Танин отец, капитан Сосновский, был хорошим, опытным солдатом. Всю германскую войну он прошёл с наганом в руке - до самого октября семнадцатого, когда сагитированные большевиками солдаты, окружив его и выбив этот самый наган, повалили на землю, сорвали погоны, а самого чуть не убили.
Прошло полгода, и снова по украинским степям засвистели жестокие пули, снова здесь сверкали горячие стальные шашки, и выжженнная южным солнцем земля снова дрожала от злого грохота конских копыт. Капитан Сосновский опять достал свой верный боевой наган и опять отправился на войну - отправился защищать веру, которую растоптали, царя, которого свергли и отечество, которое превратили в хлев.
Его дочке Тане этой весной исполнилось восемнадцать. Красавица с русыми распущенными волосами и удивительно чистыми серыми глазами, с детской улыбкой, в искренность которой не поверить было нельзя - Таня увязалась за своим отцом, на войну.
Сказать, что капитан Сосновский всеми силами противился этому - значит и вовсе ничего не сказать. Но что мог поделать этот боевой командир, если он так и не научился приказывать своей Тане - единственной дочери, которую любил больше, чем мог и должен был любить отец, не потерявший ещё вконец свой рассудок.
Оказавшись на фронте, Таня быстро освоилась. Она носила тяжёлую шинель и гимнастёрку, она выучилась метко бить из нагана и владеть шашкой. Все надежды её отца на то, что едва только услышав грохот пальбы, Таня испугается и захочет обратно, быстро рассеялись. И капитан Сосновский махнул рукой.
А Таня словно бы и не понимала, что происходит вокруг. Мало того, что опасности не пугали её - сама война казалась Тане игрою, игрою волнующей и азартной, увлекательною настолько, что начав раз, остановиться было уже нельзя. Это словно гусарская рулетка, где победитель выигрывает не просто ставку и даже не просто жизнь, а всегда что-то большее.
И обязательно с Таней что-нибудь случится: то от своих отстанет, то заблудится, то вдруг исчезнет на день, на два и, когда отец по ней и поминки про себя справит, появится вдруг опять и, с улыбкой, бросит на землю замок от большевистского пулемёта или ещё что-нибудь, рассказывая при этом невероятные истории о своих похождениях. И поверить девчонке трудно, и не поверить никак нельзя.
Однажды, будучи в дозоре, наткнулась она на два ящика
патронов, брошенных петлюровцами при отступлении, пробовала их поднять - тяжело, никак. Тогда перетянула она их ремнями, навьючила на пасшуюся рядом корову - так и доставила патроны своим.
И все, кто был в отряде, любили её, и офицеры и солдаты. Таня была удивительно весёлая. В дождь, или в холод - она не унывала. А когда на привале возьмёт в руки гитару и запоёт романс - сразу же тихо кругом становится, не шелохнётся никто.
2.
Было это в Волынской губернии. В 1919 году. Тяжело приходилось отряду. Красные шли по пятам.
Остановились на привал как-то. Бойцы разбрелись, костёр разложили, чай кипятят, картошку пекут. И никто не обратил внимания, что поднялась Таня, спрятала свой наган в кармане гимнастёрки и исчезла куда-то.
Идёт Таня по лесной тропинке и думает: "В прошлый раз, когда мы здесь были, недалеко на мельнице мельника захватили. Оказался мельник большевиком. Его расстреляли. А сын мельника - здоровый мужик - тогда убежал. Интересно, не дома ли он сейчас?"
Прошла Таня с полверсты, видит - выглядывает из-за листвы крыша хутора. Спряталась тогда Таня за ветки и наблюдает, нет ли чего-нибудь подозрительного: не ржут ли большевистские кони? Не звякают ли вражеские обрезы?..
Нет, ничего, только жирные гуси, греясь на солнце, плавают в болотце и кричит пересвистами болотная птица - кулик. Подошла Таня и наган наготове держит. Заглянула в окошко - никого. Только вдруг выходит из избы старуха мельничиха. Нос крючком, брови конской гривою. Остолбенела Таня от ее вида. И говорит ей эта неприятная старуха ласковым голосом:
- Заходи в горницу, девочка, может закусишь чего.
Идёт Таня через сени, а старуха за ней. И видит Таня слева дверцу - в чулан, наверно. Распахнула она и взглянула на всякий случай - не спрятался ли там кто. Не успела Таня присмотреться как следует - толкнула её со всей силы в спину старуха и захлопнула сзади с торжествующим смехом дверь.
Поднявшись, прыгнула назад Таня, рванула скобку - поздно. "Cette fois je suis morte, - думает она, - пропала!" Кругом никого, одна в большевистском гнезде, а старуха уже неприятным голосом какого-то ни то Гаврилу, ни то Вавилу зовёт. Набегут большевики - конец.
И только подумала было Таня, что - всё, конец ей пришёл, как вдруг рассмеялась весело и про себя решила: "Нет, ничего у тебя, maman, не выйдет".
Задвинула она засов со своей стороны. Смотрит - кругом мешки навалены, стены толстые, в брёвнах вместо окон щели вырублены. Так запросто сюда не проберешься. Посидела она тогда, подумала. Потом выставила наган в щель и начала спокойно садить выстрел за выстрелом в солнце, в луну, в звёзды
и в прочие небесные светила.
Слышит Таня, что бегут уже откуда-то большевики, и думает про себя: "Бегайте, псы, давайте, бегайте себе! Наши сейчас стрельбу сейчас услышат. Ils seront fascines".
Так и вышло. Сунулся кто-то дверь ломать, Таня через дверь два раза бахнула. Стали через стены в Таню стрелять, а она за мешки с мукой забралась и лежит - лучше, чем в окопе. Так не прошло и двадцати минут, как вылетает вихрем из-за кустов капитан Сосновский со своими ребятами. И началась схватка.
Уже когда окончилась перестрелка и заняли белые хутор, Таня из чулана кричит:
- Эй, вы там, отоприте!
Удивились ребята:
- Чей это знакомый голос из чулана доносится?
Отпёрли и уже глаза вытаращили от удивления:
- А ты как здесь очутилась?
Рассказала Таня, как её провела баба - ребята захохотали.
А отец её тогда сильно выругал - чтобы не ходила куда не надо без спроса. Засвистела Таня, пропела негромко что-то на французский мотив, улыбнулась и полезла на крышу - за красными наблюдать.
3.
Однажды, перед тем как выступить в поход к деревне Огнище, сказал Тане один солдат:
- Рядом с Огнищами деревушка есть, Капищами называется. Стоит она совсем близко, сажен двести - так что огороды сходятся. Ну, так вот, сам я оттуда, домишка крайний. Сейчас в нём никого нет. В подполе, в углу, за барахлом разным, шашку я спрятал, как из дому уходил. Хорошая шашка, кавказская, и темляк на ней с серебряной бахромой - у одного убитого комиссара снял.
Запала Тане в голову комиссарская шашка - так запала, что никак избавиться от этих мыслей не может.
Дошли они с отрядом до Огнища. Гиблое место, за каждой рощицей враг притаился, в каждой меже большевик спрятался. На улицах пусто, как после холеры, и каждый куст, каждый стог сена - гибелью дышит.
Пока отряд набирал подводы и халупы осматривал, Таня решила не терять даром времени и тихо свалила. Прошла мимо огнищенских огородов, попала на горку в Капище. Кругом тихо - как на кладбище. Трубы у печей дымят, горшки на загнётках горячие, а в халупах ни души. Каждый, кто был тут - или далеко отсюда сбежал или рядом где-нибудь спрятался.
Идёт Таня. Наган наготове, оглядывается. Нашла крайнюю избу, отворотила доски от двери и очутилась в горнице. А там пыль, прохлада, видно, что давно хозяевами брошена хатёнка. Нашла Таня кольцо от подпола и дёрнула его. Внизу темно, гнилко, сырость, смертью попахивает. Поморщилась Таня, но
полезла.
Около часа она там копалась - и наконец нашла шашку. Смотрит на неё Таня и про себя по французски ругается.
Наврал ей солдат - ничего в этой шашке хорошего нет: ножны с боков пообтёрты, а темляк тусклый и бахрома наполовину повыдернута. Выругалась опять Таня, но всё же забрала находку и вылезла на улицу.
Прошла она только с десяток шагов и остановилась. Холодно вдруг стало Тане, несмотря на то что пекло солнце беспощадной жарою июльского неба. Смотрит она и видит: как на ладони внизу деревушка Огнище, поля несжатые, болотца в осоке, рощи, ручейки. Всё это Таня видит прекрасно, но одного только
не видит она - Таня не видит своего отряда. Словно провалился куда-то отряд.
Вздрогнула она и оглянулась. Поняла Таня, что если ушёл отряд, то оживут сейчас эти кусты, зашелестит листва, заколышется несжатая рожь, и корявые большевистские обрезы, высунувшиеся отовсюду, принесут смерть одинокому, отставшему от отряда бойцу.
Перебежала она улицу, выбралась к соломенным клуням. Нет никого. Никто ещё не успел заметить Таню. Смотрит она и видит, что от горизонта как будто бы блохи скачут. И поняла Таня - конница будёновская прямо сюда идёт. Всё! Конец.
Забежала она в одну клуню, а та чуть не до крыши соломой и сеном набита. Забралась Таня на самый верх, доползла до угла и стала сено раскапывать. Раскапывает, а сама всё ниже опускается. Так докопалась до самого низа. Сверху её сеном запорошило, через стены плетёной стенки воздух проходит, и даже видно немного, но плохо видно.
Конечно, с другим кем-нибудь на месте Тани удар бы случился: совсем одна, в деревне топот - большевики понаехали. А Таня села, кусок сала из сумки вытащила и ест спокойно, а сама думает: "Rien a s'inquieter. Здесь меня не найдут, а ночью, если действовать умно - выберусь". Пристроила под голову вещевой мешок и заснула - перед этим три ночи покоя не было.
Просыпается - темно на улице. В щёлку звёзды видны и луна. Звёзды ещё так, не очень, а луна ей уже совсем некстати. Выбралась Таня наверх и поползла на четвереньках. Вдруг
слышит рядом разговор. Насторожилась - пост в десяти шагах. Легла тогда Таня плашмя - в одной руке наган, в другой шашка - и поползла, как ящерица. Сожмёт левую ногу, выдвинет правую руку с наганом, потом бесшумно выпрямится. Так почти рядом проползла мимо поста. И всё бы хорошо, но только вдруг чувствует она, что под животом хлябь пошла. И так заползла Таня в болото. Кругом тина - грязь, вода под горло подходит, лягушки глотку раздирают. И вперёд ползти уже невозможно, и стоя идти нельзя - сразу с поста заметят и пулей срежут. Луна светит, как для праздника, красные всего в пятнадцати шагах, и никуда
никак не сунешься. Что делать?
Подумала тогда Таня, высунулась осторожно из воды, сняла с пояса бомбу, нацелилась и что было силы метнула её вверх, через головы красноармейского караула. Упала бомба далеко с другой стороны - и так ахнуло по кустам, что только клочья в небо полетели. Красноармейцы повскакивали, бросились на взрыв,
стрельбу открыли в другую сторону, а Таня поднялась и по болоту двинула дальше. Добралась до суха, поползла по ржи на четвереньках, потом в кусты и завихляла, закружилась - только её и видели.
К рассвету она добрела до станции. Ребята аж рты разинули - опять жива Таня! Капитан Сосновский выслушал её рассказ, снова выругался: не шатайся, куда не надо, без толку; но а потом, когда ушла Таня, сказал:
- Дури у неё в голове много, но и находчивость есть. Жалко, что не парнем она родилась! Жалко!
А шашку Таня тому самому солдату отдала, пусть сам с ней таскается! И действительно. Зачем Тане шашка? Нагана ей мало, что ли?