Накануне, осенью, я договорился со знакомыми хуторянами поставить своих пчел на "весеннее развитие" в их саду. Чтобы было сподручнее их перевозить, предложил знакомому пчеловоду выехать вместе. Когда наступила весна, мы погрузили пчел на свои прицепы и отправились в один из дальних хуторов Урюпинского района. Ехали ночью, на место приехали в кромешной темноте. Снимать ульи с прицепов и расставлять по местам решили под утро, когда совсем рассветет. С восходом солнца ульи уже были выстроены в длинную шеренгу, получилось что-то похожее на развернутый строй армейских новобранцев. Открыли летки - и возбужденные пчелы стали вываливаться кубарем. Ошалелые от ульевой тесноты, резких толчков, долгого заточения и неизвестности, они впивались в наши руки, ноги, головы. Закончив работу, мы разошлись по своим машинам, откинули кресла и заснули, как убитые Проснулись часа через два. Уже ярко светило солнце, в машинах была неимоверная духота, хорошо догадались оставить щелочки в окнах. Вокруг гудели пчелы, но не так, как на рассвете - зло и беспорядочно, а размеренно и по-деловому. Осмотревшись на новой местности, они не обращали на нас никакого внимания, ведь цветы уже раскрыли свои нектарные резервуарчики.
Оглядевшись вокруг, я увидел на пригорке, метрах в десяти от нашего табора, собачонку. Серая дворняжка с длинными висячими ушами, коротенькие лапки и вытянутая лисья мордочка, на груди и на лапах белые пятна. Собачка внимательно рассматривала нас, и было видно, что ждала она нашего появления долго. Однако, увидев, как я выхожу из машины, бросилась наутек. Отбежав несколько метров, она снова улеглась на траву и уже, как ей, очевидно, казалось, с более безопасного места продолжала наблюдение за нами. -Тобик! - позвал я собаку, - иди ко мне! Я уже знал ее имя, еще в прошлом году хозяйка жаловалась мне на пса. Каких только эпитетов я ни услыхал в адрес этой собачонки: зараза, воришка, тварь паршивая, неблагодарный поганец, свинья - это самые цензурные слова, которые я могу привести здесь. Хозяйка тогда меня предупредила: "Когда приедете, держите свои продукты закрытыми, если оставите где - этот поганец все перетаскает. Додумался, гаденыш, яйца из курятника таскать, глаза мои бы его не видели. Утоплю когда-нибудь!" И вот я впервые увидел Тобика. Мы изучали друг друга. На мой зов Тобик не откликнулся и счел благоразумнее держаться от нас подальше. Так продолжалось несколько дней. Однажды вечером, окончив осматривать ульи, мы как всегда, разожгли костер и стали готовить ужин. Пока вскипал чайник, Гена, так звали моего компаньона, налил в стакан по "три капли" какого-то жутко дефицитного коньяка. Выложил на стол шикарную коробку конфет, которые, как он утверждал, ел только "царствующий" тогда Ю.Андропов, да вот еще и мы с ним в глухом и дальнем уголке Богом и властями забытого казачьего хутора Акуловский.
Садящееся за горизонт солнце, тихий и теплый майский вечер, уютное потрескивание костерка и незабываемый запах с пасеки, создавали идиллию счастливой человеческой жизни на Земле. Мы подняли стаканы и выпили за этот рай. Вдруг на хозяйском дворе началась какая-то возня, резко хлопнула дверь и внезапно раздался громкий женский вопль: -У-у-у-бью-у-у! У-у-давлю-у-у! Гадина, яйцеед несчастный. Курей я для тебя кормлю? Иди повкалывай в колхозе этом б...ском! Шкура вонючая-а-а! За высокими воротами - шум и гам. Гремят падающие и катящиеся по земле ведра. Раздаются крики и визги. Куры, кудахча, мечутся по двору, взлетают на забор, шумно хлопая крыльями. Из подворотни, наконец, выскакивает Тобик и бежит прямо к нам, а за ним, неуклюже и высоко вскидывая ноги в резиновых сапогах, мчится хозяйка. Распахнутый засаленный ватник, пуховый платок, сползший с потной головы, в руках - кусок веревки и выдернутый из плетня кол. -Держите проклятого кобеля, - кричит нам хозяйка, я удушу его на этой веревке! Тобик, мчавшийся было к нам, вдруг резко изменил свой маршрут и заскочил под наши прицепы, стоящие вплотную друг к другу. Хозяйка остервенело ширяет колом под прицепы, но кол короток, и Тобик имеет место для маневра. Мы подходим, хозяйка командует нам: -Встаньте с другой стороны и не выпускайте его, у-у-у... Ее плечи вдруг опускаются, руки роняют кол, она как-то набок садится на землю и начинает судорожно всхлипывать: -Жалко ведь, кобеля проклятого, но нет у меня с ним сил больше... жрет яйца из-под курей... гадина... Василий сейчас с работы должен придти, что я ему приготовлю на ужин? Эти старперы кремлевские опять себе вчера орденов понавешали, а в сельпо - только соль и макароны... Когда они уже наиграются этими побрякушками? Убью-у-у! - вдруг снова кричит женщина. - Ребята, помогите мне его поймать. Я ведь уже и топила его однажды, выплыл, сукин сын, сегодня - все, конец, довел-таки! Мы начинаем ее уговаривать: -Лидия Петровна, простите его и сегодня, мы возьмем его и кормить будем, пусть живет, ладно? -Если хоть еще одно яйцо украдет, точно убью! - хозяйка встает и отправляется домой. ...Гулко хлопнула калитка, звякнул засов. Покудахтав, замолкли куры. Мы положили в миску еду и поставили Тобику. Он еще долго не вылазил из-под прицепов, но когда мы в третий раз поставили на костер чайник, Тобик уже сидел рядом с нами и грустно смотрел на костер, изредка поворачивая голову в сторону родного дома, из которого его так позорно выставили.
Рано утром ушел на работу хозяин, затем его жена, и дом остался без присмотра. Тобик этого допустить не мог и, как только хозяйка скрылась за поворотом, со всех ног пустился к дому, но подворотня была завалена досками, и пробраться внутрь двора ему не удалось. Пес свернулся калачиком у калитки и пролежал так целый день. За полчаса до возвращения хозяйки он вернулся под прицепы, съел приготовленную еду и тоскливо наблюдал за тем, как его родные хозяева возвращаются с работы домой. Но уже на следующий день каким-то непостижимым образом собака почувствовала, что хозяйка его простила. Вечером, как только она появилась на дороге, Тобик стремглав кинулся к ней, обнюхал ее ноги, так сильно виляя хвостом, что я подумал - он у него отвалится. Тобик очень хорошо чувствовал мирное настроение хозяйки и даже никак не отреагировал на ее, казалось бы грозное: -У, вражина, лижешься? Марш домой! Вместе с хозяйкой Тобик скрылся за калиткой. В тот же вечер хозяин разобрал завал подворотни, и пес беспрепятственно и по-хозяйски сновал туда-сюда. Теперь каждое утро, проводив до дальней развилки хозяев, уходящих на работу ни свет, ни заря, Тобик мчался на пасеку и проводил с нами весь день. Мы работали с пчелами, Тобик крутился рядом, иногда взвизгивая от очередного ужаления, лапами пытаясь смахнуть с носа пчелиное жало, оставленное умирающей пчелкой. Мы его исправно кормили за службу, он нас любил за то, что мы его не предали, и в благодарность оставил кур в покое. Правда, иногда, мы слышали, как с хозяйского двора доносилось: -Кобель опять ничего не жрал, Вася, проверь яйца! Скрипела открываемая дверь в курятнике, Вася чертыхался в темноте, зажигал фонарь и ходил по углам, пытаясь отыскать яичную скорлупу - свидетельство собачьего преступления. Ничего подозрительного не найдя, он кричал из курятника: -Все нормально! Ребята его подкармливают, тихим стал. -Ему что, марципаны нужны? Хлеб не жрет, ребята уедут, опять за старое примется, - ворчливо откликалась хозяйка. На следующее утро мы проверили, что же отказывается есть Тобик. У крыльца стоял старый-престарый чугунок, наполненный почти до верху водой, а сверху плавали куски заплесневевшего хлеба. Мы с Геной переглянулись. Прошел почти месяц. Пчелиные семьи развились и окрепли. Я съездил на проверку по полям, нашел для пасеки новое место, где вокруг был посеян эспарцет, а лесополосы сплошь состояли из акации. И через несколько дней мы стали готовить пчел к перевозке, проверяли каждый улей, рамки укрепляли специальными распорками, чтобы они не сдвигались с места и не давили пчел при транспортировке. Потом снимали утеплители, иначе пчелы могли запариться, крышки и подкрышники скрепляли специальными металлическими полосками. Тобик чувствовал приближающееся расставание, был грустным и больше не носился по пасеке, а лежал рядом с углями давно остывшего костерка. Казалось, что он спит, но на самом деле он зорко следил за каждым нашим движением из-под полуприкрытых век. Ночью мы погрузили пчел и повезли их на новое место, в двадцати километрах от хутора, где уже зацветали эспарцет и акация. Под утро мы вернулись за остальным пасечным оборудованием. Тобик лежал там же, у костерка. Мы решили поспать несколько часов, бессонная ночь и тяжелая работа сделали свое дело. Мы уснули прямо за рулем, откинув кресла, каждый в своей машине.
Проснулись мы в полдень, наскоро перекусили. Ели, как всегда, втроем. Мы с Геной разложили свою еду на походном столике, а Тобик таскал куски из своей миски, стоящей рядом с нашим столом. Через два часа закончили погрузку. Наш караван из двух машин с прицепами был готов к отправке. Мы еще раз обошли место, такое пустынное и грустное сейчас, с желтыми пятнами примятой травы. За лето приходится переезжать с пасекой от одного медоноса к другому три-четыре раза, и всегда, покидая обжитой за несколько недель уголок природы, щемит сердце. Подходим к Тобику попрощаться. Я никогда в жизни больше не видел такой убийственной тоски в собачьих глазах. Я наклонился погладить пса, но Тобик вдруг сорвался с места и в считенные секунды исчез в подворотне. -Ну что, по машинам? - я взглянул на Геннадия, он очень быстро отвернулся и зашагал к своим "Жигулям". Когда я уже взялся за ручку своего "Москвича", странный шум поднялся на хозяйском дворе. Опять гремели падающие ведра, куры орали так, что мороз пробирал по коже, мелкая песчаная пыль, вперемешку с куриными перьями, взметалась во дворе от мечущихся кур, на забор взлетел кричащий петух и его "ку-ка-реку" показалось нам воющей сиреной мчащейся пожарной машины. В ту же секунду из подворотни, едва касаясь ногами земли, вылетел Тобик. Его длинные дворняжьи уши трепыхались на ветру от стремительного собачьего полета, пасть была распахнута, будто в улыбке, обнажая желтоватые клыки, а в пасти - я не поверил себе - куриное яйцо! Тобик резко затормозил в полуметре от моих ног и, бережно опустив яйцо в траву, задрал голову, глядя мне прямо в глаза. Потом он лег на землю, вытянул передние лапы и положил на них голову: -На, возьми, это вам в дорогу, - шептали его глаза. Я опустился на колени, схватил двумя руками мордашку Тобика и поцеловал его в мокрый, холодный нос: -Тобик, не делай этого больше, прошу тебя, ты настоящий друг, обещай мне! Тобик виновато опустил голову и зарылся мордой в моих коленях.