"Друг с другом они, разумеется на ножах. Ревнивы, как две светские львицы. Будет забавно, если оба возьмут след".
Небо сыпало мелким дождем, словно нарочно стараясь попасть за воротник. До костей пробирало всякого, кто отваживался появиться на улице. И что обидно, он-то с удовольствием отказался бы от эдакой чести, но вынужден был месить глину вокруг дома, пропитываясь сыростью весеннего Лондона.
Инспектор вынул из кармана платок и оглушительно чихнул. Мимолетное проявление человеческой слабости вызвало у зевак прилив веселья. "Ну, конечно, - мрачно подумал полицейский, - по мне плачут подмостки, господа почтенная публика". И в ту же минуту у него вырвался вздох досады. В толпе у ограды мелькнул знакомый профиль. Констебль, чьей задачей было сдерживать напор любопытствующих, попросту посторонился и пропустил высокого худого господина. Ни один служитель порядка в столице не стал бы чинить препятствия брату всемогущего "человека из министерства".
Джентельмен в распахнутом ольстере и шелковом цилиндре вел себя так, будто находиться на месте преступления для него так же естественно, как гончей на охоте. Чуть фальшиво насвистывая арию из "Аиды", он внимательно разглядывал грязь на дорожке, ведущей к дому. Да, ночью был дождь, и в глине остались глубокие следы от колес. Колес, увы, самых обычных, единственно, что можно было сказать наверняка - принадлежали они не телеге. Глину размыло, но колея все равно была недостаточно глубокой для тяжелой повозки. Это все, о чем можно было судить с уверенностью, но гость проявлял к следам живейший интерес, что вряд ли шло на пользу делу, но производило впечатление на его круглолицего загорелого спутника. И если первого мужчину инспектор хорошо знал, то второй оказался для него лицом новым. "Досада какая, не хватало еще таскать на место преступления любопытствующих приятелей".
Инспектор Лестрейд дал спутникам время войти в дом, и постояв для верности пару минут, отправился следом.
- После двух таких выдающихся людей, третьему остается мало работы, - даже не видя лица Грегсона, легко было догадаться, что насмешку он принял за чистую монету. Бедняга. Нет ничего хуже, чем стать объектом шуток для того, кем искренне восхищаешься.
Впрочем, все лишнее вон. Работы невпроворот - делу об убийстве нельзя дать подернутся пеплом, иначе раскрыть его станет только тяжелее. Если вообще возможно.
- Добрый утро, мистер Холмс, - поприветствовал Лестрейд частного сыщика так, словно был удивлен его неожиданному появлению, - Чем обязаны?
Тот обернулся и вежливо приподнял шляпу:
- Доброе утро, инспектор. Надеюсь, вы не против принять нашу помощь? Ваш коллега прислал письмо, в котором просто умолял...
Грегсон смущенно кашлянул. "Умолял" - это слишком, даже для того, кто готов по всякому поводу бежать на Бейкер-стрит. Увы, иных простаков достаточно удивить лишь раз, и они истово уверуют в ваши сверхестественные способности.
Лестрейд бросил короткий взгляд на рыжеволосого спутника Холмса.
- Ну, что ж, думаю, что вы и...
- Простите мою неловкость! - спохватился Холмс, - Доктор Уотсон, познакомьтесь - инспектор Лестрейд. Я вам рассказывал.
"Могу себе представить", - подумал инспектор, пожимая протянутую руку и мельком отмечая про себя, что перед ним не просто доктор, а по-видимому, хирург. Возможно, полевой врач, недавно вернувшийся из колоний. И выправка, и загар. Где бы ему так загореть в Англии в это время года?
- Где двое, там и четверо, - изобразив чуть глуповатое добродушие произнес полицейский вслух, - Пройдемте.
Грегсон потирал руки в предвкушении:
- Думаю, мы сделали все, что возможно, но дело весьма таинственное. Будто специально для вас, мистер Холмс.
Лесть была сколь незамысловатой, столь же искренней. Холмс едва заметно приосанился. Оставалось лишь держать в узде собственную иронию и внимательно следить за... Лестрейд бросил еще один незаметный взгляд на Уотсона. Не так часто удавалось заполучить доктора на место преступления, пусть и в качестве зеваки.
Столовая, и без того слишком большая для бедного дома, от пустоты казалась просто огромной. Обои свисали со стен неровными клочьями, обнажая отсыревшую штукатурку в пятнах плесени. Единственное окно заросло паутиной. Полумрак и грязь. Мест, подобных этому, в городе немало, и почти у каждого дурная репутация.
Лестрейд с сожалением поглядел на пол: толстый слой пыли был изрядно поврежден. Сначала, вероятно, убитым - если отбросить идею о том, что тот свалился замертво, едва переступив порог - а после ногами десятка полицейских, включая его самого. Единственное оправдание - щепетильность одного человека уже не исправила бы положения.
Тело мужчины сорока с небольшим лет лежало посреди столовой. Черты его лица были откровенно отталкивающими, низкий лоб и выступающая челюсть придавали ему сходство с приматом. Но, по одежде, покойного можно было принять за джентльмена - дорогое сукно сюртука, светлые брюки, белоснежная рубашка, даже ботинки говорили о том, что этот человек не привык месить уличную грязь. Тем удивительнее, что он не нашел себе развлечения интереснее, чем умереть в таком убогом месте. К тому же умереть в муках. Окоченение зафиксировало агонию лучше, чем любой современный дагеротип. Ужас и злоба - не самое обычное сочетание эмоций на лице жертвы.
Лестрейд внимательно следил за доктором, который сначала замер и даже слегка побледнел - да, на войне все совсем не так, как случается в нашем мирном Лондоне - а после, взгляд Уотсона изменился, с профессиональным интересом он рассматривал труп, скользнул взглядом по пятнам крови на полу и снова обратился к телу.
- Вы уверены, что на нем нет ран? - спросил Холмс, стоя на коленях перед покойником. Без толики брезгливости он наклонился к самому лицу убитого, что выглядело поистине смелым поступком, поскольку от жертвы за милю разило спиртом.
- Абсолютно! - ответили полицейские, а старший инспектор отметил, что губы у врача тоже дрогнули, хотя тот и не произнес ни звука. Но если бы доктор рискнул задать свой вопрос, то полицейский охотно сообщил бы, что отсутствуют не только раны, но и следы удушения, и сломанные кости. Оставалось не так много вариантов - Божья кара или яд. Последнее звучало правдоподобней.
- Тогда, разумеется, - продолжил рассуждать частный сыщик, - кровь кого-то другого. Вероятно, убийцы, если тут имело место убийство.
"Нет, ну что вы, в этой части города принято внезапно умирать в заброшенных домах. В компании кровоточащих неизвестных", - Лестрейд едва заметно покачал головой. Холмс безмерно раздражал очевидностью своих выводов, которые преподносил, как восьмое чудо света. Но его любила удача, чем инспектор частенько пользовался без зазрения совести. Вот и сейчас стоило только сыщику велеть унести труп, как - то ли из складок одежды, то ли из-под самого покойного - выкатилось кольцо. Как его пропустили те, кто даже инициалы на белье смогли отыскать - уму непостижимо. Зла не хватает на всех ленивых бездельников.
Лестрейд схватил находку, не дав ей затеряться в грязи под ногами.
Он положил его на ладонь и показал остальным. Ничего примечательного, недорогая вещица безо всяких примет, словно ее никто не носил или носил очень недолго.
- Это усложняет дело, - заметил Грегсон, - А оно и так было не из простых.
- А вы уверены, что не упрощает? - возразил Холмс.
Лестрейд готов был пари держать, что нет. Ни одно расследование убийства не сделалось легче от появления в нем женщины. Кем бы она не была: жертвой, свидетельницей, преступницей или новоиспеченной вдовой, там, куда проникала дама, не оставалось ни простоты, ни разума, ни покоя. К тому же яд - совсем не мужское оружие, что тоже наводило на размышления. Но полицейский напрасно ждал объяснений, частный детектив, высказав идею, потерял к ней интерес.
- Но довольно любоваться кольцом, - произнес он, - Что вы нашли в карманах?
"В этом весь Холмс", - инспектор Лестрейд сделал вид, что не замечает, как тот жестом профессионального фокусника прячет улику в кулаке. Положение щекотливое, но обвинять подобного джентльмена в воровстве небезопасно, так можно и места лишиться. И потом не ради же забавы Холмс рисковал своим добрым именем. Он придумал способ найти неизвестную? Прекрасно, от такой помощи Скотленд-Ярд не откажется.
Тем временем Грегсон деловито, хотя и несколько торопливо, принялся показывать вещи убитого, разложенные на лестнице в передней. Золотые часы фирмы Баро, массивная золотая цепочка, перстень и булавка для галстука в виде головы бульдога с рубиновыми глазами. Бумажник с визитками на имя Еноха Дж. Дреббера и адресом в Кливленде. Семь фунтов тринадцать шиллингов. Карманное издание "Декамерона" Боккаччо с надписью "Джозеф Стэнджерсон" на форзаце. Два письма из пароходства, касавшихся отплытия кораблей из Ливерпуля в Нью-Йорк. Одно адресованное Е. Дж. Дребберу, другое - Джозефу Стэнджерсону.
Старший инспектор остался в комнате, чтобы в тишине собраться с мыслями. Он уже видел все эти предметы и даже успел высказать свое мнение о людях, которые не расстаются с "Декамероном". Впрочем, его мнение о людях, которые не расстаются с молитвенниками, было немногим лучше.
Итак, у них есть тело американца. Милосердие Господне, чего бы ему не умереть дома? Предположительно зовут его Енох Дж. Дреббер, что доказывают визитки и инициалы на белье. Если, конечно, отбросить идею, что этот человек вырядился в чужую одежду. Иначе он может оказаться и таинственным Джозефом Стэнджерсоном. Что доподлинно известно - убитому около сорока, он располагает приличным состоянием... Располагал. Но был убит не ради ограбления. Досадно, скупщики краденного, порою, оказывают неоценимую помощь следствию. Впрочем, в этот раз и цепочка, и часы, и даже золотая булавка на галстуке остались нетронутыми. К тому же проклятое кольцо. Женское... Так спокойно-спокойно. Возможно и нет никакой безутешной вдовы, которая будет сотрясаться от рыданий в твоем кабинете. В конце концов, у самого нашего Еноха Дж. Дреббера обручального кольца нет, так что вернемся в мир фактов, а фокусы оставим... тому, кому они по нраву. Итак, некий житель Кливленда путешествующий то ли в чьей-то компании, то ли под вымышленным именем - так или иначе это придется выяснить - был убит, вернее всего отравлен, в заброшенном доме. На что это, скажите-ка на милость, похоже?
Размышляя таким образом, Лестрейд обходил комнату по кругу, пока не оказался в самом темном углу, за камином. Инспектор не рассчитывал найти что-то еще, он всего лишь привык копать до конца. Увы, служба в полиции не всегда похожа на приключения, а вот от ремесла старьевщика ее не так легко отличить.
Оказавшись рядом с каминной доской, он невольно отметил, что на свечке прилепленной к уголку нет ни пылинки. И она, вероятно, не так давно горела. Потратив безрезультатно несколько спичек, инспектор все-таки сумел разжечь крохотный фитилек, и слабый свет задрожал на голой стене.
- Только поглядите сюда. - выдохнул полицейский и обернулся. В комнате по-прежнему никого не было.
Трое мужчин так увлеклись беседой, что, казалось, собираются продолжить ее снаружи дома. Они говорили о телеграммах, о газетных объявлениях, о неизвестном по фамилии Стэнджерсон, но все это было обычным пустословием. Лестрейд едва успел нагнать их в дверях. От Холмса и его приятеля наивно было ожидать профессионализма, но коллега определенно разочаровал инспектора.
- Мистер Грегсон, открылось кое-что важное, - объявил он. - Не догадайся я тщательно осмотреть стены...
Его глаза недобро блеснули, и Грегсон почувствовал, что несколько увлекся общением со знаменитым сыщиком и позабыл о своих прямых обязанностях. Еще он подумал о том, что Лестрейд вполне в праве засадить его писать рапорты до самого Рождества.
- Прошу вас, - торопливо произнес старший инспектор, провожая мужчин обратно в комнату, где в отсутствии тела стало куда удобнее передвигаться, - Встаньте здесь.
Огарок потух, и Лестрейду пришлось чиркнуть спичкой о подошву ботинка. Огонек,поднесенный к стене, высветил изрядный кусок штукатурки, и все присутствующие смогли разглядеть надпись, выведенную чем-то бурым:
RACHE
- Что скажите? - неловко понимать, что выглядишь дешевым фигляром, Лестрейд откашлялся и заговорил спокойнее, - Сейчас здесь темно, но пока горела свеча, угол был самым светлым в комнате, поэтому убийца - он или она - и выбрал это место. Написано, похоже, кровью. Здесь она стекала и даже оставила пятно на полу. На трупе следов борьбы нет, и кровь очень может принадлежать...
- Ну хорошо, вы нашли надпись, но сможете ли ее растолковать? - пренебрежительным тоном прервал коллегу Грегсон.
Инспектор посмотрел на того с недоумением, между ними не было в обыкновении демонстрировать откровенную грубость. Или это мальчишеская обида на то, что находка не принадлежала непогрешимому Холмсу?
- Наверное... - отозвался Лестрейд, - Возможно, убийца хотел написать имя "Рейчел", но не успел. Его что-то спугнуло. Помяните мое слово: рано или поздно здесь обнаружится какая-нибудь юная мисс, из-за которой и разыгралась эта драма. Смейтесь на здоровье, мистер Холмс. Вы человек большого ума, признаю, но любите недооценивать способности других.
- Великодушно простите, - произнес частный детектив, глядя на рассерженного инспектора чуть свысока, благо рост позволял такую вольность, - Разумеется, никто не оспаривает у вас это открытие. Без сомнения надпись сделана вторым участником событий. Я еще не успел осмотреть комнату и с вашего позволения займусь этим прямо сейчас.
"Еще не успел, но уже уходил?" - едва не сдержался Лестрейд, но усилием воли взял себя в руки. С обидчивыми натурами нужно уметь ладить.
Холмс вынул из кармана рулетку и небольшую лупу и, вооружившись этими предметами, тенью заскользил по комнате. Он вымеривал едва заметные отметины в пыли и высматривал нечто вовсе невидимое глазу. Несколько раз даже лег на пол, собрав на пальто столько грязи, что уличные попрошайки приняли бы его за собрата по несчастью.
Каждый жест сопровождался бормотанием, отрывочными междометиями, недовольным хмыканьем или радостными восклицаниями. Можно было подумать, Холмс совсем забыл об остальных, если бы все это не выглядело уж слишком нарочитым. Впрочем, Лестрейд заметил, что и молодой Грегсон, и доктор, который, должно быть, многое повидал на своем веку, следят за работой частного детектива с одинаковым восхищением и любопытством. Даже дышать перестали. Выходит, только ему эти гимнастические упражнения казалась пустой игрой.
Наконец, рассмотрев сквозь лупу каждую букву надписи, Холмс деловито кивнул и спрятал инструменты в карман.
- Говорят, что гений есть бесконечная способность сносить боль, - улыбнулся он, - Определение хоть и неудачное, но подходит для работы детектива.
- Ну, что скажете, сэр? - спросил Грегсон с таким воодушевлением, что будь он щенком, его хвост отстукивал бы бесконечной барабанной дробью.
Холмс придал своему породистому лицу еще большее, чем обычно, выражение загадочности.
- Было бы нечестно вмешиваться, когда расследование ведут такие светлые умы, но если вы будете держать меня в курсе событий, то постараюсь помогать вам советами по мере своих скромных сил, - слово "скромный" совсем не вязалось с общим тоном, - А пока мне бы хотелось поговорить с констеблем, нашедшим тело. Будьте добры , мне нужны его имя и адрес.
Лестрейд без возражений раскрыл записную книжку. Когда тебе навязывают фарс, лучше терпеливо дождаться финала.
- Джон Рэнс, - продиктовал он. - Сейчас он не на службе, а значит, скорее всего, дома. Адрес: Одли-корт, 46, Кеннингтон-Парк-Гейт.
Холмс записал адрес.
- Пойдемте, доктор, - обратился он к своему спутнику. - Мы отправляемся на Одли-корт. А вам я кое-что расскажу, - обратился он к сыщикам, - это поможет следствию. Здесь случилось убийство, разумеется...
- Разумеется, - буркнул Лестрейд быстро царапая карандашом в блокноте.
- ... убийца - мужчина, - продолжал тот, не обращая внимания на посторонние реплики, - в расцвете лет. Рост у него больше шести футов...
- Шести? - позволил себе уточнить инспектор, - Не слишком ли?
Холмс взглянул на него с неодобрением, полицейский и сам понимал, что идет по тонкому льду. Все равно, что прервать арию примадонны возгласом: "Погромче, дорогуша, нам плохо слышно!" Есть шанс и вовсе не дослушать. Но частный детектив купился на простодушие, прозвучавшее в голосе Лестрейда, и на одно мгновение снизошел до объяснений:
- Представьте себе, - сказал он, - мой метод далек от гаданий на кофейной гуще. Вывод о росте преступника я сделал в том числе по расположению надписи. Люди инстинктивно пишут на уровне своих глаз. Итак, о чем я? Шесть футов ростом, при этом ноги у него удивительно маленькие, обуты в тяжелые ботинки с квадратными носами, и он курит трихинопольские сигары. Приехал вместе с жертвой в четырехколесном экипаже, запряженном лошадью с тремя старыми и одной новой подковой. Новой на правом переднем копыте. Вернее всего, у убийцы красное лицо и длинные ногти на правой руке. Это всего лишь некоторые наблюдения, но они могут пригодится.
- Но как же, ради всего святого, он убил?
Настало время порадоваться, что Грегсон настолько проникся восхищением перед талантами Шерлока Холмса. Иначе дурацкий вопрос пришлось бы задавать самому. "Яд", - написал старший инспектор в записной книжке, а после все-таки поставил рядом знак вопроса. Давняя привычка сомневаться до те пор, пока не получены веские доказательства.
- Яд. - небрежно бросил Холмс и зашагал прочь, - И вот еще, Лестрейд, - обернулся он в дверях, - "Rache" - в переводе с немецкого означает "месть", так что не теряйте времени на поиски мисс Рейчел.
На этом месте следовало бы прозвучать леденящему душу аккорду из оркестровой ямы, упасть занавесу, а партеру в яростном восторге разразиться овацией. Если бы Холмс не был выдающимся химиком, ему следовало бы стать актером.
- Удивительный человек, - по слогам произнес Грегсон, когда стихли шаги за дверью.
- Милосердие Господне, - вздохнул Лестрейд и принялся выкапывать из шелухи лишних фактов хотя бы несколько мало-мальски стоящих.
Следов борьбы не найдено, возможно, преступник действительно страдает внезапными сильными кровотечениями. Он знает за собой такую болезнь и готов к ее проявлениям, иначе пятна остались где-нибудь еще: в передней или на крыльце. Это, собственно... и все. Высокий рост и тяжелые ботинки, но маленькие ноги и длинные ногти на правой руке... Предположительно на правой. И предположительно только на ней. Тааак... Допустим, это все-таки мужчина. С длинными ногтями и маленькими ногами. Который может отравить здоровенного детину безо всякого сопротивления со стороны последнего. И надпись эта странная - "Rache". Почему, скажите на милость, по-немецки? Убийца немец? Или сведущ в языках? А даже если нет, и слово "месть" - единственное в его арсенале, имеет ли оно значение?
- Вы отправили телеграмму в Кливленд? - задумчиво спросил Лестрейд своего коллегу.
- Да.
- Нужна будет еще одна, надо бы выяснить побольше о частной жизни нашего покойника. Впрочем вам, Грегсон, предстоит заняться увлекательнейшим предметом...
"Рапортом, - тоскливо подумал молодой полицейский, - Так и знал, что припомнит".
- ... цилиндром покойного, - закончил свою фразу инспектор. - Видите внутри марка - "Джон Ундервуд и сыновья", Камберуэлл-роуд, 129. Полагаю, у них есть адресная книга клиентов. Выясните, где жил мистер Дреббер, нам это непременно пригодится.
Когда младший инспектор ушел, окрыленный возможностью отодвинуть подальше бумажную работу, Лестрейд еще раз приблизился к стене, внимательно посмотрел на на бурые пятна и закрыл глаза. "Если бы я хотел оставить здесь послание... Кому? Допустим, полиции, простому зеваке хватило бы и трупа... Оставить послание, так, чтобы его точно увидели... Иначе, к чему вообще стараться? Тогда удобнее писать так, чтобы..." Рука с воображаемым мелом - даже мысленно писать собственной кровью чересчур драматично - непроизвольно потянулась вверх, словно он стоял у доски в классной комнате. Детские привычки никуда не исчезают: чтобы было видно издалека, буквы удобнее писать так высоко, чтобы они заканчивались на уровне глаз.
Инспектор снова посмотрел на надпись. Если бы та была делом его рук, то оказалась бы ниже лишь на ширину ладони. "Так можно решить, что и во мне почти шесть футов", - Лестрейд улыбнулся, вытянулся во все свои пять футов и пять дюймов и твердой походкой покинул злополучный дом номер три по Брикстон-роуд.
"...тогда приходится немножко побегать, чтобы кое-что увидеть своими глазами".
Пока Грегсон тренировал свое внимание и дедуктивные способности в вагоне лондонской подземки - главным образом разглядывая обувь всех рослых попутчиков, - Лестрейд обошел несколько адресов по Брикстон-роуд. Особенной надежды на то, что кто-нибудь мог увидеть или услышать что-то подозрительное, он не испытывал, но оставался верен своему правилу "заглядывать под каждый придверный коврик". Тоже своего рода ловля удачи, не хуже общения с мистером "Дедуктивный Метод". Впрочем, следует отдать должное Холмсу, его идея о красном лице преступника напомнила инспектору о словах констебля Рэнса, которые частный детектив, без сомнения, тоже услышит. Хотя и несколько позже.
Начал Лестрейд с двух жилых домов в том же тупичке, где совершилось преступление. Но в ответ на расспросы хозяйки лишь поджимали губы и упрямо мотали головами, как и положено в разговоре с полицейским, да к тому же отвлекающим от приготовления обеда. "Ничегошеньки не видела, сэр. Приличные люди спят в такую поздноту, а не у окошек торчат", - неизменно слышал он, но продолжал обход.
- Да за кого вы меня держите, сэ-эр?! Одни пьяницы по ночам шарятся! - возмущенно гаркнула очередная "милочка" в засаленном переднике и с грохотом захлопнула дверь. Увы, перед полицией робеют, только когда разговор начинается словами: "Вы арестованы!"
- Одни пьяницы... одни пьяницы... - пробормотал под нос Лестрейд, круто развернулся на каблуках и зашагал к дому под номером девять. На мгновение он почувствовал себя так, словно рядом протрубил охотничий рожок. Именно там обитал мужчина на самом деле высокого роста. С рожей красной, как банка свекольно-морковного джема. К тому же он был из тех самых отъявленных пьяниц, которые постоянно "шарятся по ночам".
Палисадник шириной в несколько ярдов выглядел довольно жалким, хотя и напоминал о том, что прежде в этом районе шла совсем иная жизнь, от которой остались пара хилых деревьев, чахлые кусты и недоразумение, притворявшееся клумбой. Тонкие стебельки первоцветов на ней были перемяты и измазаны в глине. Лестрейд аккуратно прошел по раскисшей от дождя дорожке и громко постучал в дверь.
- Иду! - раздался очередной недовольный голос, - Что за беда, никакого покоя нет.
Створка приотворилась, наружу выглянула щуплая остролицая женщина в сероватом чепце из-под которого выбивались пряди рыжих с сединой волос. Она подслеповато щурилась и стряхивала с рук мыльную пену.
- Добрый день, миссис, - Лестрейд приподнял шляпу.
- И вам, и вам, инспектор, - засуетилась она, узнавая гостя и прибавляя голосу елейности, - Добренького дня. И здоровья. И...
- Хозяин дома? - прервал полицейский.
- Та где ж ему быть, окаянному? Дома. И весь день дома был. И всю ночь. Как выпил, так и спит. Та вы проходите, чего соседей тревожить?
Лестрейд вошел в тесный коридорчик, пропахший жаренной рыбой, луком, щелочью и скипидаром. На коврике сиротливо валялись тяжелые ботинки с квадратными носами, ничем не примечательные - такие носят многие чернорабочие - кроме комьев свежей грязи намертво прилипших к подошве.
Хозяйка, не замолкая ни на минуту, проводила полицейского в стылую гостиную и почти насильно всучила чашку чая. Было довольно зябко, но тот воздержался пить бледно-желтый кипяток из надтреснутого фарфора, вежливо поблагодарил и отставил прибор в сторону.
- Значит, всю ночь ваш муж был дома? - переспросил Лестрейд, дождавшись крошечной паузы.
- Та я ж говорю: всю-всю ночь дома, и носа не высовывал, - снова завелась женщина, чье настойчивое желание представить супруга затворником кого угодно натолкнуло бы на подозрения.
- Выходит, об убийстве вы уже знаете, - вздохнул полицейский. Не стоило и сомневаться, такие новости разлетаются быстрее холеры, и вот уже кто-то что-то якобы видел, а другой якобы слышал, и все непременно о чем-то якобы догадываются. Но молчат.
- Та не выходил он! - женщина с такой силой стиснула в руках край передника, что едва не разорвала его пополам.
- Вот что, - инспектор поднялся с продавленного кресла - с одной стороны, чтобы выглядеть внушительнее, а с другой, чтобы избавить бока от назойливого внимания пружин - его брови сурово сошлись на переносице, а в тоне прорезался голос самого неотвратимого правосудия, - Нечего мне голову морочить, дело серьезное, и если ваш муж в нем замешан, ему грозит виселица. Слышите меня? Виселица! Но и вы пойдете под суд, ибо я не исключаю вашего соучастия в убийстве. Каторга, милочка! Вы знаете такое слово?
Руки прачки, больше похожие на две морщинистые птичьи лапки, стиснули ворот платья, а ужас, отразившийся в светлых глазах, заставил Лестрейда почувствовать себя чудовищем. Не стоило так пугать бедняжку, но в конце концов ее болтовня и навязчивое желание оградить мужа от неприятностей могли сослужить обоим супругам дурную службу. Ей-богу, если Билли Уолли вовсе не замешан в этой истории, она своим глупым квохтаньем не огородит его от сплетен, а наоборот - убедит всех и каждого, что дело тут нечистое.
- Итак, говорите мне правду или идете под арест?
Тонкие губы женщины задрожали. "Господь Милосердный, а вот и слезы", - простонал про себя инспектор. Но он ошибся, миссис Уолли решительно тряхнула головой:
- Нет, сэр, ни на какую каторгу я не пойду. Я - женщина честная, и пусть Господь послал мне испытание, отдав во власть пьяницы, но... Та, та, заявился он под утро, сэр, едва ноги волок. Как упал, так и храпит. А чего ночью делал, того не знаю. И на суде присягну, что знать ничего не знаю. Женщина я честная, беззащитная, меня любой обидеть может. С таким-то надежей. Та, так и скажу на суде, будьте уверены.
Лестрейд не стал отвлекаться на объяснения, что на суде ее и слушать бы не стали, и велел проводить к хозяину.
По полутемной лестнице они поднялись в единственную комнатку под самой крышей. Свет, проникавший сквозь крошечное окошко, лишь подчеркивал убогость дома - поблекшие от старости стены, исцарапанный комод, заваленный всяческим барахлом, включая, как мельком заметил полицейский, ершик для чистки каминной трубы. На неубранной постели величественно храпел мистер Уильям Уолли собственной персоной. С момента их последней встречи его лицо опухло и потемнело еще сильнее, а нос стал похож на сизую сливу. Хозяин дома спал прямо в одежде, не сняв даже пальто. Не известно какого цвета оно было во времена оны, но теперь его следовало бы называть коричневым. С легким пожатием плечами и добавлением робкого "наверное". Пятна глины на ткани успели подсохнуть и осыпались рыжей чешуей на простыню.
- Сейчас я, погодите чуток. Сейчас разбужу, - женщина с удивительной для столь щуплого тела энергией помчалась вниз, Лестрейд не успел оглянуться, как она вернулась с огромной бадьей сероватой от мыла воды. Коротко размахнувшись миссис Уолли окатила своего дородного супруга, сделав его похожим на кита, выброшенного на берег. На кита, извергающего отборную брань.
- Благодарю вас, - инспектор поспешил выставить хозяйку вон, опасаясь, что вот-вот сможет стать свидетелем безобразной семейной размолвки.
- Гррррр, - Уолли заворочался, приподнялся на локтях, взгляд его красных глаз бессмысленно блуждал по комнате. Полицейского мужчина словно и не заметил, зато углядел бутылку виски на полу, метнулся к ней хищным зверем и присосался к горлышку столь же жадно, сколь и напрасно. Бутылка была пуста.
- Поднимайтесь с пола, Уолли, - брезгливо произнес Лестрейд.
- О... О, доброго вам...всего, мистер Скотанд-Ярд, - хриплым голосом отозвался тот, с трудом вставая на ноги.
- Давайте обойдемся, - прервал его инспектор, - Я и без того потратил на вас больше времени, чем стоило. А мне лишь нужно знать, что вы видели у дома номер три?
На лице мужчины отразилось тяжкая, но бессмысленная работа мысли.
- Ну, же, Уолли, избавьте меня от этого. Консебль видел у ограды дома, в котором произошло убийство... - Лестрейд выдержал паузу, чтобы у собеседника была возможность осознать всю тяжесть своего положения, - ...некоего мужчину вашего роста, с вашим цветом лица и в вашем пальто.
- Не валяйте дурака, Уолли! В заброшенном доме был убит американец, а вас видели поблизости. Пьяного, как свинья. Какое совпадение. Приди сюда кто-нибудь другой, вы бы уже ехали в тюрьму! И констебль подтвердит, что видел вас, и грязь на пальто такая же, как на дорожке к дому. Убийство с целью ограбления, Уолли?
Мужчина тяжело осел на постель. Страх словно навалился ему на плечи, и Лестрейду показалось, что перед ним куль поношенной одежды, в которой и вовсе нет никакого тела, настолько Уолли съежился и стал меньше самого себя.
- Сэр, вы думаете... думаете, что я? Я мог? Нет, я не мог! Никуда я не ходил. И не убивал никого. Никогда! Да любого спросите, Билли мухи не обидит! Я даже жену не бью, ведьму старую! Даже, когда она меня...
- Довольно, - инспектор был не охочь до того, чтобы упиваться чужими постыдными признаниями, - рассказывайте обо всем, что помните. Если не успели пропить свою память. От этого зависит ваша жизнь, пойми уже.
- Ага-ага, все понял, сэр! Вспомнить, вспомнить, - Уолли пару раз хлопнул себя ладонью по лбу, - Было темно... И мокро... Дождь... Да, был дождь, и я шел... домой из паба... не помню из какого, но если нужно...
- Оставьте паб! Подождет. Дальше.
- Ага-ага, шел, стало быть... домой не торопился... пьяный, ну, не то чтобы, а как обычно... да, остановился у решетки... Уж, простите, виски был дрянной, не захочешь, расплескаешь.
Под недовольным взглядом инспектора мужчина постарался собраться и говорить чуть более связно.
- Стою у решетки, долго стою... простите снова... и тут подъезжает кэб. Я еще удивился. В доме-то никто не живет. И вот выходит господин... издаля видно, шикарный такой... кэбмен ему помог в дом войти, а я так стою... и думаю, что пора бы своей дорогой да подальше.
- Почему? - карандаш Лестрейда замер над страницей записной книжки.
Уолли невесело усмехнулся:
- Так нечистое дело, ясно же. Ночь, место глухое, господин при деньгах... Одно к одному.
- То есть, вы решили, что случится убийство и спокойно ушли, так?
- Ну, чего вы заладили, сэр, "убийство" да "убийство"?! Подумал, что обчистят карманы и бросят. Обычное дело. Да и что бы мне делать? В полицию бежать? Кто бы меня там слушать стал? Самого бы еще заперли и вся недолга.
- Давайте дальше, - вздохнул инспектор.
- Ага-ага, дальше... А дальше все. Зашли они, значит, в дом. Потом возница вышел и был таков.
- То есть было их всего двое?
- Ну, знамо. Лошадь пока без пригляду стояла, заскучала, дурить начала туда-сюда. Подумал еще: "А хорошая лошадка, вот бы..." - он замолчал, и чтобы полицейский не заметил почти сделанного признания, зачастил, - возница не высокий был, мне так по плечо наверное, а больше и не разглядел ничего. Но уехал точно один, пассажир, значит, там и остался... Вот оно как, живешь-живешь, и даже при деньгах, а конец - вот он какой, выходит.
- Возница был мужчиной?
Уолли посмотрел на инспектора удивленно:
- Ну, ясное дело. Не собакой же.
- Уверены? Мужчиной, не женщиной?
- Да что ж я бабу не отличу? - развеселился тот, - Я бывает, что выпиваю, но до такого еще не допился. Да и... он почти на себе волок пассажира к крыльцу!
- Хорошо, сколько времени они были в доме?
Лестрейд задал вопрос, но по мучительному взгляду пьяницы понял, что различия между полами еще сохранились в этой голове, а чувство времени выветрилось напрочь, поэтому не стал настаивать, а жестом велел продолжать.
- Постоял я еще чутка, но совсем чутка, в это время патруль должен появиться, чего рисковать. Только, конечно, сразу-то не уйти... вот... и тут фонарь констебля показался, я в оградку-то вжался, а он - к дому...
- Зачем констеблю заходить в дом?
- Ну, так, - Уолли многозначительно осклабился, - не бывает там никого, и по маршруту ихнему стоит...
- Продолжайте! Что из вас каждое слово тянуть?
- Чего тянуть? Ничего и не тянуть. Погоды сырые стоят, а дом по маршруту, у вас ведь с маршрутом строго, ну они и приспособились.
Видя, что инспектор все еще не понимает о чем речь, Уолли досадливо ударил себя по колену.
- Да джин они там хранят! Чтобы, значит, сугреваться.
- Но в доме не было никакого джина... - возразил было полицейский, да уже и сам представил, как доблестный Рэнс, найдя тело, мог избавиться от лишних улик и попросту сочинить историю про свет в окне, который якобы и привел к месту преступления. Сколько он еще, интересно, присочинил? Ладно, с этим разберемся позже.
Лестрейд захлопнул записную книжку и убрал ее во внутренний карман.
- Вот что, мистер Уолли, я пришлю к вам полицейского, который запишет ваши слова. И проверит! Все, включая название паба, которое лучше бы вспомнить. И в ваших интересах, чтоб сказанное оказалось правдой.
Тот лихорадочно закивал и начал призывать всех святых к себе в свидетели. Полицейский невозмутимо выслушал его и со всей любезностью, которую позволяли обстоятельства, распрощался. Отвлекать миссис Уолли от стирки он не стал, в конце концов для нее печали дня еще не завершились. Да, придется бедолаге-мужу оправдываться за все: и за крепкую дружбу с виски, и за визит полиции, и за признак работного дома, который отчетливо веет над этой крышей. И за помятые первоцветы.
Ох, уж эти пресловутые следы земли на одежде, чего они стоят, если все дорожки в округе одинаковые? Годятся лишь затем, чтобы припугнуть честного, хоть и горького, грешника. Нет, он ни в чем не замешан, иначе дело закончилось бы пьяной дракой, и труп был бы порядком потрепан.
Инспектор шел по улице, мысленно отдавая приказы самому себе: отправить телеграммы в Кливленд и в Нью-Йорк. Слишком мало известно о прошлом покойного. Человек состоятельный легко наживает себе врагов явных и тайных. С тайными сейчас ничего не поделать, а явные могут пригодиться. Месть, мистер Холмс, не пустая угроза там, где не случилось ограбления.
К тому же следует выяснить, что произошло с секретарем убитого. Если он на самом деле существует, неужели до сих пор не обеспокоился судьбой своего нанимателя? И самое главное - самое непростое - узнать: кем все-таки был тот загадочный кэбмен? Может случиться, двое последних - одно и то же лицо. В таком случае или где-то в Лондоне блуждает бесхозная повозка - Лестрейд хмыкнул, еще немного и он станет выдумщиком не хуже нашего частного детектива - или придется искать возницу, который отдал в наем свой кэб за щедрое вознаграждение.
"Грегсон - самый толковый в Скотленд-Ярде. Он и Лестрейд выделяются на фоне прочей серости. Оба они расторопны и энергичны, хотя и банальны".
Грегсон появился в кабинете Лестрейда с такой детской улыбкой, что старший инспектор сразу понял: его коллега совершил подвиг. И подвиг этот будет стоить еще нескольких седых волос.
- Интересный поворот в деле! - объявил Грегсон с порога, - Я бы даже сказал... - он несколько раз взмахнул рукой, подбирая нужное слово, а не найдя, просто рассмеялся.
- Да? - вяло отозвался старший инспектор и уткнулся в бумаги. В повороты и озарения он не верил, только в работу головой и ногами. А применительно к иным своим коллегам - исключительно ногами.
- Да! - Грегсон, словно ему требовалась барабанная дробь, грохнул стулом, сел напротив и небрежным жестом сдвинул документы на столе, - Я знаю имя убийцы!
Лестрейд медленно отложил в сторону листок, что держал в руке. Увидев в этом признание своих заслуг, его коллега приосанился. Улыбка на лице сияла до того ослепительная, могло даже показаться, лондонская погода наконец исправилась, и солнце озарило весь Скотлад-Ярд.
- Да, - с легкой ленцой начал молодой сыщик, - мы были правы, в магазине мне дали адрес убитого.
"Мы", - отметил про себя инспектор и жестом попросил продолжать.
- Итак, я отправился прямиком в пансион Шарпантье на Торки-Террас. Держит его милейшая старушка, надо вам сказать. Такая, знаете ли, божий одуванчик, которого обижать просто грешно. И этот самый одуванчик встретила меня бледной, как смерть. Там же была ее дочь - прелестная девушка, с такими глазами...
Лестрейд кашлянул в кулак.
-... с совершенно заплаканными глазами, - поспешно поправил себя Грегсон, - Я немедленно спросил, знают ли они о смерти их постояльца - Еноха Дреббера из Кливленда. И тут, доложу вам, такое началось! Сначала они просто онемели. И не от удивления - у меня глаз наметанный - они онемели от ужаса. Ни звука выдавить из себя не могли. А после дочь разрыдалась. "Ну, - думаю, - не с проста".
"В котором часу мистер Дреббер уехал на вокзал?" - спросил я.
"В восемь, - ответила миссис Шарпанье. - Его секретарь, мистер Стэнджерсон, собирался ехать первым, он сказал, что есть два поезда: один - в девять пятнадцать, другой - в одиннадцать".
- Значит, секретарь все-таки был... - задумчиво протянул Лестрейд
- Конечно же был, - отмахнулся Грегсон, - Слушайте дальше. Дальше самое интересное. Я спросил у них... - ох, уж эти театральные паузы, старший инспектор ненавидел их сильнее, чем самоуправство с бумагами на своем столе, - Я спросил у них...
- Господь Милосердный, да что?!
- Видели они Дреббера после его ухода, - с победным видом договорил сыщик и даже хлопнул ладонью по колену, - И они его... видели. Сначала, конечно, мать отпиралась, но дочь - настоящая умница - сказала, что от лжи только хуже будет. Итак, наш покойный при жизни был не самым воспитанным человеком. Позволял себе вольности с горничными, напивался ежедневно, но платил щедро, поэтому ему и не отказывали от пансиона до самого последнего дня, когда он начал делать неподобающие предложения дочери хозяйки. Конечно, американцу тут же указали на дверь. И, если судить по тому, каким он был человеком, разозлили изрядно. Так вот, в восемь он уехал, но не прошло и часа как вернулся. Опоздал-де на поезд. Был пьян, вел себя развязно, пытался силой принудить девушку уйти с ним. Мать, конечно же, перепугалась. Я и сам, признаться, не представлял, как они выпутались. Но - это самое важное - вернулся сын хозяйки. Представляете?
Грегсон снова ударил себя по колену, в избытке чувств вскочил и заходил по комнате.
- Ее сын - Артур Шарпанье - лейтенант, сейчас находится в отпуске, и в самый разгар драмы появляется на сцене. Пара увесистых тумаков, и Дреббер летит с лестницы. Так сказать, прочувствовав на себе всю силу британского флота. А после, доблестный защитник дам уходит следом, проверить, мол, не надумает ли обидчик вернуться. Вы понимаете, как все оборачивается?
"Еще одной плачущей барышней", - отметил про себя Лестрейд, вслух же сказал:
- Вы его арестовали?
- Увы, он так и не вернулся домой. Но это вопрос времени, сейчас возьму с собой пару крепких ребят и доставлю нашего убийцу.
- Думаете, он признается?
В глазах коллеги появилось усталая снисходительность, совсем не подходящая его возрасту. Видевшие все горести мира глаза на лице радостного мальчишки. Старший инспектор не стал уточнять, что вопросы на самом деле были только лишь констатацией очевидного. Да, Грегсон арестует убийцу. Да, тот не признается. "Сначала они все запираются. Но ведь это вопрос времени". А когда речь пошла о трости лейтенанта, которая послужила орудием... Лестрейд только вздохнул. Ему захотелось дать в руки молодому человеку палку, чтобы тот сам, подчиняясь лишь внутреннему чутью попробовал использовать ее для нападения и не оставить ни одного следа. Возможно, урок пошел бы на пользу.
- А что насчет секретаря? - успел спросить старший инспектор, прежде чем этот щенок фокстерьера погнался за своей дичью.
- Да черт бы с ним! Не сегодня завтра появится. Это теперь не важно.
И Грегсон умчался, преисполненный служебного рвения.
По-хорошему, стоило его остановить и прочистить мозги, чтобы угасла неуместная улыбочка, и младший инспектор занялся делом. Но ничто так не учит работе, как сотня-другая проколов, глупостей и тычков носом в глухую стену. Обычно многое успеваешь узнать пока у тебя сержантские лычки, которых белобрысый оболтус, имея хорошие связи, счастливо избежал.
Главное, не забыть после всего, чтобы Грегсон лично принес извинения лейтенанту Шарпанье и его семье. А еще неплохо было бы заставить ретивого юнца завести себе блокнот, куда он станет записывать все увиденное и услышанное. Даже то, что говорит уважаемый Шерлок Холмс. "Особенно, то что говорит Холмс, - поправил себя Лестрейд, - а то у нашего ротозея вылетели все факты, включая кэб. Надеюсь, он поделится своей сенсацией с мистером "Дедуктивный Метод". Вот тот повеселится".
Старший инспектор разложил в прежнем порядке заметки на своем столе. За это время он отправил массу запросов, и в ожидании ответов разбирался с тем, что уже имел на руках. Без телеграммы из Кливленда - эти, в отличии от своих нью-йоркских коллег, не спешили с помощью - "пасьянс" не складывался. Хотя история Грегсона, пусть даже полная нелепиц, добавила определенной ясности. Мистера Дроббера, упокой Господь его душу, не назовешь невинной жертвой обстоятельств. Но, пусть и прозвучит не патриотично, сила британского флота тут не при чем. Иначе к чему возня с надписью на стене?
Та не давала инспектору покоя. Хотя он и старался списать это на профессиональное чутье, в глубине души признавал, что раздосадован. Цирковые трюки Холмса вызвали бурные восторги, а находки настоящих профессионалов - снисходительное похлопывание по плечу.
Ответ из Нью-Йорка разочаровывал: Дреббер отбыл благополучно, никаких досадных историй, никаких скандалов, никаких недоброжелателей. Что же до начертанной на стене "Rache", то она касательства к упомянутому господину не имела, а была связана с убийством немецкого эмигранта. Дело это раскрыто месяц назад, виновные - из числа тех же немцев - ждали решения суда в "Гробнице".
Лестрейд чувствовал себя так, будто вытянул пустой билет. Но листок с наклеенной телеграфной лентой не отпускал внимания, неотвязчивая мысль беспокоила, как гвоздь в подошве, и никак не давала себя ухватить
Значит, надпись на стене все-таки не имеет значения. Какой же в ней смысл? Некто совершает убийство, а после тратит время на бессмысленный жест. Да, бесспорно, в таком глухом уголке, ему ни к чему торопиться... И тем не менее, зачем? Запутать полицию? Ладно, умник, радуйся, полиция запутана.
Лестрейд встал из-за стола и прошелся по кабинету.
Полиция запутана, этого-то и добивался преступник. Но не знал, что дело в Нью-Йорке уже раскрыто. Впрочем, в отличии от самого инспектора, убийца знал о том, что оно существует. Откуда, если британская пресса об этом не писала? Откуда? Если бы не миллион других возможностей, можно было бы предположить, что примерно в то же время он был в Новом Свете. Все дороги ведут в Америку... Проклятье, одни предположения! Спокойно, Лестрейд, тебя не так просто одурачить.
Итак, Дреббер и Стэнджерсон собираются спешно покинуть Лондон, и вовсе не из-за стыда перед хозяйкой меблированных комнат, ведь расписание поездов они знают заранее. Что же их гонит? И что останавливает? И останавливает ли? Стэнджерсон упомянул о том, что уедет первым. Это может оказаться ловким ходом. Они покидают миссис Шарпанье вместе, после Дреббер возвращается... а Стэнджерсон тайно следует за ним... Заманить в заброшенный дом проще лицу знакомому... Переодетому в незнакомца? Если бы Стэнджерсону хотелось убить своего нанимателя, он мог сделать это гораздо раньше и гораздо проще. Чертовщина! Похоже Грегсон своими фантазиями отравил воздух!
Лестрейд раздраженно ткнул карандашом к заметку "Кэбмен" и нарисовал на ней три восклицательных знака. Это факт, остальное домыслы. Хотя есть и еще один факт: возница последним видел Дреббера живым. Именно этот неизвестный человек склонен ко внезапным кровотечениям и оставляет на стенах нелепые послания, след которых ведет за океан. Немного, но с этим можно отправить людей по конторам наемных экипажей. Пусть аккуратно расспросят, не нанимался ли в последнее время на работу хворый американец.
Старший инспектор понимал, насколько шатки его рассуждения, но натура требовала действий. Он отдал необходимые распоряжения.
- С именем было бы сподручнее, сэр, - кисло отозвался один из сержантов.
- Вы, мистер Строу, поедете со мной, - прервал его Лестрейд, - Хотя и при наличии имени не обещаю, что все пойдет гладко. Вы же свободны, господа.
- Джонсон! - крикнул инспектор дежурному, - Мне не было телеграмм?
- Еще нет, сэр.
Сыщик вздохнул. Совершенно очевидно, пропавший секретарь может раскрыть многие неясные моменты. Но прежде всего необходимо выяснить покинул тот Лондон или нет, от этого зависит его роль в преступлении. Сидеть на месте и ждать вестей - весьма соблазнительно, но какими бы потрясающими ни были новости, человека они найти, увы, не помогут. Бедные ноги, все-таки у них куда больше работы, чем у головы. И можно сколько угодно тренировать мозговые извилины, но кому-то приходится попросту бегать. Или тебе самому, высоколобый мыслитель, или кому-то за тебя.
Читать вечерние газеты за ужином старший инспектор позволял себе лишь находясь в самом дурном расположении духа. Домашние знали за ним эту манеру и старались вести себя как можно тише. Лучше уж пусть вымещает свою досаду на событиях во внешней политики, чем на семье.
День завершился из рук вон плохо. След привел Лестрейда к Юстонскому вокзалу. Торговка пирогами, которая, по счастью, каждый вечер стояла на углу, узнала описанных джентльменов. По ее словам, те появились вечером третьего числа и отчаянно громко ругались. Дело касалось какой-то женщины. "Я даже думала, что подерутся. Прямо у меня тут. Хорошенькое дело, а еще такие представительные. Одно слово..." Слово было, действительно, одно. И при дочери лучше его даже мысленно не повторять. Скандала не случилось, мужчины разошлись, договорившись встретиться на следующий день. Дреббер, как известно, отправился покорять женское сердце, если так можно выразиться. Стэнджерсон же на вокзале больше не появлялся.
Остаток дня сыщик посвятил поискам американца. Тот, вероятнее всего, снял комнату где-то поблизости. Но, Господь свидетель, гостиниц и меблированных комнат поблизости оказалась без счета. В какой-то момент Лестрейд даже обругал себя за то, что позволил Грегсону заниматься ерундой, а не взял его с собой.
Следов секретаря найти не удалось. Пока не удалось. Так или иначе, его приметы отправлены в Ливерпуль и на все крупные железнодорожные станции, если он все-таки уехал, скрыться не сможет. Но хотелось надеяться, что Стэнджерсон обнаружится в Лондоне.
"Завтра. Я найду его завтра", - следует подальше держаться даже от призрака слова "надежда", от него пахнет отчаянием.
Прочтя уже все статьи, Лестрейд уткнулся в объявления и тут же замер в легком изумлении. Нет, в такой... глупый... мальчишеский... и попросту... глупый уже было? В такой поступок невозможно было поверить.
- Миссис Лестрейд, - произнес он, опустив газетный лист, - как вам история: вы... допустим, на улице находите кольцо.
Маргарет кивнул в ответ с тем невероятным спокойствием, которым встречают хорошие жены самые странные вопросы неугомонных мужей.
- Женское обручальное кольцо, - раздельно повторил супруг и заметил, как во взгляде женщины быстрой чередой сменились беспокойство, сочувствие и печаль, но она не стала хвататься за собственный безымянный палец, что было приятно, - Что бы вы стали делать с находкой?
- Подала бы объявление в газету. Еще чаю?
- Да, пожалуйста. А дальше?
- Стала бы ждать, кто откликнется, конечно. Если бы кто-то пришел за ним, спросила бы приметы кольца и где оно было потеряно.
- Но вы не отдали бы находку первому встречному. - "Что непременно случиться, готов спорить на годовое жалование"
- Господь упаси! Конечно же нет. В наши времена излишняя доверчивость столь опасна.
- Даже не могу сказать, мадам, вы так умны по своей природе или потому что замужем за полицейским.
Миссис Лестрейд ничего не сказала в ответ, но грусть в ее взгляде отчего-то не сменилась гордостью, а когда дети ушли из-за стола, Маргарет отставила в сторону прибор и вздохнула со всем сочувствием, присущим своему полу:
- Бедняжка. Кем бы она ни была, - и продолжила, видя, что супруга удивляют ее слова, - Есть вещи, которых вам не понять. Обручальное кольцо для нас не безделица. Потерять его... С какой легкостью мужчина может говорить о пропаже обручального кольца, когда для нас... только если ты мертва, и больше ничего не в твоей власти...
Супруг снова нахмурился и отгородился газетой. Единственное, за что он был спокоен, в его доме лишних слез не льют. Хотя и сентиментов достаточно, чтобы заныли уставшие кости, а ноги лишний раз припомнили каждый ухаб городских тротуаров. Вот вам тихие семейные разговоры, Милосердие Господне...
Только если мертва. Мда... Бедняжка-то вполне может быть и мертва. Он готов был признать в убийце женщину, переодевшуюся мужчиной - на это смелости хватило - но не подумал о самом простом: каким образом кольцо оказалось на полу? Соскочило с руки? Почему бы вдруг? Следов борьбы ни в комнате, ни на теле покойника не осталось. А вот если оно не было надето, если просто лежало в кармане таинственного кэбмена... В качестве напоминания. У него были кольцо и яд, он предпочел деньгам Дреббера мелодраматическое послание. "Rache", говорите? Вот вам и "rache"! Одни догадки, проклятье. Лучше было дождаться телеграммы из Кливленда, а поиски Стэнджерсона перепоручить сержантам. Да, старший инспектор, вы удивительно прозорливы после плотного ужина и чашки чая. Дело за малым - научиться предвидеть будущее на пустой желудок.
Лестрейд еще раз перечитал в графе объявлений: "Сегодня утром на Брикстон-роуд, между трактиром "Белый олень" и Холленд-Грув найдено золотое кольцо. Обращаться к доктору Уотсону, Бейкер-стрит, 221-б, от восьми до девяти вечера". По видимому, частный сыщик тоже рассчитывал на то, что преступник не из местных, лондонскому "дну" прекрасно известно, кто на самом деле проживает по этому адресу.
"Оставлять кольцо Холмсу было верхом беспечности, - отчитал инспектор самого себя, - но будем надеяться на его удивительную удачу".
И опять надежда. Ну нет, увольте!
Лестрейд встал из-за стола, в передней он накинул пальто, схватил шляпу и со словами "Не ждите меня" вышел в вечерние сумерки.
"В самом деле, почему бы не воспользоваться жаргоном художников? Разве это не этюд, помогающий изучению жизни? Этюд в багровых тонах, а? Убийство багровой нитью проходит сквозь бесцветную пряжу жизни, и наш долг - распутать эту нить, отделить ее и обнажить дюйм за дюймом. А теперь пообедаем и поедем слушать Норман Неруду".
Начальственный рев все еще стоял в его ушах, когда Лестрейд отдавал последние указания тем констеблям, которых удалось заполучить в свое распоряжение. Людей было немного. Людей всегда не хватает, поскольку город не соглашается замереть на месте после каждого преступления и дать спокойно закончить одно дело, прежде чем подкинуть десяток новых.
Из Ливерпуля сообщили, что ни накануне, ни днем ранее Джозеф Стэнджерсон не появлялся. Объявления в газетах тоже не дали результатов, что наводило на мрачные мысли. А после кливлендской телеграммы, проливший свет на многие обстоятельства дела, включая имя предполагаемого преступника, лицо старшего инспектора превратилось в маску усталости и раздражения. Его негромкий голос слушали самым внимательным образом, понимая, что сейчас перед ними не человек, а динамитная шашка, бикфордов шнур которой очень короток. И уже тлеет.
За бессонную ночь, которой наградил себя сыщик, ему пришлось выслушать многое о своих профессиональных способностях и личных качествах. И все потому, что убитый не был подданным британской короны. Утренние газеты не замедлили поддеть медлительность полиции в таком - чуть ли не политическом - деле и сетовали на то, куда смотрит правительство. Правительство, как видно, смотрело в те же газеты, телефон шефа Скотланд-Ярда разрывался, а сам он, краснея от гнева и бледнея от ярости, повторял в трубку только "Да, сэр!" и "Немедленно, сэр!"
На поток брани уже в свой адрес старший инспектор ответил только одним словом:
- Сегодня.
"Бульдог" - как окрестили за глаза начальника полиции - осекся на полуслове, пристально взглянул в серое лицо Лестрейда и выдавил:
- Это в ваши интересах, сэр.
- Это в интересах закона... сэр, - поправил тот и вернулся к работе.
Сержант Дорнтон - дородный пятидесятилетний мужчина с пудовыми кулаками и лицом тусклым от бессонницы - поджидал в коридоре. На свое несчастье сержант прошлой ночью оказался на дежурстве и даже утром не был отпущен домой. От этого его речь сделалась краткой, а в голосе проскальзывали громовые раскаты бывшего военного.
- Отыскали, сэр, - обратился он к инспектору, - Стэнджерсон остановился в гостинице "Холлидей". На Литл-Джордж-стрит. Говорят, еще не вставал.
- Хоуп попытается добраться до него. Оставили там кого-нибудь?
- Обижаете, сэр, - ответил Дорнтон, глядя в сторону.
- Простите, старина, что-то я... - Лестрейд устало потер глаза, - Политика, будь она неладна, газеты... Немедленно едем.
Старший инспектор сбежал по лестнице, слыша за спиной тяжелую поступь сержанта и его тихое: "Газетчики, чтоб их. Вот ведь кому нужно по лопате выдать и к настоящему делу приучить".
Лондон и в такой ранний час оставался Лондоном. Ароматы первоцветов из корзин цветочниц сливались с терпким духом навоза и кисловатым запахом Темзы. Торговки раскладывали товар на лотках, раздавались окрики погонщиков, что вели скот к Центральному рынку, клерки, поеживаясь от утреннего ветра спешили в Сити, уклоняясь от компаний подвыпившей "золотой молодежи", для которых сегодняшний день был еще вчерашним.. Город, который лишь ради соблюдения приличий делал вид, что хоть когда-нибудь засыпает. А теперь по нему раскатывает еще и Джефферсон Хоуп - лошадник из Нового Света, который решил взять в свои руки высшую справедливость.
Дорнтон понимал, что инспектор не в духе и покрикивал на возницу.