К действительности меня вернул Орерн, он стал распоряжаться, отправил шлюпку на Амазонку, начал готовить десант в Пантикапей. Эсминцы сосредоточились в проливе, и наша артиллерия была готова открыть огонь, но, похоже, никто не собирался оказывать сопротивление. На берегу планировалась разведка боем, но боя не случилось, потому что в окрестностях форта мы не нашли следов оккупационной власти.
В головах в такт пульсу билось одно слово "Прорвались!" В сущности, выжить, когда уже нет надежды,- это и есть счастье. Интересно, почему для этого надо, чтобы сначала пропала надежда? Что нам мешает ощущать счастье просто оттого, что пришел новый день?
На нашей шлюпке прибыл Дагон. Против ожиданий, он не проявлял особой радости. Я отвел капитана Амазонки в свою каюту и налил ему маленький стакан водки. Дагон выпил залпом.
-Ну что, капитан, поговорим? Прежде всего, каково это- быть героем?
-Я не герой. Я .. не знаю, не понимаю. Этого не может быть, мы что же, прошли пролив?
-Вы уничтожили форт Перун, контр- адмирал Дагон. Вы не знаете, но я имею право присваивать звание до вице- адмирала своей властью. Больше ваша страна пока ничего не может сделать для вас. (В обычных условиях такая фраза- высокопарная дешевка, а сейчас- в самый раз) Пейте еще. Что потери?
-Трое убитых, пятеро раненых, офицеры живы... Один ранен. Хорошо, я успел всех убрать с мостика. Корабль получил повреждения, но десять узлов ходу обеспечим. Как боевая единица мы сейчас ноль. Ходовая часть тоже повреждена, но к утру частично сможем отремонтировать.
-И мы в Понте. То есть все больше чем хорошо, а?
- Повторю, я не герой. Я всегда был готов умереть, но это работа и, может быть, гены, - правда, так. Нас накрыло, я потерял сознание, а когда очнулся, сразу понял, что случилось, прорвались, форта Перун нет, и Амазонка моя не потонет. Понимаете, я завидую своей команде, они обезумели совсем, матросы обнимаются. Адмирал, зачем?
- Что- зачем?
-Я когда очнулся, понял еще одну вещь. То есть и раньше понимал, но у нас была цель- сначала дрались с Южным флотом, потом этот дурацкий прорыв, некогда было думать, казалось, что все правильно делаю. Дальше будет спокойное путешествие прямо до Ольвии. Там подремонтируемся, отдохнем и- и что? Та же мышеловка, что в Меотиде, под названием Ольвийский порт, если столица еще будет наша к тому времени. Если цель- добраться, надо было топить корабли еще в Меотиде и идти посуху, они наступают компактной группой, мы легко бы прошли.- Он налил себе еще водки и мне тоже- во второй стаканчик.- Ваше здоровье и наша удача!- Мы выпили.
- Виктор, единственное, что я могу сказать, в этой войне как никогда важно просто исполнять приказы. Не задумывайтесь! Даже меня к этому приучили, а вы все- таки военный.
-Извините. Наверное, я еще не совсем пришел в себя. Контузия, что ли.
-Я тоже устал, очень устал, а впереди много всего. Давайте сделаем рекогносцировку, полетаем над городом. Все- таки на ближайшие часы город наш. У меня здесь есть патрульный дирижабль, его можно подготовить и запустить за час.
- Зачем? Разведгруппы прочешут город, если что- то важное найдут, мы об этом узнаем. Уже ясно, что готландцев там нет, видимо, они обитали только в крепости. А вдруг где- то сохранились остатки их ПВО?
- Здесь нет ПВО, против кого в самом деле? Они ведь знают, что у нас нет тяжелых дирижаблей, и господство в воздухе у готландцев полное. Мы все время среди людей, а так рядом будет только ночь. Собирайтесь, контр- адмирал, отметим таким способом ваше новое звание.
Действительно, скоро мы были в воздухе.
Все вокруг ночное, как будто не было дня, и не было ночного боя, а всегда была ночь, иногда темнота нарушается далекими вспышками пожара. Когда человек оказывается наедине со звездами, он обычно забывает о дневных заботах, поэтому хочется продлить ночь, закрыв окна и задернув занавески. Мне иногда представляется, что жизнь в сумерки- естественное состояние человечества, ошибкой было спать ночью, когда к нам приходят сказки и сны, они все равно придут, спим мы или не спим, и мы встречаем тех, кого уже нет, и самые счастливые из нас становятся снова детьми. Жаль, что мы разучились летать даже во сне. Может быть, если не спать и смотреть на звезды, можно научиться этому искусству заново? По- моему, ничего нет прекрасней, а столь же прекрасным может быть только женское тело, но красота его живет недолго, если женщине не повезет и не найдется кто- нибудь, кто перенесет ее сущность в глину, мрамор или книгу.
Эскадра и то, что осталось от крепости, начинает казаться сверху разбросанными спичечными коробками, слегка подсвеченными фонариком, и пропадает в темноте.
Мы снижаемся, между фортом и городом только лес, машина легко скользит над ним. После грохота последних часов я совсем не замечаю шума двигателя, мы стали летучей мышью, которая не издает звуков в доступном человеку диапазоне, лес каждую секунду надвигается на нас и в тот же момент остается за кормой, в целом полет напоминает падение.
В какой- то момент я вижу колокольню. Когда- то здесь жили люди, теперь вокруг только лес, и некому приходить на службы. Поэтому служб нет.
Я прошу пилота выключить прожектор, это вполне допускается правилами воздушной навигации в условиях безветрия. Теперь остались только звезды на нами. Мне кажется, я чувствую движение звезд, и вообще до них недалеко, стоит только слегка нажать на рычаг управления.
Тишина и ощущение свободного полета исчезают мгновенно, как только лес пропадает. Город предъявляет свои права на нас. Удивительно, каким разным может быть пространство, наполненное теперь желтым электрическим светом, я ощущаю поток желаний, мыслей и чувств, притягивающий нас к земле. Город живет почти обычной своей жизнью, они ничего не знают о событиях в крепости. Город велик, еще приблизительно полчаса мы летим в ночном желтом свете в сторону парка. Здесь Дагон впервые нарушает тишину:
-Давайте спустимся, ненадолго, на минуту. Я здесь бывал, еще кадетом, в отпуске... Похоже, мало что изменилось.
Пилот мягко опускает машину у входа в парк, и над нами смыкаются ветки сосен. Они не допускают сюда желтого света, и звезды сразу становятся ярче.
Синие лампочки над изгородью немного разгоняют темноту, звуки музыки ночные, они подходят к свету лампочек. Вальсирующие пары кажутся отгороженными от нас тонким стеклом, потому что это другая жизнь. Люди равлекаются, как могут, хотят что- то забыть или вспомнить, ветер уносит запах духов, и в воздухе сохраняется странная смесь желтого света, ночи и страха.