6 ноября 1860 года, вторник, 21:00
Вашингтон, французское посольство

 

 

 

-- Сегодня, кажется, выборы? -- заметил лорд Ричард Лайонс, рассеянно тасуя карты.

 

Официальная часть приема уже давно закончилась, и четверо европейских послов предавались интеллектуальному отдыху -- играли в вист.

 

-- Да-да, коллега, вы правы, -- ответил партнер англичанина, граф Анри Мерсье. -- Поскольку сегодня вторник, а месяц только начался... Такая уж у них тут традиция -- выборы в первый вторник ноября.

 

Назначенный на свой пост совсем недавно, французский посол пока еще слабо разбирался в американских обычаях -- но не упускал случая подчеркнуть осведомленность в тех вопросах, о которых уже имел некоторое представление.

 

-- Выборы, выборы, они самые, -- кивнул головой российский посол, барон Эдуард Стекль. -- Событие, очень даже достойное внимания.

 

Хотя официально послам и не полагается вмешиваться во внутренние дела туземцев, но для разговора эта тема вполне годилась. Тем более что альтернативы разговору не было -- четвертый игрок, посол Испании дон Томас Родригес, как раз куда-то отлучился.

 

-- Я тоже очень заинтригован, -- сказал Мерсье. -- Интересно, кто же победит. Как вы полагаете, господа?

 

-- Победит Авраам Линкольн, кандидат от республиканцев, -- уверенно ответил Лайонс.

 

-- Вот как? -- удивленно сказал Мерсье. -- Но ведь до сих пор власть была, кажется, у демократов?

 

-- Демократы, граф, -- хмыкнул Стекль, -- оказались вполне достойными своего названия.

 

-- В каком смысле? -- не понял Мерсье.

 

-- Да, барон, что вы имеете в виду? -- не понял и Лайонс.

 

Российский посол еще раз хмыкнул и начал обьяснять.

 

-- Как вы, господа, знаете, особенно вы, граф, -- он посмотрел на француза, -- демократия обычно приводит к разброду и шатаниям, а иногда и к анархии. Нечто подобное произошло полгода назад в Чарльстоне, на сьезде демократической партии. Не в силах договориться с северными делегатами, демократы-южане взяли и ушли по-английски, -- тут барон посмотрел на Лайонса. -- После чего северные демократы выдвинули кандидатом Стивена Дугласа, а южные собрались отдельно и выдвинули Джона Брекинриджа.

 

-- Нынешнего вице-президента? -- понимающим тоном откликнулся Мерсье. -- Вот почему он сегодня на приеме выглядел так нервно, и все порывался уйти... собственно, уже и ушел.

 

-- Собственно, он не очень-то и хотел выдвигаться, -- сказал Стекль, -- но другого кандидата у южан не нашлось.

 

-- Значит, кандидатов трое? -- уточнил Мерсье.

 

-- Четверо, -- поправил его Лайонс. -- Не забывайте о Белле.

 

-- А кто такой этот месье Белл? -- спросил Мерсье.

 

-- Джон Белл -- еще один южанин, но у него шансов и вовсе нет, -- махнул рукой Стекль. -- За него проголосуют лишь в двух-трех штатах, ну и еще, может быть, те избиратели, которым мало республиканцев и демократов. Ибо Белл основал новую партию -- Конституционный Союз.

 

-- А чем эта партия отличается от других? -- задал Мерсье новый вопрос.

 

-- Видите ли, граф, -- пояснил Лайонс, -- на сегодняшний день главным политическим вопросом в Америке является вопрос о рабовладении. Именно в подходе к рабовладению заключаются главные разногласия как у республиканцев с демократами, так и у северных демократов с южными. Белл же и его конституционалисты призывают отложить этот вопрос на потом -- провести выборы в спокойной обстановке, а уж потом когда-нибудь уделить внимание и рабству.

 

-- Весьма разумная позиция, -- хмыкнул Стекль. -- Но американцы -- слишком нетерпеливая нация, и поэтому у Белла никаких шансов нет.

 

-- Я думаю, реальные шансы есть только у Линкольна, -- пожал плечами Лайонс.

 

-- Но позвольте, коллега, -- возразил ему Мерсье, -- я что-то не понимаю. Если месье Линкольну нужно одолеть не только Дугласа и Брекинриджа, но еще и Белла... то как же он наберет большинство голосов, да еще и в первом же туре?

 

-- Дело в том, граф, -- ответил Лайонс, -- что в Америке президента выбирают по особой системе...

 

-- Ах да, "коллегия выборщиков", -- закивал головой Мерсье. -- К сожалению, я еще не вник во все тонкости этой процедуры...

 

-- Сейчас я вам все обьясню, -- успокаивающим тоном сказал Стекль. -- Выборы президента проходят как бы отдельно в каждом из тридцати трех штатов. В каждом штате тот кандидат, который набрал больше всех голосов...

 

-- Больше 50 процентов? -- уточнил Мерсье.

 

-- Нет, граф, просто больше, чем любой другой кандидат. Хватит и 26 процентов, если остальные трое набрали по 24-25. Тут уж не важно, голосовали за него 100 процентов, 51 или 26 -- он получает всех выборщиков от данного штата.

 

-- А кто такие выборщики? -- Мерсье постепенно уподоблялся ребенку, задающему новый вопрос после каждого ответа на предыдущий.

 

-- Каждый штат имеет возможность послать в Вашингтон определенное количество президентских выборщиков. Сколько именно -- зависит от количества населения в штате. Скажем, штату Нью-Йорк полагается 35 выборщиков, а маленькому Род-Айленду -- всего 4. В среднем на штат приходится около девяти выборщиков, а всего их чуть больше трехсот.

 

-- Вообще-то не во всех штатах победитель получает всех выборщиков, -- заметил Лайонс.

 

-- Ну да, в Нью-Джерси по-другому, -- кивнул Стекль. -- Но в целом система именно такова. Если кандидат обошел всех конкурентов в данном штате, то посланные этим штатом в Вашингтон выборщики обязаны проголосовать именно за него.

 

-- Благодарю вас за разъяснения, -- поклонился барону Мерсье, -- но я по-прежнему не совсем понимаю, как это поможет месье Линкольну...

 

-- Дело в том, -- сказал Лайонс, -- что в свободных, или же северных штатах сосредоточена львиная доля выборщиков. А поскольку позиции Брекинриджа и Белла сильны в основном на рабовладельческом Юге, то Линкольну достаточно одолеть Дугласа на Севере. И при этом Линкольну совершенно все равно, проголосует ли за него хоть один-единственный южанин. Северных выборщиков хватит Линкольну с лихвой.

 

-- Но победит ли он Дугласа на Севере? -- поднял указательный палец Стекль. -- Вот в чем вопрос.

 

-- Я полагаю, что да, -- уверенно ответил Лайонс. -- Может, и не во всех штатах, но для общей победы ему выборщиков хватит.

 

-- А вот я так не полагаю, -- покачал головой Стекль. -- В свете последних событий...

 

-- Вы имеете в виду те самые речи? -- несколько более резко, чем полагается дипломату, уточнил Лайонс.

 

-- Вот именно те самые речи, -- кивнул Стекль.

 

-- Простите, господа, -- вежливо сказал Мерсье, -- но я опять не вникаю в суть вашей беседы.

 

-- Видите ли, граф, -- ответил Стекль, -- всем известно, что Авраам Линкольн -- скрытый аболиционист. Его отвращение к рабству никогда не было секретом, но он как-то умудрялся держать свои убеждения при себе, не слишком пугая умеренных избирателей. Однако в прошлом месяце он произнес пару речей, в которых безжалостно раскритиковал весь институт рабовладения -- и даже выразил надежду на то, что... как бишь это он сказал...

 

-- "...что с этим позорным явлением будет покончено рано или поздно. Если я стану президентом -- скорее рано, чем поздно," -- процитировал по памяти Лайонс.

 

-- Да-да, спасибо, именно так. А теперь представьте реакцию публики.

 

-- Ну да, на Юге его возненавидели еще больше, -- пожал плечами Лайонс, -- если такое вообще возможно. Но ведь целью Линкольна по-прежнему остается Север, а в свободных штатах его авторитет после этого только возрос.

 

-- На северо-востоке -- может быть, -- частично согласился Стекль. -- Там аболиционисты в чести, особенно после того, как эта Бичер-Стоу написала свою душещипательную книжку про дядю Тома. Но вот в штатах Среднего Запада, не говоря уже о собственно Западе... там народ не столь радикален.

 

-- Тем не менее, -- взволнованным тоном сказал Лайонс, -- я рад, что Линкольн сказал то, что сказал. Я считаю, что аболиционистам стесняться нечего. Я сам аболиционист, если хотите знать. И я благодарю Создателя за то, что Британская Империя, которую я имею честь здесь представлять, с рабством давно уже покончила. Не знаю, как американцы могут спокойно спать по ночам. Жить в обществе, где один человек может владеть другим человеком, словно вещью -- это просто непостижимо. Для меня это было бы кошмаром...

 

Тут англичанин прервался, ибо его французский коллега закашлялся. Лайонсу этот кашель показался несколько неестественным. Внимательно посмотрев на Мерсье, Лайонс увидел, что граф едва заметно кивает в сторону россиянина.

 

Заметил это и Стекль.

 

-- Граф, ну зачем же, -- засмеялся барон. -- Я ведь нисколько не в обиде на моего уважаемого коллегу. Во-первых, российское крепостничество -- это не совсем то же самое, что американское рабовладение. Во-вторых, у нас в России закрепощение никогда не происходило на расовой основе. И, наконец, император Александр уже...

 

Тут российский посол сообразил, что несколько перешел пределы дозволенного.

 

-- Что император Александр? -- заинтересованно спросил Мерсье.

 

-- Наконец-то принял решение об отмене? - не менее заинтересованно спросил Лайонс.

 

-- Э... ничего, господа, -- замялся Стекль. -- Давайте-ка лучше вернемся к этому разговору через несколько месяцев. А пока что вернемся к нашей игре. Вон уже и дон Томас идет.

 

* * *

 

7 ноября, среда, 23:00
Филадельфия, штаб-квартира республиканской партии

 

 

 

Поскольку еще не все результаты вчерашних выборов были известны, предвыборная суета -- вернее, теперь уже поствыборная -- продолжалась весь день. Однако день постепенно сменился вечером, и вот уже наступала ночь. Почти все республиканцы разошлись по домам, и в прокуренной комнате не осталось почти никого. За единственным столом, заваленным газетами, телеграммами и прочими бумагами, сидели всего четыре господина уже сравнительно почтенного возраста -- сам Авраам Линкольн, его напарник в президентской гонке Ганнибал Хамлин, сенатор Уильям Сьюард и бывший губернатор Огайо Салмон Чейз.

 

-- Итак, джентльмены, -- поднял руку Сьюард, -- давайте-ка еще раз подведем промежуточные итоги.

 

-- Давайте, -- согласился Хамлин, склонившийся над собственными аккуратными записями. -- За нас уже проголосовала вся Новая Англия -- Массачусетс, Вермонт и остальные четыре штата. Это 41 выборщик. Плюс Айова, Миннесота, Висконсин и Мичиган -- еще 19.

 

-- Не забывайте Нью-Йорк и Пенсильванию, -- добавил Линкольн.

 

-- Конечно, конечно, -- согласился Хамлин. -- Такие жирные куски забыть невозможно. Целых 62 выборщика.

 

-- Всего, значит, 122, -- сделал несложный подсчет Чейз. -- А нам нужно?..

 

-- Поскольку всего выборщиков 303, -- ответил Хамлин, -- нам нужно 152.

 

-- Теперь доложите о конкурентах, -- попросил Сьюард.

 

-- Брекинридж выиграл семь штатов, -- сказал Хамлин. -- Алабама, Миссисипи, Южная Каролина, Техас, Флорида, Арканзас и Делавер. Всего 38 выборщиков.

 

-- То есть сплошные техасские ковбои и флоридские аллигаторы, -- махнул рукой Линкольн. -- Пусть себе забирает Юг, мне эти выборщики все равно не достанутся.

 

-- А Дуглас и Белл? -- спросил Сьюард.

 

-- У них пока по нулю, -- покачал головой Хамлин.

 

-- Значит, мы пока что ведем со счетом 122:38, -- довольно щелкнул пальцами Чейз. -- Весьма и весьма неплохо.

 

-- А как обстоят дела в ваших краях, Эйб? -- спросил Сьюард.

 

-- Вы имеете в виду Кентукки, где я родился? -- презрительно фыркнул Линкольн. Впрочем, его презрение относилось не к Сьюарду, а к своей рабовладельческой родине.

 

-- Нет, Эйб, я имею в виду Индиану, где вы выросли, и Иллинойс, где вы состоялись как политик. Это 24 потенциальных выборщика, на которых мы вроде бы рассчитывали.

 

-- Там все еще считают, -- ответил Линкольн. -- В Иллинойсе Дуглас мне в затылок дышит, а в Индиане -- я ему.

 

-- Вот видите! -- повысил голос Сьюард. -- А ведь я говорил вам месяц назад, что лучше помолчать. Я ведь говорил, что такие речи могут нам дорого стоить!

 

-- Нет, вы только посмотрите, -- усмехнулся Чейз. -- И это говорит бывший радикал!

 

-- Да, Салмон, бывший! -- резко повернулся к Чейзу Сьюард. -- Именно бывший, то есть поумневший и повзрослевший. В отличие от некоторых других джентльменов.

 

-- К вашим услугам, сэр, -- шутливо поклонился Чейз.

 

-- Перестаньте паясничать! -- взорвался Сьюард. -- Неужели вы не помните партийный сьезд? Вы ведь тоже предложили свою кандидатуру, но ее отвергли не задумываясь. А почему? Потому что вы радикал. Отвергли и меня. А почему? Потому что я бывший радикал -- даже это показалось сьезду слишком опасным. И кого же мы в итоге выдвинули? -- Он снова повернулся к Линкольну. -- Мы выдвинули Эйба, который в радикализме не замечен, и к тому же умеет держать себя в руках. А что вышло? "Будет покончено рано или поздно"... -- он скорее передразнил Линкольна, чем процитировал.

 

В ответ на это Линкольн поднялся с места и торжественно произнес:

 

-- Я, сэр, не для того зовусь Честным Эйбом, чтобы скрывать свои взгляды от избирателей в угоду политическим интригам.

 

После этих слов Чейз громко зааплодировал, Хамлин нахмурился, а Сьюард уже открыл рот, чтобы высказать свое мнение -- но тут раздался стук в дверь.

 

Все джентльмены одновременно замерли, словно по команде.

 

-- Кто там? -- дрожащим голосом спросил Сьюард.

 

-- Телеграмма, сэр! -- раздался мальчишеский тенор.

 

Чейз пулей подлетел к двери, открыл ее, вручил курьеру десять центов и вернулся за стол. Собственно, телеграмм было две. Весь дрожа от волнения и не в силах с ним совладать, Чейз передал телеграммы Сьюарду.

 

Сьюард тоже заметно волновался, но первую телеграмму распечатал. После чего заглянул в ее текст -- и лицо его расплылось в улыбке.

 

-- Огайо! -- произнес он всего одно слово.

 

-- Мы победили в Огайо? -- на всякий случай уточнил Линкольн.

 

Радостный Сьюард кивнул.

 

-- Ура моим бывшим подданным! -- возбужденно заговорил Чейз. -- Нет, не зря я был губернатором целых четыре года. Хорошо я их вышколил, словно прусский кайзер. Молитесь на меня, Эйб!

 

-- Благодарю в вашем лице весь штат Огайо, -- с улыбкой поклонился Чейзу Линкольн. -- И сколько же выборщиков нам досталось?

 

-- Ровно 23 выборщика, -- незамедлительно ответил Хамлин. -- То есть всего 145.

 

-- Осталось семь. Еще немного, еще чуть-чуть... -- потирая руки, сказал Сьюард.

 

-- Кстати, о "чуть-чуть", -- заметил немного успокоившийся Чейз. -- Мы тут на радостях чуть-чуть не забыли прочесть вторую телеграмму.

 

-- Ах да! -- встрепенулся Сьюард. -- Сейчас прочту...

 

Он распечатал и вторую телеграмму. И снова на его лице появилась улыбка.

 

-- Какой штат? -- спросил Линкольн.

 

-- Нью-Джерси, -- ответил Сьюард.

 

-- Так ведь это как раз семь выборщиков, -- заметил Хамлин.

 

-- Победа! -- воскликнул Линкольн.

 

И он устремил свой взор ввысь, дабы возблагодарить Господа.

 

-- Ну нет, еще не совсем победа, -- заметил Сьюард.

 

-- Как? Почему? -- Забыв о Господе, Линкольн недоуменно уставился на Сьюарда.

 

-- Да, верно, -- разочарованно произнес Чейз. -- Ведь в Нью-Джерси не так, как в других штатах. Там каждый выборщик избирается в отдельном округе.

 

-- И сколько же из семи выборщиков мы получили? -- мрачно осведомился Линкольн.

 

-- Четыре, -- ответил Сьюард.

 

-- Всего 149, -- заметил Хамлин.

 

-- А кому достались остальные три? -- поинтересовался Линкольн.

 

-- Дугласу, -- ответил Сьюард.

 

-- М-да, -- протянул Линкольн. -- Ну да ладно. Раз бедный Дуглас, -- Линкольн криво усмехнулся, -- не может выиграть ни одного штата, подарим этих трех выборщиков ему в утешение.

 

-- Боюсь, джентльмены, что сегодня новостей больше не будет, -- сказал Хамлин. -- Придется подождать до завтра.

 

-- Что ж, подождем, -- беспечно ответил Чейз. -- Когда мы основали партию? В 54-м? Шесть лет ждали, подождем еще денек.

 

* * *

 

10 ноября, суббота, 6:00

 

 

 

Ждать пришлось дольше, чем предполагал Чейз. Прошел четверг, прошла пятница -- а новостей все не было.

 

То есть какие-то новости, конечно, были -- но только с Юга. Белл наконец-то одержал первую победу -- в Кентукки, а потом выиграл еще и в Теннесси. Брекинриджу тем временем достались Джорджия, Луизиана и Северная Каролина. В сумме все это добро составляло 50 выборщиков, но ни на одного из южных выборщиков Линкольн и не рассчитывал. В половине южных штатов имя "Авраам Линкольн" даже не было внесено в избирательный бюллетень.

 

В пятницу вечером Линкольн и Сьюард, напрасно прождав допоздна известий, обессилели настолько, что уснули прямо в креслах.

 

Их разбудил стук в дверь.

 

Первым проснулся Сьюард:

 

-- А? Что? Где? Когда? -- забормотал он, не вполне ориентируясь в окружающей обстановке.

 

-- Кто там? -- спросил Линкольн. Он проснулся позже Сьюарда, но пришел в сознание немедленно.

 

-- Это я, -- ответил Хамлин, открывая дверь. -- С утра пораньше встал, зашел вместе с Салмоном в редакцию "Инквайрера". Потом он задержался в "Сити Таверне", а я сразу сюда -- ведь вы небось новостей ждете.

 

-- А есть новости? -- нервным голосом спросил Сьюард.

 

-- Есть, -- кивнул Хамлин. -- В редакцию полчаса назад пришли свежие телеграммы.

 

-- И что же в телеграммах? -- спросил Линкольн, пытаясь прочесть ответ на лице своего напарника. Но оно, как всегда, было слишком бесстрастным.

 

-- Итак, -- сказал Хамлин, -- Юг поделен окончательно. Беллу досталась Виргиния, и теперь у него 39 выборщиков. А Брекинридж получил Мэриленд, и теперь у него 72.

 

-- А Миссури? -- спросил Сьюард.

 

-- Да-да, про Миссури я и забыл. Там победил Дуглас.

 

-- Северный демократ? -- удивился Сьюард. -- В южном штате?

 

-- В Миссури живут не только демократы, -- заметил Линкольн. -- И не одни южане -- там много переселенцев с Севера и из Европы. Я бы назвал Миссури самым северным штатом Юга. Там сторонников у Дугласа хватает.

 

-- Что ж, -- пожал плечами Сьюард, -- на южан мы в любом случае не рассчитывали. А вот как насчет Иллинойса с Индианой?

 

-- Последние известия были в час ночи, -- ответил Хамлин. -- Подсчет почти окончен. Есть две новости: плохая и хорошая. Похоже, что в Индиане победит Дуглас. Но в Иллинойсе -- мы.

 

-- Отлично, -- потер руки Линкольн. -- Наконец-то возьму у Дугласа реванш.

 

Он не стал вдаваться в подробности, но Хамлин и Сьюард и так поняли, что речь идет о выборах в американский сенат от штата Иллинойс, которые Линкольн проиграл Дугласу два года назад. Те выборы наделали много шума, ибо противники провели целую серию публичных дебатов, на которые обратила внимания вся страна. И хотя тогда победил не Линкольн, а Дуглас, эта победа в чем-то оказалось пирровой -- именно после тех выборов Линкольн стал известным политиком общенационального масштаба. Которому теперь, через два года, оставалось совсем немного до самой главной победы...

 

-- Пора наконец планировать победную вечеринку, -- добавил Линкольн.

 

-- Именно за этим Салмон в "Сити" и пошел, -- кивнул Хамлин, усаживаясь за стол и принимаясь за чтение принесенной с собой газеты. -- Зарезервируем на семь вечера, к тому времени уже все будет ясно.

 

-- Как бы не сглазить, -- пробормотал Сьюард, после чего снова погрузился в сон.

 

Линкольн также попытался заснуть, но это оказалось не так-то просто. А когда через полчаса он погрузился наконец в небытие, его, как и Сьюарда, извлек оттуда новый стук в дверь.

 

-- Войдите, -- сказал Хамлин, откладывая газету в сторону.

 

Вошел очередной мальчик-курьер, принесший сразу две телеграммы. Дав ему на чай, Хамлин раскрыл одну из телеграмм и принялся читать:

 

-- "Индиана, окончательные результаты".

 

-- А-а, ну там-то я проиграл, -- разочарованно махнул рукой Линкольн.

 

-- "Белл: 5306 голосов," -- тем не менее продожил чтение Хамлин. -- "Брекинридж: 12295. Дуглас: 127309. Линкольн: 127133."

 

-- Не так уж сильно мы и отстали, -- заметил Сьюард. -- Если бы Эйб не...

 

-- "Победитель -- Дуглас," -- подвел итог Хамлин, хотя это и так было ясно.

 

-- Плохую новость выслушали, очередь за хорошей, -- сказал Линкольн, указывая пальцем на другую телеграмму.

 

Хамлин открыл ее и снова начал читать вслух:

 

-- "Иллинойс, окончательные результаты".

 

-- Это уже лучше, -- хмыкнул Линкольн.

 

-- "Белл: 4914 голосов. Брекенридж: 2331".

 

-- Это им не Юг, -- усмехнулся Линкольн.

 

-- "Дуглас: 166195".

 

Линкольн совершенно не отреагировал. Он не знал, много это или мало.

 

-- "Линкольн..." -- Хамлин вдруг замешкался.

 

-- Что "Линкольн"? -- с тревогой в голосе произнес Сьюард.

 

-- "Линкольн: 166190," -- упавшим голосом сказал Хамлин. -- "Победитель: Дуглас".

 

На несколько секунд в комнате возникла пауза.

 

-- Проклятье... -- прошипел Линкольн, прервав наконец эту немую сцену. -- Проиграть какие-то пять голосов...

 

-- Как же так получилось?! -- воскликнул Сьюард. -- Ведь вы сами сказали, что в Иллинойсе мы были впереди!

 

-- Наверное, в последнюю очередь подсчитали голоса откуда-нибудь с юго-запада, -- разочарованно протянул Линкольн. -- Из Алтона, Бельвиля или Сен-Клера. Там демократ на демократе сидит и демократом погоняет.

 

-- Не сваливайте на других, Эйб, -- усталым голосом сказал Сьюард. -- Я уже говорил вам, почему мы проиграем. Как видите, я был прав.

 

Сьюарду явно хотелось облечь свой упрек в более гневную форму, но на это у него уже не было энергии. Он лишь покачал головой и уставился куда-то в пространство. Линкольн открыл рот, чтобы возразить, но и у него не было сил -- как, впрочем, и контраргументов.

 

-- Подождите, джентльмены, -- вдруг сказал Хамлин, глядя в какой-то свой список. -- Еще не все потеряно. Еще не подсчитаны итоги в Калифорнии и Орегоне.

 

-- Ах да! -- встрепенулся Линкольн. -- Ведь это свободные штаты, мы вполне можем добиться там победы.

 

-- Причем нам хватит даже одного из них, -- заметил Хамлин.

 

-- Ну да, я ведь забыл, -- сказал Сьюард, -- что на Западе у нас есть не только территории, но и два тихоокеанских штата.

 

-- Сразу видно, Уильям, что вы с Восточного побережья, -- пошутил Линкольн.

 

Сьюард рассмеялся, но так на шутку и не ответил -- из коридора вдруг послышались голоса. Один -- детский, другой...

 

-- Это голос Салмона, -- заметил Хамлин.

 

Он не ошибся. Открылась дверь, и на пороге возник Чейз, явно в хорошем настроении.

 

-- Доброе утро, джентльмены! -- громогласно воскликнул он, помахивая какими-то бумажками. -- Я только что совершил очень выгодную сделку.

 

Поскольку никто ему не ответил, Чейз продолжил:

 

-- Я повстречал в коридоре нового гонца, который пытался доставить сюда очередные телеграммы. Но я встал на его пути!

 

-- Зачем? -- непонимающим тоном спросил Линкольн.

 

-- А затем, джентльмены, что я решил как следует заработать. Я дал курьеру 15 центов вместо обычных десяти -- с тем, чтобы доставить телеграммы лично. Но уже... -- он сделал паузу, -- за 25 центов.

 

-- Салмон, нам не до шуток, -- раздраженно сказал Сьюард. -- Дайте их мне. Сюда.

 

-- С величайшим удовольствием, сэр, -- поклонился Чейз. -- Заплатив всего лишь 25 центов, вы сможете узнать любезные вашему сердцу новости...

 

-- Ну что это за балаган? -- поморщился Линкольн. -- Ладно, Салмон, не хотите отдавать телеграммы -- читайте их сами.

 

-- Ах, вот как! -- воскликнул Чейз, отнюдь не расположенный вести себя серьезно. -- Значит, вы хотите, чтобы я исполнял обязанности не только курьера, но и чтеца-декламатора? Охотно, джентльмены, более чем охотно. Но тогда плата за мои услуги возрастет уже... -- новая пауза, -- до 50 центов.

 

Не выдержав, Линкольн улыбнулся и развел руками, словно родитель, который не в силах утихомирить разбушевавшееся дитя.

 

-- Ладно, Эйб, так и быть, -- милостиво согласился Чейз, распечатывая первую телеграмму. -- Я подожду. Конечно, с процентами это уже будет не полдоллара, а целый доллар, но я подожду. Вот после инаугурации и отдадите. У президента такое жалованье, что этот жалкий доллар вас не разорит.

 

-- Я еще не президент, -- нетерпеливым тоном сказал Линкольн. -- Читайте!

 

-- "Калифорния, окончательные результаты," -- начал Чейз.

 

-- Кто победил? -- спросил Сьюард, не в силах выслушивать подробности.

 

-- Дуглас, -- покачал головой Чейз, глядя на текст телеграммы.

 

-- Черт побери, -- пробормотал Линкольн. -- Читайте другую телеграмму.

 

Он надеялся, что там были новости из Орегона. И Чейз не обманул его ожиданий:

 

-- "Орегон, окончательные результаты..." Вот это да! -- Чейз удивленно присвистнул.

 

-- Как?! -- срывающимся голосом крикнул Линкольн. -- И в Орегоне победил Дуглас?

 

-- Нет, -- покачал головой Чейз. -- В Орегоне не победил Дуглас.

 

-- Слава Богу! -- с облегчением выдохнул Линкольн.

 

-- В Орегоне победил Брекинридж, -- сказал Чейз.

 

Последовала очередная немая сцена.

 

-- Как Брекинридж? Зачем Брекинридж? -- полубезумным тоном забормотал Линкольн.

 

-- Вот не было заботы, так подай, -- покачал головой Сьюард, также весьма удивленный победой южанина в свободном штате.

 

-- Лейн, -- произнес всего одно слово Хамлин.

 

Это слово обьясняло все. Ведь сенатор Джозеф Лейн, напарник Брекинриджа, был орегонцем. Очевидно, многим орегонским избирателям захотелось, чтобы их земляк стал вице-президентом Америки.

 

-- А в чем, собственно, дело? -- недоуменно спросил Чейз. -- Почему вы так расстроены? Зачем нам эти два штата? Ведь Иллинойс-то наш, не так ли?

 

Ему никто не ответил.

 

-- Не так ли? -- переспросил Чейз уже более серьезным тоном.

 

-- Не так, -- лаконично ответил ему Хамлин, передавая Чейзу одну из телеграмм, прочитанных чуть раньше.

 

-- Вот как... -- протянул Чейз, теперь уже уныло. -- Значит, нам большинства никак не набрать?

 

Хамлин вздохнул и принялся пересчитывать выборщиков. Он это сделал один раз, другой, третий... но результат получался один и тот же. Аврааму Линкольну досталось ровно 149 выборщиков. Это было почти вдвое больше, чем у Брекинриджа, не говоря уже о Белле с Дугласом. Но этого не было достаточно для победы. Не хватало трех выборщиков -- тех самых, которые достались Дугласу в Нью-Джерси из-за тамошнего нестандартного избирательного закона. Или тех, которые достались в Орегоне Брекинриджу из-за местного патриотизма земляков Джозефа Лейна.

 

-- Ну что ж... -- медленно произнес Линкольн, понемногу сбросивший с себя оцепенение. -- У нас тут не Европа, второго тура не предвидится. А что предвидится?

 

Поскольку такая ситуация не возникала уже тридцать шесть лет, никто почему-то не предполагал, что она может возникнуть снова.

 

-- Надо поискать в шкафу, -- откликнулся из своего кресла Сьюард. -- Где-то у нас должен быть текст Конституции.

 

-- В этом нет нужды, джентльмены, -- ответил Чейз. -- Я ведь адвокат, как некоторым из вас может быть известно.

 

-- Да, "генеральный адвокат сбежавших негров", -- язвительно произнес Сьюард общеизвестное прозвище Чейза.

 

-- К вашим услугам, сэр, -- усмехнулся Чейз. -- Однако мне иногда приходится помогать не только черным джентльменам, но и белым, так что Конституцию я знаю назубок. Поскольку никто из кандидатов не набрал больше 50 процентов, Палате Представителей нашего Конгресса надлежит сделать выбор между кандидатами, набравшими больше всего выборщиков.

 

-- Между мной и Брекинриджем? -- уточнил Линкольн.

 

-- Между вами, Брекинриджем и Беллом, -- уточнил Чейз.

 

-- А при чем тут Белл? -- удивился Линкольн. -- Какой еще Белл? Кто такой Белл? Он всего-то три штата и выиграл.

 

-- В Конституции сказано, -- пожал плечами Чейз, -- что Палата должна выбирать между тремя победителями. А раз Белл занял третье место...

 

-- Простите, Салмон, но третье место занял не Белл, а Дуглас, -- перебил Чейза Хамлин.

 

-- Дуглас? -- удивился Чейз. -- Он же выиграл только в Миссури...

 

-- А Иллинойс, Индиана и Калифорния? -- напомнил Хамлин. -- А те трое из Нью-Джерси? Теперь у него в сумме 40 выборщиков, а у Белла -- 39.

 

-- Значит, кандидатов трое, -- задумчиво кивнул головой Линкольн, -- я, Брекинридж и Дуглас. Что ж, в Палате сейчас республиканцев больше всех, хотя если демократов поддержат оппозиционеры и независимые...

 

-- Это не так просто, Эйб, -- покачал головой Чейз. -- В этом особом случае у всех штатов как бы равные права. Делегация каждого штата имеет один голос. Чтобы победить, вам надо набрать 17 штатов из 33.

 

-- И совершенно не важен тот факт, -- удивленно спросил Линкольн, -- что, скажем, Массачусетс представлен 11 депутатами, а Калифорния - всего двумя?

 

-- Да, Эйб, размер делегации, как и размер штата, значения не имеет. Равноправие штатов -- основа американского федерализма, -- с некоторой иронией ответил Чейз.

 

-- Тогда возможны варианты... -- задумчиво произнес Линкольн .

 

* * *

 

3 декабря, понедельник, 12:00
Вашингтон, Капитолийский Холм

 

 

 

Хотя большинство депутатов новой Палаты Представителей уже были избраны в прошлом месяце, их полномочия начинались только в марте, а потому вопрос о престолонаследии... то есть о выборах нового президента должны были решать депутаты действующей Палаты, избранные два года назад.

 

Конечно, избрание нового президента было необычайно важным вопросом. Безусловно, этот вопрос разбирался на первом же заседании второй сессии Палаты Представителей Конгресса США тридцать шестого созыва. Естественно, в повестке дня данный вопрос стоял на самом первом месте.

 

Вообще-то так происходило в каждом високосном году -- но четыре года назад, восемь лет назад, двенадцать лет назад все свелось к пустой формальности -- подсчету голосов выборщиков, которые слепо следовали воле пославших их избирателей. Теперь же этого было недостаточно -- на сей раз депутатам предстояло выбрать главу государства самим, раз уж этого не смог сделать избравший их народ.

 

Разбившись на территориальные делегации, депутаты разошлись по уголкам, подоконникам и закоулкам зала заседаний, негромко обсуждая достоинства и недостатки трех претендентов на высочайшую государственную должность. Некоторое исключение представляли собой делегации Делавера, Флориды и Орегона, каждая из которых состояла из одного-единственного депутата -- каждому из них обсуждать свой выбор было просто не с кем.

 

Сами же кандидаты сидели в ожидании на одной из скамеек у окна. Линкольн и Дуглас приехали в Вашингтон только вчера, и увидели друг друга (равно как и Брекинриджа) только на заседании. Холодно обменявшись приветствиями, трое претендентов больше не перекинулись ни единым словом. Даже "желаю успеха" выглядело бы в такой обстановке слишком лживо. А более искренние пожелания прозвучали бы слишком оскорбительно.

 

Линкольн покосился на своих противников. Стивену Дугласу явно нездоровилось -- он кутался в шерстяной шарф. Линкольн даже немного пожалел "маленького гиганта", прозванного так из-за небольшого роста и больших амбиций. Впрочем, жалость длилась недолго -- вспомнив об Иллинойсе с Калифорнией, Линкольн поморщился и перевел взгляд на Брекинриджа.

 

Вице-президент Джон Брекинридж был еще молод, особенно для политика -- ему было всего 39 лет. Не будучи профессиональным военным, он тем не менее обладал военной выправкой -- сказывалась служба в армии во время Мексиканской войны. Даже сидя не на коне, а на скамейке, он напоминал типичного щеголеватого гусара, казака или мушкетера -- Линкольн не очень разбирался в европейской кавалерии. Несомненно, многие женщины находили Брекинриджа привлекательным -- но Линкольн не разделял этого мнения.

 

"Типичный феодал," -- подумал Линкольн. -- "Типичный европейский герцог, граф или князь. Откуда-нибудь из средневековья. Который считает простонародье не за людей, а за смердов, за быдло, за рабов. А как же иначе? Как иначе может мыслить рабовладелец-плантатор? И это происходит в Америке, в стране, которая, казалось бы, давно порвала со своим европейским прошлым, с тиранией, с феодализмом, с беспросветным мраком! И для чего? Чтобы теперь уже европейцы ужасались американскому рабству! Чтобы вот такие люди и дальше могли..."

 

Размышления Линкольна прервал голос Уильяма Пеннингтона, спикера Палаты:

 

-- Джентльмены, время истекло! Приступаем к оглашению итогов голосования.

 

После чего, конечно, прошло еще минут пятнадцать. Наконец все делегации были готовы, и началась перекличка -- один штат за другим.

 

Линкольн еще раз мысленно проанализировал ситуацию. Он знал, что голоса пятнадцати свободных штатов, в делегациях которых преобладали республиканцы, находятся у него в кармане. Что касается рабовладельческих штатов, то тринадцать из них были представлены в Палате преимущественно южными демократами - то есть сторонниками Брекинриджа. В двух оставшихся южных делегациях, кентуккийской и теннессийской, преобладали сторонники Белла -- но Белла здесь не было, и Брекинридж, как единственный оставшийся кандидат-южанин, мог рассчитывать и на них. Итого 15:15.

 

Таким образом, главный вопрос заключался в том, как проголосуют три делегации, контролируемые северными демократами -- иллинойцы, калифорнийцы и орегонцы (вернее, орегонец)? Кого они предпочтут - Линкольна, также северянина (пусть и республиканца), или Брекинриджа, также демократа (пусть и южного)?

 

* * *

 

12:05

 

 

 

-- Калифорния! -- прогремел голос Пеннингтона.

 

-- Мистер спикер, -- медленно сказал бородач Джон Берч, один из двух калифорнийцев, -- мы голосуем за мистера Дугласа.

 

Линкольн и Брекинридж одновременно нахмурились. К их удивлению и разочарованию, северные демократы Берч и Чарльз Скотт предпочли не одного из двух серьезных кандидатов, а однопартийца Дугласа, у которого все равно не было никаких шансов. И здесь Дуглас отобрал у Линкольна Калифорнию, причем опять без всякой пользы для себя лично.

 

* * *

 

12:15

 

 

 

-- Иллинойс!

 

Линкольн побледнел от волнения. Не будучи суеверен, он все же скрестил пальцы на обеих руках.

 

-- Мистер спикер, -- нерешительно протянул Джон МакКлернанд, как бы все еще обдумывая ответ, -- мы посовещались и решили отдать голос за мистера Дугласа.

 

Линкольн опустил голову. Судя по тону МакКлернанда, он понял, как происходило совещание -- четверо республиканцев сделали все, что могли, но так и не переубедили пятерых демократов. И снова Иллинойс достался Дугласу, а не Линкольну -- теперь уже в третий раз.

 

И Линкольн, и Брекинридж поняли, что теперь победа не достанется никому -- во всяком случае, сегодня.

 

* * *

 

 

 

12:30

 

-- Орегон!

 

-- Мистер спикер, -- с достоинством произнес Лэнсинг Стаут, -- я... то есть мы... то есть штат Орегон в моем лице голосует за мистера Дугласа.

 

Линкольн пожал плечами. Это уже не имело значения -- так или иначе, 'маленький гигант' уже сыграл роль пресловутой собаки на сене.

 

* * *

 

12:45

 

 

 

-- Итак, джентльмены, -- подвел итоги Пеннингтон, -- результаты голосования следующие: за мистера Брекинриджа подано 15 голосов, за мистера Линкольна - также 15, и за мистера Дугласа -- 3 голоса.

 

Линкольн мысленно развел руками. Он еще не победил -- но пока и не проиграл.

 

-- Поскольку ни один из кандидатов не набрал большинства голосов, -- продолжил спикер, -- я предлагаю провести повторное голосование через два дня. Возможно, за это время что-нибудь изменится. Может быть, некоторые джентльмены примут какие-нибудь решения.

 

С этими словами Пеннингтон выразительно посмотрел на трех кандидатов. Все прекрасно понимали, что он имел в виду.

 

Настала пора закулисных переговоров.

 

* * *

 

4 декабря, вторник, 19:00
Отель "Бельвю"

 

 

 

-- Войдите, -- послышался голос Дугласа.

 

Войдя в номер своего давнего соперника, Линкольн увидел, что Дуглас сидит у камина и по-прежнему кутается в шарф.

 

-- Добрый вечер, мистер Дуглас, -- вежливо поклонился Линкольн. -- Я надеюсь, что мой визит не будет для вас слишком затруднителен, принимая во внимание...

 

-- Вы пришли навестить больного человека? -- усмехнулся Дуглас. -- Что же, это очень мило с вашей стороны. Пожалуйста, зовите меня "Стивен". Эти излишние формальности ни к чему -- мы так хорошо знакомы, что можем считаться лучшими друзьями.

 

-- Я не буду ходить вокруг да около, Стивен, -- сказал Линкольн. -- Мы с вами не друзья, и, наверное, никогда ими не будем. Скорее уж нас можно считать заклятыми врагами. Но сейчас не время вспоминать старые обиды. В этот ответственный час мы должны оставить в стороне личные счеты и подумать о благе нашей страны, которая...

 

-- Простите, Эйб, -- перебил его Дуглас, -- но вы, кажется, сказали, что не собираетесь ходить вокруг да около?

 

-- Да, конечно, -- кивнул Линкольн. -- Как нам обоим хорошо известно, выборы президента в Палате Представителей закончились ничем. Этот кризис грозит затянуться надолго, если только один из трех кандидатов не снимет свою кандидатуру и не призовет своих сторонников голосовать за одного из двух других кандидатов...

 

-- И этим кандидатом, -- снова перебил Линкольна Дуглас, -- должен стать я, поскольку занял вчера последнее место?

 

Несмотря на смысл разговора, в голосе Дугласа не слышалось гнева. Всего лишь сарказм.

 

-- Но, Стивен, -- замялся Линкольн, -- ведь вам выпадает честь исторического масштаба. Вы можете стать кингмейкером. От вас -- и только от вас -- зависит, кто станет новым президентом Америки.

 

Он сопроводил свои слова величественным жестом. Дуглас лишь улыбнулся.

 

-- И вы хотите, -- спросил он напрямик, -- чтобы я поддержал именно вас?

 

-- Послушайте, Стивен, -- проникновенно заговорил Линкольн, стараясь звучать как можно более убедительно, -- мы с вами прекрасно знаем, как обстоят дела в нашей стране. Хотим мы этого или нет, но Америка состоит из двух частей, одна из которых -- Север, а другая -- Юг. Мы, северяне, отличаемся от южан больше, чем пруссаки от баварцев, чем бретонцы от провансальцев, чем миланцы от неаполитанцев. Мы отличаемся от южан очень многим, но в особенности -- отношением к рабству. В наших, северных штатах эта средневековая дикость строжайше запрещена, тогда как южанам рабство кажется вполне естественным. Именно поэтому вопрос о том, кому принадлежит в государстве власть -- нам или им -- является наиважнейшим.

 

Линкольн сделал паузу, как бы предлагая Дугласу возразить. Однако "маленький гигант" молчал, возражать явно не собираясь. Линкольн продолжил:

 

-- Стивен, давайте смотреть правде в глаза. Из-за чего распалась ваша собственная партия? Какой именно пункт партийной платформы оказался камнем преткновения?

 

Дуглас по-прежнему молчал, как бы разрешая Линкольну самому ответить на собственный вопрос.

 

-- Я знаю, что именно произошло! -- победно сказал Линкольн, подняв вверх указательный палец. -- Все испортил вопрос о западных территориях, обо всех этих канзасах-небрасках-дакотах, о территориях, которые в один прекрасный день станут штатами. Вопрос в том, какими штатами -- свободными или рабовладельческими? Вы, Стивен, предложили концепцию народного волеизъявления -- пусть жители нового штата сами решают, быть у них рабству или не быть. Но южным демократам это не понравилось -- им подавай федеральный закон, по которому рабство в новых штатах устанавливается автоматически! Вот чего хочется южанам, вот под каким лозунгом стремится к власти Брекинридж!

 

И снова Дуглас ничего не ответил, даже не попытался.

 

-- В то время как мы, республиканцы, -- теперь Линкольн направил палец на себя, -- предложили совсем другое. Если уж мы не можем -- пока не можем -- искоренить рабство на Юге, где оно существовало веками, то пусть оно хотя бы не проникает на Запад. Мы предлагаем запретить рабство в новых штатах, раз и навсегда!

 

На лице у Дугласа появилась ироническая усмешка.

 

-- Да, Стивен, я знаю, что вы хотите сказать, -- поспешно сказал Линкольн. -- Вы полагаете, что наша инициатива так же нарушает суверенитет новых штатов, как и предложение ваших бывших однопартийцев. Но давайте опять посмотрим правде в глаза. Если жители каждого нового штата, как вы предлагаете, проведут плебисцит, то каким будет результат?

 

Дуглас демонстративно пожал плечами, как бы отказываясь заранее предсказывать волю народа.

 

-- А вот мне, представьте себе, ответ известен, -- усмехнулся Линкольн. -- На Запад едут бизнесмены, фермеры, торговцы, рабочие, ремесленники, искатели приключений -- свободомыслящие люди, привыкшие сами зарабатывать себе на хлеб. А не плантаторы, разжиревшие от лени, или надсмотрщики, хлещущие бичом несчастных невольников. Большинству поселенцев рабство и глубоко чуждо, и совершенно не нужно -- и поэтому они его отвергнут. На это вы и надеетесь! Этого-то южане и боятся!

 

"Маленький гигант" не выдержал и улыбнулся, что было равносильно кивку.

 

-- Вот именно! -- торжествующе сказал Линкольн. -- Вы надеетесь на тот же результат, к которому приведет и предложенный нами запрет. Вот видите, Стивен? У вас гораздо больше общего со мной, северянином-республиканцем, чем с южанином Брекинриджем, будь он хоть тысячу раз демократом. Если вы завтра поддержите меня, Стивен, то это будет в ваших же собственных интересах, как и в интересах всего Севера!

 

Закончив эту возвышенную речь, Линкольн наконец остановился, чтобы перевести дух.

 

-- Мне понятна ваша логика, Эйб, -- тихо ответил Дуглас. -- И я с ней... согласен. Да, согласен.

 

-- Имейте в виду, -- поспешно добавил Линкольн, -- ваш поступок не останется без награды. Как вы смотрите на должность государственного секретаря в моем кабинете?

 

-- Простите, я не понял... -- Дуглас как-то странно посмотрел на Линкольна.

 

-- Вас удивляет, что демократ войдет в кабинет республиканского президента? -- усмехнулся Линкольн. -- Да, это несколько необычно, но ведь я буду первым республиканцем в Белом Доме. У нашей партии еще нет опыта в международной политике, а вы, демократы, уже привыкли к сношениям с иностранными державами. Так что ваше назначение будет вполне обьяснимо.

 

-- Я не об этом, -- покачал головой Дуглас. -- Я не понял, чего вы от меня ожидаете. Вы ожидаете, что я поддержу вас потому, что вы убедили меня в своей правоте -- или потому, что вы предлагаете мне... взятку?

 

-- Это не взятка, -- затряс головой Линкольн. -- Это всего лишь... плата за то, что вы честно выполните свой долг. Ведь не назовете же вы взяткой жалованье врача, учителя, полицейского, наконец? Все эти люди честно выполняют свой долг, движимые человеколюбием и следуя нравственному долгу христианина -- но ведь они это делают не бесплатно. Всякий труд должен быть оплачен.

 

-- Хорошо, Эйб, -- кивнул головой Дуглас. -- К сожалению, я несколько устал, поэтому давайте-ка распрощаемся до завтра. Я благодарю вас за содержательный разговор. Я соглашаюсь с вашими доводами и обещаю вам, что победа останется за Севером.

 

* * *

 

21:30

 

 

 

-- Заходите, мистер Брекинридж, заходите, -- сказал Дуглас, все еще сидящий у камина. -- Простите, что пригласил вас к себе. Если б не простуда с кашлем, я бы сам нанес вам визит.

 

-- Вам не нужно извиняться, мистер Дуглас, -- учтиво поклонился Брекинридж, закрывая за собой дверь. -- Напротив, я весьма польщен вашим приглашением, сэр. Чем могу служить?

 

-- Садитесь, мистер Брекинридж, -- предложил Дуглас. -- Я пригласил вас к себе для того, чтобы поделиться с вами некоторой информацией. Два часа назад меня посетил мистер Линкольн. Он приложил все усилия к тому, чтобы убедить меня снять свою кандидатуру и поддержать его на завтрашнем голосовании. В обмен мистер Линкольн предложил мне пост государственного секретаря в своем будущем кабинете.

 

-- Не могу сказать, сэр, -- честно ответил Брекинридж, -- что я очень удивлен. Могу ли я узнать, мистер Дуглас... каким был ваш ответ?

 

-- Можете, мистер Брекинридж, -- кивнул Дуглас. -- Я согласился с доводами мистера Линкольна.

 

-- Вот как? -- ответил Брекинридж, умело пряча разочарование под маской вежливости. -- Что ж, мистер Дуглас, я благодарю вас за эту информацию, но... я не совсем понимаю, сэр, зачем вы мне ее сообщаете?

 

Не будучи высокого мнения о Дугласе, Брекинридж тем не менее не мог допустить и мысли о том, что "маленький гигант" просто хочет над ним поиздеваться.

 

-- Видите ли, мистер Брекинридж, -- сказал Дуглас, -- мне хотелось бы, чтобы вы как следует обдумали создавшуюся ситуацию. Завтра новым президентом Америки станет республиканец, радикал, аболиционист. Это будет тяжелым ударом не только для южных штатов, сам образ жизни которых теперь находится под угрозой. Это будет катастрофой для всей Америки, которая окажется на грани распада. Мне известно, что в законодательном собрании Южной Каролины, равно как и некоторых других южных штатов, уже обсуждается возможный выход из Союза в случае избрания мистера Линкольна президентом. Я хотел бы узнать, мистер Брекинридж, как вам нравится такое развитие событий?

 

Сделав над собой усилие, чтобы подавить нарастающий гнев, Брекинридж ответил:

 

-- По правде говоря, мистер Дуглас, такое развитие событий мне совершенно не нравится.

 

"А то ты сам не понимаешь, презренный коротышка?" -- подумал он при этом. Но только подумал.

 

Никак не прокомментировав ответ Брекинриджа, Дуглас, казалось, о чем-то задумался. В молчании прошло полминуты.

 

-- С другой стороны, -- прервал Дуглас затянувшуюся паузу, -- есть еще и другая возможность...

 

* * *

 

5 декабря, среда, 11:00
Капитолийский Холм

 

 

 

-- Джентльмены! -- прогремел голос Пеннингтона. -- Пора приступать к повторному голосованию.

 

Линкольн чуть не задрожал от волнения. Несмотря на успешное окончание вчерашнего разговора, он до сих пор не был уверен в победе. "А что, если сторонники Дугласа его не послушают?" -- подумал он. -- "Да нет, не будут северяне голосовать за Брекинриджа."

 

-- Не желает ли кто-нибудь из присутствующих джентльменов, -- спикер посмотрел на трех кандидатов, -- сделать какое-нибудь заявление?

 

Линкольн покосился на Дугласа. Однако Дуглас продолжал сидеть с тем же олимпийским спокойствием, что и раньше.

 

-- Я хотел бы сделать заявление, мистер спикер.

 

Это сказал не Дуглас. Это сказал Брекинридж, поднявшийся с места. Линкольн чуть не упал со скамьи от удивления. Дуглас, впрочем, по-прежнему был спокоен.

 

-- Прошу вас, мистер Брекинридж, -- тон Пеннингтона также был несколько удивленным.

 

-- Благодарю вас, сэр. В жизни каждого человека наступают моменты, когда он должен предпочесть общее благо личным амбициям. Будучи истинным патриотом своей страны, я снимаю свою кандидатуру с президентских выборов.

 

Зал удивленно заахал. Линкольн не мог поверить своему счастью. Его главный конкурент только что выбросил белый флаг!

 

-- Будучи же добрым демократом, -- продолжил Брекинридж, -- я призываю своих сторонников отдать голоса за моего товарища по партии мистера Дугласа.

 

Отвесив поклон всем депутатам сразу, Брекинридж направился к выходу. Радость на лице Линкольна сменилась ужасом. Ему захотелось последовать за Брекинриджем, но он лишь понуро опустил голову. Он понял, что проиграл.

 

Голосование прошло без сюрпризов. Делегации всех трех штатов, проголосовавших за Дугласа позавчера, поддержали его снова. То же сделали и все пятнадцать южных штатов, ранее поддержавшие Брекинриджа. Собственно, Брекинридж мог их ни к чему и не призывать -- любой южанин и так предпочел бы меньшее зло большему, то есть Дугласа Линкольну.

 

-- Окончательные результаты таковы, -- подвел итоги Пеннингтон, -- за мистера Дугласа подано 18 голосов, и за мистера Линкольна -- 15. Поздравляю вас, мистер Дуглас.

 

Зал дружно зааплодировал. Не хлопали в ладоши лишь Линкольн, готовый провалиться сквозь землю, и сам Дуглас, сохранявший спокойствие даже в час триумфа.

 

-- Обьявляю голосование закрытым, -- опустил спикер свой молоток.

 

Стивен Арнольд Дуглас стал шестнадцатым президентом Соединенных Штатов Америки.

 

* * *

 

18:00
Отель "Парфенон"

 

 

 

Вот уже третий час Авраам Линкольн ходил по своему номеру из угла в угол, вновь и вновь перебирая в памяти события последнего месяца. Сколько раз победа, казалось, была у него в руках -- но злая судьба подставляла ему подножку снова и снова. С каждым часом, с каждой минутой, с каждой секундой Линкольн приходил в еще большую ярость. Эта ярость была направлена не столько на Брекинриджа, Дугласа, депутатов Палаты или американский народ, сколько на весь окружающий мир в целом.

 

-- Мистер Линкольн? -- раздался голос из коридора.

 

-- Что вам нужно? -- резко повернулся Линкольн к двери.

 

-- Я не хотел вас беспокоить, сэр, но вам доставили письмо от президента.

 

-- От президента Бьюкенена? -- недоуменно спросил Линкольн.

 

-- Нет, сэр, от новоизбранного президента Дугласа.

 

-- Ах, от Дугласа?!

 

Открыв дверь, Линкольн вырвал из рук гостиничного слуги конверт. Не дав слуге на чай ни цента, он захлопнул дверь со страшным грохотом и подошел к письменному столу. Дрожа от гнева и любопытства, он не стал даже распечатывать конверт, а просто разорвал его надвое вместе с письмом. К счастью, текст не пострадал, ибо письмо уместилось на одну половинку, так как было достаточно кратким:

 

"Уважаемый мистер Линкольн,

 

Цель настоящего письма -- поставить Вас в известность о том, что вчера вечером после Вашего посещения меня также соизволил посетить мистер Брекинридж. Рассказав ему о нашей с Вами беседе, я проинформировал мистера Брекинриджа о том, что намерен снять свою кандидатуру с выборов и поддержать Вас, мистер Линкольн -- если только мистер Брекинридж не снимет свою кандидатуру с выборов и не поддержит меня.

 

Поскольку мистер Брекинридж не дал мне определенного ответа, я до самого голосования не имел чести знать, какую именно альтернативу он предпочтет. Но в любом случае я знал твердо, мистер Линкольн, что обязательство, которое я дал Вам вчера вечером, нарушено не будет -- так или иначе, президентом США станет северянин.

 

Искренне Ваш

 

Стивен Дуглас"

 

-- Мерзавец! Негодяй! Мошенник!

 

Линкольн схватил письмо и разорвал его снова -- теперь уже на мелкие кусочки. Теперь его гнев был направлен конкретно на Дугласа:

 

-- Ну и подлец! Вот как он воспользовался оказанным ему доверием! А теперь еще и решил надо мной посмеяться!

 

Внезапно лицо Линкольна изменилось -- на нем возникла странная улыбка.

 

-- Ну, погоди, Стивен, -- прошептал он. -- Хорошо смеется тот, кто смеется последним...

 

 

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ (см. рассказ 'Ошибка президента')

 

 

 

 

 

 

(продолжение рассказа 'Особенности национальных выборов')

 

 

 

4 марта 1861 года, понедельник, 12:00
Вашингтон, Капитолийский Холм, Восточные Ворота

 

 

 

Подъехав к месту назначения, карета остановилась.

 

-- Прошу вас, мистер през... то есть мистер Дуглас, -- открыл дверь лакей.

 

Ну да, подумал Стивен Дуглас, формально он еще не президент. Осталось еще пройти инаугурацию, на которую он, собственно, и приехал. А до тех пор президентом все еще будет Джеймс Бьюкенен, приехавший вместе с ним.

 

Дуглас вышел из кареты. Толпа приветствовала его разноголосым шумом. В этом шуме угадывались отдельные аплодисменты -- но преобладали все же свист и улюлюканье. По правде говоря, это не очень-то его и удивило. Уже на протяжении торжественной поездки Дуглас заметил, что должного уважения к новому главе государства вашингтонцы проявлять пока не спешат. Что ж, очень жаль.

 

-- Желаю удачи, сэр.

 

Это сказал Бьюкенен, вышедший из кареты вслед за Дугласом. И эта вежливо-доброжелательная фраза была произнесена презрительным тоном. Конечно, Бьюкенена понять было можно -- тогда, в 56-м, он набрал целых 174 выборщика, а не какие-то жалкие 40. Ему-то не потребовались ни дополнительное голосование в Конгрессе, ни хитроумные закулисные интриги.

 

Мысленно пожав плечами, Дуглас направился к помосту, где его ждал убеленный сединами Роджер Тейни, глава Верховного Суда. В конце концов, подумал он, в истории бывали и не такие примеры. Взять хотя бы французского короля Филиппа VI. "Король-подкидыш" -- так прозвали Филиппа, ставшего в 1328 году монархом лишь потому, что его кузен Карл IV скончался, не оставив потомства мужского пола. И что же? Династия Валуа, начатая Филиппом, продержалась на французском троне два с половиной столетия.

 

Бьюкенен же направился не к помосту, а на трибуну для почетных гостей. Проводив его взглядом, Дуглас заметил на трибуне своего напарника Гершеля Джонсона, который уже прошел инаугурацию в зале Сената и официально стал вице-президентом. Рядом с Джонсоном сидел Джон Брекинридж -- уже не вице-президент и не соперник Дугласа на выборах, а новоизбранный сенатор от штата Кентукки. Другого же соперника Дугласа, Авраама Линкольна, что-то не было видно. Наверное, обиделся и не приехал. Нельзя сказать, чтобы Дугласа это очень огорчило. Или удивило.

 

Взойдя на помост, Дуглас поздоровался с Тейни, для которого эта инаугурация была уже седьмой.

 

Дуглас знал, что сейчас наконец исполнится мечта всей его жизни. И все же он испытывал не только радость, триумф и естественное в таких случаях волнение. Ко всему этому примешивалось какое-то странное ощущение -- как будто бы происходящее было чем-то нереальным... Что-то было не то. Или не так.

 

Между тем Тейни произносил торжественную речь, уже ставшую для него привычной -- нечто вроде духовного напутствия будущему руководителю Америки. Будущий президент, однако, слушал вполуха, переводя взгляд то на толпу, то на здание Капитолия, то на трибуну для гостей... Да, что-то на трибуне было не так. Но что именно?

 

-- Поднимите правую руку.

 

Дуглас машинально повиновался, по-прежнему глядя на трибуну. Что-то этих гостей было... мало. Да, мало.

 

-- Возложите руку на Библию.

 

Хоть Тейни и не уточнил, какую именно руку, Дуглас послушно накрыл священную книгу левой ладонью. И снова бросил взгляд на трибуну. Все иностранные гости были налицо. Вот европейские послы, среди которых выделяются недовольный англичанин лорд Лайонс и вальяжный россиянин барон Стекль. Вот прусский атташе с австро-венгерским министром иностранных дел. Вот генерал-губернатор Канады и принц Сиама. Вот президенты Боливии и Эквадора.

 

-- Будьте добры произнести президентскую клятву.

 

-- Я торжественно клянусь в том, -- действительно торжественным тоном произнес Дуглас, -- что я буду верно исполнять обязанности президента Соединенных Штатов, и что буду на пределе своих возможностей хранить, беречь и защищать Конституцию Соединенных Штатов.

 

После этого собравшиеся зааплодировали. В такой момент не захлопал бы только последний невежа. Особенно громко аплодировали на трибуне. Да, отметил про себя Дуглас, вот и губернатор Джорджии Эмерсон аплодирует, и его коллеги из Флориды и Техаса...

 

-- Поздравляю вас, мистер президент, -- протянул руку Тейни.

 

И снова раздались аплодисменты. И только тут, пожимая руку Верховного Судьи, президент Дуглас наконец понял, чего -- вернее, кого -- на трибуне не хватало.

 

Не хватало Эраста Фербенкса, губернатора Вермонта. Равно как и Натаниэля Бэнкса, губернатора Массачусетса. И губернаторов Миннесоты и Айовы что-то было не видно. А ведь их приглашали, и они обещали приехать. Где же они находятся, черт возьми?

 

И тут Дуглас заметил, как к трибуне подбежал Патрик Шеппард -- его личный секретарь. Подбежал к трибуне и протиснулся к вице-президенту Джонсону. И что-то прошептал Джонсону на ухо.

 

После чего Джонсон изменился в лице. И побледнел. Что же за новость сообщил ему Патрик?

 

Впрочем, Дугласу так или иначе было не до того. Пора было начинать обращение к народу, без которого еще не обходился ни один уважающий себя новоявленный президент.

 

-- Мои собратья-американцы... -- начал свою речь Дуглас.

 

* * *

 

14:00
Филадельфия, Зал Независимости

 

 

 

-- Мои собратья-северяне... -- начал свою речь Линкольн.

 

Делегаты всех четырнадцати северных штатов, в которых Линкольн победил на ноябрьских выборах, шумно зааплодировали. Улыбнувшись и отвесив благодарственный поклон в сторону заполненной до отказа аудитории, Линкольн переждал аплодисменты и продолжил:

 

-- Восемьдесят пять лет назад, в 1776 году, представители тринадцати колоний собрались на Второй Континентальный Конгресс. Они собрались здесь, в этом самом зале, дабы обсудить свои взаимоотношения с Британской Империей. Несмотря на существенные разногласия с имперским правительством в Лондоне, колонисты вот уже несколько лет пытались найти приемлемый компромисс, но английский король Георг III снова и снова отвергал все их предложения. Коронованный тиран отказывал американским колонистам в праве на самоуправление, давил их непомерными налогами и размещал в колониях все новых и новых солдат -- опять-таки за счет колонистов. И вот в один прекрасный день, 4 июля, терпение американцев лопнуло -- и они провозгласили независимость. Так Америка распрощалась с тиранией, с феодализмом, с мрачным наследием европейского средневековья.

 

Некоторые из делегатов Третьего Континентального Конгресса снова захлопали, хотя и не очень уверенно -- в конце концов, пока что Линкольн всего лишь пересказал общеизвестную главу из учебника истории.

 

-- Новое государство, Соединенные Штаты Америки, -- продолжил Линкольн, -- пережило немало войн и прочих потрясений. Однако оно не только выжило, но и стало первой державой Нового Света. Как территория, так и население Америки увеличились в несколько раз. Республиканская демократия Америки стала примером для всего цивилизованного мира. Миллионы иммигрантов приехали и продолжают приезжать в Америку в поисках лучшей жизни. Все это так. И тем не менее...

 

Нахмурившись, Линкольн изобразил на своем лице скорбь.

 

-- И тем не менее мы, граждане свободных штатов, не можем не замечать печально известного позора Америки, ахиллесовой пяты Америки, препятствия на пути Америки к прогрессу и процветанию. Да, друзья мои, я говорю о рабовладении, до сих пор существующем в южных штатах -- в Алабаме и Джорджии, в Виргинии и Арканзасе, в Северной и Южной Каролинах. Это отвратительное варварское явление, несовместимое с христианскими принципами добра и милосердия, до сих пор не изжито в стране, гордо именующей себя самой свободной в мире. О какой свободе может идти речь, когда один человек может владеть другим человеком, словно скотиной? Кровь стынет в жилах, когда видишь перед собой ужасные примеры невероятной жестокости и угнетения...

 

После этого Линкольн привел и без того возмущенной аудитории несколько подобных примеров. Часть из них была почерпнута Честным Эйбом из далекого кентуккийского детства, часть -- из рассказов знакомых аболицинистов, остальные -- из "Хижины дяди Тома". Впрочем, фактическая сторона дела особого значения не имела, ибо рабовладельческая система все эти ужасы вполне допускала -- и уже поэтому действительно заслуживала осуждения.

 

-- Конечно, рабство не является американским изобретением, -- справедливости ради заметил Линкольн. -- Оно досталось Америке от Британской Империи как бы по наследству. Тогда, в прошлом веке, рабовладение процветало -- если такое слово здесь уместно -- во всех европейских колониях, да и в самой Европе народные массы едва ли обладали какой бы то ни было личной свободой. Однако с тех пор прошло много десятилетий. Мир изменился. И Британская Империя, и Французская Империя с рабством давно покончили. Подняло голову простонародье в Европе. Даже в самодержавной России царь отменил наконец крепостничество. А что же американский Юг?

 

Делегаты засвистели, а кое-кто даже затопал ногами. Естественно, все эти эмоции относились к Югу, а не к Линкольну. Как уже отметил в своем приветствии Честный Эйб, южан в зале не было.

 

-- Мы, граждане свободного Севера, -- гордо и вместе с тем печально сказал Линкольн, -- все эти годы проявляли воистину ангельское терпение. Мы надеялись, что наши заблудшие южные братья возьмут с нас пример и прислушаются к нашим добрым советам, исполненным христианского человеколюбия. Мы терпеливо ждали, когда же они наконец вспомнят о собственной религиозности, которой так гордятся, и возлюбят черных братьев своих, как самих себя. Мы молились за рабовладельцев-плантаторов, погрязших во грехе.

 

Дабы не утомлять почтеннейшую публику многословием -- а может, по какой-нибудь другой причине -- Честный Эйб не стал упоминать о полнейшем безразличии, которое до последнего времени проявляло к рабству большинство северян. Также Линкольн не сказал ни слова и о северных банках, изрядно поднажившихся на работорговле.

 

-- И что же? -- гневно задал Линкольн риторический вопрос. -- Как оказывается, южане своим неправедным образом жизни вполне довольны, и менять ничего не собираются. Напротив, они навязывают свой образ жизни всей стране, распространяя рабовладение на все новые и новые территории. Томас Джефферсон покупает у Наполеона Луизиану -- и новые штаты становятся рабовладельческими. Эндрю Джексон отбирает у Испании Флориду -- рабовладение проникает и туда. Америка выигрывает Мексиканскую Войну -- та же история с Техасом. А западные территории, еще не ставшие штатами? Южане спят и видят, как бы заранее объявить их рабовладельческими. Даже мы здесь, на Севере, обязаны по закону возвращать беглых рабов на Юг. Что же в таком случае остается от нашей собственной свободы?

 

И снова собравшиеся северяне выразили свое возмущение топотом и свистом.

 

-- Как же южанам все это удается? -- развел руками Линкольн. -- Ведь северных штатов больше, чем южных. Ведь и по количеству населения Юг уступает Северу, даже если считать бесправных рабов-негров. Почему же федеральное правительство в Вашингтоне постоянно оказывает предпочтение меньшинству? Не потому ли, что южанам нет равных в искусстве политических интриг и заговоров?

 

Ответом Линкольну был новый возмущенный гул. Похоже было, что логический вывод Честного Эйба никто оспаривать не собирался.

 

-- А за примерами южного коварства далеко ходить не нужно! -- повысил голос Линкольн, чтобы перекричать делегатов. -- Как нам всем хорошо известно, всего несколько месяцев назад состоялись президентские выборы. Как нам также известно, первое место, набрав практически половину выборщиков, занял кандидат, неугодный Югу.

 

Линкольн не любил говорить о себе в третьем лице, но сейчас это было необходимо.

 

-- И что же сделали южные депутаты Конгресса? -- сказал Линкольн возмущенным тоном. -- Они украли у этого кандидата заслуженную победу, отдав ее проходимцу, который набрал ничтожную горсточку выборщиков и не занял на выборах даже второго места. Снова южане добились своего, используя лазейки в американской политической системе.

 

Линкольн грустно покачал головой, изобразив на лице неутешную печаль, навеянную тем прискорбным фактом, что на белом свете еще могут существовать такие мерзавцы и негодяи.

 

-- Что же следует сделать нам, -- обратился Честный Эйб к аудитории, -- нам, гражданам свободного Севера? Неужели мы снова молча снесем очередное оскорбление? Неужели мы опять поступимся нашими высокими моральными принципами? Неужели мы смиримся с тем, что наша политическая воля, наши чаяния -- пустой звук для ставленников Юга в Вашингтоне?

 

-- Нет! Хватит! -- раздались в зале голоса, сопровождаемые новым гулом и свистом.

 

-- Давайте же, мои собратья-северяне, -- сменил Линкольн тон с печального на торжественный, -- возьмем пример с наших дедов и прадедов, которые не побоялись тогда, в эпоху Революции, бросить вызов неправедной власти. Они распрощались с тиранией и феодализмом -- мы распрощаемся с несправедливостью и рабовладением. Они не признали короля Георга -- мы не признаем самозванца Дугласа. Они сказали "нет" Британской Империи -- мы скажем "нет" Соединенным Штатам!

 

Зал затих. Только сейчас делегаты Третьего Континентального Конгресса как следует почувствовали, что на их глазах -- вернее, при их непосредственном участии -- происходит великое историческое событие.

 

-- Что могли сделать тринадцать колоний, -- гордо сказал Линкольн, -- то могут сделать четырнадцать штатов. Четырнадцать свободных республик, которые отныне обьединяются в новую федерацию, новый союз, новое государство -- Федеративные Штаты Америки!

 

Таких бурных аплодисментов Зал Независимости не слышал еще никогда. Даже 4 июля 1776 года.

 

* * *

 

18 марта, понедельник, 11:00
Вашингтон, Капитолийский Холм

 

 

 

Вообще-то американский Конгресс тридцать седьмого созыва должен был собраться только в декабре. Однако события, произошедшие две недели назад, были по меньшей мере чрезвычайными. Таким образом, президент Дуглас немедленно созвал конгрессменов -- как сенаторов, так и депутатов Палаты Представителей -- на внеочередную сессию.

 

Дуглас вошел в зал заседаний, предназначенный для совместного заседания Сената и Палаты, и немедленно заметил, что аудитория была в лучшем случае полупустой -- из трех сотен конгрессменов налицо была едва ли одна. Конечно, не все конгрессмены успели за пару недель добраться до столицы -- но главная причина все же заключалась в отсутствии законодателей из четырнадцати штатов новоявленной Федерации.

 

-- Джентльмены! -- обратился Дуглас к присутствующим конгрессменам. -- Как известно, в начале этого месяца кучка сепаратистов, собравшись в Филадельфии, совершила акт государственной измены, незаконно обьявив о создании самозванного псевдогосударства на американской земле. К моему величайшему сожалению, этот позорный акт поддержало несколько северных штатов, самовольно обьявивших о выходе из нашего Союза.

 

Дуглас не лгал. Он действительно считал действия сепаратистов государственной изменой. Что же до слова "несколько"... пожалуй, слово "большинство" прозвучало бы более уместно, но это уже дело вкуса.

 

-- Это чудовищное преступление, -- гневно продолжил президент, -- не должно остаться безнаказанным. Как глава государства, я предлагаю Конгрессу обьявить...

 

-- Войну? -- раздался голос откуда-то слева.

 

-- Нет, не войну, -- сурово посмотрел Дуглас на перебившего его депутата. -- Мы ведем войны, равно как и переговоры, с иностранными государствами, а не с бандами изменников. Я предлагаю Конгрессу обьявить военное положение и послать армию в карательную экспедицию. Эта беспрецедентная ситуация...

 

-- Позвольте мне сделать замечание, мистер президент, -- раздался голос справа.

 

Не дожидаясь позволения, с места поднялся плантатор Джеймс Хэммонд, сенатор от Южной Каролины.

 

-- Пожалуйста, мистер Хэммонд, -- дал запоздалое разрешение Дуглас.

 

-- О чем идет речь-то? -- сказал Хэммонд в своей обычной развязной манере, пожимая плечами. -- Ну, некоторые янки решили от нас отделиться. А нам-то что за беда?

 

-- То есть как... -- удивленно уставился на Хэммонда Дуглас.

 

-- Да так, мистер президент, -- спокойно ответил Хэммонд. -- Я, как настоящий южный джентльмен, этому только рад. Эти янки нас, южан, уже достали. Рабство наше им не нравится, образ жизни наш им не по душе, не уважают нас совершенно... Ну и пусть катятся тогда в свой... Янкиленд, -- хихикнул Хэммонд, довольный собственным остроумием. -- А вы что предлагаете? Вернуть их силой? Чтобы они опять нам на мозги капали? Чтобы эти безбожные плутократы снова поучали нас, как с нашими же черномазыми обращаться? Да на кой черт нам это надо?

 

К удивлению Дугласа, большинство конгрессменов сочувственно закивало, а кое-кто даже зааплодировал. Не высказали одобрения лишь немногие оставшиеся в Конгрессе северяне -- иллинойцы, индианцы и калифорнийцы с орегонцами.

 

-- Джентльмены, джентльмены, -- попытался урезонить законодателей Дуглас, -- ну разве можно так легкомысленно относиться к нашему Союзу? Наше государство тем и сильно, что представляет собой союз равноправных штатов, который не может быть просто так нарушен в одностороннем порядке. Представьте, что два бизнесмена заключают контракт. И вот один из них решает контракт разорвать, забыв о договорных обязательствах перед партнером. Разве такое допустимо?

 

-- Позвольте мне ответить, мистер президент, -- более вежливым, чем у Хэммонда, тоном сказал сенатор от Луизианы Джуда Бенджамин, благообразного вида еврей карибского происхождения.

 

Дуглас молча кивнул, и Бенджамин вскочил на ноги:

 

-- Во-первых, мистер президент, аналогия с контрактом не вполне уместна. Скорее можно говорить об аналогии с браком, в который вступают свободный мужчина и свободная же женщина. Увы, иногда одному из супругов брак становится в тягость, и тогда он, будучи свободным человеком, имеет право требовать развода. Насильно мил не будешь, как говорится.

 

-- Мистер Бенджамин, -- повысил голос Дуглас, -- мы сейчас говорим не о контракте и не о браке, а о политическом устройстве нашего государства.

 

-- Совершенно верно, -- охотно согласился сенатор. -- А какой принцип заложен в основу нашего государства?

 

Опасаясь подвоха, Дуглас промолчал.

 

-- Еще наши Отцы-Основатели, -- важно поднял указательный палец Бенджамин, -- сформулировали тот архиважнейший постулат, на котором держится любая республика. А именно -- правительство может управлять только с согласия управляемых. Согласно этому постулату, мы отделились от Британии -- и имели на это полное право. Согласно этому же постулату, Федеративные Штаты отделяются от нас -- и также имеют на это полное право. Мы не можем управлять ими без их согласия.

 

И снова законодатели-южане закивали головами. Трудно сказать, подумал ли при этом кто-нибудь из них о возможном несогласии рабов с рабовладением. Впрочем, к делу это не относилось.

 

-- Джентльмены, -- почти умоляющим тоном сказал Дуглас, -- сейчас не время обсуждать всевозможные теоретические постулаты. На карту поставлена судьба нашей страны, и мы не можем...

 

-- Дуглас, да хватит уже чушь молоть! -- раздался голос откуда-то из задних рядов. Судя по выговору, неизвестный депутат был алабамцем. -- Мы не для того сделали вас президентом, чтобы вы нас на войну с янками гнали. Лучше давайте-ка обсудим, как патрули на новой границе поставить. А то если раньше беглым черномазым нужно было до Канады добраться, то сейчас только до Пенсильвании или Огайо...

 

-- Верно! -- раздались возгласы. -- Молодец, Джим! Правильно сказал! Так ему!

 

О том, чтобы поставить алабамского хама на место, никто даже не заикнулся. Дуглас окончательно понял, что его авторитет в новом Конгрессе близок к нулю.

 

Равно как и шансы на подавление северных сепаратистов.

 

* * *

 

24 марта, воскресенье, 10:00
Чикаго, парк Эванстон

 

 

 

И снова со стороны озера Мичиган подул сильный ветер. На этот раз он был настолько сильным, что сдул котелок с головы стоящего на помосте губернатора. Что, естественно, тут же вызвало смех собравшейся на митинг публики.

 

Однако губернатор Иллинойса Ричард Ейтс был не из тех, кто боится показаться смешным. Напротив, он умел и любил посмеяться над собой.

 

-- Да, друзья мои, -- засмеялся Ейтс, наклоняясь за упавшей шляпой, -- не зря Чикаго называют "городом ветров".

 

Впрочем, вернув шляпу на место, губернатор снова посерьезнел:

 

-- Тем не менее, джентльмены, сегодня я буду говорить не о явлениях природы, а о политических событиях. Как вы все уже, наверное, читали в газетах или слышали от знакомых, четырнадцать северных штатов обьявили о выходе из Союза и создании собственной Федерации. После чего Конгресс в Вашингтоне, несмотря на уговоры нашего уважаемого земляка президента Дугласа, не сделал ни малейшей попытки вернуть сепаратистов обратно. Таким образом, мои дорогие иллинойцы, в настоящий момент наш Союз насчитывает девятнадцать штатов -- четыре свободных и пятнадцать рабовладельческих...

 

-- Ну и что с того? -- раздался голос откуда-то из десятого ряда.

 

-- А то, мой уважаемый собеседник, -- подчеркнуто вежливо ответил Ейтс перебившему его невеже, -- что под угрозой находится суверенитет нашего штата. Как известно, конституция Иллинойса, принятая уже больше сорока лет назад, категорически запрещает рабство на нашей территории. Мы, иллинойцы, считаем себя гражданами свободного штата -- и по праву гордимся этим. Однако федеральное правительство то и дело дает нам понять, что наша свобода весьма и весьма... ограничена. Взять хотя бы "Закон о беглых рабах"...

 

Некоторые из собравшихся чикагцев гневно засвистели. "Закон о беглых рабах", принятый под давлением южан в 1850 году Конгрессом, был действительно весьма непопулярен на Севере. Согласно этому закону, любой раб, сбежавший от хозяина-южанина на свободный Север, все равно оставался рабом. Рабом, которого надлежало вернуть "домой" -- то есть обратно к хозяину. Поимка и возвращение беглеца вменялись в обязанность всем северным полицейским и прочим служителям закона. Пренебрежение подобными обязанностями влекло за собой штраф на огромную сумму -- тысячу долларов.

 

-- Как же мы можем считаться свободным штатом, -- задал Ейтс риторический вопрос, -- если обязаны уважать права рабовладельцев?

 

-- Да плевал я на этих беглецов с Юга! -- презрительно фыркнул кто-то из толпы. Похоже, что это был все тот же невежа из десятого ряда.

 

Губернатор едва заметно поморщился, но остался спокоен.

 

-- Дело не только в беглых неграх с Юга, -- покачал он головой. -- У нас в Иллинойсе тоже есть негры, которые не менее свободны, чем мы с вами. Однако любой проходимец может заявиться сюда откуда-нибудь из Джорджии или Арканзаса и заявить о том, что тот или иной негр на самом деле когда-то был его рабом, а потом сбежал на Север. И каким же образом свободный иллинойский негр сможет доказать, что никогда в жизни и на Юге-то не был? А никаким. Согласно этому богомерзкому закону, подозреваемый в побеге негр не имеет даже права давать показания в суде в свою защиту. А если учесть тот печальный факт, что за возвращение "собственности" хозяину судейские чиновники получают вознаграждение, а за оправдание невинного человека не получают ни цента... Стоит ли удивляться тому, что подобные случаи происходят сплошь и рядом? Жители свободного штата Иллинойс, свободные от рождения, становятся рабами на южных плантациях. Это ли не...

 

-- Чихать я хотел на черномазых! -- раздался все тот же ехидный голос.

 

-- "Закон о беглых рабах" нарушает права не только негров, -- Ейтс подчеркнуто употребил правильный термин, а не оскорбительный эпитет. -- И белые иллинойцы также не свободны в своих действиях. Любой гражданин нашего так называемого свободного штата, давший приют беглому рабу или хотя бы не сообщивший о нем в полицию, подвергается не только штрафу, но и шестимесячному тюремному заключению. Вот как жестоко караются христианское человеколюбие и приверженность традициям свободы, на которых основана наша иллинойская конституция.

 

На этот раз губернатору не возразил никто. Действительно, принятый Конгрессом закон был именно таким.

 

-- И это еще не все, -- продолжил Ейтс. -- Мало того, что нам на шею повесили "Закон о беглых рабах", так ведь есть еще и "Дело Дреда Скотта"...

 

На это раз недовольно засвистела и загудела добрая половина собравшихся. "Дело Дреда Скотта" было настолько известным -- точнее, печально известным -- что вдаваться в детали губернатору не пришлось. Все чикагцы и так знали, что негр по имени Дред Скотт был рабом доктора Джона Эмерсона, который в 1840-х годах переехал из рабовладельческого Миссури в свободный Иллинойс, взяв Дреда с собой. Прожив вместе с хозяином в Иллинойсе несколько лет, Скотт вернулся в Миссури. Однако доктор Эмерсон умер, а новый хозяин оказался не в пример хуже старого -- и в один прекрасный день Дред подал на него в суд. В своем заявлении Скотт указал, что рабом он больше не является, ибо пребывание в свободном Иллинойсе сделало его свободным человеком. Дело пошло по инстанциям -- и лет через десять дошло до Верховного Суда.

 

И вот в 1857 году Верховный Суд вынес наконец вердикт, который, как известно, обжаловать уже негде. В свободе Дреду Скотту было категорически отказано. Более того, председатель Суда Тейни подчеркнул в судебном решении, что черные рабы не являются гражданами Соединенных Штатов, а посему никаких прав у них нет и быть не может -- и уж, конечно, не может быть и речи о том, чтобы раб подавал на хозяина в суд. Таким образом, заключал Тейни, никакой закон свободного штата, в который переехал рабовладелец, не смеет посягать на его священное право владеть живой "собственностью".

 

И хотя сам Дред Скотт в итоге свободу получил -- сразу после суда его выкупил и освободил знакомый аболиционист -- дело Дреда Скотта давно уже вышло за рамки обычной судебной тяжбы.

 

-- Что означает вердикт Верховного Суда? -- задал вопрос Ейтс, и тут же на него ответил. -- Он означает, что теперь любой южанин может приехать к нам в Иллинойс вместе со всеми своими рабами. И никакие наши иллинойские законы о недопустимости рабства ему не писаны. И никакие параграфы нашей иллинойской конституции ему тоже не указ. Наш свободный Иллинойс стал de facto таким же рабовладельческим штатом, как Луизиана или Алабама...

 

-- Ну и что? -- снова раздалась реплика из десятого ряда. -- После этого вердикта уже четыре года прошло. Жили ведь как-то...

 

Губернатор чуть не застонал от раздражения. Разве можно представить такое поведение где-нибудь в Европе, не говоря уже об Азии? Да если бы там какой-нибудь простолюдин осмелился перебивать речь высокопоставленной особы, так его б давно уже воспитывали кулаками какие-нибудь жандармы. А в Америке -- пожалуйста. Свобода слова, что тут поделать...

 

-- Пока свободных штатов было больше, -- возразил Ейтс неуемному невеже, -- пока южане находились в меньшинстве, все это было не так уж страшно. Однако сейчас, как я уже сказал, в меньшинстве оказались именно мы, северяне. Это значит, что южане нас просто задавят. Поскольку в Пенсильванию, Огайо или, скажем, Нью-Йорк ни одного рабовладельца больше никогда не пустят, куда, друзья мои, хлынут все эти переселенцы с Юга? Орегон и Калифорния далеко. Остаются Индиана и... Иллинойс.

 

Сделав небольшую паузу, губернатор продолжил:

 

-- Представьте себе тысячи, десятки тысяч рабовладельцев из Миссури, Кентукки, Виргинии, Флориды. Десятки, сотни тысяч рабов в Иллинойсе. Рабство в Иллинойсе. Плантации в Иллинойсе. Аукционы в Спрингфилде. Обьявления о продаже рабов в "Чикаго Трибюн". Массовые увольнения белых рабочих -- ведь хозяевам куда дешевле использовать бесправных невольников. Законы Иллинойса, конституция Иллинойса, суверенитет Иллинойса -- пустой звук.

 

Теперь уже недовольно гудели все, или почти все. Справедливости ради следует отметить, что возмущение многих собравшихся было вызвано не столько нарушеним конституции Иллинойса, сколько возможным наплывом сотен тысяч негров и призраком безработицы. Но принципиального значения это не имело. Своей цели Ейтс добился.

 

-- Вот почему, мои дорогие сограждане, -- повысил губернатор голос, -- мы начнем послезавтра плебисцит по вопросу о выходе Иллинойса из состава США и присоединении к Федерации. Я полагаюсь на ваш здравый смысл, джентльмены, равно как и на вашу память. Уже несколько раз наш штат предпочел Дугласа Линкольну. Пора наконец сделать правильный выбор!

 

Топла зааплодировала. И тут не обошлось без гомона и свиста -- но эти звуки были скорее одобрительными. Отвесив почтеннейшей публике прощальный поклон, Ейтс сошел с помоста.

 

"Надо будет не забыть передать Скотту двадцать долларов," -- подумал он.

 

Естественно, губернатор имел в виду не Дреда Скотта, а Скотта Питерса -- того самого невежу из десятого ряда, который подавал Ейтсу заранее заказанные реплики.

 

* * *

 

25 марта, понедельник, 10:00
Вашингтон, Белый Дом, Овальный Кабинет

 

 

 

-- Что-нибудь еще, сэр? -- спросил Патрик Шеппард, передавая Дугласу "Морнинг Кроникл".

 

-- Нет, спасибо, Патрик, -- ответил секретарю Дуглас. -- Можете идти.

 

Усевшись поудобнее, президент разложил газету на столе и углубился в чтение. Однако не прошло и пяти минут, как его отвлекли шаги в коридоре. Эта походка показалась Дугласу знакомой...

 

-- Доброе утро, мистер вице-президент, -- подтвердил догадку Дугласа голос Шеппарда из приемной.

 

-- Здравствуйте, Патрик, -- отрывисто ответил Гершель Джонсон, после чего вошел в Овальный Кабинет.

 

Вице-президент был явно не в духе. На его лице, и без того неприятном, легко угадывались гнев и ярость.

 

-- Стивен, вы уже видели? -- сказал Джонсон вместо приветствия, указывая на газету.

 

-- Вчерашнюю речь Ейтса? -- кивнул головой Дуглас. -- Как же, только что прочитал...

 

-- Я не об этом, -- отмахнулся Джонсон. -- Посмотрите-ка на пятую страницу.

 

Дуглас пожал плечами и зашуршал страницами. На пятой странице красовалась Конституция Федеративных Штатов Америки, только что принятая в Филадельфии.

 

-- Полюбуйтесь-ка, полюбуйтесь, -- ткнул пальцем в газету Джонсон.

 

Дуглас снова пожал плечами. Насколько он знал, Конституция Федерации была почти полностью списана с Конституции США -- ну разве что "Билль о правах" представлял собой не десять дополнительных поправок, а десять оригинальных статей. И, конечно же, о рабстве в Конституции ФША почти не упоминалось -- кроме той статьи, где оно категорически и бесповоротно запрещалось.

 

-- Вы сюда, сюда посмотрите, -- уточнил Джонсон. -- Параграф восемь, статья четыре.

 

-- "Правительство Федеративных Штатов, равно как и правительство какого-либо штата," -- прочел вслух Дуглас, -- "не может лишить прав или ограничить в правах кого бы то ни было из-за его расы, национальности, религии или цвета кожи".

 

-- Ну и как вам это нравится? -- чуть не взорвался от гнева Джонсон.

 

-- Что ж... -- задумчиво сказал Дуглас. -- "Все люди созданы равными"... Кажется, так сказано в нашей Декларации Независимости?

 

-- Мало ли что там сказано! -- стукнул кулаком по столу Джонсон. -- Дать неграм не только свободу, но и равные права? Какая наглость!

 

-- Да, от Линкольна я такого не ожидал, -- по-прежнему задумчиво протянул Дуглас. -- Эйб, конечно, всегда был аболиционистом, но о равных правах и не заикался. До сих пор, насколько я знаю, он предлагал вернуть освобождаемых рабов в Африку...

 

-- То-то и оно! -- воздел руки к небу Джонсон. -- Но ведь тогда речь шла о всей Америке. А сейчас -- только о Севере. Сколько живет негров в этой самой янковской Федерации? Капля в море, верно? Вышли их в Африку или дай им равные права -- никто на самом деле и разницы-то не заметит. А у нас?

 

-- Да, у нас последствия были бы несколько иными, -- согласился Дуглас.

 

-- Представьте себе, Стивен, -- понизил голос Джонсон, наклонившись к Дугласу, -- что нашим неграм не только дали свободу, но и разрешили... -- прошептал он, -- голосовать. Ну, в Орегоне или Индиане еще ладно, а на Юге, где негров в иных штатах больше половины? Представьте себе черных делегатов от моей родной Джорджии или черного сенатора от Миссисипи. А то и черного губернатора. А то и...

 

Тут Джонсон в ужасе остановился -- и даже прикрыл рот ладонью.

 

-- Да, Гершель, вы правы, -- кивнул Дуглас. -- У нас этого лучше не делать. По крайней мере, в ближайшие сто лет.

 

-- По мне, так никогда! -- резко ответил Джонсон. -- Лучше оставить все как есть. Пусть либералы всего мира награждают Линкольна и его чертову Федерацию незаслуженными аплодисментами. Пусть тычут в нас пальцем. Все равно мы лучше знаем, что для нашей страны хорошо, а что плохо. И уж теперь-то никакие аболиционисты в Филадельфии или Бостоне нам не указ.

 

Немного успокоившись, вице-президент попрошался и ушел. А Дуглас снова принялся перечитывать чикагскую речь иллинойского губернатора.

 

-- Значит, они недовольны именно этим законом, -- пробормотал Дуглас, -- и именно этим вердиктом...

 

Он посмотрел на календарь. Времени было мало. Плебисцит в Иллинойсе начинался завтра. Его родной -- ну, почти родной -- штат был на грани выхода из Союза...

 

Снова обратиться к Конгрессу? Но сегодня заседания не было, и завтра тоже.

 

-- Чрезвычайные ситуации, -- вслух подумал Дуглас, -- требуют чрезвычайных мер...

 

В конце концов, на то он и президент, чтобы руководить.

 

-- Патрик! -- позвал Дуглас секретаря. -- Принесите мне перо и бумагу...

 

* * *

 

26 марта, вторник, 11:00
Филадельфия, Дом Пауэла, Президентский Кабинет

 

 

 

-- Поразительно... -- покачал головой Линкольн, положив свежий номер газеты обратно на стол.

 

Временный президент ФША и впрямь был поражен прочитанным.

 

-- Да, такое случается не каждый день, -- хмыкнул Уильям Сьюард, государственный секретарь Федерации.

 

Действительно, президентский указ, изданный вчера Стивеном Дугласом, был совершенно беспрецедентным. Ссылаясь на экстраординарные обстоятельства, президент США обьявлял об отмене как "Закона о беглых рабах", так и вердикта по "Делу Дреда Скотта".

 

-- Неужели он не уважает собственную Конституцию? -- возмущенно сказал Линкольн. -- Ведь разделение властей -- это основа республиканской демократии. Как в США, так и у нас в Федерации. Ведь не может глава исполнительной власти отменять решения, вынесенные властью законодательной. Конечно, есть право "вето", но кто ж это накладывает вето через одиннадцать лет? А отменять решения власти судебной тем более никто не имеет права -- ни Президент, ни Конгресс. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

 

-- Знаете, Эйб, -- смущенно ответил Сьюард, -- чья бы корова мычала...

 

-- Какая еще корова? -- удивился Линкольн.

 

-- Это такая иностранная идиома, -- пояснил Сьюард, -- кажется, русская. Я хочу сказать, что не нам с вами критиковать Дугласа за неуважение к Конституции.

 

-- Почему же? -- неожиданно резко спросил Линкольн.

 

-- Да потому что мы с вами, Эйб, не так давно возглавили сецессию, то есть выход четырнадцати штатов из Союза. Более неконституционное действие и представить трудно.

 

-- А вот тут-то вы и ошибаетесь! -- ответил Линкольн торжествующим тоном. -- В Конституции США о сецессии не сказано ни слова. Вы думаете, Уильям, я не проштудировал ее от корки до корки раз двадцать-тридцать, пока разьезжал все эти месяцы по Северу, втайне собирая делегатов Третьего Конгресса? Ни одного слова, ни единой буквочки. Стало быть, ничего мы не нарушили, ибо что не запрещено, то разрешено. Не верите -- спросите у Салмона. У него теперь новое звание, более почетное.

 

Естественно, Линкольн намекал на то, что Салмон Чейз был уже не "генеральным адвокатом сбежавших негров", а Генеральным Прокурором ФША.

 

-- Хорошо, Эйб, -- улыбнулся Сьюард, -- я поверю вам на слово.

 

-- Конституция священна, -- торжественным тоном сказал Честный Эйб. -- Я всегда уважал Конституцию США, и точно так же никогда не нарушу Конституцию ФША. Я никогда не уподоблюсь "маленькому гиганту", который явно возомнил себя Наполеоном.

 

-- Чтобы уподобиться Наполеону, одного маленького роста мало, -- презрительным тоном сказал Сьюард. -- Наполеона народ действительно любил, а не просто слушался из-под палки. А Дугласа не любит никто.

 

-- А за что любить этого самозванца? -- злобно усмехнулся Линкольн. -- Украл у меня победу на выборах, вот пусть теперь и мучается.

 

-- Да уж, мало ему не покажется, -- заметил Сьюард. -- Как вы думаете, Эйб, дойдет ли дело до импичмента? Или...

 

-- Или... -- задумчиво протянул Линкольн. -- Вполне возможно, что "или"...

 

Оба собеседника замолчали. Каждый из них обдумывал возможное "или".

 

-- С другой стороны, -- нарушил молчание Линкольн. -- это уже не наши проблемы. У нас теперь есть свое государство.

 

-- Да, это верно, -- согласился с президентом Сьюард. -- Знаете, Эйб, а ведь я зря вас тогда ругал.

 

-- Когда? -- удивленно спросил Линкольн.

 

-- Тогда, в ноябре, в день после выборов. Может быть, оно и к лучшему, что мы тогда проиграли...

 

Линкольн на секунду задумался.

 

-- Может быть, Уильям, -- кивнул он головой. -- Может быть...

 

* * *

 

28 марта, четверг, 10:00
Монтгомери, Алабама. Вокзал

 

 

 

Поезд остановился.

 

-- Монтгомери! -- послышался голос кондуктора. -- Выходят все, кто едет до Монтгомери!

 

Люди на перроне заволновались. Следует заметить, что заполнившая перрон толпа состояла не из случайных зевак, а из законодателей штата Алабама, политических деятелей из сопредельных штатов и репортеров местных газет. Все эти люди явно чего-то ожидали.

 

И вот их ожидания оправдались -- из первого вагона вышел Джефферсон Дэвис, сенатор от штата Миссисипи. Вслед за ним появились Джуда Бенджамин, Джеймс Хэммонд, Альберт Браун и несколько других сенаторов.

 

-- Мои собратья-южане! -- обратился к собравшимся Дэвис.

 

Собравшиеся зааплодировали.

 

-- Меня зовут Джефферсон Дэвис, -- сказал Дэвис торжественным тоном, хотя его имя и так было всем известно. -- Я -- бывший сенатор Конгресса Соединенных Штатов.

 

Часть слушателей удивленно ахнула. Но только часть.

 

-- Вы хотите узнать, почему я употребил слово "бывший"? -- с понимающим видом кивнул Дэвис. -- Все дело в том, джентльмены, что я больше не могу и не хочу быть членом правительства страны, в которой демократию сменила диктатура. Я не могу находиться в одном городе с тираном, который превратил Конституцию в ничего не значащий клочок бумаги. Я не желаю признавать своим президентом чудовище, которое смеет незаконно посягать на важнейшие законодательные и судебные решения в американской истории!

 

-- Мистер Дэвис! -- крикнул один из репортеров. -- Является ли ваш демарш...

 

Договорить репортер не смог -- на него тут же зашикали. В самом деле, нельзя же путать торжественную речь с пресс-конференцией.

 

-- На протяжении многих десятитетий, -- продолжил Дэвис, -- мы, благородные сыны гордого Юга, изо всех сил старались мирно сосуществовать в одном государстве с нашими северными соседями. Будучи добрыми христианами и истыми джентльменами, мы нередко шли на компромисс. Мы терпели запрет на рабовладение в северных штатах. Мы сносили насмешки и оскорбления. Мы даже поддержали на последних выборах не южного джентльмена Брекинриджа, а иллинойца Дугласа. И какой же благодарностью отплатил нам этот презренный янки?

 

Печально вздохнув, Дэвис тут же ответил на собственный риторический вопрос.

 

-- Узурпатор Дуглас, получивший власть только благодаря Югу, три дня назад фактически отменил священное право каждого южанина на владение собственностью. Теперь ни один из нас, джентльмены, не может быть спокоен за свое имущество. Представьте себе трудолюбивого и богобоязненного миссурийца или кентуккийца, который в поте лица своего за много лет скопил немного денег и купил на аукционе раба. И что же? Теперь этому рабу достаточно переплыть реку, чтобы оказаться в Иллинойсе или Индиане! А что же наш честный рабовладелец? Он безнадежно разорен, ибо возвращать беглеца теперь никто не обязан. А если предавший хозяина раб и вернется обратно, то лишь для того, чтобы посмеяться над беднягой. Ведь раб, ступивший на землю свободного штата, уже больше и не раб -- так теперь утверждает диктатор Дуглас! Нет, джентльмены, прав был Линкольн!

 

Толпа недоуменно загудела.

 

-- Конечно, он был прав далеко не во всем, -- успокоил толпу Дэвис. -- Но в известной речи, которую Линкольн произнес три года назад в Спрингфилде во время дебатов с Дугласом, он верно заметил, что не может государство быть наполовину свободным, наполовину рабовладельческим. А потому, мои собраться-южане, давайте-ка возьмем пример с Линкольна и его Федерации. Давайте создадим свое государство, в котором никто и никогда не будет угрожать нашему образу жизни, нашей демократии, нашим социальным институтам.

 

Лицо Дэвиса преобразилось. Теперь он напоминал библейского пророка, чему способствовали и его следующие слова.

 

-- Подобно дальним предкам моего уважаемого коллеги, -- Дэвис кивнул в сторону Бенджамина, -- которые не могли больше терпеть египетский гнет, мы, южане, также не в силах находиться под пятой Вашингтона. И если этого потребует моя родина, я готов стать тем новым Моисеем, который твердым голосом скажет новому фараону: "Отпусти народ мой!"

 

Ответом Дэвису были бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Пожалуй, так не аплодировали даже настоящему Моисею.

 

* * *

 

11 апреля, четверг, 14:00
Филадельфия, Дом Пауэла, Президентский Кабинет

 

 

 

-- Заходи, Дик, заходи, -- улыбнулся Линкольн старому другу.

 

-- Давно не виделись, Эйб, -- протянул Ричард Ейтс руку президенту Федерации.

 

-- Я полагаю, Дик, -- хитро прищурился Линкольн, пожимая руку иллинойсского губернатора, -- это не просто дружеский визит?

 

-- Правильно полагаешь, -- усмехнулся Ейтс. -- Я приехал с самой что ни на есть официальной миссией.

 

-- В таком случае, -- мгновенно посерьезнел Линкольн, -- я к вашим услугам, губернатор. Чем могу служить?

 

-- Мистер президент, -- поклонился Ейтс, также с серьезным видом, -- согласно результатам плебисцита, правительство штата Иллинойс имеет честь ходатайствовать о принятии Иллинойса в состав Федеративных Штатов Америки.

 

-- Очень хорошо, губернатор, -- поклонился Линкольн в ответ. -- Ваша просьба будет завтра же рассмотрена Конгрессом. Смею заверить вас, сэр, что лично я обязательно выступлю в поддержку положительного решения. Которое, без сомнения, будет принято.

 

-- Вот и отлично, Эйб, -- улыбнулся Ейтс. -- Надеюсь, с официальной церемонией мы покончили?

 

-- Покончили, Дик, покончили, -- улыбнулся и Линкольн. -- Рад тебя видеть, старина. Значит, на приманку Дугласа иллинойцы не клюнули?

 

-- Конечно, не клюнули, -- фыркнул Ейтс. -- И индианцы не клюнут.

 

-- Ах да, -- кивнул головой Линкольн, -- в Индиане плебисцит начинается завтра, я и забыл.

 

-- Зачем нам его подачки? -- пожал плечами Ейтс. -- Теперь, когда мы будем в свободной Федерации, нам в любом случае не писаны ни законы Конгресса США, ни вердикты этого маразматика Тейни. Да и что толку оставаться в Союзе, во главе которого стоит такой... непредсказуемый президент? По-моему, этот злосчастный указ принес Дугласу куда больше вреда, чем пользы.

 

-- По-моему, тоже, -- усмехнулся Линкольн. -- Сколько там южных штатов уже вошло в Конфедерацию?

 

Разумеется, Линкольн имел в виду Конфедеративные Штаты Америки, провозглашенные Джефферсоном Дэвисом две недели назад на алабамском вокзале.

 

-- По-моему, уже шесть, -- ответил Ейтс, загибая пальцы. -- Алабама, Южная Каролина, Миссисипи, Луизиана... и еще Техас с Флоридой.

 

-- Да-а, бедный Стивен, -- покачал головой Линкольн. -- Уж я бы точно так не опростоволосился.

 

* * *

 

24 апреля, среда, 15:00
Вашингтон, Белый Дом, Овальный Кабинет

 

 

 

-- Штаты расползаются, как тараканы, -- покачал головой Дуглас.

 

Действительно, количество Соединенных Штатов уменьшалось с каждым днем. Позавчера Индиана присоединилась к Федерации, а вчера в Конфедерацию вступили Арканзас и Северная Каролина. Если так пойдет и дальше...

 

Впрочем, некоторые штаты верность Союзу все же сохранили. Не пожелал отделяться южный штат Делавэр, в котором негров как таковых почти не было. Примеру Делавэра последовал Мэриленд, в котором негров было побольше, но добрая половина из них уже получила от своих хозяев свободу. Сохранил верность Дугласу и штат Миссури.

 

Что же касается свободных Орегона и Калифорнии, то от ФША их отделяло солидное расстояние, а в КША их бы все равно не приняли. Так что в двух тихоокеанских штатах вопрос об отделении от США даже не обсуждался.

 

Оставались Джорджия, Кентукки, Теннесси и Виргиния -- граждане этих штатов еще не определились.

 

-- Добрый день, мистер вице-президент, -- раздался голос секретаря из приемной.

 

Дуглас грустно усмехнулся. Похоже, он настолько погрузился в невеселые размышления, что даже не услышал тяжелых шагов своего заместителя.

 

-- Патрик, называйте меня "мистер Джонсон", -- послышался голос вице-президента.

 

"Это еще почему?" -- подумал Дуглас, с любопытством глядя на вошедшего Джонсона.

 

-- Здравствуйте, Стивен, -- сказал Джонсон. На сей раз его лицо выражало... неужели скорбь?

 

-- Добрый день, Гершель, -- ответил Дуглас. -- Какие-нибудь новости? Или вы зашли просто так?

 

-- Собственно говоря, -- с некоторым усилием ответил Джонсон, -- я пришел проститься.

 

-- То есть как? -- не понял Дуглас.

 

-- Час назад, -- сказал Джонсон, опустив голову, -- я узнал окончательные результаты плебисцита в Джорджии.

 

Вид Джонсона не оставлял сомнений в исходе этого плебисцита.

 

-- Черт побери, -- пробормотал Дуглас. -- Да, это очень печально.

 

Достаточно было взглянуть на карту, чтобы понять всю печаль создавшейся ситуации. Если до сих пор Конфедерация представляла собой два не связанных друг с другом региона, то теперь Джорджия, войдя в КША, соединяла тем самым обе Каролины с остальными Конфедеративными Штатами. Теперь уж не было надежды на то, что хотя бы часть конфедератов передумает.

 

-- Я разделяю ваше мнение, Стивен, -- ответил Джонсон. -- Мне тоже очень жаль, что так получилось. И мне очень не хочется с вами расставаться... но другого выхода нет.

 

-- Ну почему же нет, Гершель? -- удивился Дуглас. -- Ведь вы по-прежнему остаетесь моим вице-президентом.

 

-- Нет, Стивен, -- покачал головой Джонсон, -- я подаю в отставку. Поскольку мой родной штат теперь находится в другом государстве, я в данный момент являюсь всего-навсего иностранцем. Иностранцем, который сегодня же поедет к себе на родину.

 

-- Какая чепуха! -- воскликнул Дуглас. -- Мой Иллинойс тоже находится в другом государстве, да и Вермонт, в котором я родился... Но ведь я же не ухожу в отставку и не еду на Север!

 

-- Если вы, Стивен, -- мягко, но вместе с тем и непреклонно произнес Джонсон, -- не являетесь патриотом своего штата, то из этого никак не следует, что подобный патриотизм чужд и другим людям. Видит Бог, я не хотел отделения Джорджии. Но коль скоро народ Джорджии сделал свой выбор, я не могу его не уважать. Я буду с моим народом, Стивен.

 

Дуглас попытался ответить, но не смог -- у него не было слов. Слов, которые могли бы переубедить Джонсона.

 

-- До свидания, Стивен, -- поклонился Джонсон и пошел к выходу.

 

-- Гершель, подождите! -- вышел из оцепенения Дуглас.

 

-- Да? -- повернулся к нему Джонсон.

 

-- А что, если... -- Дуглас лихорадочно думал вслух. -- А что, если я отменю свой указ? Вернутся ли конфедераты обратно?

 

-- Боюсь, что нет, -- покачал головой Джонсон. -- Это уже не поможет. Тот факт, что вы, Стивен, ведете себя по принципу "что хочу, то и ворочу", словно какой-нибудь халиф, султан или царь, пугает многих южан сам по себе. Сегодня вы этот указ отмените -- а завтра напишете новый, еще хуже. А послезавтра издадите какую-нибудь Прокламацию об Эмансипации. Кто вас знает? И кроме того...

 

-- Что кроме того? -- спросил Дуглас, хотя это уже и не имело значения.

 

-- Кроме того, Стивен, -- сказал Джонсон, -- давайте посмотрим правде в глаза. Ведь разговоры о возможном выходе из Союза начались не сегодня и не вчера. И даже не месяц назад. Сепаратистские настоения зрели на Юге годами, даже десятилетиями. Собственно говоря, некоторые штаты лишь ждали подходящего повода. Этим поводом вполне могло стать избрание Линкольна, но Линкольн проиграл. И в итоге поводом стало ваше... самоуправство.

 

Вместо ответа Дуглас лишь вздохнул. Он окончательно понял, что не удержит ни Джонсона, ни Джорджию.

 

-- Желаю удачи, Стивен, -- сказал Джонсон и вышел вон.

 

Дуглас даже не пошевельнулся.

 

* * *

 

9 мая, вторник, 12:00
Вашингтон, Белый Дом, Президентская Спальня

 

 

 

-- Мистер президент, пора вставать, -- робко сказал секретарь.

 

-- Оставьте меня, Патрик, -- пробормотал Дуглас, -- я в печали.

 

Вздохнув, секретарь удалился. Пренебрегая советом Патрика, президент США остался лежать в кровати. В этом состоянии он пребывал уже больше недели -- с тех пор, как узнал об отделении Теннесси и Виргинии. Сознание того факта, что его власть больше не простирается даже на другой берег реки Потомак -- то есть за полторы мили от Белого Дома -- окончательно выбило Дугласа из колеи. Он не только не вставал больше с постели, но даже отказывался принимать посетителей и выслушивать новости.

 

-- Мистер президент, извольте немедленно встать! -- вдруг раздался знакомый голос.

 

Открыв глаза, Дуглас увидел Джона Брекинриджа. Как всегда, его бывший соперник был одет весьма элегантно и аккуратно, как если бы его костюм был военной формой.

 

-- Что вам нужно? -- тихо сказал Дуглас. -- Зачем вы пришли?

 

-- Я пришел к вам не как частное лицо к частному лицу, -- ответил Брекинридж, -- а как глава Сената...

 

-- А вы глава Сената? -- удивленно спросил Дуглас.

 

-- Да, мистер президент, я избран председателем Сената pro tempore. Конечно, главой Сената обычно является вице-президент, но поскольку мистер Джонсон...

 

-- Да, я знаю, что сделал мистер Джонсон, -- грустно усмехнулся Дуглас.

 

--...стало быть, обязанности главы Сената возлагаются на меня. Таким образом, я пришел к вам как глава Сената к президенту Соединенных Штатов.

 

-- Какой я президент? -- махнул рукой Дуглас. -- Президент чего? Трех осколочков? Двух штатов на Западном побережье, двух на Восточном и штата Миссури в центре?

 

-- Во-первых, -- заметил Брекинридж, -- есть еще Западная Виргиния.

 

-- То есть? -- не понял Дуглас.

 

-- Так вы даже газет не читаете? -- тоном обвинителя спросил Брекинридж.

 

Дуглас лишь развел руками, достав их из-под одеяла. Брекинридж скорбно покачал головой, словно учитель, огорченный поступком способного, но нерадивого ученика.

 

-- Как уже известно всем людям, читающим по утрам газеты, -- сказал Брекинридж, -- четыре дня назад в городе Уилинг собрались представители тридцати девяти северо-западных виргинских округов. Недовольные выходом Виргинии из состава Союза, делегаты приняли решение об создании нового штата под названием Западная Виргиния. Штата, который войдет в состав США.

 

-- А как отреагировал Ричмонд? -- спросил Дуглас, имея в виду то ли штат Виргинию, то ли всю Конфедерацию. Именно в столице Виргинии Ричмонде теперь располагалась новая столица КША.

 

-- Ричмонд отреагировал спокойно, -- ответил Брекинридж. -- Воля народа есть воля народа. Ведь мы же не пытаемся вернуть конфедератов обратно в Союз силой.

 

"Это потому, что не можем," -- подумал Дуглас, но вслух произнес совсем другое:

 

-- Ну, хорошо, еще один лояльный штат. Но ведь это так или иначе бесполезно. Ведь восточный анклав из трех штатов -- Мэриленд, Делавер и эта самая Западная Виргиния -- все равно находится в некотором отдалении от остального Союза.

 

-- Это не так, -- возразил Брекинридж. -- Западная Виргиния граничит с Кентукки, а Кентукки -- с Миссури.

 

-- Но останется ли в Союзе Кентукки? -- безнадежно вздохнул Дуглас.

 

-- А вот тут у меня есть хорошая новость, -- ответил Брекинридж, -- которая еще не попала в газеты. Сегодня кентуккийский Конституционный Сьезд принял наконец решение о сохранении статус-кво. То есть Кентукки остается.

 

-- Я ожидал другого исхода, -- признался Дуглас.

 

-- Дебаты не утихали до последней минуты, -- заметил Брекинридж. -- Если бы я не послал письмо сьезду, все могло бы получиться иначе. Но меня они послушались. Как-никак, я сам кентуккиец.

 

-- Спасибо, мистер Брекинридж, -- искренне сказал Дуглас. -- Я не ожидал...

 

-- Вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, мистер президент, -- строго сказал Брекинридж, -- извольте подняться с постели.

 

Дуглас нехотя отбросил одеяло и опустил ноги на пол.

 

-- А как же "Закон о беглых рабах"? -- недоверчиво покосился он на Брекинриджа. -- Неужели кентуккийцы смирились с его отменой?

 

-- Мои земляки оказались реалистами, -- пожал Брекинридж плечами. -- Какой им толк от этого закона? Допустим, кентуккийский раб сбежит от хозяина. Куда он побежит? На запад -- в рабовладельческий штат Миссури? На восток -- в рабовладельческую Западную Виргинию? На юг, в Конфедерацию? Разве что на север -- в Иллинойс, Индиану или Огайо. Но ведь это уже Федерация, другая страна. Они наши законы все равно не соблюдают.

 

-- Выходит, мой указ уже не имеет значения, -- хмыкнул Дуглас, натягивая штаны.

 

-- Уже нет, -- хмыкнул и Брекинридж. -- Да и Бог с ним, с прошлым. Давайте смотреть в будущее.

 

-- Только что это за будущее? -- унылым тоном сказал Дуглас, продевая руки в рукава сюртука. -- Что осталось от нашего Союза? Горсточка штатов...

 

-- То есть как? -- возразил Брекинридж. -- А огромные территории на Западе, которые скоро станут штатами? А армия и флот? А другие федеральные учреждения? А наши посольства по всему миру? Наша страна, сэр, по-прежнему существует, более того -- по-прежнему простирается от Атлантического океана до Тихого, от Мексики до Канады. Соединенные Штаты Америки живы и здоровы, мистер президент, и наши с вами обязанности еще никто не отменял. Кто хотел отделиться -- отделился, ничего не поделаешь. А тем из нас, кто остался, пора наконец отбросить былую рознь. Хватит делиться на группы -- на северян и южан, на плантаторов и аболиционистов. Мы прежде всего американцы, граждане США. А посему, мистер президент, пойдемте-ка в Конгресс. Вас там давно уже с нетерпением ожидают. Дел-то невпроворот, начиная с формального принятия Западной Виргинии в Союз...

 

 

-- А импичмент мне не устроят? -- недоверчиво спросил Дуглас, выходя в коридор. -- После всего, что я натворил...

 

-- Да, этот вопрос несколько раз обсуждался, -- спокойно ответил Брекинридж, выходя вслед за Дугласом, -- но каждый раз часть сенаторов и депутатов Палаты покидала зал, ибо их штаты как раз отделялись от Союза. В конце концов я убедил оставшихся конгрессменов пойти на компромисс. Сейчас не тот момент, чтобы подрывать авторитет президента... -- тут Брекинридж замялся.

 

--...и без того не очень высокий, -- закончил фразу Дуглас, грустно усмехнувшись.

 

-- Если вы, мистер президент, -- сказал Брекинридж, -- пообещаете больше не делать таких... опрометчивых шагов, то Конгресс ограничится тем, что сам аннулирует "Закон о беглых рабах". Таким образом, получится, что вы как бы ничего и не отменяли.

 

-- А как быть с "Делом Дреда Скотта"? -- спросил Дуглас, спускаясь по лестнице.

 

-- А Верховный Суд все равно придется собирать заново, -- ответил Брекинридж. -- Четверо судей уехало к Линкольну, еще четверо -- к Дэвису. Один Тейни и остался, да и он уже очень стар. Ну да ничего, вы назначите новых, а мы в Конгрессе их утвердим.

 

-- Послушайте, -- вдруг остановился Дуглас. -- Я одного не могу понять... Зачем вы так со мной... возитесь? Зачем вы мне помогаете? Я очень ценю ваше участие, но... почему?

 

-- Видите ли, мистер президент, -- сказал Брекинридж, -- ваше избрание на этот высочайший государственный пост целиком лежит на моей совести. Я поддержал вас тогда, в декабре, ибо вы, как и я, желали сохранить Союз в целости. И я не ошибся -- именно на сохранение Союза были направлены все ваши усилия. Да, успеха вы не добились. Что ж, политика -- это искусство возможного. Что вышло, то вышло. Как человек чести, я и впредь буду поддерживать человека, которого сделал президентом.

 

Дуглас чуть не разрыдался от умиления и стыда. Он твердо знал, что сам повел бы себя отнюдь не столь же благородно. Но он знал и то, что не имеет права показывать свою слабость. Ведь Брекинридж был прав -- он, Стивен Дуглас, по-прежнему оставался президентом Соединенных Штатов Америки.

 

-- Благодарю вас, мистер Брекинридж, -- сухо сказал он.

 

И оба политика направились к выходу из Белого Дома, где их ждала карета. Извозчик уже знал, что джентльмены прикажут везти в Капитолий.

 

К О Н Е Ц

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"