Проснувшись я оказался на обеденном столе. Осознав это, я готов был, вышибить себе мозги от недоумения, потому что казалось, что мое сознание включилось только сейчас. Словно все происходившее со мной две минуты назад было неосознанным, и черт его знает, что там происходило - что заставило, тогда меня, оказаться на столе с едой. Хотел ли я этим кого-нибудь насмешить или напугать, и стоит ли считать того - мною, после внезапного рождения, пусть не меня, а моего осознанного сознания. Оказывается, что я уже как пол минуты "умираю" - значит, что неосознанно я "умирал" гораздо дольше.
Мое тело смертельно затекло, я представил, что оно окажется атрофированным, и будет глупо лежать на столе с едой - умирать от обезвоживания.
Подул сквозняк, такой, что пробирал до костей - инстинктивно знакомый, но как и все - неописуемый, особенно для первого осознанного сквозняка. Я только сейчас почувствовал, что лежу в одних трусах. Перед моим лицом, стоял хрустальный графин, весь заляпанный пальцами, и в засохших потеках вина. Неизвестное холодное блюдо дает о себе знать, когда я попадаю туда носками. Всевозможные стаканы и соусницы, опорожненные салатницы, и ненормальное количество грязных тарелочек, громоздили мистические архипелаги. Буд-то кто-то ел здесь в течении года, каждый раз из новой посуды.
Кто-то в доме засеменил босыми ногами по скрипящим половицам - в абсолютном безмолвии, это слышалось буд-то ходят где-то возле меня. Но все же я не могу решиться: убираться мне со стола, или дожидаться своего "часа". Как бы я не старался я все не мог найти окончательного ответа - чего плохого в том, что я лежу в трусах на столе с едой. Однако все мое нутро, так и норовит удрать с этого стола, "куда-нибудь в небытие, как можно дальше, и не оглядываясь". Но все же я не решился, и остался там же, в той же позе, словно зная свою участь - сделал это нарочно.
Вскоре раздался звенящий женский голос - где-то за пределами этого зала:
- Ярик, ты идешь с нами кушать?
Меня слегка передернуло, хотя я знал, что рано или поздно кто-нибудь заговорит. Остается только ждать - будит ли нелепым мое положение, или все уже было задумано. Ведь я мог быть для этих людей кем угодно. Я даже не знаю, каковы мои намерения, находиться тут. Надеюсь что я просто много подзабыл, и вскоре все узнаю.
Слезть со стола было очень не просто. Кисешка-самоубийца, будто способствуя своей смерти, встала на край стола - однако, загремев об пол, осталась целой. Проследив падение кисешки, мне вдруг показалось, что его не было - громогласный резкий шум, столь быстро оборвавшийся словно и не существовавший вовсе. Был ли он запретным, или был нормальным, и как все уместным. Случившееся с кисешкой было чудачеством, и мне захотелось повторить, но вот послышались многообещающие шаги, и мне пришлось забраться под стол. В комнату проследовала женщина с босыми ногами - удивительно, какая она закаленная - ни сквозняк, ни стол, похоже ее не удивляют - значит, на нем все так и должно быть - может это она, ела здесь в течении года. Женщина звенела посудой - видно что-то переставляла, или хотела унести. Шаги в доме продолжались - видать она была не одна. Под столом я увидел скомканные брюки.
- Ярик! - зов женщины продолжился.
Она кричит - думая, что я где то в другой комнате, а не под столом - значит, я не должен был здесь проснуться. Я не понимаю - спокойствия этой босой женщины, начинающее меня просто убивать. Что будет, если я выберусь из под стола - напугаю ли этим всех до смерти, или еще хуже отлично впишусь в их восприятие и стану уместным.
В любом случае - поскольку я не знаю здешней морали, следуя из того, что мне было холодно, мне пришлось спуститься со стола и надеть эти брюки.
Раз уж я решил что-то делать, то нужно было не медлить, а то дождусь момента, когда из под стола будет не вылезти. Заметив, что босые ноги женщины уходят, я - посмотрел ей в след, и увидел ее голой, (если конечно у нее ничего не было на голове). Мне отбило всякое предвкушение встречи, и наконец самой развязки. Я даже забыл ее совершенно бытовой голос, который сам по себе доказывал увиденное - невозможным. И как вообще, он может быть присущ обычному голому телу. У этого голоса нет обычного голого тела, в голосе нет ни намека на обнаженное тело - этот образ с ним не совместим. Казалось физически не возможно увидеть женщину с самоуверенным, материнским тоном - абсолютно голой, какие бы предубеждения не заставили ее быть голой, то непременно этот тон должен исчезнуть. Теперь уже была не важна вся безвестность осознанная мной, интриговало только почему босоногая женщина - голая. Может они, разновидность каннибалов, только очень тупых, которых не интересует еда надо мной, а заброшенные штаны под столом, не чьи-нибудь отцовские брюки, или гамаши любовника, а память старой веры обществу. Теперь есть повод считать их кем угодно. Наверно проблема в том, что я уроженец другого общества, опыт которого говорит мне, что плохо и хорошо, здесь же принято "быть" голым, и не убирать со стола, все остальное же, осталось прежним.
Выбравшись из-под стола, я натянул брюки и примял волосы вонючим плевком, затем, сев за стол, думая, что так меня будет видно по пояс и не стоит беспокоиться за брюки.
Вскоре босая женщина вернулась и подметила мое появление. Сейчас полость рта кишела жизнью, которая мешала мне говорить, и поэтому пришлось через силу улыбнуться и кивнуть головкой.
- Где твоя футболка? - как-то не уместно спросила женщина.
Полагаю, что обстановка не та, чтоб доказывать факты, которым не мешало бы оказаться ложью. Однако что же ей ответить: - потерял, постирал, не знаю.
- Щас одену, - буркнул я.
Я ужасно боялся - каких либо вопросов этой женщины, словно шпион в тылу, не знающий языка вражеской семьи. Причем отличный ход сделать меня шпионом, я абсолютно неприступен для контр разведки. Мне обеспечено полное замешательство, от любой чуши босой женщины. Она будит спрашивать меня про футболку, про брюки, на что мои тупые нервы будут отвечать ей - дергая моими конечностями и согревая мне мозг красными ушами. Хоть это и бесполезно, но какие бы вопросы она не задала - ответы скорее нужно спрашивать у нее самой.
Насколько я помню стол, он - похоже, таким же и остался, возможно, обновился новыми мисками или она разлила суп в старые. К счастью, ни чего не спросив, босая женщина, зашагало прочь, а вернувшись - с ней зашли еще двое людей подобных ей. Однако с ними был еще малец, шедший сзади. Двое подошли ко мне, и я даже не понял, что они собираются делать, они буд-то опешили, может узнав вдруг что они голые, или я просто сел на чье-то место, нарушая чью-то ежедневную идиллию. В любом случаи, я этого не узнаю. Двое взрослых мужчины, по очереди протянули мне руки. Осмыслив этот жест, и не сообразив с начало - чего хочет от меня первая рука, я - осуществил акт приветствия. Малыш, же - куда-то в воздух, сказал, просто - здрасте. Но ответа, он, от меня не получил, да и видимо этого, не кто не требовал. Я ожидал, что хотя бы, кто-нибудь поднимет взгляд, однако не одного признака - что это кто-то заметил. По видимому, ему редко когда отвечают, и к этому все привыкли.
Все троя сели напротив меня, женщина продолжала патрулировать наш стол. Я старался ни на кого не смотреть, стараясь забыть - как они выглядят. Но на самом деле получалось совсем на оборот - следуя "парадоксу бревна", мой взгляд постоянно останавливался на самом катализаторе волнения. Врятли я решусь - пожертвовать своими штанами, чтобы дать им возможность прикрыться. Может если они заметят единственные штаны, то сами сорвут их с меня.
Неуместный суп - елся с трудом, но куда труднее, чем в подобных застольях с чужой семьей. Неизбежная и наверно обязательная, корявая неудобуха, от мнимых анализирующих взглядов. Какая все же нелепость - этот подсознательный напряг пристальных взоров. И не важно, что окружающие люди тут не причем, это не укротимое чувство "не ловко" - мало знать, что возбудил его - я, и могу убить, если захочу. Но мне все равно будет казаться, что на меня не просто смотрят и следят за моими движениями, а словно еще чувствуют и ощущают мой процесс пищеварения, как не легко дается горячий бульон, дрожь в коленках, а так же читают мои мысли. Не ужели эти люди - голые, потому что, каким то образом избавились от предрассудков и отвращений?
Такая ситуация как горький перец во рту, который и секунды не удержать во рту - все вокруг вынуждает броситься наутек - круша любые препятствия, словно найдя бесконечную веревочную лестницу спасения, уходящую в синее небо. Я хочу снова нырнуть под стол, лишь бы прервать эту ужасную трапезу, но к сожалению под столом меня ждет куда более нелепая картина.
Этот их ребенок, похоже был не знаком с запомнившимся мне обществом - его воспитание это выдавало. Он был слишком похож на остальных взрослых, и не выделялся как другое поколение. Мне было бы легче перестав я как ребенок, беспокоится о своих манерах, однако, это неминуемый комплекс ученика своего общества. Отчего неизбежно мое равнодушие к невероятному осознанному "рождению".
Прозвенев в последний раз ложками, троица, заспешила встать из-за стола; гуськом засеменив прочь - голожопые, словно беззащитные в холокост евреи. За ними же, как-то тоже не заметно скрылась босая женщина, канув в пучину неизвестного помещения.
Я продолжал сидеть на стуле, розовые "аборигены" еще не раз бурча мелькали в проеме, но хлопнув где-то дверью, наконец, вовсе заглохли.
Блаженное одиночество, ненадолго облегчило, мое восприятие - ошарашенное безрассудным бытием. Но вскоре, вылезла настораживающая мысль, о том, что увиденная картина не ограничится какой-нибудь следующей уродской выходкой, правящего здесь абсурда. От этой мысли - одиночество стало мистическим. Я был уверен, что одиночество, в такой обстановке, не сулит ничего "аномального", но теперь глухое затишье, предвещало что угодно.
Эта семья, и стол - похоже были "не нормальными" только для меня, и виновно в этом - моя осознанность. Неужели эти люди, просто глупые животные - обнаженные, безличные дикари. Задумавшись, о том, что им вечно холодно - они бы наверно как древние троглодиты - догадались бы надеть одежду, потратив на это многие поколения. Хотя бы ту одежду, что у них валяется под столом. Осознав себя, я отделил себя - от этого мира абсурда, который, бог знает, каким еще безумием красен. На который я теперь, могу смотреть со стороны и возмущаться... Но, нет - это не возможно! Ведь тогда, я - как и они, не знал бы примера иного бытия, и мне также бы казалось все уместным. Вряд ли я пойму причину этого абсурда, вот так сидя на месте - что не предполагай, все кажется как-то наивно и не серьезно. Все-таки, то что эти люди, были без одежды, было слишком не к месту, из- за чего рушатся все мои догадки. "Большинством, нагота - была не признанна, а значит, это мне показалось, и они не были голыми, и не были одетыми - они были уместными, и абсолютно нормальными". А что же, все-таки здесь, будет не таким? Что для этих людей, могло бы быть - противоестественным? И главное, общепризнанно неуместным. Для этого я должен выйти за рамки привычного, что бы увидеть подтверждение какого-нибудь запрета; увидеть грань - знак стоп, что - "ага, здесь это - табу". Чтобы хотя бы знать, что здесь нельзя или, что здесь опасно - это будет мне хорошей опорой для анализа и адаптации в этом зале. Еще раньше, для этого можно было взять какую-нибудь вилку или нож, и воткнуть ее мальцу в глаз, и проследить потом за остальными членами семьи, остались ли в них прежние родительские чувства. Мне почему-то показалось, что они, как на зло, не дернутся с места, а только поморщатся от визгов ребенка; тогда это будет тупик моим доводом, и полный крах всем моим отпечатавшимся ценностям общества. От такого можно сойти с ума, поскольку безумие абсурда на столько ужасно, что даже такая - смерть дитя, за обеденным столом, не прервет родителям трапезу. Сделать такое за столом будет, опасно, еще и потому, что я могу узреть такую вот истину; так что - не лучше ли ничего такого не делать?... Мне все-таки, не помешало бы знать, как босая женщина прореагировала, на то, что я лежал на столе; я только сейчас понимаю как это важно было проверить. Такие тесты можно фантазировать много, но, на другую выходку - как не со столом, я вряд ли бы сейчас решился.
Я все еще сидел на стуле; интересно - кто-нибудь знает, нужно ли мне сейчас с него вставать, и что-нибудь делать, или я имею право - просидеть на нем пока не умру от обезвоживания. С одной стороны, беспричинное безделье, от которого я именно так и кончу, с другой же - абсолютная свобода действий "новой" жизни... Внезапно забряцал звонок - тряхнувший меня словно разряд тока; и если это чье-то вмешательство, решившие спугнуть мою насевшую апатию, то тогда оно прозвучало как раз вовремя. Звонок был прерывистый, но явно частый, в паузах оставалось гудящее эхо, и словно оседала пыль от последнего звонка, а длительная тишина, сделала его невыносимым, отчего интервал казался гораздо дольше. Перепугавшись, я не понимал, что происходит - звонок был на столько требовательный, что я не находил себе места; казалось он объявлял бомбовый удар. Наконец я не выдержал и бросился искать источник звука, но он был слишком громкий, чтобы можно было его найти. Подбежав было к двери, я вдруг понял, что звонок исходил за моей спиной; и в недоумении оглянувшись - увидел груду коробок из гафра-картона - за тем стулом, где я сидел. Переместившись туда, и окунув руки в пучину коробок, я натолкнулся на пыльный телефон - надрывающийся мистическим звонком. "Интересно" - подумал я, "каков шанс, что мне сейчас позвонит какой-нибудь мнимый бог, и спросит - где твоя футболка?". Аккуратно сняв трубку, я начал прислушиваться, - оттуда пытался кричать охрипший женский голос:
- Ярик!
- Ало! - перепугано гаркнул я ей в ответ, приложив двойную силу ломающимся голосом от внезапного страха.
- Ты что, все еще там?! - вопрошающе взвыла неизвестная женщина.
Это был тупиковый вопрос, с какой стороны не подходи. Предчувствие, того, что я делаю что-то не так - подтверждалось, и винил я в этом снова какую-ту несущественную осознанность, которую она в своем состоянии ни за что не поймет. И от безвыходности, поскольку я не имел не о чем понятия, мне осталось только тупо повторить банальную реплику:
- Ало...
Это словечко напомнило мне, детскую игру в радистов, где всем нечего сказать, кроме заевшего - "прием, прием".
- Ярик?! - докучала женщина, смущавшая своей сумасшедшей неугомонностью.
Хоть эта женщина чем-то и обеспокоена - было все же ясно, что она знает, что мне нужно делать.
- Я прошу вас, скажите. Что я на самом деле должен делать?
- А?! - невозмутимость женщины, резко оборвалась. - Да, как ты!... Можешь?... - оборвала она - не сумев выразить свое возмущение, и бросив затем трубку. Я вынужден был сделать тоже самое. И вдруг, подсознание выдвинуло серию дежавю, связанную с этим моментом. Телефонный аппарат, выглядел печально - брошенный кем-то в свалке пустых коробок, в надежде забыть, все неприятности, исходящие из его трубки; подобные тем, что только прозвучали. Видать владельцы этого имущества, уже не раз убедились, в том что, по нему ничего хорошего, им не говорят. Вот они и завалили аппарат, коробками из гафра-картона.
Я подошел к окну: широкий, белый как снег - подоконник, скромно располагал незнакомой пачкой сигарет и спичками. И как раз, мое очнувшиеся ото сна сознание - оказывается не загладило в неподвластном ему организме, такую мелочь, как - пристрастие. Атмосфера была не знакомой, да еще и напряженной - от нее не мешало бы отвлечься, что само собой повод - возродить вредную привычку. Я совсем забыл о вероятности запрета курения в этом помещении, но приободрился, вспомнив - что мне необходимы какие-нибудь шалости, для того чтобы тестировать эту реальность. Вынув белую трубочку, я закурил. Было знакомое чувство боязни - съеживающие тело мурашками, и подпитаное сквозняком с форточки - это чувство подкрадывающегося, неизбежного понятия "НАДО!"; состояние предчувствия, с характерными ей - какими-то химическими реакциями в животе. Словно весь организм боится в месте со мной, и отсчитывает время до наступления неизбежного момента. Все-таки жаль, что атмосфера ни чуть не романтическая, ведь именно в ней я люблю курить, думая, что только такая обстановка достойна, чтобы тратить на нее здоровье.
За окном был какой-то невероятный серый туман, такой будто окна затянуты с обратной стороны пленкой. Такое явление было досадным, поскольку я привык смотреть на мир за окном, обычно радуясь, когда этому миру, достается от ненастной погоды. Но сейчас, если даже дом - был бы завален снаружи трупами, то я все равно бы этого не увидел, из-за такого тумана. Снова забряцал телефонный агрегат, и мне пришлось выкинуть окурок в форточку, проследив как он бут-то упал в пух - тут же пропав в дымке тумана. Вернувшись к картонной куче и сняв трубку телефона, я услышал оттуда, нависающий, неинтересный голос:
После чего голос отключился, запикав в место себя гудками.
Однотонные стены зала начали надоедать. И я наконец додумался бросить это помещение, и по возможности, больше в него не возвращаться. Направившись к выходу, я подумал, что выйти из него, в этой жизни мне не удастся, казалось, что ни стены, не дверь не дадут мне просто так от них избавиться. Сумасшедшая ирреальность, будет творит со мной все, что ей вздумается, лишь бы не дать даже выглянуть за дверь. Не знаю так ли выглядит фобия клаустрофобика - остаться одному умирать, в каком-то помещении.
Выйдя в коридор, я понял, что это было не так и сложно. Левая его часть, была еще мистической - там было темно и туда не хотелось смотреть, правая же часть на оборот, слепила светом, идущим из какого-то дальнего окна. По стене коридора, шел ряд закрытых дверей, расположенный от меня, а напротив стояла стандартная одиночная койка, накрытая белым с вырезом пододеяльником, с выглядывающим мохнатым одеялом, и торчащей подушкой в форме пирамидки. И бут-то мне вкололи наркоз, отчего тело валилось с ног, на кровать что передо мной. Хотелось только спать. И все в миг перестало интересовать меня. Забыл я этот противоречивый коридор, забыл то, что может, заснув, я вдруг лишусь человеческого сознания - которое может первый раз в жизни самостоятельно мыслило, и так выдохлось, что сейчас, вот-вот отключится. Что если это какое-то магическое действо, чары которого почти иссякли, и мое сознание станет "деревянным". Оно возродится на прежний уровень животного - сплошь инстинкты и безмозглая глухомань, и ни как это не остановить, мои силы иссякли, и я беспомощно рухну на кровать и во сне неизбежно превращусь в тупорылое пушечное мясо. А за время длившегося, бесценного заклинания - дарующее сознание, я успел покурить, отведать супику, и поговорить по телефону с авто-оповестителем погодных условий.
Не сопротивляясь воле тела, я завалился на кровать, и свернулся под одеялом, от прохладного белья. Уткнув лицо в стену отделанную лакированной фанерой, и почуяв запах самого помещения - какой-то свежий воздух, но совсем не домашний, словно на проходной. Ощущение было, что здесь может кто-то ходить, а может в темноте, или из-за яркого света я кого-то не разглядел, и сейчас здесь тоже могут быть люди. А я нагло залез при всех в кровать, в каком-то общественном месте, и не важно для чего и кому вынесли эту койку в коридор. Лежа в кровати мне привиделись озабоченные люди, старательно обходящие мое мешающееся в проходе ложе, задевая спинки локтями и фыркая от возмущения, смотря с завистью на то, чего им пришлось лишиться сегодня утром.
Глухопердящая вечность сочла наверно, что правильнее будет выпустить меня из своей "мертвой" хватки, и тем самым вручить меня на растерзание в лапы чокнутым людям.
Водя над подушкой сонной головой, я не мог сообразить, что меня будит. Чьи-то тревожные возгласы безжалостно растерзали мне сон. Мне почему-то сразу показалось, что им всем от меня, что-то надо, ибо они были озабочены чем-то, что их в месте объединяло. Я подозреваю, что эти люди, которых я не вижу, потому что лежу к ним спиной - похоже знают, кому и зачем вынесли сюда эту койку. Однако они не стукались локтями о спинку, не фыркали, и не хотели лечь на мое место - надо мной надсмехались, чертовски усердно, словно пытались этим поднять меня с койки. Разум умыло ледяное чувство стыда, особенно глупо вышло, что ведение предсказывало мне явление народа в коридоре. Я не знаю, сколько они еще планируют ржать, в любом случае, в наглую продолжить спать уже не получится.
Поэтапно поднимаясь, отделавшись сначала от покрывало, окатив тем самым пропотевшие брюки холодным воздухом. Я подумал, как все эти гогочущие глупые индюки, беспомощно зависят от моего промаха, который они может заметили, на который я плюнул - забравшись под одеяло в залежавшихся брюках и носках, почему-то липких от чего-то. Я спустил ноги с кровати, случайно бросив взор на источник высмеивания, и отнюдь не ожидал увидеть, что до этого их смех был абсолютно непричастен ко мне, ибо только что навлек на себя их рассеянное от уссыкона внимание. Ну и теперь увидевшись наконец с ними, у меня как-то сам собой отвалился рот. Хавальник я свой конечно же не контролировал, однако сразу понял, что оценят его от души, но почему то, ни я, ни моя разинутая амбразура, существенно не повлияли на их статичный смех. Странные пришельцы в судорогах своего счастья, с виду походили на группу облученных радиацией. Они крючились в лучах света из дальнего окна - корча пунцовые рожи хватались за животы, так словно их пучило или они сейчас высрут собственные кишки - нравилось им это или нет, для меня оставалось тайной. Они словно увлекшиеся каким-то диким танцем, жутко корявым, и чертовски грязным, толи это какой-то чумовой обряд, включающий в себя их сложнейшую гадостную мимику. Они были в одежде, но я вдруг подумал, что они выглядели бы куда иначе, если были бы голыми, я б тогда возомнил, что они: "простые как боги", и в отличие от неформальной семейки, они избавились еще и от всяких глупых манер, и предрассудков и теперь просто разгуливают - бесстыдно и бескорыстно смеясь по ушедшим в прошлое коммуналкам. Но они были в "людской" одежде, означающей духовную грязь и хрен пойми чего желающий корыстный нрав.
Мой отвисший рот, выдавал всю мою глупость на тот момент, но даже видя своими глазами творившийся здесь абсурдный срам, мне все равно за себя, было первый раз в жизни осознанно стыдно.
Дурость, что они источали, может должна меня как-то привлечь, призвать меня в их веселую компанию, или может организацию, или у них намечается групповуха и для композиции, им не хватает еще одного типа. А может они меня убьют? ...Некоторые умудрялись пучить глаза, так словно они выдавливают из себя образ бешеного берсеркера, или обжоры каннибала. ...Поскольку я недавно спал, уместно было бы считать происходящее сном. Но, к сожалению, каждая красная рожа, отупевшая от жажды крови, конечно же была явью. Авось убьют, чертяги? Несмотря на то, что те, кто был из них пониже, были девушки, делали они все то же, что и их парни, даже копируя их кривляния, что этим девушкам за это было обещано, из-за чего они так лояльно старались внешне походить на парней - оставалось только гадать. Я все еще прибывал в полу сознании, и потому туго соображал, чтоб полноценно оценить эту мысль об опасности. И к тому же, совсем забыл, что незнакомцы вполне могут меня знать, и от этого "индюки" безусловно в праве полагать, что я их одобряю, и весьма обрадован их присутствием, от чего они так бескорыстно демонстрируют то как они умеют эмоционально смеяться. И вероятно, что я тоже знаком с пришельцами, а сейчас, я в жизни не вспомню, как какую рожу звать. Я уверен, что по закону подлости, даже если они сами захотят, то не смогут помочь мне разобраться в этом чертовом абсурде как-то существенней или полезней, кроме того, что они умеют вот так чудно смеяться (по крайне мере в этой "жизни"). Да абсурдом, будет только начать спрашивать их об этом, ведь для этого им нужно будет доходчиво объяснить, что они с моей точки зрения сами до жопы абсурдны. И что же послужило причиной, а хотя впрочем, мне это уже не интересно. Их оптимизм пах фальшивым преувеличением, и мне кажется, что все продолжали ломать комедию, лишь потому, что какой-то идиот делал это серьезно. Я продолжал смотреть на людей, не отводя глаз и не закрывая рот, и таков я остался пока в итоге, на конец пришельцы окончательно не замолкли. Ибо они наконец измотались и убедились, что я буду неустанно предан своему одеревенелому, скованному образу, который сам же и сковался от стыда и вопросов, и будет равнодушен к каким либо изменениям в пространстве, и уж тем более не будет с ними беспричинно смеяться, потому что мне не до смеха. И весельчаки "разбившись в крах" об мою "флегматичную реакцию", побрели стайкой молодых озабоченных зверей занимать площадь зала, бросив меня как устарелый, и не нужный повод для смеха.
Ушли. Теперь можно было протереть глаза, закрыть рот и заглянуть, что творилось в зале. Ощущение складывалось буд-то они там уже давно сидят. Зал тут же оживился деятельными людьми - завязавшими между собой игривые диалоги; парируют никому не нужными монологами. Ужасный, запущенный столик - пополнился набором стеклянных запечатанных сосудов, и шуршащими пакетами, напичканными пакетиками по меньше. Скрипучие стулья - люди, почему-то решили растащить по всей комнате, восседая на некоторых подвое, друг на друге, в то время как половина стульев пустовали. В распахнутой оконной раме теснилось трое курящих. Этот народ с радостью сыпал харчьками и пеплом в "расплывчатое лицо тумана" за окном - и если кто-то из них плевал в грязно-серую гущу, то непременно следом плевали и остальные. Для них это, похоже было забавой, и туман, молча глотал все, что ему не кинь.
Всеядный зловещий туманище - уничтожал людские отбросы, попавшие в его вездесущий желудок - переваривая их где-то в глубине своего существа. Этот мертвый туман - от ныне вечен, печально означающий уже случившийся конец света. Жуткий мрачный туман, буд-то какая-то клоака, занявшая все воздушное пространство планеты - карательной пеленой мести. Словно вся природа, от возмущения породила разум, якобы сказавший "человеку" - "если он не может мной любоваться, то я лишу его зрения". Разумная природа - собрав в кучу все "производственные испражнения", которыми неблагодарный человек, когда-либо ее одарял, и на которые он нарочно обменивал ее - беззащитную и святую красоту. И накопив все это где-то в своем измотанном чреве - природа, "обоссала" города человеческие, его же влажным химическим ядом, спермой неугомонных насильников. Испражнившись на него мерзкой бесконечной трупной кашей человеческих войн, всеми кровавыми речушками, которые человек когда-либо проливал, превратились в топкую кровавую грязь под ногами безразлично смеющегося человека. Вот наверно из-за этого тумана люд окончательно и спятил, не перестав при этом смеяться. Отсюда просто нужно было уйти - хотя бы снова в коридор.
Обычный коридор - показался мне, чуть ли не другим измерением, после того как я вышел из зала. Это измерение было куда молчаливее и называлось - коридор. Коридор был куда интересней и притягательней чем вся та любвеобильная компания в зале. Теперь я знаю куда линять, чтобы на какое-то время отречься от этой бессмысленной молодежи. Здесь была необъяснимая успокаивающая неизбежность - мол, чтобы не случилось в чреве этого коридора, ему от этого ни куда не деться, чтобы не произошло, в его приятных деревянных панелях, он это невозмутимо вытерпит и впитает в себя всю энергию абсурдных эмоций. "Типа, говоря мне, что невозможно избежать неизбежного, так что, постарайся жить как жил, только разберись сначала, что к чему".
Коридор располагал интересным контрастом светотени. Буд-то, весь вселенский негатив, свернувшись, образовал густой адский помет, заваливший пол коридора, так что там невидно ни хрена. А удаляющая от меня ветвь коридора, была благословлена желтоватым светилом в далеке, окрашивая деревянные панели приятным оттенком, оно несомненно указывало о расположении там сферического рая. Эти библейские двойственности, вытягивали между собой этот чертов коридор, образуя единство и борьбу противоположности. - Я не дурак, и не чокнутый - понятно, что там вдалеке горит всего лишь непогашенная лампа. Просто, здешнему парадоксу - можно выдумывать любой фантастический смысл. И поскольку объяснение может быть любое какое захочешь, то гадать над объяенением можно было долго и с наслаждением, тем более потому, что ни одно не вызывало противоречий.
Я поковылял по коридору в поисках открытых дверей. Тянувшийся ряд дверищ - стеганных черным дерматином, был негостеприимно заперт. И лишь последняя дверца, скрывавшаяся в мистическом лучезаре, раскрылась передо мной, предоставив мне проход в голую кухню. Голую, не в смысле пустую, а какую-ту не обжитую, скучную, населенную громоздкой человеческой техникой. Гладкий бронированный как сейф холодильник - монстр, с промерзшими отсеками, и к тому же наверняка пустыми. Высоко под потолком, пугающе провис, металлический рукав, вентиляционной трубы - облезлый ржавой шелухой. Ступив за порог, я угодил в лужицу, но углядев их множество по всюду, тут же откинул мысль о дикой случайности. Мощный железный стол, располагавший одинокой хлебницей, и там же стоял, радующий глаз - карликовый телевизор. Просто не вероятно было здесь увидеть такой подарок судьбы. Достав скрывавшийся под столом табурет - избитый "в кровь" отбивным молотком, я не медлив уселся, подтянув телевизорик к морде,и в предвкушении включил его. С этого экрана, стеклянная дикторша, хладнокровно продиктовала различные ужасные происшествия, выдавая их одно за другим, не снижая тона. Словно сама же этого насмотрелась, пришла, ни какая, в студию, и все мне это отбарабанивает. В точности, как тот бесполезный авто-оповеститель метеоролог, так же холодно и безжизненно, как-то беспощадно объявляя официальным языком всякую чушь.
"Здесь теперь что? Все так удручающе говорят, неужто то самое понятие "НАДО" - сделало зомби из них на работе". После каждого описания, лупоглазой дикторши, какой-нибудь заварухи, ее сменяла тошнотворная громоздкая морда, тщательно старавшая пересказать сказанное лупоглазой.
"Как-то раз случился пожар, и в нем погибло много людей, и в принципе, все бы ничего, вот только как оказалось, там столько дерьма навалилось, помимо этого пожара". Почти сразу же, как только объявили где, и когда это случилось, тут же показали чье-то любительское видео, про тех, кто пришел в то утро на работу в офис - где случилось непредвиденное возгорание. "Озверелый" рабочий коллектив, скрючившихся перепуганных мартышек, цеплялся, карабкался на транспарант - вывешенный на доме. Какой-то коренастенький дядька в пиджачке, ерзал на раскаленном подоконнике, охваченный густым дымом и невыносимым жаром - валившим из окна. Женщина стриженная под каре, "шустрая как крыса - спасающаяся от потопа", ухватилась за ленту лозунга - нижелая делить ее со своими коллегами. Вот и коренастый дядька спрыгнул - не вытерпев неудобств на подоконнике, полетев между стеной и лозунгом - качнув слегка женщину - стриженную под каре, наверно задев ее за ногу.
Чуть левее, на том же этаже, была картина не менее драматичная. Молодая девушка - жалко висела на карнизе - какая-нибудь там "секретарша Лена", которую видят, то есть когда-то видели ее родные (потому что запись, скорее старая), видели и панически визжали в экран телевизора - "это моя лена! Лена!!! Леноч-ка..." А "Леночка" - беспомощная, зачахшая офисная селедка. Здесь не работают ее обворожительность и шарм, здесь, чтобы выжить ей, оказывается надо было качать всю жизнь руки, что б висеть потом как обезьяна. А эти ее тоненькие ручки - изнеженные кремом и парализующим труд маникюром, абсолютно не внушали доверия. Да еще какой-то поджаренный старик, в дымящемся пиджаке, вскарабкался по Лениной спине, и как жук навозник вцепился в ее элегантную ногу - составив ей компанию снизу.
Такая вот получилась с этим пожаром - крайность, которая может загубить, казалось бы, наиболее невредимый и выживаемый в культурном обществе - тип людей. Людей неприкосновенных для неудачников, спасаемых только корыстно, притягивающих всякую шваль, то есть таких вот цивильных, длинноногих "Лен".
Любительское видео сменила какая-то казенная физиономия - дающая интервью, и сообщив мне ряд оплошностей, усугубляющих положение до предела. Выяснилось, - что во время этого возгорания, вместо положенной эвакуации, людям, находящимся внутри здания, было потребовано не покидать помещений и оставаться на своих рабочих местах. Сделано это было, во избежание всеобщей паники. Тем, кто все же пытался спастись, путь преградили запертые решетки, расположенные на двух служебных лестницах - единственным не закрытым выходом, на том этаже, была третья лестница - являющаяся очагом возгорания - случившего в груде мусорных бумаг и коробок, причина которому была халатность и неумелое обращение с огнем. Кроме этого, здание всегда находилось в аварийном состоянии, не говоря уже о противопожарной системе, из-за чего пламя там распространилось чуть ли не за двадцать секунд. А на огнетушители фирме оказывается никогда не хватало бюджета. Так же пожарные долго не могли приступить к тушению пожара, потому что подъезд к этому дому был заставлен припаркованными к зданию иномарками, не позволявшим подъехать пожарным машинам. И за неимением хозяев этих иномарок, пожарным и подоспевшим на помощь прохожим, пришлось расталкивать припаркованные машины вручную.
"Пожар - он вроде штука обыденная - ну задохнулся там кто-то, ну сгорел там где-то заживо - все равно это не увидеть - кто и как сгорают заживо. Казалось бы любой сумасшедший с автоматом, ворвавшийся к вам в квартиру, даст меньше шансов на спасение, и будет куда страшнее - чем, пожар. Можно ведь выше подняться, (конечно если не у тебя горит), или простыни связать, и выпрыгнуть от туда нахрен. А тут это так показали, что подумаешь - "по мне так милее пуля психа, чем кончить как они".
Камера переключилась с казенной физиономии на обычного свидетеля ударившего одного из пожарных - матерясь от злости он объяснил это тем что пожарник выйдя из кабины, ели стоял на ногах, и причем оказалось он единственный в бригаде, кто знал как работает пожарная лестница.
Репортаж снова перешел на показ любительского видео, снимавшего все туже Лену. Но уже без своего пожилого спутника, недавно покинувшего невзначай Леныну ногу, так и не утянувшего "секретаршу" собой на тот свет. (Неужели этот дымящийся старичок решил сам расстаться с ее ногой чтоб, не угробить в месте с собой девчонку.) Наша героиня совсем выбилась из сил - она, повесила голову, при этом наверно зажмурившись от дикой ломки в верхних конечностях. И чтобы хоть как-то облегчить свои муки, она уперла ногу в боковую стену - но не думаю, что это ей сильно поможет.
Эго, этой несчастной цыпы, сейчас сравнимо с жизнью муравья. Смысл ее угасающей жизни заключается сейчас в том, чтобы понят, наконец, ценность и неповторимость ее существования. Но к несчастью ей сейчас не до того, (не до того было всю ее жизнь, не до того ей и сейчас). Ее сознание отупело от стресса, а ее утонченные чувства одеревенели и превратились в звериные инстинкты, озабоченные самосохранением.
"Все геройство поклонников этой девушки, выражается теперь только в лице бухого пожарного - который думает сейчас где бы ему догнаться. Общество алкашей в стране, оказываются недостойно всякого существования - после такого случая, однако в любой другой случай, этого никто бы не заметил и назвал бы - нормальным.
Молодая девушка отпустила руки и полетела в низ. Отправившись по направлению к своим коллегам. Зрители, завидев это - ахнули наверно в один голос, буд-то все сорвались в месте с ней. Объектив любительской камеры, понесся за ней, запечатлевая ее парирующее тело. Ее зареванные родные, фиксируя взглядом, число промелькнувших окон - с каждым пролетевшим этажом, позади нее, ощущали ее обреченность на себе. "Видя ее, изящно вытянувшуюся в полете фигуру, я буд-то тоже падал вместе с Леной, где-то рядом.
И шваркнулся о заснеженную бетонную крышу гастронома, расположенного на цокольном этаже - подняв в воздух, белоснежную прощальную пыль.
По ящику, далее следовали какие-то еще чумовые новости, но я их уже как бы не улавливал, и осознав это я выключил его. "Те люди, в офисе - не могли выжить, потому что уровень общественной совести и ответственности был слишком низким" - уверил я себя, таким вот выводом.
Посидев недолго не шевелясь, и прекратив это как только у меня булькнуло в животе, я залез лапой в хлебницу, обнаружив в ней вчерашний батон. С хрустом разломав его пополам, проследовав затем до умывальника, и наполнив плавающий в раковине стакан тамошней мутной водицей, похожей на туман за окном. Только вот после - испив этой дряни - понял, что по неопытности сделал какую-то глупость.
Скучная, и такая громоздкая была эта кухня, что мне ничего не оставалось, как снова вернуться в зал. И так, идя по направлению звенящих звуков - взрывающихся смехом индюков, я вдруг подумал, что я, не буду кончать самоубийством столько - сколько смогу, а потом же я наверно последую примеру, показанному мне по новостям, и подожгу ту кучу коробок в зале из гафро-картона. Пусть сгорят все эти безмозглые индюки-алкаши. За одно свихнувшемуся Авто-оповестителю, из этой кучи, больше не придется, докучать людям напоминанием, о том, что погода все еще та же, тем более что она наверно всегда такая, и продлится вечно.
Остановившись на пороге, наблюдая за тем, что творится в зале, я решил что хорошо, что эти люди равнодушны ко мне - я не знаю, чтобы делал, если они бы начали меня уговаривать что-то сделать - как та босоногая женщина. Боже, и какой же все-таки бред, со мной случился, который заставил, тогда меня, оказаться на столе с едой. Какой-то необъяснимый абсурд, уродует быт всех этих туземцев - то лишая их одежды, то в беспамятстве оставляет полуголым на столе, при этом, не объясняя причину своим выходкам. Это делает, озлобленная природа, и ее абсурдный независимый разум, издеваясь над принципами человеческого общества. Полагаю, что разум, действующий от имени всякого разодранного на шкуры животного, решил напомнить человеку о том, что одежда нужна ему лишь для двух вещей, и дематериализовал все шмотки в этом доме, кроме тех брюк, что сейчас на мне. А каково было мое наказание я все еще не пойму, и было ли оно наказанием - надеюсь, что я просто многое подзабыл, и вскоре все узнаю.
Я прошагал до открытого настежь окна, у которого все также теснились курильщики - лениво высасывающие в себя серый дым. На подоконнике я обнаружил мою утрешнею пачку сигарет, но, не догадавшись раньше, что она окажется пустая, я раскрыв пачку, уставился в ее дно, осмысляя свою ошибку. Вдруг, кто-то рядом, молча протянул мне сигарету, даже не глядя в лицо - удивившись такой проницательности, но промолчав, я выхватил ее и закурил.
Я полагаю, что серая пелена за окном, и есть каратель, ничего другого быть не может. Накрыв людей "грязной шапкой" тумана - заточив тем самым их в своих же каменных склепах. Природный карательный монстр - заглядывая и пристально наблюдая в каждую щель, окно или форточку, постоянно напоминает в своем лице, о нависающей смертельной угрозе. Зловещий туман - не желающей пока входить в жилища, но намеривающийся замариновать оставшихся людей до смерти - проклятиями и уродливой порчей. Поэтому, эти люди - безнадежно обреченные на неминуемую гибель, либо окончательно свихнулись, либо просто смирились с туманом, который может, убил их близких, и которого им самим не избежать. Черт, хорошо, что при других обстоятельствах я не решился воткнуть вилку в глаз ребенку, ведь остальные тогда бы действительно не прореагировали на это.
Может находясь здесь я что-то упускаю, или пропускаю... Внезапно зазвенел телефон, однако ленивая молодежь не реагировала на него, и поскольку он здорово докучал, мне пришлось оставить сигарету на окне и подойти. У меня было какое-то смутное предчувствие о том, что это будет какая-нибудь очередная оголтелая женщина.
В трубке говорил все тот же хладнокровный и бестолковый метеоролог:
Он всегда был краток, но мне этого достаточно, поскольку я похоже знаю, что это значит - это значит что наконец-то наступит погода. А эта безразличная прогнившая молодежь - пожалеют, что не соизволили подойти и еще раз поговорить со старым, нудным метеорологом. Они, ничего от меня не узнает, к тому же они вполне счастливы и самодостаточны.
Чтобы сделать следующий шаг, мне нужно было найти еще одну дверь. И тут была большая проблема, потому что без помощи компании дураков, мне было не обойтись. Спросить у них то что мне нужно, казалось немыслимым, ибо глядя на них я был уверен, что они промолчат. Нервничая от жуткой мысли, о том, что мне придется делать, если меня не воспримут и проигнорируют как авто-оповеститель. На это просто необходимо было решиться, и я второпях сформулировал свой вопрос:
- Где выход?! - нервозно заорал я, будто желая выйти по нужде.
Затем, застыв на месте и затаив дыхание, весь во внимании ждал ответа. И с каждой секундой - я терял надежду его услышать - убеждаясь в том, что был прав насчет них. От разочарования у меня снова сам собой отвалился рот, как вдруг какой-то парень стоявший у окна направился ко мне. И я, с облегчением засеменил за ним, будто ребенок, жаждущий подарка. Парень завел меня в темную часть коридора, где как оказалось, и был выход. И кажись, перед тем как открыть дверь, он мне даже улыбнулся, но мне уже было наплевать на него, что б он там ни сделал. Как вдруг парень схватил меня за руку и сказал:
- Ярик, тебя к телефону!
- Да, да сейчас, подойду, - заныл я в страхе, подумав, что он может меня не отпустит и насильно заставит говорить по телефону.
Парень ушел. Однако я понял, что такие два новых события были для меня в равной степени интересны, и поэтому мне надо было сделать выбор...
- Почему ты так долго идешь?! - спросила женщина, звонившая раньше.
Я до сих пор не пойму, зачем эта чокнутая, звонит сюда со своими глупыми вопросами. Неужто ей тоже не охота было подходить к телефону, и она также не знает, что сказал ей метеоролог. Не вытерпев, я сорвался на эту женщину:
- Прекратите сюда звонить!
Как ни странно - в зале, по этому поводу народ взорвался смехом.
- Там с тобой, что еще кто-то есть? - услышав ржачь, сердито спросила женщина.
- Возможно, что даже я здесь не один, но ведь доказать вам возможность их присутствия я ведь тоже не смогу.
В зале снова раздался взрыв смеха, и теперь все уже молча прислушивались к нашему разговору.
- Да ты там уже совсем с ума сошел. Немедленно иди домой, слышишь?
- Послушайте! - взвыл я, от абсурдной нервотрепки - Пожалуйста, поверьте мне, я абсолютно ничего не знаю...Я даже не знаю кто вы!
В зале, как и в трубке воцарилась мертвая тишина, похоже я сам того не ожидав, наконец-то сразил абсурдную реальность чем-то из ряда вон выходящим. Женщина шмыгнула носом, а потом через какое-то время и вовсе бросила трубку. Видать ее это сильно задело.
Тоже опустив трубку, оглядев весь зал, я понял, что мне лучше отсюда уйти...