Лис Алина, Пашковский Юрий : другие произведения.

Птенцы Виндерхейма 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.61*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начало второй книги.
    счетчики

  
  
  ПТЕНЦЫ ВИНДЕРХЕЙМА 2
  
  Пролог
  
  ОЙКУМЕНА
   Солнце плавилось в огромных окнах, растекалось по витражу из толстого, грубо обработанного стекла, ложилось на пол причудливым кружевом зеленых и коричневых пятен. Игра света и тени - не больше, но уже казалось, что над головой смыкаются кроны деревьев, ветер играет в листьях, перекрикиваются птицы...
   Изогнутые, отделанные деревом стены кабинета только усугубляли иллюзию. Справа и слева из стен выступали колонны, подобные древесным стволам, резные арки не просто отдаленно напоминали ветви - нет. Иллюзия была полной: до мельчайших прожилок, до последнего тоненького прутика. Дотронься - не отличишь.
   Гениальный проект Тита Арауди Антония - на грани допустимого, но не за гранью. Не будь помещение столь гармоничным, зодчего можно было бы обвинить в ереси - прославлении первобытного, природного хаоса.
   Некоторые и обвиняли. Но тихонько, вполголоса. Покровительство Анакта - не та штука, с которой можно шутить безбоязненно.
   Зеленоватый солнечный зайчик шмыгнул на стол - резной, массивный, прихотливо изогнутый под стать стенам. Шмыгнул, торопливо пересек гладкую поверхность, мимоходом глянул на бумагу в руках развалившегося в кресле гладко выбритого молодого человека, поплясал на влажных после утреннего бассейна русых кудрях.
   Обладатель кудрей лениво моргнул и отвернулся от окна. Пожалуй, его можно было назвать очень привлекательным, если бы не слишком узкий подбородок и тяжелые, густые брови.
   Зайчик отчаялся привлечь внимание, скользнул вниз по золотистой тоге, по белоснежной тунике из тончайшего полотна, изящным сандалиям - традиционный наряд знатного ойкуменянина времен Республики, нынче скорее парадно-церемониальные одежды, чем повседневное облачение. Варварские штаны и рубахи в последние два столетия медленно, но верно вытесняли из мужского гардероба одежду предков. Многие патриции разучились носить ее, а если церемониал и предписывал им облачиться в тогу, ощущали себя в ней неуютно и оттого сами казались нелепыми.
   Одетый как на парад юноша в свободных одеждах чувствовал себя легко и уверенно.
   Зайчик вернулся на стол, еще немного попрыгал среди бумаг, замер на слове "Виндерхейм", а потом ускакал дальше по стенке.
   Ну их - скучных людишек.
   - Мы довольны! - произнес юноша в золотистой тоге. - Мы очень-очень довольны.
   Умей зайчик удивляться он бы удивился - почему "мы", когда юноша один?
   Двое мужчин, стоявших возле стола, не удивились.
   - Отличная работа, Аристид. Майнор Дома Неба избит так, что врачи опасаются за его жизнь. Майнор из рода Тьярда Игрилла с позором изгнан из Академии. Мы хотим видеть сообщения о таких инцидентах чаще, - говоривший отложил папку с докладом.
   Один из двоих - пониже ростом, худой, с впалыми щеками и живыми выразительными глазами слегка поклонился:
   - Мой Анакт, если усилить пропаганду, это может привлечь ненужное внимание Храма и вызвать ответную реакцию. Еще слишком рано. В нашем деле главное - осторожность.
   - Ладно. Мы подождем, - юноша откинулся в кресле. На его холеном лице избалованного полубога играла добродушная улыбка, но капризная складка у края губ намекала - хорошее настроение в любой момент может смениться приступом недовольства или опасной вспышкой гнева.
   - Десять поколений конунгов трудились над созданием Мидгарда. И вот - стоило нам кинуть им кость, бред об избранности одного народа, как хаос взял свое. Хаос всегда берет свое, не так ли?
   - Совершенно верно, мой Анакт.
   - Первый Конунг был мудрым человеком. Человеком - не полубогом, что бы ни твердили жрецы. Он знал: если превращать в рабов покоренные народы, однажды Мидгард лопнет от жадности. Как глупый, обожравшийся осел. Это ведь философский вопрос. Янис!
   - Да, мой Анакт?
   - Вот пойми: все вырождается, отойдя от Основ Зодчего, стремится к Хаосу, возвращается к первобытному небытию, что мы и наблюдаем. Тот же Конунгат. Младенец, возомнивший себя взрослым. Чуть больше ста лет и где твердые моральные столпы, заветы основателя? Где то, что составляло сердцевину государства? Ах, как вреден для государственности подобный быстрый рост. Всему отмерено свое время, расцвету цивилизации особенно. И вот Мидгард - легионер с разумом трехлетнего ребенка. Много ли он сможет против зрелости и опыта? Но главное: знаешь почему мы не видим сейчас этих устоев? Почему и Дома, и купцы, и смерды, и Храм одинаково развращены? Почему миф о превосходстве свандов так легко проникает в сердце каждого западника? Почему даже сыновья конунга... Да, да - отличная новость, Юлий...
   Второй мужчина на словах "Отличная новость, Юлий" сдержанно поклонился. Высокий, атлетически сложенный с резкими чертами лица, невольно навевавшими ассоциации с закрытыми наглухо воротами, он не проронил и слова с того момента, как зашел в кабинет.
   - Так вот - почему даже сыновья конунга с радостью глотают бред, который мы им подсовываем?
   Тот, кого говоривший назвал Аристидом, вопросительно приподнял бровь.
   - Ты преданный слуга, Аристид, но ты слеп. Тебе не хватает масштаба, поэтому ты хорош на своем месте - видишь конкретные задачи. Мы видим потоки сил в основе любого явления. Видим вектора, направляющие, смыслы, что стоят за каждым событием. Мы знаем почему Мидгард обречен. Потому что его основы - гниль. Хаос заложен в фундамент этого здания. Отсюда и дряхлость прежде зрелости. Каков фундамент, такова и постройка, если сеешь Хаос, будь готов собирать Хаос.
   Аристид слегка поклонился. Он знал - если правителю угодно порассуждать в присутствии подданных, комментировать рассуждения не обязательно. Главное не выказывать скуки - и пусть Анакт вещает прописные истины с таким видом, словно открывает тайны Мироздания.
   Таков Порядок, на котором стоит Ойкумена.
   - Я боюсь, что Храм тоже не дремлет, мой Анакт. Тревожат известия с южных равнин: культ Тахташ снова поднял голову, кочевники не спокойны.
   - Чушь, - отмахнулся мужчина. - Ойкумена построена на крепкой основе: никаких фальшивых богоизбранных сыновей Солнца. Структура всегда возобладает над Хаосом. Чтобы расшатать наши устои жрецам не хватит жизни. Оставшейся жизни Мидгарда.
   Он помолчал и повторил с явным удовольствием:
   - Да! Да, да - оставшейся жизни Мидгарда. Архипелаг пожрет себя сам, как их мифическая змея. А когда он сделает это, придем мы. Придем и установим истинный порядок, как завещал Изначальный Зодчий, - и сразу резко, почти без перехода. - Что там с Фронтом Освобождения Гальтии?
   - По-прежнему, мой Анакт. Они тянут из нас ресурсы и информацию. Выжидают.
   - Плохо. Нет смысла кормить трусов. Нам нужны пламенные борцы за свободу, проводники Хаоса. Такие, кому не за что цепляться, кто готов на все.
   - Их лидер на что-то надеется. Он будет действовать только наверняка.
   - Усилить пропаганду! Плевать на Храм - все закончится раньше, чем болтуны договорятся. Нужно больше трупов. Больше зверских казней, больше ненависти, больше Хаоса. Мидгард - машина с закрытым клапаном: подбросить дров и она рванет.
   - Мой Анакт, дело не только в Храме, - подал голос молчавший до этого момента второй мужчина. - Те, кто не принял идеи Братства, начинают его ненавидеть. Среди военных слишком много анти-истинников, особенно среди ветеранов. Они еще помнят, как бхаты и гальты прикрывали их на Кесалийской дуге.
   Юноша нахмурился в ответ на это возражение, но не сделал попытки поставить наглеца на место. Вместо этого он потянулся к миниатюрной бронзовой вещице на столе. Создавший фигурку мастер словно поставил себе целью подчеркнуть ее механистичность. Схожесть с человеком казалась насмешкой: блестящие шарики-шарниры на месте суставов, гайки, пружинки, шестеренки в животе. Анакт вставил в спину бронзового человечка шестиугольный ключ. Несколько поворотов и кукла была отправлена в путешествие по полированной поверхности стола. Каждый ее шаг сопровождался позвякиванием и металлическими щелчками.
   - Говори! Твой прогноз, Юлий.
   - Все может рвануть. Но не так, как мы ожидаем. Я опасаюсь не бунта - тихой резни. Генералы Хаук Сверссон и Асим Ниязи умеют принимать неудобные решения.
   - Это не важно. Если твои сведения верны, и все сыновья конунга прошли посвящение... - завод кончился и кукла замерла, подняв ногу. - Без богоизбранного отпрыска солнца Мидгард рассыпется через месяц.
   - У Дривы Брандсдоттир двое сыновей. По матери - чистокровные потомки бога.
   Юноша скривился:
   - Женщины. Видит Зодчий, мы все время упускаем их из виду. В любом случае щенки слишком малы, чтобы гавкать.
   - Их отец - хейд Дома Грома может сделать это за них.
   - Пусть грызутся. За сто лет отпрыски Харальда успели породнится с каждым из Горних Домов. Не важно какое обличие примет Хаос, важно что Архипелаг обречен.
   Анакт снова потянулся к механическому человечку. Его тонкие, ухоженные пальцы с безупречным маникюром огладили фигурку, выпрямили согнутую в коленном шарнире ногу.
   - Даже если они попробуют направить пар в войну... что есть война, как не средоточие Хаоса? Она сплачивает единый народ и разобщает множество. Гальты хотят не того же, чего желают ниронцы, а бхатам нет дела до потребностей свандов, - шесть оборотов ключа и кукла снова марширует по столу. - Больше всего нас интересуют эти чудесные летающие игрушки. Ах, как обидно будет, если рухнувшая цивилизация утащит их за собой, в Хаос!
   - Технологии Мидгарда не работаю без соматики, - мягко напомнил Аристид. - Еретической, хаотической соматики.
   - Мы хотели бы заполучить хоть одну, чтобы исследовать ее. У тебя ведь сын там, Юлий?
   - Дочь, мой Анакт.
   - Дочь? - удивился юноша. - Женщина? Почему дочь? У тебя же два сына, почему дочь?
   - Мы обсуждали это, мой Анакт, - откликнулся Аристид. - Сыновья Юлия слишком молоды и не подходят по некоторым... параметрам.
   - Как глупо поручать такую миссию женщине! Разве их хорошенькие головки способны уместить больше одной мысли за раз? - юноша надолго задумался.
   - Технология, - продолжил он, обращаясь скорее к самому себе, чем к присутствующим. - Самая прекрасная, самая упорядоченная вещь на свете. Сырой неструктурированный Хаос в них подчинен и служит Замыслу. Все понятно, предсказуемо, повторяемо. Как Мидгард может пользоваться тем, природу чего не в силах объяснить?
   Двое мужчин переглянулись, потом Аристид откашлялся:
   - Мой Анакт...
   - Слушай, Юлий! - перебил его юноша. - Мы приняли решение! Передай своему сыну - там, на Виндерхейме: когда все рванет, когда Мидгард ухватит сам себя за хвост - пусть садится в одну из этих прекрасных, летающих игрушек и возвращается на родину. Мы очень хотим рассмотреть ее поближе. Хотим понять.
   - Ближайший сеанс связи с Юлией через полгода и канал крайне... ненадежен.
   - Как неосмотрительно! Направить ребенка на такую ответственную работу без надзора и контроля. А вдруг он слишком заиграется? Ну, напиши письмо, - и снова внезапно, почти без паузы. - Нас ожидают дела Анактерии. Аудиенция окончена.
   Мужчины синхронно опустились на левое колено, отсалютовали повелителю: кулак правой руки к сердцу, резкий взмах раскрытой ладонью в сторону юноши. Так же синхронно встали и покинули кабинет.
   Они молчали, пока шли по извилистому, прихотливо изогнутому коридору. Все тот же Тит Арауди Антоний, вдохновленный мидгардской легендой о змее Ермунганде, придал коридору сходство с чревом гигантской змеи. Архитектурный аспид тянул свое туловище сегмент за сегментом, сжимая в кольцах летнюю резиденцию Анакта. Существовал и быстрый путь - по спиральной лестнице в центре здания, но его использовали преимущественно слуги. Сам повелитель передвигался по дому через систему тайных ходов, схема которых была известна ему одному.
   Так же молча мужчины вышли из здания, завели паромобиль. Юлий сел на место водителя, Аристид занял кресло по левую руку от него. Должность предписывала как главе официи Логафетов - именно под таким названием числилась в документах организация, получившая в обиходе название Тайной Канцелярии - так и его заместителю держать шофера, но во время визитов к правителю оба предпочитали пренебрегать этикетом.
   Парамобиль с тарахтением выехал из подземного гаража - очередная задумка бессмертного Арауди, воплощенная еще при отце нынешнего Анакта. Гараж предназначался для лигерадов, механических карет и прочих диковинных автоматов, тогда только входивших в повседневную жизнь Ойкумены. Любовь к техническим новинкам и прогрессу в правящей династии Ойкумены числилась наследственной добродетелью.
   Распугивая птиц, ревущая машина промчалась по подъездной дорожке, миновала почти пустующую последние тридцать лет конюшню. Напомнив о себе на воротах резким свистом парамобиль вырвался, наконец, за пределы дворцово-парковой территории и устремился в сторону города.
   Двое в машине молчали. Они не любили обмениваться бессмысленными, продиктованными этикетом фразами, так же как не имели привычки обсуждать рабочие вопросы вне тщательно защищенной от прослушивания территории.
   А даже и пожелай мужчины обсудить рабочие дела в машине, сделать это под аккомпанемент пыхтения двигателя и грохота колес было бы затруднительно. Повозку трясло и подбрасывало на ухабах, Юлий сосредоточенно орудовал рычагами. Нахмуренные брови придавали его и без того сумрачному лицу вид сердитый и почти пугающий.
   Когда ромулянин свернул с широкой, выложенной мрамором дороги, затрясло еще сильнее. Впереди поднимались покосившиеся деревянные домишки. Квартал Нарциссум, названный так словно в насмешку над его обитателями, вставал во всем своем убогом великолепии.
   В трущебы самодвижущаяся повозка влетела с грохотом. Отстучала частую дробь на неровных булыжниках, напугала пронзительным свистом добродушного мордатого пса. Рывшийся в помойной куче кот, с мявом взлетел по стволу сосны и уже оттуда презрительно зашипел в спину железному отпрыску прогресса. Стайка чумазых ребятишек высыпала поглазеть на этакое чудо: паромобили частенько встречались в центре города, но здесь, в стороне от главных ворот и транспортных артерий, здесь, где обитали неудачники - потомки плебса, вольноотпущенников, вконец спившиеся и оскотинившиеся мастеровые, бывшие проститутки - постаревшие и более не завлекавшие мужчин своими морщинистыми прелестями; здесь был свой маленький мирок. Его обитатели, выброшенные на обочину жизни, редко покидали родные трущобы, притулившиеся со внешней стороны городской стены.
   Обычно даже окрестные крестьяне, направляющиеся на рынок, предпочитали потратить несколько часов, но добраться по главной дороге до Белых ворот, лишь бы не въезжать в город через Нарциссум. Кроме оскорбляющего взор убожества и незримой ауры неудач, повисшей над кварталом подобно знаменитому ромульскому смогу, их отпугивала примета - въехавшего через Скобяные ворота семь дней будут преследовать бедствия.
   Квинт Варгус из рода Юлиев не верил в приметы. И очень ценил свое время.
   За городскими стенами начинались крепкие кирпичные многосемейки. После развалюх Нарциссума, похожие как горошины одного стручка, терракотовые строения рабочих окраин, услаждали взор. Здесь царила честная бедность: нравы обитателей были суровы, шутки грубы, а развлечения примитивны.
   Наглухо прикрытые складские ворота и коптящие трубы фабричных кварталов парамобиль пролетел за пятнадцать минут. Впереди вставали чванливые и основательные дома зажиточных горожан, за ними белый мрамор дворцов патрициев. В центре Ромула, касаясь купола небес, вздымались величественные административные строения.
  
   Только когда за их спинами закрылась дверь, отгородив кабинет Наблюдений от остального мира, Аристид позволил нарушить себе молчание.
   - Вина?
   - Не откажусь.
   С видом человека не раз бывавшего в этом помещении Юлий пересек комнату и опустился в кресло. Маска брюзгливого отчуждения так и застыла на его лице: сведенные брови, резкие складки у края рта.
   Вино плеснуло, багряная волна разбилось о хрусталь, омыв его терпким соком:
   - Забудь, - коротко посоветовал Янис Аристид, наклоняя оплетенную бутыль над вторым бокалом. - Анактерия сильна не Анактом, но людьми, что ее населяют.
   - Уже забыл.
   - Правителя действительно учат смотреть на явления и видеть потоки сил. Я еще помню отца нынешнего Анакта - как он умел считать вероятности! - иллин вздохнул. - Увы, здесь требуется не только обучение, но и талант. Особая склонность души.
   - Я знаю. И ты знаешь, что я знаю. Я начинал службу в дипкорпусе двадцать лет назад, при Ординуме Двадцать Девятом, когда нынешний Анакт еще пачкал пеленки.
   С негромким стуком пузатый бокал опустился на стол.
   - Пей.
   - Благодарю.
   Янис сел напротив ромулянина, отпил глоток. Посмаковал, покатал по небу:
   - Хорошая лоза. Пятьсот шестьдесят первый год от падения Республики. Я только начинал карьеру в корпусе ин-Ребус, Двадцать Девятый Анакт недавно женился, а слово "Мидгард" оставалось бессмысленным сочетанием букв.
   - Хороший год, - согласился Юлий. - Я заканчивал Университет.
   - Волнуешься?
   Странный, никак не следующий из предыдущего разговора вопрос, но ромулянин понял его правильно.
   - Я никогда не любил Дису. Но Юлия - мое дитя и она дорога мне уже поэтому.
   - Я видел ее. Хорошая девочка.
   - Хорошая.
   - Стеклянной хрупкости стальные идеалы... По таким жизнь бьет с особым удовольствием.
   - Я иногда думаю... ради чего?
   - Ты знаешь ради чего.
   - Чтобы у Анакта появилась новая игрушка...
   - Чтобы не остаться беззащитными перед чужой мощью, если план с Братством и сепаратами потерпит крах.
   - Думаешь она простит тебе обман?
   Иллин помолчал прежде, чем ответить:
   - Думаю нет, - наконец признался он. - Хотя... если события пойдут по худшему из возможных сценариев, может оказаться, что я и не солгал, когда обещал ей карьеру, служение и почет. Ее знания станут жизненно необходимыми, а если они спасут Ойкумену... даже моего влияния не хватит, чтобы замолчать это. Правда откроется и мир изменится. Не уверен, что я хочу жить в том, новом мире, который родится из встречи девочки мечтающей о подвиге и войны.
   - А если нет?
   - Ну, мы с тобой тоже умеем принимать неудобные решения, не так ли? Патрицианка не может служить в армии и не нам менять государственные устои, особенно когда ее заслуги перед страной так малы и спорны. А знания, которые она принесет... возможно, они развлекут Анакта.
   - Я всегда пытался объяснить Юлии ее место, место женщины. И чем больше я объяснял, тем больше она противилась. В ней так много от матери и так мало от меня.
   Аристид поболтал бокалом, изучая на свет багряный напиток:
   - Это кровь. Молись Великому Зодчему, чтобы голос крови не стал слишком силен.
   Ромулянин усмехнулся. Под воздействием вина и разговора маска отчуждения постепенно сползала с его лица. Таким его знали очень немногие: пара друзей, отец, сыновья. Даже жена обычно видела другого Юлия - сдержанного и отстраненного.
   - Я уверен в дочери, как в самом себе, Янис. Иначе никогда бы не предложил ее кандидатуру.
  
  
  Часть первая
  
  Искупление
  
   Альдис Суртсдоттир
   Бледная, надкусанная с одного края луна заглядывала в окно палаты - нервная и тревожная. Такой луне поют волки в Акульей бухте свои зимние песни.
   Где твой дом, человек?
   Одиночная палата, как одиночная камера. Железная спинка кровати отбрасывает тень на стену. Семь шагов по одной стене, пять по другой. Крохотное помещение залитое белым светом. Так светло, что можно писать, не включая лампы. Или только кажется?
   "Мне шестнадцать лет".
   Она сидит на кровати сгорбившись. Одеяло отброшено в сторону, из-под больничной туники торчат худые коленки.
   "Сегодня должно быть двадцатое. Мне уже шестнадцать".
   Зеркало на стене напротив - сделай два шага, посмотри в глаза себе. Ответь, если сможешь, на вопрос "Кто ты?"
   Кто ты - та, что глядит из зеркала?
   Последние месяцы она бежала этих вопросов. Заполняла досуг учебой, занятиями, изматывающими упражнениями. Лишь бы не думать. Лишь бы не спрашивать себя.
   И вот позади Маркланд. Голубой лед в глазах Асбьерна, напарник - птица со сломанным крылом, вопрос сквозь рыдания "Альдис, что нам делать?"
   Два дня в больничной палате наедине со своими мыслями.
   Кто ты?
   Альдис Суртсдоттир? Юлия Принципас? Бедная сиротка? Богатая патрицианка? Эрла? Разведчица? Предательница?
   Предательница.
   Как легко было сказать "Я согласна". Как легко было вспоминать язык, учить пословицы, читать про Всеотца, повторять, повторять и снова повторять все, что нужно было запомнить про Мидгард. Легко было в Акульей бухте, под властью склочной пожилой женщины: работа, занятия, никого близкого рядом, ни единого человека, которому можно довериться, с которым можно расслабиться.
   Тогда она думала - это трудно.
   Она ошибалась.
   Кто ты - та, что глядит из зеркала?
   Юлия Принципас родилась в неделе пути от Виндерхейма. Шестнадцать лет назад появилась, прокричала что-то миру о своем праве и желании жить. Жить вопреки тому, что здесь ее никто не ждал.
   Случайное дитя, нелепый плод попытки совместить несовместимое, примирить Архипелаг и Континент, создать общее, что связало бы Мидгард и Ойкумену.
   Неудачная, обреченная попытка.
   Юлия Принципас шесть лет росла на острове Соль. В Харальдхейме у Квинта Варгуса Юлия был дом.
   Юлия Принципас бежала с земли своей матери ночью, как вор. Пряталась в трюме, страдала от морской болезни.
   А потом была огромная, чужая земля, которую следовало называть "родиной". Было поместье с колоннами из белого мрамора, раскидистые платаны, тенистые рощи, гроты, ручьи... была Руфия Варгус, которую следовало называть "госпожа Руфия" и двое шкодливых мальчишек, которых следовало называть "братьями".
   Наверное, Дису Торстейнсдоттир из Дома Грома можно было посчитать жертвой. Вряд-ли ее кто-то спрашивал, хочет ли она замуж за чужака-дипломата, холодного, замкнутого и высокомерного ромулянина. Слишком жива была память о страшном поражении и Мидгард, стремившийся загладить грехи перед грозным соседом, охотно отдавал дочерей своих на заклание. Особенно младших, нелюбимых.
   Может поэтому гордая Диса и ушла из жизни всего через три года после рождения дочери, сгорела от серой лихорадки за неделю. В тот год многие умерли в Харальдхейме и на прилегающих островах. Если бы не усилия соматиков, болезнь выкосила бы половину страны.
   Серая лихорадка - еще один дар Ойкумены Конунгату. Нечаянный дар. Привычная и безопасная для Континента, она разила жителей Архипелага неумолимо и безжалостно, не различая свандов или бхатов.
   Отец снова женился, взяв Руфию Принципас из рода Руфиев. Женился почти сразу, не прошло и полугода после смерти Дисы. Торопливая, скромная церемония во время ежегодной отлучки на родину - даже у плебеев такая спешка почиталась неприличной.
   Он словно боялся, что его заставят повторно выбрать свандку.
   Юлия Принципас росла на острове Соль, не зная, что у отца где-то есть другая семья.
   Ромулянка во всем обошла свандку. Подарила Квинту Варгусу сына. И не одного, а сразу двух. Шумные, драчливые мальчишки Квинт и Луций - горбоносые, темно-русые, в мать. Настоящие патриции: кровь поколений предков проступала сквозь детские черты - достаточно прогуляться по фамильной галерее, уставленной скульптурными бюстами, чтобы понять: эти двое - Юлии.
   Шестнадцать лет...
   Она встала с кровати, подошла к окну. Тишина. Тоска. Не уснуть.
   Холодное стекло охладило разгоряченный лоб. Второй этаж. Тени от сосен внизу. Освещенный луной плац.
   Как тебя называть, человек?
   Младшую сестру, родившуюся через год после возвращения отца на родину, звали Юлия Секунда. Юлия Вторая - место первой уже было занято дичащейся, упрямой полукровкой с такими не подходящими для девочки интересами.
   Юлия - не имя. Номен. Любой ромулянин принадлежит своему роду. Личное имя-преномен - только для мужчин. А когномен - индивидуальное прозвище - дается за особые заслуги.
   Женщина носит номен отца, когномен мужа и унизительный номер.
   Что такое имя?
   Имя - это я.
   Юлия Принципас принадлежит своему роду. Альдис Суртсдоттир принадлежит себе и своему отцу по имени Сурт.
   Сурт - огненный великан, темный повелитель Муспельхейма. Что за извращенное чувство юмора велело родителям эрлы Ауд назвать так сына?
   Настанет Рагнарек и великан Сурт двинет свои войска на Асгард, чтобы сразиться с богами, чем положит начало гибели мира. Он убьет Фрейра в поединке, срубит Мировой Ясень своим огненным мечом.
   О дочери Сурта, проникшей в обитель богов и открывшей врата своему отцу, мифы не говорили ничего.
   Альдис Суртсдоттир - повелительница альвов, дочь Сурта. Имя-благословение, имя-проклятие.
   Из зеркала смотрела Альдис. Волосы торчат во все стороны, ссадины на локтях, черные тени под глазами, горло забинтовано, туника чуть выше колена из некрашенного льна. Разве это патрицианка? Разве может Юлия Принципас, старшая дочь рода Юлиев, быть такой?
   Куда идешь, человек?
   Путь, уготованный Юлии Принципас, безнадежен. Не путь - гниение заживо. Хорошая дочь, хорошая жена, хорошая мать - вот она, жизнь достойной патрицианки.
   Путь Альдис Суртсдоттир страшен.
   Куда идешь, человек?
   Разрушить дом матери своей. Предать тех, кто принял меня и полюбил.
   Альдис опустилась на пол и заплакала.
  
   Лис
   Тьма душила черными пальцами, наваливалась, стремясь закутать в плотный кокон непроглядной черноты и проглотить, навсегда оставив в беспроглядной бездне мрака.
   Он вырвался, упал, прокатился вниз по склону.
   Тьма последовала за ним. Похожая на кипящий котел, она покрывалась пузырями лиц - одновременно знакомых и незнакомых. Если вглядеться, если сосредоточить свое внимание на возникающих и исчезающих ликах, то в какой-то момент начнешь их узнавать, начнешь вспоминать, кому они принадлежат. Но для этого нужно остановиться.
   И тогда тьма поглотит его, стиснет своими холодными пальцами и обратит в часть себя.
   Он исчезнет. Перестанет быть. Обратится в ничто.
   Иногда он понимал, что какая-то часть его желала подобной участи. Но каждый раз, когда волна мрака от земли до неба приближалась, неодолимое желание жить пронзало молнией все его естество, и он снова бежал, снова мчался по лесам и долинам, спасаясь от всепожирающей тьмы.
   Звезды водили в небе хороводы, подмигивая друг дружке. Вчера светила сочились ярко-алым светом, словно из надрезанной вены древнего исполина на небо щедро плеснули кровью. Сегодня же они сверкали всеми цветами радуги. Биврёст разлетелся осколками по небосводу, лишив асов пути в мир людей? Индра слишком сильно натянул свой лук и тот треснул? Чжанские драконы сражались в небесах? Или Лугус перестарался, размахивая волшебной пращей?
   Храм Солнца учит: красный цвет радуги олицетворяет гнев Всеотца, оранжевый - святость, желтый - щедрость, зеленый - надежду, голубой - спокойствие, синий - умиротворение, фиолетовый - величие. Радуга символ связи неба и земли, а все остальные ее ипостаси у наместников Бога-Солнца лишь отражение исконного предназначения.
   Хотя какая сейчас разница.
   Странные образы. Странные мысли. Свои - и одновременно чужие. Берутся из ниоткуда и исчезают в никуда. Едва уловимая дрожь сознания, зарница на горизонте мышления - была или не была? Но сложные образы и мысли уходят, уступая место простым. Выжить. Бежать. Выжить то же самое, что и бежать.
   От чего? От тьмы. Куда? Не важно. От тьмы.
   Этим определяется все.
   Не дать тьме поглотить себя. Оставаться собой, бежать-выживать.
   Хотя манит удивительное притяжение небытия, странное желание уйти и исчезнуть, сгинуть росой по утру. Ведь так просто - не быть. Так просто - заставить исчезнуть все проблемы, лишиться тяжестей, налагаемых жизнью.
   Перечеркнуть существование жирным крестом.
   И наконец-то отдохнуть...
   Он лежал на потрескавшейся земле и тяжело дышал. Мысли надоедливыми пчелами роились в голове. Надо подняться. Надо подняться и бежать. Надо выжить.
   Хлюпающая тьма спускалась по склону. Она становилась все ближе, но ему было все равно. Хватит. Набегался.
   От чего бежишь?
   Не от тьмы.
   От себя бежишь.
   Но от себя не убежать - если только не бежать за грань.
   Вон она, грань. Чавкает довольно мраком, отрыгивает мглой. Волдыри знакомых-незнакомых лиц лопаются, истекая чернильным ничто.
   Всего-то и нужно - перестать бежать.
   - Так-так, что у нас тут такое? - голос, преисполненный власти, заставил изготовившуюся к броску тьму отпрянуть, недовольно задрожать.
   Что это? Кто это? Откуда? Ведь уже несколько дней подряд он бежал по этому безжизненному лесу, освещаемому холодным светом звезд, менявшими окраску, как кимпуруша-оборотень с южных островов меняет облик, и не встречал ни животных, ни людей. Только он, тьма и лес - удивительный лес, над которым никогда не всходило солнце, где на деревьях росли железные листья, цветы клацали вслед острыми, как кинжалы, зубами, а кустарники перешептывались на неизвестном ему языке.
   Он вздрогнул, когда рядом кто-то присел, зашипел, когда чужая рука коснулась его бока и осторожно прощупала вздрагивающее тело.
   - Видимых ран нет. Так что же с тобой приключилось? - Незнакомец наклонился, и ему удалось разглядеть лицо неожиданно пришедшего на помощь. Одноглазый старик в синем плаще и войлочной шляпе опирался на копье, внимательно поглядывая то на осторожно замершую на отдалении тьму, то на лежащего перед ним.
   - Удивительно встретить тебя здесь, - покачал головой старик. - Ты далеко забрался от своего дома. Неподготовленный пришел сюда. Трудно пришлось тебе в Железном Лесу. Не повстречайся со мной, навеки бы сгинул в дыхании Утгарда. Повезло, что вороны заметили и поспешили сообщить мне.
   Тьма недовольно заурчала, когда старик поднялся и шагнул вперед, закрывая собой распростертое на земле тело. Жгуты мрака опасно ударили по склону, пузыри лиц слились в одну огромную пасть, оскалившуюся на нежданного защитника. Старик усмехнулся, подняв копье.
   - Давно не доводилось вступать в битву с исчадиями Окраинной Земли. Но знай же, что начав бой, я буду вести его до полного истребления, и пощады моей ты не познаешь!
   По бокам одноглазого, словно соткавшись из звездного света, неожиданно появились два волка, зарычали, прижимаясь к земле. Тьма неуверенно втянула жгуты, пасть растворилась в обретшей спокойствие поверхности. Еще одно мгновение - и скрывавшая все за собой стена черноты исчезла.
   - Вот так-то лучше, - кивнул старик. Повернувшись, он с легкостью поднял не сопротивляющегося черно-бурого лиса, взвалил на левое плечо.
   - Нам стоит поспешить, - обратился одноглазый к волкам. - Мне не нравится его состояние.
   Уверенным шагом он направился в сторону шептавшихся кустарников, намертво сцепившихся ветвями. Но стоило старику приблизиться, и непроходимые заросли сами расступились перед ним, открывая проход к поляне, где нетерпеливо перебирал восемью ногами серебристогривый конь.
  
   Катайр Круанарх
   Меня здесь нет...
   Сказка. Волшебство. Запрещенное Храмом ведовство - вот что такое турсы. Могучие гиганты, которым место в старых легендах, в мифических временах Смуты, в древнейших эпохах, когда боги сражались с чудовищами, а люди боялись темноты и прятались в пещерах, дрожа от малейшего шороха.
   Вот где им самое место. Не здесь, на полигоне, где под присмотром скучающего эльдри-пятикурсника "птенцы" смеют подчинять себе исполинскую мощь, а в рядах священной дружины Лугаса Самилданаха, избавившего Садхебейл, северные острова Архипелага, от племен богини Домну - морских великанов-фоморов. Вечноюный герой, бог солнечного света, победитель короля фоморов Балора - вот кто должен отдавать приказы "эйнхериям", а не какой-то первокурсник.
   Ощущаешь себя мелким воришкой, отхватившим больший куш. Рад - потому что когда еще так повезет? Растерян - не знаешь, что с ним делать. И испуган - если поймают за такое, то накажут по всей строгости.
   Вряд ли великий Лугус Ламфада испытывал нечто подобное, ведя фианну в бой с морскими чудовищами и их владыками.
   Такое чувство, словно нарушил гейс, обет-табу, не позволявший садиться в ложе водителя турса. И теперь с ужасом дожидаешься наступления Самхейна, старогальтского начала нового года, ведь нарушивший гейс умирает во время последнего дня сбора урожая, которым завершается оборот колеса времени.
   Но вот только не было обета, не было табу. Просто...
   Просто стоит помыслить, стоить правильно направить концентрированную волю - и боевая машина сдвинется с места, послушно направится вперед, назад, в сторону. Захочешь - ударит лезвием, закрепленным снизу правого манипулятора-руки. Пожелаешь - прикроется щитом, расположенном на левом. А если сосредоточишься - то сомкнет механические пальцы на рукояти боевого молота, крепящегося в специальных пазах на спине, сомкнет и достанет.
   Просто... в это просто не верится.
   Сказка. Волшебство. Обманывающие разум чары, подобные скрывавшим магическим туманом войска Туата Де Дананн заклятьям. Тем самым заклятьям, благодаря которым племена богини Дану незримыми вступили на северные острова, после Катастрофы подчиненные фоморам и их чудищам. Победив морских великанов, боги Туата Де Дананн обучили своим чарам избранных людей, ставших позже друидами, и ушли в Тир Тоингире - Другой Мир, который всегда находится рядом, но в тоже время неимоверно далек.
   В древние времена друиды умели наводить лживые иллюзии, неотличимые от реальности. Прошло уже около двух месяцев с момента первого опыта вождения "эйнхерия", уже пережиты первый шок и восторг от синергии с упрощенной моделью "валькирии", но турсы все так же кажутся мороком, созданным старогальтскими жрецами. Вот безоговорочно поверишь в их существование, а они возьмут и исчезнут.
   И вокруг будут простираться голые берега Крух-Айтана, чайки насмешливо закричат над головой, а проходящий неподалеку патруль, проверяющий пещеры и заливы в прибрежных скалах на отсутствие в них гнездовища тварей из Северного Обрыва, крикнет сидящему на берегу мальчишке убираться домой - на соседнем Ожерелье видели летающего кита, и направлялся он в эту сторону.
   Но нет - держится морок, продолжается сказка, не исчезает волшебство. Турс движется, повинуясь инородной воле, послушно исполняет комплексы упражнений. А рядом шагает "эйнхерий" напарника, зеркальное отражение подчиненного "Дварфа".
  
   С сегодняшнего дня Селлапан Капур решил, что пора его воспитанникам обучаться совместным маневрам. Вызвав их на полигон, где кроме Катайра, Фридмунда и эльдри больше никого не оказалось, южанин продемонстрировал курсантам двух стоявших рядышком "эйнхериев".
   - Еще неделю примерно... у вашего курса не будет никаких занятий, - пояснил бхат, обильно высморкавшись в носовой платок - "орел" простудился во время тренировок пятого курса на Бьерсфордоре, проходивших одновременно со Вторым Испытанием "птенцов". Теперь он во время слов забавно морщился и делал паузы, готовясь чихнуть, но еще ни разу щекотание в носу не оправдало его надежд. - Обычное дело.
   - Ничего себе обычное! - воскликнул Фридмунд. - Половина курса в больнице - это что, нормально?
   - Лучше в больнице, чем... в могиле, разве нет? - мрачно поинтересовался эльдри. - И с каких пор тебя беспокоят другие, а, рыжик?
   - Никто меня не беспокоит, - стушевался Фридмунд.
   - Что, девчонку твою... покалечили во время Испытания? - насмешливо прищурился бхат.
   - Какую девчонку? - возмутился покрасневший, словно спелый помидор, "птенец". - Да кому они сдались, эти девчонки? Вот же вы скажете, эльдри! Девчонки! Ха!
   - А кто там о гареме трындел? Заявлял, мол... закончишь Академию, станешь великим пилотом, полководцем, завоюешь Континент и будешь там править, и будет у тебя... гарем, словно у владыки Халифата?
   - О эльдри! - возопил Фридмунд. - Боги забрали вашу память! Ведь это не я, а Катайр говорил!
   От такой наглой лжи Селлапан оторопел, и, не выдержав, расчихался.
   - Ведь я телом и душою непорочен, а мысли мои чисты, как капли весеннего дождя! Окажись передо мной хоть красавица-апсара из дворца вашего Индры, попробуй она соблазнить меня - мысли мои будут лишь о турсоведении и о вас, нашем мудром наставнике!
   - Апчхи... Фрид... А... А... Апчхи!
   - Ведь знаю я, как опасны чувственные удовольствия, ибо слышал о поддавшихся зову плоти второкурснике Торе Гудисоне и наставнице Суните Шукле, и ведомо, чем завершилась их запретная связь! И пускай они наслаждались телами друг друга, погружались в пучины страсти и наслаждения, позабыв о запретах и морали, пускай пышные формы Суниты, ее чудесные груди и бедра свели Тора с ума...
   - Заткнись, рыжик! Апчхи!
   - А чего? Я ничего... - забормотал Фридмунд и сделал вид, что его заинтересовал весь покрытый царапинами щит "Дварфа".
   - Короче... - вытерев выступившие на глазах слезы, Селлапан неодобрительно покосился на сванда. - Всю неделю, считайте, полигон в нашем полном распоряжении. Я... за это время натаскаю вас так, что ни один талантище не догонит, а уж остальных так и вообще оставите далеко позади. Занятий у вас... много не будет, а от заданий сержанта Хрульга я... вас освободил. Будьте, кстати, благодарны. Остальным парням не так повезло. Кто не в больнице, так... без напарника остался. Их ваш ротный... придумает, чем занять.
   - Это... - слово рвется на свободу, требует разомкнуть губы и вытолкнуть его наружу. Со словом трудно бороться. - Это несправедливо...
   Селлапан коротко хохотнул.
   - В Академии не борцов за справедливость готовят, Катайр. - Бхат посерьезнел. - Ты... не думай ничего такого. Я на первом курсе... тоже не понимал. Это потом уже... доходит. Когда останешься с "валькирией" один на один - поймешь. Уж поверь.
   - Если сущее есть, то оно...
   - А ну живо полезай в "болвана", рыжик!
   Фридмунд резво подскочил к "Дварфу", отработанным движением повернул защелки на овальной крышке сбоку, распахнул люк и скрылся в недрах боевой машины. Спустя несколько мгновений турс вздрогнул, массивная башка, сверкнув окулярами стереотрубы, обернулась в сторону эльдри.
   - Да сколько ж можно! Точка восприятия, Фридмунд! Точка... восприятия - неужели это так сложно?!
   В ответ "эйнхерий" оглушительно заревел. Специально, наверное. Фридмунд каждый раз клялся, что не нарочно, и проклинал свою забывчивость, из-за которой не мог запомнить, что его слова превращаются в вой сирены. Но точно так же сванд обычно клялся Хрульгу, что "рыжеволосый мерзавец, подглядывающий в душевые в бассейне" это не он, а какой-нибудь ниронец, раздобывший рыжий парик.
   - Еще раз так сделаешь, и я... я тебя заставлю все ангары здешние вычистить!
   Угроза подействовала, турс затих, лишь начал поднимать и опускать руки, сжимать и разжимать пальцы - простые упражнения, которые должны стать отработанными рефлексами для водителя "эйнхерия". Элементарная наработка контроля мультисенсорики. Солдаты в гарнизоне на Крух-Айтане уделяли управлению наземными турсами через сенсо-шлем столько же времени, сколько и вождению вручную, "железом", как говорил эльдри. В сражениях с порождениями Северного Обрыва мультисенсорика могла отказать, часто ее глушили мортоги, в просторечии Горланы - похожие на огромных восьмилапых лягушек твари, испускавшие пронзительные вопли, страшным образом воздействующие на психику людей. Часто после встречи с Горланами те, кто выжил, сходили с ума. Броня "эйнхериев" защищала водителей от воздействия крика мортогов на психику, но мультисенсорика летела морским чудищам под хвост, и приходилось задействовать дублирующую систему.
   В Академии на ручное управление практически и не налегали. Сознание будущих пилотов готовили к синергии, к ее особенностям и неожиданностям. Наземные турсы - лишь первая ступень к "валькириям". В будущем они останутся позади, превратятся в воспоминание о чудесном волшебстве, распахнувшем дверь в сказочный мир, ставший обыденностью,
   В будущем. Будущее еще должно наступить. Мечта должна стать явью. Мечта защищать Крух-Айтан и оберегать Айве-лон-Гахен, Святые Камни, мегалитический кромлех друидов, по преданию сооруженный Гоибниу, божественным кузнецом Туата Де Дананн, способным тремя ударами молота выковать прекрасный меч. Именно в Айве-лон-Гахен Гоибниу с медником Кредине и плотником Лухтане творил оружие, с помощью которого туаты одолели фоморов, и варил волшебный напиток, поддерживающий силы детей богини Дану в сражениях.
   Храм Солнца ныне утверждает, что Святые Камни являются всего лишь древней обсерваторией, где друиды вели астрономические наблюдения. И выплывающие из Моря Мрака глыбы льда храмовники объясняют аномальными последствиями Катастрофы, опровергая легенды свандов о Вратах в Нифльхейм посреди Архипелага. И, согласно их утверждениям, подводная пирамида возле Десяти островов не возведенный Сусанноо храм, где раз в год боги со всех ниронских святилищ собирались, чтобы обсудить важнейшие дела, а конструкция эпохи до Катаклизма.
   Искореняя ведовство и подчиняя себе святые места, Храм Солнца любым способом напоминал - истинные чудеса от Всеотца и лишь с Его позволения. Иное - от темных богов, которые только и ждут, чтобы низвергнуть мир в новую, более страшную Катастрофу. Темные боги только и делают, что искажают истинную веру и подталкивают людей на путь зла, тем самым приближая Час Гнева, когда Бог-Солнце отвернет Лик свой от огорчившего его мира, а божества тьмы получат власть над ним. И в этот раз боги не защитят людей, ведь по воле самого Великого Всетворца начнется новый Катаклизм, который в не пощадит даже божеств - истинный Судный День, а не устроенное темными богами подобие.
   Избежать новой Катастрофы можно. Верь во Всеотца, возноси молитвы в Его честь, исполняй заповеди Храма. И будет счастье. Всем и каждому. И защитит всесильный Бог-Солнце миры людей и богов от ужасов конца света, не позволит повториться кошмарам Катастрофы. И тогда всякая вещь преисполнится святости и благодати Всеотца, и не останется во вселенной места для темных сил.
   А ведь в свое время и псионика являлась богомерзким делом - пока не стала служить потомкам Сына Солнца и Храму.
   Преисполнилась святости и благодати, так сказать.
   - А ты чего... стоишь столбом? Об апсарах размечтался? Залезай давай!
   И правда. Чего ждать разрешения? Селлапан объяснял: кому в вожатые достались не наставники и "ястребы", а "орлы", должны больше проявлять инициативы, не слепо выполнять команды, а подходить к исполнению заданий творчески. У пятикурсников последний год обучения, из тридцати курсантов право продолжать пилотировать "валькирии" получат лишь двадцать, и трое назначенных вожатыми "орлов" реже проводят время с "птенцами", чем другие.
   Вспомнилось...
   - Разве это на пользу нам и вам, эльдри?
   - Ты удивишься, но да - на пользу. И вам, и нам. Я так понимаю, согласно психопрофилям излишняя опека для вас во вред. Вам нужны скорее советники, чем наставники. А нам, судя по всему, следует обновить старые навыки или получить новый опыт, который повлияет на нашу ассоциативную базу и поможет лучше работать с синергией. Академией не дураки руководят. За двадцать лет-то выработали методику...
   Выработали, можно не сомневаться. Страшная методика. Война всех против всех, как однажды рассеянно заметил Хельг.
   Хельг.
   Одна из загадок Академии, не дающих покоя - Хельг Гудиссон.
   Однако о нем - после. После ожившей сказки и запретного волшебства.
  
   Меня здесь нет...
   - Неплохо! - в голосе Селлапана, слегка искаженном мультисенсорикой, слышится удивление. Приятное удивление. Эльдри доволен сегодняшним занятием, и даже больше - "птенцы" поразили его, неожиданно выполнив сложный маневр отступления и внезапной контратаки, когда в момент резкой остановки один из развернувшихся "Дварфов" кидает свой молот перед вторым "эйнхерием", который бросается в центр преследующих сил, и, не останавливаясь, атакует с правого или левого фланга.
   Образы множатся, липкими щупальцами медузы щекочут разум, расползаются нитями грибницы. Видишь всем телом, слышишь всем телом. Обоняние, осязание, вкус - второстепенны, третьестепенны, четырехстепенны! Видеть затылком, слышать руками - удивительно, но еще удивительнее слышать вещи, просто наблюдая за ними. "Синестезия" - с умным видом произнес эльдри после первой тренировки с настоящим турсом. "Явление восприятия, когда при раздражении одного органа чувств наряду со специфическими для него ощущениями возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств". Слова, правильные слова, разумные слова. Но за ними не увидишь переплетения чувств, живого пульса впечатлений, ярких переживаний, бьющихся о рассудок, как волны бьются о берег во время прибоя.
   "Редко бывает, но бывает, - сказал Селлапан. - Ты, вообще-то, радуйся, Катайр. Наставники говорят, у кого синестезия проявляется, те лучше с синергией справляются. Прямой путь в пилоты, если хочешь знать мое мнение. Если по глупости или неосторожности рейтинг не понизишь, конечно же"
   Узнать бы кто они, эти другие? Уж не гальты ли? Кто знает, может, кровь предков, постигших таинства туатов, пробуждается в потомках. А может кто-то слишком возомнил о себе. Псионические способности могут оказаться вообще не причем.
   Но как же тяжело...
   Да. Когда в первый раз мир расцвел детализированным и всесторонним буйством мультисенсорики, когда сенсо-шлем, казалось, взорвал голову, переполнив ее до краев образами - тогда тяжесть псионики, тщательно скрываемой от окружающих, особенно душеведов, чуть не размазала его по кабине "Дварфа".
   Чувства обострились в десятки, сотни, тысячи тысяч раз, и психосферы ворвались в восприятие весенним гомоном птиц. Словно Горланы истошно орали прямо ему в уши, сводя с ума. Как хорошо, что Селлапан посоветовал не есть и не пить перед первой тренировкой. Не только содержимое желудка, сам желудок пытался покинуть отведенное ему в теле место.
   Эльдри и Фридмунд превратились в разноцветные сгустки эмоций. Красочные, интенсивные, четкие. Яркость коконов, где сплелись память, желания, эмоции, смыслы, интуиция, планы на будущее, отпечатки других людей - яркость психосферы "орла" и "птенца" просто-напросто ослепила, заставила задохнуться от диссонанса звуков, стучащих в висках.
   И хорошо - не удалось разглядеть чужой опыт, не успел считать чужие мысли, хотя мог. Турс усилил рецептивность псионических способностей, мультисенсорика многократно увеличила интенсивность погружения. Но нельзя. Ни в коем случае нельзя.
   ...На Маркланде пришлось нарушить запрет. Потому что еще больше нельзя - проиграть. Проиграть и покинуть Академию...
   Лишь два занятия спустя удалось более-менее освоить редукцию мультисенсорики. Яркие коконы превратились в красочные вспышки, но на них можно не обращать внимание.
   Вот сейчас - радужный ореол вспыхнул вокруг головы эльдри, мелькнул облик летнего Йелленвика, прозвучал смех веселой свандки, закружились в танце вокруг костра пары - и все.
   Хорошо, что Фридмунд скрыт корпусом "Дварфа". Вспоминается - вспышки его настолько быстры, настолько в них много потоков, несущих мысли-чувства рыжего, что кружится голова. Не психосфера - ураган!
   Однако если сосредоточиться, если стабилизировать канал восприятия, но при этом расслабиться и отдаться вьюге мультисенсорики - увидишь и узнаешь больше. Отпуск эльдри, его тайные желания, прошлое, которого он сам не помнит - все будет доступно. А ураган превратится в спокойные течения, в неторопливые смерчи, разложимые на составные части - не поможет и броня "эйнхерия".
   Но нельзя. Не потому, что если узнают, то выгонят из Академии. Куда страшнее - попасть к "сиддхам", где сотрут личность, превращая в послушный механизм, покорного исполнителя воли Конунгата.
   Не так страшно служить Конунгу - ведь и пилоты "валькирий" его верные слуги. Страшно перестать быть собой. И лишиться мечты, самому себе поставленной главной цели в жизни - тоже страшно.
   Поэтому, каждый раз забираясь в "эйнхерия", приходится напоминать: "Меня здесь нет! Это - не я!" Так проще, воспринимая чувства и переживания как потусторонние. Так легче разумом контролировать псионику, взбесившимся конем вырывающую удила из рук наездника-сознания, рвущуюся на необъятные поля мультисенсорики. Так не привыкнешь, мазнув взглядом по окружающим, видеть их подноготную, и не будет мучить несбыточное желание усилить свою слабую псионику, чтобы каждый был словно набор рун, текст, который легко прочитать - и переписать.
   ...Маркланд... Наверное, все таки не стоило связываться с Кришной...
   Вне турса доступны лишь слабые отблески психосферы. И это хорошо. Будь способности более развиты - и тогда прямой путь с Крух-Айтана в Корпус, а не в Академию. А так можно скрываться, лгать, обманывать.
   И никто не узнает.
   - Молодцы! - довольный собой и "птенцами" Селлапан радостно улыбался. - Честно говоря... не ожидал. Но вы действительно особая... команда.
   Фридмунд гордо хмыкнул. Глаза рыжего подозрительно блестели, рот дергался, словно он сдерживал рвущийся наружу завтрак - явный признак того, что он хочет озвучить мысль, содержание которой опасно для его здоровья, и даже он сам это понимает.
   Такое улавливается даже без погружения в психосферу.
   - Мы хорошо водим "Дварфов", эльдри. Я понимаю, это не плохо. Мы вырабатываем навыки, привыкаем к работе с сенсорной системой турсов. Но ведь не вождение "эйнхериев" поможет нам стать пилотами, верно?
   - Это поможет вам... остаться в Академии, Катайр. Вы, наверное, еще не знаете, но это уже не секрет... заключительным испытанием для первокурсников в этом году... будет сражение в "эйнхериях".
   - В "эйнхериях"?! - Фридмунд аж подскочил. - Сражение?!
   - Будет?! - передразнил Селлапан. - У тебя в предках попугаев не было, а, рыжик? И вообще, чего вы такие удивленные?
   - Ну, о Втором Испытании вообще никто ничего не знал.
   - А о нем никто никогда не знает. Нас, помнится, заставили в подземельях Одинокой горы... искать отсутствующие части "Дварфов", драться за них. А еще надо было вставить детали куда надо... и выбраться на турсе на поверхность. Мы работали группами по три человека... Баожэй еще ногу сломали... не мы сломали, не смотри на меня так, рыжик, она из нашей группы была...
   - А старшекурсники у вас тоже в испытании участвовали?
   Селлапан помолчал, задумчиво покосился на зимнее небо, накинувшее черный полушубок туч. Уже танцуют по Ожерелью Виндерхейма холодные ветра, но снег не спешит накрыть Академию белоснежным покрывалом. Эльдри как-то обмолвился, что за все время обучения вообще не видел не то что снегопада, а вообще хоть каких-то зимних осадков. На здешних островах погода отличается от прочих Ожерелий Вастхайма. Одни говорят, что боги свандов хранят Академию от ненастий (в основном сванды и говорят), другие шепчутся о соматике Храма, третьим все равно, для них фридмундовское "Если сущее есть, значит оно есть" является достаточным объяснением для чего угодно.
   По Садхебейлу же сейчас странствуют ледяные метели. Самхейн отметил начало темнейшего времени года, часа правления Кенн Круаха, жестокого кровожадного духа из подземного мира. Когда ослабевает власть покровителя северных островов Лугуса, когда Око Всеотца прекращает дарить тепло, а зимняя стужа набирает силу - Кенн Круах покидает царство мертвых и несет беды гальтам.
   Когда Катастрофа изменила облик мира, именно Кенн Круах привел на север племена богини Домну. Немногочисленные пережившие Катаклизм люди ничего не могли противопоставить чудовищам. На Махт-Айре, крупнейшем шетдоре Садхебейла, на самом высоком холме посреди острова возвышался золотой идол Кенн Круаха, а вокруг него стояли двенадцать каменных изваяний богов фоморов. И почитался Кенн Круах как верховный бог всех северных островов, люди приносили ему в дар первенцев и лучшие вещи, а в Самхейн приносили ему в жертву отпрысков вождей каждого клана.
   Так продолжалось до прихода туатов. Лугус Самилданах вступил на Махт-Айр, и при приближении светоносного бога темный дух покинул золотое изваяние, упавшее в знак покорности силе, превосходившей силу идола. Кенн Круах вернулся в подземный мир, а туаты истребили племена богини Домну, вернув Садхебейл под власть людей. Но с возвращением племен богини Дану в Тир Тоингире осмелел повелитель царства мертвых, и с тех пор каждый год зимой возвращается он в мир живых, желая отомстить гальтам.
   Далеко от северных островов до Академии. Не добраться сюда Кенн Круаху, не пустят его в свои владения боги свандов. Да и без Кенн Круаха есть кому на западе вести за собой трескучий мороз - слепой Хёд издревле испытывает свандов зимними холодами.
   Но Академию и Хёд обходит стороной.
   - Не было у нас на испытании старших, - ответил наконец Селлапан. - Ни у нас не было... ни до нас не было... ни после нас не было.... Ну а теперь, после того, что случилось - наверное, опять не будет. Эксперимент не удался... или удался, кто же душеведов знает...
   - Да что там такое случилось-то? - Фридмунд недовольно скривился. - Ни йотуна не поймешь! Хельг в больнице, Дрона в больнице, какие-то "соколы" - кто в больнице, кто в карцере, кто вообще вылетел. Кого из наставников ни спросишь, что там случилось - никто не знает!
   Фридмунд выглядел злым... и это было непривычно. Рыжий мог грустить, мог огорчаться, мог сердиться, но еще не доводилось видеть его злость. Стоит, сверкает глазами, кулаки сжимает. Попадись на глаза какой-нибудь "сокол" - бросится его бить!
   - А девчонки - так все табунами к Махавидье повалили! Только о бедняжке Дроне и говорят, какой он несчастный, какой он пострадавший, какой он вообще весь такой-эдакий!
   Тьфу ты! Так вот чего Фридмунд завелся. Славе бхата завидует. Внимания девчоночьего жаждет. Ох, рыжий, не о том ты думаешь!
   - Дрона то, Дрона се. Весь мир вокруг Дроны вертится, можно подумать!
   - Эльдри, а вы знает, что там случилось? На Маркланде?
   Задумчивость Селлапана сменилась мрачностью.
   - Не знаю, - отрезал южанин. - И знать не хочу. И вам не советую совать нос... не в свое дело. У нас на Нейруте говорят: безумный утешается прошедшим, слабоумный - будущим, умный - настоящим. Рекомендую... вам быть умными.
   - Ну, Фридмунд уж точно вашу рекомендацию мимо ушей пропустит.
   - Что? Рекомендацию? Какую рекомендацию? - заинтересовался рыжий, до того пинавший камень и бормотавший под нос: "Ну и что этот Дрона? Он в больнице, а я здоровый. И кто из нас круче?!"
   - Никакую. - Настроение у бхата заметно испортилось. Глянув на небо и поплотнее закутавшись в плащ, Селлапан сказал:
   - Завтра здесь... в то же время. Будет дождь, но чтобы обязательно явились. Без опозданий... С завтрашнего дня начнем прорабатывать боевые техники турсов.
   - Но ведь у нас занятия по боевому вождению только весной начнутся.
   - По-моему, я ясно выразился... Я вас так натаскаю, что весь курс позади оставите.
   - Ну и правильно, - позабыв о камне и "рекомендациях", сказал Фридмунд, поеживаясь от объятий налетевшего ветра. - Вот мы с тобой, Катайр, молодцы. Второе испытание прошли удачно. Ты вон сколько кулонов собрал! Я, конечно, поменьше, но тоже ничего. Считай, мы победили. А победителям полагается награда. Вот эльдри нас и награждает.
   Ого! Рационально и последовательно рассуждающий Фридмунд! Что дальше? Ойкумена признает себя сателлитом Мидгарда? Конунг отречется от престола и уйдет в отшельники? Солнце встанет на западе?
   - А всякие там Дроны пускай в больницах лежат и ничему не учатся, - подвел итог Фридмунд. - Вот мы его потом на заключительном испытании и сделаем... Э-э-э, Катайр, чего ты на меня так странно смотришь?
   - Ты, наверное, утешаешься и будущим, и прошедшим, верно?
   - Чего? Эльдри, а вы почему смеетесь? Это что, шутка такая? Не смешная шутка, знаете ли! Вот разве мне смешно? Нет, не смешно. И ничего странного в том, что я часто думаю о будущем и прошлом нет, ведь... Нет, ну чего вы ржете?! Ну-ну. Великий я все припомню...
  
  
   Альдис Суртсдоттир
   Дни и ночи сменяли друг друга одинаково безликие и безнадежные. Врачи. Санитары. Соматики. Рассвет. Закат. Ночи без сна. Мысли - неотвязные и пугающие.
   Жить не хотелось. Непонятно было, как можно дальше жить.
   Книги и тетрадки горой копились на тумбочке. Альдис проводила время, лежа на спине, изучая взглядом длинную, извилистую трещину, змеившуюся по штукатурке.
   Сейчас она смогла бы нарисовать ее по памяти. В короткие часы неглубокой, тревожной дремы, когда не снилась перекошенное лицо Асбьерна, перед глазами вставала эта трещина со всеми ее изгибами и развилками, расширялась, надвигалась, распахивала объятия - предлагала продолжить вместе с ней путь из бесконечности в бесконечность.
   Хотелось уйти от мира в сон. Хотелось, но что-то не пускало, не давало, мучило и терзало изнутри. И только трещина пребывала в неизменном покое, дарила умиротворение.
   Когда дверь палаты открылась в неурочное время и на пороге возник отец Гуннульв, Альдис не удивилась. Просто поняла: время бегства окончилось. Сейчас придется возвращаться к миру. Возвращаться к себе, к неотступно терзающим вопросам. Снова тонуть в раздвоенности, бессилии, изматывающей ненависти и презрении к себе...
   Возвращаться.
   Хотелось убежать, уйти, просочиться в трещину. Стать никем.
   - Здравствуй, дитя, - мягко сказал храмовник. - Как ты себя чувствуешь?
   - Нормально, - ответ дался с трудом. И не потому, что говорить было больно.
   Еще вчера улыбчивый соматик-чжан заверил ее, что отеки почти спали. Посоветовал не напрягать излишне горло, но говорить разрешил. Альдис поблагодарила его вялым кивком - за дни в молчании она отвыкла осквернять тишину словами.
   В молчании таился совершенный, смертный покой. Оцепенение. Иногда у девушки получалось поймать его. Тогда словно прозрачная, непробиваемая стенка отгораживала ее от самой себя. Жизнь текла вокруг и сквозь Альдис, а она была вовне всего этого, в месте где не было страстей, страданий и долга.
   - Хорошо, - он сел на краешек кровати. Такой же, каким был целую вечность назад, на экзаменах. Гладкий, вкрадчивый. Не лицо - идеально вылизанная маска.
   Маска...
   Костер. Нож-сакс. Чаша полная крови.
   "Я, Моди сын Хедрика, человек Камня, истинный человек..."
   Прозрачная стенка лопнула, не выдержав наплыва воспоминаний. Альдис с ужасом поняла, что еще немного и расплачется в присутствии душеведа.
   "Только не это!"
   Трещина. Ветвится, как линии на ладони. Так растет дерево, выбрасывая побеги.
   - Врач сказал, что тебе уже можно общаться, поэтому я пришел поговорить.
   Интересно, зачем нужны трещины? В них же должен быть какой-то смысл.
   - Ты пережила сильное потрясение...
   А если долго-долго смотреть на трещину, получится ли стать тонкой-тонкой, прозрачной, просочится в нее? То-то удивятся наставники и медики, когда найдут утром пустую постель и ни следа Альдис на всем Виндерхейме.
   - А? - она поняла, что храмовник задал какой-то вопрос и уже минуту ждет от нее ответа.
   - Скажи, тебе было страшно?
   - Страшно?
   - Там, на Маркланде.
   Храмовнику надо ответить, он ведь не отстанет. Девушка задумалась:
   - Ну да. Немного. Но больше обидно - умирать из-за такой сволочи... Было страшно за Дрону и... за Хельга.
   - Ты ненавидишь Асбьерна?
   Он не отпустит Альдис просто так. Будет терзать вопросами, вгрызаться, лезть в душу, перебирать ее переживания корявыми пальцами. И трещина не спасет.
   "Я не хочу!"
   - Что вам нужно от меня, отец Гуннульв?
   - Я хочу помочь тебе, дитя.
   - Со мной все в порядке. Мне не нужна помощь!
   - Это не правда, дитя.
   - Слушайте, ну мне наверное лучше знать?! - она нарывалась, но было все равно. Лишь бы храмовник ушел и перестал задавать вопросы.
   Душевед мягко покачал головой:
   - Сопротивление. Ты не сможешь вернуться к нормальной жизни, Альдис, пока не проживешь и не признаешь того, что с тобой произошло. Не согласишься принять, понять, что все это тебе дало. Так и будешь лежать тут и смотреть, - тут он поднял глаза наверх и улыбнулся. - Вон на ту трещину, да?
   Йотунство! Альдис почувствовала, как снова неудержимо подкатывают слезы. Больное горло отказывалось сдерживать рвущиеся рыдания.
   "Нет! Нет! Только не это!"
   Но было поздно. В последние дни Альдис словно переняла способность Лакшми рыдать по любому поводу. Гадские слезы лились из глаз просто так - от сентиментальных воспоминаний, грустных мыслей...
   Альдис Вечно Мокрые Глазки?
   А душевед все понял. Обнял за плечи, притянул к себе и погладил по голове. Обычно не терпевшая чужих прикосновений девушка безропотно вытерпела такую наглость.
   - Не надо стыдится слез, дитя. Ты должна это выплакать, чтобы отпустить. Ты сильная девочка, я знаю, но даже самые сильные люди иногда плачут. В том нет позора, поверь.
   Он ничего не знал. Он был врагом. Он был душеведом, скользким типом, скрытным, вкрадчивым, опасным... но сейчас это все стало неважным.
   Скорбь, что копилась в ней пять дней, выплеснулась наружу.
   А храмовник только обнимал за плечи и подсовывал носовой платок.
   Потом она еще долго всхлипывала и сморкалась, пытаясь успокоиться. Он молчал, никак не комментировал. И стыдно не было. Не потому что душевед сказал "Не надо стыдится", а потому что стыдится перед ним действительно не имело никакого смысла.
   И стало легче.
   Вопрос "Что делать дальше?" никуда не делся. Просто стало легче. Ненадолго. Наверное, рано или поздно она найдет решение. А пока... пока трещина в помощь.
   - Тебе лучше проговорить все, что ты чувствуешь, дитя. Это нужно не мне, но тебе самой. Не обязательно сегодня, можно завтра, или через неделю.
   - Я обязана это сделать?
   - Ты ничего не обязана, дитя. Это будет твой и только твой выбор.
   - Хорошо. Я... подумаю.
   - Я зайду завтра. Проведать.
   - Подождите!
   - Да? - уже начавший подниматься храмовник снова опустился на постель. Ты хочешь что-то спросить?
   - Что с ними будет? С братьями?
   Он не изменился в лице, но Альдис показалось, что тоненькая ниточка доверия, протянувшаяся между ней и душеведом, оборвалась с легким треском.
   - Откуда ты знаешь о Братстве, дитя?
   Прокололась. Рассказать про подсмотренный ритуал?
   Не стоит. Храмовник и так все знает - это видно. И ладно, если просто знает от Асбьерна или другого подонка из "соколов". Но Гуннульв тоже сванд - не стоит забывать.
   - Асбьерн кричал "Мы - Братство Истины, Люди Камня, а ты любишь грязь" и... еще много всякого...
   Душевед покивал, но поверил ли?
   - Так что с ними сделают?
   - Я не хотел обсуждать это сегодня, дитя. Но раз уж ты сама подняла вопрос...
   Нехорошие, очень мерзкие подозрения закрались в душу:
   - Говорите! Что с ними будет?
   - Асбьерн официально исключен из Академии. Сейчас он находится под стражей в Йелленвике. Думаю, что всего влияния Дома Южных Ветров не хватит, чтобы защитить его. Если родственники вообще рискнут лезть в это дело.
   - А остальные?!
   - Альдис, я буду говорить с тобой, как со взрослым человеком. Руководство Академии приняло решение. Ни ты, ни другие участники ммм... инцидента, не должны распространяться о деталях и, особенно, о Братстве Истины. Вы обязаны придерживаться официальной версии...
   - Вы их покрываете!
   - Это не так. Послушай, у нас есть свои резоны.
   - Вы такие же, как они! Может вы тоже... - она так и не видела ни одного взрослого лица. Кто скрывался под золотой маской?!
   - Хватит! - Гуннульв повысил голос. - Альдис, я не хочу прибегать к давлению.
   Грязное ругательство, вылетевшее из ее уст, рискнул бы употребить не каждый рыбак.
   - Это уже детство. Стыдитесь, Альдис Суртсдоттир.
   Девушка угрюмо молчала.
   - Значит так, курсант Суртсдоттир. Если вы не хотите вылететь из Академии, то будете выполнять распоряжение руководства. Вам ведь известно, что приказы не обсуждаются, - в этот момент Гуннульв вдруг стал жутко похожим на Сигрид.
   Еще одна маска?
   - Плевать! Пусть выгоняют, я не дам вам покрывать... этих!
   Накатила бешеная, искренняя радость. Вот он - выход, путь, который она искала, безуспешно тыкаясь лбом в стены. Ее выгонят из Академии и нет нужды предавать, лгать, не будет мучительной раздвоенности и ненависти к себе...
   Пусть придется вернуться на родину, пусть придется гнить заживо остаток дней. Если это поможет избавиться от Братства, Альдис будет знать: эта жертва не напрасна.
   "Я разочарован"
   "Ты всегда разочарован во мне, папа. Тебе не привыкать!"
   - Выгоняйте! Я всем расскажу! Я подниму шумиху...
   Храмовник вздохнул, как вздыхает безумно усталый человек. Прикрыл глаза, помассировал веки пальцами. На миг из-под веера разноцветных масок показалось настоящее лицо. Мелькнуло, чтобы снова смениться маской - сухой и деловитой.
   - Давай оставим этот тон, Альдис. Подожди, - он властным движением пресек ее попытку снова что-то сказать. - Я изложу тебе все соображения, которыми мы руководствовались, когда принимали решение. И ты сможешь сама решить насколько оно этично и оправданно.
   - Ну давайте, - тускло сказала девушка. Замаячивший на горизонте выход стремился обернутся миражом, обманкой.
   - Мы не знаем сколько истинников в Академии. Не знаем имен верхушки. Не знаем кто их покрывает. Мне объяснить почему так важно уничтожить всю организацию одним ударом, или ты умная девочка и сама сообразишь?
   - Соображу.
   - Хорошо. Так вот - никто не оставит их в покое. Нам необходимы эти несколько месяцев, чтобы собрать информацию. Любая шумиха сейчас будет на руку Братству. А представляешь какие волнения поднимутся среди курсантов, едва поползут слухи? Какая неприязнь появится между свандами и остальными учениками?
   - Понимаю.
   Йотунский храмовник во всем был прав.
   - Поэтому нам важно, чтобы не было никаких слухов. Один из курсантов оказался душевно нестабильным, слишком заигрался. Двое "птенцов" - свандка и бхат сумели с ним справится, молодцы. Вам - почет и уважение. Травмы курсанта Гудиссона случайны. Ни слова о попытке изнасилования. Ты что-то сказала?
   - Ничего.
   - Мы можем на тебя рассчитывать, Альдис?
   Все уже ясно. Не получится сбежать от долга так просто, надо придумать что-то другое.
   - Можете.
   - Хорошо, - Гуннульв улыбнулся и лучики-морщинки вокруг глаз сделали его лицо добрым - просто милый дядюшка, соматик из сказок.
   Очередная маска.
   - Спасибо. Я не ошибся в тебе, дитя, когда принимал решение о зачислении.
   Альдис отвела взгляд.
   - Пойми меня правильно - я не хотел поднимать эту тему сегодня...
   - А остальные?
   - Что "остальные"?
   - Дрона, Лакшми, Хе... Хельг. Они согласились?
   - Махавидья и Сингх согласились сразу. Им не потребовалось что-то объяснять, эти дети знают значение слова "приказ", - в словах храмовника почудился скрытый упрек, но девушка пропустила его мимо ушей.
   - А Хельг?
   Настал черед Гуннульва отводить глаза.
   - Боюсь... пока он не в том состоянии, чтобы обсуждать подобные темы.
   - Что с ним?!
   Когда Лакшми рассказывала о произошедшем наставникам, Альдис не могла поверить. Хельг?! Это сделал Хельг - спас бхатку из лап четырех насильников-"соколов", отволок до убежища, отвлек внимание на себя?! Это Хельг дрался, был повержен, искалечен, но не выдал укрытие девчонки?! (Может зря не выдал, Лакшми вылезла из норы почти сразу. И у нее хватило мозгов не бежать за Хельгом и истинниками - на той поляне она со всем своим сочувствием была бесполезна. Вместо этого "Вечно Мокрые Глазки" пошла искать подмогу и наткнулась на Дрону, а потом и Альдис. Кто бы ожидал подобной решительности от милой, трусливой Лакшми?).
   Это Хельг! Это он сделал! А что сделала ты, Юлия Принципас, называющая себя Альдис? Что ты сделала, такого, чтобы не стыдно было смотреть в зеркало? Такого, что бы оправдало твою самоуверенность, высокомерие и ненависть к отличному парню Хельгу? Чего стоишь ты, подсунутый в чужое гнездо кукушонок?
   От мыслей о Хельге захлестывало бескрайнее море вины. Альдис должна ему. Очень-очень много должна. За все: за свое упрямство, за скверные мысли, за злые слова, за свою подлость, за его великодушие.
   Нельзя покидать Академию не расплатившись.
   - Что с ним?
   - Его состояние очень тяжелое.
   - Я хочу его видеть!
   - Это невозможно. Любые посещения могут навредить. Сейчас с Гудиссоном работают душеведы. Как только состояние юноши улучшится, я разрешу посещения.
   - А...
   - Это не обсуждается, Альдис. Понимаю, тебя беспокоит самочувствие напарника. Могу заверить, мы делаем все возможное. Я сообщу тебе, как только Гудиссону станет лучше.
   Он снова встал:
   - Если ты не против, пойду. Много дел.
   Когда за храмовником захлопнулась дверь, Альдис вскочила с кровати. Апатия ушла и надо что-то делать. Что-то решать.
   Нельзя вечно бежать вопросов.
   В палате ничего не поменялось. Те же четыре стены: семь на пять шагов, то же зеркало, задернутая занавеска душевой, гора книг и учебников на тумбочке.
   Она завязала подол туники узлом на поясе и начала отжиматься.
  
   * * *
  
   С тихим скрипом приоткрылось окно и в больничную палату ворвался холодный, ночной воздух. Где-то вдали сонно вздыхал океан.
   Второй этаж. Не высоко.
   Она еще раз проверила хорошо ли держится туника на животе. Не хватало еще, чтобы подол за что-нибудь зацепился. До смерти не убьешься и больница, если что - рядом, но лететь даже со второго этажа вниз совсем не хочется.
   Ничего, держится. Дурацкая больничная одежда совсем не предназначена для лазанья по карнизам.
   Альдис забралась на подоконник, повернулась спиной к оконному проему. Вцепившись в оконную раму начала опускаться...
   Там, чуть ниже, примерно в полуметре от подоконника, должен тянуться длинный выступ - то ли карниз, то ли желоб водостока. Шириной в ладонь, не больше. Она проверяла - выступ идет вдоль всего здания.
   Изрядно подъеденная с одного бока луна светила, как лампочка. Ночь выдалась ясная, звездная.
   Ветер задул по голым ногам, коснулся холодной ладонью полуобнаженного живота. Зима все-таки, курсант Суртсдоттир. Скажите "спасибо", что снега нет.
   Правая нога нащупала карниз. Он оказался шире, чем думалось. И крепкий. Хорошо!
   Мысленно попросив Всеотца (обращаться к Великому Зодчему в последнее время совсем расхотелось) о помощи, Альдис опустила вторую ногу. Под ступню попал мелкий, острый камушек, больно оцарапал кожу.
   Она балансировала на карнизе за окном своей палаты. Каменный гребень уверенно держал вес девушки. До соседнего окна не больше пяти метров. Если двигаться маленькими шажочками, если цепляться пальцами за швы между каменными блоками, если держать равновесие, то преодолеть их совсем не сложно.
   "Еще не поздно вернуться обратно", - напомнил старый знакомец - трусливый голосок.
   Можно вернутся, но завтра ее выпишут и другого шанса узнать, что происходит с Хельгом не представится.
  
   После беседы с отцом Гуннульвом к Альдис стали пускать посетителей. Первым приперся Бийран - смотрел большими грустными глазами, извергал обычные потоки косноязычного бреда, клялся отомстить непонятно кому и еще что-то обещал... От необходимости выслушивать все это Альдис избавили заглянувшие подружки. Совместными усилиями удалось выпроводить сванда, но разговора не получилось.
   Непонятно было как вести себя с Гвен. Гальтка держалась как обычно, словно все произошедшее на Маркланде осталось на Маркланде же. Даже насмешливо похвасталась, что Альдис отобрала у нее чужой медальон - свой-то она припрятала в сапог, да вот Альдис-лопух не догадалась обыскать Гвен потщательнее.
   - Угу. Не догадалась, - буркнула девушка, изучая спасительную трещину.
   Что ответить Гвен она не знала. Подхватить предложенный тон не получалось. Чувство предельного отчуждения и одиночества, посетившее ее там, на Маркланде после драки, никуда не делось, только усилилось и распространилось с Гвен на Гурду, Джинлей и Тэфи.
   Повисла напряженная пауза и Тэфи поспешила влезть:
   - Альдис, а правду говорят, что ты лечила Дрону?
   "Лечила? Ха! Если бы это можно было так назвать!"
   - Я пыталась ему помочь.
   - И ты раздевала его, да?
   - Ну, да.
   - И трогала везде, да? - предостерегающий тычок от Гурды гальтка проигнорировала. - Мммм! И как он тебе?
   "Как он тебе?"
   ...испарина на лбу, сломанные ребра, красные и лиловые гематомы, тяжелое хриплое дыхание, безумный страх сделать что-то не так, навредить, страх не сделать ничего и тем самым навредить еще больше...
   Альдис укусила себя за кулак. Спокойно. Спокойно!
   Нет, нельзя сейчас срываться! И бить Тэфи по губам будет неправильно.
   - Ну, давай - расскажи хоть немного, - нудела над ухом подружка. - Гвен, Гурда, чего вы пинаетесь?
   - Нормально, - дыхание получилось выровнять и ответ прозвучал вполне естественно. - Дрона, как Дрона.
   Гальтка захихикала:
   - Согласитесь - это так романтично! Он встретил ее на поле боя и она спасла ему жизнь! Это послужило началом большого, чистого чувства...
   Нет, перед Тэфи трещина бессильна. Может затрещина поможет?
   - Извини. Я хочу спать, - она отвернулась к окну.
   Если подружка будет продолжать, придется заткнуть уши.
   - Конечно, прости пожалуйста, - засобиралась Гурда. - Отдыхай! Мы зайдем завтра, вместе с Лакшми. Ее сегодня должны выписать.
   Теплая ладошка Джинлей погладила по плечу:
   - Альдис выздоравливать.
   - Угу. Непременно.
   - Завтра ты должна рассказать мне все-все! С подробностями!
   - Тэфи, пойдем.
   - Хватит меня тащить! Пока, Альдис!
   После их ухода девушка тщательно прикрыла дверь, а потом с каким-то детским, злым энтузиазмом избила подушку.
   Полегчало.
   После ужина она обнаружила, что саму палату перестали запирать и немедленно вылезла на разведку. Обычно степенное и тихое здание больницы было заполнено звуками: разговоры, взрывы смеха, торопливое шлепанье босых ног. В больших палатах на первом этаже, рассчитанных на пять человек, не осталось свободных кроватей - половина "птенцов" после Маркланда нуждались в услугах медиков. В большинстве своем - мелочевка, фигня, вроде синяков и вывихов. От безделия курсанты дурели, устраивали подушечные бои, травили байки и страшные истории. Тот факт, что все они пострадали во время битвы за кулоны как-то объединил первокурсников - вчерашние противники взахлеб вспоминали "А помнишь, как я тебя?! А ты мне как вреееезал в ответ!". Приходившие навестить "больных" приятели и напарники наоборот - смущенно прятали глаза, мялись, пытаясь найти какие-то слова оправдания.
   Альдис, Дрону и нескольких других курсантов держали на втором этаже в крохотных одиночных каморках, снабженных душевыми. Обнаружив, что дверь больше не запирается, девушка заглянула в палату бхата. Дрона выглядел... лучше. Несравнимо лучше, чем на Маркланде. Он сидел на кровати и вид у него был, как у романтического героя из любимых Бийраном ойкуменовских романов - побитый, но не побежденный, весь в бинтах и окружении прекрасных дев. Альдис насчитала восемь девчонок в палате (в том числе Нанами, Тьяри и... вот так сюрприз - Риоко!), что для крохотного помещеньица было явно перебором.
   Хотелось расспросить бхата о произошедшем. В ее знании ситуации на Маркланде была какая-то лакуна, недоговоренность. Но не пихаться же локтями с этими дурочками?!
   Соседнюю с Дроной палату занимала Лакшми, которую как раз сегодня выписывали. Альдис успела перемолвится с ней парой слов до того, как подружка покинула больницу. Бхатка пожаловалась, что к Хельгу никого не пускают, а ее вообще непонятно зачем запирали - у нее ничего не болит и не сломано.
   Она навестила еще двоих, летевших с ними в "Колеснице" с Маркланда. Сидзуку и Яня истинники избили еще до встречи с Лакшми. Конечно, им досталось меньше, чем Дроне и Хельгу, но все равно неслабо.
   Ребята, лежавшие в таких же "одиночках" чуть дальше по коридору, обрадовались ее посещению. Увы, они мало чего знали о подоплеке произошедших на Маркланде событий, не знали где держат Хельга и что с ним и даже почти ничего не помнили из своей встречи с истинниками. Альдис посидела с каждым - развлекла, как могла, понимая, что для парней важнее сам факт присутствия кого-то рядом, чем свежие сплетни, которых она не знала.
   Хорошие ребята оказались. Гундосый из-за сломанного носа ниронец рассказывал про родной фордор, братишек и сестренок, оставшихся на нем, про какие-то смешные обычаи своего народа. Чжан мило стеснялся и краснел, когда она села на край кровати. Первые пятнадцать минут он то неловко молчал, то преувеличенно оживленно начинал рассказывать какую-то ерунду. Девушка искусственно улыбалась и придумывала повод повежливее, чтобы сбежать. Но потом как-то зацепились языками обсуждая последнюю литературную моду (чжану тоже претила манерность ойкуменовских романов, он сравнивал ее с манерностью литературы собственного народа и решительно осуждал), от нее перешли на философию, после на политическое устройство Мидгарда и сами не заметили, как проболтали два часа.
   Хорошие ребята. В Академии вообще полно хороших ребят и девчонок. От осознания этого факта ее снова накрывало черной волной депрессии. Хотелось забиться в палату и рассматривать трещину до второго Катаклизма.
   Спасала только мысль о своем долге перед Хельгом. Слова покаяния жгли язык, требовали, чтобы их произнесли.
   Ты был прав, напарник, прав во всем. Я была высокомерной, стервозной гордячкой - я ничего в тебе не понимала. Но я исправлюсь, правда! Я помогу тебе с синергией! Я докажу, что я не так плоха, как ты обо мне думаешь. Пожалуйста, дай мне шанс!
   "Какая тебе разница, Юлия Принципас, скажешь ты эти слова или нет? Разве важно услышит ли их тот, кого ты предашь через несколько лет? Разве они что-то изменят?" - снова включался внутренний голос, жестокий и правдивый. Когда он напоминал о долге, Альдис начинала думать, что несчастный случай во время выполнения одного из заданий Сигрид - не самый худший выход.
   Еще можно подняться повыше на Одинокую, выбрать утес посимпатичнее и нырнуть вниз. И плевать, что это трусость, если выбор стоит между трусостью и подлостью.
   - Спасибо. И до свидания, - сказал на прощание Сидзука.
   - Приходи еще, - попросил Янь, пожимая ей руку.
   "Вы ни йотуна про меня не знаете! Я - дрянь, жаба, я - предательница! Я заслуживаю только презрения и ненависти! Не смейте смотреть на меня так!".
   Мысль о долге перед Хельгом мистическим образом помогала держаться, балансировать между отчаянием и отчаянием, давала какой-то смысл и желание жить. Она спасала тогда, когда и трещина оказывалась бессильна.
   Что творилось с Хельгом и где его держат не знал никто. Отец Гуннульв во второе свое посещение опять отделался общими словами. Он снова пытал Альдис аккуратными расспросами по поводу ее чувств к Асбьерну. Не видя необходимости запираться, она рассказала ему все. События Маркланда потускнели, потеряли яркость, стали незначительными перед оскаленным зевом пропасти, по краю которой бродила Юлия Принципас из рода Юлиев.
   По ночам снился отец - ругался, заклинал, угрожал отречением, чего-то требовал. Снился Янис Аристид - собранный, деловитый, скупо цедящий слова. Снились мертвые близнецы Квинт и Луций, разрушенное поместье, алое небо над Ромулом, горящие здания, трупы на улицах и Альдис в небесах над родным и чужим городом.
   "Выбирай!" - шептали сны.
   "Выбирай!" - требовала реальность.
   "С кем ты?" - вопрошали лица наставников, подруг, однокурсников.
   "Я... я не знаю. Можно... можно пока я с Хельгом?".
   Утес на Одинокой, подождешь ли ты меня несколько курсов?
  
   Она сделала небольшой шажок. Босую ногу ожгло холодом, пальцы совсем заледенели.
   Еще шажок. Левая рука вцепилась в щель между каменной кладкой. Теперь пусть правая отпустит край рамы...
   Было страшно, очень страшно разжимать пальцы. Словно отказаться от последнего шанса на возвращение. Дальше только вперед. Четыре метра до следующего окна!
   Что делать, если рама окажется запертой, она не представляла.
   Хельг должен быть в соседней палате, за стенкой. Туда три раза в день носил еду добродушный здоровенный сванд-санитар, оттуда периодически выходили озабоченные соматики и душеведы. Альдис следила за дверью два дня, не решаясь ничего предпринять. Сегодня вечером девушке объявили, что недельное заключение в больнице для нее подходит к концу, значит эта ночь - последний шанс разузнать, что твориться с напарником.
   Шажочек, еще шажочек по жгуче-ледяному камню. Окно впереди, осталось немного.
   Обливаясь холодным потом, она вцепилась в раму. Все. Вот и все. От напряжения спину сводило судорогой, ступни потеряли чувствительность, ощущались, как что-то чужое, не имеющее к Альдис отношения.
   "Никогда больше не буду так делать!"
   Окно закрыто, но не заперто. Слишком вымотанная, чтобы радоваться этой удаче, девушка налегла на створку и пролезла внутрь.
   Темно.
   После освещенной луной стены в палате было сумеречно. Молочной белизны ночного светила не хватало, чтобы разглядеть детали. Но на такой же, как и в других одиночных палатах железной кровати кто-то лежал.
   - Хельг, - тихо позвала девушка. - Это ты?
   Нет ответа.
   - Ты спишь?
   Тишина такая, что можно расслышать ровное дыхание лежащего на кровати.
   - Прости, я не хотела тебя будить. Но к тебе не пускают. Мы... мы все волнуемся.
   Заледеневшие пальцы наконец справились с фонарем. Разбуженный солнцегриб в банке недовольно загудел, освещая палату мягким желтым светом.
   - Хельг?!
   Он сидел на кровати и смотрел перед собой невидящими глазами. Такой же, каким был на Маркланде все часы ожидания - равнодушный, неподвижный, словно вытесанная из дерева кукла, а не живой человек. Рука в лубке.
   - Хельг! Это я - Альдис, - она подошла ближе. Напарник никак не реагировал. Он не спал - ему просто было все равно.
   - Хельг, - курсантка рискнула положить ему руку на плечо. - Эй!
   Нет ответа.
   - Скажи хоть что-нибудь! Обругай меня. Это же я - твоя дура-напарница...
   Хельг слегка повернул голову, скользнул по ней безразличным взглядом, отвернулся.
   - О йотуны! И ты тоже?
   За взглядом напарника просматривалась не трещина - провал, пропасть бесконечной глубины. Совершенный, страшный покой, в котором не было страдания, боли и долга. Покой, к которому стремилась и не могла прийти Альдис эти дни. Вневременное, безличное счастье.
   Счастье небытия.
  
   Лис
   Сознание вынырнуло из черной трясины забытья, вытянутое за шкирку громким хохотом, который, казалось, мог разорвать мир в клочья, стань еще сильнее.
   Приподняв голову с лап, черно-бурый лис удивленно посмотрел на источник хохота.
   Десятка три крепких бородатых мужчин без всяких доспехов, в одних лишь подбитых мехом штанах, отчаянно бились друг с другом. Мечи и секиры беспощадно вгрызались в беззащитную плоть, обильно стекающая кровь мешалась с грязью под босыми ногами, конечности разлетались во все стороны - кто терял держащую рукоять ладонь, кто распрощался с ногой, а кто вообще остался без головы.
   Впрочем, последнее не мешало оставшимся без башки целеустремленно бросаться на противников, в то время как их почти втоптанные в землю головы изрыгали потоки ругательств и проклятий, костеря не только врагов, но и собственные неуклюжие тела.
   Хохотали, наблюдая за сражающимися, широкоплечие воины в хауберках - кольчугах, покрывающих тело с головы до ног, с капюшоном и рукавами, - сидевшие вокруг площадки с дерущимися, огороженной разложенными по земле круглыми щитами. Некоторые из наблюдающих за дракой носили шпангенхельмы - каркасные шлема, распространенные в древние времена среди викингов Вастхайма.
   - Молодец, Вороний Глаз! Давай, руби ему левую! Пусть впредь думает, как переть на моего ученика!
   - Хей, не хвались, Беззубый! Твой Вороний Глаз и в подметки моему Железнорукому не годится! Вот, видишь, как он сразу двоих одним взмахом уложил!
   - Ха! Твоему Железнорукому лучше за спиной следить надо, Убийца Тысячи! Ты, без спору, хорош, но твоим выученикам не хватает осторожности! Ага, что я говорил?!
   - Сначала Железнорукий, а следом за ним и Вороний Глаз последует! Мой Гнев Небес одолеет любого!
   - Сто лет еще тренироваться твоему сыну, Красношеий, прежде чем он станет ровней Вороньему Глазу! Сто лет, а в каждому году из этих лет - по тысяче тысяч дней!
   - Клянусь своей сегодняшней долей из Сехримнира - быть победителем Плуту! Он уже восьмерых уложил, а на самом ни царапинки!
   - А что ты хочешь? Сам Рыжебородый его учит!
   - Ха, хоть сам Отец Дружин! Помяните мое слово, мой Гнев Небес... Что ж ты творишь, а?!
   - Ха, и где теперь, твой Гнев Небес! Вот там, там, там и там! Молодец, Кровожадный! Так держать!
   Лис помотал головой, сковырнув остатки мутной корки с разума, поднялся, осторожно оглядываясь по сторонам.
   Холм, прямо посредине которого шла драка, был невысоким и единственным. Голая, без единой травинки равнина тянулась во все стороны, куда ни кинь взгляд, и лишь на горизонте справа виднелись темные возвышенности. Слева вдали сверкали оранжевые молнии, рвущиеся от неба в землю, но не долетающие и рассыпающиеся яркими рыжими огоньками. И все это совершенно беззвучно - раскаты грома не доносились до холма.
   Или это оглушающий хохот древних воинов подавляет любые звуки извне?
   Откуда-то лис знал их.
   Высокий сванд, чья борода завязана в несколько десятков косичек, по количеству разграбленных островов, а правая рука крепко держит копье, по легенде ни разу не пролетевшее мимо цели, пока хозяин метал его - Хьяри Беорнссон по прозвищу Беззубый.
   Крепко сбитый, но низкорослый бородач, чье лицо скрывает забрало шлема, но узнать его можно по накинутой на плечи тигриной шкуры, расписанной рунами и надежно защищавшей, согласно сагам, от черного колдовства бхатов и гальтов, в Ожерельях которых любил веселиться обладатель шкуры - Ульф Тостессон, зовущийся меж друзьями Красношеим.
   Закутавшийся в синий плащ, который, однако, не мог скрыть могучее телосложение, лысый и гладко выбритый, с древними гальтскими письменами на щеках, оставленными захватившим его в плен друидом, от которого он откупился, убив соперничающего с друидом за власть на острове вождя одного из самых воинственных племен северян, знаменитый своей неутолимой жаждой боя, подарившей ему прозвище - Олаф Олафссон, известный больше как Убийца Тысячи.
   Трюггве Серая Шкура, ходивший в Море Мрака и вернувшийся живым. Эйрик Свирепый, некогда объединивший под своей властью большую часть Вастхайма. Харальд Кровавая Секира, своей беспощадностью оставивший больше памяти о себе в южных сказаниях, чем в западных песнях. Грон Краснозубый, щит которого обтянут кожей сраженного им в битве один на один Царя Кракенов. Эймунд Путешественник, известный у чжанов как Эй Му Яростный. Одд Могучий, однажды в одиночку сражавшийся против пятидесяти воинов и одолевший их. И другие славные викинги, известные почти каждому свандскому мальчишке, образцы для подражания, чьи изображения на картинах, в битвах или на пиру, он видел почти каждый день в...
   Где?
   Лис моргнул, помотал головой, избавляясь от набухающего в сознании волдыря чужой, иной, нездешней памяти, которая каждый раз, стучась в запертые ворота нынешнего разума, острой болью пронзает новое естество, стоит чуть-чуть приоткрыть дверь...
   Что это было? И тогда, и сейчас - что?
   Чтобы ответить, нужны слова, слова требуют мыслей, мысли взывают к мышлению, но меньше всего на свете сейчас он хочет думать, анализировать, создавать схемы и просчитывать ситуации.
   Он вообще этого не хочет - не только ни сейчас, а вообще никогда.
   Хватит. Надоело. Это никому не нужно.
   Запах жареного мяса неожиданно коснулся ноздрей, дразняще пощекотал носовую перегородку. Желудок заурчал, напоминая о своем существовании и своих потребностях. Содрогнувшись всем телом, лис принюхался и завертел головой, выискивая, что так вкусно пахнет.
   Усатый детина в темной рубахе и просторных красных штанах подкинул дрова под гигантский, весь в светящихся рунах котел с кипящей водой, и деловито принялся отрезать от огромного вепря заднюю ногу. На правом боку кабана уже отсутствовали ребра, но тот флегматично созерцал небо, словно и не его постепенно превращали в разделочную тушу.
   Бросив ногу в котел, усач рукавом вытер пот со лба и одобрительно покосился в сторону дерущихся. На ногах осталось только двое: молодой парень, которого воины вокруг площадки звали Плутом, ловко орудующий сразу двумя секирами, и здоровенный волосатый мужик, на три головы выше и почти в два раза шире Плута в плечах, прозываемый Громилой, в руках державший огромную, под стать владельцу палицу, раскроившую не один череп в подходившей уже к концу схватки.
   - Давай, Плут! Покажи, чему тебя Рыжебородый научил!
   - Громила, не вздумай проиграть! Я на тебя свой мед от Хейдрун поставил!
   - Клянусь Мьёллниром, у Громилы нет и шанса!
   - Следи за языком, дурак! Нашел, чем клясться! Услышит Триждырожденный - вырвет твой язык и в зад тебе засунет!
   Плут тяжело дышал, с трудом удерживая секиры в руках. Громила выглядел свежее. Он явно собирался покончить с противником одним ударом, поскольку выжидал, не спешил атаковать. У парня силы заканчивались, а Громила был еще бодр и готов биться хоть с десятью Плутами.
   Они кружили по площадке, наступая на туловища, руки, ноги и головы посеченных товарищей, и Плут все чаще сбивался с шага. Несколько раз он поспешно отпрыгивал, ошибочно посчитав движение Громилы за начало атаки, и каждый раз едва удерживался на ногах.
   Да, парень осторожничал и хитрил, ему это помогло выжить в схватке всех против всех, но сейчас его ухищрения не помогали. Слишком прост был враг, слишком прямолинеен. Не обманешь, не выведешь из себя ложным выпадом. Тупая сила, идущая напролом, мощь, которую не остановить.
   "Знакомое ощущение, правда?" - мелькнула мысль. Чужая, иная, нездешняя мысль.
   Наконец Громила решил, что пришло время. Он шагнул вперед, заводя руку с палицей за спину для увеличения силы удара, Плут отпрыгнул, как Громила и ожидал, и воин ударил сверху вниз по косой, с легкостью дотягиваясь оружием до противника. Попади он, Плута просто бы смяло, не помогла бы и кольчуга.
   Но Громила не попал.
   За мгновение до удара вся усталость Плута исчезла, словно по волшебству. Он отпрыгнул еще дальше, уходя от палицы, и метнул секиру прямо в голову Громилы. Широкое, симметрично расходящееся лезвие вошло в лоб и полностью снесло макушку воину.
   Но Плут на этом не остановился. Прыгнув следом за брошенным топором, он перепрыгнул вгрызшуюся в землю палицу и ударом снизу вверх распорол живот и грудь Громилы, раздробив напоследок ему челюсть.
   От таких ран скончался бы любой - любой в нормальном мире. Здесь же Громила шевельнулся, потянул палицу, готовясь продолжать бой - и два точных удара лишили его рук. Плут пнул противника в грудь, валя на землю, и победно вскинул руку с окровавленной секирой, показывая, что единственный остался с оружием в руках.
   Рев викингов, довольных победой Плута, и ругательства, адресованные проигравшим, чуть не оглушили лиса. От неожиданности он попятился и наткнулся задом на кого-то позади.
   - Смотри, куда прешь! - недовольно рявкнул неизвестный.
   Лис обернулся, и его взяла оторопь. Позади него сидел нахохлившийся серый ворон с белыми крыльями и мрачно разглядывал его.
   - Чего смотришь, а? - непоследовательно буркнула птица, забавно раскрывая и закрывая клюв. - Что, разговаривающих воронов никогда не видел?
   Лис возмущенно фыркнул. Где он мог таких увидеть? Да и когда? Он недавно в этом мире, и до недавнего времени все сводилось к бегу, к непрерывному бегу и неотстающей тьме.
   - Эх, ты. Свалился тут на мою голову. - Ворон задумался и уточнил. - Ну, не на мою, точнее. Вообще свалился. Всем нам на голову. И чего, спрашивается, ты тут забыл? Чего там, у себя, - он неопределенно взмахнул крылом, - не сиделось? У нас тут и без тебя дел хватает, знаешь ли.
   От напора ворона лису стало неуютно. Он уселся на задние лапы и с тоской посмотрел на небо.
   Сегодня звезды дарили миру сиреневое сияние.
   Солнца все так же не было.
   Почему он здесь? Отчего чувствует себя чуждым этой реальности без света солнца, но все равно не хочет возвращаться...
   Куда?
   - О даже как. - Ворон воспользовался тем, что лис погрузился в раздумья, и вспорхнул к нему на голову. От возмущения лис даже не попытался согнать наглую птицу. - Чего смотришь как на неродного? Неужто даже это позабыл?
  
   Хугин и Мунин над Мидгарда миром
   Каждый день отправляются в лет.
   Я боюсь, что домой не воротится Хугин;
   Но за Мунина я еще больше боюсь!
  
   Лис отрицательно мотнул головой.
   - Эк тебя у себя там приложило-то, - сочувственно сказал ворон, склонив голову так, чтобы смотреть, пусть и верх ногами, лису в глаза. - Тут не моя, а моего братца помощь нужна. Тебе не мыслящий, а помнящий необходим. Даже и не знаю, что тут сделать можно. Высокий речи с Лукавым сейчас ведет о тебе, но оба ждут возвращения Рыжебородого из Йотунхейма с вестями, дабы втроем принять решение, помогать тебе или нет. Опять смотришь! Нет, ты не думай, я не против, чтобы на меня смотрели. Только смотреть тоже уметь надо. На мечах вот учатся драться? Учатся. Готовить еду учатся? Учатся. Даже искусству любви - и тому учатся! А вот смотреть правильно - не учатся. Смотреть надо так, чтобы все-все, что думаешь и сказать хочешь, по взгляду можно было угадать. Чтобы слова лишь уточняли, а не пытались сами передать. Слова - они очень неточны, каждый может услышать не подразумеваемое, а что сам решил услышать. А вот посмотришь правильно - и все с тобой понятно. Уяснил?
   Лис вздохнул и помотал головой, по большей части для того, чтобы согнать с себя ворона. Недовольно каркнув, Хугин - именно так звали ворона, судя по всему, - слетел и приземлился сбоку.
   - Я-то вижу, ты сам не знаешь, чего хочешь. От того и нет мыслей в голове. Когда есть цель, есть стремление, тогда есть и мысль. А у тебя ничего нет, кроме инстинктов.
   Лис согласно кивнул и покосился в сторону хлопочущего вокруг котла усача.
   - А, есть хочешь. Ну, сейчас, подожди, попробую у Андхримнира для тебя кусок выпросить.
   Подлетев к усачу, ворон принялся ему деловито что-то излагать, тыкая крыльями то в сторону лиса, то в сторону рыжих молний, то в небо. Повар в ответ указывал на площадку, по которой бродили викинги и собирали павших в бою, присоединяя обратно к туловищам части тел, потерянные в круговерти схватки. Двум воинам перепутали правые руки и под общий хохот заново отсекли десницы, чтобы вернуть их настоящим хозяевам. Наконец птица и усач пришли к общему решению, и довольный собой Хугин вернулся с большим куском вареного мяса.
   - Не лучшая часть, но ешь, что дают. Андхримниру даже Высокий не указ, но тебя он пожалел.
   Лис набросился на еду. Наблюдая, как он жадно поглощает мясо, Хугин прошелся из стороны в сторону и задумчиво пробормотал:
   - Надеюсь, Лукавый придумает, что делать с твоей бедой. Но если и ему ничего в голову не придет, то я даже и не знаю, что делать.
   Лис не слушал размышлений ворона. Он ел мясо и был счастлив.
   В данный момент его ничего больше не интересовало.
  
   Катайр Круанарх
   Столовая пустовала. Завтрак, обед и ужин все так же подавали по расписанию, но "птенцы", быстро поев, спешили покинуть помещение. Встречаясь взглядами с бывшими соперниками и соперницами, курсанты смущенно отводили глаза. Мало кому хотелось вспоминать о Втором Испытании.
   Необязательно быть псиоником, чтобы уловить настроение окружающих.
   Странное штука - совесть. Кого из богов за нее благодарить? Или кого из богов - проклинать? Всеотец так пошутил над смертными детьми своими, к мужеству, воле, чести и духу добавив такую странную и непонятную вещь? Давит, грызет изнутри, червяком ползает по душе. Надоедливую заусеницу можно оторвать, занозу вытащить, а совесть - ну что с ней делать?
   Вот и ходишь, не можешь на друзей и товарищей смотреть. На Маркланде готов был в горло им вцепиться, зубами рвать ради драгоценного рейтинга. А сейчас? Что мешает, гордо задрав нос, ходить и поглядывать на всех свысока, всем видом говоря "Я смог! Я одолел всех! Я лучший!"?
   Впрочем, некоторые и задирали, и ходили, и поглядывали.
   Насвистывающий "Орлы Мидгарда" Фридмунд возвращался от буфета с добавкой и радостно приветствовал по пути всех "птенцов". Те дергались, как от удара, с удивлением смотрели на веселого сванда и поспешно ретировались подальше. Впрочем, это Фридмунда не расстраивало. По большей части рыжего интересовала времяпрепровождение в компании такого замечательного человека, как Фридмунд Кнультссон, а остальные курсанты в основном требовались лишь как предметы декора.
   Чтобы понять это, даже не требовалось читать мысли рыжего. У него все отражалось на лице. Вот уж у кого совесть чиста, как вымытая доска.
   - Ходил сегодня в больницу, хотел Хельга проведать, - сказал сидящий напротив Катайра Свальд, ковырянием вилки в тарелке превративший вареную картошку в пюре. - К нему пока что не пускают. К остальным пускают, к Дроне вот уже пускают, а к Хельгу еще нет. Не нравится мне это.
   - А знаете, что я слышал? - Рунольва прямо распирало от желания поделиться новостями. - Говорят, Хельг и Дрона дрались за кулоны, тут на них напали третьекурсники, но Хельг и Дрона, объединившись, их победили.
   - Ну да. А потом на радостях покалечили друг друга, верно? - скептически сказал Катайр. - Ура, мы победили "соколов" - давай отметим сотрясением мозгов! Хей-хо!
   - Ты в последнее время ужасно ехиден, - заметил Свальд.
   - А кому сейчас легко?
   - Фридмунду.
   Не сразу и поймешь, что это Свальд так шутит. Да и вообще - Свальд на шутника походит так же, как "Дварф" на рыбака.
   - Фридмунду всегда легко, - мотнул головой в сторону приближающегося напарника гальт. - Вот с ним - нелегко.
   - Тем не менее, мой напарник лечится, напарница Рунольва лечится, а ваша команда продолжает тренироваться. Ты должен быть доволен.
   - Что-то ты слишком разговорчив, Свальд.
   - А ты что-то излишне в себя погрузился, резок стал. Я понимаю, всем нелегко. Наш товарищ в больнице, а мы его даже проведать не можем.
   - Ну, Хельгу просто не повезло. Спрятался бы, как я, и не пострадал.
   - Эх, Рунольв, - Катайр отставил тарелку и с сожалением посмотрел на сидящего сбоку "птенца". - Если вот как ты прятаться, то что в итоге получится? Да ничего не получится! Получишь медаль за прятки разве что.
   - Целым буду, - Рунольв насупился, и посмотрел на Свальда, ища поддержки.
   - А вот если завтра в бой? - резко спросил Катайр. - И вокруг сражение, и только от тебя зависит жизнь твоих друзей и близких, но только если ты погибнешь в бою? Что тогда? Тоже спрячешься? Улитки вон постоянно прячутся, но слышал ли ты об улитках, создавших турсов? Об улитках, пилотирующих "валькирий"? Ты неплохой парень, Рунольв, но ты не прав.
   - В чем Рунольв не прав? - поинтересовался Фридмунд, усаживаясь рядом со Свальдом.
   - Неважно, - буркнул гальт, успокаиваясь. Зря он так с Рунольвом. Не стоило.
   - Нет, так дело не пойдет, - Фридмунд насупился. - Вот вы вечно говорите о чем-то, а оно постоянно оказывается неважным. Потом я всегда все узнаю последним.
   - Меньше нарядов получай, и будешь знать больше.
   - Секундочку! - Фридмунд призадумался, потом победно взмахнул ложкой.
   - Иными словами, ты утверждаешь, что прирост знания равен убыванию нарядов?
   - О Рогатый Охотник! - Гальт, не мудрствуя, решил игнорировать напарника. Невероятно "мудрых" рассуждений и "логических" выводов он еще наслушается. А если команда не распадется, если к ним добавят кого-то третьего в следующем году, а не разбросают по другим группам, то Катайру придется терпеть размышления Фридмунда о смысле жизни и всякой ерунде до конца обучения.
   - Рунольв считает, что Хельгу стоило найти место, где можно было спрятаться, и тогда он бы не оказался в нынешнем состоянии в больнице. Катайр же уверен, что Хельг все сделал правильно, и что если постоянно прятаться, то это ни к чему не приведет. - Закончив говорить, Свальд посмотрел на тарелку и с удивлением обнаружил в ней пюре.
   - Ну, вы, наверное, оба правы, - сказал Фридмунд с видом Конунга, примирившего враждовавшие семьи в роду риг-ярлов. - Иногда надо прятаться, иногда надо делать то, что должен. - Проглотив, не разжевывая, мелкую картошку, он добавил:
   - Мне вот один чжан знакомый гороскоп на неделю составлял. И вот что сказал: "Избегай конфликтов, старайся поступать правильно". Универсальный девиз на всю жизнь, если хорошенько подумать. Золотые слова.
   - Вот только не надо с умным видом тут тупые фразы составителя гороскопов цитировать! - Катайр все таки не выдержал.
   - Сам тупой! - не остался в долгу Фридмунд. - Гороскопы, чтобы ты знал, никогда не ошибаются!
   - Если уж быть точным, то гороскопом является схематичное изображение взаимного положения планет в небе в определенный момент времени, - осторожно сказал Рунольв, явно цитируя фразу из учебника. - Гороскоп дает лишь информацию, ошибиться или правильно ее трактовать может только составитель.
   - Вот именно! - гордо заявил Фридмунд. - Короче, Катайр, ты, как всегда, неправ.
   - Я не это имел в виду... - попытался возразить Рунольв, но рыжего уже было не остановить.
   - Ты вот постоянно себя умнее всех считаешь, Катайр. Умнее меня, умнее Свальда, умнее Рунольва, умнее Хельга и вообще. А с чего вдруг? У Свальда и Хельга рейтинг лучше, чем у тебя, Рунольв только по физической подготовке отстает, ну а мы с тобой вообще на равных.
   - Не считаю я себя самым умным! - закипел гальт. - Просто уверен, что человек должен не думать о том, как он здорово все сделает и к чему это приведет, а делать! Нужно действовать, а не языками чесать! Забиться в скрытый ото всех уголок и там прозябать, дорожа своей шкурой - это ненормально для будущих воинов!
   - Не у всех есть предрасположенность к воинскому делу. - Свальд неодобрительно посмотрел на Катайра. - Люди разные бывают. Одни хорошие инженеры, другие замечательные храмовники, третьи великолепные учителя, четвертые великие полководцы.
   - Когда каждый на своем месте, тогда он приносит обществу пользу. А если тот, кто должен стать храмовником, пытается стать солдатом? А художник, например, пекарем? Вон, Рунольв мечтает создать идеального турса, но с такой мечтой ему стоило в Гильдию идти, а не в Академию. Кто знает, может, вместо него поступил бы будущий гений пилот. И тогда...
   Катайр осекся.
   Резко поднявшись, Рунольв молча направился к выходу.
   Нехорошая тишина повисла над столом. Противная, мерзкая, дурная тишина. Даже собравшийся что-то сказать Фридмунд промолчал.
   Сказанного не изменить, прошлого не вернуть и не исправить. Банальная истина, от того не менее горькая. Особенно в такие моменты.
   Уж лучше бы Рунольв в него плюнул, лучше бы в сердцах послал куда подальше - но не эта поганая тишина, сдавившая виски, словно чжанский палач пальцы тисками.
   - Странно говорить это тебе, а не Фридмунду, - сказал Свальд, смотря хоть и на гальта, но каким-то образом сквозь него, - но ты просто дурак.
   Отодвинувшись от стола, он собрал свою и Рунольва посуду на поднос, встал и пошел к буфету. Катайр и Фридмунд остались в компании друг друга.
   "Свальд прав. Я действительно стал слишком резок. Я теряю контроль над собой. Это плохо"
   И неудивительно. Он становится резким и раздражительным, когда постоянно беспокоится. А для беспокойства есть основания. Три таких основания.
   Маркланд, Кришна - и Хельг.
   Хельг Гудиссон, друг и одногруппник, ставший главной загадкой Академии для Катайра с первого же дня пребывания на Виндерхейме. Сванд, сильно отличающийся от окружающих - по крайней мере, сильно для псионика, пускай даже такого слабого, как Катайр.
   Пытаясь собраться с мыслями, гальт обнаружил, что рыжий радостно ухмыляется и счастливо поглядывает на напарника.
   - Чего смотришь?
   Фридмунд подмигнул и торжественно произнес:
   - Сем объявляю тебя принятым в наши избранные ряды несправедливо называемых дураками.
   "О Лугус, дай мне силы не прибить его!"
  
   * * *
  
   Инженеры Гильдии возились с "Дварфами", вставляя в специальные пазы в корпусе пластины с рядами слабо мерцающих рун и устанавливая за щитками на плечах обвитые медной проволокой катушки. Внутри кабин так же подключали устройства, непохожие ни на один из рассмотренных на турсоведении механизм. Кроме инженеров рядом с турсами находился жрец в голубой сутане, внимательно следивший за работой.
   Чуть в стороне от "Дварфов" стоял еще один "эйнхерий", знакомый только по картинкам. "Курьер", самый легкий и быстрый "эйнхерий", чья роль на поле боя состоит в обеспечении коммуникации между группами турсов и командующими. Четырехметровый в высоту и двухметровый в длину, вытянутая вперед кабина, ноги делятся не на две части, как у остальных наземных турсов, а на три: кроме "бедра" и "голени" подвижна и "стопа", обеспечивая боевой машине большую маневренность. Справа и слева на корпусе должны располагаться по два штурмовых чакромета, но на этом "Курьере" брахмаданды отсутствуют.
   Селлапан высморкался, скомкал платок и небрежно засунул его в карман.
   - Сегодня будем отрабатывать уже не приемы, а... Апчхи!.. Прошу прощения. Да, сегодня начнем изучать основные маневры. Но для начала проведем небольшой по... А... А... Апчхи! Тьфу ты, чтоб тебя... устроим бой "болванов", короче.
   - Зачем вы так нас называете, эльдри? - обиделся Фридмунд.
   Селлапан попытался что-то сказать, чихнул и полез за платком. Спустя минуту бхат продолжил:
   - У ваших турсов активировали систему фиксации повреждений.... и установили симуляторы повреждений. Апчхи!.. Шива побери этот насморк... Видите вон те пластины с рунами? Это соматические блокираторы. Вооружение турсов уже поменяли... на специальное. В общем, можете бить в полную силу... Апчхи!.. Проклятье, соматики всевозможные болезни лечат, а с насморком справиться не могут! Уж воистину это наказание человечеству от Всеотца за грехи его! Апчхи!
   - Эльдри, а зачем Всеотцу наказывать человечество за Свои грехи? - полюбопытствовал Фридмунд. И тут же получил локтем в бок от Катайра.
   - За что?! - возмутился сванд.
   - За то, что дурак.
   Не сводя с рыжего внимательного взгляда, Селлапан полез в карман за платком. Выскользнувшая из психосферы интенсивная эмоция раздражения показала, что выходки сванда южанин хоть и терпит, но с трудом.
   Снисхождению эльдри Катайр втайне завидовал. Понимал - нужно игнорировать, не обращать внимания, вести себя как взрослый с малым дитятком.
   Но рыжий мог отправиться на остров Варшути, куда с давних пор любят уходить в отшельничество бхаты, найти там аскета из аскетов и медленно, но верно довести того до белого каления.
   - Я разочарован тобой, напарник. - Фридмунд скрестил руки на груди и огорченно помотал головой. - Ведь кому как не тебе теперь знать, как это больно, когда без всяких на то причин кличут дураком.
   - Причина есть. Вон она, - мотнул Катайр головой в сторону храмовника, водящего руками над протянутыми от катушек проводами, подключенных к аппарату, похожему на стеклянного ежа на массивной треноге, внутри которого метались десятки серебристых искр. Аппарат гудел и трещал, вихрь искр превращался в седой пожар. Напряженный жрец творил сложные пассы, и серебристым инеем покрывались катушки на плечах "Дварфов" в ответ на его действия.
   Соматика.
   Магия Храма, одолевшая магию друидов, прозванную победителями псионикой. Дар Всеотца оказался сильнее подарка туатов.
   - Тебе повезло, что храмовник тебя не слышал, - проворчал Катайр, зачарованно следя за жрецом. - Иначе бы столько головной боли у меня и эльдри за твою ересь было - не разгребешь.
   - Да с чего ты решил? - удивился Фридмунд. - Я ведь только спросил и все, ничего такого крамольного. Верно, эльдри?
   - Глупец и невежда, - наставительно начал Селлапан, - имеют пять примет: сердятся без причины, говорят без нужды, изменяются неизвестно для чего, вмешиваются в то, что вовсе их не касается, и не умеют различить, кто желает им добра, а кто зла...
   Ни разу не сделав паузы, бхат под конец не удержался и чихнул так, что платок вылетел из его рук. По прихоти судьбы (а может и не совсем судьбы, судя по почти неуловимому хитрому прищуру южанина) тот угодил прямо в лицо Фридмунду.
   - Проклятье! - воскликнул бхат и быстро стащил платок с физииономии "птенца". - Извини меня, рыжик, я совсем не хотел!
   Промелькнувшая на темных губах "орла" ухмылочка говорила совсем об обратном.
   Фридмунд стоял как громом пораженный, с видом рыбака, всю жизнь исправно приносившего дары Мананнану, вернее, в случае сванда - Ньёрду, и внезапно получившего известие от владыки морей, что тот его ненавидит, всегда будет уводить рыбу от его сетей, насылать на дом на берегу моря шторма и вообще постарается утопить, посмей рыбак выйти в море.
   Катайр не выдержал и фыркнул.
   - Рядовой Капур, я закончил. - Уставший храмовник подошел к бхату. - После окончания занятия пускай инженеры заберут оборудование. Я отбываю на Маркланд, и раньше вечера не освобожусь.
   - Благодарю вас, пресветленный. Я сделаю, как вы сказали.
   Попрощавшись с жрецом, Селлапан повернулся к "птенцам" и скомандовал:
   - Занимайте свои места!
  
   Меня здесь нет...
   Вихрь ощущений, сладкое безумие - воспринимать мир настолько объемно, настолько всесторонне, как никогда не увидишь человеческими ограниченными глазами.
   Видеть и слышать в нераздельности увиденного и услышанного - звуки показывают вещи, а вещи звучат не слышанными ранее симфониями.
   Мозг плавится, сознание разрывается, рассудок вертится вцепившимся в собственный хвост змеем, разум отплясывает жиху, все быстрее и быстрее - чувства рвутся сквозь нейроконтакт, чувства восторга, неудержимого упоения неожиданным подарком богов.
   Море по колено, горы по колено. Да что там! Асгард свандов, Небесные поля ниронцев, Нефритовый дворец чжанов, Сварга бхатов - если и не колено, то уж вровень точно!
   Неужели так ощущали мир древние друиды, получив знания туатов? Серая, едва сочащаяся красками реальность - и буйство спектра, радужные колесницы, несущиеся по глянцевому тракту.
   Легко отдаться потоку небывалых ощущений, нетрудно забыть о положенных смертным телом пределах и возомнить себя равным божественным покровителям Мидгарда.
   Стоит приказать - и "Дварф" Фридмунда в пыль растопчет драгоценное оборудование соматиков.
   Стоит повелеть - и "Курьер" Селлапана будет бегать вокруг Виндерхейма, пока не кончится двигающая машину энергия.
   Это - не я...
   Приоритетный канал.
   Краткое мгновение, короче скачка секундной стрелки с деления на деления на часах - и ярящееся разнообразие реальности закручивается воронкой, суживаясь до привычных измерений восприятия.
   Над головой бескрайнее небо с лентами туч, позади плотно прижавшиеся друг к другу ангары, справа инженеры оттаскивают технические приспособления, слева разминается "Дварф" напарника, спереди эльдри забирается в турса - а через миг в обзоре только кабина "Курьера" и скрывающийся в недрах "эйнхерия" Селлапан.
   Однако картинка дрожит, норовит то прыгнуть к небу, то к ангарам, то к инженерам.
   Стабилизация.
   Боевая машина вздрагивает, подчиняясь воле водителя. Обычный обзор, привычная перспектива - визуализация мультисенсорики предоставляет лишь полученные спереди сигналы. Словно находишься в сфере, задняя половина которой угольно черна, а на передней части кляксой расползается мир по ту сторону брони.
   Локус-контроль.
   Теперь в любой миг можно поменять точку видения, позволить появиться в кляксе тому, что находится сзади, сверху, по бокам турса. Самая сложная часть - но как только привыкнешь, даже не понимаешь, что здесь сложного.
   Драйв-контроль.
   Мысль вырывается из сознания чутким сенсо-шлемом, стремительным импульсом мчится по проводам нейроконтакта, и повинуясь таинственной механике - несомненно механике чуда! - заставляет турса двигаться.
   Вот уже где бытие и мышление едины!
   Ложе расположено таким образом, что прямо под руками водителя находятся рычаги корректировки движения. Необходимые костыли для еще не умеющих летать "птенцов". Одиночкам удается без проблем вести турса лишь силой воли и мысленной концентрацией, такие вообще редки даже среди опытнейших водителей наземных боевых машин.
   Дублирующая панель чуть дальше, она понадобится, если что-то нарушит нейроконтакт, и придется тогда управлять "эйнхерием" вручную, позабыв о связки "мысль-действие".
   - Итак, сегодня заучим цветовую гамму повреждений! - неожиданно четко и ясно звучит голос Селлапана. Эльдри будут стоит рядом. Но нет - это работает передатчик сигналов "Курьера", удивительное устройство, позволяющее общаться турсам на расстояние.
   К сожалению, только турсам. А ведь такой коммуникатор был бы весьма полезен в общественной жизни, например, своевременно предупреждая о появлении тварей из Обрыва.
   - Станьте напротив друг друга... Апчхи!
   Сказано - сделано. "Дварфы" замерли "лицом" к "лицу" на расстояние удара.
   - Теперь по очереди... нанесите удар в середину корпуса.
   Фридмунд поспешил врезать первым. Бил от души, отведя лезвие назад. Во время войны с Ойкуменой соматики заколдовывали клинки "эйнхериев", делая их крепкими, как алмаз, и острыми, словно копье Лугуса. "Церберы" - неторопливые паровые самоходы ойкуменян - представляли собой настоящие бронированные крепости, и пробить их обычными лезвиями не получалось, а уж когда они тянули за собой королевскую паропушку, то даже и приблизиться. Лишь прикрываемые "валькириями", наземные турсы могли подобраться к самоходам, и тут-то в дело вступала соматика.
   Будь лезвие на правом манипуляторе Фридмундового турса зачаровано подобным образом, оно бы пробило стоящего напротив "Дварфа" насквозь. Но удар и так был достаточно силен, вполне мог пробить первый защитный слой. Однако в момент прикосновения на клинке вспыхнули зеленые руны, и, подражая им, полыхнул смарагдовыми знаками корпус принявшего удар "эйнхерия". Клинок нежно скользнул по броне и отскочил в сторону.
   Клякса на сфере видения подмигнула фиолетовым, расцвела беспокойными фиалками. Ненадолго, на секунду, но сложно было не заметить.
   В следующий миг лезвие полоснуло грудину "Дварфа" Фридмунда, и снова вспыхнули руны, сдерживая удар.
   В кабине опять зазвучал голос эльдри:
   - Цвет обозначает зону поражения... Частота его появления - серьезность повреждения. Выделяются зоны туловища... ног и рук. Всего восемь зон. У каждой из них свой цвет... Это не трудно запомнить?
   Не трудно.
   Красный - повреждение "грудины". Фиолетовый - "живота". Желтый - "таза". Серый - "спины". Поломка "рук" отображается пурпурным, дефект "ног" - синим.
   Долго заучивать не нужно.
   Заставив "птенцов" еще по несколько раз обменяться ударами, Селлапан устроил им допрос, описывая повреждения и выясняя, насколько хорошо закреплен предмет.
   Удивительно, но Фридмунд ответил правильно на все вопросы, и тему не пришлось повторять дважды.
   - Отлично! А теперь... А... А... Апчхи!.. Где же Дханвантари, когда он так нужен?.. Так, теперь перейдем к изучению маневров!
  
   Из дневника Торвальда
   Не знаю что писать. "Все козлы"? Избито. Повторяешься, Тор.
   А если и повторяюсь?!
   Пишу эти строки с горечью. А Тор ведь говорил! Тор предупреждал! Его хоть кто-нибудь послушал, когда надо было?!
   Нет, малышня у нас самая умная, все знает и об Академии, и об испытаниях.
   Эх, как бы я хотел оказаться неправым в своем предсказании. Ошибиться в этот единственный раз.
   Видел сегодня Альдис. Впервые после Второго Издевательства. Специально пришел к учебному корпусу, когда у "птенцов" обеденный перерыв. С занятий по механике сбежал, между прочим, чтобы пообщаться с девчонкой. Четвертый день как ее выписали, хоть бы навестила своего эльдри! Как же, жди от нее.
   Может обижается, что я в больницу к ней не приходил? Могла бы уже догадаться: если я не пришел, значит не мог. А почему не мог? Это уже не ко мне вопрос. К наставничкам нашим, обожаемым, которые отправили меня и еще десяток "ястребов" на трехдневные маневры вокруг Маркланда.
   Вот и думай - это совпадение или раскрасавица-Альга постаралась? Для чего? А Хель ее знает, зачем понадобилось изолировать меня от моих подопечных. У меня до сих пор мороз по коже, когда вспоминаю тот разговор.
   последняя фраза замазана
   Короче, выбрался я навестить Альдис. И пожалел об этом.
   Все, пропала девчонка. Сломалась.
   Внешне все нормально, но я-то вижу - сдалась. На учебу ей плевать, на турсов плевать, на себя плевать.
   На Хельга? Да, на Хельга не плевать. Почему? А я доктор? В отношениях этой парочки сам Локи ногу сломит.
   Так или иначе, но она оживилась только когда я спросил ее про Хельга. Умоляла меня (это Альдис-то умоляла?! С ее-то характером!) прийти навестить мальчишку, помочь с ним "работать".
   Я добрый. Слишком добрый. Сказал, что приду завтра. И ведь придется идти.
   Как будто не знаю чего там застану. Как будто не видел три дня назад.
   дальше все перечеркнуто, заляпано кляксами. Приписка на полях: "К йотунам все! Не хочу писать про это!"
   Козлы! Кто? Не знаю. Наставники, эти уроды-"соколы". Все!
   - Ну посмотри на это с другой стороны, - "утешил" меня прыщавый Торвар. - Если они вылетят в конце года, тебе могут вернуть старую команду и у "Брунхильды" появится шанс выиграть турнир.
   Если бы дело не происходило на лекции наставника Виджуаня, я бы убил его. Но старикашка Виджуань терпеть не может беспорядка во время занятий.
   Пока я искал слова, чтобы морально уничтожить этот плод внебрачной связи между крысой и медузой, вмешалась Рангфрид
   имя "Рангфрид" обведено сердечком
   - Это шутка, глупость или подлость, Торвар?
   - А что такого? Во всем надо видеть свои плюсы.
   - Ну да. - Знаю ведь, что сарказм до прыщавенького доходит плохо, но как можно было удержаться? - Точно. Расскажи-ка мне, Тори, какие плюсы в том, что я после лекции выбью тебе все зубы?!
   Он мне не поверил. Но все равно отодвинулся.
   - Да ну тебя! Ты как бешеный последнюю неделю!
   Старый козел Виджуань все тряс седой бороденкой и нудел что-то про методы шифрования и дешифрования срочных сообщений. Я посмотрел в окно, там шел дождь.
   Терпеть не могу зимние дожди на Виндерхейме.
   Подумал - надо вспоминть что-то хорошее, чтобы поднять настроение и стал вспоминать, как недавно высказал куратору первого курса все, что я думаю о его педагогических способностях. Стоит признать - я был великолепен. Вот когда пригодились нецензурные обороты, которые я старательно запоминал, а иногда и записывал. Вот теперь я мог воздать должное великим сквернословцам: Езугенусу, сержанту Хенреку и...
   И моим ребятишкам.
   Ну вот - опять все настроение в задницу.
   Не хочу ничего писать.
   Достало.
   Все!
  
   Свальд Вермундссон
   Основатель и первый хейд Дома Огня Ульвар Льетссон говорил: "Три типа людей бывает в мире: люди души, которые укрепляют мир, люди духа, которые изменяют мир, и люди с равновесием души и духа, изменяющие мир так, что он становится еще крепче"
   К последней категории Ульвар Льетсон относил Харальда Великого, чьим Отцом Небесным был Бог-Солнце, наполнивший душу сына негасимым пламенем воли, а земным отцом был Скаллагрим Ульвбьернссон, воспитавший в сыне неукротимый дух викинга.
   И, скромно, себя.
   Хельг Гудиссон как-то сказал, что люди делятся на тех, кто ведет народ за собой, тех, кто идет за ведущим, и тех, кто противится общему движению.
   Харальда Великого он относил к первому типу. Что касается его самого, то, хоть Хельг и не говорил, но, как и Ульвар, несомненно считал себя равным Сыну Солнца - по крайней мере по типу людей.
   Свальд Вермундссон ничего никому не говорил. Для него привычным делом было различать людей по принадлежности к Дому Огня и другим Домам. Риг-ярлы, ярлы, вассалы и карлы Дома - и иные. Мир, наполненный смыслом и честью - и Бездна.
   Хельг и следа не оставил от сковавшего сознания Свальда разделения. Бездна жадно набросилась на треснувший мир, но в недоумении замерла, наткнувшись на наглого самоуверенного майнора Дома Выжженной Земли. Это была не честь Дома Огня, противоположность страшной пустоты, единственный фундамент существования Свальда Вермундссона, а что-то странное и непонятное.
   "Не думай, что Хрульг сволочь, - сказал однажды после тренировки Хельг. - Нет, он сволочь, конечно, но не потому, что хочет быть сволочью. Он пытается нам вбить в голову, что ситуация меняется каждую минуту, что мы должны быть готовы к чему угодно. Враг будет стараться ввести нас в заблуждение, враг будет нас обманывать, и мы должны не только не дать себя одурачить, но и сами облапошить его"
   Академия перевернула все с ног на голову. Из худшего врага Хельг Гудиссон неожиданно для самого Свальда стал сюзереном и другом. Честь и бесчестье - слова, имевшие наиболее высшую ценность в жизни майнора Дома Огня, - стали малозначительными. Происхождение и родовитость, такие важные в родном Ожерелье Бранта, отодвинули в сторону личные заслуги и достижения.
   Есть такая древняя гальтская пословица: "Сам человек важнее, чем его происхождение". Свальд впервые услышал ее от Хельга, объяснявшего, почему Ардж и подобные ему глупы, цепляясь за свои аристократические корни. "Это и тебя касается, - добавил он. - Ты хочешь свою создать свою собственную, уникальную честь, но это в тебе все еще говорит Дом. Но йотун с ним! Только у Всеотца не было отца. Мы все чьи-то дети, внуки и правнуки, и от этого никуда не деться. Какими мы были, очень часто зависит не от нас, но какими мы будем - решать нам самим"
   Первый раз в жизни самостоятельно принятое решение казалось не просто правильным, а единственно правильным. Свальд Вермундссон из тех, кто идет за ведущим, будь то Дом Огня или Хельг Гудиссон, но в этот раз он сам решил, за кем следовать.
   За тем, в ком дух и душа равны, даже если он сам этого не знает.
   Впервые Свальд не боялся Бездны, потому что шагнул прямо в нее - и она испуганно сбежала, боясь Свальда Вермундссона еще больше, чем он ее когда-либо.
   Однако стоило Свальду подумать, что все пришло в норму, стоило миру вокруг приобрести упорядоченные черты, а он стал отчасти постигать причины действий и слов Хельга - пустота снова пожрала осмысленность мироздания.
   Свальд Вермундссон стоял возле лежащего на кровати Хельга и совершенно ничего, ну ничегошеньки не понимал.
   "Почему? Как? Что делать? Как же теперь?" - вопросы вертелись голове бесполезными попытками хоть что-то уразуметь.
   Когда Вальди сообщил, что Хельга можно теперь посещать, Свальд немедленно отпросился с занятий благодушно настроенного ротного и поспешил в больницу. Хотелось поговорить, обсудить, рассказать, узнать - много чего хотелось сделать.
   Но на входе в одиночную палату его остановили хмурый врач-бхат с чжаном-соматиком. Сказанное ими заставило упорядоченный мир задрожать и опасно затрещать, не выдерживая смысла сказанного.
   "Состояние Хельга Гудиссона уже не вызывает серьезных опасений, однако..."
   Всеотец побери это "однако"!
   Одно слово, всего одно слово, самое обычное слово перечеркнуло всю новую жизнь Свальда Вермундссона.
   "Проблема не в телесных повреждениях. Проблема в душевном расстройстве"
   Душевное расстройство, психическая разлаженность, ментальная дезорганизация - взрослые говорили еще много, но Свальд их уже не слушал. Не слушал и не верил.
   Треск осмысленного существования становился все громче.
   Упорядоченное бытие разлетелось тысячами осколков, тускнеющих в полете, когда Свальд зашел в палату и посмотрел в глаза Хельгу Гудиссону.
   Где полная страстей душа, тщательно скрываемая, но то и дело прорывающаяся в словах и поступках?
   Где целеустремленный дух, несущийся сквозь препятствия и неурядицы к заветной мечте?
   Нет - ни души, ни духа.
   Свальду Вермундссону стало страшно. Давно позабытое, изгнанное чувство вернулось, противно хихикая, окутало тонкими, но крепкими нитями. Он смотрел на Хельга Гудиссона и не хотел верить, не хотел признать - боялся верить и признать! - одного простого факта.
   Из пустого взгляда его сюзерена довольно скалилась Бездна.
   "Нужно разговаривать с ним, рассказывать о происходящем, вспоминать прошлое, - сказал врач. - Тогда есть вероятность изменений"
   Надо говорить. Но о чем говорить с Хельгом, когда нет Хельга? Тех, кто говорит с пустотой, зовут безумцами. Свальд Вермундссон не безумец.
   Но он заговорил. Рассказал, как у него прошло Второе Испытание. Вспомнил, как на Маркланде они сидели у костра и продумывали план, оказавшийся в итоге бесполезным.
   Он отчаянно бросал в Бездну пригоршни слов, маловажных, значимых, разных слов, но бездонная пустота поглощала их без малейшего отклика.
   Основатель и первый хейд Дома Огня Ульвар Льетссон говорил: "Люди, у которых нет ни души, ни духа, и не люди совсем. Они мертвы. Они драугры - живые мертвецы. Их на самом деле много. Они похожи на людей, но на самом деле это подобия, существующие, но не живущие. Бездумно следуя приказам, бездумно повторяя пришедшие из старины ритуалы, бездумно веря в то, во что их заставляют верить - мертвые пребывают среди нас, и нет ничего хуже, чем стать одним их них"
   Хельг Гудиссон как-то сказал: "Я обманываю и заставляю людей делать то, что хочу я, а не они. Но то же самое с нами делают общество и культура. Заставляют нас следовать традициям, обманывая, что они непоколебимы и нет ничего хуже, чем нарушить их. И если люди настолько глупы, что позволяют собой вертеть как угодно - то в том не моя вина, а их самих"
   Свальд Вермундссон никому ничего не говорил. Он читал, слушал и запоминал. Черви сомнения потихоньку грызли честь Дома Огня, ломая созданную Домом личность майнора из семьи риг-ярлов. А когда личность исчезла и осталась только обнаженная мятущуюся душа, доска с замазанными письменами, Свальд Вермундссон стал заново создавать себя.
   Даже если Хельг лгал ему - пусть. Даже если Хельг не прав - все равно. Свальд собирался быть до конца верен своему сюзерену, показавшему путь сквозь Бездну.
   Хочешь рассмешить Всеотца, расскажи ему о своих планах.
   Быть верным - живому мертвецу? Следовать - за пустотой? Верить - в Бездну?
   В какие игры Ты играешь со смертными детьми своими, Бог-Солнце?!
   Посреди рассказа о тренировках Катайра и Фридмунда в палату заглянула Ульна Рагнарсдоттир, страшно смутилась, увидев Свальда. Он решил ей не мешать и поспешно ушел.
   Нет. Не стоит врать хотя бы себе.
   Свальд Вермундссон сбежал.
   Бездна беззвучно хохотала ему вслед.
   Только безумец стал бы разговаривать с пустотой. Только безумец стал бы навещать драугра. Только безумец решил бы бороться с Бездной, которая уже победила.
   Свальд Вермундсон не был безумцем.
   Но он пришел к Хельгу на следующий день.
   И через день - тоже.
  
   * * *
  
   - Старина Вальди окончательно рехнулся! - уверенно заявил Фридмунд Кнультссон.
   За стенами додзе безоружного боя рычал ветер, вгрызающийся в стены тренировочного зала с таким упорством, будто вознамерился обрушить их. На стенах ярко пылали солнцегрибы - теплолюбивое Око Всеотца спешило пораньше скрыться за горизонтом, уступая место звездам и ночному страннику-месяцу, и вечерние занятия сержант Вальди Хрульг проводил в закрытых помещениях, а не в излюбленной лесополосе.
   Сегодня ротный решил устроить парням тотальную проверку физической кондиции.
   Двадцать подтягиваний на перекладине. Поднятие с пола на грудь девяностокилограммовой гири. Приседать тридцать раз со штангой, равной собственному весу и один раз с весом в сто двадцать килограмм. Толкать двумя руками штангу весом в восемьдесят килограмм. Пробежка тридцати метров за пять секунд и трех километров за десять минут. Прыжок в длину на два с половиной метра. Лазание по канату длиной пять метров без отдыха вверх-вниз три раза.
   А после всего этого провести три схватки подряд в высоком темпе.
   Мало кто мог выполнить все требования Вальди, но стараться их выполнить пытались все. Разочаровать Хрульга - это одно, а рассердить - совсем другое.
   - Со дня на день возобновятся занятия, - сообщил расслабленный Хрульг, ходя между хрипящими от усердия парнями и отпуская подзатыльники наиболее нерадивым с его точки зрения. - Маркланд позади, и пора уже вам возвращаться в привычное русло. Или среди вас имеются недовольные таким положением дел, курсанты?
   - Никак нет, сержант... - в разнобой и сипя от натуги, пробормотали "птенцы".
   - Я вас не слышу, курсанты. - Хрульг остановился и недовольно нахмурился.
   - Никак нет, сержант! - дружно заорали парни. Почти у каждого на лице отразился ужас, рожденный предположениями о том, что их может заставить делать недовольный Хрульг.
   - Молодцы! - похвалил улыбнувшийся Вальди. - Так, мне нужны добровольцы. Ты, ты и ты! Сбегайте к кладовщику и принесите шесть канатов, которые я попросил приготовить. Так и скажите: "Мы за канатами для сержанта Хрульга", ясно? Бегом, живо! Если через пять минут не вернетесь, пробежите вокруг здания десять кругов, ясно?
   "Добровольцев" как ветром сдуло.
   В этот момент гипнотизирующий взглядом гирю Фридмунд, пытающийся открыть в себе способности к псионическому телекинезу (сын Кнульта не раз говорил Катайру Круанарху, что в его жилах со стороны бабушки есть примесь гальтской крови и что они могут оказаться родственниками; каждый раз Катайра аж передергивало после этих слов), и сказал:
   - Старина Вальди окончательно рехнулся! Эти нагрузки для монстров, а не обычных курсантов. Поверьте мне, он всем нам завидует и хочет свести в могилу!
   - Чему же это он завидует? - устало поинтересовался Катайр Круанарх, заинтересованно поглядывая то на гирю, то на голову Фридмунда.
   - Вот мы станем пилотами, получим чин лейтенанта, а он так и останется сержантом и простым ротным. Вот он и завидует, и тайно лелеет планы каждого из нас отправить в Хельгард!
   - Не знаю как нас, напарничек, но тебя уж точно Хрульг не прочь отправить в объятья вашей Хель. И что-то мне подсказывает, что зависть тут не при чем.
   - Ты не прав, Фридмунд. - Свальд опустил свою гирю на пол и, тяжело дыша, покачал головой. - Хрульг старается ради нас. Помните, Хельг сказал: "Если с нами будут как младенцами сюсюкаться, то ничего путного не выйдет. Мы говорим "я не могу", а на самом деле это часто "я не хочу", "я устал", "мне лень это делать", "мне это надоело", "это могут сделать другие". А так мы выкладываемся на полную"? И он прав, если хотите знать мое мнение.
   - Не хотим, - надулся Фридмунд. И получил подзатыльник от незаметно подошедшего ротного.
   - Курсант, почему я до сих пор не вижу, как ты поднимаешь гирю?
   - Не могу знать, сержант! - ляпнул в ответ Фридмунд. Хрульг, собиравшийся было идти дальше, замер и внимательно оглядел ученика.
   - Курсант Кнультссон, мне послышалось, или ты сказал, что тебе неведомы причины того, что ты до сих пор никоим образом не притронулся к гире?
   Все в зале, кто чем был занят, стали медленнее выполнять задание и навострили уши. Началась любимая многими первокурсниками сцена "Хрульг и рыжий осел"
   По крайней мере, Свальд от Катайра слышал, что так называют общение между сержантом и Фридмундом остальные "птенцы".
   - Велика вероятность подобного, сержант! - подобострастно глядя на Хрульга, рявкнул сын Кнульта. Ротный поморщился.
   - Курсант Кнультссон, тебе лучше не орать, как павиан в период случки.
   Парни захихикали и стали радостно повторять "павиан", поглядывая на Фридмунда. По всей видимости, к имевшимся прозвищам одногруппник Свальда только что получил еще одно.
   - Однако я понимаю, что тебе может быть тяжело. - Вальди Хрульг благодушно похлопал ученика по плечу. - Поэтому я не буду заставлять тебя поднимать гирю.
   "Э-э-э-э?" - лица следящих за разговором курсантов вытянулись. "Как же так?" - недоумевали парни.
   - Однако по завершению тренировки ты очистишь зал от инвентаря. - Сержант сжал плечо Фридмунда и внимательно посмотрел ему в глаза. - Тебе понятно задание, курсант?
   Фридмунд печально посмотрел на многочисленные гири и штанги, находящиеся в зале.
   - Я не слышу ответа, курсант.
   - Так точно, сержант. Задание понятно.
   - Ну вот и молодец. - Вальди Хрульг отпустил ученика и задумчиво огляделся по сторонам. Парни поспешили вернуться к своим делам.
   Свальд быстро подошел к ротному.
   - Позвольте обратиться, сержант.
   - Позволяю, курсант.
   - Я хотел бы спросить о нашем одногруппнике, сержант. О Хельге Гудиссоне.
   Вальди Хрульг моментально изменился. Расслабленность исчезла без следа, словно словно рвущийся в додзе ветер сумел найти лазейку, ураганным порывом ворвался в зал и унес с собой предыдущее состояние сержанта. Ротный застыл, его лицо окаменело, взгляд потяжелел. Ледяным бураном повеяло от Хрульга, и будь на месте Свальда Вермундссона другой курсант, он сто раз подумал бы, прежде чем продолжать разговор.
   - Курсант, мне нечего тебе сказать о Хельге Гудиссоне. Мне ничего не известно о событиях на Маркланде. И я предупреждаю тебя в первый и последний раз: больше не поднимай эту тему со мной, тебе ясно? - Сержант собрался идти дальше, но Свальд продолжил стоять на месте.
   Вальди Хрульг помрачнел.
   Когда Вальди Хрульг мрачнел, это не ничем хорошим для курсантов не заканчивалось. Многие парни, как рассказывал Фридмунд, вообще начинали свой день с просьбы к Всеотцу послать ротному доброе расположение духа.
   Однако Свальд Вермундссон не боялся.
   Вальди Хрульг лишь человек. И наказание от него будет такое же - человеческое. Обычное. Не страшное.
   Куда больший ужас вселяет Бездна, безбрежная пустота, превращающая еще живого человека в драугра.
   Чего больше бояться, Вальди Хрульга - или Бездну? Человека, которому покалечить Свальду так же легко, как завести часы, или инородную силу, уничтожающую дух и душу человека?
   Кто-то может засмеяться и покрутить пальцем у виска. Нашел чего бояться - какую-то там метафизическую пустоту, абстрактное небытие, которого может и нет вообще, лишь для одного тебя и существует.
   Но для Свальда Вермундссона выбор был очевиден.
   - Простите мою настойчивость, сержант, но я хотел спросить не о Маркланде. Хельг Гудиссон в тяжелом состоянии находиться в больнице, и я хочу узнать, что с ним будет, если ничего не изменится.
   Каменная маска Хрульга дала трещину. Буран стих, осталась лишь тихая поземка.
   - А ты как думаешь, курсант Вермундссон? - Слова ротного полнятся горечью. - Это тебе не ниронскую судоку решать, тут все предельно ясно. Если курсант Гудиссон не поправится или не пойдет на поправку в ближайшее время, его отправят домой. Если тебя волнует общий рейтинг вашей группы, то не беспокойся - набранные курсантом Гудиссоном баллы останутся, в том числе и полученные им за Маркланд...
   - Прошу прощения, сержант, но меньше всего меня волнует рейтинг, - перебил Хрульга "птенец", сам не понимая, что на него нашло. Раньше Свальд Вермундссон ни за что бы не посмел прервать собеседника, особенно выше его статусу. Честь Дома Огня требовала безоговорочного следования социальным уложениям.
   - Хельг мой друг, и хоть нам доводилось быть соперниками, я не желаю, чтобы по независящим от него причинам он покинул Академию. Он не заслуживает подобной участи...
   - Ты считаешь себя умнее наставников, опытнее врачей и грамотнее душеведов, курсант? - Не слова - осколки нифльхеймовского льда. - Чего заслуживает курсант Гудиссон, решать не тебе. Если ты не согласен, тебя никто не держит в Академии. Нам не нужны слабаки, превращающиеся в сопливых младенцев из-за своих переживаний. А теперь отойди в сторону, курсант.
   Злить ротного без надобности не стоило. Свальд Вермундссон не Фридмунд Кнультссон. Он понимал, когда стоит остановиться и отступить.
   Как, например, во время первого испытания, когда ему захотелось остановиться и отступить - навсегда.
   Потом, конечно, Хельг объяснил, что Свальд не разбился бы насмерть, а скорее всего сломал бы руку или ногу при падении - но в тот момент ему казалось, что под мостом дожидается не обычный провал, а приготовившаяся принять его в свое нутро Бездна, и он не разобьется насмерть об скалы, а умрет, проглоченный и размельченный бесконечной пустотой.
   Кто знает, может, отпусти в тот миг Хельг руку Свальда, Бездна сейчас победно колыхалась в глазах майнора Дома Огня, а не сына Гуди.
   Отступить и остановиться - это легко.
   Слишком легко.
   Можно привыкнуть - и никогда не отвыкать...
   - Простите меня еще раз, сержант, но я хочу сказать, что приложу все усилия для выздоровления Хельга. И если вы можете отсрочить его отчисление... я прошу сделать все, что в ваших силах.
   Хрульг ничего не сказал. Отодвинул Свальда и зашагал к вбежавшим в додзе "птенцам", принесшим длинные тяжелые канаты.
   Основатель и первый хейд Дома Огня Ульвар Льетссон говорил: "Нет победы более важной, чем победа над собой"
   Хельг как-то сказал: "Когда легко побеждаешь - это не победа, это так - выигрыш. А вот когда ты рвешь жилы, когда на кону стоит все, когда тебе нечего терять, когда твой враг в разы сильнее тебя - вот это можно назвать победой"
   - Курсант Вермундссон, - остановившийся Вальди не поворачивался в сторону Свальда, но парни рядом с ним притихли, что позволило услышать ротного. - Так как вы очень беспокоитесь о своих одногруппниках, то после занятия останетесь помочь курсанту Кнультссону. А я... я посмотрю, что смогу сделать.
   Cвальд Вермундссон не сразу понял, что сказал Вальди Хрульг.
   А когда понял - Хрульг был уже в другом конце зала и выбирал десятерых "добровольцев" для перетягивания каната.
   - Я не пойму, Свальд - Катайр Круанарх тихо подошел сбоку, остановился рядом. - Что ты так привязался к Хельгу? Помнишь как Фридмунд говорит? Если он не очнется, значит, не суждено. Всеотец пожелал иначе. Тебе стоит сосредоточиться на учебе...
   Свальд повернулся, и Катайр отшатнулся. Пламя бешенства, знаменитого пожирающего разум бешенства риг-ярлов Дома Огня, постоянно косящее ряды главной семьи, рвущейся в бой впереди ярлов и вассалов - черное пламя Муспельхейма полыхало во взоре Свальда Вермундссона.
   - Ты перешагнул черту, Катайр Круанарх. - Если в голосе Хрульга крошились айсберги Нифльхейма, то тон Свальда походил на геенну огненную Муспельхейма. - Хельг помогал тебе. Хельг поддерживал тебя. Ты называл его другом, а теперь... Я не знаю, что случилось на Маркланде, может, Хельг забрал твой кулон или еще что, но больше я не намерен терпеть. Если сегодня Всеотец одарит меня схваткой с тобой, я не буду сдерживаться. Моли своих богов или проси Бога-Солнце, но отныне, доведись нам сойтись в поединке, я сделаю все, чтобы ты пожалел о своих словах.
  
   Катайру Круанарху повезло. В тот день под конец занятий Хрульг выставил против него братьев Асмунда и Асбранда и чжана Чэна Луна.
   Свальд Вермундсон не переживал о несостоявшемся спарринге. Рано или поздно он сойдется с Катайром в схватке, и гальт проклянет тот миг, когда вздумал позабыть о своем одногруппнике и друге. Единственный, кто действительно заботил Свальда - Хельг Гудиссон.
   Но он знал - Хельг умный. Хельг так просто не сдастся. Хельг что-нибудь придумает и вырвется из небытия.
   Это знание помогало Свальду Вермундссону продолжать учебу и удерживало от желания, от страшного, безумного желания - послать все к йотунам и снести преграды, возведенные его вассальной клятвой Хельгу, хрупкие, ненадежные, но единственные преграды, оберегающие его разум от ждущей своего часа Бездны.
   Свальд Вермундссон готов был ждать.
   Но он очень боялся, что не сможет ждать долго.
  
   Альдис Суртсдоттир
   В первый же день нового семестра Альдис сбежала с лекции.
   Это была музыка - ужасно нудная и бесполезная. Можно подумать, что нет более важных занятий, чем сидеть в душном классе и разучивать патриотические гимны.
   Как назло, преподаватель музыки принадлежал к фанатично влюбленным в свой предмет безумцам. Он не делал ни малейшей скидки на то, что в Академии готовят пилотов, а не хористов и музыкантов, и нещадно терзал курсантов гаммами, хроматическим строем, арпеджио, аппликатурами и прочей жуткой скукотой. И как назло Юлия Принципас, в которую еще ойкуменовские учителя вдолбили все, что необходимо знать образованной патрицианке, оказалась единственным курсантом, знакомым с клавикордом.
   Проклятый клавикорд! Она терпеть не могла его еще на родине, когда приходилось отбирать часы у детских игр и маленьких радостей, чтобы вызубрить ненавистные пьесы.
   Кто бы мог подумать, что злосчастный инструмент найдет ее и в Мидгарде? Какой осел решил, что сопроводить клавикордом патриотические гимны, воспевающие конунга, хорошая идея? Проклятый культурный обмен! Вот стоило бы промолчать о своем знании, еще на первом занятии - поставили бы пятой флейтой в седьмом ряду. Хорошо, что хватило ума хотя бы не раскрывать знакомство с кифарой.
  
   - Разве ты не должна быть на занятиях, девочка? - спросил здоровяк-санитар с добродушным, круглым лицом.
   - У нас музыка, а мне петь нельзя пока. Горло еще болит, - ложь далась на удивление легко.
   - Посещения разрешены с трех часов.
   - Пожалуйста! Там мои друзья!
   - Ну ладно, - смягчился сванд. - Только не шумите.
   Первый этаж больницы был пуст. Соматики вместе с докторами поспешили выписать всех обладателей легких ушибов и вывихов до начала занятий. Только на втором этаже по прежнему заняты четыре палаты.
   Альдис ходила сюда каждый день. Навещала Сидзуку и Яня - оба уверенно шли на поправку и отчаянно скучали - к ним-то не выстраивались толпы девчонок, чтобы развлекать с утра до вечера.
   Визиты эти оставляли странный осадок - смешанное чувство облегчения и вины. Взяв на себя обязательства по отношению к чжану и ниронцу, Альдис словно пыталась искупить что-то. Но искуплению мешала искренняя благодарность и радость, с которой однокурсники встречали каждый ее приход.
   Еще она навещала Хельга. К нему начали пускать на следующий день после ее глупого, отчаянного штурма палаты через окно. Напарник оставался таким же, каким Альдис увидела его в ту ночь - равнодушным, безучастным. Он ел, пил, спал и часами сидел, уставившись взглядом в одну точку. Где-то там пролегала его собственная, незримая взгляду трещина и мир вокруг пасовал перед ее темным очарованием.
   "Разговаривай с ним, но не требуй ответа. Предлагай несложные, приятные дела, рассказывай что происходит с его друзьями. Сделай так, чтобы он сам захотел вернуться, чтобы почувствовал себя здесь в безопасности", - предупредил ее все тот же соматик-чжан во время самого первого визита.
   Альдис пыталась следовать инструкции, когда поодиночке, когда вместе с Лакшми. Получалось плохо. Давили больничные стены, затылком все время чувствовался чей-то внимательный, пристальный взгляд.
   Юлия Принципас понимала Хельга. Она даже завидовала его умению уходить, завидовала в своей неспособности так легко отказаться от мира. О, с какой радостью она согласилась бы поменяться с напарником местами!
   - Почему? - сердито шептала ему курсантка, забыв о наставлениях соматика. - Почему ты сделал это, Хельг? Сломали руку - пусть. Это же не конец света, заживет. Что с тобой? Ты же сильный, ты же умный - я знаю!
   Сванд молчал.
   Возможно, ответ таился в тех минутах, что Хельг провел наедине с "соколами". Тех минутах, о которых ничего не знала ни Альдис, ни Лакшми.
   А кто знал? Дрона?
   Вопросы жгли язык, но поговорить с бхатом, хотя бы поймать его без свиты обожающих девчонок, не получалось.
  
   На втором этаже она на секунду задержалась у палаты Махавидьи. Диво дивное - оттуда не доносилось привычного галдежа и смеха. Куда подевался прелестный цветник, осаждавший Дрону?
   "А, точно! Все на занятиях - поют гимны".
   Хорошая возможность поговорить без свидетелей. Только... вдруг бхат подумает, что она одна из этих... милых девочек? И пришла с такими же целями.
   Какая разница что подумает Дрона, если Хельгу от этого станет легче?
   Она постучалась, заглянула:
   - Привет. К тебе можно? Я не помешаю?
   Махавидья улыбнулся и кивнул:
   - Конечно. Время мое свободно, и радость меня лишь наполнит, если проведу его я не один.
   Он говорил еще более странно и нелепо, чем Бийран, но почему-то в устах бхата напыщенные устаревшие обороты звучали не глупо, но величественно.
   Интересно, неужели он так всегда общается? И даже грязные носки таким высоким штилем обсуждает?
   Альдис помялась у входа, все-таки зашла внутрь и плотно прикрыла дверь.
   Тема, которую она хотела обсудить, не для посторонних ушей. Но как начать?
   Лежавший на кровати Махавидья подтянулся и сел. Его странные черно-белые волосы рассыпались по плечам. Альдис заметила, что у корней они совсем черные.
   Значит краска. Она почему-то думала, что он таким и родился, черно-белым. Обычные люди такими не бывают, но это же Дрона. Его сложно назвать "обычным".
   - Как ты себя чувствуешь? Лучше?
   - Вопрос частый в последнее время, и ответ мой тебе не будет отличаться от предыдущих. Да, телесное состояние мое улучшилось с момента испытания.
   - Извини, - она смутилась и разозлилась на себя. Понятно ведь, что его по десять раз на дню всякие глупые курицы спрашивают "Дрона, тигренок, как ты себя чувствуешь?"
   Про "тигренка" - это не Альдис придумала. Буквально вчера курсантка услышала этого "тигренка", а также "лапочку" и "небесного зайку" от Нанами и Тьяри.
   - Глупый вопрос. Меня бы тоже страшно доставало по сто раз в день отвечать одно и то же. И так видно, что тебе лучше.
   Она подошла ближе, не зная как продолжить. А потом подумала и сказала то единственное, что хотелось сказать Махавидье все десять дней после Маркланда.
   - Я... знаешь, я невероятно уважаю тебя за то, что ты сделал. Это было... - как не раз бывало в самые ответственные моменты горло перехватило, на глазах выступили слезы и девушка сердито отвернулась, чтобы скрыть их.
   Вот так всегда. Почему стоить заговорить о том, что действительно важно, как внутри открываются незримые клапаны, слов становится столько, что они забивают рот, мешают друг другу вырваться наружу?
   - Нет, нет! - Диво дивное, но бхат смутился едва ли не больше Альдис. - Ты не должна благодарить меня, ведь любой на моем месте поступил бы точно так же. Вот ты, например. Дева воинственная, не отступившая в час опасности, превозмогшая врага сильнейшего - ты одолела того, перед кем не смог я устоять. Уважение твое приятно мне, но не ты, а я должен выказывать тебе почтение!
   От волнения парень отчаянно жестикулировал, а фразы получились особенно высокопарными, почти смешными.
   "Мне просто повезло. Неужели ты этого не понимаешь?"
   Он заговорил о Маркланде. Означает ли это, что его можно спросить о Хельге?
   - Дрона, - Альдис сделала шаг и встала около кровати. - Скажи, тебе очень неприятно вспоминать то... что было?
   Странное выражение, промелькнувшее на лице бхата, заставило ее говорить быстрее, путаясь в словах.
   - Понимаешь, я пытаюсь сейчас помочь одному человеку... Хельгу. Он... с ним что-то произошло. Я не могу понять почему он стал... такой. Ты ведь видел, что они с ним сделали?
   Махавидья нахмурился, стиснул кулаки и отвел взгляд:
   - Неприятно... нет, Альдис, дочь Сурта. Мне не неприятно вспоминать. Мне больно. И... я не знаю, - он вдруг стал ужасно растерянным. - Святой человек сказал мне не говорить о том, что свершилось на нашем испытании. Я... я...
   Альдис спит или Дрона и правда того и гляди заплачет?
   Нет, не может быть! Это же блестящий Дрона Махавидья - майнор Дома Неба, лучший боец курса, окруженный сияющей аурой силы, власти, успеха...
   Повинуясь внезапному порыву, желанию ободрить, утешить, сказать "Я понимаю. Я не обижу тебя" Альдис взяла его за руку.
   Бхат вздрогнул и она, испугавшись, что невольно вторглась за пределы дозволенного, выпустила смуглую ладонь:
   - Извини...
   Йотунство! Разговаривать с Дроной - как шагать по комнате, полной ловушек. В ком-то чужая слабость пробуждает жажду крови. У Альдис она вызывала оцепенение. И страх.
   Это почти так же страшно, как бинтовать раненого, ничего не зная о медицине.
   - Мне он тоже велел не рассказывать. Я не буду на тебя давить. Я просто думала... мы и так все знаем. Ну, то есть - ты, я, Лакшми.
   Он вздохнул:
   - Я, ты. И Лакшми. И Хельг. Мы четверо прикоснулись к чему-то отвратительному, гадкому, что способно испачкать души одним лишь своим присутствием. Больно вспоминать, но я помню - мне ничего не удалось сделать. Я возомнил себя героем, возомнил себя лучшим бойцом. Хельг однажды напомнил мне, что гордость легко перерастает в гордыню. Я не усвоил урок.
   Он кажется впервые за весь разговор посмотрел прямо на девушку. Что-то было в его черных, блестящих глазах такое, чего Альдис не смогла ни прочесть, ни понять.
   Если бы сейчас можно было вернуться к началу разговора, она ни за что не стала бы задавать вопросов.
   - Ты хороший человек, Альдис, дочь Сурта.
   "Хороший человек! Дрона, и ты туда же. Если бы вы все знали...".
   - Я бы почел за честь сражаться плечом к плечу с тобой. Я отвечу на твой вопрос, и нет причины считать, что слово мое, данное святому человеку, будет нарушено - и ты, и я были там.
   Дрона вздохнул, словно собираясь с духом.
   - Я успел к тому моменту, когда Асбьёрн, сын Свара, сломал Хельгу руку. И он назвал это замечательной игрой.
   - Сволочь!
   Смысл слов дошел не сразу, лишь через несколько секунд. Она зашипела и укусила себя за кулак, чтобы остановить, рвущийся наружу гнев.
   Мерзость, гадость! Всеотец и Великий Зодчий свидетели - какая невыносимая мерзость! Почему?
   Вот значит как? Игра? Поэтому молчит сейчас Хельг, разглядывая видимые ему одному трещины. Это раскололо твой мир, напарник? Понимание того, что человек может просто взять и сделать это с человеком. Ради удовольствия. Игра...
   Вдох. Выдох. Вдох. Надо успокоиться.
   Бхат понимающе кивнул:
   - Мне довелось увидеть его взгляд в тот момент. Взгляд Асбьёрна. Доводилось ли тебе лицезреть диких зверей, Альдис? Если да - то знай, я увидел не человека, а дикого зверя, ощутившего вкус крови и возжаждавшего еще. Его следовало остановить... И мне больно это признавать, но в тот миг я забыл о Хельге. Я думал лишь о звере, и том, что должен одолеть его. Гордость обратилась в гордыню, но я не заметил. И проиграл.
   Горечь, с которой он произнес "проиграл" остудила ее гнев верней ведра холодной воды.
   "Ты не проиграл. Ты остановил зверя"
   - Слушай, Дрона. Можно я скажу? Я знаю - ты мне не поверишь. Не обижайся, что я так... резко. Ты не "возомнил" себя героем. Герой - не тот, кто побеждает всех подряд, герой тот, кто вступает в неравный бой без надежды победить и делает все, что в его силах. Если бы не ты... я бы одна ничего не сделала. Ты - герой. И Хельг герой.
   Вот пойми его! Он не оскорбился на поучение, наоборот - улыбнулся.
   - Я повторюсь: ты - хороший человек, Альдис. Мой учитель ваджра-мушти был хорошим человеком, и говорил он нечто похожее. Он не любил героев-полубогов древности, мощью забытой ныне астровидьи побеждавших ракшасов и асуров. Он говорил нам брать пример с царей и воинов, создавших Дхарму кшатриев: защищать слабых, водворять закон и порядок в мире.
   Дрона вздохнул:
   - Прости мне мою велеричивость, Альдис, дочь Сурта.
   Да, лучше о чем угодно, только не о Маркланде.
   - Да нет... нормально все... ты странно разговариваешь, очень. И знаешь - только не смейся, это заразно. Я замечала, когда с тобой другие говорят, они подхватывают.
   Она и сама с трудом боролась с желанием перейти на высокий штиль Махавидьи, но понимала: величественные фразы Дроны в ее исполнении прозвучат нелепо. А если бхат еще подумает, что она издевается...
   - Вот йотунство! Я рядом с тобой чувствую себя неотесанной деревенщиной иногда. Можно спросить?
   Он кивнул
   - Ты... не умеешь по простому? Или не хочешь?
   И тут же быстро выпалила, испугавшись, что опять перешла черту:
   - Если не хочешь, не отвечай!
   - На родине моей принято изучать высокую форму языка правителей запада, от которых произошел Харальд Великий, - он напрягся. - Но... я... мог бы... попытаться...
   - Не надо! Все понятно, просто непривычно.
   Вот и разгадка. Его свандский устарел лет на сто.
   Для Юлии язык матери был таким же родным, как и ромульский. Кажется, она знала его всегда, словно с рождения переняла эти знания от родителей, как взяла от них иные фамильные черты. Вот иллид - язык иллинов, испокон веку живших бок о бок с ромулянами, пришлось специально заучивать. Слова, речевые обороты. Наверное попробуй она общаться на своем "высоком" иллиде с обитателями городского дна, получилось бы хуже, чем у Дроны со свандами.
   Дрону хотя бы все понимают.
   - Слушай... - мелькнула слабая надежда, вдруг бхат сможет что-то подсказать. - А ты не знаешь, как можно помочь человеку, который потерял волю к жизни? Может есть какие-нибудь там... бхатские чудесные средства?
   - Древние чудеса моей родины... ныне позабыты... - он все-таки решил говорить "по-простому" и сейчас напряженно подбирал слова. - А кто если и знает - это храмовники... Они собирали и хранили тайную мудрость брахманов, что... Прости. Не знаю.
   Понятно. Глупо было ждать иного. Душеведы делают все, что в их силах. Только этого недостаточно.
   - Но говоря о Хельге... Не знаю, помнишь ли ты... Последними словами его... прежде чем он потерял сознание... они были обращены к тебе. Он сказал что-то вроде "Ты всегда это знала".
  
   Взгляд Хельга, как острие клинка:
   - Ты права, Суртсдоттир... ты всегда это знала, да? Я ничем не лучше... этих.
   И все. И больше ни слова, ни звука.
  
   Как странно, что Дрона услышал это и запомнил. А она почти забыла.
   "Что ты хотел тогда сказать мне, напарник?"
   - Спасибо. Ты прав - это важно.
   Бхат в очередной раз жутко смутился, непонятно почему. Альдис вздохнула и подумала, что очень устала с ним разговаривать.
   Наверное, дело не в Дроне. Дело в ней самой. Или в теме. Нашла с чем приставать к больному (а что бы он не говорил о своем прекрасном самочувствии, сотрясение мозга, два сломанных ребра и отбитые почки - совсем не ерунда!) сокурснику.
   Больше по долгу вежливости она предложила:
   - Хочешь я расскажу тебе, что было сегодня на лекциях? Или просто... поболтаем. Или мне уйти?
   - Я не хотел бы отвлекать тебя от привычного течения дня, Альдис. К тому же конспекты лекций мне обещали принести вечером девушки, и мне не хотелось бы огорчить их, отказавшись от помощи, уже предложенной ими... Ой... прости... я забыл... - он опять заговорил коротко, с мучительными паузами, похожими на спазмы. - К тому же... скоро должен прийти соматик... проверить меня.
   - Ладно, я пойду. Не буду мешать. Ты выздоравливай!
   - Спасибо, Альдис, дочь Сурта. Верю, твое пожелание ускорит мое выздоровление!
   Ощущая себя полностью вымотанной этим разговором, она пошла в свою бывшую палату. Села на кровать, спрятала лицо в ладонях. Несколько минут. Нужно несколько минут, чтобы прийти в себя перед тем, как идти к Сидзуке.
   "Неужели ты такой, Дрона? Как можно жить так... почти без кожи? Или блеска Дома Неба достаточно, чтобы ослепить и отпугнуть тех, кто смотрит издалека? Но что делать с теми, кто подбирается ближе?"
  
   Лис
   - Суровое испытание послала нам судьба, отец. Но нет ничего, с чем не смогли бы справиться твое Копье и мой Молот. Тяжелая битва грядет, и не каждому эйнхерию суждено вернуться из нее. Но не померкнет слава дружины Одина, суждено врагам нашим вечно трепетать в страхе от могущества Асгарда! И нет нужды бояться Хеймдаллю, что орды Йотунхейма ринутся по Радужному Мосту, нет причин для страха у обитателей хранимого мной Мидгарда, нет необходимости звать Фрейю и ее воинство для подмоги, ибо нас хватит, дабы помешать коварным планам владыки Утгарда!
   - Племянник, ты сейчас еще что-нибудь вроде "метатель змеев метели Мист месяца балки зыби" выдай. А еще лучше, заготовь подобную речь для великанов, как они в бой пойдут, так выйди вперед и срази наповал своими словами. Вот увидишь, они сразу сдадутся, лишь бы ты заткнулся.
   - Речи твои, впрочем, как и всегда, полны издевки, дядя, но не смеешь даже ты сомневаться в отваге моей и бесстрашии воинов отца.
   - Да не сомневаюсь я, племянник. Ни капельки не сомневаюсь. Нисколечко - что будете вы стоять насмерть, до последней дарованной эйнхериям жизни. Но не сомневаюсь я так же и в том, что прозванный в честь мою "Локи из Утгарда" задумал небывалую хитрость, с помощью который думает одолеть нас и пройти к Биврёсту. И не стоит недооценивать Утгарда-Локи. Вспомни наше путешествие в его владения, братец, вспомни старуху Элли, кошку-змея и неосушимый рог. Признаться, я до сих пор в восторге от его шутки с огнем-обжорой... в смысле, осуждаю и порицаю его выдумку.
   - Хитрости не помогут исполинам в честной битве мечей и копий!
   - Ага, ну да, именно поэтому ты Плута всяким уловкам боевым обучаешь - для честной битвы.
   - Довольно вам пререкаться. Я принял решение.
   Трое стояли вокруг черно-бурого лиса. Одноглазый старик в синем плаще. Рыжеволосый бородатый воин в серебристой кольчуге поверх синей рубашки, опоясанный железным поясом с выбитыми на нем гальдрастафами - переплетениями нескольких рун в знаки-заклинания, в серых, подбитых мехом штанах и в сапогах с металлическими подошвами. Невысокий худощавый парень с волосами цвета меди, похожий скорее на гальта, чем на сванда, в длинной красной рубахе без рукавов, с татуировками на плечах и предплечье, в коротких, до колен, черных штанах и в сандалиях, похожих на высокие закрытые котурны из мягкой кожи. В Ойкумене такие носили актеры на сцене, поскольку высокая подошва котурнов зрительно увеличивала рост и делала поступь величавой, соответствующей персонажам древних трагедий.
   Старик - Высокий. Воин - Рыжебородый. Худощавый - Лукавый. Или, иначе, Один, Тор и Локи.
   Когда-то давным-давно, в прошлой, наверное, жизни, лис был бы невероятно почтен таким сообществом, постарался показать себя в лучшем свете перед божествами, попытался получить выгоду из общения с ними.
   Сейчас же он только и думал, что еще об одном куске вареного мяса от Андхримнира.
   - Ведомо вам, что Окраинные Земли стали неспокойны с его появлением здесь. - Один кивнул на лежащего перед асами лиса. - Утгарда-Локи речами о богатствах Асгарда вскружил головы исполинам Йотунхейма, и сам Трим готовит войско в поход. Ледяные великаны жаждут отомстить за Имира и собираются на границах Нифльхейма. Огненные гиганты просто желают разрушений и хаоса, и хватает им столь низкого желания, чтобы выступить под стягами безумного Сурта. Столь опасного нарушения равновесия давно не знал наш мир.
   - Ага, Рагнарек, не иначе, - пробормотал Локи, смотря на лежащее перед ним животное так, будто хотел как следует наподдать ему ногой.
   - Нет, брат мой, не столь ужасны зримые мной предзнаменования, но если начнется сражение с силами Тьмы, и он погибнет в нем то вот тогда наступит кое-что поужаснее Рагнарека.
   - Да ладно! - беззаботно махнул рукой Лукавый. - Что может быть ужаснее Рагнарека? Ничего! Вон, каждого ребенка им пугают: не помоешь руки - наступит Рагнарек, поперек родительского слова пойдешь - наступит Рагнарек, будешь лапать соседскую дочку - наступит Рагнарек.
   - Ты ошибаешься, но в то же время прав, брат мой, - усмехнулся Высокий. - Ты ошибаешься, говоря, что нет ничего страшнее Последней Битвы, но ты прав, говоря, что страшнее нее - лишь ничего.
   - Нет, висение на Иггдрасиле явно не идет на пользу ясности выражения мысли, - вздохнул Локи. - Мудр ты, брат, но вот говорил бы попроще. Ведь не депешу для ванов Браги диктуешь, здесь все свои.
   Один нахмурился.
   - Прости, отец, но дядя прав, - осмелился вступить в разговор Тор. - Не понятна и мне речь твоя. Что же хочешь сказать ты, говоря об ужасе большем, чем ужас Рагнарека?
   - Если погибнет он в битве богов и великанов, - Высокий указал на лиса, - Девять Миров погибнут и не переродятся. Не будет ни-че-го. Пустота. Небытие. Так понятно вам?
   - Да, отец.
   - М-да уж, понятней некуда. - Локи задумчиво почесал затылок. - А может, чтобы он не погиб в битве богов и великанов, его прям здесь... того? В смысле, к доченьке моей ненаглядной отправить. Пророчества - они точность любят, верно? Вот мы и не позволим твоим предвиденьям сбыться... Ну что ты на меня смотришь, как альв на цверга, братец? Я пошутил, пошутил... Или нет? Да пошутил, не тянись за Копьем! Ладно, и что ты там решил? Что нам с ним делать?
   - Не нам, брат мой. Ты и Тор отправитесь в Хельгард, к Гнипахеллиру. Именно там ему суждено встретить свою судьбу, и именно там он может уберечь Девять Миров от пустоты. Я же встречу здесь идущие из Окраинной Земли рати, постараюсь задержать их и выиграть для вас как можно больше времени. И не беспокойся, брат мой, валькирии Фрейи присоединятся к вам на подходах к Земле Мертвых и помогут достичь Гнипахеллира.
   - Не стоит, отец! Пускай девы битвы поспешат на Равнины Молчания и поддержат тебя в грядущей битве! В странствии к Хельгарду будет достаточно меня и моего Молота!
   - Хотел бы и я так думать, сын мой. Но Дыхание Утгарда проникло за разделяющую миры Грань, и с черным колдовством не сладить твоему воинскому мастерству. Брат мой известный знаток магии, но и ему, и тебе потребуется время, которое как раз и смогут предоставить воительницы Фрейи. Не от сомнений в твоей храбрости или силе я поступаю так, Тор, но лишь по надобности, требующей защитить Мировое Древо любой ценой. И будь в нашем распоряжении больше дней, я бы принял иное решение. Но у нас нет этих дней.
   - Я прошу прощения, отец, что посмел усомниться в твоей мудрости. Я выполню твою волю, и, клянусь Билширниром, доставлю его к Гнипахеллиру!
   - Конечно, с Тором и его Молотом за спиной, а, еще лучше, спереди, а так же с десятком валькирий на подхвате, я чувствую себя увереннее, но меня мучает вот такой вопрос, братец: что нам с ним делать, когда мы достигнем пещеры Гарма?
   - Все станет ясно, когда он пребудет на место, брат мой.
   - Потрясающая определенность...
   - Когда нам отправляться, отец?
   - Не стоит медлить, сын мой. Твоя повозка готова к суровому путешествию?
   - Всегда, отец!
   - Тогда отправляетесь немедленно. Локи знает кратчайший путь и укажет дорогу.
   Тор кивнул, посмотрел вверх и оглушительно свистнул. Небосвод вздрогнул и разошелся на две части, словно разорванный напополам неведомым гигантом, способным потягаться размерами с Иггдрасилем. Из небесного разлома к земле помчалась запряженная двумя козлами повозка, сопровождаемая раскатами грома. Копыта животных, больше походивших на диких козерогов, чем на одомашненных родичей, высекали из воздуха искры, а колеса повозки чадили грозовыми тучами. Сделав круг над асами, Тангниостр и Тангриснир приземлились рядом с богами.
   Потревоженный появлением повозки Тора лис вскочил и оскалил клыки, встревоженно поглядывая на окружающих. Локи помотал головой и сделал несколько пассов руками. Одна из татуировок на плече задвигалась, сорвалась пульсирующей голубым светом знаком, размотавшимся в десяток нитей, который в один миг спеленали лиса и перенесли его в повозку, уложив в противоположном углу от раскаленного до красна оружия, которое выглядело то как обычная секира свандов, то как боевой топор гальтов, то как кузнечный молот, то как ойкуменовский лабрис, то вообще как нечто невообразимое, с множеством острых граней.
   - Не вздумай трогать Мьёллнир, - предупредил Локи, запрыгнув в повозку и усевшись рядом с зарычавшим на него лисом. - И моргнуть глазом не успеешь, как в золу обратишься.
   Тор уже занял место спереди и взялся за вожжи. Быстро глянув на спутников и Молот, Рыжебородый присвистнул и направил козлов в небо.
   Проводив исчезающую в сиреневых звездах повозку взглядом, Один повернулся в сторону видневшихся на горизонте гор, которые стали ближе и больше. Прищурившись, Отец Дружин усмехнулся. Предстояла тяжелая битва.
Оценка: 6.61*10  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"