Тот, кто дал этой земле имя, должно быть, пришел на рассвете, когда сквозь серый пепел тумана медленно проступали очертания холмов. Сидя на капоте старенькой Нивы Леха Крот пил кофе. Чуть ссутулившись и крепко стиснув ладонями крышку термоса, он задумчиво созерцал горизонт. Первыми из тумана появились курганы. Восходящее солнце поцеловало их заросшие ковылем вершины и принялось отвоевывать у сырого сумрака русло реки. Еще немного, и село Попельнастое, предстало во всей красе. Серые шиферные крыши с зелеными подпалинами мха осторожно выглядывали из садов, кое-где среди деревьев виднелись почерневшие от времени соломенные стрихи, но еще больше было участков, где только заросли одичавших вишен указывали на границы брошенных усадеб.
Допивая кофе, Леха наблюдал за проснувшимся селом, то и дело, останавливая взгляд на курганах. Пять больших и два маленьких, полустертых вспашкой. Они манили и притягивали его как магнит. Неподвижно сидя на остывающем капоте, он перебирал в памяти отчеты археологических экспедиций и улыбался. Никто и никогда не описывал это отчетливо просматривающееся кольцо из шести могильников, надежно обступивших седьмой. Главный.
- Ну что ж, - пробормотал Леха, спрыгивая на землю. - Посмотрим, над чьей главой, так мирно теперь растет ковыль.
Старая мощеная камнями дорога влажно поблескивала в лучах солнца. Настеленный когда-то поверх камней асфальт сошел как шелуха, оставив лишь жалкие потрескавшиеся проплешины у самых обочин. Леха миновал развалины колхозных ферм. Лишенные крыш коровники таращились ему в след провалами окон, а с фасада бывшего правления мрачно улыбался призрак вождя пролетариата. Владимир Ильич снова повстречался Лехе в самом центре села. Гипсовый Ленин, растерянно комкая фуражку, с откровенным отчаянием простирал длань к магазинчику с красочной надписью Маркет. Цивилизация дотянулась до Попельнастого, разложив на полках Маркета чуть запыленные сникерсы и орбиты. Не смогла она сладить только с местными мухами. Поэтому, с потолка магазинчика свешивались раритетные липучие серпантинчики, усеянные крылатыми телами тех, кто предпочел сладкие сникерсы родному навозу. Короткий диалог с немолодой продавщицей обеспечил Леху всем необходимым. А точнее, жильем и информацией. Подкрепив завязавшееся знакомство покупкой минеральной воды, он направился к сильным мира сего - Попельнастого. Первый визит Леха нанес председателю сельского совета. Чистенькая бежевая волга семидесятого года выпуска преданно поджидала хозяина у здания совета. Сам же хозяин, коротал день под портретом Т.Г.Шевченко, за разгадыванием кроссворда. Подробно изучив удостоверение научного сотрудника, председатель дал благословение на сбор экспонатов для областного музея. Затем последовала обстоятельная беседа о погоде и политической обстановке в стране. Заручившись ни к чему не обязывающими обещаниями поддержки и помощи, Леха направился к действительному хозяину здешних земель. Председатель акционерного общества "Нива" ездил на джипе. Его обшитый пластиком кабинет, производил солидное впечатление портретом президента и кожаной мебелью. Суетиться с удостоверением Леха не стал. Вместо этого, он вежливо и скромно выставил на стол пакетик с настоящим молдавским коньяком и бразильским кофе. Цепкий взгляд акционера немного смягчился.
- Копать будешь? - коротко спросил он, разглядывая визитера. - Ладно, копай. Только, чур, осторожно. Мне проблемы не нужны. В прошлом году один болван немецкий фугас на металлолом тянул. Еле потом сапоги нашли...для погребения. Да, и еще, - жестко остановил он, уже выходившего Леху. - Все, что нароешь, покажешь. Дураков у нас нет. Про пектораль все слыхали. И не вздумай сбежать. Мы люди простые. Догоним....
Устало порадовавшись качеству местного образования, Леха осторожно закрыл за собой дверь.
Придя на постой, Леха в который раз подивился особенностям мышления сельских жителей. Поселили его в большом шестикомнатном доме, приветливо глядящем на дорогу затянутыми тюлем окошками. Дом этот, чисто убранный и полностью обставленный, оставался почему-то необитаем. Семья хозяев, включая древнюю, как Кощей бабку, годовалого младенца и двух вождей краснокожих предпочитала жить в так называемой времянке, пользуясь вместо облицованной кафелем ванной комнаты сомнительными удобствами во дворе. Как только начало темнеть, от ворот к сидящему на пороге Лехе потянулся ручеек местных археологов. Несли все понемножку. Особо любопытные экземпляры Леха складывал на застеленную газетами лавку. Здесь были каменные шарики древних жерновов, почерневшие кружочки монет, изъеденное ржавчиной оружие и каски. Просто невообразимое количество лопоухих немецких касок. Советские кругленькие, попадались куда реже. Наверное, наши солдаты слишком дорожили обмундированием, чтобы разбрасывать его по полям, на радость грядущим любопытствующим поколениям. Один дед принес медали. Леха купил их, и старик удовлетворенно вздохнул, пряча деньги и ворчливо шамкая, что хоть раз они ему "стали в пригодi". Два подростка приволокли целый тазик патронов и очень расстроились отказом. Опасаясь, как бы мальчишки в растрепанных чувствах не устроили фейерверк, и не испортили ему экспедицию, Леха потратил драгоценное время на красочное описание оторванных рук и выбитых глаз. Он знал, что эти примеры действуют лучше, чем угрозы смерти. Молодость, не боится смерти. Она немного, совсем чуть-чуть, может испугаться угрозы увечья. Показав мальчишкам треснувший кувшин, с характерным ритмичным орнаментом и посулив за подобный хорошие деньги, Леха счел долг выполненным. Он еще долго сидел на крыльце, слушая, как ухает сычик, и попискивают летучие мыши, деловито снующие над сеновалом.
Проснулся Леха глубокой ночью от явного ощущения чужого присутствия. В доме пахло плесенью и мышами. Половинка луны назойливо заглядывала в окно. От ее мертвенного света в серванте искрился хрусталь. Леха встал, чтобы задернуть шторы. Серебряные макушки курганов отчетливо выделялись на иссиня-черном небе. На покатой вершине Главного шевельнулась тень. Будто заметив ее, по всему селу отчаянно залаяли собаки. Равнодушно зевнув, Леха закрыл окно и нырнул под одеяло.
Следующие две недели он провел в трудах. Самым сложным, оказалось, найти копателей. Местные забулдыги умудрялись напиться до потери ориентации к полудню. Поэтому траншея, вгрызавшаяся в главный курган, не торопилась углубляться. Леха вынужден был, одним глазом заглядывая в окуляр нивелира, вторым постоянно следить за работничками. Пользуясь даже минутным его отсутствием, те успевали сотворить из воздуха бутылки с пивом и вольготно растянуться в зарослях амброзии. Но Крот был терпелив. Его работа вообще не терпела спешки. Эта земля, словно кекс изюмом, была утыкана осколками истории. Кто только не шастал по степям. Немцы, французы, поляки, турки, монголы. Все они приходили сюда, чтобы умереть. Десятки вещиц принесенных ими покоились теперь в картонных коробках на подоконниках Лехиной комнаты. Но Главный, никак не желал отдавать свое добро. Траншея постепенно углублялась, а в выбрасываемом на поверхность грунте не было ничего. Чернозем, глина, песок и ничего больше. Часами просиживая на корточках у края траншеи, или методично обшаривая склоны могильника, Леха пытался понять, почему несколько сотен или даже тысяч лет человек обходил стороной это место. Не было на вершине Главного геодезической точки, не было следов дзота времен второй мировой. Даже стертые линии окопов огибали его странной дугой. Сотню раз Леха собирался сменить место раскопа, но, прислушавшись к инстинкту, оставлял все по-прежнему. Шесть курганов, окружавших Главный, находились на одинаковом расстоянии друг от друга и только здесь, с западной стороны, оставалось свободное пространство. Будто бы, для того, чтобы заходящее солнце могло беспрепятственно озарять его склон.
Леха вскочил и бросился к раскопу. Глубина траншеи была уже больше трех метров. На ее стенках, как коржи в пироге, выделялись слои пород. А на дне, из странного, серо-черного песка выглядывала голова скифской бабы. Усилием воли, сдержав радостный вопль, Леха равнодушно пожал плечами.
-Ценность не велика, но уже любопытно. Рядом должна быть утварь. Горшки, плошки. Вещи хрупкие, так что дальше я сам.
Услышав про горшки, копатели разочарованно хмыкнули и ретировались, а Леха, наконец, смог дать волю чувствам. Дрожащей рукой прикоснулся он к каменному лику. Это была не обычная скифская баба, из тех, что истуканами маячат у входа в каждый захолустный краеведческий музей. Резец скульптора придал чертам изваяния мрачную давящую силу. Казалось, еще немного и, из-под каменных век, сверкнет обжигающий взгляд.
Остаток дня Леха работал так, как никогда в жизни. Словно машина вгрызался он в черный спрессованный песок, стремясь побыстрее откопать статую. Однако, ни тут-то было. Где-то на уровне плеч, за спиной бабы, лежали шлифованные гранитные плиты. Плиты эти, насколько смог определить Леха, тянулись в горизонтальном направлении сквозь курган. Прекратив возиться с их расчисткой, Леха повинуясь инстинкту, стал копать в глубь. Вот, появилась грудь, тяжелая, как символ плодородия. Руки, сцепленные в замок на выпуклом, округлом животе. Еще немного и его лопата стукнула по каменному основанию, на котором стояла баба. Мокрый от пота, грязный, как настоящий крот, Леха то и дело сплевывал мелкий как пыль песок. В последнем усилии он расширил траншею с обеих сторон от изваяния и, упав на колени, тупо уставился на дело своих рук. Сомнений больше не было. Перед ним была дверь. Полутораметровая каменная баба спиной заслоняла вход в гранитный склеп. Умом Леха понимал, что это невозможно. Не так хоронили своих вождей его предки. Он должен был найти истлевшие остатки деревянного сруба, а под ними примитивную утварь. Ритуальные сосуды, наконечники копий и стрел. Но каменный мавзолей, да еще на такой смешной глубине. Нет, это было невозможно. Нереально. Последний луч заходящего солнца прорезал траншею и будто мазнул кровью по лицу истукана.
Один из вождей краснокожих помогал ему умываться.
- Кажуть, ви баба вiдкопали? Ви її з собою заберете? Мабуть, вона важка? - пытливо спрашивал мальчишка, не забывая поливать Лехины руки ледяной колодезной водой.
- Да, - невнятно ответил Леха, только сейчас поняв, что жирный черный песок, намертво въевшийся в его кожу, ни что иное, как пепел.
Уперев локти в накрытый клеенкой стол, Леха бездумно следил, как над миской с борщом поднимается ароматный пар. Есть он не мог. Все его тело подрагивало в противном ознобе. "Заболеваю", зло думал он, прислушиваясь к своим ощущениям.
- Синку, їхав би ти звiдси.
Леха рывком обернулся. Перед ним, опираясь на палку, стояла бабка. Седые космы волос, загорелое до цвета луковой шелухи сморщенное лицо и глаза, горящие как тлеющие угольки.
- Їхав би ти, - повторила бабка. - Бачу, смерть за тобою полює.
- Що ви таке кажете, мамо. - зашипела на бабку подбежавшая невестка. Успокаивающе улыбнулась Лехе. - Ви її не слухайте. Ви краще їжте. Я зараз вареники принесу, з капустою. А потiм пирiжки. Ви їжте, їжте...
Чуть позже, обходя разросшийся за туалетом малинник, Леха услышал обрывок странного разговора.
- Навiщо ви його лякаєте, мамо? - свистячим шепотом упрекала старуху невестка.
- Вiн городський. Грошi дурнi, за все платить. Хiба то погано?
- Дурна ти, ось що погано, - мрачно отвечала старуха. - Хiба не розумiєш, що вiн ось ось, старого розбудить? Клопоту тодi не обберемося.
- Балачки то все, мамо. Забобони дурнi.
- Кажу тобi, це ти дурна. Прожени його, поки можеш.
- Та хай вам грець, мамо. Нехай Микола вирiшує.
- Миколi не кажи. То не чоловiча справа. Самi все зробимо.
Ложиться он не стал. Просто сел на кровать, закутавшись в одеяло и замер, прислушиваясь к затихающей возне во дворе. Болезнь бродила по телу, давая о себе знать ломотой в суставах и липкой испариной на лбу. Чувствуя, как уходят силы, Леха зло стискивал зубы. Он не собирался сдаваться. Наконец, моргнув, погас фонарь над времянкой. Выждав еще час, Леха осторожно вышел из дома. Прохладный ночной ветер, пронизанный ароматами земли и трав, коснулся его лица. В селе было тихо. Даже хозяйский пес забился в будку, тоскливо блестя оттуда зеленоватыми огоньками глаз. Стараясь не шуметь, Леха выкатил из-под навеса старушку Ниву и, пыхтя, протолкал ее до поворота. Звук мотора неприятно резанул тишину. Не включая фары, Леха двинулся к месту раскопа. Сейчас, в прозрачной темноте, курганы казались выше и таинственнее. Травы на их покатых боках чуть заметно отвечали на ласку ветра.
Заранее продумав свои действия, Леха работал быстро и методично. Пара крепких стальных крюков, буксировочный трос. Он то и дело замирал, прислушиваясь. Наконец все было готово. Надрывно взвыл мотор. Из-под колес брызнула земля. Трос, вибрируя, натянулся. Леха испуганно сжался, ожидая, что на шум безумным лаем отзовутся деревенские псы. Но, когда стих шум мотора, над Попельнастым по-прежнему висела нереальная тишина.
Поверженная баба лежала у входа в траншею на баррикаде из сломанных подпорок. Позади нее чернел вход в мавзолей. Леха вытер влажные ладони и, сжав фонарик, решительно прыгнул в подкоп. С незакрепленных стен траншеи осыпалась земля. Он помедлил всего мгновение, пытаясь унять накатившую дурноту. Сердце бешено стучало в висках. Размазав по лицу липкий пот, Леха вытянул руку, и дрожащий луч света нырнул в мавзолей. Призрачно изломанные тени шарахнулись от него по углам. Что-то вспыхнуло россыпью огненных искр. Зубы Лехи выбили истеричную дробь. Пляшущий в его руке фонарик выхватывал из мрака предметы в симметричном беспорядке лежащие на полу. Амфоры, вазы, несколько кубков, ритон. Не в силах больше терпеть, Леха полез в склеп.
Большое глиняное блюдо жалобно хрустнуло под его коленом, превратившись в россыпь мельчайших осколков. Леха даже не заметил этого. Прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, лежал хозяин кургана. Время превратило в прах тяжелые деревянные носилки и практически стерло очертания тела. Нетронутыми оставались только кисти рук и лицо. Тончайший слой белой глины сохранил каждую фалангу пальцев, каждую черточку хищного и в то же время безмятежного лица. Хозяин спал, запрокинув голову и расслабленно вытянув руки. Повинуясь безумному порыву, Леха поднял маску. Он еще успел увидеть черные впадины глазниц и ослепительный оскал, с неестественно длинными и острыми верхними клыками, когда курган над его головой вздохнул, скрипнули, сдвигаясь со своих мест гранитные плиты, и наступила тьма.
Не было столба пыли и грохота, только на месте траншеи в считанные мгновения осталась неглубокая впадина, засыпанная рыхлой землей. Ветер пролетел над курганом, заставляя ковыль подернуться серебристой рябью. Ослепительно полная луна равнодушно наблюдала, как над рекой ползут первые прозрачные струйки тумана. Жалобно, на одной ноте, завыла собака и тут же умолкла.
Рыхлая влажная земля на месте раскопа чуть заметно шевельнулась. Несколько комочков откатились в стороны, и холодный лунный свет озарил взметнувшуюся кисть со сведенными судорогой пальцами.
Он выбрался на поверхность и долго лежал на мокрой от росы траве. Затем поднялся, вытянул руки, будто проверяя их силу и гибкость. Глубоко, с наслаждением, вдохнул пряный ночной воздух. Ноздри его затрепетали, втягивая запах человеческого жилья. Он улыбнулся и пошел к селу. Сперва медленно, потом быстрее и, наконец, побежал легкими, пружинящими прыжками хищного зверя.