Невский Александр : другие произведения.

Закатное солнце в бокале с шампанским

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   ЗАКАТНОЕ СОЛНЦЕ В БОКАЛЕ С ШАМПАНСКИМ
  
  
   Я знаю, как на мед садятся мухи,
   Я знаю Смерть, что рыщет, все губя,
   Я знаю сплетни, истины и слухи,
   Я знаю все. Но только не себя.
  
   Ф. Вийон. (1431- 1463г.)
  
  
   Отчет ? 1
  
   Я - чистильщик. Может, это не самая почтенная профессия на земле, но одна из древнейших - уж точно. Чистильщики - ровесники государства, его тайное оружие и существовать они не перестанут. В чем разница между нами и учителем, врачом, бизнесменом, физиком, - любым другим специалистом? Они выбирают будущую работу, а мы - нет. Нас выбирает Власть. В чистильщики не посвящают за меткую стрельбу, черный пояс, и умение держать язык за зубами. Чистильщик - это особый образ мыслей, помноженный на хорошую тренировку и полное одиночество.
   Чистильщики не знают друг друга в лицо. Это не загородный клуб, где между двумя бокалами сухого мартини можно потолковать о разных видах смерти. Чистильщик - существо одинокое, и в этом его сила. На него нельзя надавить, приставив пистолет к виску любимой женщины.
  Давайте договоримся сразу, ладно? Чистильщики вполне адекватные люди, и они не отмечены особой печатью. Я могу сидеть с вами за одним столиком в 'Макдоналдсе', и вы ни на секунду не прервете оживленный разговор с другом. Я помогу мамаше с ребенком перенести коляску, подниму упавшую сумочку дамы, переведу через дорогу подслеповатую старушку. Угадываю ваш вопрос. Что же, ответ 'да'. Я убью их, если мне прикажут. И сделаю это очень быстро: я не люблю мучить людей.
   Сходим ли мы с катушек? Редко, но бывает. Власть над человеческой жизнью вызывает иллюзию родства с Богом. Если чистильщик стал неподконтролен, это означает, что кто-то крупно прокололся: либо психолог с его тестами, либо инструктор по спецприемам незаметного убийства, либо наблюдатель, опекающий нас первые два года. Я не знаю, в какой форме они получают выговор. Чем меньше знает чистильщик, тем дольше он живет. Хотя век любого чистильщика недолог.
   Сегодня меня вызвал сенатор. Нет, он не сидит в депутатском кресле. Сенатор - человек, возглавляющий Центр и отдающий приказы.
   - А что такое 'Центр'?
   За этот вопрос дембиль Андрей Вешняков получил от инструктора короткий удар в лицо и две недели был похож на клоуна с помидором вместо носа. Вопросов в Центре не задают. Я работаю здесь двадцать лет и все что знаю об организации, является плодом моих умозаключений.
   Итак, я вышел из метро на оживленную центральную улицу, прошелся вдоль сверкающих отмытых витрин и свернул в незаметный тупичок. Машину не взял сознательно - апрельский день был прекрасен, как картина уличного художника, нарисованная просто так, для души, не для продажи. Дома в переулке были старые, а некоторые даже старинные - как двухэтажный особняк с чугунной решеткой по периметру. Бывший дом купца Никитина является памятником архитектуры и охраняется государством, о чем сообщает табличка на входе. Поэтому парадное крыльцо заложено камнем, а черный ход закрыт бронированной дверью, над которой посверкивает дуло видеокамеры.
   Раньше сквозь чугунную решетку по ночам пропускали ток низкого напряжения, но однажды к ней прислонился подвыпивший мужик с кардиостимулятором. Скандал, естественно, замяли: вскрытие показало, что прибор был с дефектом. Печально, да. Теперь по двору день и ночь бегают два добермана, еще два добермана в человеческом обличье дежурят в пуленепробиваемой комнате флигеля, а один - на первом этаже возле двери.
   Итак, обычная процедура; входишь в дверь, она захлопывается, и ты упираешься носом во вторую, такую же несокрушимую. Вошедший законсервирован, как сельдь в банке. Фото на память, просвечивание тепловизором, выдвигающийся ящичек для оружия и спецтехники. Наверное, посторонних людей процедура шокирует. Только посторонних людей здесь не бывает. Поэтому увидев в кабинете сенатора незнакомого мужчину, я не только удивился, но и слегка напрягся.
   - А, вот и он! - сказал сенатор, поднимаясь навстречу. Крепко пожал руку, всматриваясь в меня выпуклыми, как у бассета, темными глазами и снова обернулся к гостю. - Знакомьтесь, Ярослав, это Андрей, наш лучший следователь. Можно без отчества? - спросил он меня.
   Привычка 'держать лицо' сделала свое дело. Я улыбнулся.
   - Конечно! Очень приятно.
   - Ярослав, - представился гость, вставая и протягивая мне руку. И повторил: - Можно без отчества.
   Его ладонь была нежной, как у женщины, а пожатие вялым. Красивый выхоленный мужчина лет сорока. Обувь стоит не меньше двухсот долларов, а золотая зажигалка, которую он достал из кармана - пару штук. Зелеными, разумеется. Скорее всего - подарок благодарной пациентки, - подумал я, усаживаясь за стол напротив сенатора.
   - Ярослав - один из лучших психологов страны, - сказал сенатор. - Возможно, самый лучший.
   Гость небрежно отмахнулся, как бы сметая комплимент в мусорную корзину, и достал пачку коричневых сигарелл. 'Капитан Блэк', ароматизированные ванилью.
   - 'Генетика будущего', 'Корни подсознания', 'Судьба и гены', - перечислил я вслух названия книг, которые мне принесли сегодня утром. - Автор - Ярослав Пожидаев.
  Гость так поразился, что забыл чиркнуть кремнием.
   - Вы читали мои книги?!
   - Конечно, - соврал я, не моргнув. Пары часов хватило на то, чтобы их быстро пролистать, составив самое общее впечатление. Проблемы генетики и наследственности, поданные под соусом популярного чтива.
   Психолог рассматривал меня красивыми глазами шоколадного цвета. Я видел, что его представление о ментах, как о переходных существах от обезьяны к человеку, немного поколебалось.
   - И что вы об этом думаете? Мои теории сильно расходятся с вашим практическим опытом?
   - Они совпадают на девяносто процентов, - сказал я убежденно.
   Ярослав, наконец, сунул в рот коричневую сигареллу, похожую на игрушечную торпеду, и чиркнул зажигалкой. Сенатор подвинул ему пепельницу.
   - Красивая вещь, - сказал я, кивая на зажигалку. - Наверное, дорогая?
   Ярослав пожал плечами и выпустил ванильное дымное облачко. С сигареллой в руке он выглядел элегантно и давал нам возможность собой полюбоваться.
   - Понятия не имею. Это подарок.
   Я поздравил себя с верной догадкой.
   - Может, кофейку? - предложил сенатор.
   - Нет, благодарю, кофе вреден, - отказался гость, будто пережевывал овсяные хлопья, а не заполнял легкие выхлопными газами.
   - Я очень рад, что мы нашли общий язык, - сказал сенатор. - Когда люди работают в одной команде...
   - Юрий Васильевич, я не сказал 'да', - запротестовал гость.
   Делал он это вяло, будто кокетничал. Не гомик ли, на секундочку, лучший психолог России? Тут я вспомнил золотую зажигалку и отмел идею. Такие подарки женщины гомикам не делают.
   - И 'нет' не сказали! - Сенатор деликатно тронул гостя за рукав пиджака. - Ну, в чем проблема? В рыночных условиях? Господи, да всё мы понимаем, тоже по земле ходим!
   И не ступала такая нога на грешную землю. В такой обувке, как у гостя, можно смело упасть на кровать (момент в западных фильмах, который меня слегка нервирует). Обычный маршрут передвижений господ уровня Пожидаева: квартира в хорошем доме, новенький лифт, подземный паркинг, машина, офис в престижном районе. А также - ужин с дамой в модном ресторане и поездка в аэропорт с целью посещения модного курорта.
   - Вам известны мои расценки? - дерзко спросил Пожидаев. Перед кем хвалится, глупый. Неужели не видит, куда попал?
   Сенатор не обиделся.
   - Все нам известно! - он погрозил Пожидаеву мясистым указательным пальцем. - Сто пятьдесят тысяч долларов в год, включая издательские гонорары. А налоги платим?
   Психолог и бровью собольей не повел.
   - Издательские гонорары можете смело исключить - это не деньги. Что касается остального, мой бухгалтер отчитывается вовремя.
   - Без прибыли! - горестно сказал сенатор. - Третий год без прибыли!
   - У меня большие расходы. Все документы на списание денег в порядке.
   - Ужасно! - посочувствовал сенатор. - Не работа, а какие-то рабские галеры! Мой совет - хватайте удачу за хвост, раз никак в плюс не выйдете! Сколько вам платят нервные дамочки? Двести долларов в час? А мы готовы заплатить триста. Без налогов. Я уж не говорю о том, что благосклонное отношение к вашей фирме обеспечено. Ну? Договорились?
   Минуту Пожидаев молчал, переводя взгляд с меня на сенатора, а потом усмехнулся. У него действительно были очень красивые глаза.
   - А вы психолог. Мне нужно что-то подписать и что-то соблюдать?
   Сенатор пожал плечами.
   - Дорогой мой, вы начитались детективов. Подписывать ничего не нужно, а соблюдать никогда не вредно. Дело очень деликатное, в него замешаны известные люди. Вы знаете академика Шемякина?
   - Никиту Сергеевича? Кто же его не знает? Генетик, известный ученый...- тут Пожидаев глотнул и медленно опустился на стул. У него некрасиво отвис подбородок. - Разве он... Не может быть!
   О смерти Никиты Шемякина я узнал из полицейского протокола, который мне принесли в пять утра. Свеженький был протокол, даже чернила не просохли. Его доставил один из десятников. Это гончие псы смерти. Сами они не убивают, их удел рутинная работа. К примеру, поиск объекта, если он ударится в бега.
   Сенатор грустно кивнул.
   - Андрей занимается этим делом. - Он махнул мне рукой и велел: - Давай, излагай подробности.
   И я добросовестно изложил содержание протокола осмотра места происшествия. На память я пока не жалуюсь, поэтому язык получился казенный. Пожидаев слушал, глядя в стол. Когда я умолк, психолог раздавил окурок. Руки у него не дрожали.
   - А жена? Она...тоже?
   - Маргарита в больнице, - ответил сенатор. Пожидаев живо повернулся к нему, задрав бровь.
   - Ее пытались убить?
   - Не пытались. У нее сильнейший сердечный приступ. Она без сознания.
   Ярослав встал и прошелся по ковровой дорожке, глядя себе под ноги. Он был довольно высокого роста - пожалуй, на голову выше меня, - и казался худым. Впрочем, костюм сидел на нем отлично. Видимо, сшит на заказ.
   - Это ограбление?
   Он произнес фразу таким тоном, будто надеялся на лучшее.
   - Нет, ничего не взяли, насколько можно судить. Разве что наличные.
   - А почему об этом не сообщалось в прессе?
   - Есть деликатные обстоятельства, - повторил сенатор.
   - Что вы от меня хотите? - спросил Ярослав с раздражением. - Чтобы я составил психологический портрет преступника?
   - Преступников, - поправил сенатор. - Их было двое.
   - Двое? - Мне показалось, что гость слегка напрягся. - Почему вы так думаете? Уже есть какие-то версии?
   Сенатор встал из-за стола - невысокий массивный мужчина со смуглым лицом и эффектной снежно-белой шевелюрой. Достал из шкафчика бутылку 'Чивас Регал', три рюмки и аккуратно разлил светло-коричневую жидкость, пахнущую зерном и деревом.
   - Помянем, как полагается, - сенатор подал нам рюмки и опрокинул виски первым. - Царствие ему небесное. Мы не догадываемся, мы точно знаем.
   Пожидаев поперхнулся и закашлялся. Я встал и похлопал его по спине. Сенатор налил себе вторую рюмку и таким же коротким точным движением отправил ее в рот.
   - И не выговоришь без ста грамм, - пробормотал он себе под нос. Вздохнул, поднял на Пожидаева грустный взгляд и рубанул с плеча: - Никиту убили его дети.
  
  
  
   Отчет ?2
  
   Я не помню, сколько раз мне приходилось присутствовать при подобных сценах. Кто-то сообщает кому-то о чьей-то смерти. Вариантов реакции много: от фальшивых слез и причитаний до открытого ликования.
   Пожидаев испугался.
   - Так вот почему...
   Он тут же спохватился и стиснул губы - словно отгородился пуленепробиваемым щитом.
   - Вы что-то сказали? - вкрадчиво спросил сенатор.
   Ярослав насупился.
   - Ничего. Я звонил Никите Сергеевичу весь вчерашний вечер, но мне никто не ответил. Откуда вы знаете, что его убили...дети?
   - Во-первых, они пропали сразу после гибели Никиты. Во-вторых, есть определенные улики, которые наводят на подозрение.
   Сенатор бросил на меня короткий взгляд, я ответил скорбным кивком. В протоколе об уликах против детей академика не было ни слова, но, как говорит инструкция, 'в сомнительных ситуациях следуй за начальством'.
   - Ясно.
   Веки шоколадных глаз слегка набрякли, уголки ярких губ опустились. Пожидаев неожиданно постарел. Никогда не видел, чтобы люди так переживали за посторонних детей. И за своих-то сейчас не очень переживают. Интересно, давно ли знаком психолог Пожидаев с женой академика Шемякина. Как говорит сенатор: 'Отцовство - родство сомнительное'.
   - Расскажите о них, - попросил сенатор. - О Тане и Андрее. Какие они?
   Все еще не выходя из-за своего пуленепробиваемого укрытия, Ярослав заговорил сухим отрывистым голосом:
   - Они самые обычные дети. Тане - шестнадцать лет, Андрею - исполнилось двадцать. Наверное, вам лучше опросить их друзей и ровесников. Я мало что могу вам сообщить.
   - Но вы были вхожи в эту семью, - начал сенатор.
   - Я приходил к Никите Сергеевичу и его супруге, - отрезал Ярослав. - У меня с детьми разные интересы, знаете ли.
   Сенатор, наконец, оставил образ доброго дядюшки. Истинное лицо тоже не показал, но атмосферное давление в кабинете внезапно повысилось и прижало нас к полу. Уверен, это не просто ощущение. В Центре работают странные люди, которым многое доступно.
   - Значит, так. Нам нужно, чтобы вы составили их психологические портреты и помогли спрогнозировать, как они поведут себя в критической ситуации. Вы знаете их с детства. Никто не сделает этого лучше вас. Андрей будет сообщать все, что ему удастся узнать. Ваша задача - анализировать информацию и делать выводы. И, конечно, сообщить нам, если они с вами свяжутся. Вам понятно?
   Темные выпуклые глаза сенатора встретились с шоколадными глазами гостя. Обычно под давлением этого взгляда люди глаза опускают. Ярослав не опустил.
   - Скажите, чем занимается ваша организация? - спросил он.
   Убьют прямо сейчас или на улице? - подумал я. В приемной сенатора сидят два секретаря. Уверен, что это чистильщики высокого разряда. Почему? Не знаю. Плохо отглаженные костюмы и особая неприметность лиц, которой обладают только профессионалы высшего класса.
   Однако день сегодня выдался странный. Сенатор кашлянул, и атмосферный фон в кабинете неожиданно разрядился.
   - Вас не проведешь, - сказал он. - Ну да, мы не относимся к обычным спецслужбам. Видите ли, Ярослав, мы занимаемся охраной стратегических научных разработок. Никита Сергеевич много лет был нашим 'клиентом'.
   - Но тогда у вас должно быть досье на всех его знакомых и родственников!
   - У нас оно есть, - подтвердил сенатор. - Но когда происходят подобные вещи, досье тщательно перепроверяют. Таковы правила.
   На этот раз неугомонный Пожидаев промолчал. Я видел, что он не верит ни сенатору, ни мне.
   - Ярослав, пожалуйста! - попросил сенатор. - Ну, что сделать, чтобы вы мне помогли? Устроить встречу с главой администрации Президента?
   - А вы можете? - с иронией спросил гость.
   - А вы сомневаетесь? - в тон отозвался сенатор.
   - Да нет, - отозвался Пожидаев после короткого раздумья. - Не сомневаюсь.
   'В этом не сомневаюсь'. Вот что он хотел ответить. Все остальное подвергалось сомнению.
   - Я подумаю, - сказал Пожидаев.
   - В этом нет необходимости, - отозвался сенатор. - Думать будете над нужной информацией.
   - А если я откажусь? - тихо спросил Ярослав. - Убьете?
   Сенатор негромко засмеялся. Я снова поразился тому, какой он актер.
   - Ну, что за индийская мелодрама! Вам не стыдно?
   Пожидаев смутился. Сенатор умеет внушить человеку гипертрофированное чувство стыда за любой мелкий промах.
   - Давайте не будем говорить ничего такого, о чем потом пожалеем, - предложил сенатор и улыбнулся. У него была подкупающая улыбка с легкой щербинкой между верхними зубами. Тут же прижал руки к груди и испуганно округлил глаза: - Умоляю, не рассматривайте это как угрозу!
   Ярослав на улыбку не ответил.
   - Хорошо. Я постараюсь помочь, хотя не верю, что Таня и Андрей имеют отношение к этому кошмару! Я найму им адвоката и буду контролировать следствие от начала до конца! И если что-то пойдет не так...- Запнувшись, он поискал весомые сильнодействующие слова: - Имейте в виду, что я тоже могу организовать встречу с главой администрации Президента!
   Звучало смешно, но сенатор терпеливо выслушал до конца.
   - Вот и прекрасно, - сказал он. - Андрей, контакты!...
   Я понял, о чем речь и вытащил новенькую визитку, которую мне принес десятник вместе с бордовым удостоверением, новеньким 'макаровым' и неиспользованной симкой.
   - Прошу.
   В ответ Ярослав достал из внутреннего кармана свою визитку и положил на стол. Ни мне, ни сенатору.
   - Я могу идти?
   - Вольно, - разрешил сенатор и снова улыбнулся. Гость на улыбку не ответил. Одарил меня и сенатора недоверчивым взглядом, кивнул и вышел из кабинета.
   Я выждал положенные две минуты и сел поближе к сенатору.
   - Уф, устал... - Он вальяжно раскинулся в кресле. - Как тебе этот сукин сын?
   Сенатор выглядел, как обычно, подтянутым и импозантным и носил дорогие вещи с врожденной небрежной элегантностью. Я ни разу не видел на нем украшений - даже обручального кольца. Его легко представить примерным семьянином и холостяком в свободном полете. Безусловно, он нравится женщинам, - холеный, породистый мужчина, умеющий повелевать. Его черты говорят о сложном смешении кровей; выпуклые темно-карие глаза с семитским разрезом, прямой скандинавский нос, высокие славянские скулы и очень маленькие для мужчины уши. Такое лицо нельзя назвать красивым, но оригинальность сильнее шаблонной привлекательности. Кроме того, сенатор обладает удивительным чувством уверенности в себе и носит его так же органично, как дорогие пиджаки. Женщины ценят это мужское качество.
   - Самоуверен, как большинство успешных людей.
   - У меня иногда возникает ощущение, что успешные люди не читают классику, - сказал сенатор.
   Наверное, между людьми, которые давно работают вместе, устанавливается телепатическая связь. Я понял, что он имеет в виду знаменитую цитату: 'Да, человек смертен. Плохо то, что иногда он внезапно смертен'.
   - Наверное, ты удивлен, что дело поручили тебе?
   Я кивнул. 'Удивлен' - слабое слово, но, ни один чистильщик не смеет задавать вопросы сенатору.
   - Понимаю. Обычно поиском объекта занимаются десятники, но ситуация очень деликатная. Нужно контролировать каждый шаг. Кроме того есть предложение готовить тебя на это место, - сенатор постучал растопыренными ладонями по ручкам добротного кресла без колесиков. Он терпеть не мог всякую новомодную дрянь. - Я, знаешь ли, на пенсию хочу. Не буду скрывать: от того, как ты справишься, зависит твое будущее. Что скажешь?
   - Я никогда не занимался расследованиями, - возразил я.
   - Вот и займись! Тебе сорок пять, правильно? Ну вот, сам видишь, засиделся в девках. Ты всегда был лучшим и тебя не отпускали. Но скоро стукнет пятьдесят, и что тогда? На пенсию выйдешь?
   Это был черный юмор, но я не обиделся. Смерть - моя профессия, я свыкся с ней настолько, что давно перестал ее бояться. Иногда я сам не понимаю, почему до сих пор жив. Думаю, что чистильщики, как служебные собаки, живут столько же, сколько работают. Иногда меньше. Пенсия для нас не предусмотрена. Как я представляю свой конец? Короткий удар ребром ладони в основание шейных позвонков. Ночью. Где-нибудь в пустом подземном переходе. Диагноз: 'смерть в результате падения с высоты собственного роста в состоянии опьянения'. Что-то в этом роде.
   - Что я должен делать?
   Сенатор лег грудью на стол:
   - Найди этих сукиных детей. Постарайся взять живыми. Они мне нужны.
   - Когда они сбежали?
   - Сразу после убийства. Все бумаги на них получишь у патрульного.
   Патрульным называют командира десятников. Это второе лицо в колоде после сенатора. Кто стоит над сенатором - я не знаю. Никто не знает.
   - И сидишь ты по-прежнему прямо, - невпопад сказал сенатор и попытался выпрямиться. - А, к черту! - Он снова удобно развалился в кресле. - Ну, как? Сделаешь?
   - Сделаю, - ответил я. У чистильщиков не принято отвечать 'постараюсь', или 'попробую'. Ответить так - значит дать понять, что ты можешь промахнуться. А промахнувшийся волк - Мертвый волк.
   - Хорошо, - подвел итог сенатор. - Можешь идти.
   Патрульный встретил меня как обычно: молчаливым рукопожатием. Мне кажется, что необходимость разговаривать причиняет этому высокому высохшему мужчине физическую боль.
   Он взял со стола картонную папку, перевязанную тесемочками, сунул мне в руки и сделал знак: 'следуй за мной'. Мы сделали петлю по коридору и остановились перед коричневой деревянной дверью.
   - Ваш кабинет. - Патрульный разговаривал неумело, как человек, выходящий из-под зубного наркоза, и опускал ненужные слова. - В любое время дня и ночи. Сенатор приказал. Сказал, к вам будут приходить.
   Я осмотрел небольшую квадратную комнату. Окна завешаны плотными жалюзи и выходят во двор. Слева - стол, кресло на колесиках, сборный стеллаж из 'Икеа'. У противоположной стены, справа от двери, журнальный столик и два больших гостевых кресла. Годится.
   Осведомившись, все ли в порядке, патрульный удалился. Оставшись один, я сел в кресло-каталку и взялся руками за противоположные края стола. Это был удобный стол, не слишком большой и не слишком маленький. Мебель пахла смазкой и деревянной стружкой. Девственный запах говорил, что я был здесь первым хозяином. Никто не сидел в этом кресле, никто не выдвигал пустые ящики стола, никто не раскатывал в кожаном кресле на колесиках по гладкому паркету.
   Никогда в жизни у меня не было своего кабинета. Возникло искушение прямо сейчас разложить на столе досье двух непутевых детишек академика Шемякина, но я этого не сделал. Слишком много информации к размышлению. Чтобы обдумать все спокойно я должен уйти из Центра. Здесь мне кажется, что техническая революция позволяет хозяевам не только просвечивать насквозь наши тела, но и читать наши мысли.
   Я сбежал по лестнице на первый этаж и звонком вызвал проводника. Это был хмурый мужик лет шестидесяти, носивший старый вязаный свитер, мятые джинсы и дутую куртку - единственный человек, которого не трогали доберманы в саду. Сенатор выудил его из кучи бомжей возле Курского вокзала. Многие менты старой школы помнили его как лучшего инструктора по дрессировке служебных собак в убитом Союзе. Он никогда не выходил за ворота Центра; жил в кабинете, которому придали вид жилой комнаты, мылся в душевой Центра, ел в буфете Центра, носил одежду, которой его снабжал Центр. В свободное время он сидел на скамейке в саду и разговаривал с собаками. Людей он этой чести не удостаивал. Почему - не знаю. У каждого из нас есть своя история. Это не те воспоминания, которыми хочется делиться.
  
  
  
   Отчет ? 2
  
  
   По дороге к метро я купил целлофановый пакет и сунул туда картонную папку с надписью 'Дело'. Я шел вдоль решетки с чугунными прутьями, а с другой стороны за мной как тень следовал черный доберман с коричневым ободком вокруг пасти. Я остановился. Доберман тоже. Закрыл пасть с вываленным наружу шершавым коричнево-розовым языком и застыл, глядя мне в глаза. Сухое поджарое тело напряглось.
   - Служишь? - спросил я. - Ну, служи, служи. Все равно пенсия нам с тобой не светит.
   Доберман беззвучно показал крепкие клыки. Служебные собаки не лают. Доберман знает, что должен делать, если нарушитель пересечет границу. Он точно такой же отлаженный винтик Центра, как я.
   Собаки глупы и доверчивы. Над ними проводят мучительные медицинские эксперименты, их отправляют со взрывчаткой под машины и танки, их учат спасать человека, зачастую жертвуя собой, а выживших усыпляют, чтобы сэкономить на сухом корме. В одной военной части всех старых служебных собак загнали в клетку и попросту расстреляли - наверное, закончились шприцы с лекарством. Уголовное дело, заведенное под давлением шокированных местных жителей, прекратили через месяц, двоих задержанных отпустили. Я хорошо представляю собачьих палачей, поливавших старых животных автоматными очередями: двадцатилетние бритые парни с дубовыми затылками и стеклянными глазами. Их нельзя назвать ни злобными, ни жестокими - они просто не знают, что это такое. У них низкое IQ и полное отсутствие воображения. Им никогда не снятся кошмары, они не теряют аппетит из-за угрызений совести. Счастливые мертвые души. Убить человека гораздо проще, чем животное. Собаки достойны жалости.
   На улице кипела жизнь, но посетителей в маленьком кафе-стекляшке было немного. Я сел за последний столик спиной к стене. Входная дверь впереди, окно справа в изрядном отдалении. Если откинуться на спинку стула, меня из окна не видно. Клиентов я не боюсь: они понятия не имеют, что их жизнь отмерена с точностью до мгновения. Вполне возможно, что живой труп сидит неподалеку от меня и наворачивает салат, щедро сдобренный майонезом. У него хороший аппетит и большие жизненные планы. Он может скользнуть случайным взглядом по серой фигуре возле стены, но никогда не узнает, что это его Смерть. Тогда почему я всегда сажусь спиной к стене, лицом к входной двери? Центр посылает нам милосердный внезапный Конец, но инстинкт заставляет цепляться за жизнь. Даже если это безнадежно.
   Теперь, оказавшись в относительной безопасности, я, наконец, задал главный вопрос, который терзал мою печенку с той минуты, как я увидел Пожидаева: списали, или нет?
   Сенатор нарушил главную заповедь Центра: чистильщика не показывают никому. То, что меня познакомили со случайным человеком - тревожный симптом. Кого-то списали. Если меня - почему? Возраст? Чистильщики уходят 'на пенсию' около пятидесяти лет, но я лучший из всех наемников, работавших на Центр. Смешно надеяться на признательность. Просто я в отличной форме и способен принести пользу. Сенатор до смешного бережлив: его чайная кружка с треугольной щербинкой все еще стоит на столе. Выбрасывать из колоды годного человека - не хозяйский стиль.
   Предположим, что меня списали. Тогда зачем такие сложности? Дело академика Шемякина, знакомство с посторонним человеком... Если бы списали - не стали бы огород городить. Срочный вызов, приказ оставить машину дома, пустой подземный переход, неслышные шаги за спиной. Легкое дуновение ветерка возле уха... и все.
   Первые четыре года работы были школой, когда я принюхивался и приглядывался. Социальные лифты и карьерный рост в Центре отсутствуют. Это я понял, когда увидел в газете некролог патрульному, с которым проработал десять лет. Тогда я отметил, что патрульным, в отличие от чистильщика, не возбраняется иметь семью и у них есть легальная работа.
   Уверен, что чистильщиками ни мой патрульный, ни сенатор никогда не были. Я думаю, это как мозаика. Центр берет нужных людей и гранит в соответствии с предназначением. Потом вставляет ограненный кусок в нужный промежуток, щедро смазанный клеем. Это твое место раз и навсегда. Меня учили убивать быстро, безболезненно, и оставаться незамеченным. Патрульных учат чему-то другому, сенаторов - третьему. Но все мы куски общего рисунка и не можем меняться местами. Я сижу на стуле, а сенатор в кожаном кресле. Так будет всегда. Я не знаю, какую роль в этом деле отвел мне Центр, но если пойму - останусь в живых. Может быть.
   Официантка принесла заказ: чашку чая с пакетиком 'Липтона', сахарницу и блюдце с двумя пирожками; с капустой и картошкой. Обычно я не ем мучное, но одно из правил выживания гласит: 'В чрезвычайной ситуации смени свои привычки'.
   Я откусил теплое дышащее тесто. Пирожок оказался вкусным, а начинка не пряталась на противоположном конце. Я, не торопясь, доел первый пирожок и взялся за второй.
   На другом конце зала, возле входа сидела парочка: он и она. Длинные, тщательно завитые волосы женщины падали ей на плечи. Мужчина выглядел помятым, словно собирался второпях. Он говорил быстро и тихо, посверкивая глазами, как ледяными осколками. Плечи женщины вздрагивали, пальцы правой руки терзали измятый носовой платок.
   - Можно подумать, ты сама не хотела, - читал я по губам. - Я тебе сразу сказал: выкинь это из головы! Сама знаешь, у меня не лучшее время. Я не вытащу вас с ребенком.
   Женщина что-то тихо возразила. Мужчина рассмеялся.
   - Ну, конечно! Разродишься прямо на работе! А потом? Думаешь, тебя не выкинут на улицу, как только заметят живот? Очень нужно твоему шефу оплачивать декретный отпуск!
   Мне стало скучно. Жизнь на удивление однообразна. Двадцать лет назад в подобной ситуации я положил деньги на тумбочку возле кровати и ушел. Больше я ту женщину не видел. Может, она сделала аборт и теперь утешается разговорами, что все мужики сволочи. Может, не сделала и родила. Может, воспитала ребенка правильно, может, нет. Как бы она ни поступила, ничего вокруг не изменится. Жизнь устроена по принципу автобана: что бы ни произошло, движение продолжается.
   Я допил чай, расплатился и вышел на улицу. Домой не хотелось. Хотелось потолкаться среди незнакомых людей, зарядиться их энергетикой, хотя бы ненадолго примкнуть к безликому плавно текущему человеческому потоку. Помахивая пакетом, в котором лежала картонная папка, я дошел до помпезного банкетного зала олигархов под названием 'Храм Христа Спасителя'. Я помню время, когда на этом месте находился открытый бассейн и попасть туда мог любой желающий. Рядом с бассейном был небольшой уютный сквер, над которым, казалось, навечно распластался густой запах горячего шоколада. Я ходил туда часто, пока не обнаружил, что меня притягивает другой берег реки со старой кондитерской фабрикой. Это была совсем другая Москва - сюрреалистичная и несовременная даже для 1986 года.
   Я садился спиной к парапету, на прогретый солнцем асфальт и всматривался в темные безглазые окна. Двухэтажные дома с облупившейся краской, тишина, почти полное безлюдье и невыносимо горячий шоколадный запах. Место ассоциировалось с кадром из старого югославского фильма 'Мастер и Маргарита': высокий худой мужчина в черном пальто и шляпе, бредущий вдоль безжизненных двухэтажных особняков. Кажется, что эпизод снимали именно здесь, на узкой набережной, отгороженной от современного города рекой времени. Я здесь уже был. Сейчас я напрягусь и вспомню что-то очень важное, хорошее, или плохое. Дежавю было таким мучительным, что в какой-то момент я испугался и запретил себе приходить. Похожее ощущение я испытывал еще в нескольких местах Москвы, но такое сокрушительное - только здесь.
   Дежавю говорит о том, что психика дала легкую трещину. Сквозь нее почти ничего нельзя разглядеть, но она есть, как ни штукатурь.
   Я не верю в прошлую жизнь и генетически заложенные воспоминания предков. Я нахожу утешение в библейском изречении: 'И дастся каждому по вере его'.
   Думаете, я верю в Бога? Чушь. Я верю в то, что со смертью все кончается. В том числе и проблемы.
  
  
  
   Отчет ?3
  
  
   Сначала фотографии.
   Я сел за стол, развязал тесемки папки и зажмурился. Перебрав бумагу, я на ощупь выудил наружу два глянцевых обрезка. Положил на них ладони и замер, впитывая незнакомую энергетику. Слева повеяло легким ароматом духов. Значит, справа парень, слева - девушка. Открыв глаза, я убедился, что не ошибся.
   У Андрея Шемякина были сонные светло-серые глаза и тонкие прямые волосы, сквозь которые просвечивала кожа головы. Он был похож на театрального Мефистофеля из-за ранних треугольных залысин на лбу. Парень умен и агрессивен. Это я понял еще до того, как прочитал его досье. Сыну покойного академика Шемякина недавно исполнилось двадцать лет. Я в это время уже изучал спецприемы незаметного убийства. Ну что же, у меня не было папы-академика. Было безликое существо мужского пола, которое сказало безликому существу женского пола: 'Сейчас не лучшие времена. Я не потяну вас с ребенком'. Хочется думать, что с этими словами он положил несколько рублевых банкнот на столик или на тумбочку возле кровати.
   Девчонку я чувствовал хуже. Может, потому что она женщина. Красивая барышня, только взгляд какой-то недетский, недоверчивый и проницательный одновременно. Глаза у нее должны быть темно-карие или черные с густыми ресницами. Косметикой девочка почти не пользуется. Типичный синий чулок, что подтверждает досье. Круглая отличница, учится в 11 классе закрытой частной школы. Свободно владеет - я не поверил глазам и нагнулся ниже - пятью иностранными языками. Никакого компромата типа курения в туалете, легких наркотиков и обжиманий с мальчиками на школьных задворках. Никакого проявления агрессии. Умение разрешать любой инцидент с помощью разумных аргументов. Что же помешало красавице, умнице, родительской гордости найти разумный довод в последнем разговоре с папой?
   НЕ ОТВЕКАЙСЯ!
   Я переложил страничку в досье Андрея Шемякина.
   Переводился из школы в школу четыре раза. Учился так себе. Впрочем, оценки по алгебре, физике и геометрии всегда отличные. Налицо способности к точным наукам. Гуманитарные дисциплины на грани фола. Поведение 'удовлетворительное', и что-то мне подсказывает, что здесь тоже не обошлось без натяжки. Посмотрим, куда поступил проблемный мальчик после натужно-приличного окончания школы.
   Я перевернул страницу и не поверил своим глазам. Институт физкультуры. Детишки академика Шемякина интересовали меня все больше.
   Агрессивен. Это слово присутствовало почти в каждой характеристике. Драки в школе. Пара приводов в милицию. Папа замял инциденты и на учет мальчишку не поставили. Характеристика из института: 'Агрессивен, склонен к потере самоконтроля. Не допускается к занятиям в группе'. Его изолировали после того, как Андрей сломал ключицу своему сокурснику в учебном бою. До этого конфликтов между ними не было. Значит, не мстил, потерял контроль по ходу дела. Может, что-то подобное произошло и с папой? Начали разговор за здравие, окончили за упокой. А сестра где была? Почему не уравновесила разумным доводом? Почему не вызвала полицию или не позвала соседей? Почему оба бесследно пропали? То, что детишки ударились в бега, выглядит подозрительно. Хотя с другой стороны, они могли стать невольными свидетелями убийства и запаниковать.
   Я подумал и приписал к вопросам под именем Андрея Шемякина: 'Психические расстройства. Наркотики'. Чаще всего именно эти грязные бурлящие реки впадают в море под названием 'немотивированная агрессия'. А если агрессия мотивированная - корни следует искать в семье и окружении. Вот тогда мне понадобится консультация привлекательного и обаятельного Ярослава Пожидаева. Дело Никиты Шемякина - очень важное дело для Центра. Понять бы только, кто из них более важен: академик, или его дети.
   Я спрятал лист в папку с надписью 'Дело', сунул ее в ящик стола и пошел к любимым тренажерам. Для них у меня отведена целая комната.
   Мне нравится моя квартира. Работа чистильщика идет вразрез с господними заповедями, поэтому хорошо оплачивается. Я смог себе позволить хороший ремонт и дорогую мебель. Ее в комнатах немного - я люблю открытое пространство. Но диван у меня удобный, кровать широкая, телевизор со встроенным компьютером и ванна-джакузи. Езжу я на танке 'Форд -Экспедишн' и держу приличную заначку на черный день.
   Издатели не любят, когда авторы начинают указывать марки автомобилей, названия сигарет, крекеров и производителей молочной продукции. Я считаю, что это нечестно. Скажите, у вас в гараже стоит просто машина? Вы приходите в аптеку и просите дать вам просто лекарство? А когда проголодаетесь, говорите официанту в ближайшем кафе: 'Дайте мне еду?' Поэтому, буду откровенным: дешевые автомобили я не люблю, потому что они могут предать в самый трудный момент, дешевую еду - за то, что она получена лабораторным путем, а дешевую мебель - за плохую фурнитуру.
   Позанимавшись пару часов, я посмотрел на часы. Только половина девятого. Я потянулся к телефонной трубке, но тут же отбросил эту идею. После сегодняшнего подсмотренного разговора в кафе интимные радости меня не вдохновляют. Пришлось принять ванну, лечь на диван и врубить триллеры онлайн. Один за другим. Сна не было ни в одном глазу. Мысли крутились вокруг исчезнувших детей академика Шемякина.
   Почему они сбежали?
   Потому что перестали верить взрослым. Перестали верить, что старшие лучше знают, что они во всем разберутся и поступят справедливо.
   Мне было восемь лет, когда однажды ночью я проснулся оттого, что в середине головы работала громадная электродрель. Было так больно, что даже сказать не могу. Я лежал, стиснув зубами край одеяла, и смотрел в невидимый потолок. Из уголков глаз бежали слезные дорожки, но я терпел. Правило детдома гласило: 'Подъем в 7 часов'.
   Конечно, меня бы не убили, если бы я поднял вой. Тем более, что температура зашкаливала за тридцать девять градусов. Но это были правила, которые установили взрослые, и я честно выполнял свои обязательства в надежде на то, что они будут выполнять свои.
   Утром меня отвезли в больницу к ушному доктору. Тот осмотрел мое ухо и усадил на каталку. Поверх нее медсестра зачем-то постелила резиновую детскую пеленку. Доктор накрыл пеленку белой салфеткой и велел мне лечь на левый бок. А потом сказал ложь, за которую врачей нужно немедленно лишать диплома:
   - Ну-ну, Андрюша, больно не будет. Раз - и все.
   Шприц с длиннющей иглой выглядел устрашающе, но я доктору поверил. Игла вошла в ухо и издала чмокающий звук. Что-то взорвалось внутри - горячее и мокрое, - и я на несколько минут потерял сознание. Когда я очнулся, меня подняли с каталки, а медсестра убрала с клеенки салфетку, на которой осталось большое влажное пятно с ниточками желтоватого гноя. Эту процедуру повторяли три раза, и каждый раз врач говорил, ласково гладя меня по голове:
   - Теперь уже точно больно не будет.
   А было больно. Так больно, что я до сих пор это помню.
   Недоверие начинается с боли. Какую боль пришлось пережить Тане и Андрею Шемякиным, детям из благополучной академической семьи? Есть ли на свете человек, которому они доверяют? Сколько у них денег? Где они ночуют? На что живут? Что собираются делать дальше? Надолго ли их хватит? И что будет потом, когда это 'хватит' закончится?
   Раздумывая над вопросами, я заснул.
  
  
   Отчет ?4
  
   Проснулся я, как обычно, в половине седьмого утра. Настроение было ровным и слегка приподнятым - я типичный 'жаворонок'. Как следует, потянувшись, я бодрым броском выдернул себя из кровати и пошел к тренажерам. Засек время, уселся в кресло и начал с разминки ног. Чтобы держать себя в форме, я ежегодно увеличиваю физические нагрузки. Сейчас утренняя гимнастика занимает два с половиной часа, а когда мне стукнет пятьдесят, дойдет до трех. Если, конечно, мне когда-нибудь стукнет пятьдесят.
   Хорошенько размяв мышцы, я посчитал пульс. Что же, для моего возраста девяносто ударов в минуту - совсем не плохо. День двигался по обычному распорядку: ванная, контрастный душ, бритье, завтрак - легкий и питательный одновременно. Я внутренне гордился тем, что никакая внештатная ситуация не могла выбить меня из колеи. Хотя где-то на самом дне сознания ютилась мысль, робкая, как бедная родственница, что я 'держу лицо' перед наблюдателем.
   Согласно правилам, я не имею права начинать в квартире ремонт, не предупредив патрульного. Спрашивать 'почему' так же глупо, как трещать о 'правах человеках', 'свободах', 'ценностях' и прочей ерунде. Центр вкладывает в нас деньги и хочет знать, чем дышит его собственность. Для этого в его стенах работают психологи и врачи, а в наших квартирах - микрофоны и камеры. Я никогда не чувствую себя одиноким - Большой Брат всегда рядом, хотя деликатно не оповещает о своем присутствии. Иногда эта мысль меня пугает, иногда возбуждает, но никогда не возмущает. Я знал условия контракта, когда подписывался кровью.
   Убрав со стола и вымыв посуду, я отправился в спальню, вернее, в просторную кладовку, которую превратил в гардеробную. На ее обустройство я потратил много времени и выдумки - выдвигающиеся полки, складные зеркала, светильники, закрепленные так, чтобы их можно было поднимать и опускать, специальные полки для галстуков и аксессуаров. Вдоль левой стены висят классические костюмы. Их у меня пятнадцать - десять оттенков серого цвета, и пять коричневого. Светлые цвета плавно переходят в темные. Заканчивается ряд великолепным черным смокингом, который мне не пришлось надеть ни разу.
   Справа - одежда демократичного стиля: джинсы, рубашки, клубные пиджаки, свитера и кардиганы. Любая женщина, взглянув на идеально отглаженные вещи, сделает правильный вывод, что их обладатель зануда, аккуратист и педант. Я люблю порядок. Но еще больше мне нравится обладать хорошими вещами - трогать, гладить, ухаживать за ними, содержать их в идеальной чистоте. Обладание возвышает человека в собственных глазах. Кроме того, умение правильно одеться сродни знанию психологии. Внешность у меня заурядная, но я могу выглядеть вполне привлекательным мужчиной. Каждый мой недостаток уравновешивается соответствующим достоинством; средний рост - хорошим сложением и спортивной формой, небольшие глаза - ярким серым цветом, узкие губы - отличными зубами, среди которых нет ни одного вставного. У меня худое лицо и впалые щеки. Волосы не такие роскошные, как у сенатора, но гладкого пятачка на макушке пока не видно, а недавно появившаяся седина на висках мне идет. Короткий каштановый 'бобрик' на голове в сочетании с деловыми костюмами придает мне вид успешного предпринимателя, а в сочетании с джинсами и свитерами - вид рантье, ведущего здоровый образ жизни.
   Для визита в институт, которым руководил покойный академик, я выбрал консервативный костюм со старомодными широкими бортами. Он был хорошо сшит, но ткань слегка потерлась и начала лосниться. Белоснежная рубашка и поношенные немецкие ботинки из натуральной кожи дополнили ансамбль. Складывался образ аккуратного консервативного служаки, не достигшего особых высот, но и не последнего в своем деле. Не особенно преуспевающего, но и не бедствующего. Не слишком умного, но и не дурака. В общем, образ середнячка, который не вызывает у собеседника никаких опасений. Экипировку завершил потертый кожаный бумажник и старый кожаный ремень с эмблемой Гуччи. Дорогая машина не соответствовала образу, и я решил обойтись без нее.
   Институт физиологии стоял в стороне от дороги за высоким металлическим частоколом и выглядел, как подобает солидному научному учреждению: четырехэтажное здание с колонным дворцовым фасадом, гипсовыми цветочными гирляндами и широкой террасой. Судя по ухоженной территории и свежему ремонту, деньги сюда капают немалые. С чего бы это? Не секрет, что наука и культура у нас давно финансируются по остаточному принципу. Результат, как говорится, налицо - достаточно выйти на улицу и заглянуть в глаза сограждан.
   На входе меня остановила парочка гламурных охранников в форме от кутюр. Один - рыжеватый блондин, второй - яркий брюнет. Молодые. Симпатичные. Возможно, охранников здесь подбирают исключительно по внешнему виду, как украшение интерьера. Говорили они негромко и строго по очереди.
   - Вы записаны? - спросил блондин, с сомнением оглядев мой костюм.
   Я изобразил на лице знак вопроса.
   - Простите, не понял...
   - На процедуры записаны? - уточнил брюнет с узкими, близко посаженными серо-зелеными глазами:
   - Я даже не знал, что они существуют, - сказал я и вытащил удостоверение. Процедуры, значит. Вот откуда денежки берутся. - Я веду дело...
   - Мы поняли, - перебил меня темноволосый охранник. Тревожно оглянулся на людей, сидящих на диванах, и понизил голос. - Не будем травмировать клиентов. Чем можем помочь?
   Я спрятал удостоверение.
   - Мне нужно поговорить с человеком, который хорошо знал Никиту Сергеевича. Посоветуйте, с кем связаться.
   Охранники переглянулись.
   - Стелла? - произнес блондин. Брюнет кивнул. Один - серый, другой - белый, два веселых гуся.
   - Значит так, - начал блондин: - Поднимаетесь на второй этаж и сворачиваете направо. Идете вдоль коридора и читаете таблички. Вам нужна Захаркина Стелла Валентиновна.
   - Совет хотите? - спросил брюнет.
   - Очень! - ответил я искренне.
   - Предложит называть ее Элла - не отказывайтесь. Она свое имя ненавидит.
   - Запомню.
  Я протянул руку, оба с готовностью подали мне свои. Оба правши. Оба идиоты. Сломать бы им по пальчику, чтобы запомнили.
   Но это был не мой институт, не моя охрана и не моя проблема, поэтому я поблагодарил симпатичных мальчиков и пошел к лестнице, покрытой широким ковром.
   Ступеньки привели меня в просторный холл с холодноватыми мраморными полами. Ощущение холода усиливал бледный матовый свет, сочившийся из окон, закрытых плотными шторами. Под потолком мерцали подвески хрустальной люстры. Два широких рукава уходили из холла в противоположные стороны. Налево пойдешь, - счастье найдешь, направо пойдешь - коня потеряешь. Следуя полученным внизу инструкциям, я повернул направо и ступил на раскатанный язык ковровой дорожки. Слева, на оливково-серой стене, - пейзажи в тяжелых золоченых рамах, между ними хрустальные кенкеты с длинными узкими лампами. Справа - длинный ряд одинаковых коричневых дверей с табличками. Интерьер напоминал хорошую гостиницу советских времен.
   Нужная дверь находилась в конце коридора. Прежде чем постучать, я прислушался. Тихо. Я негромко стукнул в деревянную притолоку.
   - Войдите! - откликнулся женский голос.
   Я вошел и тут же прикрыл глаза ладонью. Солнце било в меня прямой наводкой из большого окна напротив входа.
   - О, простите, я сейчас, - сказал женский голос.
   Едва слышное шуршание жалюзи - и на мое лицо легла благословенная тень. Я не люблю солнце. У меня на него аллергия.
   Вжикнули колесики, кресло отъехало на середину комнаты и развернулось. На меня, вопросительно приподняв брови, смотрела женщина в распахнутом белом халате. Ее руки непринужденно лежали на неудобных пластмассовых ручках. Одна нога закинута на другую, юбка доходит до колен, а можно бы и выше с такими-то ногами.
   - Вы ко мне?
   - Если вы Стелла Валентиновна - к вам.
   - Стелла Валентиновна это я. Присаживайтесь.
   Тут Стелла заметила, что единственное сидячее место в кабинете занято, вскочила и стремительно пронеслась мимо меня. Повеяло запахом духов - что-то цитрусовое, то ли апельсин, то ли грейпфрут. Насколько я помню, эти ароматы относятся к серии спортивных.
   Хозяйка кабинета вернулась со стулом и поставила его в центре комнаты. Ага, я буду сидеть лицом к окну, а она - спиной. Прием психологов, косметологов и детективов-любителей.
   Я сел, достал удостоверение и развернул перед собеседницей. Пока Стелла внимательно читала, я ее разглядывал.
   На вид - лет тридцать пять, а реальности, наверное, сорок с хвостиком. Стильная, ухоженная. Красивые светло-карие глаза с золотистыми искрами вокруг зрачка - будто пыльца в янтаре. Небольшой вздернутый нос, упругий, четко очерченный рот. Густые волнистые волосы обузданы хорошей стрижкой, высокий лоб прорезан едва заметными ниточками морщин. Правильный овал лица немного портил подбородок неженской квадратной формы. Вообще Стеллу нельзя было назвать красавицей в строгом смысле, но если выбирать между ней и полуодетыми солистками группы 'Про-Статит', я бы раздумывать не стал.
   Изучив удостоверение, она бегло скользнула глазами по моему лицу. Сообразительность собеседника волновала ее больше, чем стоимость его обуви.
   - Понятно. - Тон стал чуточку суше. - Чем могу помочь?
   - Э-э-э...- я изобразил смущение. - Простите, не знаю, как к вам обращаться. Можно просто по имени?
   - Не врите, - строго сказала она. - Охрана на входе наверняка предупредила вас, что я терпеть не могу свое имя и обращаться ко мне нужно 'Элла'.
   - Вы правы, - признался я. - Еще они предупредили, что так обращаться к вам можно только после официального разрешения.
   - Я разрешаю.
   - А можно мне называть вас 'Стелла'? - спросил я. Это имя подходило ей больше, чем ассоциация с Эллочкой-людоедкой.
   Стелла пожала плечами.
   - Ради бога! Давайте закончим поскорее, мне нужно работать.
   Она одернула и тщательно разгладила юбку на коленях. В отведенных глазах угадывалось напряжение.
   - Ужасная трагедия, - сказал я, пряча удостоверение. - Как вы думаете, почему его убили?
   - Понятия не имею! Дома Никита образцы не держал, мировое открытие мы в ближайшее время не планировали... - Стелла, не глядя на меня, снова пожала плечами. - Нет, не знаю. На ум приходит банальное ограбление.
   - Как давно вы знакомы с Никитой Сергеевичем?
   - Больше двадцати лет. - Я изобразил изумление, она с досадой отмахнулась. - Ой, оставьте! Ненавижу притворство! Мне сорок четыре, я возраст не скрываю. Тем более, от компетентных органов, - добавила она с едкой иронией. - Я была студенткой Никиты Сергеевича, потом лаборанткой, потом ассистенткой. Окончила аспирантуру, защитила кандидатскую и докторскую. - Она перечислила свои научные регалии без всякого желания порисоваться, просто констатировала факт. - Потом Никита получил собственный институт и ушел с кафедры. Несколько учеников и сотрудников последовали за ним. - Стелла огляделась и развела руками. - Вот так все и вышло.
   Она подвела итог странным тоном, будто стояла на тлеющих развалинах и разглядывала обугленную внутренность собственного дома. Институт для нее дом родной, потому что никакого другого дома у такой женщины быть не может. Дело не в том, что на безымянном пальце нет гладкого золотого кольца. Дело в особой энергетике, которую излучают умные, красивые и одинокие женщины. Я называю ее 'энергией отторжения'. Почему? Попробуйте поухаживать за такой женщиной - тогда поймете.
   - Что он был за человек? - спросил я.
   - В каком смысле? - не поняла Стелла. - Никита Сергеевич был ученым, отцом, мужем, преподавателем... Какая ипостась вас интересует?
   - Выберете сами. Что для него было самым главным?
   - Работа, - ответила она, не раздумывая. - Я знаю, так полагается говорить, когда умирает известная личность, тем более ученый. Но я говорю не то, что полагается. Никита жил работой. Иногда он просто жил на работе...- Стелла спохватилась и прикусила губу.
   - То есть, дома бывало не уютно? - подсказал я. - Проблемы с женой? Детьми?
   - Да нет, я не об этом.... - Она резко выдохнула воздух: - А, ладно! Все равно узнаете. Вы же не только меня будете допрашивать...опрашивать, - поправилась она. - Кто-нибудь обязательно доложит. Маргарита Аркадьевна терпеть меня не могла. Она не хотела, чтобы мы с Никитой работали вместе.
   Стелла сделала паузу и испытующе взглянула на меня. Я вежливо молчал.
   - Все было по трафарету, - продолжала она. - Ну, знаете, талантливая студенточка, именитый педагог, занятия в лаборатории до полуночи... - Она криво усмехнулась. - Полгода Никита снимал квартиру для встреч, потом ему надоело тратить время, и он меня бросил.
   Я сдержанно кивнул. Мне нравилась ее суровая, лишенная сантиментов откровенность. Не часто женщины признаются мужчинам в таких вещах.
   - Какое-то время я страдала, потом пришла в себя - продолжала Стелла. - Никита заразил меня вирусом работоспособности, так что врагами мы не стали. Даже наоборот. Получив институт, Никита взял меня ' в команду'. С тех пор наши отношения перешли в деловую плоскость.
   - Маргарита Аркадьевна о вас знала?
   - А как же! - усмехнулась Стелла. - С самого начала! Мир не без добрых людей. Доложили.
   - И как она отреагировала?
   Стелла пожала плечами.
   - Да никак. Скандалов на кафедре не устраивала, и заявления в партком не писала, если вы об этом. Марго - особа штучная, плебейские выходки не в ее духе. Вы ее видели? - Я отрицательно покачал головой. - Когда увидите, поймете, о чем я говорю. Знаете, есть женщины, способные тремя вежливыми предложениями убить человека...- Стелла спохватилась. - Я, конечно, не имею в виду Никиту.
   - Конечно, я понимаю, - успокоил я ее. - Значит, ей не нравилось, что вы работаете вместе с ее мужем?
   - Мягко сказано. Марго - человек, упертый до фанатизма, она ничего не забывает и ничего не прощает. Столько лет прошло, а она до сих пор на меня не смотрит, когда здоровается. Эдакий 'летящий' взгляд мимо плеча и ледяной кивок. - Она пожала плечами. - Никите дома доставалось, я точно знаю.
   - Не проще ли было вас уволить?
   - Не проще! - отрезала она. - Слушайте, без ложной скромности, я действительно ценный сотрудник. Я досконально знаю каждую программу, над которой мы работаем...работали. Уволить меня и вводить в курс нового работника значило потерять время и большие деньги. Никита объяснял это жене. Иногда Маргарита Аркадьевна соглашалась, иногда нет. Тогда Никита ночевал на работе.
   - А у вас не ночевал? - поинтересовался я. - На правах друга, разумеется?
   Левая бровь Стеллы иронически изогнулась.
   - И как бы к этому отнеслись мой муж и трое детей? - Я испугался, что утратил нюх, но она рассмеялась. Невеселый это был смех. - Шучу. Мужа нет, детей тоже. Есть кошка, как и полагается старой деве. Нет. Никита не ночевал у меня ни разу после того, как мы расстались.
   - Он был хорошим человеком? - спросил я серьезно.
   - Очень, - ответила она так же серьезно.
   Я понял, что не получил и сотой доли информации о том, каким человеком был академик Шемякин. И еще понял, что все лобовые атаки обречены на провал. Не такая это женщина, чтобы взять и запросто пустить в душу чужого человека, пускай даже с бордовым удостоверением.
   - Как складывались его отношения с детьми? Никита Сергеевич был к ним привязан?
   - Очень.
   - А они к нему?
   - Очень.
   Ее лицо замкнулось, как ворота крепости. Решетка опущена, мост поднят, в темной воде рва плещется стайка пираний. Она знает много. Вопрос в том, как из нее это вытащить.
   - Меня внизу спросили, записан ли я на процедуру, - перевел я разговор в безопасное русло. Стелла слегка расслабилась.
   - Ну, правильно. На третьем и четвертом этаже у нас клиника и лаборатория.
   - Ух, ты! А я думаю, откуда такая лепота!
   Я махнул рукой вокруг, подразумевая идеально ухоженные клумбы, каменный цветок фонтана, мозаичный паркет, покрытый коврами и дорожками... В общем, уровень заведения.
   - Да, клиника себя окупает, - равнодушно согласилась она. - Приходится приторговывать наукой, - куда деваться? Государственное финансирование практически на нуле.
   - А частные инвесторы?
   - Есть парочка некоммерческих организаций... - отечественных, отечественных, - успокоила она меня, хотя я не произнес ни слова. - Они выделяют гранты на разработку и внедрение новых медицинских технологий. Деньги небольшие, без клиники институт просто бы не выжил.
   - Чем вы занимаетесь?
   - Частично омоложением, частично экспериментами, частично выращиванием новых органов. Про стволовые клетки слышали?
   - Нет, - признался я. - Просветите.
   Стелла нахмурилась:
   - Так... Как бы это...- Она хотела сказать 'попроще', но вовремя спохватилась и не проявила бестактность: - Стволовые клетки - это строительный материал организма. Из них можно вырастить любой орган: печень, почки, ухо, зуб... Вы смотрели фильм 'Убить Билла?'.
   - Да, конечно. Хороший боевик.
   - Актриса Дэрил Ханна потеряла на съемках палец. Сейчас она собирается его вырастить с помощью стволовых клеток. В Лондонской королевской клинике можно вырастить новые зубы. Дороговато, правда. Две тысячи фунтов зуб.
   - Ого!
   - Но выращивание органов - лишь верхушка айсберга. Клеточная терапия дает колоссальные возможности для омоложения организма. Американцы провели ряд опытов с добровольцами старше 60 лет. Результаты потрясающие: темнеют седые волосы, а у женщин прекращается менопауза! - Она победно взглянула на меня, словно перечисляла собственные научные достижения. - Клеточная терапия - это машина с движением в молодость!
   - Кто-нибудь уже проехал в обратную сторону?
   - Конечно! Наши знаменитости такие вещи скрывают, западные - нет. Софи Лорен, Каррерас, Энтони Хопкинс...очень многие. Правда, им вводили стволовые клетки черной овцы и голубой акулы. Американцы наложили вето на клеточную терапию, а швейцарцы работают только со стволовыми клетками животных.
   - Странно. Если это перспективная программа, почему американцы ее закрыли?
   - Методику сочли антигуманной, - объяснила Стелла. - В прессе подняли шум по поводу этичности экспериментов, вмешалась церковь. Стволовые клетки - материал эксклюзивный, дорогостоящий. Их извлекают из костного мозга, но в ограниченном количестве, чтобы не нанести вреда организму. Стволовые клетки активно вырабатываются до двадцати пяти лет, потом их деление идет на убыль, а к сорока годам почти прекращается. Больше всего стволовых клеток содержится в человеческом эмбрионе. Чтобы их получить, через две недели после зачатия развитие искусственно останавливается и... Одним словом, это похоже на аборт, хотя ребенка еще нет. Есть только клетки, из которых можно сформировать любой орган. Но общественность это не убедило, и эксперименты с человеческими стволовыми клетками остановили. Так, во всяком случае, обстоит дело на Западе.
   - А что происходит в России?
   - Бардак происходит, - ответила она грубо. - Каждый второй салон красоты предлагает клиентам клеточную терапию. Вот только является ли она клеточной и что это за клетки, - большой вопрос. Чаще всего за умеренную плату клиентам под видом стволовых клеток предлагают "терапию эмбриональными тканями". Это крайне опасно - можно занести ВИЧ, спровоцировать аллергию или даже рак. Но еще страшнее, если чужеродную эмбриональную клетку ввести в организм взрослого человека. Могут наблюдаться такие аномалии, как рост зубов в печени или костей в сердце. Такие случаи, по сведениям Института биологической медицины, уже бывали.
   Кстати, впервые серьезно изучением стволовых клеток занялись в Советском Союзе. Еще в 1975 году президиумом Академии наук при Институте цитологии был создан отдел клеточных культур. Параллельно шло формирование легендарной Всесоюзной коллекции, аналогов которой нет нигде в мире. Первые эксперименты с омоложением начались еще в 20-е годы: пионером был русский врач-эмигрант Воронцов. Правда, работал он исключительно с клеточным материалом животных. Но когда стало возможным выделять стволовые клетки из костного мозга человека, в Европе и Мексике начали открываться исследовательские институты и оздоровительные курорты. Сегодня список стран - лидеров клеточной медицины возглавляют Россия и Швейцария. За ними следуют Германия, Япония, Швеция и, как это ни удивительно, Сингапур. В Америке не перестают обсуждать этическую сторону вопроса. Официально никаких "курортов молодости" в Америке нет, зато по соседству с Калифорнией, в Мексике, располагается огромная клиника клеточной терапии, которую возглавляет врач-американец. Так что американское 'вето' - мыльный пузырь, дань национальному ханжеству. Опыты они не прекратили, просто перенесли на чужую территорию.
   - И сколько нынче стоит омолодиться?
   Стелла взглянула на меня так, будто только что свалилась с розового облака.
   - Деньги?... Господи, при чем тут деньги?! Поймите, клеточная терапия - это не только возможность прожить 120 лет, отпущенные природой! Это конец множества болезней, которые терзают человечество! Мы стоим на самом пороге необыкновенных, выдающихся возможностей и почти ничего о них не знаем! Нужно работать, работать!
   Она резко поднялась и отошла к окну. Я увидел длинную шею и стройную пропорциональную фигуру. Ноги, в самом деле, очень красивые.
   - А как тут работать, если не знаешь, что будет завтра, - пробормотала она и повернулась ко мне, сложив руки на груди. Щеки слегка раскраснелись, и от этого она стала выглядеть моложе. - Никита замыкал на себе множество деловых связей, без которых в наше время существовать невозможно. Мы сейчас все как на иголках. Кто будет новым директором? Пришлют идиота с купленным дипломом, который будет доходы уводить - и конец науке. А для меня институт - всё.
   - И для Никиты Сергеевича тоже?
   - Тоже, - ответила она уверенно. - Клинику он создал только как источник денег для исследований.
   - Кто занимается финансами? - спросил я.
   Стелла растеряно посмотрела на меня. Какая-то мысль ее поразила.
   - Никита, - сказала она. - Всеми финансовыми вопросами занимался только он. Вы нашли у него дома пакет с деньгами?
  
  
  
   Отчет ?5
  
  
   Когда я вышел из института, солнце растеряло свою яростную дневную агрессию. Воздух посвежел так быстро, как это бывает только весной. Я сел на скамейку неподалеку от пестрой цветочной клумбы и несколько минут отдыхал, не думая ни о чем. Решетка огораживала меня от города...или город от меня, как вам больше нравится. Это давало ощущение безопасности, обманчивое, как все на свете. Бордовые цветы по краям клумбы пахли пряным гвоздичным запахом. По-моему, такие же мы сажали на субботнике возле памятника Ленину.
   Мне начала нравиться моя роль. Чистильщикам редко удается беседовать с умными и красивыми женщинами. Мне приходилось их убивать. Один раз это была девушка, с которой я спал: избалованная самовлюбленная самка, ходившая только по солнечной стороне тротуара. Ее папаша - известный политик - был занят бесконечными интригами. Мамаша - известный юрист - делала карьеру и деньги. Она же выступала посредницей в деликатных вопросах между мужем и миром смертных. На девчонку обоим было наплевать. Неудивительно, что она наплевала на родителей, когда ей в ручки попал серьезный повод для шантажа. Мне пришлось долго обрабатывать ее в постели, прежде чем я получил бумажку. Ну, а потом... скорбящие родители рыдали перед всеми телекамерами страны. Это была отличная избирательная кампания - даже в дебатах участвовать не пришлось.
   Итак, я по-прежнему мало знаю о человеке по имени Никита Шемякин, его жене и детях, но каркас начинает обрастать плотью, пускай даже с содранной кожей. Мне предстоит собрать тело целиком, как Виктору Франкейштейну своего монстра. Пропустить гальванический ток сквозь мертвые мышцы, погрузить в эмбриональные воды, крикнуть, - 'живи!', - и увидеть, как откроются мертвые желтые глаза.
   Версии выстраивались, даже целых четыре.
   Во-первых, месть пациента. Каким бы крутым профи не был академик Шемякин, рука может дрогнуть. Стелла сказала, что последствия ошибок в работе с клеточным материалом проявляются очень быстро.
   Версия вторая: деньги. Стоимость каждого высокотехнологичного прибора в лаборатории начиналась от десяти тысяч долларов, а стоимость процедур - от пятисот долларов. Стелла сказала, что Шемякин немедленно избавлялся от любой техники, как только появлялся её улучшенный аналог. Продавал за половину стоимости и покупал другую - современную. Нужно узнать, кто крышевал институт, какие суммы шли в карман благодетелей и возможен ли конфликт интересов. Это задача сенатора. Вход в чертоги такого уровня мне заказан.
   Версия третья: фатальный разговор с женой. Что, если Маргарита снова зарядила пластинку: 'Избавься от этой бабы', а академик не сумел остаться в дипломатических рамках? Могла ревнивая женщина шарахнуть мужа в висок каким-нибудь тяжеленьким пресс-папье? Запросто. Женщина может ненавидеть мужа, но запросто убьет либо его, либо соперницу, которая вознамерилась его отобрать.
   Ну, и версия четвертая, подброшенная сенатором - конфликт с детьми. Если повод конфликта перерос в мотив для убийства, он должен быть убедительным.
   В день смерти академик заказал и получил из банка кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч долларов. Зачем - не объяснил, это было не в его духе. Стелла считала, что наличные понадобились для покупки очередного высокотехнологичного прибора - так дешевле. Она упаковала пачки в коричневый конверт, заклеила его скотчем и попросила шефа сообщить, когда он доберется домой. Шемякин перезвонил и подтвердил, что все в порядке. В протоколе осмотра деньги не упоминались, хотя сумма того стоит. Получается, что солидная стопка наличности исчезла одновременно с детьми.
   Кстати, я до сих пор не знаю, как убит Шемякин. Протокол осмотра места происшествия гласил, что никаких внешних повреждений на теле академика не обнаружено. Когда вскрытие проводит Центр, истинная причина смерти часто остается 'за кадром'. Может, Центр и есть та структура, которая финансировала работу института? Предположим, академик утаивал доходы. Или вообразил себя богом и начал недозволенные эксперименты. Убедительный мотив, если не задаваться вопросом: почему исчезли дети Шемякина? Кто они - убийцы, или нежелательные свидетели?
   Когда я вышел из метро, было четыре часа дня. Солнце заслоняли крыши панельных девятиэтажек. Я купил в ближайшем ларьке длинную булочку с горячей сосиской и съел ее, наслаждаясь ощущением, что я самый обычный человек. Бутылка минеральной воды завершила обед. Я вытер руки влажной салфеткой и тут же в кармане завибрировал мобильник.
   - Андрей?
   Голос был мужской, со знакомыми требовательными интонациями. Обаятельный и привлекательный Ярослав Пожидаев.
   - Слушаю, Ярослав.
   - Мне нужно с вами встретиться, - сразу взял быка за рога собеседник. - Ох, черт!...Здравствуйте.
   - Добрый день. Что-нибудь случилось?
   - Так, несколько вопросов, - уклонился Пожидаев.
   Вообще-то его воткнули в дело для того, чтобы он на вопросы отвечал, а не задавал, но не учить же его по методу моего бывшего инструктора! И потом, любой вопрос - шелуха, в которой содержится зерно ответа.
   - Приезжайте в Центр, - предложил я.
   - Лучше вы ко мне. Адрес на визитке.
   Я понимал, что кабинет мне выделили не просто так, но давить не стал. Просто проверил в кармане маленький прямоугольный диктофон. Как говорил один булгаковский персонаж, 'наша аппаратура всегда с нами'.
   - Когда? - спросил я.
   - Сегодня можете?
   Я посмотрел на часы. Без пятнадцати четыре. Чтобы переговорить с патологом мне потребуется минут двадцать. Чтобы скинуть сенатору запись разговора со Стеллой - пять. Если сенатор на месте, он наверняка захочет узнать, чем я сегодня занимался.
   - Часиков в шесть удобно? - спросил я. - Боюсь, раньше не успею.
   - Удобно, удобно! Приезжайте, я буду ждать. До встречи.
   Разговаривая с психологом, я незаметно дошел до бывшего дома купца Никитина. Вчерашний доберман караулил меня по ту сторону решетки - упорно и бдительно. Через минуту к нему присоединился его родной брат, такой же угольно-черный с коричневым ободком вокруг пасти. Они беспокойно метались возле входной двери, ожидая моего появления. Но навстречу уже спешил хмурый пожилой мужчина в вытянутом вязаном свитере. Он протянул руку, щелкнул пальцами, и собаки как по команде сели, вывалив языки. У каждого, кто работает в Центре, есть свой фирменный фокус. Мы ими не делимся.
   - Привет, - сказал я инструктору, хотя прекрасно знал, что ответа не получу. И не получил. Мужчина развернулся и ушел в дом.
   - Юрий Васильевич здесь? - спросил я охранника.
   Тот утвердительно кивнул.
   Нам разрешают парковаться на спецстоянке возле Центра, но машину сенатора - 'Мерседес-Майбах' - я там не видел ни разу. Подозреваю, что уютный двухэтажный особнячок 19 века подпирают массивные четырехугольные колонны подземного гаража. А может там не только паркинг. Я этого никогда не узнаю, да мне и не хочется. Даже если твоя работа - тайна, она со временем становится такой же обыденностью, как любая другая. Я всего лишь евнух, охраняющий сераль с полуодетыми красотками: смотрю, но желания не испытываю.
   - Как успехи? - спросил сенатор, пожав мне руку.
   Я передал ему диктофон, и пока сенатор сбрасывал запись на компьютер, коротко изложил свои версии.
   Выслушав до конца, сенатор скривил губы.
   - Не понимаю, почему ты так упорствуешь, - сказал он брюзгливо. - Я же сказал: Никиту убили дети! Вернее, убил Андрей, Таня просто оказалась рядом и запаниковала. Потому и сбежала вместе с братом.
   - В отчете об этом не сказано ни слова.
   - Потому, что это очевидно!
   - Нас учили ничего не принимать без доказательств, - почтительно возразил я.
   - Посмотри записи видеокамеры. С шести часов вечера в подъезд посторонние не входили. А в девять - сразу после убийства, выскочили братец с сестрицей. Это тебе ни о чем не говорит?
   - Дети могли стать свидетелями убийства и испугаться. Посторонний мог пробраться в подъезд через чердак, а после убийства уйти по крыше. У убийцы могли быть сообщники в доме. Он мог переодеться. Вариантов масса.
   Сенатор с досадой отмахнулся.
   - Ради бога, не читай мне лекций! Если хочешь - разбирайся, только имей в виду, ты даром потратишь время, а его у нас и так немного. - Уже второй раз он намекал мне на какие-то сжатые сроки. Почему? Отчетность поджимает? - По крайней мере, отработай версию с детьми первой! Договорились?
   Я кивнул.
   - Насчет пациентов - обратись к патрульному, пускай ребята побегают, - продолжал сенатор. - Списки, имена и фамилии, не было ли осложнений, где эти люди сейчас, как себя чувствуют. В общем, пускай соберут материал, хуже не будет. Но все это ерунда. Говорю тебе: ищи детей! Жену можешь в расчет не брать. У Маргариты больное сердце, она и руку-то поднимала с трудом.
   - Что, и на спусковой крючок сил не хватило бы?
   - Какой спусковой крючок? - удивился сенатор. И тут же сообразил: - Ты еще не был в морге?!
   Я мог бы ответить, что узнал о том, где находится тело академика только сегодня утром. Еще мог бы прибавить, что половину дня провел в институте физиологии. Но оправдываться в Центре не принято. Поэтому я просто покачал головой. Сенатор посмотрел на меня со странным выражением, которое я не смог определить и подтолкнул диктофон. Он проехал по гладкому столу и остановился точно передо мной. Я взял его и вышел.
   Дежурный патолог мне нравился. Он был пожилой, бородатый и уютный, как дедушка Мороз.
   - А-а-а, вот и ты, - сказал он, отрываясь от пасьянса на мониторе. - Юрий Васильевич предупредил, что следствие ведут Знатоки.
   Он засмеялся, я поддержал. Никто, кроме сенатора и патрульного не знает моей специализации. Есть люди, которых у нас называют 'деликатными следователями'. Они вступают в дело, когда нужно слегка подретушировать подробности смерти известных и влиятельных людей. Видимо, патолог решил, что я отношусь к ним.
   - Чаю хочешь?
   - Хочу, - ответил я. - И какой-нибудь бутерброд, совместимый с хот-догом. Что-то я не наелся.
   - В твоем возрасте вредно питаться с уличных лотков, - заметил он наставительно, включая электрочайник.
   - В моем возрасте жить вообще вредно, от этого умирают.
   Патолог налил дымящуюся жидкость в идеально чистую чашку, достал из холодильника тарелку с остатками сыра, вазочку с крекерами и подвинул ко мне.
   - Извини, хлеб кончился.
   - Обойдусь.
   Я с удовольствием пил горячий сладкий чай, жевал дырявый желтый сыр и разглядывал секционную. Вообще, трупы к нам привозят редко, поэтому комната больше похожа на процедурную палату или парную в бане. Стены отделаны новеньким кафелем, пол выложен голубой керамической плиткой. Посреди зала секционный гранитный стол, возле него - каталка со сверкающими хирургическими принадлежностями. Справа от двери металлическая стенка, напоминающая вокзальные камеры хранения с очень большими ячейками. Никакого дурного запаха, никаких пяток с бирками на синих пальцах, торчащих из-под простыни. Одним словом, чай здесь мог бы выпить не только я, но и впечатлительный человек.
   Патолог терпеливо дождался, когда я закончу чаепитие и только после этого открыл дверцу. Вытянул из холодного сумрака носилки с телом и пригласил:
   - Давай, смотри.
   Я подошел и тут же замер, не отрывая взгляд от красной полосы, идущей вокруг бритого черепа.
   - Вот именно, - сказал патолог. - Хоронить придется в закрытом гробу, или в парике. Я тебе скажу - работал мастер. Крови почти нет, запеклась внутри. Пришлось повозиться, прежде чем понял, что к чему.
   Привычка скрывать свои чувства сделала свое дело: вместо того, чтобы вскрикнуть, выругаться матом, разбить чашку - в общем, повести себя, как хотелось, - я осторожно ощупал твердый ледяной нос Шемякина.
   - Что со вскрытием? Есть что-нибудь интересное?
   Патолог пожал плечами.
   - Нормальный дядька, можно сказать, в хорошей форме. Ну, печень немножко поизносилась, а так - все в порядке.
   - Следы от инъекций?
   Патолог уверенно покачал головой.
   - Излазил с лупой каждый сантиметр. Не кололся.
   Я немного постоял, глядя на заострившийся нос, голый череп и каменные скулы. Лицо академика казалось похудевшим и не выражало ни боли, ни страха, ни умиротворения. Мертвые лица ни о чем не говорят. Хороший был человек, или плохой, умный или дурак, добрый или злой...ничего. Кусок мертвой протоплазмы. Почему вид мертвой протоплазмы вызывает у меня дурное предчувствие?
   - Копия заключения о смерти готова?
   - Конечно.
   Патолог отправил тело обратно в мерзлую металлическую полутьму. Я забрал протокол вскрытия и вышел из секционной, стараясь не ускорять шаги. Двадцать шагов до лестницы, двенадцать ступеней на второй этаж, и еще двадцать пять к закрытой двери приемной по сверкающему паркету. За это время я успел справиться с эмоциями и придал лицу обычное бесстрастное выражение.
   Когда я вошел, секретари одновременно приподнялись со стульев: бдительные, как доберманы в саду. Увидев меня, они поскучнели и снова уселись на место.
   Я открыл дверь без стука. Сенатор оторвал от уха мобильный телефон. В отличие от подчиненных, он мгновенно улавливает флюиды, витающие в воздухе.
   - В чем дело? - подозрительно спросил он - Почему ты вернулся?
   - Почему вы меня не предупредили, что работал 'свой'?
   Я старался не повышать голос. Сенатор прищурился, не спуская с меня выпуклых темных глаз. Я шагнул к столу и впечатал в него бумажный лист.
   - 'Носовая перегородка сломана в результате сильного точечного удара и вошла в кору головного мозга, что вызвало летальный исход' - процитировал я и стукнул по столу костяшками пальцев. - Мы учимся этому годами! Это наш удар! Удар чистильщика! Никто не может этого сделать, кроме нас! А ударить без крови из носа вообще может только один человек!
   - В том-то и дело, - сказал сенатор. - Сядь и прекрати орать.
  
  
   Отчет ?
  
  
  
   Я опомнился. Сел на стул, несколько раз глубоко вдохнул и задержал дыхание. Быстрый стук в груди начал замедляться. Мне удается не дышать четыре минуты, но в досье Центра зафиксированы рекордные три с половиной.
   - Ну, теперь-то ты понимаешь, почему мы решили взять расследование под контроль? - спросил сенатор.
   - Вы думаете, я кого-то обучил?
   - Я так не думаю.
   - Но, тогда получается... - Я умолк.
   Сенатор кивнул.
   - Вполне возможно, что у нас есть таланты кроме тебя. А может, это вышло случайно - я имею в виду чистоту удара.
   - Несанкционированное убийство? Кто-то из наших подрабатывает на стороне? - Я невольно хмыкнул. - Нужно быть идиотом, чтобы так светиться! Почерк виден сразу!
   - Это маловероятно, - согласился сенатор. - Но проверить не мешает. Это обязанность патрульного. Поэтому тело отправили к нам.
   - Тогда я вообще ничего не понимаю. Если Центр никак не заинтересован в смерти Шемякина....
   - Он не заинтересован, - вклинился сенатор.
   -...то кто мог убить его ударом чистильщика?
   Сенатор крутанул на столе плоский черный мобильник.
   - Ну, например, человек, который учился в Институте физкультуры.
   - Там такому не учат, - возразил я. Тут до меня дошло: - Его сын?
   - Крепкий парень. Ходил на разные тренировки. Руки, наверное, тоже сильные.
   Сенатор исподлобья взглянул на меня. Я молчал, потому что успел отдышаться и опомниться. Глупо злиться. Ты получаешь только ту информацию, которая тебе положена.
   - Андрей - весьма агрессивный парень, - продолжал сенатор. - Ты прочитал досье? - Я кивнул. - Ну, вот. Никита вечно жаловался на какие-то проблемы. Пару раз пришлось подключать знакомых, чтобы вытащить его из неприятностей. Девочка, конечно, не при чем. Наверняка Таня оказалась просто свидетелем. Бросить брата не смогла, вот и пустилась с ним в бега. Жаль дуреху. Они с Андреем были довольно близки. Во всяком случае, она одна могла остановить его приступы бешенства. Так что я не исключал бы случайного удара...высокой точности.
   Это была слабая версия. Удар чистильщика отрабатывается и вычищается на тренажерах примерно год. Потом - экзамен. Как бы ни была 'поставлена' рука, убить одним ударом непросто. Тем более, в первый раз. Тем более, родного отца.
   Моей экзаменационной жертвой был педофил, на шее которого висел с десяток покалеченных детей. Первое жертвоприношение должно внушить, что мы работаем на правое дело, иначе недолго и свихнуться. Мы сдаем экзамен в группе, причем это первый и последний раз, когда чистильщики могут увидеть друг друга.
   Нас было пятеро. Один работал, другие смотрели. Это был кошмар. Парень, сдававший экзамен провалился начисто. Иногда мне снятся бесконечные удары в основание носа, кровавый ручеек над верхней губой и глухие стоны из заклеенного скотчем рта. Когда глаза педофила от боли вылезли из орбит, я не выдержал. Отодвинул неудачника и коротко рубанул ребром ладони. Окровавленное лицо дернулось и упало к правому плечу. Я оглянулся. Одного выпускника рвало в углу. Остальные были очень, очень бледными. У неудачника тряслись руки.
   - Все свободны, - сказал инструктор, словно отпускал нас с тренировки.
   Четверо потянулись к выходу.
   - А я? - услышал я за спиной жалкий трясущийся голос. И только сейчас подумал: интересно, в Центре бывают переэкзаменовки?
   - Да, это сложно, - подтвердил сенатор. Я быстро глянул на него. Сенатор не первый раз читает мои мысли. - Это почти невозможно. Но если это так...Ты представляешь, что он может натворить с такими-то способностями?!
   Родство с Богом. Обычно эта болезнь поражает после многих лет удачной работы. Центр ловит вирус на ранней стадии и быстро пресекает последствия. Жизнь чистильщика - цепочка устоявшихся привычек, его легко вычислить и нейтрализовать, когда он ударяется в бега. Чистильщики - даже заболевшие - всегда сохраняют привычку к адекватности. Но Андрей импульсивен, легко теряет самоконтроль, следовательно, непредсказуем.
   - Если так, это действительно проблема, - сказал я осторожно. - Но зачем ему убивать родного отца?
   - Вообще-то это ты мне должен рассказать, - резонно заметил сенатор. - Но в качестве утешительного приза сообщу тебе все, что знаю. Включи диктофон. Будем считать, что ты меня допрашиваешь.
   Сенатор откинулся на спинку кресла и откашлялся. Вступительного вопроса дожидаться не стал - начал сам.
   - За Никитой мы присматриваем десять лет, с тех пор, как он начал эксперименты со стволовыми клетками. Лично знакомы давно - со времен студенчества. Никита был помешан на идее продления активной жизни человека. Он ненавидел старость и считал ее чем-то вроде болезни, несправедливым довеском к прожитой жизни. К тому же, старость уродлива, особенно женская. Никита ставил перед собой цель дать человеку возможность прожить девяносто лет в сорокалетнем теле без серьезных заболеваний. А потом, - сенатор повел рукой в воздухе, - наступает тихий сон.
   - Благородно, - сказал я.
   - Да, - согласился сенатор. - Звучит благородно. Хотя Никиту интересовала не этическая, а практическая сторона вопроса. Он был чистым прагматиком. К примеру, женился не на ком-нибудь, а на дочери своего дипломного шефа. Был такой физиолог - Аркадий Колчановский. Тебе это имя вряд ли что-то скажет, а для человека моего поколения - очень много. Один из титанов советской науки, стажировался вместе с Петром Капицей в Лондоне. Это, знаешь ли, в те времена дорогого стоило. В общем, женитьба обеспечила Никите зеленый свет в любом направлении. Сначала тесть взял его к себе на кафедру, потом Никита защитил кандидатскую диссертацию, которую одновременно засчитали докторской. В тридцать лет он был самым молодым профессором в стране, а в сорок один стал академиком.
   - Чем занималась его жена? - спросил я.
   Сенатор пожал плечами.
   - Марго получила хорошее образование, но никогда не работала. В этом не было необходимости.
   - Говорят, она довольно ревнивая дама.
   Сенатор поморщился.
   - Кто говорит? Бывшая студенточка? Бабья зависть. Марго была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел. И одновременно с этим,...как бы это сказать,...- он пощелкал пальцами, - тщеславной, что ли? Был ей свойственен некий кастовый снобизм. Свой брак с Никитой она рассматривала как деловое соглашение. Ее отец берет на себя обязательство открыть перед Никитой любые двери, а Никита берет на себя обязательство стать ученым мирового класса. На меньшее Марго никогда бы не согласилась. Ее место было рядом с гением, поэтому она так жестко реагировала на измену. Для нее это было нарушением контракта.
   - Значит, молодожены высоких чувств друг к другу не питали? - уточнил я.
   - Не питали, - подтвердил сенатор. - Да и вряд ли они были способны на высокие чувства. Никиту интересовала только работа, Марго - конкретные результаты. Ну и маленькие женские бонусы: выходы в свет под руку с гением.
   - А дети? - спросил я. - Детей он любил?
   - По-своему, да. Андрей, конечно, проблемный парень, но Никита упорно с ним возился. Таскал к врачам и психологам, постоянно расхлебывал неприятности в школе и в институте. - Сенатор утвердительно кивнул: - Да, я думаю, что он чувствовал свою ответственность. Ну, а с Таней проблем не было. Умненькая девочка и характер образцово-показательный. Домашний ребенок, никаких пьянок-гулянок и отличные оценки.
   - Как относилась к детям его жена? - спросил я. - Они были близки?
   - Трудно сказать. Такие женщины обычно до блеска отмывают витрину и выстраивают манекены за стеклом. Идеальный брак, идеальный муж, идеальные дети. Насколько они были близки - я не знаю.
   Я задал вопрос, который возник у меня сразу, после того, как я прочитал досье.
   - Маргарита Шемякина вышла замуж в двадцать три года, а родила только в тридцать. Вы не знаете, почему она так долго не имела детей? Не хотела, или не могла?
   - Знаю, - ответил сенатор. - У Марго были проблемы по женской части. Она долго лечилась, прежде чем смогла забеременеть. Я распоряжусь, чтобы тебе сделали копию ее медицинской карты.
   - Я могу с ней поговорить?
   - Не можешь. Она без сознания. Как только врачи разрешат - я тебе сообщу.
   Сенатор встал и вышел из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена. Сегодня на нем был элегантный клубный пиджак с вышитой золотой эмблемой и облегающий трикотажный джемпер серого цвета - живая картинка модного журнала. Именно глядя на него, я когда-то понял, что клубные пиджаки носят только с однотонными вещами.
   - Есть дальнейшие планы? - спросил сенатор.
   - Меня просил приехать Пожидаев.
   - Почему ты к нему, а не он к тебе?
   - Я предложил, но он настоял на своей территории.
   - Понятно, - сказал сенатор. - Было бы лучше, если бы в дальнейшем он приезжал сюда. Сам понимаешь, информация закрытая, а любопытных ушей вокруг полно. Да и тебе незачем лишний раз светиться перед посторонними.
   - Я понял.
   Сенатор пожал мне руку, и я вышел из кабинета. Хотя существовал еще один вопрос, который ни один чистильщик никогда не осмелится задать сенатору: 'А где вы учились'?
  
  
   Отчет ?
  
  
   Район, где находился кабинет Пожидаева, был застроен каменными домами в стиле 'сталинский ампир'. Место шумное, дорогое, проходное. Нужный дом стоял в стороне от дороги, въезд перекрывал шлагбаум. Просторный тихий двор, огороженный стеной, был безлюдным: лишь одна сгорбленная фигура в чопорном костюме-тройке виднелась на скамейке возле подъезда. Мужчина курил знакомые коричневые сигареты с легким запахом ванили. Кучка пепла возле стерильной обуви говорила, что сидит он тут давно.
   - Ярослав!
   Пожидаев поднял голову и прищурился, словно пытался разглядеть меня сквозь дождевое окно.
   - А, это вы, - сказал он без особой радости.
   - Надеюсь, я не слишком поздно? - спросил я, протягивая ему руку. Он поколебался, но все-таки ее пожал.
   - Не поздно.
   - Почему вы сидите во дворе? - спросил я.
   - В кабинете не курят, - ответил Пожидаев. Отряхнул брюки, бросил окурок в мусорную урну возле скамейки и коротко скомандовал: - Идемте.
   Кабинет психоаналитика занимал бывшую приемную начальника ДЭУ, о чем сообщала потемневшая табличка, брошенная в углу прихожей. Видимо, здесь недавно закончили ремонт - сильно пахло свежей краской и известью. Типовая двухкомнатная квартира выглядела пустовато и неуютно. В центре большой комнаты, где, видимо, проходят сеансы, стояла длинная кушетка с приподнятым изголовьем и подушкой-валиком. Рядом приткнулся круглый столик с прозрачным пластиковым покрытием, завершало обстановку кресло с высокой прямой спинкой. Вторая комната была обставлена так же незатейливо: письменный стол с компьютерным монитором и несколько стульев. Новенькие кондиционеры почти сливаются со светлыми стенами, на отмытых до блеска окнах - решетки и плотные жалюзи.
   - Я переехал недавно, - сказал Пожидаев, заметив, как я оглядываю помещение. Эхо его голоса резонировало в пустоте, отталкиваясь от стен. - Работать еще не начал. Дизайнер подбирает обстановку.
   Я спросил, где находился его старый офис, Пожидаев ответил. Наступило молчание. Приличия соблюдены. Переходим к третьей части мерлезонского балета.
   - Скажите, чем на самом деле занимается ваша контора?
   Привычка повторять ненужные вопросы стремительно сокращала жизнь психолога. Можно было оставить его за кадром, но я, не колеблясь, включил в кармане диктофон и благожелательно переспросил:
   - Простите, не понял?
   Пожидаев сел в кресло, похожее на трон, и посмотрел на меня снизу вверх. Даже сидя он умудрялся выглядеть высокомерно. Чистильщик не может позволить себе такую роскошь, как симпатию или антипатию. Я видел его таким, какой он есть: красивый баловень судьбы, который искренне считает, что можно взять от жизни все и при этом не испачкать руки. Центр, очевидно, шел в его ассоциативном ряду через запятую после слова 'вербовка', 'стукач' и 'куратор'. Я был ему неприятен, как человек, стоящий ступенькой ниже на лестнице эволюции. Он бы никогда мне не позвонил, если бы не был чем-то напуган. Я привык различать запах страха, а комнате им определенно пахло.
   - Все вы прекрасно поняли, - сказал он раздраженно - Давайте не будем прикидываться идиотами. Если вы 'вели' Никиту много лет, то лучше меня должны знать привычки его домочадцев. А также круг их друзей и знакомых. Вы можете сказать откровенно, зачем я вам понадобился?
   Если я отвечу 'нет', это будет чистая правда, но собеседник мне не поверит. Он сформулировал суть проблемы, хотя я бы выразился точнее: зачем мы с Ярославом понадобились Центру? Психологический портрет детей академика мог составить любой из пяти его аналитиков, а это монстры, до которых Пожидаеву со всеми его популярными писульками так же далеко, как и мне до 'деликатных' следователей с их обширной жутковатой практикой.
   - Вы прекрасно знаете, почему! - отрезал я жестко. - Потому, что вас с семьей Шемякина связывают не только дружеские отношения! Так что давайте, действительно, не будем прикидываться идиотами!
   Фраза была чистым блефом и диктовалась запахом страха, который исходил от обаятельного и привлекательного психолога. У человека, который напуган, как Пожидаев, рыльце в пушку. В памяти всплыла фраза сенатора: 'Марго была самой красивой девушкой, которую я знал'... Если у мужчины внешность героя-любовника, трафаретная догадка приходит на ум сама собой.
   Ярослав помрачнел. Он вообще выглядел неважно, но, как ни смешно звучит, ему это шло. Он оставался красивым мужчиной, а землистый цвет лица и темные круги под глазами придавали ему романтический ореол в глазах пациенток. То есть, я так думаю.
   - Значит, знаете, - пробормотал он, опуская голову.
   Уф. У меня отлегло от сердца. Если бы блеф не удался, то, зафиксированный на диктофоне, он означал бы мой полный провал. Подозреваю, что переэкзаменовок в Центре не бывает.
   Глядя перед собой, Пожидаев захлопал по столику, стоявшему рядом с кушеткой. На таком ложе живописцы обычно изображают Жозефину и мадам Рекамье в смешных платьях с рукавами-фонариками и талией под грудью, как у беременных. Я осторожно присел на краешек. Новая материя была холодной и скользкой как змеиная кожа. Не представляю на ней человека, с готовностью изливающего собеседнику душу.
   Ярослав нашел, наконец, брошенную пачку и сунул в рот длинную коричневую сигареллу.
   - У вас же не курят, - напомнил я.
   - Плевать, - невнятно сказал он и чиркнул золотой зажигалкой. Я взял пульт и направил его на кондиционер. Мягко зашелестел воздух, затрепетали широкие жалюзи на окнах. Ярослав ничего не заметил.
   - Не тяните время, - сказал я. - Как вам известно, оно слишком дорого стоит.
   Он взглянул на меня с удивлением.
   - Я вас не тороплю!
   - Еще бы. Триста долларов в час.
   Сначала он не понял, о чем речь. Действительно, не понял. Потом непритворно разозлился.
   - Господи, да засуньте вы эти деньги...куда хотите! Не нужны они мне! Можете выключить счетчик, я буду разговаривать даром!
   Демонстрация бескорыстия нагоняет на меня скуку. Глупая высокомерная иллюзия, что если человек не берет деньги за сотрудничество, значит, он кристально чист.
   - Что вы хотели рассказать?
   Он жадно затянулся.
   - За разглашение истории болезни меня могут лишить лицензии.
   - Не лишат, - успокоил я. - Об этом никто не узнает.
   Фраза была тоненькой ниточкой в лабиринте, и я за нее ухватился. Кто из семейства Шемякиных был его пациентом? Перегруженный работой академик? Вряд ли. Судя по микроскопическим дозам информации в интернете, покойный гласности не любил и всячески ее избегал. Андрей Шемякин? Это возможно, если учесть его проблемы. Смущало ложе. Я был уверен, что предназначено оно не для мужчин - для дам. Ярослав - типично дамский модный психолог. Значит, либо Таня, либо Маргарита Шемякина.
   - Когда она обратилась к вам за помощью? - спросил я.
   Ярослав беззвучно вздохнул. Он из последних сил боролся с одолевавшими его сомнениями - сказать, или промолчать? Сказать все, или только половину?
   - Не она. Никита Сергеевич. Он очень беспокоился за жену.
   'Горячо', как мы говорили в детстве. Я подозревал психолога в неформальных отношениях с женой академика, а оказалось, что она была его пациенткой. Впрочем, одно не исключает другое.
   - Что его беспокоило?
   Он стряхнул пепел прямо на новенький ламинат.
   - Даже не знаю, как вам сказать... Сложно объяснить диагноз не специалисту.
   - Ничего, как-нибудь, - сказал я ласково. - Я пойму.
   Он надменно возвел глаза к потолку и молчал так долго, что мне захотелось схватить его за плечи, хорошенько встряхнуть, надавать пощечин и заорать: 'да рожай ты, наконец!' Насилие - самый эффективный способ общения с истеричными, эмоционально неустойчивыми натурами. Но я решил приберечь сильнодействующие средства на будущее
   - Если я скажу, что у Марго была маниакальная идея, вы решите, что она сумасшедшая.
   - Разве мания не признак безумия?
   - Вовсе нет! Миллионы людей одержимы манией, от которой окружающим ни жарко, ни холодно! Возьмите, к примеру, коллекционеров-фанатиков. Любой психолог скажет, что девяносто процентов из них безумны! Но обычные люди называют эту манию 'хобби' и считают ее безобидной, а, значит, не выходящей за рамки нормальности.
   - Идея Марго вышла за эти рамки?
   Ярослав взглянул на меня с легким покровительственным одобрением, как вчера, когда я перечислил названия его книг. Так смотрит скрипач-виртуоз на ученика школы, который неожиданно чисто исполнил пассаж.
   - Вы быстро хватаете. Все верно. Мания безобидна до тех пор, пока человек не совершает... нечто исключительное.
   - Например, убийство, - договорил я.
   - Да, можно сказать и так.
   - Поэтому вы мне позвонили? - спросил я. - Вы считаете, что мания Марго...перестала быть безобидной?
   Он прошелестел настолько тихо, что я скорее угадал, чем услышал:
   - Если бы я знал....
   Я точно знал, что Маргарита Шемякина не убивала мужа, но если я это скажу, разговор закончится. Поэтому я постарался устроиться удобнее на скользком ложе и продолжил беседу:
   - Давайте по порядку. Когда Никита Сергеевич обратился к вам за помощью?
   - Полгода назад, или чуть больше... - Он напряженно уставился в стенку, вспоминая. - Да, все верно. Он приехал ко мне в начале октября и попросил принять его жену. Сказал, что у нее расшатались нервы, что она плохо спит, и подсела на релаксанты.
   - Он объяснил вам, что ее беспокоит?
   - Нет. Он не хотел, чтобы я составил впечатление заранее. Я позвонил Маргарите и договорился о встрече. Она знала, что консультацию организовал Никита Сергеевич, и не хотела приходить. Мне с трудом удалось ее уговорить. - Ярослав остановился и беззвучно прочистил горло. - Это было неожиданно. Ничего такого я даже представить не мог. В общем...- Ярослав глубоко вздохнул как перед прыжком в глубину и выпалил скороговоркой: - Маргарита считала, что ей подменили детей!
   Я тоже не ожидал ничего подобного, поэтому слегка опешил.
   - Что? Как это, 'подменили'? В роддоме, что ли?
   - Вот именно, в роддоме. Она сплела целую теорию заговора о том, что ее настоящих детей похитили для каких-то опытов, а ей подсунули чужих.
   - Зачем?
   - Больные люди подобных вопросов себе не задают. Угроза для них - самодостаточное чувство. Они живут в душевном дискомфорте, как в коконе и не хотят знать ничего, кроме того, что знают.
   - Вы хотите сказать, что Маргарита Шемякина была...ненормальной?
   Ярослав поморщился.
   - Я бы не стал употреблять это слово. Что такое 'нормальность', в конце концов? Ни один специалист не даст вам исчерпывающей формулировки. Нормально все, что нам кажется нормальным, потому что критерием для любого человека является он сам. С обывательской точки зрения, Марго была совершенно нормальной женщиной.
   - Шемякин знал, что его жена считает своих детей чужими?
   - Еще бы! Она, можно сказать, пистолет у его виска держала...- он запнулся и быстро взглянул на меня: - фигурально, конечно.
   Я успокоил его жестом: понял, понял...
   - Маргарита Аркадьевна была хорошей матерью?
   - Она была человеком с гипертрофированным чувством долга. В том числе, материнским.
   - Хорошо, спрошу по-другому. Она любила своих детей?
   Ярослав ненадолго задумался.
   - Трудно сказать. Марго была очень сдержанна в проявлении чувств. Она добросовестно о них заботилась, когда они были маленькими. Думаю, десять лет назад она не считала детей чужими.
   - Когда она начала думать что детей подменили?
   - Прошлым летом. Марго сформулировала свои подозрения и изложила их мужу. Хотя идея могла возникнуть раньше и тлеть, не выходя на поверхность.
   - Почему у нее возникли такие странные мысли? Были какие-то конкретные причины?
   - Думаю, что в основе ее мании лежало неудовлетворение от неудавшегося брака.
   - Вы считаете, что их брак был неудачным?
   - Не я. Так считала Марго. Что такое 'удачный брак'? Союз мужчины и женщины, в котором каждый получает то, что соответствует его внутреннему ожиданию. Идеален союз садиста и мазохиста. Если мужчина бьет женщину, а она получает от этого удовольствие - брак можно считать удачным. Но если хотя бы у одного из партнеров возникает ощущение душевного вакуума, он начинает усиленно его заполнять. Мужчина переносит чувства на любовницу, - то есть, пытается реанимировать больное 'либидо', - женщина 'выпускает пар' на детей, акцентируя их недостатки как оправдание семейного краха. К примеру, 'дочь у нас такая некрасивая, что муж не любит бывать дома'. Или, 'сын у нас такой глупый, что с ним совершенно не о чем разговаривать. Неудивительно, что муж ищет развлечения на стороне'.
   - Маргарита Аркадьевна считала, что у мужа есть любовница?
   - Это было бы прекрасно, - ответил Ярослав. - Но в том-то и дело, что любовницы у него не было, и Марго об этом знала.
   - Что же тут прекрасного? - не понял я.
   - Присутствие любовницы объясняет чувство душевного дискомфорта. Любая нормальная женщина страдает, если муж 'ходит налево'. Но в данном случае все обстояло наоборот: любовницы нет, а дискомфорт есть. Поэтому Марго вынуждена была искать причины душевной нестабильности в собственных детях. Отсюда разговоры о 'подмене' и теория заговора.
   - Понятно, - сказал я. - А почему она решила, что детей подменили? Могла бы решить, что они недостаточно красивы, или недостаточно талантливы.
   Ярослав потряс головой.
   - Исключено, потому что тогда автоматически всплывает вопрос наследственности, а Марго была стопроцентной перфекционисткой. Это тоже психическое заболевание. Вообще-то людей, которых можно назвать 'нормальными' с медицинской точки зрения на планете пять - восемь процентов. Все остальные одержимы разнообразными психологическими и психическими недугами. Но, повторюсь, пока человек не причиняет вред себе или окружающим, нет никаких причин изолировать его от общества. Страсть к совершенству стимулирует человека двигаться вперед и выделяет из общей массы. Все гении были перфекционистами. Возьмем, к примеру...
   - Марго, - перебил я. - Меня интересует этот пример.
   - Марго, - покорно повторил Ярослав. - Вы были в квартире Шемякиных? - Я покачал головой. - Ну, так сходите. Посмотрите, какой Пантеон она отгрохала своим предкам. Мать - графиня, отец - выдающийся физиолог, нобелевский лауреат, муж - талантливый ученый, почетный член множества медицинских сообществ. А вот детишки подкачали. Андрей - проблемный парень, который учился кое-как и постоянно попадал в неприятные истории. Таня... - Он не договорил и остановился.
   - Да, а что с Таней? - спросил я. - Насколько я знаю, девочка как раз повода для разочарования не давала! Шесть языков, если не ошибаюсь?
   - Пять, - поправил он автоматически. - Таня была большая умница.
   - К тому же хорошенькая. Чем же она не устраивала Маргариту Аркадьевну?
   - Я тоже задал ей этот вопрос. Она ответила, что Таня на них не похожа. Я думаю, она имела в виду не только себя и мужа. Речь шла о каком-то родовом обобщении. О наследственности в широком смысле слова.
   - Значит, Таня ее раздражала?
   Пожидаев поежился, будто над ухом поскребли вилкой по стеклу.
   - Все это звучит так ужасно и неточно... Раздражала - это неправильное слово. Марго...- он защелкал пальцами, ловя ускользающее ощущение, - Марго ее...боялась... за нее боялась... Нет, не так.
   Он схватился обеими руками за голову и выпалил:
   - Таня была больна!
   - Чем?
   - Не знаю. - Ярослав приложил обе руки к груди. - Клянусь, я действительно не знаю! Таня хотела мне рассказать,...но не смогла. Она плакала. Это был ужасный плач, он шел из самой глубины души. Я никогда не видел, чтобы умная, красивая шестнадцатилетняя девочка из благополучной семьи была в таком отчаянии. Я пытался ее разговорить, но она убежала. - Он беспомощно посмотрел на меня и развел руками. - Вот и все.
   - Когда это было?
   - Полгода назад, - тихо ответил Пожидаев.
   - То есть, именно тогда, когда ее мать сформулировала свою манию?
   Его голова бессильно поникла, что могло означать что угодно, в том числе, утвердительный кивок. Я начал медленно собирать разлетевшиеся мозаичные осколки:
   - Подведем итог: примерно полгода назад дочь академика Шемякина заболела. Болезнь каким-то образом спровоцировала манию его жены, и Маргарита Аркадьевна начала считать своих детей чужими. - Голова психолога приподнялась и снова поникла. - Болезнь должна быть...необычной, иначе Маргарита Аркадьевна не употребила бы выражение 'не похожа на нас'. - Еще один молчаливый кивок. - Она сформулировала теорию заговора и приставила пистолет к виску мужа. То есть, потребовала от него провести расследование, или экспертизу. А поскольку Никита Сергеевич был нормальным человеком, он в подмену детей, естественно, не поверил и обратился к вам за помощью. Так?
   Ярослав снова кивнул. Он выглядел больным и несчастным. Я не понимал, почему он так волнуется. Возможно, сработало чувство ответственности, проедающее печенку за неверно поставленный диагноз. Перфекционизм в чистом виде.
   - Могу я вас спросить?
   Поразительно, до чего неуверенно звучал его голос.
   - Спрашивайте.
   - Я знаю, что над подъездом Никиты Сергеевича работала видеокамера. Вы сохранили запись того вечера?
   Я кивнул. Пожидаев нерешительно облизал сухие губы.
   - Ваш начальник сказал, что Андрей с Таней исчезли сразу после...смерти отца. Вы видели, как они выходили из подъезда?
   - Я не могу сообщить вам дату и время.
   Он раздраженно махнул рукой.
   - При чем тут дата? Вы ее видели?
   - Кого?
   - Таню!
   Меня кольнула тоненькая иголочка предчувствия. Не знаю почему, мне показалось, что именно ради этого вопроса он попросил меня приехать. При чем здесь Таня?
   - Ярослав, вы спали с Маргаритой Шемякиной? - спросил я в лоб.
   Он не разозлился и не обиделся, просто устало взглянул на меня.
   - Вы видели статую Свободы?
   - Конечно.
   - А теперь представьте, что она ожила и вам предложили ее трахнуть. - Я добросовестно представил. Получился ужас. - Вот вам и ответ. Поговорите с Марго, тогда поймете, что я имею в виду.
   - Вы боитесь, что Маргарита Аркадьевна убила своего мужа?
   Его брови взлетели на лоб, глаза широко раскрылись.
   - Мужа?... Господи, вы ничего не поняли! Никита Сергеевич был единственной козырной картой в ее жизни! Он, как курица, нес для нее золотые яйца! Я не боюсь, что она убила мужа! Я боюсь, что она убила свою дочь! - Он хрустнул пальцами и повторил: - Я боюсь, что она убила Таню!
  
  
   Отчет ?
  
  
   Конечно же, я ему не поверил.
   С детства у меня было сильно развито воображение - казалось бы, не лучшее качество чистильщика. Психологи Центра так не считали. Стажеры - это материал, у которого не существует хороших и плохих качеств. Вопрос в том, как обратить их на пользу делу. Мне позволили сохранить воображение и научили правильно с ним обращаться. Я не видел Маргариту Шемякину, но аура этой женщины была настолько сильна, что передалась мне опосредованно, через людей, с которыми я говорил.
   Снежная Королева. Этот генотип символизирует в психологии отторжение материнства. Странная аналогия, если учесть, что одиночество вынудило повелительницу льда похитить чужого ребенка. Снежная королева заморозила сердце Кая не потому, что была злой - думаю, никакие человеческие чувства, кроме тоски и скуки были ей недоступны. Таким она представляла идеального наследника.
   Когда я вернулся домой, часы показывали половину девятого. После легкого ужина я улегся на диван перед телевизором и начал 'листать' каналы. Вездесущие ток-шоу вызывали смертельную скуку, вокальные конкурсы - тоску викторины - раздражение. Выключив телевизор, я потянулся к телефону. Гудки неслись в ухо так долго, что я чуть не дал отбой. Внезапно запыхавшийся женский голос произнес:
   - Извини, никак не могла найти в сумке мобильник.
   - Привет. Ты занята?
   - Я свободна.
   - Я тоже. Может, приедешь?
   - Конечно. Прямо сейчас?
   - Чем скорее, тем лучше.
   - Еду.
   Я бросил трубку в кресло. Приятный способ убить вечер найден.
   Ее зовут Мила. Неплохое начало романа под названием 'Любовь чистильщика', где все - сплошное вранье, начиная с названия. С возрастом перестаешь верить в красивые сказки, включая любовь и Деда Мороза. Но мужчина есть мужчина, и иногда ему требуется женщина. Мне нравится заниматься сексом и совершенно не смущает, что за него приходится платить. Деньги избавляют от множества утомительных забот, вроде ухаживания. Такие отношения кажутся мне честными, потому что обе стороны получают то, что им нужно. 'Полюби меня бескорыстно' - лейтмотив неудачников и брачных аферистов.
   Мила приехала через час после звонка. Я успел позаниматься на тренажерах и принять душ. Распахнув дверь, я понял, что рад ее видеть. Спокойное уравновешенное чувство исходило от мозга, а не от сердца. Любому мужчине приятно видеть молодую девушку со стройной фигурой, красивыми ногами, упругой грудью, в которой нет ни капли силикона, и гладкой загорелой кожей - признаком здоровья. Для меня хорошая фигура значит гораздо больше, чем смазливое личико. К счастью, природа Милу не обделила. У нее были правильные черты лица, подчеркнутые хорошей косметикой, здоровые зубы и красивая улыбка. Она тщательно следила за собой и мне это тоже нравилось.
   - Привет.
   - Привет.
   Как обычно, мы обошлись без приветственных поцелуев. У этой девушки, несомненно, есть такт. Ей хватает сообразительности не сюсюкать и не ворковать с клиентом больше, чем этого требует дело. В постели Мила ведет себя раскованно, но как только мы покидаем пределы спальни превращается из героини эротического фильма в уравновешенного зрителя. Мы пьем на кухне чай или кофе, и наши короткие беседы доставляют мне сдержанное удовольствие.
   Я помог ей снять короткую курточку, отороченную мехом. Серое трикотажное платье с ярким замшевым поясом плотно облегало стройное тело.
   - Ты в прекрасной форме.
   - Спасибо, я стараюсь.
   Мы улыбнулись друг другу. Никаких комплиментов, никакой благодарности - простая констатация факта. Ее одежда никогда не выглядит вульгарно, а сама Мила не была банальной проституткой, которую можно вызвать по телефону, изучив рубрику 'Досуг'.
   Она оперлась рукой о стену и начала стаскивать с ног оранжевые - под цвет пояса - замшевые сапожки. Я снова отметил ее тактичность - могла бы опереться на мужчину, но не стала этого делать.
   - Чай, кофе? - предложил я. - Может, легкий ужин?
   Она покачала головой. Длинная прямая челка упала на глаза.
   - Спасибо, есть не хочется. Я бы выпила бокал сухого вина.
   - Белого, красного?
   - Все равно.
   Я кивнул и пошел на кухню. Достал из холодильника бутылку ' Шато Флюзон', открытую в ее прошлое посещение, щедро плеснул густое фиолетовое вино в пузатый бокал. Девочке нужно себя разогреть. Женщине не всегда хочется заниматься сексом, но, в отличие от мужчины, у нее меньше свободы выбора. Особенно, если секс - твоя профессия. Я не считаю это поводом для жалости. Большинство людей не в восторге от поступков, которые их заставляет совершать жизнь. Мне, например, совсем не хочется убивать людей, но я научился принимать это как неизбежное зло, которое - хочешь, не хочешь - существовало в мире до тебя, и будет существовать после. Надеюсь, у Милы хватает ума не считать себя жертвой, а впрочем, мне все равно, что она думает, когда остается одна.
   Она взяла бокал, я подвинул к ней вазу с фруктами. Сделав глоток, Мила повернула к себе бутылку и изучила этикетку.
   - Та же самая? - спросила она.
   Я механически отметил, что если бы она имела в виду вино, то сказала бы 'то же самое'.
   - Какая разница?
   - Никакой. Просто спросила.
   Угадать ее мысли нетрудно. Вино - типично женский напиток, мужчины предпочитают высокий градус крепости. Если бутылка до сих пор не допита, значит, в доме не было ни одной женщины, кроме нее. Женщина остается женщиной. Рано или поздно любая из них совершает неразумную попытку 'пометить' свою территорию. Мне это не понравилось, и я не налил себе 'за компанию.
   Она почувствовала мое недовольство. Быстро допила вино, поставила пустой бокал и бросила на ходу:
   - Я в ванную.
   - Возьми чистое полотенце.
   - Хорошо.
   Я убрал со стола, вымыл бокал и повесил его в специальную сушку. Через минуту до меня донесся ровный шелест душа.
   Со сколькими мужчинами она спит? Мысль пришла мне в голову впервые - порождение глупой собственнической стороны мужской натуры. Отогнать ее было легко. Гораздо больше меня волновал вопрос личной гигиены. В самом начале знакомства я совершил обманный маневр, предложив незащищенный секс. Мила отказала жестко, почти грубо. Если бы она согласилась, я бы мгновенно выставил ее за дверь. Пресекать распространение заразы - назначение моей профессии. Можно сказать, что профессиональные убийцы и куртизанки в чем-то схожи.
   Она появилась на пороге кухни в большом банном полотенце, обернутом вокруг груди. Капельки воды посверкивали на каштановой челке.
   - Массаж?...
   - С удовольствием.
   Она отлично делала массаж. Может, училась у профессионала, если они еще остались, может, набралась опыта самостоятельно. У нее были сильные чуткие пальцы, разминавшие самые незаметные комочки на усталых мышцах. Через пятнадцать минут меня потянуло в сон. Через сорок - спать расхотелось.
   Все произошло как обычно: качественно, ярко, эмоционально. Сбросив стресс, я с хрустом потянулся. Каждая клеточка тела мурлыкала, словно довольная кошка.
   - Кто первый в ванную?
   - Иди ты, - сказала она, не поднимая головы от подушки.
   Я выдернул себя из кровати и зашлепал босыми ногами. Я ненавижу пыль, поэтому ковров в моей квартире нет, а пол везде утеплен. Встав под душ, я докрасна растер себя жесткой мочалкой и подставил лицо под напор водяных струек - сначала горячих, потом обжигающе ледяных. Чувствовал я себя прекрасно, - душевно и физически, - и это стоило куда больше трехсот долларов, которые я положил на тумбочку возле кровати.
   Кухонные часы показывали, что с момента прихода дамы прошло полтора часа. Подивившись точности, с которой Мила рассчитывает время, я достал из холодильника недопитую бутылку вина и разлил остаток в два бокала. Мила появилась через десять минут - одетая, умытая, аккуратно причесанная, красивая даже без макияжа.
   - Допьем вино? - предложил я.
   - С удовольствием, - сдержанно улыбнулась она. - Можно сесть?
   - Господи, ну конечно!
   Она села за стол и отщипнула от грозди сочную пурпурную виноградину. Ответственная девочка. До конца 'сеанса' остается пятнадцать минут, которые она честно отрабатывает. Я сел напротив и подпер рукой подбородок.
   Интересно, что она обо мне думает? Скорее всего, я в ее глазах 'беспроблемный клиент'. Звонит регулярно, платит без обмана, не хам, не извращенец, не импотент. Достойный антураж - ремонт, мебель, шелковые простыни. Одним словом, не худшие условия для работы. Возможно, я не был ей неприятен...хотя только глупец может считать, что знает, о чем думает женщина в постели.
   - Ты странно на меня смотришь, - сказала Мила.
   Я засмеялся.
   - Извини, лезут в голову всякие глупости.
   - Да? Например?
   - Например, что ты обо мне думаешь?
   Вопрос был чистой провокацией, как предложение незащищенного секса. Если бы она спросила, ' а для тебя это так важно', или попыталась развить личную тему, начатую с бутылки вина, я бы решил, что пришло время закончить наши отношения. Но она поболтала остатки темной жидкости в бокале и сказала:
   - Я думаю, что ты поразительно нормален для нашего времени.
   Сначала я чуть не рассмеялся, но потом решил, что она права. Работа чистильщика требует повышенной адекватности, которой не отличаются наши клиенты. Можно сказать, что мы, как садовники, выпалываем сорняки, разросшиеся на изрядно запущенной клумбе цивилизации.
   - Ты очень сдержанный человек и прекрасно владеешь собой. Это большая редкость. Современные мужчины истеричны, как бабы.
   Меньше всего мне хотелось обсуждать с ней других мужчин, но объективности ради, я заметил:
   - Сдержанность и самообладание сами по себе не являются положительными качествами. Иногда за ними многое скрывается.
   - И что же скрываешь ты? - спросила она с улыбкой, давая мне возможность отшутиться. Я ответил честно.
   - Наверное, то, что я законченный и безнадежный циник, которому на все наплевать.
   - Вот как? - Она снова поиграла остатками вина в бокале. - Если это правда, то ты великий актер. Я считала тебя религиозным человеком.
   - А я считал тебя более проницательной. С чего ты это взяла?
   Мила пожала плечами.
   - Ты меня не осуждаешь. Мне кажется, ты никого не осуждаешь. Обычно так себя ведут только религиозные люди...- она сделала паузу, - или законченные циники, которым на все наплевать.
   - Вот это ближе к истине, - подтвердил я, взглянув на часы. Время вышло и меня это обрадовало. Разговор начал сползать в недозволенное личное русло.
   Она поняла намек и встала.
   - Ну, мне пора.
   Я вышел следом за ней в коридор и помог одеться.
   - Спасибо, все было прекрасно.
   Меняя перед сном постельное белье, я увидел на ночной тумбочке три зеленых банкноты. Они лежали там же, где я их оставил, придавленные ножкой лампы. Неужели не заметила? Нет, не может быть. Я всегда оставляю деньги на одном и том же месте. Это часть наших общих привычек.
   Взяв мобильник, я набрал ее номер. На этот раз она ответила мгновенно, будто ждала звонка.
   - Извини, что поздно беспокою. Не разбудил?
   - Нет, я только что доехала.
   - Ты забыла взять деньги.
   - Я их не забыла. Я их оставила.
   Я сел на кровать. Напротив, в оконном стекле светилось отражение лампы.
   - Ты больше не хочешь со мной встречаться?
   - Хочу. Но я больше не буду брать у тебя деньги.
   Она затаила дыхание, ожидая вопроса, 'почему', логично вытекающего из ответа. Я его не задал.
   - Понятно. Спокойной ночи.
   И дал отбой прежде, чем она успела что-то сказать.
   В целом она выбрала правильную стратегию. Любой нормальный мужчина будет рад сэкономить триста долларов, получив взамен отличный секс с молодой красивой женщиной. Незаметно встречи станут чаще, а беседы дольше - любой нормальный мужчина старается отблагодарить женщину за наслаждение. Привычка вырабатывается быстро, как и душевная близость. Поэтому я всегда предпочитал расплачиваться деньгами.
   Укладываясь спать, я подумал о девушке, которая заменит Милу. Возможно, это будет хрупкая блондинка с зелеными глазами. Я не искал разнообразия, - женщины для меня значили мало, - но думал о нем с удовольствием, как любой нормальный мужчина.
   Привязалось словечко.
  
  
  
   Отчет ? 9
  
   Утро началось со звонка сенатора.
   - Как успехи? - спросил он, сразу взяв быка за рога.
   - Потихоньку двигаюсь вперед.
   - Добавь газу, - посоветовал он. - Есть новости о детишках? Что сказал Пожидаев?
   - Я сбросил запись разговора на вашу почту.
   - Да? - Я услышал, как по столу задвигалась мышка. - А, вот, нашел. Сейчас послушаю. Он сказал что-нибудь интересное?
   - Сказал.
   - Вот как? Отлично. Какие у тебя планы?
   - Собираюсь осмотреть квартиру академика.
   - Ребята покопались, но ничего интересного не обнаружили.
   - Мне бы хотелось почувствовать атмосферу.
   - Ну что же, поезжай. Ключи у тебя?
   - Да.
   - Дверь опечатана, но я позвоню, кому нужно. Что будешь делать после этого?
   - Съезжу в школу, где училась девочка. Поговорю с учителями и подружками.
   - Почему ты решил начать с нее?
   - Послушаете - поймете. Это не телефонный разговор.
   - Я понял. - Сенатор немного подышал в трубку. - Андрей, время поджимает. Ищи детей. Это сейчас самое главное, понимаешь?
   - Я понимаю.
   Позавтракал я с большим аппетитом. После вчерашней разрядки самочувствие было бодрое, настроение приподнятое. Позвонив патрульному, я дал ему задание составить список пациентов покойного академика за последние три месяца, проверить, есть ли заграничные паспорта у пропавших деток и разослать оповещение об их задержании на вокзалы и аэропорты. После чего прихватил связку ключей от квартиры Шемякиных и вышел на улицу.
   Дом академика находился в одном из старых московских переулков и стоял в глубине двора. Старое семиэтажное здание яичного цвета с громкой родословной, о чем сообщали многочисленные мемориальные таблички. Невидимый дух запустения коснулся престижного места, хотя аура прошлого еще витала над двором с заросшими клумбами и в подъездах с широкими гранитными ступеньками и чугунным кружевом перил.
   - Не закрывайте, пожалуйста!
   Я придержал дверь и оглянулся. Ко мне торопливым шагом приближалась пожилая женщина с сумкой на широком ремне, переброшенным через плечо. Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне....
   - Не спешите, - сказал я и шире распахнул дверь.
   - Вот спасибо. - Она остановилась рядом, слегка запыхавшись. Блеклые голубые глаза смотрели прямо и простодушно. Женщина заправила растрепавшиеся волосы под платок и спросила с профессиональным любопытством: - Вы к кому? Я вас раньше не видела.
   - К Шемякиным.
   Ее глаза широко раскрылись.
   - Что-о-о?... - Я достал из-за пазухи новенькое удостоверение и продемонстрировал собеседнице. Приветливая улыбка медленно сползла с ее лица. - Ясно.
   - Я бы хотел с вами поговорить.
   - Мне нужно пенсии разнести, люди ждут.
   - Я не задержу вас надолго.
   Она неохотно согласилась:
   - Ну, тогда ладно.
   Лифт в доме был старым - шахта, огороженная металлической сеткой, и кабинка с допотопной дверной ручкой. Когда мы вошли, пол тяжело спружинил, просел и чавкнул. Дискомфортное ощущение, будто проваливаешься в пустоту.
   - Какой этаж? - спросил я.
   - Что? - не поняла она, и тут же сообразила. - Мы будем разговаривать в квартире Никиты Сергеевича?
   - А вы предлагаете на лестничной площадке?
   Она растеряно поморгала. У нее было усталое простоватое лицо человека, сильно побитого жизнью. Перед глазами мелькнули короткие кадры, черно-белые, как довоенный фильм: веселая деревенская девчонка в столице, раннее замужество, дети, работа, которая в молодости обманчиво кажется 'временной', проблемы, сменяющие одна другую, множество упущенных возможностей. Незаметно пролетевшие годы, и вот итог - существо, похожее на рабочую лошадь с опухшими больными ногами, не ждущее впереди ничего хорошего и смирившееся с этим.
   - Не знаю. Только как же это... в квартире покойника.
   - Его давно увезли, - успокоил я. - Не волнуйтесь.
   Она не ответила. Корявый палец с короткими ногтями уперся в кнопку с цифрой пять.
   Лифт, екая селезенкой, поднял нас наверх. Когда мы вышли, пол снова издал неприятный чавкающий звук.
   - Провалиться не боитесь? - спросил я.
   - Привыкли уже, - ответила женщина равнодушно. - Каждый год обещают кабину сменить, и все никак.
   Просторная лестничная площадка, залитая солнечным светом, была выложена потрескавшейся плиткой. От чисто вымытого пола веяло прохладой. Внизу лестничного марша стояла высокая этажерка с горшочками цветов. Две высокие двери друг против друга украшены старомодными металлическими табличками, прибитыми над почтовыми ящиками. 'Академик Колчановский', прочитал я на одной из них.
   - Похоже, нам сюда, - сказал я.
   - Да. Это квартира Никиты Сергеевича. То есть, его покойного тестя. Он умер десять лет назад.
   - А почему табличку не поменяли?
   - Маргарита Аркадьевна не позволила.
   Сорвав ленту с печатями, я отпер допотопные замки - мечту грабителей. Однако за старинной декорацией поджидал сюрприз в виде второй двери - мощной, бронированной, с современными замками и глазком. Не хватало лишь таблички с гравировкой ' Академик Шемякин'. Так сказать, наглядная иллюстрация преемственности поколений.
   Я побренчал ключами и распахнул дверь. Изнутри плеснуло знакомым запахом то ли валерьянки, то ли корвалола. Впереди лежал длинный полутемный коридор с плотно закрытыми деревянными дверями.
   Женщина шагнула вперед и тут же обернулась.
   - Только не в ту комнату, где он...где его...
   Она запуталась и беспомощно умолкла.
   - Я понял. Давайте посидим на кухне.
   Почтальонша радостно кивнула, сбросила туфли и пошла по коридору. Она ориентировалась уверенно, как человек, бывавший в доме. Я двинулся следом, не разуваясь.
   Длинный узкий тоннель привел нас к повороту на кухню. Помещение оказалось на удивление маленьким для элитного дома - метров девять, не больше. Безликая современная мебель, сияющая плита и огромный холодильник стального цвета. На стене - календарь со снимками океана, на широком белом подоконнике ни пылинки, ни пятнышка. Минимум мебели и стерильная чистота придавали кухне сходство с операционной; никаких горшочков с цветами, никаких пестрых салфеток, никаких магнитов на холодильнике со смешными записками и 'напоминалками'. Это было холодное функциональное помещение, начисто лишенное ощущения тепла и уюта.
   Почтальонша скинула ремень и аккуратно пристроила сумку на полу рядом со стулом. Села, вытянула ноги и непроизвольно помассировала икры. Под плотными колготками наружу проступили извилистые жгуты вен.
   - Болят? - сочувственно спросил я, усаживаясь рядом и кивая вниз.
   - Да нет, пока не болят, - ответила она неохотно. - Ближе к вечеру начнут. Вы спрашивайте, а то мне работать нужно.
   - Давайте знакомиться. Меня зовут Андрей Константинович. Как прикажете к вам обращаться?
   Она с недоумением посмотрела сначала на меня, потом на девственно чистый стол.
   - Разве вы не будете записывать?
   Ну да. В детективах, которые она наверняка смотрит, следователи тщательно записывают показания свидетелей, а потом просят их прочитать и расписаться. Ненавижу писать ручкой.
   - Это не допрос. Если будет нужно, мы вызовем вас повесткой, - сказал я, нащупав в кармане диктофон. - Давайте просто побеседуем.
   - Ну-у-у... давайте, побеседуем, - недоверчиво согласилась она.
   - Представьтесь, пожалуйста.
   Она набрала побольше воздуха и единым духом выговорила:
   - Балыкова Екатерина Семеновна, год рождения пятьдесят шестой, место рождения - деревня Окулово Ярославской области, замужем, сыну тридцать два года....
   - Стоп, стоп! - Я приподнял руку. - Екатерина Семеновна, так мы запутаемся. Отвечайте только на мои вопросы, от себя ничего не добавляйте. Давно вы работаете на этом участке?
   Она подняла глаза к потолку и посчитала.
   - Двадцать три года.
   - Ничего себе! - уважительно сказал я. - Вам не трудно?
   - Да что же трудного, участок хороший. Люди интеллигентные, опасаться некого. - Почтальонша погладила ногу и сообразила: - Вы про это! Я без образования, так что выбирать не приходится. Либо подъезды мыть, либо сумку таскать. Зарплата уборщицы - кошкины слезы. Можно дворничихой устроиться, там больше платят, только силы у меня не те, чтобы снег разгребать и лед колоть. Нет, уж лучше почтальоном. Прошлась с утра - и делай, что хочешь. Опять же, воздухом дышишь...
   - Понятно, - перебил я. - Екатерина Семеновна, вы хорошо знали семью Шемякиных?
   Она пожевала губами, сбившись с мысли.
   - Хорошо? Да нет, не скажу. Никита Сергеевич дома бывал редко, не от мира сего человек. Идет, думает о своем, а ноги мокрые - видно, в лужу попал. Вежливый был, спокойный. В разговоры не вступал, только здоровался. Маргарита Аркадьевна тоже. О чем со мной разговаривать? Они - профессора и академики, а я кто? Принесла письмо, сунула газету в ящик - вот и все знакомство. Люди вежливые, ничего не скажу. Андрей, правда...- Она споткнулась и нерешительно посмотрела на меня.
   - Что 'Андрей'? Не здоровался на лестнице?
   - Нет, не то. Раздражительный он был, вспыхивал как огонь. Ну, тогда, конечно, никого не замечал. Как-то раз проскочил мимо меня, чуть с ног не сшиб. Видно с матерью поссорился.
   - Почему вы так думаете?
   - А я как раз на ихнюю площадку поднялась, - объяснила почтальонша. - Маргарита Аркадьевна высунулась, а как меня увидела - дверь перед носом захлопнула. Видно Андрея окликнуть хотела, да постеснялась мусор из избы выносить. Гордая она женщина. Даже чересчур.
   - И часто они ссорились?
   - Да кто же их знает? Сверху - тишь - гладь, божья благодать, а что под ней... - Неожиданно она радостно улыбнулась - Вот Танюша - душа девица. И поздоровается, и улыбнется, и про здоровье спросит. Даже не верится, что у Маргариты Аркадьевны такая дочка выросла.
   - Когда вы ее видели в последний раз? Я имею в виду Таню.
   - Давно, - ответила она, не задумываясь. - Уж и не упомню, когда. Недавно спросила Маргариту Аркадьевну, почему дочку не видать, уж не больна ли.
   - И что она ответила?
   - А ничего. Глазами сверкнула, в ведомости расписалась и дверью хлопнула.
   - Где расписалась? - не понял я.
   - Письмо ей пришло. Заказное, - объяснила почтальонша. - Полагается расписаться, порядок такой.
   - Когда это было?
   - В тот самый день, когда Никиту Сергеевича...- она не договорила и быстро перекрестилась. - Газеты я в тот день не разносила, пришлось из-за одного конверта на участок тащиться. Просила заведующую отложить - двумя днями раньше, двумя позже, - какая разница? Вместе с пенсиями бы и принесла! А Надя говорит, нет, Катюша, письмо из организации, сама знаешь, какой Никита Сергеевич человек. Не доставим вовремя - голову снимут. Разницы нет, что Маргарите Аркадьевне адресовано. Муж и жена - одна сатана. Ну, я и доставила.
   - Во сколько это было?
   - Ближе к вечеру, часиков в шесть.
   Академика убили около девяти вечера. Внутри все поджалось, как при прыжке с большой высоты.
   - Екатерина Семеновна, вы помните, откуда пришло письмо? Кто отправитель?
   Она виновато развела руками.
   - Не помню! Красивый такой конверт, большой, голубой, с окошечком, - в окошечке адрес. Какой-то институт - это точно. А какой - не помню. - Почтальонша вздохнула. - Старость не радость. Да вы на почте узнайте. Заказные письма регистрируются. - Она вдруг резко выпрямилась, испуганно глядя на меня. - Господи! Неужели из-за этого письма Никиту Сергеевича убили?
   - Почему вы решили, что его убили?
   Вопрос поразил ее еще больше, чем внезапная догадка. Мыслила Екатерина Семеновна, как и полагается людям ее склада, прямолинейно и неповоротливо. Я буквально услышал, как заскрежетало у нее в голове. Развернуть паровоз на рельсах не так-то просто.
   - Как, почему? - Она захлопала глазами. - Разве не убили?
   - Вы видели труп?
   Она содрогнулась.
   - Н-нет... Никто не видел... Его в мешке вынесли...
   Я наклонился, положил руку на шершавую ладонь, поймал беспокойный бегающий взгляд.
   - Екатерина Семеновна, кто вам сказал, что Шемякина убили? Вы же не сами это решили, правда? - Она покивала. - Ну, вот. Вспомните, с кем вы об этом говорили?
   - Странно все это, - медленно сказала она, перебирая что-то в уме. - Убили - не убили... Если не убили, зачем людей расспрашивать, беспокоить... - Глаза вспыхнули. - Вспомнила! Лидия Ивановна сказала! Вчера остановила меня во дворе, спросила насчет пенсии, ну и сказала, мол, Никиту Сергеевича убили, а Марго в больнице. Это она ее так называет, - объяснила почтальонша. - Марго. Ее все знакомые так называют. А я по имени-отчеству, как же иначе.
   - Кто такая Лидия Ивановна? Где она живет?
   Почтальонша постучала ногой по полу.
   - Покровская. Тут и живет. Прямехонько под Шемякиными. Интеллигентная женщина, раньше в кино снималась. А потом замуж вышла и работу бросила. Муж у нее был хорошо обеспеченный, то ли генерал, то ли маршал. Умер восемь лет назад. Смотрел новости, сердце не выдержало. А у кого выдержит? Я, прежде чем телевизор включить, всегда капли рядом ставлю. Вот раньше были новости - заслушаешься. И спишь спокойно. Корабль на воду спустили, план перевыполнили, посевную начали, даже погода, и та лучше была. Сын мне говорит...
   - Ну, спасибо, Екатерина Семеновна, - снова перебил я. - Извините, что задержал. Люди, наверное, уже заждались.
   - Чего заждались? А-а-а, пенсии. - Почтальонша вздохнула и покрепче завязала платок под подбородком. - Ваша правда, засиделась. - Она подняла с пола сумку, я помог ей перекинуть ремень наискосок через плечо. - Спасибо. Наболтала я вам, уж не взыщите, если что не так. Если что понадобится - тут я, на участке. Балыкова, Екатерина Семеновна. Вызывайте.
   Я проводил ее в коридор и запер черную бронированную дверь.
  
  
   Отчет ? 10
  
  
   Длинный темный коридор лежал передо мной. Демоны, притаившиеся в углах, покинули свои укрытия и медленно обступили меня со всех сторон. Внезапно желудок свело судорогой. Я зажал рот рукой и, не раздумывая, метнулся через весь коридор к закрытой двери напротив входа. Ворвался в просторный санузел, торопливо откинул крышку унитаза и упал на колени.
   Рвотные спазмы отпустили через несколько минут. Стало немного легче дышать, голова прояснилась. Я открыл воду и тщательно умылся, прополоскав рот.
   Едва слышно гудела длинная лампа над зеркальной рамой. Мертвенный голубоватый свет заливал белый кафель с золотистым рисунком, начищенные до блеска краны и ручки, светлые бортики ванны. Об этом месте тоже хотелось говорить в медицинских терминах, только на ум приходила не операционная, а морг.
   Я поднял глаза. Человек, который отражался в прямоугольном зеркале, был гораздо бледнее того, кто вышел утром из дома. Под глазами темные круги, синие, как у покойника, губы. Нахлынувшее дежавю было мучительным, как попытка поймать ускользающий сон. Похожее чувство выворачивало меня наизнанку только в одном месте, перед старыми двухэтажными домами с темными провалами окон, накрытыми воздухом другого, безвозвратно ушедшего времени.
   Я никогда не был в этой квартире. Я никогда не был в квартире, похожей на эту. Почему из всех закрытых дверей я безошибочно выбрал нужную?
   Выключив свет, я вышел в коридор. Половицы слегка поскрипывали под ногами. Присев на корточки, я постучал по полу. Доски были ровесниками входной двери - широкие, длинные, прочные, с темно-коричневыми спиралями, похожими на изображение вращающейся галактики. С них сняли краску и покрыли современным лаком, но глубокий насыщенный аромат настоящего дерева пробивался наружу. Такие же полы, только выкрашенные коричневой краской, были в коридорах детского дома. И пахли они так же - остро и чисто. После мытья аромат усиливался и буквально щекотал ноздри. В памяти всплыло видение: женщина в косынке и синем халате, выжимающая в ведре половую тряпку. Сзади негромко заиграли позывные знакомой радиостанции:
   - Не слышны в саду даже шорохи...
   Я встал и быстро оглянулся. Радиоприемника в кухне нет. Призраки пошутили.
   Двери по обе стороны коридора выглядели одинаково: темно-коричневые, гладкие, с небольшим окошком и разноцветным стеклом-амальгамой. Первая вела в музейный зал: иначе назвать огромную комнату с высоким потолком, хрустальной 'театральной' люстрой, мебелью из драгоценной карельской березы и множеством картин, не поворачивался язык.
   - Вот это да, - тихо сказал я.
   Не знаю, почему гостиная академика Шемякина.... нет, академика Колчановского показалась мне декорацией. Все выглядело реальным - начиная от кресел и диванчиков с изящно выгнутыми спинками, кончая старинным секретером между окнами и черным концертным роялем, длинным, как взлетная полоса. За таким роялем артистка Верочка обучала профессоров и академиков незатейливой песенке:
   - Журчат ручьи...
   - Жу-у-урчат, - послушно вторили академики.
   - Нет-нет, мне хотелось бы так: журчат ручьи...
   Я крепко зажмурился, пытаясь удержать возникшее видение. Стоп-кадр. Люди вокруг рояля с бокалами в руках. Женщины в длинных вечерних платьях, мужчины в хорошо сшитых костюмах и полувоенных френчах. А за роялем вместо белокурой Верочки - красивая дама с высоко взбитыми темными волосами. В волосах посверкивает драгоценный трилистник с разноцветными камнями. Я напрягся, пытаясь разглядеть ее лицо, но видение обуглилось и свернулось, как бумага в огне.
   Матовый сумрак пахнул пылью и полиролью для мебели. Левую стену комнаты украшал портрет родной сестры врубелевской царевныѓ - Лебедь. Она сидит вполоборота к зрителю, повернув голову. Гладкие темные волосы зачесаны назад и собраны в тяжелый узел на затылке. В мочках маленьких ушей поблескивают бриллианты. Под шелковыми соболиными бровями - огромные глаза, глубокие, как затерянные горные озера. Гибкая шея египетской царицы, загадочный бесстрастный взгляд сфинкса.
   С противоположной стены насмешливо щурился высокий худой мужчина в черном смокинге и галстуке-бабочке под белоснежным воротничком. Академик Колчановский сидел за письменным столом, склонив голову к правому плечу и опираясь виском на вытянутые пальцы правой руки. У него было смуглое сухощавое лицо с ироничной складкой губ и крупным породистым носом. На темной ткани мерцает золотая медаль Нобелевского лауреата.
   Красивая пара. Таким предкам не грех и Пантеон отгрохать.
   Я огляделся. Мое внимание привлекала замысловатая картинка под стеклом, напоминавшая перевернутую пирамиду. Разобравшись в хитросплетениях стрелочек и линий, я узнал, что род князей Хвалынских вел отсчет от Федора Васильевича Хвалынского, получившего дворянство в 1645 году. Текст был выписан уставным русским шрифтом с угловатыми крупными буквами без пропусков - словно единая строчка. Широкое древо постепенно сужалось, стрелочек, указывающих на продолжателей рода, становилось все меньше, пока оставшиеся две не уперлись в имена Андрея и Татьяны Шемякиных.
   Рядом с хвастливо-роскошным генеалогическим древом диплом Нобелевского лауреата в простой деревянной рамке выглядел скромно и стильно - как хорошо одетый столичный житель рядом с разряженным провинциалом. Диплом напоминал развернутую открытку: слева - изображение зимнего города со сказочными островерхими крышами, светящимися окнами домов, на фоне которых вьюжится снежная чехарда, справа - тщательно выведенный золоченый текст. Вплоть до 1964 года дипломы украшались работами известных шведских художников и представляли собой произведения искусства. Бумага вырабатывалась вручную, как и кожаный переплет красного цвета, указывающий, что премия получена за достижения в области медицины и физиологии. Оформление дипломов никогда не повторялось.
   Оставшееся пространство увешано пейзажами Левитана, изображениями моря Айвазовского и московских улочек Поленова. Это были подлинники в чистом виде; других картин Маргарита Шемякина в своем Пантеоне просто не потерпела бы. Портретов или фотографий мужа и детей я в этом музее не обнаружил. Стопроцентный зал родительской славы. В голове загрохотала знаменитая 'тема предков' из 'Ромео и Джульетты' Прокофьева.
   Не было фотографий Никиты Шемякина и в его рабочем кабинете. Светло-коричневую стену без обоев украшали снимки старой Москвы. Темные деревянные рамки, поблескивая стеклом и лаком, выстроились сверху вниз ровными столбцами. Недостроенная высотка на Котельнической набережной, недостроенная высотка Университета, царственный трезубец МИДа, возвышающийся над скромными трехэтажными домами, давно канувшими в небытие. Вход на станцию метро 'Кропоткинская', - арка, перекинутая между каменными тумбами. Мраморный павильон - вход на станцию 'Динамо'. Несколько автомобилей 'Победа' на стоянке такси, ожидающие пассажиров. Павильоны ВДНХ, напоминающие декорации древнего Рима обилием фонтанов, лепнины и дорических колонн. Скромный скверик с цветочной клумбой и деревянными скамейками вокруг. Мужчины в костюмах, читающие газеты, женщины в платьях с развевающимися широкими юбками. Каменные махины, вытесняющие жалкие деревянные домики на проспекте Мира. Еще одна недостроенная высотка - кажется, на Смоленской набережной. Под ней фотография с типичным интерьером 50-х годов: круглый стол в центре комнаты, накрытый белой скатертью, возле стены - железная кровать с 'шариками' в изголовье. С одной стороны окна - массивный трехстворчатый гардероб, с другой - жесткий диван с деревянной спинкой. Полная немолодая женщина в широкой цветастой юбке и темной шерстяной кофте причесывается перед зеркалом, стоящим на тумбе. Судя по всему, снимки старой столицы начал собирать не Никита Шемякин, а его учитель и тесть. Похоже, что в этом доме покойный академик никогда не чувствовал себя хозяином.
   Размеры кабинета показались мне скромными, но потом я понял, что два черных книжных шкафа, забитых книгами, исполняют роль перегородки. Заглянув за них, я увидел каморку ночного сторожа. Тахта, покрытая клетчатым пледом, рядом с ней тумбочка с фарфоровым ночником. Закрытый роман Диккенса с закладкой посередине. На книге - сложенные круглые очки в старомодной пластмассовой оправе. Над тахтой аккуратно приклеен скотчем снимок растрепанного седовласого старца с высунутым языком и сердитыми темными глазами. Покойный академик осмелился украсить собственный кабинет лишь изображением Эйнштейна, спрятав его в 'неофициальной' части комнаты.
   Большую часть рабочего пространства занимал монументальный письменный стол, стоявший перед книжными шкафами. Тот самый стол, за которым мертвого Шемякина обнаружила врач 'Скорой помощи', переступив порог распахнутой входной двери. Он сидел в бархатном полукресле, запрокинув голову. Нижняя челюсть некрасиво отвисла. Руки вытянуты вдоль тела, глаза безжизненно уставились в потолок. В центре комнаты лежала Маргарита Шемякина, рядом с ней - батарея и корпус мобильника, рассыпавшиеся после падения. За несколько минут до обморока она из последних сил позвонила в 'Скорую'. Хлопала открытая фрамуга - в квартире академика не было стеклопакетов, лишь добротные двойные рамы. Неудивительно, что охватив взглядом всю картину, врач немедленно достала телефон и набрала заветное 02.
   Задребезжал телефонный звонок, заставив меня вздрогнуть. В мертвой тишине дома, куда уже никогда не вернутся обитатели, он казался звуком потустороннего мира. Я замер, глядя, как мерцает зеленая сигнальная лампочка. Внутри аппарата что-то щелкнуло, и звонок смолк.
   - Добрый день, - сказал негромкий женский голос. По спине пробежал холодок. Это был голос Снежной королевы из мультика моего детства - высокий, властный, с четкой артикуляцией и длинными певучими гласными. - Сейчас никто не может вам ответить. Представьтесь, и мы вам обязательно перезвоним.
   Звук зуммера, похожий на трель старой бормашины. Я тихонько снял трубку и прижал ее к уху. Кто-то невидимый дышал в звуковую мембрану - тихо и часто.
   - Алло, - сказал я. - Говорите!
   В ухо полетели короткие гудки. Я положил трубку на место. Достал мобильник, набрал номер патрульного и попросил узнать, откуда только что шел звонок в квартиру Шемякина. Он сказал 'да' и разъединил связь.
   Присев на край стола, я прицелился ладонью в невидимую жертву. Академик был выше меня, значит, его голова должна была находиться на уровне моей груди. Скорее всего, убийца сидел на столе. Если присесть на корточки, сила удара уйдет в плечо, если встать - застрянет между локтем и кистью. Нет, самая удобная позиция та, которую я занял - рука свободно вытягивается, ничто не препятствует взмаху. Если я прав, рост убийцы примерно сто семьдесят пять - семьдесят семь сантиметров. Таких людей - миллионы. В том числе я, и Андрей Шемякин.
   Старый металлический сейф с распахнутой дверцей вносил нотку диссонанса в шикарно-старомодную обстановку - такой допотопный монстр был бы уместен в бухгалтерии какого-нибудь советского НИИ. Что здесь хранилось? Деньги? Драгоценности? Профессиональные регалии? Или что-то другое, гораздо более ценное?
   Последняя дверь по правую сторону коридора привела меня в темноватую мрачную спальню. Над широкой кроватью - портрет молодой женщины, очень похожей на царевну Лебедь. Те же огромные, широко расставленные глаза, те же высокие, нежно очерченные скулы, та же изящная шея. Бросались в глаза и отличия - например, чуть крючковатый тонкий нос, придававший лицу зловещий оттенок, да и выражение глаз было иное, чем на портрете в гостиной - пасмурное, испытующее. Откинув покрывало, я убедился, что одна половина кровати застелена, вторая - нет.
   Стена напротив портрета Маргариты была сплошь увешана фотографиями академика Колчановского и его жены, а также - снимками их дочери с мужем. Колчановский с женой были сняты на фоне Эйфелевой башни, статуи Свободы, Винзорского замка и Собора Парижской богоматери. Снимки Маргариты Шемякиной с мужем полностью повторяли антураж: даже ракурс был выбран тот же, что и на фотографиях родителей. Есть такая рубрика в журналах - 'найдите десять отличий'. Первое, что бросалось в глаза: родители на фотографиях всегда держались за руки, тогда как дочь с мужем просто стояли рядом - будто случайно попавшие в кадр посторонние люди.
   Я провел пальцем по полупустому туалетному столику, оставив пыльный след. Перед большим овальным зеркалом - флакончик с духами 'Герлен', баночка недорогого отечественного крема, пудреница и тушь. Интересно взглянуть на женщину, которая может себе позволить в пятидесятилетнем возрасте настолько скудный косметический набор.
   Перебрав ряд вешалок с платьями и пиджаками, я убедился, что Маргарита Шемякина предпочитала возрастные темно-коричневые и оливковые цвета. Несколько вечерних платьев показались мне старомодными, словно их надевали давно, а шить новые не было необходимости.
   Возле кровати на ночном столике лежала книга. Джейн Остин, 'Эмма'. Похоже, что любовь к английской прозе была единственной связью между покойным академиком и его женой. Из середины высовывался сложенный вдвое блокнотный лист, на котором небрежным крупным почерком было написано: 'Для Ромы'. Даже следовал список продуктов, который обычно составляют рачительные хозяйки, отправляясь в магазин. Я сунул его в карман.
   Открывая двери с левой стороны коридора, я уже знал, что увижу. Обстановка в комнатах детей академика была почти зеркальной: шкаф-купе, раскладной диван, компьютерный стол. В комнате Андрея с потолка свисала боксерская груша, а на стенах были расклеены плакаты с изображением Джеки Чана, Брюса Ли и Марка Дакаскоса. В комнате дочери обстановку дополнял туалетный столик с завешанным зеркалом - обычная примета дома, в котором есть покойник. Вещей в гардеробе немного: свитера, джинсы, пуловеры, рубашки, маечки с забавными рисунками. Все вещи новые, дорогие, хорошего качества. Отдельно на вешалке висела клетчатая 'шотландская' юбочка в складку, темно-синий жилет и белая рубашка с галстуком - видимо, форма колледжа, в котором училась Таня.
   Я присел на корточки и по очереди перебрал книги, стопками, лежавшие вдоль стены. Не баловали родители своих детишек. Мало того, что обстановка спартанская, даже книжные полки прибить в комнате дочери не озаботились. Книг было много, все на разных языках. Я перетряхнул каждую, но никаких бумажных вкладышей не обнаружил. Не нашел и системных блоков, когда-то стоявших под угловыми столиками с мониторами. Вероятно, их уже изучают специалисты Центра.
   Судя по отсутствию книг, читать Андрей Шемякин не любил. Зато в специальном стеллаже стояло множество видеодисков, в основном, бои без правил. Комнаты детей небольшие, чистые, но, как и все остальные помещения, отмеченные каким-то неуютным холодом. Даже в общежитии люди стараются создать свой собственный мирок. В спальне с двадцатью кроватями я устроил тайник, где хранил денежную мелочь по пятнадцать и двадцать копеек. Он был слева от двери, за неплотно пригнанным деревянным плинтусом.
   Я присел на корточки возле двери и попытался расшатать деревяшку. Она легко вышла из пазы. Не знаю, почему я не удивился. Как сказано у Марка Твена, все мальчишки во все времена одинаковы. Достав телефон, я включил 'фонарик', лег на пол и осветил темную глубину. Пусто. Пыльный след говорит, что когда-то здесь лежал небольшой четырехугольный предмет. Может, жесткий диск, может, записная книжка. Интересно, где он сейчас - у Андрея или у специалистов Центра?
   На всякий случай, я проверил плинтусы в комнате Татьяны, но тайников не обнаружил. Отряхнул руки, вышел из квартиры и запер дверь, оставив призраков блуждать в одиночестве.
   Обычные люди о такой квартире могут только мечтать, но членам этой семьи я почему-то не завидовал.
  
  
  
   Отчет ? 11
  
  
  
   На площадке этажом ниже отчетливо пахло какао. Для меня этот запах навсегда связан с ощущением воскресенья. Стоит мне его вдохнуть, и в памяти встает огромная столовая с окошком раздачи, множество столиков на тонких металлических ножках, и дымящиеся кружки с густым шоколадным напитком. В детстве он казался мне нектаром богов. Я завидовал взрослым, которые могли пить его когда угодно, и есть шоколад, не спрашивая разрешения.
   Звонок разразился переливчатой птичьей трелью. Я прислушался. Тихо. Выждав еще немного, я снова нажал на кнопку.
   - Иду, иду! - ответил высокий женский голос. - Одну минуту!
   Определить возраст невидимой дамы по голосу я не смог - тембр был чистым и свежим.
   Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Поверх толстой цепочки на меня опасливо глянул блестящий ярко-синий глаз.
   - Что вам угодно?
   А вот этот старомодный оборот говорит и о возрасте дамы, и о ее социальном статусе. Я достал удостоверение, которое за два дня успело немного помяться. Как ни странно, трещинки на корочке придали документу убедительный вид. Раскрыв удостоверение, я продемонстрировал его собеседнице. Возможно, она тоже смотрит детективы.
   - Лидия Ивановна? Мне нужно с вами поговорить.
   Наружу высунулась морщинистая рука с аккуратным неярким маникюром.
   - Позвольте, я плохо вижу.
   Я выпустил удостоверение. Через минуту забренчала цепочка, дверь распахнулась, и я заморгал, ослепленный. Солнечного света хозяйке было мало. В прихожей горели светильники, развешенные по стенам, и большая люстра с круглыми матовыми плафонами.
   - Прошу прощения за меры предосторожности, - сказал хорошо поставленный женский голос. - Сами знаете, в какое время живем.
   - Ох, знаю, - сказал я, пряча удостоверение в карман. - А вдруг документ фальшивый?
   - И так бывает, - согласилась хозяйка. - Имейте в виду: никаких ценностей я в доме не держу. Так что, если у вас дурное на уме, можете не терять времени даром.
   - Тогда перейдем сразу к делу. Вы, наверное, и сами догадались, зачем я пришел.
   - Догадалась, - подтвердила хозяйка. - Проходите в комнату, не в коридоре же разговаривать. Можете не разуваться.
   Я быстро осмотрел прихожую.
   Длинная и узкая, она отличалась от прихожей академика современным ремонтом. Дверей в коридор выходило не пять, а четыре - по две с каждой стороны. Начищенный паркетный пол пахнет мастикой. Вместо встроенных шкафов - современная вешалка с мягким пуфом, чтобы удобнее было обуваться. Из плетеной корзины торчат трость и два зонтика: черный и оранжево-серый, с рисунком. Квартира была чужая, совершенно незнакомая, и эта мысль почему-то успокаивала.
   - Сюда, пожалуйста!
   Хозяйка открыла дверь комнаты, которая в обеих квартирах исполняла роль зала. Я остановился на пороге и восхищенно цокнул языком:
   - Ого!
   Стена между гостиной и кабинетом была сломана, пространство бального зала разделяла декоративная арка. За ней виднелся мраморный камин и два кресла с резными готическими спинками. Обстановку нельзя было назвать старинной - скорее, старой. Заметно, что за мебелью любовно ухаживают: деревянная спинка дивана сверкает свежим лаком, потрескавшуюся кожу заменили новой. Возле дивана - круглый столик на широкой ножке, накрытый ажурной салфеткой. Такие же старомодные салфетки на этажерках у окна. Повсюду расставлены горшочки с цветами. Над диваном сверкает слегка потускневшее зеркало в плетеной металлической оправе, на круглом обеденном столе посреди комнаты - хрустальная ваза с длинными капризно изогнутыми стеблями желтых тюльпанов. Женских портретов я не увидел. Их заменили фотографии, развешанные по стенам.
   - Нравится? - спросила хозяйка за моей спиной.
   - Очень, - ответил я, оборачиваясь. - Похоже на старые фильмы с Валентиной Серовой. Будто в другое время попал.
   Покровская медленно оглядела комнату.
   - Думаю, посторонним людям все это кажется смешным, - признала она смущенно. - Внуки давно предлагают мне снести на помойку всю эту рухлядь - так они это называют - и купить новую мебель. Но я не могу. Слишком много воспоминаний. Понимаете?
   - Понимаю.
   Она повернулась ко мне - высокая женщина с удивительно прямой спиной. Длинное платье драпировалось на ней, как туника на статуях греческих богинь, солнечные лучи ярко освещали лицо.
   Старость беспощадна, но в данном случае она решила проявить милосердие. Такой красивой старой... дамы - иначе назвать мою визави не поворачивался язык - я не видел никогда.
   Ей было не меньше семидесяти лет - возможно, даже больше. Сеточка морщин на лице выглядела как кракелюры на старинном портрете - стильно и благородно. Огромные ярко-синие глаза молодо блестят, густые волнистые волосы, оттененные жемчужным тоником, собраны на затылке. В этой женщине определенно чувствовался класс. Наверное, я рассматривал ее слишком долго, потому что хозяйка слегка усмехнулась и неожиданно спросила:
   - Хотите какао?
   - С удовольствием, - ответил я, не успев подумать о том, что давным-давно отказался от всего сладкого.
   Покровская кивнула, направляясь к двери. Я спросил вдогонку:
   - Вам помочь?
   - Благодарю, я пока справляюсь.
   Она вышла. Из кухни донеслось тихое позвякивание посуды. Я неслышно прошелся по комнате, рассматривая фотографии. Они были расставлены повсюду: на этажерках, рядом с фиалками и геранью в горшочках, на полках книжного шкафчика, на рояле, а также развешены на стенах.
   Современные цветные снимки на самых видных местах гордо демонстрировали симпатичного юношу лет семнадцати-восемнадцати и хорошенькую девушку того же возраста. Они были похожи друг на друга и на хозяйку дома. Короткая лайф-стори легко читалась по круглым улыбчивым лицам с невинными глазами. У этих детей были любящие родители и счастливая юность, их ожидало спокойное обеспеченное будущее. Очевидно, те самые внуки, предлагавшие бабушке избавиться от воспоминаний. Молодость живет без оглядки на прошлое.
   На черно-белых глянцевых снимках внутри книжного шкафа, - молодая Лидия Покровская с мужем, дочерью и сыном. Яркие родительские черты - красота и агрессия - передались детям в смягченном виде, слегка размытыми. Я бы назвал девушку хорошенькой. Сын унаследовал твердый подбородок, однако черты его лица были лишены отцовской крепости, словно вино, разбавленное водой.
   Больше всего мне понравились старые коричневатые снимки на плотном картоне, висевшие на стене. Кажется, они называются дагерротипы. Красивая, старинная, дорогостоящая техника с ионами серебра, вытесненная дешевыми современными проявителями. Мастер, запечатлевший юную и невыразимо прекрасную Лидию Покровскую, оказался настоящим художником. Снимков было множество - анфас и в профиль, стоя и сидя. В исторических костюмах, приталенных пиджаках и платьях-декольте. У Покровской была прелестная фигура: талия-рюмочка и округлые гладкие плечи. С идеальными чертами ее лица органично сочетались греческая туника, индийское сари и высокая русская шапка из соболей, надетая поверх тонкого плата.
   Воспоминаниям в этом доме жилось хорошо. И надо сказать, они того стоили.
   - Ярмарка Тщеславия, - произнесла вернувшаяся хозяйка, расставляя на маленьком столике тонкие серебряные чашечки с ванильным дымком. - Наверное, давно пора их снять, но у меня редко бывают гости.
   - Зачем же их снимать? - возразил я. - По-моему, изумительные снимки.
   Она улыбнулась.
   - Счет, как говорится, не в нашу пользу.
   - Вы очень красивая женщина, - сказал я. Прозвучало неуклюже, как неуместный комплимент. Я рассердился то ли на хозяйку, то ли на себя, и сухо добавил: - Думаю, что вы и сами это знаете.
   Покровская села на диван, изучая меня неторопливо и дружелюбно. Тридцать лет назад мужчины под этим взглядом падали к ее ногам, как спелые яблоки. Неотразимый магнетизм ее личности окутывал собеседника незаметно, как шлейф по-настоящему дорогих духов. Не думаю, что ей хотелось меня очаровать. Для бывшей актрисы это была легкая, почти бессознательная тренировка, - так футболист на пустом поле подбрасывает мяч, разминаясь перед игрой.
   Выдержав безупречную паузу, Покровская задумчиво продекламировала:
   - Кто знает, что такое красота,
   За что ее обожествляют люди,
   Сосуд она, в котором пустота,
   Или огонь, мерцающий в сосуде?
   И тут же, не дав, как следует осмыслить стихи, добавила будничным тоном:
   - Садитесь, остынет.
   Какао подали в сияющих серебряных чашках. На выпуклых стенках выгравирован английский деревенский пейзаж. Небольшой деревенский домик под черепичной крышей, живая изгородь вокруг и дорога, по которой едет тележка, запряженная осликом. Тонкие твердые линии, уверенный штрих. Нигде не дрогнула рука мастера.
   - Вы говорили, что ценностей в доме не держите.
   Она сделала глоток и аккуратно поставила чашечку на сверкающее, почти белое блюдце.
   - Да, правда. В моем возрасте начинаешь понимать, что стоимость вещи - понятие абстрактное. Я не имею в виду инфляцию. Когда мы с мужем покупали этот сервиз в комиссионке на Арбате, - был такой знаменитый магазинчик неподалеку от 'Праги', - он стоил сто пятьдесят рублей. Это было...- она прищурилась, вспоминая, - в шестьдесят втором году, вскоре после денежной реформы. Шесть чашек, поднос, кувшин. Работа англичанина Якоба Филдса. Сейчас его сервизы стоят безумных денег. Но свой я не продам, ни за что на свете!
   - Если воспоминания так вам дороги, вы - счастливая женщина.
   - Вы правы. - Она ответила сразу, не раздумывая, словно уже задавала себя этот вопрос. - Счастливая. Я прожила долгую жизнь, но болячки меня пока не одолели. Мои родители дожили до глубокой старости и умерли в своих постелях. На моих глазах творилась история, и я играла в этом кино эпизодическую, но весьма интересную роль. У меня был прекрасный муж, здоровые дети и любящие внуки. Я видела потрясающих людей, имена которых звучат сегодня, как легенда. Некоторые из них бывали в нашем доме запросто. Я не сидела в тюрьме, не была в ссылке и почти не голодала. Это можно назвать счастьем.
   - Почему вы говорите о себе в прошедшем времени?
   Блеск ее ультрамариновых глаз на секунду потух.
   - Потому что я сама - сплошное прошедшее время. И это тоже счастье.
   - Вам не нравится современность?
   - Нет, - ответила она смущенно, словно извиняясь. - Не нравится. Нынешнее время примитивное, как рефлексы - урвал, сожрал, разорвал... Я привыкла к людям, с гипертрофированной духовностью.
   - Что это означает?
   - Это означает способность отказаться от выгоды, ради прекрасной иллюзии.
   - Как вы когда-то отказались от кино?
   Она весело дернула бровью. Не обиделась - развеселилась.
   - Ого! Какая дамская колкость! Намекаете, что я отказалась от карьеры, потому что мне предложили больше? Между прочим, вы абсолютно правы. До замужества я снялась в десяти фильмах, но никогда не мечтала прославиться. Я, извините за прозу, на жизнь зарабатывала. Поэтому, когда Саша, - она бросила взгляд на единственный мужской портрет над роялем, - поставил условие: либо семья, либо работа, - я обрадовалась.
   - Почему?
   - Я сменила нелюбимую профессию на ту, о которой мечтала.
   - Вы мечтали стать домохозяйкой?
   - Я мечтала быть женщиной, а это самая трудная работа на свете. - Она допила какао и аккуратно промокнула губы белоснежной льняной салфеткой. - Вы никогда не задумывались, почему девятнадцатый век оставил после себя целую плеяду гениев?
   - Потому, что в том веке родилось много талантливых людей.
   - Сейчас их рождается не меньше. Исчезли условия, при которых они могли реализовать свой дар.
   - А раньше могли? - Она кивнула. - И в чем секрет?
   - В том, что раньше мамы занимались своими детьми. В том, что они умели вовремя распознать способности своих детей и дать им правильное направление. Когда говорят о родителях гениев, в первую очередь вспоминают их отцов - например, Леопольда Моцарта. Конечно, он много занимался сыном, но это скорее исключение, чем правило. В хороших семьях отцы зарабатывали деньги, а воспитанием и начальным образованием детей занимались матери. Был, к примеру, такой выдающийся музыкант - Феликс Мендельсон, слышали?
   - Кажется, немецкий композитор?
   - Он окончил консерваторию дважды - как композитор и пианист, причем оба раза с отличием. Мендельсон родился в состоятельной еврейской семье. Папочка чем-то приторговывал и, естественно, ждал, что единственный ребенок пойдет по его стопам. К счастью, мамочка прекрасно играла на рояле. Позанимавшись с сыном, она быстро поняла степень его одаренности и настояла на музыкальном образовании. Папа, поворчав, смирился. Или, например, синьора Лорка. Выдающаяся была женщина: три иностранных языка, блистательная игра на рояле, знание народной испанской музыки и традиций народного пения 'канте хондо'. Прочитав первые стихи младшего сына, она поняла, какое огромное дарование скрыто в мальчике и не позволила сделать из него адвоката, как хотелось отцу. Перечислять можно бесконечно. Копните биографию Скрябина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Мечникова, Менделеева, Левитана, Айвазовского, Серова... За всеми гениями стоят скромные, добросовестные, образованные мамочки, которые очень хорошо делали свою работу. Мы должны сказать им 'спасибо'.
   Я поставил чашку с густым коричневым осадком. Потянулся к салфетке, продетой в кольцо, и невольно одернул руку. Льняная ткань слепила такой белизной, что испачкать ее коричневыми пятнами было бы кощунством.
   - Простите, у вас нет бумажных салфеток?
   - Что вы! Я их в доме не держу, - спокойно ответила хозяйка.
   Я достал из кармана носовой платок и промокнул губы. Покровская улыбнулась вежливо и печально.
   - Значит, вы считаете, что женщины не должны работать?
   - Они должны работать дома.
   - Все? Без исключения? Даже если они этого не хотят?
   - Любая нормальная женщина хочет заниматься своей семьей. Но, конечно, исключения есть из любого правила. Это женщины-гении и женщины, которым отказано в материнстве. Для них работа вне дома - необходимость и спасение.
   - Не думаю, что большинство с вами согласится. Женщинам нравится быть независимыми. Это дает им свободу выбора.
   - Да, современные женщины очень испорчены, - согласилась она. - Но не по своей вине. Женщинам приходится зарабатывать, - она произнесла это слово с отвращением, - потому что мужчины перестали заниматься своим делом.
   - Многие женщины считают унизительным зависеть от мужчины.
   - Они просто не знают, что такое настоящий мужчина, - снисходительно возразила Покровская. - Их почти не осталось.
   - Потому, что мамы перестали воспитывать своих детей.
   - Вот именно. - Она улыбнулась. - Круг замкнулся.
   Я сунул платок в карман. Пальцы наткнулись на что-то холодное и твердое. Мама, дорогая, я забыл включить диктофон! Такого со мной не случалось никогда! Вот это женщина! Триста лет назад Лидию Покровскую наверняка сожгли бы на площади с табличкой 'Ведьма' на шее. Слава богу, что между нами солидная временная подушка безопасности. Иначе я бы, наверное, влюбился.
   - Лидия Ивановна, как вы считаете, Маргарита Шемякина хорошо делала свою работу?
   Мне показалось, что она нахмурилась.
   - Марго?... Ну, не знаю... Таня с Андреем всегда выглядели открахмаленными детишками.
   - Не сомневаюсь. Я спрашиваю, занималась ли Маргарита Аркадьевна со своими детьми музыкой и иностранными языками.
   - Понимаю. - На ее лбу прорезались отчетливые глубокие морщины. - Я отвечу так: Марго умела играть на рояле и хорошо говорила по английски.
   - Это означает, 'нет'?
   - Андрей Константинович! - Я поразился тому, что она запомнила мое имя и отчество. - Вы спрашиваете о степени душевной близости! Иногда на этот вопрос не могут ответить даже члены семьи. Маргарита мне не подружка, - я ровесница ее матери. После смерти Верочки мы с Маргаритой почти не общались, поэтому все, что я знаю - это ощущения, не факты!
   - Знаете, вашим ощущениям я поверю больше, чем некоторым фактам, - искренне сказал я.
   - Да? - спросила она рассеяно, словно не заметив комплимента. - Ну, хорошо. Я вам кое-что скажу, а вы считайте это художественной прозой. Когда я бывала у Маргариты, мне казалось, что в воздухе пахнет бензином. О, я очень чувствительна к запахам! - сказала она торопливо, не дав себя перебить. - Конечно, никаким бензином там не пахло! Марго пользовалась духами из серии 'Герлен' (я вспомнил флакончик на туалетном столике в спальне), Никита предпочитал 'Фаренгейт'. Андрей и Таня, по-моему, не пользовались ничем, кроме дезодоранта. Но мне всегда казалось, что в воздухе вспыхивают маленькие искорки - знаете, как на оголенном проводе. И рано или поздно все взорвется.
   - Поэтому вы сказали почтальону, что Никиту Сергеевича убили? Это была ваша догадка?
   - Нет, это была стопроцентная уверенность. Они кричали так громко, что я все слышала. Не слова - голоса.
   - Кто на кого кричал?
   - Сначала Маргарита на Никиту. Потом я услышала, как он повысил голос - с Никитой это случалось довольно редко. Потом вмешался Андрей. А потом...- Она поколебалась. - Потом все кричали одновременно.
   - Таня тоже?
   - Она плакала.
   Я поразился.
   - Так громко, что вы услышали?
   - Нет, я увидела. Было около девяти вечера - в это время я обычно гуляю перед сном. Когда я открыла дверь, они проскочили мимо меня.
   - Таня и Андрей?
   Покровская кивнула.
   - А вы уверены, что это была Таня?
   - Конечно!
   - Вы увидели ее лицо?
   - На мгновение. Она как раз пробегала мимо моей двери. Когда я открыла, она уткнулась в носовой платок. Но я абсолютно уверена, что это была Таня. Ее фигура, ее волосы, ее походка...ее голос, наконец!
   - Что она вам сказала?
   - Не мне. Она сказала, 'быстрее, Андрей'. - Покровская внимательно взглянула на меня. - Послушайте, я не знаю, почему вы так упорно допытываетесь, но, уверяю вас, это была Таня, а не ее двойник! Об этом говорят факты!
   - А что говорит ваша интуиция?
   - Это была Таня, - повторила она твердо.
   Я кивнул.
   - У них было что-нибудь в руках? Сумка, пакет, сверток?
   Покровская прикрыла рукой глаза, вспоминая. У меня тоже есть такая привычка.
   - У Тани в руках не было ничего, кроме платка. У Андрея тоже. Но мне кажется - я не уверена на сто процентов - что у него было что-то курткой. Вот здесь. - Она похлопала под мышкой. - Небольшой сверток, который он старался спрятать. Увидев меня, он резко запахнул куртку левой рукой, а правую прижал к боку. Выглядело неестественно.
   - И что вы подумали? Что они кого-то убили?
   - Бог с вами, тогда мне это и в голову не пришло! О том, что Никиту убили, я подумала, когда выносили его тело!
   - Это мог быть сердечный приступ.
   - Нет, - ответила она, не задумываясь. - Рано или поздно в этом доме должно было произойти убийство. Сильно искрило, если вы меня понимаете.
   - А в доме академика Колчановского? Тоже искрило?
   - Ну что вы! - Она откинулась на спинку дивана и рассмеялась. - Аркадий Петрович обожал Верочку! Вы знаете, как они поженились?
   Я помотал головой. Может, не стоило терять время на воспоминания полувековой давности, но мне было так хорошо и спокойно, что невольно хотелось продлить время. Как там у Гете? 'Остановись, мгновенье, ты прекрасно!'.
   - Они познакомились, когда Аркадий Петрович стажировался в Лондоне, а Верочка работала секретарем. Она из обедневшей семьи эмигрантов первой волны, родилась и выросла за границей, даже по-русски говорила плохо. Аркадий Петрович влюбился в нее, как только увидел. Жаль, вы не знали Верочку. Такие женщины остались лишь в легендах и на портретах - сплошная женственность и очарование. В те времена жениться на иностранке было не так-то просто. Аркадий Петрович попросил, но ему отказали. Он понял, что нужно действовать иначе и набросился на работу. Дневал и ночевал в институте, на других женщин даже не смотрел, хотя до знакомства с Верочкой считался изрядным ловеласом. Прошел год. Его начали печатать за рубежом, в авторитетных научных журналах, затем избрали почетным членом двух университетов - стокгольмского и каролинского. Когда Аркадия Петровича выдвинули на получение Нобелевской премии, им разрешили пожениться с условием, что Верочка переедет в Союз и сменит гражданство. Вот так-то. - Покровская разгладила платье на коленях. - Верочке исполнилось двадцать лет, Аркадию Петровичу - сорок четыре года. Им сразу дали эту квартиру, - она махнула рукой в потолок, - даже позволили купить импортную машину. Не помню марку, то ли 'Рено', то ли 'Пежо'...я не разбираюсь. Когда Верочка садилась за руль кабриолета, - молодая, прекрасная, одетая как картинка, - на нее все оборачивались.
   - Красивая история, - заметил я. - Прямо мультфильм Диснея: преодоление препятствий, пышное свадебное платье, звон колоколов и карета с белыми лошадьми. Им не мешала разница в возрасте?
   Она с недоумением взглянула на меня.
   - Дорогой мой, не обижайтесь, но сразу видно, что опыта в общении с женщинами у вас недостаточно. Это очень хорошо, когда муж старше жены!
   - Почему?
   - Потому что мужчины взрослеют позднее женщин! Позднее понимают, чего хотят от женщины. Позднее понимают разницу между побрякушками и настоящими ценностями. Позднее учатся любить, прощать, созидать...все позднее! У Верочки с мужем была идеальная разница: сочетание ее невинности и его мудрости.
   - Они были хорошими родителями?
   - Они были идеальными супругами. Много путешествовали, встречались с интересными людьми, имели общие интересы. Им не нужно было заводить детей. Марго часто ощущала себя заброшенной. Мне кажется, она ревновала мать к отцу и хотела стать для Никиты таким же центром мироздания, каким была Верочка для Аркадия Петровича.
   Я вспомнил фотографии двух семей из серии 'Найди десять отличий', развешенные в спальне Маргариты Шемякиной. Попадание в 'десятку'.
   - Вы часто бывали у них дома?
   - Довольно часто. Они с Верочкой жили открыто, весело, собирали гостей. Аркадий Петрович не выносил тишину. Верочка жаловалась, что на кухне постоянно работает радио. Если бы вы знали, какие люди у них собирались! Я покажу.
   Покровская поднялась с дивана и подошла к книжному шкафчику. Открыв нижнюю дверцу, она достала оттуда фотоальбом в потертой бархатной обложке. Вернулась к дивану и похлопала ладонью рядом с собой.
   - Идите сюда.
   Я сел рядом с хозяйкой. От нее едва уловимо пахло нарциссами. Морщинистая рука медленно переворачивала страницы. Пожелтевшие старинные снимки в овалах и виньетках, знакомые и незнакомые лица. Иногда я придерживал ее руку, вглядываясь в молодые, смутно знакомые лица великих актрис и балерин. На ощупь кожа Покровской напоминала опавший лепесток розы - прохладный, шелковистый и очень тонкий. Мы дошли почти до конца, когда я быстро схватил ее за кисть.
   - Подождите! Кто это?
   - Галя Уланова, Лидочка Смирнова, Петр Капица, Олег Смирновский - перечисляла Покровская женщин в вечерних платьях и мужчин в пиджаках и военной форме, стоявших вокруг рояля с бокалами в руках. - Вот я, это Саша, мой муж...
   - Кто это?
   Я ткнул пальцем в человека с бритой головой в военной форме. У него были глубоко запавшие глаза под широкими темными бровями, худое лицо и хищный горбатый нос.
   - Это? - Покровская нагнулась и прищурилась. - Это Евгений Татарский - заместитель начальника Генштаба. Невероятно яркий был человек и невероятно одаренный. Какой красавец, какая харизма! - Она вздохнула. - Очень рано сгорел, как многие выдающиеся люди. Рак.
   - Он был женат?
   Ее голос доносился до меня словно издалека.
   - Нет. Собирался, но нет успел.
   - На этой женщине?
   Палец уперся в темноволосую красавицу, сидевшую за роялем. Покровская наклонилась, вглядываясь.
   - На ней, - удивленно сказала она. - Откуда вы это знаете? Это очень старая и грустная история. Марианна Богунец, была такая известная оперная певица. - Она снова вздохнула и поправила волосы. - Какие люди собирались вокруг Аркадия Петровича... Золотой генофонд.
   - Лидия Ивановна, можно я ненадолго заберу эту фотографию?
   Она внимательно взглянула на меня.
   - Вам нехорошо? Что-то вы неважно выглядите.
   - Ерунда. Так, можно, или нет? Я верну.
   Не говоря ни слова, Покровская вытащила снимок из прорезей в картоне и протянула мне.
   - Спасибо. - Я уложил фотографию во внутренний карман пиджака осторожно, как гранату. - Вы знаете, чем занимался академик Колчановский?
   - Фокусами. - Она блеснула чуть потемневшей, но все еще крепкой и ровной полоской зубов. - Шучу, конечно. Мой муж говорил, что у меня не государственный взгляд на вещи, и я многого не понимаю. Наверное, это было выдающееся достижение - пришить собаке вторую голову. Или еще одну пару лап. Во всяком случае, газеты восторгались взахлеб. А я до сих пор не могу забыть тот проклятый день, когда Аркадий Петрович созвал на показ весь союзный бомонд. Сначала гостей облаяла лайка с двумя головами, потом мы увидели, как кошка на шести лапах бегает по комнате... А на закуску нам подали живую волчью голову. Знаете, есть такой цирковой аттракцион - 'говорящая голова'. Закрытый столик, на нем блюдо, а на блюде - голова. - Она вопросительно взглянула на меня. Я кивнул. - Вот точно такое же сооружение выкатили на демонстрационный подиум. Только, конечно, без зеркал. Ассистент, как фокусник, сдернул со стола платок, - а под ним волчья морда с налитыми кровью глазами и оскаленной пастью. По-моему, она рычала, хотя не было слышно ни звука. - Покровская сухо усмехнулась. - Корреспондентка французского журнала хлопнулась в обморок. Да и остальным, насколько я помню, было неуютно. После этого к Аркадию Петровичу приклеилось прозвище 'доктор Моро', а Саша Беляев написал свой знаменитый роман 'Голова профессора Доуэля'. Это было очень давно. Наверное, вы не читали.
   - Фильм видел, - сказал я. - Значит, Колчановский занимался вивисекцией?
   - В то время у физиологов было модно работать скальпелем. Но, думаю, его тематика этим не ограничивалась. Он занимался проблемой наследственности во всех ее проявлениях, от способностей до болезней. Есть такое слово...
   Она нахмурилась и постучала по лбу.
   - Гены, - подсказал я.
   - Вот именно! - Покровская благодарно улыбнулась. - Вы смотрите канал 'Культура'? Нет? Очень жаль. Во-первых, там нет этой невыносимо агрессивной рекламы, а во-вторых, там можно увидеть людей, которых раньше заслуженно называли элитой. Совсем недавно шел документальный фильм о родоначальниках советской генной инженерии и в их числе упоминали Аркадия Петровича Колчановского. Говорили, что в последние годы он плотно занимался проблемами евгеники и добился существенных результатов.
   - А Шемякин был его лучшим учеником и последователем, - сказал я, ни к кому не обращаясь.
   - Да, - согласилась Покровская. - Никита часто бывал в его доме. Думаю, что они с Аркадием Петровичем работали над общей темой.
  
  
  
   Отчет ? 11
  
  
  
   Фотография лежала передо мной на столе. Совершенно безобидный снимок, сделанный пятьдесят лет назад. Красивые люди, которых я никогда не знал. Красивая комната, в которой я не бывал до сегодняшнего утра. Так говорил разум. Но источником страха, от которого внутри пробегали темные волны, была не голова, а спинной мозг - куда более древнее хранилище нервных окончаний и узлов. Как выразился однажды психолог Центра: 'У вас фантастический допуск к подсознательному'.
   Я думаю, что человеческие страхи часто объясняются незнанием, и справиться с ними можно простыми логическими рассуждениями. Если страх вызывает скрипучая доска (или что то еще), а скрипучая доска всего лишь обычная безобидная вещь, то бояться нечего. Разумеется, некоторые страхи вполне обоснованны (не садись за руль, когда слипаются глаза; не гладь рычащую собаку; не оставайся с незнакомцами наедине), но до сегодняшнего дня я не верил, что бывают страхи необъяснимые, глубинные и парализующие. Тут не помогает никакая логика. А сама способность рассуждать уже сродни героизму.
   Как и все работники Центра, я регулярно бываю у психолога. Кое-что в наших откровениях остается за кадром. Думаю, так поступают все мои коллеги: никому не хочется быть списанным из-за перегоревшей извилины, устроившей пожар в головном отсеке. Вещи, которые мы скрываем, выглядят невинно: повторяющиеся сны, навязчивые мысли, холодок, пробегающий по спине от музыкальной фразы или от потрескивания сухой ветки за окном. Они похожи на выступающие из моря верхушки коралловых рифов. То, что скрыто в глубине, не поддается описанию. Чувство опасности. Именно оно перед визитом к психологу заставляет нас проверять, не расползлась ли ткань, скрывающая нечто интимное и (возможно) весьма постыдное.
   Сон, который я скрывал, выглядел кадром из старого цветного голливудского фильма: вид на отдаленную морскую бухту, открывающийся с высокого балкона. Облака на вечернем небе играют всеми оттенками алого, море застыло в неподвижности. Вдалеке зелеными свечками вытянулись ряды кипарисов, за рощей раскинулся красивый белый город на холмах.
  Передо мной рука с бокалом шампанского. Сквозь хрустальные стенки посверкивает солнце, ползущее вниз, к серо-голубой кромке воды и неба. Бокал наклоняется - и солнце тонет в искрящейся желтоватой жидкости. Откуда-то сбоку вплывает фигура в белом развивающемся платье. Бокал опускается, и я вижу женщину, облокотившуюся на белоснежный гипсовый парапет. У нее длинные темные волосы, свивающиеся кольцами на груди и плечах. Она молода и прекрасна. Женщина, улыбаясь, подходит ко мне, берет бокал со столика, протягивает руку. Проносится негромкий звон - два бокала встречаются в воздухе. Один из них держит мужчина. У него породистый горбатый нос, худые щеки с продольной морщинкой, появляющейся, когда мужчина улыбается и глубоко запавшие серые глаза под черными бровями.
   Красивый сон. Я не понимаю, почему, просыпаясь, я всегда чувствовал себя так, словно меня высосал вампир.
   Евгений Татарский и Марьяна Богунец. Блестящий военный и оперная прима. Герои своего времени. Публичные люди. Красивая пара.
   Их лица могли мелькнуть передо мной на газетных снимках, я мог увидеть их в телевизионных передачах, мог 'зацепить' краем глаза, листая Большую Советскую Энциклопедию. Получить импульс, который память по каким-то причинам не утилизировала на свалке ненужных воспоминаний, а спрятала в глубинах подсознания. Мозг извлек скрытые образы и сложил из них картинку, как из разноцветных стеклышек в калейдоскопе. Но, в отличие от калейдоскопа, узоры мозга иногда повторяются.
   Объяснение мне понравилось. Во-первых, потому, что оно возвращало меня на твердую почву, а во-вторых, потому, что другого объяснения не существует. Ничто не связывает меня с этими людьми. Кто мы, и кто они, - как выразилась замученная женщина с тяжелой почтовой сумкой через плечо. Воспитанник детского дома и золотой генофонд, вращавшийся вокруг светила-генетика. Невероятно красивые женщины, невероятно талантливые мужчины. И некоторые из них страдают неизлечимыми наследственными заболеваниями.
   Самое разумное было отложить снимок из давнего прошлого и сжечь воспоминания. Объяснение найдено. Разумное, логичное объяснение. Но желание трогать фотографию снова и снова, разглядывая под лупой невидимые глазу детали, не прошло. Так герой фильма ужаса поднимается по узким ступенькам на чердак, чтобы выяснить, откуда несутся пугающие звуки, или, наоборот, спускается в подвал, где со стен сочится вода и бродит зловещее Нечто. 'Надо же быть таким идиотом! - думает человек, смотрящий кино. - Я бы ни за что туда не полез!' И вот теперь я, как герой 'ужастика', совершаю безумный поступок. Несмотря на импульсы, посылаемые подсознанием, разум может упрямо настаивать на своем, пока не распахнется дверь, ведущая в подвал. Страхи притягивают.
   Я достал флешку и вставил ее в проигрыватель. Уселся на диван и вытянул руку с пультом. Мелькнули черно-белые полосы, потом изображение пятачка перед подъездом академика Шемякина стало четким. Дешевый 'глаз' вел запись в примитивном режиме стоп-кадр. Рывками открылась дверь - из подъезда показался парень в серой ветровке с непокрытой головой. Правая рука плотно прижата к боку. Андрей обернулся и что-то сказал. Я присел на корточки перед экраном и несколько раз повторил кадр, пытаясь разобрать слова. Мне это не удалось. Изображение напоминало рисованную мультипликацию - на первом листе человечек неподвижен, на втором слегка приподнимает ногу, на третьем, делает шаг, на четвертом снова ставит ее на землю. Если быстро перелистать страницы, мы увидим шагающий персонаж. Но разобрать слова по движениям губ в режиме 'замедленной съемки' невозможно.
   Следом за ним вышла девушка в кожаной куртке и джинсах, заправленных в высокие армейские ботинки. Я не видел ее лица - только макушку с длинными распущенными волосами. Девушка плачет, уткнувшись в носовой платок. Андрей берет ее под руку. Два человека рваным шагом удаляются из кадра.
   Десять секунд записи. Двенадцать сменяющихся кадров. Они не сказали мне ничего нового. Дети Шемякина покинули квартиру сразу после убийства. Таня плакала, Андрей был спокоен. Никто из них не позвонил в милицию и не вызвал врачей. Почему? Потеряли голову от страха? Возможно. Однако не забыли прихватить пакет с деньгами из запертого сейфа, оставив мать умирать на полу комнаты. Хорошие дети. Я рад, что там, где у других семейная история у меня - большое белое пятно.
   В дверь позвонили. На пороге стоял десятник с дешевой пластиковой папкой в руках.
   - Вот,- сказал он, протягивая папку. - Патрульный велел. То, что просили.
   Он говорил рублеными предложениями, опуская ненужные слова. Может, подражает патрону, может их этому учат. Люди, работающие в Центре, открывают рот лишь в случае крайней необходимости. Silencium est Aureum - молчание, золото. Пожалуй, это первая заповедь, которую Центр вбивает в головы новобранцев.
   Я поблагодарил и закрыл дверь. Предлагать чай и кофе не стал - подобную ошибку я совершил пятнадцать лет назад. Десятник не ответил: просто развернулся и растворился в темноте. Центра дает короткие и понятные уроки.
   Усевшись за стол в кабинете, я перебрал документы. Звонок в квартиру академика шел с неустановленной сим-карты из крупного торгового центра рядом с домом. Просмотрев записи с видеокамер, операторы выбрали всех людей, делавших звонки в это время. Четырнадцать человек были мне незнакомы, зато пятнадцатого я узнал сразу. Серая ветровка, редковатые, зачесанные назад волосы, обманчиво сонный взгляд серых глаз. Андрей выглядел похудевшим и усталым, но все равно я бы узнал его на улице. Зачем звонить в пустую квартиру? Может, тайник, который я нашел в его комнате, был не единственным? Позвонив патрульному, я рассказал о тайнике за деревянным плинтусом. Он ответил, что пустой тайник они обнаружили сразу после убийства, когда обыскивали квартиру, но обещал простучать полы, стены и потолок еще раз.
   Положив телефон на стол, я вернулся к содержимому папки.
   Сенатор сдержал обещание. Вторым документом была копия медицинской карты Маргариты Шемякиной-Колчановской, открытой в четвертом управлении Минздрава СССР. Диагноз, подчеркнутый красным карандашом (видимо, сенатором), гласил: непроходимость труб. В конце восьмидесятых это был приговор. Первенец семейства Шемякиных появился на свет в 1995 году. Чудо, или достижение современной методики? Я добавил вопрос в свой список.
  Уснуть мне удалось поздно и только с помощью снотворного.
  
  
  
  
   Отчет ?
  
  
   Женский колледж 'Миллениум' располагался в бывшем здании речного техникума. Учредители приняли мудрое решение конкурировать с районными школами не качеством ремонта (что было нетрудно пятнадцать лет назад), а уровнем образования и специальными дисциплинами, востребованными в кругу нуворишей. Упор сделали на иностранные языки. Свободное перемещение по миру предполагало возможность свободного общения, поэтому, несмотря на довольно высокую плату, учеников набрали быстро.
   Девочек с первого класса обучали тонкостям столового этикета и хорошим манерам. Кроме того, их учили, не морщась, поглощать ресторанные заморские деликатесы вроде улиток под чесночным соусом и устриц с лимоном. Занятия носили практический характер и проводились в столовой два раза в неделю под руководством бывшего дипломата, много лет работавшего в Европе. По вкусу родителям пришлось и раздельное обучение. Как мечтательно выразилась в соцсетях одна из родительниц: 'Во Франции девочек тоже в монастырях обучали, я в романе читала'.
   Впрочем, монастырским аскетизмом здесь не пахло. В этом я убедился, рассмотрев 'стенгазету', висевшую на стене между окнами. К большому листу батмана приклеены вырезки из глянцевых журналов с животрепещущими заголовками: 'Идеальный мужчина, - какой он?', 'Независимость женщины - миф или реальность?', 'Любовь это болезнь, от которой не придумали лекарство', 'Чувство и здравый смысл', 'Что нужно знать о современной контрацепции'.
   Вырезки отделены друг от друга разноцветными прямыми линиями. В столбцах под материалами надписи ручками - так сказать, реакция читателей. Прочитав несколько комментов, я пожал плечами и отошел. Смесь сомнительной орфографии, высокомерия и доморощенного чернушного юмора.
   Поражало отсутствие шума. Никто не бегал, ни прыгал, не катался на перилах, не носился по лестницам. Никто не ходил под ручку или, держась за руки. Не было слышно громких голосов и смеха. Девицы бродили по коридору, сосредоточенно уставившись в планшет, или производили манипуляции с мобильником. Кто-то слушал музыку, отгородившись от мира наушниками. Группа барышень лет шестнадцати вполголоса переговаривалась у окна. Появление мужчины в женском царстве всплеска эмоций не вызвало. Скользящий взгляд по костюму и галстуку, и глаза снова перемещаются куда-то в неведомое пространство. Мужчина в костюме с заглаженными лоснящимися бортами был в их глазах не более чем приложением к краснолицему охраннику, сопровождавшему меня к директорскому кабинету.
   Охранник постучал в дверь с табличкой 'Директор' и сунулся в комнату.
   - Елена Сергеевна, можно? К вам посетитель.
   - Входите, - донесся до меня высокий женский голос.
   Охранник посторонился и распахнул дверь. Я вошел.
   Огромный полированный стол, окруженный стульями, занимал центр комнаты. Из-за второго стола в углу кабинета мне навстречу поднялась высокая женщина в деловом костюме. Юбка европейской длины приоткрывала стройные ноги. На тренированных икрах катались каменные шарики мускулов. Спортзал три раза в неделю плюс бассейн и солярий, - мысленно поставил я диагноз, взглянув на уверенно развернутые плечи и загорелую шею.
   - Добрый день, - сказала Елена Сергеевна (так и хотелось прибавить словечко 'дорогая'). Я почтительно пожал протянутую руку. - Чем могу помочь?
   Директрисе элитного колледжа было не больше сорока лет. Лицо с удлиненной челюстью и выпяченной 'габсбургской' нижней губой казалось породистым, но некрасивым. Может, в этом виноват вчерашний день, заполненный портретами и фотографиями мистически прекрасных женщин. Хозяйка кабинета выглядела стильно, современно, и успокаивающе буднично. И энергетика у нее была сильная, здоровая и ровная.
   - Я хотел поговорить с вами о Тане Шемякиной, - сказал я, продемонстрировав удостоверение.
   - Понимаю. Прошу.
   Она указала на стул за 'парадным' сверкающим столом и уселась рядом вполоборота, положив локоть на столешницу - вся внимание. Идеальный порядок в кабинете, идеальный порядок в жизни, идеальный порядок в голове.
   - До сих пор не можем поверить, - сказала она. - Никита Сергеевич убит! Такая величина! Такая потеря! У меня нет слов!
   - Откуда вы знаете, что он убит?
   Директриса удивилась.
   - Так говорят!
   - Кто говорит?
   - Все!
   - Но лично вы от кого это слышали?
   Она озадаченно взглянул на меня.
   - От кого?... Говорили в учительской. Кто сказал первый - понятия не имею, когда я вошла, разговор уже шел. Ну, и девочки в коридорах обсуждают.
   - Понятно.
   Собеседница кивнула и снова уставилась на меня, как добросовестная школьница, прилежно внимающая учителю.
   - Скажите, когда вы видели Таню в последний раз?
   Она снова удивилась.
   - Вы ищете Таню? Почему здесь? Она давно у нас не учится!
   - Вот как? - на этот раз удивился я. - А где она учится?
   - Понятия не имею! Маргарита Аркадьевна сказала, что девочку отправили в какой-то иностранный колледж.
   - Почему? Ее не устраивало качество обучения?
   Она пожала плечами
   - Хозяин - барин! Получить хорошее образование можно и в России, но как говорится, 'положение обязывает'. Видимо, Танечку нацеливали на иностранный Вуз. В таких случаях родители часто переводят детей за рубеж, чтобы у них была языковая практика и диплом западного образца. Куда отправили Таню - я не знаю. Спросите Маргариту Аркадьевну, она вам скажет.
   - К сожалению, это невозможно. Она сейчас в коме.
   - Понятно, - сухо ответила она. Выспрашивать детали не стала, и за это я мысленно добавил ей бонус.
   - Елена Сергеевна, вы не помните, когда Таня в последний раз была на занятиях?
   Директриса нахмурилась, припоминая. Я знал ответ.
   - Думаю, прошло больше полугода, - сказала, наконец, она и уверенно кивнула головой. - Да, последний раз Таня появилась на занятиях в конце сентября. Если вас интересует точная дата - могу поднять журналы.
   Она сделала движение, собираясь встать. Я удержал ее за руку. Ладонь была мягкая, теплая и сухая, как у человека, который совершенно не волнуется.
   - Позже. Простите.
   Собеседница кивнула и снова положила руку на стол. Безымянный палец правой руки облегало тонкое обручальное кольцо. Обычно женщину, сделавшую неплохую карьеру принято, не глядя, записывать в разряд одиноких. Штамп, конечно, но штампы на ровном месте не возникают.
   - Таня была хорошей ученицей?
   - Одной из лучших, - ответила директриса, не задумываясь. - Может быть, самой лучшей.
   - Она вам нравилась?
   В темно-карих глазах что-то быстро мелькнуло и затаилось. Ответ прозвучал дипломатично и сухо.
   - Таня нравилась всем преподавателям.
   Я выдержал паузу и вежливо уточнил:
   - Вы ее похвалили, или поругали?
   Директриса невольно фыркнула. Из-под маски строгой училки сверкнула взглядом смешливая школьница.
   - Ну да, поймали... Даже не знаю, что вам сказать. Наверное, и похвалила и поругала одновременно. Таня - девочка непростая.
   - У нее был плохой характер?
   - Нет, что вы! - удивилась Елена Сергеевна. - Спросите преподавателей, и они вам скажут, что Танечка Шемякина - их идеал.
   - Что же в этом плохого?
   Она задумалась, постукивая пальцами по столу.
   - Наверное, ничего. Но мне кажется, что в людях, которые нравятся всем, есть что-то... неестественное. Что-то от робота-лжеца из 'Трех законов роботехники'. - Я изобразил на лице вопросительный знак. - Не читали? Это сборник рассказов Айзека Азимова, был такой популярный американский фантаст, - Я знал, кто такой Азимов и даже что-то читал в далекой юности. Кажется, 'Вино из одуванчиков'. Она продолжала: - Робот-телепат в одном из его рассказов говорил людям только то, что они хотят услышать. Некрасивой стареющей женщине, что в нее влюблен мужчина, который ей нравился. Карьеристу, что он получит вакантное место, о котором мечтает, ну и так далее...
   - А на самом деле?
   - На самом деле все обстояло наоборот. И прозрение было жестоким.
   - Тогда почему он врал?
   - Потому, что первый закон роботехники, заложенный в программе, запрещал роботам причинять людям боль. Он врал из лучших побуждений. Правда казалась ему слишком горькой.
   - Но когда люди узнавали...
   - Да, - сказала она. - Робот мог соврать, мог сказать правду, но любой ответ принес бы людям страдание. Сейчас или впоследствии. Это называется дилемма. Поэтому он сгорел.
   - Таня боялась причинить людям боль и поэтому говорила только то, что окружающие хотели слышать?
   - Нет, вы не поняли. Она знала, что люди хотят услышать, но иногда поступала наоборот. К примеру, есть у нас одна преподавательница. Очень властная и решительная женщина. Для нее идеал школьницы - скромная неприметная тихоня. А Таня несколько раз жестко осадила ее на уроках. Один раз даже поставила в неловкое положение, уличив в незнании предмета. Первый раз она написала на Таню докладную, второй раз промолчала, а в третий объявила, что Татьяна Шемякина - единственная яркая личность в нашем курятнике.
   - Тонко! - сказал я.
   - Люди иногда сами не понимают, чего хотят.
   - Таня понимала?
   - Таня была удивительно проницательна для своего возраста. Иногда я чувствовала себя рядом с ней маленькой девочкой.
   - Откуда у шестнадцатилетней девушки такой богатый жизненный опыт?
   - Думаю, она обладала развитой интуицией. Когда мы в последний раз встречались с Маргаритой Аркадьевной, я рекомендовала отправить девочку в МГИМО. На дипломатическом поприще ей бы цены не было. Она прекрасно манипулировала людьми...- Директриса заколебалась, но договорила: - И, по-моему, ей это нравилось.
   - Что ответила Маргарита Аркадьевна?
   - Что они подумают.
   - А что по этому поводу думал Никита Сергеевич?
   Она нерешительно похлопала слегка подкрашенными черными ресницами.
   - Трудно сказать. Никита Сергеевич появлялся у нас два раза в год. Чаще встречаться не было необходимости: Таня училась отлично, проблем учителям не создавала. Он приезжал без предупреждения, расспрашивал и уезжал.
   - О чем он спрашивал?
   Директриса ненадолго задумалась.
   - Странно, но все время об одном и том же. Есть ли у Тани враги, и есть ли у нее друзья. Подруги, - быстро поправилась Елена Сергеевна. - У нас, как вы знаете, в джазе только девушки.
   - Они у нее были?
   - Друзья или враги?
   - И те, и другие.
   - Ну-у-у... - протянула директриса, - так сразу не ответишь. Контингент у нас сложный, к тому же текучка... Знаете, разводы в состоятельных семьях - вещь довольно частая. Кто-то остается с матерью, кто-то уезжает с отцом. Ежегодно идет пополнение: разбогатевшие провинциалы рвутся в столицу, если на загранку денег не хватает. Сами понимаете, школьной дружбой в такой обстановке не пахнет. Отношения здесь построены, как говорится, 'на понтах', девчонки постоянно друг перед другом хвастают.
   - Чем?
   - Всем. Машинами, мобильниками, компьютерами, шмотками. Но чаще всего, конечно, родителями.
   - Богатыми и знаменитыми?
   Она кивнула.
   - Вот именно. Чем выше статус родителей, тем больше у девушки шансов стать лидером.
   - Таня была в числе лидеров?
   - Нет, она сознательно держалась в тени. Странно, но она никогда не хвастала своей семьей, как другие девчонки. Хотя могла бы.
   - Как к ней относились в классе?
   - Трудно сказать. Таня была бесспорным лидером в учебе. А уж как девчонки к этому относились - не знаю.
   - Не мог бы я поговорить с кем-нибудь из ее одноклассниц? - попросил я.
   - Да, пожалуйста. С кем?
   - Подскажите сами. Кто общался с Таней больше других?
   Собеседница минуту подумала.
   - Думаю, лучше всего поговорить с Ритой Бердниковой, - решила она. - Это наш местный информационный центр. Все про всех знает. А если Рита чего-то не знает, значит, не знает никто. Годится?
   - Годится, - покладисто согласился я. - Спасибо.
   Елена Сергеевна встала, подошла к своему столу и потыкала пальцем в кнопочный телефонный аппарат.
   - Да? - сказал громкий голос по селектору.
   - Инна, попросите Риту Бердникову подняться ко мне. Срочно.
   - Да, Елена Сергеевна, - послушно отозвался голос.
   Директриса положила трубку и, не снимая с нее руки, предложила:
   - Чем вас угостить? Чай, кофе, сок? Спиртного, естественно, не держим.
   - Благодарю, не беспокойтесь.
   Она кивнула и уселась за стол. Деловито перебрала бумаги, отложила в сторону журнал и несколько пластиковых папок.
   - Я уйду, чтобы вы могли разговаривать свободно. Тут самое спокойное место.
   Я снова поблагодарил, и мы замолчали. Молчание неловкости не вызывало.
   Через несколько минут в дверь деликатно постучали.
   - Входи, Рита, - громко откликнулась Елена Сергеевна.
   В дверном проеме бесшумно возникла высокая стройная девушка.
   - Вызывали, Елена, Сергеевна?
   Она взглянула на меня и тут же отвела глаза в сторону. Правильные черты лица, вежливая полуулыбка, стройная фигура. У нее были прекрасные густые волосы, доходившие до лопаток. Подчеркнуто скромный жест, которым она одернула юбку, не вязался с холодным оценивающим взглядом, которым меня удостоили минуту назад. Старлетка в роли школьницы.
   - Да. Видишь ли, Рита, это...э-э-э...- Директриса запнулась, глядя на меня. Я сообразил, что до сих пор не представился.
   - Андрей Константинович! - торопливо подсказал я.
   - Да. Так вот, Андрею Константиновичу нужно задать тебе несколько вопросов. Постарайся ему помочь, если сможешь. Я вернусь через двадцать минут.
   - Конечно, Елена Сергеевна, - кротко ответила старлетка, покосившись в мою сторону.
   - Не буду мешать.
   Директриса подхватила сложенные папки, кивнула нам обоим и пошла к двери.
  
  
   Отчет ?12
  
  
   Примерно минуту мы молча принюхивались и приглядывались друг к другу, как два кота на крыше. Я изображал 'человека с улицы' внезапно попавшего в чертоги богов. Старлетка неторопливо рассматривала мой костюм и поношенную обувь. Она не пыталась меня смутить, но, думаю, моя неловкость доставляла ей удовольствие.
   - Э-э-э... садитесь, Рита, - промямлил я.
   Она села на отставленный стул директрисы, сохраняя невозмутимое спокойствие. Я пристроился там, где сидел раньше.
   - Вы кто? - задала она резонный вопрос.
   Отработанным жестом я достал и развернул пред ней удостоверение. Даже не взглянув на него, Рита нетерпеливо отмахнулась.
   - Понятно, что 'оттуда'! Звание, какое?
   Вопрос меня озадачил. Проявить скромность и произвести себя в майоры? Кроме тихого презрения я у собеседницы ничего не вызову. Может, она даже не захочет разговаривать с таким ничтожеством. Представиться генералом? Не поверит. Вон глаза какие, взрослые, циничные, всезнающие... И знание это пахнет отнюдь не школьной программой. Господи, у этих детей вообще бывает детство?
   - У нас другая система отличий, - сказал я. И, не давая собеседнице задать вопрос, торопливо выпалил: - Я бы хотел поговорить с вами о Тане Шемякиной. Вы, наверное, знаете, что случилось с ее отцом?
   - О Тане? - Рита распахнула и без того большие черные глаза. Наклонилась вперед, обшаривая меня взглядом, и жадно спросила: - Это она его грохнула, да?
   - Почему вы так решили? - удивился я. - Разве Таня способна на убийство?
   - Танька? - Рита откинула голову и расхохоталась, открыв комплект крупных белых зубов без единой червоточины. - Ой, не могу! - Она отсмеялась, вытерла глаза и рассудительно заметила: - Если нет - зачем вы сюда приперлись?
   Я оставил последнее слово без внимания. Я не всегда понимаю, где кончается современный юношеский лексикон и начинается желание 'подколоть'.
   - Рита, давай сыграем в игру.
   - Давай, - согласилась она, легко переходя на 'ты'. - В какую?
   - Если бы я попросил тебя дать Тане характеристику одним словом, что бы ты сказала?
   - Шалава! - ответила она уверенно, не раздумывая ни секунды. - А можно двумя? - Я кивнул. Она произнесла два непечатных слова. Вот сенатор повеселится, подумал я, незаметно дотрагиваясь до кармана с диктофоном.
   - За что такая немилость? Вы, что, с ней ссорились?
   Она надменно фыркнула.
   - Вот еще! Я ее в упор не вижу! Что я, дура, что ли, как Аська Емельянова?
   - Емельянова? - фамилия показалась мне знакомой. - Емельянов, Емельянов...
   - Итальянская кухня в России, - подсказала она.
   Я уже вспомнил. Егор Емельянов, владелец крупной сети ресторанов 'Вивико Италико'. Морепродукты с доставкой на самолете, хорошие сухие вина, средний чек от двухсот евро. Модные тусовочные места.
   - Ася - это его дочь? - Рита кивнула. - А почему она дура?
   - Потому что с Танькой пошепталась.
   - То есть?
   Рита терпеливо вздохнула.
   - В двух словах не получится.
   - Давай в трех.
   - Значит так, - начала она с готовностью.
  .... Как в любом женском коллективе, в классе шла война за лидерство. Не в области знаний, - тут у Шемякиной соперниц не было. Тихая возня велась за звание первой школьной красотки. Отсутствие мужчин не помеха. Наоборот. В смешанных классах такая война идет с соблюдением гуманных законов и конвенций - опуститься ниже плинтуса в глазах противоположного пола девушкам не улыбается. А там где нет облагораживающего мужского влияния, женская война принимает беспощадный характер и ведется до полного уничтожения соперниц.
   Ярких фавориток в классе было две: Ася Емельянова и Лида Толмачева. Обе 'упакованы'. У обеих солидные 'семейства' и крутые папы. Папаша Аси, вдобавок, еще красавец и примерный семьянин - ни одного скандала, ни одного культпохода 'налево'! К тому же, не жадный, жена и дочь ни в чем отказа не знали. У Аськи даже золотая кредитка имелась - вот, какой папаша! Аська его обожала, девчонки ей завидовали.
   Внешне девушки были полной противоположностью. Ася - пепельная блондинка, Лида - яркая шатенка. У Аси зеленые глаза, у Лиды - голубые. Ну, естественно, зубы, фигура, размер груди и длина ног по европейскому сертификату. Поговорка 'победила дружба' в колледже не катит, потому что корона одна, и на двоих не делится. По традиции 'мисс Бьюти' считается девушка, которая получает главную роль в школьном ежегодном спектакле.
   Со спектаклем история такая: русичка и литераторша Массандра (Мария Александровна) три года назад организовала в школе театральный кружок. Читаем по ролям, обсуждаем пьесы, пишем сами, трали-вали... Муть зеленая, но некоторые девчонки ходят, потому что на встречи приглашают известных актеров. Один раз был даже Владимир Машин, недавно снявшийся в популярном сериале про войнушку. Там-то он выглядел супер, а в жизни оказался потрепанным жеваным мужчинкой,...а, ладно, не отвлекаемся.
   Пьесу для школьного спектакля девчонки сочиняют сами. Так сказать, греческий театр наоборот, потому что мужские роли исполняют девушки. Не сказать, что школьницы дружат с книжкой, но в последнее время в моду вошла 'прода' с 'попаданцами'. Пьеса, которую сочинила Машка Коржакова, всем понравилась: забойненькое фэнтази с юмором и героиня прикольная.
   Эпизодические роли раздали быстро, после чего Массандра взяла тайм-аут. Все понимали: либо Ася, либо Лида, третьего не дано. Актерские способности тут не при чем. Внешние данные и хорошие отметки тоже. Тут, как говорится, война кошельков. Выберут Асю - проиграет колбасная династия Толмачевых. Выберут Лиду - в ауте ресторанная империя Емельяновых. Может и мелочь, но звездные семейства к имиджу относятся трепетно. Не случайно перед объявлением главной школьной новости Массандра резко повышает свой социальный статус: меняет фирменные тряпки каждый день, сумками таскает домой французские духи, о цветах и конфетах даже речи нет - этого гуталина завались. Хорошая идея с театром пришла ей в голову. Хлебная.
   Через неделю Аська явилась в колледж сияющая, расфуфыренная, а Лида не пришла вообще. Стало ясно: победил кошелек Емельяновых. Массандра, вдобавок ко всему прочему, получила карточку на годовое бесплатное посещение ресторанов 'Вивико Италико'. Она об этом, само собой, помалкивала, прислуга сообщила. Кто-то у кого-то там работает помощником повара, или кем-то еще... Короче, обслуга между собой как-то связана.
   Репетиции начались после зимних каникул. Вернулась Аська в колледж невеселая, даром, что журналы писали о фантастическом морском круизе. Учиться стала хуже обычного, хотя двойки в колледже не ставят принципиально. Даже звездную роль не выучила - лепетала что-то невнятное и убегала с репетиций. А, главное, внезапно присосалась к Таньке Шемякиной, которая, как кошка, всегда гуляла сама по себе. Сидят на большой переменке в садике, шепчутся. Вернее, Аська шепчет, Танька слушает. Иногда роняет пару слов. Иногда произносит что-то в ответ. Но говорит в основном Аська. Иногда даже плачет.
   Конечно, всем интересно - откуда депрессия? Ходили слухи, что Аську сосватали за сына итальянского графа, который плавал с Емельяновыми на яхте по Карибском морю, а она любит другого, бедного. Дурацкая версия: все девчонки знают, что замуж выходят не для любви, а для укрепления бизнеса. Дома по этому поводу чуть ли не с детства мозги полощут. Любовь и замужество - две вещи несовместные. Выходи за графа, и люби, кого хочешь - в чем проблема?
   Массандра осторожненько потолковала с Аськой после очередной провальной репетиции. Училку понять можно: на дворе конец февраля, а главная героиня до сих пор слова не выучила. Что же из-за нее спектакль отменять?
   Аська снова ударилась в слезы и сбежала. И тогда Танька Шемякина, поднявшись со стула, объяснила всем, что к Асе сейчас нужно относиться с повышенной чуткостью и пониманием, потому что она переживает душевный кризис. Оказывается, итальянский граф, о котором писали в журналах, принял приглашение не ради Аси, а ради ее красавца-папы. О чем Ася узнала совершенно случайно, войдя в родительскую каюту без стука.
   Что последовало дальше - можно себе представить. Половина девчонок Аську жалела, половина к истории прикалывалась. Поползли слухи в гламурной прессе. Главную роль у Аси отобрали и отдали ее Лиде Толмачевой. Аська перестала ходить на занятия, а потом забрала документы и перевелась в другую школу. А Лидка блеснула в главной роли и получила свою минуту славы. Такая история.
   Закончив, Рита тряхнула волосами, одарив меня приятным ароматом.
   - Занятная история, - осторожно сказал я. - Ты не думаешь, что Таня хотела сделать как лучше? Может она действительно пыталась помочь?
   - А ты не думаешь, что я королева Марго? - фыркнула старлетка. И грубо приказала: - Хорош придуриваться! Танька ничего не делает просто так! Она размазала Аську, потому что ее об этом очень попросили!
   - В каком смысле?
   - В прямом! Лидка попросила!
   - Заплатила, что ли?
   Она сделала нетерпеливый досадливый жест.
   - При чем тут 'заплатила', Танька же не бедная... Хотя, может и заплатила, не знаю. Но это неважно. Для Таньки главное не деньги, для нее главное дергать за веревочки! У нее же мозги круче компьютера! Сидит себе тихоня на задней парте, а все вокруг нее танцуют, как заведенные!
   - Но зачем это ей?
   Рита пожала плечами.
   - Фиг ее знает, практиковалась, наверное. Танька психологией увлекалась, книжки читала. Даже секретарем работала у какого-то психа с аналитикой.
   - Работала? - небрежно переспросил я. - Откуда ты знаешь?
   - Сама сказала. После экзамена девчонки собирались прокатиться на речном трамвайчике, а она говорит, нет, не могу, у меня после обеда работа. Я, говорит, пациентов на прием записываю, если не приду - подведу психолога.
   - Ты не помнишь его фамилию?
   Она равнодушно потрясла головой. Ладно, спросим у самого Ярослава Пожидаева. А заодно выясним, почему он не сообщил об этом 'пустячке'.
   - Рита, как ты думаешь, Таня была привлекательная девушка? - спросил я.
   Она снисходительно оттопырила нижнюю губу.
   - Ну-у-у...на любителя. Не уродка, конечно. Если накрасить и приодеть - вполне себе герла. Только ее это мало колыхало. - Рита прыснула: - Она даже очки носить начала - прямо старая дева в молодости!
   - Да? - заулыбался я. - Очки? Когда?
   - Сразу после летних каникул. Явилась вся такая четырехмоторная фифа с учебниками подмышкой. Смена интерьера, короче.
   - Она выглядела как обычно?
   - Вообще-то я к ней не присматривалась. Хотя...- Рита поколебалась. - Странная она какая-то стала. Иногда засыпала на уроках. И книжки читать перестала: сидит во дворе на скамейке, смотрит в одну точку. - Рита передернула плечами. - Б-р-р-р... Лично у меня от нее мороз по коже. Я ее интуитивно не перевариваю.
   - Не знаешь, парень у нее был?
   - Шутишь? - не поверила Рита. - У Таньки - парень?
   - Почему, нет? Ты же сама сказал, что если ее приодеть и накрасить...
   - Не-е-е! - протянула она. - Ты не понял! Закадрить она могла кого угодно - хоть Тома Круза! Просто ей это было неинтересно. Основной инстинкт, говорит, и так в природе заложен, чего его подталкивать? Ты подтолкни там, где природа сопротивляется - вот это работа!
   - Интересная философия. И когда она тебе это сказала?
   Рита слегка покраснела.
   - Не помню. Давно, в общем.
   - За консультацией обращалась? - догадался я.
   Она вызывающе смерила меня взглядом.
   - И не за консультацией, а просто спросила, что нужно сделать, чтобы парню понравиться. Она ответила, что понравиться можно любому мужчине, но ей не интересно, потому что задачка примитивная. В таком духе.
   Открылась дверь, в кабинет вошла директриса.
   - Извините, двадцать минут прошло, - сказала она, обращаясь ко мне. - Сейчас будет звонок.
   - Елена Сергеевна! - обрадовалась Рита, вскакивая со стула. - А мы уже закончили!
   Директриса вопросительно взглянула на меня.
   - Да-да, - сказал я. - Рита мне очень помогла. Спасибо.
   - Мне можно идти? - спросила старлетка, мгновенно превращаясь в школьницу.
   - Можно...стой! - Елена Сергеевна подошла ближе и близоруко прищурилась. - Так, понятно, снова брюликами щеголяем. Снимай!
   - Елена Сергеевна, они дешевые! - заныла школьница. - Всего полторашка!
   - Снимай, говорю! - Директриса подставила ладонь. Рита демонстративно вздохнула и вынула серьги из ушей. - Заберешь после уроков. Если еще раз увижу - отдам только родителям. Поняла?
   - Поняла, - буркнула темноволосая фея.
   - Иди.
   Рита одарила меня мрачным взглядом и вышла из кабинета. Я повернулся к директрисе.
   - Круто вы с ней! Не боитесь, что уволят? Место ведь блатное!
   - Не-а, не уволят, - ответила она легкомысленно, как девчонка. И, подняв правую руку, покрутила кольцо на пальце. - У меня муж блатной!
   - Мама, дорогая! - сказал я искренне. - Первый раз в жизни вижу, чтобы блатное место досталось подходящему человеку!
   Она расхохоталась, сверкая зубами, - громко и заразительно. Когда она смеялась, ее лицо становилось почти красивым. Я понял, что влюбиться в нее мог любой мужчина.
  
   Отчет ? 13
  
  
   Третий день без машины.
   Об этом я подумал, спускаясь по эскалатору в метро. Человек приспосабливается к любым изменениям - хорошим и плохим. Обычно я стараюсь не вступать в соприкосновение с внешним миром. Он мне неприятен, как склочный сосед. Из квартиры выхожу редко, перемещаюсь только на личном автомобиле, а маршруты мои (кроме профессиональной необходимости), не блещут разнообразием. Спортзал, ресторан или кафе неподалеку от дома. Иногда я захожу в ближайший кинотеатр, связанный с гипермаркетом пуповиной общего перехода. Смотрю фильм и иду за покупками, обдумывая увиденное, если оно того стоило. Мне не нужен собеседник, чтобы делиться впечатлениями. Я - типичный интроверт.
   Мне нравится метро в полдень - оно немноголюдно. Я не люблю чужие прикосновения, не люблю толпу, потому что людей опасно подпускать слишком близко. Привычка воспринимать окружающих как 'объекты' сделала свое дело.
   Я мало знаю о людях. Досье, которое передает мне патрульный, похоже на органайзер: 'объект' выходит из дома во столько-то, возвращается тогда-то. По пятницам посещает спортзал (ночной клуб, ресторан, филармонию, театр). В субботу встречается со своей девушкой (со своим парнем), выходные проводит на даче.
   Досье подробно описывает все, кроме чувств. Наверное, это правильно. Чистильщик не должен воспринимать человека, как предмет одушевленный - иначе может возникнуть стокгольмский синдром 'наоборот'. 'Объект' - это некий предмет, мешающий нормальному ходу жизни. Устранить его так же правильно, как убрать с проезжей части поваленное бурей дерево. Впервые в жизни я четко сформулировал свое отношение к людям и мысленно поаплодировал психологу, который затолкал его в мое подсознание, не называя вещи своими именами.
   'Объектов' в вагоне было немного - человек двадцать. Покачиваясь в такт движению, я развлекался тем, что пытался понять, не 'кто они', а 'какие они'?
   Пожилая женщина напротив меня выглядела постаревшей куклой. 'Бабушкой' такую не назовешь; ухожена и еще не утратила интереса к жизни. Розовые губки подрисованы бантиком, на светлых фарфоровых щечках - пастельные румяна. Из-под вязаной беретки, надвинутой на лоб, выбиваются буйные пепельные кудряшки. Старая куртка аккуратно отглажена, ношенные ботинки, начищены до блеска. Темные брюки, серый свитер, дешевая потертая сумка, из которой торчит уголок последнего романа Акунина. Книги в наше время удовольствие не из дешевых, особенно если пенсия - тысяч одиннадцать. Проще и дешевле скачать из интернета, но таскать с собой электронную дощечку такая женщина не станет: она ее как носитель разумного, доброго, вечного, не воспринимает. Книга должна пахнуть бумагой и типографской краской, иначе какое же от нее удовольствие? А вот второго фетиша московских пенсионеров - дачи в семье нет. Об этом говорит цветочный кустик в горшке, который дама аккуратно придерживает на коленях. Взгляд рассеянный, но довольный; наверное, прикидывает, как он будет смотреться на кухонной или балконной оранжерее, когда нужно будет пересаживать и какое кашпо для этого подойдет. Заметив мой взгляд, дама беспокойно задвигалась, наступив на ногу соседу.
   - Ой, простите!
   Тот не ответил, просто отодвинул порыжевший ботинок, придерживая две сумки, доверху набитые продуктами. Неухоженный и неопрятный. На вид - типичный подкаблучник. То, что мужчина ходит в магазин, еще не признак подчиненного положения - холостяки, к примеру, вынуждены обслуживать себя сами. Но холостяки никогда не закупают продукты столь разного качества: от обезжиренного молока и глазированных сырков до жирной копченой грудинки. Тут чувствуется диапазон вкусов. Сырки и сладкую творожную массу обычно едят дети и женщины, копченую грудинку и колбасы - мужчины и тещи. Судя по безнадежному взгляду, упертому в одну точку, теща парня живет вместе с ними. И ставит она зятя ниже плинтуса: хорошая мать обязательно отругала бы дочку за неухоженного мужа.
   Молодая женщина в короткой меховой куртке, мини-юбке и в сапогах как у кота из мультика, поймав мой взгляд, широко призывно улыбнулась. Та еще штучка, искательница приключений. Легко знакомится, легко прощается. Из тех людей, которые считают, что с ними не может произойти ничего плохого. Я вежливо улыбнулся, встал и перешел к дверям. Пора выходить. Женщина проводила меня удивленным взглядом.
   Поднимаясь на эскалаторе, я развлекался чтением рекламных плакатов по обе стороны туннеля. Эй, вы, там, наверху, бросайте свои железные запчасти и спускайтесь в метро. Зимой здесь тепло, летом прохладно, чисто, светло, и никакой ответственности за безопасность движения. Тебя везут, куда надо, а ты за это время можешь съесть хот-дог и книжку почитать. К тому же, перемещаться в подземном транспорте не только удобно, но и быстро. На земле я бы это расстояние преодолевал не меньше получаса, а так - не прошло и пятнадцати минут, как впереди нарисовалось приземистое одноэтажное здание с ослепительно чистыми окнами и большой синей вывеской: 'Почта России'.
   - Вы, наверное, от Кати Балыковой? - спросила меня улыбчивая женщина с толстой пшеничной косой, обернутой вокруг головы. - Она предупредила, что вы придете.
   - Весьма благодарен за протекцию. Извините, что беспокою в перерыв. А вы, наверное, Надя?
   - Надя. Вам нужен адрес отправителя заказного письма?
   - Именно так. Восхищен скоростью распространения новостей среди почтовых работников.
   Она засмеялась.
   - А чего вы хотели? Здесь женщины работают!
   Надя зашла за стойку, уселась и застучала по клавиатуре, изредка поглядывая в монитор. Ее яркая внешность напоминала альбом раскраски: белая кожа, румяные щеки, пунцовые губы, ярко-серые большие глаза, роскошные золотые волосы. Пышка, излучающая силу и здоровье. Про таких красавиц говорят: 'Кровь с молоком'. Даже лишние килограммы ее не портили; она несла гибко, как ива.
   - Напомните число, - попросила она.
   Я назвал день смерти Шемякина. Надя быстро вбила дату в программу, дождалась ответа и вывела в печать. Допотопный принтер недовольно заскрежетал и вытолкнул наружу бумажный лист.
   - Вот, - сказала Надя, подавая мне распечатку. - Как говорится, чем можем...
   Не удержавшись, я быстро прочитал адрес отправителя. Он меня не удивил. Картинка, сложившаяся в голове, требовала участия научной структуры, связанной с анализом ДНК.
   Кто-то кашлянул. Я поднял голову. Надя нерешительно смотрела на меня снизу вверх.
   - Извините, я забыла ваше имя-отчество...
   - Да какое там отчество! Зовите просто Андрей.
   Она улыбнулась.
   - Андрей, может, чайку с нами выпьете? Работа у вас тяжелая, пообедать сегодня, небось, так и не успели.
   - Ох, это точно, - сказал я с благодарностью. Ароматы столовой колледжа здорово раздразнили аппетит, но есть в окружении клетчатых девиц было выше моих сил. - Если вам не жалко чашки чая с каким-нибудь бутербродом...
   - Ну, зачем же, бутербродом? - возразила красавица с золотым венцом на голове. - У нас пироги. Домашние.
   - Не продолжайте. Я ваш должник на веки вечные.
   Через пять минут я сидел за столом в задней комнатке, окруженный четырьмя милейшими дамами. Самой молодой в коллективе оказалась заведующая Надя, остальные уверенно приближались к пенсионной планке. Возрастной агрессии они не излучали, наоборот, были спокойны и доброжелательны. Поохали над трудовыми буднями работников милиции ('все на ногах, да на ногах'), посокрушались над моей неустроенной личной жизнью ( ' а когда же ему за девушками ухаживать?'), предложили на выбор несколько достойных кандидатур в милицейские подруги. Слово 'полиция' здесь было явно не в ходу. Мне наперебой подливали чай, размешивали в чашке сахар и подкладывали на тарелку пироги и салатик. Забота выглядела абсолютно бескорыстной - три грации давно миновали возраст кокетства, а на безымянном пальце златовласой заведующей светился тонкий золотой ободок.
   Проявив ответную любезность, я пересказал содержание криминальной газетной хроники, выдав их за будни уголовного розыска. У женщин хватило такта сделать вид, что они поверили. Перед уходом мне завернули в фольгу здоровенный кус пирога, несмотря на все попытки отбиться, типа, домой доберусь не скоро.
   - Вот, когда доберетесь, тогда спасибо скажете! - непреклонно возразила одна из работниц почты. - Берите-берите, он легкий, рук не тянет!
   Пришлось поблагодарить и ретироваться. Ничего не поделаешь, скормлю пирог ближайшему голодному псу. Все хорошо в меру. Женская забота иногда утомляет.
   План на оставшуюся половину дня был совершенно ясен: посещение клиники генетического анализа, откуда пришло заказное письмо на имя Маргариты Шемякиной. Обеденный перерыв, если он существует, уже закончился, так что приеду я вовремя. Но тут я сообразил, что нахожусь рядом с домом покойного академика. А значит, могу вернуть Покровской ее фотографию.
   Ближайший пункт 'Кодака' располагался в магазине сувениров. Пересняв фотографию, я аккуратно уложил ее во внутренний карман, договорился, что заберу копию через полчаса, и дошел до знакомого дома неспешным прогулочным шагом. Скормил пирог тощей серой суке с отвисшими сосками и умильным взглядом, постоял во дворе, прикидывая, удобно ли являться без предупреждения. Лучше сунуть снимок в почтовый ящик и поставить Покровскую в известность по телефону. Тогда ей не придется снова варить какао и вести с незваным гостем светские беседы.
   Открыв подъезд магнитным ключом со связки академика, я поднялся на цокольный этаж и сунул снимок в прорезь почтового ящика. Ровное гудение в шахте лифта смолкло, лязгнула металлическая дверь. Я насторожился, прислушиваясь. Звук доносился примерно с четвертого этажа. А может и с пятого.
   Наверху осторожно защелкали замки. Этот звук я бы узнал из тысячи. Взлетев на четвертый этаж, я поднялся еще на полмарша и осторожно вытянул шею. Полоска бумаги с печатью на двери квартиры академика болталась, потревоженная минуту назад. О такой удаче я и не мечтал.
   Поднявшись этажом выше, я перегнулся через перила. Когда посетитель выйдет из квартиры, я его увижу. А дальше - дело техники.
   Ждать пришлось недолго. Андрей Шемякин, - а это был он, - вышел на площадку и защелкал замками. Он очень старался не шуметь. Он даже постарался вернуть на место бумажку с печатью. И пока он возился, пытаясь прилепить ее к створке, я дважды перемахнул через перила и обрушился на него.
   Надо признать: у него была потрясающая реакция. Не успел я прыгнуть в первый раз, как он обернулся, мгновенно оценил ситуацию и сгруппировался, прикрывая болевые точки. Поэтому удар пришелся ему не в шею, а в плечо.
   Перехватив мою руку, он с размаху звезданул локтем в стену - моим локтем, разумеется. Я чуть не взвыл от боли. Самые болезненные точки находятся на сгибах тела, это первая заповедь, которую нам внушают на тренировках: береги коленные чашечки, солнечное сплетение, шею, локти!
   Андрей это знал не хуже меня. Ему потребовалась сотая доля секунды, чтобы оттолкнуть мое ошалевшее тело и махнуть через перила на лестницу. Едва различая от боли фигуру в серой ветровке, я махнул следом. Но он уже нырял на третий этаж, с поразительной легкостью и изяществом - словно Николсон на батуте в фильме 'Волк'. Я плюхался менее ловко - пироги с чаем тяжело болтались в желудке, мешали собрать силы в одну точку.
  Преодолев пять этажей за несколько секунд, мы выскочили из подъезда - он опережал меня не больше чем на шаг. Достану, - мелькнула торопливая яростная мысль. Не тут-то было. Оказавшись на улице, он вдруг понесся вперед широченным страусиным шагом, паря над землей почти на шпагате, перелетая через скамейки, заборчики и дорожные поручни. Ни фига себе! - мелькнула оторопелая восхищенная мысль. Запас скорости и прочности был просто фантастическим. Я не мог его догнать. Никто бы не смог.
   К тому же это был его район, и он уверенно несся к цели, которую я не знал. Я не мог сократить расстояние, не мог 'срезать' дорогу, потому что боялся его потерять. Мы неслись по тротуару, сшибая прохожих как кегли. Вслед летели негодующие вопли, свистки и проклятия. Я начал задыхаться. Сердце колотилось в гортани, воздух резал легкие, а Андрей парил над землей, едва касаясь ее кончиком кроссовок, не выказывая усталости, не сбавляя шаг. Сорок километров в час, не меньше. Так не бывает. Это превышает человеческие возможности.
   Дорогу перегородила огромная плотная пробка. Впервые в жизни я благословил дышащий газами поток автомашин. Андрею придется сбросить скорость, чтобы протиснуться между автомобилями. Слава богу, я немного передохну.
   Не успел я подумать, как он птицей взмыл на капот ближайшей машины и понесся, перескакивая с крыш на багажники к противоположной стороне улицы. Из последних сил я рванул следом. Под ногами затрещало тонкое железо, захлопали дверцы, вслед понесся такой мат, что я ощутил выброс адреналина - не позавидуешь бедолагам, кому-то сейчас хуже, чем мне.
   Хлопнул выстрел. Судя по пластмассовому звуку - травматика, но если попадет - геморрой обеспечен. Андрей вдруг запетлял, и я понял, что он тоже услышал звук. Теперь он опережал меня метров на восемь. Раздалось еще два пластмассовых хлопка, но я не дернулся в сторону, как он, и сумел немного сократить расстояние.
   Впереди показались мрачные кирпичные развалины бывшего НИИ. Здание шло под снос, поэтому все входы в полуразвалившуюся четырехэтажку были замурованы, забиты и увешаны замками.
   - Стой! - крикнул я, задыхаясь.
   Он даже не оглянулся. Подлетел к железной опоре, уходящей вверх, ухватился за нее обеими руками и ловко, как обезьяна, вскарабкался на второй этаж. Перепрыгнул через балконное ограждение и глянул через плечо. Меня поразило его лицо - бледное, напряженное, испуганное. Не так я представлял человека, в характеристике которого слово 'агрессия' встречалось чаще любого другого.
   Осатанев от долгой погони, я подлетел к столбу, ухватился за него обеими руками и, помогая себе ногами, полез следом за ним. Перевалившись через балконные перила, я почувствовал, что ладони объяты пламенем. Неудивительно. Кожа содрана, ссадины покрыты налетом ржавчины. Так можно и заражение схлопотать.
   Балконная дверь висела на одной петле. Я осторожно шагнул в пыльную комнату с мутным окном и огляделся. Под ногами хрустело битое стекло. Никого.
   Хрустя осколками, я вышел в коридор. Он был длинный, темный и выглядел как лабиринт Минотавра. Я прислушался. Ни одного звука. Потерял, - мелькнула обреченная мысль. И еще одна - почему-то о надвигающейся старости.
   - Андрей! - крикнул я громко. Эхо испуганно порхнуло к низкому потолку. - Где ты? Давай поговорим!
   'Сказала кошка мышке', - добавил я беззвучно, потому что ответа, естественно, не последовало.
   Я позвонил патрульному, велел пригнать десятников по нужному адресу и попросил захватить аптечку. Для очистки совести прошелся по запутанным коридорам, открывая двери ударом ноги и ежеминутно ожидая нападения.
   Ничего не произошло. Развалины опустели.
  
  
  
   Отчет ? 14
  
   - Нужно промыть.
  Это все, что сказал патрульный, осмотрев мои ободранные ладони. Ловко высыпал антисептик в походный поддон, развел его дистиллированной водой и знаком показал: опусти руки.
   Я послушно положил ладони на дно, ожидая привычного пощипывания. То ли Центр стал использовать другие препараты, то ли содранная кожа утратила чувствительность - во всяком случае, я не почувствовал ничего.
   Пока отмокали ссадины и ранки, патрульный наполнил шприц и сделал мне укол. У него была легкая безболезненная рука.
   - Спасибо, - сказал я. Он кивнул, промокнул салфеткой мои ладони и начал заклеивать ободранную кожу антибактерицидным пластырем. - А где остальные?
   Подбородок патрульного указал на окно. Я выглянул во двор.
   Они выстроилась внизу - шеренга рослых, тренированных мужчин. Никто не курил, не разговаривал, не хлопал по плечу соседа. Просто стояли и ждали приказа - воины-близнецы, выросшие из драконьих зубов, посеянных Ясоном.
   - Почему свернули работу?
   - Он ушел, - сказал патрульный, как всегда выбирая самый лаконичный ответ. В прошлой жизни он наверняка был спартанцем.
   - Откуда вы знаете? Чтобы прочесать такую махину нужно часа два, не меньше!
   - Нет, - ответил он. - Не нужно. Я зашел в ближайшую аптеку и спросил, не заходил ли к ним человек с содранной кожей на ладонях.
   Мы немного помолчали. Молчание с моей стороны было пристыженным.
   - Дежурный фармацевт промыл ему руки и сделал укол, - продолжал патрульный. - Потом он ушел. За десять минут до нашего приезда.
   Вот так все просто, если поработать головой. Не нужно, задыхаясь, нестись по улице, не нужно скакать по крышам автомобилей а-ля Джеймс Бонд, не нужно резко распахивать двери в темной пустоте коридора. Нужно просто немного поразмыслить. И тем самым сэкономить кучу времени и сил.
   - Десять минут - серьезная фора, - сказал я. - Особенно при его возможностях. Искать, конечно, смысла нет. Хотя если поблизости работают видеокамеры ....
   - Данные переданы в Центр, - перебил он, не дав мне договорить. Если ближайшие камеры зафиксировали движение объекта, охотники отправятся по его следу. Это было настолько очевидно, что не требовало объяснений.
   Я уныло кивнул, но тут же задавил чувство неполноценности. Патрульного учили отличные специалисты, и он всего лишь делает свое дело. Поиск объекта - не моя работа. Свою я выполняю не хуже него.
   Есть чем гордиться, - мелькнула быстрая мысль, мелькнула как-то вскользь, словно я боялся додумать ее до конца. И следом за ней откуда-то из мутных закоулков подсознания снова выплыло тоскливое ощущение надвигающейся старости. Мне оно не понравилось, и чтобы от него избавиться, я начал размышлять.
   Ну, хорошо. Этот ненормальный парень бегает быстрее меня. И по канату, наверное, лазает лучше. Его реакция опережает мою, - на долю секунды, но опережает. Почему я решил списать отставание на возраст? Может, его тренировали, так же как меня, но его данные оказались...
   Стоп!
   Я присел на подоконник рядом с раскладным поддоном, в котором плескалась мутная от ржавчины дезинфицирующая жидкость и быстро глянул на патрульного. Тот невозмутимо складывал в аптечку разбросанные на подоконнике лекарственные упаковки и шприцы. Догадка долбила черепную коробку с такой силой, что у меня заныл висок.
   Тренировали, так же, как меня!
   Удар в основание носа!
   Удар чистильщика!
   Мозг взорвался разом. Мысли, воспоминания, информация, ощущения и предчувствия - все обрушились на меня друг за другом, как штормовые волны на резиновый плот. Я тонул и захлебывался. Я был оглушен. Я не понимал ничего, и одновременно понял многое. Всего лишь одно робкое допущение - и внешний хаос начал выстраиваться в стройную логичную систему.
   'Найди мне этого сукина сына'.
   'У тебя не так много времени'.
   'Сильный парень. Ходил на тренировки. Руки, наверное, тоже сильные'.
   'Хотя бы отработай эту версию первой'!
   Голос сенатора звучал в голове так ясно, словно я был в наушниках.
   Он - чистильщик
   Если это допустить, многое становится на свои места. Например, способ убийства и бегство 'объекта'. За несанкционированное убийство чистильщику пришлось бы отвечать по всей строгости законов Центра.
   Сбежавший чистильщик несет угрозу. Его нужно найти и обезвредить. Тем более, если он агрессивен и непредсказуем, - а это два ключевых слова в характеристике сына академика Шемякина. Стоп! Андрей, действительно его сын? Ответ был в конверте, который Маргарита Шемякина получила накануне вечером. После этого в квартире академика кричали и плакали. Возможно, мотив убийства напрямую связан с результатами экспертизы.
   Нет, что-то не сходится. Убить приемного отца, который ничего плохого тебе не сделал только за то, что у него иной генокод... Черт, опять этот проклятый генный код! Почему все крутится вокруг него?
   - Вам нужно переодеться.
   Я был настолько собран, что не стал переспрашивать. Мгновенно включился в реальность, оглядел свой безнадежно испорченный пиджак, ржавую рубашку, рваные брюки и спросил:
   - Кто-нибудь меня подвезет?
   Патрульный молча кивнул.
   Из института мы вышли как все нормальные люди - через дверь. Огромный амбарный замок со сломанной дужкой валялся рядом со ступеньками, на затоптанном пыльном газоне. Серый 'Рафик' во дворе перед входом реанимировал мрачное здание, создавая иллюзию жизни, и органично дополняя ландшафт. Слишком большая машина для одного пассажира. Десятник, идущий по пятам, тронул меня за рукав и указал на серебристую 'десятку', припаркованную через дорогу.
   - Нам туда.
   Через пять минут мы оказались на углу, где выстроилась пробка из десятка машин с покореженными капотами и крышами. Движение шло по одной стороне улицы, вторая была перекрыта двумя сине-белыми 'Фордами' с мигалкой. Расстроенные водилы, сбившись кучкой вокруг людей в форме, наперебой размахивали руками, тыча пальцами то в одну, то в другую сторону, приседая и подпрыгивая. Выразительная пантомима. Я пригнулся, чтобы не стать наглядной иллюстрацией суда Линча - самого быстрого в мире.
   Десятник смотрел на дорогу, в зеркальце отражались пустые равнодушные глаза. Наверное, они всегда бывают такими в промежутках между двумя командами - полученной и отработанной. Город он знал превосходно и несколько раз 'срезал' дорогу там, где я бы проехал по прямой, теряя время и бензин. Остановившись перед подъездом, десятник обернулся назад и открыл мне дверцу. Молча.
   - Спасибо, - сказал я, не рассчитывая на ответ. Он так же молча захлопнул дверцу и уехал. Молчание - золото.
   Женская спина равномерно ныряла вверх-вниз, - словно в гимнастическом зале. Подъезд у нас небольшой: маленький предбанник со вторыми деревянными дверями, открытыми до упора, сразу за ними - лестница. Вдвоем не разойдешься.
   - Простите...
   Женщина быстро выпрямилась и обернулась. Я узнал нашу уборщицу.
   - Добрый день, - поздоровался я. Уборщица гневно вздохнула и отбросила волосы с лица. Ее распирало негодование.
   - Да, какой он добрый! Снова насвинячили! Вот, смотрите! - Она подвинулась и ткнула веником в разбросанные окурки на идеально чистом полу. - К Ежовым гости приходили! Сто раз их просила: выходите покурить - берите банку с водой и туда окурки кидайте! Банки, что ли нет? Давайте, подарю! Кивают... - Она пригорюнилась и снова возбудилась, указывая на мусор. - Это нормально, да? Люди, называются!
   Я с искренней злостью зацокал языком. Дом сдали три года назад, и когда я впервые вошел в подъезд меня мгновенно покорил свежий запах дерева, извести и краски. Так пахнет новый, только что родившийся мир в 'Лангольерах'. Он как бумажный лист - пиши, что хочешь. Разумный человек напишет слова 'чистота и порядок', неразумный, то, что пишут на стенках лифта. Возможно у меня завышенные требования, но я не понимаю, почему нужно сыпать картофельные очистки не в мусоропровод, а рядом с ним, и швырять окурки перед собственной дверью, а не покурить, скажем, во дворе. Загрязнять окружающую среду тоже некрасиво, но две мысли сразу для семейства Ежовых - уже высший пилотаж.
   - Главное, еще дверью прикрывают, - продолжала бубнить уборщица, почувствовав благодарного слушателя. - Я эту дверь всегда до конца открываю, видите, вот так: - она стукнула створкой об стену. - А они наполовину прикрыли, чтобы не видно было, думали, не замечу. - Уборщица с надеждой уставилась на меня. - Может, вы с ними поговорите, а? Мужчину они послушают... Ой, что это с вами?
   Я неловко отряхнул пиджак, про который совершенно забыл.
   - Так, ерунда. Небольшая авария. Не обращайте внимания.
   - Ой, а руки-то, руки! - запричитала уборщица. - У врача были?
   - Был. Простые ссадины. До свадьбы заживут.
   Отвечая, я пятился по лестнице к лифту. Ткнул в железную кнопку и услышал легкий гул.
   - Ходили бы лучше пешком, для здоровья полезно. Раньше-то без машин обходились, и ничего, жили себе...
   - Постараюсь, - пообещал я.
   - Так вы с ними поговорите? - Уборщица махнула совком в ненавистную дверь. - Очень прошу! Житья от них нет! Будто нарочно делают!
   Не исключено. Есть категория людей, которая испытывает оргазм, измываясь над ближними. Естественно, если они слабее, ниже, младше чином, должностью и так далее. Эмоциональное насилие как примитивная форма самоутверждения.
   - Постараюсь разобраться, - пообещал я, умолчав, что сам в драку не полезу. Натравлю на них участкового. А если и тогда не поймут - натравлю кого-нибудь покруче. Займусь, так сказать, вплотную перевоспитанием семейства Ежовых. Жить в хлеву по их милости я не собираюсь.
   - Вот спасибо, - начала уборщица, но тут раздался железный лязг, и двери лифта разошлись в разные стороны. Она умоляюще приложила руку к груди. Я ткнул пальцем в кнопку с цифрой шесть и покивал в ответ - не забуду, не забуду.
   Дома я сразу встал под душ. Горячие струйки смыли пластыри с раненых ладоней, и они начали неприятно саднить. Поворошив аптечку, я обнаружил две полоски мозольного пластыря, но решил, что липкая лента еще больше растерзает содранную кожу. Поступлю как разумный человек - загляну по дороге в ближайшую аптеку.
   Войдя в гардеробную, я окинул взглядом стройные ряды пиджаков, рубашек и курток. Институт генетической экспертизы - это звучит гордо. Солидная клиентура, хорошие зарплаты. Для такого места вполне годится новый коричневый костюм от 'Хэрриджа' - одновременно простой и солидный. Никто не доверит врачебную тайну незнакомцу, прибывшему в жалком прикиде, сколько бы он ни тряс перед носом красной корочкой. Разумеется, все разрешительные документы с печатями и подписями я мог получить уже завтра, но печенку грызло такое бешеное любопытство, что я боялся не дожить.
   Усевшись за руль, я отыскал по карте нужную улицу. Институт генетического анализа находился в одном из новых микрорайонов, плодившихся на окраинах как грибы после дождя. Прикинув дорогу, я вырулил со двора. Не забыл заехать в ближайшую аптеку - вернее, о ней не забыли мои горящие ладони. Надменная женщина в белом халате помогла мне наклеить пластырь на обе руки. Я сунул ей три сторублевые бумажки, одна из которых была лишней. Она восприняла это как должное и не поблагодарила.
   Новые московские джунгли приветствовали меня широким оскалом блочных многоэтажек. Микрорайон в стиле хайтек - асфальт, стекло, бетон, коробки кондиционеров и спутниковые тарелки на окнах. Ни одного парка, сквера, или водоема, - словом, ни одного места, где можно прогуляться с собакой, подышать воздухом, встретиться с девушкой или посидеть вечерком с газетой на лавочке. Место жизни новой популяции человечества, которая пашет без выходных, не выходит прогуляться и не вылезает из ночного безлимитного интернета.
   Институт занимал два этажа новостройки типа монолит - кирпич с большим двором. Судя по дорогим иномаркам, клиентов соображение удаленности от центра ничуть не отпугнуло. Оборону здесь держали крепко: массивная дверь с видеокамерой над входом, специальная прорезь для пластиковой карточки и отсутствие замков. Войти сюда можно только в том случае, если ты 'свой'. А если нет - нажимай на металлическую пуговицу звонка. Так я и поступил. Видеокамера над входом немедленно оживилась, задвигала тонкой как у стервятника шеей.
   - Добрый день. Вы записаны? - осведомился хриплый мужской голос с заученной вежливостью. Везет мне на охранников. Пора составлять каталог видов и разновидностей: 'Охрана визуальная и виртуальная'...
   - Нет, не записан.
   - Кто вам нужен? - спросил голос уже не так вежливо.
   - Будет лучше, если ты откроешь, - сказал я.
   В домофоне возникла легкая заминка.
   - Ну! - сказал я, повысив голос.
   Щелкнул замок, дверь плавно поехала на меня. Слабак, подумал я, перехватив ручку.
   Он встретил меня в холле - взъерошенный, в черной униформе с тревожным бегающим взглядом.
   - Извините, у нас принимают только по предварительной записи. Кто вам нужен?
   Достав осточертевшую корочку, я надменно махнул у него перед носом.
   - Самый главный! Он на месте?
   Не спуская с меня опасливого взгляда, охранник что-то забормотал в радиотелефон. Выслушал ответ и доложил:
   - Директора нет. Хотите поговорить с Олегом Анатольевичем?
   - Кто такой? - спросил я брезгливо.
   - Это наш главврач. - Я сморщился. - Да вы напрасно хмуритесь. Директор приезжает раз в неделю, он иногда новеньких врачей даже в лицо не знает. Делами занимается Заварзин, так что если у вас серьезный вопрос - лучше к нему.
   Я прошелся недовольным взглядом по стерильной комнате, всю обстановку которой составлял письменный стол с компьютерным монитором и со вздохом сказал:
   - Веди, чего уж там...
  
  
  
  
   Отчет ? 15
  
  
  
  
   Просторный холл, в который меня привел охранник, был выдержан в позитивных оливковых тонах. Три стойки полукругом, возле стен кожаные диваны и кресла, прозрачные пластиковые столики с журналами. На стене - постеры с изображением смеющихся мамаш и улыбающихся счастливых детей. Отцы семейной идиллией не предусматривались, что неудивительно, если вспомнить, с какими вопросами они сюда приходят. Атмосфера умеренно-тягостная, как в дорогом ритуальном бюро: приглушенные голоса, понимающие корректные взгляды. Не хватало венков вдоль стен, перевитых траурными лентами с золотыми буквами: 'Бывшему семейству от шалуна-Купидона'. Когда я попадаю в места, подобные этому, то лишний раз радуюсь, что огородил себя от людей невидимой непробиваемой стеной. Мне нравится бродить в одиночестве по улицам, сидеть за столиком с зажженной свечой в ресторане или на скамейке парка, наблюдая за прохожими и ощущая свою отгороженность от них.
   Охранник подвел меня к свободной стойке и что-то прошептал на ухо симпатичной девице в замысловатом головном уборе, кудрявой, как болонка. Кудряшка Сью пронзила меня рентгеновским взглядом и вежливо, без улыбки сказала:
   - Придется немного подождать. У Олега Анатольевича клиент.
  Вот как. Не 'больной', не 'пациент', не 'посетитель'. Клиент. Словесная дифференциация говорит о ценовом уровне заведения. Я порадовался, что оделся соответствующим образом. Скривил лицо, огляделся и недовольно спросил:
   - Это надолго?
   - Могу предложить вам чашечку чая, - продолжала блондинка, как бы, не заметив вопроса. - Присаживайтесь, где вам удобно. Есть свежий 'Спортэкспресс'.
   В принципе, можно было бы на этом остановиться, но я уже вошел в образ и он мне нравился. Не сам образ, - что в нем хорошего, мелкопоместный чиновный хам, - а то, как я с ним справляюсь.
   - Не надо чая. У меня давление низкое. Принесите кофе. - Девица не выразила ни малейшего неудовольствия, и я решил поддать жару. - Учтите, растворимый кофе я не пью. Сварите нормальный.
   - Вам с сахаром или с шоколадом? - спросила блондинка так просто, словно я сидел в хорошей кофейне на Арбате.
   Я мысленно присвистнул. Судя по сервису, место здесь не просто дорогое, а очень дорогое.
   - С шоколадом. И с лимоном.
   Девушка нажала кнопку селектора и отдала негромкие приказания, после чего поставила меня в известность:
   - Через пять минут принесут.
   Я отошел, не поблагодарив, и уселся на диване. Мужчина в кресле вяло листал журнал. Почувствовав мой взгляд, он поднял голову. На меня неприязненно уставились кровавые глаза с лопнувшими сосудиками, а когда он прошел к стойке, вслед полетел сильный остаточный запашок 'после вчерашнего'. Неудивительно. Чтобы прийти в такое место с такими вопросами иногда просто необходимо основательно надраться.
   Кофе принесли действительно быстро, - я-то ожидал, что пять минут растянутся в привычные двадцать пять. Он был горячим и крепким. Я принюхался к вьющемуся над чашкой дымку. Пахнет бодряще. Кофе я не пью, но запах его - люблю.
   - Сами варите?
   - Что вы, - ответила кудрявая блондинка, ставя передо мной вазочку с шоколадками и хрустальное блюдечко с лимоном. - У нас очень жесткие санитарные требования. Рядом с нами кофейня, они и варят. Попробуйте, это хороший сорт. Мы сами для клиентов покупаем.
   Она выпрямилась, ожидая новых наворотов моей больной фантазии. Девушки на рецепшн были в одинаковой униформе: голубые халатики до колен, голубые брючки и высокий открахмаленный колпак, напоминающий скрещенные птичьи крылья. Им этот странный наряд шел.
   - Спасибо, - сказал я, на секунду выходя из образа, и улыбнулся. Она не улыбнулась в ответ и отошла.
   Следующие десять минут я провел на диванчике, осторожно отхлебывая кофе (забытый вкус оказался густым, бархатным), и размышляя, как должен вести себя мой персонаж в режиме ожидания. Устроить скандал? Глупости. Судя по твердости персонала и коллекции иномарок во дворе, клиентура здесь солидная - не пацаны из соседней подворотни. Можно и схлопотать. Мелкопоместные чиновные хамы такие перспективы чувствуют тонко.
   Наконец, тренькнул звоночек, девушка из-за стойки подошла ко мне и тихо сказала:
   - Вас ждут.
   Я отодвинул чашку с недопитым кофе. Восклицаний, типа 'вам не понравилось?!', не последовало. Сервис, но без особого раболепия. Девушка провела меня по длинному коридору без окон и стукнула в дверь с табличкой: 'Профессор Заварзин О.А.'
   - Входите, - прогудел приятный баритон.
   Он возвышался над столом напротив входа - крупный мужчина с роскошной шевелюрой цвета 'соль с перцем', гулким голосом и размашистыми уверенными движениями. Такие люди обычно задают тон в любой компании. Они готовы спорить на любую тему и давать советы всем желающим. У них всегда все прекрасно: и здоровье, и работа, и семья, и зарплата. Про пятьдесят тысяч долларов они обычно говорят 'деньги, вроде, небольшие', и при этом запросто могут иметь дырявые носки.
   Мое появление не встретили улыбкой. Улыбаться здесь, как я уже понял, было не принято.
   - Присаживайтесь.
   Хозяин кабинета указал мне на стул. Я сел напротив, изучая небрежно повязанный шелковый шейный платок в вороте белоснежной рубашки. Броская старомодная элегантность. Из нагрудного кармана твидового пиджака выглядывала стрела-прищепка настоящего 'Паркера'.
   В противоречие с шикарной внешностью профессора вступал запах, примешивающийся к аромату туалетной воды. Очень слабый, почти неуловимый - как воспоминание о мужчине с красными глазами, прошедшем мимо меня несколько минут назад. Я мог списать 'привет с большого бодуна' на собственную сверхчувствительность, если бы не большие академические очки с поцарапанными стеклами. Сочетать старую дешевую оправу с дорогим костюмом можно в том случае, если она прикрывает набрякшие мешки и синеву под глазами. Конечно, все имеют право немного расслабиться. Может у профессора вчера был день рождения, откуда я знаю.
   - Вы по судебному постановлению или лично от себя?
   Поскольку судебного постановления у меня не было, я признался, что пришел лично от себя.
   - Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Олег Анатольевич, а вас?
   Я тоже представился по имени-отчеству. Руку собеседник протягивать не стал, сохранил профессиональную дистанцию.
   - Вы принесли материал?
   - Материал? - Я удивился, потому что думал, что профессору уже доложили, кто к нему явился. - Какой материал?
   Увеличенные линзами глаза собеседника произвели быстрый анализ моего гардероба. Заварзин поставил локти на ручки кресла и соединил перед собой кончики пальцев. Выглядел он при этом библейским патриархом, собирающимся огласить неразумным детям очередное послание Господа.
   - Ясно, - сказал он, наклонив голову. - Колеблетесь и сомневаетесь. Это хорошо. Андрей Константинович, позвольте дать вам совет. Если можете жить в неведении - живите, ибо, как сказано в одной неглупой книге: 'Многие знания - многие скорби'. Поверьте, нет ничего опаснее правды. Правда - как бумеранг, запущенная в прошлое, может вернуться и разрушить вашу жизнь. Нужна она вам такой ценой?
   В общем, все звучало разумно и вполне себе благостно. Человек, пришедший сюда, имеет право на последний свободный выбор: знать, или догадываться. Не все готовы переступить последнюю черту, за которой кончается благодетельный сумрак и наступает режущая глаз ясность. Правда - вещь безжалостная. Она не оставляет ни малейшего шанса уцепиться за обломки старой, разваливающейся, пускай несовершенной, но привычной жизни. Как подтолкнуть человека, измученного сомнениями, в нужную сторону? Очень просто! Призвать его мучиться дальше - тогда он точно поступит наоборот! Маленький психологический капкан с библейской цитатой вместо приманки.
   - Олег Анатольевич, вы неправильно поняли, - сказал я и достал корочку. - Я не ваш клиент.
   Он оторопело взглянул на удостоверение. Широкие темные брови взметнулись на лоб.
   - Что?... Вы?!... Оттуда?! - Заварзин еще раз осмотрел меня с головы до ног, даже под стол заглянул, проверяя, не приснились ли ему итальянские туфли за двести евро: - Не может быть!
   Он взял удостоверение и прочитал его с тем же недоверчивым выражением. Захлопнул и отодвинул обратно.
   - Слушаю вас.
   Задушевный тон сменил официальный с легкой раздраженной ноткой. Как говорится, мы сидим, а денежки идут. И все мимо, пока приходится метать бисер, сами знаете, перед кем.
   - Вы, наверное, догадываетесь, почему я пришел, - сказал я, выбрав нейтральное вступление.
   Он тяжело вздохнул, достал из внутреннего кармана маленькую расческу и причесался.
   - Шемякин...
   Прозвучало тоскливо, типа, 'это надолго'.
   - Вы его знали? - спросил я, отметив, что он назвал фамилию академика, а не его жены.
   - Еще бы!
   - Давно?
   - Сто лет в обед, - сказал он без особой радости. - Мы с Никитой однокурсники. Вместе учились в институте, а потом нас пригрел Аркадий Петрович... - Он осекся и вопросительно взглянул на меня. - Вы знаете, кто такой Аркадий Колчановский?
   - Я даже знаю, что Никита Сергеевич женился на его дочери.
   По лицу собеседника пробежала неуловимая рябь воспоминаний, только я не понял, хороших, или плохих.
   - Как она? Я пытался дозвониться, но никто не берет трубку.
   - Маргарита Аркадьевна в больнице.
   - Господи! - Заварзин немного взволновался. - Что с ней?
   - У Маргариты Аркадьевны был сердечный приступ.
   - Неудивительно. Такое потрясение.
   - Вы имеете в виду смерть Никиты Сергеевича?
   Он изумленно взглянул на меня.
   - Конечно! Что же еще?
   - Ну, не знаю, - сказал я, изучая свои ладони, залепленные телесным пластырем. - Мало ли. Может, ее потрясло заказное письмо, которое она получила из вашего института. Как раз накануне смерти мужа. Такое вот совпадение.
   Он раздраженно повел плечом.
   - Ну, если вы и сами все знаете...
   - Олег Анатольевич, мне нужны подробности. Когда к вам пришла Шемякина, о чем вы говорили, какие анализы она заказала, какой получила ответ - в общем, все, до последней запятой.
   - Вы же видели письмо! - сказал он брюзгливо. - Какие требуются комментарии?
   - Я не сказал, что видел письмо. Я сказал, что знаю о его существовании.
   Заварзин быстро заерзал на стуле. Выбирает линию поведения. Либо он сейчас начнет тянуть время, ссылаясь на врачебную этику, либо на ходу решит, что нужно знать следствию, а без чего оно спокойно может обойтись. Кастрирует, так сказать, информацию в знак преданности учителю и его семейству.
   - Олег Анатольевич! - Он виновато посмотрел на меня. Видимо, я угадал его мысли. - Вы понимаете, кто контролирует это дело?
   - Понимаю, - сказал он еле слышно.
   - Там, - я многозначительно стрельнул взглядом в потолок, - будет неважно: попытаетесь вы солгать, или утаите часть правды. И то, и другое расценят одинаково. Понимаете?
   Он не ответил.
   - Хорошая у вас клиника, - сказал я грубо.
   Заварзин окатил меня неприязненным взглядом.
   - По закону я не имею права....
   - Прощайте! - оборвал я, вставая со стула. - Побережем рабочее время. Я хотел как лучше.
   Вышел из кабинета и направился к входным дверям.
  
   Отчет ? 16
  
  
  
   Конечно, мы оба прекрасно знали, что блефуем. Каждый гадал, какие карты на руках противника. Сначала мне казалось, что у меня сильная комбинация. В холле я в этом засомневался, а когда вышел во двор, так никем и не остановленный, скис окончательно и начал прикидывать должностной уровень покровителей института.
   Но тут запищала открывающаяся дверь, и знакомый хрипловатый голос окликнул:
   - Подождите! - Я обернулся. Охранник в черной форме с желтыми нашивками широко распахнул дверь и посторонился. - Вас просят вернуться. - Он подумал и добавил, явно от себя: - Пожалуйста.
   Пожав плечами, я неторопливо проделал обратный путь. Кудряшка Сью глянула на меня исподлобья и не сказала ни слова. Стучаться я не стал. Просто вошел в кабинет и уселся на прежнее место. Заварзин, сидя на корточках, рылся в низком шкафчике возле окна. До меня доносилось негромкое бормотание:
   - Черт, помню же, что еще оставалось...Ага!
   На пол веером скользнула стопка скользких пластиковых папок. Заварзин с триумфом извлек из темных недр небольшую коньячную фляжку. Отыскав в соседнем шкафу несколько одноразовых стаканчиков и бумажные салфетки, он соорудил на столе нехитрый натюрморт и спросил прямо, без кокетства:
   - Пить будете? - Я покачал головой. - А я буду, - объявил он твердо. - Напьюсь, и пусть увольняют к чертовой матери! - Он вдруг остановился и хмыкнул. - Слушайте, только что в голову пришло. С отцом-то все более-менее ясно, а вот кто у черта мать? Как вам профессиональный вопросик?
   Его несло на предельной скорости. Слабые люди, решившись на поступок - неважно, хороший или плохой, - ломают тормоза, чтобы не передумать. Сейчас он вывалит на меня все, что я хочу услышать, а в нагрузку добавит кучу собственных комплексов, проблем и претензий к жизни. И я приму их, как плату за откровенность.
   Щедро плеснув в пластмассовый стаканчик, профессор одним духом опрокинул коньяк и замер, прижимая к губам тыльную сторону ладони. Глаза уставились в точку на стене. Ждем-с первой звезды. То бишь, начала целебного действия. А он не новичок в мытье золота.
   Дождавшись, когда тепло разольется по телу и немного растопит стресс (я тоже люблю это ощущение), хозяин кабинета запер дверь, позвонил на рецепшн и твердо приказал никого к нему не пускать и ни с кем не соединять. Занят. Да, до конца рабочего дня. Клиентов записывать на завтра, всех остальных - посылать к черту. Всех. Включая руководство.
   Грохнув трубку на аппарат, он сел напротив, содрал очки и уставился мне в лицо. Как я и думал, под нижними веками набрякли некрасивые кожистые мешки. Белки глаз покраснели. Алкоголики пьянеют быстро. Только бы не отрубился раньше времени.
   - Разворошили, - сказал Заварзин, постучав пальцем по груди. - Черт, столько всего разворошили!
   Как любому алкоголику, ему требовался повод, а не оправдание. Алкоголики никогда не оправдываются. Во всех своих проблемах они обвиняют мир, который их 'довел' и 'не понял'.
   Плеснув в стаканчик еще немного, он снова опрокинул коньяк. Я торопливо спросил:
   - Олег Анатольевич, может, сначала поговорим?
   - И что потом? Вы поощрите меня бутылкой, как обезьяну бананом? Стойте, стойте! - он рассудительно выставил перед собой ладонь. - Я знаю, чего вы боитесь. Не беспокойтесь. От этого, - он поболтал фляжкой в воздухе, - я в ступор не войду. Отвечу на все ваши вопросы как миленький. Только не потому, что испугался. - Он громко фыркнул. Я с трудом удержался, чтобы не вытереть забрызганное лицо. - Выговориться хочу. Как только вы вышли, я прямо почувствовал: все! Приперло! - Он взялся рукой за горло. Потом лег на стол и заглянул мне в глаза. - Что вы делаете в таких случаях? Когда припирает?
   - Некоторые люди ходят на исповедь.
   Заварзин безнадежно отмахнулся.
   - Ну, это у католиков принято в пляжной кабинке душу изливать. У нас батюшка на разговоры время не тратит: накрыл епитрахилью, скороговоркой перечислил грехи, только успевай вставлять, - 'грешен, грешен'... Никакого оргазма.
   - Можно сходить к психоаналитику.
   - Ага, а потом он обсудит с общими знакомыми твои излияния и поржет над твоим диагнозом. Нет, уж, спасибо. - Отдуваясь, он откинулся на спинку стула. Лицо начало медленно багроветь. - Раньше расслабиться было проще: купишь билет до Питера, выберешь в вагоне подходящего попутчика - и изливайся ему до рассвета. А потом - разошлись как в море корабли, ни он тебя не знает, ни ты его. Выкинул мусор, и душа не болит.
   - Вы можете и сейчас купить билет. Хоть до Владивостока. И изливаться целый месяц.
   Он помотал головой.
   - Не-е-ет, поезд ушел. Раньше собеседники были умные, интеллигентные. Разговоры вели - заслушаешься. Интересовали людей чужие проблемы, как-то покопаться в них хотелось, на себя примерить. Не поверите, какие мысли иногда в голову приходили - кар-ми-чес-кие! Сейчас умных собеседников с фонарем не отыщешь - сплошное быдло. Озверел народ, деградировал, книжек не читает. Не о чем с ним разговаривать. - Он снова плеснул в стаканчик и взмахнул им перед носом. - Ну, за Никиту, пусть ему, гавнюку, деревяшки в земле не жмут, хоть он это заслужил.
   - Вы часто виделись с Никитой Сергеевичем? - спросил я, наблюдая, как тяжело он переводит дух. В ступор Заварзин может и не войдет, а вот инфаркт однажды схлопочет. Никуда не годится профессорское сердце - полторы минуты отдышаться не может.
   - После свадьбы - ни разу. Ни с ним, ни с Маргаритой.
   - Вы не хотели с ним встречаться?
   Заварзин удивился.
   - С чего вы взяли, что я не хотел? Это он не хотел!
   - Почему?
   Он неопределенно пожал плечами.
   - Ну, не знаю... Наверное, не так-то просто смотреть в глаза человеку, у которого отнял законное место под солнцем.
   - То есть?
   Заварзин аккуратно, чтобы не промахнуться, поставил стаканчик на стол и сделал многозначительный жест: мол, обожди. Покопался во внутреннем кармане, выудил портмоне и подтолкнул в мою сторону.
   - Откройте, откройте! - разрешил он. Я послушно открыл бумажник. Он пах настоящей кожей и выглядел новеньким - так же как костюм, обувь, часы и туфли собеседника. Почему-то мелькнула мысль, что хорошо зарабатывать Заварзин начал недавно.
   - Ну, как? - спросил он нетерпеливо.
   Сначала я не понял, стопкой валюты хвалится, что ли? Потом до меня дошло, что речь идет о старом потертом снимке в пластиковой рамочке. Обычно в него вставляют фотографии людей, которых приятно прижать к сердцу. Женщины - снимки мужа и детей, мужчины, соответственно - фотографии жен, иногда родителей. В бумажнике Заварзина хранился бережно ламинированный снимок высокого парня в лыжном костюме с палками в руках на фоне каких-то деревянных избушек. Правильные, словно выточенные черты лица, бесшабашная улыбка, копна волос, разворошенная ветром. Молодой Заварзин был немного похож на Алена Делона в роли Зорро.
   - Волосы вы сохранили, - сказал я, возвращая снимок. Можно было найти более цветистые обороты, но ему, судя по физиономии, и этого хватило. Лесть, как алкоголь, действует даже в малых дозах. Не знаю, правда ли, что пьяный говорит все, что думает, но одно убойное свойство у алкоголя есть: он, как негатив, вытаскивает из человека его истинную, глубоко спрятанную суть. Например, бескрайнюю, как океан, любовь к себе, красивому. Видали мы эгоцентристов, но такого - впервые. Таскает с собой собственную фотографию, с ума сойти можно.
   - Да, были когда-то и мы рысаками, - сказал он самодовольно в расчете на следующую любезность: ну, почему 'были'?
   Вместо этого я спросил:
   - Олег Анатольевич, вы женаты?
   - Что? - Он оторопел совсем как Стелла, когда я спросил ее о 'цене вопроса'. Словно посреди лекции о раннем Кватроченто какой-то идиот-слушатель спустил его с небес репликой о засоле селедки. - Ну, был пару раз. А что?
   - И дети есть?
   - Трое. А что?
   Я сделал ладонью вежливый отстраненный жест - все в порядке, просто спрашиваю. 'Пару раз!' Обалдеть можно. Хорошо хоть помнит количество детей.
   - Знали бы вы, каким я парнем бы! - продолжал он, переиначивая популярную песню о Гагарине. - Девочки падали! Меня на кафедре так и прозвали 'скрежет зубовный'. - Он демонстративно лязгнул челюстями. Зубы у профессора были крепкие, а вот свои, или чужие - не разобрал. - Какое было время! Какие перспективы! Море солнца, света, диссертация, место на кафедре, своя тематика, может, свой институт...- он подавился и мрачно хмыкнул: - В общем, все, что досталось Никите.
   - Включая Маргариту Аркадьевну?
   Он одарил меня хмурым взглядом. Первый этап опьянения обычно возносит алкоголика к небесам, второй резко сбрасывает на землю. Судя по всему, первый этап мы только что миновали.
   - Именно так. Включая Маргариту, как вы изволили выразиться, 'Аркадьевну', - он с издевкой подчеркнул отчество.
   - Вы за ней ухаживали?
   Заварзин оскорбился.
   - Дорогуша, что за выражения? Это она за мной ухаживала! Я же говорю: со мной девчонки забывали слово 'нет'. Марго было лестно отбить меня у стада.
   - Вам было лестно, что дочка шефа отбила вас у стада?
   Он вылил в стаканчик остатки коньяка и буквально вытряхнул фляжку. На этот раз не опрокинул его в рот одним махом, отцедил малюсенький задумчивый глоток.
   - Не знаю. Может быть. В конце концов, Марго была изумительно красивой девушкой.
   - У вас были серьезные отношения?
   - Понятия не имею, - признался он откровенно. - Я, конечно, себе цену знал, но Марго прекрасно понимала, что рядом с ней я, - так, красивая безделушка, не более того.
   - Вас это задевало?
   Он вскинул брови.
   - А вы как думали?! Бесился, как жеребец в брачный период! Что только не перепробовал, чтобы ее в себя влюбить! Сначала перечитал уйму книжек по психологии отношений. Чувствую - не помогает. Тогда решил покорить ее широтой. Знаете, женщины любят мужиков, которые горстями золотишко расшвыривают. Продал домик в деревне, - он хмыкнул, очевидно, вспомнив популярный слоган, - бабкино наследство, и пустился в загул. Каждый вечер кино, театры, рестораны, поездки за город, катание по ночной Москве, шампанское рекой... Сшил в ателье на Кузнецком костюм - клянусь, Версаче отдыхает! Господи, когда мы входили в фойе ресторана на нас даже статуи оборачивались!
   Заварзин крепко зажмурился. Воспоминания о былом купеческом размахе омолодили его помятое лицо. Потом уголки рта поползли вниз вместе с носогубной складкой, тяжело набрякли мешки под глазами, а взгляд стал сумрачным. Портрет Дориана Грея в старости.
   - Хватило на полгода, - сказал он, не дожидаясь вопроса. - Как говорится, кончились деньги - кончились абрикосы. Я звонить не осмеливался, а Марго не позвонила ни разу - это к вопросу о серьезности отношений. Диссертацию я за это время запустил, кандидатский минимум провалил, но ни чуточки из-за этого не расстраивался. Жил в каком-то угаре, будто времени впереди - вагон! Вот женюсь на дочке шефа, он мне легонечко ускорение придаст - и взовьюсь я ясным соколом под такие небеса, каких никто и не видывал! Аркадий Петрович на меня поглядывал, с прищуром, с хитрецой, - но от нотаций воздерживался. Он воспитывать не любил. Скажет иногда, ' эй, молодой человек, время не ждет!' - вот и все. Есть такой герой у Лондона, - объяснил Заварзин. - Харниш-Время-не-ждет. Тот все успевал, и девушек окучивать, и деньги делать. Аркадий Петрович часто его в пример ставил. В общем, понаблюдал он за мной, поразмыслил, и включил Никиту в соавторы закрытой темы, что автоматически означало, помимо прочего, получение собственного московского жилья. Мы-то с Никитой приезжие были, я из Звенигорода, он...черт, уже не помню. Меня Аркадий Петрович передал профессору Заушному - обретался на кафедре старичок со смешной фамилией, до пенсии доживал. Глухой - как тетерев, все время орать приходилось. Так и кончилась моя минута славы. Все знали: достался Заушному - считай, списали. Первое время я кое-как барахтался. Сляпал кандидатскую, а когда узнал, что Никите одну диссертацию за две засчитали, - клянусь, впервые напился. Постарался Аркадий Петрович для любимого зятя, обеспечил его ракетными двигателями. - Заварзин горько усмехнулся. - Ну, может и правильно. Никита был умный, а я всего лишь талантливый. Большая разница. Пока я выгуливал дочку шефа и расшвыривал трудовые бабкины деньги, он целенаправленно протирал штаны возле могущественного папаши. - В кабинете повисла тоскливая пауза. - Вот скажите: почему, когда человек делает глупость, Он, - Заварзин ткнул пальцем в потолок, - его не поправляет? Ну, ткнул бы легонько электрошокером; мол, мне сверху видно все, ты так и знай! И Ему хорошо - заблудшей душой меньше, - и человеку польза. Почему Он позволяет нам свинячить? Почему Ему все равно, когда нас сносит в кювет?
   Обида на Господа в его голосе звучала неподдельная - действительно, выстругал по образу и подобию своему, и умыл руки как непутевый папаша - ни тебе алиментов, не воспитания. Даже наследственность приличную не обеспечил, наградил всего лишь талантом, а не дефицитными мозгами!
   - А вы своих детей электрошокером воспитываете, по праву Отца и Создателя? - спросил я. - Легонько так, чтобы их в кювет не сносило? И вам хорошо: вырастут - спасибо скажут, - и им польза!
   Минуту он смотрел, не мигая. Потом сказал:
   - Подловили. Хорошо вы меня фейсом об тэйбл. Я уж и не помню, когда детишек в последний раз видел. - Заварзин откинулся на спинку стула и прищурился: - Занятный вы человечек! Не хотите прокатиться из Москвы до Питера? Билеты за мой счет!
   Я неопределенно пожал плечами: дескать, может быть, когда-нибудь... А про себя даже перекрестился: свят, свят. Человек - существо неприглядное, особенно, когда стирает косметику и стягивает парик. К душевным излияниям я равнодушен. Корова, тоже мычит, когда доиться хочет. Только в отличие от человека, избавляясь от разбухшего вымени, она дает вкусный и полезный продукт.
   Заварзин вдруг приложил руку к груди и задержал дыхание. Я насторожился.
   - Вам плохо?
   Он покачал головой, прислушиваясь к ощущениям. В общем- то мне было наплевать, когда его сердце с громким треском заявит протест. Просто он еще не рассказал мне то, зачем я сюда пришел.
   - Ничего, я привык. Давайте я вам быстро расскажу про Маргариту, а то мне выпить очень хочется. После второй бутылки вы от меня точно толку не добьетесь.
   Заварзин помолчал немного, собираясь с мыслями, и начал:
   - Марго позвонила в середине марта. Если честно я очень удивился. За тридцать лет она меня этой чести ни разу не удостоила. Назначил ей встречу, даже немного взволновался: целых три дня в рот не брал и каждый день под капельницей лежал. Почему-то казалось, что откроется дверь и войдет она, вся такая молодая и прекрасная, как на старом снимке, и скажет, а где Олег Анатольевич? - Он тяжело вздохнул. - Пришла... Если честно - я бы ее на улице не узнал. Поймите правильно, она и сейчас красивая женщина, холеная, хорошо одетая. Но знаете, как бывает, глянешь на человека, и вдруг понимаешь: под этими цветочками такие змеи водятся - не приведи господь! Я запах проблем как собака чую - всякого тут насмотрелся. Посадил ее за стол, угостил чаем, расспросил о муже, о детях. Она мнется. Зрелище, я вам скажу, впечатляющее, ни разу не видел, чтобы Марго затруднялась в выборе выражений. Сначала решил, что Никита по бабам пошел, вот Марго и выбрала меня в качестве ответного орудия. Спрашиваю, чем могу помочь. Она берет с меня слово, что 'все останется между нами', а потом достает из сумочки два пакетика с волосками. Подвигает их ко мне и просит провести экспертизу с целью установления родства.
   - Кому принадлежали волосы?
   - Вообще-то, имен Марго не называла - клиенты этого не любят. 'Образец 'А', и образец 'Б'. Так в отчете написано. От себя могу добавить, что оба волоса женские. Образец 'А' содержит следы французской краски, второй волос натурального темного цвета.
   - Почему вы решили, что оба волоса женские? Мужчины тоже закрашивают седину. Иногда французской краской.
   - Я определил пол не по волосу, а по доминантной хромосоме, - ответил он нетерпеливо. - В обоих случаях это была Икс-хромосома. Поверьте, тут осечки быть не может.
   - Вы решили, что это волосы Маргариты и ее дочери?
   - Да. Хотя мне это показалось странным. Любая нормальная женщина точно знает, рожала она ребенка, или нет. Правда, не всегда точно знает, от кого. В тот момент я решил, что она Никите в свое время наставила рога, и теперь пытается выяснить, кто настоящий отец ребенка.
   - Может быть, Маргарита Аркадьевна хотела оказать услугу своим знакомым?
   - Исключено, - ответил он коротко.
   - Почему?
   Он посмотрел на меня с иронией.
   - Если бы вы знали Маргариту, то не задавали бы глупых вопросов.
   - Допустим. Что было дальше?
   - Она очень просила ускорить экспертизу. Я объяснил, что при всем желании уйдет не меньше трех недель. Марго согласилась и попросила, чтобы экспертизу сделал я сам.
   - Она вам заплатила?
   - Мне даже в голову не пришло говорить с ней о деньгах! Я не сдавал образцы в лабораторию: держал их у себя и работал, когда все расходились по домам. Когда получил результат... - Он беззвучно проглотил комок в горле и бросил взгляд на безнадежно пустую фляжку. - Нет, не могу объяснить. Двое суток раздумывал, отправлять, или нет. Потом все-таки отправил, - в конце концов, любой человек имеет право знать правду.
   Заварзин поднялся со стула, покачнулся, и схватился рукой за спинку стула. Затем осторожно присел и перебрал разбросанные папки.
   - Вот, - сказал он, выкладывая передо мной лист бумаги с непонятными диаграммами, формулами и графиками. - Это копия. Понятия не имею, зачем я ее сохранил. Наверное, боялся, что мне все это приснилось. Смотрите сами. Как говорится, комментарии излишни.
   - Я ничего в этом не понимаю. Объясните, является образец 'А' родственником образца 'Б'?
   - Не является, - ответил Заварзин. - 'А' и 'Б' даже не сидели рядом на трубе. Я вам больше скажу: ДНК образца 'Б' содержит геном лишь одного родителя.
   - Что это значит?
   Он посмотрел на меня испуганными глазами.
   - Эта женщина - клон.
  
  
   Отчет ? 17
  
   Когда я вышел, на город начали опускать ранние весенние сумерки. Я уселся за руль, бросил пластиковую папку на соседнее сиденье и несколько минут просидел неподвижно, глядя в лобовое стекло. В голове гудел и раскачивался огромный вечевой колокол.
   Подведем нелегкие итоги.
   Если женщина не может забеременеть, на помощь приходит экстракорпоральное оплодотворение. Первый ребенок, зачатый искусственным путем, родился в Лондоне, в 1977 году. С тех методика широко распространилась по миру. Для Маргариты Шемякиной она была последним шансом на материнство. Как объяснил Заварзин, процедура такова: у будущей матери изымают яйцеклетку и оплодотворяют ее 'в пробирке', после чего пересаживают в матку. Процедуру производят несколько раз, потому что лишь одной яйцеклетке из трех удается прикрепиться к стенке матки. Дальше беременность развивается естественным путем и завершается родами. Искусственно оплодотворенный ребенок ничем не отличается от остальных детей и наследует ДНК обоих родителей.
   В случае если женщина не может сама выносить плод, оплодотворенную яйцеклетку помещают в матку суррогатной матери. Тогда ребенок наследует ДНК троих биологических родителей - отца, матери и той женщины, которая его выносила.
   Клонирование отличается от ЭКО тем, что ядро женской яйцеклетки вытесняют и заменяют ядром второго родителя, чей ДНК и наследует клон. Таня (я был уверен, что образец 'Б' принадлежал ей), унаследовала ДНК своего отца. Был ли это Никита Шемякин?
   Я повернул ключ зажигания и тронул машину с места. Вечерний поток машин плавно тек с окраин в центр, запирая дороги плотными 'пробками'. Меня это не раздражало. Я глушил мотор и сидел, уставившись в приборную панель. И приходил в себя только тогда, когда за спиной раздавался требовательный сердитый клаксон.
   Ай, да Шемякин! Ай, да сукин сын! Не человек, а мученик науки! Ничего для нее не пожалел - даже собственную жену с детьми! Интересно, знал ли об этом его тесть, родоначальник российской генной инженерии, умерший десять лет назад? Очень удивлюсь, если нет. Самостоятельно играть в такие игры любимый ученик академика Колчановского вряд ли осмелился бы. Вопрос, почему знаменитым экспериментаторам понадобилась их дочь и жена? Мало ли женщин на свете?
   Понятно, чего испугался Заварзин, получив результат. Профессор отлично понимал, что подобные эксперименты на личном энтузиазме не проводятся. Нужны деньги, оборудование, классные специалисты, доступ к биологическому материалу, обеспечение безопасности, - в общем, государственная поддержка. Запрет на клонирование человека был принят в России в 2002 году, а в 2007 продлен на неопределенный срок. Заниматься такими экспериментами государство не имеет права, и чем обернется его осведомленность, профессор не знал.
   Взвизгнули тормоза, соседняя машина резко вильнула в сторону. Водитель наклонился к окошку и сердито постучал пальцем по лбу. Приложив ладонь к груди, я склонил голову - виноват. Он с досадой отмахнулся и стартанул вперед. Я постарался больше не отвлекаться.
   Не успел я войти в квартиру, как затрезвонил мой мобильник. Глянув на дисплей, я обреченно вздохнул. Ну, держись, Андрюха, сейчас ты получишь по полной программе.
   - Да, - сказал я бодро.
   - Жду тебя завтра утром, - не теряя время на приветствия, распорядился сенатор.
   - Во сколько?
   - К десяти, если ты не занят, - язвительно поддел он.
   - Я спрашиваю потому, что собираюсь встретиться с Пожидаевым.
   - Я смотрю, ты и дня без него прожить не можешь! Еще не наговорились?
   - Таня работала у него секретарем, - сказал я.
   Трубка замолчала. Потом сенатор сказал тоном ниже.
   - Понятно. Как ты это выяснил?
   - В колледже рассказали.
   - Понятно, - повторил он задумчиво. - Надеюсь, на этот раз он приедет сам?
   - Да, конечно, - подтвердил я.
   - Хорошо. Назначай на половину одиннадцатого, я бы тоже хотел знать, что он тебе скажет.
   - Слушаюсь, - сказал я.
   Он хмыкнул и дал отбой. Я бросил мобильник на обувной шкафчик и пошел переодеваться.
   Стоя под душем, я обдумывал завтрашнюю головомойку. Конечно, сенатору уже доложили, что я упустил 'объект'. Отстранят ли меня от дела? Вряд ли. Центру зачем-то понадобилось мое участие, а также участие обаятельного и привлекательного Ярослава Пожидаева. Зачем? Вопрос не давал покоя, но никаких, даже приблизительных ответов у меня пока не было.
   Постояв под душем, я босиком прошлепал на кухню, открыл бутылку вина и налил полный бокал. Вернулся в кабинет, уселся за стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Мне пришла в голову шальная мысль - систематизировать вопросы, а не ответы. У вопросов есть серьезное преимущество: они не требуют доказательств.
   Итак, начнем.
   Вопрос первый: почему был убит академик Шемякин?
   Вопрос второй: Связан ли Андрей Шемякин с Центром?
   Вопрос третий: Мог ли Андрей убить Никиту Шемякина?
   Вопрос четвертый: Кто 'отец' Тани Шемякиной?
   Вопрос пятый: Кто 'отец' Андрея Шемякина?
   Вопрос шестой: Зачем Центру понадобилось участие в деле двух людей 'со стороны'?
   Вопрос седьмой: Является ли Центр куратором экспериментов с клонированием?
   Вопрос восьмой: Почему Центру срочно нужно разыскать Андрея Шемякина, причем тот нужен ему живым?
   Вопрос девятый: Чем болеет Таня Шемякина?
   Конечно, это был хаос в чистом виде. Я записывал вопросы в той очередности, как они приходили в голову. Прочитав вопросник, я попытался их систематизировать и составил список действующих лиц:
   Никита Шемякин, Маргарита Шемякина, Таня Шемякина, Андрей Шемякин, Андрей Вешняков, Ярослав Пожидаев.
   Подумав, я добавил лист с заглавием 'Центр'.
   От слова 'Центр' я нарисовал стрелочки к людям, с которыми он связан, или может быть связан:
   Андрей Вешняков (наверняка).
   Никита Шемякин (возможно).
   Андрей Шемякин (возможно).
   Допустим, Центр курировал работу Шемякина. Смерть академика была случайной, иначе расследование не проводилось бы с таким размахом. Я не помню ни одного случая, чтобы мне выделили в помощь целый отдел, включая патрульного, операторов и десятников.
   Если Андрей связан с Центром, становится понятным способ убийства. Если добавить сюда два кодовых слова из его характеристики - агрессия и потеря самоконтроля - понятно, почему убийство произошло спонтанно. Если добавить сюда результаты экспертизы и последнее роковое объяснение между родителями и детьми, можно догадаться о мотиве. Меня смущало одно: с такими личностными характеристиками как у Андрея, в чистильщики не посвящают. Но удар был наш, абсолютно чистый и профессиональный. И бежал он так, как может бегать только великолепно тренированный человек с хорошими спортивными данными. Как совместить несовместимое?
   Я поставил вопросительный знак и написал на листе свою фамилию.
  Каким-то образом все мы связаны: я, Никита Шемякин, и Ярослав Пожидаев. Ниточку между нами троими я пока рассмотреть не могу, зато ниточка, связывающая меня с Андреем Шемякиным, прослеживается.
   Возможно, я - его экзамен.
   Это была грустная и тяжелая мысль, но я заставил себя додумать до конца.
   Рано или поздно каждый чистильщик вырабатывает свой ресурс.
   Пенсии для нас не предусмотрены.
   На наше место приходят люди, которые сильнее нас.
   В этом смысле Андрей достойная замена: он моложе меня, бегает быстрее меня, соображает лучше меня, реагирует мгновенно.
   Предположим, ему поручили меня убрать. По какой-то причине он этого не сделал, и мы поменялись местами. Не он гоняется за мной, а я за ним. Сенатор хочет, чтобы я взял его живым. Он нужен Центру. Вернее, Центру нужно что-то от него. Понять бы, что...
   Чтобы заснуть мне снова пришлось достать снотворное из аптечки.
   Проснулся я со смутным ощущением предстоящих неприятностей, но не позволил ему выбить меня из привычной колеи. Принял холодный душ, сварил на завтрак пару яиц и неторопливо позавтракал под бормотание телевизора.
   Перемыв посуду, я достал телефон и позвонил Пожидаеву. Звонить вечером не стал сознательно - за ночь обаятельный и привлекательный психолог мог сообразить, что мне от него нужно, и подготовиться к разговору.
   - Да, - сказал он вяло.
   - Ярослав, добрый день. Извините, что звоню в такую рань. Надеюсь, не разбудил?
   - Это неважно.
   - Жду вас у себя сегодня в половине одиннадцатого, - продолжал я бодрым тоном. - Постарайтесь не опаздывать.
   - Я приду, - сказал Ярослав так же безжизненно и дал отбой.
   Резкая смена поведения меня не удивила. Ярослав - типичный холерик. Взрывы энергии чередуются у него с падением тонуса и депрессией. Странно, что человек, дающий советы другим людям, не способен контролировать перепады собственного настроения. Хотя, почему странно? Обычно так и бывает.
   Положив телефон на обувной шкафчик в прихожей, я отправился одеваться. Перебрал в гардеробной вешалки с пиджаками, прикинул, какой соответствует повестке дня, и вдруг остановился.
   Что-то здесь не так.
   Я еще раз медленно прошелся вдоль ряда.
   Мой вчерашний костюм от 'Хэрриджа' висел там, куда я повесил его вчера. Но между ним и еще одним коричневым пиджаком затесалась серая шерстяная 'тройка'. Я бы никогда ее туда не повесил.
   Остальные вещи висели и лежали на своих местах. Я прошелся по комнатам, делая вид, будто ищу брошенные ключи. Меня не покидало неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Никаких изменений в деталях я не заметил - обыск делали профессионалы. Мелькнула смутная мысль, что календарь на столе стоит не так, как я его обычно ставлю - вплотную к краю, - но стопроцентной уверенности не было. Один факт был бесспорным: как минимум, раз, мою квартиру обыскали.
   Меня ведут, - подумал я, усаживаясь в машину. Чего они боятся, что ищут? Опасаются, что я утаиваю информацию? Вряд ли. Во-первых, я не настолько глуп. Во-вторых, у меня появилось стойкое ощущение, что к нужной информации меня приводят. Откуда я узнал о письме с результатами экспертизы? От милой пожилой почтальонши. Если бабушка напрямую связана с Центром, ее работа - высший класс. Если нет, нашу встречу мог организовать сенатор, который отлично знал, когда я отправлюсь в дом академика. Логическая цепочка - письмо, почта, институт генетический экспертизы, - привела меня к профессору Заварзину - бывшему однокурснику Никиты Шемякина. Я узнал то, что должен был узнать. Иначе цепочку могли разорвать, удалив из нее любое звено.
   Пластиковая папка, которую я забрал у Заварзина, лежала на соседнем сиденье. Доказательство того, государство в лице Центра 'при делах'. Ну и что? Как говорится, у каждой империи свои скелеты в шкафу, а кое-где эти скелеты и вовсе выставлены наружу - достаточно вспомнить самую зловещую корпорацию в мире под названием 'Монсанто'. Дефолиак 'Оранжевый агент', применившийся в Корее и во Вьетнаме - ее ударный продукт. Последствия его применения - всплеск наследственной онкологии, рождение калек, уродов, необратимая мутация генов. Только в Америке компания привлекалась к суду больше двадцати раз по ста различным пунктам обвинения. Монсанто многократно фальсифицировала результаты собственных исследований влияния ГМО-продуктов на животных. Компания применяет методы настоящего пиратства в отношениях с фермерами, не желающими сеять ГМ-пшеницу, разоряет производителей и захватывает их поля. От 'гуманитарной помощи' Монсанто отказалось даже голодающая Африка. Любое здравомыслящее правительство просто обязано забить осиновый кол в ГМО-вампира и навсегда отправить его на свалку истории. И что же? Неугомонный Джулиан Ассанж опубликовал на своем знаменитом сайте документы, подтверждающие, что Госдеп США последнее десятилетие активно лоббирует интересы Монсанто по всему миру, вплоть до насильственной смены правительств тех стран, которые противятся ввозу ГМ-продуктов. МВФ ставит в прямую зависимость получение кредитов и допуск Монсанто к сельскохозяйственной продукции нуждающейся страны. Восемьдесят процентов мирового запаса ГМ-пшеницы, колоссальные земельные угодья по всему миру, уничтожение чужого посевного фонда и способность в любой момент создать искусственный голод - да на этом фоне эксперименты со стволовыми клетками кажутся безобидной шалостью!
   Сенатор ждал меня в кабинете. Когда я вошел, он быстро глянул поверх монитора и поманил меня мясистым указательным пальцем. Руку подавать не стал, что означает высшую степень недовольства. Сенатор не подпускает к себе людей с аурой неудачника.
   - Смотри, - сказал он коротко и повернул монитор.
   Ролик длился всего минуту. Лично мне казалось, что мы скакали по крышам чужих машин гораздо дольше. Снимали на дешевый мобильник. Разрешение низкое, изображение размытое, лиц не видно. Все равно картинка выглядит эффектно.
   - Нравится? - поинтересовался сенатор. - Пять операторов выковыривают ролик из Интернета, еще трое отслеживают телеканалы. Может, объяснишь, зачем ты устроил на улице филиал Голливуда?
   - Это была случайность. Я не знал, что Андрей в тот день вернется домой.
   Сенатор всплеснул руками.
   - Ну, слава богу! Я переживаю, как дурак, а ты, оказывается, ничего не знал! Вот если бы он тебя предупредил заранее, дело другое. А так - какой с тебя спрос? Упустил, - и ладно! В следующий раз догонишь! Может быть. Если повезет.
   - Юрий Васильевич, вы видели, как он бегает? - не стерпел я.
   - И даже как он прыгает!
   - Это выше человеческих возможностей!
   Сенатор встал из-за стола и отошел к окну. Атмосфера сгустилась и прижала меня к полу. У него была чудовищная энергетика.
   - Раз бегает и прыгает, значит, не выше, - сказал он тихо. - Какого черта ты устроил соревнования по прыжкам на автомобилях? Стрелять разучился?
   - Я не ношу с собой оружие, - пробормотал я.
   - Почему? - требовательно спросил сенатор.
   - Вы сказали, что объект вам нужен живым!
   - Нужен! - рявкнул сенатор. - Если бы ты ранил его в ногу, всем было бы сейчас хорошо: тебе, мне, несчастным мужикам с раздолбанными тачками и куче операторов, у которых без тебя полно работы!
   Я промолчал. Как говориться, крыть было нечем.
   - Юрий Васильевич, я тут подумал....
   Он демонстративно отвернулся. Я замолчал. Хорошо знаю, что говорить, когда атмосферное давление зашкаливает, бесполезно.
   Минуту сенатор стоял, заложив руки за спину и щелкая пальцами. Потом напряжение медленно отпустило, и фон выровнялся.
   - Ну, - сказал он, не оборачиваясь.
   - Деньги у них, конечно, есть, - начал я. - Но соваться в гостиницу они не станут, если не дураки. А они не дураки. Почему Андрей привел меня к этому зданию? Потому что очень хорошо его знал. Вот я и подумал: может, они с сестрой там жили?
   Плечи собеседника поднялись и опустились. Сенатор беззвучно вздохнул.
   - Молодец, - сказал он безжизненно. - Догадливый, как цыганка. Десятники нашли в институте два новых матраса и небольшой запас продуктов. Они там жили, но обратно не вернутся.
   - Юрий Васильевич, а что если осмотреть все пустующие дома в районе? - предложил я осторожно.
   - Почему именно в этом районе? Мало ли пустых домов!
   - Свой район наверняка кажется им безопасней любого другого, потому что они его хорошо знают.
   - Да, - сказал сенатор. - Странно, что мы до этого тоже додумались. Десятники уже работают.
   Он развернулся и взглянул на часы.
   - Давай быстрее, скоро подъедет твой психолог.
   Я молча подтолкнул к нему пластиковую папку. Сенатор вытащил бумажный лист и близоруко прищурился.
   - Что еще за иероглифы?
   - Думаю, что вы в них разбираетесь гораздо лучше меня.
   Он мельком глянул исподлобья и снова уставился в лист.
   - Клон, - сказал сенатор одним словом. Сел за стол и растер щеки. Никаких эмоций, ни интереса, ни негодования, ни удивления. Ничего. - Ну, и что ты от меня хочешь?
   - Я хочу знать, был ли Никита Шемякин 'донором' Андрея и Тани.
   - Странное слово. Почему ты не называешь его 'отцом'?
   - Потому что это какие-то другие отношения. Я не владею специальной терминологией.
   - И не надо. Никита воспитывал детей почти двадцать лет. Кормил, учил, обувал, одевал, возился с их проблемами. Думаешь, этого недостаточно, чтобы назвать человека 'папой'?
   - Все это он делал не просто так. Андрей и Таня - часть какого-то эксперимента. Вполне возможно, что именно из-за него Шемякин был убит.
   Сенатор прищурился, глядя в окно. Толстые пальцы неслышно забарабанили по столу. Рад ли он, что я двигаюсь в нужном направлении? И не разберешь...
   - Вопрос, конечно, интересный, - сказал он медленно, - но я не представляю, чем тебе помочь.
   - Мне нужен биологический образец. Волосы, ногти, - неважно.
   - Это понятно, да где же их взять?
   - Как, где? - я начал понимать, что одна открытая дверца в стене захлопнулась. - Разве труп увезли?
   - Никиту кремировали еще вчера, - сказал сенатор. - Он специально оговорил это в своем завещании.
   - А где его одежда? В квартире я ничего не нашел.
   - На всякий случай мы ее изъяли. Сейчас она в химчистке. Мы обязаны вернуть вещи в идеальном состоянии.
   - Зубной щетки, разумеется, тоже нет?
   Сенатор пожал плечами.
   - Понятия не имею! Спроси у патрульного! Это ерунда, ты мне лучше скажи, о чем собираешься беседовать с Ярославом? Думаешь, у них с девочкой были особые отношения?
   - Только не любовные. Таня была отличным манипулятором. Игру в кегли она освоила и решила перейти на более высокий уровень. Потребовался учитель.
   - Почему она выбрала Пожидаева?
   - Вот именно, - сказал я. - С одной стороны, он был другом семьи. У Тани в комнате полный комплект его книжек. Но мне кажется, что она его выбрала по какой-то другой причине. Почему он так сильно волнуется, когда речь заходит о ней? Может...- Мысль пришла в голову мгновенно, как молния. - Может, он и есть биологический донор? Может, Таня Шемякина - его клон?
   - И он испытывает к ней подсознательные отцовские чувства, - хмуро договорил сенатор.
   - Или она к нему, дочерние. Почему, нет? Это возможно, пока не доказано обратное!
   - Она ни разу не пыталась с ним связаться.
   - Значит, она понимает, что Ярослав под наблюдением.
   Сенатор снова взглянул на часы и задумался. Я знал, что он помешан на пунктуальности, поэтому тоже взглянул на запястье. ДО приезда Пожидаева пять минут. Если он, конечно, не опоздает.
   - Ну, хорошо, допустим, что ты прав, - сказал сенатор.- Что из этого следует? Что дальше?
   - Пока не знаю, - честно ответил я. - Одним сомнением станет меньше.
   - Убедительно, - сказал сенатор. Я едва удержался от того, чтобы пожать плечами. Как говорится, чем богаты. - Ладно, иди на свой психоанализ.
   Я послушно пошел к двери.
   - Андрей! - Я обернулся. Он смотрел на меня непроницаемыми выпуклыми глазами. - Наверное, тебе кажется, что ты нарыл сенсацию. Не обольщайся. Все это... - сенатор приподнял лист с результатами экспертизы, - вчерашний день. Мне нужны дети. Как можно быстрее. Ты понял?
   Он не мог высказаться яснее. Центр выступал заказчиком эксперимента. Центр финансировал исследования. Центр знал детали и подробности, которых не знал я. Я не мог спросить прямо, кто из двоих детей академика нужен Центру больше, поэтому поступил как сенатор - слегка завуалировал вопрос.
   - Юрий Васильевич, что если они поделят деньги и разойдутся в разные стороны? Кого мне искать, Андрея, или Таню?
   - Не разойдутся, - сказал он уверенно. - Теперь они будут вместе до самой смерти.
  
   Отчет ? 18
  
  
   Ярослав сидел передо мной и смотрел в точку на стене. Он опоздал на десять минут и не извинился - кстати, я не думаю, что опоздание было демонстративным. Пожидаев сильно сдал и выглядел потрепанным - не могу подобрать другого слова. Лицо какое-то мятое, глаза мутные. Несмотря на идеально оглаженный костюм и рубашку без единой морщинки, он выглядел как забытая вещь, которую хозяин внезапно нашел в гардеробе и теперь прикидывает - выбросить, или привести в порядок? После каждого вопроса, он вскидывал на меня пустой взгляд и болезненно щурился. Непрошибаемая уверенность в себе, которой он щеголял в нашу первую встречу, улетучилась как воздух из проколотого шарика. Я вспомнил одноклассника, который здорово бегал стометровки. Никто не мог догнать его на короткой дистанции - он буквально летел над землей. Зато триста метров он не пробежал ни разу: сходил с дорожки, задыхался, сгибался и валился на траву. Дыхалка слабая, как сказал физрук. Люди, подобные Пожидаеву, способны на короткий бурный протест, но не на длительное упорное сопротивление.
   - Вы хорошо себя чувствуете? - спросил я.
   - Нет, - ответил Ярослав, не раздумывая. - Я чувствую себя отвратительно. Физически и морально.
   - Хотите, встретимся в другой раз? - предложил я, потому что был уверен: он не вынесет ожидания.
   - Не хочу. Спрашивайте, что вам нужно.
   - Ярослав, почему вы не сказали, что Таня работала вашей секретаршей?
   Он с облечением выдохнул воздух. Он долго ждал этого вопроса. Он боялся его. Он измучился, проговаривая наедине с собой варианты нашего диалога.
   - Таня не работала секретаршей. Мы с ней занимались.
   - Чем, простите?
   В тусклых шоколадных глазах зажглась мутная лампочка.
   - На что вы намекаете?
   - Мы сэкономим кучу времени, если не будем становиться в позу. Я знаю, что ничего недозволенного между вами не было. - Я подумал и поправился: - То есть, я в этом уверен.
   Мутный огонек в глазах потух.
   - Вы правы. Не было. Таня пришла ко мне прошлой зимой - почти полтора года назад. Ее мучил повторяющийся кошмар.
   - Почему она пришла к вам?
   - Потому что я написал диссертацию на тему комбинации снов.
   - Ее семья знала, что она ходит на занятия к психологу?
   - Нет. Во всяком случае, я им об этом не сообщал.
   - Это этично?
   Пожидаев задумался. Какие-то тени бродили по его лицу. Видимо, этот вопрос он задавал себе не один раз.
   - Неоднозначно, - ответил он, наконец. - Психолог обязан ставить интересы пациенты превыше всего при условии, что пациент дееспособен. С точки зрения закона несовершеннолетние дети таковыми не считаются.
   - Тогда почему вы ничего не сказали ее родителям?
   - Вы видите сны? - спросил вдруг Ярослав.
  Я откинулся на спинку стула.
   - Как и все люди.
   - Вы их запоминаете?
   - Иногда.
   - Есть сон, который снится вам чаще других? Я имею в виду, детали которого все время повторяются?
   Внутри замелькала тревожная сигнальная лампочка. Может это паранойя, но даже минимальное приближение к тому, что скрыто в глубине моего моря под коралловыми рифами вызывает у меня панику.
   - Ярослав, я не на лечебном сеансе.
   - Ответьте! - он почти умолял. - Я не смогу вам объяснить, если вы не знаете, что это такое!
   - Предположим, снится, - сухо бросил я.
   - И вы никогда никому не рассказывали этот сон, верно? - Я промолчал. Он удовлетворенно кивнул, всмотревшись в мое лицо. - Да, вы знаете, что я имею в виду. А теперь представьте, что ваш сон рассказал во всех подробностях человек, который никак не мог его знать! Просто не мог - и все!
   Украденный сон. Где-то я это слышал, или читал. Кажется, это детективная история, в которой мистическая загадка объясняется вполне тривиально.
   - Вы хотите сказать, что Таня...
   - Да, да, да! - повторил он три раза раздельно, словно опасаясь, что одного утверждения будет мало. - Она рассказала мне мой доминантный сон!
   Я не одинок. Это было первое, что я подумал. Глупая мысль, потому что я не мог объяснить, что она значит.
   - Что такое доминантный сон? - услышал я свой голос со стороны.
   - Это сон, который похож на видеопленку. Сколько бы раз он ни повторялся, в нем ничего не меняется. Принцип классической драматургии: единство времени, места и действия.
   - Людям часто снятся повторяющиеся сны. Это ненормально?
   - Да нет, почему же... Повторяющиеся сны - признак стабильного жизненного уклада. К примеру, людям часто снится море. Но этот образ всегда изменчив. Море бывает спокойным, бывает бурным. Вода бывает прозрачной, бывает мутной. Вы можете быть один на берегу, а можете с кем-то еще. Море - это символ, с помощью которого мозг посылает сигналы через ваше подсознание.
   - О чем?
   - О чем угодно! О самочувствии, о надвигающейся болезни, о периоде невезения или, наоборот, периоде благополучия... Со временем человек проводит связь между образом и событиями и учится толковать свои сны. Их легко рассказывают друзьям, подругам, коллегам по работе - кому угодно! Доминантный сон - другое дело. Это нечто интимное. Табу. Тайна за семью печатями. Дверь, запертая изнутри. Вы не знаете, что за ней, поэтому боитесь ее открыть. Даже в одиночестве.
   - Может быть, Таня рассказала похожий сон? - спросил я. - Если люди, как вы говорите, видят одни и те же образы....
   - Да, я понимаю, - перебил он нетерпеливо. - Два человека могут увидеть море, но это будут разные сны. Нет, это невозможно. Таня описала вещи, которые не могла узнать ни от кого, кроме меня. Иногда она даже не понимала, что они означают.
   - То есть?
   - К примеру, во сне вы идете по лестнице. Вы знаете, что это школьная лестница, и что она ведет на чердак. Вы помните, какой там замок. Вы помните, на каком месте в перилах торчит гвоздь. Так вот, Таня подробно описала эту лестницу, вплоть до гвоздя, но не знала, где она находится. - Ярослав с беспокойством взглянул на меня. - Разумеется, образ выбран произвольно.
   - Подобные случаи в вашей практике бывали?
   - Никогда. Нечто подобное я вычитал у Джироламо Джустиньяни - был такой итальянский психиатр прошлого века. Но там один доминантный сон видели близкие родственники - отец и сын.
   - И...что вы подумали?
   - Тогда - ничего. Точнее, я не знал, что и думать. А потом, когда Марго изложила свою гипотезу насчет подмененных детей....
   Он споткнулся и замолчал.
   - Вы решили, что Таня может быть грехом вашей юности, о котором вы ничего не знали, - договорил я. - Подмененным ребенком. Так?
   - Бред, - сказал он, имея в виду не меня, а себя. - Просто не верится, что я на такое способен. Я составил список всех своих женщин и обошел каждую, которая...у которой... В общем, у которой пятнадцать лет назад могла родиться дочь. В итоге - ничего! Абсолютный нуль! - Он нервно захлопал себя по карману и вытащил знакомые коричневые сигареллы. - Вы позволите? Пытаюсь бросить, и все никак.
   Я подвинул ему пепельницу. Он щелкнул зажигалкой.
   - У девяти женщин есть дети младше этого возраста. Восемь - бездетны.
   - Вам не приходило в голову, что дамы могли соврать? Предположим, ребенок родился, но его отдали на удочерение? Или попросту от него отказались? Вряд ли женщина признается в этом бывшему любовнику и потенциальному отцу.
   - Еще как приходило, - ответил он, выпуская колечко дыма. - Поэтому я не только расспрашивал, я еще и документы поднимал. Роддома, списки, базы данных, - все напрасно. Между мной и Таней нет никакой родственной связи.
   Он раздавил недокуренную сигареллу в пепельнице. Я смотрел на окурок и соображал, есть ли в столе небольшой целлофановый пакетик. Если нет - придется одолжить у дежурного патолога.
   - Как долго продолжались ваши занятия?
   - Вплоть до летних каникул. Сначала мы занимались исключительно доминантным сном, потом... потом начали просто общаться. Иногда обсуждали психологические проблемы пациентов - конечно, не называя имен. У Тани была поразительная интуиция. Сложнейшие психологические задачи она щелкала как орешки. Коэффициент восприятия - девяносто восемь из ста!
   - Что это такое?
   Ярослав вздохнул.
   - Как вам объяснить... Дайте два чистых листа.
   Я наугад открыл ящик стола. В нем лежала нераспечатанная пачка писчей бумаги. Вынув два листа, я протянул их Ярославу. Он отошел к маленькому журнальному столику в другом конце комнаты и быстро зачеркал рукой. Положил листы на пол, чистой стороной вверх и пригласил:
   - Идите сюда.
   Я неохотно подошел.
   - Встаньте на любой лист по своему выбору.
   Я осмотрел белые прямоугольники. Никакого интуитивного всплеска они не вызвали - просто бумага с едва заметными буквами, выдавленными изнутри. Я пожал плечами и встал на лист, который был ближе.
   - Сейчас вы закроете глаза и попробуете определить, ровно ли вы стоите.
   - Вестибулярный аппарат у меня в полном порядке.
   - Я вам не терапевт. Закройте глаза. - Я зажмурился. Ничего не произошло. - Вам удобно стоять?
   Не открывая глаз, я усмехнулся.
   - Вполне.
   - Вы стоите на ровной поверхности?
   Я открыл глаза.
   - Неужели кто-то за это еще и деньги платит?
   - Встаньте на второй лист, - распорядился он, пропустив колкость мимо ушей.
   Я вздохнул и наступил на второй белый прямоугольник. Не дожидаясь приказа, зажмурился и...сам не понял, что произошло. Левая нога подломилась, и я рухнул на пол, больно ударившись бедром. Тут же вскочил, быстро отряхнул брюки и сказал, не глядя:
   - Прошу прощения. Голова закружилась.
   - Да? - Ярослав смотрел на меня с усмешкой победителя. - Переверните листы.
   Я сел на корточки и повернул бумагу надписью вверх. На первом листе большими печатными буквами было написано: 'Поле'. На втором - 'Склон холма'.
   - Вот поэтому вы и свалились, - сказал Ярослав. - Кстати, вы знаете, что у вас тоже высокий уровень восприятия?
   - Допуск к подсознательному, - автоматически поправил я.
   - Да, - он посмотрел на меня с интересом. - Это профессиональный сленг. Вы ходите к психологу?
   Потирая ушибленное бедро и слегка прихрамывая, я направился к столу.
   - Вернемся к нашему разговору.
   - Прошу прощения, - спохватился Пожидаев. Поднял листы и положил их на журнальный стол. - Я хотел показать наглядно, что такое уровень восприятия.
   - Девяносто восемь из ста - это много?
   - Много, - ответил он, усаживаясь напротив меня. - Выше только телепатия.
   - Вы хотите сказать, что Таня могла читать мысли?
   - Вот этого я выяснить не успел, - сказал он с сожалением. - Начались летние каникулы, и она уехала с родителями. В сентябре мы виделись только один раз. - Он задумался. - Это было странное свидание.
   - Почему?
   - Во-первых, я ее не узнал. Таня очень сильно изменилась.
   - Девушки в ее возрасте быстро меняются.
   - Нет-нет, - сказал он быстро. - Я не имею в виду внешность. Хотя Таня действительно изменилась к худшему. Даже очки начала носить. Я спросил, почему она не носит линзы, она ответила, что это уже неважно. Понимаете, она потеряла интерес к себе. Будто в ней что-то сломалось. Я спросил, здорова ли она. Вот тут все и началось... - Он снова зашарил по карманам, но вытаскивать сигареллы не стал. - Бог ты мой, если бы вы только видели, как она плакала! Это был какой-то взрыв!
   - Она что-нибудь сказала?
   - Ничего. Я не смог ее успокоить. Я выбежал за водой, а когда вернулся - ее уже не было. Больше мы не встречались. Через месяц мне позвонил Никита Сергеевич и попросил о встрече. Ну, дальше вы знаете...
   - Вы рассказали ему о ваших занятиях?
   - Только о последней встрече, - ответил он, не раздумывая. - Я испугался за Таню. Никита Сергеевич сказал, что девочка перезанималась, и что они решили временно забрать ее из колледжа. Вот и все.
   Ярослав выудил из кармана пачку сигарелл и закурил снова. У него заметно дрожали руки.
   - Давно вы знакомы с Никитой Сергеевичем? - спросил я, давая ему время успокоиться.
   Он пожал плечами.
   - Мы познакомились десять лет назад, после защиты диссертации. Никита Сергеевич был членом аттестационной комиссии.
   - Разве психология - его специальность? - удивился я.
   - Да, меня тоже удивило его присутствие. Он подошел ко мне, поздравил с блестящей работой и предложил общую тему.
   - Какую?
   - Вам нужно точное название, или можно своими словами?
   - Только близко к тексту.
   - Никита Сергеевич предложил мне позаниматься с детьми, у которых был изменен генетический код. Понимаете, есть бессознательные вещи, которые заложены в генокоде и передаются человеку по наследству, - пустился в объяснения Пожидаев. - Жесты, мимика, позы... Наверное, вы иногда замечали, что почесываете бровь как ваш отец, или перебираете пальцами бахрому на скатерти, как ваша мать.
   Он вопросительно взглянул на меня.
   Уточнять свое пролетарское происхождение я не стал. Просто кивнул. Перед уходом в армию, я встречался с девушкой, очень похожей на свою мать. Обе женщины были стройными, темноволосыми, и, перемывая посуду, отставляли левую ногу, перенося центр тяжести на правую. Я не мог отличить одну от другой, пока они не поворачивались ко мне лицом. Наверное, поэтому я так и не сделал предложение: мешали пикантные сценки, которые рисовало расшалившееся юное воображение.
   - То есть, Шемякина интересовало, перестанет ли ребенок почесывать бровь как отец, если изменить его генетический код?
   - Грубовато, но суть вы ухватили. Мимика и жесты - не суть. Гены отвечают не только за физиологию, но и за психологию. Никиту Сергеевича интересовало, как мутирует психика после обработки дефектного гена.
   - Вы приняли его предложение?
   - Конечно! - Он одарил меня изумленным взглядом. - Странный вопрос! Во-первых, - это блестящая докторская, а во-вторых - потрясающий предмет исследования! Абсолютно новый и революционный! К тому же, мне польстило, что такая величина, как Никита Сергеевич, выбрал меня в соавторы. Уверяю, любой крупный ученый ухватился бы за эту возможность руками и зубами! Правда, мы проработали недолго. Никита Сергеевич закрыл тему из-за нехватки материала.
   - Не понял. Вам не хватило людей с измененной генетикой? Неужели их так мало?
   - Я работал с шестью детьми. Операции по изменению гена делаются крайне редко. Представьте, что у одного из родителей тяжелое наследственное заболевание. Чтобы оно не передалось ребенку, приходится извлекать родительскую клетку и менять 'дефектный' ген. Если все проходит удачно, клетка оплодотворяется 'в пробирке' и пересаживается в матку. Вынашивание... роды...здесь на каждом шагу подводные камни. Методика безумно сложная и очень дорогая. Чтобы делать обобщения, шести человек крайне мало. Исследование не будет считаться 'чистым'.
   - У вас сохранились записи?
   Ярослав покачал головой.
   - У меня их никогда не было. Никита Сергеевич категорически настаивал, чтобы документы хранились у него. Соображения этики. Даже сейчас общество считает людей с измененным ДНК чуть ли не отпрысками дьявола. Любое важное открытие должно 'отлежаться' в головах, чтобы стать привычной реальностью. Поговорите с его ассистенткой. Как же ее звали...- Он пощелкал пальцами: - Элла, Элла...
   - Стелла?
   Он с облечением выдохнул воздух.
   - Точно. Она была его правой рукой и присутствовала на всех занятиях.
  
   Отчет ? 19
  
   Сенатор встретил меня язвительной фразой:
   - 'Сны и сновидения! Лекция в колхозном клубе!' Андрей, тебе не кажется, что ты слишком глубоко погрузился в дебри подсознания? Не пора ли предъявить что-нибудь материальное? Хотя бы для приличия?
   Я положил на стол прозрачный пакетик с двумя коричневыми окурками.
   - О боже, - сказал сенатор. - Что это значит? Хотя, не надо, не говори, я сам догадаюсь. Собираешься обеспечить Заварзина дополнительной работой на благо общества? Зачем?
   - Хочу выяснить, является ли Пожидаев донором Тани Шемякиной.
   Сенатор нетерпеливо закатил глаза под лоб.
   - Ну, выяснишь, и что дальше? Какого черта ты роешься в постельном белье?
   - В пробирке, - поправил я. - Я почти уверен, что Андрей и Таня - часть эксперимента, из-за которого был убит Шемякин. Я хочу знать, у кого был взят биологический материал для искусственного оплодотворения.
   - Даже если ты прав, я не понимаю, зачем тебе это нужно, любознательный мой? Для общего развития?
   - Донор - единственная ниточка к Андрею и Тане. У них нет друзей, нет родных и близких. Они напуганы и затравлены. Если Шемякин перед смертью назвал имена, они могут обратиться за помощью к единственному человеку, с которым связаны. Хотя бы на биологическом уровне.
   - Это неразумно. С точки зрения донора, Андрей и Татьяна для него совершенно посторонние люди. Он не несет моральных обязательств перед чужими детьми и не обязан им помогать.
   - Донор, в отличие от детей, не знает, что был использован его биологический материал. Мы не можем угадать, как отреагирует человек, узнавший, что в природе существует его вторая копия. Может, испугается, может, почувствует жалость и ответственность. У него могут сработать инстинкты и рефлексы, которые мы называем 'родительскими'. Покойный академик интересовался психологией людей, с измененным геномом. Возможно, что чувство родственной связи между человеком и его клоном сохраняется и работает так же, как у обычных людей. Связь с донором - единственная возможность выйти на Андрея и Таню. Для этого мне нужно знать его имя... или их имена.
   Сенатор задумчиво посмотрел на меня. Я не сомневался, что ответ на этот вопрос ему давно известен, но не ждал откровений. Меня ведут осторожно и постепенно, выдавая нужную информацию небольшими порциями. Трудно найти черную кошку в темной комнате. В моей комнате начинало светлеть, и я боялся, что когда станет достаточно светло, я обнаружу вместо кошки опасного генетического монстра.
   - Ну, хорошо, - сказал сенатор. - Предположим, я с тобой согласился. Что ты собираешься делать дальше?
   - Стелла, - ответил я. - Это единственный человек, который знает все о своем патроне. Она - его доверенное лицо и правая рука во всех делах. Думаю, нужно поговорить с ней еще раз.
   - Ну что же, поговори, - согласился сенатор. - Могу я помочь чем-то еще?
   - Я бы хотел просмотреть архив академика. Это возможно?
   - Сегодня вечером получишь копии всех бумаг, которые мы изъяли в доме.
   - А рабочие материалы? - спросил я. - Я могу получить доступ к архивам института?
   - Если новый директор не станет возражать - можешь.
   - Вот, как? - удивился я. - Назначили нового директора? Так быстро?
   - А чего тянуть? Время не ждет! - ответил сенатор. Его глаза смотрели открыто, добродушно и невинно.
   - Могу я сослаться на вас?
   - Это необязательно, - ответил он. - Вы уже знакомы. Новый директор - Стелла Захарова. Думаю, тебя это не удивляет.
   - Не удивляет. Она знает, на кого я работаю?
   - Она знает все, что должна знать. Так же, как и ты. - Сенатор встал из-за стола и протянул мне руку. Я понял, что прощен. Хотя бы временно. - Иди, работай. Да, кстати! - Он задержал мою руку в своей. - Маргарита пришла в себя. Тебе разрешили короткое свидание. Я бы рекомендовал задать один вопрос: кто убил Никиту? Может, после этого ты будешь работать с большим энтузиазмом.
   Сенатор отпустил мою руку и уселся за стол.
   Выйдя из Центра, я поступил так: оставил машину на стоянке и вышел на улицу не прямо, как обычно, а хорошенько попетляв по запутанным дворам и закоулкам. Наблюдения не засек. Это не значит, что его нет. Десятники могут ждать у института физиологии. Я назвал сенатору место встречи, но не сказал, когда там появлюсь.
   Погуляв полчаса по окружным дворам, я вышел к станции метро совершенно другой ветки. Нашел небольшое кафе и занял привычный столик вдали от окна, лицом к входной двери. Приближался обед, людей становилось все больше. Есть мне не хотелось, но когда официантка услышала заказ - чай и булочку, пожалуйста, - то сделала такие большие глаза, что пришлось умилостивить ее хорошими чаевыми. Получив сотню, она оттаяла и сменила гнев на милость.
   - Это все?
   - Принесите мне ручку и чистый лист бумаги. Я бы хотел, чтобы меня никто не беспокоил.
   Она недовольно скривилась, но принесла чашку, в которой плавал пакетик 'Липтона' и вполне приличную булочку с изюмом. Расставила на столе сахарницу и блюдечко с лимоном и удалилась. Я обвел публику долгим взглядом - не мелькнет ли смутно знакомое лицо? Не мелькнуло. Все говорили одновременно, все были увлечены стоящими на столах тарелками. Никто не смотрел в мою сторону. Можно все спокойно обдумать.
   Все дороги ведут в Рим, как поется в одной популярной старой песенке. В нашем случае, все пути вели в Центр. Я, Никита Шемякин и, возможно, Андрей, связаны с ним напрямую, Ярослав через покойного академика. В том, что он является донором Тани Шемякиной, я почти уверен, хотя экспертизу провести все-таки нужно. Почему в качестве донора был выбран модный дамский психолог? Исходный материал должен быть идеальным, как золотой генофонд, которым окружал себя Колчановский. В биографии Пожидаева имелось большое черное пятно, которое могло это объяснить. Я написал на листе имя 'Ярослав' и поставил рядом вопросительный знак. Поехали дальше.
   Второй всплывающий вывод был настолько мучительным, что мозг упорно его блокировал.
   Был ли Ярослав единственным донором Андрея и Тани?
   Вряд ли, если учесть их непохожесть. У Тани развита интуиция и мышление, у Андрея - физические возможности. Скорее всего, доноров было двое. Допустим, что Ярослава пристегнули к расследованию, как донора, с которым у клона существует сильная подсознательная связь. Значит ли это, что расследование поручили одновременно донору Андрея Шемякина? От этой мысли меня, буквально, прошибло пОтом. Нет. Я не хочу. Я не верю. Как выразилась бабушка с толстой сумкой на ремне - кто они, и кто мы? Зачем выбирать исходным материалом для многолетнего эксперимента серого заурядного человека вроде меня? Ответ напрашивался тот же, что и в случае Пожидаева. Есть факт в моей биографии, который объясняет все. Чтобы узнать правду, я должен заглянуть в себя. Заглянуть за дверь, запертую изнутри. Нет. Я боюсь. Я хочу жить как раньше, отделенный от остального мира прозрачной стеной. Из всех имеющихся человеческих прав, я выбираю право на незнание.
   Мобильник во внутреннем кармане завибрировал так внезапно, что я невольно вздрогнул. Негнущиеся пальцы с трудом справились с 'молнией' на куртке.
   - Да?
   - Андрей Константинович? - Голос был мне знаком. - Добрый день.
   Памяти потребовалась пара секунд, чтобы открыть нужный файл.
   - Здравствуйте, Лидия Ивановна.
   - О! Вы меня узнали?
   - Разумеется.
   - Мне приятно. Я хотела поблагодарить вас за фотографию. Я нашла ее в ящике. Почему вы не зашли?
   - Мне не хотелось вас беспокоить.
   - Глупости! - она говорила сердито и решительно. - Какое же это беспокойство для одинокой старухи? Прошу вас, загляните ко мне, когда у вас будет время.
   - Но...
   - Андрей Константинович, я настаиваю!
   Самое простое было вежливо поблагодарить Покровскую за приглашение и пообещать заглянуть. Потом. Когда-нибудь. Не уточняя день и месяц. Я уже открыл рот, как вдруг подумал, что такая женщина никогда не станет навязывать свое общество постороннему мужчине без причины. Она хочет сообщить мне что-то важное. Что-то, о чем не говорят по телефону.
   - Ну, если так... Лидия Ивановна, могу я попросить вас об услуге? Я сделал копию снимка в магазине подарков рядом с почтой. Не могли бы вы забрать его, когда выйдете на прогулку?
   - Конечно, заберу. Сегодня же вечером.
   - Вам отдадут без квитанции?
   - Я возьму с собой оригинал. Если мне не отдадут вашу копию, я сделаю вторую. Когда вас ждать?
   - Постараюсь заехать завтра. Это удобно?
   - Господи! Чем скорее, тем лучше! Внучка привезла потрясающий марципановый торт из Парижа.
   - Замечательно. Тогда до завтра.
   - До завтра, - ответила она. Связь разъединилась.
   Она хочет, чтобы я приехал как можно скорее. Она знает, что мой телефон прослушивается и не может сообщить мне то, что ее просили. Кто просил? Тот, кто знал, что мой телефон прослушивается и мог связаться со мной только через Покровскую. Круг замкнулся.
   Телефон лежал передо мной на столике. Я смотрел на него и чувствовал, что схожу с ума. Больше всего мне хотелось набрать номер сенатора и сдать непутевого сына покойного академика со всеми его потрохами. Я не хочу знать, что он мне скажет. Мне плевать, что с ним будет дальше. Я не несу моральной ответственности за плоды чужих экспериментов, грехов и ошибок.
   Я взял трубку и отыскал номер сенатора. Внезапно перед глазами возникло испуганное бледное лицо и затравленный взгляд через плечо. Телефон упал на пол и с треском разлетелся - батарея в одну сторону, корпус в другую. Девушка за соседним столиком наклонилась и подала мне батарею.
   - Не забудьте включить его снова! - напомнила она.
   - Не забуду, - пообещал я.
   Поблагодарил, собрал мобильник и вышел из кафе.
   Черта с два. Сегодня засечь меня по телефонному сигналу им не удастся.
  Через пятнадцать минут такси мчало меня за город, где в закрытом поселке доживал свой век великий математик, совершивший переворот в отечественном ракетостроении. Единственный пациент Никиты Шемякина, отказавшийся от курса лечения буквально в самом начале. Я догадывался, почему, но хотел услышать это от него.
   Чтобы меня пропустили в поселок, потребовалось много времени и формальностей. Я не мог предъявить удостоверение, не мог позвонить сенатору, не мог сослаться на Центр. Я попросил о встрече по очень важному делу. Секретарь, выступающий связующим звеном между нами, спросил, для кого оно является важным - для меня, или для математика. Для всего человечества, ответил я. Он не хотел передавать, но я настоял. Через несколько минут мне выписали пропуск и, обшарив с головы до ног, проводили к большому дому из дубовых брусьев на каменной подклети, стоявшему в глубине участка.
   Математик полулежал в специальном кресле на веранде, накрытый пледом. Сухая рука с иглой, от которой шел прозрачный проводок к капельнице с физиологическим раствором, зафиксирована на ручке. Острые ясные глаза проткнули меня насквозь как штык.
   - Спаситель человечества? Ну, садитесь. Давненько я ни с кем не беседовал на возвышенные темы.
   - Роман Валерьевич, у вас через десять минут по расписанию сон, - почтительно напомнил секретарь.
   - Сам знаю, - ответил математик. - Сережа, сгоняй за самоваром. Я чаю хочу.
   - В термосе заварен...
   - Нет, - сказал хозяин. - Я оказываюсь пить эту бурду. Сережа, у меня посетитель. Прояви гостеприимство. Уверяю тебя, от одной чашки я копыта не откину. Давай, шевелись.
   Секретарь вздохнул и удалился, оглядываясь через плечо. Дождавшись его ухода, математик быстро вскинул высохшую бровь. Сморщенное лицо, напоминающее мордочку старого умного горностая, просияло.
   - Обожаю секретики. Ну, валяйте.
   - Роман Валерьевич, о чем вас попросил Шемякин? - спросил я прямо, рассудив, что с этим человеком никакие уловки не пройдут.
   - Естественно, сдать сперму, - ответил он, ничуть не удивившись. - Что еще с меня возьмешь?
   - Вы отказались?
   - Разумеется! Я не дерево, чтобы опылять на расстоянии. Моя жена считала, что нам вполне достаточно двоих детей, а я привык ее слушаться. Она была умнее меня.
   - Ваши дети работают там же, где и вы?
   - Слава богу, нет. Они самые заурядные люди.
   Вернулся секретарь с большим начищенным самоваром в руках. Спустился с террасы в сад и начал озираться, выискивая кого-то взглядом.
   - Вы даже не спросили кто я и откуда.
   - Какая разница? Вы прилетели с Альфа Центавра, чтобы спасти человечество. Вполне достаточно для знакомства.
   - Вы не боитесь со мной разговаривать?
   - А чего мне бояться? Я уже одной ногой там, - математик указал взглядом на небо. - В космосе. У меня прогрессирующий рассеянный склероз, так что военных секретов я вам не выдам при всем желании. Ко мне даже журналистов допускают. Убивать меня не имеет смысла, к тому же я парализован. Инсульт.
   - Сочувствую.
   - Не надо. Считайте, что в этом месте я махнул рукой. Мне здесь уже не интересно. Хочу увидеть вторую серию фильма.
   К секретарю в саду подошел мужчина в старых штанах и ватнике. Вручив ему самовар, секретарь взбежал на террасу и уселся на стул. Всем своим видом он выражал решимость больше не уходить.
   - Раствор кончился, - сказал математик, дождавшись, когда его охранник усядется поудобней. - Позови медсестру, пускай сменит упаковку.
   Издав протяжный вздох, секретарь ретировался в дом. Через несколько секунд раздался громкий крик: 'Мила, где вы? Мила, у нас кончился раствор! Ми-и-ила-а-а!'
   Хозяин хихикнул.
   - Ори, ори. Я ее в деревню послал за козьим молоком. Через полчасика вернется.
   - Роман Валерьевич, вам не интересно, почему я вас расспрашиваю?
   - Нет, - ответил он. - Это и так понятно. Аркаша с Никитой напортачили?
   - Боюсь, что да.
   Он кивнул.
   - Амбициозные были люди. Даже чересчур. Не могли вовремя остановиться. Вы слышали о проекте 'Ковчег'?
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"