Русавин Андрей Сергеевич : другие произведения.

Сказ Про Иванушку-Дурачка. Кулемесица двенадцатая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В кулемесице двенадцатой глаголется, откуда есть пошла на земле Русской традиция искать детей в капусте. Точнее, рассказывается про то, как природный талант млад Иванушка-дурачек энергично предпринял первую робкую, безуспешную попытку ввести на Руси данный народный обычай. В этой же кулемесице главная героиня Сказа – мудрость народная, которая несудима, неистощима, безмерна и в гимне воспета, – раскрывает сокровеннейшие секреты здорового народного питания. Вот были счастливые времена, которым можно только позавидовать! То был золотой век, когда человечество не страдало от переедания и связанных с этим проблем и болезней! Кроме того, здесь же объясняется, что́, с точки зрения народной мудрости, всему голова. И оказывается, что это совсем не то, о чём вы первым, вторым и даже третьим делом подумали...
   СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА
  
   Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)
  
   Кулемесица двенадцатая
  
   КАК МЛАД ИВАНУШКА-ДУРАЧЕК КРАПИВУ РУБИЛ
  
   Посвящается А. Политову
  
   Уродился я ни мал, ни велик – с березовый голи́к*. А не то – с игольное ушко. А не то еще – с приворотную на́долбу*.
   И забажа́лось* мне колды́тося* попить-поесть.
   Вот пошел я талды́* в лес глухой, непролазный, рубить древо по себе, валить дерево могучее – крапиву.
   Злое семя крапива: не сваришь из него пива! Дак порешил накрошить крапивки на зеленые шти. Ух, как захотелось! Аж зубы застучали! Эх, кабы голодному щец, всем бы молодец! Ешь щи, будет шея бела, головочка кудревата!
   Вот вхожу в дебрь. Ох, хорош дремуч гай*, да крапивой порос, загустел. Кабы на крапивку не топор да не мороз, с нею б и ладов не было!
   А из-за лесу-то древа не видать, три дня проплутал, дерево крапиву проискал, ни за что бы не нашел, аще́* бы само деревце крапивка голос не подало, пробегаючи недалече!
   – Ау! – по-ребячьи кричит дерево крапива, смеючись. – Ау! Ну ты, чей-то сын! Улучи* меня! Надгони меня! Испознай* меня! Я – всему голова!
   А вслед за тем деревцем крапивкой девки да бабы чешут, в крапивищу прыгают – детишек в крапивушке ищут! Ну очень надо! Ищут, ищут, а на ме... ме... меня внимания не обращают, хотя я им и горланю: не нужна ли, мол, моя всемерная помочь?! Одна только какая-то старуха глянула на меня, остановилась, палец в рот сунула, вынула, простонала: «Конечно!», но молодушки за руку ее схватили и потащили. И стало мне на тех ба́бищ да де́вищ зело досадно!
   А в чащобе стоит древо, древо ханское, платье шамаханское, цветы ангельски, когти дьявольски – угадай, что это?* Вот засел я на ветке того древушка в засадушке. Ну донельзя надоть! Аж жубы шкрежещут! Заседаю на ветви, посвистываю, как Соловейка – народный заступник, да высматриваю: не пробежит ли бего́м где дерево крапива мимо? Сидю, сидю, обсиделся да и затянул жизнерадостную песнь всенародную: «Эх, соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет!»
   Вот пробегает вбежки́ деревце крапивка мимко, увидало меня, хихикает да приговаривает:
   – Ах ты, Одихмантьев сын, робингуд хренов! Я колюча, я жигуча, я тебе, добрый молодец, ушки обожгу! Не смей меня, дурень, рубить, ведь я – всему шебала́*!
   – Как не смей рубить?! – рету́ю*. – Худое де́ревье с корнем вон! Мне штей-то крапивных, поди, хотца! Щи всему голова! Щи крапивушкой пригожи, солью уку́сны!
   А крапива надо мною токма подсмеивается! Сулит:
   – Ужо я те улью штей на ложку-то, дуралей!
   А вслед за тем древушком крапивушкой ба́бицы да де́вицы шпарят, в крапивину скачут – деточек в крапивоньке шукают! Ух, страсть как на́довно! Шукают, шукают, а меня на... на... на... начисто игнорируют, хотя я им и воплю: «Не нуждаетесь ли вдруг в моем действенном вспомоществовании?» Одна только какая-то старая старушка глянула на меня, остановилась, подмигнула и раз, и два, и три, проворковала: «О, да, да! О-ля-ля! Оба-на!», но молоденькие товарки под руки ее увели. И почуял аз к тем девчу́гам да бабчу́гам отчетливое нерасположение!
   Ось сыкну́лся* я на крапиву со своей ветви́ны, да промахнулся, понапрасну тильки оземь шмякнулся!
   А в трущобе стоит деревье мохнато, в мохнатом-то гладко, в гладком-то сладко – угани́*, чьто энто?* Вот запосел я на ви́це* того де́ревья в засадице. Ну несказанно на́доткабы! Запосиживаю на той ви́сне*, похви́стываю, как Соловейчик – успешный адвокат, да выглядываю: не пробегчи́т ли бежком где-нибудь де́ревко крапивка мимось? Сижу на слуху*, насидел мозоль, да и начал романс напевать: «Соловей мой, соловей, голосистый соловей!» (словеса Антона Дельвига, музы́ка Александра Алябьева).
   Вот пробегчает бежью дервие крапивия мимие, увидало меня, покатывается со смеху да примолвливает:
   – Я стрекли́ва*, я пырлива, я тебе, гарный парубок, пяточки обстрекаю! Ишь ты, Одихмантьев сын, меломан, понимаешь! Не вздумай меня, дурачище, крошить, вали отсель! Я – всему голови́ща!
   – Как не вздумай крошить?! – варна́чусь*. – Худое дервие с корнем вон! Мне кисленьких штей-то, поди, еще пуще хо́тче! Ото щей добрые люди не валят!
   А крапивия надо мною паче прежнего насмехается! Стращает:
   – Ужо я те улью штей на вилку-то, дурашма́н!
   А вслед за тем древоньком крапивонькой бабоньки да девоньки дуют, в крапивицу прыг-скок – дитяток в крапивочке стараются нашарить! Ой, как на́добе! Шарят, шарят, а на меня фу... фу... фу... фунт невнимания, хотя я им и хриплю: не требуется ли, мол, мое посильное вспоможение?! Одна лишь какая-то старая-престарая старушонка, внученькой на могучих плечах несомая, глянула на меня, заверещала: «Да-с, да-с, несомненно-с!», руки ко мне протянула, но носительница не обратила на это ни малейшего внимания и понесла верещащую ношу дальше! И сделалось мне на тот бабняк да девняк несколько даже обидно!
   Ша́нулся* я на крапивцу со своей ги́лки*, да оплошал, всуе толькя оземь грянулся!
   А в глуши стоит древице цветом зелено; в этом древице четыре угодья: первое, больным на здоровье; другое, теми свет; третье, дряхлых, хилых пеленанье, а четвертое, людям колодец – смекни, шо сие?* Вот воссел я на суку того древия в засадции. Ну чрезвычайно на́дотка! Восседаю на сучишке, тюлю́каю*, как Соловеюшка-правовед, да вызираю: не пробечи́т ли где бе́жма древцие крапивция мимце? Сидю на ладу*, засиделся, холзыка́ю*, да и принялся тихо петь: «Есть одна хорошая песня у соловушки...» (слова Сергея Есенина, музыка Александра Матюхина).
   Вот пробеча́ет бегушко́м древцо крапивцо мимцо, увидало меня, ржет да присказывает:
   – Я язвлива, я бодлива, я тебе, клёвый хлопец, я́годицу изъязвлю, однозначно! Не дерзай меня, дурик, кромсать! Ибо я – всему, как ты сам понимаешь, калган! Эх ты, Одихмантьев сын, отпрыск юриста!
   – Как не дерзай кромсать?! – юрю́сь*. – Худое древцие с корнем вон! Мне штей-то добрых, поди, еще шибче того всхотелось! Щи добрые люди, однозначно! Отец родной, юрист, надоест, а щи не надоедят, понимаешь!
   А крапивция надо мною еще наипаче того хаха́лится*! Грозится:
   – Ужо я те улью штей на зубочистку-то, дуроло́па!
   А вслед за тем древочком крапивочкой девчу́жки да бабчу́жки мчатся, в крапивчину мечутся – чадушек в крапивченьке рыщут! Ух, до зарезу треба! Рыщут, рыщут, а ко мне не проявляют никакого пи... пи... пи... пиетета, хотя я им и шепчу: обдумываю, мол, не след ли оказать остро нуждающимся незамедлительное содействие! Одна то́личко какая-то дряхлая столетняя старушенция, которую на носилочках тащили дебелые санитарки, глянула на меня, сковырнулась со своего ложа, ладошкою помахала, пролопотала: «О, йес!», но медсестры насильно на носилки ее уложили и швидко уволокли! И ощутил аз на тех девчи́щ да бабчи́щ сильнейшее ваз... ваз... возмущение!
   Хля́нулся* я на крапивчищу со своего сучища и хочь ожегся весь, зато древище крапивищу сгоряча оглоушил! Так ей и надо! Стоит древице крапивица, не зашело́хнется, понимаешь! Больше она уже никуда не бегчи́т! Впредь она уже ничему не башка! Пусть теперь ей будет весьма огорчительно! Но зато уж обстрекала мне треклятая крапивка и ушки, и пятки, и ягодицу, и то, что спереди, однозначно! Ну, я так и присел! И сразу же вскочил! И заорал благим матом, но по большей части – неблагим оным же!
   Тут я топор из-за пазухи как выхвычу! Да как замахнусь! Да как рявкну:
   – Ах! Посеку тебя в капусту, вкусный куст! Мне вкусненьких штей отчего-то ну страх как хотится! Ах, были б щи солоненьки да горяченьки – вот тебе и вкус!
   А крапивца-то надо мною уже и не смеется, дурачком не обзывается, а горючими слезами обливается, села, нет – на колени пала, у меня, дураша́ беспощадного, пощады просит! Токо тщетно!
   Ну, тут меня дюже сердобольные ди́вцы да ба́бцы окружили, топор изъяли, галдят:
   – Ай да дурень! Не смей древченько крапивченьку под корень разить, дурбе́нь! Где ж мы тогда младенчиков будем приискивать себе, дубина? А нам знаешь, как надось!
   – Бр-р-р! А в капустке! – рычу. – В капусте отныне и подбирайте себе ребятишек, коли вам так надобится! Ах, капустка! Капустушка – то́жде* всему головушка! В капусте – здоровые детки! Капустка – это же тоежь* отличные шти! Да мясные, да с дичью, однозначно! Эх, дичь во щах – а все тараканы да жужелицы, понимаешь! Ух, хо́тцы!
   – Ай, да где же ее шукать-то, капусту эту, дурашка? – бойко этак спрашивают жуть какие любознательные представительницы любопытного пола.
   – А на огороде! Сами ее на огороде-то и выращивайте! И в дребь* далеко ходить не надовно!
   – А-а-а! – разинули рты девча́ да бабча́. – Ну, ты и голова-а-а! С... с... с... сущий юриспрудент!
   А одна столетняя старушонушка бодро воскликнула, приподнявшись на своем переносном одре дряхлости:
   – Ой, ну надо же! Дурак дураком, а порой и дураш умное слово скажет! Девчурки! Бабчурки! Айда на свои огороды капусту садить! Ох, грех, да хоте́нится! Ах, прощай, мил дружок Ивашка! И рада б время делить, да приспело капусту садить!
   И – ах! – деранули всею толпою, а носилки и топор-то и бросили, дурочки! Старушоночка бойко вскочила с носилочек и припустила во все лопатки за подружечками-товарочками! И охватило меня на тех бабёх да дево́х необыкновенное негодование: о... о... о... отчего меня с собою не взяли?!
   Осерчал я вконец, поднял тот топор, раз тяпнул – дерево стоит. За один раз дерева не срубишь. А хочется!
   В другой раз тюкнул – деревье качается. А-а-а, топор своего дорубится, коли похочет! Топор, он всему, понимаешь, глава, всем, знаешь, секир-башка! Однозначно!
   Вот в третий раз рубанул – выскочил кусок мне, добру молодцу, в лобок! Спознал-распознал добрый молодец, чем крапивища пахнет!
   Тут я, добрый молодец, – бряк! – трои сутки провалялся!
   А и покедь я, добрый молодец, возлежал, никто меня не знал, не видал! Тольки знала-видала меня рогатая скотина – таракан да жужелица. Ползет таракан – прямиком в туман, из тумана – в капкан, из капкана – в вулкан. Так он изволит! Жужелица кружится, жужжит, тужится, визжит, на весь мир брюзжит! Та́ко она изволит!
   Таракан жужелицу величает: Жужанна. Жужелица таракана величает: Таракаша. А и живут они душа в душу: сударь Таракаша да сударыня Жужанна! И в зеленые шти долгожданные не желают, жучки окаянные! А втуне!
   А когда я, добрый молодец, через трои сутки проснулся, встал, отряхнулся, то – гляжу: недорубленный лес опять подрастает! А одно про́клятое дервие без ветра шумит – соображаешь, какое?* Девки-девченята да бабы-бабарихи, дурёхи, опять в крапивию скачут – детоцек в крапивоцке ищут! Знать, ну вельми требуется! И возникла у меня на тех баби́щ да деви́щ колоссальная злость: отчего меня на по... по... по... помощь не зовут, дуру́ши?! Задумался я, подумал, подумал, одумался, расхохотался – и на тех дево́нюшек да бабо́нюшек махнул рукой: да разве же их угомонишь?! Пусть в таком случае токмо на свои силы расcчитывают, а на мою бескорыстную аблакатскую помо́гу не надеются! Ну, а я рубить капусту пошел – на дедушкин Мирошкин огород! Ну жуть, как хочется! Ведь капуста – она всему кочан! Однозначно, понимаешь!
  
   Высокоумные примечания
  
  * Голи́к – веник из прутьев, с которых обиты листья.
  * На́долба – вкопанная стойка.
  * Забажа́лось – захотелось.
  * Колды́тося – однажды.
  * Талды́ – тогда.
  * Гай – лиственный лес.
  * Аще́ – если.
  * Улучить – найти, подстеречь, захватить.
  * Испознать – распознать, узнать точно.
  * Отгадка: шиповник.
  * Шебала́ – баклуша; шуточно, бранно – голова.
  * Ретова́ть (от реть, ретивый) – сердиться, браниться.
  * Сыкну́ться куда – кинуться, сунуться.
  * Угану́ть – угадать.
  * Отгадка: орех.
  * Ви́ца – длинная ветка.
  * Ви́сна – обвисшая ветка.
  * Сидеть на слуху – чутко подстерегать кого-то.
  * Стрекли́ва – от стрекать (жалить).
  * Варна́читься – сердиться, петушиться.
  * Ша́ну́ться – кинуться, шарахнуться.
  * Ги́лка – древесная ветка.
  * Отгадка: береза (банный веник; лучина; бере́ста на горшки; бере́зовица – нацеживаемый весною березовый сок, который, перебродив, образует сладковатый напиток).
  * Тюлю́кать – тюрю́кать, насвистывать, напевать; петь пташкой.
  * Сидеть на ладу – наготове.
  * Холзыка́ть – некрепко сидеть; скользить.
  * Юри́ться – яриться.
  * Хаха́литься – смеяться, хохотать.
  * Хля́нуться – кинуться.
  * То́жде – тоже.
  * Тоежь – тоже.
  * Дребь – дебри.
  * Отгадка: осина.
   Продолжение следует.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"