И вот что я заметил. В ноябре неприятности сыпятся на меня, как из мусорного контейнера. То есть их много, и они самые разные по ассортименту.
Сперва начались проблемы с моей подержанной японской тачкой. Она глохла в самых неподходящих местах, на перекрестке в час пик или, наоборот, где-нибудь в лесу за сотню километров от города. Я вбухал в ремонт кучу денег, пока седьмой или восьмой электрик не нашел причину неполадок.
Затем меня стала динамить Кристина. Она раз двадцать обещала прийти ко мне в мою холостяцкую квартирку, и неизменно у нее находился серьезный повод отложить свидание. Понятное дело, что я, как последний придурок, проводил те вечера в одиночестве, пялясь в телек и опустошая бутылку шампанского.
Моя бывшая жена звонила из Канады с намерением вернуть мне сына. Парень забросил учебу и заодно посылал мамочку подальше с ее долбанными претензиями. Я бы с радостью принял отпрыска назад, но он подзабыл русский язык, и не смог бы одолеть местную школу.
Вдобавок сегодня утром меня вызвал на ковер главный врач. Это случалось раз в год, и обычно не сулило ничего хорошего.
Я шагнул в приемную, будто пересек грань между черно-белым миром и Букингемским дворцом. Тут у них все так чинно и стильно, сразу чувствуешь собственную неуместность со своим обедом из пельменей в грязной забегаловке и в куртке, сторгованной на барахолке на тысячу меньше объявленной стоимости. Я ощутил застарелую дырку на левом носке. Поганое состояние просителя, которого того и гляди пнут под зад.
За столом из черного дерева сидела брюнетка, только что покинувшая салон красоты. Она была, как новенькая дорогая машина. Я на таких никогда не ездил. На бейджике у нее было написано имя: Алина.
- Здравствуйте! - сказал я дружелюбно и одновременно независимо. И понял, что чего-то не достает к моему приветствию. Может быть, красного шарфа на шее или кепки фасона тридцатых годов. Я не произвел на красотку никакого впечатления. Она продолжала листать журнал с иллюстрациями американских вертолетов. На стене висело зеркало, и я краем глаза увидел свое изображение. Согбенный сорокалетний тролль с почерневшим лицом после суточного дежурства в кардиологическом отделении. Не метросексуал.
-Я Ален Шарманов. Мне назначено, - в моем голосе звучали нотки унижения. Противно, но что делать. Мысленно я повернулся вокруг оси девять раз, восстановил чакры.
Секретарша включила селектор и томно, с уверенностью фаворитки произнесла:
- Шарманов прибыл.
В ответ мужской голос что-то проскрежетал.
- Входите, - она указала пальцем с неимоверно гигантским маникюром на дубовую дверь.
Я снял куртку, повесил ее на вешалку рядом с ослепительной белизны шубкой и вошел в кабинет. У противоположной стены за Т-образным столом сидели трое, двое мужчин и женщина. Полного мужчину посредине я знал, это был главный врач больницы. Он смотрел на меня, как на долгожданное блюдо. Я сел подальше от этой троицы и поздоровался:
- Добрый день!
- Добрый день! - передразнил главный врач, - Нечего изгаляться, Ален. День самый что ни на есть дрянный, и ничего хорошего вам не светит.
- Вы бы не могли пояснить, в чем дело, председатель? Ваш водитель вел себя, как энкавэдэшник Берии. Разве что руки не заламывал. Натуральный кретин.
Можно позволить себе некоторую храбрость. Я был практикующим врачом, торчал, так сказать, на передовой, а эти ребята, что сидели напротив, закончили санитарный факультет.
- Не надо его ругать, Ален. Он делал, то что ему велели.
- Что вы ему наговорили обо мне. Похоже было, что он считал меня детоубийцей.
- Случилось страшное, Ален. Просто не знаю, как вы выпутаетесь из этой истории. Гроша ломаного за вас не дадим. Пожалеете, что на свет родились.
- Переходите к сути, председатель.
- Мы входим в комиссию по расследованию жалоб умерших родственников. Вот эти члены - мои заместители, - он повернул голову в сторону мужчины и женщины. Те плотоядно ухмыльнулись. Он продолжил: - Одиннадцатого ноября в приемном покое вы осматривали больную Одарову, семидесяти пяти лет. Не вздумайте отпираться. Вот донесение фельдшера, которая ее привозила.
- Не помню. Пациентов в тот день поступало много.
- Это было неделю назад, а у вас уже память отшибло. Как же вы работаете?
- Фамилия мне ни о чем не говорит. Покажите мне кардиограмму, и я соображу, о ком идет речь. Профессиональная привычка.
- Пусть так. Вот ее кардиограмма.
- Ничего особенного. Сердце в порядке. Высокая худая старушка. Я заподозрил у нее онкологическое заболевание и отправил на дообследование.
- Точно. Женщина в тяжелейшем состоянии. Вы вытурили ее домой. А через три дня она умерла. От инфаркта миокарда. Ваша песенка спета.
- Вскрытие производилось?
- Нет. Какое теперь это имеет значение? Бедная женщина!
- С чего же вы взяли, что у нее инфаркт?
- Вот справка. Тут указана причина смерти.
- Кто ее написал?
- Врач поликлиники.
- Он находился при больной в момент смерти?
- Нет. Ему позвонил мэр города и дал распоряжение оформить свидетельство. Понимаете ли вы? Мэр города - ее брат. Вам конец. Вас съедят с потрохами. И вы не прикроетесь своим двадцатилетним стажем.
- Вызовите водителя грузовика.
- Какого грузовика?
- Номер 42-70. Или 42-80. Без разницы.
- Зачем?
- Он прикончил Одарову. Сбил ее на пешеходной дорожке.
- Никто ее не сбивал.
- Пусть врач поликлиники укажет, что у нее черепно-мозговая травма. Водитель не отвертится.
- Она умерла в кругу родственников и мэра. В спальной комнате. Ночью.
- Это ничего не меняет. Допросите водителя. Что он сделает, когда увидит справку? Это его доконает. Выведет на чистую воду. Он пожалеет, что на свет родился.
- Аллен, вы свихнулись. Сотня свидетелей подтвердит его невиновность.
- Хорошо. Тогда вызовите окулиста. Больная скончалась от глаукомы. Напишите в справке, что у нее глаукома.
- Окулист в глаза ее не видела.
- Тем более. Если вы мне доверяете, то знайте: инфаркта у пациентки не было. Я ее обследовал. Первого декабря. А окулист ее осматривал?
- Нет.
- Пригласите ее и накажите. Чтоб не повадно было. У больной смертельная глаукома, а окулист шляется где попало.
- Бросьте ваши шуточки, Ален. Причем тут водитель, окулист и все прочие. Дело грозит судом. Родственники подадут на вас в суд.
- Не подадут.
- Почему?
- Их посадят.
- За что?
- Они ее отравили, чтобы прибрать наследство. И хотят все свалить на врача. Их совесть заела. А потом они сами поверят, что виноват врач.
- Не морочьте нам голову, Ален.
- Господа, я устал. Оставьте меня в покое. Вызовите водителя, окулиста, парикмахера, кого угодно. И допрашивайте их. Я единственный, кто осмотрел больную и отверг диагноз сердечного недуга. Виноваты все прочие, кто ее не видел и дал умереть.
- Хорошо. Вы свободны. Пока.
- Так мы можем рассчитывать на поощрение?
- Кто?
- Я и фельдшер.
- За что?
- Я - за то, что обследовал больную. А фельдшер - за то, что подтвердила это своим доносом.
- Хорошо. Мы вас поощрим. Мы отдадим вам половину зарплаты окулиста. Простите за беспокойство.
- Чего уж там. Приятно было провести время.
Ясно, что концовка разговора была в шутовском тоне. Я вроде как отбрыкался от очередного наезда.
В ординаторской меня поджидала Мать Тереза. На самом деле ее зовут Натальей Владимировной, но она была милосердной, по крайней мере по отношению ко мне. Скажем, если я маялся с похмелья, то мог рассчитывать на солонину, которой коллега потчевала меня из многочисленных банок.
- Иди в ПИТ, - напутствовала меня Тереза, - больной поступил. С инфарктом.
ПИТ - это палата интенсивной терапии. Я без проволочек двинул туда. Наши пациенты могут выкинуть фокус в любую минуту. К примеру, дать остановку сердца. И чтобы не изводить себя напрасным беспокойством, лучше сразу оценить обстановку. Что называется, взять ситуацию под контроль.
В первом боксе лежал незнакомый мне пожилой мужчина, почти старик. Он был худ, сед и очень спокоен. В его голубых апостольских глазах царила безмятежность. В отличие от кардиограммы, на которой вырисовывался острый некроз сердечной мышцы. Артериальное давление и пульс были в порядке. Но не успел я сделать от него шаг, как старичок закатил очи, захрипел и отключился. Клиническая смерть.
Надо сказать, я возрадовался этому обстоятельству. Только на несведущего человека подобная картинка может нагнать страху. По сути же произошла реперфузия тромбированного сосуда. То есть запруда была взорвана, и кровь потекла привычным руслом. Правда, иногда такой взрыв сопровождается сбоем сердца, его арестом, как говорят медики. Чтобы завести мотор, требуется самая малость. Я нанес разряд в семь киловольт в грудную клетку умершего. Старичок вскрикнул и открыл глаза. Он поводил ими в разные стороны и остановил взгляд на мне.
- Что произошло?
- Так иногда бывает, - ответил я. - Это особенность заболевания, с которым мы вас наблюдаем.
Я частенько говорю с пациентами заумно, на них это неплохо действует. Старик был спокоен, как Будда.
- Я что, умирал?
Понимаете, видно было, что его ничем не испугаешь. Я не стал юлить и щадить его нервы, которые, похоже, в этом не нуждались.
- Да. Так иногда бывает, - повторил я. - Но это не имеет значения. Пока все идет нормально.
- Странно. Я ничего не почувствовал. Никакого туннеля, света. Как будто спал.
- Никто-никогда-ничего в подобных случаях не видел. Все это чушь. Домыслы. Хотя... - я осмелился пошутить, - Мало ли что. Доведется там побывать, замолвите за меня словечко. Что-то у меня в последнее время кругом нелады.
Зря мы об этом трепались. Через минуту он снова дал остановку сердца. Изогнулся дугой и посинел. Два разряда понадобилось, чтобы вытащить его из небытия. Он опять растерянно уставился на меня.
- Теперь-то я точно там был.
- Почему?
- Видел кое-кого. Словно в тумане. И просил за вас. Сказали, отдать свое, - он взял с тумбочки тоненькую книжку и протянул мне, - Почитайте. Это притчи.
- Вам надо поспать, любезный.
Ему ввели противоаритмические лекарства, чтобы он перестал мотаться между мирами. Потом добавили успокоительного, и старичок задремал.
Я сунул книжку в карман халата и вышел.
Если раджа хотел погубить человека, он дарил ему большого белого слона. Я продал тачку, которая меня допекала, и тем самым решил одну проблему. Избавился от своего слона, цвета мокрого асфальта.
Я благословил своего сына, который был здоров и весел. Он сам выберет свой путь. Никто, по большому счету, не владеет сыновьями и внуками, ибо они - скопление сброшенной, как у змеи кожи во вселенной. Так сказано в притче.
С Кристиной мы расстались. Если пытаешься зажать воздух в кулаке, он уходит от тебя! Если пытаешься запомнить - забываешь! Если пытаешься увидеть - он ускользает! Если ты хочешь овладеть всем - отпусти всё, не хватайся, не удерживай! У меня куда проще все сложилось с Алиной, секретаршей главного врача. Мы сошлись после корпоративной вечеринки, под пьяную лавочку.
Тот старичок, мой пациент, выписался из больницы через три недели. Ушел, словно странник, унося весь мир в одной ладони.