Окопы, лето, ночь, луна,

В окопах  штрафники-солдаты,

Им ночь последняя дана,

Для снов, что снились им  когда-то.

 

Вон тот, с ухмылкой на губах,

Видать во сне он сумки режет.

Монетки нет, не при делах,

А то, что пойман на Манеже,

Так то, начальник, извини,

Гулял видать не в нужном месте.

Чужого? Что ты, я ни-ни,

Живу, как надо, честь по чести.

 

И рядом тоже уркаган,

Других мастей, другого рода,

Он,  доставая свой наган,

Немало погубил народу.

В штрафбат попал, последний шанс,

Решил он к немцам в плен податься,

Чем коммунист, уж лучше Ганс,

Пред ним он сможет оправдаться.

 

Обняв винтовку, спит  солдат,

Был лейтенантом он недавно.

За что попал сюда в штрафбат?

За что разжалован бесславно?

За самоволку, был в тылу,

После боев, на передышке,

И приглашен он был к столу

Одной молодкой, сладкой пышкой.

Тут построение, майор,

Погибла под бомбежкой дочка,

Был на расправу слишком скор:

Разжаловать, в штрафбат и точка.

 

Одна винтовка на двоих,

На высоту под пулеметы,

Тот, кто останется в живых,

Если останется вдруг кто-то,

Кому удастся пулемет

Фашистский подорвать гранатой,

Награды, званье и почет

Вернут все, что имел когда-то.

Для тех, кто побежит назад,

Для них стоят заградотряды,

Сам Сталин шанс дает опять,

И оправдать его вам надо.

 

Там, за спиной встает рассвет,

Дожить бы только до заката.

Живот в траве оставил след,

В руках винтовка и граната.

Ползут, не горка, а гора,

Взлетела солнцем вверх ракета,

И встали с криками Ура!

Оставив сердце  в пятках где-то.

А урки  вдруг рванули в бок,

Хотели спрятаться в лощине,

Никто предположить не мог,

Что в клочья их порвет на мине.

От взрыва все упали вниз,

Страх приковал к земле цепями,

А на цепях висела жизнь,

Цепляясь хлипкими руками.

И бывший лейтенант полез,

Пополз на пулемет с гранатой,

В ушах шумел зеленый лес,

А пред глазами мать у хаты.

Он полз, как будто бы в бреду,

И, наконец, дополз до цели,

Вокруг кипело, как в аду,

И пули бешено свистели,

Но он не видел ничего,

Поднялся к пулемету смело...

Прошила очередь его,

Остановить его хотела,

Но пулемет-то замолчал,

А значит имя возвратится,

Он, улыбаясь, умирал,

И был готов уже забыться.

Ослабла хватка и с цепей

Сорвалась жизнь, и вверх взлетела

И наблюдала, как под ней

Лежит распластанное тело.

 

Ласкало солнце горизонт,

Укрыв его злаченным пледом,

А над высоткой виден зонт

Из душ умерших,

                              взмывших

                                                 в небо.