Служба наша, на всемирно-известном космодроме Байконур, добегала до своего логического завершения - 'до дембеля', - как в армейских кругах называли демобилизацию.
Сидя здесь, в 'биндюге' на Летнем полигоне (одном из двух заводов, на 'Девятой площадке', занимающимся изготовлением железобетонных изделий), за банкой 'чифиря', - этого особого напитка, завезенного в этот неблизкий край настоящими зеками, - я, и сержант Бобчанник, - (он, с Ровенской области), - беседуем о своих дембельских нарядах.
Дело это, - если подходить к нему серьёзно со стороны всевозможных неписанных солдатских канонов, - было святое для каждого отдельного бойца, которое требовало напрячь все, что он поимел и заслужил за два эти года, так называемой, службы. Некоторые авторитетные старослужащие-деды, начинали готовиться далеко за сто дней до приказа маршала Дмитрия Федоровича Устинова, остальные - после того, как побрили себе 'на лысо' голову; блатные, попавшие в эти места прямо с кичи - начинали собирать дембельские манатки уже на следующий день по прибытию сюда.
Кому-то надо было закупать в гарнизонном магазине недостающие для полного комплекта значки (по пять рублей за штуку), достать новые шевроны, погоны, офицерские пуговицы для шинели; вытатуировать на плече ракету с годами службы на Байконуре, - 'вкатить' - под шкуру своего члена отшлифованный плексигласовый шарик, чтоб 'бабам приносить удовольствие' (некоторые, и по два вкатывали)... И еще: нужно было изготовить всем необходимый дембельский альбом!
Свободного от несения службы времени к этому сроку у любого 'дедушки', - было уже, хоть отбавляй. К тому же текло оно медленно; многое можно было успеть. Кто-то истязал себя мыслью, где достать новую парадную форму, чтоб - по замечанию тамошних старожилов - на ней даже муха не 'е...', а если и..., - как это, мягче, выразиться, - и сидела, то только в белых тапочках.
Ну, и, конечно же, новые 'дембельские' сапоги.
Любой уважающий себя 'дембель', питал особый пиетет к дембельской обуви.
Достав себе заготовки, - он обязательно набьет на сапоги дополнительные каблуки. И, наверное, - что самое главное - обточив подошву, придаст носку форму 'лодочки'.
Для этого на Байконуре, рядом с запусками космолётов, развивалась настоящая сапожная индустрия. Каждый 'сапожник', умеющий 'делать сапоги', был на хорошем счету у всех дембелей.
Сержанту Бобчаннику (с которым, я сдружился только в конце нашей службы), надо оговориться, что все свои дембельские шмотки, получил в подарок от своего земляка, с той воинской части, которая совсем еще недавно присоседилась к нашей - майора Денисова. Его земляк утвердился там, в качестве каптерщика, и этим, собственно, все можно сказать.
Достав, там же, кое-что для всего этого обязательного солдатского марафета, я с удовольствием мог бы считать на этом свою обязательную подготовку к демобилизации законченной.
Если б не заготовки для этих сапог, которые предстояло еще довести до ума. В те дни, я ломал себе голову, в поисках того, кто бы помог мне сделать это важное дело в судьбе каждого демобилизующегося бойца.
В то же время, все же, большую часть времени, я убивал с сержантом Игнатенко (родился в Подмосковье), который, под псевдонимом Искра, спешил закончить к демобилизации свой роман. Этот человек был серьезно помешан на дореволюционной жизни России. Юноша из артистической семьи, впитавший в себя повадки родового дворянина, аристократа и барина. Даже в своей речи, он старался подражать старым графиям.
Слушая, как Игнатенко произносит слова, создавалось такое странное ощущение, что он даже здесь, в этом театре абсурда, пытается играть какую-то заученную роль.
К советским праздникам, он обязательно декламировал со сцены нашего клуба, басни дедушки Крылова - это у него здорово получалось.
Роман он писал, конечно же, о белой гвардии, о ее эвакуации из Крыма. Что-то схожее на помесь из 'Бега' и 'Белой гвардии' Михаила Афанасьевича Булгакова.
Слушания романа, в авторском исполнении, произошли в техническом классе роты, за месяц до нашего прощания с Байконуром. На это действо - были вызваны из роты самые авторитетные 'деды'.
А до этого, он, взяв ключи у майора Ермолаева от его кабинета замполита, зазывал меня, и мы, вечерами, отправлялись в штаб части, чтоб поработать над своими произведениями.
Там мне впервые удалось сесть за настоящую пишущую машинку.
Этот же, сержант Игнатенко, целый год снабжал меня необходимыми в целях самообразования книгами.
По-совместительству, с обязанностями ротного дежурного, он исполнял еще и функции почтальона у замполита, старшего лейтенанта Чалпона Акмалдоева. Принося из штаба ворох газет, многие из которых, я тут же уносил с собою на Летний полигон.
...Потом, в моей жизни, появлялся сержант Бобчанник...
'Замутив' чифиря, мы располагались с ним к длительной беседе.
Для чифиря, мы брали техническую воду в градирне, - если не хватало принесенной со столовой, - охлажденную уже после какого-то сложного производственного цикла. Эта жуткая градирня, служила в летний зной настоящим бассейном.
Бросив потом в банку два оголенные провода с намотанных на концах обломками лезвий, мы за минуту получали необходимый нам кипяток; после чего в банку засыпалась пачка заварки чая ?36 (помесь грузинского и индийского чая).
Иногда, я продолжал разрисовывать широкую деревянную доску.
- А что если Бутов сделает тебе сапоги? - предложил, однажды, Николай.
Я посмотрел на Бобчаника с недоверием.
Хотя Бутов и считался в этом деле непревзойденным докой, но вот захочет ли он сделать мне сапоги, когда и сам стал дембелем?
Вопрос оставался открытым. Да я и не собирался решать его через Бутова.
Родом, Бутов, я думаю, был откуда-то с Сибири. На его выгоревшей в безжалостную жару панаме, было нарисовано пастой небольшое пространство возле озера Байкал с истоком Лены, на котором стрелкой было обозначено, очевидно, место его рождения (если панаму, конечно же, ему кто-то не подменил). Я не спрашивал об этом у него. Его круглое лицо, с небольшим курносым носом, украшали только очки. Оправа, которых была сделана с блестящей проволоки, сразу же придающая лицу их владельца интеллигентную схожесть с настоящим врачом. Увидев его в первый раз, - прибывшим в нашу часть после соответствующей учебной роты, - подумал, что в санчасть прислали какого-то очередного фельдшера. Сидящий возле нашей роты на ограждении младший сержант Логинов, - занудный по жизни человек, - наверное, наблюдавший в это время за мной, не без присущего только ему 'юмора', заметил: 'Тоже, юный мичуринец!'.
На слова Логинова не стоило обижаться хотя бы потому, что он был достаточно авторитетным дедом. К тому же, он, просто всех прибывших сюда салабонов, называл 'юными мичуринцами'. Очевидно, путая нас с настоящими покорителями природы. Хотя какая может быть природа в пустыне, где я увидел что-то похожее на дождь, - 20 августа 1983 года, - когда два небольших облачка, величиной с детский слюнявчик, проплыло в лазурной глубине вечно чистого байконурского неба, пуская вниз, будто стрелы, редкие капли, которые испарялись приблизительно в метре от пышущей жаром земли.
' - Гляди, - говорил кто-то, завороженный этим любопытным зрелищем, - в пыли, не остается никаких следов'.
За эти долгие годы, я видел Бутова, когда он носил со столовой на Подстанцию, остающимся на дежурства дедам, большие судки с едой. Салабоны в этих электриков, выглядели в казарме настоящими чмырями - особой породой опустившихся людей, часто встречавшихся на Байконуре, которым 'не хватало' времени следить за собой.
По сложившейся здесь практике, чмырей все время 'шугали' деды; они вынуждены были держаться от всех отдельно. Все больше спали, забившись где-то по своим щелям. Каждый 'борзый' имел право использовать их по своему усмотрению.
Вспомнил, глубоко запавшую мне в память, одну ночь.
Дело в том, что электрики в нашей собранной под одной крышей второй роте, жили отдельно, занимая весь технический класс (техкласс). Это было очень уютное, затемненное помещение, которое занимало пространство перед ленинской комнатой, которые, вместе, загогулиной, были пристроены к казарме, придавая ей вид зеркального отображения буквы: 'Г'.
Электрики мало появлялись на месте своей дислокации, посылая туда отдыхать, лишь незадействованных на работе салабонов.
Те, отбывали за их взвод все кухонные наряды: чистили и драили этот техкласс в субботний парко-хозяйственный день.
Короче, трудились за всех электриков, как знаменитый папа Карло, на своего деревянного мальчика. За всех этих Скотаренкив и Пилипенкив, - там было половина украинских фамилий, хотя попадали они сюда со всех концов необъятного Союза Советских Социалистических Республик...
В техклассе всегда было много свободного места. Спать здесь считалось престижно. Сюда, на ночлег от казарменной возни - от этого Вавилонского столпотворения, - уходили на покой многие деды, которым по строку службы полагался покой во время сна. Они вылеживали свои кобла внизу (тогда, как наверху, можно было совсем неплохо устроиться на всю ночь).
Я лежал, накрывшись одеялом. В полночь меня разбудил грохот десятков вбегающих ног. Сюда, в роту, вернулась почти вся в сборе Подстанция. Наверное, ротный, как всегда, накачавшись с бывшими зэками чифирем, шуганул сюда всю эту братию.
Они раздевались, занимая свободные койки; деды, как всегда, снизу, салабонов загоняли наверх.
Кто-то, приподняв над головой мое одеяло в углу, сказал: 'Это ты!' - и тут же растворился в суматохе, раздающихся вокруг голосов и возни. Больше меня никто не тревожил (я поставил себя жестко в этом довольно-таки пестреньком мужском коллективе).
- Головка ты от патефона! - рявкнул, все тот же, властный голос. - Наступи на фазу!
Я видел, как Бутов осторожно сползает со второго яруса коек.
- Лётом! - скомандовал голос.
- Совсем опухли духи, - послышалось недовольное ворчание, еще более авторитетного деда.
- Поучить летать? - тут же подпрягся чей-то подхалимный голосок, и тут же: - Мужики! Сейчас будет привидение с моторчиком! Бутов, натягивай на себя простыню!
- Нет, - остановил его, шибко авторитетный голос. - Всем - спать! Завтра надо будет рано вставать.
- Бутов, вырубай рубильник! - снова, командовал чей-то голос.
Слышались шлепки босых пяток. И, вот, свет погас...
-Э...э...э! Не та...а...ак! - обиделся голос. - Сделай так, как тебя учили!
Снова послышались шлепки босых ног, и сиплый голос Бутова, который старался быть бодрым:
- Товарищ выключатель! Разрешите вас выключить!
- Вырубай! - сказал шибко авторитетный голос, - а то я вас обеих сейчас вырублю!..
...После этого события, прошло почти полтора года...
- Я давно уже Бутова нигде не вижу, - говорил я, тогда, сержанту Бобчаннику. - С тех пор, как ушли майские дембеля, он не показывается со своей биндюги. На дверях присобачена табличка с изображением черепа пронзенного молнией, с надписью: 'Не влезай - убьет!'.
- Хочешь, я тебе организую такую встречу? - спросил сержант. - Готовь чифирь. Говорят, он там таким чифиристом заделался. За чифирь он может сделать тебе сапоги. Вот и поймаем его на этом, - сказал он.
- Да, где ты его собираешься увидеть? - спрашиваю я, и, на всякий случай, давая некоторые разъяснения. - В роту мы почти не ходим. А на их Подстанцию я даже дорогу плохо представляю себе.
- Ты, не волнуйся, - говорит сержант, - это я беру на себя!
Похоже, что, Бобчанник, решил выманить Бутова через тех салабонов, которые носили судки с едой на Подстанцию.
На следующий день, мы, снова собрались в моей биндюге: 'Отдел технического контроля'. Бобчаник, отстегивая флягу с водой, бодро сообщает:
- Готовь чифирь. Бутов идет следом за мною...
Только успела вскипеть в банке вода, как железная дверь биндюги содрогнулась от мощного удара. Так не стучал даже ротный, капитан Гордеев, в припадке своей паранойи!
Когда капитан Гордеев 'набирался' чифирем, побывав в биндюге у воронежских воров, у Протопопова и Цымбалова, он постоянно искал на ком можно выместить накопленную там злобу. В него подергивались кончики рыжих усов, и он протягивал фистулой через нос разные обидные слова.
Отворив дверь, я увидел расплывшееся в улыбке лицо Бутова, во всем блеске своих неизменных очков, в тонкой металлической оправе.
- Ты, чё гремишь здесь? - Я мог бы разозлиться, с разными последствиями, если б у меня не было к нему дела. - Оборзел, что ли? - Моя улыбка смягчила тон моего голоса.
- А что - не видно? - поинтересовался Бутов, высказав обязательные на этот случай слова (поправляя при этом очки).
- Не видно, - заканчиваю этот словесный ритуал. - Заходи, - говорю, - гостем будешь!
(В этот момент, он уже уставился на стоящую банку с приготовленным чифирем и, с немигающим взглядом, словно сомнамбула, направился мимо меня, прямо к столу).
Он уселся напротив банки, наполненной черным напитком, и уже не вставал, пока последняя черная капля не перелилась в его нутро.
Есть мнение, что чифирь пагубно влияет на сердце. Но, на Байконуре, где вся вода с Сырдарьи, зараженная повсеместно дефолиантами, - стекающими в нее с хлопковых полей, - была еще более вредна для здоровья, - чифирь считался спасением от любой напасти. Когда много людей, каждый год отправлялось в госпиталь лечить трудотерапией болезнь Боткина - желтуху, - чифирь здесь был, чуть ли не панацеей от всех заразных болезней.
Раньше желтушников отпускали домой, тогда многие, сознательно калечили свою печень, заражая себя желтухой. После этого лечить эту болезнь начали здесь, огородив в госпитале одно отделение высокой каменной оградой, используя для лечения исключительно трудотерапию и создав там невыносимые условия пребывания.
Не знаю, насколько предпринятые оперативные меры воздействия помогали командованию; я не обладаю такой статистикой. Но с тех пор в госпиталь боялись попадать, даже строевые сержанты, прячась по каптеркам от такого принудительного лечения; естественно, становясь дополнительной угрозой заражения в роте. Болеть желтухой и дизентерией, естественно, от этих драконовских мер не переставали.
Когда температура воздуха на Байконуре больше полугода держится близко к температуре кипения, когда вода из тела испаряется, как из чайника, - чифирь, считалось, задерживал в нем влагу. Что, возможно, соответствовало нашим представлениям об этом спасительном напитке.
Уже во время этой 'чайной' церемонии, я приступил к упрашиванию:
- Ты сумеешь сделать мне сапоги?
- Сделаем тебе сапоги. - Обещал, мне, Бутов. - Две пачки заварки, - и все будет готово!
- Скажи: когда приходить?
- Когда захочешь.
- Завтра буду, - говорю, - как штык!..
Наутро я, достав из загашника две пачки заварки и там же хранящиеся заготовки для своих дембельских сапог, зажав под мишками голенища, отправился с этим скарбом на Подстанцию.
Дорогу мне преградили настоящие залежи сгоревших бревен. Весною большая часть деревянных складов начисто сгорела костром на праздник советской пионерии. Многое еще не успели восстановить после этого грандиозного пожара, зарево которого, мы наблюдали издали.
Несмотря на то, что сюда, со всех концов Союза, постоянно прибывали вереницы товарных эшелонов.
...Накануне, мы разгрузили целый вагон картофеля...
Через полчаса неспешной ходьбы по железнодорожным путям, огибая целые горы щебенки, я приступил к ближним подступам на Подстанцию.
Я не напоролся в тот день, на 'под зебру' разукрашенную машину Комендатуры, рыскающую здесь в поисках отбившихся от строя - 'праздношатающихся', - как называл подобных мне, наш требовательный и крикливый комбат, майор Денисов.
Ступая на ухоженные чмырями дорожки в царстве цветущих клумб на Подстанции, я тут же столкнулся взглядом с одним из этих существ, - без роду, казалось бы, и племени, - что повсеместно встречались мне на Байконуре вот уже на протяжении почти двух лет. Фуфайка на нем вся лоснилась от грязи, а кожа на руках, выглядела настоящей рыбьей чешуей.
- Где я могу увидеть Бутова? - спросил я, у чморика.
- Вон, там, - ответил он, показывая веником на один из пакгаузов, где уже и сам, смог бы рассмотреть на дверях, прикрепленный предупреждающий знак, с изображением пронзенного красной молнией черепа.
Когда-то, такой же знак, какой-то весельчак повесил на дверях школьного погреба, в котором, скареда наш, директор школы, прятал варенье. Этот знак он предварительно снял с высоковольтной опоры, на которую его прикрепили электрики.
Я нашел Бутова, дрыхнувшим на одной из лавок, прислоненных к стене.
- Проснись и пой, - сказал я, труся Бутова за плечо.
- Чё, те надо? - спросил он, спросонку.
- Ты чё, забываешь? - говорю я. - Как вчера договаривались?
- А-а! Сейчас, - Он протер кулаками заспанные глаза. Потом, словно спохватившись, уставился на меня немигающим взором, и коротко спросил: - Ты не забыл заварку?
- Две пачки, - говорю я, - как и договорились!
- Это, хорошо, - сказал Бутов.
По его вызову, явился тот же грязный салабон и принес ему чистое полотенце. Помог Бутову принять обязательные водные процедуры (поливая с ковшика спину). Еще, Бутов, велел ему, принести нам кипяченую воду для чифиря.
Наконец-то, мы уселись за стол.
- Так, зачем ты пришел? - Зачем-то спросил Бутов.
- Сапоги, - говорю, - надо сделать. Договор у нас был.
- Какие сапоги? - неожиданно осклабился Бутов, и, не дав мне глазом моргнуть, он, с какой-то обезьяньей ловкостью, запрыгнул на стол (при этом в руке у него появился, невесть откуда, молоток). - Не подходи! - Предупредил он. - А то, - убью! - Его близорукие глаза сузились до размеров щели.
От неожиданности я даже отпрянул к двери, но тут же взял себя в руки.
Это могло быть простой шуткой. Во всяком случае, я не делал ничего такого, что заставило бы его убить меня молотком.
- Бутов, не дури! - сказал я, и начал осторожно подступаться к нему. - Бросай свое оружие...
Я делал короткие шажки, не спуская с него взгляда.
Взгляд его зеленых глаз, неподвижно упершийся в мой, вдруг дёрнулся, молоток, тут же, бессильно вывалился из его руки и с грохотом упал на стол.
- Я пошутил, - сказал Бутов: - Давай делать сапоги.
- Вот так бы и раньше, - сказал я.
Он достал специальные причиндалы: стальные пластины, паяльную лампу... Начал настраивать точило.
Жирно намазывая кремом носок сапога, он приставлял к нему раскаленную докрасна металлическую пластину, и начинал бить по ней молотком. Носок сапога, постепенно набирал нужную форму лодочки...
- Ты что же это делаешь, скотина?! - Меня трясло от злости. Еще один удар, и носок сапога навеки загнулся в другую сторону. - Ты же портачишь мне сапог! - Я вырвал у него с рук молоток.
Бутов явно, по чьему-то умыслу, пытался навредить мне.
(Накануне, узнав от Бобчанника, что я хочу просить Бутова, 'сделать мне сапоги', его вызывали в роту его земляки - строевые сержанты, - как, потом, рассказал мне Бобчаник).
...До вечера я сам тачал себе сапоги, уяснив принцип работы...
Тем временем, Бутов, - по словам Бобчанника, - ввалился в казарму, влез на бачок, в котором должна быть питьевая вода (появлялась там крайне редко), - и заорал на всю казарму:
- Дурдо...о...о... ом!
Строевые сержанты бросились к нему. Он кусался, и не давал им стащить себя с бачка. Кто-то отправился в штаб, за ротным.
В конце концов, Бутова, - не перестающего вопить 'дурдом!', - погрузили в дежурную машину и отправили в госпиталь.
В ординаторскую, он явился в сопровождении строевых сержантов: Дубова и Ореста Степанишина.
Навстречу им, из-за стола, вышел майор медицинской службы, в накинутом на плечи белом халате.
- А-а, так ты уже здесь! - разводя в сторону руки для дружеских объятий, пошел ему навстречу Бутов. - А я тебя везде ищу!
- Заключенный в жаркие объятья, майор, сказал ему: 'Здесь!', - после чего уже, обратился (через Бутова), к старшому по званию, сержанту Дубову. - Можете отправляться к себе домой. Этот, парень, уже наш!