Алексей Соколов

Без солнца

КАРТИНЫ. ЧЕТЫРЕ АКТА.

Посвящаю А.П. и М.Г. в одном лице.

Действующие лица:

Коростылев (Кост, Сергей)
55 лет, полноват.
Хозяин гостиницы.
Вера
24 года, бойкая девица.
Живет с Коростылевым гражданской женой.
Надежда
19 лет, распутная и ленивая.
Сестра Веры.
Иван Петрович Рядов (Мент)
52 года, Плотный, выглядящий старше своих лет.
Михаил Шнурков (Шнур)
29 лет, подтянутый, жилистый.
Лицо щербатое, в оспинах. Шрам на правой щеке.
Андрей (Гвоздь)
40 лет, Худой, высокий.
Мастер на все руки, любит выпить.
Соня
36 лет, чрезмерно худая, миловидная.
Сашенька
12 лет
Сирота. Стеснительный и скромный.
Светлана (Саржа)
32 года, во всём средняя.
Повариха.
Алексей (Князь)
33 года, стройное тело, симпатичен лицом.
Хитер и расчётлив.
Сытин-Вяземский (Актёр)
за 40, не лишён привлекательности, стремится одеваться броско, ухаживает за собой.
Бывший актер, повадки сохранились соответствующие.
Старец
Седовласый старик, странник.
Странники без имен и речей.

АКТ ПЕРВЫЙ

Платформа метро. Ведущий к эскалаторам коридор. Закопченные коричневые стены, почерневший овальный потолок, с обвалившейся штукатуркой Свет от зрителя сверху. Два ряда по две лампы накаливания, по стенам в ряд по три светильника, в трёх есть горящие лампы.
Задник - закрытая переборка, уходящая в глубокую тень. К ней боком приделаны деревянные нары в два яруса. Нары нижнего яруса завешаны грязно-серой материей.
Справа кусками фанеры отгорожен от общего пространства закуток Шнура. Перед ним в два яруса у стены нары Актёра (сверху) и Князя. Актёр лежит в глубине, не видимый зрителю, возится, постанывает.
В левом углу по стене изголовьем к заднику большая кровать, занавешенная темно-серым ситцевым пологом. На кровати за пологом тяжело кашляет Соня. Впереди в стене дверь в служебное помещение, ныне - кухня. В кухне живут Коростылев и Вера. На переднем плане к стене прислонен рабочий стол Гвоздя. Стол завален инструментами, деталями, механизмами.. Под столом ютится громоздкий агрегат. Гвоздь сидит на стуле у стола, разбирает старый радиоприемник. По краям сцены стены заканчиваются подъемом арки через которые можно выйти к путям.
Посредине квадратный стол, у него две скамьи спереди и сзади, табурет слева и два справа. Всё грязное, в пятнах. На столе несколько чашек и пузатый чайник из носика которого идёт пар.
Князь сидит за столом на табурете, дует в кружку с чаем. Надежда полулежит на лавке с ногами за столом лицом к зрителям, читает книгу.

Вероятно, утро. На станции прохладно.

Явление первое

Князь. И что же?
Надежда. Тогда он встаёт на колени, протягивает ко мне руку с букетом цветов и предлагает свою руку и сердце..
Актер отчетливо хрюкает.
Надежда. Берёт меня за руки, прижимает их к своим щекам. Целует, гладит. Обещает вечную любовь, чистую и искреннюю. А ещё, море цветов. Чтоб осыпать меня цветами...
Гвоздь (не оборачиваясь). Бред какой-то.
Надежда. И вовсе не бред. Сам ты бред.
Гвоздь. Бред сивый. Любовь на поверхности была, когда людям делать было нечего. Не ценили того, что было, не лелеяли. Теперь любви быть не может, одни лишь взаимовыгодные отношения.
Актер хрюкает отчетливее и протяжнее.
Князь. Любовь... Это ещё что, а вот откуда он цветы взял, к тому же целый букет?
Гвоздь. Цветы ещё та фантазия, другое дело, откуда такая тупость у человека. Сунул бы ей десяток патронов и на ближайшей тряпке разложил.
Актер хрюкает, у него перехватывает дыхание, он судорожно кашляет, силясь одновременно прекратить смеяться.
Князь (Актеру). Ты чего там?
Надежда (Гвоздю). А ты жену свою довел до смерти. Небось на тряпке...
Гвоздь (Резко оборачивается). Молчи, ты! Не  твоё дело.
Актер. Ну я с вас, товарищи смеюсь. Одна - лялька непуганая, другой - почти что король, только без короны. И этот, властитель ламп и проводов. А всё туда же, о любви рассуждают. И что Вы все о ней можете только знать.
Гвоздь (Разворачиваясь к столу). Смотрю, ты такой знаток.
Князь. Он нам сейчас расскажет! Он нам откроет глаза на правду. Что ты сейчас нам продекламируешь? Островского? Шпаргалку написать? Или так текст нашептать?
Актёр (садится на нарах, свешивая ноги вниз). В вас говорит зависть к успешному человеку.
Соня (Высовывая голову из-за полога) Раскричались. Начался день.
Гвоздь. Ну, заныла!
Актер спрыгивает с нар и встаёт за спиной Надежды, нагнувшись, вглядывается в книгу.
Соня. Каждый день одно и то же. Цапаются, лают как собаки. Скука смертная. Надоело, дайте, хоть, умереть спокойно (скрывается за пологом).
Князь. Что с того. Крики смерти не мешают.
Актер (Выхватывая книжку у Надежды, читает). Твоя рука меня терзает сладким томлением. Разреши поцеловать её и просить твоей милости. Подари мне своё сердце, будь моей единственной избранницей милой. (Хохочет.) А ты хитра мудрить, в тебе актёрства чуть меньше чем во мне.
Надежда (Оборачиваясь, протягивая руку). Ну... Отдай! Кому говорю, дай сюда!
Князь (Гвоздю). А ты дрянь, все же.
Гвоздь. с чего это ты меня оскорбляешь?
Актёр (Уклоняясь от рук Надежды, перелистывает книжку, читает). Его нежные бархатные пальцы мягко легли на её  изящные хрупкие плечи, отчего она вздрогнула, глубоко вздохнула и заволновалась в любовном трепете. (Смеётся, хрюкает) Нет, а каково!
Князь. Жена помирает, а тебе как будто все едино. Ни эмоций, ни чувств. Не знаю, по мне так неправильно всё это.
Гвоздь. Твоё-то какое дело, как мы с женой друг к другу относимся. Главное- у нас полное понимание друг друга.
Надежда (пытаясь встать). Ну-ка, ты, не балуй, дай, говорю, сюда.
Актёр (Хлопая Надежду книжкой по голове). Дурёха ты, Надька. Ничего в любви не понимаешь, распутничаешь и думаешь, это и есть чувства, отношения.
Надежда (Выхватывая книжку). На себя посмотри, гусь щипаный. Актёришко, посмотрите на него. Кто тебя знает, кто тебя помнит?
Князь (Гвоздю). Хорошее понимание, сначала избивать, а потом говорить - что понимаю. Тебя бы отколошматить и посмотреть, как ты будешь корчиться, пока тебе о понимании станут рассказывать.
Актёр (Надежде). Не тебе, пигалица говорить. Я Мавра играл, такие страсти изображал, что поклонницы в первых рядах без чувств на пол падали. То были не чета тебе дамы, всё при них было. Да куда тебе знать-то. Ты и о театре-то представления никакого не имеешь. Родилась, солнечного света не видевши и не увидишь никогда.
Гвоздь (Князю). А ты попробуй, попробуй. Много Вас, таких было, которые всё обещали, угрожали, а как до дела доходило - в кусты и ни гу-гу.
Князь (Актеру). Кого ты там играл? Мавра? Или Маврикиевну?
Актер. Вы пошлый и низкий человек!
Князь. Как же, я низкий, а ты враль. Ну-ка, продекламируй нам что-нибудь. Давай, монолог Отелло или Яго.
Актер. Не собираюсь я ничего декламировать. Чай, не на сцене, а Вы не благодарные зрители, а шайка оборванцев.
Князь. Да, конечно. Мы тебе верим, прямо слёзы умиления от столь пронзительного монолога. Так и скажи. что текста не знаешь и всю жизнь играл: "Кушать подано".
Актер. Вовсе не так! Мне текст учить не обязательно было. Нам в ухо давали электронного суфлера. Всё начитывалось по мере надобности.
Надежда. А Мавр, это что?
Актер. Непростительно не знать такого! (Встаёт в позу и декламирует)
Чувствительность - высоких душ несчастье.
Кто чувствует грубей, тот защищен
От этих ран, как смерть неотвратимых
И будущий позор которых всем
Сужден от самых первых дней рожденья. (*1)
(слегка кивает головой, как бы отвечая на аплодисменты) Вот так, а мавр - темнокожий полководец на службе у венецианских королей.
Князь. А всё ты врёжь, не так там было!
Надежда (мечтательно). Ах, как чудно. Такие слова, что сердцу хочется томиться. Сказал бы мне кто такое действительно, наверное, я его тут же расцеловала.
Актёр (Князю). Не вру, помню дословно. Эту фразу учил дольше всего. Там сложный монолог, никак мне не давался. Суфлёр не помогал.
Князь (Надежде). Была б проблема, давай я скажу, а ты за это сегодня ложись со мной в кровать.
Надежда (фыркает). Тоже мне, мавр темнокожий. Ни рожей ни статью не вышел. Хоть и князь бывший, а что с того толку.
Князь. Не князь я и не бывший! Дворяне бывшими быть не могут. Я потомственный барон. Барон, заметьте, а не князь.
Актер (усмехаясь). Тебе, по молодости лет, можно и не знать, но задолго до войны всех баронов, князей, герцогов, сэров и даже короля расстреляли. Так что, кто бы ты ни был, но только не князь. Да и не барон.
Князь. Опять врёжь. Сколько же можно?! Вот он я, барон наследный и разве не могу я быть тому примером, что дворянство сохранилось.
Надежда (громко хохочет). Ну, насмешил. Примером ты быть никак не можешь, не с чего у тебя пример брать.
Соня. Наденька, что же ты так кричишь?!
Надежда. Сонечка, милая, простите, я не думала, что Вы опять уснёте.
Соня. Я не сплю. Жажда мучает, принеси, пожалуйста, водички.
Надежда. Вам лучше горячего выпить. Давайте чаю налью? Горячего хорошо, размягчит в груди и станет полегче.
Соня. Не надо, милая, водички бы.
Надежда берёт из ящика стола кружку и уходит на кухню.
Князь (Соне) Ты хоть скажи, барон я или нет. Есть во мне стать и дворянские повадки?
Соня. Ай, оставьте меня в покое.
Актёр. Нет в тебе ничего, кроме напыщенности и надменности. Все для тебя ниже, каждый обязан приклоняться и ножки твои лобызать. Сам не способен просить, тебе должны непременно всё принести и предложить. Подыхать будешь, а не попросишь никого помочь.
Гвоздь (через спину). Грязь человек, а ведь, живёт для чего-то.
Князь (Актеру). Попрошу, если нужда заставит, а пока вас всех нужда бросает просить у меня. (Гвоздю). А ты сам подлый, ни на что не способен, хотя и кичишься своими руками. Приёмник от того, что в твоих руках побывал лучше не стал, наоборот, что-то, с каждым днём всё яснее становится, что не жилец он более.
Гвоздь. Мерзость какая. Я хоть и не дворянин, но хорошим манерам обучен. Могу так хорошо по рылу съездить, что враз забудешь свои замашки.
Актёр. А ведь и вправду съездит. Пролетариат, он однажды уже показал вашему брату почём фунт лиха. Так точно навесил, что семьдесят лет очухаться не могли. (опирается на стол) Как там у классика?
Вот - въезжает в город он...
Вдруг раздался легкой звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился... и в то же время
С колесницы пал Дадон - 
Охнул раз, - и умер он. (*2)
Князь. Глупые, никчемные людишки. Ничего в вас нет, кроме собственной глупости и безграмотности. Мой род - один из древнейших и мы свято чтим и почитаем историю, культуру и память. Что остаётся вам, отребью - плохие отрывки, неточные и не полные из старых тупеньких сказок. Одно слово - необразованное хамство.
Актёр. Быть образованным - вздор, важнее талант и тяга к высокому. Талант и вера в себя, свои возможности и способности. А ты трутень на теле трудового народа. Захребетник, наживающийся на том, что добыто потом и кровью.
Князь. Да, кто ж тебе запрещает самому наживаться на своих плодах, кто против того, чтобы ты сам становился владельцем продуктов своего труда, вел свою жизнь в том направлении, в котором тебе интересно её вести?! Никто, кроме тебя самого. Лень и глупость - вот препятствие для развития личности. Кто ты был там, наверху до всего этого?
Надежда (входя из кухни). Вон, там Вера проснулась, с утра ругается, грозится всех вас повыгонять со станции. Надоели своими криками, говорит (идёт к Сониной кровати, садится на край, откидывает полог и поит больную).
Актёр. Я был (громко и важно) АКТЕРОМ! Актёром с большой буквы, мне поклонялись, мной восторгались. Мой голос звучал отовсюду. Моё лицо украшало город.
Князь. Но это было временно и столь быстротечно, что спроси кого сейчас о тебе, никто и не вспомнит, что был такой, чья морда светилась на ведре помойки у остановки. Слава скоротечно и, иссыхая, на смену ей опять придут вечные ценности - титул, богатство и власть.
Актер. Богатство, титул... Как же! (Смеётся). Где они, твои титулы и богатства. Где твои земли и верные вассалы? Сидишь тут, вымаливаешь у тех, кто истинно обладает силой и властью крошку и клочок места для жизни.
Князь. (Злится, кричит) Не сметь! Не говори мне этих пошлых слов! Я независим и горд, не приклонюсь ни перед кем!

Явление второе

Из кухни на станцию стремительно выходит Вера. Быстрым взглядом окидывает окружающую действительность ни на ком, конкретно не задерживаясь. Каждый, оказавшийся предметом её внимания по очереди мельчает. Актер пятится к своим нарам, Надежда глубже вдвигается на кровать Сони, сама Соня частично закрывается пологом. Князь, до сих пор стоящий, горделиво выпятив грудь, сникает и отходит в сторону, стараясь оказаться за спиной у Веры. Гвоздь остаётся сидеть лицом к стене, втягивает голову в плечи.
Вера (Гвоздю грозно). Что же ты, стервец, такой бедлам здесь развел?
Гвоздь (учтиво обернувшись, мямлит). Да я, видишь ли... тут вот, заработался, с аппаратурой... Я сейчас...
Вера (заводясь). Грязи-то, грязи кругом. А пыли! Ну-ка, хорош со своими бирюльками играться, быстро принимайся за уборку. Ты что думаешь, если тебя приютили, дали тебе угол и место рабочее задарма, значит, можно и на шею садиться?!
Гвоздь (Прорываясь сквозь словесный поток). Не моя же очередь.
Вера (Мгновенно успокаиваясь). А чья?
Гвоздь (Осмелев). Актёра.
Вера (Разворачиваясь к Актёру). Ах, ты ж, стервец! Пыли развел...
Вера кричит, Актёр пучит глаза, пытается вставить слово, Князь, медленно пятясь, продвигается в сторону двери на кухню.
Вера (Распаляясь все сильнее). Всё норовят в долг, а то и на дармовщинку. Всё по милости нашей, по жалости. Сколько, я спрашиваю, сколько этой доброты может быть?! Нет, ты мне скажи, сколько? Что зенки вылупил, нечего сказать, так и молчи. За тобой долга, почитай, целый цинк, а всё туда же, в актёры.
Князь добирается, выходит на кухню, громко хлопая дверью.
Вера (Встрепенувшись). Вот ведь, всё норовят посильнее ударить, чтоб щепки полетели. А чинить некому, лишь бы сломать. (Актёру). Убираться-то будешь?
Соня (силясь подняться). Оставьте эти крики. Оттого только болит сильнее. Вот, я сейчас сама уберусь, только встану.
Надежда (Вставая с кровати). Перестаньте, Сонечка, куда уж вам.
Вера (Успокаивающе, примирительно). И в правду, Сонечка, ты чего? Неужели меня не знаешь?! Ну, что ты. Подумаешь, покричу - воздух разгоню, Вас взбодрю и, самой легче становится.
Соня (Отстраняясь, садясь на край кровати). Нет-нет, нужно прибраться, действительно, что-то мы пылью заросли и грязи много.
Гвоздь (Насупившись, в сторону). Довели женщину.
Вера (Замахиваясь). Молчи, ирод.
Гвоздь вновь втягивает голову в плечи, поворачивается к столу и склоняется над ним, разглядывая деталь.
Надежда (Присаживаясь рядом с Соней и обнимая её за плечи). Брось, не блаженствуй, к чему это?
Актёр (Соне). И чего ты взвилась, ляг, отдохни, сил набирайся. Может, приготовить тебе, чего покушать или чаю? Не хочешь? (Соня отрицательно мотает головой). Ну вот, больно же, поди.
Соня. Вот ведь, мужики как дети, ничего сами, только делают вид, что самостоятельные, всезнающие, а ведь, без женского присмотра ничего не способны. И всё это их рук дело, не могли женщины допустить такого, чтобы жизнь в одночасье на всей планете прекратилась. Чтобы гибли люди, старики, дети...
Соня всхлипывает, начинает плакать. Несколько раз дергается, силясь вырваться из объятий Наташи, но девушка крепко держит женщину. Вера садится рядом с Соней, по другую руку от Наташи. Соня судорожно всхлипывает и утыкается носом в Верину грудь.
Вера (Поглаживая Сонины волосы, успокаивающе). Что ты, перестань. Понимаю я всё, страшно умирать, страшно. Ничего, может всё ещё изменится. Ты не переживай, верить надо. А прошлого не исправишь, всё было и пылью покрылось.
Женщины несколько минут сидят практически без движения. Гвоздь копошится за столом. Актёр недвижимо стоит в стороне. На кухне слышен звон посуды. Соня постепенно успокаивается, поднимает лицо, вытирает слезы.
Соня (Вере). Ты не можешь помнить, мала ещё была, а я хорошо запомнила. Всё запомнила, на всю жизнь и до сих пор вспоминаю. Солнце в тот день особенно сильно светило, то ли прощалось, то ли прогоняло. А мама мне говорила: "Мужикам не верь, от них всё зло и боли от них тебе будет, и горя нахлебаешься". И слушалась её, не верила им, особенно военным. Одного тогда, на станции, повесили и ещё палками били, пока трепыхался. А вот, думала, с мужиком плохо, а без него ещё хуже. Первое время ещё ничего, можно было продержаться, а дальше с каждым днём всё сложнее. Приходилось делать выбор, оставаться одной, но уходить со станции либо терпеть с мужиком. Если б мне тогда знать, какой выбор правильный...
Надежда (Сверкнув взглядом в пустоту). Не каждый так уж плох. Кому по жребию положено терпеть, от крепкой руки побои сносить, а кому и в радость с ними и тянет. Аж зубы сводит.
Вера (Надежде). Молода ты ещё, зелёная, не оперилась, а уже туда же, задом вилять, передом подвиливать. Толком мужика-то и не знаешь. Что видела в жизни, да от него хорошего иль плохого?! Больше сказок и девичьих терзаний. Нет идеала и искать бессмысленно.
Соня. Наверху, может и был от поисков толк, а здесь, да после всего и не осталось нормальных. Есть правило - хороших, отчаянных,  первым делом смерть забирает, оставляет паршивых да безнадёжных. Выбора, выбора особого и нет, забирай что есть и радуйся тому.
Надежда. Кому, может, выбора и нет, а кто-то выбрать-то выбрал, да другие выборщики воли не дают. То ли одного мало, то ли с выбором не определятся.
Вера (Мгновенно заводясь). Это ты, пигалица, кого имеешь в виду? О ком это сейчас тут разводишь?
Соня (Примирительно). Девочки, пустое, оставьте. Давайте, лучше сходим, подышим воздухом. С раннего утра оттуда свежестью тянет.
Надежда и Вера берут Соню под руки с двух сторон. Они встают и, не спеша направляются к левой полуарке.
Актёр (Подскакивает сзади, поддерживая Соню за талию). А я вам помогу. Вы о мужчинах плохое, а мы очень даже ничего, ещё сгодимся. Как же это:
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне. (*3)
Надежда. Ах, ты! (Норовит свободной рукой шлепнуть Актёра). Вот кобелина. Зачем щиплешься?
Актёр (Подпрыгивая). Что вы, что вы, любезная, это вышло не нарочно.
Надежда (Откровенно кокетничая). Знаю я это "не нарочно".
Процессия удаляется влево под арку. Слышится гулкий смех и невнятные вскрики актёра, похожие на декламацию стихов.
Гвоздь (В пустоту). Шум им, видите ли, мешает. Крики не нравятся. Грязно и пыльно кругом. А тут спокойной минутки и не думаешь обрести. Вечно вокруг суетятся, что днём одни, что ночью другие. И с чего, спрашивается. Суеты, кажется, и быть не должно теперь. Как же мне надоели все слова, весь разговор людской. Всё это уже было, были сказаны и услышаны эти слова, наверное, тысячу раз. А что с того, сколько ни говори, сколько воздух ни сотрясай, а всё едино. Жизнь как шла своим чередом, так и станет идти и ни единое слово ей в этом пути не помешает. Всё задуманное произойдёт, кому суждено погибнуть самому ли, от рук ли чужих - погибнет, как бы ни трепыхался. Вот и спрашивается, кто управляет в таком случае рукой убийцы. Сам ли он или Провидение. Не Бог ли направляет острие кинжала в плоть невинную, одновременно обнимая в любящих объятиях и жертву и палача.

Явление третье

Со стороны кухни слышен гул голосов. Распахивается дверь и на станцию пятится задом Костылев.
Костылев (Князю, находящемуся на кухне и не видимому зрителю). Ты, всё же не гневайся. Твоя доля терпеть, хоть ты и гордец. А не хочешь терпеть, никто и не заставляет. Чего и надо - заплатить долг (Захлопывает дверь).
Гвоздь наблюдает за Костом. Он же, тем временем проходит к столу, склонив голову влево, прислушиваясь к чему-то, ища звуки, могущие идти из каморки Шнура.
Кост (Гвоздю, задумчиво). Ты, чай, тут один, бобылем.
Гвоздь (Неопределённо хмыкает). Вот так.
Кост (Присаживаясь за стол на лавку). Трудишься, что-то чинишь. А к нему (Кивает на дверь Шнура) заходил кто или как?
Гвоздь. Не моё дело. Я тут не сторожем сижу.
Кост (Примирительно). Ну да, ну да. Приемник обещал починить...
Гвоздь (Насупившись). Мешать да под руку лезть не будут - сделаю.
Кост (Придвигаясь ближе к двери Шнура и ещё раз прислушиваясь, задумчиво). То-то и оно, мешают. (Отодвигается обратно, с прищуром оглядывает Гвоздя). А места ты, всё же, много занимаешь.
Гвоздь (Удивлённо). Где это?
Кост. Сам смотри. Ты, супруга твоя. Оба на большой кровати. На ней и четверо лягут - ночью не найдут друг друга. Да вот и стол твой, рухлядь на нём и под ним. Тоже всё твоё. Супруга больная не здоровая, всем от неё только мучений и забот. Накину я на тебя два патрончика.
Гвоздь. А совесть у тебя есть?
Кост. На что она мне, совесть? Я - не богатый. (Тянется к чайнику, поднимает крышку, заглядывает в него, чмокает губами). Ну да, два патрончика сверху и в самый раз. В долг тебе запишу.
Гвоздь. Ага. Чтоб тебя этими самыми патронами и перешибло. Трухлявый сам, а всё за патронами гоняешься.
Кост. Не обижай меня. Старый я - да, но и опытнее тебя буду. Видел больше, знаю. Ты же наверху ничего толком сделать-то и не успел. Ну что? Девку потискать, да литру выпить? А я деньгами управлял, финансами. Мне люди свои капиталы доверяли на сохранение и приумножение. Я и сохранял в меру своих сил. И меня Боженька охранял, присоветовал в метро спуститься в судный час (охает, встаёт, подходит к двери Шнура, суетливо крестится).
Гвоздь (сквозь зубы). Вот ведь, занесла нелегкая.
Кост. Что говоришь?! А ладно. Значит, говоришь к Мишке никто не заходил. А сам-то он у себя?
Гвоздь (Бурчит). Не знаю.
Кост. Ну да, ну да. Что ты знать можешь. Капиталов не нажил, жену довел, ребёнка...
Гвоздь (Вскакивает, кричит) Ты что меня тут травить пришёл?
Кост (Вздрагивая). Что ты, что ты. Какой нервный.
Актёр (Входя)
Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей; (*4)
Гвоздь отворачивается, садится за стол и склоняется над деталями. Кост отходит от фанерной перегородки навстречу Актеру.
Актер. Ах, друзья! Как прекрасны дамы в легком сиянии света, в отражении желтого покрывала лампы накаливания. М-м, если бы я умел писать стихи. Если бы только мог воспеть всю эту красоту. Заметьте, соседи, мы с вами здесь, внизу, а всё так же подвержены страстям. Во истину, человек неисправим.
Гвоздь (Ворчливо). Это уж точно.
Актер (Отрешенно). Что? А, не о том я. Забыли мы всё, сгорбились под метровыми слоями земли, что похоронила нас в своём чреве. За суетой, в попытках существовать, забыли про душу, про любовь, чувства, страсть.
Кост (Присаживаясь на край скамейки). Ага, правда. Забыли люди о чести, о долге.
Актер (Возвращаясь мыслями). Что? О чём ты? О долге? Вот кстати, спиши часть долга, прояви истинную милость, покажи, что не зачерствел ты ещё, что доброта и сердце в тебе живут.
Кост. Разве можно деньги, долги равнять с добротой, сердцем? Доброта - высшее благо. А долг твой - он долг и есть. Как таковой, без всяких благ и поблажек. Долг ты отдать сполна обязан. Ну а доброта сердечная, она от тебя ко мне, старику, должна исходить.
Актер. С чего бы это, позволь полюбопытствовать?
Кост. С моего благородства, за мою доброту, что не отринул тебя, дал приют.
Актер открывает рот, силится что-то сказать, фыркает и отходит к своим нарам.
Кост (Актеру). Ты Веру видел?
Актер. Видел.
Кост (Машет рукой на дверь Шнура). Не у него?
Актер (Поправляет простынь и ложится). Ты постучись и сам спроси.
Кост (В пустоту, не громко). Легко сказать, сам спроси. У него спросишь - сам не рад будешь. Вот ведь, везде должна быть гармония. С ним плохо, а без него я бы совсем распоясался.
Актер (Насмешливо). Что, гложет? А, если ОНА там? Что, скандал?
Кост. Какой скандал, с чего ей там быть, спросил просто.
Актёр. Ну да. Тогда так скажу - не уверен, а вроде и она с утра пробежала туда. Хотя, я взглядом не острый, мог и ошибиться.
Кост (Растеряно, оглядываясь то на Актера, то на Гвоздя). Но, ведь... (Решительно). А чёрт с ним (Стучит в дверь).
Шнур (Грубо, хриплым голосом). Пошёл вон, скотина.
Кост (Шнуру, через дверь, чуть неуверенно). Открывай.
Шнур (Гневно). Я тебе сейчас открою, собака.

Явление четвертое

Распахивается дверь каморки, на пороге за ней стоит Шнур. Вид у него помятый, заспанный. Кост суетится, заглядывает ему через плечо.
 Кост (Шнуру). Я, знаешь ли, по делу...
Шнур. Патроны принёс?
Кост. Ну, так вот, дело к тебе...
Шнур (Громче, нажимая на слова). Принёс патроны?
Кост (Осекаясь). Погоди, какие?
Шнур (Отодвигая Коста в сторону небрежным жестом, второй рукой закрывает дверь в своё жилище, проходит к столу). Своих долгов не помнишь, чужие до последней крошки пороха вытрясываешь.
Кост. Что ты, что ты. Я же...
Шнур. Часы брал? Брал. Заплатить обещал? Обещал. Гони патроны.
Кост. Я тебя глубоко уважаю и ценю как человека. Разве могут быть между нами столь мелочные счёты.
Шнур. Уважение - оплата за человеческую добродетель. У тебя же ни добродетели ни оплаты. Долги вернёшь, поговорим. (Поворачивается к Косту и берёт его за плечо). Ты, вообще, с чего меня потревожил, разбудил?
Кост. Я... Мне... Ничего-ничего, я уже ухожу.
Шнур. Уходишь и иди.
Кост (Стараясь показать своё достоинство, но быстро уходит на кухню). Ай-яй, сколько нынче грубости в людях, сложности в понимании, во взаимоотношениях (Голос стихает за дверью, переходя в бормотание).
Актер (Не поднимая голову с подушки). Смешно.
Шнур. И что это было?
Гвоздь (Разворачиваясь). Не понял? Верку ищет, думал, с тобой она. (Насмешливо). Чего ты с ним возишься, пришиб бы давно.
Шнур. Что мне с того, терзайся потом, совестись.
Гвоздь. А ты, как-нибудь грамотно. После с Веркой сойдись и  будешь на нашей станции заправлять.
Актер (Задумчиво, выглядывая с нар). И станет у нас не станция, а притон, хе-хе (Декламирует не громко).
И теперь даже стало не тяжко
Ковылять из притона в притон,
Как в смирительную рубашку,
Мы природу берем в бетон. (*5)
Рвань, серебряные отбросы (укладывается на нарах, вертится, бормочет что-то неразборчивое).
Шнур. Не, оно мне не надо. Руки марать, грех на душу брать, а потом ещё с возиться. Я человек добрый и мягкий, сядете мне на шею, я ведь не сдюжу. (Поворачивается к задумавшемуся Гвоздю). Как жена твоя?
Гвоздь. Видно, скоро уже. Чахнет.
Актёр. Болезная.
Гвоздь. Помрёт - начну новую жизнь. Надоело всё. Обстоятельства складываются так. Нужно решаться на что-то, к чему-то стремиться, куда-то двигаться.
Шнур. Обстоятельства - чушь! Что с тех обстоятельств. Карта так легла - плюнь и пересдай. А не можешь играть, что ни партия - просаживаешь - не садись играть вообще.
Актер. А если с шулером сел, не зная этого изначально?
Шнур. Сел - плати или дважды подумай. А то, проиграются и начинают плакаться, пенять на обязательства.
Актер. Обязательства нас ограничивают. Легко быть человеком вольным, независимым, не имеющим любых и всяческих обязательств. Вот, Гвоздь, возьми его в пример, умрёт жена - всякие обязательства исчезнут. Станет один, но свободен.
Князь (Выходя из кухни). Ну, брат, ты загнул. Обязательства, они есть всегда. Будь ты трижды свободен, а всё равно в обязательствах.
Шнур. Какие ещё обязательства. У тебя они есть? Нет, кроме спеси твоей и надменности ничего.
Князь. Не обижай меня, что тебе с моих обязательств. Я живу своей жизнью, к тебе не лезу, так и ты ко мне не лезь.
Шнур. Ко мне, возможно, ты и не лезешь, побоишься ко мне лезть, так других своей надменностью изводишь.
Князь. Оставь, к чему тебе меня попрекать.
Актёр. Не желая вмешиваться, тем не менее замечу, что гордыня твоя (Указывает пальцем на Князя как-то театрально) не принесла ещё нам добра.
Справа под аркой появляется Рядов, одетый в грязную милицейскую фуражку. Обводит взглядом сцену, не выделяя взглядом присутствующих. Проходит к столу, смотрит в глаза стоящему от него по правую руку Шнуру, глубоко и горько вздыхает. Поворачивается к Актёру, вглядывается в его глаза. При этом Актёр пугается и прячется в глубине нар. Стоящего в отдалении Князя Рядов манит пальцем.
Рядов (Дождавшись, пока Князь подойдёт ближе). Предъявите документы, уважаемый.
Князь замирает, открыв рот и онемев от изумления. Шнур расплывается в улыбке.
Шнур. Да ты, я смотрю, милчел, мент.
Рядов (Поворачиваясь к Шнуру). Что вы себе позволяете, гражданин, я, между прочим, при исполнении.
Актёр (Вытянулся с нар настолько, что не удержался и упал на пол). Ах, ты, дрянь!
Рядов (Отшатнувшись). У вас тут, непорядок и нарушение режима.
Шнур. Какого режима, уважаемый, ты, чай, не на зоне вертухаем.
Рядов. Оставьте свои блатные замашки. Я требую от Вас документов иначе вынужден буду применить силу. (Хлопает себя по поясу, в поисках кобуры).
Шнур. Ай, напугал, аж в дрожь кидает. Не боишься, пузан, своё брюшко растрясти?
Рядов, не смотря на свою полноту, довольно резво прыгает на Шнура, валит его своим весом на пол, он, схватившись, катаются позади стола, задевая Актёра. Князь бросается их разнимать.