Аня смотрит на меня и улыбается. Я стою на одной ноге в коридоре и пытаюсь развязать шнурки.
Мы не виделись две недели, и вот я пришёл, сволочь этакая.
Я не чувствовал ссоры. Никакого напряга, и даже не хочется разговаривать. Пить чай - это Аня хорошо придумала, правильно. Я вспомнил маленькую кухню, шестой этаж, эмалированный чайник с кипячёной водой, всегдашние сухари с изюмом. Знаете, что самое главное в сухарях? Изюм. Когда ты выковыриваешь последнюю изюминку, всё заканчивается.
- О чём задумался.
- О сухарях.
- Тебе с сахаром?
- Конечно. Ты смешная.
Аня хмурится.
- Почему?
- Впервые вижу, чтобы перед разливкой чая фартук надевали.
- Просто я чуть аккуратнее, чем некоторые.
Поднимаю руки. В левой - сухарь.
Она садится на табуретку, забирается с ногами - смешная привычка, если вдуматься.
- Ты сегодня весёлый?
- Ага.
- Отчего? Зарплату дали?
Знаете, за что я люблю Аньку? За её подколки.
- Ага. Дали.
- А я думала, что ко мне пришёл.
- И это тоже.
Дуется.
- А ты без сахара пьёшь?
- Всегда. Пора заметить.
- Помнишь, мы раньше тоже красный чай пили?
- Какой?
- Ну, медный такой, это было на Кузнецком или недалеко.
Мы там зашли в "Солёный бриз", это кафе экономило свет. Я не люблю яркий свет, хром и огромные витрины.
- Когда мы сидим в этих витринах, мы являемся рекламным материалом. Мы олицетворяем собой скрытый рекламный бюджет.
- А молча пить чай ты не умеешь?
- Это неинтересно. Болтать намного интересней.
Да, с этого разговора всё и началось. Мы пили горячий красный чай, сидели, и никуда не хотели сорваться. Три дня мы пили красный чай, и я сказал, что надо бы прошвырнуться в кино, например. Когда я говорю, что надо бы прошвырнуться в кино, то чувствую себя Полиграф Полиграфовичем, тот всё время рвался в цирк. Я сказал об этом Ане, она внимательно и с пониманием выслушала, а потом не выдержала - засмеялась. Смеётся она замечательно. Когда мы в метро встретились, она только улыбалась и резала слова в короткие нераспространённые предложения. Я поставил целью рассмешить эту девушку любой ценой.
Псих, одним словом. Полюбуйтесь. Белые, будто светящиеся, зубы. Костюм цвета сливочного мороженого. Аделаида. Все дела.
- Ты не похож на Анпилова, - говорит.
- А при чём тут Анпилов? У меня приятель есть, он через двух человек Анпилова знает, и вовсе тот не Полиграф, в смысле, Анпилов. Раньше был, по крайней мере.
- Ты всегда так с девушками разговариваешь?
- А что случилось?
- Да нет, ничего. Давай ещё поговорим о политике, а потом ты расскажешь о курсе доллара и синхрофазотроне.
Она закипала, а я этого сразу не увидел. Только заглянул в чашку и понял, что еле притронулся к красному чаю.
Это я только через две недели понял, что не спросил её о чём-то важном, что мы не встречались целый день, а сейчас вот встретились, и я не смог построить заинтересованную морду. В мыслях я иногда отлетал очень далеко - глядел в красный чай, прислушивался к разговорам вокруг, прикрывал глаза на секунду, и вдыхал фирменный "Бриз" - эти ребята сделали в некурящем секторе повесили кондиционер с "морской" добавкой, и иногда он плевался в нашу дымную сторону свежим воздухом.
Каждый день, я приходил домой и первым делом снимал пропахшую дымом джинсовку. Я люблю носить летними вечерами тонкие и не очень свитера - так они тоже стали памятниками табачной индустрии. Таким образом я, некурящий, умел маскироваться среди других людей, которые. Точка.
Меня толкнули.
Аня. Встревожена.
- Ты заснул, что ли?
Вот чёрт, всегда со мной так. Задумаюсь, вспомню что-нибудь, отлечу, а потом окружающие дёргаются. Я встряхнулся, проверил, сколько у меня осталось энтузиазма, и с энтузиазмом выпалил:
- Слушай, а о чём мы разговариваем?
- Всё хорошо?
- Да, Ань. Я просто задумался - вот ты помнишь, о чём мы обычно разговариваем?
Она обиделась.
- Я всё помню.
- Всё важное, ты хочешь сказать?
- Нет, вообще всё.
- К примеру?
- Я тебе что, Нестор?
- А я вот помню только про UK.
- Про что?
Про UK. Великобританию с Большим Беном. Сейчас расскажу. Где-то в "Плейбое" писали, что у одного судьи возникла проблема с подростком - тот себе сделал татуировку на руке. FUCK. Судья потребовал свести татуировку. Ему сказали, что государству это встанет в 800 долларов. И тогда судья принял соломоново решение. Он сказал:
- Даю 400, и он станет фанатом UK.
- Смешно, - качает головой Аня. - Я это не запомнила.
Я тоже, но говорить, что прочитал это сегодня - не буду.
- Как там Гоша?
- Сердится. Он нас позвал на день рождения.
- Всё-таки позвал? Или ты настоял?
- Ты же знаешь Гошу. Он злющий, ехал на своем броневике, а я шёл по улице. В булочную.
Аня всплеснула руками. Улыбнулась - "ты - и булочная!".
- Он остановился, и хмуро пригласил. Со своей, говорит, приходи.
- Это ещё кто чей.
- Но Гоше это без разницы, понимаешь?
- Нет. Как ему это может быть без разницы, если он твой друг?
Я вздохнул. Вот так всегда начинаются споры. Плохо тут то, что Аня - очень хороший и нетерпеливый человек. Если бы она была плохая, я бы мог её оборвать и продолжить свою мысль. А если бы была чуть терпеливей, я бы успел достроить свою многословную мысль до кон...
- Аллё, ты опять отлетел?
- Я подумал про Гошу.
- Про то, что ему наплевать на меня?
Я хмыкнул.
- По крайней мере, я тебя не буду к нему ревновать.
- А зря, между прочим!
- Один-ноль, один-ноль. Может, всё-таки пойдём, прошвырнёмся? Смотри, какой закат.
Минуты три мы молча любовались тёмно-рыжим закатом из окна кухни. Я задумчиво смотрел на облака, а Аня - на собаку, носившуюся по двору. За что я её и очень уважаю - так это за то, что она вроде как второй глаз. Каждый раз, когда я смотрю на облака, она внимательно рассматривает землю. И наоборот. Но наоборот - реже, это от характера зависит, у меня всё больше на звёзды и закаты завязано, а у Ани - на нормальную человеческую жизнь, на деревья, на родной город, на земные и очень важные дела.
- Не, я дома посижу. А ты давай, расскажи про Гошу.
Я сел:
- Понимаешь, мужчины отличаются от женщин...
- Где-то я это слышала.
- И не в лучшую сторону...
- Ну, некоторые - да.
- Нет. Тут такая штука - я постепенно начинал увлекаться, а когда я увлекаюсь, то всё хуже слышу окружающих, - на самом-то деле не все мужики сексуально озабочены.
- Ты это к чему?
- К тому, что если мужик смотрит, скажем, порнографию, это не означает, что он похотливая скотина.
- А причём тут Гоша? Он смотрит порнушку?
- Да, но я к тому, что он мужик. И у него, как и у всякого мужика, существует понятие внутренней красоты.
- Да быть не может. Ты бредишь.
- Нет. Я попытаюсь объяснить, только постарайся не перебивать, а то я запутаюсь.
Она кивнула, мол, валяй, ври дальше.
- Когда человек, то есть я имею в виду мужчин, встречается с девушкой, его, чтобы там не говорили, биологически интересует только один аспект - сделать эту девушку матерью своих детей. Я сказал - не жениться, а сделать матерью, мда. Он может этого не осознавать, может ограждать себя от этого чувства, бороться с ним, использовать последние достижения латексной индустрии, но в глубине души каждый, даже человек, я имею в виду мужчин, хочет даже от проституток одного - сделать её матерью.
Аня фыркнула, вложив в звук максимум ехидства.
- Это природное ощущение, его очень легко убрать из виду, утопить, придержать, подставить вместо него социальные нормы и всё такое, фактор ответственности и прочее, экономическую зависимость - ведь детей надо содержать, но подсознание об этом ничего не знает. Такое оно глупое.
- К чему ты мне это рассказываешь? Где тут Гоша?
- А вот и Гоша. Представь себе, что Гоша нашёл свой идеал. Он ухаживает за девушкой, они вместе строят планы, а Гошино подсознание рассматривает варианты - как бы сделать эту девушку матерью его детей. Всё идёт как должно. И тут он видит тебя. Ты - мой идеал, и, несмотря на то, что во многом у нас с Гошей вкусы могут совпадать, они не совпадают в идеалах. Мы косоглазы друг относительно друга. Он никогда не увидит идеал в тебе, а я - в его девушке, как бы мы ни старались. Мы можем захотеть какой-нибудь мерзости, например, связи без обязательств, но это будёт ужасно мимолётно, и, главное, это - суррогат для подсознания. Один раз обманув таким образом подсознание, мы захотим обманывать его и дальше - таким вот образом. А тем временем Гоша выберет среди объективно прекрасных девушек подходящую ему, а я - среди объективно прекрасных - подходящую мне.
- Такого эгоизма я ещё не слышала, - задумчиво произнесла Аня. Я этот её тон хорошо знаю. Буря, скоро грянет буря.
- А теперь я буду каяться, - сказал. Задумался. - Знаешь Наоми Кэмпбелл?
Аня кивнула.
- Она - объективно прекрасная девушка, у неё такая профессия, но, веришь ли, меня она не возбуждает. И не потому, что у меня проблемы, а просто я её не вижу в роли матери. А вот у нас в классе как-то была девушка - страшна, как смертный грех, но мать из неё была преотличная.
Аня закурила. Я открыл форточку.
- Ты хочешь сказать?
- Что для Гоши ты - Наоми. Очень красивая, но не мать его детей. Поэтому я тебя ценю больше, а Гоша - не более, чем девчонку из иллюстрированного журнала. Женщина - это необходимый элемент. Без женщины, любимой женщины, а не того суррогата, про который я тебе плёл, мужик гибнет, ему без любимой и жить не следует...
- Оттого и наркоманы, - сказала Аня и потянулась.
Я смешался.
- В смысле - наркоманы?
- Да ты так хорошо всех этих неудачников отмазал, я прямо диву даюсь! Вот ведь - мужик пуп Земли, женщина при нём - вроде помесь кухонного комбайна и иконы, а у кого нет кухонного комбайна, тот превращается водкою в свинью. Ну, ты, блин, даёшь.
Я улыбнулся.
- Так дела обстоят.
- Нет, не так. И отойди. Отойди, я говорю! Я ещё не хочу быть матерью, - она затянулась, и потушила сигарету.
Включила свет на кухне, внимательно посмотрела в глаза. Выключила свет.
- Вроде и не врёшь...Ладно, пойдём прогуляемся.
- В "Бриз"?
- А что, можно и в "Бриз".
Больше мы про Гошу не разговаривали. Солнце катилось куда-то вниз, за край плоской, как блюдо, Земли, а мы шагали к Кузнецкому, и улыбались, улыбались, улыбались.