Альтшуль Павел Михайлович. Есть место свету (ч.10)

Стараясь не торопиться больше необходимого, агент нашел чернила старого цвета, перезаправил ручку и жирно перекрасил "свою" точку в обычный цвет.

Между отметками побежали невидимые лучи, которые собрались в рисунок и серединой сошлись в борделе. Доине несколько раз болезненно моргнул, но ему не показалось. Из места его встречи с Нуарэ действительно вырастал крест, чьи ветви под прямым углом перегибались против часовой стрелки. Он соединял самые дальние друг от друга точки, связь которых невозможно было бы определить, не появись между ними центр. В промежутках линий главного рисунка обнаруживались другие кресты, мельче, внутри которых проявлялись совсем уж крошечные крестики. Почти все третичные, и даже часть вторичных изображений были не полными, еще не получившими по одной-две ветви, а то и вовсе состояли из единственной короткой черты.

Те места, что Доине отделил по цвету, явственно выпадали из орнамента. Его же загрязняло еще несколько диссонирующих элементов, и агент удалял их из проступающего рисунка, пока не привел тот в гармонию. Точнее, в соответствии с тем представлением о гармонии, что имелось в его голове. Понимая это и поэтому не исключая неточностей, он проверил, кто из жертв скрывался за исключенными из диковинной конструкции отметками.

Первая же привела его к предпринимателю из противников Совета Учредителей, не мелкому и не крупному. Подшивка газет подсказала, что очень активному. Более детальное исследование открыло смысл его жизни - тонны еды и озера дорогого алкоголя для личного потребления - после чего он благополучно вернулся в рисунок, став частью незамеченного ранее луча.

Дальше шла целая серия ошибок: убиты были безвестные и никому не интересные люди, включая бездомного калеку-попрошайку с вокзала, а кресты на месте их гибели просто еще не оформились. Зато те, кого агент угадал, тоже были предпринимателями. Не благородными - самыми обычными старомодными буржуа. Членами Союза Промышленников, кроме одного. Последний был из Совета.

Сведения из ратуши, за которым агент погнал буквально бегом, сообщили, что он очень прочно сотрудничал с Гильдией, очень четко следил за исполнением ее предписаний. Его место среди Учредителей до сих пор оставалось вакантным.

Поиск же интересных кандидатов среди тех, кто остался в структурах рисунка ничего не дал, в результате чего точки карты четко разделились на две неравные части. Первая - и бо?льшая - были стопроцентными жертвами, попавшими под кривой нож случайно, по прихоти злобствующей судьбы, большому-большому несчастью. Вторая - отвалившаяся от крестов, внешняя "внесистемная" часть - вот их-то как будто убили умышленно, замешав для маскировки в массе посторонних трупов. Из-за такого вывода агент вначале подумал, что остальных могли резать только для прикрытия истинных мотивов, но будь случайные жертвы не столь случайными, ими бы старались запутать следствие окончательно, а не выкладывать в узоры, обнажая тем самым тех, ради кого устроили такую кровавую конспирацию. А значит, убийца промышлял и по-обычному и в самом деле являлся одержимым душегубом. Личное знакомство с ним этому не противоречило.

С другой стороны, к нему существует ключик, ему можно подсунуть цели. Доине вспомнил главу Союза Промышленников, но нет, его смерть была странной, но в целом естественной. Однако на хвосте у нее агент стал рыться, не было ли еще подозрительных преждевременных кончин.

В последней четверти рабочего дня к нему осторожно зашел капрал. С лицом человека, непоколебимо исполняющего святой долг, он передал агенту доклад о слежке за борделем. От неуемного усердия им был организован надзор не только за ходом в клеть, которым, конечно же, никто не воспользовался, но и за парадными дверьми. К докладу прилагался список посетителей с описанием их внешности и примет, а так же с именами, если клиент был узнан. В середине списка скромно было вписано "Вы". Уходя, возможный унтер-офицер так и не смог взять в толк, из-за чего уважаемый агент рассержен, и свалил все на собственное скудоумие, поклявшись в будущем быть прилежнее. Подумать, что дело не в нем, а в достопочтимом столичном госте, карабинер не смел, как и не имел возможности знать, что просто пришел к уважаемому агенту, когда тот силой складывал детали головоломки.

Тем временем Доине нашел, что искал. Едва солнце, все равно невидимое Нуару, капнуло за горизонт, он выведал, что в финансово-промышленную жизнь города таки вторгались бандиты из трущоб. Кого-то они похитили ради выкупа, а, получив, прирезали, кому-то разгромили предприятие, а кого-то просто ограбили с летальным исходом. Причем многие преступления были раскрыты, а виновные - повешены. Среди них попадались главари, чьи серебряные жетоны-черепа хранились в полиции среди вещественных улик.

В добавление - в меру фантазии помогали темные, например, тем же Трийе. Случаи были не единичными, и Доине помнил их еще с прошлой архивной сессии. Через призму вскрытых закономерностей он мог бы представить, что происходили они тоже не просто так, но пока объяснить это могло только причину смерти главы Союза - он умер от страха. Захлебнулся в паранойе, в такой атмосфере не сложно.

Об Учредителе, убитом Нуарэ, агент читал, когда ранее собирал информацию о Совете. Заметки рассказывали о его капитале и активах, о политической деятельности, о нескольких обвинениях от журнальных расследователей, которых позже нашли, гхм, съеденными. Что-то еще о личных увлечениях, такое, что Доине не стал бы ранее себе выписывать. Чтобы вспомнить, он закрыл глаза. Да, покойный был страстным коллекционером живописи. На этой почве подозревался в заказных убийствах, и точно разорил несколько человек, чтобы вынудить их расстаться с желаемой ценностью. Ему принадлежала закрытая частная галерея со множеством величайших произведений. Согласно завещанию, они были сожжены, их пепел смешан с его прахом и замурован в склепе. Последнее упоминание о нем живом - он выставил свой собственный портрет. Хвалился, что тот стоил ему пятизначное количество крон, причем техника исполнения и производимое впечатление были не просто сопоставимы по стоимости, но еще и, по мнению некоторых, недооценены.

Открыть глаза с первого раза агент не сумел, так как их прочно склеили липкие желтоватые слезы. Поэтому, стараясь не подавать виду, он продолжил раскладывать результаты в уме. Невооруженным взглядом было заметно, что расследование сдвинулось с мертвой точки, однако вместо тупика перед Доине образовалась неосвещенная пропасть. Через нее вели мостики-волоски, узелки на которых оказывались взаимоисключающими, не позволяющими разграничить действующих субъектов на заинтересованные стороны. Например, тот же Нуарэ поперерезал кучу интересного люду, но принадлежали эти господа и к пришлой аристократии, и к местным промышленным царькам; и к Союзу, и к Совету. Грильяр терся рядом, его стервятники орудовали, способствуя перераспределению имущества в не меньшей степени, но он ранен все тем же маньяком. Ну и мутанты, конечно же мутанты, громящие все подряд. Да, агент, не забывай что с них, с темных, все и началось.

Он сжал кулаки. Чертовщина, дьявольщина, верхний слой! Три чертовых дела, но при этом всего две руки и одна голова! И проклятые глаза, в самый важный момент шантажирующие катастрофой! Он сумел бы обойтись без отдыха и дальше - что ему еще одна бессонная ночь при истощении сил - но отказавшие органы зрения просто не дадут ему выдержать столько, сколько он хочет.

Разлепив веки вручную, Доине ушел из управления, разозленный на себя до черноты. Три ниточки остались висеть над пропастью, провожая издевательским хохотом, злорадно потешаясь над его бессилием. И та, что относилась к подземным монстрам, смеялась противнее всех. Ухватиться за нее не дал ни один откопанный факт, прояснить мотивацию культа не помогало ничего из найденного. А о самих мутантах и говорить было нечего. Трюки вроде осмысленных поисков, да там, где позже найдется Нуарэ, были представимы, когда поклонники ложного бога как-никак контролировали свое зверье. Но сейчас, когда хитиновые твари остались сами по себе и когда кроме людского мяса им ничего не нужно, действовать настолько против своей природы они не могли. И то, что ими в такой ситуации двигало, оставалось для Франко Доине кромешной тайной.

* * *

"Нам нужен Франко Доине!"

Нужен. Соглашаюсь. Но... Кому нам? (Гидра переставляла длинные конечности, перенося себя сквозь подземный мрак. С постоянно звучащим голосом она свыклась, стала воспринимать его как часть обычной действительности. Но в ее разуме никак не сходилось, как его можно считать частью каких-то "нас", "мы" или "нам", когда существует только Я.)

(Вокруг крутились темные, искали пищу, что-то жевали и искали заново.) (Сердце тьмы их не касалось, поэтому твари не отвлекались от неустанного поиска способов избавить себя от голода. Их мыслеобразы, похожие на тоннели, по которым можно пройти только в одну сторону, плавали рядом. Иногда они пересекались и меняли форму, щелкая по нервным ганглиям породивших их тварей.)

Кому нам? (Сверхконструкция повторила.) (Потом выбросила вопрос из сознания и вернулась к вещам, достойным ее интереса. К мыслечувствам, которые она видела в жилище культа, таким четким и концентрированным. К тому, кто их испускал.) (Голос называет его "франко доине", но это понятие не имеет ни цвета, ни формы, ни настроения. Его приходится мысленным усилием соединять с тем, что видели глаза.)

Он очень любопытен. Образы, которые порождает простая добыча с поверхности - некрасивые, нечеткие, смазанные, как смесь всех цветов. У "франко доине" лучше - очень яркие, обжигающие, щекочущие. Такие, как если бы из мешанины простой добычи изъяли половину ненужного. Почти такие же чистые, как у этих - да, этих, что болтаются под ногами и вбирают в себя съедобную материю. Не разбавлены лишним, но и не замкнуты. У тех, кто с поверхности, такого не бывает.

Ради этого брались глаза - увидеть материю "франко доине", его физическое тело, увидеть, отличается ли оно от обычных. Хочу еще раз. Но глаза кончились, впитались. Не увижу.

"Взять новые!"

Соглашаюсь. Снова увижу.

(Гидра остановилась.) Ошибка! (Примостившиеся около нее темные порскнули в стороны, испугавшись нетипичного всплеска ярости, исторгшейся из сердца тьмы как бесцветный огонь.) Ошибка! Ошибка!!! Нельзя ошибаться второй раз. Любопытство породило голос. Голос не нужен. Второй голос не нужен тоже. Заставляет делать не то, что Я хочу.

"Дает советы, подсказывает, направляет".

Да кто он такой чтобы направлять Меня!!! (По всей поверхности сверхчудовища поползли искажения, переливаясь и образуя вопиющие маски.) (Темные жалобно заскулили, придавленные космической массой бешенства. Сердце тьмы обратилось в кипящую бездну, но ярость вошла в частичный резонанс с образами "франко доине" из воспоминаний. От неожиданности выброс супермонстра иссяк.)

(Вернулось хотение узнать его ближе, рассмотреть, ощутить. Но продолжение ряда опять сошлось на голосе.) Ошибка? Раньше было множество глаз. Множество раз. И голоса не было.

"Ритуал очищения, - предположил тот, - подготовка, жертвоприношение - дело в них. Со мной такого не случилось. И не по моей воле, между прочим".

Ритуал. Поклонение Мне. (Суперконструкция щелкнула лезвиями некоторых конечностей.) Я есть величие. (Она подняла темного, повертела, разглядывая его самообраз. Тот был совсем молодой, и в нем пока угадывались черты двуногой добычи и черты тел, соединенных с ней. Проглядывались легкие отблики испытанных ощущениях, обрывки боли.) (Мутант расслабил конечности, повис, как тряпичный, экстазируя от прямого контакта со своим проначалом.)

(Движение масок по телу сверхконструкции остановилось, большая часть исчезла, остальные замерли со случайными выражениями. Гидра заострила внимание на значении того, что сказал ей голос. Когда его не было, она никогда не задумывалась, что и как ей подготавливали. Всегда просто брала, если нравилось, если было достаточно ярким. Усваивала и превращала в себя.)

(Этих, что под ногами, ее было безразличие тоже касалось. За время своего существования она не стремилась заметить за ними чего-то, кроме полуживой материи, желающей поглощать материю живую. Теперь, если внимательнее, и если этот появился недавно, то можно разглядеть обрывки и куски - это последние воспоминания перед перерождением, та самая "подготовка". Убирание ненужного. Со временем, когда этот закидает себя желанием-тоннелем, иструтся и они, оставив чистый образ, дистиллированный цвет. Самый красивый.)

(Темный наскучил, и гидра выкинула его.)

"Не забываешь, что нам надо? О ком я толкую?" - напомнил голос, вынув ее из ручья мыслечувств, когда те только начали собираться в объемные картины.

Надо, надо. Кому нам? Очень необычен. Такой не встречался никогда. Ошибка? За ним уже были посланы эти. (Почувствовав упоминание о себе, темные повыглядывали из укрытий.)

Эти подчинились, всегда подчиняются. Они искали следы тех ощущений, которые возникали вокруг "франко доине", следы их чистоты, контрастности. Нашли место на поверхности, где он таится. Странное место, куда добыча приходит утолить голод инстинкта. Где витает запах ее феромонов, ее пота и ее удовольствия. Где ее мыслечувства чуть-чуть проясняются, выделяют слабый оттенок.

Следы завели в самый центр места. Там они были такими сильными, что эти шли сами, их не требовалось подгонять, не надо было следить. Потом пришел "франко доине". Но это был не тот, чье место нашли эти! Неправильный ряд, не сходится! Невозможно разобраться, невозможно выполнить Мою волю! Паника и бегство!

"Необычен, - голос подогрел таким мыслеобразом, будто комически изображал саму гидру, - Надо найти".

(Ощутив отсутствие трепета перед Ее величием, сверхконструкция заупиралась. Темные вокруг повыпускали когти, защелкали зубами.) Зачем он Мне?

"Нам нужна его сила".

Я и есть сила! Моя материя может сокрушать! Моя материя не может быть сокрушена! Нет другой такой силы, что есть у Меня! Эти - часть Меня. Сделают все, что Я желаю. Пойдут. Убьют. Умрут. Нужна только Моя воля. Я - вечен!

"И тебя ничего не пугает?"

(Еще один объект из воспоминаний о жилище культа. Сверхсильный, но не яркий, а вообще не имеющий цвета, отнимающий цвет у других. Вроде бы и кто-то живой, исторгающий лунно-серебристое сияние, кто-то видимый, если на него смотреть глазами, но в то же время дыра, настолько пустая, что не выделяет образа, не испускает, а только втягивает, втягивает и втягивает. Поглощает и обращает в ничто, в еще одну несуществующую частицу себя. Невидимый и невоспринимаемый.)

(Этот феномен не вписывался картину мира гидры. Настораживал. Вызывал желание отступить и забыть его.)

"А у Франко Доине есть сила, чтобы противостоять пустоте. Эта сила пока в зародыше, не дозрела. И не ясен ее источник. Но она видна Тебе, не так ли? Ее цвет, четкость, определенность. Забрав ее, ты сможешь понять ее и развить. Тогда не страшно ничего".

(Ряд сошелся, суперконструкция согласилась.) Эти будут искать его дальше. Доволен?

"Все ради тебя".

* * *

Дорогу до гостевого дома агент проделал, по очереди закрывая перчаткой то один, то второй глаз. Ради компенсации за то, что работа брошена преждевременно, он параллельно определял, что ему нужно узнать на следующий день, какую информацию добыть и какое направление даст результаты быстрее. Основываясь на линиях карты, он строил догадки, где мог быть ранен Грильяр, и может ли нападение на него оказаться "внутренней" случайной точкой рисунка.

На середине пути Доине почти перестал видеть. Не выдержав, он остановился и, хотя знал, что произойдет, все равно почистил глаза. От боли его вырвало желчью, а ноги едва не подкосились. Отдыхиваясь, агент прислонился к стене и несколько минут не решался продолжить движение. К нему даже начали присматриваться местные пьянчужки, которые понадеялись, что тот потеряет сознание, и они обретут небольшой нежданный доход, однако как только Доине почувствовал, что начинает приходить в себя, то распрямил спину и ушел, чем разочаровал их несказанно.

Когда до двери оставались считанные шаги, агент ступал почти твердо, и видел достаточно приемлемо, чтобы не врезаться в препятствия, хотя веки не переставали бросать в глазницы острое жжение.

- Господин Франко... - кроткий женский голос встретил его за порогом.

Она стояла перед ним, смущенно переминаясь на стройных босых ножках. На ней было новое платьице - льняное, крашенное в простенькую деревенскую клетку, очень дешевое. Очень похожее на ее старое, но совсем чуть-чуть поярче.

Умилительно борясь с неловкостью, девушка старалась придумать, как получше показать красивую обновку. Ведь она была по-настоящему рада вернувшемуся хозяину комнаты и честно хотела порадовать его сама. Доказать, что верно уловила посыл и с пониманием распорядилась оставленными деньгами.

Платье было покороче, чем раньше - на полладони выше коленей, и более узкое, более плотно облегающее фигуру, резко подчеркивающее силуэт. Более открытое сверху, но не выставляющее нескромно ее формы, а только намекающее, что вот они есть. Подогревающее желание узнать их поближе, призывающее фантазию дорисовать то, что не открылось взору. Под ним у девушки ничего не было, и каждое ее движение порождало маленькие упругие колебание в тех местах, взгляд на которые вызывал вздохи восхищения. А каждый ее поворот, когда легкая ткань плотнее прилегали к телесным изгибам, заставлял забывать дышать.

Все перебивалось ее лицом. Ее мягкими, нежными губами, на которых робко теплилась улыбка; выражением ее огромных светло-карих глаз, в которых смешались одновременно надежда, что это именно то, что он, мужчина, по ее мнению хочет видеть; трогательное смущение за свой вид - вовсе не вульгарный, не уличный, но отодвигающий слово "красота" ближе к его первобытному значению; и искреннее, идущее из души желание хоть чем-то отплатить за... Добро?

Какое добро?! Деньги - это не добро! Он для нее ничего не сделал!!

От его непонимания улыбка сошла с ее лица, а радость и чаяние пропали.

- Что-то не так? - испуганно спросила она.

Этот вопрос порезал Доине, как бумага. Он обнаружил, что так и остался в дверях, замерев с оторопелым видом, не зная, чего говорить и делать. Выдохнув воздух, набранный для фразы, он просто прошел внутрь и камнем упал за стол.

- Господин Франко, я хотела, чтобы вам было приятно на меня смотреть.

Он собрался сказать, что она своего добилась, но понял, что фраза будет одновременно значить и не значить то, что он хочет сообщить.

- Мне так больше не делать?

Доине ощутил, что сейчас взорвется. Слова! Где, глубины ада, все нужные слова?!! Почему на простой вопрос он не может дать короткого ответа, который отразит именно то, что нужно ему?!

Ему захотелось взвыть. Всеми нервами, оголенными сейчас и искрящими, он чувствовал, что она отчаянно ищет, где поступила неправильно, в чем виновата. Что ненужную, бесполезную боль ей причиняет его кретинская беспомощность, его полная неспособность разобраться в том, что он должен чувствовать.

Пытаясь загладить ошибку, она забыла, что не должна изображать служанку. Доине не позволил забрать плащ, будучи не в состоянии определить, почему же она видит в этом действии такой смысл. Но и не смог на ее глазах заставить себя убрать его собственноручно.

Поэтому так и остался в верхней одежде. Злость на себя достигла массы, при которой начала сжиматься и раскаляться еще больше.

Ему осторожно вернули удостоверение. Положив на столешницу, аккуратно подсунули под руку. Рядом лежала сдача с ассигнаций, оставленных утром - больше трех четвертей суммы, и лавочная расписка с указанием цен и товаров - небольшого количества и весьма скромных.

Тишина, заполнившая комнату, начала проглатывать его.

- Я не сержусь, - Доине протолкнул эти слова сквозь огромное сопротивление, - на тебя.

Она прикоснулась к нему обеими ладонями, положила их ему на плечо так, будто боялась обжечь. Они были нежные, очень-очень мягкие и неожиданные настолько, что Франко забыл о тупой как кувалда пульсации под резиной на левой руке. Поддаваясь разнонаправленным импульсам, он попытался снять их, но по пути его рука дважды сбивалась, когда он понимал, что движения собственного тела - даже не слова! а действия, для произведения которых не надо задумываться! - тоже оказываются в яме отсутствия однозначности. Убрать от себя чужое - ее - прикосновение - это и то, что ему нужно, и то, что не нужно. Окончательно он застыл, коснувшись ее пальцев.

Спасением разошелся шов на рукаве плаща. Шнур, скрепляющий его, разорвал несколько петелек и развязался, возвращая одежде разрыв, полученный в алтарном зале катакомб. С подавляемой радостью выругавшись, Доине вырвался из-под ее рук, одновременно найдя повод скинуть ненавидимый бежевый гроб.

- Я могу исправить, - тихо сказала она.

Быстрыми движениями он передал плащ ей, отгораживаясь им, как стеною.

- Нужен как можно скорее, - строго произнес он, откупаясь от нее с противным, оскорбительным облегчением.

От нее ли? Ведь как только внимание девушки окончательно перешло на предмет его гардероба, та кислая, колющая радость, что тайно паслась внутри него, только выше подняла голову. Инерцией он заставлял себя притворяться, будто это не так, но выходило у него неубедительно.

В чем ее причина?.. Почему?.. Вопрос повис на Доине, как гиря на цепи каторжанина, противореча здравому смыслу, не подчиняясь закономерностям. За что-то она считала его не таким плохим человеком, каким он кажется при первом, втором и третьем знакомстве. Он не мог просчитать, какой внутренней цепочкой это обеспечено, чем она себя так обманула. Почему за ее теплыми глазами нет логически понятного бездонного отвращения к нему. Конечно же, он ведь разрешил ей остаться. А плохой человек - непременно бы выгнал. Ну и что, что ее внешность - единственная причина, пусть. Значит, она расплатиться ею.

Доине почувствовал, что его силы остались где-то за пределами комнаты, что они ушли и потрачены. Сев на постель, он откинулся на стену, затылком касаясь шершавого дерева.

Она была у его ног, сев прямо на пол и разбираясь с его чертовым кожаным саркофагом. Потом она лежала подле него, тоже без одежды, опять заплатив за то, за что не была должна. Вложив в это нежность и ласку, неумело пытаясь смягчить его нечуткую жесткость. Ее волосы вороным волнистым шелком растеклись по простыне, отстиранной, свежей и от этого светло-серой.

Под ресницами Франко шуршал стынущий болевой отзвук, агент слушал его, уставив невидящие глаза в потолок и одновременно утопая в зыбучем песке ослабевающих мыслей. Почему... Она же торгует собой, желая вернуть долг за выдуманную ею же ложную услугу. Считая, что кроме самой себя у нее ничего нет. Она враг сама себе. Ей нельзя. Лучше не платить вообще ничего, чем отдать несоразмерную цену. Такому как он.

- Господин Франко, можно я буду обращаться к вам на "ты"? - вполголоса попросила она, - Раз уж... вы спите со мной.

- Как тебя зовут? - он ощущал только бесконечную усталость.

- Надежда.

- Обращайся, как считаешь нужным.

Сон накатил предательски. Сопровождался предательскими сновидениями о дыме, огне, стрельбе и Революции. О войне за правду, что закончится подвалом церкви, где убивают юного лейтенанта Доине. Тот оглушен, без сознания, его волокут и связывают. Кому-то приходит восхитительная идея - подвесить. Мокрые веревки на запястьях и лодыжках - он враг и его надлежит мучить. Пытки. Он не может ни отвернуться, ни закрыть глаза, но вскоре все равно перестает видеть. Кровь заливает, и все вокруг навсегда окрашивается в красный, без которого теряет контраст и четкие очертания.

Теперь он только слышит. Пьяный смех, вопли звериной радости, крики.

"Отдать что угодно!" Это он сам. Мольба неизвестно к кому. К себе. Он не хочет умирать, но хочет отомстить. Хочет сам замучить их, растерзать голыми руками, загрызть зубами, выдавить кишки и по одной выкрутить фаланги пальцев. Заставить их испытать то же, что и он. Страшная боль, разрушающий душу страх. И такая дьяволова ненависть, что вся другая злоба и гнев, что он испытывает после нее - как эхо ее, далекое, затухающее. Отдать что угодно, оплатить чем угодно, лишь бы воплотить ее.

Паровоз неумолимо несется, извергает огонь и пар, встречный ветер вдавливает очки, уже красные, в лицо, заставляет глаза под ними слезиться. Бег из вагона в вагон, преследование разгадки - одной из первых в череде попыток и фальшивок. Опасный преступник, шарлатан, который утверждал, что знает причину произошедшего с начинающим младшим агентом. Схватка с ним и падение под железные колеса. Младший агент успевает почувствовать только как ломается левая рука. Страшная боль, которая быстро исчезает, как отрезанная. Потом исчезает все и прекращается жизнь. Видение чем-то связано с предыдущим воспоминанием, но косвенно. Оно тоже когда-то имело место в реальности.

"Должен ли этот "достойный" отдать что-то?" "Что бросает, от чего отказывается?!" Это опять он, но уже спустя более полудесятилетия. Снова поиск разгадки. Вокруг гора мертвецов во главе с мертвецом живым, у которого завязаны глаза.

"А... есть от чего отказываться?". Странная картина. Вроде бы и лунно-серебристая фигура, а вроде и пустота, такая втягивающая, что за ее пределы не выходит ни свет, ни мысль.

"...шлак-с. Мразь-с, загрязнение-с". "Вообще не стоили времени, на них потраченного". Покалеченный урод, радующийся, если кто-то начинал его ненавидеть.

- Нет, - сказал Доине вслух.

Домыслы, химеры сознания. А иначе все его мотивы, все действия и выбранный путь...

В бок ему тепло и очень кротко дышали. Грудь спящей около него молодой женщины вздымалась в медленных спокойных вдохах. Одеяло почти не прикрывало ее тела, упругого и нежного одновременно, поблескивающего ангельской золотисто-медовой кожей. Полного настоящей, противоестественной этому городу жизни.

Резиновый рукав агента касался ее и от этого стал теплым. Доине убрал от нее руку.

Комментарии: 1, последний от 03/02/2013. © Copyright Альтшуль Павел Михайлович Размещен: 27/01/2013, изменен: 27/01/2013. 27k. Статистика. Глава: Проза Есть место свету(часть_2) Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Новые факты о степени здоровья уважаемого агента, о его способности к чувствам, умении разобраться в себе и отношении к необъяснимому, а так же прочие мелочи, вроде размышлении сверхмонстра-гидры о цветах и формах... Правильно! Все это в новом - десятом по счету - эпизоде второй части 'Project Noir: Le dernier et seul espoir de Franco Dhôiné' И рекомендую вам запомнить первый и последний раз озвученное здесь новое имя.

Альтшуль Павел Михайлович Есть место свету (ч.10)

Альтшуль Павел Михайлович
Есть место свету (ч.10)