Винтик большой машины тоже может бояться смерти...Написано задолго(!:) до памятного 11сентября.
ДВЕ СВЕЧИ
--
Человек, моя милая Ева, может вынести всё. Всё, понимаешь? Иногда это бывает больно. Но человек, моя милая Ева - невероятно, но факт - человек великолепно выносит боль, поверь мне.
Его тёмные глаза сверлили её, раздевали и вновь одевали, беспардонно проникая внутрь, он читал её, как раскрытую книгу, он видел её душу и слушал её мысли - как слушают новости по радио - и нельзя было понять, кто она ему, очередная ученица... а может, нет? А может, он действительно заинтересовался ней?
А если больше? А если...
Смуглая рука больно сжала её предплечье
--
Ты мне веришь, Ева?
Верит ли она ему? Верит ли она ему? Верит ли она ему?
А разве можно не верить богу? Кто она такая - жалкая девчонка, лишь недавно перешагнувшая рубеж полнолетия - чтоб сомневаться в его словах?
Он знает. Конечно, он знает. Он видит это в её глазах, читает, словно затёртый дамский романчик, привычно и уже без интереса... она для него лишь сырьё, лишь материал - глина, бесформенная глина, и его сильные смуглые руки лепят из неё что-то... кого-то... как-то...
Холодно. Но это ничего - их учили переносить холод. Холод, жару, ливни и засуху, а также пургу, шторм и смерчи...
Одиноко. Одиноко - хоть волком вой. Кажется, она сидит тут целую вечность. Огромная вечность - великое Ничто - один сплошной полёт, а что внизу? Как же хочется перемолвиться с кем-то хоть парой слов! Узнать, что там, наверху. Или - внизу? Кто его знает... нет, наверно, наверху, ведь если бы её держали в здании, то какая-нибудь залётная бомба.... А может, и нету никаких бомб, может всё это - ложная тревога, может там, наверху, светит ясное тёплое солнышко и поют птицы, и резвятся дети, может и не было никакой войны, может, арабы покричали и успокоились, может... может... может....
О чём это она? Живот ноет - вот-вот начнутся... как бы это поприличнее, женские дела... о Господи, к чему тут приличия, ведь она здесь одна, и никто её не слышит... так она говорит? Она что, всё это время говорила вслух? Неужели она всё же сломали её, неужели это - первые признаки истерики?
Нет. Нет, она не может сорваться. Она не может сорваться. Она не может сорваться... и так до отупения, до одури, но главное - поверить, что она не может, не может, не может сорваться, да, её всего-то на всего девятнадцать, но это не имеет никакого значения, её ведь учили, её ведь учил сам....
И человек, он ведь может вынести всё. Всё, моя милая Ева. Всё, а пока были лишь допросы и побои... сильные, но это ничего, удар она держать умеет, да и вроде не сломали ничего.
Человек - невероятно, но факт - великолепно выносит боль... великолепно выносит боль... больно... хочется пить... боже, как хочется пить... идите вы все к чёрту... как же хочется пить... холодно... холодно... живот!
Скорей бы, скорей бы - и она вымажет кровью лицо - не даром же она, Ева, провела пять лет - подумать только, пять лет! -... и начнёт орать, и кто-нибудь обязательно придет, и вот тогда-то....
Но нет ничего... только боль, противная ноющая боль в животе и боль от ушибов, и голова болит... кружится... болит... пить, хочется пить... пить!
Но она выдержит. Ни хрена, она не сломается. Она не сломается, ведь человек - он может вынести всё.
Его губы искривились в презрительной усмешке
--
Почему-то большинство так боится смерти... а те, кто не боится, жутко, до ужаса пугаются пыток, - усмешка медленно перешла в улыбку, бодрящую дружескую улыбку, ведь это грёбанное большинство - всего лишь овцы, беспомощные овцы, которыми управляют подставные бараны, думающие, что они - это всё, это верх, а ведь на самом деле, на верху-то - они. Такие, как он. Такие, как она.
--
Но видишь ли, Ева, смерти бояться не надо. Либо после смерти будет новая жизнь, что само по себе намного лучше тюремных застенок; либо после смерти будет рай... ведь не могут же нас с тобой, Ева, а в особенности такого ангелочка, как ты, отправить в ад, и какая тебе разница, будет это сейчас или лет через сорок - сейчас даже лучше, ты не успеешь познать весь ужас грёбанного ревматизма....
Она несмело улыбнулась - он ведь хотел, чтоб она улыбнулась здесь - и его глаза заговорщицки блеснули... интересно, а пригласит ли он её куда-нибудь после занятий?...
--
Есть, правда, ещё один вариант: после смерти ни хрена нет, кирдык и всё, - он лениво потянулся и зевнул, - но я в это не верю. И в рай я тоже не верю. А, - махнул он рукой, - всё это теологическая мурня, хрен с ней, но главное, моя милая Ева, - смерть - это совсем не страшно, даже интересно: а что будет там?
Совсем не страшно, не страшно, не страшно, не страшно.... Она прижалась лбом к холодной железной стене - клетка четыре на четыре, грёбаная металлическая клетка без окон, без дверей, с маленькими дырочками для воздуха... ни лежанки, ни матраса, лишь голые стены, голый пол... а смерть - это совсем не страшно, это такой же ящик, только немного поменьше, потеснее, но тогда будет уже всё равно, ведь смерть - это совсем не страшно, не страшно, не страшно.... Господи, как пить-то хочется! А верит ли Ждан в бога? Какая разница... если она выйдет, она обязательно спросит его... нет, не если. Не если! Не если, а всего лишь "когда". Когда она выйдет отсюда.
Ждан. Она любит Ждана... все его любят, но он-то никого, наверняка никого... лишь её... или, может, и её не любит... любит - не любит, любит - не любит, любит - не любит.... Конечно же, любит. А как иначе? А иначе - никак. Иначе - кирдык, но он любит её, он придёт за ней, он вытащит её, милый Ждан, темноволосый, темноглазый, высокий.... Мечта всех женщин, когда-либо его видевших, а он выбрал её! Он пригласил её тогда, он был с ней, у них были короткие свидания и длинные ночи, и взгляды украдкой, исподтишка, чтоб не заметили - а кто заметит, если выше Ждана в их крыле КОРПУСА лишь Ким, сухонький, уже с проседью - всевидящее око, чтоб его..., но Ждан намного умнее Кима, умнее всех, даже тех, о ком не принято говорить вслух, умнее и изворотливее, милый Ждан, милый, милый Ждан... он не оставит её здесь, ведь не оставит!
Ждан... он уже где-то в пути... а сколько времени прошло? Час? Два? День? Неделя? Их учили определять время по солнцу, да вот здесь не то, чтоб солнца - лампочки не было... они хотят сломать её... нет, не выйдет, она не сломается, она не сломается, она не сломается!
Ведь Ждан верит в неё. И она не имеет права сломаться. Она не имеет, не имеет, не имеет права подвести КОРПУС. Подвести Ждана.
Да и бывало ведь похуже. Бывало, по уши в болоте, перекрёстный огонь, взрывы тут и там, бывало, бывало... не с ней, правда, но бывало ведь! Павел, вон, как начнёт рассказывать - дух захватывает.... Павел, правда, это редкость, в основном сотрудники КОРПУСА не любят говорить о том, что было... не любят, не хотят, не могут... ей, Еве, КОРПУС поначалу казался огромным серым всезнающим спрутом, страшнее которого был лишь Ждан... дура она была тогда, ну разве Ждан страшный?
Ждан. Она видела его в деле - не успевала следить за молниеносными отточенными движениями, мелькало лишь стальное лезвие между указательным и средним пальцами, зажатыми в кулак, и кровь, много- много крови... кровавая купель... а умирать совсем не страшно, даже слегка интересно... и когда он закончил, у его ног корчились шестеро курдов с перерезанными шеями, а он был весь в крови, и лезвие зажато в кулаке, и он подходит к ней, и всё внутри сжимается - вот-вот, сейчас, он резко выкинет руку - и всё... но он лишь усмехнулся и мягко провёл горячей рукой по чумазой щеке, и грязь смешалась с кровью, а перед глазами стоял влажный туман, и Ждан раздваивался, и слеза потекла по щеке, и он прижал её к себе, и она обмякла - и упала бы, но он держал её, держал и что-то говорил - а ведь смерть совсем не страшная, - а она не плакала, просто не было сил плакать, но щека была мокрая, и только потом она поняла, что вся его одежда в крови - и она в крови....
Нет, Ждан не страшный. Ждан опасный, очень опасный, он как розетка в 220 Вольт - не сунься, а-то каак даст, но ведь соблазн так велик... говорят, он специально провоцирует на связь, чтоб потом заложить Киму... нет, неправда, он не мог притворяться тогда... и теперь, когда она выберется - а она обязательно выберется - они сядут у камина с двумя зажжёнными свечами... свечи у камина - глупо, да? нет, не глупо, а романтично... Ждан и романтика... нет, только не Ждан..., но она настоит, и две свечи будут гореть у камина, две свечи: одна за ту маленькую четырнадцатилетнюю девочку, которая заживо сгорела в старом складе пять лет назад, а вторая - за Жизнь. Ведь жизнь этого стоит, правда? И пускай это банально... наверное, потому-то это и банально, что слишком многие думают об этом в таких ситуациях...словно второсортный боевик. Нет, не боевик, и даже не сон, она сидит в железной камере четыре на четыре, ни входа, ни выхода, но скоро она выберется отсюда, она не может не выбраться, а если всё же не сможет, если они окажутся сильнее - Ждан вытащит её... ведь не раз уже вытаскивал.
Второсортный боевик... ни дать, ни взять второсортный боевик - спецназ, любовь, война.... Нет! Нет войны. Нету. Хватит и тех огромных двух, о которых все уже забыли, и тех бесчисленных, что почти каждый год взрываются то тут, то там; и это наверняка ложная тревога, просто какая-то сильная организация нашла её, вычислила и взяла, надеясь расколоть, сломать... нет, не сломают, она не сломается, не сломается, не сломается, им не удастся... ведь это же не война, правда? И то, о чём последний месяц шептались по углам в КОРПУСЕ - всего лишь сплетни, ведь когда она спросила Ждана, он лишь пожал плечами и усмехнулся. Он ведь не боится, так почему она должна?
Ведь это... это же не Джихад?
--
Ну так вот, милая Ева, раз смерть - совсем не страшная, то нечего бояться её, ведь так? Мы с тобой уже выросли с того возраста, когда боялись буки в тёмном шкафу, да?
Она кивнула. Он тепло улыбнулся, но глаза оставались холодными, немножко напряженными, он читал, читал её душу, выворачивая её наизнанку....
--
Тогда что такое пытки? Пытки - в современном понимании - это шприц с особым наркотиком.... Да вот беда, каждому нашему сотруднику привит некий... гм, аллерген, так что тут не будет ничего - лишь свет в конце тоннеля, и все это знают, мы позаботились о том, что все, кто должен был узнать об этом, были должным образом осведомлены, да и в любом случае, это всего лишь смерть. Так что пытать могут только старым, проверенным веками способом... щипцы, там, всякие, пилочки-ножички-ножнички.... Но видишь ли, Ева, человек - на удивление гибкое создание. Боль... что такое боль? Ну, больно. Ну, очень больно. Но невыносимо больно быть не может, потому как человек способен вынести любую боль. А если он всё же не выносит - тут, милая моя Ева, конец один - всё туда же, в заветный тоннель со светом - кирдык, как говорится. Ну и что? Ну и всё, Ева, смерти, как выяснилось, мы не боимся. А не-смерть? Она была страшной лет сорок назад, а теперь наша медицина лечит ВСЁ. Пришивает, приживляет, имплантирует... тьфу, чего они только не делают, а финал один - инвалидность нам, храбрым и верным, ну никак не грозит. Тут, моя милая Ева, два выхода - либо жизнь, либо смерть, смерти мы с тобой не боимся, а с жизнью слишком хорошо знакомы....
Всё будет хорошо... Боже, как хочется пить... больно... всё тело ноет... ничего, нет такой боли, которую она не смогла бы вынести.... Холодно... зуб на зуб не попадает... это ей так холодно, или это страх? Нет, холодно, ведь они не боятся смерти, они со Жданом не боятся... ничего не боятся, ведь что в этом мире может быть страшнее смерти... к чёрту, не будет никакой смерти, ведь Ждан придёт и вытащит её, и они сядут у камина, и зажгут две свечи....
Её ослепил яркий свет, и пока она тёрла глаза, тщетно пытаясь хоть что-то рассмотреть, дверь открылась, и два араба вытащили её наружу, повели по серому бесконечному коридору... второсортный боевик, сейчас ещё сделают очную ставку с кем-нибудь из друзей-ренегатов, глупо, всё равно она ничего не скажет, молчать, главное - молчать. Ведь они ничего её не сделают - ну, изобьют, ну испилят - она поваляется месяц в санчасти и выйдет, как новенькая, или умрёт, а смерти они со Жданом не боятся....
Её ввели в кабинет и посадили на прикованное к полу железное кресло - ну чистый Голливуд - а потом из глубины вышел бледный, словно стена, долговязый мужчина лет сорока... тридцати... пятидесяти... кто его знает - волосы седы, словно лунь, а на лице и морщин-то почти нет.... Он посмотрел на неё, бегло посмотрел, а душа почему-то ушла в пятки - нет, её не страшно, не страшно... но эти ничего не выражающие бесцветные глаза... неужели могут быть глаза страшнее, чем у Ждана? - и ведь могут! И ведь он просто бегло посмотрел, даже не задержал взгляда, и перемолвился парой сухих фраз с её конвоирами, а потом опять посмотрел на неё своими пустыми глазами, словно её и не было там, словно она уже была трупом, а он - патологоанатом или случайный свидетель на опознании....
--
Как тебя зовут? - его голос, тусклый и глухой, не выражал абсолютно ничего. Ничего - словно и не человеком он был, а бездушным андроидом, кибером из фантастических сериалов.
--
На кого ты работаешь?
Нет. Она не скажет. Они ничего ей не сделают, просто будет немного больно. Будет очень больно - ну и что? Либо жизнь, либо смерть, смерти они со Жданом не боятся, а с жизнью слишком хорошо знакомы....
Седой покачал головой и кинул отрывистую фразу кому-то в глубине. Турецкий? Арабский? Да хоть китайский - какая разница? Сейчас уже поздно учить языки... а когда она выберется отсюда - будет камин и две свечи, две свечи - ....
Хлопнула дверь, к седому подошёл ещё один араб и что-то зашептал ему на ухо, седой еле заметно пожал плечами - как Ждан, но совсем иначе, небрежно как-то, словно всё это его и не касалось, и повернулся к ней.
--
Ещё один из вашего КОРПУСА раскололся. Зейд говорит, высокий чин. Пошли, посмотришь.
И опять серый, бесконечно серый коридор, а ноги уже будто ватные, они не кормят заключённых, а значит ни о каком помиловании и речи быть не может, а впрочем, какая разница, ведь им со Жданом смерть не страшна, не страшна, не... а Ждан где-то рядом, он вытащит её, и будет камин, и они будут пить безалкогольное шампанское, а рядом - две свечи....
У дверей седой что-то сказал конвоирам, вошёл, а они прислонили её к стене и стали с двух сторон... арабы... чёртовы арабы, теперь она возненавидит всех арабов... а Ждан скоро придёт... ну сколько же можно, ей ведь всего лишь....
Ноги не держали, если бы не стена... ещё немного, и она упадёт, нет, медленно сползёт на пол... больно... ноет...Господи, сколько можно говорить?!
Наконец-то седой показался в дверном проёме, и её ввели: обычная комната, зеркало на стене - двое арабов и что-то грязное, почти висящее у них на руках, длинные спутанные пряди, грязное лицо, разбитая губа... неужели это она? Нет, она другая - неделька в санчасти, и она - свежая, красивая, - будет сидеть со Жданом у камина... и там будет две свечи....
Перед ней к металлическому шесту был прикован мужчина, кровь стекала по его плечу... а ниже... ниже нет ничего, нет руки... и с ней такое будет, но это неважно, ведь наша медицина чего только не делает, а этот не выдержал, раскололся, небось новичок, какой уж тут ранг, испугался - чего? Пыток? А зачем бояться боли?
--
Итак, - обратился к нему седой, - Ждан Волконски, пятый уровень красного крыла КОРПУСА, подразделение Феникс, кто это?
Ждан? Нет. Провокация. Они узнали, они всё знают, но она не поддастся на провокацию - нет, это не Ждан, кто угодно, но не Ждан, Ждан не мог... ведь....
Пленник медленно поднял голову и тёмные глаза безразлично скользнули по ней... Ждан. Это - Ждан. Ждан раскололся. Ждан. Раскололся. Ждан Волконски, пятый уровень красного крыла....
--
Не знаю. Не моё крыло, - голос, надтреснутый хриплый голос - неужели это голос Ждана? Всегда самоуверенный, чуть ироничный, чаще с сарказмом... а теперь такой... такой... жалкий....
--
Вы этого не говорили, Ждан Волконски, а я не слышал. Информаторы у нас с красного крыла, так что она - ваша. Кто она?
Он молчал. Конечно, молчал. И как она могла усомниться? Всё это подстава, они знали его ранг, они специально сказали, что он раскололся, а он держится, и она будет, ведь они не боятся смерти, а чего её бояться, и....
--
Ждан Волконски, у нас нет времени на игру в молчанку. Иначе я опять позову Зейда, и он опять наденет на вас...
--
Нет. Не надо, - выдохнул Ждан. Тихо, но так громко в тишине просторной комнаты.
--
Ева Мелтова, второй уровень, Феникс.
--
Второй? - разочарованно и, кажется, несколько удивлённо переспросил седой. - Второй. Ну что ж, Ждан Волконски, продолжим наш разговор. Красное крыло предполагалось разместить на бета-четыре объекте, а остальные?
А остальные... остальные... остальные...
Холодно. Очень холодно. Сколько времени она тут сидит? День? Два? Год? Вечность? - а какая разница... ужасно хочется пить... спать... нет, она не спит - или спит? И всё это - лишь кошмар, лишь полубезумный бред, лишь сон - сон... всего лишь сон... и она сидит у тёплого, пышущего жаром камина, откинувшись в крепкие объятия Ждана... а рядом стоит полупустая бутылка шампанского и горят две свечи... две свечи... две свечи - а зачем?... Зачем свечи, почему две?
Одна - за упокой души маленькой четырнадцатилетней девочки из вполне благополучной семьи, которая сгорела на свалке... тридцать лет назад, милая моя Ева, бумажный паспорт заменили на браслет с кодом, браслет, который технически невозможно подделать, КОРПУС, конечно, может взять оттуда пару-тройку сотен браслетов, но это чревато...чем-то чревато, а чем - неважно, он всё говорит, а она всё слушает и не слышит - лишь его бархатный голос... так что, милая, нам намного удобней набирать неокольцованный молодняк: и обучать их легче, и проблем меньше... и горит-плавится жёлтая восковая свеча за маленькую Еву, заживо сгоревшую на каком-то там складе.... Мама, наверно, плакала... да, впрочем, она никогда не вспоминала о доме, ведь рядом был Ждан, жестокий и опасный Ждан, тёплый и ласковый Ждан... а две свечи всё горят и горят... за маленькую Еву и за жизнь - за Жизнь, ведь она этого стоит... нет, не то... ложь... ветер... откуда дует ветер? - задувает свечи... за упокой души Евы-маленькой и Евы большой... и нет ни Ждана, ни камина - лишь камера четыре на четыре, холодная чёрная камера... и ужасно хочется пить... и жить, жить хочется! И Ждан... война... кто-то сказал: ветеранов Третьей мировой не будет... но все же знали, что не будет никакой Третьей мировой... нет войны... какая разница, когда умирать - сейчас или через месяц от какой-нибудь бомбы... ветеранов Третьей мировой не будет... а КОРПУС... огромный серый спрут... и бесцветные глаза седого - почему во главе арабов белый?... так всегда бывает... что бывает? Глупо-то как... зачем им война? Зачем?! И обессиленный Ждан... Ждан раскололся... оказывается, боль тоже бывает страшной... боль страшная...он боится боли... а что тогда говорить о ней? Всего-навсего второй уровень... маленькая Ева... лишь пять лет учёбы... но разве это имеет значение? Какая разница... Ждан раскололся... значит, он лгал?... ему всё равно... а верил ли Ждан в бога?... нет, не верил, и в рай он не верил... и потому говорил, говорил хриплым, надтреснутым голосом, рассказывая всё.... Да, милая Ева, войны не будет... нет, война уже идёт... священный Джихад... священный атомный Джихад... они фанатики... нет, седой не фанатик... его пустые бесцветные глаза... страшнее Ждана... Ждана больше нет... глухой выстрел - и всё, и нет больше Ждана... нет... нет... нет... и человек не выносит боли... боль, она страшная... а смерть ещё страшнее... рая нету... и ада нету, ад здесь, сейчас, а там... что там? Кирдык, и всё... и темно, и пусто... и жизнь закончится... а мама, наверное, до сих пор плачет вечерами... маленькая Ева заживо сгорела на старом складе, а Евы-большой и вовсе не было... лишь тень... лишь маленькая Ева, маленькая девочка в камере четыре на четыре... больно... кровь... наконец-то пошла кровь... а зачем ей кровь?... Она хотела что-то сделать... больно... холодно... страшно... она боится смерти. боится боли, боится холода... огромный серый спрут... раз её не кормят, то она не нужна им... измазать кровью лицо... она уйдёт... они не сломают её... не сломают! -сломают-сломают... ветер задул свечи... одна за упокой, вторая за жизнь... жизнь, которой нету... Ждана нету... мы, такие храбрые и верные... ни хрена мы не храбрые... больно....
Встать... главное - встать... и кричать - громко, до одури... до дикой боли в горле и рёбрах... они придут.... Конечно же, придут................
Дверь открывается - двое арабов, двое удивлённых арабов смотрят на окровавленную пленницу... она не сломалась... она уйдёт...они подходят и наклоняются над ней... раз... два... три - и на двух арабов стало меньше... она выберется отсюда, Ждан вытащит её, вытащит, он наверняка где-то близко.... Она бежит по коридору... а ноги подкашиваются, но она бежит... Ждан? Вот и всё, всё будет хорошо, он пришёл, он вытащит её... и они сядут у камина... две свечи - одна за упокой, вторая за жизнь... а войны не будет... Ждан?
Он поднимает руку. В руке что-то чёрное... глаза слезятся... пистолет?... рука отрублена по плечо... Ждан? Седой?
Три хлопка, один за одним. Раз... два... три... и в глазах темнеет... камин... две свечи - и обе за упокой... а жизнь, она такая хорошая... и темнота... нету там никакого рая... ни тоннеля... ни света... лишь чёрная, бесконечно-чёрная ночь...и холод... но........................................................................................................