Все началось банально: я, как всякая девушка, искала на своей коже черные точечки, припухлости, белые угри и всяческого рода неровности. Все это делалось с целью придания себе "товарного вида". Сейчас такого рода обезьяньи копания в самой себе кажутся мне мелкими и лишенными смысла. Но обо всем по порядку.
На руке, чуть ниже запястья и левее от сплетения нежно-голубых вен я обнаружила подозрительного происхождения белую точку. Недолго думая, я попыталась расковырять ее ногтями. Показался маленький белый хвостик, как мне казалось, подкожного угря. Конечно же, я попыталась его выдавить. Белое маленькое тельце можно было очень легко ухватить и вытащить ногтем - что я и сделала. Мало-помалу показался беловатый сгусток.
Только это был не прыщ и не гнойник. Ногтями я зажимала хвостик странного, похожего на креветку насекомого. Дыра в моей руке увеличивалась. Скоро уже это было отверстие диаметра советской пятикопеечной монеты.
Крови не было. Я не испугалась - все мои эмоции вылились в чувство брезгливости и отвращения. Живая, копошащаяся тварь в моей руке! Совсем рядом с венами! Она не просвечивала сквозь кожу, и я не знала, где она заканчивается. С виду торчащее тельце напоминало помесь креветки и личинки майского жука: жирное, структура членистоногого. Одна странность: брюшко твари светилось. Совсем слабо, рассеянным и мягким светом. Светились также и края раны: гладкие, будто чем-то отшлифованные, бескровные.
Мне стало дурно, и я присела на стул, уставившись на ужасную картину: вытянутая (моя, но! чужая!) рука, сплетение молочно-голубых вен, а рядом с ними - дыра. Совсем как в резиновой кукле. Из этой дыры торчит тело жуткой креветки. Тельце сжимается в полукруг и снова выпрямляется. Сюжет страшнее Бунюэлевского "Андалузского пса". Но то - кино. А это - я!
Я не знала, что делать.
Слепая ярость обрушилась на меня, я стала выдирать тварь из своей руки. Оторвав торчащее тельце, я поняла, что сглупила: как же мне теперь выковыривать из себя оставшееся?
Вот, собственно, отсюда и начинается все, что я узнала про алмазную пыль.
Рана в моей руке стала медленно сжиматься, стягивать свои края, словно живая независимо от меня, пока на месте отверстия не осталось голубое пятнышко. Оно светилось.
Я почувствовала, как тяжелый сон наваливается на меня. Где-то в глубине подсознания промелькнула мысль, что Этому (да, именно с большой буквы) не стоит противиться.
Я заснула. Во сне я услышала голос Твари в первый раз.
"Не бойся ничего. И не пробуй вырезать меня из своей руки. Я смогу наделить тебя тем, за что некоторые отдали бы половину жизни. Я научу тебя видеть сущность, не обращая внимания на форму. Когда будешь готова говорить со мной, просто нажми на голубое пятно".
Это довольно забавно: слышать во сне голос, который говорит о вещах, имеющих к тебе непосредственное отношение наяву. Это мне тогда так казалось.
Проснувшись, я первым делом надавила ногтем на голубое пятнышко.
Кто-то может сказать, что это безрассудство: верить по-детски наивно в что-то хорошее и бросаться в омут с головой. Кто-то мог бы внушить себе, что дыра в руке, непостижимое насекомое - просто сон. И забыть об этом. Навсегда. До поры, по крайней мере.
Но я никогда не жалела о своем решении. Да и все же лучше дружить с существом, которое живет в тебе. Потому что вряд ли можно забыть то свечение, что исходило из брюшка Твари.
Голубое пятнышко стало увеличиваться.
--
Здравствуй - было похоже на то, что голос Твари идет отовсюду: от стен, потолка, окон. Как будто в каждый предмет, включая старую пудреницу и подставку для телефона, был вмонтирован маленький динамик.
--
Здравствуй, Тварь, - вежливо ответила я. Голос Твари был лишен эмоций. Абсолютно. Тогда впервые я поняла значение слова: "абсолютно".
--
Ты боишься меня?
--
Да.
--
Не надо бояться. Не только меня. Единственное, от чего тебе должно становиться страшно - собственная трусость.
Тварь оказалась очень умной. А, впрочем, она и была квинтэссенцией даже не ума, а истины. Довольно скоро я научилась беседовать с ней молча. Голос Твари никто не слышал, кроме меня.
Получив возможность общаться с Тварью, увидав ее в себе, я обрела свободу: Тварь лишила меня чувства голода и потребности в пище. Правда, необходимость сна все же осталась. Но, скорее не для поддержания себя в тонусе, а для странствований в других измерениях. Через мое сознание Тварь пробиралась в нужные ей места. За снятие физических привязок к миру мне пришлось платить: днями и ночами я бродила по городу.
Итак, я стала легка на подъем, от бесконечных шатаний по городу лицо покрылось загаром, мышцы ног стали железными. Оставшуюся у меня наличность я тратила на новую крепкую обувь. Шелуха городского жителя спадала с меня.
В своих походах я постоянно беседовала с Тварью. Она учила меня ходить правильно: "Иди так, как будто ты стоишь на месте, будто мимо тебя проплывает вся масса людей и магазинов, помоек и бродячих собак, чернокожих студентов и врачей, а ты никогда не меняешься. Когда идешь(стоишь?) впускай все, что видишь, в себя. Можешь даже не смотреть вокруг. Просто дай ему войти. Что из тебя выйдет - это мое дело. Чаще ходи по одним и тем же улицам. Каждую секунду они меняются: сотни подошв топчут их. Скользи сквозь толпу, но будь органичной ее частью - так ты избежишь столкновений".
Я много раз спрашивала Тварь, зачем мы бродим по городу, к чему все эти бесцельные метания?
"Ничто не бывает бесцельным. Тем более - неосознанные метания. Когда твои ноги несут тебя мимо той двери, в которую еще минуту назад ты собиралась войти - слушай их. Ты выбирала не те двери".
Я часто сидела в парке на скамье: внимала окружающему миру, как учила меня Тварь. Как-то раз, ради эксперимента (а может быть, из-за врожденного чувства противоречия) я пробовала сопротивляться указаниям Твари: целую неделю сидела дома. Тварь молчала. Своим молчанием она обескураживала меня. Как-то вечером я ощутила себя полностью ненормальной: жить с этим голубым пятнышком на руке, знать, ЧТО под ним, подчиняться этому, отказаться от привычных и милых сердцу утех - как это? Меня пугало мое дурацкое восприятие происходящего. Но с меня слетел лоск, ранее тщательно лелеемый, и глаза стали ярко-голубого цвета. Как подкрашенный лед.
В минусы можно было занести одиночество.
В ответ на мои вопросы о происхождении и предназначении, Тварь всегда отвечала: "После". Я, в свою очередь, спрашивала: "После чего?". Мне опять говорили: "После". Этот ответ вкупе с бездушным тоном приводил меня в бешенство, я хватала нож и действительно собиралась вырезать Тварь из себя.
Подумав, бросала нож на место: мне не было жаль своей руки. Я хотела узнать, что такое Тварь на самом деле.
Когда наконец мне разрешили немного узнать обо всем, что со мной происходило, была зима. Я уже привыкла постоянно просеивать через себя весь город: теперь это доставляло мне удовольствие. Отмечать малейшее изменение в красках, деталях, запахах, температуре. Я могла с закрытыми глазами пройти идти по улицам и даже научилась чувствовать цвет светофора.
Я фактически неслась по темной и холодной улице одного из самых заброшенных районов города, когда Тварь приказала мне: "Стой". Я послушно замерла на месте. Моя левая рука совершенно независимо от моей воли вытянулась вперед и засверкала голубыми искрами. Машинально я отметила цель, на которую и было направлено это свечение: скрючившееся тело в черном пальто. Через минуту я рассмотрела - это был очень красивый и очень пьяный молодой человек. Сияние стало настойчивее. Еще через минуту все было закончено. Человек рухнул у моих ног. Все долгие 60 секунд, которые понадобились Твари для манипуляций, я видела, как неземное вдохновение проносилось по лицу нашей жертвы, как меняются размытые черты, как озарение покидает его, как боль проступает на его лице. Я могла физически ощущать его боль. Потом я отключилась. В себя пришла уже дома, лежа на кровати. Потолок надо мной не изменился ни на йоту.
Спокойный голос завибрировал внутри меня и снаружи: "Ты хочешь что-то знать?"
"Нет" - ответила я. Многое я знала и без ответов Твари. Я знала, кем он был, кем мог бы стать, и кем никогда уже не станет.
Иван
Он не любил, когда его называли уменьшительными именами. Конечно же: потрясающей лепки нос, четко очерченные губы, высокие скулы, пронзительно черные глаза. Добавьте к этому густые каштановые волосы, красивые руки и голос: сильный, без надрыва, струящийся, вызывающий душевное исступление голос.
И что? Все это называть "Ваня"? Увольте. Это даже смешно. Иван был одарен, несомненно. Он знал об этом, но продолжал растить, лелеять свой талант, сомневаться в нем каждый день, самозабвенно копаться в себе в поисках чего-то нового, доводить себя до нервного срыва - просто чтобы найти верную ноту и слово. Голос, чудесный голос, музыка - таинственная и простая- это было его религией.
Даже пьянство его было вдохновенно.
В тот вечер Иван пил. Как обычно - очень много. Внезапно им овладело желание незамедлительно вымыть голову. Он с трудом нашел свои ботинки, влез в пальто. Намотал на шею давно не стиранный серый шарф, напоминающий удавку.
Не пройдя, однако, и ста метров от гостеприимного дома, Иван свалился и заснул мертвым сном. Прямо под безымянным забором.
Очнулся он нескоро. Ему снился чудовищный, адский сон: о несоизмеримом, остром, чутком вдохновении, сон о том, как ожившая Галатея украла жизнь у своего создателя. Во сне Иван падал с обрыва, пытался удержаться, цеплялся за голубую ленту, привязанную к жалкому кустику чертополоха. Он не удержался.
Проснувшись, Иван побрел домой. Он не написал больше ни одной песни: бросил консерваторию, женился и устроился на работу в средней руки ресторан.
Все это я видела и знала. Но это было бы еще полбеды - я видела и другую его судьбу - несбывшуюся. Ту, в которой он стал поэтом и музыкантом, кумиром нескольких поколений, источником жизней и губителем жизней, Певцом.
Иван не получил этой судьбы - тихая Тварь в моей руке высосала из него то, что давало жизнь обратной стороне его души, она забрала у него особое видение.
Я могла смотреть теперь на мир не только своими глазами, но и взглядом Ивана.
Алмазная пылинка - вот как Тварь называла то, что есть в каждом из нас, что мы топчем каждый день, меняем на скучную работу и крепкую репутацию "нормального человека".
На следующий день Тварь все рассказала мне. Или почти все. Между правдой и полуправдой очень тонкая грань. Тварь долго говорила о великолепном творении Божьем - о человеке, выточенном из алмазной глыбы, о его воплощениях, мудрости.
О том, что в каждом художнике есть немного той алмазной пыли, в которую обернулся Человек после смерти. О том, что гении, рожденные от простых людей, получают родительскую порцию благости, если та не была растрачена ими.
Тварь была безумно древней. Ребенок, умерший через 2 минуты после рождения появился на свет с алмазной рукой, и был с нею похоронен. Со временем истлел маленький гроб, и тельце почти растворилось в земле. Однако, твердая рука его зажила своей жизнью. Бессловесная поначалу, инстинктивно выбиралась она наверх, в свет. Маленькие пальчики стали лапками, панцирь, беловатое тельце - эволюция, так это называется?
И Тварь стала собирать всю алмазную пыль, рассеянную по всему свету, поселяясь в живом человеке. Многие из тех, кто носил Тварь в себе, получали взамен дивную и страшную судьбу мыслителей. Но все же лучше, чем бегать всю жизнь по единожды очерченному кругу?
Страшной же судьба тех людей была потому, что лишались они простых жизненных радостей, не находили утешения даже в любви и рождении детей. Но обретали способность вертеть мир вокруг себя.
Я чувствовала, что Тварь не все мне говорит: как же так произошло, что по истечении многих лет Алмазная пыль так и не была собрана? Но вопросов я не задавала - ответы должны были найти меня сами.
Тогда у нас появилась цель: после первой порции пыли, Тварь могла видеть издалека тех людей, кого мы должны были обязательно встретить.
Я стала просто физическим придатком для маленького мудрого и бездушного насекомого, поселившегося во мне. Я входила во многие дома, записывала в память тысячи лиц в поисках того несчастного, обреченного потерять свой тонкий внутренний стержень ради Высокой Цели. Цель ведь оправдывает средства, не так ли?
Когда мы встретили Яну, за которой гонялись целый месяц, тварь внутри меня легонько шевельнулась: это было первое проявление эмоций - она предвкушала!
Яна
Яна, Янка, Яночка - так ее называли. Она была беспечна и легка, как ветерок. Все, за что она бралась, давалось ей легко и без хлопот, будь то иностранные языки, музыка, рисование - во всем Яна могла преуспеть. С потрясающей беспечностью она писала чудесные стихи, раскрашивала батик, лепила головы животных из глины. Родители Яны любовались своей чудесной дочерью, но настаивали на получении высшего медицинского образования: стихи да картины - прах, а болеть люди всегда будут. Тонкой струйкой алмазная пыль переливалась в подушечках Яниных пальцев - и волшебной красоты, как живые вылетали шелковые бабочки из-под Яниных рук.
--
Кем она могла бы стать? - спросила я Тварь.
--
Кем угодно.
Яна была первым человеком на моем веку, перед которым были открыты все дороги. В ней удивительным калейдоскопом соединялась безумная фантазия мечтателя-импрессиониста и строгость старого геометра. При виде Яны мне вдруг захотелось отрубить свою руку и залить ее бетоном.
После нашей встречи Яночка поступила в медицинский институт. Иногда она играла в буриме.
Я стала бояться Твари. И все чаще задумывалась над ее первыми словами: о том, что бояться надо лишь собственной трусости.
Сама я все меньше напоминала себе человека: вроде все на месте, с виду. Форма, по сути, мало что значит. Я начала терять свои эмоции. Тот шок, который я испытала при встрече с Яной, вид тоненькой струйки, похожей на бриллиантовый браслетик, вытекающей из кончиков ее пальцев, легкое изумление на ее лице, и, самое главное - довольное шевеление Твари внутри меня. Слишком тяжело.
Времена года сменялись для меня как картинки диафильма: без плавного перехода. Сегодня было лето, а потом - раз! - и уже зима.
За это время много лиц вставало передо мной в немом вопросе.
Был немного безумный и талантливый ребенок-математик, был седеющий и грузный ветеринар, умеющий определять болезнь по глазам животного. Художники, поэты, танцоры, врачи, садоводы и журналисты, писатели. Не так уж и много их было в нашем маленьком городе. Но в них была маленькая алмазная пылинка - и все они стали жертвой Твари.
Я научилась и сама видеть тех, в ком была искра - влюбленные.
Часто замечала грустную, но светлую картину: пара, идущая по улице рука об руку. В одном из них горит прекрасный осколок звездочки - алмазная крошка растет и растет. Внутри другого - пустота. Грустно.
Влюбленных Тварь не трогала - мне даже казалось, что она боится их. Но подтверждение своим догадкам я не находила.
Материнская любовь сияла режущим глаза лучом лампы дневного света.
Тварь говорила мне, что стала сильна, что способна взглядом моих глаз проникать очень глубоко и далеко. Что я могла сказать? Я проклинала тот день, когда неумелые повитухи не смогли выходить младенца с алмазной рукой, что приходилось отбирать у людей фактически жизнь, оставляя взамен унылые и серые поверхности казенных столов. Эти люди, опустошенные Тварью, не могли делать свою работу с душой, не могли приносить радость.
Наделенная даром предвидения, я должна была почувствовать хоть что-то в то утро. Но, однако, ничего такого не произошло.
Я шла напрямик через парк, начинавшийся прямо за моим домом.
Тварь сказала мне: "Поверни направо". Я послушалась. Через 2 минуты неспешной ходьбы я поняла причину указаний: недалеко от нас человек выгуливал собаку.
Его мозг полностью состоял из алмазной пыли.
--
чего же ты медлишь? - беззвучно спросила я Тварь.
--
Не могу. Он слишком силен. Мне нужно время. Не упусти его! Ты не должна терять его. Это - Высшее. До этого ты видела людей с пылью в руках, сердце, легких, горле, глазах, ушах и ногах. Это же - мозг из алмазной пыли - случается крайне редко. Когда мы сможем забрать у него то, что мне нужно, - я избавлю тебя от своего присутствия.
Владимир
О Владимире я не могу ничего рассказать. Почему? В прошедшем времени я говорю только о тех, кого рядом нет. Или о тех, кто давно уже похоронил старого себя. Владимир же был органичен и статичен. И неуловимо менялся. Как вода, принимающая форму сосуда, но не изменяющая свою сущность.
Тварь, рассматривающая его как редкого уродца в своей коллекции - она оскорбила меня.
Конечно же, я подошла ближе и познакомилась с ним. Я видела кто он, кем станет. Еще я видела несколько несбывшихся его судеб. Все они были печальные и неправильны. Все было не так. Если перед чудесной, но - увы! - мертвой Яночкой были распахнуты все двери, то Владимир должен был идти по одному лишь пути - только там смог бы он найти смысл.
Я поняла, что самое страшное для меня - впереди. Лишив Владимира алмазной пыли, Тварь обрекала на вечные поиски несколько поколений людей.
Я не могла этого допустить. Но и помешать я тоже не могла.
Мне пришлось запереться дома. Тварь пыталась причинить мне физическую боль - бесполезно. Она не хотела терпеть, ждать, она нуждалась в свежей крови, пыли - чтобы дорасти и вдохнуть в себя поиски, поглотившие Владимира.
Я не сдавалась.
Владимир приходил ко мне - и Тварь успокаивалась на время.
Когда я все рассказала ему, он не удивился, но и не поверил. Мне пришлось взять нож и сделать надрез на руке: крови не было, но сквозь живую ткань можно было различить голубое алмазное сияние.
Я все рассказала ему, хотя Тварь несколько раз говорила мне, что со следующим словом мое сердце остановится. Я не боялась ее. Я боялась только своей трусости.
Владимир остался в ту ночь у меня.
Через месяц томления в четырех стенах, я почувствовала, что Тварь истончается, исчезает в никуда. Также я заметила голубоватое свечение внутри себя.
Ответ пришел сам - я перехитрила Тварь. Я была беременна. И накопленная ею алмазная пыль, все то, что она отбирала у обреченных прохожих - все это в моем ребенке.
И него будут алмазные руки. Или еще что-то. Теперь я молюсь, чтобы мой ребенок родился живым.