Аннотация: Одинокий старик на пути к таинственным берегам Франции. Что ищет он там? Или же это лишь попытка убежать от себя?
Тик-так, тик-так, тик-так...
Маятниковые часы раскачивались взад-вперед с методичностью чересчур ответственного работника. Глядя на них, казалось, что даже если не останется на свете ни одного человека, для кого они могли бы показывать время, они все равно продолжат раскачиваться.
Тик-так, тик-так, тик-так...
Старик дожевал остатки яичницы, выпил стакан молока и вышел из избы. Глубоко вдохнув чистый деревенский воздух, он неторопливо поплелся по единственной деревенской улочке, ведущей прямо к речке. Вдоль улочки располагались маленькие аккуратные домики. Лет десять назад из каждого такого домика обязательно бы выглянула старая сморщенная бабка или древний дедок и скрипучим голосом вопросили бы: "Как дела, Семеныч?". Но сейчас ставни домов были плотно забиты, а в воздухе висела тишина. Деревня давно вымерла. Одни - те, кто помладше - уехали в город за лучшей жизнью, другие - кто постарше - тоже отправились в лучшую жизнь, но уже совсем иными тропами. Семёныч остался один. А когда ты один - тебе больше не нужно имя. И Семёныч стал просто... Стариком.
Дойдя до речки, Старик уселся на скамейку и подставил своё дряблое тело под палящие лучи солнца, прибитого где-то высоко над головой. Солнце обвевало его тело теплыми объятьями и Старику становилось хорошо. И даже тишина переставала быть гнетущей, а только ещё сильнее успокаивала его душу.
Старик смотрел на речку, спокойную и совершенно безразличную к тому, что происходит на берегу. Воды её стремительно уносились куда-то вдаль. Далеко-далеко, туда, где текла совсем иная жизнь, неизвестная Старику.
И вот так, окунаясь в негу, полусидя-полулежа на скамейке и бездумно глядя в одну точку, Старик делал то, что делал здесь каждый день вот уже не первый год подряд. Он предавался воспоминаниям. Воспоминаний было много, и все они проносились перед его глазами неостановимым потоком, но один маленький и, казалось бы, совсем незначительный отрывок его жизни, ненадолго замедлялся и представал в его голове в мельчайших подробностях.
Он - недавно вышедший на пенсию, но ещё довольно молодой и полный сил - сидел на этой самой лавочке и играл незатейливый мотивчик на старой губной гармошке, доставшейся ему в наследство от отца. А вокруг него толпились дети и светящимися восхищенными глазами жадно смотрели на это чудо. Так они собирались каждый день и хоть мелодия, наигрываемая Стариком, от раза в раз не менялась, но и глаза детей оставались всё такими же светлыми и чистыми от восторга. А потом, буквально в один момент, все дети исчезли, и Старик остался сидеть на этой скамейке в полном одиночестве.
Интересно, где они теперь?
Кряхтя и трясясь всем телом, Старик встал со скамейки и задумчиво поплелся домой. Он старался не глядеть по сторонам, чтобы в памяти предательски не всплывали образы прежних его соседей, которых уже давно не было рядом.
Тик-так, тик-так, тик-так...
Всё что у него осталось - эта старая и теперь уже бесполезная губная гармошка, надоедливые маятниковые часы и истёртый плакат, подаренный сыном в его последний визит сюда. Когда это было? Неделю или год назад? Здесь в этом мертвом месте время не было похоже ни на песок, ни на реку. Это была сплошная белая полоса, которую нельзя ни измерить, ни почувствовать, ни увидеть.
На плакате была изображена улыбающаяся семья - мама, папа, сын, дочка, бабушка и дедушка. И все с добрыми до боли радостными глазами и белоснежными улыбками. "Новая жизнь у берегов Франции" - гласила вычурная надпись.
Когда сын вручал ему этот плакат, то клятвенно заверял, что очень скоро заберет деда из деревни, и они вместе с его семьей переедут во Францию, где их ждет новая жизнь - чистая и светлая. Но пока сын не спешил выполнять своё обещание. Видимо, был слишком занят.
Что ж, Старик не обижался, ведь его мысли неслись уже совершенно в другом направлении. Новая жизнь... как прекрасно это звучит. Особенно для того, у кого уже не осталось старой. Может в этой самой новой жизни достаточно места и для него? Может быть, там даже есть ма-а-аленькая скамеечка, на которой он смог бы играть местным детишкам на губной гармошке? И разнервничавшийся от такой мысли Старик решил сделать лодку и своими силами ворваться в новую жизнь.
Он вытащил из сарая доски, инструменты и принялся за дело. Руки у него были уже не те, и работа заняла чуть больше времени, чем он предполагал, но, тем не менее, через пару недель перед стариком красовалась добротная промасленная лодка, способная нести его по волнам так долго, насколько хватит у него сил, чтобы орудовать веслом. И запасшись мешком сухарей, Старик попрощался с деревней и двинулся в путь.
Первые несколько гребков дались Старику с превеликим трудом. Не потому, что в старости его руки ослабли и больше не могли держать весла, а потому, что ворох воспоминаний, привязал его сердце к этому месту, подобно якорю, привязывающему корабли к морскому дну. Но с каждым движение весел, якорная цепь постепенно ослабевала, и грести становилось легче. И вот с одним из гребков якорь вырвался из груди Старика вместе с куском его старого сердца, и его окутала безмятежность.
С этого момента река, будто сама понесла его к столь желанным берегам Франции. Мимо него стремительно проплывали леса, поля, луга и маленькие деревушки. В них, точно так же как и в его родной деревне, не было ни души, и только одинокий Старичок всегда сидел на скамейке у воды и сжимал в руках гармошку, балалайку или дудочку.
Иногда Старик направлял лодку к берегу, чтобы пополнить запасы. И каждый раз местные Старички со странной улыбкой и без лишних расспросов выносили ему полный пакет сухарей. От этой улыбки Старику становилось не по себе. Ведь из-за нее, не смотря на свои преклонные года, Старик ощущал себя пред ними сопливым юнцом, не знающим какой-то крайне очевидной вещи.
Но, не обращая внимания на такие мелочи, он продолжал свой путь, истово горя желанием достичь берегов Франции и там обрести новую счастливую жизнь.
Дни сменялись ночами, ночи днями, а Старик всё плыл. И не было его путешествию конца. Уже привычные, почти родные деревни сменялись какими-то чужими - шумными и непонятными. В одних парни в смешных нарядах на потеху всему люду вытанцовывали какие-то причудливые танцы, а в других народ, собравшись за большим столом, без удержу хлебал пиво, разносимое девицами в похабных платьицах.
Старик не знал эти места, но был уверен в одном - это не Франция. Потому что Франция она... другая. Потому что не может быть новая жизнь, которой он так жаждал, быть... такой. И старик продолжал плыть.
Его силы иссякали, и он уже начинал подумывать, что умрёт прямо в этой лодке, так и не достигнув своей мечты. Но всё, что он мог делать - это плыть. И он плыл, потому что, пока он боролся - в его сердце жила надежда.
И вот за одним из лесков наконец-то показалась деревенька. Не такая, как его собственная. Не такая, как те, в которых жили Старички. И не такая, как те, в которых танцевали странные парни и взахлеб пили пиво. И тогда Старик понял, что, наконец, добрался до берегов Франции. Точнее, даже не понял, а почувствовал, что перед ним именно то место, куда так стремилась его душа. Потому что никакой другой берег, кроме берега Франции, не мог заставить так сильно трепетать его сердце, которое, как он думал, уже не могло чувствовать ничего, кроме боли и страданий.
Втащив лодку на берег, он отправился исследовать деревню. В ней кипела самая настоящая жизнь, от которой Старик уже успел отвыкнуть. Повсюду сновали люди. И все белозубые, с добрыми глазами. И каждый, кто встречался Старику, чтил своим долгом улыбнуться, сказать что-то на непонятном языке и склонить голову в знак уважения. Старик лишь смущенно кланялся в ответ и шёл дальше. Он уже предчувствовал, как начнёт здесь новую жизнь, где каждый день будет как праздник.
В выспренних чувствах Старик завернул за угол... и обомлел. На скамейке, окруженный стаей детишек, сидел пожилой человек и играл на гитаре. И такой красивый и нежный мотив выписывали его пальцы на струнах, что Старик старался не дышать, боясь испортить эту чудесную мелодию. А когда мужчина запел своим басовитым голосом непонятную, но очень красивую песню, Старик неожиданно понял, что для него и его аляповатой гармошки нет места в этой чудесной стране. Берег Франции оказался не его берегом.
Прошествовав к лодке, по пути из вежливости кланяясь добродушным селянам, Старик обнаружил в ней запасы снеди и питьевой воды на несколько суток. И от этого прощание с берегами Франции стало для него ещё больнее.
Но он поборол в себе слабость, сел в лодку и навсегда отчалил от этой прекрасной земли. Мимо снова стали проноситься чудные деревни с людьми, без меры хлебавшими пиво, со странными парнями с их не менее странными плясками и, конечно же, пустые деревушки, где на скамейках все так же сидели Старички.
Старик иногда сходил к ним на берег за припасами, и теперь отчетливо видел в глазах Старичков печаль и поддержку. Понятными стали для него теперь те странные улыбки, которыми одаривали его они на пути к берегам Франции.
Он плыл все дальше, дальше и дальше... пока не приплыл в свою родную деревню.
Оказавшись на берегу, Старик полной грудью вдохнул родной воздух, закашлялся и отправился в избушку.
Тик-так, тик-так, тик...
Рука Старика остановила маятник. Мимолетом взглянув на плакат с улыбающимися людьми и надписью "Новая жизнь у берегов Франции", Старик покинул своё жилище и прошествовал к любимой скамеечке. Примостившись на ней поудобнее, он достал из кармана гармошку и стал играть.
Музыка полилась по воздуху, расстилаясь по реке, проникая в пустые дома и отгоняя прочь нависшую над деревней тишину. Это была та самая мелодия, которую он до этого каждый день наигрывал местным детишкам. Она носилась, металась по деревне и лилась как будто не из гармошки в губах Старика, а из каждой щепки, каждого камешки, каждой травинки, как будто сама деревня наигрывала эту мелодию вместе с ним.
И Старик, больше не чувствуя себя одиноким, играл её весь день, всю ночь, и даже на следующий день мелодия ещё оглашала окрестности. Но он играл её не для себя, а для детей. Детей, которые навсегда покинули эти места. Но... мало ли... вдруг кто-нибудь из них ещё вернется?..