Кирилл наблюдал, как батальон кайзеровских гвардейцев пытается отогнать демонстрантов от дворцовой ограды. Надо отдать должное немцам: происходило всё более или менее чинно и благородно, "активисты" даже не воспользовались оружием пролетариата, - зато охотно использовали острое слово. Их наскоро сделанные растяжки и плакаты пестрели всевозможными призывами, обращёнными к Вильгельму и другим мировым лидерам. Но пусть всё проходило мирно - подобная акция здесь, в сердце Германии, прямо-таки кричала о грядущих потрясениях. Кайзер не хотел распространяться на подобные темы, но до Кирилла уже дошли слухи о волнениях среди матросов в Киле. В Австро-Венгрии же творилось нечто невообразимое: правительство уже не в силах было справиться с тысячи бастующих и митингующих рабочих, студентов и солдат запасных частей. Прага, Вена, Будапешт и Триест потемнели от людских толп, высыпавших на улицы и призывавших...К чему только не призывавших! Масла в огонь людского нетерпения подливали затянувшиеся мирные переговоры: и Центральные державы, и Антанта понимали, что от их исхода зависит самая жизнь проигравших стран. Берлин, такой спокойный и благообразный, респектабельный Берлин был на волосок от всеобщего восстания. Достаточно было первого известия о том, что мир подписан на совершенно жутких, неподъёмных для Германии условиях (а иных условий и не могло быть), как столица Второго Рейха запылала бы. Порядок кое-как поддерживали значительные силы Антанты, обеспечивавшие безопасность и спокойствие в городе на время конференции.
- Господа, а не перенести ли нам переговоры в какой-нибудь...более спокойный город? Скажем, в Париж, Женеву или Копенгаген? - устало спросил Ллойд-Джордж.
Представители Антанты собрались в приёмном зале, но обстановка была здесь отнюдь не праздничная. Союзники битый час пытались найти ту формулу мира, которая бы удовлетворила требования всех сторон. Естественно, поиски были обречены на крах. Франция требовала раздела Германии, Англия высказалась против, Штаты в лице Вильсонаратовали за договор, основанный на четырнадцати пунктах, на праве самоопределения и мирного сожительства. Италия и слышать ничего не желала, пока Триест и сопредельные территории "после многовекового разделения вновь не вольются в королевство". Японцы, вообще своеобразно относившиеся к спорам, просто ждали, когда же им дадут бывшие владения Германии в Тихом океане. Сербия требовала территориальных уступок и освобождения всех подвластных Германии и Австро-Венгрии славянских народов. Румыны жаждали Трансильванию, этого лакомого Как ни странно, в сложившейся ситуации именно голос России мог сыграть решающую роль.
Весь груз ответственности теперь ложился на Кирилла. Гора давила на плечи регента, мешая продохнуть, сковывая движения и вселяя страх и волнение в душу. Великий князь страстно желал завершения переговоров - естественно, в пользу России, но ещё и в пользу всеобщего, пусть шаткого, мира в Европе. Сизов-Романов надеялся получить для Родины хотя бы двадцать-тридцать лет мира, после которых попробовал бы кто позариться на Россию и её богатства! Словом, Кирилл надеялся на компромиссный вариант, но при этом понимал, что его будет невероятно сложно добиться.
- Кирилл Владимирович, Ваше слово, - Ллойд-Джордж наконец-то обратился к Великому князю.
Сизов-Романов задумался на мгновение, вновь взглянул в окно - на сей раз напротив, как раз над головой британского премьера - и пошёл в атаку:
- Так как союзная делегация не рассматривает нашу редакцию мирного договора как рациональную, то я предлагаю остановиться на следующих положениях. Сохранение Австро-Венггерской двуединой монархии с признанием права Чехословакии и славянских провинций на самоопределение. Передача Триеста и указанных на карте территорий Италии. Переход Галиции во владения России. Присоединение требуемых Сербией и Черногорией земель, разделение Македонии на две сферы: сербскую и болгарскую. В случае отделения славянских территорий от Австро-Венгрии - создание единого государства сербов, хорватов, боснийцев и словенцев. Румынии отходит указанная на карте часть Трансильвании. Теперь что касается Германии. Выплата репараций и контрибуции, переход левобережья Рейна во владение Франции, ограничения на количество дивизий...Не буду останавливаться на этом подробней, этот пункт и так десятки раз обсуждался...
Кирилл ещё некоторое время в который уже раз перечислял условия мирного договора, внося лишь косметические правки. Делегаты уже начали было засыпать, как регент внезапно, бодрым, уверенным голосом, продолжил:
- Кроме того, для восстановления экономики необходимо создать при Организации Объединённых Наций...
Сизов-Романов впервые огласил предложения о Финансовом Совете не в узком кругу банкиров и воротил экономики. Однако, судя по глазам дипломатов, те уже были в той или иной степени осведомлены о проекте. Выходит, "Портер и Ко" всё-таки уведомили политиков из родных государств о прошедших переговорах. Это не могло не радовать.
- Да, перспективы радужные...Однако, что же, мы дадим Центральным державам восстановить свои силы, чтобы затем начать войну-реванш за нынешний проигрыш? - взвился представитель румын. - Это...
- Это примерно то же, что снабжать обе воюющие стороны продовольствием и сырьём, - сухо ответил представитель Сербии. - - Естественно, это должны обсудить наши финансисты. Но, думаю, никаких проблем не возникнет. Однако не следует забывать, что Финансовый совет должен кредитовать не только проигравшую сторону. Сербия нуждается в огромных суммах для восстановления экономики, и только контрибуцией с репарациями здесь не обойтись. Мы с пониманием относимся к предложению России и готовы сердечно её поддержать.
Кирилл мысленно рукоплескал брату-славянину, с которым накануне провёл два, а то и три часа переговоров. Надо сказать, сербы оказался орешком едва ли мягче "старика Вилли". С кайзером и Леопольдом Баварским также предстоял серьёзный, трудный разговор...
К сожалению, в итоге собрание кончилось лишь "достижением взаимопонимания": британцы, итальянцы и румыны обещали связаться с правительствами, и только потом сообщить о своём согласии либо несогласии.
Регент остался за столом переговоров, обсуждая насущные проблемы с сербским делегатом.
- Как Вы относитесь к затронутому вчера плану славянской конфедерации? Объединённое королевство южных славян, Чехословакия, Болгария и Россия...Вы уже связались с Его Величеством?
- Идея замечательная, но настораживает участие Болгарии...Борис, конечно, прислушивается к мнению своих подданных, он тоньше чувствует славянскую душу...Но ведь до сих пор жив призрак его отца - жив в тех разрушениях и тех смертях, которые принесла болгарская армия в эту войну. Просто так такие раны не затягиваются. Мы считаем, что надо дать некоторый срок братьям-болгарам, дабы те доказали готовность объединиться...
Серб покашлял, поднимая взор свой: у правого плеча застыл Милюков. Красный, взволнованный, он что-то нервно шептал Кириллу на ухо. Великий князь, однако, не подавал ни малейшего признака беспокойства.
- Но, Кирилл Владимирович, это же...Всё может...Мадьяры не сумеют...Германцы ещё не выдохлись...- долетали до серба обрывки шёпота. - Да что Вы!
- Всё хорошо, Павел Николаевич, всё хорошо, я предвидел это, - наконец прервал излияния Милюкова Кирилл. Регент обратился к сербскому послу. - Боюсь, возникли некоторые трудности: Вена подняла восстание, трон двуединой монархии зашатался. Переговоры могут сорваться: если мятеж превратится в революцию, то нам не с кем будет договариваться о статусе Чехословакии и объединённом государстве южных славян. Тем более революция может перекинуться и в Германию...Конференция под угрозой срыва. Всё может полететь к чертям...Вы согласны помочь мне, дабы переговоры не накрылись медным тазом?
- Думаю, Вы могли бы догадаться о моём ответе и без моей помощи, - хитровато улыбнулся серб, дотронувшись до ордена, висевшего у него под сердцем. - Что Вы предлагаете?
- Во-первых, вернуть бедняг делегатов обратно, - прямо сейчас. А во-вторых...
Кирилл многозначительно посмотрел в окно: солдаты там сейчас как раз заканчивали разгон демонстрантов...А в Киле в ту минуту матросы решили, что пора показать кайзеру, кто же лучше сможет справиться с управлением Рейхом...
Иоган Карлович Фредерикс, остзеец, доблестно сражавшийся при штурме Босфора и Стамбула, теперь будто снова вернулся в прошлое, на пару месяцев назад. То же приподнятое настроение, то же щекочущее ощущение близкой смерти, то же сладкое замирание сердца...Иоган широко улыбнулся и ещё раз окинул взглядом вверенную ему роту кирилловцев. Многих он видел в первый раз, но чьи-то лица запомнились. При одном взгляде на них он снова вдыхал пороховой дым, слышал залпы "Гебена" и турецкую брань, а с языка готовы были сорваться победные возгласы: "Взяли, взяли Стамбул! Наш! Наш Царьград!". Его предки не поняли бы внешне уверенного, раньше времени постаревшего Иогана, узнай, что в его груди стучит пылкое сердце гегельянца, а значит - идеалиста до мозга костей. Ну ладно, пусть ему, пусть тешится внучек-правнучек взбалмошными идеями великого Георга Вильгельма Фридриха, но чтоб он ещё и горел желанием погибнуть за Россию? Нет, душа рыцарей Ливонского ордена отказалась бы принять это! Как ни странно, Фредериксу в тот момент чихать хотелось на мнение предков-рыцарей: впереди ждал поход, да ещё какой поход!
- По вагонам! По вагонам! Братцы чехи, по вагонам!
Полковник Хворостовский, с чёрной повязкой на левом глазу, изредка крививший жуткие рожи (последствие контузии), спешил оповестить солдат и офицеров о скором отбытии. По праву руку от него шёл офицер из Чехословацкой дивизии, на всякий случай переводя команды Хворостовского на чешский. Конечно, солдаты дивизии и без того могли понять Хворостовского (а вот русский вряд ли бы понял без особой сноровки чешский), но так было надёжней.
Иоган Карлович затушил сигарету и, подобравшись, вошёл в пулмановский вагон, уже забитый кирилловцами. Гвардейцы шутили, обменивались мнением о достопримечательностях Праги (в основном о знаменитых пивных), скручивали папиросы из утренних газет - словом, делали вид, будто им предстоит увеселительная прогулка, а не подавление беспорядков в австрийской столице. Голодный бунт, поддержанный большинством гарнизона, вот-вот должен был превратиться в настоящую революцию. Великий князь настоял на том, чтобы части русской армии приняли участие в подавлении восстания, "англичанка", как всегда, не держалась от того, чтоб не подгадить и запретила отправить в Вену более дивизии. Но регент быстро нашёл выход: Чехословацкой дивизии, сформированной из перешедших на сторону России словаков, чехов и словенцев. Каждый из этих солдат в Вене будет равен целой роте: австрийцам отольются столетия притеснений...Солдаты дивизии выместят всю злость, скопившуюся за многие века, и потому им не будет равных по ярости атак и стойкости. К дивизии была приписана и рота кирилловцев - для успокоения чехов, если те начнут творить непотребства. Но кто сейчас думал об оборотной стороне медали? Все ждали только лучшего: пару-тройку раз толпу разогнать, разоружить гарнизон и ждать подписания всеобщего мира. Независимость Чехословакии зависела от одной-единственной подписи, осознание чего должно было придать особый дух солдатам.
- Ну-с, Иоган Карлович, - Хворостовский, бедняга, "состроил" особо уродливую рожу. - О чём думаете? О венских закусочных? Говорят, штрудель там просто божественный, а уж шницель, шницель! Ещё бы туда баварских сосисок завезли...Если уж нам в вотчину Людвига Безумного не попасть, так хоть в Вене бы затерялся уголок скалистой Баварии!
Фредерикс и не предполагал, что составивший ему компанию Иван Антонович был преизрядным гурманом! В этом худом, тоньше жерди, полковнике, да ещё не оправившемся от контузии, горело пламя волчьего аппетита!
- Полно Вам, Иван Антонович! Голод ведь! В Вене, говорят, маиса нет, не то что уж штруделей и шницелей...- у Фредерикса от этого разговора уже начал предательски урчать живот.
- Это для простонародья - голод, а в "известных", - Хворостовский подмигнул, - местах царский обед подадут. Были бы деньги и связи...Всё найдётся...Да-с...Или Вы не знаете, что в Петрограде было в феврале? С хлебом в пекарнях полнейший разгром, зато в кафешантанах - виктория, настоящая виктория!
В образности, правда, специфичной, весьма специфично, Хворостовскому нельзя было отказать. Иоган Карлович был уже близок к "полнейшему разгрому": голодный желудок взалкал еды после считанных минут разговора с полковником-гурманом. Живот уже вот-вот должен был поднять голодный бунт, как - на счастье Фредериксу и закусочным Вены, которые он готов был разгромить в пух и прах - поезд тронулся. Раздался стук колёс о рельсы, сперва неуверенный, тихий, но с каждым мгновением всё более уверенный, а вскоре и наглый. Наконец поезд набрал должную скорость, и колёса размеренно застучали.
- Ну вот, мы уже на пути в Вену, а вместе с нею - и к миру! Страшно подумать: почти четыре года войны, четыре года...Сотни тысяч погибших, раненых, разгромленные, разорённые области, беженцы, перекройка мировой карты...А бочку-то подорвал один-единственный выстрел самоуверенного юнца! - Хворостовский славился на весь Кирилловский полк своим умением в мгновение ока менять тему разговора. Ещё бы!
Иван Антонович до войны работал приват-доцентом в Московском политехническом, преподавал мировую историю, имел громкий успех среди слушателей, открывались блестящие перспективы карьерного роста...Но, словно желая удивить "всенаперёдзнаек", как любил говаривать сам приват-доцент, на следующий день после объявления Манифеста о начале войны записался вольноопределяющимся в действующую армию. Потом были Танненберг, где он потерял глаз, чудом избежал плена и получил унтер-офицерский чин, Нарочь, после которой Хворостовский приобрёл ненависть к болотам, слякоти, канонаде и любовь к немецким глубоким сухим окопам, Новый Луцкий прорыв, окончившийся для историка званием подполковника (замечательная карьера!) и контузией. Но Иван Антонович не желал отсиживаться по госпиталям и убедил врачей отпустить его в родную часть, рвавшуюся к Венгерской равнине...Перемирие Хворостовский встретил уже в чине полковника в предместьях Будапешта, командуя Словацким полком Чехословацкой дивизии. Судьба вновь решила сыграть с Иваном Антоновичем: война, несмотря на заключённое перемирие, для него продолжилась. Долг службы позвал его во главе полка на север, в Прагу, откуда в мятежную Вену должна была выехать Чехословацкая дивизии. Говорят, что подобная судьба (разве только вместо Вены закинуло их в Берлин) постигла солдат и офицеров Польской дивизии, отправлявшейся на помощь кайзеровским войскам в деле наведения порядка.
- И всё же...Иоган Карлович, послушайте! Поют! Что за чудесная песня...- Хворостовский, ко всему прочему, был и ценителем песенного жанра!
Солдаты запели незнакомую Фредериксу песню, протяжную, заунывную, но обладавшую внутренней силой.
- Чудесная...Чудесная песня! - Хворостовский повторил за кирилловцами: - Дать России мир...Пойду-ка попрошу слова переписать! Всенепременно! Надо! Надо!
Иван Антонович даже прекратил корчить рожи, столь благотворно на него повлияла эта простенькая песня. Иоган Карлович решил не дожидаться собеседника и прилёг вздремнуть...
Какие-то - неведомое откуда взявшиеся - баулы, кули, сумки полетели на Фредерикса, больно стукнувшегося о стенку вагона. Кирилловец ничегошеньки не соображал в происходящем. Он осоловело смотрел на такого же сонного Хворостовского, силясь понять, что же происходит.
- Что? - Иоган Карлович из-за грома (какая, к чертям, гроза в это время года?) не мог разобрать, что же ему пытается сказать Хворостовский.
А тот не говорил даже - кричал - но проклятый гром...Гром? Да это же разрывы снарядов или бомб! Война! Война! Австрийцы нарушили перемирие! Немцы напали! Турки решили отомстить за взятие Стамбула! Шальные мысли скорым поездом пробегали через разум ФредериксаЈ не желая делать совершать хотя бы минутную остановку.
- Иоган Карлович! Командуйте своим "в ружьё"! Скорее! Скорее! Надо занять оборону у вагона! - Хворостовский, выхватив (не из-за пазухи ли?) "Наган", уже мчался на выход. Контуженный - а соображал быстрее Иогана Карловича.
- К оружию! Занять оборону вокруг вагона! Быстрее! Быстрее! Быстрее! - наконец скомандовал Фредерикс и помчался вслед за Хворостовским, желая узнать, что же, чёрт побери, творится!
Поезд остановился на подъезде к какому-то чешскому (или австрийскому, или немецкому, в потёмках понять было невозможно) городишку, в поле. Из вагонов уже успели высыпать солдаты и офицеры, готовые к бою - только знать бы, бою с кем...Поблизости продолжали рваться снаряды, принося эхо Великой войны в мирный до сего дня городок. Зарево, освещавшее, округу, горевших домов беззвёздной ночью было видно издалека. Даже поезд с Чехословацкой дивизией был озарён этим инфернальным светом войны.
"Бой, похоже, идёт в городишке...Там же у нас паровоз! Только бы не подорвали! Только бы снаряд не угодил, иначе застрянем здесь как пятом году!".
- Слушай мою команду! Цепями по десять по обе стороны состава вперёд, к городской черте! При появлении любых подозрительных лиц - открывать огонь! - разнеслась команда Хворостовского.
- Какой у вас план? - Фредерикс наконец отыскал сновавшего туда-сюда Ивана Антоновича.
- Ввяжемся в бой - а там посмотрим! - процитировал "маленького капрала" Хворостовский. - Ведите своих кирилловцев! Давайте! Я поведу братьев-славян! С Богом!
Полковник оказался в стихии, ставшей ему за годы войны родной: исчезла нервная, излишняя жестикуляция, лицо заострилось, выражение лица застыло. Из фраз исчез пафос, свойственный лекторам...Фредерикс, идя впереди роты кирилловцев, увидел, как Хворостовский, рванув вперёд, пошёл впереди чехословацких цепей. Едва невдалеке разорвался снаряд, как полковник приказал цепям лечь, а сам остался стоять, высматривая, можно ли идти вперёд и не ждут ли солдат "горячие объятия" противника.
Иоган Карлович, наблюдая за полковником, понял, как приват-доцент смог столь быстро подняться до своего звания и заработать столько ранений: Хворостовский всегда был впереди своих солдат, "кладя" цепи, сам продолжал стоять, наплевав на опасность, не кланяясь пулям...
- Ребята, за мной! - с особой, только полководцам понятной радостью, с пылом сердечным Иван Антонович вёл солдат на бой. С кем бой, какой бой, где бой - это ему не было важно, главное - бой. Битва. Сражение. Передряга. Перестрелка - историк лез в самый глаз урагана, на пули, в огонь. Что его бросало вперёд? Ведь так бодро идут на смерть лишь сумасшедшие или решившие покончить с собой люди. Приват-доцент не был сумасшедшим, значит...
Первые цепи уже вошли в городок, готовясь дать бой. Снаряды рвались, огненные всполохи были повсюду, вдалеке метались тени...Фредерикс готовился уже скомандовать "Огонь!", как....Как прошла секунда, затем - минута, кирилловцы топотали по улице превратившегося в огненный ад города, но бой не начинался. Да, снаряды продолжали взрываться, но не прозвучало ни единого выстрела. А это, собственно говоря, были не окопы Великой войны, чтобы начинать сражение с многочасовой артподготовки - должен же был хоть кто-то из солдат противника встретить их винтовочным залпом! Да и вообще, что это за пушки были, которые стреляли ровнёхонько по противоположной окраине городка? Ни единый снаряд не упал на наших солдат!
- Не нравится мне всё это, - пробубнил Фредерикс, как по цепям пронеслась команда Хворостовского:
- "Отставить!"...
Солдаты вступали в наполовину разрушенный чешский городок, разрушенный не солдатами, не пушками, - складами! Армейские склады, на которых хранились артиллерийские снаряды, под вечер загорелись и, естественно, началась "канонада". Насмерть перепуганные жители попрятались по подвалам, многие додумались сбежать куда глаза глядя, чтобы переждать "пекло" - и потому Чехословацкую дивизию встречали только всполохи пламени да рвущиеся снаряды...Великая война достала и этот городок в глубоком тылу австро-венгерской армии...
Первым днём германской революции считается день восстания матросов в Киле.
Вудро Вильсон после мирной конференции потеряет популярность среди избирателей и поддержку партии, пойдёт на третий срок в качестве независимого кандидата, но проиграет. Позже им будет основано учебное заведение для политологов, которому предстоит обрести большую славу - но это позже. В ходе мирных переговоров Вильсон надеялся провести в жизнь принцип мононациональных (или двунациональных) государств, создав лоскутное одеяло из маленьких стран в Европе. Именно американский президент более всего ратовал за дробление Австро-Венгрии, Германии и Османской империи, веря, что "мононациональная" Европа будет более устойчива, чем Европа империалистическая. Позже исследователи сравнят Вильсона с Лениным - оба они были строителями утопий. Ленин видел Россию лишь как базу для мировой революции, до самого ноября 1920 года у него оставались иллюзии по поводу поддержки европейским рабочим классом движения Советской республики на запад. В переломный момент Русско-польской войны Ленин заметит, что если бы он знал, что всё так обернётся, то вряд ли бы стал штурмовать Зимний дворец. Примерно в то же время померкнет привлекательность и утопии Вильсона. США вновь потеряют интерес к активному участию в мировой политике.
Япония за всю Великую войну...провела лишь одну боевую операцию на суше - взятие германского форта, однако в соотношении "потери/приобретения" оказались в наибольшем выигрыше среди стран Антанты, особенно по сравнению с Россией. Наша страна, внёсшая огромный вклад в дело победы над Центральными державами, практически перемоловшая всю австро-венгерскую армию, отвлёкшая на себя от четверти до восьми десятых всех германских дивизий, спасшая от краха и гибели Румынию - наша страна лишь потеряла многое, очень многое.
Румыния до самого вступления в войну продавала Австро-Венгрии и Германии нефть и зерно. Кайзер, узнав, что Антанта всё-таки переманила на свою сторону "житницу", высказался в том смысле, что у Рейха вскрыли жилы и обрекли на голодную смерть. Николай, в свою очередь, противился вступлению Румынии в войну, понимая, что оно ляжет неподъёмным грузом на плечи России - и оказался прав. Румынская армия, неподготовленная, оказалась разбита, враг уже вот-вот должен был войти в Бухарест, и пришлось отзывать войска, готовившиеся для Босфорской операции. Общий фронт удлинился примерно на четыреста километров. Словом, ни России, ни Германии вступление Румынии в войну не было выгодным. Однако же Румыния, едва избежавшая полного разгрома лишь благодаря вмешательству наших войск, затем приобрела Трансильванию и аннексировала территорию Молдавии, до того входившей в состав Российской империи. Не правда ли, румынское правительство умело быть благодарным?
Условием создания этого соединения было предоставление командных постов русским офицерам при подчинении им офицеров чешских, словацких и словенских.
В первой русской революции офицеры, возвращавшиеся с дальневосточного фронта, угодили на фронт "паровозный": А.И. Деникин вспоминает, как им, группе офицеров, пришлось арестовать машинистов, утихомирить бастующих путейцев, и только тогда поезд вновь поехал. Всего же путь от Маньчжурии и до Москвы занял несколько месяцев. Это была своего рода репетиция перед анархией, воцарившейся в Гражданскую войну.