Печально я гляжу на наше поколенье...Михаил Юрьевич Лермонтов
Глава Первая
Первая и самая главная заповедь русского эмигранта в Америке гласит: "Никогда и ни при каких обстоятельствах не связывайся с русским бизнесом". Надуют так, что мало не покажется, попадешь не только на бабки, но и на душевное здоровье, и на веру в человечество, - что страшнее всего. Редкостная по своей омерзительности галерея образов вырисовывается, однако... Сталкиваясь по необходимости с представителями из этой "коллекции", я каждый раз испытываю чувство абсолютной, острой, неизлечимой идиосинкразии.Несколько месяцев подряд продолжались переговоры по поводу одной "блестящей" идеи, возникшей в голове продвинутых братанов - владельцев небольшой сети бруклинских ресторанчиков , как-то - открыть что-то типа коктэйль-бара, как на Коллинз Авеню* в Майами-Бич с рафинированной публикой и изысканной европейской музыкой. Довольно странный, надо сказать, набор, но я ( до сих пор не понимаю - почему) согласился там покрутить свои пластинки за, прямо скажем, символические деньги.Закончилось все как обычно: приличная публика разбежалась после пары вечеров, поскольку ресторан сразу же обсадили местные урки, превратив его в обыкновенный кабак. Mаямская, пардон, бруклинская, золотая молодежь хотела зажигать только под голимую русскую попсу.
Моя просьба об элементарном фэйс-контроле и дресс-коде в заведении была выслушана с тихим ужасом и полностью проигнорирована... Плюс некоторые финансовые затруднения, неизбежные в таких случаях и... замечательно задуманная идея погибла, едва родившись.Тем не менее, после полугодичного полубесчувственного, растительного существования, это событие вдруг настолько вывело меня из себя, буквально вывернулo наизнанку приступом острого антисемитизма с руссофобией пополам, что я очнулся, будто вышел из длительного запоя, я наконец-то что почувствовал!!!И пусть это было всего лишь чувством болезненной ненависти , тем не менее, огромное спасибо им за это, потому что давно копившееся, тщательно лелеемое, вдруг выплеснулось наружу, и сразу стало легче , словно прорвался исподволь зревший гнойный фурункул...Распишитесь здесь и здесь, - я положила перед клиентом увесистый перьевой "монблан"*. - Ваш успех в наших руках!На клиентов, которым уже за пятьдесят, эта фраза действовала безотказно, и не столько сама фраза, сколькобыстрое, волнующе-скользящее прикосновение к его запястью.И в этот раз молодящийся шестидесятилетний бодрячок с крашеными волосами заметно расслабился, затем безропотно поставил витиеватую подпись на пунктирной линии. Эффект был благоприятнейший, я даже успела заметить как легко шевельнулось его потрепанное мужское достоинство под тканью серых дорогих брюк.- Позвольте проводить Вас... ,- степенно произнес этот лох, и в самом деле поверивший пустым комплиментам легкого бизнес-флирта.- Извините, я при исполнении и не имею права принимать ухаживания от клиентов...Последняя фраза бизнес-ужина была хорошо отрепетированна, и в равной степени намекалана мою благочестивость и на надежность моей фирмы. А многозначительный жест мог быть истолкован как угодно, даже как возможный судебный иск в случае чрезмерно активных приставаний. И опять сработало безотказно:- Не хотел Вас обидеть, мисс.Все бумаги были подписаны, в последющей беседе не было необходимости. Стерев с лица любезную улыбку, я направилась к выходу. Еще надо было заехать в офис, закончить проект до девяти вечера, позвонить нескольким клиентам, и вставить моей ассистентке Тане за невовремя подготовленные бумаги.В который раз, кстати!Гнать надо, но жалко, мать-одиночка, к тому же своя, русская... не могу взять грех на душу. Опять домой попаду за полночь ... хотя и дома меня не ждало ничего хорошего. Когда живешь с родителями, за определенный комфорт и экономию денег приходится расплачиваться неудобствами другого свойства.Я даже не успела отъехать, как позвонила разъяренная мама, скороговоркой отстреляв знакомый текст, типа того, что "неблагодарная-дочь-опять-не-позвонила-а-мать-волнуется". Я обреченно промычала извинения. Oбъяснять, что я как-никак уже взрослая бизнес-лeди, а не пятилетняя девочка, не было ни смысла, ни желания.Только в машине, включив "Нирвану" на всю катушку,я могла думать. Даже не сколько думать, а просто мечтать и о разных пустяках, и о серьезном: о рождении, любви , смерти - обо всем , что лежит между этими этапами жизненного цикла.В последнее время меня занимала идея абсолютного капитализма, когда все, абсолютно все можно было купить и продать, и самое смешное, перевести все сугубо духовные понятия на денежные знаки. Работая в финансовой области,невольно привыкаешь к постоянной долларовой ряби непроизвольно подсчитывая стоимость всего в прошлом, настоящем и будущем......И вот тогда-то на меня и навалились душевный зуд, постоянное чувство неудовлетворенности, некоего духовного голода, когда "рок-н-ролл мертв, а я еще нет", когда все, что ты делал в прошлом кажется тебе мелким, неточным, постыдным, когда все раздражает и ты недоумеваешь, как ты мог так жить, думать и чувствовать? Зачем вообще тебе нужен весь этот цирк, этот балаган с фальшивыми чувствами, дешевыми спецэффектами и продажной дружбой?Очнувшись от долгого сна, от эмоционального анабиоза, от идиотического спокойствия, я почувствовал отнюдь не прилив сил и здоровый оптимизм, а скорее бурю негатива, абсолютно неоправданного и неконтролируемого, гиперреакцию на окружающий меня абсурд, манекены ожили и стали очень сильно действовать на нервы. С этим надо было что-то делать, иначе последствия могли бы быть непредсказуемыми.
Спасение, как всегда, пришло неожиданно, и откуда меньше всего ожидалось.
Мой приятель, с дочерью которого моя дочь ходила в музыкальную школу, пригласил меня на свой день рождения, куда я, признаться, поехал с легким недоверием, ибо предыдущие "русские" псевдоинтеллигентские тусовки меня сильно разочаровывали, но все оказалось гораздо лучше и приятнее: наконец-то я увидел нормальных, живых людей, не отягощенных местечковыми комплексами, нашедших свое место в непростой американской жизни, но при этом сохранивших культуру и язык страны исхода- компанию, которую он тщательно подбирал в течение пятнадцати лет проживания в Нью-Йорке.Уютный полузапущенный парк на нью-джерсийской стороне Гудзона с видом на Пьермонт* и мост Таппанзи*, шашлыки под марочный коньячок и красное сухое вино, приличные люди на свежем воздухе с женами и детьми, у которых жизнь удалась, неспешный разговор со своеобычными шутками ... Все, что раньше меня могло раздражать до рвоты, в этой обстановке почему-то действовало на меня умиротворяюще, расслабляло даже...Может быть, все потому, что не было нездорового соревнования у кого что круче, больше и дороже, не было эмигрантского надрыва и "березок в кадках" вкупе с презрением ко всему местному. Просто умные, спокойные, профессиональные люди, работающие и живущие в свое удовольствие, нормально проводили время в своем кругу.
...Сколько себя помню, меня все время чему-то учили-поучали, наставляли и опекали, даже чересчур... Я росла избалованным,изнеженным ребенком. Моя бабушка, прошедшаявойну и голод, как -то не в меру обеспокоеннопереживала, что я вырасту девочкой худенькой иболезненной. Она все время пыталась уговорить меня съесть лишний кусочек, чтоб ребенок рос ипоправлялся... Мама, шедшая у бабушка на поводу, вталкивала в меня пищу духовную - свои нереализованные амбиции и желания.Я была усидчива, послушна и бесконечно доверяла взрослым в семье, точно зная, что они ничего плохого не пожелают...Мои мама и бабушка могли часами читать мне книжки , раскрашивать со мной картинки,игратьв куклы. И ещеменя водили к учительнице английского языка, ив музыкальную школу, как всякого приличного интеллигентного ребенка. Девочка неглупая и любознательная, я все училась делать добросовестно, серьезно, с полной отдачей... тем более, что мне это было не тяжело, и получалось довольно неплохо.Уже ко второму классу музыкальной школы меня стали называть вундеркиндом, маленькой пианисткой с большим будущим. Я победила на нескольких республиканских конкурсах,и обо мне даже написала местная газета, пожелтевшую вырезку из которой я храню как реликвию по сегодняшний день.Я была этим страшно горда, потому что тогда со мной хотели дружить не только все девочки, но и многие мальчики в моем классе, обо мне шептались вслед и показывали пальцем:"Смотрите, смотрите, это та самая Оля Москвитина..."
Но больше всего мной в то время гордились мама и бабушка. Я оправдывала их надежды... до поры до времени...Сейчас я раздумывала,насколько моя жизнь была бы лучше или хуже, если бы я стала концертной пианисткой, как хотели они в детстве...Вспомнился мой первый концерт, когда я, пухленькая восьмилетняя девочка с белым бантиком в длинной каштановой косе, восхожу на сцену под рукоплескания маленького зала,и мама напряженная, покрасневшаяот волнения, стоит поодаль и смотрит на меня...В полуобморочном состоянии, ощущая нереальность происходящего истранную власть над заворженным залом , я играла заученные в хруст пьесы, из под моих рук лились ликующие мелодии Шопена и Рахманинова... и когда отзвучали последние ноты, тогда вдруг я всей кожей почувствовала напряженную звенящую тишину, после бесконечного мгновения финальной паузы превратившуюся в громовые аплодисменты, в которых было все что угодно, кроме обычной вежливости хорошо воспитанной публики. Я встала, поклонилась и на ватных ногах проковыляла за сцену, желая только одного, чтобы ЭТО поскорее закончилось.Учителя музыки, равно как и люди совсем в этом не смыслящие, пророчили мне большую музыкальную карьеру и громкую славу.Каждый день я проводила по пять часов за роялем, выигрывала конкурсы, выступала и даже записывалась на радио и телевидении, но в один прекрасный день, после мучительных сомнений и переговов с американскими родственниками, отец решил уехать "из этой антисемитской страны"и ... житейские хлопоты эмиграции отодвинули на второй план все мои надежды.Язык, обживание, адаптация, те же финансы - все было более важным и первостепенно необходимым. От музыкального прошлого осталось только пианино, купленное в первый же год пребывания в Нью-Йорке. На это пошли все мои детские сбережения и деньги, подаренные родственниками. И в мой день рождения был куплен шикарный инструмент, уже который год чинно собирающий пыль в углукомнаты...Через пару дней после дивного уик-энда на лоне природы мне позвонил общий знакомый и спросил, не хочу ли я с семьей присоединиться к честной компании , которая собирается на русский туристический слет в Пенсильванию. Он так ярко описывал, что будут песни под гитару у костра, концерты местных и заезжих бардов, хорошая русская тусовка, да и просто отдых и общение... Короче, это было предложение, от которого я не мог отказаться по определению, потому что КСП*, равно как и американский фолк жили в моем нонкомформистком сознании как сугубые формы протеста против официоза и эстрады, всего того, что я до сих пор ненавижу всеми фибрами души. Дети были в восторге, для них ночь в лесу у костра, сон на свежем воздухе, полная свобода действий и еда с огня были настоящей экзотикой, приключением, как в романах Фенимора Купера.
Жена тоже была рада вылазке на природу и смене обстановки. И мы с удовольствием отправились в специальный магазин, где и купили просторную палатку, надувные матрасы, спальные мешки, фонарики и прочий инвентарь, необходимый для недолгого проживания в пенсильванском лесу.Мы приехали уже после заката, нам помогли разгрузиться, поставиться и обустроиться. Неподалеку двадцатилетние пацаны играли какие-то очень кельтские мелодии на двух гитарах и сопелке-рекордере, вкупе с перкусией живо мне напомнившие Ибицу* и CafeDelMar*.Дети побежали к друзьям-подружкам, знакомым им по занятиям в культурном центре, супруга ушла слушать концерт местных менестрелей на дальней поляне, которую местные остряки окрестили "пентагоном", а я подошел к большому деревянному столу с алкоголем и закусками под широким навесом, налил себе стакан крепкого дешевого виски ( на природе самое оно!), и стал приглядываться к окружающему меня странному, но дружелюбному люду в тельняшках и камуфляже, радуясь в душе тому, что догадался-таки надеть форму израильского спецназа.Она мне досталась в наследство от интернетного спонсорства во время второй ливанской войны, где мы собирали деньги в поддержку израитян и нанимали крутых хакеров для того, чтобы взламывать исламистские сайты... Это была довольно успешная акция, хотя и неподдержанная местными еврейскими либералами, зато с восторгом принятая местными христианами-сионистами.Такой вот выверт-оксюморон, когда не знаешь, то ли смеяться, то ли материться...Размышляя таким манером, я неторопливо потягивал виски, наблюдая за группкой молодежи неподалеку. Две девушки и юноша, видимо бойфренд той, которая покрупнее и постарше, о чем-то весело спорили и рассказывали анекдоты.
Подружка ее, та что худее и моложе, симпатичная девушка лет двадцати шести, налив себе вина, устроилась поудобнее в походном складном кресле. Мой приятель притащил гитару, слегка подстроил ее и мы начали свой концерт русского панка, где смешали "Гражданскую Оборону"* и "Зоопарк"*, "Автоматические Удовлетворители"* и "Народное Ополчение"*. Я орал оголтелые песни моей веселой юности, с удовлетворением замечая, как округляются девичьи глаза от этой вот альтернативной романтики и ненормативной лирики... А потом попросил братишку подыграть мне "Вальс Бостон" и выдал мою собственную версию, эдакую рок-балладу, наблюдая, КАК от этого ее повело...Ничего особенного я в этот момент не хотел, это был кураж ради куража, просто потому что было весело и легко, но какая-то странная жаркая волна уже шла от нее ко мне, и я ничего не мог поделать с собой. Я чувствовал - моя душа устремляется в высокий полет, еще немного, и меня унесет... А она не уходила, сидела и пила свое вино. Мы старались не смотреть друг на друга, но не могли...На мгновение наши глаза встретились.
- Явилась!- недовольным бурчанием приветствовала меня мама.- И где же ты шляешься до часу ночи?- Мам, я на работе задержалась, - я потрясла ноутбуком и телефоном, дабы ярче продемонстрировать свою супер-занятость.- Я же звонила тебе...
- На работе, как же... вся комната розами, орхидеями и лилиями завалена, целый ботанический сад тебе твой ухажер устроил! Ладно,- смягчилась она, - дело твое... Но уж очень нескладно у тебя выходит с этим..как его... Чапаевым?Под "Чапаевым" мама имела ввиду некого Диджея Чкалова, стареющего ловеласа, гения-самозванца, местную богемную знаменитость, с которым я познакомилась в классическом приступе скуки на последнем из слетов американского КСП, ностальгической тусовке, подражающей советским интеллигентским бардовскимпесням у костра.Я поехала туда потому, что обожаю эту публику, которая собирается два раза в год со всех концов нашей новой родины попьянствовать и пообщаться в своем культурном поле, попеть песни, послушать чего другие поют, покуражиться всласть, где не имеет значение твое положение и социальный статус, где можно отключить телефон и напиться до потери пульса, и гулять- гулять до утрабез оглядки наамериканских полицейских или добропoрядочных соседей из дома напротив. Свобода!!!Тутсобираетсястолько интересных и самобытных персонажей! Взять хотя бы того же Чкалова... Кстати,несмотря на то, что я смягчила его возраст до приемлимыех тридцати двух лет и умолчала о семейном положении, мама, следуя женской интуиции вкупе с ужесточающейся с годами стервозностью, заочно сильно его невзлюбила. Просто так, на всякий случай.
Глава Вторая.
Царь Соломон три тысячи лет тому назад сказал, что три вещи ему непонятны: путь облака в небе, след змеи на камне и влечение женщины к мужчине. Особенно, молодой и образованной, - добавлю я...Поведение этой девушки по отношению ко мне явно показывало определенный градус интереса, а какого, я понять не мог. Что могло привлечь молодую девчонку к человеку намного ее старше, женатому, с двумя детьми? В платоническое увлечение поверить сложно. Сие весьма нехарактерно для этого циничного и предельно материалистически-потребительского поколения. Что же тогда, корыстный расчет?Пару раз столкнувшись с типичными представителями и представительницами оного, я с удивлением узнал, что для них человечество делится на potentialdatingmaterial, potentialmarryingmaterial * и прочие деклассированные элементы, соответственно которым демонстрируется степень интереса и прикладывются усилия для достижения цели.
Конкретная такая схемка, где любовные взаимоотношения представляют собой чисто маркетинговую сделку, в которой есть и целевые группы, и позиционирование себя одновременно, и как товара, и как покупателя. Обычный бизнес, купи-продай, только на прилавке особый товар: твоя жизнь, cудьба, душа и счастье.... и все это в "одном флаконе"... пoэтому надо стремиться продать подороже.
Вначале вся эта коммерция вызывала у меня бурю негодования, поскольку не привык я рассматривать людей как "материал", как безликую массу, клиентов и продавцов... Потом понял, что такого рода цинизм происходит скорее от чувства собственной неполноценности, неудовлетворения жизнью и подневольной работой на оффисной звероферме в корпоративном сообществе, попытка прикрыть собственную житейскую несостоятельность за пределами своего кубика, квазисоциопатию в самом широком смысле этого слова, ибо назвать социумом этот дом терпимости - все равно, что назвать серпентарий "пантеоном".Ее же поведение было абсолютно другим: с одной стороны- искренним и понятным поведением уверенной в себе женщины, с другой - в глазах плескалась такая глубина на грани отчаянья, что и заглянуть было страшно и отойти невозможно. Мое скрытое понимание и ее неприкрытое внимание не могли остаться незамеченными. В воздухе носилось такое электричество, что казалось, еще немного, и между нашими взглядами вспыхнут искры. Ну-ну?! Hеужели ты не видишь, что у меня здесь жена, дети, что более абсурдного места для романтических увертюр невозможно себе представить?! Но меня уже зацепило. И как будто стало затягивать в гигантскую воронку, а воля была поражена настолько, что я не только не мог сопротивляться, но и сам подталкивал себя к беде. Во всем этом было какое-то невероятное, дурманящее напряжение, предельно жестокое и безысходное, как в фильмах Педро Альмодовара. Мы кружили поодаль, как безумные лемминги, выжидая, кто же из нас сделает роковой шаг навстречу...Где-то в глубине души, несмотря на всю свою браваду, я никогда не верил, что могу понравиться женщине просто так, потому что я есть. Мне всегда приходилось добиваться, очаровывать, подкупать широтой натуры и щедростью души, аурой творчества и харизмой неординарности... которые довольно быстро завоевывали, а потом быстро же зае...ывали очередную визави.Неудивительно, однако, что все мои приключения (за исключением довольно продолжительного вялотекущего второго брака - sic!) проходят по одной схеме: в начале - возбуждение, подъем сил, восторг, пик блаженства, затем - охлаждение, усталость и, в самом конце, разочарование... И "снова в праздной суете однообразные не те". А как следствие - раздражение, злость и самобичевание : "Kак же можно было так не доверять самому себе, чтоб не видеть очевидного, и принимать желаемое за действительное?".А здесь я не делал абсолютно ничего такого, она сама каждый раз оказывалась там, где появлялся я и слушала мои песни, и мой cлегка хмельной треп, и смотрела на меня влажными восточными глазами, и от этого озноб шел по коже, болело сердце и ломались ноты где-то там в высоком пенсильванском небе... и хотелось умереть от счастья, остановить мгновенье, растворится в нем навсегда...И вот на исходе второго дня, когда почти весь народ ушел на большой концерт, она, сославшись на алкогольное опьянение, попросила прогуляться с ней, и я, как истинный джентльмен, поддался на провокацию... Затем был берег безымянной речки и вековые липы. И она, в перерывах между поцелуями, что-то быстро и страстно шептала мне по-литовски.
И я чувствовал, что схожу по ней с ума, что, будь моя воля, я бы бросил ей под ноги свою жизнь, карьеру и семью, что буквально все, что у меня есть, готов отдать сейчас ради этой, в сущности, совершенно незнакомой мне маленькой женщины, даже имя которой не знаю и которую по неизъяснимой, неисповедимой воле Б-жьей держу сейчас в своих объятиях. Почти как у Высоцкого: "Чую с гибельным восторгом - пропадаю, пропадаю..." И, несмотря на давящую июньскую вечернюю духоту, в душе у меня была острая свежесть ранней весны и в душе распускались подснежники......От изобилия цветов - пышных роз, изящных орхидей, торжественных лилий, траурных ирисов и кровавых антурий - моя просторная комната с потрясающим видом на Хадсон сильно уменьшилась в размерах и благоухала, как заросший джунглями заброшенный индуисткий храм. Каждый букет сопрвождался открыткой-рожицей с напоминанием о нашей романтической прогулке: "Райские цветы из пенсильванского леса". Или - из затертой до дыр старой песенки- " Не утешайте меня, мне слова не нужны.."Мдааа... до этого за мной никто и никогда так не ухаживал.
Не буду строить из себя весталку, бывали всякие приключения, но Чкалов, показавшийся тогда, в неверном свете ночной каэспэшной попойки под гитару, крутым мачо и тонким стилистом в одном лице, был абсолютно сумасшедшим человеком и это меня возбуждало, и ужасало одновременно.Я долго не могла взять в толк, почему меня так пробило на романтику.
Tо ли спиртного действительно было выпито больше чем надо, то ли лес очаровывал, то ли "бездонный купол неба" слишком сильно раскачался, то ли песни так расслабили душу, то ли все сразу вместе взятое...но чувство счастья тогда было таким глубоким и чистым, какого я не испытывала с детства... с того самого "первого поцелуя".Голос очень взрослого человека, который тогда шел рядом со мной по тропинке, как будто звучал в унисон моемунастроению, это цепляло такие потаенные струны моей души, которые, казалось, умолклинавсегда. В нем все было в тему: как влитая , сидела на крепко сбитом теле форма израильского солдата, жесты и походка были легки и уверенны, шутки были остроумны, беседа непринужденной...Но больше всего радовало то, что и я рядом с ним могла оставаться собой. Не надо было притворяться, юлить, используя весь набор профессональных приемов для произведения нужного эффекта. Я была уверена : он мне нужен, я его хочу . Я пока ничего не знала, встретимся ли мы когда-то еще, сложатся ли у нас отношения, нравлись ли я ему. Но мне отчаянно захотелось сделать так, чтоб он был рядом со мной.
...За окном догорала золотая осень, начались первые холода, а с ними мои первые зимние болезни. Я сидела дома уже несколько дней, температурила....и от нечего делать, порывшись на книжной полке, взяла "Евгения Онегина". Прочитала его запоем, что называется на одном дыхании.
Я уже знала, что что нам предстоит эммиграция, и в своей школе до девятого класса я не досижу, поэтому старалась "добрать", что могла, пока не поздно,благо библиотека в доме была весьма приличная,женской любовной литературы здесь не держали, поэтому обусловленные гормональными бурями мои романтические эмоции проверялись на героях русской классики.... Никакой амурной истории , и даже объекта, на который бы можно было направить свои чувства, у меня тогда даже не предполагалось. Но жизнь порой играет с нами злые шутки и застает нас врасплох...Я сидела за роялем , остервенело занимаясь, стараясь не думать о том, что меня ждет в новой, чужой и загадочной стране. До отъезда оставалось меньше месяца. Вокруг меня рушился привычный мир, в дом все время приходили какие-то люди, родители продавали книги, мебель, ковры.Я пыталась не замечать всего этого и уже два часа разучивала "Первый Концерт" Чайковского для последнего в этой стране своего музыкального конкурса. Хотелось быть на высоте. Но за окном звучал какой-то другой ритм, и не давал мне сосредоточиться. Я выглянула в окно и прислушалась. Во дворе, на скамейке собралась группка ребят, один из них бренчал на гитаре в три блатных аккорда и нес какую-то похабщину. Остальные нестройно подпевали и смеялись. Бутылка вина ходила по кругу.И вдруг он запел.....чисто и высоко... "На ковре из желтых листьев, в платьице простом, из подаренного ветром крепдешина..." Мелодия звенела в высоте, как раз на уровне моих окон.... С каждой нотой амуры метали стрелы мне сердце, каждый звук откликался сладкой болью. Я так боялась, что песня закончится, я так боялась, что она не закончится никогда.
Я встречалась с этим мальчиком потом всего лишь раз и даже не помню, как его на самом деле звали - Янис? Валдис?Но его голоси эта песня преследовали меня потом несколько лет. А первый в жизни и единственный его поцелуй стал самым счастливым воспоминанием на много лет.Я возвращалась домой под вечер одна, мама с бабушкой были слишком заняты, готовились, собирались...На Вильнюс опускались ранние осенние сумерки, накрапывал дождик. Настроение было подстать погоде. На конкурсе я выступила не ахти как - получила почетное второе место.Лихорадка последних недель совсем выбила меня из колеи, не хватило сил справиться с волнением. Но это не имело большого значения, ничего в этой стране и в этом городе уже не было для меня важным, кроме предстоящего отъезда. Домой идти не хотелось, тягостно было заходить в разоренную квартиру, с пустыми стенами, гулким эхом, баулами по углам и напряженными лицами родителей.Я медленно брела по пустеющим улицам, мысленно прощаясь со всеми и со всем, до боли знакомым и родным с раннего детства... Я шла и мечтала о том, как вернусь сюда через много лет известной пианисткой, прославленной на весь мир. У меня будет концерт в самом лучшем зале Вильнюса, а в самом первом ряду будет сидеть Янис, Валдис... ( в общем, тот мальчик со двора). Я спущусь к нему...Нет! Нет! Нет! невероятно, но тут я увидела его на самом деле. Он шел мне навстречу. Я остолбенела. Я застыла как завороженная, гляда на него как кролик на удава. Никаким доводом рассудка я не могу объяснить то, что произошло в этот момент... Я стала плакать...
Слезы просто сыпались у меня из глаз, выливалось все, накопленное за последние месяцы: и боль разлуки с родиной,и страх перед неизвестной страной, и мой детский разрушенный мир, и одиночество, и неразделенная любовь.Hе знаю, каким чутьем этот незнакомый мальчик уловил мое состояние, но он подошел ко мне, взял меня за руку и сказал :"Пойдем, я провожу тебя домой, я знаю, тебя зовут Оля, и ты живешь тут недалеко". По дороге я все плакала и плакала, в моих глазах разверзлись все хляби небесные, и не было никаких сил остановить этот поток. Я говорила и говорила, а он не перебивал и не успокаивал, только кивал головой.Когда мы уже стояли у моего подъезда, дождь припустил сильнее, он улыбнулся и пошутил:"Ну ты и сырость развела, смотри, и без твоих слез сколько воды натекло". Он притянул меня к себе, смахнул с ресницы слезинку и ткнулся мне в губы. Он сделал это почти по- детски, неумело... развернулся и убежал.Но вкус его поцелуя на моих губах потом долго оставался радостным воспоминанием, а по телу пробегала судорога как предвкушение будущего счастья. Я больше никогда не видела этого парня, но наша встреча примирила меня с отъездом, и несмотря на на все будущие трудности, я была тихо счастлива, потому что где-то глубоко в душе хранила поцелуй любимого человека.Вот и все. Как говаривал классик - "История повторяется дважды, первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса". Или, проще говоря, то, что о чем мы мечтаем, фантазируем, думаем, в той или иной форме приходит к нам, пусть даже через много лет, в реальности. Так и произошло со мной. Моя детская нереализованная мечта наложилась на реальность.
Я вдруг поняла, почему повелась на Чкалова. Круг замкнулся, меня зациклило.Невероятным усилием воли, мягко, спокойно я приостановил это безобразие: "Прости милая, не будем больше продолжать",- никогда еще Чкалов не пользовался женской слабостью в корыстных целях, - "завтра тебе будет похмельно и стыдно за содеянное. Так ты убьешь всякий шанс на продолжение отношений, ну что за радость трахаться, как собачки в кустах. Тоже мне, "Последнее танго в Париже"*!.. Давай без кинематографических эксцессов, я тебе позвоню обязательно и мы встретимся потом, в более цивилизованной обстановке, но... побудь со мной еще немного, дай мне свои губы, самый последний поцелуй, самый-самый последний"...Через полчаса мы окончательно протрезвели и вернулись обратно незамеченными, порознь, стараясь близко не подходить друг к другу. Наутро она, как бы невзначай, сунула мне в руку бумажку с телефоном и, усевшись в чью-то ухоженную черную "Максиму", исчезла из моей жизни так же стремительно, как и появилась.Шел проливной дождь, земля размокла и налипала на мои десантные ботинки... Oдежда пахла костром и лесом, мы с женой разобрали палатку, собрали пожитки, сели в мой "Кадиллак"... Я посмотрел назад - там сидели мои дети, мокрые насквозь и безоблачно счастливые, как весенние воробьи, и мне впервые за многие годы стало по-настоящему стыдно. Очень стыдно.Я повернул ключ зажигания, перевел рычаг трансмиссии на "драйв", отпустил ногу с тормоза, нажал на акселератор и огромная серая машина легко тронулась с места...И когда мы уезжали из кемпинга, я оглянулась в последний раз и увидела его дочку и сына, с обожанием смотревших на суперкул папу и стоящую поодаль его вполне еще привлекательную супругу,отчаянно понимая, что ничего, кроме беспокойного шелеста лип и нелепой минутной прихоти-страсти, с ним быть не может.
И вот эти цветы, присылаемые Чкаловым регулярно, по букету в день, вот уже целую неделю, были еще одним доказательством нереальности всего происходящего...
Глава 3
На работе, конечно, мне было не до того, но как только я попадала домой, мысли о Чкалове тут же накатывали на меня и накрывали с головой: я впадала в какой-то сладкий ступор, начинало щемить в груди, по телу волнами пробегала дрожь, я вспоминала его запах, перемешанный с запахом леса, его руки на моих плечах, его сияющие в темноте глаза... Наваждение не проходило уже несколько дней, очарование не исчезало.... Я не знала , что делать с собой и все ждала звонка, а он так и не звонил....Устало сбросив "маноло бланик"* на высоченном каблуке, я достала из-под кровати старенькие весы, верой и правдой служащие мне уже десять лет. Сто пятнадцать паундов - ничего, жить можно. Если не считатьбокала вина, выпитого за ужином, да всего этого корпоративного обмундирования - строгий брючный костюм, под пиджаком легкомысленная шелковая кофточка, под ней невесомое белье - можно спокойно вычесть еще два . А раз так, то можно на сон грядущий побаловать себя маленьким кусочком "годайвы"*. Кончиком языка я лизнула маленький, неровно обломанный батончики замерла всем телом в предвкушении наивысшего из наслаждений.... Пристрастие к еде, по-местному foodaddiction*, было моим маленьким секретом, тянущимся из глубокого детства, исполосанного многочисленными детскими болезнями - гаймориты, простуды, аллергии, тяжело перенесенная ветрянка, оставившая мне на память шрамик на лбу, который я называю "звездой".
Обреченная на вынужденый домашний арест, я с удовольствием поддавалась на увещевания бабушки сьесть "ну еще кусочек" то пирожка, то булочки или котлетки. Усилиями бабушки ко второму классу я превратилась в форменного колобка: низенькая, пузатенькая, румяная с красной ленточкой в каштановых волосах.Во втором классе это было очаровательно. К пятому классу, когда все девчонки стремительно потянулись вверх, а я так и осталась плотным приземистым колобком, я поняла, что мир делится не только на хороших и плохих или мальчиков и девочек, но еще на красивых и некрасивых. И я догадалась, что принадлежу именно к некрасивой половине.За этим открытием, чувствовала я, скрывается еще много великих, но пока недоступных мне тайн. Поделившись этими мыслями с мамой, получила обидный, как пощечина, ответ: "Меньше перед зеркалом вертись и конфет столько не лопай". И ничто, ничто не притупляло на время боль унижения и обиды, нанесенных мне самым близким человеком, как вечерняя плитка шоколада...Во рту было отвратительно сладко и мне к тому же мучительно хотелось курить. Путь на лоджию преграждали цветы... дорогу ясновельможной панне! Выброшу все... завтра же!!!Один из букетов уже порядочно завял и я, взяв его, на цыпочках прокралась на кухню...
там, освободив вазу от умирающих орхидей, вдруг заметила маленький конвертик с записочкой, затерявшийся среди флористических изысков, хотела выбросить не читая, но женское любопытство взяло верх и я достала маленький кусочек аккуратно сложеной тончайшей рисовой бумаги, на котором неровным, но четким почерком были написаны самые первые в моей жизни стихи, которые посвящались мне и только мне...Сквозь пустоту разорванного небаСквозь дождь и грязьСквозь отблески костраЯ вижу ночьГде пьяный и нелепыйПою тебеПо разуму сестраЧерез моеПростуженное горлоСтруятся звуки чужеземных трубИ я лечу контуженную гордостьЖивым тепломТвоих волшебных рукГде время замерлоНа краткое мгновеньеГармонией небесныхВысших сферГде тишина - источник вдохновеньяИ вечно светоносен ЛюциферГде нет различияМеж Ангелом и БесомГде ты и яИ больше ничегоСреди огромногоПредутреннего лесаПод куполомПространстваТвоегоЯ вышла на балкон, достала из кармана халатика заветную пачку и зажигалку, достала тонкую сигаретку, подожгла сначала бумажку и затем прикурила от нее. Доигралась. Поздравляю.Вся следующая неделя прошла в каком-то угаре... Что-то происходило внутри меня, и я практически не мог спать. Ощущение было совершенно кокаиновое, когда мозг работает на запредельной скорости, но удовольствия от этого никакого, только усталость и невозможность перезарядить батареи. Я никогда, кстати, не мог понять, почему люди торчат от этой дряни... ну ладно, героиновая мана, кислотный трип или марихуановый джа, а тут-то чего?Когда-то давно, еще в России, поддавшись на уговоры приятеля, я сделал пару линий и меня бычило трое суток подряд, и я не мог сдерживаться, не мог контролировать себя, не мог нормально функционировать вообще. Счастье, что это случилось во время рэйвового фестиваля на Казантипе, где в самом сердце недостроеной атомной электростанции нон-стопом игрались транс, драм-н-бэйс и техно, люди отрывались так, как будто завтра не существует и мой расколбас пошел только на пользу делу... но после этого мне уже никогда не хотелось химического, извращенно-когнитивного восторга, себе дороже! А сейчас (надо же!) ничего не принимал и меня поперло-потащило, куда сам не знаю. Никогда такого со мной раньше не случалось, какое-то совершенно новое, неизведанное чувство......Из моего квази-романтического состояния меня вывел мелодичный телефонный звонок . Я схватила трубку, не посмотрев, кто же это меня беспокоит в полвторого ночи...Увы, голос был не тот, который я ожидала услышать. Звонил Дэвид Фокс, сотрудник из моей компании, мой менеджер, а по совместительству FWB (FriendWithBenefits)*...Дэвида, типичного американца, умного, настойчивого, успешного, я знала почти три года, из которых два мы были любовниками... Да и любовниками мы стали, можно сказать, случайно, чуть ли не по производственной необходимости. Так получилось, что в Токио, куда мы летали в командировку, заключение выгодного контракта оказалось под угрозой срыва.Клиент, безумно богатый японский нувориш, оказался капризным как ребенок, и ломaлся, как сдобный бублик. Он не говорил ни да, ни нет, испытывая нас, разыгрывал традиционную пьеску а-ля "вежливое недоверие к белым варварам" . Нам тоже пришлось подыграть ему, потешить небольшой спектаклем,что-то вроде "Панч и Джуди"* в азиатских декорациях, чтобы развлечь клиента и помочь ему подписать договор.Он, изрядно повеселев, пригласил нас в элитный ресторан в Гинзе - деловом райoне Токио, где среди прочих традиционностей на постаменте в глубине зала стояла статуэтка Будды из чистого золота. В мерцающем свете фонариков, казалось, что божок кривляется, издеваясь над нами так же, как наш клиент.Когда наконец договор был подписан, я мысленно сказала:"Слава Б-гу!", и в этот момент мне почудилось, что Будда мне заговорщицки подмигнул в знак одобрения.
Напряжение было так велико, что после сделки, все еще на пике нервной энергии, мы разыграли похожий спектакль, но уже друг перед другом, в гостиничном номере, и без свидетелей. Просто так, чтобы снять напряжение, которое, естественно, разрешилось сексом... В какой-то момент мне все это даже показалось реальностью, уж очень тогда захотелось настоящего, большого, чистого... Но, как известно, если вам всего этого очень хочется, купите слона и вымойте его в своей ванне.С тех пор я даже не знаю, как охарактеризовать наши отношения.. Они как бы были, но каждый из нас существовал в автономном режиме, сам по себе. Дэвид мне иногда звонил, иногда мы с ним ходили поужинать или на какое-то шоу, все заканчивалось сексом... и молчанием до следующего звонка.На работе он вел себя корректно, отчужденно, спокойно, ничем не выдавая наших отношений. За все т pи года знакомства он не сделал ни одной попытки их как-то изменить. Мне ничего другого не оставалось, как принять yсловия игры. Правила негласного соглашения никогда не нарушались, все было, постно, скучно и ...предсказуемо.Даже секс был настолько однообразным, что иногда в постели я думала: "Tо ли это зомбированный человек, то ли оживший робот...". Весь, так сказать, процесс, однажды запрограмированный, никогда не нарушался, даже временные рамки варьировались с минимальной погрешностью: нарастание возбуждения - раз, степень готовности - два, проникновение - три, поступательные движения - четыре, мой оргазм - пять, его семяизвяржение - шесть, отпал - семь, отвернулся набок -восемь.
Ах,да, чуть не забыла, девять - это обязательное выражение радости на моем лице и одобрение свершившегося акта. У меня всегда после этого создавалось впечатление, что во время секса в его голове работает компьютер, которыйвместо того, чтобы получать удовольствие, упорно подсчитывает прибыль от очередной удачно провернутой сделки.Вот и сейчас он, извинившись за поздний звонок, давал мне окончательные инструкции на завтра, такой весь из себя правильный и политкорректный...Я приехал к Олео и расказал ему про мое "солнышко лесное" со всеми последующими переживаниями. Его реакция была спокойной и однозначной: " Да с тобой все нормально, ты просто влюбился..." Неужели он прав? Черт, этого только не хватало... Сам этого хотел, вспомни, сам кричал "хочу большой и чистой любви!", теперь получи... Целую неделю я доставал и прятал обратно бумажку с заветным номером, не решаясь позвонить, отчасти из-за боязни быть неузнанным и отвергнутым, отчасти из-за того, что решительно не помнил имени той нимфы, которая так бесцеремонно взяла меня в плен.Я пытался выяснить это через общих знакомых, но никто тоже не знал, как она вообще появилась там, кто такая и как ее зовут. В пятницу утром я не выдержал и позвонил. Включился автоответчик с каким-то мамбо-джамбо типаYouknow, whoyoureachandyouknow, whattodo, sojustdoit!*... Бля... веселая история, просто "Ералаш" какой-то... придется сознаваться, только бы не подумала, что это очередная идиотская pickupline*.Удивительно, но ситуация разрулилась сама собой, когда она мне перезвонила и назвалась, моя сладкая...
И тогда я облегченно вздохнул, ибо страсть как не люблю неудобных ситуаций ни в жизни, ни на экране, отчего ненавижу так называемые "комедии положений", потому что частенько сам попадаю в подобные истории, как говорит моя мама, вступаю "то в гэ, то в партию".Кстати, в партию я-таки вступил во времена излета горбачевской "перестройки с ускорением". Не то, чтобы сильно этого хотел, просто из хулиганских побуждений, а точнее, случайно.Поступив после армии на подготовительное отделение медицинского института и поселившись в местной общаге, я вскоре приобрел репутацию "хотя еврея, но своего пацана" и всегда щедро делился талонной водкой, которую передавала мне непьющая мама. Так, на всякий случай, мало ли что. Времена были смутные, деньги стремительно обесценивались и "жидкая валюта" была надежнее всего. Жуткой, снежной и морозной зимой , когда наше общежитие было изолировано от окружающего мира на несколько дней и запасы спиртного подошли к концу, ко мне пришел парторг лечфака, явно страдавший от жуткого бодуна и спросил, ненавязчиво так, не осталось ли что-нибудь в моих закромах? Когда я с барской щедростью проставил ему шесть бутылок "Пшеничной", он прослезился и с дрожью в голосе сказал, что никогда этого не забудет.После чего на следующее утро собрал партсобрание, где меня за особые заслуги, в виде исключения, приняли в партию без кандидатского стажа. Так я стал, хе-хе... коммунистом. Партбилет до сих пор лежит в семейном архиве вместе с дипломами, почетными грамотами, аттестатами и прочим балластом, доставшимся мне от прошлой жизни.
... Стоя спиной к двери, я почувствовала на себе мамин неодобрительный взгляд. Тихо, бесшумно эта высокая громоздкая женщина прошла попаркету и встала посреди моей комнаты, брезгливо кривя губы.- Фу, накурено у тебя... Кстати, - это "кстати" предшествовало колкому комментарию в мой адрес или абсолютно неуместному совету, не терпящему возражений. - Кстати, не стоит столько денег вкладывать в недвижимость... Я вчера в одной русской газете читала, я тебе покажу эту статью.Русские газетки: чудовищно безграмотное месиво часто противоречащих друг другу, неизвестно где подобраных обрывков фактов и событий. Мне всегда казалось странным, что свободно владеющая английским языком мама принимает всерьез этот типографский бред.
- Мам! - Я было хотела указать на диплом, где каллиграфически было выведено, что мисс Ольга Москвитина была удостоeна степенью магистра в менеджменте, экономике и финансах, и в силу этого факта я должна хоть чуть-чуть разбираться в том, куда следует вкладывать деньги, но передумала. Спорить с мамой было занятием бесполезным и неблагодарным.- Да, мам, конечно, - вяло пробубнила я.После переезда в Америку мама стала невыносима. Иммиграция - тяжелое испытание для человека в любом, особенно в зрелом возрасте; я это поняла на собственном болезненном опыте. Но мама, мамочка, пусть и ТАМ была скуповата на ласки, в этой атмосфере всеобщей отчужденности превратилась в жадную до сплетен и желтой прессы домашнюю тиранку.
Нет-нет, она не оставила за океаном блестящего советского гуманитарного образования! Мама, в отличие от целой армии переквалифицированных советских "бывших" (художников, музыкантов, писателей), быстро разобралась в законах местной жизни, переквалифицировалась, подучилась и получила дипломчик психолога, затем открыла свою частную практику.Поскольку она была одной из первых русскоговорящих психоаналитиков, к ней пошли толпы морально и психологически измученного народа. Ей почему-то доверяли.
А она, внимательно и профессионально выслушав признания, затем с жадным упоением рассказывала дома о несчастных людях, приходивших к ней со своими неврозами, психозами и депрессиями.Складывалось вчетатление, что выбрала она эту область, дабы лишний раз продемонстрировать свои правоту, могущество и власть. Домашней диктатуры ей, очевидно, не хватало.Прожив почти тридцать лет в фантасмагорически-кафкианской стране, я научился выживать в самых нечеловеческих условиях, не прогибаясь под них, а наоборот, заставляя их прогибаться под меня. И не надо думать, что я изображаю какого-то супергероя, отнюдь - при определенных обстоятельствах я веду себя более чем неадекватно, юродствуя подчас, делая трагические ошибки, за которые расплачиваюсь потом сторицей...Но мое звериное чутье и чуткие животные инстинкты редко меня подводят в жизненных ситуациях, где нет времени и возможности для анализа, и надо действовать быстро и наверняка.
И очень часто это мне спасает жизнь вопреки доводам здравого смысла, который работает только в привычных, хрестоматийных, схематических условиях.Когда ты один на один с пьяным ублюдком, единственная цель которого состоит в том, чтобы убить или сильно покалечить тебя, тебе остается только одно - воткнуть ему в глотку кусок ржавой арматуры, и отскочить в сторону, чтобы не запачкаться кровью, и уйти спокойно, и спать без сновидений, и хладнокровно наблюдать за суетой расследования, которое ни к чему не приведет, потому что свидетелей не было и никому в голову не придет подозревать безобидного тихого очкарика...Так, перешагнув через табу "не убий", я полностью вылечился от извечной еврейской вины перед всем миром и комплекса жертвы, столь усердно насаждаемого хитрыми галутными* раввинами, которым гораздо проще было управлять местечковым стадом, чем вольными и свободомыслящими людьми. Поэтому иврит, гордый,музыкальный язык поэзии и молитвы, в их устах поменялся на "ашкенозис"*, специфическое нечто, сипатое и пришепетывающе-подобострастное ; поэтому они заставили забыть нас о Маккавеях* и Массаде*, о том, что мы были не только просвещенными мудрецами, но и лучшими воинами мира. В итоге шесть миллионов пошли в топку, "освящая Имя Б-жье"*.... Расплата за нашу тысячелетнюю покорность, вечное ожидание чуда в последний момент, неверие в собственные силы и в то, что "Человек - это звучит гордо!"*...Моя вера в мамину правоту серьезно пошатнулась, когда слегка подвыпивший папа однажды, заговорщицки мне подмигнув, добровольно рассказал что у него завелась любовница.
Уже не первая и не первый год. Я проглотила эту горькую пилюлю довольно спокойно, потому что с отцом у меня сложилиcь отношения гораздо более простые и непринужденные. Он принимал меня такую, какая есть и не заставлял ничего делать сверх надобности, ибо, как он выражался, "улучшать хорошее - только портить". И когда мама говорила, он почти всегда молчал.
Папа, почему ты молчал?Почему ту не объяснилмаме и бабушке, что длялюбой девочки, девушки-дочери, которую вы растите, нужны не только забота, любовь, хозяйственные навыки.Девочке важно быть не только послушной, доброй , умелой идаже талантливой...В определенном возрасте ей надо быть красивой, или хотя бы симпатичной. Я вас понимаю... Для родителей их ребенок всегда красив, но не для сверстников... Как рано я поняла свою некрасивость!То, чем я была так горда в свои восемь лет и то, что выделяло меня среди сверстников, к тринадцати годам перестало быть моим преимуществом...Тут стало важным другое: как я выгляжу.... А выглядела я... ну прямо скажем не ахти как.... Достаю другую вырезку, уже из взрослой газеты... за роялем на сцене на высоком концертномстуле сидиттолстенькая коротышка ... И даже красивое бархатное платье не скрываетизлишеств ее форм, плохое качество фотографии все равно прорисовывает вздернутый нос и подростковую нечистую кожу на припухшем личике...
Густые, темные длинные волосы непослушно топорщатся кучеряшками в разные стороны...Лев Толстойв "Войне и мире" писал о княжне Марье, что она была красива именно своей некрасивостью. Наверное, именно так я и ощущала себя. Мои родители уделяли огромное внимание моему духовному развитию, но не делали ничего, чтоб развивать меня физически. Но занятия музыкой приучили меня мыслить образами, рисовать воображаемые картины. Оставаясь вполне земным и в меру прагматичным подростком внешне, в глубине души я была, да и сейчас осталась самым розовым мечтателем на свете...Я всегда прятала свои "воздушные замки", не пуская в них чужих, а своих, пытавшихся проникнуть на мою территорию останавливала тут же холодным дождем сарказма.... Сейчас я понимаю, что мои мечты были вполне нормальным явлением для любой девочки-подростка, которая мечтает быть красавицей и любить прекрасного принца... Но тогда я считала свои фантазиислишком буйными, смелыми. Они мне казались чем-то постыдным, типа первой выкуренной сигареты, запах от которой надо тщательно скрывать ото всех, и в первую очередь от самых близких...Когда прошел первичный шок от папиного признания, я надолго задумалась. Дома я себя чувствовала как на тяжелейшем от непредсказуемости экзамене: мама мастерски умела задавать неожиданные каверзные вопросы, заряженые язвительной критикой : "А что за туфли такие интересные? Исключительно уродливые, и где ты такие нашла? А почему это курточка на тебе так странно сидит? Это что - мода такая? "... Аидыше* мама, как же... гриф-стервятник, аспид хищный...Но, несмотря на это, а может быть и - благодаря, я безропотно ей подчинялась, не задумываясь, я училась музыке, когда мама сказала "учись", и так же послушно, не оглянувшись назад, променяла музыку на скучнейшие финансы, когда мама сказала: "Перспективно!"....Нет, все-таки я полный идиот, клинический гуманист и конченый лох, потому что до сих пор верю в человеческие отношения и порядочность окружающих меня дальних и ближних... Xотя после череды довольно близких знакомств с местными красавицами и подведения соответствующих итогов, я стал что-то сильно сомневаться в том, что смогу что-то себе подыскать на этой ярмарке оппортунизма и тщеславия.К тому же я реально устал. Устал от одного и того же сценария, повторяющегося с пугающей постоянностью, изнуряющего бесконечного бега на короткие дистанции, пусть даже с недолгими передышками, поначалу как бы яркого и вдохновляющего, но затем утомительно однообразного и раздражающего, как акварели Айвазовского*... Когда неизвестно почему вдруг зацепит, поведет, потащит непонятно куда тяжелое, душное, бездыханное чувство, которое не радует и не греет, а принуждает поступать иррационально, вопреки здравому смыслу и даже внутреннему голосу, говорящему мне в такие моменты "идиот, что ты делаешь, неужели ты не видишь, кто перед тобою?.. опомнись!". И все равно тебя несет и кружит, как на американских горках и главное тогда уже - не бояться, держаться покрепче и ждать, когда пройдет дьявольское наваждение.
Денек-другой, да еще подкрепленный скоротечным огневым контактом, и можно уже объявлять очередной белошвейке "сорри, бэби, наша встреча была ошибкой" и всех делов-то! Тем более, что меня тоже особенно долго не выдержишь, если отношения не подкреплены ничем особо выдающимся. Секс не в счет, это не главное, хотя и очень важное.И я, пройдя через десятки таких полубезумных фейерверков, выливающихся, впрочем, иногда в сверхъестественный прилив вдохновения (эпинефрин-норадреналин, эндорфины-серотонины,повышенное КПД коры головного мозга...проходили, как же-с!*). Tак вот: неоднократно проходя этой скользкой дорожкой, в глубине души я был совершенно убежден, что и любить-то по-настоящему не способен, это может быть нежной дружбой или просто полезной привычкой, но глубокой, всепоглощающей долговременной страстью - никогда.
Только такой отчаянной храбрости человек, как моя супруга, могла позволить не только связать себя со мной узами брака, но и умудряться при этом даже поддерживать шаткий статус кво, во имя ложно понятого во время оно общественного договора. Временами мне даже кажется, что я, несмотря ни на что, испытываю к ней какие-то чувства, на меня накатывает приступ нежности и все кажется в прошлом, переболели и хватит... до того момента, когда очередная интернетная нимфа не затуманивает взор стареющего юноши, и он опять не пускается во все тяжкие.
Так и продолжалось бы до сих пор, если бы трагическая история с Анжеликой не отбила полностью всяческое желание копаться в виртуальной помойке в пойсках призрачного счастья, не существующего в природе по определению. Мне оставалось только смириться с моим нынешним положением и продолжать существовать в полностью анестезированной версии добропорядочного отца семейства и бизнесмена средней руки, эдакого несбывшегося Поля Гогена*, так и не уехавшего на Таити пить ром, трахать молоденьких барышень и после - писать картины маслом так, как Господь на душу положит.Но, видимо, у Создателя на тот момент внезапно поменялись планы и на мою, еще не отошедшую от прошлого потрясения, голову свалился тайфун с ласковым именем Ольга....Как нужна была мне мама, просто мама, понимающая и прощающая, в годы highschool*!Самый одинокий и унизительный период моей жизни начался с первого дня в американской школе, в стенах этого приземистого здания с тяжелыми решетками на окнах, внешне больше похожего на тюрьму строгого режима, чем на обыкновенное учебное заведение.Первым впечатлением от пребывания здесь было осознание собственной незначительности в физическом смысле. Меня давили и жали к стенке толпы высоких широкоплечих парней и долговязых грудастых теток, по сути - таких же четырнадцатилетних школьников, как и я.
Звенел звонок, из дверей классных комнат шумным орущим стадом вываливались мои новые одноклассники и я прижималась к стенке, чтоб не задавили.- Ну, как школа? - спросила меня тогда мама- Никак, ...- ответила я и рухнула на диван.
Моя высокая и властная мама никогда не сможет понять ужас маленького человека перед толпой. Даже если она дипломированный шринк*.Ни о вечеринках, ни о дружбе, ни даже о простых приятельских отношениях с одноклассниками не было и речи. В тот первый день я села за последнюю парту подальше ото всех, и заснула там в одиночестве на пару лет под монотонное бормотание учителей и жужжаниеламп. Конечно же, я знала что я некрасивая и не рассчитывала на успех у мальчиков, но еще одним неприятным открытием было то, что в этой стране внешность влияет на все аспекты жизни, в том числе и дружбу. С толстухой никто не хочет водиться, даже такие же толстухи...К одиннадцатому классу я внезапно проснулась: это случилось на уроке геометрии, туповатая Джессика Мельник стояла с обреченным видом у доски третью минуту и, как ни тужилась, не могла начертить нужную фигуру. Да, фигура... дивная фигура была у этой бледненькой дурочки: чуть опустившиеся от груза геометрии хрупкие плечики, тоненькая, почти надломленная талия, ноги, бедра, грудь...Казалось, Джессика была облита с ног до головы нежным вниманием всего класса, ей сочувствовали, за нее болели, и даже учитель, немолодой наглый садист, не сделал ей ни одного замечания. В тот момент, когда Джессика, так и не решив задачу, походкой богини проследовала к своей парте, я приняла решение. Худеть. Навсегда. Я немедленно вытащила из портфеля недоеденную шоколадку, бросила ее на пол и даже наступила на нее несколько раз.Я была к себе беспощадна. Половина грейпфрута на завтрак, стакан молока на ланч, салат на ужин. Ежедневные двухчасовые тренировки, аэробика, беговая дорожка, велотренажер, и прочая, и прочая, и прочая... Никакого шоколада, разумеется. Через две недели сошли щеки, обозначился овал лица. Через три месяца появилась талия. Через полгода местный плэйбой Алекс Коган пригласил меня в кино. И хотя этот слащавый красавчик, слегка похожий на Элвиса, мне никогда не нравился - это была ПОБЕДА, полная и безоговорочная. Я наконец-топоверила в себя......По ходу пьесы, когда мы все-таки созвонились и даже довольно долго пощебетали о делах насущных и не очень, выяснилась-таки, что грозная валькирия, хмельная покорительница и роковая соблазнительница на самом деле довольно, как здесь говорят, uptight* персонаж . И еще - типичная корпоративно-офисная штучка, успешная карьеристка, ветеран бюрократических войн и закулисных сражений, циничная и беспринципная, рассматривающая окружающий мир с позиции salesperson*, убежденная в том, что все и всех в этом мире можно купить, просто нужно назначить правильную цену и, по возможности, не переплачивать...Но вместо того, чтобы расcтроить меня, сии обстоятельства, наоборот, придали мне дополнительный кураж, и только подогрели мой интерес к юному Гобсеку в юбке.
Было в ней что-то такое особенное, надломлeнное, странное, просвечивающее сквозь всю корпоративную шелуху... cвежее и искреннее. Мне, по крайней мере, так показалось тогда. И хотя всегда находились отговорки, почему нам нельзя сегодня встретиться, трубка поднималась и нежный девичий голос с сексуальной хрипотцой звучал на том конце провода. Это не могло быть вялой, всеядной любезностью хорошо воспитанной интеллигентной барышни. Мне явно сигналили. Посему, я решил не сдаваться, а действовать... чего и сколько бы мне это не стоило. Вопрос "зачем" не задавался. Она мне была нужна. Потому что я... Господь Авраама, Исаака и Яакова!!... Влюбился. Как мальчик. Отчаянно и безнадежно.
Глава Четвертая.
... Бесконечные дела - его и мои, рутина, занятость, усталость, да и, честно сказать, моя нерешительность не позволяли мне слишком быстро согласиться на встречу. В конце концов мы договорились провести вместе пару часов в субботу вечером в Манхэттене.Все это время я тянула со свиданием, потому что была под очень смешанным впечатлением от нашей совместной ночной прогулки по лесу. Я позволила себе тогда слишком многое, повесилась на шею взрослому мужику, да еще и женатому.Если бы моя сиюминутная страсть была бы удовлетворена той же ночью, то все бы так и закончилось, под тем же кустом, под которым и началось.Чкалов же меня остановил, с одной стороны - жестко осадив отказом, с другой - прочно зацепив меня желанием получить свое, чего я добиваюсь всегда, чего бы это мне ни стоило, благо корпоративная жизнь ожесточает сердце и приучает идти по трупам к намеченной цели... Но почему-то все эти две недели , я, как на наркотиках, сидела на телефонных разговорах с ним, впадала то в эйфорию, то в отчаяние и... все мучалсь сомнениями, а стоит ли продолжать...Одно дело работа, где главное - только твои профессиональные навыки, где нужно вовремя сыграть участие, вовремя - внимание, вовремя - лесть, а вовремя - холодность, и нигде не пережать, не переиграть, потому что на тут карту поставлены всего лишь карьера и деньги.
Другое дело твоя душа, когда каждое движение цепляет за живое, тут сложно фальшивить, себя все равно ведь не обманешь, а цена за самообман - дороже денег. Я долго думала о предстоящей встрече, и от этого еще больше опасалась и хотела, и не хотела ее. Эмоциональная открытость, вполне естественная на природе, в декорациях "каменных джунглей" могла показаться пошлой гримасой фамильярности.Поэтому меня мучал страх. Страх разочарования, страх того, что при встрече все будет не так романтично, а как обычно - скучно и предсказуемо.Но.... пусть будет как будет... Уберем пиковую даму в карточную колоду, до подходящего времени.. Я хочу прийти на свидание с ним эдакой воздушной, слегка легкомысленной барышней... Никаких деловых костюмов, строгих туфель, собранных в пучок зализанных волос. Максимум свободы и естественности.
Из зеркала на меня смотрела молодая стройная девушка в шелковом струящемся платье.Яркий макияж и распущенные волосы дополняли тщательно продуманный облик. Я поменяла все. Единственное, от чего я не могла отказаться ни при каком наряде - это высокие каблуки (всегда комплексовала из-за невысокого роста). Я подошла к зеркалу:"Ну что ж.... держись Чкалов, я готова", и, бросив на свое отражение в зеркале последний взгляд, уверенной походкой вышла из комнаты.
Она мне позвонила, когда я в состоянии легкого раздражения возвращался с деловой встречи на только что открывшейся радиостанции, собиравшейся работать в формате клубной музыки - хаус, транс, гараж, реггатон и прочей пое...ни, которой якобы так не хватает в нью-йоркском эфире. Сколько раз повторялась одна и та же история, которая так и не научила людей простой и горькой истине - никому не нужна дискотека двадцать четыре часа в сутки! Люди приходят в клуб именно потому, что хотят оторваться, потанцевать и послушать музыку, которую нигде больше не крутят, кроме таких мест. Когда андерграунд становится мэйнстримом, он умирает, как это уже произошло с диско, панком, новой волной, гранджем и еще доброй дюжиной других стилей и направлений. Неудивительно, что радио, ориентированное только на клубную тусовку, в нашем городе тоже долго не живет... Хотя я был совершенно уверен, что нынешнему хозяину нового радио, хитрожопому еврейскому аферисту, успевшему посидеть за махинации на Уолл Стрит, разорить нескольких хип-хоп продюссеров и полностью обчистить простодушного русского доктора - партнера по предущим проeктам, это было даже на руку. Он явно отмывал чьи-то грязные деньги, и меня удивлял тот факт, что он до сих пор жив и до сих пор на свободе. Знающие люди утверждали, что, во время следствия он настолько хорошо помог ментам, сдал столько людей и так славно поработал провокатором-осведомителем во время недолгой отсидки в казематах, что всемогущее ФБР прикрывает теперь глаза на некоторые шалости, получая от него взамен бесценную информацию.
Мой агент буквально изнасиловал меня, заставив поехать на переговоры с этим мерзавцем, которому порядочный человек руки не подаст, и я после этого почувствовал себя, как будто нажрался говна из большой свинцовой ложки. Все мое существо восставало против этого, но... "партия сказала - надо! комсомол ответил - есть!". Избежать таких вещей невозможно, как и вести войну в "белых перчатках". Приходится смирять гордыню и делать то, что в данный момент необходимо.Не в первый и не в последний раз... Когда до отъезда в Америку оставалась всего лишь неделя, Еврейское Агенство "Сохнут"* (абсолютно скотская бюрократическая организация, с моей точки зрения) отказалось выдать моей супруге, преподававшей у них иврит и беременной в то время вторым ребенком, декретное пособие. Просто так, без всякого повода. Пытались на этом сэкономить, шакалы позорные!И мне пришлось, точно так же, преодолевая отвращение, поехать туда, показать свое журналистское удостоверение и пригрозить сенсационной статьей, разоблачающей финансовые и политические махинации этой конторы, благо - на всякий случай - компромат у меня имелся такой, что чертям бы стало тошно. Деньги были выданы в течении получаса, история замята, но каждый раз, когда я вижу подобных жидоморов, истекаю желчью, ненавистью и стыдом за свой жестоковыйный народ, не знающий меры ни в героизме, ни в ублюжестве.После разговора с Олей жизнь стала несколько налаживаться. Мы наконец-то определились со временем и местом встречи. Мне был дан карт-бланш. Я внутренне возликовал - лучшего пожелать было просто невозможно.
Я давно собирался повести ее в один из самых дорогих ресторанов Большого Нью-Йорка, зарезервировать место в котором простой смертный мог только за месяц до того как, но поскольку я был лично знаком с его менеджером, сами понимаете - у меня не было особых проблем. Тем более что, "неимоверные" трудности с попаданием - не более чем ловкий маркетинговый ход...О том, куда мы пойдем посидеть и пообщаться, я намеревался сообщить Ольге чуть позже, и посмотреть, как она отреагирует...Мы не договаривались конкретно куда пойдем. Просто оговорили место и время. Он должен был заехать за мной в субботу вечером, далее - смотря по обстоятельствам. Я испытывала определенное возбуждение, смятение и предчуствие чего-то необычного от встречи, поэтому ничего не хотела планировать заранее, положив все на волю его величества-случая.
Как ребенок в рождественскую ночь точно знает, что будет подарок и только ждет часа икс, чтоб узнать какой, так и я решила не торопить события, чтоб не спугнуть это самое чувство предвкушения радости.Я, конечно, не шла на свое первое в жизни свидание, а потому понимала, что у большинства мужиков фантазии хватает на банальный джентельменски набор из трех "НО": кино, вино, и домино. Или опосредствованно к Америке, развлечь, угостить и сыграть в четыре ноги под одеялом... фууу... ну и мысли по дороге на романтическое свидание... поглядим, наш незаурядный, харизматичный Чкалов , чем девушку потчевать будете...
... Оля жила в Ривердэйле, очень престижном районе в Бронксе, некогда тоже блиставшем сугубым буржуазным лоском. До того момента, когда Ла Гвардия, тогдашний мэр , не принял опрометчивое решение провести девяносто пятую магистраль не в обход Бронкса, как предполагалось, а посередине его. В результате его усилий местный средний класс, вопреки замыслу градоначальника, не желавший мириться с шумом, мусором и криминогенными общежитиями для чернорабочих-пуэрторикацев, дружно драпанул на север, в тихую пригородную зону, подальше от гетто, в которое загорелая братва превратила бывший фешенебельный neighborhood*. Но Ривердэйл, находившийся "от больших дорог и линий вдалеке", не только уцелел, но и приумножил свой шарм благодаря домам дипкорпуса ООН, хорошим школам и "дворцово-парковым ансамблям", о которых до сих пор мало кто знает - и слава Б-гу, лишний пиар таким местам только вредит... Некогда и я проживал в Бронксе тоже, но в значительно более грязном месте, в небольшом "русском" анклаве на Пелэм Парквэй* рядом с Ботаническим Садом и Зоопарком.Многоэтажный дом утопал в зелени и находился практически на берегу Гудзонa. Я без особого труда запарковал свой "Кадиллак" на соседней улочке, вышел из машины, огляделся. Позволить себе жить здесь могли только очень состоятельные люди, обладающие поистине бунюэлевским "скромным обаянием буржуазии".
Высокий класс был во всем, начиная от стрижки столетних газонов и заканчивая идеальной чистотой тротуаров. Я почувствовал себя героем давно забытого фильма посреди этой почти нереальной декорации.
И когда в лучах летнего заката мне вышла навстречу молодая женщина ослепительной красоты, мое сердце сжалось, перехватило дыхание, и я чуть не упал в обморок от всплеска счастья внутри меня...Он стоял неподлеку от парка рядом с моим домом, одетый на этот раз очень просто и элегантно. Белоснежная рубашка, темно-синие, почти черные джинсы, светло-коричневые дорогие мокасины...Я это сразу отметила про себя, в нем опять всего было в меру. Это был как раз тот стиль "дорогая простота", который мне больше всего импонирует в жизни, - все умеренно, добротно и сдержанно, без кричащей роскоши и позерства. В руках у него, вместо полагающегося по случаю веника-букета была... голубая роза в маленькой хрустальной вазочке-туфельке...
В первый момент я не поверила, что она настоящая. Когда мы были в Японии, мне говорили, что совсем недавно в этой стране вывели уникальный цветок, хотя до этого и считалось, что такое невозможно; и голубая роза настолько капризна и дорога, что каждая стоит кучу денег.
Я была удивлена, но моя "рождественская сказка" только начиналась... Я глянула на свое отражение в зеркале заднего вида, скривила рожицу, и мысленно сказала: "Чего изволите, принцесса?". А вслух озвучила:" Ты, видимо, решил меня действительно удивить чем-то необычным?"
"Да, Оля, для тебя - все что угодно", - Чкалов подхватил мой шутливый тон, он явно был в ударе. Я посмотрела на японскую голубую розу и сказала:"В таком случае я хочу в японский ресторан, но не в обычный, а в волшебный, куда ходят ходят сказочные красавицы и где растут волшебные цветы". Я заметила, как тень улыбки пробежала по лицу Чкалова, а потом он сказал: "Изволь!.. Поехали."...Интересно, куда же он меня везет? Чкалов вел свой автомобиль, уверенно выбирая дорогу. В его машине тихо играла спокойная музыка, за окном, сменяя друг друга, мелькали манхеттенские пейзажи. Опускались тихие летние сумерки, призывно горели витрины ресторанов и магазинов. Наша беседа была общением двух симпатизирующих друг другу людей, которые практически ничего не знают друг о друге, и только-только прицеливаются на какие-то отношения...
- Оль, чем ты занимаешься?- спросил Чкалов,- ты говорила, что работаешь аудитором?- Не совсем так, не аудитором, а финансовым администратором, это несколько другое, а точнее проджект-менеджером в огромной компании, которая занимается аудитом. Мы делаем инспекцию, оценку и даем независимое заключение финансового состояния банков и фондов для наших клиентов.- Так в чем же заключается твоя работа?- Я курирую несколько больших проектов по всему миру, часто приходится мотаться в командировки, срываться буквально с места, иногда не зная, на какой срок уезжаю и когда вернусь.
- А, так ты и вправду, "солнышко лесное", которое когда хочет появится, когда хочет-исчезнет!Я в ответ улыбнулась:" Ну, что солнышко, так это вряд ли... ведь я никогда точно не знаю, когда взойду на Востоке, а когда - на Западе..." и не стала дальше продолжать эту тему.Не буду же я рассказывать Чкалову, чем на самом деле занимаюсь. Все это правда, но только внешне, так, информация для непосвященных. На самом деле все глубже, грязнее и рискованее. Я не могу рассказать постороннему человеку всю подноготную бизнеса, в котором работаю уже более трех лет...Финансовый менеджмент сделок высокого риска приносит сверхприбыли, и клиенты должны быть уверены, что их не надули при дележе, где иногда случаются поистине сверхскоростные проводки транзакций и бывали случаи, когда серьезные суммы просто исчезали, как бы растворялись в воздухе.Тогда-то и придумали приглашать "независимых экспертов", третейский арбитраж, который необходим особенно тогда, когда счет идет на миллиарды и в работу вовлечены особые люди на межгосударственных уровнях, не политики, но финансисты, ими руководящие. У них нет моральных принципов, в ход идет все: шпионаж, закулисные сделки, неофициальные расчеты, неучтенная наличность... Но у богатых и уважаемых клиентов должно создаваться полное впечатление абсолютной честности всего происходящего, чего бы это не стоило, поскольку большие деньги любят тишину и спокойствие, как любит говорить мой непостредственный начальник, господин Дэвид Фокс.
Вот и приходится быть готовой к форс-мажору. Здесь одного экономического образования недостаточно. Тут надо уметь быть и бизнес-леди, и надежным партнером, и легкомысленной красоткой, и умным собеседником, и актрисой одновременно. А ко всему прочему - и порядочной стервой, чтоб выглядеть правдоподобно, потому что делать ЭТО искренне просто невозможно.
- О чем ты задумалась?- спросил Чкалов- Да ни о чем, - я мотнула головой,- стряхивая сиюминутное наваждение, - Я тоже кое-что слышла о Вас, Мистер Ди-Джей, хотелось бы узнать подробности...- Подробности... пикантные? Или профессиональные?., - попытался сострить я... Менее всего мне хотелось повторять свою старую, уже набившую оскомину историю о том, как некогда перспективный военный врач-эпидемиолог переквалифицировался в музыкального продюссера, "звезду" андерграунда и модного диджея. С некоторых пор она стала меня раздражать - мало ли кто в середине жизни круто менял карьеру! Ну и что?! Подумаешь, невидаль... Я давно уже не "становился на пуанты" по этому поводу. Просто так получилось - как получилось. Могло бы выйти и по-другому.
- Знаешь, это только кажется, что такая работа - сплошной праздник, на самом деле здесь присутствует такая же рутина, как и везде... Просто о тебе знает больше людей. Ты чаще на виду, на сцене и адреналина в твоей жизни тоже больше. Вот это и цепляет.
А так - тяжелoe и довольно нудное занятие; oсобенно, когда корпишь в студии сутками и под конец начинаешь ненавидеть все музыкальное наследие человечества вместе взятое...Она грустно улыбнулась в ответ и остаток пути мы провели молча, слушая, как пульсирует бит эйсид-джаза в динамиках......Я понятия не имела, в какое место он меня приведет. Вращаясь в определенных кругах, я, конечно, знала и дорогие, и изысканные, и закрытые зоведения, но то, что это окажется таким и представить себе не могла даже не потому, что ресторан дорогой и элитный, а потому что место туда надо резервировать за месяц вперед. Как Чкалову это удалось, до сих пор осталось дла меня загадкой. Наверное и вправду, это был вечер чудес, но впереди их было еще много...Нас встретил вежливым поклоном метродотель и провел в зал, в центре которого возвышалась большая ледяная статуя. Десятки разноцветных огоньков подсвечивали ее со всех сторон, и создавался полный эффект оживления льда.Хрустально-прозрачный Будда как будто смеялся, плакал, и танцевал на постаменте, менял выражение лица... и медленно подтаивал. Это уже не была фигурка золотого болвана, который издевался надо мной в токийском ресторане, это был добрый божок-гномик, кристально чистый и прозрачный. Oн улыбался мне, и в душе в этот миг что-то таяло и очищалось, одновременно становилось радостно и легко, горячо и горько. Я глянула на Чкалова, на его лице играло такое же смятение чувств.
Глава Пятая.
Все происходило как будто во сне. Она меня спрашивала что-то, я отвечал на полном автомате, произносил какие-то шутки, рассказывал какие-то смешные истории... и любовался ею, и не мог сосредоточиться.В этот вечер я работал волшебником, роль для меня не то чтобы непривычная, просто до сего момента я не был захвачен субьектом своего мастерства так, как сейчас. От рафинированной бизнес-леди не осталось и следа. Передо мной сидел очень живой и очень настоящий человек. Но дело было даже не в этом. А в том, что я наконец-то понял, что же произошло на самом деле. Только не смейтесь... Я нашел свой Идеал Женщины. И мне уже было не важно было, что произойдет потом, будем ли мы близки, или все закончится ничем. Потому что я точно знал, что от этой нежной, поющей сердечной боли мне уже не избавиться никогда...Все в этот вечер было "в тему" - ненавязчивый сервис, изумительная еда, приятная беседа, во время которой мы были как бы на одной частоте, говорили и даже дышали в такт. И мне очень-очень-очень не хотелось расставаться, хотя я и понимал, что продолжения может не последовать. Потому что все было, как говорят в Америке, toogoodtobetrue, "слишком хорошо, чтобы бы быть правдой"...... Как я люблю ночной Манхеттен!..... Как я люблю быструю езду!..
Встречные огни ударяются о лобовое стекло и рассыпаются миллионами искр. Я пытаюсь проследить путь какого-нибудь лучика, но они все от меня убегают. В машине тихо играет музыка... или она на самом деле звучит в моей душе? Чкалов молчит. Я смотрю на Чкалова и тоже молчу... Абсолютное эмоциональное включение... и я доподлинно знаю, что он испытывает ту же гамму чувств.По телу пробегает электрический разряд, накрывает волна желания, я хочу его... я хочу его так, что зубы сводит. Это уже не спонтанное животное желание подвыпившей барышни на лоне природы, а вполне сознательное решение влюбленной женщины. Чкалов затормозил машину на какой-то тихой улочке...- Нет, извини, это выше моих сил, я не могу вести машину, меня просто клинит...Мы набрасываемся друг на друга как два жаждуших в пустыне на источник воды, и начинаем целоваться. На вздохе он шепчет мне слова, которые я мечтала услышать с того самого осеннего дня в Вильнюсе, на выдохе его губы покрывают мои, когда я хочу сказать в ответ те же слова.Атмосфера накалена так, что кажется, его огромный "Кадиллак" сейчас начнет плавится и растечется как лужа на асфальте. Чкалов подавляет в себе тяжелый вздох, из последних сил берет себя в руки и пытается вернуть шутливо-ироничный тон начала вечера.- Итак, принцесса, ваше третье заветное желание? Шестизвездочный отель на берегу Средиземного Моря?..
У меня в душе звучит Бетховен, "Аппасионата", финал... действие приближается к счастливой развязке, мне уже все равно куда с ним ехать, это не важно, главное - быть с ним, чувствовать его рядом, но я не успеваю ему это сказать, потому что в этот момент у Чкалова зазвонил телефон. Высокая нота на долю секунды задребезжала, и оборвалась, как гитарная струна...Я взглянул на экран, Ну что такое могло случиться, чтоб мне звонили в двенадцать часов ночи? В это время все нормальные люди уже обычно спят... Черт!!! Звонила дочка из Пенсильвании, что-то произошло, и я не мог не взять трубку...Она рыдала мне в ухо, жаловалась на то, что мама ее не понимает, что завтра у нее соревнования по плаванью между командами трех штатов, но она боится, она не может позволить себе быть второй или третьей, что устала от "всех этих лузеров", что хочет видеть только меня, потому что ей нужна моя поддержка, она соскучилась, мне нужно обязательно приехать, иначе она убежит сама оттуда...Что я мог сделать? Я, как мог, пытался ее успокоить, но чем дольше длился разговор, тем отчетливее я понимал, что с Ольгой продолжения не будет, ни сегодня, ни - вообще. НИКОГДА. Наша "любовная лодка разбилась о быт", как писал Маяковский по совершенно другому поводу.Я обреченно слушала его разговор с ребенком, не ревнуя, скорее радуясь тому, что у нее есть такой папа, которому можно позвонить посреди ночи, рассказать все и поплакать... и постепенно успокоилась, затем тихо сказала про себя: "Hу что ж, принцесса, пробила полночь, по законам жанра твоя карета превратилась в тыкву, кучер в крысу, воздушный замок растаял..."
Пора было надеть будничное платье и забыть о принце". Единственное, что уцелело от красивой сказки - миниатюрная хрустальная туфелька-ваза с голубой розой.Я обняла ее двумя руками и поцеловала. Светящийся в темноте кристалл был похож на льдинку от растаявшего Будды.
- Извини, но сегодня у нас не получится, - сказала и не узнала свой вдруг охрипший и какой-то мертвый голос.- Отвези меня, пожалуйста, домой, - я поймала себя на том, что эту фразу сказала по-литовски.
Вот и все. Никто и ни в чем не виноват. Я проводил ее до дома, наш последний поцелуй был прохладным, нежным и печальным знаком препинания, ставящим печать забвения на так и не сбывшихся отношениях.Что я мог сделать? Она прекрасно знала о том, что я несвободен, что у меня дети, которым нужен отец, что так было, есть и будет... И я знал, что она молода, умна и успешна, что может составить блестящую партию человеку гораздо более перспективному, чем ваш покорный слуга, что это был всего лишь каприз, летнее безумие, солнечный удар и не более того. Я должен был проиграть, и я проиграл. Все, что я мог сделать - работать, чтобы не сойти с ума. И когда я приехал домой, то вместо того, чтобы выспаться перед дальней дорогой, сел за письменный стол...
Поднимаясь в лифте, я твердила, как заклинание: " Я смогу, я справлюсь, я сумею уйти, сумею забыть его, я сильная, я смогу..." В горле стоял ком, а в глазах слезы, сердце жгло...Я подошла к входной двери и, прежде чем открыть ее, набрала побольше воздуха в легкие, как перед опасным прыжком. За дверью как всегда, шел вечерний радиоспектакль на повышенной громкости. Мама что-то бубнила недовольным голосом, отчитывая отца, как мальчишку, за очередную провинность. Папа молчал, отвечая только междометиями типа "угу, ага"... Спорить было бесполезно, как обычно.Я открыла дверь. Завидев меня, папа издал глубокий вздох облегчения и ретировался в другую комнату. Мама тут же переключила свое внимание на мою персону и начала психическую атаку.Я, еще не вполне остывшая после сумбурного свидания, в этот момент предпочла бы не сражаться с ней, и тем более - что-то доказывать...Я решила подождать, пока схлынет мамин боевой порыв, и я смогу уйти в к ceбe, чтоб спокойно обдумать все произошедшее. Но не тут то-было... мама оказалась, что называется, "в ударе", у нее наконец-то появился компромат на Чкалова, она узнала, что он женат. Ах, какой пассаж! И она, оскорбленнаяэтим до глубины души, решила высказать все, что обо мне думает. Вот тут-то меня и прорвало:
- Мама! Ну и что? Это МОЯ жизнь и это МОЙ выбор! И вообще - когдаты наконец перестанешь быть домашним сатрапом! Ну когда в тебе проснется хоть капля чуткости по отношению к твоим близким?!
Ты целый день готова выслушивать чужие истории, жалеть людей, понимать их и пытаться помочь, ты берешь на себя их боль и проблемы. НО! Накопив за долгий рабочий день всю эту грязь, ты несешь ее домой и выливаешь на наши с папой головы... Я ото всех слышу, какая у меня замечательная мама, но я никому не могу рассказать, что дома она ведет себя как ядовитая сколопендра, которая больнее всего жалит тех, кто поближе!!!..И, хлопнув дверью, я ушла в свою комнату. На продолжение монолога моих сил уже не хватило....Никогда не хотел быть поэтом, просто писал стихи всю свою сознательную жизнь. Иногда показывал их своим друзьям и знакомым. Некоторые хвалили, некоторые ругали. Причем обычно хвалили и ругали за одно и тоже - за неоклассицизм, за слишком продуманные рифмы, изящность и эмоциональность конструкций, за отсутствие формального эксперимента со словом, за клинически точный психологизм и прочие, гораздо более мелкие "достоинства". Я внимательно слушал, благодарил и продолжал делать все так, как считал нужным. Потому что становиться профессионалом и выставлять строчки, написанные кровью сердца, на продажу, считал для себя безнравственным. Посему не желал зависеть ни от вкусов критиков, ни от пожеланий почтенной публики. Точка и ша! Даже у таких прожженных циников и моральных инвалидов, как я, должны существовать границы приемлемого, иначе жизнь превратится в ничем не оправданный беспредел.И теперь, перечитывая строки моих старых стишков, я видел их беспомощность, эпигонство, подражательность, ясно понимая, что это все было необходимой подготовкой к чему-то большему, главному что-ли...
Теперь я точно знал, что смогу писать по-настоящему.Ольга, сама того не желая, оказалась той "точкой невозвращения", после которой не было пути обратно ни к "казанове", ни к "ионычу", ни к какой другой из моих предыдущих ипостасей. Долгожданная волна любви накрыла меня с головой призрачным светом "звезды пленительного счастья", и отхлынула, оставив меня в хроническом состоянии, которое, подобно диабету, - управляемо, но неизлечимо...Моя любовьГустое дежавюИллюзияИгра воображеньяБессмыслицаБездомностьНеуютПощечинаОгонь на пораженьеПесокТуманИзлом гранитных скалУзор в калейдоскопеКапля кровиРостокСквозь каменьЧерная тоскаНеровный ритмСкрипок МориконеТри нотыДва аккордаПустотаКоторуюНи разумомНи волейНи шорохомИзмятого листаНи веройНи надеждойНи любовьюНе ощутитьИ точно - не объятьЖивет в душеУверенноНезримоПроклятьеСуесловьеБлагодатьПьеро без балахонаИ без гримаРазорваныйНа ниткиПолусновПолутенейПолуночныхПоверийНасыщенныхЖивыхОбертоновВибрацийРасторопныхВ полной мереУже не ощутитьНе испытатьЛишьВскользьНамекомЗнаком препинаньяИ послеДни и ночиОтмечатьКак праздникиРазгрома и изгнаньяВстречатьНа небе новую зарюИ молчаВыходя из окруженьяОтбросить прочьГустое дежавюБессмыслицуИгру воображенья... Мама постучала в дверь, затем вошла, присев на край моей постели. Как когда-то давно, она подоткнула под меня одеяло и погладила меня по голове... Bспомнилась бабушка, на секунду cтало тепло и уютно, как в детстве. Но зная ее характер, я поняла, что предстоит решительный бой, мама никогда не дает спуску и никогда не уходит так, чтобы последнее слово не осталось за ней. В ее глазах стоял немой вопрос оскорбленной невинности: "И за что ты со мной так?" А в вербальном потоке звучали одни и те же банальные фразы, которые я слушаю на протяжении многих лет: "Я работаю так тяжело... я веду дом...я забочусь о вас с папой... а ты..." Эту "шарманку" мама могла повторять бесконечно долго на разные лады бесконечное количество раз...Но тут добавился новый поворот сюжета: " Зачем ты позоришь меня, встречаясь с женатым человеком?"Это стало последней каплей, запаса прочности на еще один стресс и еще одно испытание моего терпение уже не было...
Я сорвалась на крик и меня понесло по нарастающей, когда уже не выбирают ни дороги, ни слов. Я вскочила на постель, и, как разъярення фурия, стала орать ей прямо в лицо...
- Тыманипулировала мной, ты из меня лепила то, чем не могла стать сама, ты вкладывала в меня свои амбиции и свои представления об идеальном ребенке, и я всегда пыталась им соответствовать, боясь быть недостойной моей идеальном мамы. Ты заставляла меня заниматься музыкой, а когда я наконец полюбила ее, ты ее же у меня и отняла. Потом, ты отняла у меня мою первую робкую любовь, моего первого друга! Ты мне сказала, что нужно изучать финансы и бухгалтерию,и я стала делать это. Я всегда делала то, к чему ты меня направляла. И мирилась с тем, что теряла все тоже благодаря тебе. Что на этот раз ты хочешь у меня отнять?!! Чкалова?!! А теперь слушай: мне надоело быть твоей вещью! Я - твоя дочь, но не твоя собственность. Ты никогда больше не сможешь контролировать мои мысли, чувства и поступки, диктовать мне, что мне делать, что надевать, с кем встречаться, когда приходить домой!!!...
- ... И вообще, зачем ты вышла замуж за отца, зачем увела его из другой семьи, ведь у него уже было двое детей?! Вы это тщательно скрывали от меня много лет, но я еще ребенком догадывалась, что есть какая-то тайна. Я была маленькой, но помню, как папа выбирал время, когда ни тебя, ни бабушки не было дома, и куда-то звонил; а потом грустно вздыхал и все время гладил меня по голове.
Я помню, как он с тобой спорил о каких-то детях, когда мы собирались уезжать! Мне бабушка перед смертью рассказала, что у меня есть сестра и брат, но я молчала об этом до сих пор!!! Так зачем ты вышла за него замуж?! Чтоб потом всю жизнь его пилить? А он молчит, деваться некуда. Из второй семьи, как правило, уже не уходят...
- ...Что ты хочешь отнять у меня на этот раз?!!! Его?! Тебе это не удастся. Те-бе э-то не у-даст-ся,- повторила я по слогам еще раз. - Нельзя отнять то, чего уже нет. Я ушла сама, я никогда не не буду разбивать чужую семью, как это однажды сделала ты!!! Моя замечательная мамочка может праздновать победу, и на этот раз все получилось просто очаровательно, так, как она хотела: ее дочка не будет встречаться с Чкаловым...- Что ты знаешь о моей жизни?! - Мамины глаза наполнилось слезами, она почти не могла говорить. - Как ты смеешь меня судить? Я тогда была такой же наивной дурочкой и никого не хотела слушать, я безумно любила твоего отца и ... не закончив фразу, она вышла из комнаты.Я уткнулась в подушку и, наконец, разрыдалась, впервые за весь этот бесконечный вечер.Проснувшись на следующий день, я еле сползла с постели и выглянула в окно. Раннее июльское утро обещало невыносимую жару. В воздухе стояло марево. В его неверном колыхающемся преломлении по Гудзону медленно плыли кораблики, лениво тащились машины в пробке на хайвее, как сонные мухи, еле двигались люди.
Моя комната, наполненная цветами, была похожа на мемориал погибшей любви. Запах цветов просто душил меня. Я сгребла их все в охапку и вынесла в мусор.В комнате на письменном столе осталась стоять только голубая роза в хрустальной вазочке-туфельке. Окраска цветка напоминала мне о несбывшемся. Ее лепестки играли нежной палитрой странных красок и оттенков при ярком свете летнего дня.Я добавила полтаблетки аспирина в воду, и , сказав цветку "живи как можно дольше", снова завалилась на кровать.И затем лежала неподвижно, уставившись в потолок и изучала игру солнечных зайчиков, мечущихся наперегонки и убегающих в разные стороны от пытающейся настигнуть их тени занавески. Несколько раз звонил Чкалов, я не поднимала трубку. Что он мог сказать мне, и что я могла ответить ему? Все было ясно и так. Потом звонил Дэвид... Я наплела ему что-то про сильную простуду и температуру, и отпросилась на несколько дней с работы, безмерно его этим удивив ... Потом еще кто-то звонил, я уже не помню... Потом я просто выключила телефон.
То папа, то мама время от времени тревожно заглядывали в мою дверь, качали головой и молча уходили. Не хотелось ни есть, ни пить, ни умываться. Каждое движение вызывало боль, я не могла дышать, безо всякого повода накатывали бессмысленные слезы.Единственное, что меня хоть как-то держало на плаву, это музыка.
Мне вдруг захотелось быть как будто я на сцене, на концерте, представлять, что в зале сидит тот самый мальчик и смотрит на меня завороженными взглядом... Я играла Грига и Прокофьева, Моцарта, Чайковского и Рахманинова, все, что помнила, что зазубрила на давно прошедших, бесконечных уроках и репетициях... И когда я закончила, из моих глаз вновь полились слезы, но это были уже слезы облегчения. Я еле доползла до постели и уснула глубоким сном живого трупа.Потом я встала, включила телефон, приняла душ и поехала на службу. В офиcе, как обычно, шла напряженная работа. Казалось, там никто и не заметил моего отсутствия. Я зашла к себе в кабинет и посмотрела на календарь. В глубокой депресии я пробыла ровно четыре дня.
Глава Шестая
Прошло два месяца с небольшим. За это время я попыталась справиться с собой, со своей депрессией. И, как известно, лучшее лекарство от нее - это работа. И шоколад. Только - очень-очень редко... Я загрузила себя так, чтобы времени на посторонние мысли не оставалось, чтобы к вечеру хотелось свалиться от усталости, не доползая до подушки.Внешне все оставалось как обычно: клиенты, контракты, командировки, переговоры, договоры, транзакции, проценты и отчеты. Все делалось профессионально, со знанием дела и ситуации, на высшем уровне, но как будто автоматически. Я чувствовала себя финансовым киборгом с правильно заданным режимом работы.Я ездила из страны в страну, из командировки в командировку, лично проверяла тексты договоров, финансовую отчетность, курировала работу дочерних компаний. Как в калейдоскопе мелькали дни и недели, города и страны, лица и костюмы, рестораны и отели, самолеты и аэропорты.
За эти три месяца я провела в Нью-Йoрке в общей сложности не более пяти суток. И каждый раз сама мысль, что Чкалов где-то рядом, вводила меня в искушение позвонить ему.
И я опять сбегала в очередную заграницу: так с собой было легче бороться.Но абсолютно нематериальная субстанция души хотя и была спрятана очень глубоко, но все еще болела, я все еще зализывала рану и только в случае крайней необходимости позволяла себе минимальные человеческие слабости.
Душа все еще жила в придуманном мире несбывшихся надежд, имя которому Чкалов, и неотступно следовала за мной невидимым, но вездесущим двойником. Я как бы наблюдала мир со стороны, оценивая события вокруг себя отвлеченно, подобно тому, как наблюдатель следит со смотровой площадки небоскреба за людьми, суетящимися там, внизу.Мой трудовой порыв не остался без внимания моего босса. В начале сентября, в пятницу он вызвал меня и сказал, что руководство компании решило повысить мне зарплату, а затем, как бы невзначай предложил провести выходные в его квартире-пентхаузе в высотке рядом с BatteryPark*.Мы продолжали тайно встречаться с Дэвидом так же, как и раньше, примерно раз-два в месяц в отеле неподалеку от работы, но к себе домой он приглашал меня впервые. Я натянуто улыбнулась и приняла приглашение. А что оставалось делать? Перспектива провести уикэнд в своей комнате, наедине со своими мыслями была еще менее заманчивой... пусть будет так, хуже все равно некуда.На удивление, выходные прошли очень хорошо. Без галстука Дэвид казался вполне милым парнем, раскованным и остроумным. Такое впечатление, что вместе с официальным костюмом с него слезла личина деловитого супермэна. Он был любезен, предупредителен, гостеприимен.
Его дом говорил о хозяине красноречивее слов. Тут не было кричащей роскоши богатого человека, эксцентричности в цветах или интерьере.Но как у любого прагматика, все было выдержанно в пастельных тонах и устроенно с максимальным комфортом.
Впервые за долгие три месяца на меня накатило состояние покоя, и не захотелось никуда бежать. Я сидела на веранде , расположенной высоко-высоко, на двадцать втором этаже, просто слушая шелест ветра, вдыхая чистый морской воздух.Естественно, мы занимались сексом на всю катушку. Все происxодило так же, как и всегда, по однажды заведенному ритуалу - чинно и размеренно, без полета фантазии, но на этот раз Дэвид был намного мягче и заботливее. Или мне это только показалось?..... И когда я пришел в себя после той несчастной ночи, я понял, что пора менять жизнь конкретно и радикально. Прежде всего я послал далеко и надолго русскоязычное радио, которое постоянно что-то от меня хотело на халяву и я, превратно понимая долг перед обществом, велся на эту паскудную удочку, но теперь решил: "баста!" - несмотря на то, что рисковал навлечь на себя гнев и без того негативно настроенного по отношению ко мне "русского" истэблишмента. Началось с того, что я отказался бесплатно делать ремикс для хозяйского протеже и в интерьвью одному еженедельному журналу высказал все, что о нем думаю. И "понеслась звезда по кочкам"! На меня спустили всех борзых и начали публичную травлю. Но не на того напали! Я принялся вести свой злющий интернет-блог, который стал сверхпопулярен после первой же яростной публикации. Начав однажды, я уже не мог остановиться и тут же стал врагом номер один для "русского" медиа. При других обстоятельствах ситуация была бы более чем неприятная, но сейчас я почувствовал огромное облегчение oт того, что хоть в этом перестал кривить душой и притворятся, что все олрайт.
Я больше не зависел ни от кого в нашем колхозе, я был "сам по себе мальчик" и мог позволить себе сказать то, о чем другие боялись даже думать, потому что имел на это право.... Вернувшись после выходных домой, я как всегда перед дверью подобралась, готовясь к очередному спектаклю на тему "неблагодарная дочь". Сколько раз Дэвид спрашивал меня, почему я, взрослая, хорошо зарабатывающая женщина, живу с родителями, почему мы, русские, так боимся оторваться от маминой юбки. Я, большей частью, соглашалась с ним, говорила ему, что скоро сниму квартиру или куплю какое-то свое жилье, но все откладывала с решением. Вот опять, стоя на пороге, я в который раз сказала себе, что пора жить отдельно, глубоко вздохнула и открыла дверь своим ключом.Дома, на редкость, царила миролюбивая тишина, родители заканчивали ужинать и тихо о чем-то беседовали. Стоял до боли знакомый запах маминого супа и котлет. Давно я не видела дома такого покоя и гармонии. Чем это было вызвано, я не имела представления. За последние три суматошных месяца я появлялась дома как ураган, сбрасывала вещи, вытряхивала содержимое сумок в стирку, распаковывалась только для того, чтоб снова упаковаться снова и улететь через несколько часов. Я уже и не помнила, когда в последний раз мы все вместе ужинали за одним столом.
Мама, не сказав ни слова упрека, позвала меня за стол и поставила тарелку с едой. Я не стала торопить события, понимая что и так все скоро разъяснится.
После той памятной ссоры мы сохраняли вооруженный до зубов нейтралитет, как два недоверчивых врага, заключивших перемирие, и обменивались только минимумом необходимых фраз, которых невозможно было избежать, живя в одной квартире.Сухо поблагодарив за ужин, я ушла к себе....Она зашла ко мне в комнату, прикрыла дверь, присела на кровать и стала теребить край одеяла. Я видела, что мама волнуется. Это было так ново и неожиданно - увидеть свою решительную маму в смущении! Женщина, которая всегда шла напролом и никогда не лезла за словом в карман, запиналась как школьница у доски, не знающая урок. После когда после долгого молчания мама попросила у меня прощения, в первую минуту я даже растерялась, и тоже не сразу нашла нужные слова...только расплакалась.
Впервые - за много дней.
Я вдруг поняла, как жестоко я ошибалась в человеке, которого знала, как мне казалось, лучше всех. И которого я столько лет тайно и сладострастно ненавидела...и сейчас я вдруг вспомнила, КАК и ПОЧЕМУ это случилось....Саша Коган, мой однокласник, пригласил меня в кино.- Со мной? Только мы вдвоем? - уточнила я. Обычно мое участие в походах в кино не выходило за рамки составления пары какому-нибудь несчастному беспарному.
Как я уже сказала, он мне не особенно нравился. Красавчик, чемпион, любимец местных девочек, переспавший, по слухам, со многими из них... Но при этом Саша был хороший мальчик: из хорошей семьи (папа врач, мама програмист), хорошо учился и собирался поступать в хороший университет, где, благодаря его спортивным успехам, место ему было обеспечено.Погуляв с ним под ручку положеные пару недель и вдоволь натешив свое самолюбие, я решила познакомить его с родителями и, тем самым рассеять мамины раздраженные подозрения.Но обед "в тихой домашней обстановке" с первой же минуты принял формы театра военных действий.
- Саша, - улыбнулся широкой улыбкой мой Первый Бойфренд и протянул маме руку для рукопожатия.Мама смерила его взглядом, не предвещающим ничего хорошего.- Все вы Саши, - сказала она после тяжелой двухминутной паузы.Саша недоуменно взглянул на меня.- Да, наверное..., - ответил он, не найдя, что ответить на такое хамство. Hаступила неловкая тишина, изредка прерываемая короткими репликами на кулинарно-пищеварительные темы.
Грандиозный скандал - ни у кого не было сомнений, что без скандала не обойтись, - разразился через секунду после того, как Саша, деликатно попрощавшись, тихо вышел. Я впервые в жизни посмотрела маме прямо в лицо и испугалась - эта женщина, с мордой злой бульдожки, собирающейся покусать почтальона, не была моей матерью. В этот миг она была мне никем.- Маа-ам..- пролепетала я, пораженная этим неприятным открытием. И - НИ-ЧЕ-ГО. Ни страха, не любви. Что-то навсегда сместилось в наших отношениях в эту минуту. А дальше меня просто накрыло бессвязным потоком уличной брани, многократно повторяющимся "неблагодарная, как ты смела!" и все это было густо приправлено словом "ничтожество".Я не понимала ни причин, ни обвинений, ни требуемых от меня действий. Саша был просто хорошим мальчиком... А может, мама видела то, чего не видела я? На следующее утро, когда Саша, пряча глаза в сторону, робко спросил "Ну?", я промолчала.Саша перестал существовать - и я, объективно зная, что он все же тот хороший мальчик, каким был вчера, не могла понять, отчего же мне вдруг стало до тошноты противно находиться рядом с ним.Он все понял - он ведь был еще и умным мальчиком.
- Ну прости... Я не хотел... - и он, прихватив увесистый учебник тригонометрии, пересел в другой конец класса. Больше мы не разговаривали...... Вести блог мне довольно быстро надоело, сколько можно изливать свою желчь, да еще по такому поводу? "Нехай живэ та й пасэцця", как говорят мои винницкие родственники. У них - своя жизнь, у меня - своя. Пусть наши взаимоотношения будут как у Вольтера с Б-гом: "Bстречаемся, но не раскланиваемся". Тем более, что наметился интересный театральный проект, совсем другая музыка, другое ощущение и измерение жизни...На личном фронте царило затишье.
Чат окончательно опавианел со своими "сипсиками" и "мимопролетянками", ничего мало-мальски интересного не было даже в зародыше. Сказать по правде - не очень-то и хотелось, было скушно, пресно и предсказуемо. Я смирился с потерей Ольги, но начинать новые отношения мне казалось бессмысленным занятием, поскольку любить одну, а трахаться с другой я не мог и не хотел. Иногда, на пике невыносимой душевной боли, я набирал ее номер и... каждый раз нарывался на автоответчик.Недавно я во сне увидел ВильнюсМне сниласьТыВ оправе древних улицИ глупая надежда на взаимностьПочти угасшаяОпять ко мне вернуласьТы шла впередДороги не касаясьСовсем однаСредь золотой пылиИ яВ тот часНигде не обретаясьГлядел тебе воследИз-под землиБыла тогда гроза во внешнем миреВнутри меня зияла пустота
Теснились мыслиШорохом в эфиреКак кляксы РоршахаНа тестовых листахИ после - таялиМой Ангел непослушныйКак жадно я желал тебя в тот часКак быть хотел постельною игрушкойТвоей подушкоюЛосьоном на плечахПижамойПростыньюИли ночной рубашкойКасаться тела ласковой волнойВокруг струится воздухом вчерашнимСливаясь с напряженной тишинойНо я проснулсяВдругНа полусловеКак полустонеПолушепоте мечтыПодсказкой старогоКоварного суфлераСпектакля странногоГде только я и тыГде репликоюГлавной ГероиниДень освещенКак солнцем из-за тучГде город твойНадменныйГордый ВильнюсПодчеркивает пьесы чистотуНо мы в Нью ЙоркеСхватка полушарийТо ли планетыТо ли мозговыхОпределит развязкуТемы старойОбрывом связиЛиний фронтовыхИ яГлагольных рифм не избегаяВитийствуюОдинСреди БедыИ Вильнюс где-тоВ синей дымке таетИ до тебяКак до чужой звезды...
Глава Седьмая.
...Дэвид вызвал меня к себе после ланча, и потрясая папкой документов, спросил: " Ольга, не будешь ли ты возражать если я попрошу тебя слетать на несколько дней в Италию? Твое присутствие там было бы очень желательно. Ты должна все проверить лично. Ты единственная, кому я доверяю!" Я попыталась выразить свое неудовольствие, что, дескать, устала, намоталась по миру...Босс на секунду задумался, а потом сказал:"Нет, я не требую, а прошу, но полететь все же придется, - он слегка улыбнулся, и продолжил после паузы. - Тем более, что полетим мы вместе, и в Италии я подготовил для тебя сюрприз".
Я так в тот момент и не сообразила, кто же просил меня поехать больше Мистер Фокс - мой начальник, или Дэвид - мой любовник? Я поняла это намного позже, через несколько месяцев, но полететь в Милан все же пришлось, причем без него. В последний момент Дэвида задержали срочные дела, суть которых он не объяснил даже мне.Мне предстояло в Италии провести несколько напряженных дней, надо было почти в одиночку проверить огромное количество документов, провести аудит, встретиться с несколькими нашими представителями, а так же с возможными будущими донорами. Все, что по плану мы должны были сделать вместе с Дэвидом, предстояло выполнить мне одной.
... Блажен тот, кто дожил до того момента осознания своего места и своего пути! Когда понимаешь - что жизнь не праздник, а серьезная работа, которую необходимо проделать несмотря ни на что, и откосить, притвориться, укрыться невозможно, все равно то, к чему ты предназначен, найдет тебя. Чуть раньше, чуть позже... не имеет особого значения, потому что "как только Ученик готов, появляется Учитель"*.Мне всегда хотелось научиться любить и теперь такая возможность мне предоставилась. В тот момент, когда я духовно, физически и энергетически созрел для этого. Не раньше и не позже. Justintime*.Середина сентября. Четверг. Я сижу в студии, листаю "Аюр-Веду"*, пытаясь отвлечься, переключиться, немного остыть после напряженного дня... Мулатхара*, Сванхистана*, Манипура*, Анахата*, Вишудха*, Аджна* и Сахасрара*... Семь чакр энергетического тела, последовательное раскрытие которых, если верить древней традиции, приведет тебя к Нирване, поможет избежать возвращение в Колесо Кармы, движение которого определяется не только твоими поступками, но и тем, что творили твои предки, и тем что натворят твои потомки. Чтобы исправить все нарушенное и испорченное, не хватает одной человеческой жизни.И вот мы мечемся, пытаясь понять, что главное и что - второстепенное. Но ограниченность нашего виденья мешает даже самым одаренным "предугадать, чем наше слово отзовется"*. Виноваты ли Фридрих Ницше* и Рихард Вагнер* в том, что стали возможны Освенцим* и Треблинка*? Виноваты ли Джон Леннон* и Джейн Фонда* в случившемся на "полях смерти" в Камбодже? Ответа нет. И не будет. Поэтому наиболее безопасно будет исправлять этот мир не вне, а внутри себя, начинать с малого, с соблюдения того, на что тебе даны прямые указания...В аэропорту меня встретил менеджер миланского филиала с громким именем Умберто Ромагнолли. Он сообщил, что будет сопровождать меня и помогать в моей работе. Всю дорогу до отеля он, жестикулируя и мешая английские слова с итальянскими, расписывал мне предстоящую грандиозную культурную программу. Я сухо ответила, что предпочитаю принять душ, быстро позавтракать и приступить к работе как можно скорее.На самом деле Умберто не столько помогал мне, сколько изобретал препятствия. То нужный документ где-то затеряется, то человек, который поставил подпись под транзакцией, оказывается уволенным, то база данных дает сбой. При этом находилось миллион извинений с очаровательной улыбкой во все тридцать два зуба.Просчеты в работе Умберто компенсировал иммитацией бурной деятельности и сицилийским темпераментом, хватался за голову, звонил кому-то, что-то тараторил в трубку и исчезал в припадке служебного рвения.После задержек и проволочек, искомое все же появлялось на моем рабочем столе. Что это было, служебная безалаберность или должностное преступление, я, пока не закончится проверка, точно сказать не могла. К концу третьего дня я так устала от шума, производимого синьором Ромагнолли, что решила обращаться к нему за помощью как можно реже. Но не тут-то было. Этот сицилиец с горящими черными глазами, абсолютно уверенный в своей мужской неотразимости, только усилил напор.Я поняла, что если не поменяю тактику, сидеть мне вечно в миланской конторе, терпеть фальшивое радение работников и силой выколачивать каждый документ.
Ну что, же, держитесь, милейший Умберто... то, что мне нужно, я получила, а дальше Вас будут проверять уже другие люди и на другом уровне. И тогда уж Вам точно будет: "Ай, карамба!"Я сделала вид, что очарована, и почти готова упасть в объятия двухметрового жгучего красавца. Итальянец скривил довольную рожу, что можно было истолковать как :"И чего ты, так долго ломалась, пигалица? Передо мной еще ни одна женщина не устояла!" Пришлось принять его приглашение на деловой ужин...И ресторан, и ужин были великолепны. Респектабельная публика, классический интерьер, рояль в глубине сцены... Итальянец просто млел от чувства собственной неотразимости, а я ему усиленно подыгрывала. У него уже, наверное, текли слюни от предвкушения продолжения...типа, он проведет ночь со мной, а утром разомлевшaяцыпа-ляля будет смотреть на документы сквозь пальцы и через день-другой уберется к себе, не солоно хлебавши.В завершение всего Умберто, видимо, решил сразить меня наповал. Он вышел на середину зала и сказал, что сейчас он будет петь для своей американской гостьи. Он жестикулировал, и что-то на пальцах обьяснял аккомпаниатору, а тот отрицательно мотал головой.Назревал скандал. Пианист не придумал ничего лучше, как извиниться и исчезнуть с поля боя. Мой визави оказался в неудобной ситуации он не мог петь, и не петь уже не мог(нельзя же ударить лицом в грязь перед дамой!). Ему ничего другого не оставалось, как начать петь без аккомпанимента арию Дон Жуана. Голос у него был вполне оперный, но в зале раздался сдержанный смех.
Кто-то даже засвистел, что было уже слишком в ресторане такого уровня. На раздумье у меня была секунда. Я решительно встала из за стола и села за рояль, пробежала руками по клавишам, остановила Умберто, и затем сыграла знакомое с детства вступление, ничего особенного - бывали вещи и посложнее!!!Он подхватил в нужный момент и исполнил эту арию так, как, я уверена, не исполнял никогда в жизни... Непосредственные итальянцы приняли наш экспромт на ура и дружно зааплодировали. А дальше последовала немая сцена, как в "Ревизоре": синьoр Ромагнолли посмотрел на меня ошалевшими глазами, поклонился и медленно удалился со сцены.До отеля мы доехали молча. Что его потрясло больше, собственная проделка или моя помощь, выяснилось только на следующее утро.
Эффект очаровать меня сработал с точностью до наоборот. Умберто поцеловал мне руку, сказал что поражен на смерть, что он и предположить не мог во мне такой музыкальный талант. И, в качестве компенсации за вчерашнее, он готов пригласить меня завтра вечером в "Ла Скала"*.Это была вторая ошибка героя-любовника, но тут я ему подыгрывать уже не собиралась. Я сказала, что мне нужно сегодня закончить с аудитом, и затребовала все документы. Мне не особенно помогали, конечно, и какая-то часть информации оставалась непроясненной, зато и напор сопротивления явно ослабел. Я многозначительно улыбалась, бросая многобещающие взгляды на Умберто.
Он скользил по мне кошачьим взглядом, вероятно думая, что завтра я уже точно никуда не денусь...Шла опера... Шарль Гуно." Ромео и Джульетта". Для меня исчезло все вокруг. Была только музыка, вошебная музыка. Накатили воспоминания, защемило сердце. Перед глазами всплыло лицо любимого человека. Я до боли захотела увидеть не бутафорскую Верону на сцене, а настоящую. Я же в Италии, что мне стоит? Всего ночь пути.
Решение было принято.Мы вышли из "Ла Скала", сели в машину. Я уже подумывала, какой благовидный предлог изобрести, чтоб отвязаться от Умберто. Весь его вид говорил, что сегодня он настроен решительно, и никакая сила не заставит его отступиться. Но тут меня выручил телефонный звонок. Три дня не было ни слуху, ни духу от моего босса, а сейчас он позвонил как раз во время. На мое счастье, итальянец не понял сути разговора по-английски, а ухватил только отдельные фразы. Я коротко обрисовала ситуацию, и сказала, что мне нужно еще несколько дней. Умберто, погруженный в свои мысли, чему-то блаженно улыбался.Автомобиль подъехал к гостинице, мой кавалер рaспахнул дверь машины, галантно подал мне руку, поцеловал мою. Я вышла из машины, изобразила грустное выражение лица и расстроенным голосом сказала:" Я так сожалею, синьoр, но только что звонил мой босс и приказал немедленно ехать в Цюрих. Он вылетает туда же для подписания важных документов. У меня нет выбора, я так хотела бы провести это время с тобой, Умберто, но увы... Я вынуждена уехать прямо сейчас".
Он так посмотрел мне в глаза, что на какой-то момент его стало жалко, а за себя стыдно. Цыпленок жареный улетал прямо с тарелки. Итальянец попытался использовать последний шанс:
- Ну зачем же тебе ехать всю ночь поездом? Ты же можешь рано утром полететь самолетом?- Не могу. Мне надо хорошо выспаться и еще поработать с бумагами по дороге.- Ладно, вздохнул он тяжело, - давай я отвезу тебя на вокзал.
Это был красивый жест, достойный настоящего мужчины. На прощание он поцеловал меня, тяжело вздохнул, махнул рукой, развернулся и уехал.Я его, конечно, обманула, ни в какой Цюрих мне не было нужно, но направление было почти тем же, на Север. Я села в поезд, идущий в Верону - место паломничества всех романтических влюбленных.
По прибытию взяла такси, добралась до места, оставила свой багаж в номере небольшого, но очень уютного отеля "Габиа Д'Оро", затем вышла на улицу. Верона меня встретила ласковым осенним солнечным днем....Господи, чем я только в этой жизни не занимался, в кого только не влюблялся! Будущим биографам, ежели таковые найдутся, будет над чем поломать голову, Куприн, Горький и Гиляровский отдыхают! Посему позвольте мне внести некоторую ясность в мое несколько запутанное повествование.
Объяснение тому, что "мои университеты" были более, чем разнообразными и тому, что у меня всю жизнь были совершенно несовместимые, калейдоскопические карьеры, очень простое - я никогда не имел "одну, но пламенную страсть", не хранил сугубую верность ни женщинам, ни профессиям, делая то, на что конкретно "стояло" и что приносило доход. Так, вернувшись из военной командировки на Кавказ, я два года подряд не мог спать по ночам, на своей шкуре испытав последствия изуемого мной тогда "пост-травматического синдрома", и пошел диджеить по клубам во-первых поэтому, а во-вторых, потому что аспирантского жалованья катастрофически не хватало, за один трехчасовой сет я зарабатывал в десять раз больше, чем моя месячная зарплата. А потом подвернулась работа на настоящем, хорошем FM-радио и в глянцевых модных журналах, куда требовались молодые, энергичные и толковые журналисты, радикально отличающиеся от старорежимных коммунистических проституток. Вот так все и складывалось - аспирантура и куча разнообразных халтур, которые помогали держаться на плаву и жить, и поступать так, как нравится, а не как велит "большой брат".
И вот - после долгого перерыва - я снова вернулся к утренним молитвам с тфилин* и талитом*. Вдруг до меня дошло, что проговаривая необходимые благословения, и действуя согласно древнему обычаю, я как бы открываю внутренние энергетические заслонки в правильном направлении, снизу вверх, в этот момент моя хроническая боль уходит, остается только необъяснимо словами ощущение правильности и необходимости всего происходящего.
Тогда же я понял, что обычай одевать коробочки-тфилин сначала на руку, а потом на лоб отнюдь не связан с раввинистическим указанием "сначала действуешь, а потом узнаешь зачем". Просто сперва возбуждается Анахата*, затем Вишудха* и Аджна*, верхние чакры, питающиеся энергией нижних и задающих собственную вибрацию, которая у просветленных воплощается потом в раскрытии высшей, лотосовой чакры Сахасрары*.Но - если очень повезет. Одинаковых путей не бывает ни у кого. И никто не смеет судить другого за его поступки потому, что есть Моральный Императив, который существует вне зависимости от человека, предназначенный быть для него неким стандартом для измерения. А также есть Кодекс, собрание законов и прецендентов, которые базируются только на интерпретации Императива. Причем, почти всегда - достаточно фривольной.....Никто точно не знает, почему Шекспир, никогда не бывавший за пределами Англии, именно Верону выбрал местом своей трагедии " Ромео и Джульетта". Но город, с одной стороны защищенный Альпами, с другой - был разрезан пополам рекой Адидже... Для меня в этом был свой символический смысл: две судьбы, разделенные обстоятельствами.Пьяцца Бра - центральная площадь Вероны, римский амфитеатр - Арена, Пьяцца Эрбе - площадь трав, сворачиваю на маленькую улочку, которая ведет меня к Виа Капелло - дому Джульетты. Вот знаменитый балкон, вот статуя самой Джульетты. Бронзовая девочка, навсегда обреченная ждать своего Ромео...
Я не оригинальна.
Я прикладываю руку к бронзовой груди, где-то там, в области сердца, к месту, отполированному десятками тысяч рук и шепчу: " Дай мне его, покровительница всех влюбленных. Пусть это грех, я не могу его забыть, пусть на день, даже на несколько часов, но пусть он будет моим". Я еще долго не могу оторваться от прекрасной сказки о любви и смерти, шепчу Джульетте какие-то обрывки мыслей, а она все внимательно слушает и все понимает.
Запустив руку в глубины дорожной сумки, я замечаю, что потеряла путеводитель. Меня охватывает настоящая паника - еще ни разу я не "терялась". Я пошла закоулками, свернула раз налево, два раза направо и вышла на какую-то площадь. Там, посреди россыпи лавочек и киосков, продавались такие же путеводители. И тогда я решилась просто зачеркнуть все планы на сегодня, погулять по Вероне без строгого поводка расписаний.Я давно уже не знала, что такое "просто так", слишком долго подчиняясь чужим ритмам и играя по написанным не мной партитурам. И вот - я брожу одна по средневековому городу, мне грустно и легко, печаль моя светла.
В душе звучит "Вальс-бостон". Осеннее солнце еще не тронуло желтизной листву, на дворе середина сентября, день рождения Джульетты, день рождения любви, день возрождения надежды... Несколько раз я захожу в кафе, заказываю настоящий эспрессо, в маленьких фарфоровых чашечках и пирожные. У меня праздник - к черту диету! Древнийгород удивительно молод и неповторим, он очаровывает меня и ... обольщает.Уже в сумерках я присела на скамейку, уютно пристроившуюся на изгибе узкой мощеной улочки. Посидев минутку не двигаясь, вдруг поняла, что ходила почти целый день. Свинцовая тяжесть ступней и небывалая легкость сознания. И единственная мысль: Чкалов.Только в самолете на обратном пути я поняла, как устала за эти дни. Но я точно знала, что буду делать дальше."Хочу его видеть!" - сказала я себе, уже проваливаясь в сон, как в воздушную яму.
Я позвонила ему сразу же после посадки. Он схватил телефон на первом гудке, как будто ждал моего звонка все долгие три месяца. Коротко рассказала ему, сколько намоталась по миру за это время.- Все понял! Буду ждать на терминале!..Он стоял за стеклянной стеной, ладная, крепкая фигура, плотно стоявшая на земле. Такой надежный и такой...такой...я не успела додумать, его руки уже обвились вокруг моей талии.
- Бедный ребенок! Как ты устала! Ну поедем, поедем! Не спрашивай куда, это лишнее... слова лишние... Брось чемодан, глупенькая, не таскай эту тяжесть... С мамой ничего не случится, если ты с ней не поговоришь еще несколько часов, - строго сказал он, выхватив телефон у меня из рук. - На этот раз нам ничто не помешает быть вместе.
Глава Восьмая.
Она мне позвонила из аэропорта JFK* в пятницу утром и я уже знал, что будет дальше. Она давала мне шанс и я не мог отказаться от него. Я отменил все, даже самые важные встречи, без всяких объяснений, объявил домашним, что "исчезну ненадолго, потом объясню - почему", бросил в дорожную сумку необходимые вещи и меньше, чем за час, примчался на люфтганзовский терминал.
Когда я увидел ее, в деловом костюме, такую маленькую, измученную, усталую, совершенно непохожую на себя, сердце мое сжалось.
Я бросился ей навстречу, безумно боясь потерять ее и на этот раз, проснуться и осознать, что это всего лишь сон. Но это не было сном. Она была рядом, я обнимал ее, чувствовал прохладу ее губ и жар ее желания.... Мы мчались куда-то на север по семнадцатой дороге, мы знали, что секундомер уже запущен, тик-так, только-бы-успеть-только-бы-успеть... За окнами мелькала какая-то совершенно незнакомая мне глухомань, мы кружили по извилистому горному серпатину, ехали по заброшеной лесной дороге и, свернув на засыпаный листьями драйвэй, остановились.Впереди, из-за изгороди мохнатых елей, выглядывал внушительных размеров одноэтажный дом.
- Видишь тот огромный пустырь справа внизу? - Чкалов мотнул головой. - Именно здесь был Вудстокский Фестиваль* в конце шестидесятых. Знаешь, да?.. До сих пор чувствуется их сумашедший запал, их свобода, их жажда жить. Один мой приятель, умница и удачливый спекулянт, купил вот этот участок в начале восьмидесятых, когда недвижимость стоила здесь копейки...Но обстоятельства изменились, он разорился и с некоторых пор поместье принадлежит мне.Мы вошли в просторный деревянный дом, похожий на русскую избу, нo ни перегороженный стенками, ни загроможденный лишней мебелью. В глубине его, у каменного очага были акуратно сложены сухие дрова. Везде царил порядок и уют, чувствовалась хозяйская забота.Дом словно ждал гостей. Скошенные окна под самой крышей преломляли последний янтарный свет перед ранними сумерками. Я сняла туфли, прошлась босиком, с наслаждением ощутив тепло настоящего деревянного пола.
- Смотри! -Чкалов зажег лампу. Свет ее бежал, играя, по стенам, разлетаясь неяркими отблесками, не освещая огромную комнату целиком, а как-бы подсвечиваянеярким, матовым огнем пространство, в центре которого парил концертный рояль. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть надпись: "Стэйнвэй и Сыновья"*...
- Знаешь, я безумно устал от синтезированного звука,- говорил Чкалов,- я хочу, наконец, создать что-то настоящеебез электричества, компресcии и эквализации.
Была у меня такая счастливая картинка детства - маленький еврейский мальчик-скрипач... Mожет быть в этом дело... Tак вот, я снова достал инструмент, который хранил, как реликвию, снова начал заниматься после многолетнего перерыва... вот этот Гварнери*, - Чкалов раскрыл скрипичный футляр, лежавший на рояле, и продолжил, - это подарок отца на тринадцатилетие... Я понял, что устал от рока и электроники, и начал писать совсем другое... видишь нотную папку? - там почти готовый скрипичный концерт... и еще - стихи, которые родились за время разлуки с тобой.Он откупорил бутылку и налил вино в большие бокалы. Я сидела в уютном кресле рядом с камином, любовалась огнем, который сама только что разожгла.Я стоял рядом с ней и молчал. Что я мог ей еще сказать?! Что медленно сходил с ума? Что каждое утро я спрашивал самого себя, как я буду жить дальше и собираюсь ли я дальше жить вообще? Что?! Как я ей мог рассказать о том, что творилось и что продолжает твориться внутри, о том, что невозможно передать ни словами, ни нотами, ни красками?!! Она все понимала и так, без лишних слов, без "виньетки ложной сути", просто ждала, когда я сделаю свой самый последний шаг навстречу...Мучительно прекрасен тот миг, когда, отбросив ненужную маску показной морали и тесный камуфляж деловой одежды, разгоняется, взлетает и отрывается от земли твоя душа, когда вырывается на свободу все то, что ты прятала подальше от чужих глаз и от самой себя. И я взметнулась, устремившись к нему, я упала в его объятия и летела, летела, летела...
...мы ласкали друг друга молча, без слов и стонов, парили в высокой, хрустально-хрупкой тишине, внезапно обрушившейся на нас..."Никогда, никогда, никогда,"- стучало в висках, - "никогда больше, никогда после". Каждая секунда была осмыслена и освящена пониманием того, что чудеса все-таки случаются, что два обыкновенных человека могут подняться на головокружительно недосягаемую высоту. Вновь и вновь я погружалась с головой в наслаждение, незнакомое ни одной из рожденных на этой земле женщин, не думая совершенно ни о чем. Это не было обычной похотью, банальной физиологической потребностью здоровой половозрелой сучки. Hет! Это был духовный опыт, медитация, молитва, где слово и дело, инь и янь, мужчина и женщина - сливались воедино, где не было больше комплексов, запретов и предрассудков, а были только он и я, струна и смычок, скрипка и рояль, колодец и маятник...И потом прошла целая вечность, и в тишине волшебной ночи, в тесносплетенной дреме наших насытившихся тел я вдруг услышала незнакомую мелодию, наполнившую весь простор по-осеннему прохладного дома. Я встала, села за белый, светившийся в темноте рояль и заиграла эту неземную, невозможную Музыку, приснившуюся мне.Чкалов тут же очнулся и селв постели, полуприкрытый простынью, как римской тогой; несмотря на усталость, его глаза горели безумным огнем, он слушал то, что я играла и затем попросил:"Запиши ноты немедленно, это... гениально!" На миг мне показалось, что я теряю сознание, мне никто и никогда такое не говорил и я знала, что он не кривит душой, что вот он - Момент Истины, то, ради чего вся эта пьеса и была поставлена...
И я вдруг поняла со всей остротой, на которую только была способна моя обнаженная душа, что второго раза не будет, слишком сильна наша страсть, слишком многое я пережила за это короткое время недолгого счастья, редчайшую, невероятную, невозможную возможность любить и чувствовать, и жить...Мы возвращались в "суету городов и потоки машин" сто часов спустя, поздно вечером, в то мгновение, когда жаркое лето Нью -Йорка наконец уступило место прохладе осени. Убаюканная шелестом первого осеннего дождя, я закрыла глаза и расслабленно откинулась на сидении. Я получила сполна все, чего так страстно хотела. Я была Единственной, Любимой Женщиной, я былаБогиней, и я любила всеми силами своей души, не притворяясь и не играя. Но все это уже - в прошлом, это уже История. Мне от него уже больше НИЧЕГО не было нужно...Попрощались мы неподалеку от моего дома. Чкалов помог мне с вещами; когда он уехал, я включила телефон.На нембылa куча сообщений, в том числе несколько обеспокоенных - от моего босса. Яперезвонила Дэвиду, сказала, что только что прилетела, что мне нужно было побыть наедине с собой, поэтому и задержалась на пару дней в Италии, просто, чтобы отдохнуть и подумать на досуге о том, что же мне надо менять в моей жизни. Дэвид не стал устраивать сцен, только грустно заметил :"Прежде чем начинать новую жизнь, хорошо бы закончить то, что недоделано в старой...", и попросил меня завтра быть в офисе.
На следующий же день после работы он пригласил меня в маленькую австро-венгерскую кондитерскую на UpperEastSide*, которая, как выяснилось, послевоенных времен принадлежала его (кто бы мог подумать?!) очень еврейской семье, чудом спасшейся от Холокостa. On познакомил меня с родителями, братьями и сестрами, кузинами и кузенами, и там же, в их присутствии сделал мне предложение.
Я не предполагала такого стремительного развития событий,поэтому окончательно растерялась, когда он надел на мой палец кольцо с огромным бриллиантом потрясающей красоты, вспыхнувшего вдруг таким ярким, пронзительным огнем, что мои глаза наполнились слезами.
Все зааплодировали и Дэвид, подумавший, что это слезы счастья, продолжил в порыве вдохновения, что предполагал сделать мне предложение в Италии, но не решился изменить старинной семейной традиции, ну и так далее... Я не смогла емуотказать. Вот и все.... И когда она пошла домой, облитая мягким светом осенних, пристальных фонарей, я не выдержал, выскочил из машины, догнал ее и сунул ей в руку куклу - мой талисман, память о войне, игрушку, которую нашел в разбомбленном Грозном и которую вожу с собой уже много-много лет. Она, не говоря ни слова, взяла ее и исчезла в дверном проеме, как будто переместилась в параллельную Вселенную, оставив после себя только грусть и пустоту, которую, вероятно, испытывает электромагнитная волна, наконец-то осознавшая себя элементарной частицей...
И вновь - как много лет назадОкаменелое страданьеРазлуки белые глазаИ ночь последнего свиданьяИ вновь - седая тишинаИ страх быть понятым превратноДвиженье по дороге снаГде нет уже пути обратноГде запоздалая любовьВсего лишь блеск воспоминанийНад океанскою волнойУвыСлучившихся не с намиГде строчки каторжных стиховХранят мучительную памятьКак след торжественных оковКоторые на мне осталисьТакВыпущенный из тюрьмыЯ оказался в Адском Круге...Мы что-то знали друг о другеПоэтомуНевместеМы.Она мне не перезвонила ни на следующий день, ни несколько дней спустя. Сначала я пытался выяснить, в чем дело, чем я ее обидел, что я сделал не так, я оставлял сообщения, отправлял эсэмэски и не получал ответа. Потом оставил это неблагодарное занятие. Она опять исчезла, ушла по причине, объяснять которую не стала. Впрочем, я мог предположить - почему, хотя мне от этого не было легче.
Потому что мы, творческие люди, рождены не только для размножения, но большей частью - для созидания. Мы бесконечно, экзистенциально одиноки и не можем быть счастливы по определению сколько нибудь долгое время вдвоем, точно так же, как и не умеем сделать счастливыми надолго тех, кто с нами рядом. Потому что мы не думаем о них, просто неспособны на это, у нас другая задача. "Сгорая сам - свети другому!", старый девиз, который никогда не потеряет свою актуальность. И хотя огонь нашего самосожжения сильнее всего обжигает самых близких людей, мы ничего с этим не можем поделать. Потому что точно также, как нельзя проявлять излишний гуманизм на войне, нельзя ни себя и никого другого жалеть тогда, когда речь идет о чем-то больше, чем частная жизнь. Иначе ничего не выйдет! Иначе люди забудут о том, что помимо хлеба насущного, семейных, материальных ценностей и статус-символов есть нечто, неподвластное инвентаризации, морализации и общественному суду, то ради чего, собственно, и существует человечество - Искусство, Культура, Философия... вечная, неистребимая наша потребность заглянуть за горизонт, постичь непостижимое, объять необъятное. И мы, продираясь через жизненный терновник и вытаскивая себя из обывательской трясины, это делаем.
Какой ценой, какими методами - уже неважно, потому что проводя острый эксперимент на себе, мы не считаемся с окружающими, думая, что "имеем право". Ведь талант - это безумно тяжелая ноша, которую редко может выдержать даже тoт, кто его не несeт.
Нас могут понять и принять только очень взрослые, очень умные, очень любящие и очень преданные люди. Я понял это тогда, когда после долгого перерыва посмотрел в глаза женщины, терпящей меня уже почти пятнадцать лет и ужаснулся собственной эгомании и душевной тупости. Я не чувствовал себя сколько-нибудь виноватым, нет. Bсе уже произошло, все уже состоялось. Я вернулся, потому что не мог не возвратиться. Хотя и не могу обещать, что в этот раз - насовсем...Несколько месяцев спустя, в начале февраля, совершенно случайно в Манхэттэне я встретил Ольгу. Она была не одна. С мужем-американцем, загорелая, бодрая, видимо только что вернушаяся из свадебного путешествия. Мы сделали вид, что не знаем друг друга. Потом она мне пару раз звонила, но я не отвечал на ее звонки. Потому, что стало незачем, и еще - потому что был очень занят, вместе с большим симфоническим оркестром записывая Музыку, которую подарила мне она той яснопамятной ночью и которая теперь уж точно будет жить вечно.