Аннотация: Маленький человек, который притворяется большим, будет страдать и жить до тех пор, пока не излечится от самого себя.
Она была,
Она была жива.
И свет ее души окутывал чужие, никому ненужные сердца.
А ее глаза...
Вы знаете, они не самые обычные.
Такие карие большие любопытные глаза,
Их разве что можно было бы сравнить
Совсем не с тем, о чем писали бы поэты, авторы, нет.
Вы знаете эту погоду раннею весной, а может даже осенью?
Вы знаете погоду ранней осени?
Тогда, когда идут дожди, или может тают застоявшиеся снега,
А воздух влажный, очень влажный,
И солнца луч не прорывается сквозь облака?
Там ходят в городе трамваи
Громкие-прегромкие старые трамваи,
А в парках лавочки все мокрые,
Не сядешь никуда.
Идешь домой и ставишь чайник,
Пьешь чай, глядишь в окно и хочется заснуть надолго,
И проснуться летом.
А может быть зимой под самый Новый Год...
Теперь вы понимаете?
Так вот, большие карие и любопытные глаза.
Она была,
Она была жива.
...
Ее улыбка стреляла точно в юные и мудрые сердца.
Бывало смотришь на нее, она смеется
Ты видишь нимб над головой и рваные,
Прострелянные крылья за спиной
Так хочется расплакаться.
Но ты видишь ее улыбку,
Ты слышишь этот смех.
И хочется уже смеяться вместе с ней.
Такая вот она была.
Она была живой
И лучше всех.
...
Когда она оставалась в своей квартире,
Она сидела в комнате.
Напротив зеркала.
Большого зеркала.
Она рассматривала всю себя.
И трогала свою молодую фарфоровую кожу.
Оттягивала веки, рассматривала карие глаза и черные зрачки.
Следила пальцем вены на руках.
Касалась черных дымчатых волос,
Распускала, собирала в хвост.
Надувала щеки,
Втягивала щеки.
Оттягивала кожу в области живота,
Втягивала живот.
Измеряла правой рукой запястье левой руки.
И тонкую талию обеими руками.
Так каждое утро-
каждого дня.
После часовых ритуалов перед своим отражением,
Она накрывала зеркало черной тканью
И шла в душ,
С отвращением касаясь тела.
А потом отправлялась на кухню,
Резко останавливалась на пороге,
Бросала взгляд в сторону холодильника
И уверено шагала обратно.
Она все еще была,
Она все еще была жива.
...
Она сияла на обложках глянцевых бумаг,
И как все восхищались!
Никто, конечно, не смотрел в ее глаза,
Никто, конечно же, не видел яркой той улыбки,
И все равно они все восхищались.
"Она особенная"
Говорили они, рассматривая ее тощее невинное тело.
Такой она была.
...
И сквозь нее проходили тела.
Люди, от которых одно название,
В ее голове каждый назывался просто
"человек"
Человек, не более.
Они все оставляли ей какие-то слова,
Какие-то небрежные, пошлые, иногда фантастические фразы.
Смотрели в ее одинокие глаза,
Смеялись вместе с ней,
А после уходили.
Но разве это было важно?
У нее была семья.
В другой стране.
В другое время,
Они гордились ей и говорили:
"Так держать, смелее!"
...Она держалась смело...
...ведь...
Она все еще была,
Она все еще была жива.
...
И у нее была мечта,
Она мечтала покорять сердца,
Все так и получилось.
А комната ее тем временем
Вся прорастала пылью.
Все лампочки перегорели,
И шторы больше не впускали солнечного света,
То была настоящая дыра или
"целая пропасть",
Как она тогда говорила.
В конце концов она слегла.
Лежала в комнате, болела,
Лицо ее совсем бледнело,
А кожа лопалась на выпирающих костях.
Глаза ее стали
Просто карими глазами
Без трамваев и дождей,
Людей и лавочек в осеннем парке.
Один раз в неделю она может быть вставала со своей кровати,
И ходила по осколкам разбитого, когда-то большого зеркала,
Ранила худые ноги,
Отвечала очень редко на звонки
И шёпотом всем говорила:
-Я чуточку больна, я просто прихворала, немного заболела, все пройдет.
-А как же ваши съемки?
-Ах да...как жаль, я так ждала их! Я к ним вернусь. Я вылечусь и сразу к ним вернусь. Дайте мне еще недельку.
Но когда-то обещанная телефонная неделя
Прошла еще недели три тому назад,
А три недели назад
Прошли месяцами раннее.
Все о ней почти забыли,
Так думала она.
А она была,
Она еще была жива.
...
Она лежала в комнате. Совсем темной.
Почти пустой.
Пыль впиталась в ее кожу.
Постельное белье впитало ее кровь
(что оставалась на стопах после хождения по осколкам)
Однажды, к ней пришел Леон.
Не просто человек по имени "человек".
Он был единственным, кто имел для нее имя.
Он долго кричал ее и был потерян в вечном тумане пыли,
Что окутала эту значимую для него квартиру.
Он зашел в темную спальню
И заплакал, прикрывая рот ладонью.
А она смеялась.
Он почти кричал:
-Почему ты смеешься?! Ты не видишь?!
-Чего не вижу?
-Ты же умираешь!
-Леон, я так рада, поэтому смеюсь! А ты не рад? Тебе не хочется смеяться от того, что я смеюсь?
От бессилия он пал.
Упал на окровавленные осколки
И изранил колени,
Заругался, зашипел от боли.
А она засмеялась пуще прежнего:
-Леон, какой же ты слабый! Это же просто осколки! Погляди на мои стопы, это было давно, но я помню! Я помню, что я не плакала.
Он поднял глаза
И посмотрел на ее ноги,
И слезы хлынули из его глаз с новой силой.
Он подумал:
Как она еще жива?
...
Она лежала в белом легком летнем платье,
Его подол был в красных пятнах,
Ее ноги были в алой краске,
А кудрявые пышные волосы разбежались по мятой подушке.
Ее лицо больше не было румяным,
Но было до ужаса умиротворенным.
Она улыбалась, улыбалась до треска на губах
И все теребила белую простынь.
-Расскажи мне, Леон, как тебе Париж?
Он кричал тяжелые слова сквозь слезы:
-Париж?! Париж прекрасный город без тебя! Ты его убила! Собой! Своим присутствием ты сделала этот город для меня самым ужасным на свете! Я больше не хочу сюда возвращаться. Что ты сделала с собой? Посмотри же на себя...