Ануш осторожно кралась по длинному коридору. Ей не следовали бы здесь находиться. Это было очень, очень неправильно, находиться здесь.
В личной закрытой господской части Таньержи, там, куда нога низших джати не должна ступать никогда. Ни днем, ни ночью.
Но Донал исчез три дня назад, не появлялся ни на площадке для тренировок, где они подглядывали за копейщиками-шатри, ни в библиотеке, где, прячась за стеллажами со свитками, они подслушивали разговоры рахманов. Даже на кухнях не мелькнул ни разу, а ведь повара готовили к празднику столетия Владыки, да правит он вечно, мясные рулеты, которые он так любил, и красные ягоды в сахаре. Ни на травном поле, где созрел к сбору белый чай, ни в лечебницах, ни в старых архивах, ни у алхимиков, ни в большом арсенале его не было! Малый арсенал и сокровищницу Ануш проверить не смогла.
Звук голосов.
Ануш метнулась за полотнище гобелена. В темноте, разбавляемой осколками лунного света, по коридору проскользнули рахманы в длинных, до пола, шервани. О чем они говорили, Ануш не разобрала, что-то о ритуалах. Донала же тут не было, чтобы подсказать...
Девочка выскользнула из-за гобелена и, неслышно ступая босыми ногами по узорчатой гладкой плитке, добралась до дверей во внутренние покои. Донал говорил, что они брат и сестра, и что кровь важна, кровь важнее всего для магии и чар, поэтому она может пройти везде, где захочет. Даже не смотря на то, что она из неприкасаемых. Чары и запоры не остановят ее, даже не смотря на то, что у нее острые кончики ушей и широкие глаза, бледная кожа и светлые волосы.
Двери неслышно приоткрылась от касания, и Ануш просочилась во внутренние покои, и старательно не смотря на роскошное окружение, попыталась понять, где же сейчас Донал.
Тонкая нить тренькнула в душе.
Донал говорил, что кровь важна, кровь всегда найдет кровь.
Большой зал, запах дорогих благовоний, жаровни с мерцающими красными угольями, гобелены. Страшно, и кажется, что вот-вот из-за дверей выйдет рахман или шатри, закричит, обнажая меч или булаву и обрушит на нечестивую тварь, проникшую под защиты Таньержи.
Но Ануш прошла через зал, аккуратно касаясь шелковых тканей, натянутых вдоль стены, нащупала проход среди колеблющихся теней. Ступени вели вниз.
Ниточка в душе задрожала, тонко звякнула.
Ануш бесшумно полетела вниз, как ночной мотыль на свет волшебного фонаря.
Темно, влажно и тяжело дышать. Ни единого фонарика, но тьма почему-то не мешает бежать по ступеням.
Еще одна дверь, о которую Ануш, вытянув руки, ушибла пальцы. Холодное железо, ржавчина, занозистое дерево. Она тоже открывается.
И в шагнувшую вперед девочку ударила волна горячего воздуха, полного запахов крови, горячих углей, вина и страха. Ануш моргнула, словно завороженная, и вошла.
Еще один коридор, изгибающийся, словно серп, привел в большой зал с низким, закопченым потолком. Десятки каменных колонн образуют круг, перекрывая обзор. Поэтому те, кто находятся в центре зала, не замечают девочку.
Там, в центре, стоял человек, в длинном, расшитом золотом, шеврани. Ануш неслышно подобралась ближе, завороженная огнями, которые пляшут у него в руках и льющимся речитативом. Мужчина не один. В центре зала нарисованы круги, один в другом, и несколько звезд. В самом маленьком лежал, раскинув руки, Донал. Его глаза закрыты, по щекам размазана грязь, складываясь в следы слез. Нижняя рубаха изодрана, на запястьях разрезы, по канавкам вокруг него растекается кровь.
Мужчина над ним закончил речитатив, и один из огней сорвался с его ладони, ненадолго завис в центре круга и падает прямо в Донала. Он, не открывая глаз, выгнулсяв незримых путах, словно от боли, и закричал. Голос метался между колонн, не находя выхода.
Мужчина, отец Донала, их отец... недовольно скривился и начал новый речитатив.
Ануш зажмурилась, чувствуя тошноту. Отец убивает, убивает своего сына, она уверена. Он убивает свою кровь.
Но кровь важна, она важнее всего.
Ануш прижалась к каменной колонне, изо всех сил впиваясь пальцами до боли в щели между булыжниками. Речитатив утих, свет вспыхнул на короткий миг, Донал снова мучительно закричал, ниточка внутри тренькнула обреченно. И Ануш, зажмурившись, с визгом бросилась вперед, толкая того, кто был и ее отцом, в спину.
Мужчина, пошатнувшись, разрушил концентрацию, взмахнул руками, и почти успел обернуться с рычанием и огнем в глазах:
- Ты, маленькая тварь!
Ануш пнула его со всей силы куда-то в область колена, и отскочила назад. Огоньки сорвалисьс рук мужчины, взвивились радужной спиралью под потолок зала. И в этот миг, пока мужчи... челов... отец... он потянулся к Ануш, искривляя пальцы в когти, Донал открыл глаза, выдирая руки из невидимых веревок. С криком он взмахнул освобожденной рукой, и с пальцев сорвалась красно-синяя огненная вспышка.
Огни разбились, ударившись о закопченный потолок, рассыпались на сотни разноцветных искр. И тягуче пали вниз, словно ножи, прорубающиеся сквозь густое масло.
Тот человек припал на колено ушибленной ноги, пошатнувшись от удара огненной вспышки. Ануш метнулась мимо него, к ошеломленному Доналу, пытающемуся подняться из ритуальных кругов. Они успели сцепить руки.
- Ани, что...
- Нашла тебя...
И тут призрачные огни наконец упали, пронзая пол и людей, заливая зал алыми всполохами. Слитный крик разбился о камни поземного зала, так и не достигнув расположенных выше строений, и затих. Ануш стало очень больно, все тело словно окунулось в огонь, а еще Донал стиснул руку, ломая пальцы, из него словно изливался лед вместо крови, и кожа кипела, а еще на миг, прежде чем все стало темно, будто бы сотни, или тысячи голосов зазвучали в голове, словно песня, словно хор.
Они пришли в себя одновременно, спустя время. Сколько его прошло, ни Ануш, ни Донал сказать не могли. Нужно уходить, словно тренькнула в измученных душах мысль. Ритуал завершен. Выползая из опаленного, политого кровью круга, они коснулись лежащего рядом тела. Тот, кто был раньше отцом, казался мертвым. Ни звука, ни дыхания от него не было слышно. Зато медный запах крови стал резче и ярче. И Ануш с Доналом сами встали сначала на четвереньки, а потом на дрожащие ноги, цепляясь друг за друга и за холодные шершавые камни. Сами, держась за стены, поднялись по леденящим босые ноги ступеням в верхние залы Таньержи, сами, едва не обрывая гобелены и сбивая статуэтки, добрались до малых тайных покоев того, кого они раньше называли отцом, и, раздернув навстречу рассвету тяжелый пыльный занавес, упали на холодный пол.
Они так и не расцепили руки, и хор сотен, а может быть и тысяч голосов так и не затих внутри них. Они слушали, то, что пели они.