Дванов Андрей. Эпизодчество. Глава 1: Серая лирика

Посвящается С. К.

Звёзды

Ночь как ночь - только звёзды,

Эти маленькие кусочки света,

Улыбаются,

Ласково и грозно,

Будто просят меня к ним приехать.

Ах, звёзды!

Ну зачем я,

Потеряв интерес к реальности,

Позабыв это слово - земля,

Устремился в мечтах к вашей дальности?

Разве можно мне, вот такому,

До звезды долететь,

Добежать?

Среди физиков есть ли законы,

Чтоб звезду на руках удержать?

Впрочем... что это?

Яркие капли

Падали вниз на меня...

Может, звёзды обо мне плакали,

Что в их души поверил я?..

2009

Печенье

Я не стану писать о любви.

Зачем мне

Занимать твоё сердце

Глупыми чувствами?

Я - завалявшееся в кармане печенье:

Одинокое,

Забытое,

Кем-то надкусанное.

Не скажу ни слова о горечи:

Тебя жалобить не хочу я.

Из угла в угол бросаюсь,

Скорченный,

Между кроватью и креслом кочую.

Кто-то скажет:

"Бред сумасшедшего!

Для чего вообще жизнь такая?"

Но жизнь,

Без тебя прошедшая,

Меня больше смерти пугает.

Не боюсь насовсем исчезнуть.

Не боюсь быть съеденным кем-то.

Только знаешь,

Сказать если честно -

Я готов быть всего песчинкой

На вплетённой в твои волосы

Ленте...

2009

***

Одиночество сжигает сердце.

Шаг в окно - желанье всё сильнее.

Реквиема колющие терции -

И рука дрожащая синеет,

Ухватив последнее мгновенье,

Что сковало с жизнью неучастно.

Обречённость. Боль. И - отреченье:

Я - не первый. Так бывает часто.

2009

***

Не вернуть мне смех и радость

Золотых своих деньков

И безгорестную младость,

Блеск весёлых огоньков.

Не встречать мне больше лето -

Дивных красок благодать.

Сколько песен не успето:

Вот бы их ещё сыграть!..

Год всегда стремится в зиму,

В неизбежную метель.

Куртку старую накинув,

Распахнул я жизни дверь.

Вмиг лицо изрезал холод,

Лёг на плечи саван-снег...

Сердцем я теперь не молод,

Знать - пропащий человек.

2010

***

Я не пытаюсь рвать удила -

Я тихо стороной иду.

Я не хочу на крокодила

Рыбачить в городском пруду.

Я не хочу снимать киношки

Или кричать с трибуны в люд:

Мне веселее из окошка

Кидать сервизы чайных блюд.

Близки мне лысые деревья:

В них нет фальшивой оболочки.

Когда нас солнце сверху греет -

Не всем, увы, идут сорочки:

Кому-то лучше в тёплой шапке

Пить чай с малиновым вареньем...

Я - пуховик на тонких лапках,

Задиристый и воробейный.

2010

***

Лезвием ночи - душу на части,

Но уже не темнеет в глазах.

В пыль разлетелись надежда и счастье;

Пусть за гранью останется страх.

Чёрные тени снова терзают.

Над разумом властен - не ты.

Миллионами игл сердце пронзают

Осколки разбитой мечты.

Прошлого голос канет в забвенье:

Отражая былое, с тобой

Ввысь поднимаясь - туда, где спасенье...

И с обрыва - полёт за мечтой.

22 апреля 2011

О масках и художниках

Мой взгляд не скрыть под разноцветной маской:

Я - клоун. А Пьеро ли, Арлекин -

Неважно: жизнь размешивает краски

И искажает сущность всех картин.

Таков и ты, и он, и все другие:

За смехом - боль, а за слезами - фальшь.

Рисуем мы деревья золотые -

Но кисть макаем в чёрную гуашь.

29 апреля 2011

Продолжение К.

Быть нелюбимым! Боже мой!

Какое счастье быть несчастным!..

А. Кушнер

Несчастны те, кто в этот рай не вхожи.

А прочим силою не удержать

Ни счастья, ни любви. Мне б прежде знать,

Что счастье с горем так лицом похожи...

3 июля 2011

***

Душу - в клочья. Не ради кого-то,

Просто жить не умел иначе.

Облетает с души позолота:

Пустоту под ней больше не спрячешь.

Сердце - пеплом: гори, молодое!

Чтобы по ветру влёт развеяло!

Не вернуть мне чувство былое -

Значит, в ложь это сердце верило.

Память - в пропасть, на дно скалистое,

Чтоб разбилась о камни острые.

Не нужна мне весна аметистовая:

Моё время - осень промозглая.

Разум - к чёрту, жизнь - Богу на небо.

Пусть мечта лишь одна останется:

Возвратиться и встретить заново
Ту любовь, что сквозь время тянется...

2011

***

Залив глаза не алкоголем - кровью,

на вкус и твёрдость пробуя железо,

мы делим мир на ноль свинцовой дробью, -

и бесконечен мир. И бесполезен.

Следы когтей - мозаика на бетоне.

Вода и кровь подтачивают камень.

И камень разрушается, и стонет,

и плачет, и надеется, - но знает

свободе цену. Это ли свобода,

когда цепями - звон на колокольнях?

Под деревом в саду огрызок плода.

Пусть сторож собирается на отдых.

Он скалит зубы, силясь улыбнуться,

берёт ружьё уверенной рукою.

Я врал тебе: отсюда не вернуться.

Залей глаза - не кровью! - алкоголем...

Закон и право - только на бумагах.

Свобода - небылица взрослых сказок.

Не надо красных песен, белых флагов,

костюмов цвета хаки, серых масок.

Гнилое сердце тлеет век от века.

Гнилой душе не в помощь будет время.

Как это странно: зваться человеком -

и ненавидеть собственное племя.

2011

***

Распиздяйское, хулиганское!

Мысль о праведном - это прошлый стих.

То искрюсь я, словно шампанское,

То тону в опостылой пошлости...

То улыбчивый, то нахмуренный:

Что ни день - дерьмецо с вареньицем.

Жизнь сварливая! Злая фурия!

Но куда от старухи денешься?

Я и рад бы забыть всё грязное,

Жизнь начать, как младенец, с белого, -

Да нельзя разволшебной фразою

Возвернуть то, что было сделано.

Все ошибки мои, все горести

Чёрной тучею солнце скрыли мне,

И не слышен уж голос гордости,

И собою быть с каждым днём трудней.

А когда в небесах не летал бы я -

До чего легко с сердцем каменным!

Где ты, молодость златопьяная?

Аль сгорела в своём же пламени?

Душу вычерпал или отняли -

Мертвецу незаметна разница.

Пусть Хранитель дышит свободнее,

Пусть лукавый смелее дразнится...

2011

***

Я опять заплутал в паутине безлюдных дорог.

Стала мантией звёздная пыль, мне на плечи осевшая.

Если с неба звезда - не беда: значит, ей вышел срок.

Если звёзды с души - там остались лишь строки сгоревшие.

Я не жёг их огнём, что рождало слепое отчаянье:

Я костёр разжигал, чтобы путь осветить в темноте.

Крик о помощи был погребён под плитою молчания;

Ясный некогда взор растворился в глухой пустоте.

Сотни миль под дождём - сотни миль под лучами палящими.

Небо плачет со мной - зноем сердце сжигает дотла.

Ливень смоет следы на дороге в моё настоящее -

А дорогу назад не осветит и пламя костра.

В перекрестье путей вновь стою и молю о спасении.

В горле комом застынет, спустившись, холодная ночь.

Задыхаясь от слёз, в сотый раз упаду на колени...

Ты не видишь меня пред собой. Ты не можешь помочь.

2012

***

Трезвость - странное состояние:

всё отчётливей, всё сильней

ощущаются расстояния

в непрерывной заверти дней.

Многоточия и обещания

на страницах еженедельника,

и приветствия, и прощания

с понедельника до понедельника.

Непривычна привычка скучать:

жизнь расписана по минутам.

Время ставит на ней печать.

Время будет пустым и мутным.

И не будет причины ждать;

кирпичом на шее усталость...

Если кто-то не хочет знать,

то уже ничего не осталось.

26 февраля 2012

Пеплом

Время не дарит надежду на светлое "там".

Сотни бессмысленных дней прогорают вдали.

Дым от костров улетает наверх, к облакам:

Там, наверху, так мало притяженье Земли.

Стрелки часов не укажут дорогу назад.

За горизонтом раскинулся солнечный круг.

Спутались мысли: где правда? и кто виноват?

В прошлом остались любовь и нечаянный друг.

Вольною птицей - в манящую даль улетать!

Раненой птицей - кричать о несбывшемся сне!

Кто-то живёт, кто-то просто умеет мечтать:

Ищет слова в беспощадном небесном огне.

Что отыскал у далёких, чужих берегов?

Солнце, приветливо щурясь, мешает дышать...

Пеплом по ветру - бесславная участь костров.

Пеплом по ветру. Сгоревшего - не удержать.

1 апреля 2012

***

Темнота не бывает пустыней:

Кто-то ждёт беззвёздных агоний.

Серый пепел и тающий иней

На моих замёрзших ладонях.

Ожидание чёрного неба.

Окровавлен закатом вечер.

Я усталым таким ещё не был.

Ещё не был таким изувеченным.

В сердце загнанном кровь стучится,

Нависая над берегами.

Едкий страх пронзает, как спица,

Тела бледное оригами.

Страх того, что ещё не изведано,

Чему быть суждено обязательно.

Страх пред тем, что - везде! И зовёт Оно,

И в глаза мои смотрит внимательно.

Силы нет оторвать колени,

Что прикованы к грязному полу.

Без надежды. Без сожаления.

Изолирован. Парализован.

Чёрных крыл за спину не прячь,

Не скрывай своей главной цели:

Ибо будущее - палач,

Ибо я - у него в прицеле.

...Всё быстрее мчатся наверх

Хороводы седого пепла.

Темнота принимает всех,

Чья звезда в небесах померкла.

2012

***

Подари мне одно мгновение

У серебряной глади пруда:

Тонких пальцев прикосновение -

Так луну обнимает вода.

Пусть деревья едва качаются,

Исполняя незримый этюд,

А далёкие звёзды-красавицы

О несбыточном песни поют.

Я не стану тревожить заново

Тишину в заповедном лесу:

Жить лишь памятью - слишком рано нам,

Жить в беспамятстве - не к лицу.

Мёртвым сном о лазурь небесную

Кто-то вновь высекает огонь.

Ночь взлетит лебединою песнею -

И, как прежде, в ладони - ладонь...

Не узнаешь, не вспомнишь ты меня.

Но, растаяв в рубинах зари,

Ни лица не открою, ни имени,

Обнимая колени твои.

Не буди беспокойной памяти,

Сердца жаркого ты не буди...

Дни былые! Вы милой не раньте,

Пусть не щемит в уставшей груди.

Август 2012

Письмо

Тождество моих слов разметает октябрьским ветром:

Бесполезный приют пожелтевшей, иссохшей души.

Я опять напишу, что готов пересечь километры,

Каждый слог окуная в чернильницу красочной лжи.

И в стихах, что всё время писал, одинаково-глупых,

Так похожих на голый, колючий, холодный песок,

Сотни, тысячи раз говорил и кричал о минутах,

Когда, чуя тебя, кровь играла и била в висок.

Только время не ждёт, разгоняя свою эстафету,

И привычным "На старт!" непременно подводит черту.

Я опять напишу, что совсем не читаю газеты,

Что не верю другим и по-прежнему помню и жду.

Но гремучей змеёй ожидание нового чуда

Заползало в рукав, и сжималась от страха спина,

И дрожали ладони, ища утешение всюду,

Где молитвы и стоны могла бы укрыть тишина.

Отрезвляя, рассвет разбивает полночные думы:

Уходя поутру, заметаю трусливо следы.

Я опять напишу, что устал от столичного шума,

И, сорвавшись, готов взять билет в тот же рейс, что и ты.

Жизнь не любит стихи - жизнь читает любовную прозу,

И года превращают слова в пережёванный мел.

...Я по старой привычке дарю в день рождения розу

И сминаю письмо, что отправить тебе не сумел.

Август 2012

Баллада об артисте (Высоцкому)

Не лезьте в гримёрку к артисту:

Гримёрка - опасное дело.

Увидеть артиста без грима -

Что пулю совать в револьвер.

Котёл непроваренных мыслей,

Безвкусных, намокших и серых,

Зажатая пальцами "прима"

И обувь не под размер.

А может, всё будет иначе:

Банкет, оливье и шампанья,

Немного припудренной фальши

И песни налиты в стакан.

Но выход на сцену означен;

Артист помахал на прощанье -

И снова, гитару обнявши,

За словом не лезет в карман.

На сцене - планета другая:

Там краше и искренней песни,

Там рвутся и нервы, и струны -

Уверенно, наверняка.

И вот, горизонт огибая,

Спускается на воду крейсер:

Выводит фарватером руны,

Взбивает винтом облака.

И снова волнуется море,

И волны плюются на берег,

И точатся, точатся камни,

И холоден каменный век.

Но слово с молчанием спорит,

И слову молчание верит,

Ведь слово напомнит о главном,

Ведь слово - живой человек.

Артисты - хранители слова,

Чьи песни способны царапать,

Ласкать, словно пальцы любимой,

И пульсом стучать в висок,

Заставить родиться снова,

И в кофе коньяк накапать,

И к старой бесцветной картине

Добавить яркий мазок.

Играя с артистом на правду,

Играешь не с автором песен.

Соперник - не слово, не мысль,

Соперник - куда земней.

А вдруг он лишь кажется братом?

А вдруг он не искренне весел?

А вдруг его мысли обвисли

Без театральных теней?

А вдруг его грусть - акварельна,

Характер - как глина, бесформен:

Дублирует тон декораций,

Меняя оттенок и цвет?

И каждое утро - похмельно,

И жизнью он вдоволь накормлен,

И выбрал он вместо оваций

Чиновничий жирный фуршет?

Взвиваются белые флаги -

И крейсер уходит под воду:

К созвездию рыб и кораллов,

В долину закрытых глаз.

Все роли - в наследство бумаге.

Коньяк прикупив с завода,

Злой критик глядит сквозь забрало,

Царапая глупостью фраз...

Не лезьте в гримёрку к артисту,

Артист настоящий - на сцене.

Оставьте пространство для веры:

Так лучше, спокойней, честней.

Под маской рассказанных истин

Артист добывает спасенье:

Он - тот, кто гармонию сферы

Небесной несёт до людей.

Октябрь 2012

Эпизод

Утро субботы.

Холодный душ и вчерашний чай.

(Карты - до полчетвёртого;

шутки - не достают до пояса;

нервы - пылью покрытые: проще купить на рынке.)

Утро субботы.

Парта. Снова сидеть и молчать.

Кислый лимон молчания.

Всюду - текила голоса.

Одногруппник чешет глаза и в учебнике правит картинки.

Видел тебя в столовой. Дрожали руки.

А ты, красивая, -

с подругой, за чашкой кофе.

Неподвижно стоял и смотрел,

невежливо пялившись. Мне бы в обществе правильном

морду набили старательно,

или - колом осиновым:

вампир. Глаза - красные.

Бледный, как мел.

А тут - ничего: универ. Всюду змеи. Террариум.

Вечер субботы.

Пью полусладкое, не чувствуя вкуса.

Режу обрывки памяти,

сплетаю из них одеяло:

четвёртый октябрь холодно. Пью. Разбавляю дождём.

Вовремя выпить - не слабость.

Это, скорее, искусство.

Слабость - выпить немного.

Слабость - выпить немало.

...Кончилось. По радио - песни: о любви, о тоске, ни о чём.

Не страшно. Старая глупость.

Впрочем, глупая старость:

двадцать. Виски не седы,

и давленье не скачет весной.

Весной - грачи и букеты.

Весной ожидается парность.

И два одуванчика рядом.

Солнечно-жёлтый. Седой.

20 октября 2012

Детская сказка

Детская сказка: плачет Луна.

С неба - слезинки, хрусталики, льдинки:

Тают на тёплых ладонях Владыки,

В кои она влюблена.

Только вчера веселилась Луна

На маскараде в одеждах планеты,

В полдень вспылав галактическим светом,

Лет беспечальных полна.

В танце кружилась кокетка-Луна:

Падали с плеч золотистые кудри,

Носик курносый - в веснушках и пудре...

Только, как прежде, - одна.

Молча смотрели из глубины

Млечной реки немигающим глазом

Древних созвездий сапфиры, алмазы, -

Вечные няньки Луны.

Холодно звёздам! И жалко Луне

Этих старушек, что кутались в шали:

Так беззащитно, так больно дрожали

В гулкой ночной тишине.

Но лишь простёрла к ним руки она -

Те заворочались, переглянулись,

Что-то прошамкали, и - отвернулись.

И разрыдалась Луна.

Детская горесть - несчастна Луна!

С неба - слезинки, хрусталики, льдинки...

Как одинока невинность! Как дики

Краски любви полотна!

2012

Город. Дождь

Этот город не видит агоний. Не слышит дождя.
Дождь не смоет - он только размажет налипшую грязь.
Город прячет улыбку - но что-то иное, скользя,
навсегда исчезает в безумии выцветших глаз.

Выцветает трава. Размокают и вянут цветы.
Безразличие чёрных кораллов и умерших рыб.
Акварель растворится в потоках холодной воды,
разноцветным пятном обозначив стремительный взрыв

чьих-то робких надежд. Чьих-то позавчерашних идей.
Чьих-то сказок, наброшенных тушью на мокрый асфальт
и растоптанных сотней бегущих безликих людей,
разрезающих вечность. Так режет беспомощность сталь.

Вечность плачет, скорбя. А беспомощность смыта с лица
и течёт по щекам, обнажая бесчувственность дна.
...Утонувшее время затянуто илом. И ца-
рапает небо накрывшая город волна.

3 ноября 2012

Элегия

Всё тоньше нить. Всё громче треск материй -

и рвётся связь. Ни холода, ни льда:

немая память. И закрыты двери,

ведущие в навечно. В никуда.

В пространство снов. И противоположность

застывшей безграничности имён -

желание пробиться в невозможность.

Желание собрать из всех знамён

единый стяг, единый цвет, оттенок

палитры чьих-то порванных картин.

Переплетенье потолков и стенок,

и этот вечный, страшный карантин...

Молчанье камня. Каменные стены

хранят последний вздох и первый плач.

Неоднозначность временной системы:

ты ждёшь врача - и вот приехал врач,

и белый цвет становится итогом

для спектра, мира, зрения, секунд.

Так много снега... А под ним - дорога:

насквозь промёрзший, омертвелый грунт.

Ноябрь 2012

***

Мир вызрел. Спелое яблоко с прогнивающей сердцевиной,

черенком вцепившись в пространство, качается ветру в такт.

Где-то внутри - червяк: голодный, слепой, невинный.

С его точки зрения, мякоть - дорожный тракт.

Зренье его - уверенность, что плод безупречно сладок.

Он кажется бесконечным, хотя позади - гнильё,

переплетенье волокон и сокоточащих складок

некогда целого фрукта. Снаружи всё время льёт,

терзая броню чахлых листьев стрелами капель, дождь.

Вылезешь на поверхность - тело покроется цыпкой;

поэтому - задний ход. И этих бессмысленных фрикций нож

оставляет на плоти мира предательскую улыбку.

Связь с жизнью слабее тем, чем эта улыбка шире.

Покачиваясь беззаботно на яблоне всех времён,

подтачивая свой век, мы однажды проснёмся в мире,

рухнувшим в грязь последствий. Может, тогда поймём.

Ноябрь 2012

Продолжение Б.

Два путника, зажав по фонарю,

одновременно движутся во тьме,

разлуку умножая на зарю,

хотя бы и не встретившись в уме.

И. Бродский

...И делят расстоянье на двоих,

считая дней истёршуюся медь.

Но лунный свет пронзителен и тих.

И вроде бы достаточно суметь

увидеть дверь, ведущую к тебе,

чтобы смятенье выбралось из А,

чтобы надежда улыбнулась в Б

тому, кто не закрыл на свет глаза.

Но ты бредёшь во тьме без фонаря,

и вёрсты превращаются в года.

Останется за скобками заря -

разлуку умножаем на всегда.

Ноябрь 2012

Изнутри

Мысли - тревожные птицы - когтями хватают

падаль холодных зрачков и тупых анекдотов.

Дырки бывают от пуль, если пулей стреляют,

а у меня вместо дырок - душевная рвота.

Вместо желудка себе промываю сознанье.

Чай с сухарями заменят чернила в тетради.

Все, кого раньше тревожил вопрос мирозданья,

щиплют с улыбкой ромашки в двухкомнатном стаде.

Серая масса улыбок из мягкого воска.

Сладкая, липкая глупость: варенье эмоций.

Ложкой черпаю поверх, по привычке - но после

рот будет намертво склеен. Рот внутрь смеётся.

Губы молчаньем сведёт. Безразличьем не ранить

тех, кто не помнит границы меж сердцем и ситцем.

И по привычке кромсать, оперировать память,

скальпелем тыкая там, где срастаются лица.

Вены иголкой пробить, чтобы не было больно.

Рядом гудит аппарат, заглушая надежду

снова увидеть огни долгожданной платформы,

выйдя на станции, а не застряв где-то между.

Спиртом залить изнутри, а слезами - снаружи.

Пара движений. Свобода. Врачи без работы.

Только собака лакает солёную лужу,

красную морду вздымая к больничному своду.

Декабрь 2012

***

Где четыре стены - обречённо, бесстрастно, -

очертили пунктиром временной промежуток,

там исход и причина рождают пространство.

И младенец пока беззащитен и хрупок.

Аксиома границ и положенных сроков

прерывает полёт к незнакомым планетам.

Его взор пробегает до самых истоков,

где глаза преломляют отсутствие цвета.

Так пространство становится взрослым. И всё же,

чуть заметна в квадрате кирпичной гирлянды,

геометрия дней всё сильнее похожа

на безжизненность формул для альфы и лямбды.

Геометрия лет - проза каменной кладки

с восклицаньем углов всё того же оттенка.

И пространство, впиваясь в экстремумы складки

между холодом пола и строгостью стенки,

наполняется шорохом сотен песчинок,

погружается в то бесполезно-живое,

что являет собой и исход, и причину,

и - как знать? - нечто большее, нечто иное.

Часовой механизм ускоряет паденье.

Недостаток пространства и скрежет металла.

...И мгновенье спустя - вспышка света, рожденье

в точке схода границ между "было" и "стало".

Январь 2013

***

Зима, выгибаясь кошкой, расправит спину,

и складки на простыни с искрами красных рябин

расправятся тоже. И это напомнит картину,

которую мы будем видеть до самых седин.

Мы будем смотреть с годами утерянным зреньем

на снег, что ложится на головы, шапки, дома.

А впрочем, седины - не более чем проявленье

зимы изнутри: как сон, как усталость ума,

как память о чём-то далёком, возможно - вечном.

Но вечность имеет ядро из мгновений и строк,

имеет свой путь, издавна названный Млечным,

имеет границы движенья, а в сущности - срок.

Отсутствие спектра не означает пустыню,

ведь белый - конечная сумма цветов, а они

сливаются в радугу, словно по буквам - имя.

Но радуга прячет под снегом цвета и огни.

Застывшая россыпь холодных небесных жемчужин.

Время присутствия рядом песка и звезды:

рождается жемчуг. А значит, кому-то нужно,

чтобы виски были зимой седы.

Январь 2013

***

Стремленье жить в подземных лабиринтах,

где время отмеряют поезда

и ветра нет, сквозит туда-сюда,

выплёвывая буквы, точно принтер,

вбивая звуки в белизну страниц, -

то характерная черта столиц.

Наличие ума есть ключ к успеху.

А если пустота промеж плечей -

достаточно наличия ключей

и изумрудных беличьих орехов

(ещё поэт об этом написал).

По-прежнему и камень, и металл

используя как базис, как фундамент,

столица вверх растёт и в ширину,

а что до длин - то новую волну

классический приветствует орнамент.

Когда же дело близится к углу -

есть вероятность задом на иглу

присесть. Подпрыгнув, как КамАЗ на ралли,

то место по привычке уступить

беременным и прочим. То есть жить

по принципу присутствия морали.

(Иначе сзади пальцем погрозит

какой-нибудь моральный паразит.)

Но упрекнуть в величии изъянов

тебя не сможет, если ты играл

по правилам, и карту сверху брал.

А в каменные джунгли обезьяна

едва ли сунет нос, пускай банан

и будет вдвое толще, чем она.

Пусть в танце живота с самим собою

нет места для прелюдий и для слов,

с аквариумом спорить про улов

привычнее, чем рыбу на обоях

в двух комнатах на пыльного червя

ловить пытаться, а поймать - себя.

И подарить, перевязав бантами,

на день рожденья тем, кто состоит

чуть выше, по утрам чуть дольше спит

и любит разговоры о фонтане,

что выпускает в воздух кашалот,

большой и чёрный, будто кошелёк.

Но даже кашалот - млекопитаем,

чего нельзя сказать про красоту

с экранов и журналов - то есть ту,

в которой все мы плаваем и знаем:

чем проще незнакомые слова -

тем дальше в лес стремится голова.

Когда б не голова - дитя столетий -

мы б, верно, не поднялись с четырёх

конечностей. Но если вдруг сам Бог

устанет просыпаться в наших детях,

и отряхнёт от пыли свой сюртук, -

научимся делить на свет и звук

всё то, чего не достаёт в ответе.

Январь 2013

Серая лирика

Серая лирика. Старый, засохший сюжет.

Корни прогнили в земле, перетёрлись в породы.

Память - труха не развеянных по ветру лет,

кем-то заботливо собранных. Новые годы

будут всё так же лететь в авангарде эпох,

точно кудрявые, резвые, сильные кони.

Бронзовый век или время подкованных блох -

нам не узнать в эпицентре вселенской погони.

Стая волков беспокойно из леса следит,

как времена загоняют мгновенья, и вскоре

звуки сраженья и топот железных копыт

стихнут под шёпотом волн бесконечного моря.

Камни разбросаны. Много не надо ума,

чтобы собрать на ладони модель пирамиды.

Но фараона природа отыщет сама,

следуя правилам и аксиомам Евклида.

Январь 2013

***

Внутренним зрением не отличить портрета

от надоевшей мазни телеканалов.

Вместо артерии пульса живого сюжета -

мерянье толстых и тонких. Среди кардиналов

мода охотиться на мушкетёров из книжек,

тыкать булавкой в гербарий иранов, ираков.

Выше - апофеоз эволюции, ниже -

темень пещеры и запах добычи. В собаках

есть что-то, присущее людям: верность, вилянье

хвостом при виде хозяина, слабость к самкам.

Но у двуногих масштабней сферы влияния,

что объясняет их страсть к государям и замкам,

желание вешать на стену драконью голову,

закатывать пир и иметь в награду полцарства.

Ноги - лишь чтобы выразить чувство пола у

того, кто всю жизнь горбатится на лекарства.

Если твой конь оказался пегим, то путь

сможешь закончить в двадцать пять вёрст, не шире.

Раз уж не пишешь холстов, так хотя бы пусть

будет тепло и сухо в твоей квартире.

Январь 2013

Романсы полночных комнат

Как оставляют за белой спиной метели

дельты сухих ветвей в паутине кружев,

я вспоминаю, как мы по ночам сидели,

пили сухое из старых советских кружек,

грёзы делили друг с другом, совсем как дети:

искренне и беззаботно, не за спасибо,

как африканец мечтает зимой о лете,

словом - от всей души. Вспоминаю, ибо

всё, что теперь осталось - считать потери

собственных войск и орудий. Горькие капли

больше не согревают. Следы на теле -

просто ожог безразличия губ ли, лап ли.

Внешне лечить всё то, что зовётся болью:

ключ потерялся в лесу, где сидят фазаны.

Даже охотник своей ограничен ролью,

словно пространство вокруг - двумя глазами.

Я ж не охотник, скорее - лесничий. К югу

от подсознанья раскинулся ельник сердца.

Сбившись со следа, так же иду по кругу,

не узнавая фигур. Амплитуду в герцах

перемещенья суставов в холодной квартире

можно считать нулём. Пренебречь, и - в омут.

...Я натыкаюсь на стул, что похож на "четыре",

и вспоминаю романсы полночных комнат.

Январь 2013

***

Не каждому ветру под силу пронзить пустыню,

заставив пески рассыпаться, как конфетти

на празднике. Если к утру я слегка простыну,

не жди меня завтра на ужин в районе шести:

я буду смотреть на снег. В белизне сугробов

есть что-то свежее постиранного белья,

глобальней проблемы борьбы с легионом микробов

под ободком унитаза. Если б был я

пляской вспотевших инстинктов не озадачен,

то без подсказок сумел бы тебе объяснить,

почему верность, как холод, бывает собачьей,

и отчего я не начал по-чёрному пить.

Щиплет морозом глаза. Из-под контуров тучи,

всхлипнув и дёрнув плечом, юный серп оголил

жёлтую голову. Месяц, легко и певуче,

бледным лучом повторяет изгибы перил.

Январь 2013

***

Вечер в холодной квартире. Не топят.

Замёрзшие кости противятся шагу.

Внутренний жар беззастенчиво пропит:

только коптить бумагу.

Синий узор лепестков из горелки

сплошь холодит непрерывностью круга.

В старом будильнике корчатся стрелки.

Резким усилием плуга

входит в контраст с чернотой таракана

белый ковчег со вчерашней заваркой.

Пляской нейронов живёт лишь рука, но

вскоре стихает под аркой

между ногой и углом табуретки.

След на полу, замыкаясь спиралью,

виден по скомканной пыли. Розетка

смотрит глазами пираньи,

хоть и не движется: брюхом застыла

в каменном льду кирпича и бетона.

Рыба молчания зубы всадила

в мёртвую плоть телефона.

Хруст позвонков неопознанной цифры -

в мерном падении капельных сколов

из недр крана. Двоичные шифры

льдинок, достигших пола,

не расшифруют наследники Морзе.

Может, когда-то - седой археолог.

В ковшике айсберг брусничного морса.

В запахе зимних ёлок

есть ощущение горечи. Ваза,

ставшая им саркофагом. Взглядом

остекленевшего озера глаза

не видно ни вдаль, ни рядом.

Январь 2013

***

В предрассветном полыханье, в пламени зари,

повинуясь чьей-то воле, жгу календари.

Ярко-алыми лучами у далёких гор

разгорался, разгорался жертвенный костёр.

В том костре живое время тлело на углях:

на фрагментах древа жизни, прогоревших днях.

Дни кружили чёрной стаей беспокойных птиц,

непрерывно охраняя сумрачность границ

между прошлым и грядущим, посреди людских

дерзких мыслей и мечтаний... Птичий крик затих.

Лишь огонь трещит на ветках, едок горький дым:

время не привыкло оставаться молодым.

Молодость не любит вида пепельных седин.

Кутаясь в зарю, я на холме сижу один.

Только ветер еле слышно шепчется со мной:

"Что сказать? Теперь ты тоже... вечно молодой"

Январь 2013

Жить

Жить, убивая время, - но лишь затем,

чтобы, в столетьях блестя испуганным глазом,

охать и ахать от непониманья систем,

жирному солнцу кряхтя: "Свети, зараза!"

Жить, забивая гвозди в трухлявый пень;

покрыться испариной в ежедневных потугах

вычислить корень в земле. Получив бюллетень,

жить в ожидании вечнозелёного луга

мятых купюр. Неравенство рук на груди

сводит на нет чёрно-белый каркас пешехода.

Дом возведя, непременно вокруг посади

сотню деревьев, как этого требует мода.

Жить, узнавая имя по цвету губ,

форме ноздрей, объёму иных проплешин.

Бросив в лицо косноязычное "гуд",

после молиться на лампу, мол - "каюсь, грешен!"

Жить и смотреть в окно. Муравейник окон.

Палец макая в холодного неба палитру,

нарисовать на стекле одноместный кокон,

и, завернувшись, соску вогнать в поллитру,

и, раздобрев, угостить негодяя-соседа,

сутки назад обвиняя его в фашизме.

Время рекламы. Время шабаша, обеда

вечноголодной, анорексичной жизни.

2 февраля 2013

***

Белое солнце. Принятый вспех ультиматум

неба, как невозможность сражаться с пустыней,

как нежеланье заканчивать партию матом,

парой слонов усмиряя гордыню

моськи, уставшей снизу расшатывать воздух

жалким подобием лая, и просто речи,

с целью увидеть слёзы задав вопрос двух

рук, привыкших к изгибу любимых плеч. И,

лоб разбивая о душный, иссохший ветер,

жадно дыша, испаряющий с тела влагу,

не замечать, как безгубый, ослепший вечер

в раны швыряет соль, как в камин - бумагу.

3 февраля 2013

***

Не сказать, что расстроен и разозлён:

все эмоции будто стёрты.

Просто в центре меня начался разлом,

воскрешающий древние фьорды.

Из надуманных фраз собирая мосты

и качаясь над гладью залива -

вдруг понять, как пронзительны, как пусты

облака мёртвых чувств. Сиротливо

и угрюмо кутаясь в вымерзший пух,

птицы шепчут прогноз непогоды,

предвещая метели. Коробя слух,

в берега впиваются воды,

хороня в янтарях голубого льда

всё, что звал до сих пор мечтой.

Но отлитое в глыбах моё "всегда"

превратится весной в ничто.

10 февраля 2013

***

Если наши имена где-то высекут -

это будет камень пещеры

с её гладкой холодной лысиной

потолков. Морщинисто-серым

эпилогом иного века

на застывшей каменной коже

планеты - закрытое веко

моего поколения. Схожесть

с абсолютно безликой глыбой

приводит к развитию мысли:

ведь даже молчание рыбы

есть крик немоты, в смысле

попытки выразить чувства

в отсутствие голоса, жестов,

желаний и прочего. Пусто

бывает не только место.

И над самым красивым словом

плетёт хороводы плесень:

относительность времени - в новом

звучании старых песен.

Относительность песен - в звуках,

выбиваемых нервным пальцем

музыканта из клавиш, стуке

камнем неандертальца

о стены пещеры с целью

зафиксировать вечность. Ныне -

раскачавшись в своей колыбели,

улыбаться мякотью дыни

в общесемейный праздник,

ощущая себя десертом

на красивом столе, из разных

ртов выбирая усердно

самый голодный, - или,

путая сущность движений,

быть апогеем стиля

чревоугодия. Жжение

в спальном районе желудка

стихнет уже под вечер.

...Стены пещеры. В сутках

много секунд, но вечен

только кусок картины,

скроенный из мгновений

памяти. Необратимым

движением каменный гений

рисует свои отметины,

чтобы ослабить хватку

анабиозных медиа, -

но, совершая краткий

экскурс в музей истории,

мы, как случайные зрители,

не понимая - спорили,

не узнавая - видели.

Март 2013

***

Корабли лавировали-лавировали, да не выплыли,

и те семеро, покуда скитальца ждали,

утоляя жажду в колодце, со злостью выплевали

горечь ожидания в тёмную воду. Встали

все поезда и маршрутки этого города,

комом заткнув его хрипящее горло. В бороду

мегаполиса плавно стекает слюна, по цвету

напоминающая гниль забытого в луже букета

пылким Ромео, чья третья за месяц Джульетта

выбрала клуб посолидней, и ныне, раздета,

знакомится с физиологией и укладом

жизни среднего класса (вполне тому рада).

В рёбра столицы пальцами тычут бесы.

Если из этой кости и выйдет Ева,

то, распластавшись под железобетонным прессом,

будет двумерным искусством. Мудрое древо

больше походит на что-то по Фрейду; впрочем,

змей искушает не только тех, кто охочий

до знаний или на вырост страдает плотским:

скорость взросления юных растёт, и вскоре

уже не останется тех, для кого "две полоски"

значит сказуемое на уроках русского в школе.

Шире смотри на мир: замыкаясь, провод

времени давит шею, давая повод

не отыскать розетку, нащупав вилку

пляской похмельных рук. На соседний берег

не перебраться в кораблике из бутылки:

воском отлив фигуры чужих истерик,

нужно плыть, отправляя за борт бесценный груз.

Плыть, зная мёртвую воду на запах и вкус.

Март 2013

Почти незнакомке

Екатерине М.

Мы стреляем в упор. Расстояние пройдено выстрелом

сигареты из рук незнакомца. Намёк исключён.

По-февральски укутанный март, чуть нахмурившись, выстроил

в две шеренги простуженных птиц. Прикасаясь плечом,

ощущать передачу тепла при неловком движении,

при попытке вперёд или вбок. Отойдя, наблюдать,

как дыхание скорой весны начинает сражение

с зимним ветром и рвётся наружу опять. И опять,

не найдя утешения в памяти, стать отречением

замирающих слов в робком горле, и снова смотреть

на тебя и на снег. Голова поддаётся лечению

только сна и врача, - а на поезд нельзя не успеть.

Ты касаешься тёплой щекой моих пальцев - и, полностью

разбивая броню на осколки не больше крупиц,

принимаю тебя каждой клеткой, нейроном и полостью,

излечившись от старой боязни объятий и лиц.

Покидая полночный вокзал, не забудь на прощание

с виноватой улыбкой сказать, что, мол, очень спешу.

По известным причинам "люблю" перепутав с "дышу",

это время торопит и снова даёт обещания...

23 марта 2013

Переулочный привет

Анастасии Кувшиновой

Арпеджио пауз в полночных этюдах - чтоб слышать

твой голос: со скоростью звука труднее молчать.

Я знаю лишь то, что ты любишь гитару и крыши:

чайный горячий блюз. Беспокойных волчат

почти не тревожит мальчишка с кинжалом на шее,

но взвыть не по-волчьи - ни в кассу, ни в стаю, - не то.

Царапая лапы о комья асфальта, в душе я

мелю, как умею, спуская себя в решето.

Но зёрна от плевел не делим. А впрочем, когда-то,

отделавшись лунным порезом на левой щеке,

я видел всё это: и красные гроздья заката,

и синюю лужицу неба в знакомой руке,

и всё остальное - из области высшего разума,

судьбы ли, случайного синтеза песен и встреч...

Ответ умещается в точку, в короткую фразу на

маленьком смайле в вопросе открытия плеч.

7-8 апреля 2013

Полозковой

Знак равенства. Первой константой - Бродский

в проекции на женское "икс". Итог -

строки: пульсирующие жизнью полоски,

сосуды пространства. Лёгкий глоток

алкоголя в трёх книгах, в четырёх стенах

квартиры, этой пыточной одиночества, где каждый

из нас заточён: в том ничья вина -

но не вычерпать полдень душевной жажды...

Воздух высечен пением нового буревестника:

исцеляющая гроза! После - дышится легче.

Расстоянье измерив повестью, известняка

можно избежать, оставив в чернилах руки по плечи,

опечатав солончаковой помадой оплавленные

солнцем истины губы, впечатавшись в души ли, -

повторяя из самого сердца Вселенной отправленные

слова, чтобы - поняли. Чтобы - слушали.

Апрель 2013

Myself

Время бить в зеркала: ладони уже в мозолях

и кровоподтёках. Верящие в приметы

силятся вытереть с щёк белые пятна соли,

этот неловкий ответ на болезненно-вечное "где ты?"

Время сжигать мосты - то есть оставить царство

строго молчащих рыб в прошлом, в былом, в "тогда".

Запах и цвет огня могут ли быть лекарством

от головы и мира, если сам мир - вода?

Надписи на заборе Богу пророчат Божье,

кесарю - козырь, сёстрам - серьги, грешникам - ад.

Голая правда вряд ли станет одетой ложью.

Впрочем, их симбиоз - лучшая из команд,

отданных кем-то свыше, чтобы дрессировать

двуногих, венец сотворения. Или хотя бы в помощь.

Тем, кто привык болеть, пусть простыня и кровать

будут лакмусом жизни. Может, последним. Помнишь

песни хриплой гитары? Ты говорила: лебедь -

та, что живёт под солнцем; словом, совсем не ты.

Я же вместо ответа лишь улыбнусь стреле, ведь

если я стану грунтом, вряд ли мои цветы

будут входить в букеты, вянуть и сохнуть в вазах,

радовать в дни рожденья юных и зрелых дам.

Я - неуместен в книгах. Я - бесполезен в фразах.

Я - полтора ампера в вечность по проводам.

20 апреля 2013

***

Кто - живёт на краю пера

и глотает коньячный дым.

Кто - несёт на штыках "ура!",

став безвременно молодым.

Кто - ласкает пальцем стекло,

под которым застыл рассвет...

Я ищу своё ремесло,

замурованный в толще лет.

Разбивая бетон мечты -

только так можно рассмотреть

пропасть смысла меж тем, что - ты,

а что - прочее, то есть - смерть.

Только так - научиться жить

среди тех, кто не знает сам

плотность правды в объёме лжи,

среди статуй без черт лица,

наблюдая всей жизни суть

как всеобщую мёртвость глаз...

Не таким ли был скорбный путь

распинаемого за вас?

26 апреля 2013

***

Одномерен и прост - по своим векторам

мне, по старой привычке, достаточно взгляда

или жеста. Не выдай меня докторам:

для того, чтобы жить, обязательно надо

разбивать кулаки в кровь, до самых костей,

раскрошить по кусочкам кирпичную стену

одиночества, - чтобы остаться в хвосте

скорпиона. Пусть - жалом. Отсутствие темы

в разговоре двоих травит хуже стократ,

но внедрить свежий яд, анаболик сознания,

не получится: полный доверия взгляд -

безнадёжный психоз, беспросветная мания,

беспощадный отбой пионерской трубы,

без делений на фразы: сплошное legato

кардиографа. Лишь бы остаться любым

капитаном из тех, кто не бросил фрегата.

30 апреля 2013

***

Там, где святые меняют масти, как

карточный шулер, рукавом тряся, -

я не использую даже ластика,

с шеи снимая весёлых бесят.

А мохнозадые лишь хихикают:

если и грех - то сплошное "агу"...

Праведность мерить хвостами и ликами

я не могу.

3 мая 2013

***

Движением безгубого уродца,

дыханием удушливого ситца

пойти на дно Вселенского колодца,

чтоб больше никогда не возвратиться.

В песок до самой шеи закопаться,

закрыть глаза на гибнущее солнце -

и никаких моральных оккупаций,

и совесть пусть с планктонами пасётся.

Качая тину, сердцем сократиться;

тревожить крабов бицепсом пульсаций.

Покрыться сплошь чешуйками традиций,

забыв язык иных цивилизаций.

Покинув у разбитого корытца

ревнителей диванных революций,

глубоководный кистепёрый рыцарь

пытался жить, в мечтах не захлебнуться:

надтреснутою грудью надышаться,

надорванными жабрами напиться...

И вроде нет желанья оставаться -

но нет причины, чтобы торопиться.

4 мая 2013

Солнце чужой земли

Только и дела теперь - подорвать мосты меж-

ду тобой и мной, возвращаясь к рыбам.

Пестуя заводь души, потихоньку стынешь

чаем в стакане дней, шелестишь нарывом

слева за рёбрами. В омуте мозга черти

искореняют замысел котлована:

будущее раскинет сетью мечети,

их увенчает сырная голова. На-

шей мышиной вознёй удивить кого-то?

Проще облаять завшивевший мир, чтоб оче-

редные зеваки, давясь зевотой,

крыли пропащую, гиблую жизнь - собачьей.

...глубже, чем в памяти; крепче, чем в сердце; ближе,

чем в подсознании, - жарко дыша в плечо мне,

ты остаёшься Солнцем чужой земли, вжи-

вляя тепло по венам: сгоревшим, чёрным.

Май 2013

***

Не выключай, уходя. Плевать на эти таблички.

Форма твоей энергии бьётся огнём в живот,

но обитает выше, пусть бы и по привычке:

мне тебя чертовски недостаёт.

Мысли растут в длину - денно, степенно, нощно.

Ставнями битых окон пряча своё внутри,

мы разменяли "нежно" на два по "одиночно".

Где-то в расчётах ошибка? Пересчитай. Сотри.

Мы инженеры, солнце: хочешь, проверим вместе?

Ты заходи почаще. Может быть, дотяну.

А в остальном - всё так же: днём опрокину двести,

даже не думая видеть в тебе жену.

Даже не думая, видеть. Даже не думать вовсе.

Плата за трезвость мысли - право существовать.

Тонко касаясь волос цветом в тёплую осень,

видеть не только простыни и кровать.

Видеть не только мебель в каждом "я буду рядом":

клятву сказав однажды, не замечаешь впредь

ни траектории, ни детонаций снаряда,

вошедшего в жизнь на треть.

Не открывая глаз, учу географию комнаты;

лёд изумрудным холодом лижет изгибы карт.

Но на экваторе жарко. Жарко и боязно, словно ты

рядом, - вот и приходится привыкать.

Ночью смотреть в окно ржавым, небритым месяцем,

сон охранять молчанием, и уходить к утру.

Но не вернуться полностью, снова оставшись здесь, лица

контуры чувствуя памятью пальцев рук.

Время, седой пианист, ставит листок с "Adagio"

Альбинони, отводит голову - и начинает концерт.

Нотами стать готовые, мы не узнаем даже о

том, что было ранее, не говоря - в конце.

Перебираю на память звуки движением клавиш:

прошлое щиплет горло пылью чужих вещей.

Утро бывает мудрым, бывает похмельным... Знаешь,

завтра исчезло из календарей вообще.

Чашка с двойным "сегодня" не обжигает пальцы.

"Сахара нет? Спасибо, можно без молока..." -

офис небесных дел в полном составе пялится

на молодого влюблённого дурака.

29 мая 2013

Ourselves

Если встретимся снова - то в области антициклона:

взявшись за руки, станем потоком сознания, ветром

времени, вечным коротким гудком телефона

для чужих. Станем новым, как день, и почти не заветным

воплощением ранних картин нашей кисти в неловких,

осторожных желаниях видеть чуть ближе, чем рядом;

но рубашка отца, приоткрывшая линию локтя,

остаётся, поверь, самым лучшим твоим нарядом.

Человек человеку - как встарь: то ли свет, то ли волчий

беспокойный оскал без претензий на дальность и близость.

Панацея, бульварный вердикт, этикетка. А впрочем -

ни потребности знать, ни нужды обещаний. Лишь известь

при попытках свернуть разговор к безразличному кратцу

возле линии старта, с обратной стороны баррикады,

где не ждут и не верят в оттенки цветных иллюстраций:

только в дождь и размытые им чёрно-белые кадры.

Негативы - повсюду. Стремление к фотоискусству - лишь

эффект обязательств, друзей и - отчасти - взросления,

за которым не помнишь вообще ничего: только - чувствуешь,

узнавая ладони плечами, а после - коленями.

За которым не слышно ни ветра, ни прочего шума.

Голоса у подножья горы тем ценней и дороже,

чем пронзительней эхо. А прочих слагаемых сумма,

как ни глянь, всюду ноль. Постоянство - награда, и всё же

хмурим брови, ссутулившись: где-то внутри червячок

не даёт ни уснуть по ночам, ни проснуться под утро.

Монолог на двоих. Так привычно и так ни о чём.

Время бронзово-холодно и отравляюще-ртутно.

Но, прорезано памятью, время выходит из русла и,

о бесправье своём вдруг узнав, сбросит наземь латы.

Мы когда-нибудь встретимся снова: безмерно-грустные,

победившие время герои чужой баллады.

Июль 2013

Памяти Михаила Горшенёва

Мы не умираем. Мы просто меняем сцену

на ту, где одним лишь птицам играть концерт.

Билеты недороги: тот, кто назначил цену,

едва ли имеет с того хоть малый процент.

А зал переполнен. Как странно, что ты, без грима,

взлетев над кулисами, двигаешься на свет.

И куришь последнюю. Ну же, добавьте дыма!

Врубайте гитары!.. Молчание. Звука нет.

Ты выйдешь по-панковски пьяный, без микрофона, -

но в зале едва ли кто-то забыл слова.

Алкаш-анархист, рок-герой или панк-икона:

не важно. Старуха в балахоне равняет права.

И если, как в старой сказке, конец ниспослан -

какой ни на есть: хороший или плохой, -

король, расставаясь с шутом, грохнет кубок о стол,

и в центре Вальхаллы как гром разразится: Хой!

23 июля 2013

О себе

В марш-бросок швыряя колонны слов сопричастных,

боль спешу разделить, ибо миру её - многовато.

Я - построенный Богом реактор чужих несчастий,

временами вздымающий мощность до мегаватта.

Чтобы небо - до пояса, сколько испить смогли бы

тяжких вод, что приливом бьются о сердца берег?

И покуда молчите вы, я разбиваю глыбы

на щебёнку живых эмоций, как Престон-клерик.

Я, латая лазурной нитью порезы молний,

раскроивших от юга до севера рот Вселенной,

оставляю, как перекусанный богомол, в ней

лишь потомство кричащих букв. Сжав губами клеммы,

на себя замкну нервы, спящие в ваших жилах,

проведу их сквозь внутренний ад комендантом лимба...

Мне, набитому ими плотней, чем соломой - Страшила,

почтальоном нести их однажды к вратам Олимпа.

Июль 2013

Оставить комментарий © Copyright Дванов Андрей (anderground.dvanov@gmail.com) Размещен: 06/08/2024, изменен: 06/08/2024. 73k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:

Дванов Андрей : другие произведения.

Эпизодчество. Глава 1: Серая лирика