Я никогда не вернусь в Ленинград. Его больше не существует. Такого города нет на карте.
М.Веллер. Легенды Невского проспекта.
I'm looking at pictures
And I'm thinking of those times
These times have changed, man, and so have I I stopped my dreaming I know I can't go back
I started looking closer
and I know what it's become
Dag Nasty. NeverGoBack!
Дорога на Витебский вокзал.
Я покинул Петербург и вообще Россию, потому что... Да-да, вот так пожалуй по-мопассановски и начну. Я покинул Петербург и вообще Россию потому, что мне до смерти надоело это вечно серое питерское небо. Вечно серое питерское небо с его бесконечными дождями, не раз и не два портившими мне моё летнее настроение. Я - Александр Васильевич ВаськО - украинец, живущий в так называемой культурной столице России вот уже 15 лет - с самого малого своего возраста, то есть - привык в Питере ко всему. Привык к его метро, привык к его пробкам, ритму жизни и разнообразию способов расслабиться, зачастую оставляющих после себя пустоту. Но вот к серому, словно свинец питерскому небу и таким, же серым питерским дождям цвета свинца, я не привыкну, похоже, никогда. Потому что это небо слишком часто повергает меня в истинно питерскую депрессию, заставляя меня чувствовать себя маленьким, ничтожным и слабым. И чем чаще я думаю о недостатках питерской погоды, тем чаще мне вспоминается моя маленькая родина. В лице города, где я был рождён, и где минуло моё золотое детство. Я думаю о Дрезден-Сити. О, великий Дрезден-Сити! Маленький и милый своей типичностью промышленный городок со сталинскими домами на правом берегу Днепра и белыми, словно снег новостройками брежневской эры на левом берегу и по околицам обеих берегов - настоящие украинские хаты, пусть и с шифером на крыше вместо соломы. Город с воздухом, загаженным не хуже, чем в каком-нибудь Череповце, но дым, от заводов которого никогда не мешал светить горячему и яркому украинскому солнышку. Город, где трамваи ездят, как автомашины и на них можно кататься с ветерком. Город, где есть котлован, в котором как ни странно можно купаться. И наконец, тот самый город, которому я обязан самыми лучшими годами в моей бедовой жизни, где я познал дух детского товарищества и беззаботности и где я оставил свои самые смелые и светлые мечты и фантазии вместе с детством и друзьями детства, о которых так часто тосковал порой. О, великий Дрезден-Сити! Сколько я здесь не был?
8 лет - отвечаю я себе.
8 лет кануло в небытие с тех пор, как я в последний раз приехал сюда. А дальше, что было? Учёба в универе ради диплома, который оказался не нужен. Подработки летом на разного рода халтурках, чтоб хоть иногда позволить себе не клянчить деньги у родителей. И, конечно же, косьба от армии, закрывшая для меня надолго любой выезд за границу, которым вовсю пользовались для отдыха мои сверстники. В общем, никак не мог я приехать в Дрезден-Сити. А когда я и универ закончил и получил военный билет (не спрашивайте как) я всё равно ещё долго не мог пока никуда поехать - надо было искать работу, чтоб не висеть всю оставшуюся жизнь на шее у родителей, а это было ой, как нелегко.
В конце концов, я устроился продавать шины, диски и аккумуляторы в одну специализированную сеть магазинов и хоть платили там, как кот наплакал, да и продавец из меня всё равно был тот ещё, но я сумел накопить достаточно денег, чтоб купить билет на поезд в оба конца. В контакте я списался с лучшим другом своего детства Вадиком Томишевским. У Вадика лишь недавно провели интернет и потому я только недавно, и сумел его отыскать. - Вадик - пишу я - в конце июля на две недели приеду в Дрезден-Сити, проведать вас и одноклассников. Не подскажешь какую-нибудь гостиницу в городе, чтоб по деньгам всё было тип-топ?
- Саня - отвечает мне Вадик - на кой тебе гостиница? У нас впишешься. - У вас? Я вам не буду мешать? - А чем? У нас тут и так многие вписывались. Ты вот последний, кого мы готовы принять. - Ладно, Вадик! В конце недели беру билеты спецом под выходные и еду к вам. - А едешь ты до Днепра или прямо к нам? - Прямо в Дрезден-Сити.
- Ну, хорошо, как возьмёшь билеты - сразу сообщай! - Окей, да! На том сеанс связи был закончен. Билеты `туда-обратно' на поезд до Днепропетровска я купил весьма и весьма удачно. Как раз на две недели отпуска, который я взял заранее, и кроме того еду я в то самое не совсем жаркое время в Дрезден-Сити, когда у меня не случается типичных для предыдущих приездов болячек - бесконечного чиха от неведомой пыли, производимой всеми заводами и комбинатами города, не говоря уже о конъюнктивите. Теперь осталось дождаться часа X. Месяц дожидался я его, сколько клиентов мне за это время повыносило мозг вопросами на тему чем Bridgestone лучше Pirelli и стоит ли брать обещанный по акции какой-то аккумулятор калининградского производства - я уже и не сосчитаю. И вот час X. Я линяю с работы, где меня дожидаются приехавшие по каким-то иным делам родители, и помогают мне упаковываться. - Саша, ты не забыл паспорт? - спрашивает меня мама. - Та не забыл я, мам!
- А билеты? - А на кой мне их забывать? `Эх, мама! - думаю я - мне уже 25, а я для тебя до сих пор как дитя малое. Впрочем, для родителей мы все одинаковы, смысл отпираться?' В конце концов, я нагрузился, как следует всем нужным мне добром и документами, попрощался с домашними, с которыми я вышел из дома, закрыв квартиру на ключ, отправился в Связной, чтоб положить денег на мобильник и как можно больше. И вскоре голубая змейка подземного поезда с одной пересадкой довезла меня до станции Пушкинская - в сторону Витебского вокзала.
Витебский вокзал.
На Витебский вокзал я, как выяснилось, прибыл слишком уж рано. Поезд, конечно, подали к перрону, но на табло платформы ещё не было, ни времени отправления, ни пункта назначения. Первое о чём я подумал по прибытии `Как убить время в ожидании посадки?'. И автоматически ответил себе `А пойду я в Чайную Ложку'. Но не было больше Чайной Ложки на Витебском вокзале, а вместо него материализовалась на свет божий какая-то Емеля. Которая оказалась кафе из блюд русской кухни, в список которых мои любимые блины почему-то не входили, а зря. - Добрый вечер, сударь! - поприветствовала меня с деланным радушием кассирша. Такое обращение было бы смешно, но в таких местах оно смотрелось естественно, и я не засмеялся. - Сударыня - подыграл я ей - мне, пожалуйста,... э-э-э... щи да бутербродик с колбаской. - Бутербродика с колбаской, сударь, у нас нету - всё так же радушно выполняла свою роль кассирша - но щи найдутся. - В таком случае - и тут я левым глазом скосился на меню сверху - вместе со щами подайте мне, пожалуйста, и картошечку с маслом. - Хороший у вас аппетит! - усмехнулась барышня-кассирша и приняла мой заказ. Через полчаса мой заказ был готов. За это время я даже кроссворды поразгадывал во взятой со стенда газете Метро. По правде говоря, щи мне не понравились. Их горьковатый вкус в очередной раз убедил меня в неоспоримом превосходстве украинского борща над русскими щами. А вот картошку я проглотил с удовольствием, но предварительно посолив. Ибо без соли она была не менее горькой, чем собственно щи. - А вы гурман! - обратился ко мне какой-то бородатый и седой мужик, который проходил мимо меня. - Да нет - смутился я - просто перекусываю перед дорогой. - Понимаю - ответил мужик, который тут же сел рядом со мной за столик - путь, наверное, неблизкий, раз так едите. - Ага, два дня до Днепропетровщины.
- А мне до Минска. Жаль, в разных поездах едем.
- Да, жаль! Но, тем не менее, как вас зовут - Игорь! - А меня Саша.
И со словами `очень приятно' мы пожали друг другу руки. - Как кафе вам? - спросил меня Игорь. Я расплатился с пришедшей за счётом официанткой и, дождавшись, когда она ушла, высказал своё мнение: - Лучше б тут и дальше Чайная Ложка стояла. - Ага, блины тут были вкусные. Вот было время, с женой и детьми мы сюда регулярно ходили. А теперь вот еду к тёще в Минск, родные мои уже там. А вас что обратно в Хохляндию потянуло? - Меня? Друзей старых хочу повидать. Только недавно в контакте их обнаружил, теперь вот в реале желаю увидеть. - Ну да - старый друг, лучше новых двух - Игорь тут же взглянул в окно, а потом и на часы - Ну извините, молодой человек, мне нужно на посадку. На мой поезд уже объявили посадку.
- Счастливой вам дороги! - пожелал ему я. Игорь взял свой чемодан, который он всё это время держал в руке и поспешил на поезд. А я вышел на перрон. Наблюдать за своим поездом, на который ещё не было посадки, и осматривать Витебский вокзал, размышляя о вечном. На Витебском вокзале кроме ларьков ничего и никогда не менялось как всегда. Кроме турникетов на пригородной платформе и табло ничто не напоминало о том, что сюда дошла цивилизация. Пассажирские платформы по прежнему были неэлектрифицированы, и поезда, развозившие народонаселение по практически всей юго-западной части СНГ, Прибалтике, а временами и в Польшу с Германией по прежнему управлялись дизель-тепловозами в качестве локомотивов. А смысл был в электровозах, если за Оредежем всё равно электричество кончалось, и начиналась железка в самом своём первобытном состоянии, и шло это первобытное состояние аж до самой Кировоградчины, через всю восточную Беларусь и северо-восток Украины. `Да уж - нескоро при таких темпах электрификации с Витебского вокзала пойдут Сапсаны' - подумалось мне - `Лет 30 их тут ещё не видать'. Наконец тепловоз воткнулся и в мой поезд и вскоре в ожидании начала посадки потянулись к вагонам расцветки украинского флага пёстрые кучки пассажиров. Идиллию изрядно портил какой-то явно пьяный и оттого не совсем адекватный мужик, который, то ли хотел подраться, то ли пощупать чьи-то женские попки. Судя по говору, алкаш явно был тем, кого на моей родине называли `заробiтчанами' (проще говоря - гастарбайтерами), и теперь он ехал домой, заработав в России кучу денег, часть из которых успел пропить, отмечая отъезд. - Закурить нету? - спросил он, внезапно переведя взгляд на меня. - Не курю! - отвечаю я не слишком резко. - А выпить со мной не хош? - Не пью! - О! Уважаю! - и тут же похлопал меня панибратски по плечу, отчего моя душа ускакала в пятки, предвкушая чего-то недоброе - Вот вижу, нормальный пацан! Нє то шо нєкоторые. Он ещё долго уговаривал меня разделить с ним его купе, обменяв билеты, но я вежливо отказался и после этого он от меня отстал. Зато начал приставать к дамам, чем уже реально начал меня злить. К счастью обстановка мгновенно разрядилась, когда проводница открыла двери и началась посадка.
Тут же пассажиры выстроились в очередь в вагон. Замелькали украинские и русские паспорта, которые страждущий путешествия народ показывал этой немолодой и весьма тучной проводнице вместе с билетами. Когда меня впустили в поезд, первое, что я сделал, это залез на свою полку, закинул дорожную сумку наверх и вытащил айпод из сумки, куда я предварительно закачал кучу панка и, что было абсолютно в тему поездки, индастриала (а то, сколько можно в поездах слушать этот самый `шансон с нечеловеческим лицом'). И так потом улетел в астрал от звуков любимой мной музыки, что не сразу заметил появление соседей по купе - немолодой пары, состоявшей из осыпанного с ног до головы бородавками мужа и жены - крашенной блондинки, заметно начавшей оплывать после вторых или третьих родов, а так же 50-летней женщины, которая, как позже выяснилось, ехала в Щорс к родственникам. Тут поезд тронулся. Земля города Питера медленно, а затем всё быстрее и быстрее стала уходить из-под колёс поезда. Позади остались Обводный канал и Купчино, мимо проехали Шушары, Пушкин и Павловск, впереди были Оредеж, Дно и призрачная российско-беларусская граница. Проверка билетов вытащила меня моментально из астрала, и я тут же перезнакомился с соседями. 50-летняя тётя Валя, как я уже говорил, ехала в Щорс, бородавчатый Михаил и его жена Людмила - русская из Узбекистана, всё время жаловавшаяся на свою бывшую родину катили до самого Днепра повидаться с родственниками Михаила. В дальнейшем соседи переключились на свои малоинтересные мне темы, и я залез обратно на полку, чтоб уйти в полный и окончательный музыкальный астрал до следующего дня.
На границе.
Проснувшись на следующий день, я увидел, что поезд стоит на залитой дневным солнечным светом и словно бы отдраенной до европейского лоска железнодорожной станции. Вскочив с постели, я стал рассматривать название железнодорожной станции, но, увы, меня ждал облом - названия станции я так и не увидел. Одевшись, я вышел в коридор вагона, и случайно столкнувшись с проводницей, спрашиваю её: - А что это за станция такая, на которой мы стоим? На что проводница мне отвечает: - Это Жлобин, молодой человек!
- Жлобин? - удивляюсь я - Как-то не очень похоже! - Вы как-то очень давно не ездили на поездах, юноша! - усмехнулась проводница и ушла к себе пить чай. А я остался и тщетно пытался уловить хоть что-то что напоминало мне станцию Жлобин, какой я помнил её по предыдущим поездкам из Дрезден-Сити и обратно. А помнил я её другой - с синим зданием вокзала, асфальтовыми платформами и бесконечной вереницей торговцев игрушек, которые торговали игрушками вероятно местного производства. Теперь не было этих продавцов игрушек, асфальт на платформах сменила плитка, а вокзал был перекрашен в кремовый цвет, про крышу и говорить нечего. `Ладно, ещё такие перемены, но чем продавцы игрушек не угодили Батьке Лукашенко или кому-то из его подчинённых? А может, они просто должны были исчезнуть на пути дивного нового мира, как ларёчники пали под напором гипермаркетов?` И вспомнил я строчку из старой песни Егора Летова, которую слушал неоднократно в юные годы: 'Пластмассовый мир победил/Макет оказался сильней'. Сейчас она как нельзя лучше отражало моё ощущение перемен за окном поезда. А поезд двинулся дальше в сторону Гомеля. Всю дорогу я не вынимал наушников из своих ушей, так как по радио ожидаемо-предсказуемо во всю насиловали уши обитателей поезда бесконечные Стасы Михайловы, Лепсы, Аллегровы, Любы Успенские и прочий шансон с нечеловеческим лицом создаваемый для домохозяек со всего бывшего СССР. Кое-где слышались и песни на рiднiй мовi, но они были примерно того же уровня и слушать их мне было как-то западло. - Александр! - крикнула меня тётя Валя - Почему вы к нам не присоединитесь? Неприлично как-то избегать совсем соседей! Я снял наушники, положил айпод назад в сумку и взяв оттуда припасы съестного примоединился к соседям по купе. - Отчего вы о себе не рассказываете - спросила меня тётя Валя. - Да я вообще не особо и разговорчив - ответил я - Да и что рассказывать? Школа, универ, безработица, несколько работ, о которых и вспоминать неохота. - А в Украину, зачем едете?
- Друзей повидать старых хочу, а заодно и одноклассников. Соскучился я по ним всем. Как и по солнышку. - Украинское солнышко это хорошо! - сказала тётя Валя - самой вся эта ленинградская слякоть поднадоела, но я уже старая женщина и украинскую жару боюсь не перенести - с сердцем совсем плохо. - А я вот соскучился по жаре - мечтательно вздохнул я - у нас всё равно есть где купаться. А поезд тем временем подъезжал к Гомелю. Долго силился я отыскать следы недавних граффити-войн фашистов и антифашистов, которые происходили за окнами моего поезда в самом начале нулевых - задолго до того как фа/афа разборки перекинулись на Россию, где долгое время ещё боялись до этого даже зачёркивать нацистские свастики и кельты. Но, увы - всё закрасили и стёрли. Только и осталась свежая краска кремового цвета. В Гомеле поезд встал на 20-минутную стоянку и, воспользовавшись этим мои соседи по купе мигом соскочили на платформу за свежим воздухом и сувенирами, а я остался в купе, опасаясь за сохранность своих вещей. По коридору стали проходить торговцы, и я купил у них большую шоколадную плитку, которую тут же продегустировал. Плитка оказалась твёрдой как камень и не догадайся я использовать боковые зубы - мигом стал бы похож на певца Шуру, а то и ещё круче - на Горшка из Короля и Шута. И после такого экспириенса я спрятал плитку до лучших времён. Как раз мои соседи оперативно вернулись в купе. - Ну как вы тут, не умерли от жары? - спрашивает меня Людмила, жена бородавчатого Михаила - Нет - отвечаю я - зато чуть Шурой не стал. - Как это?
- А вот так - купил у торгашей, которые тут ходили шоколадку, и чуть было не остался без зубов. В купе все засмеялись, а Людмила предложила: - Может, покажете эту шоколадку! И я показал им её вместе с фантиком. - Да уж, ну и кирпич! - присмотрелся к ней бородавчатый Михаил - Я б такое тоже есть не стал. А поезд двинулся дальше. И чем ближе дизель-тепловоз вёз вверенные ему вагоны к беларусско-украинской границе, тем нервозней становилось настроение в купе. - Вы, слышали, как на харьковской таможне ведут себя погранцы? - сказала возмущённо Людмила - Стоило мужику ляпнуть, что он везёт 5000 евро, так эти 5000 евро они у него и забрали. - Ну, на границе вообще не надо болтать о том, что везёшь валюту - вставил я свои 5 копеек в разговор - меня родные перед поездкой тоже предупреждали, не признавайся пограничникам в том, что везёшь деньги. - Но всё равно - нигде не сказано, что валюту надо отдавать погранцам - сказала Людмила. Впрочем, не скажу, что был тогда я абсолютно спокоен и хладнокровен. В сумке у меня была бутылка винца, которую моя бабушка просила передать нашей старой соседке - Алисе Максимовне. Очень не хотел я, чтоб меня за провоз алкоголя ещё замели на границе как особо опасного контрабандиста и в лучшем из всех случаев депортировали бы обратно в Россию, как российского гражданина. И вот мы в Тереховке. На той самой границе. Поезд стоит долго, а проверка проходит на удивление быстро. Входит белорусский пограничник, весь в зелёной почти советского образца форме, берёт у меня паспорт, вставляет его во внутренний сканер своего явно допотопного и тяжёлого ноутбука. И, отсканировав его, убедился, что я не враг государства, не опасный преступник и вообще перед белорусскими, русскими, украинскими и международными законами абсолютно чист и на меня нету компромата. И, в конце концов, вернул мне документ, проверил всех остальных соседей точно таким же образом и отправился дальше проверять всех. А вот в Хоробичах, что уже по другую сторону границу всё было гораздо страшнее и веселее. Украинские погранцы в тёмно-синей форме, делавшей их похожими на полицаев и порой с собаками шныряли по вагону, допрашивая народ на ломовейшем суржике и крича на весь вагон порой трёх этажным матом, тем самым как бы заставляя дрожать и трепещать всё живое и шевелящееся в их радиусе. Наконец в наше купе заглянул совсем уж матёрый волк заставы лет за 40 с суровым, как у Челюсти из Бондианы лицом и устроил мне перекрёстный допрос:
- Фамилия, имя, отчество! - Васько Александр Васильевич - Дата рождения - 26 ноября 1987 года
- С какой целью едете в страну? - Повидать в родном городе друзей и одноклассников (правда) - Оружие, наркотики везёте? - Нет (правда) - Валюту?
- Нет (вру) - Алкоголь, продукты?
- Нет (бесстыже вру) Отстав от меня, волк заставы помучил для профилактики соседей по купе в точно таком же духе и, в конце концов, обломавшись с уловом, удалился восвояси, явно недовольный. - Фу-ух! - пробормотал я - давненько не припомню, чтоб наши погранцы так сурово вели себя в поездах, как сейчас! - Сразу видно - давно не ездили в поездах! - сказала тётя Валя. - А ведь они бы могли меня обыскать - лукаво и полушёпотом говорю я ей с нескрываемой усмешкой - меня же ведь винцом для одной нашей соседки снарядили! - Ну, вы, Саша, блин даёте! - усмехнулась Людмила. `Да уж! - подумал я - на кой вообще нужны эти границы. Достаточно просто убедительно и не моргая глазом врать, а тут уж можно и полторы тонны чистейшего героина в желудке провезти. Да что там полторы - тут крокодил можно провозить целыми поездами, набитыми до отказа барыгами'. Но сам слегка испугался полёта своей мысли - я, то ведь не был авантюристом и в тюрячку мне не особо хотелось. Хотя границы всё равно упразднить стоило бы - ибо кто хочет тот всегда через них, что угодно провезёт и проедет, невзирая ни на какие контроли. Как птицы, которых ни одна государственная граница не в состоянии остановить. После получасового стояния в Хоробичах поезд двинул дальше в сторону юга и вглубь Украины. И тут... о чудо!
Вместо хвалёного шансона с нечеловеческим лицом радиоволны внезапно выдали такую развесистую музыкальную клюкву, что душа сама захотела петь и плясать, а о необходимости одеть наушники я забыл напрочь. Какие-то отвязные ребята играли не менее отвязные украинские типа народные песни под аккомпанемент самоиграек и все на тему сельской свадьбы и горилки. Одна только песня чего стоила:
Трактор в полi дир-дир-дир Про любов спiває бригадир! Трактор в полi дир-дир-дир На весiлля їде бригадир!
И слушая всё это, я радовался жизни, так как никогда не радовался и даже захотел от переполнившего меня позитива сплясать настоящий украинский гопак, но вовремя вспомнил, что танцевать я не умею и убоялся участи стать героем смешных видео на Ютубе в самый последний момент. Но тупо приклеенная к моему лицу улыбка не отклеивалась настолько долго, что соседи по купе мигом заметили эту перемену. - Саша, чего это ты такое с тобой? - спросила меня удивлённая тётя Валя. - Да вот угораю с этих развесёлых песен про свадьбу и горилку и теперь вот в хорошем тонусе - говорю я, а в это время моё внутреннее я чуть ли не распирает от радости и оно чуть не орать готово: `Люди! Боже мой! Я наконец на Украине! Мать вашу за ногу, я в Украине, Украине, УКРАИНЕЭЭЭЭЭЭЭЭ!' Впрочем, песни про родной колхоз, горилку и весiлля под самоиграйку как-то быстро приелись из-за того, что слишком часто стали повторяться и после третьего их прослушивания я заново погрузился в музыкальный астрал и пока я погружался в него они совсем пропали с радиорадаров поезда, уступив место тишине. Мы проехали Щорс, где тётя Валя нас окончательно покинула, пару полустанков, названия которых я позабыл и станцию Дочь, а впереди нас ждал Бахмач. Бахмач меня обрадовал. Там на вокзале в отличие от Жлобина ничего не поменялось. Никакого евроремонта и бабки с пирожками и пирогами были на своих местах. Как и бабки со всем остальным съестным, что рождала украинская земля из своих недр - от арбузов до кукурузы. `Даа! - обрадовано подумал я - в этих местах уж точно в ближайшие 50 лет мало что поменяется и это даже круто и хорошо! Вот тут действительно чувствуешь, что вернулся на родину с большой буквы'. А поезд продолжил свой путь по путям Украины, обойдённым электрификацией.
Вот я и дома.
Всю последующую ночь я упорно боролся со своим сном. В Дрезден-Сити мой поезд прибывал лишь в полпятого утра по киевскому времени, а перспектива проспать свою станцию, чтоб потом с самого Днепра катить на электричке обратно на неё же меня, особо не грела. К тому же мой ангел-хранитель Вадик Томишевский, у которого я должен был вписываться, собирался меня встречать на платформе с отцом, а подвести их ну никак я не мог. Потому я вооружился книгой `На Дороге' от Джека Керуака и повёл решительное контрнаступление на свой сон. И пока под неяркий свет лампочки над моей полкой шло это сражение со сном, поезд выехал на электрифицированную трассу в Александрии, где дизель сменил электровоз, затем проехал Кременчуг с его водохранилищем и неторопливой поступью подъезжал к Пятихаткам.
- Саша, почему вы не спите? - спрашивает меня Людмила, не очень кстати проснувшаяся. - Скоро моя станция, а я не хочу проспать! - честно сказал ей я. - Поспите лучше. А то вы как зомби какой-то!
Действительно - позиционная война со сном явно не способствовала уменьшению мешков под глазами, а коматозное состояние явно переходило в наступление. Но я не принял предложение Людмилы и геройски продолжил воевать со сновидениями. Простояли мы в Пятихатках невероятно долго. Пока поезд стоял, я уже начал упаковывать всё, что осталось от моих вагонных трапез в сумку, и когда я покончил с этим, поезд двинулся дальше и я вышел с сумкой в тамбур. Поезд набрал полный ход и проехал без остановки Вольногорск, а я в тамбуре наблюдал за звёздным небом и ночными пейзажами родной Днепропетровщины. А когда я не считал звёзды - нарциссично рассматривал себя в оконном отражении, из которого на меня смотрело нечто похожее на туриста, который казалось не едет на родину, а едет греть своё тучное тело в Турцию или в Египет. Наконец показались вдалеке городские огоньки, смутные очертания ночного Днепра... и конечно же вырывавшееся из заводской трубы пламя. `Вот он, наконец, и Дрезден-Сити' - подумал я радостно. Поезд стал замедлять ход, света над путями стало больше, пассажиров в тамбуре прибавилось. Наконец показались перрон и городской вокзал - вернее то, чем этот вокзал стал после евроремонта. Затем поезд окончательно остановился, проводница открыла дверь, и я выскочил из поезда на перрон вместе с остальными пассажирами и дорожной сумкой. - О-о, Сашо-ок, здорово! - услышал я знакомый голос с ещё более узнаваемыми только нам, украинцам, интонациями, и обернулся налево. Тот, кто меня звал был Вадиком Томишевским. Лучшим другом моего детства. Эх, сколько мы провели игр вместе, сколько раз он, будучи старше меня всего лишь на один год, вправлял мне мозги одним своим словом и спасал от необдуманных поступков, к которым я частенько был склонен. Он даже не изменился внешне с тех пор - густые тёмные волосы, зачёсанные в разные стороны, зеленоватого цвета глаза, худощавое лицо, в котором читалась мудрость пожившей на свете и всё повидавшей собаки и только бородка напоминала о его теперешнем возрасте. - Вадик, дружище, сколько лет, сколько зим! - негромко воскликнул я и, бросив сумку, обнял его. Затем после дружеских объятий я снова водрузил сумку на плечо и спросил его: - А где твой батя? Он же обещал быть с тобой вроде, не? - Та батя передумал и заснул! Ну, давай пошли, нас уже такси ждёт! Мы покинули платформу по подземному переходу, ведущему на вокзал Дрезден-Сити, а с вокзала направились на стоянку, где нас поджидало такси в виде не запомнившейся мне иномарки серого цвета, но с обязательными шашками на крыше. Как только мы сели, предварительно упаковав мою дорожную сумку в багажник, Вадик сказал таксисту куда ехать и мы поехали. В предрассветном городе не было ни души, трамваи стояли в депо, автомобили редко выезжали на дорогу. Потому с Привокзальной площади мы быстро спустились по проспекту Ленина на площадь Освободителей, в прошлом бывшую Октябрьской площадью и оттуда дальше стали спускаться по проспекту Ленина. - Ну шо, рассказывай как жизнь? - предложил Вадик - Да как видишь, Вадик, без особых приключений. - Доехал нормально? - Да норм, как видишь - Ну ладно, вижу, ты явно устал, пагхаварим дома! Такси тем временем свернуло на улицу Долматова, которая в отличие от проспекта Ленина совсем плохо была освещена. Но в этой темноте я заметил, что бывший магазин Мясо-Овощи, побывший потом обычным продуктовым магазином внезапно стал магазином запчастей для автомобилей марки ГАЗ. `Странно - подумал я - в Питере газельвагены истребляют как класс во всех ипостасях, а тут газельвагены по необъяснимой причине живут и пахнут. Непорядок'. Наконец такси свернуло на улицу Черняховского и на первом и самом ближнем повороте завернуло налево - в наш двор и остановилось у дома Вадика. Тот расплатился за нас обоих, и мы пошли в дом. Зайдя в подъезд - настолько девственно-чистый, что дверь даже не была оборудована кодовым замком - мы остановились на первом же этаже, где как раз и жили Томишевские. Вадик позвонил, и дверь открыла его мама - тётя Даша. Я не сразу узнал её - с момента моего последнего приезда она сильно изменилась. Сильно поседела, золотых зубов и морщин у неё стало явно больше. Но это была всё та же тётя Даша - такая же радушная и добросердечная, как и всегда. - Саша! - всплеснула она руками - как ты вырос, гхосподи! Дай я хоть на тебя посмотрю. О-о! Такой большой стал и не узнать! - И вы всё та же, тётя Даша! - сделал я ей комплимент. - Ну, давайте мальчики, заходите! Хоть поедите с дорогхи! Мы зашли в квартиру. Квартира была такой же старомодной, какой всегда была с тех пор, как Томишевские перебрались сюда из брошенных общаг. Что-то советское было в ней и оттого навевало на меня умиление. В прихожей вокруг нас с Вадиком забегали, зашустрили несколько кошек и одна собака, в которой я сразу опознал пуделиху Абрикоску, правда, сильно состарившуюся за время моего отсутствия. А ещё одна собака - пекинес Тимур куда-то подевался. - Слушай, Вадик! - спросил я своего сердечного друга, когда снимал обувь - а где же Тимур? - Та умер он давно - грустно сообщил мне Вадик - Старость не радость! - Грустно! Такой был пёс угарный. И не лаял практически никогда, даже на соседских злых собак. - Ну, Саш, его уже гход, как нету! Собаки ж они вообще долгха не живут. - И не говори - грустно согласился я с ним. Как-то грустно всё равно было без него. Я умылся в ванной и вскоре мы с Вадиком сидели в гостиной и уминали приготовленный тётей Дашей голубец. А тётя Даша спрашивала меня:
- Ну как добрался, Саш?
- Да без приключений, тёть Даш! - Как там в Петербургхе погхода? - Как всегда - тучи-дожди, тучи-дожди и никакого солнышка.
- Ой, мне б к вам в Ленингхрад! А то так уже эта жара достала - ещё немногхо и у меня сердце прихватит.
- Да вы ещё долго проживёте, тёть Даш! А я вот по настоящей жаре как раз соскучился.
- Ну, смотри, а то тут у нас такая жара сейчас, шо дальше невозможно! Я пожал плечами и скорчил глупую улыбку и тётя Даша ушла. А мы с Вадиком продолжили разговоры за жизнь. - Ну чем занимаешься по жизни, Сань? - спросил меня Вадик. - Да так - отвечаю я - торгую шинами, дисками, аккумуляторами потихоньку в одном магазинчике. - Много наторгховал? - Да не особо. Но пока хватает на жизнь. - А я вот - поступил в ДМК инженером - знаешь, который Днепровский металлургический комбинат. - Та знаю - наше так сказать градооборазующее предприятие. Туда все дороги в городе, как в Рим ведут. - Но знаешь, Сань, щас там такая шляпа идёт - начальство такое дурное, многхих поувольняли, кого-то сократили. Меня вон вообще в слесари перевели, так и батрачу там. - Мндаа, плохи тут дела похоже. - Да это ещё ничего. А вот ПХЗ, где твой батя и мой старик работали, так вообще закрыли. Я удивился - в своё время Приднепровский Химический Завод был едва ли не вторым по значимости предприятием в городе после ДМК. Даже уборщицы в нашей школе носили на своих фартуках эмблему ПХЗ. И вот теперь этого завода нет. - И гхаварят там полно радиации осталось - продолжил Вадик - круче, чем в Чернобыле. - Представляю сколько б мутантов в городе родилось, если б случилась на ПХЗ авария - усмехаюсь я сам себе. Долго мы говорили и о политике, ругая наших президентов и политиков, о жизни и о том, как мы проведём время тут. Наконец Вадик спросил: - Тебе включить телевизор?
- Почему бы и нет?
- Надеюсь, ты нашу державну мову ещё понимаешь, Сань?
- Вадику! - с улыбкой сказал я - а навiщо менi забувати рiдну мову, от скажи менi будь ласка! - О! - удивился Вадик - не знал, шо ты ещё можешь по нашему шпрехать! Как ты нашу мову то не забыл. - Да так - почитываю украиноязычные сайты порой и потому не забываю. Вадик включил телевизор, стоявший в углу гостиной и передал пульт мне со словами: - Выбирай всё шо хочешь! Ящик в твоём распоряжении! Я стал клацать по каналам, с целью ознакомиться с содержанием современного украинского телевидения. Контент впрочем, не сильно впечатлял - российские сериалы, Потап и Настя Каменских вперемешку с западной и русско-украинской попсой, чертовщина в стиле Ленин-Ожил-В-Мавзолее и Ванга-Что-то-Напророчила-И-Оно-Сбылось. Наконец я решил остановиться на украинских новостях. Ведущая на хорошем украинском языке, на котором наверняка даже в сёлах не очень то и говорят, рассказывала какая адская стоит на Украине жара, что даже рельсы от неё плавятся. `Странно - подумал я - почему только мой поезд в итоге с рельсов не сошёл?' Дальше было уже не очень интересно - предстоящие выборы в Раду, Янукович где-то кого-то принял, колхозники где-то убрали урожай, где-то кто-то попался на взятке, где-то разбойное нападение. В общем, мёртвый сезон дошёл даже до телевидения. Когда новости кончились, я почувствовал, что Морфей окончательно стал меня покорять и, выключив телевизор, сказал Вадику: - Наверное, мне пора уже спать! - Ну, так давай в мою спальню! - предложил Вадик - А я в гхастинной посплю. Чувствуй себя тут как дома! Вадик проводил меня по коридору, увешанному стиранным бельём в спальню, которая как раз была специально для меня была постелена, пожелал мне спокойной ночи и ушёл к себе спать. А я, раздевшись, лёг на кровать и, укутавшись одеялом, окончательно отдался во власть всемогущего Морфея. И когда я уснул, за окном рассвело, и красное солнце начало озарять просыпающийся город.
Мой двор: сон и реальность.
И приснился мне мой двор... Вот он я - 5-летний, белобрысый и худощавый играю с пацанами то ли в прятки, то ли в сифу, а то и в то и в другое одновременно... ...Я прячусь от своих преследователей в погребах, скрытых от внешнего мира деревьями, аккуратно подстриженными заборами из кустов, каменным забором детского садика и отчасти гаражами... ...Но как назло меня всё равно находят, хлопают по плечу так, что я от неожиданности вздрагиваю, и говорят мне: - Ты - сифа! И вот теперь я бегаю за другими мальчишками со двора и заражаю их сифой. И украинское солнышко освещает нам наши забавы... ...Ещё один флэшбек... Мы играем с пацанами в войнушку. Как и во всех войнушках, в которые мы играем, а мы это - я, Вадик Томишевский, Гриша Кацапенко, Игорёк Смурый и маленький, но не по годам наглый Миша Байстрюк - так вот мы воюем в стиле `все против всех'. В войнушке мной из игрушечного пистолета убиты Игорёк и Гриша, но вот засада - меня из игрушечного пистолета подстреливает Байстрюк и я картинно падаю на траву, изображая Смерть... ...И снова флэшбек... ...Пользуясь турником в виде лесенки с двумя кольцами мы + Вячеслав Коробейчик и Вовка Михальчук играем в волейбол. Мы бросаем мяч то через турник, то сквозь кольца. А мне опять не везёт - пять раз я пропускаю мяч, а один раз получаю мячом по балде, за ротозейство. И получаю нарекание от Гриши: -Саня, ну шо ты за тормоз, ей-богху! Но ведь главное не победа - главное - участие, не так ли?... ...Ещё флэшбек... ...Какие-то мелкие уродцы с соседних дворов повадились воровать с наших деревьев абрикосы. За что мы решаем их поколотить и в итоге после небольшого преследования, загоняем на каменный забор детского садика. Уродцы, пользуясь своим положением начинают нас дразнить матерно обзывать и кричать детские дразнилки. Гриша кидает в них семенем каштана, но промахивается, снова следуют высунутые языки и дразнилки. Кидает камешек в них Славка - тот же результат. Наконец очередь доходит до Гарика Смурого, он кидает в окопавшуюся на заборе белобрысую малявку камень и рассекает малявке подбородок. Малявка тут же в рёв: - Аааааааааааааааа! Мы радуемся победе, но не долго - на плач вражеского малявки тут же прибегает батя Игорька - типичный советский инженер конца 80-х-начала 90-х с типичными для того времени усами. Он заводит Гарика на погреба и сделав из неокрепшей веточки прут начинает сечь Гарика по тому месту, по которому и лупят обычно детей за дело и сопровождает это дело словами: - Я сказал тебе - не бить детей! - Ааааааааааааа! - только и находит, что ответить Гарик, у которого свой теперь черёд реветь от боли... ...Солнце заливает наш двор солнечным светом, прохожие всех возрастов идут через наш двор и проезжую часть нашего двора то в город, то обратно. За моим окном цветут зелёные каштаны, и всё в этом мире улыбается нам - его детям - даже тогда, когда наступает ночь и над двором загорается большой фонарь и не слышно ничего кроме смешанного шума поездов, заводов и самолётов, а так же сверчков, собак и кошек... ...Но вот - сон окончился и я просыпаюсь окончательно....
* * *
Проснувшись, я обнаружил в окне свет. Но этот солнечный свет был скорее вечерним, нежели утренним. На часах я с удивлением обнаружил, что сейчас 6 часов вечера по киевскому времени (я часы перевёл ещё в поезде) и пришлось мне встать с постели, прибраться и одеться. - Ну, ни фига себе я поспал! - сказал я удивлённо сам себе. Я вышел в коридор и, подчиняясь своему желанию выйти во двор, направился в прихожую за сандалиями. - Доброе утро, Саш! - слышу я из гостиной голос тёти Даши - Ну как спалось? - Да нормально вроде - сказал я ей и тут же спросил - Вы не против, если я прогуляюсь неподалёку. - Да конечно, иди, гхоспаде, ну никто тебе здесь не мешает! - в этот момент в голосе тёти Даши явно читалась усталость. Одетый в сандалии, бриджи и зелёное поло я вышел во двор. А выйдя во двор, немедленно испытал культурный шок не самого приятного свойства. Мой родной дом, который располагался справа от того места, где я гостил на вписке конечно был ещё цел и не изменился практически никак за всё время моей жизни на планете. Это был всё тот же трёхэтажный сталинский дом на улице Черняховского с белыми барельефами в центре которых неизменно сияли красные звёзды под окнами вторых этажей. Двери только стали железными и с замком. Но вот каштаны нашей улицы, которые когда-то было видно из нашего окна теперь выглядели так словно в город пришла Вечная Осень - листья на них однажды пожелтели и больше никогда не опали, так и, оставшись на своих ветках висеть круглый год - и зимой, и летом. А слева от моего дома я увидел странную парочку - лысого мужика с пивным животиком, похожего на хозяина питерского магазина для неформалов Castle Rock и внешним видом и прикидом металлиста старой школы и не менее упитанную подругу, державшую в руках поводки, одетые на двух такс весьма стрёмных на вид. Ибо настолько уродливы были эти таксы, что казалось - то ли они выросли в Чернобыле, то ли они пали жертвами жестокого обращения с животными - коричневые шкурки собак практически полностью были покрыты белыми пятнами, а у одной собаки было бельмо на левом глазу, точь-в-точь, как у Мэрлина Мэнсона. И та собака, которая с бельмом, завидев меня, тут же принялась меня облаивать, но хозяйка на моё счастье тут же её одёрнула, извинившись передо мной. Но дальше меня ожидал ещё больший культурный шок и опять в самом плохом смысле этого слова. Турника с кольцами больше не было, как не стало и практически всех атрибутов нормального дворового детства, включая любимые нами когда-то качели. Трава, никем давно не стриженная, выросла до размеров куста и на ней, даже в футбол стало невозможно нормально поиграть. Заброшен был и забор из кустов, принявший совсем запущенные очертания, абрикосовые деревья или засохли или были спилены, а столик, за которым мы бывало, и просто сидели, и в карты играли и ставили магнитолу с весёлой музыкой, был попросту выкорчеван и пушен на дрова и металлолом. А самое дикое в увиденном - зачем-то посреди двора поставили гаражную ракушку, автодорожка к которой окончательно изуродовала наш дворик. Я направился к погребам в надежде отыскать хоть что-то отдалённо напоминавшее мне мир моего детства, но, увы - не было больше и погребов. А те немногие погреба, которые остались теперь тихо умирали, проваливаясь под землю, которая пользуясь их заброшенностью, забирала своё обратно. Но хуже всего было то, что произошло с детским садом, куда одно время водили меня, пока не перевели в другой детский садик, а потом и моего брата. Его здание, где одно время после нашего переезда располагалась почта, было разрушено так, словно случилась война и в него попала фугасная бомба. Сильная душевная боль при виде такой картины пронзила мою и без того некрепкую нервную систему, на глаза выступили слёзы и от всё усиливающегося чувства утраты я шептал:
- Что вы сделали, твари? Затем мой голос стал ещё громче: - Что вы сделали?... Твари! И наконец, я окончательно отдался захлестнувшей меня истерике и со слезами на глазах я проорал:
- ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОИМ САДИКОМ, ТВАРИ! Долго и беззвучно рыдал я на остатках погребов от увиденного мной варварства. Никто не услышал меня и не увидел - и, слава богу, не хочу, чтоб меня видели слабым и беспомощным. Наконец я взял себя в руки и проследовал по каменным ступенькам с погребов на дорожку. По которой пошёл к дому Вадика Томишевского и сел около него на скамейку, приводя мысли в порядок. И тогда я в первый раз осознал, что мир моего детства окончательно и бесповоротно умер. Через полчаса из магазина на проспекте Ленина вернулся Вадик с сумкой, груженной продуктами. Увидев меня, он сказал: - Здоров, дружище! Как ты тут? - Да вот! Сижу и охреневаю от того, что сотворили с нашим двором. - Так уже давно тут так. С тех пор, как этот лось Груздев, что теперь в бывшей хате твоей бабушки живёт, решил тут гхараж построить, всё пошло под откос. - И неужели никто не вписался за наш двор? Даже турник и тот убрали? - Да вмешивались, пытались, а толку? Да и на кой теперь эта детская площадка уже нужна, сам подумай Саш! Мы все давно выросли, а новых детей тут никто не завёл - старые соседи только недавно поумирали, а новые только недавно въехали. - Остаётся только надеяться, что когда они заведут детей, всё станет по- старому. На это Вадик ничего не ответил, и мы направились домой. Да и мне не хотелось уже разводить пустопорожнюю философию на тему `Как нам обустроить родную Горплощадку'. Затем я отнёс винца Алисе Максимовне - единственной нашей старой соседке, которой удалось пережить стариков нашего двора и дожить до наших дней. Её квартира никогда не менялась за всю её жизнь. Все атрибуты советской квартиры, включая радиоточку, из которой вместо Маяка вещало на украинском сонное УР-1, типичные для той эры мебель, книжный шкаф и даже обои и занавески, не говоря уже о входной двери - всё это делало квартиру Алисы Максимовны последним бастионом Советского Союза, окружённого железными дверями новых хозяев, принадлежавших уже к другой эпохе и заменивших нас и бывших соседей и не желающего сдавать своих позиций. Алиса Максимовна по-украински расспрашивала меня о моих делах, делах родителей, нашей бабушки и рассказывала о себе, а я по-русски отвечал ей на все её вопросы и расспрашивал о ней, о судьбе наших бывших соседей, и так далее, и так далее, и так далее. В конце концов, мы с ней обнялись, она передала моим родным привет, и я вернулся в дом к Вадику. И там за телевизором, пока Вадик сидел за компьютером, я составил в уме план того, чем я займусь в Дрезден-Сити, за то время пока нахожусь. А именно: 1) Встречусь со всеми остальными друзьями детства, которые ещё остались во дворе. 2) Съезжу к прабабке на могилу. 3) Позагораю и накуплю лекарств для бабули. 4) Встречусь с одноклассниками. 5) Попробую заново построить отношения с Наташей Абросимовой - моей бывшей одноклассницей, с которой как мне кажется, у меня вполне бы случилась любовь, если б не переезд в Питер. 6) И конечно я наделаю много, много, много фоток для контакта. Однако всё это потом, постепенно... А, завтра мы выезжаем с Вадиком и Гришей Кацапенко на Котлован.
Котлован.
Как у села Романково материализовался Котлован, вернее целых два Котлована, наполненных чистейшей озёрной водой, история скромно умалчивает. Возможно когда-то приехали экскаваторы, вырыли пару больших ям в Поисках-Чего-то-Ценного, но то ли не нашли, то ли нашли то, что искали и выкопали то, что искали до самого конца. И в итоге покинули Котлован, который с тех пор заполнился дождевой водой, а вскоре заполнился и отдыхающтими. Сначала их было не особо много, и все они были с Левого Берега. Но настоящее раздолье началось, когда в лихие 90-е каким-то чудом удалось достроить Новый Мост через Днепр и горожане массово устремились на Котлован, постепенно забив на всё более зарастающий водорослями и загрязнённый Днепр. Работяги, студенты, школьники, богатые, бедные, дети, родители - все они если не уезжали куда-то в отпуск, то непременно грели свои тела на Котловане. И, разумеется, не забывали о водных процедурах там же и оставляли на Котловане груды мусора. И вот в сторону Котлована устремилась с пляжными принадлежностями в кульках и наша великолепная четвёрка в лице меня, Вадика, Гриши Кацапенко и его невесты по имени Алёна. Гриша Кацапенко за время моего отсутствия в Дрезден-Сити успел отслужить в десантуре, которую на Украине чей-то надмозг официально переименовал в аеро-мобiльнi вiйська (видимо, чтоб патриотичней звучало), повкалывать на стройках в Москве, но в итоге всё равно вернуться в Дрезден-Сити по причине кризиса 2008 года. На радость светловолосой и стройной Алёнке, которую я видел ещё в последний свой приезд, и которая тогда уже была влюблена в Гришу. Гриша, теперь работающий кровельщиком, практически не поменялся - как был в хорошем смысле альфа-самцом, так и остался, в былые годы вообще бил морды всем, кто про него на стенке плохо писал, но теперь его злость превратилась в просто обострённое чувство справедливости. Как оно проявляется, я вам на этих страницах поведаю позже. А пока вот сейчас мы идём по улице Долматова, всё больше и больше дряхлеющей и покрывающейся трещинами на домах, ямами на асфальте и где точно так же стремительно исчезают погреба, и заводим разговор о выборах в Верховную Раду. - Гхриш, ты за кого гхолосовать пойдёшь? - спрашивает Вадик - Не знаю, Вадик! - отвечает Гриша - там в Раде одни п***расы, но прогхолосовать всё равно хочу. - Я вообще, сколько себя помню никогда и ни за кого не голосовал - вставляю свои 5 копеек я - не верю политиканам и всё тут. Все уставились на меня с нескрываемым недоумением. - А как же будущее страны? Как же твой гхолос? Его ж за тебя посчитают! - вразумляет меня Вадик. - У нас в России - говорю я - точно так же людей любят разводить насчёт `за тебя всё порешают'. Один мой приятель тоже решил решить судьбу страны, проголосовав за СправоРоссов, только потому, что хотелось таким образом выразить протест против Путина. А потом офигел, когда увидел среди них Мизуллину, которая везде стала со своими запретами пиариться. Да и я ведь политологию кончал явно не для того, чтоб быть электоратом - слишком хорошо знаю все эти технологии накрутки голосов, равно как и то, что мой голос не имеет никакого значения. Я что пришёл на выборы, что не пришёл - во власть всё равно пролезут м***ки, которые всегда будут обманывать и кидать, вне зависимости от того проголосовал я или нет. Да и когда не голосуешь - ни в ком не разочаровываешься. - Зря ты так, Саня - вздохнул Вадик, глянув на меня с сожалением, словно на так и не выросшего ребёнка - а я вот пойду гхолосовать, но за тех, кого никто не знает и кто не замарался ещё ни в чём. Потому шо все, кто в Раде сидят - они все замаранные. Переубеждать я его не стал, да и вообще в последнее время я стал остерегаться ввязываться в споры по поводу политики. Я - человек горячийи упёртый - и если я во что-то сильно верю, я своей верой в итоге всех задалбливаю так, что рискую потерять друзей. Потому свои взгляды я не стал навязывать ни Грише, ни Вадику, ни тем паче Алёне, которая в наших беседах не принимала активного участия. Вскоре мы вышли на проспект Ленина, чуть чуть поднялись по нему наверх и стали голосовать. Маршрутки, как назло не ловились - одни легковушки да грузовики на средней передаче катились себе вниз и медленно, словно опасаясь резких движений, по рельсам спускались трамваи. - Ну, гхде же они? - занервничал Гриша. - Всё щас будет, Гхриш! - успокоила его Алёна и нежно обняла Гришу. Наконец через полчаса показался белый микроавтобус Богдан, который мигнул в нашу сторону жёлтой фарой поворотника и остановился перед нами. Глянув на номер и убедившись, что это наша маршрутка, мы заскочили туда, захлопнули дверь и, рассевшись по своим местам, тронулись в путь. Я хотел было заплатить за проезд, но вмешались Вадик и Гриша: - Сань, ну нє надо - мы сами заплатим за тебя. - Да ладно, пацаны - смущаюсь я - мне же не хочется быть должником, да и я вроде б ещё при деньгах. - Да нє - говорит Гриша - Ты ж у нас гхость, вот и чувствуй себя, как в гхостях! В итоге Гриша и Вадик сами за меня заплатили, я свои рубли, переведённые ещё вчера в гривны, сунул назад в кошелёк. Маршрутка пролетела через весь проспект Ленина, а у ДМК свернула в сторону проспекта Пелина. Да так резво, что я даже памятник Прометею - нашу главную городскую достопримечательность, чем-то похожую на атеистический ответ Александринскому Столбу рассмотреть толком не успел. С проспекта Пелина маршрутка наша по виадуку взлетела на Новый Мост, в момент этого взлёта я даже заметил рельсы, по которым обычно шла Четвёрка - трамвай номер 4, следовавший по маршруту Одесская улица - Коксохим, единственный в городе маршрут, имеющий привилегию не доезжать до ДМК. А затем с Нового Моста я наблюдал по пути сплошной и бесконечный индастриал - склады, заводики, ДМК, железнодорожные пути для товарняка, портовые краны. И всё это я пробовал снимать на свой фотоаппарат - порой удачно, а порой получая размытое изображение. Ведь скорость движения ещё никто не отменял. Затем под нашим мостом стали проноситься воды Днепра, и я ещё активнее стал фотографировать голубые воды этой великой реки и, глядя в её лазурь, снова как в том сне погрузился в свои воспоминания.
Флэшбэк. Мечты о Левом Береге.
Ещё не прозвенел звонок, а толпы школьников, включая и 9-летнего меня, дружно выскочила из подвальной столовой нашей школы и стала подниматься наверх - поближе к классам. На лестнице темно, но я отчётливо вижу на одном из ребят писк моды 1996 года - кроссовки со светящейся подошвой. Уже то, как загораются красные лампочки на заднике этих кроссовок, заставляет меня желать, во что бы то ни стало получить эти кроссовки в своё личное пользование. Но, увы, лампочки на кроссовках начинают перегорать, а к тому моменту, когда мы начали взбираться по освещённой солнечным светом лестнице, они гаснут окончательно. И моё желание приобрести эти чудо-кроссовки гаснет вместе с этими лампочками красного цвета.
Вот и преодолена тёмная лестница, а по светлой лестнице я забираюсь наверх на самый верхний - четвёртый - этаж моей старой, доброй школы n 9. Там я отправлюсь в математический класс (я матёшу, впрочем, ненавижу лютой ненавистью), а перед этим буду наслаждаться зрелищем, которое только на четвёртом этаже и доступно. Именно там из окна четвёртого этажа я вижу совсем другой мир, отличный от того, в котором я живу. Оттуда всё ниже и ниже сталинские дома, за Ленинградским проспектом сплошные ровные чёрные крыши, над которыми возвышается светлый, но овеянный мрачными легендами Дом со Шпилем. А за горизонтом дымит себе ДМК, течёт тёмно-синим течением едва заметный Днепр, и белеют за Днепром бесчисленные белые девятиэтажки Левого Берега. И глядя на Левый Берег, я представляю себе, как в будущем я заселюсь в одну из этих девятиэтажек, буду кататься на лифте, смотреть по телевизору 20 каналов, а не три-четыре, как на моём телевизоре и все в хорошем качестве. Без шипения и с хорошей цветной картинкой я буду смотреть Обманоидов и Киберов, Паровозика Томаса, и, конечно же, Территорию А. А ещё в доме не будет рыжих тараканов, которые вечно у нас материализуются. Одно плохо - трамваев на Левом Берегу нет, и не предвидится, да и не едут трамваи туда, как в Днепропетровске на его собственный Левый Берег. `Ну, ничего - думаю я - когда-нибудь я вырасту, стану мэром города и тогда все трамваи непременно поедут на Левый Берег и все на них прокатятся с ветерком'. - Васько, ну шо ты встал? - спускает меня с небес на землю мой одноклассник Антон Денисов - Пошли уже на урок, звонок прозвенел! И я иду на урок, чтоб потом дождаться очередной перемены и снова помечтать у школьного окна.
* * *
Днепр остался позади, и мы теперь едем мимо левобережных дач. Мимо нас пролетают билборды с рекламой и кандидатами в депутаты Рады. У всех морды ничего кроме омерзения не вызывают и будь я до сих пор гражданином Украины не проголосовал бы ни за одного из обитателей этой кунсткамеры, которую злые языки на Украине не зря прозвали Вэрховна Зрада (Верховная Измена). А вот и сам Левый Берег. Ещё одна рухнувшая иллюзия в копилку моих рухнувших иллюзий. Некогда привлекательный в моих глазах район города теперь казался всего лишь скопищем старых брежневских девятиэтажек, в которых я жил на Проспекте Просвещения - таких же в принципе унылых и выцветших, как и все старые девятиэтажки. И ни одного нового дома рядом с ними и посреди них, чего о таких же районах Питера не скажешь. Казалось мне теперь, что это место безнадёжно застряло в своём развитии году эдак в восемьдесят пятом и кроме машин и гипермаркетов, здесь больше ничего не напоминает развитие. Наша маршрутка ещё немного поплутала по лабиринтам Левого Берега, даже базар проехала какой-то и наконец доехала до конечной остановки - где-то там, где Левый Берег кончался, и начиналось поле. И где-то в этом поле начиналась та самая тропинка, ведущая на Котлован, но сначала надо было подкрепиться. В каком-то розового цвета мини-маркете мы закупились водой и продуктами, а Алёна ещё и какой-то бульварый журнальчик купила, чтоб не особо скучать. А закупившись всем необходимым, мы направились вглубь поля. Через несколько километров, едва многоэтажки Левого Берега скрылись за нашими спинами, нам предстало невиданное зрелище, от которого ахнули все - поле усеянное подсолнухами, которых никто явно раньше не видел. При том, что Вадик, Гриша и Алёна практически всю жизнь прожили в Дрезден-Сити, но это поле с подсолнухами они по пути на Котлован не видели ни разу: - Ни фигха себе подсолнухи! - удивился Гриша - Шо то мне подсказывает, что они здесь явно не просто так - начал уходить в конспирологические глубины Вадик - Ну так да! Сначала тут поднимут бабок на подсолнечном масле и сэмках, а потом придут эти, как их, риэлторы и всё тут застроят - углубил Гриша Вадика в ещё большую конспирологию. - А я бы это сфоткал - вставил я свои 5 копеек в разговор. - Зачем? - удивилась вся компания. - Пусть хотя б для истории останется. Чтоб все знали - вот было раньше тут такое поле, а теперь его типа застроили. - Как знаешь - Вадик уже откровенно смотрел на меня, как на конченного чудика - этого места тут скорее всего по-любому через гход не будет, а ты его фоткать надумал. - Ну, Вадик - отвечаю я своему ангелу-хранителю с умоляющим взглядом - Это ж история, другого раза, наверное, и не представится. Все пошли дальше, а я едва догоняя компанию, принялся активно фотографировать подсолнухи и всё, что попадало в поле моего зрения. Вплоть до телеграфных вышек. Пацаны подгоняли меня: - Ну шо ты встал? Бегхи быстрей за нами! И я бежал за ними, равнялся и снова фоткать. А потом я наступил на камень и старая мозоль на ступне заставила меня чуть ли не выть от боли. - Да шо с тобой сегодня, Сань? - спросил явно недовольный мной Вадик. - Мозоль - ответил я со стоном - Проклятая мозоль опять мне покоя не даёт. Как натёр её в 12 лет, так с тех пор и не залечил и теперь расплачиваюсь. Кроме того сама дорога была настолько долгой, что я с непривычки готов был с ног свалиться от усталости, но ни Алёне, ни Вадику, ни Грише всё было нипочём и я испытал жгучий стыд за то, что я такой слабак по сравнению с ними всеми. `Испортил тебя Питер, Саня, ой как испортил' - думалось мне тогда. Наконец мы добрались до Котлована. И тут же я увидел прямо наводящую на размышления картину: озеро, которое слева было многолюдным и в то же время страшно изгаженным: окурки, бычки, банки из-под пива и энергетиков, бутылки, банановые кожуры, кульки яростно и вызывающе портили весь пейзаж пляжа. И озеро было бесплатным. А озеро, которое было справа напротив: было чистым до стерильности, заполненным разнообразными аттракционами, мыслимыми лишь в турецких и египетских отелях у Средиземного и Красного морей. Но было оно абсолютно безлюдным. Потому что было платным. `Вот таким образом Бог Халявы одержал блестящую победу над Богом Алчности' - подумалось мне - `1:0. Чистейшая победа!'.
Мы вписались на бесплатное озеро и, найдя наименее загаженное место, расположились на нём, раздевшись до плавок и разложив на песке покрывало и всё накупленное в мини-маркете. А разложившись, стали заходить в воду. - Бррр! Какая вода холодная - сказала Алёна, явно пожалев, что зашла в непрогретую солнцем воду. - Так ещё утро, милая, вода даже не прогхрелась - объяснил ей всё Гриша - Ничё, пацаны! - говорю я - искупаемся, прогреется! И с этими словами мы разбежались, чтоб со всей дури плюхнуться в воды Котлована. Холод воды обдал всё моё тело, когда я нырнул, но затем моя масса жира быстро адаптировалась к этому холоду, да так, что стало тепло. И вскоре я как ленивый тюлень плавал по озеру, чувствуя себя в воде как дома, чем немало удивил всю нашу компанию в очередной раз. - Саня - сказал Гриша, усмехаясь - да ты походу совсем плавать не умеешь!
- Ах, не умею? - весело и с вызовом закричал я - Ну щас вы увидите, как я плавать не умею! И тут же начал демонстрировать плавание то брасом, то кролем, а то и вообще собачкой, бросаясь то налево, то направо. После этого никто мне больше по поводу плаванья не предъявлял.
Целый час мы плавали в Котловане, плескались друг в друга, словно дети, расплывались в разные стороны, чтоб потом снова плавать вместе. Наконец, мы вышли обратно на пляж обсыхать и загорать. Был полдень, и июльское солнце грело невероятно жарко. На пляже вовсю загорали и купались дети, подростки, женщины, мужчины, красавицы, чудовища и собаки. За буйками рассекали воды Котлована квадроциклы, а в голубом украинском небе парили то и дело дельтапланы. Я лежу и почитываю себе журнальчик, вернее ту страницу, где говорится про похороны в Киеве актёра Богдана Ступки, и разглядываю не без интереса тело Алёны. Блондинка Алёна обладала довольно стройной фигурой и голубыми глазами и, глядя на неё, я даже позавидовал Грише, который явно разбирался в женщинах. Сама же Алёна интересовалась мной, но совершенно в ином плане. - Я хотела тебя спросить, Саш! - сказала она - что тебя привело в наши места? - Меня? - отвечаю я - Тоска по родине. По дому. Я ж как-никак с детства знаю Вадика и Гришу. Ну и одноклассников желаю увидеть. - Ну и как тебе? Сильно всё изменилось с тех пор. - Друзья, какими были, такими и остались. А вот город если и изменился, то явно к худшему. - И не гховори - ответила Алёна - Тут всё меняется к худшему. Потом мы все вместе загорали, Гриша травил байки из армейской жизни и жизни в Москве, а Вадик просто загорал. А я мечтательно рассматривал холмистые берега Котлована и синее небо, лишённое облаков и приятные воспоминания из детства и предыдущих поездок грели мне душу. И вдруг посреди всей этой идиллии случилось ЧП. По пляжу и по воде, распугивая отдыхающих, на огромной скорости мчался наглухо затонированный белый жигулёнок. Гриша вскочил, явно разозлённый этим зрелищем и стал фотографировать бешенную машину, сочно при этом матерясь и приговаривая: - От, паскуды, скоро вы проснётесь гхероями! `Гхерои' остановились справа от нас, и мы увидели, как из машины вышли трое каких-то совсем стрёмных парней. И один из этих стрёмных парней как-то совсем подозрительно дёргался в такт, звучавшему на полной громкости из колонок драм-эн-бэйсу. Это дёргание явно в нём выдавало любителя спидов, который прятал к тому же свои глаза за тёмными очками в какой-то совсем уж кислотной оправе. Таких как он я регулярно видел в Питере и, как правило, они любили Радио Рекорд, до недавнего времени были завсегдатаями Тоннеля, а так же гоняли на своих дешёвых тазиках с Купчино на Тэрапи-Сешны, Пиратские Станции и Сэнсэйшны. Очень распространённый и многочисленный типаж, превышающий во много раз количество неформалов всех мастей, которыми так же знаменит Питер. Но даже под MDMA и под самыми жёсткими спидами они не вели себя так, как те персонажи, которых мы повстречали на Котловане. `Жаль камеры у меня нет - стал бы ты у меня, г***нюк, героем Ютьюба' - подумалось мне - `Денис Ляпапам бы в сторонке курил'. Гриша обстрелял из мыльницы персонажей из ТАЗика ещё несколько раз, а затем сфотографировал номер машины, на которой приехали любители спидов, удовлетворив своё чувство справедливости. - Ну, посмотрим теперь, как они с ментами побазарят сегодня вечером! - прошипел Гриша не без удовлетворения. `Пропаленные' Гришей наркоманы, в конце концов, смылись с Котлована на своих Жигулях восвояси, к всеобщему облегчению всего пляжа, мы по плавали ещё раза три и, в конце концов, начали собираться домой. Я поленился сменить плавки на свежие трусы, и это мне тут же вышло боком. Когда мы шли обратно, через полное подсолнухами поле, Вадик, мой ангел-хранитель, тут же во всеуслышанье заметил: - Саня, да у тебя вся задница мокрая! Шо ты о себе думаешь? - Где? - спросил я и взглянул на свой копчик. А взглянув, тут же ахнул - бриджи и впрямь сзади промокли, словно я в них сел в лужу. В этот момент я был готов, как в мультике про Тома и Джерри от стыда превратиться в осла, на шерсти которого написано Jackass. А вся компания в этот момент смеялась надо мной и Вадик, глядя на меня с нескрываемым стыдом, только и нашёл что ответить: - Сань, вот ты меня поражаешь, вот честное слово! Как мы теперь в маршрутку сядем с твоими критическими днями? Но, в конце концов, мы сели таки в маршрутку, которая шла до проспекта Ленина, я пробрался туда незамеченным на заднее сидение и, в конце концов, мы выбрались с Левого Берега без особых приключений, а я ещё и пофотографировал виды из окна. Мы высадились у пересечения проспектов Ленина и Аношкина (бывшего Ленинградского проспекта) и стали идти вверх по проспекту Ленина. Я заметил, что фонтаны-водопады, находящиеся на проспекте не только не работают - в них вообще отсутствует вода и спросил Гришу: - А почему фонтаны не работают? - Не знаю, Сань - ответил Гриша - Два гхода назад их тут ещё вроде включали, а теперь перестали. И я с грустью глянул на то во что превратились со временем фонтаны - простые чёрно-серые каменные бассейны, которые к тому же потихоньку замусорились. На следующее утро Гришины фотки с участием торчков и их затюнингованного Жигулёнка появились на одном из городских интернет-порталов с короткой заметкой о происшествии. Возымели ли фотки воздействие на судьбу этих додиков, я судить не берусь, ибо не знаю продолжения этой истории.
Еду в Соцгород или Квест `Найди могилу бабушки!'
- Да ты шо, с ума сошёл, Саша? - тётя Даша всплеснула руками от удивления - В такую жару да ещё на кладбище ехать? - Тётя Даша - говорю ей я - я, что совсем старый жары бояться? Или может у меня сердечко слабое? Да и если к прабабке своей не пойду завтра, то потом вообще забуду. - А если заблудишься? Ты вообще знаешь, гхде этот самый Соцгхород? - Знаю, тёть Даш, хорошо знаю! Меня мама в детстве туда часто возила по экстрасенсам и на кладбище с бабушкой ходили на могилу прадеда и тёти по материнской линии. Да и в универе я не зря спортивным ориентированием занимался, потому, тёть Даш, будьте спокойны - я в городе не пропаду! Тётя Даша не стала спорить дальше. Не потому что я её переубедил, а потому что поняла, что со мной бесполезно спорить дальше. И махнула на меня рукой. Я же упёртый, как баран по жизни, а у всех Васько упрямство - наследственная черта, как-никак. Да и посещение могилы бабы Гали давно входило в мои планы.
Свою прабабушку Галю я помнил хорошо - благо она ещё была жива, когда я был совсем сопливый. Эта сильная, но вместе с тем и ласковая женщина, попала в наши края вместе с мужем - тем самым моим прадедом, которого после войны отправили поднимать завод ПХЗ. Она так никогда и не научилась говорить по-украински (хотя в нашем русскоязычном городе в этом не было особой нужды), её русский язык был прекрасен сам по себе и не испорчен никаким шоканьем и гхэканьем. Она была настоящим русским интеллигентом старой закваски и всегда держала себя с достоинством. Она ушла, когда мне было всего 12 лет. Я до сих пор помню, какой я её увидел при смерти - почти безжизненное, но ещё пытающееся хвататься за жизнь 80-летнее тело, лежащее на кровати в тёмной спальне и бабушка - её дочь - изо всех сил пытается облегчить её участь. Её смерть, равно как и смерть моего деда, годом позже и в другом городе стала началом окончательного конца моего детства. Эх, баба Галя, сколько добрых и светлых моментов с тобой связано и прости меня, пожалуйста, за всю ту хрень, которую я вытворял, и которая тебя огорчала, ибо мне и сейчас стыдно об этом вспоминать! И вот теперь я еду к бабе Гале на могилу. Впервые через много лет, чтоб напомнить ей, что я её ещё не забыл и всё ещё помню и её и прадеда с тётей, которые не дожили до дня моего рождения. Ранним утром, заранее предупредив всех домашних Вадика, я покинул дом и поднялся вверх по улице Черняховского. К тому моменту, когда я вышел на площадь Освободителей (бывшую Октябрьскую площадь), солнце начало немилосердно печь и белый, похожий на ракету и штык одновременно памятник Советским Воинам-Освободителям стал ещё белее. А на другом конце площади блестел и прохлаждался себе в тенёчке золотой и увешанный орденами прижизненный бюст Брежнева. Я решил добираться до Соцгорода на трамвае. Как и всегда мы делали это прежде, когда мама возила меня в Соцгород к разным гадалкам и экстрасенсам лечить меня неведомо от чего или когда я ехал туда же с бабушкой на кладбище сначала на могилу родственников, а потом и на могилу бабы Гали. Но трамвая не было долго. Битых полчаса прошло в его ожидании, за время которого я съел мороженное и выпил бутылку сока, очередной автобус ушёл с автовокзала, мимо железнодорожной станции `4-ый километр', которая стояла рядом с площадью, прокатился одинокий зелёный тепловозик, а рабочие заделали очередную дыру в асфальте.
И только через полчаса на остановку прикатила `Двойка' - он же трамвай n 2 модели КТМ-8, идущий от улицы Дунайской в ДМК и обратно. Как только его дверцы тяжело и со скрипом отворились, я вошёл в вагон, живо представляя себе, как проедусь я на Двойке, как и в былые времена - быстро и с ветерком. Но не тут, то было - как только дверь закрылась, трамвай не стал слишком быстро разгоняться и со скоростью меньше среднего стал ездить по Юбилейному проспекту, по одну сторону которого были жилые сталинские дома, а по другую - расположенные между двух железнодорожных полотен гаражи, в одном из которых когда-то мой батя держал свой автомобиль. И вот я проехал разворотное кольцо на улице Маяковского, а затем следующей остановкой стала улица Чапаева, в народе названная просто - Чапа. На Чапе я увидел, что стоявшие там рельсы были разобраны и только обрывающиеся рельсовые повороты, ведущие с Юбилейного проспекта на Чапу говорили о том, что здесь когда-то ходили трамваи. Я такому повороту событий не удивился - эти рельсы давно должны были убрать ещё с тех пор, как в 1996 году по ним перестала ходить Шестёрка, шедшая с Дунайской в Карнауховку. А ходить Шестёрка перестала из-за трагедии, случившейся с другим трамваем здесь в том году. На момент, когда она произошла меня в городе не было - я проводил каникулы у другой своей бабушки совсем в другом городе, но все новости мира рассказывали тогда о ней и в Дрезден-Сити о ней до сих пор не забыли.
Трагедия на Чапе
(быль)
Когда-то давно в Дрезден-Сити не все трамвайные маршруты вели в ДМК и не Четвёрке единой разрешалось отклоняться от этого предсказуемого маршрута в Коксохим. Был ещё трамвай Шестёрка, который как я уже говорил выше шёл от Дунайской улицы до села Карнауховка и пролегал его путь через улицу Чапаева, где трамвайная линия органично соединяла линии Двойки (идущей от Дунайской улицы к ДМК) на Юбилейном проспекте и Тройки (идущей с Карнауховки ко всё тому же ДМК) на Ленинградском проспекте. В тот роковой 1996 год рельсы на проспекте Ленина подверглись капитальному ремонту и Двойку пустили в обход `подъёмной' части проспекта по маршруту Тройки на Ленинградском проспекте, где трамвай обычно сворачивал на Чапу и шёл дальше в сторону пункта своего назначения. И эта Двойка потом сыграла роковую роль в судьбе Шестёрки и рельс на Чапе в частности. Одним прекрасным утром на Чапу со стороны Юбилейного проспекта зашла очередная двойка. В кабине водителя сидела совсем молоденькая девушка лет 20-ти, незадолго до этих событий окончившая курсы вождения трамвая в Виннице и опыта в том, как вести себя во время ЧП у неё совершенно не было. И вот стоило трамваю пойти на спуск, как выяснилось, что тормоза у трамвая не работают. Перепуганная девушка стала жать по всем кнопкам и рычагам, какие только были в кабине, но всё было бесполезно - трамвай всё быстрее катился по спуску и в придачу к тормозам у него отказали ещё и двери. Пассажиры мигом почуяли неладное, какой-то мужик выбил специально предназначенным для этого красным молотком в трамвае окно и заорал нечеловеческим голосом: - СПАСАЙСЯ, КТО МОЖЕТ! Испуганные пассажиры мгновенно отреагировали на клич и стали разбивать стёкла и выпрыгивать из окон взбесившегося вагона, неизбежно калечась на ходу. А трамвай уже вылетел на Ленинградский проспект и, сойдя с рельсов, потерял платформу с колёсами, врезавшуюся в маленький столбик вместе с частью сидений и людей. Кабина же продолжила своё путешествие аж до десятой школы, после чего остановилась в паре десятков метров от неё. Трупы и части тел валялись на перекрёстке Чапы и Ленинградского проспекта, истекая тёмно-красной кровью, раненные так же истекавшие кровью оглашали всю округу стонами и криками о помощи. Долго во многих дворах Правобережья не смолкал марш Шопена, лились слёзы родных и близких и могильщики несли открытые и закрытые гробы с мужчинами, женщинами и маленьким ребёнком. Несчастная девочка, управлявшая трамваем, и вовсе на всю жизнь осталась инвалидом, и только бог знает, где она теперь. После случившегося трамваи исчезли с Чапы навсегда, ну а теперь с Чапы окончательно пропали и рельсы.
* * *
Но вот двери закрылись, и мой трамвай уехал с Чапы. Вернее как уехал - укатил оттуда со скоростью черепахи мимо старых общаг и автомобильного виадука. Я спрашиваю кондукторшу, которой ещё недавно оплачивал проезд: - Простите, а почему мы так медленно едем? - Да вы шо - в пєрвый раз в гхородє? - не без удивления спрашивает кондукторша - Да посмотрите ж на эти дома! Они обрушатся, как те девятиэтажки в Днепре во время оползня, как только мы побыстрее поедем. Потому тут официально запрещено увеличивать скорость. - Но почему же эти дома не снесут? - интересуюсь я. - А нєкому! Да и людєй куда девать прикажете? `А жаль - подумал я - снесли бы общаги, нашли бы людям новое жильё, и всем было бы хорошо'. Двойка тем временем свернула на мост через железку, и пока трамвай ехал на прежней скорости, я вновь увидел всё те же впавшие в вечную осень деревья и снова загрустил. Постояв какое-то время у трамвайного депо, Двойка снова набрала прежнюю скорость. И тут я окончательно понял - прокатиться на трамвае, так как я катался в детстве у меня больше не выйдет. Одного взгляда в окно на зарастающие травой и давно не подвергающиеся ремонту рельсы хватило мне, чтоб это понять окончательно. По этим рельсам можно было теперь только уступать дорогу маршруткам и автомобилям - теперешним властелинам дорог Дрезден-Сити. `Ехали по улицам трамваи, ехали куда-то помирать' - вспомнил я про себя с тоской старую песню одного героя русского рок-н-ролла, ныне сошедшего с ума и ставшего Свидетелем Иеговы. Трамвай в Дрезден-Сити если и не доживал свои дни, то просил о помощи, но пересевшим на маршрутки и машины обывателям явно не было до него никакого дела. `Трамвай это же для лохов и пенсионеров' - вспомнилась мне одна жестокая фраза одного приятеля, аборигена здешних мест. Но, невзирая ни на что, Двойка проехала Баглей и Азот и на Днепропетровском шоссе свернула в сторону сталинок Соцгорода. На остановке Соцгород я вышел из трамвая и тут для меня начался увлекательный квест под названием
`Найди могилу бабушки'
Уровень 1-й: Купи живые цветы.
За трамвайным кольцом, где давненько не поворачивали трамваи, я вышел в какую-то явно сельскую часть Соцгорода и принялся там разыскивать живые цветы. В процессе поиска, я достаточно надышался приятными и неприятными запахами кур, гусей и индюков, в обилии тут расточаемыми и насладился здешними белыми хатами, которые, правда, уже давно отличались наличием шифера вместо соломы на крыше. Наконец вижу первую продавщицу. - Здравствуйте, бабушка, а есть у вас живые гвоздики? - Нє, сынок, только лилии искуствєнныє! - Извините! Вторая продавщица. - Здравствуйте, у вас есть живые гвоздики? - Та нема, синку! Тiки пластмасовиє пiйони.
- Тьфу ты!
Третья, четвёртая, наконец, пятая. - А у вас хоть есть живые гвоздики на могилку положить? - Молодой человек! Хiба ж вы их тут найдёте? Жара такая, шо всє цвєты пагхибают живые, так шо нє марочьтє гхолову i купiтє хотя б iскуствєнниє! Бо нiхто вам их нє продаст эти ваши... живые цвєты! Скрепя сердце, я всё же согласился купить каких-то пластмассовых жёлтых цветов и с ними я направляюсь в сторону кладбища. Не знаю, как на настоящем квесте, но с пивком результат вполне потянет.
Уровень 2-й: Дойди до кладбища и не сдохни от жары!
Село, если его можно было так назвать осталось позади вместе со всеми свинячье-индюшачьими запахами и суржиком от местных бабушек. На горизонте было уже видно явно непомерно разросшееся кладбище, но его от меня отделял огромный пустырь с сухой травой и прорезанной через него песочной тропинкой. И мне пришлось преодолевать пустырь с препятствиями. Солнце было раскалено до предела, воздух стал совсем как в парилке, а пот потёк с меня градом. Я шёл, шёл, шёл и шёл, дороге конца и края не было видно, казалось меня сейчас хватит солнечный удар и я так и подохну на дороге, как собака на Парнасе, не дойдя до могилы прабабушки. Уже начали ссориться между собой полушария моего мозга приобретшие виды ангела и чёрта соответственно и за меня пошла борьба не на жизнь, а на смерть: - Зря ты тётю Дашу не послушал, дурачок! - уверял меня ангел - Сидел бы сейчас себе тихо мирно, но нет, искатель приключений по имени Александр Васильевич Васько опять решил приключений на свой копчик поискать! - Пасть заткни, нытик! - огрызался чёрт - Раз начали дело, так доведём его до конца. А ты забейся под шконку и дрожи там дальше от страха! - Да пошёл ты, чёрт, на три весёлые буквы! - Радуйся, что я всего лишь правое полушарие мозга Саши Васько, а то так бы тебе накостылял!
Но тем не менее не прошло и 10 минут, как я уже стоял у ворот кладбища. Уровень был пройден и чертяка с правого полушария оказался прав.
Уровень 3-й и финальный:Найди могилу бабушки, наконец!
А найти могилу бабушки оказалось не так то и просто. Во-первых я зашёл не в те ворота и пришлось мне долго вспоминать ворота, через которые входил когда-то, а во-вторых кроме нескольких примет, я вообще забыл дорогу к прабабушкиной могиле. И даже когда благодаря подсказкам неравнодушных граждан я таки вышел к тем воротам, в которые когда-то входил, я не смог от находившихся у ворот могильщиков узнать, где лежит моя бабушка. - Так это ж вам на цементный завод нужно ехать. Там все записи по кладбищу. Он гхде-то на маршруте Четвёрки находится, у кондуктора спрОсите! - сказал мне один из них. `Ага, стану я ещё гнать к чёрту на кулички, чтоб разыскать бабкину могилу. Я же ведь помню, где она, надо только напрячь извилины и вспомнить где, что и как' - подумал я с нескрываемым разочарованием. И с этими мыслями я пошёл по кладбищенской аллее, высматривая любую знакомую могилу на предмет подсказки. Вот прошёл я воинский мемориал и могилу какого-то забытого трагически погибшего артиста. Наконец наткнулся на могилу умершего в 1988 году Сажина Жени и по старой памяти зашёл за его могилу в поисках всё той же, что я искал. Раз 10 я обходил квадрат с могилой Сажина Жени с целью отыскать надгробие оранжевого цвета с портретом моей прабабушки в молодости, но ничего не находил. И наконец, на 11-ом подходе обнаружил её, правда не оранжевого могила была цвета, а чёрного. Заодно нашлись и могилы моих прадеда и тёти, которая даже на надгробном фото выглядела красивой, но сильной женщиной. Я мысленно поговорил с моей прабабушкой, попросил прощения за всё и на автомате помолился за упокой её душе. Затем моя рука на точно таком же автомате взяла и перекрестила меня. Я положил на могилу прабабки и родственников искусственные цветы, а потом покинул место погребения окончательно.
Bingo! Epic Win! Congratulations!
На обратной дороге я слегка заблудился в этой сельской глухомани Соцгорода, но, то было неважно - я был опьянён радостью от нахождения того, что искал и такие мелочи меня больше не волновали. В конце концов, я снова был на трамвайной остановке и снова стал ждать трамвая. И опять Двойка заставила себя ждать, и опять я объедался мороженным и упивался соком из ближайшего ларька. Наконец Двойка подошла к остановке, я сел в неё и она неспешно повезла меня в обратном направлении. Словно катафалк, отвозящий в последний путь последнего жителя города-призрака.
Призраки из прошлого.
На площади Освободителей я сошёл с трамвая и направился в сторону старого доброго проспекта Ленина. Мимо меня шагали, бегали и стояли прохожие, в основной своей массе разговаривавшие по-русски, но среди них в этой пёстрой толпе горожан нет-нет, да и мелькнёт узнаваемый и весёлый суржик, с лихвой выдающий сельское происхождение его носителя. В такой атмосфере я прошагал вниз по проспекту, завернул в арку серо-голубого цвета и подошёл к белокаменному двухэтажному зданию детского садика. Второго и последнего, в котором я побывал прежде, чем пошёл в школу и стал первоклашкой. `Хорошо, что здание ещё новое - подумалось мне - ни время, ни что-либо иное ещё долго не сравняет этот сад с землёй'. И с этими мыслями поплёл я по дворам вниз в сторону улицы Долматова. Но чем дальше я спускался вниз, тем безрадостней оказывалась картина окружающего меня мира - всё больше домов покрывалось от старости трещинами, всё больше детских площадок мутировало в пустыри. Старый добрый Дрезден-Сити медленно умирал прямо на моих глазах. Наконец, я сворачиваю на Долматова и направляюсь в сторону двора. - Саша, это ты? - окликает меня сверху знакомый женский голос, когда я оказываюсь во дворе. Я смотрю наверх и узнаю женщину, звавшую меня. Это мама Вовки Михальчука, Светлана Анатольевна, тётя Света. Время совсем не изменило её - лишь морщин на красивом, черноволосом лице прибавилось. - Тётя Света? Вы? - переспрашиваю я. - Не узнаёшь, Саша? - переспрашивает меня она. - Да как же не узнать вас? Вы же мама Вовки Михальчука! А он сейчас дома? - Да ты шо не знаешь, Саш? Он давно уже не живёт у нас, в милиции работает. - А где конкретно в милиции работает, не в курсе? - В гхруппе захвата он! Впрочем, от своего брата я и так знал, что Вова давно работает в ментуре и даже был рад тому, что нам не пересечься. Представляю, какой бы когнитивный диссонанс испытал бы Володя хотя бы из-за того, что в качестве мелодии на моём мобильном стоит песня missis Garrison с красноречивым названием: `Мусора *** друг друга в ***', а в качестве гудка у меня и вовсе песня группы Азъ `Убей мента', а по настроению могу и вообще ACAB от 4-Skins врубить. Ну не питаю особой любви к людям в форме, ну что я тут сделаю. Тем не менее, я продолжаю разговор. - Жаль, а давно он уже не живёт с вами? - Та давно уже. Тем более у него своя семья, жена красивая, дочка-красавица подрастает. `Повезло пацану - подумал я - почти у всех в нашем дворе девушки и жёны, один я уже забыл, когда вообще целовал любимую женщину в последний раз и даже детей не сделал. Обидно, блин!'. - А ты давно в нашем гхороде остановился? - спрашивает тётя Света - Чем хоть заняться планируешь? - Да вот уже дня три тут у Вадика обитаю. Хочу повидать друзей со двора и одноклассников хочу ещё увидеть. - Ладно, пошла я сейчас стирать. Рада шо ты приехал! - Привет Вове от меня! - кричу я. Тётя Света ушла с балкона и скрылась в глубине своей квартиры, а я направился домой. Вечером Вадик организовал мне встречу с Гариком Смурым. Невзирая на занятия пауэрлифтингом, Гарик абсолютно не выглядел совсем изменившимся - лицо его было таким же солнечным, как и в детстве, голос таким же каким был и в подростковом возрасте. И только наличие бицухи и молодой жены, которая была рядом - крашенной рыжей девчонки, одетой в чёрное - говорило о том, что детство кончилось. Мы поперетирали с Игорьком в вечерних сумерках наше прошлое, наши теперешние работы (он работал в Днепре в одном местном Конструкторском Бюро), но дальше этого разговоры уже не клеились. Нам просто нечего было сказать друг другу теперь, да и Гарик разговоров на отвлечённые темы явно не любил. Но тут провидению видимо было суждено раскрасить этот унылый вечер совсем уж яркими красками и ниспослать мне зашедшую с улицы Черняховского длинноволосую фигуру с ног до головы разодетой в джинсы и шагавшую по асфальту в остроносых ботинках. Фигура, которую сопровождала к тому же какая-то дредастая девица, воскликнула: - Кого я вииииижу! - Какие люди в Голливуде! - на радостях подпрыгнул я и быстрым шагом подошёл к фигуре. Фигурой этой был Дима Телепченко, который любил, правда, иногда себя называть Джим Тэлл. Последний хиппи Дрезден-Сити, казалось он был подобно Остину Пауэрсу заморожен в самый разгар Вудстока, чтоб потом его, предварительно отучив от английского и обучив русскому с украинским акцентом, отморозили в нашем городе суровых и злых пролетариев, до сих пор порой готовых набить морду за хаер и другие атрибуты неформала. Даже сейчас он себе не изменил. Всё тот же хаер, всё те же хипповские феньки, та же мода 1960-х на нём, родившемся в середине 80-х. И девушка рядом под стать ему - дрэдастая, в каком-то адовом цветастом платье и явно перегоревшая на солнце. Такая вот типичная хиппи-растаманка, наверняка живущая аском и автостопом, такие как она, порой вечно трутся в Питере вокруг уличных музыкантов и ненавязчиво подают себя прохожим так, что они сами готовы положить любые бабки в шапку, лишь бы хоть на миг насладиться их глазами и улыбкой. В таком облике они стояли перед Вадиком и мной, Дима поведал, как сюда добирался, как чуть не получил люлей от местной гопоты, а потом я сам с ним заговорил. - Ты то сам как, Димон? - спрашиваю я. - Да вот учусь в ДэГхэУ на педагхогха, сам знаешь ещё гхруппу опять собрать пытаюсь. Под своей группой Дима подразумевал кавер-бэнд имени себя (он же Jim Tell band), где он играл и пел преимущественно каверы на забытые блюзы и рок-н-ролл эры детей цветов. Глядя на бесконечные проблемы с составом, а так же на репертуар его группы, я слабо верил в её будущее. Да и в наших краях кто бы захотел играть кавера на Хендрикса, Боба Дилана и Jefferson Airplane? - А стихи писать продолжаешь? - продолжил интересоваться я. - Та нє! Не пишется мне пока ничего. - Жаль! Обидно, что ничего не пишешь. Я ведь так, Дима, обожал твои стихи! - Ну, шо тут поделать - жизнь такая штука! А ты, я слышал в гхруппе игхраешь? - Та да! - признаюсь я - стучу себе, как дятел по берёзе, гитарист наш, правда, удрал, опойник хренов, но мы пока не сдаёмся. - Ну, здОрово! Правда вокалист у вас какой-то странный, вечно негхатив один распространяет. - Так это ты меня из-за него в контакте забанил, Мицгол? Ну ты и чудик, Димон! - Ну, вот оно так! - смутился Дима и тут же радостно улыбнулся - Но всё равно слушай, я вот реально рад, шо ты приехал, даже не ожидал. И слушай, Саня, ты по ходу вообще никак не поменялся. Даже и не скажешь по тебе шо ты из Питера. - Что ты имеешь в виду, Дим? - Да ты всё такой же наш - Дрезденский, по-прежнему наш, это даже по речи твоей заметно! - Да ладно! - усмехнулся я - откуда у вас вообще эти дурацкие стереотипы про `Питер - город интеллигентов' берутся? Дима с Вадиком засмеялись. - Да и вообще - продолжил я - что-то я давно забыл, как в последний раз шокал и гхэкал! - Всё равно слышно! - парировал Дима. - Да не обязательно, как ты гховорошь `шокать' и `гхэкать', для этого - вставил свои 5 копеек Вадик. - Ну-у тогда спорить не буду - улыбнулся уже я - Самому уже приятно с того, как я отлично сохранился! И сам же, как дурачок засмеялся над своей же плоской остротой. - Ладно, ребят! - сказал Дима - Нам с Юлей пора. Рад я, Саня, шо снова тебя увидел! До встречи! Дима и его девушка пожали мне руку и стали уходить. - Удачи вам, ребята! - крикнул я им вслед. - Заходите ещё! - крикнул Вадик Мгновение и силуэт Джима Тэлла и его верной космической подруги скрылся где-то в направлении тропинки, идущей к Республиканской улице в сумраке поры, когда-то именовавшейся порой между собакой и волком. Игорёк с женой тоже исчезли и мы с Вадиком, видя такой расклад, тоже засобирались домой. - Вот так встреча! - говорю я Вадику - Даже не ожидал, что сам Дима материализуется у нас во дворе. Думал я он в Днепре остался. Обидно, что стихов больше не пишет. - Ну да, согхласен! - говорит Вадик - Слушай, а ты сам-то ещё пишешь? - Да так - говорю я - пока творческий кризис. - А ведь ты, я помню, многхо писал когхда-то. Вот скажи честно - сколько ты написал за свою жизнь рассказов? Полсотни? Или больше? - Ой, Вадик! Не считал я их даже! Да и вообще - половину этого навоза давно хочу отправить в топку, так как всё написанное там - такой наивняк! - Нуу, это хорошо! - заключил Вадик - значит, ты взрослеешь. По другхому на многхие вещи смотришь теперь. - Вот уж действительно взрослею. Только мечту свою бросать я не намерен, а вот не пишется всё равно. - Ну, знаешь ли, Сань, писать надо тогхда, когхда тебе есть что сказать. А когхда нечего - лучше и не берись. - Что, правда, то, правда, Вадик! На том и пришли к консенсусу. В конце концов, мы зашли домой, поглазели на видео с музыкой на Ютьюбе, поужинали под аккомпанемент вечерних новостей и легли спать каждый по своим комнатам. Перед сном я сунул в карман своих бриджей бабулин список лекарств, который до того момента лежал в моей дорожной сумке, и с которым я намеревался пройтись по Дрезденским аптечкам на следующий день. И когда я закрыл глаза, во дворе тут же зажёгся Большой Фонарь и тихие свречки вкупе с индустриальными шумами поездов, заводов и даже летящих в сторону Днепропетровска самолётов, мигавших нашему двору и землянам в частности красными огнями, окончательно отправили меня в объятия к Морфею.
Прогулки за лекарствами по проспекту Ленина.
Отоспавшись, плотно перекусив и удостоверившись в наличии списка лекарств для бабушки в своих бриджах, я отправился в турне по аптекам проспекта Ленина. На проспекте Ленина царила обычная будничная суета. Трамваи медленно ползли вниз и намного быстрее ехали вверх, машины, автобусы и маршрутки катились вниз на средней передаче и поднимались вверх на передней. И лишь прохожие ходили по проспекту с одинаковой скоростью и каждый с разными целями - гулять, ходить за покупками, домой и в гости. Но оглядываясь на здания проспекта, я замечал, что и до них добирается разруха - то и дело попадались моему взору корявые граффити и трещины на стенах сталинских домов. Спустился вниз к проспекту Аношкина, а там, на рекламном щите встретил меня ещё один призрак из прошлого. Призрак был волосат, одет в кричаще безвкусные гавайскую рубашку и шорты. И конечно вовсю имитировал видок в стиле: `Розслабся, хлопче, всьо чотко!'. А рекламный щит представлял призрака из прошлого, как ди-джея Хому Чайковского и сообщал, что тот даст сет где-то в Новомосковске. Глядя на щит, я брезгливо поморщился. Я когда-то слишком хорошо следил за творчеством этого волосатого персонажа и ничего, кроме стыда оно у меня теперь не вызывало. Теперь. А когда-то... Когда-то было время, когда Хома Чайковский был ещё Алексеем Хоменко, а Чайковський был хорошей синти-поп-группой из передачи Територiя А, которую я смотрел перед школой и после неё каждый день. Слушая маленьким их тогда ещё серьёзные и смурные песни, я при звуках синтезатора Вити Гены, бас-гитары Роя Долмашевского и голоса собственно Хомы представлял себе живо осеннюю автостраду, ведущую меня в волшебный мир, куда иным дорога была заказана. И глядя на по телевизору их клип на песню `Той прикрий свiт', я больше всего жаждал умчать по этой автотрассе на той же крутой ретротачке из клипа. Но в конце концов Хома сам разломал и разрушил былую магию группы. Сначала понабирал откуда-то каких-то мутных лабухов, лояльных ему, а старых друзей, с которыми когда-то создавал группу, отодвинул куда-то на задний план, а позже повыгонял. И стал, потом петь какой-то тошнотворный кабак с претензиями на юмор, который был так же смешон впрочем, как и очередная шутка от Петросяна, а мотивчик: `Хламур-мур-мур! Кохання вiд кутюр!' не раз вызывал желание взять и разломать надвое монитор моего компьютера. И самое ужасное - он не только не сменил вывеску вместе со стилем (как и полагается любому кто меняет музыку), но ещё и сделал название группы своим псевдонимом. Да что там псевдонимом - фамилией. А теперь Хома в ди-джеи подался. Весело.
И глядя на самодовольную тушку новоиспечённого ди-джея Хомы Чайковского, я мгновенно преисполнился гнева и до конца не изжитого юношеского максимализма. - Предатель! - заорал я во всю глотку прямо в лицо бывшему кумиру и со всей дури ударил ему ногой в лицо. Этого мне показалось мало, и я ударил Хоме со щита кулаком прямо в глаз, после чего скорчился от сильной боли. Как-никак я бил по рекламному щиту, а не по живому человеку. И, в конце концов, я закончил первобытный ритуал наказания божества, не оправдавшего ожиданий тем, что просто плюнул ему в лицо и пошёл дальше под недоумёнными взглядами прохожих и прошипел про себя: `Гнида! Сволочь! Продажная падаль!'. Иду я себе по проспекту в тени каштанов, на свежей площадке посреди проспекта играют дети и вот на пути первая аптека. Заглядываю туда, говорю молоденькой аптекарше, глядя в список: - Здравствуйте! Мне, пожалуйста, 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 пачек корвалола... - Простите, но у нас этого нет! - Извините! Выхожу из аптеки, иду дальше. Вот и вторая аптека, так уже продавщица постарше. Сценарий тот же: - Простите, мне, пожалуйста, 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 корвалола... - Молодой человек, у нас такого нет! - Прошу прощения! Подхожу к бывшему универмагу Радуга, заглядываю туда, удивляюсь превращению универмага в гипермаркет, покупаю там йогурт за 10 гривен и снова в поход по проспекту Ленина за лекарствами. И снова всё то же самое: - Мне пожалуйста 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 корвалола... - Та вы шо - всю аптеку решили скупить, мужчина? Мало у нас такого! - Ну ладно! И вышел я оттуда с заметно поугасшим энтузиазмом. Наконец я дошёл до площади Ленина. Всё там было, как и всегда - трамваи, машины и даже трактора ехали прямо, направо и налево, бронзовый Ильич указывал путь к коммунизму в сторону вокзала, светлели сталинские дома и зеленели деревья за Ильичом. Вот только Дом со Шпилем, с которым я рядом стоял очень сильно изменился. И без того овеянный инфернальной аурой он сам почернел ещё больше, став похожим на петербургское Адмиралтейство из преисподней. Как тут было по этому случаю не вспомнить одну мрачную легенду о Доме со Шпилем, которую аборигена Дрезден-Сити рассказывали из поколения в поколение детям, внукам и правнукам, не говоря уже о гостях города не раз вызывая у тех суеверный ужас и дюжину ночных кошмаров.
Легенда о призраках Дома со Шпилем.
Когда-то давно на месте площади Ленина стояла большое сельское кладбище. Много войн, катаклизмов и голодоморов пережило оно, не одна душа была схоронена на этом кладбище. И так было до времени последней войны, вернее, её окончания. Село стало городком, городок - городом и кладбище снесли, предварительно выкопав все могилы. На месте кладбища возник Дом со Шпилем, и прогневались на этот дом духи кладбища. И так случилось, что на самом верхнем этаже этого дома поселилась одна очень интеллигентная семья. Никто не запомнил их фамилию, запомнили лишь то, что главу семейства звали Алексей и был он художником, что его жена по вечерам любила петь печальные оперные арии прекрасным сопрано и росли у них в тот момент прекрасные дети. Но злой рок неумолимо и коварно преследовал Алексея. Ни одной своей картины он не мог нигде выставить - не нравились они чем-то музейщикам. Пробовал Алексей их продавать на улице - никто их не купил, и в довершение всего милиция согнала его с места. Деньги таяли на глазах, скандалы в доме по этому поводу разгорались всё громче и громче, надежда заработать своим творчеством канула в пучины мрака и безнадёжности, а вдохновение покинуло его окончательно, уступив место отчаянью и злобе на мир, который Алексея не принимал. В тот роковой день 1956 года, Алексей опять поскандалил со своей женой. - Сколько это может продолжаться, Лёша? - кричала она - твои дети голодные сидят давно, я забыла, когда в последний раз носила хорошее платье, а ты не можешь толком заработать даже себе на хлеб. - Дорогая, ну подожди ещё немного, всё наладится! - умоляющим голосом отвечал ей Алексей. - Наладится? - ещё сильнее впала в отчаянную истерику жена - Сколько раз я слышу это `наладится', а всё становится только хуже, хуже и хуже. Значит так - или ты бросаешь свою мазню, и устраиваешься работать или же я забираю детей и ухожу от тебя! НАВСЕГДА!
При слове `мазня' Алексей побагровел от злости и схватился за лежавший на столе нож. - Мазня, говоришь? - закричал он - Я так и знал. Ты такая же, как и все, ты, никогда меня не понимала и не хотела понять! УМРИ, ТВАРЬ!
И с этими словами он вонзил в жену нож. Та, взглянув на мужа диким взглядом, задрожала в предсмертных конвульсиях и испустила дух. Отбросив труп от себя, Алексей ворвался в детскую комнату и зарезал их под их собственные вопли. После той жуткой расправы Алексей, терзаемый угрызениями совести, смастерил на люстре петлю из ремня, и через минуту его тело само болталось там в этой петле в предсмертных конвульсиях, пока недостаток кислорода не сделал своё дело. С той поры обитатели Дрезден-Сити часто стали видеть мерцающие огоньки в пустой квартире Дома со Шпилем, слышать грохот ставней, женское пение, звук колокольчиков, которые когда-то вешали над колыбельками и детский плач. `Семья художника всё никак успокоения не найдёт!' - говорили суеверные.
И мало, кто решался даже заглядывать туда - не то, что селиться в той проклятой квартире. А те, кто решался, как правило, сходили с ума от ужаса, навеки отпечатывавшегося на лице, а порой и преждевременно седели и старели. Некоторые и вовсе погибали при крайне загадочных обстоятельствах. Так с тех пор Дом со Шпилем приобрёл в Дрезден-Сити славу мистического и одновременно дурного места, которое лучше всего было обходить стороной. А картины художника в ту кровавую ночь самовоспламенились и сгорели дотла, и никто никогда не увидел, что же за картины писал Алексей, которые стали причиной его падения и смерти его семьи.
* * *
`Да ну тебя, Саша - сказал я сам себе - что ты во всякие басни веришь, как дитя малое? Тут уже давно просто бомжи обитают, потому в той квартире всё так запущено'. И пошёл я дальше по проспекту Ленина аж до самого ДМК. Попалась мне по пути ещё пара аптек, но не нашёл я того, что искал и в них. Разочарованный своим `уловом', я развернулся и, в конце концов, пошёл обратно на свою вписку. На пересечении Ленина и Аношкина я снова увидел всё ту же рекламу Хомы Чайковского на щите.
- Всё лыбишься, паскуда! - процедил я сквозь зубы и продолжил себе путь домой.
Едем в Днепр
- Сань, ты хочешь со мной в Днепр, сгхонять? - спросил меня Вадик. В тот вечер, когда было сделано предложение ничего из ряда вон выходящего не происходило. Мы ужинали, стареющая Абрикоска медленно и обречённо опустошала свою миску. И только белая кошка, которую я лично прозвал Альфа - Самкой за стремление доминировать над всем животным миром тёти Даши в доме (что выражалось в изгнании всех остальных кошек) пыталась подлизываться то ко мне, то к Вадику в надежде заполучить хоть какой-то деликатес с хозяйского стола. Но после брошенного им `брысь' Альфа-Самка немедленно и с нескрываемым разочарованием удалилась. - Ну шо, Сань? Поедем в Днепр? - Конечно! Почему бы и нет! - ответил я без лишних раздумий. - Я забыл - сказал Вадик - ты в Днепропетровске вообще был? - А как же? В детстве мои предки ездили туда на базар закупаться, и часто брали меня с собой. То было правдой. Меня одно время часто брали в областной центр. До сих пор в моей памяти всплывают картины с участием старенького голубого Форда Эскорта, на котором мы ездили туда и обратно, бесконечных Ace of Bace, E-Type, Ветлицкую и Кая Метова в магнитоле, сопровождавших наши трипы, недолгий путь по шоссе, прорезавшему жёлтые поля, степи и лесополосы и конечно же Днепропетровск казавшийся мне увеличенной и от того ещё более уютной версией Дрезден-Сити. Вот только походы по базарам приедались довольно быстро. - Смотри - предупредил меня Вадик - я ж за тебя гхоловой отвечаю, не твори там херни и не перебагхай дорогху когда не надо. - Вадик - говорю я - я что - в большом городе не живу? Я там знаю, когда перебегать дорогу, а когда нет. - Ну, смотри, Санёк! Моё дело предупредить! Я ещё раз сам себе порадовался за такого друга - ангела-хранителя. Когда ужин был окончен, телевизор как будто подыграл нам. Сразу после блока новостей и Олега Скрипки из Воплей Видоплясова, который елейным и как будто бы ненавязчивым голосом призвал всех желающих принять участие в конкурсе `Знай Україну' внезапно пошла какая-то передача про города Украины и её выпуск как раз был посвящён Днепропетровску. Мы с Вадиком, развесив уши, только и глядели в экран, слушая ненавязчивую украинскую речь из уст молоденькой телеведущей, которая рассказывала об истории города, о его памятниках и достопримечательностях. Оживились мы, когда дело дошло до Комсомольского острова, вернее ведущего туда моста, увешанного замками с бесчисленными `Вася + Оля = Любовь', `Коля + Маша = Love' и так далее, и так далее. - Прям, как у нас в Питере на Поцелуевом мосту! - заметил я. - От нефигх людям делать! - Вадик скорчил недовольную гримасу - Шо за мода такая - на мостах замки вешать. А если он упадёт вместе с теми, кто такую хрень вешает, кто виноват будет? Я только пожал плечами. После передачи мы с Вадиком легли спать пораньше, чтоб успеть на утреннюю электричку в Днепр. А проснувшись, направились в путь. Путь пролегал наш вверх по улице Черняховского, направо и вверх по Беседова к площади Освободителей, а оттуда вверх по проспекту Ленина на Привокзальную площадь. Мы купили билеты на Днепр и, пройдя по источающему самые мерзкие из всех мерзких запахов переходу, вышли с вокзала на третью платформу.
Утро медленно перешло к тому времени в день, солнце сияло ещё ярче, чем прежде и я, поражённый давно не виденными видами, достал фотоаппарат и начал фотографировать. Вот в объектив попала наша платформа, вот столб с надписью `Зупинка першого вагону' и пути, ведущие в сторону Киева, Питера и других городов к северу от Дрезден-Сити. Щелчок и в объектив попадает зелёный луг, дачки, окружённые заборами и 6-ю сотками и небольшая дорога, по которой машины, въезжая в город, выезжали на Дорожную улицу. Поворачиваюсь к вокзалу и щёлкаю его. `Даже спустя 10 лет - думаю я - я с огромным трудом могу понять, как тут на месте жёлтого европейского здания располагалось раньше красное советское неприметное вокзальное здание. Хоть какая-то радость в море разочарования этой недели'. И вот я поворачиваю объектив к Вадику, наблюдающему не без иронии на мои `фотохудожнические' потуги. - Вадик! - говорю я - не против, если я тебя сфоткаю? - Ну, давай! - ответил Вадик бесстрастно и приготовился мне позировать на фоне сооружённого на платформе коричневого входа с надписью `вихiд у мiсто' над белыми дверями. - Улыбочку! - скомандовал я Вадику. Вадик открыто и спокойно улыбается и вскоре фотография с Вадиком оказывается в памяти моего фотика. - Когда разместишь фотку? - спрашивает Вадик, выйдя из образа себя улыбающегося. - В течение дня - ответил я.
- Ну-у, буду ждать! - улыбнулся Вадик и стал смотреть в направлении Киева, откуда должна была прибыть наша электричка. А я напоследок сфотографировал какую-то многоэтажку цвета мокрого песка слева от вокзала, которую прикрывал стыдливо рекламный щит `Готель Монтана'. `Жаль - подумал я - что этот щит всю картину мне испортил. Такая бы панорама отличная вышла!'.
Но вот Вадик меня уже окликает: - Саня! Наш поезд! Я оборачиваюсь и вижу - из-за поворота в сторону нашей платформы едет поезд. И поезд этот меньше всего похож на электричку - выкрашенный в жёлто-свекольный цвет и с обтекаемой мордой он больше был похож на местную разновидность Сапсана, чем на разновидность типичного пригородного поезда. И лишь наружная сторона этой змейки при приближении к платформе своей похожестью на классическую RVR-овскую электричку заставила меня поверить, что это пригородный поезд. Двери открылись, и мы с Вадиком вскочили в вагон. Внутренняя часть вагона так же удивила меня - вместо привычных по RVRовским электричкам деревянным желтым сидениям сидения этой модели были мягкими и одновременно пластиковыми и к тому же бело-синего цвета. - Ни фига себе - говорю я - что у вас тут за собаки ездят теперь! Думал, всё так же будут те же старые электрички, как и везде, а оно вон как! - Это же ЭПЛ2Т, Саня! - объяснил мне Вадик - У нас такие вот теперь ездят. Правда, вагхоны у них поменьше, чем в старых. Зато из делают у нас - в Лугханске! Всё так же я продолжал зачарованно наблюдать за внутренностями электрички и таблом над дверями в тамбур, на котором красным по чёрному бежали строки: `Наступна станцiя Баглiй'. И сел я только тогда, когда голос из репродуктора произнёс с явно ощутимым привкусом стали своё: - Обережно! Дверi зачиняются! Наступна станцiя Баглiй! Двери закрылись и поезд тронулся, время от времени останавливаясь на бесконечных Баглеях, Сухачёвках, 160-х, 164-х, 165-х и так далее километрах. И чем дальше удалялась электричка со знакомым собачьим воем от города, тем чаще я щёлкал проплывающие за окном пейзажи. И пейзажи эти просто просились в объектив фотокамеры - сёла с белыми, как снег, хатами, леса, луга, зелёные холмы и самое любимое, что есть для меня в украинской природе - поля. Жёлтые, пшеничные, подсолнуховые поля, которые я как и холмы, леса, луга и лесополосы, залитые ярким солнечным светом буду не раз вспоминать с теплотой даже будучи на смертном одре. Но вот закончились быстро солнечные пейзажи, пригородного частного сектора стало больше, затем дома стали увеличиваться в размерах за окном и темнеть, а вскоре всё это сменил за окном форменный индастриал. Так мы въехали в пределы Днепропетровска. Но электричке было ещё далеко до вокзала и она всё так же делала короткие остановки на маленьких станциях. Вот Дивеево, вот Заводская. А вот мы подъезжаем уже к Горяиново и тут клубы коричневого смога накрыли окно - так дракон в лице Днепропетровского Металлургического Завода имени большевика Петровского, в честь которого город был назван, поприветствовал гостей своеобразным приветствием. И наконец мы доехали до вокзала. Сойдя на украшенный суперсовременной брусчаткой перрон, я не удержался от того, чтобы не сфотографировать вагон, в котором мы ехали - уж больно красив он был в своей расцветке. Но ещё больше мне захотелось сфотографировать его обтекаемую голову, чем я и занялся. Вадик, глядя на это был сильно удивлён:
- Ну, на фигха тебе это фотогхрафировать? Там гхрязно и пыльно. Вон лучше электричку, которая на Донецк идёт сфоткай! Она во-он там - и указал мне на следующий путь, где стояла электричка той же модели, но более чистая и ухоженная - с синей полоской, удачно вписывавшейся в жёлто - свекольное оформление, с высокими мягкими сидениями и занавесками. Но я сфотографировал и тот, и другой поезда, после чего мы с Вадиком отправились к выходу с вокзала. К которому мы добрались, пройдя через весь вокзал с его блеском и нищетой. У выхода я заметил вход в метро. Точнее вход на станцию `Вокзальная', бывшую одной из 6-и станций Днепропетровского метро, славного своими малыми размерами и вечным недостроем с самого дня своего основания. - Слушай, Вадик! - говорю я - А может, прокатимся на метро, а? Я вот в Днепре, сколько ни бывал, а вот в метро местном не ездил. - Ой, Сань! - скривил лицо Вадик - То наше метро такое убогхое, что туалет и то лучше выглядит. Там, считай, смотреть вообще нечего! На этом, так и не начавшись, и закончилось моё знакомство с днепропетровским метрополитеном, а через секунду мы были на площади имени всё того же Петровского. Площадь Петровского под воздействием непонятно откуда выплывших туч выглядела ещё мрачнее, чем она есть на самом деле. И сталинские дома на ней выглядели не просто мрачными - они словно давили на психику, заставляя чувствовать себя здесь, как в каменном мешке. Только в центре площади модернизированные трамваи Tatra, стоя на трамвайном кольце ожидали пассажиров и сверкали всеми расцветками нарисованных на них реклам. Я сфотографировал площадь, а затем и величественное здание вокзала, которое поражало своим мраком не меньше всех остальных зданий площади. А затем мы направились вперёд. Я уже, приближаясь к остановке, подумывал о том, чтобы сесть в трамвай, но Вадик, угадав мои мысли, сказал: - Сань, мы щас будем гхулять пешком. Я всегхда так делаю, когда приезжаю в Днепр, так шо и ты со мной тоже прогхуляйся - тебе полезно. Я спорить не стал. Ибо и вправду я набрал слишком много лишних кило, а что поможет их сбросить, как не долгая прогулка по городу? С площади мы вышли на проспект Карла Маркса. Проспект Маркса во многом был похож на наш дрезденский проспект Ленина, но был куда оживлённее - машин было больше, трамваев было больше, магазины, обменники валют и прочие весёлые заведения встречались на каждом шагу в больших количествах, а людей - людей было здесь столько, что мы едва протискивались сквозь это человеческое море. И вот решаем мы через множество шагов свернуть на улицу Фрунзе. Переход не оборудован был светофором, потому нам приходится ждать, когда машины слегка иссякнут. Когда мне показалось, что машины освободили дорогу, я уже приготовился перебегать, но Вадик вцепился в меня мёртвой хваткой и прошипел: - Куда? Ты сдурел что ли под машины кидаться? Я ж за тебя в ответе, забыл? - Да Вадик, блин - возмутился я - я что в большом городе не жил, дорог таких не перебегал? - Делай это у себя в Питере, а тут я за тебя в ответе. Ясно? Машины временно исчезли с нашего горизонта и вот мы уже на Фрунзе. Улица Фрунзе оказалась мрачноватой индустриальной улочкой, типа тех питерских улиц, что граничат с Обводным Каналом, но лишённая особого питерского колорита улица Фрунзе в Днепропетровске выглядела всего лишь заурядным мрачным переулком, который и разбомбить было, не жаль. Заурядной для кого-то, но уж точно не для меня, который старался фотографировать всё, что казалось наиболее индустриальным - и трубы, и фабричные проходные и любой другой индастриал. Чем вводил Вадика в сильное недоумение. - Шо ты тут нашёл? - спрашивал меня Вадик - тут смотреть нечего, одни заводы! - Ну не всё время же одни достопримечательности фоткать, Вадик! - ответил я, не отрываясь от съёмки - индастриал это тоже хорошо! В конце концов, блуждая по Фрунзе, набрели мы на книжный магазин, куда естественно не преминули зайти. Магазинчик тот был весьма невзрачен на вид, а внутри был поход на питерскую книжную ярмарку имени Крупской с её бедным оформлением а-ля провинциальный ДК, но с разницей в том, что тут представлены были исключительно книжные новинки. Мы с Вадиком на время разошлись, и я стал осматривать стенды. Вся иностранная и русская литература была представлена российскими издательствами - даже старая добрая серия `Азбука-классика' со всеми своими Довлатовыми, Газдановыми, Кафками, Набоковыми и многими другими именами святыми для культурного человека. Но ещё интереснее мне было посмотреть на современную украинскую литературу, и направился я в соответствующий отдел. А там было много Ирэны Карпы, эдакой местной бледной женской копии молодого, голодного и злого Эдички Лимонова со всеми её дешёвыми попытками эпатировать публику на рiднiй мовi. Была какая-то книжка со смешной аннотацией, говорившей о её не менее смешном содержании - типа дочка украинского олигарха истосковалась по родине и вернувшись тут же начинает творить добрые дела. `Придумают же люди такую нереалистичную чепухню - подумалось мне - Интересно, где автор видел таких сказочных дочек олигарха? Которым так сказочно фартит по возвращении на батькивщину?'.
И много книг локальных днепропетровских писателей на украинском и русском языках в дешёвых обложках и обречённых на никому-не-нужность не только за пределами города и области, но и в их пределах. Словом, сучасна українська лiтература ничем не порадовала меня в основной массе и на её фоне нетленные Шевченко, Коцюбинский, Лэся Украинка и Винниченко, не говоря уже о Лине Костенко смотрелись куда как более пристойно. Один Жадан, про которого я много был наслышан в России, был ещё ничего. Разочарованный сучасною українською лiтературою, я развернулся к выходу, где наши с Вадиком пути снова пересеклись: - Ну чё ты там, гхде побывал? - спрашивает он меня. Я рассказал ему про всё, что увидел на стендах с украинской литературой и поделился своим мнением обо всём этом непотребии. - А-а! Ну бывает - ответил Вадик - А я тут этого, как его, Жана-Кристофа Гхранжэ себе присмотрел. Нашёл только `Багхровые реки', но я по ним кино смотрел и мне после этого как-то уже и смотреть не интересно. - А я-то думал этот Гранже давно из моды вышел, а тут я впервые вижу человека, которому он всё ещё интересен. - То ж ты такой у нас начитанный! А я его читал мало, да и давно ужастиков не читал я. И вообще чего-нибудь, гхде нет этого гхрузилова. - Ну, значит пройдемся, потом в Дрезден-Сити по книжным и найдём тебе твоего Гранже. `Братство Волка', к слову ты у него читал? - Нєэээ! - Ну, вот и почитаешь! (я его не предупредил, что по этой книге тоже есть кино)
Мы покинули книжный магазин и направились дальше по Фрунзе. Дойдя до конца улицы, мы свернули на Ленинградскую улицу направо, а позже налево - на улицу Горького. И, в конце концов, мы вышли на набережную Ленина. Пейзаж на набережной как нельзя, кстати, подходил для фото. Сияющий на солнце голубой Днепр, за Днепром днепропетровский Левый Берег, справа бывший речной порт, а слева огромный железный Амурский автожелезнодорожный мост. Я сделал 5 щелчков со своего фотоаппарата, причём дважды я сфотографировал именно Амурский мост - один раз, когда по нему ехали машины, второй раз, когда по ним проехал синий пассажирский поезд. Затем мы направились в сторону порта. Вернее бывшего речного порта. На его верхних этажах присутствовали бесчисленные Шкоды Октавии, Шкоды Супербы и так далее, и тому подобное, которые выглядели как новенькие, словно они только что покинули конвейер. Я сфотографировал их и Вадик предложил мне отправиться с ним в порт, чтобы потофотографировать теплоходы и ракеты, стоявшие на приколе. Мы поднялись наверх рядом с причалом, и я начал фотографировать. А фотографировать было что - два теплохода выглядели, как новенькие в то время, как сам причал медленно, но верно съедала природа - то тут, то там из-под асфальта и из-под забора пробивались кусты, трава и даже молоденькие ёлочки. И никому из нынешних хозяев порта-автосалона не приходила в голову мысль о том, что рано или поздно природа проглотит весь этот порт вместе со всем его содержимым. А быть может в их компетенцию и не входило облагораживание порта - кто знает. Ещё более печально выглядели речные ракеты. Некогда бороздившие без конца днепровские воды, и до отказа нагруженные пассажирами, жаждавшими быстрых морских прогулок, они теперь стояли заброшенными и забытыми на причале, и корпуса их пожирала коррозия. Я сфотографировал и их и мы с Вадиком ушли отсюда. Покинув этот печальный порт, мы направились по набережной дальше. По пути я фотографировал портовые краны и фабрику подсолнечного масла `Олейна'. И наконец, дошли мы до ещё более заброшенного строения. Это строение было огорожено неубедительным белым забором, через который не мог перепрыгнуть лишь совсем слабый и немощный. На заборе красовалось до боли напоминавшее своей `зенитовской' сине-бело-голубой расцветкой граффити `Днепр-Чемпион', а между `Днепр' и `Чемпион' стояли даты - 1983, 1988. - Это что? - спрашиваю я Вадика - ФК `Днепр' в 83-ем и 88-м выигрывал Чемпионат СССР? - Да, Сань, ты угхадал! Выигхрал! - Смотрю у них расцветка, такая же, как у нашего `Зенита' - тут я усмехнулся - сине-бело-голубая! И их много, похоже кто поддерживает. - Да та расцветка многха у кого есть! К тому же `Днепр' реально одна из немногхих нестыдных команд в нашей области. Ну согласись - не за `Сталь' же эту болеть? - А `Прометей' куда пропал? Ты не знаешь, Вадик? - Да хер его знает! У нас в гхороде таких `Прометеев' хоть задом ешь было, шо про них вспоминать! `А жаль - подумал я - вот уж никогда б не подумал, что Прометей вот так возьмёт и испарится'. И вспомнилась мне тогда та школьная спартакиада на стадионе `Победа' в Дрезден-Сити, куда весь наш пятый класс согнали весной для участия. И самым отчётливым впечатлением от стадиона `Победа', как раз и было табло с надписью `Прометей - Гости 0:0'. А вот и здание. По всей видимости оно должно было быть советской гостиницей и судя по виду на неё с порта должна она была выглядеть, как эдакий парус глазами советских же архитекторов - эдакий пятиугольник, который должен был изображать парусник с неестественно расширенной мачтой из бетона. Но ветры перемен, которых все ожидали, порвали эту мечту в клочья, и стройка эта стояла с тех самых пор много лет замороженной. Успели только достроить здание и окантовать его зелёно-жёлтой окантовкой, но окна и внутренности его остались толком несделанными и недоделанными. - Видишь, Саня - сказал Вадик - тут гхостиница должна была быть. Но её так никто никогда и не достроил. Лет 10 назад её купил наш `ПриватБанк', но и тот пальцем о палец не ударил, чтоб её достроить. Зато туда хоть полазить можно, на гхород посмотреть. - А чё ж его не снесут то? У нас вон в Питере весь советский недострой или снесли или достроили. - Так у `Привата' денегх типа нету! Ни на то шоб снести, ни на то шоб достроить! Я сфотографировал этот памятник человеческому пофигизму и двинулись мы с Вадиком дальше по набережной, где теперь уже не было никаких заброшек. Зато был ресторанчик `Поплавок', расположенный на реке и соединённый с набережной небольшим мостиком. Мы с Вадиком перекусили там недурственным банановым мороженным и неспешно болтали о том, о сём и спели даже песенку про `Ресторанчик `Поплавок' на волнах качается'. Так продолжалось где-то полчаса пока мы не расплатились по счёту и не покинули прохладную ресторанную веранду. Дальше был памятник воинам-афганцам `якi пропали безвiстi на чужинi та померли вiд фiзичних i душевних ран', памятник легендарному командующему ВДВ Василию Маргелову, портовая церковь-новодел, которая всё ещё продолжала строиться, Центральный мост, вместе с которым я сфотографировал старичка, рыбачившего в Днепре и вооружившегося для этих целей целыми 5-ю удочками. Потом увидели мы днепропетровский цирк и на меня тут же нахлынули воспоминания о моём первом в жизни цирке, которым было это здание в виде слегка нелепой бетонной короны. Все клоуны, акробаты и укротители зверей, вызывавшие во мне страх и смех вспомнились мне, когда я сфотографировал это здание. И дальше мы идём по набережной. Вот скульптура с тремя девушками на лодке. Вот туристический кораблик, словно газы выбрасывающий пену в Днепр. Ресторан `Горец', почему-то сделанный в стиле русского теремка-теремочка, однако с усатым кавказским генацвале на вывеске. А вот и китчевые скамеечки от локального сотового оператора под названием Київстар. С амурчиками курчавыми и нелепыми мультяшными друзьями - котом и псом, где последний был больше похож на зайца, чем на пса, картой Украины с сердечками вместо областных центров. Наконец, практически дойдя до цели, мы обратили внимание на новостройки. Одна новостройка была красного цвета, похожая на нелепую пародию на средневековый город, другая на карликовый небоскрёб в виде сочленённых двух зданий, похожих на огромные хорошо наточенные карандаши. - Это здание называют `карандаши' - сказал Вадик, указывая на небоскрёбы - тут бизнес-центр находится. Я там первую работу нашёл, но мне за неё нихера не заплатили! - С моей первой работой, Вадик, всё точно так же было, поверь мне! - сказал на это я - прикинь, неделю походил по магазинам, впаривал книжки, одну только и сумел впарить, а потом взял, да и уволился. И никаких денег, кроме пары сотен рубликов я не увидел. - Ладно, Сань, не будем об этом. Давай лучше на Глаз подымемся! - тут Вадик указал на странное строение - эдакая бетонная пирамида, на вершине которой был хрусталик, снизу казавшийся довольно мелким. Это и был тот самый Глаз. Мы стали подниматься. За долгое время в пешем пути мои ноги с непривычки к долгой ходьбе начали `деревенеть' и я поднимался на этот самый Глаз с трудом. Вадику, казалось, всё нипочём и он, явно давно привыкший исхаживать пешком весь центр Днепра не по одному разу, легко справлялся с подобными подъёмами. Но чем выше мы поднимались, тем больше увеличивался этот хрусталик, пока, наконец мы не дошли до вершины и не увидели, что хрусталик стал огромным шаром из зелёного стекла, внешне напоминающего гранёный алмаз. - Тут можно загхадать любое желание - сказал Вадик - Только молчи, а то не сбудется! Я не верил в приметы, но тем не менее приложил к шару правую ладонь, закрыл глаза... и загадал... `Хочу вернуться обратно в Дрезден-Сити - `телепатически говорил' я шарику - Не сейчас! Лет через пять, может быть. А ещё будет лучше, если на родине встречу последние годы'. И дальше пожелал я всё то, что хочу оставить в глубокой тайне от уважаемого читателя (авось не сбудется!), затем вышел из псевдотранса, сфотографировал шарик и мы с Вадиком спустились вниз. Комсомольский остров, разрезавший собой Днепр, становился всё ближе и ближе. Остров весь был покрыт зеленью и лишь небольшая церквушка напоминала о том, что когда-то до революции этот остров звался Монастырским. Соединял с большой землёй этот остров автомобильно-пешеходный мост. Мы подбирались к мосту всё ближе и ближе, пока не оказались у лестницы, ведущей на мост. Вся лестница была усеяна замками с надписями, вроде `Вася + Маша = L O V E', `Коля + Наста = `сердечко' Навсегда!' и некоторые их этих замков живо напоминали мне те сельские амбарные замки, на которые мой покойный дед когда-то запирал гараж и сарай. Я фотографировал, а Вадик, медленно взбираясь по лестнице, иронизировал: - Прикинь, Санёк, шо будет, когхда лестница обвалится под грудой этих замков? Офигхенные бы загхоловки везде были - в Днепропетровске мост рухнул под гхрузом признаний в любви! - Не то слово, Вадик! - отвечаю я - А можно и такое: `Мост на Комсомольский перелюбили!'. Главное только, чтоб от этой смертной любви никто не пострадал! На самом мосту тоже были замки, но было их уже меньше. Но интересовали меня не они, а идущий наискосок Мерефо-Херсонский железнодорожный мост. Который я тут же сфотографировал вместе с пляжем и зелёным зданием канатной дороги. - Слушай! - говорю я Вадику - А давай на канатке прокатимся! - Не работает она! - сухо сказал Вадик - Уже лет 10 как. - А чё так? - Да хер их знает? Свистнули бабки и забыли, наверное. Мне снова стало грустно, но ступив на остров, я выкинул всю смурь из головы. На острове царило праздничное настроение. Всюду шли и бежали взад-вперёд дети, женщины, мужчины. Торговцы под разноцветными зонтиками торговали всем от сувениров до сахарной ваты. Кроме того именно на острове кончилась автомобильная зона и все дальнейшие дорожки были исключительно пешеходными. Мы с Вадиком направились в сторону храма, и пешеходов на нашем пути стало совсем мало. Когда мы дошли, я заметил, что храм этот - явный новодел. Потому что и забор вокруг храма явно был `новенький' и часовня рядом с ним была похожа на мемориал `Хатынь-лайт', да и главная церковь явно имела вид новенькой. Но, тем не менее, всё это тоже было в моём объективе. Наконец дошли мы до Днепра. Днепр с Комсомольского острова смотрелся идиллически. Плескались о берег небольшие волны, светило солнце, издалека был виден Левый Берег и уходящий туда наискосок Мерефо-Херсонский мост. В придачу ко всему задул ветер. И глядя на эту картину, я вспомнил великого Кобзаря и процитировал его вслух:
Реве i стогне Днiпр широкий Сердитий вiтер завива...
- Додолу верби гне високi До неба хвилi пiдiйма?
- продолжил с усмешкой Вадик и сказал: - А я и не знал, шо ты ещё Шеву нашего помнишь! - Так от деда когда-то Кобзарь Тараса достался, царствие ему небесное. До сих пор перечитываю и помню. - О, да! Тарас Гхригорьевич - цэ наше всьо! Если б ему ещё памятников не ставили бы, как дедушке Ленину много - вообще было бы прекрасно! - Но согласись! - сказал я - стих в тему! При этих словах на Херсонский мост выехал, громыхая, товарняк с цистернами и мы с Вадиком потихоньку двинулись в обратный путь с острова. Перед уходом я снял пару видов на Днепр с Левым Берегом, а потом у пешеходного моста мы купили с Вадиком по сахарной вате.
Пройдя мост, мы вышли в парк имени Шевченко. Я сфотографировал там арку, сидящего льва из бронзы, даже здание Днепропетровского ГосюУнивера не ускользнуло от моего объектива. Но куда больше, чем парк и фото меня парили мои ноги. От непривычно долгой ходьбы они вконец одеревенели и каждый мой шаг отдавался ещё большей тяжестью, а на меня стала накатывать сонливость. И кроме того я стал заметно отставать от Вадика, который явно привык к таким походам. `Господи - думал я - скорей бы трамвайная остановка, идти больше нет сил, так хочется расслабона'. Однако на остановке меня ждал облом - трамвайная остановка была не оборудована не то, что скамейкой - навеса даже не было. И в итоге от боли в ногах я стал заметно пошатываться, а глаза ещё больше стали слипаться от усталости. - Устал что ли? - спросил меня Вадик - Как цуцик! - проскулил я. - Потерпи! Щас трамвай будет и мы на вокзал поедем. Трамвая мы ждали минут 20, и за это время даже успели избавиться от палочек из под сахарной ваты, а когда модернизированная Татра подъехала к нам и распахнула перед нами свои обтекаемые двустворчатые двери, мы влетели туда, а мои мысли и взгляд направились на поиск свободных мест. Увы, все места в трамвае были заняты, так что когда двери закрылись и трамвай двинулся в путь, мне довольно долго пришлось держаться за поручни и терпеть боль и усталость в ногах, переминаясь с ноги на ногу. Долго трамвай ехал по проспекту Карла Маркса, то ускоряя ход, то сбавляя его из-за холмистого рельефа днепровского правобережья, по которому нужно ехать то вверх, то вниз и часто поворачивать направо и налево. Проехав через весь центр города, замечаю на аллее между трамвайными линиями уличных художников за работой. И вспоминаю, что и отец Вадика вечно что-то сам рисует и пробует торговать своими работами здесь на этом же пятачке, мимо которого мы проезжаем. - Это не здесь ли твой батя выставляется? - спрашиваю я Вадика. - Да тут, тут! - отвечаю я. - И много он тут зарабатывает? - Не сильно многхо. Но он и тому рад. А я с грустью смотрю на этих милых провинциальных художников и думаю о том, как это хреново - по-прежнему рисовать на холсте в мире, где художником всё чаще считается тот, кто занимается вещами далёкими от того, чем занимались истинные художники от да Винчи до Ван Гога. `Современное искусство', понимаешь, в котором нет места настоящей живописи зато есть место любой хрени, на которой можно навесить этот ярлык и поехать с ним на какое-нибудь биеналле. В то время, как истинные художники, верные краскам и мольберту, убьют свою жизнь на Невском или тут на проспекте Карла Маркса никем не признанные и никому не нужные. Кроме праздношатающихся туристов. Наконец добрались мы до вокзала, и сошли с трамвая. В трамвае я, слава богу, смог в последние три остановки немного посидеть и расслабиться, но деревянность ног не делась никуда, и в сон меня клонило ещё больше. Потому, когда Вадик крикнул мне: - Сань, смотри, вон там запорожец идёт! я не смог ничего сообразить и только и нашёлся, что переспросить: - Какой там ещё запорожец? - Да такой - говорил с усмешкой Вадик - с чубом-оселедцем, усами, как у сома и в красных шароварах. Его бы лучше сфоткал, а не какие то там заводы! - Да ладно тебе, Вадик! - отмахнулся я - мало тут у нас в Питере на Дворцовой Петров Первых и Екатерин Вторых, которые живут с того, что турики их фоткают, так ещё и какому-то ряженному запорожскому казачку платить ещё пришлось бы. - Ну как хочешь, я не заставляю! На вокзале, заходя на платформу для пригородных поездов, я обратил внимание, что на входе нет ни милиции, ни металлодетекторов, ни турникетов. И спрашиваю Вадика: - А чё это тут у вас турникетов нету? У нас тут в России на каждом вокзале такие стоят, чтоб `зайцы' не проскочили. А вас чё - вообще на безбилетников забили? - Так то у нас не Россия - отвечает Вадик - У нас террористы не водятся и ничего не взрывают, потому и турникетов нет. - А зайцы? - Та! Кому они тут нУжны! Обратная дорога в целом проходила без особых приключений и впечатлений. Лишь пока электричка ещё ездила по Днепропетровску и пока не покидала его пределов, в вагон зашёл странный мужичок с псевдоказацкими усами стал торговать бульварными газетами не первой свежести. Но наше внимание привлёк не столько он сам, сколько надпись на его чёрной майке: `Рабiв до Раю не пускають! I. Сiрко'. - Гхлянь только на это - сказал мне Вадик - Рабiв до Раю не пускають! А как же там рабы божии? Их тоже что ли не пустят? Логхика, блин! - Так то имеются рабы людей, а не рабы божии - отвечаю я. - Но всё равно - христианство же обещает рай именно рабам божиим. А тут такое - `Рабiв до раю не пускають!' - и тихо засмеялся. - У каждого свои тараканы в голове, Вадик, не обращай внимания! - говорю я. И пока мы обсуждали эту майку, самопровозглашённый, но, по всей видимости, явно выродившийся последователь легендарного запорожского кошевого атамана-бунтаря Сирко скрылся в тамбуре, перейдя на следующий вагон - дальше зарабатывать на `нерабскую' жизнь и на рай, куда рабов не пускают. К тому моменту, когда мы приехали, я сделал ещё две пейзажные фотографии, и спать мне хотелось ещё сильнее, чем в Днепре. Но на вокзале и захотел нас уже ожидал Гриша, который погрузил нас в машину и довёз до дома, после чего Вадик с Гришей продолжили тусоваться вместе, а я, несмотря на непозднее вечернее время, ушёл к Вадику домой, лёг на кровать и тут же вырубился. А проснувшись где-то часов в семь, узнал, что Вадик и Гриша долго между собой хихикали насчёт моей слабости, но обиделся я в итоге лишь на самого себя. `Мндаа! - подумал я - испортил тебя Питер, Саша, безнадёжно испортил!'. И уткнулся в пол, будучи в размышлениях о том, как я вообще дошёл до жизни такой, что так быстро утомляюсь. А ведь когда-то по лесам бегал, спортивным ориентированием занимался, весь Питер обошёл, подрабатывая курьером. Эх, испортился я! Испортился!
Посиделки в гараже с пивкОм и чипсами
Пролетели как-то незаметно для меня несколько последующих дней. Всё это время мы с Вадиком занимались тем особым видом лени, который называется `сладкое ничегонеделание'. Мы то где-то неподалёку прогуливались, то играли в WoW'ку на его стареньком компьютере, то смеялись над пошленькими статейками с Луркоморья, то смотрели всякую ерунду на Ютьюбе, но больше всего мы с ним любили порой посмотреть телевизор и с видом бывалых диванных политологов пообсуждать текущие события. Как раз в это время предвыборная кампания набирала обороты и по телевизору стали крутить ролики правящей Партии Регионов. При их виде Вадик мгновенно превращался в эдакое подобие Сергея Юрьевича Белякова из Нашей Раши и поливал всех, кто от лица этой самой партии говорил про то, что `жить стало лучше - жить стало веселее'. - Покращення! - возмущался Вадик - Так зарплаты, блин, покращили, шо цены стали ещё краще! Но телевизор не вступал с Вадиком в дискуссию, равно как и с кем бы то ни было. Он всё так же вещал, вещал и вещал от имени `простых людей', призывая голосовать за любимую партию: - Когда не было у власти Януковича, я три месяца не получал зарплату. Но теперь я уверен в завтрашнем дне и не боюсь за будущее своих детей! Я выбираю Партию Регионов! - А я не выбираю - продолжал полемику Вадик - Давайте расскажите мне, почему на заводе снизили зарплату? От шо вы несёте, ей богху! Время от времени мы с Вадиком выбирались в центр города. Один раз сходили в ДМК за его отпускными. Другой раз сходили на базар с целью найти ремонт часов специально для часиков моей бабушки. Наконец посетили оптику на площади Ленина с целью купить новые очки для бабушки. - Десять гривен - предложил я молоденькой продавщице сумму, за которую моя бабушка собиралась купить лучшего друга близоруких. - А может за 15-ть купите? - ответила мне продавщица с улыбкой, в которой одновременно выражались и хитрость и надежда. - Нет. Только 10! - А может за 12? - Только десять, только хардкор! - весело настаиваю я. - Ну смотрите сами! Сделка состоялась, очки были проданы мне таки за 10-ть гривен, а Вадик. По выходе из оптики, сказал мне: - А ты умеешь торгховаться, я смотрю! - Ну, я что - зря сам в магазине работаю? - отвечаю я. Ну и ах да - наконец я в одиночку накупил для любимой бабушки половину необходимых таблеток. Лишь Альфа-Самка всем своим поведением не давала никому утонуть в провинциальной скуке и неге. По ночам она часто выбиралась через окно с чисто женскими целями, орала на весь двор и весь дом так, что её: `МЯААААААААААУ' долго звенело в ушах, и опять с каким-нибудь очередным кошаком, который путался у неё под лапами дралась. Всё это страшно нервировало тётю Дашу, но сделать она ничего не могла - на стерилизацию у семьи просто не было денег и им приходилось всячески ограничивать не в меру буйный темперамент белой и пушистой Альфа-Самки с переменным для себя успехом. А потом Гриша позвал нас с Вадиком в свой гараж. Гараж Вадика был расположен в корпусе, находившемся по соседству с нашим двором. Корпус этот был одноэтажен и с высоты птичьего полёта напоминал магнит из мультиков про Тома и Джерри, только прямоугольной формы и с `разорванным' углом внизу, если опять же смотреть на этот корпус с высоты птичьего полёта. А в его дворике по-прежнему стояла и ржавела под открытым небом эстакада, где некогда водители сами чинили свои автомобили. Когда-то и мой отец держал тут свою машину. Держал, пока не нашёл более лучший гараж в гаражном комплексе на Юбилейном проспекте, который к тому же располагался между двух железных дорог. Там же в том же нашем дворовом гаражном корпусе держали свои `жигулёнки' и `запорожцы' и родители всех моих друзей детства, да и вообще половина обладателей железных друзей с нашего двора. Теперь же эти гаражи, подобно всему городу переживали не лучшие свои времена. Часть их была демонтирована, какая-то часть служила для иных целей. А эстакада заржавела и, как мне показалось, явно начала проседать. Гараж Гриши, когда-то бывший домом для `жигулёнка' его отца теперь имел лишь внутреннее убранство в виде столика и трёх стульев. И вот мы сидели за этим столом - я, Вадик и Гриша - я, как непьющий, пил сок, остальные пили пиво и все вместе закусывали чипсами Lays со вкусом сметаны и лука. Начали базар с политики. - Валить их всех надо! - зло говорил Гриша - Шо киевских, шо днепропетровских, шо донецких! Особенно донецких! И не надо нам никаких налогхов на роскошь, как то коммуняки хотят. Пока они все тут решают - нихера в этой стране не изменится. Мы с этим отчасти согласились и довольно быстро соскочили с этой темы. И правильно - и так уже слишком много политики за эту неделю. Но затем Гриша заинтересовался моей собственной жизнью. - Я слыхал, Сань - обратился он ко мне - шо ты в какой-то гхруппе в Питере игхраешь?
- Верно - ответил я - по барабанам стучу. - У меня тут есть пацаны знакомые - сообщил Гриша - Они тоже музыканты, у них тоже своя гхруппа есть. Ты про наш костёл знаешь? - Знаю, знаю - сказал я - там вроде ещё больничка была мрачная такая вся, где мне прививки всякие кололи и на болячки проверяли. Перед моими глазами мгновенно предстала эта больничка у старого католического костёла, оставшегося с дореволюционных времён, когда в городе ещё обитали польские паны. Она располагалась в каком-то совсем мрачном подвальном помещении, где коридор с полом, стеленном кафельной плиткой чёрной и жёлтой расцветок был освещён настолько плохо, что сразу создавал себе зловещую ауру - тут можно представить себе камеру пыток или что-нибудь ещё более страшное, кровавое и жуткое, типа расстрельного подвала из фильма `Чекист'. Но светлые и хорошо освещённые врачебные кабинеты сходу разрушали эту ауру, низводя весь страх перед этим местом до страха перед шприцами. - Так вот - продолжил Гриша - там в подвале костёла у них репточка есть, гхде они рубятся. Если хочешь, то можешь придти и там поиграть. - Я подумаю, Гриш! - сказал я - Если с группой приедем сюда на гастроли - непременно туда заглянем. Правда, насчёт того, что мы когда-нибудь сюда заглянем, я лукавил. Ибо дела у нашего бэнда шли даже хуже, чем плохо. Медленно, но верно наше, так сказать, трио летело под откос, хотя вру - даже не под откос, а в настоящее крутое пике, как в `Журнале Каламбур'. Но только наш полёт не сопровождался, ни закадровым смехом, ни шутками, ни даже злобным смехом капитана судна в конце очередного удачного подкола. Ибо с тех пор, как был изгнан с позором за пьянство, неявку на репетицию по пьяной лавочке, ну и за заспинные разговоры наш гениальный гитарист, желающие играть с нами явно не находились. К тому же с лидером группы, исполнявшим обязанности вокалиста и басиста одновременно мы всё больше расходились, как в море корабли по всем вопросам, хотя ещё пытались хоть что-то общее сохранить. Ему всё так же хотелось играть грустные и унылые песенки о том, как ему хреново жить в этом сером мире, совершенно не запариваясь по поводу того, кто захочет это слушать, я же хотел больше веселья, трэша и угара, причём не только в музыке, но и в жизни. Благо в ней и без того хватало мрака и депрессии, а кормить этим публику ещё бррррррр, не хочу больше! `Ничего - думал я - Вот вернусь в Питер и окончательно порублю в щепки этот гордиев узел. Неважно как'. - Слушай! - предложил Гриша - Ты не против, если я Шевчука поставлю? Нормально ты к нему? - Нормально! Ставь! - сказал я. Гриша достал видавшую виды кассету, поставил её в древний, как мамонт,
Магнитофон и нажал на Play.
С первых аккордов зазвучала `Просвистела' и мы под её аккомпанемент долго все вместе о чём-то трепались. Потом Шевчука в магнитофоне сменил Шнур и очень скоро его хриплый от количества потреблённого на его душу алкоголя стал выводить:
Вот опять уходит тёлка от меня, от меня Потому что нету денег ни рубля, ни рубля Потому что нет квартиры и машины нет Потому что не умею я варить обед
А когда он заорал:
Когда нет деэээээээнег, Тоооо нет любвииииииии! Тааакая с*каааааааааа Эта сэ-ля-виииииии!
мне и вовсе захотелось, как конченному алкометаллисту трясти хаером, которого у меня, впрочем, не было, и кидать козу до самых небесных светил. Но присутствие старых друзей охлаждало мою эксцентричность. Впрочем, как бы то ни было, а песня была практически про меня, с той лишь разницей, что я даже такого табуна уходивших от меня тёлок не видел в принципе. Вадик с Гришей, однако быстро по моим горящим глазам определили что меня пропёрло. - Нравится Шнур? - спросил Гриша. - Аще! - весело отвечаю я - хорош был, пока клоуном у олигархов не стал и не начал выводить на сцену всяких прошмандовок. - От и я тоже не люблю этих матюкливых баб - сказал Гриша - но вот этот альбом даже сейчас погхонять люблю. - О, да! Это уже классика, это знать надо! - повторяю я уже в который раз, но всегда в тему ту памятную цитатку из `Зелёного Слоника'. - Слушай, Сань! - сказал Вадик - А шо ты дальше в гхороде планируешь делать?
- Дальше, Вадик - говорю я - встреча с одноклассниками. Давно их живьём не видел, да и встретиться им всем обещал. - Вот удивительный ты человек, Саня - сказал мне Вадик - даже странно, что ты всё ещё хочешь их видеть! Хотя ты тут до какого класса доучился? - До пятого. - А я вот своих одноклассников, пацаны, вообще видеть не хочу. Не-э, меня никто не обижал, просто мне с ними было скучно и разгховаривать не о чем было. Да и сейчас - шо я им скажу? Они шо тогхда какие-то серые были, шо сейчас! - А вот у меня класс был дружный - тут я совсем растёкся от ностальгического транса, в который незамедлительно впал - И довольно яркий. Жаль, что учителя потом его на три класса развалили и всё из-за Васюка. Вот тут я пока нажму на паузу и поведаю читателю о том, что это был за человек такой Васюк, из-за которого и случился весь этот сыр-бор.
Взлёт и падение Великого и Ужасного Васюка
Валентин Васюк в нашем классе всегда считался самым отъявленным, злобным и безбашенным хулиганом, каких не сыскать. Не было и дня, когда он чего-нибудь не натворил и кого-нибудь не закошмарил, а кошмарить он любил весь класс. То чушь какую-нибудь посреди урока нести вслух начнёт, то девок за волосы отдерёт, то задразнит кого-то, то в драку влезет, то на слабых оторвётся. Особенно любил он выбешивать учителей, которые не раз и не два лепили ему двойки и колы за дерзкое и мерзкое поведение и даже вызывали его бабку в школу, но что такое педагогика против Васюка? Даже лицо его было под стать его характеру - потное, жирное и уродливое настолько, что казалось, будто перед тобой - незаконнорожденная помесь хряка с человеком. Меня же он почему-то не тронул ни разу и больше того - мы даже сидели часто за одной партой вместе без всяких проблем. Может это от того, что ему льстило сходство наших фамилий - Васько и Васюк (какая бы отличная пара неразлучных друзей получилась), а может это всё от того, что я в принципе был неконфликтен и слыл в классе за тихого чудика, а значит ничем не угрожал его хулиганскому авторитету. Кроме того Васюк дорожил добрыми отношениями со мной, не в последнюю очередь из-за того, что у меня что-то можно было списать по определённым предметам, но только по ОПРЕДЕЛЁННЫМ. Впрочем, его `доминированию' так и не суждено было продлиться до самого конца школы. Где-то с 5-ого класса Васюку стали активно ломать ручки, отправлять записки с угрозами о том, что скоро он получит п*** и вообще довольно мелко пакостить. А уже, когда я уехал из Дрезден-Сити, я узнал от Гриши историю его полного и окончательного краха. В предпубертатный период среди пацанов резко стало модно ходить в качалку и те, кто раньше клеил на шкафах наклейки с мускулистыми героями боевиков, сами потом развили себе мускулатуру. Вот только Васюк по причине природной лени и врождённого раздолбайства забил на этот тренд и в итоге жестоко за это поплатился. Не прошло и года, как из Главного Школьного Хулигана он превратился в Главную Жертву Школы и те, кого он когда-то обижал, теперь с удовольствием обижали его самого. Били Васюка, в общем, часто, много и с нескрываемым типично школьным садизмом. Кое-как он ещё доучился класса до 9-ого, а потом навсегда покинул школьные стены, уйдя в какое-то ПТУ при церкви и по слухам теперь строгал иконы или что-то в этом роде
* * *
- А я, кстати, видел этого твоего Васюка! - улыбнулся Гриша злорадной усмешкой - игхраем мы такие с пацанами в баскетбол у школы и вдрух видим - Васюк пришёл! Ну и решили мы над этим додиком приколоться. Подбегаем мы к нему, он нам: `здорОво!' и лыбится, как даун, а мы этому поцу перцовкой морду из баллона залили! И шо вы думаете? Этому дебилу реально всё нипочём - только стоит и лыбится, как будто ничё и не было! Мы засмеялись, но в душе я Гришу конечно, осуждал - не люблю смеяться над и так много раз побитыми и осмеянными, даже если они больше всего это заслужили. - Ну, этого типка то я точно не особо видеть хочу - сказал я - чего об остальных не скажешь. - А кого реально видеть хочешь - спросил Вадик - Может мы с Гхришей знаем? - Нууууу... Лёху Глущака, Катю Стрелецкую, Витю Полякова... много кого видеть хочую. Но особенно - тут моё лицо приняло совсем мечтательное выражение - хочу увидеться с Наташей Абросимовой. И тут же закрыв глаза, я погрузился в некую смесь грёз и воспоминаний. Ведь Наташа Абросимова была самой красивой девочкой класса, которая при этом умудрялась быть и натуральной блондинкой и умницей. Иногда по телефону она помогала мне с домашними заданиями и на классных фотографиях её довольно таки невинное и доброе лицо располагалось невдалеке от меня. Много лет спустя она нашла меня в контакте, и я удивился тому, насколько сногсшибательно красивой она стала - длинные ноги, стройная фигура, очаровательная улыбка и всё такое же светлое лицо, светлый взгляд карих глаз и длинные светлые волосы. И с тех пор я не раз проклял судьбу за то, что в итоге она распорядилась так, что я переехал в Питер, который так до сих пор и не могу назвать своим домом хотя живу там много-много лет. `А ведь как могло бы всё сложиться - думал я - как могло бы... как могло...'.
Альтернативная история любви
Вот шли бы мы по школьному коридору: она - красивая и стройная блондинка с длинными, красивыми ногами и белоснежной улыбкой и я - совсем ещё не толстый, но и не худой и с нескрываемым блеском в глазах, оба влюблённые друг в друга и наслаждающиеся каждой встречей. Шли бы мы вместе по проходу, соединяющему нашу оранжевую школу с тёмно-серым зданием, примыкающем к школе на урок физ-ры. И болтали бы друг с другом обо всём на свете, как два самых близких друг друга человечка, у которых друг от друга нет никаких секретов. И целовались бы у всех на глазах. И весь класс оборачивался бы на нас, глядя на нашу любовь с чёрной и белой завистью.
* * *
Мы назначали бы друг другу свидания во всех кафе на проспекте Ленина, ходили бы в кино на какой-нибудь `Ночной Позор', но не смотреть его, а целоваться где-нибудь на задних сидениях. У нас был бы самый лучший секс на свете, и наши руки беспрерывно ласкали бы наши прекрасные тела, а наши губы соприкасались бы друг с другом во время горячих, словно украинское солнце, поцелуях.
* * *
Мы сделали бы друг другу предложение, и подарив друг другу кольца с зелёными камешками, сыграли бы самую весёлую свадьбу в Дрезден-Сити. Мы были бы ослепительно красивы в наших свадебных нарядах и вместо грустных симфоний, мы поставили бы, быть может, Боба Марли и наши родные плакали бы от умиления, глядя на нас. Мы веселились бы и плясали всю ночь до упаду, чтобы потом отдаться друг другу в брачную ночь.
* * *
Я бегал бы за памперсами для маленького, розового существа, называемого нашим общим ребёнком, она пела бы ему колыбельные и качала бы в кроватке. Мы бы оба держали его на руках, возили бы на колясочке в парк, что на улице Сыровца, как когда-то мои родители и родители Гриши возили нас. Смотрели бы вместе, как он учится говорить, растёт, вливается в коллектив, где находит много-много-много друзей и было бы у него самое лучшее детство на свете. А мы бы по-прежнему любили друг друга, как когда-то и любили бы до скончания наших лет... ... Эх, папа и мама! И почему же увезли вы меня этот холодный и вечно дождливый Питер? Ведь как всё могло бы получиться... Могло бы... Могло...
Но Вадик тут же спустил меня с небес на землю. - Наташей Абросимовой? - переспросил он - Ты шо, втюрился в неё? Да она же со всеми в интернете флиртует! - Да, ладно! - раскрываю я глаза от удивления. - Хочешь верь, а хочешь нет, но я знаю реально, шо она вообще полдвора нашего в `контакт' добавила. И знаешь, короче, Саша, как её все тут называют? - Ну? - `Отдамся За Лайк'! - с сарказмом ответил Вадик - она всех добавляет, только шоб все лайкали её фотки с моря! Я слушал эти откровения Вадика и в голове не укладывалось. Наташа Абросимова, вроде такая примерная ученица, и - `Отдамся За Лайк' - как-то быстро `девочка созрела', не может такого быть. Люди конечно меняются, но не настолько же, чёрт побери, резко. - Не, ну если ты мне не веришь, не верь! - продолжал Вадик - но даже Гхриша тебе скажет правду! - Точно! - сказал Гриша - Она и ко мне добавлялась, ты же видел, Саня! И пока мы обсуждали повзрослевшую Наташу Абросимову, пиво и чипсы как-то быстро и резко закончились. Что не осталось нами незамеченным. - Пацаны - говорю я - может за новыми чипсами сходить? - А ты хоть знаешь что брать? - спросил Вадик. - Чипсы со сметаной и луком - А куда идти знаешь? Вот тут я задумался и долго бы так соображал, если бы всё тот же Вадик не пришёл на выручку: - Значит смотри - как выходишь на проспект Ленина, сразу переходишь дорогху и там сразу вывеска будет - `Малинка'. Вот тебе как раз в эту самую малинку и заходить! - Окей, спасибо, Вадик, я тогда быстро! С этими словами я покинул гараж, но червь сомнения грыз мою душу:
`И какого чёрта мне надо переться в какую-то там Малинку, если рядом же были все эти продуктовые магазины типа Мясо-Овощи?'. Впрочем червячок быстро заморился, как только я увидел, что стало со всеми магазинами шаговой доступности на Долматова. Сначала я зашёл в серый дом, где раньше был маленький продуктовый магазин. Увиденное там повергло меня в безумное изумление - вместо магазина там расположилось тёмное и мрачное нечто, освящённое скупыми свечами. Внутри была только одинокая 40-летняя женщина. Увидев корешки книг, я подумал что тут наверное библиотека, но присмотревшись поближе к тому, что оказалось Библиями и сектантскими брошюрами, я понял - я только что оказался в логове сектантов. Причём не в первый раз - в 13 лет, будучи на летней побывке в Дрезден-Сити, я воочию как-то наблюдал за тем, как в актовом зале музыкальной школы на всё той же улице Долматова похожие сектанты успешно промывали мозг толпе прихожан своими песнопениями и проповедями. А легковерные бабульки с лёгкостью подписывались на шоу под названием экзорцизм, в ходе которого вели себя ну очень уж истерично. Вот только теперь вместо любопытства, мне захотелось ретироваться из этой тёмной комнаты прочь. Что я и сделал. `Да уж - подумал я, покинув гиблое место - есть в Дрезден-Сити вещи, которые никогда не поменяются и через миллиарды лет. То сектанты -экзорцисты из музыкальной школы, то тёмная комната Свидетелей Иеговы, я уже про колдунов и прочих гадалок с Карнауховки помалкиваю. Ну и попы рядом с ними, проигрывающие всему этому сельскому язычеству вчистую. Дворкин, мать твою, где же ты, когда ты так нужен?'. Затем зашёл я в магазин `Мясо - Овощи'. Который стал салоном автомобилей марки `ГАЗ'. Там всё было, как в моём магазине, только ассортимент был гораздо беднее и исключительно под `Газели', `Волги' и целый ряд другой продукции нижегородского автозавода, которая давным-давно исчезла с питерских улиц и дорог. Поглазев на всё это великолепие, я направился дальше по разбитому временем и бесхозяйственностью тротуару к пункту моего конечного назначения - `Малинке'. Её я, как и говорил Вадик, увидел сразу - перейдя дорогу на проспекте Ленина, я заметил на здании, чей первый этаж был выкрашен в розовый цвет белую вывеску с красной надписью `Малинка'. К моему небольшому разочарованию `Малинка' оказалась типичным типовым гипермаркетом, коих и в Питере хватало с лихвой. Обилие продуктов, металлодетектор, касса на выходе - всё, как полагается, всё как людей. Я выбрал Lays со сметаной и луком, как и обещал пацанам, мне их пробили на кассе, затем я расплатился и тронулся в обратный путь. По прибытии мы вскрыли пачку, снова неспешно поедали её, запивая всем, чем мы хотели всё это запить, вели неспешные разговоры и больших и маленьких проблемах своих и проблемах всей страны, но вот наступили сумерки и мы, довольные тем, что хорошо посидели, разошлись и распрощались. Гараж Гриша запер на замок, мы вернулись с Вадиком к нему домой, поглазели в телевизор и легли спать. Мой мозг стал настраиваться на сон и одновременно с этим я стал думать о кульминации моего пребывания в Дрезден-Сити - встрече с одноклассниками. И пока я думал об этом, Альфа-Самка в очередной раз бесшумно и по-королевски прошла мимо меня, валяющегося на кровати, прыгнула на подоконник и, прождав чего-то пару-тройку минут, резко выскочила через открытое окно - вперёд навстречу кошачьим приключениям на свой белобрысый хвост.
Такая долгожданная встреча.
На следующее утро, едва продрав глаза, я стал обзванивать одноклассников. Их номера я раздобыл ещё перед самой поездкой, списавшись с ними в контакте, а номер Андрея Пашука я раздобыл год назад, когда его какими-то неведомыми судьбами занесло на недельку в Питер. Ох, как мы тогда натрепались от души за жизнь, гуляя по Невскому - этой вечной выставке молодёжных мод и просто место неспешных прогулок каждого увапжающего себя петербуржца. Кроме Пашука, я созвонился так же и с Наташей Абросимовой, Ирой Кулецкой, Виталей Афанасьевым. Теми немногими из одноклассников, которые остались в Дрезден-Сити и не потерялись в пучине времени. Но в итоге по собственной невнимательности и глупости полноценно договорился о встрече я лишь с Виталей Афанасьевым и Ирой Кулецкой - про Наташу Абросимову и Андрюху Пашука я как-то позабыл. О чём потом пожалел не единожды. Встречу мы назначили через несколько дней в пиццерии с весьма милым в своей провинциальной безвкусице названием - Челентано. Когда я впервые услышал это название, я подумал тогда: `Челентано! Ох уж эта неискоренимая славянская любовь к итальянским мачо прошлых времён! Интересно - что сказал бы синьор Адриано, если б узнал, что в маленьком городке в центре Украины в честь него назвали пиццерию?'. Но Челентано, так Челентано, и уже через несколько дней я явился на место встречи, причём, как оказалось, даже раньше положенного времени. Пиццерия Челентано была расположена в одном из самых, не побоюсь этого слова, жирнейших мест равнинной части проспекта Ленина - около кинотеатра имени Шевченко. Это старое здание не раз было свидетелем моих походов по американским блокбастерам, но теперь они интересовали меня в совсем маленькой степени. Теперь же повзрослевший с тех пор я стоял около кафе и любовался проезжающими машинами и трамваями и время от времени поворачивал голову то налево, то направо, гадая откуда могли бы появиться те, кого я не видел вот уже больше 15 лет. И через какое-то время я уже слышу: - Саня! Ты! Оборачиваюсь. Передо мной стояли Виталя Афанасьев и Ира Кулецкая. Они, конечно же, выросли, но время никак не испортило их вид. Виталя по-прежнему был коротко стрижен, по-прежнему имел лицо сельского парубка, который мог бы век с половиной назад попасть на картину каких-нибудь русских художников-передвижников. Только некогда прикалывавший меня не по детски скрипучий голосок Витали уступил место нормальном, что называется, пацанскому голосу. Ирочка, которая и раньше не обладала модельной внешностью, раздобрела ещё больше и стала похожа на добрую типично украинскую тётушку. Которой можно доверить без всякой опаски детей, и за которыми она конечно присмотрит. Вот только рыжие волосы она перекрасила в светлый цвет и ничто теперь в ней не выдавало ту рыжую оторву, которой Ирочка когда-то была. - Ребята - кричу я от радости - сколько лет, сколько зим, как же я вас чёрт возьми рад видеть! И мы обнялись крепко-крепко, как старые друзья, встретившиеся вновь после очень долгой разлуки. - А ты, я смотрю, совсем не изменился! - говорит мне Ирочка - Шо тогхда был в теле, шо сейчас! - Да неправда! - оправдываюсь я - не был я никогда таким жирным. Это Питер на меня так плохо повлиял! - Да не, не, Саш! - убеждала Ирочка меня в своей правоте - я тебя уже тогхда таким большим видела и таким запомнила! - Ладно, ребят! - прервал наш спор Виталя - Пошли в `Челентано'! И через полминуты мы уже были в `Челентано', где стояли в очереди на кассу. `Челентано' изнутри, как, оказалось, выглядел весьма прилично - яркий, но не хипстерский и не безвкусный дизайн интерьера, красивые столики меню. В таком месте не стыдно устроить, что школьный выпускной, что студенческий, не говоря уже о встрече выпускников и название заведения явно не отпугнёт клиентов. В общем я явно не пожалел, что согласился придти сюда. - Как думаете, ребят, какую пиццу возьмём? - спросил Виталя. Долго-долго смотрели мы в меню, пока наконец не определились. - Может возьмём пиццу Американа - сказала Ирочка, указав на изображение пиццы с ломтиками бекона наверху. - Давайте возьмём! - сказал я. - И я тоже думаю, что надо взять - согласился Виталя.
Мы расплатились, нашли свободные места и стали ждать заказа. - Ну, расскажи, как там, в Питере живёшь? - сказала Ирочка. Я стал рассказывать о себе. Про школу, про универ, про всё, что мне довелось пережить, вплоть до того, чем я в данный момент занят. А потом спросил: - А у вас там как жизнь? - Я - сказала Ирочка - Знаешь Дрезденскую ГхЭС? Так вот я там секретаршей работаю. Хотела с детства стать милиционером, а работаю теперь тут. Но ничего, не жалуюсь - платят неплохо и то хорошо! - А я - сказал Виталик - работаю пожарным. - Ооооо! - замечаю я - Опасная профессия - И не гховори! Столько всего было! А ещё я в нашу бывшую школу с инспекцией регхулярно прихожу. Вы, ребята, даже не представляете шо там за мрак! - А шо случилось? - спрашивает Ирочка. - Там уже давно собирают деньгхи на ремонт, а ремонта уже лет многхо, как нету и гхроши куда-то пропадают. С противопожарной безопасностью там полный п...ц, меня уже видеть там не хотят за то шо я им об этом регхулярно напоминаю. - Кошмар! - вздыхает Ирочка. - И не говори - говорю я - вообще я тут вторую неделю торчу и знаете, ребят - я никогда ещё не видел наш город в таком убитом состоянии. Мой двор - пустырь с гаражом, половина домов на районе моём разрушается, а от моего родного детского сада уже руины одни остались. - Да тут это всё уже давно - говорит Виталя - Все наверху воруют и всем на всё плевать! - Ладно, мальчики, давайте не будем о гхрустном! - сказала Ирочка, но тут, начавшийся было, полёт мыслей прервало появление официанта. - Ваш заказ! - сказал он и подал нам Американу, которую мы тут же медленно и с наслаждением разрезали на кусочки. Пицца и вправду вышла аппетитной, несмотря на то, что бекон я всегда терпеть не мог. Ире с Виталей пицца так же пришлась по вкусу. - Ой, знаете, ребят! - сказала Ирочка - всё же мы не зря сюда пришли. А то в прошлый раз у нас встреча выпускников в Днепре была - такой ужасный ресторан подобрали мы сдуру. Еда отвратительная. Люди вокругх гхалдят, музыка просто ужас. Да и пьяные мешали. - Да уж! - восклицаю я - знал бы я наперёд про вашу встречу - посоветовал бы вам с нашего курса брать пример. Мы перед тем, как пойти в ресторан, где собирались праздновать, долго обсуждали, в каком именно ресторане проведём этот самый выпускной, слайды даже смотрели, не говоря уже о том, что ценник на бухло обсудили. В итоге нормально и без проблем отметили! - Ну, Саш, мы же люди простые, не столичные, кто ж знал, шо вот так оно получится! - сказала Ирочка - Мы же нашли первый попавшийся ресторан, вот так оно и вышло.
- Тебе пицца то как, Саня? - спросил Виталик. А я уже за беседой незаметно для себя уплёл три куска пиццы и на этот вопрос ответил честно: - Мммм! Бесподобно! - Кстати, Саш! - сказала Ирочка - я смотрю ты такой общительный стал! А то помню раньше ты такой странный мальчик был - весь в себе, весь в своих думах каких-то, ни с кем не общался! - Да-а! - усмехнулся я - я и сейчас отчасти такой же, но жизнь заставляет быть общительнее, сами понимаете. - Саш, ты действительно очень изменился! - сказала Ирочка - Гхлядя на тебя тогхдашнего, я бы ни за что не подумала б что ты будешь с нами так легко общаться! - Ну-у! Все мы уже не те, что прежде, ребят! - тут же я обернулся к Виталику - я вот, например, помню, как ты, Виталик, раньше разговаривал таким прикольным хриплым голосочком, знаешь, типа, как у Дональда Дакка! - Шо то не помню! - воскликнул Виталик с усмешкой. - Да было-было, я то запомнил! Особенно, как ты во втором классе на новогоднем утреннике вручил мне табличку с буквой Л и сказал - тут я стал изображать тогдашнего Виталю с его тогдашней манерой разговаривать, не забывая про гримасы - `На тебе букву Л и ты будешь теперь лисичкой!'. Все засмеялись. - А я уже и забыл! - улыбаясь, сказал Виталик - Ну а я, как видишь, помню! - улыбаясь, сказал я. Мы уже слопали половину пиццы, как нас всех снова потянуло на светлую ностальгию. - А знаете что, ребят! - сказала Ирочка - Мне всё же жаль нашего класса. У нас был реально самый дружный класс в школе. Никто никого не обижал из-за того, что кто-то одет победнее или там нету нового айфона, как сейчас, нормально общались все. А потом вдруг пришли взрослые, разделили наш класс на А, Б и В и разрушили нашу детскую дружбу. - Да-а! - сказал я - И всё из-за Васюка, который им всю статистику перепортил своими выходками. Хорошо, что я вовремя уехал в Питер и не увидел всего этого!
И вспомнил я снова тот роковой классный час, когда взбешённая очередной выходкой Васюка наша молоденькая, рыжеволосая и стриженная под каре классная руководительница, учительница української мови та української лiтератури Марина Аркадьевна почти кричала нам тогда:
- Ви всi повиннi зрозумiти, що в наступному роцi вашого класу НЕ БУ-ДЕ! Многим тогда наверняка было больно это слышать, я же как последний эгоист испытывал облегчение от того, что мне не придётся выбирать между этими А,Б и В классами, куда все остальные были вынуждены вступать в добровольно-принудительном порядке, поскольку мы уезжали в доселе загадочный Питер навсегда. - Ну, насчёт Васюка не знаю - сказала Ирочка - Но всё равно за наш класс обидно. - И не говори! - сказал я. - И не гховори! - повторил за мной Виталя. - Кстати - сказала Ирочка - помните нашу первую учительницу - Валентину Николаевну? Она сейчас с семьёй в Киеве живёт и всем передаёт приветы! Валентину Николаевну я хорошо помнил. Она с первого по третий класс преподавала нам всё - от языков (русского и украинского) до математики. Несмотря на полноту, она была весьма симпатичной женщиной, энергетика которой весьма положительно действовала на нас. О ней я всегда вспоминал с особенной ностальгией. Мы доели нашу пиццу, ещё о чём-то поболтали и вскоре, расплатившись за наш `ужин', вышли на улицу и направились вверх по проспекту Ленина. Было 11 часов вечера и на улице стояла ночь и только фонари, неон и фары освещали проспект. Виталик с Ирой обсуждали текущие дела на своих работах, нынешнее школьное начальство, но меня это уже мало интересовало. Наконец дошли мы до площади Освободителей и там попрощались с Виталиком, после чего Виталя окончательно скрылся во тьме. Затем мы с Ирочкой свернули вниз и налево и, перейдя трамвайные пути на пару с дорогой, стали спускаться вниз по улице Беседова. - Как хорошо, Саша, шо мы вот так вот все встретились - сказала Ирочка - Особенно тебя так рада видеть! - Жаль, что не всех собрать получилось - сказал я - но всё равно спасибо, что пришли! - Ну-у, знаешь это всё ж не от меня зависит! - К слову, а что со всеми остальными нашими одноклассниками случилось? Как там Лена Чумаченко? - Лена? Работает в туберкулёзном диспансере. Была на нашем выпускном в Днепре. Не представляешь какая она сейчас красивая! - А Юля Сидоренко?
- С ней всё то же хорошо. Давно, правда, из гхорода уехала, в Киеве живёт. И так прошли мы практически по всем бывшим одноклассникам, пока не дошли до Илюши Боброва. - Илюша - тяжело сказала Ирочка - В тюрьме он. За убийство. - Что? - я чуть не остолбенел от неприятного удивления. - Да, Саш, всё правда! Ты, наверное, слышал, шо он пил многхо лет. У него и семья была вся пьющая. Теперь вот сидит за то шо по-пьяни какого-то парня убил. - Боже мой! - сказал я убитым голосом - Нормальный же умный мальчик в очках был! Добрый! И всю жизнь вот так вот слил на дно бутылки! Звиздец просто! - Ну, ты ж сам понимаешь - не все меняются в лучшую сторону. - Слушай! Давно всё хотел спросить - а ты в курсе как отыскать могилу Олежки Сычёва? Олежка Сычёв был без сомнения одним из лучших учеников в нашем классе. Смугловатый и низкорослый, он, тем не менее, был отличником класса и его главным и большим любимцем. Все вокруг - от учителей до одноклассников его любили и обожали. А его бабушка даже была знахаркой, которая у себя дома лечила меня от всяких хворей. Но так вышло, что до меня дошли слухи о его гибели в армии, причём не естественной и не случайной смертью. Потому мне искренне хотелось проведать его могилу. - Я не знаю! - сказала Ирочка - Никто нам ничего не сказал. Мы бы сами пришли, если б знали. Жалко парня - учился лучше всех, все его любили и уважали, в армию пошёл сам и даже не пытался ни разу косить. А через гход - Ирочка тяжело вздохнула - мы узнали, что он погхиб. Офицеры гховорили маме, шо его будто бы молния убила на учениях, но мама не верит - считает, шо деды забили его до смерти. И никакой экспертизы ведь не было - просто Олежку закопали по быстрому - будто он и не человек. - Дааа! - вздохнул я - и почему жизнь настолько жестоко обходится именно с лучшими из нас? Олег в могиле, Илюха в тюрьме. Одно радует, что все остальные наши живы-здоровы! - И не гховори. Саша! - сказала Ирочка - Я рада, что у тебя всё хорошо и шо ты приехал к нам. - И я вас всех, ребята, очень был рад видеть! - сказал я - А вот и моя улица! Мы к тому времени и вправду вышли на угол улиц Беседова и Черняховского, и нам теперь оставалось только попрощаться. - Мне пора домой! - сказала Ирочка - Спасибо тебе, шо позвал нас! - И я очень рад, Ирочка! Надеюсь мы ещё увидимся! Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Ирочка спустилась дальше по Беседова, а я спустился по Черняховского. Долго шёл я по слабо освещённой улице, настороженно оглядываясь по сторонам на предмет типОчков, которые в любой момент могли подойти с вопросом: `А с кУда ты такой красивый идёшь?' или вроде того, а то и просто дать в морду и запинать всей толпой. Но типОчки, к счастью, так и не возникли на моём пути и я благополучно спустился вниз до гостеприимного дома Томишевских. - Саша, гхде ты опять пропадал! - спросила меня взволнованная тётя Даша. - Да с одноклассниками своими встречался - ответил я - вы не волнуйтесь, я дошёл хорошо и без приключений, ну и встреча прошла хорошо.
- Ну, давай уже раздевайся и отдыхай! - сказала тётя Даша - Ты хоть не гхолодный? - Да нет, тётя Даша! - сказал я - я в кафе и так от пуза отъелся! Затем мы с Вадиком оказались у него в спальне, где я уже более подробно описал свою встречу с одноклассниками. Слушал он со средним интересом, пока дело не дошло до Илюши Боброва. - Бобров! Помню этого ханыгху! Вечно у всех на опохмел мелочь стрелял! Но как только я дошёл до упоминания о том, что Илюша на зоне, удивлению Вадика не было предела. - На зоне? Вот уж не думал, шо он и такое дно пробьёт! Словом, перебрал я все воспоминания и впечатления от встречи с бывшими одноклассниками, потом на десерт посмотрели мы с Вадиком на Ютьюбе клип Касты на песню `Встреча' (Вадику не сильно понравилось, а мне зашло - уж очень содержание песни и клипа резонировало с впечатлениями полученными от моей собственной встречи с одноклассниками), а после мы легли спать. `В общем, день мой прошёл не зря - думалось мне - осталось теперь устроить свидание с Наташей Абросимовой и закупить ещё лекарств для бабушки. Да, всё идёт по плану, как пел Егорушка Летов'. И довольный собой я заснул, да так, что теперь никакие комары, которые весь мой отпуск мучали меня по ночам, теперь не могли меня разбудить.
Свидание
Кто бы мог подумать, но на следующее утро мне вставать было тяжко. Морфей упорно не желал отпускать меня, а голова трещала, словно с дикого похмелья. Но солнце всё также жарко палило, и через мгновение я сидел на кровати в полудрёме, из которой усилием воли пытался выйти. А когда я наконец пришёл в себя, то решил первым делом позвонить Наташе Абросимовой. Но как назло мобильник Наташи не отвечал. А на третьей попытке дозвона мне ответил холодный и металлический женский голос, оповестивший меня о том, что: - Недостатньо коштiв для здiйснення дзвiнкiв. Будь ласка, поповнiть свiй рахунок! В гневе я чуть было не разбил свой мобильник, но, в конце концов, именно этот порыв окончательно меня встряхнул, и я довольно быстро убрал постель и оделся. Но, тем не менее, меня не покидало чувство недоумения: - Быть того не может! - говорил я сам себе - Я же положил себе на счёт две с половиной моих оплат мобильной связи! Не может такого быть, чтоб я ещё потерял Наташу из-за того, что я ушёл в минус на мобильнике! Я уже собрался было отправиться с семьёй Вадика на завтрак, как тут же мне зазвонил телефон и на моём мобильнике высветился заветный Наташин номер: - Алло, Наташа? - спросил я, подняв трубку. - Са-аш, ты мне звонил? - ответил кокетливый Наташин голос. - Здравствуй! Да, я звонил! Думал, не дозвонюсь, на телефоне деньги кончились. Что ж тебя, Наташа то вчера не было? - Так ты ж сказал мне, шо позовёшь, когхда все соберутся! От осознания свершившегося косяка, я треснул себя ладонью по лбу. - Чёрт! Всё позабывал, ну как так можно! - сокрушённо сказал я. - Саш, ну шо ты ей богху як з iншої планети! Я порой тебя не пони... - тут звонок окончательно прервался и мои попытки дозвониться снова вновь и вновь натыкался на ненавистное `недостатньо коштiв'. Всё было ясно со связью - оператор заблокировал не только исходящие, но и входящие звонки. За завтраком я спросил Вадика: - Слушай, ты не в курсе где тут у вас ближайший терминал для оплаты мобильной связи? Деньги на телефоне-то кончились у меня! - А ты, к какому оператору сейчас подключён?
- Київстар. - Оооо! Так это тебе в Приватбанк идти надо. Я тебе сам покажу гхде это! - Ну, хорошо, пошли тогда, Вадюш! И через какое-то время отправились мы с Вадиком пополнять мой злополучный счёт в Приват. Приватбанк этот располагался на всё том же проспекте Ленина в доме номер 43. На фоне ветшавшего жилфонда правобережного Дрезден-Сити здание Приватбанка явно смотрелось свеженьким новоделом, при том, что это было не более, чем осовремененное здание брежневской постройки. Металлопластиковый навес и покрытые металлопластиком же старые стены придавали зданию современности в довольно кричащих и вызывающих тонах. Внутреннее убранство здания, было ещё более стильным - в тёмно-серых и почти зеркальных тонах с суперсовременными кассовыми аппаратами и терминалами и очень молоденькими девушками в качестве обслуживающего персонала. Ох, и долго мы тогда с Вадиком отстояли очередь в терминал оплаты сотовой связи, но желание заплатить Много-Гривен за возможность болтать по телефону, тем более с Наташей Абросимовой перевешивала всё. Наконец деньги на счёт были положены, чек был выдан, но вот непорядок - телефон что-то не оповестил о том, что деньги на счёт пришли. Прошло полчаса, за время которых мы покинули гостеприимное здание Привата, дошли до ДМК, но сигнала всё не было и не было и телефон всё не работал и не работал. - Вадик - тревожно сказал я - чё-то не так с телефоном! - Да погходи! - отрезал он - Ща всё заработает! И тут - о чудо! Телефон, наконец, сообщил через SMS, сколько денег положено на мой счёт. А это значило только одно - я смогу дозвониться до Наташи. Но сейчас дозваниваться смысла не было - у нас с Вадиком были дела, о которых я уже и не вспоминал. Дозвонился до Наташи я в итоге лишь вечером. Мы договорились встретиться на площади Ленина послезавтра. Пока я ожидал грядущего свидания, я успел сделать очено много. Купил бабушке таблетки, починил на базаре бабушкины часы, а кроме того в оптике на всё той же площади Ленина я в присутствии Вадика купил бабушке новые очки. Причём за них пришлось поторговаться. - Может возьмёте за 15 гхривен? - убеждала меня продавщица. - 10 гривен и не меньше, не больше! - настаивал я. В итоге купил очки я за 10 гривен. - А ты, Саня, умеешь, оказывается, хорошо торгховаться! - усмехнулся шедший со мной Вадик. - Ну-у, Вадик - оправдывался я - Работал бы ты в магазине и не так торговаться бы научился! И вот, наконец, день-Х настал!
Я спустился вниз по проспекту Ленина, прошёл мимо ресторанов с громким и лишённым человеческого лица шансоном и вышел на площадь Ленина. Вечерело. Солнце уже клонилось к закату, а на площади оживлённо ездили автомобили, трамваи и редкие трактора. Каменный Ленин, стоявший на площади и указывавший путь к коммунизму в сторону вокзала (как бы намекая, что в Дрезден-Сити его нет, и искать его стоит в другом месте) медленно скрывался во мгле. Я с нетерпением ожидал Наташиного звонка, но через несколько минут, сгорая от нетерпения и страсти, решил сам ей позвонить. И позвонил.
- Алло! - сказала Наташа, подняв трубку. - Наташ! - спрашиваю я - Ты скоро? - Са-аш! - сказала она - Боюсь, шо я не приду. Меня словно током в этот момент ошпарило. - Как? Ты же обещала? - Прости, Саш! Я бы пришла, честно! Я была бы очень рада встретиться с тобой. Но мой молодой человек мне не разрешает. `Молодой человек - с грустью подумал я - Вот так новость! А, я строил воздушные замки, на что-то надеялся... а теперь... молодой человек... блин'. - Ну - сказал я убитым голосом - Раз не можешь - значит не можешь. И повесил трубку, засунув потом её к себе в карман. Домой я шёл в абсолютно подавленном расположении духа. Только я хотел вернуть любовь, которую я так и недолюбил и вот. У меня теперь её забрали в моё отсутствие и никто, кроме меня, уехавшего в 11 лет из Дрезден-Сити и бывавшего с тех пор в городе лишь на каникулах в этом не был виноват. В этот момент мне хотелось расплакаться, как ребёнку, брошенному мамой, но я держался. Где-то в уличном караоке 40-летняя женщина пела грустную песню о несчастной любви и моё сердце от этого готово было разорваться на самые мелкие кусочки в унисон тому, о чём там пелось. Будь я помоложе, наверняка заплакал бы, зарыдал, устроил бы истерику с матерными проклятьями. Но я уже давно не был мальчиком и мне было просто холодно и больно. Холодно и больно от того, что моя детская любовь выросла и подарила любовь другому человеку, а я вновь остался один. И Наташа Абросимова в итоге стала лишь ещё одной потерей в длинном списке любовных потерь, состоявших сплошь из таких же безответных любовей и пары-тройки недолговечных и хрупких отношений. Да.
Наташа потеряна. Навсегда.
Прощай, любимый Дрезден-Сити!
Наступил август. Жара спала, сменившись лёгкой летней прохладцей, предвещавшей скорое увядание лета. До отъезда оставалось 2 дня, их я старался не проводить впустую. Закупил для бабушки последними лекарствами, съездил ещё раз с Вадиком на Котлован, но былого куража я так и не смог поймать. Хандра, от которой я бежал из Петербурга, настигла меня и здесь, да и как тут было не захандрить, когда видишь, что твой любимый и родной город давно и прочно вступил в эпоху упадка, разложения и разрухи. Разруха, брошенные дома, зияющие трещины на домах и давно не ремонтированных дорогах, прорастающие травой трамвайные рельсы, пустыри вместо детских площадок - таков был Дрезден-Сити образца сегодняшнего дня и этот депрессивный город был явно чужим для меня. `Может всё же правильно родители поступили, что увезли меня отсюда - подумал я - Ведь если бы я здесь вырос, наверняка бы я сам предпочёл свалить из этого погибающего промышленного города как можно дальше. Да и что бы меня тут ждало? Бесперспективная работа за ещё меньшие, чем в России копейки? Отсутствие нормального досуга и сведение его к бухлу? И такой же мрачный конец, как у Илюши Боброва или того хуже - присел бы на иглу, как наш бывший сосед сверху Федя Сосиска. Нет. Я мог бы тут остаться трубить во все колокола, что так жить нельзя, стать активистом, требовать что-то от властей, сочинять рецепты на тему `Как нам обустроить Дрезден-Сити'. Но кому теперь это всё надо? Всем плевать и на ядовитые отходы ДМК и Коксохима, плевать на свой двор, свой район и весь город. А всё потому что любят ждать дядю, который прилетит в голубом вертолёте и за всех всё уберёт. Не говоря уже о том, что многие привыкли жить по соседству со всеми этими зловониями, которыми тут дышат. Да и кто я здесь? Чужак. Wagabund с российским паспортом, который делает меня здесь чужим вдвойне. И своим я здесь уже никогда не стану уже потому что с переездом в Питер я выпал из дрезденского социума навсегда и не смогу теперь жить, как живут тут. О друзьях из детства молчу - все выросли, у всех теперь свои заботы, зачем я теперь им? Так, воспоминания старые поперетирать, но общего языка мы уже вряд ли когда-нибудь найдём. Слишком много лет прошло. Слишком много'. Однако в самый последний день, когда вещи были уже наполовину собраны в чемоданы, я вдруг вспомнил: - Чёрт, а ведь я же привозил с собой камеру, но за всё время так ничего и не снял. Надо исправляться! И, прихватив с собой видеокамеру, я покинул дом, сказав семье Вадика, что погуляю напоследок. Медленно, но верно добрался я до ДМК и там сел в `тройку' - трамвай до Карнауховки, модели КТМ-5, доживавшей в нашем городе последние дни. Как только двери медленно и с грохотом закрылись, я тут же включил камеру и начал снимать виды из окна. Вот начался проспект Ленина и на нём агитационные демонстрации `регионалов' и `коммунистов', состоящие из подрабатывающих студентов. Вот проехали мы площадь Ленина и дальше по проспекту Ленина же трамвай ехал мимо торговых рядов, деревьев и маленьких улочек. В процессе я успел заплатить кондуктору, объяснить бабушке, сидевшей рядом, что я не шпион и снимаю видео для своего канала на Ютьюбе, а кроме того отмазался от предложения семейки цыган-безбилетников в лице мамы, сына и дочки взять в жёны последнюю. Дочка, впрочем, и вправду была очень красива и сексапильна, а бездонные её глаза поневоле манили к себе. Однако я очень был наслышан про то, что настоящие цыгане резко против мужей-нецыган для своих дочерей, потому не повёлся на эту уловку. Трамвай, тем временем свернул на некрутой подъём, чтобы потом свернуть влево и поехать дальше по проспекту Аношкина. Ох и долгая же это была поездка - мимо разрушающихся сталинок, мимо магазина, где когда-то мы с друзьями покупали жуйки и газеты, всё той же печально известной улицы Чапаева с остатками злополучной трамвайной колеи, а так же бесчисленных заводов, вроде упокоившегося с худым радиоактивным миром ПХЗ и всё ещё живого Азота, которые в полной гармонии соседствовали с летней природой и это придавало этим местам какой-то особый колорит. Где-то в этом районе цыганская семья окончательно покинула вагон, скандаля и переругиваясь с кондукторшей на весь вагон, который на протяжении пути всё редел и редел, а я всё снимал и снимал, снимал и снимал всё на свете, включая брошенное трамвайное кольцо. Наконец трамвай доехал до Карнауховки, я слез с вагона, выключил камеру и на остановке стал дожидаться момента, когда трамвай развернётся в обратном направлении. Трамвай развернулся, я снова сел в него, заплатил пару гривен и, ничего в этот раз не снимая, поехал вновь в сторону ДМК. Там я сел в `единицу' в виде старой доброй обтекаемой Татры Т3 и вновь я запустил камеру, вновь заплатил пару гривен и вновь тронулся с трамваем в путь. На площади Ленина `единица' свернула направо - в сторону улицы Сыровца. И сквозь всю эту улицу трамвай проезжал со всеми остановками. А я снимал. Снимал все эти светлые сталинские домики, среди которых словно плесень вырастали уродливые гипермаркеты и банки, не заметив, что оказывается, я проехал площадь Дзержинского с городским парком, городской Радой и памятником собственно Феликсу Эдмундовичу. Который взирал на проходящих мимо людишек свысока, словно это будущие жертвы красного террора, которых он бы с удовольствием расстрелял. Хотя если ещё больше расширить рамки своей фантазии, то на памятник Дзержинскому можно было бы посмотреть и как на эдакого незримого охранника, который стережёт милый моему детскому сердцу парк со всеми его деревьями и старенькими аттракционами от неведомых злых сил. Я продолжал снимать улицу Сыровца и за моей спиной проехали Спортивная и Москворецкая улицы, на которых начинались одиночные трамвайные пути `четвёрки', так же укомплектованной Татрами. Снимал я и подъём в гору, который был даже намного круче, нежели подъём на проспекте Ленина, проезд под железнодорожным мостом и поворот направо на улицу Ермака, где снял так же знакомую мне с детства гостиницу `Заря'. Фасад её не менялся с самых советских времён, да и какие к чёрту туристы в городе металлургов и химиков? Когда трамвай в следующее после остановки мгновение свернул налево в сторону Комсомольского проспекта, я с ужасом обнаружил сигнал о том, что моя камера вот-вот разрядится через 5 минут. Я в душе молился в этот момент неким невидимым богам, чтобы камера всё отсняла до самого конца. Но трамвай всё катил и катил мимо хрущёвок и деревьев Комсомольского проспекта и уровень заряда медленно отсчитывал - 4... 3... 2... Наконец трамвай повернул налево в сторону улицы Генерала Глаголева, где зелени было гораздо больше, чем домов. Это был уже верный знак - конечная скоро. Но трамвай всё катил и катил медленно, с остановками, а камера уже достигла отметки 1. И когда, наконец, трамвай добрался до кольца на улице Скалика, я выпрыгнул из вагона, и вот тогда моя батарейка приказала ждать подзарядки. Дело было сделано и я наконец был доволен. `Эх - подумал я - Жаль не успею уже покататься на `двойке' и на `четвёрке' напоследок. Да и камеру на зарядку вовремя надо было ставить!'.
На обратной дороге я сошёл на площади Ленина и направился в сторону рынка в надежде разжиться хоть чем-нибудь в качестве съестного сувенира. Но рынок как назло был полупуст, покупателей было мало и само его состояние говорило о том, что под натиском гипермаркетов рынок явно не выдерживал конкуренции и возможно доживал последние годы. Окончательно опечаленный я вернулся в дом Вадика и его семьи, окончательно собрал все вещи, попрощался с тётей Дашей, дядей Колей и всеми домашними любимцами и мы с Вадиком отправились в путь - наверх, в сторону вокзала. Шли мы молча, на душе было грустно и скверно, а вид до боли знакомых мест, которых, как я уже понимал, я вижу в последний раз угнетал. И вот в зале ожидания мы разговорились. - Ну и как тебе оно всё тут у нас? - спросил Вадик. - Ты знаешь, Вадик! - говорю я - вроде бы по-прежнему чувствую себя, как дома здесь, но... ощущение такое словно город как будто чужой стал для меня. - Ну, так ты подумай, сколько лет ты тут не был? Очень многхо! За это время понятно, шо всё поменялось и не в лучшую сторону. Как и мы все. Ведь мы уже с тобой, Сань, не дети. Все взрослые, все со своими обязанностями, заботами и интересами. Такая вот жизнь. - О, да! Теперь если и буду приезжать в Дрезден-Сити, то только раз в пять лет. Или в десять. Заодно и по другим странам покатаюсь и разберусь со своей жизнью в Питере. - Поступай, как хочешь, Сань! Это твоя жизнь! Наш поезд объявили по репродуктору, и мы вышли на перрон. Когда поезд подъехал, я вскочил в свой вагон и после того, как проводница проверила мои билеты и паспорт, я обернулся и, взмахнув рукой, крикнул Вадику: - Пока, Вадик! Спасибо тебе за всё! И не поминай лихом! - Всё путём! - сказал Вадик и медленно ушёл с платформы обратно в город. Как только я убрал багаж под кровать и разместился потом на ней, поезд тронулся. Я вышел в коридор и стал наблюдать в окно уходящие предзакатные пейзажи. Всё дальше и дальше уезжали от меня Привокзальная площадь с вокзалом, городские околицы, похожие на некое подобие гоголевских хуторов, а так же до боли родные фабрично-заводские пейзажи. И когда я смотрел на всё это из окна поезда, меня пронзило чувство, что всё-таки я вижу всё это в последний раз в своей жизни и больше никогда всего этого уже не увижу. И от этого всего хотелось даже не плакать - рыдать. `Прощай, любимый Дрезден-Сити! - думал я про себя в этот момент - Больше никогда, никогда я тебя не увижу!'. И на этих мыслях по моим щекам покатились горькие слёзы. А поезд всё вёз и вёз меня мимо Вольногорска, Пятихаток, Александрии, Кременчуга, Бахмача и других больших и малых городов моей прекрасной и несчастной родины в сторону украино-беларусской границы. А на следующее утро, когда поезд уже приближался к границе, а я проснулся от долгого сна на кровати поезда, я заметил, что солнце окончательно закрыли тучи цвета свинца. И за окном вовсю уже лил, как из ведра всё тот же до боли знакомый питерский дождь. Санкт-Петербург - Петрозаводск - Санкт-Петербург - Астрахань - Санкт-Петербург. 15 декабря 2013 г. - 26 апреля 2016 г.