Жил-был малюсенький котёночек, такой бедненький и несчастненький, что все прохожие рыдали, завидя его. И носик-то у него сопливился, и глазёночки слезились, и шерсточка выпадала огромными клоками. Одно ушко с дырочкой, второе наполовину отгызено, хвостик поломан в двух местах. Хлюп... Это я и сам расплакался.
Посему каждый встречный-поперечный норовил бедняжку покормить. Кто сникерс сунет, кто жевачку почти не слюнявую, кто чипсы прямо с пакетом ему метает. Даже распоследний алкоголик Боря и тот делится настойкой боярышника. А котёночек не брезгливый - весь этот мусор быстрёхонько заглатывает, но становится всё несчастнее и несчастнее. А когда одна добрая девочка по дороге из аптеки скормила ему бабушкины лекарства, многие подумали, что он совсем помрёт - так, сердешный, корчился. Но нет - оклемался доходяга, только на правую переднюю стал припадать да головкой трясти. Пришлось Лазарю Семёновичу поставить котёнку горячую клизму с экстрактом гуммиарабика.
Неясно, сколь долго тянулась бы непутёвая жизнь всеобщего жалобливца, кабы не хулиган Петров. Все в нашем городе люди добрые и умные, один он злой и подлый. Все котёнку:
- Ах ты маленький, ути-пусеньки !
А Петров:
- Брысь, обжора !
Все тискают малявку (в резиновых перчатках - чтоб не заразиться), а Петров его с дороги сапогом отодвигает, изверг.
Все вздыхают и сочувствуют, Петров же и слезинки не проронил ни разу. Ходит, как истукан, с каменной рожей. Презирает. Уж и пенсионеры но него палками замахивались, и красавица Наденька Фролова осуждающе смотрела, и постовой Мурзилкин два раза показывал кулак, а тому хоть бы хны.
Вот этот самый Петров окончательно распоясался и принялся котёнка голодом морить. Кинешь конфетку - отнимает конфетку, кинешь сухарики к пиву, отбирает сухарики, нальёшь "Кока-колы" в плошечку - переворачивает, гад, и "Кока-колу" ! Дети, бывало, гурьбой стоят рядом, ревут, а Петров противным голосом говорит:
- Нечего здесь топтаться. В школу шли - туда и шагайте !
Даже перчатки резиновые надеть не даёт. Совсем стыд потерял.
А буквально через неделю жители города стали замечать неладное. И сопельки у котёнка не идут, и шерсть отросла, и прыгает теперь, и по деревьям лазит... Да и растёт, как на дрожжах. Зашушукались тут старушки, запричитали, а самая дотошная - Давыдовна, высказала наболевшее:
- Подменил, злодей ! Вместо нашего бедняжечки-кровиночки, образину бойкую подсунул !
Все как бросятся искать по подвалам-чердакам ! А нет нигде болезного.
- Замучил ! Закопал !
И терпению народному пришел конец. Собралась толпа, прокурора призвали, мэра прямо из постели любовницы вытащили и приступают к Петрову.
- Ты по какому праву животную сгноил ? Где наш несчастненький, где наш убогонький ?
- Да вот он.
- Ври да не завирайся ! Наш сопливенький был, шёрстка редкая, хвост поломаный !
- Рыбой свежей откормил, вот и шерсть отросла, хвост распушился. Вы пощупайте, внутри-то он сломаный и есть.
- Так тебе и поверили ! Какой дурак общественному котёнку рыбу купит ? А ПОЩУП - не доказательство. Мало ли у кого какой хвост...
- А уши ? - спросил зачем-то Петров. - Помните - одно с дырочкой, а другого вполовину нет ?
- Ой, да я ножницами с любым котом такое сделать могу !- сказала Давыдовна, и люди в толпе одобрительно загудели. - А мы по-другому проверим - наш котёнок всё лопал, что ни дай.
Тут же из толпы бросили две пачки от сигарет и банановую кожуру. Котёнок понюхал, понюхал да и отошёл в сторону.
- Ага ! Ага !
- Бей хулигана !
- В тюрьму, в кутузку мошенника !
Пенсионеры палками по Петрову лупили.
Наденька Фролова презрительно щурилась и в него плевала.
Ну, и Мурзилкин с кулаком, конечно, своего не упустил.
А прокурор всё правильно оформил.
....
А говорят ещё - нет справедливости. Есть ! И торжествует. В нашем городе, например, нет больше места для хулиганов и фальшивых котов !