказать! Я не лирик, поэтому скажу не пр... пр... презренной лирикой, а почтенной пр... пр... пр... прозой! Пр... пр!.. Избиратели! Физики! Сограждане! Нелюдимо наше море! День и ночь шумит оно! Оттого, что вода из него куда-то стремительно уходит! Однако оно, это море, сограждане, всё еще может рождать собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов, невзирая на реалии времени!
   – Не надо нам Платонов! Нет, нет и нет!
   – Пер... пер... перпетуум мобиле! Почему же, гении? Чем вам не гож Платон?
   – У-у-у! Знаем мы этого карася! Он же карась-идеалист!
   – Ну хорошо, пусть будет Плутон! Так вот, сограждане, должен вам доложить, что благодаря реалиям времени уже вполне может собственных Плутонов и быстрых разумом Невтонов наш славный водоем рождать!
   – Я! Я – Невтон! – пронзительно закричал какой-то шустрый, весьма шустрый экземпляр, быстрый, весьма быстрый разумом. – Я, я, я, я, я!
   – О-о-о! Какую задачу сейчас решаешь, Невтон? Как изобрести пыр... пыр... пырпетуум мобиле?
   – Чему равно двожди два!
   – О-о-о!
   – Вот видите, гении! – воскликнул главарь. – А я что говорил! Друганы! Урожденные гениальные физики! Давайте же гениально раз... раз... развивать физику! И что касается открытия новых законов... Смотря с какой точки зрения посмотреть...
   – Хорошо! – завопили физики. – Давайте подумаем, что будем с физикою делать! Делить или умножать? С точки зрения закрытия старых законов и открытия новых!
   – Все законы физики уже открыты, нам тут думать больше нет проку!
   – У-у-у! Почему-у-у?
   – Из-за отсутствия соответствующего финансирования!
   – Что же нам делать?
   – Делить!
   – Что делить, если нет финансирования?
   – Давайте делить славу!
   – О-о-о! Давайте! С чего начнем?
   – С меня! – воскликнул главарь физиков и принялся радостно рассказывать: – Сегодня всю ночь мне снились какие-то кошмары!
   – Какие?
   – Не могу сказать: калды́* я утром проснулся, то совершенно всё позабыл! Увы!
   – У-у-у-у-у! – разочарованно завыли физики.
   – Слушай, друг! – подскочил к главарю быстрый разумом Невтон. – Ты случайно не помнишь, чему равняется это, как его?.. – дво́яжды двое́ньки?
   – Нет! Пошел к черту!
   – Иду-у!
   – У-у-у-у-у! – разочарованно завыли физики.
   – Одно только твердо помню! – сокрушенно сознался главарь.
   – Что? Что?
   – Что я – кто-то великий! Может быть, даже изобретший перпетуум мобиле – или, проще сказать, мобильник!
   – А кто, позабыл?
   – Ну почему же, помню: Майкельсон-Морли!
   – О-о-о! – восхищенно завизжали физики. – Кто именно: Морли или Майкельсон?
   – Это двойная фамилия!
   – О-о-о!
   – Талды́* я – Бойль-Мариотт!
   – О-о-о!
   – А я талды – Джоуль-Ленц!
   – О-о-о!
   – Тогды я – Менделеев-Клапейрон!
   – А я – Клапейрон-Менделеев!
   – О-о-о! О-о-о!
   – А мы – Гей и Люссак! – закричали двое. – Я – Жозеф, а он – Луи!
   – О-о-о! О-о-о!
   – А я! А я! А я! Брунауэр! Эммет! Тейлор!
   – А кто именно? Брунауэр-Эммет? Или Эммет-Тейлор? А может быть, Тейлор-Брунауэр?
   – Это тройная фамилия!
   – О-о-о! О-о-о! О-о-о!
   Тута решительно выступил из толпы физиков какой-то хмурый-прехмурый индивидуум в тельняшке и представился:
   – Я – Левенгук! Гутен таг! И я только что изобрел!
   – Что? Что? Парапетуум ма... ма... мобильник?
   – Телескоп!
   – О-о-о-о-о!
   Ту́теньки* к изобретателю телескопа подскочил быстрый разумом Невтон.
   – Левенгук! Коллега!
   – Шо?
   – Наше вам с кисточкой!
   – И тебе того же! Шо на́довно?
   – Пустяк-с! Подскажи, сколь будет двужды двоима́?
   – Иди к черту!
   – Иду-у-у!
   – У-у-у-у-у! – разочарованно завыли физики.
   Тут смело выступил из толпы физиков другой сумрачный субъект в тельняшке и отрекомендовался:
   – Хелло, я – Галилей! Изобрел микроскоп! Толькя что!
   – Хелло, хелло, братан! А я толькя что открыл Австралию! – быстро сказал Левенгук.
   – Неправда! Это я первый заметил ея! – возопил Галилей. – Какая она восхитительная! Но какая крохотная! Едва-едва заметна в микроскоп!
   – А всё-таки она вертится! – убежденно изрек Антоний ван Левенгук и в ту же самую секунду обрел вечность. – А ты опоздал, коллега!
   – Разве? – недоверчиво прошипел опоздавший Галилей.
   – Да!
   – Тьфу! Не верится, что она вертится! Да и зачем нам она, эта Австралия? Она же такая крохотная, едва-едва заметна в микроскоп! Пылинка! Дунь на нее – пых! – и нету!
   – В хозяйстве и пылинка сгодится! – тоном рачительного хозина изглаго́лал Левенгук. – В телескоп за большущие деньги показывать, как она вертится! А ты: дунь, дунь! Вот тебе и пых! Да-а-а, ты теперь на пылинке не заработаешь: опоздал!
   – Опоздал! Опоздал! Опоздал! – ехидно заорали все, а опоздавший и осознавший свое опоздание Галилей испустил серный запах и принялся бить себя по лбу микроскопом: блум, блум, блум, блум!
   – Ой, мама! Ай, мама! – рыдал Галилей и рвал тельняшку на груди. – Ой, не опаздывай! Ай, не опаздывай! Ы-ы-ы-ы-ы! Ну не опаздывай больше никогды-ы-ы-ы-ы!
   – Брат Галилей! – подскочил к изобретателю микроскопа быстрый разумом Невтон. – Хай! Хай!
   – Шо-о-о? Ты мене не хай! Чего тебе? Хочешь попросить, шобы я так не убивался? Мабудь, жаждешь зашить мою тельняшечку?
   – Шо ты! Нехай! Хочу спросить: чему равно дво́ичи двое́чко?
   – Пошел ты к черту!
   – Иду-у-у-у!
   – У-у-у-у-у! – разочарованно завыли физики.
   – Ну и нехай! Самому, что ли, посчитать? М-да-а-а, чему же, в конце концов, равняется дво́щи двои́ма? Ой! – заверещал быстрый разумом Невтон, быстро-быстро что-то подсчитав на пальцах. – Ай! Я только что сам подсчитал! Я, я, я, я! Я – самый-самый-самый-самый!
   – И сколькя?
   – Один и три! Стало быть, тринадцать!
   – О-о-о-о-о! – радостно завизжали физики. – О-о-о-о-о! Это наше любимое число-о-о-о-о! Ай да мы! Мы, мы, мы, мы, мы, физики! Мы – самые-самые-самые-самые!
   – У-у-у-у-у! Да какие вы физики! – завопили лирики с завистью.
   – Ну, какие?
   – А! Тьфу! Воспользовались нашим любимым числом тринадцать! Это же дешевый прием! А вот мы себе такого не позволим! Мы, мы, мы, мы, мы, лирики!
   – У-у-у-у-у! Да какие вы лирики!
   – А вот какие! – воскликнул главарь лириков – а им оказался рыжий Фу Манчу. – Мы – самые-самые-самые-самые! Бе... бе... бемоль и перипетия! Сейчас мы сочиним и прочтем вам эту, как ее... импровизакцию! Ну, эту, как ея... эго-поэ-очертезу! Бр-р-р... бр-р-р... братовья лирики!
   – Шо?
   – Лауреаты! Орлы! Юные, молодые и моложавые короли поэзии! Наши уникальнейшие дарования! Равнясь! Смирно! По порядку нумеров – рассчитайсь, корифеи!
   – Первый корифей! Второй корифей! Третий корифей!.. Десятый корифей!.. Шестнадцатый корифей!
   – По порядку нумеров эту, как ея... эго-поэ-очертезу – начи-най, корифеи!
   – Апельсины в токайском! – не успев моргнуть, выкрикнул первый корифей, который всегда и во всем старался быть первым, и все вокруг изумились: что это он такое несусветное ляпнул?
   – Мандарины в токайском! – выкрикнул неуверенно второй корифей, а первый так даже изумился: что это его сотоварищ такое несусветное ляпнул?
   – Макароны в токайском! – уверенно выкрикнул третий корифей и сам себе удивился: что это он такое несусветное ляпнул?
   – Гам, канкан, кабаре! – выкрикнул четвертый корифей и подкрутил правый ус.
   – Мафиози, погони! – выкрикнул пятый корифей и тоже подкрутил правый ус, а затем вдобавок и левый.
   – Сильвио Берлускони! – с безумной смелостью выкрикнул шестой корифей, опосля чего тут же проглотил язык.
   – Мотоцикл на балконе! – патетически выкрикнул седьмой корифей и тихо от себя добавил: – И, конечно, в угоне!
   – Шерлок Холмс и Мегрэ! – выкрикнул восьмой корифей с восхищением.
   – Америго Веспуччи, – прошептал девятый корифей с восторгом.
   – Зенки наглые пучит, – прошептал десятый корифей с еще большим восторгом.
   – Миллиарды канючит, – прошептал одиннадцатый корифей с восторгом просто неописуемым.
   – Интриган, бонвиван! – выкрикнул двенадцатый корифей, сияя от удовольствия.
   – По Бродвею хиляет, – прошептал тринадцатый корифей и захлопал в ладоши.
   – Конгрессменам башляет, – прошептал четырнадцатый корифей, констатируя, а все вокруг закивали головами.
   – По прохожим шмаляет, – прошептал пятнадцатый корифей и предположил: – Мало-мало из «шмайссера»!
   – Из хлопушек, болван! – выкрикнул шестнадцатый корифей и хихикнул.
   – Довольно! – прервал угрюмо главарь дальнейшее сочинительство резвых лириков. – Ну что, уникумы, как назовем сей памятник?
   – «Памятник»! – не успев моргнуть, выкрикнул первый уникум, который всегда и во всем стремился быть первым.
   – Бемоль и перипетия! Почему это? – изумился главарь.
   – Гораций же написал «Памятник»! Помните? Экзеги монументум! Вот и нам надо назвать так же!
   – Нет, «Два памятника»! – выкрикнул второй уникум.
   – Бе... ме... бемоль и перипетуя! Почему это? – изумился главарь.
   – А Ломоносов тоже написал «Памятник»! «Памятник» Горация и «Памятник» Ломоносова – итого «Два памятника»! Чем мы хуже Горация и Ломоносова?!
   – Нет, надо назвать «Три памятника»! – ехидно выкрикнул третий уникум.
   – Бе... ме... перпетуя! Почему это? – изумился главарь.
   – Третий «Памятник» написал Державин!
   – Тогды уж «Четыре памятника»! – сварливо выкрикнул четвертый уникум.
   – Ме... бе... перпертуя! Это еще почему? – изумился главарь.
   – Капнист тоже написал «Памятник»!
   – Тажды «Пять...», «Пять памятников»! – выкрикнул пятый уникум.
   – А это еще почему? – изумился главарь. – Ме... бе... бе... ме... перпертуар!
   – «Памятник» написал еще и Востоков!
   – Ну, толды́* уже «Шесть памятников»! – выкрикнул шестой уникум.
   – Но почему? – изумился главарь. – Пер... пер... пыр... пыр... парапетуя!
   – Потому что «Памятник» написал еще и Тучков!
   – Нет, надо назвать «Семь памятников»! – с возмущением выкрикнул седьмой уникум.
   – Бемоль и перипетия! Почему это? – изумился главарь.
   – Потому что свой «Памятник» написал Пушкин!
   – Надо назвать «Восемь памятников»! – выкрикнул восьмой уникум.
   – Бум... бум... по парапету! С чего бы это? – изумился главарь.
   – Свой «Памятник» написал Брюсов!
   – Нет, надо назвать «Девять памятников»! – выкрикнул девятый уникум.
   – Бр-р-р... бр-р-р... парапертуя! Зачем же это? – изумился главарь.
   – А затем, что надо еще учесть стихотворение Есенина «Пушкину», написанное в продолжение пушкинского «Памятника»!
   – Тожно надо назвать «Десять памятников»! – капризно выкрикнул десятый уникум.
   – Бе... ме... пропараперт! Это почему? – изумился главарь.
   – Это потому, что Маяковский написал стихотворение «Есенину»!
   – Ну, тогда уж надо назвать «Одиннадцать памятников»! – выкрикнул одиннадцатый уникум.
   – Но почему? – изумился главарь. – Бр-р-р... бр-р-р... парапертяк!
   – Потому что Цветаева написала стихотворение «Маяковскому»!
   – Тожноля* надо назвать «Двенадцать памятников»! – выкрикнул двенадцатый уникум.
   – Бе... ме... прапарпертюк! Но почему? – изумился главарь.
   – Потому что Волошин посвятил стихотворение Цветаевой!
   – Нет, надо назвать «Тринадцать памятников»! – радостно выкрикнул тринадцатый уникум.
   – Почему это? – изумился главарь. – Пыр... пыр... пырпыртюкая!
   – Потому что тринадцать – счастливое число! И пусть нам столькя памятников и возведут!
   – Нет, нет, надо назвать «Четырнадцать памятников»! – обиженно выкрикнул четырнадцатый уникум.
   – Быр... быр... пер... пер... пыр... пыр... Но почему? – изумился главарь.
   – Вместе со мною! О, пусть это будет коллективный монумент! Но вместе со мною!
   – Ну нет, надо назвать «Пятнадцать памятников»! – выкрикнул пятнадцатый уникум. – Индивидудальних!
   – Каких? – изумился главарь. – Кар... кар... прокарпертия!
   – Ах, индивидудальних! – повторил пятнадцатый. – Лишь бы только со мною!
   – Ни в коем случае! – выкрикнул шестнадцатый уникум. – Назвать надо «Шестнадцать памятников»! Всяких!
   – Ах, проперпетуя! Каких, каких? – изумился главарь.
   – Коллективных, но вкупе с индидидудальными! Со мною вместе!
   Ту́тоцки лауреаты зашумели, заспорили между собой и рас... рас... распространили аромат горелой серы:
   – Коллективных! Нет, индидидудальных! Или коллективных, или индидидудальных! Нет, только коллективных! Нет, только индидидудальных!
   – Ни тех, ни тех! – ляпнул вдруг кто-то не подумав.
   – У-у-у-у-у! Ну ты и глупе-е-е-е-ец! – с возмущением набросились на него все остальные. – Вечно лезешь со своим мнением вперед всех! Всегды хочешь быть первым!
   Серный аромат резко усилился.
   – Ой, извините, оговорился! – зажав нос, с изумлением прогугнил провинившийся и, не успев моргнуть, брякнул: – Формулирую более точно: и тех, и тех!
   – Ша! Ша, пыр... пырпетыя! – крикнул главарь. – Вот чертовы лауреаты! Вам тильки памятники подавай, как коллективные, так и индидидувальные, причем прижизненные!
   – Да! А что?
   – Бе... ме... перипертык! Подумайте тильки: о чем этот стих?
   – О-о-о-о-о! О сладкой жизни там, за бугром, на том свете!
   – Ну вот видите, орлы! – изрек главарь. – Тогды так и назовем: «Сладкая жизнь за бугром!» И пусть тогдась будет семнадцать монументов, из семнадцати орлиных фигур каждый! Ну что, поняли, наконец, недотепы, что это я, я – уникум и корифей?
   Все энергично согласились и тут же принялись ссориться, когда приступать к следующему стихотворению: до или после возведения монументов? Или – первого монумента? Или – двух? Или тринадцати: счастливое всё-таки число!
   Серное амбре вновь стало резко возрастать.
   – Эй, эй, ребята, не надо ссориться! – гугню я, Иванушка-дурачек, зажимая нос. – Давайте я вас рассужу!
   – Да? А как?
   – Не надо всё делать до или после! Надо всё делать ни до, ни после, а одновременно!
   – О-о-о! О-о-о! Молодец! Умница! – и запах серы ослаб.
   – Дур-р-рак! – прошептал мне мой Внутренний Голос. – Ты опять всё испортил, сэр!
   – Что – всё, вумник?
   – Всё! Всё! Ах нет, дурень! Еще не всё потеряно, сэр! Спроси-ка их, сэр: а слабо им пойти стенка на стенку и в честной баталии выяснить, кто же из них шибче да швидче – физики или лирики?
   Ну я и спрашиваю:
   – Джентльмены!
   – Ась?
   – А слабо вам пойти стенка на стенку и в честной баталии выяснить, кто же из вас шибче да швидче – физики или лирики?
   – О-о-о! Отличная идея! Молодчина! – завизжали все. – Умничка!
   От обеих партий выдвинулись хватские петухи и пошли, и пошли петушиться хват перед хватом. Хватами-петухами оказались два рыжих Фу Манчу, дурноухающие паленой серой.
   – Фу! Фу! А на кулачки слабо, Ма... Манчу?
   – Фу! А самому на кулачки слабо, Ма... Ма... Ма... Ма... Ма... Манчу?
   – Фу! Фу! Отнюдь! Да, кстати! Как тебя зовут, ф-ф-физик?
   – Э... Э... Э... Э...
   – Ш-ш-шо?
   – Э... Э... Э... Эдик! – и Эдик гордо задрал сопатку и освежил воздушное пространство окрест оной одеколоном «Командор».
   – Ф-ф-фу! Ф-ф-фу!
   – Вот тебе и фу-фу! Тьфу! А тебя как зовут, ль... ль... ль... ль-ль-лирик?
   – Ва... Ва... Ва... Ва...
   – Чи... чи... чи... чё?
   – Ва... Ва... Ва... Вадик! – и Вадик горделиво запрокинул рога и опрыскал их одеколоном «Консул».
   – Фу-у-у!
   – Вот тебе и фу! Тьфу! Ва... Ва... Ва...
   – Шо, Вадик?
   – Где полуса потерял, Эдик?
   – Э-э-эх и фу-у-у! Запомни, братан: усики – ничто! Бородка – всё!
   – Вот тебе и фу! Тьфу! Сумневаюсь!
   – Вот тебе и тьфу! Э... Э... Э... Э...
   – Шо, Эдик?
   – Кто же тебе клок бородки-то выдрал, Вадик?
   – Ва-а-ах, ерунда! Заруби себе на носу, браток: бородка – ничто! Усики – всё!
   – Фу! Тьфу! Сумлеваюсь!
   – Вот тебе и тьфу-фу! Ва... Ва... Ва... Ва... Сбрей свою р-р-рыжесть, р-р-рыжий!
   – Э... Э... Э... Э... Ру... ру... ру... рудый, сбрей ру... ру... ру... рудимент!
   – Тьфу! Тьфу, тьфу, тьфу, тьфу! – не стерпели оба и давай плевать друг другу в глаза!
   – Фу! Ах ты, этакий... Ах ты, эдакий... Э... Э... Э... Э... Тьфу Манчу!
   – Фу! Фу! Сам ты эдакий... Сам ты этакий... Ва... Ва... Ва... Ва... Тьфу... Тьфу... Тьфу... Тьфу... Тьфу... Ма... Ма... Манчу!
   – Фу! А ну, скажи про меня: э-э-э, Фу Манчу – лучше всех!
   – Вах! Фу! Фу! Ни за чьто!
   – Э-э-э, фу!
   – Вот тебе и фу! А ну, скажи обо мне: ва-а-ах, Фу Манчу – наилучший!
   – Э-э-э, фу! Николды!
   – Ах, так! Ва... Ва... Ва... Ва...
   – Э... Э... Э... Э... Да ты ж балда, Вадик!
   – Ва... Ва... Ва... Ва... Да ты сам балда, Эдик!
   – Ай! Ну, так вот тебе от меня блябла́*, Вадик!
   – Ой! А вот и тебе блябла, Эдик! От меня! Вот так!
   – Ай! Ай! Ну, вот тебе еще бла... блябла, Вадечка!
   – Ой! Ой! А вот и тебе бла... блябла, Эдичка!
   – Ай! Ай! Ай! Ну, вот талды тебе еще бла... бла... блябла, Ваденька!
   – Ой! Ой! Ой! А вот талды и тебе бла... бла... блябла, Эдинька!
   – Ай, мама! Фу! А давай тогды стенка на стенку! – возопиял атаман физиков.
   – А давай! – откликнулся атаман лириков. – Во имя ада! Ой, мамочка! Фу-фу!
   – Ай! Физики! За мной!
   – Ой! Лирики! За мной!
   – Ай! Физики! Фу! Да не на меня! А за мной! Ай! Ай! Ай!
   – Ой! Лирики! Фу! Фу! Фу! Фу! Да за мной, а не на меня! Ой! Ой! Ой! Ой!
   Ай! Ой! Фу! Фу! Фу! Фу! Физики и лирики яростно схлестнулись, да и мне немало, немало, немало перепало! Кто-то меня оглоушил, да так, что я внезапно почувствовал себя вундеркиндом, понимаешь, знатоком всего на свете, однозначно, то бишь явно не в своем уме.
   Но тутовона старый черт, тот, который первым вынырнул из водицы, схватил меня под мышки, оттащил в сторонку да и принялся опрыскивать себя и меня одеколоном.
   – Это что, «Красная Москва» фабрики «Новая Заря»? – спрашиваю я, придя в себя, однозначно, и больше не чувствуя себя вундеркиндом, то бишь знатоком всего и вся, понимаешь.
   – Нет, сэ-э-эр! Это «Любимый букет императрицы» – товарищества «Брокар и Ко»!
   – А-а-а! То-то мне показалось, что это не одеколон «Спортклуб»!
   Нанюхался я одеколончику, огляделся да как закричу:
   – Ой! Ай! Чертей-то вокруг черт-те скольки, а люди-то где? Ни в воде их не видно, ни на берегу!
   – Нет никого, сэ-э-эр! – отвечает старенький чертяка. – Все сбежа-а-али!
   – Но почему-у-у?
   – А! Горожане! Запаха се-е-еры не перенесли, о сэ-э-эр!
   – А я почему переношу?
   – Супом гороховым питаешься, сэ-э-эр!
   – А-а-а!
   – Да-а-а! Эх, погнали наши городских, сэ-э-эр!
   – Вот это да-а-а! Эх, эх, эх, эх!
   – Так вот, сынок, у меня к тебе сурьезный разговор, сэ-э-эр!
   – Слушаю внимательно, батя!
   – Как звать-то тебя, сэ-э-эр сынок? Случайно, не Балда?
   – Не-е-е, я Ваня!
   – Ай, беда! Ой, беда! – завизжал тут мой вумственный Голосарий Внутренныч.
   – Не айкай! Не ойкай! Я же не бедняга какой! Что за беда, коли я не Балда?!
   – Как не балда! Как не балда! – с пафосом истого правдоискателя завопил Внутренныч. – Не лги! Сколько раз я тебя так называл! А люди сколько раз называли!
   – Ну хватит пререкаться: Балда, не Балда! – заорал черт. – Мне уже всё ясно! И нечего из себя тут инкогнито изображать, сэ-э-эр!
   – Что тебе ясно, балда? – завопили мы с Голосарием хором. – Особливо насчет инкогнито, сэр?
   – Что ты – Иван-Балда! И нечего тут антимонии разводить, сэ-э-эр!
   – Ах, как это верно! – воскликнул мой высоковумный Внутренний Голосина. – Насчет антимоний! И вообще!
   – А ты в таком случае кто, сэр? – ехидно осведомился я и чуть было сам не дал традиционный ответ на свой риторический вопрос.
   – А я – сэр дед Пихто! Я – главарь рыболовецкой артели! Капитан огромного ранга! А это, – старый хрыч взмахнул рукой, указывая на дерущихся, – моя сплоченная артель, сэ-э-эр. Мы, сэр Ваня, не физики и не лирики. Физиками и лириками мы были давно, сэр, до реформы, вызвавшей потоп. А теперь мы – рыбаки, сэ-э-эр! А это – наше море! Понт Джентльменский, понимаешь, называется!
   – А-а-а!
   – И я скажу тебе со всей ответственностью, сэ-э-эр, что та реформа была хоть болезненна, но полезна, необходимость в ее проведении вполне назрела: надо было решать как-то проблему не достаточных для проживания на поверхности земли окладов и отсутствия перспектив для молодежи!
   – Да-а-а!
   – Мда-а-а! И тажды мы ушли, понимаешь, в частный бизнес: рыбку ловим, питаемся ею и запиваем пивом; словом, счастливо живем в водичке, благо водички кругом много. Так что же тебе от нас нужно, Иван? Мы уже заплатили налоги! В позапрошлом веке! У нас есть свидетель!
   – Кто?
   – Сэр Александр Сергеевич Пушкин!
   – Представьте своего свидетеля!
   – А его самого уже нет, сэ-э-р! Но остались свидетельства – сказки!
   – А-а-а! Сказки! Стало быть, это, Иван, браконьеры! – шепнул мне на ухо бдительный Внутренний Голос. – Налогов не платят уже два столетия! НДС! ЕСН! НДФЛ! Рыбу, понимаешь, в водоеме переводят! В нашем великолепнейшем Понте Джентльменском!
   – А-а-а! Сказки всё это! – заявляю я старикашке возмущенно. – Стало быть, вы – браконьеры! Налогов не платите целых два столетия! НДС! ЕСН! НДФЛ! Рыбу, понимаешь, в нашем великолепнейшем Понте Джентльменском переводите! Браконьеры, однозначно!
   – А ты что, рыбинспектор?
   – М-м-м... может быть!
   – А может быть, ты еще и налоговый инспектор?
   – М-м-м... мо-о-ожет быть!
   – Ну, говори, что от нас хочешь! Всё дадим, хоросо?
   – Дайте водицы из моря напиться! Из упоительного Понта Джентльменского!
   – Хо-хо-хо-хо-хо! Ха-ха-ха-ха-ха! Ну ты и шутник, Иван!
   – Я сурьезно, сэ-э-эр!
   – О-хо-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха-ха! Ну хоросо! Вижу, сэр Иван, что ты мужчина сурьезный! Так вот, что касается улова рыбы... Хочешь половину, сэ-э-эр?
   – Ха!
   – Что, хочешь весь, сэ-э-эр?
   – Хо!
   – Что, мало?
   – Хе!
   – Как, целого мало, сэ-э-эр?
   – Фи!
   – Отдадим больше!
   – Спроси, сколько, сэр! – жарко шепнул мне Внутренний Голосище.
   – Сколькя, сэр?
   – Половину, сэ-э-эр!
   – Почему половину, сэр?
   – Половина больше целого, сэ-э-эр!
   – Кто это сказал, сэр?
   – Питтак из Митилены, сэ-э-эр!
   – Как так? Как так? Как так?
   – Половину отдадим – половина останется. Не отдадим половину – всё потеряем! Вот и выходит, что для нас оставшаяся половина больше отнятого целого, сэ-э-эр! Так что запоминай наизусть: пятак больше гривенника!
   – А-а-а!
   – Ну что, согласен на половину, сэр Иван? Говори сразу!
   – Сразу не соглашайся! Скажи, что еще подумаешь, сэр! – шепнул мне на ухо Голосарий Внутренныч.
   – Ха! Я ешто́ подумаю, сэр!
   – Ну, думай, думай, сэ-э-эр!
   – Ох! Ах!
   – Что? Что, сэ-э-эр?
   – Но есть одно но, сэр!
   – Говори!
   – Вернее сказать, но есть одно!
   – Сказывай свое но али одно, сэ-э-эр!
   – Одно мне жутко хочется знать...
   – Говори!
   – Стесняюсь!
   – Не стесняйся, спрашивай!
   – А можне́шенько?
   – Ну!
   – А где вы там, черти, в водичке живете? В морских ракушках?
   – Как где, сэ-э-эр?! В морских избушках!
   – На курьих ножках?
   – На рыбьих, сэ-э-эр!
   – А-а-а!
   – Ну что, сэр Ваня, подумал о моем предложении?
   – Нет ешто!
   – Ну, думай, Иван, думай, сэ-э-эр! Понимаю, как это мучительно, и сочувствую! Ну, а я пока нырну, посплю, сэ-э-эр! Коли что – кликни!
   – Ага!
   Дед Пихто отошел в сторонку да и подзывает к себе панка в пальто:
   – Эй, ты, моряк! Подойди сюдыя́к*!
   – Я?
   – Да! Ты!
   – Нет, это не я!
   – Всё равно подойди сюды, не моряк и не ты!
   – Так я или не я? – возмутился панк. – Ну ты ващще, чиф!
   – Кого это ты назвал чифом? Меня?
   – Нет, не тебя! И не себя!
   – Ну, то-то! Я не чиф, я – кэп! А ну, подойди, тебе говорят!
   – А ты мне по хохлу не вдаришь, чиф?
   – Нет, скотина рогатая! Я – кэп!
   Панк опасливо подошел к старикану бочком.
   – Чего надо, батя?
   – А ну, сбегай, салага, да посчитай, сколько в море рыбы осталось!
   – Неохота, чиф!
   Пихто вдарил изо всех сил панку по хохлу:
   – Я не чиф, я – кэп! А ну, мигом! Одна нога здесь, другая там!
   – Слушаюсь, чиф! – взвыл панк и так быстро сорвался с места, что одна его нога осталась здесь, в то время как другая побежала, побежала, побежала и через несколько мгновений оказалась где-то там.
   Еще через пару секунд одноногий панк вернулся и ноги его воссоединились.
   – Ну что, – спрашивает дед Пихто, – посчитал, морячок, рыбку?
   – Посчитал, чиф!
   – Я не чиф, я – кэп! Вот тебе по рогам! Скильки же в море рыб? В нашем замечательном Понте Джентльменском?
   – Ай! Ни одной! Ни одной завалящей рыбешки, чиф!
   – Как! Ни одной рыбешки, салага?
   – И ажно ни одной икринки, чиф!
   – Ах, ты, черт, черт, черт, черт! Я не чиф, а кэп! – и старый черт изо всех сил один... два... три... четырежды двинул молодому по хохлу.
   – Ай! Ой! Уй! Ой-ё-ё-ё-ёй! Индо за что, босс?
   – Индо за чифа! И за подсчеты, черт тебя подери! Черт, черт, черт, черт! Да верно ли ты всё вычислил? Скильки раз считал, салага?
   – Всего для гарантии – дво́ича! Троймя разными способами, чиф!
   – Ах, ты еще и математик! – и старикашка дал юнцу изо всех сил по хохлатой башке.
   – За что, босс? – завизжал юнец и ехидно добавил: – А ведь нас, блин, предупреждали, что Госплан всё же лучше, чем хищничество предпринимателей!
   – Молчи, салага! Не жил при Госплане – не ведаешь, каково это без пива существовать! – и старый хрен в сердцах вдарил молодого по хохластой башке, так что тот по шею ушел в песок.
   – Что же делать, босс? Что нам робить, если ни путь с Госпланом, ни путь без Госплана нас не устраивает?
   – Что, что! Надо найти третий путь к изобилию – в тот край, нет, в тот рай, нет, в тот чудный ад, где для нас идиллия!
   – Какой же дурак нам укажет тот третий путь?
   – Какой, какой! Иван укажет!
   – Кто, Иван? Так он же балда!
   – Кто, Иван? – искренне изумился дед Пихто. – Это ешто почему?
   – Только балда станет выбалтывать другим то, что может пустить себе на пользу! Ой, беда! Ай, беда! Ай, балда! Ой, балда!
   – Да! Он балда! Однако же, что за беда, что Иван – Балда! Именно на это вся надежда! Ему – беда, а нам – выгода! Понял?
   – Не дурак, понял!
   – Что ты понял, салага?
   – Всё про балду понял! Что за беда, что Иван – Балда! Это ему беда, а нам выгода!
   – Вот и хоросо, что понял! Вижу, что вундеркинд!
   – Я, я, я, я, я такой! Ну надо же: путь с Госпланом, путь без Госплана – и путь Ивана! Путеводный Иван! Только нам надо придумать, как заставить балду Ивана выболтать всё про третий путь!
   – О-хо-хо-хо-хо! Ну, я пошел придумывать!
   – А я? Я, я, я, я? Мне тоже придумывать? У меня ж только голова из песка торчит! Ни ногой, ни рукой двинуть не могу!
   – А для того, чтобы думать, необязательно размахивать руками и ногами! Ты тут пока Ивана покарауль! А то, что у тебя токмо голова из песка торчит, это очень хоросо – здорово, значит, сховался! Истинный вундеркинд!
   – Я, я, я, я, я такой! Хоросо, босс!
   – Хоросо-то хоросо, да ни черта хоросего! Ты смотри, голова, не спугни Ивана-то!
   И дед Пихто, стеная и бранясь на бестолковость своих подчиненных, испустил запах сгоревших спичек, бросился в водичку и скрылся в ее глубинах. Там он достиг дна, принял позу лотоса и закемарил.
   А мне, Иванушке-дурачку, пить-то по-прежнему хочется – страсть как! Вот зашел я в море по самые уши, а почерпнуть водицы нечем. Что делать? Что робить? Сталось паки в уме раздумье и в голове почесушки. Паки вещее петухом запело и, разумеется, паки резвые ноженьки подкосилися. Мабудь, и не пить эту акву вовсе?
   – Эй, Иван! – закричали мне с берега дерущиеся черти. – Только не бей больше кулаками по водичке: всех наших, оставшихся там, распугаешь! Не дай бес, нашего кэпа оглушишь! Он очнется и – у-у-у-у-у! – всем мало не покажется!
   – Хоросо! – обещаю. – Дайте мне кружку! Или фляжку!
   – Бог подаст! – кричат черти, прервав драку. – А у нас нет ни черта! Мы друг у дружки всё поворовали: и фляжки, и кружки, не говоря уже о фужерах! Всю рыбу, и ту разворовали! И половину воды из моря!
   – Куды же вы всё это дели?
   – А всё это – туды, за бугор, на тот свет! О-о-о-о-о, какая там адская жизнь! Хотим, чтобы нас там оценили по заслугам и взяли в свое купецкое, молодецкое, забугрецкое, натомсветское кумпанство! Только больно мы там нужны! А здесь уже всё исчерпано, планета страшно опустошена! Пошли нас, Иван, куда ни то, в ешто не тронутые цивилизацией места!
   – А кудась это, например?
   – Например, на Марс!
   – Идите вы к черту!
   – А-а-а! У-у-у! – крайне огорчились черти и с остервенением – снова в драку!
   А я позадумался, пораздумался и твердо решил, что выпить воды всё же надо, пока чертеняки оставшуюся половину аквы из моря, из нашего изумительного Понта Джентльменского, не сбагрили за бугор, на тот свет. Одно токмо продолжало, увы, смущать: почерпнуть-то водички по-прежнему нечем! Что делать? Как быть? Но я, добрый молодец, Иванушка-дурачек, догадалси! Снял я тогды с головы череп, зачерпнул водицы – тем и напилси! Развеселилси и начал песни орать да пляски плясать!
   – Да ты просто пьян, Иван! – прогремел мой Внутренний голос.
   – Не голчи, помолчи! – аргументированно возразил я, помахав кулаком. – Сколькя водички не пить, а пьяным не быть, однозначно!
   Оглянулся на берег – а лапти мои с портками да рубахой смирно не лежат, песни орут, пляски пляшут да от меня, дурачка, сбегают.
   Тут я, добрый молодец, Иванушка-дурачек, раздухарился: сердце яро, место мало, расходиться негде! Ринулся я за лаптями, за портками, за рубахой, да уронил череп в водицу.
   Покель изловил лапти, череп уплыл. Доколь изловил портки да рубаху, глядь – а череп уже середь моря плавает!
   Гуси-утки в нем гнезда свили да яиц нанесли. Что делать? Что робить? Сталось в уме раздумье и в голове почесушки. Вещее петухом запело весьма зловеще, резвые ноженьки подкосилися, точь-в-точь как у нетрезвого.
   Но я, добрый молодец, Иванушка-дурачек, догадалси! Вдохнул во всю грудь, вдруг закашлялси от смрада серы, засим свистнул, гаркнул, молодецким посвистом, богатырским покриком, позвал из дому топор-самобег:
   – Тяп-тяп-перетяп! Ой ты гой еси, мой топор-самобег, тяпа-растяпа чугунная! Приди, не ломайся, а после не кайся! Беги полями широкими, беги лесами высокими, за дремучие боры, по крутым бережкам, по высоким горам! Стань передо мной, как лист перед травой! Послужи на меня, а я на тебя!
   – Ушел, не ушел, а побежать мочно! – молвило самобеглое железо да и побежало на зов.
   Железный самобег тут же прибежал да и тарабарит:
   – Пришел, не пришел, а послужить мочно! Узнай мой обычай: железна душа не берет барыша, и грех – пополам!
   – Люблю молодца за обычай! Твое перед тобою, а в чужое не вяжись!
   – Так точно, очно и срочно!
   – Ну, коли так, то по рукам! – сказал я топору и пожал ему рукою топорище.
   Взял я в руку топор да и вырубил три полена. Одно полено – липовое, другое – луто́ховое*, а третье – с чего лыки* дерут.
   Одно полено бросил – не добросил, другое швырнул – перешвырнул, а третье кинул – совсем не попал!
   Вот так-то я всех гусей-уток побил, а яйца сами улетели.
   Ну, тутоцки мой топоре́ц всплакнул.
   – Ну чего, томагавк, плачешь? – спрашиваю я топо́рушку, ибо стало мне его жалко.
   – Жалко, черт побери!
   – Кого?
   – Тебя, Вань!
   – За что?
   – Сколь ты гусей-уток побил-то кругом! Ой, грех на тебе, грех!
   – Ну, не плачь! Грех пополам!
   Ах, тутытька топори́шка перестал плакать, рассмеялся и с тех пор на меня, своего властителя, да на мою крепкую руку не нарадуется.
   Знамо дело, русский топор без крепкой руки не живет! Крепкая рука всему делу голова! Кабы Бог топору не дал крепкой руки, так рубить было б не с руки! С топором в крепкой руке весь свет пройдешь! Крепкая рука – топору дорогой товарищ! У нас все топоры в крепких руках, калды на поде́льщину* отправляемся!
   Выпал тут топорчик у меня из рук и давай плясать камаринского!
   – Не прикажешь ли, властелин, – кричит топорчишка, – сине море порубить? И-и-и-эх, с плеча?!
   Ну, тутоди я так и сел – ужаснулся чудовищности топорной задумки!
   – Нет, – отвечаю я топорчишке, бестолочи. – А ступай-ка ты, друг, себе с Богом до хаты! День стоит ясный – так что чеши, не заблудишься! А там отдыхай да бездельничай покеда! И ни в коем случае не руби с плеча! А то как бы чего не вышло!
   Топор-самобег страшно обрадовался и убежал, даже не попрощавшись.
   Тожноля я облегченно вздохнул, взял портки, намотал их на палку и зажег как факел, чтоб светлей было в воду лезть. И зашел я тогды по конец моря да как стал кулаком по поверхности моря бить! А когды подустал, взял да зажег сине море факелом. Зачесали черти затылки от такой расправы, бегают по берегу, запах чего-то горелого, адского выделяют, отчаянно чихают, волосы на головах рвут, рогами бодаются и сэр сэру песок в зенки швыряют.
   А их кэп, дед Пихто, дрыхнувший в глубине Понта Джентльменского, выскочил из горящей воды как ошпаренный и заорал дико:
   – Иван! Сэ-э-эр! Толькя что из-за тебя мы потеряли свой доход, сэр: всю рыбу, которая была в Понте Джентльменском, сэ-э-эр! Ну ты попал, Иван! Таперичи ты, как джентльмен, должен возместить нам текущие и прочие убытки, сэ-э-эр! Ох, как я оглох, сэ-э-э-э-эр! Это, наверно, от запаха се-е-еры, сэ-э-э-э-эр!
   – Какие такие прочие, сэ-э-эр?
   – Не слышу, сэ-э-эр! Грядущие, сэ-э-эр: на два, нет, на три тысячелетия вперед!
   – А почему не на три тысячелетия и еще один день?
   – Я же тебя не слышу! Что ты, Иван! Так далеко мы не заглядываем! Жить надо сегодняшним днем, сэ-э-эр, а там хоть водоросль не расти!
   Тут я обращаюсь к своему Внутреннему Голосине:
   – Гоша, что делать, сэр?
   – Скажи, что ты потерял больше – причитающуюся тебе половину, которая больше целого! Понес убытки исключительно из-за несговорчивости этого сэра Пихто, который исключительно долго спал! И топе́рчи пусть он возмещает твои убытки!
   – А я потерял больше – причитающуюся мне половину, которая больше целого! И понес убытки исключительно из-за твоей несговорчивости, сэр Пихто! Ты исключительно долго спал и всё проспал, сэр! И тепе́ренько сам возмещай мне убытки, сэ-э-эр!
   – Ах, Иван, Иван! Какой ты бездушный, сэ-э-эр! Знал бы я, что тебе половины мало, три четверти бы предложил! Оставшаяся четверть всё равно была б больше потерянного целого, сэ-э-эр!
   – Ах, как это верно, сэр! – шепнул мне Внутренний Голосишка, всхлипывая.
   – Ах, как это верно, батя! – говорю я старому черту и всхлипываю.
   – Бедный, бедный Иван! – всхлипнул старикан. – Если б мы только могли, сэ-э-эр!
   – Что?
   – Тово́дня* бы мы возместили твои убытки, сэ-э-эр!
   – Хлюп! Хлюп! – всхлипнул я.
   – Но мы не могём! Прости нам, Иван! Я знаю, сэ-э-эр, что у тебя добрая душа!
   – Хлип! Хлип! – всхлипываю я. – Да, у меня добрая душа, сэр! Прощаю, сэр!
   – Хляп! Хляп! – всхлипнул мой вумственнейший Внутренний Голосище. – Ну ты и дурак, сэр Иван! Опять всё испортил, сэр!
   – Ну, Иван, не слушай свой Внутренний Голос, который мне в дядьки годится, а придумай, добрая душа, куды нас, рыбаков, переселить тепе́ретко, сэ-э-эр! Туды, где для нас идиллия!
   – Думать вредно, сэр!
   – Но иногда необходимо! Чичас как раз такой случай, сэ-э-эр! Подумай, Иван, хорошенько, пораскинь мозгами, посоветуйся со своим Внутренним Голосом – он, понимаешь, мне в дядьки годится! Ну что, согласен думать?
   – Неохо-о-ота!
   – А не то мы тебя хоп, хоп – и хлоп-хлоп!
   – Чего, чего?
   – По лбу, по лбу!
   – Ась? Ась?
   – Шишки вырастут – с рожки!
   – Шо? Шо?
   – Да ты шо, не понимаешь?
   – Да! – сказал Голос Нутра.
   – Нет! – сказал я.
   – Ты шо, дурак?
   – Да! – сказал Голос Нутра.
   – Нет! – сказал я.
   – Тем лучше! Значит, ты способен на нестандартное мышление! Ну вот и поразмысли!
   – А не то шо?
   – Шо-шо! А не то мы тебя на части разорвем!
   – Ша! Это совсем другое дело!
   – Ну, то-то! Вижу теперь, шо вундеркинд! И даю, понимаешь, тебе с Внутренним Голосом ровно одну минуту, как знатокам, однозначно! Итак, время пошло! Считаю до ста! Раз, два, пять, семь...
   – Ой, что делать, Унутренний Голосочек? – шепчу я задумчивым голосом. – Хнык-хнык! Куды бы направить рыбаков, сэр? Так где же для них идиллия?!
   – Может, отправить их к ядрене Фене, сэр?
   – А что, замечательная идея, сэр!
   – Только я, пшепрашем, покорнейше прошу: на меня не ссылаться!
   – Хорошо! Рыбаки, а рыбаки! А вот мой Унутренний Голосишка советует вам пойти к ядрене Фене! Только он, пшепрашем, покорнейше просит на него не ссылаться, сэры!
   – О йе-е-е-е-ес! – закричали черти и всей своей рыболовецкой артелью побежали к ядрене Фене, но через минуту вернулись, клокоча гневом и испуская запахи адских котлов с кипящей серой:
   – Облом! Облом! У нее хатка маленькая, все не помещаемся! Лишь трое наших остались да еще десять – и всё!
   – Ну, думай еще́жды Иван, думай! – сказал мне старый черт. – Посоветуйся с сэром Внутренним Голосом, сэ-э-эр. Даю вам ешто ровно одну дополнительную минуту, знатоки!
   – Ну, шо робить будем, сэр Унутренний Голосишечка? – шепчу я плаксивым тоном. – В кое́ место направим рыбаков за идиллией? Шоб раз-раз – и только пыль из-под копыт!
   – И шобы кувырк – и с копыт! М-да-а-а! Идиллия! – мечтательно прошептал Голосарий Внутренныч. – Но в кое место?
   Тута один из чертей опрыскал себя одеколоном «Сирень». Очаровательный, небесный запах!
   – Может быть, в небо их послать? – неуверенно предложил Гоша.
   – Что ты! Они же всё небо заполонят, облака начнут таскать!
   – Ну и что?
   – Облака исчезнут!
   – Ну и что?
   – Прекратится круговорот воды в природе!
   – Ну и что?
   – На планете разразится экологическая катастрофа!
   – Да, в небо нельзя! Что же делать? Куды б их отправить, чертей?!
   Тутка* ощо́* какой-то чертяка освежил себя одеколоном «Русский лес», засим ощо раз, и ощо раз, и ещежды двадцать один раз!
   – В лес! – озарило меня, Иванушку-дурачка. – В русский лес! И в нерусский лес – тоже!
   – А что, идея, сэр! Пусть лес охраняют от браконьеров и порубщиков!
   – Эх, сами сколькя порубят и набраконьерничают, Гоша!
   – Это неизбежно, Иван! Наш джентльмен кудыя́к поставлен, оттудыя́к и тащит без зазрения, сэр! Ну что, решено?
   – Решено!
   – Эй, черти! – закричали мы с Голосарием.
   – Мы рыбаки!
   – Эй, рыбаки!
   – Штё-ё-ё?
   – Бегите в леса!
   – Куды это?
   – Туды, куды Макар телят не гонял!
   – А что там для нас такого?
   – Там для вас райская жизнь!
   – Штё-ё-ё?
   – Ах, извините, адская! Эта, как ее... идиллия!
   – А-а-а! Всё ясно! Братья! Бежим к телятнику Макару, расспросим! Он нам кум!
   – Ага! Заселяйте чащобы! Собирайте грибы и ягоды! Закусывайте ежами и ужами! Зимою сосите лапы, не брезгуйте шишками и хвоёй! Тово́днесь* не пропадете, сэры!
   – Чё-ё-ё?
   – Рыбаки! Сограждане! Клептократы! Салаги и морские волки! – заорал кэп. – К сожалению, рыба кончилась раньше, чем вода!
   – У-у-у-у-у!
   – Да-а-а! Клептократия в опасности! К счастью, лично мною найдено единственно верное решение!
   – У-у-у-у-у! О-о-о?
   – Йе-е-ес! Пора уходить в лес! Были рыбаками – станем лесниками! Хочь рыба кончилась, а леса-то скильки угодно!
   – О-о-о-о-о! Йес?
   – Йе-е-ес! Будем жевать хвою и питаться шишками! Товоднесь не пропадем, сэ-э-эры! Йес, йес!
   – Йе-е-ес! Йе-е-ес! О йе-е-е-е-ес! – завопили рыбаки и мгновенно смылись с берега все до единого, прихватив с собой неблаговоние серы.
   – Йе-е-ес, – раздумчиво прошептал Голосарий Внутренныч, – не завидую я тем дурачкам, которые леса начнут сводить!
   – Почему?
   – Сведут дурачки леса – и начнется черт-те что!
   – А что именно?
   – Покажут товодня черти тем дурачкам кузькину мать! Начнется изменение климата! Произойдет опустынивание! Разразится планетарная экологическая катастрофа!
   – А-а-а-ай! У-у-у-у-уй!
   – Что плачешь, Иванушка?
   – Я вот тут о чем поду-у-умал...
   – О чем же ты мог поду-у-умать, ду-у-умник?
   – Чертей жалко! Что станет с ними, кожно́* в их транзисторах сядут батарейки?
   – Йе-е-ес, – глубокомысленно прошептал Внутренныч, – одичают ведь, черти! Эх! И физики, и лирики превратятся в законченных дикарей, черт их дери!
   Вот так завелась на планете нечисть лесная: лешие, кикиморы, сатиры, дриады, гамадриады и прочие шишиги. О йес!
   А тут как раз море всё выгорело дотла – величественнейший Понт Джентльменский! Достал я свой череп да надел на себя. Достал птиц, а птицы зажарились, так я их поел. А яйца отпустил, ловить не стал, пусть себе по небу летают, глупенькие!
   И пошел я, добрый молодец, дурачек Ивашка – грудь нараспашку, язык на плечо! – по белу свету разгуливать, добрым людям рассказывать, как подсуетился и воды напился! Как портки свои изловил, как факел сделал, как море зажег – величественнейший Понт Джентльменский! Как череп с себя снял да на прежнее место надел! А также как всех чертей переселил туды, где для них идиллия! А кто не верит – слетайте, проверьте! Куды? Да ко всем чертям! Да к ядрене Фене!
   Эх, и жить весело, и помирать не с чего! Во как!
   – А портки? – шепнул Внутренний Голос, чуть не плача. – А как же портки, сэр портач?
   – Что – портки? Ах, портки! А что портки? Портки – дело наживное, сэ-э-эр! Не плачь!
   – Как тут не плакать о потере имущества, нажитого непосильным трудом? Во всем виноват ты, Иван! Проще надо быть, проще! Я же тебе говорил: что может быть проще ерошки?! Зря ты отказывался от ерофеича, сэ-э-эр! Без ерофеича человеку всяческая чертовщина мерещится, однозначно!
  
   Высокоумные примечания
  
  * Оди́нова – однажды.
  * Оди́ножды – однажды.
  * Ерошка, ерофеич – водка, настоянная травами.
  * Тажды́ – тогда.
  * То́жто – тогда.
  * Тожно́ – тогда.
  * Голча́ть – кричать.
  * Схиза́ть – сказать.
  * В темя не колочен – сиречь не дурак.
  * Балентря́сить – балясничать.
  * Вотла́ть – говорить неизысканно.
  * Ушел в Ершову слободу – сиречь утонул.
  * Изли́ха – излишне, чересчур.
  * Тутовона – тут.
  * Ту́тоди – тут.
  * Ту́тытька – тут.
  * Калды́ – когда.
  * Талды́ – тогда.
  * Ту́теньки – тут.
  * Толды́ – тогда.
  * Тожноля – тогда.
  * Блябла́ – оплеуха.
  * Сюдыя́к – сюда.
  * Луто́ховое – из лутохи (липки, с которой снята кора, содрано лыко).
  * Лыко – подкорье молодой липы.
  * Поде́льщина – заработки.
  * Тово́дня – тогда.
  * Тутка – тут.
  * Ощо́ – еще.
  * Тово́днесь – тогда.
  * Кожно́ – когда.
   Продолжение следует.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"