Шура Барабанцев сызмальства любил читать стихи с трибуны. Сначала чужие, потом свои. Напористо у него получалось. Октябрёнком он оглашал своды актового зала чеканными строками:
Я шагаю на парад.
Я сегодня очень рад...
В комсомольские годы Барабанцев отдал дань лирике:
Я целую твои волосы,
И шепчу тебе вполголоса...
Вступление в партию Шура обставил более строгими ритмами:
Я коммунист, и этим горд.
Во мне есть ленинский аккорд...
К любому общественному мероприятию сибирского города Истомска поэт-активист Барабанцев сочинял стихи, любой ценой прорывался на трибуну и доводил свои творческие свершения до широких масс.
Так и вышел в люди.
Стал членом союза писателей и автором пятнадцати поэтических сборников.
При социализме издательства не смели отвергнуть его рукописи, потому что там воспевались героические свершения советского народа под руководством "нашей партии". Плевались редакторы, но печатали. Один попробовал "зарубить" очередную рукопись Барабанцева, и тут же поплатился: обком снял редактора с должности и назначил нового.
Шура стал маститым. Седой, важный, он привычно поднимался на трибуны разных "форумов" и напутствовал слушателей зрителей очередными прозрениями типа:
Мне Ленина слово
Всегда будет ново.
Их жду от вождя,
Как пустыня дождя...
На пике популярности Барабанцев создал целую школу своих последователей - литературное объединение "Барабан". Власть благоволила "барабанщикам", прославляющим подвиги строителей коммунизма.
Время строить и жить помогало.
Когда социализм самоликвидировался, поэт-активист Барабанцев первым прорвался на митинговую трибуну, публично порвал свой партбилет, и прокричал ликующей толпе боль души своей:
Я этим извергом не верю!
Не верю я Руцкому-зверю!
Зачем нам Миша и Раиса?
Мы все - за Ельцина Бориса!
Аплодисменты были ему ответом. А местные писатели и поэты немедленно выбрали Барабанцева председателем своей организации: за смелую гражданскую позицию. И это пошло на пользу организации: в течение короткого времени Барабанцев утроил её ряды, влив в неё свежие творческие силы своих молодых сподвижников из литературного объединения " Барабан".
Новая власть сочла для себя делом чести поддержать поэта-активиста Барабанщикова и немедленно выделила деньги на издание его бессмертных творений.
Шура стал прижизненным классиком областного масштаба: двадцать восемь поэтических сборников его социально-значимой поэзии заполонили все библиотеки, склады, коридоры дома творческих союзов... Неважно, что книги эти не читали и не покупали, а потихоньку отправляли в макулатуру. Важно, что свой классик появился. А местная писательская организация незаметно стала состоять, в основном, из "барабанщиков" - получился сплочённый отряд сочинителей лирико-социальных стихов на местные темы. Чем гордились и "барабанщики", и не читающий никаких книг губернатор, теперь получивший повод подчеркнуть с телеэкрана, как бы невзначай, о своём внимании к культурным силам области.
Губернатор даже отдельной строкой в бюджете прописал финансирование местного литературного журнала "ИСТОМСКИЕ АФИНЫ", редактором и почти единственным автором журнала стал, естественно, классик Барабанцев. И хотя журнал этот, издаваемый тиражом в двести экземпляров, читали только "барабанщики", зато рекламу ему на бюджетные деньги Барабанцев сделал фантастическую: даже в Сан-Франциско узнали, что в Сибири существует литературный журнал "ИСТОМСКИЕ АФИНЫ"!
Дружная писательская организация Истомской области расцвела, как никогда: проводимые за счёт налогоплательщиков барабанные форумы, форумы, форумы шли чередой, и на всех них путеводной звездой блистал прижизненный классик Барабанцев: читал свои шедевры и рассказывал о том, как скоро им будет рукоплескать просвящённая Европа и дикий Запад. Ему вторили истомские "барабанщики". Истомским "барабанщикам" вторили "барабанщики" других краёв и областей необъятной России. Вопреки прогнозам, крах социализма вовсе не означал крах идейного стихосложения, напротив, освобождённое от цензур и худсоветов, оно расцвело махровым цветом: всякий уважающий себя губернатор и мэр считал хорошим тоном содержать при своём "дворе" пару-другую "барабанщиков".
Новое время настолько расковало творческие силы, что всюду стали возникать новые творческие союзы, организации, кампании и т.п.
Самые продвинутые "барабанщики" Москвы и окрестностей озарились однажды, что они тоже не "лысые" и объявили миру о создании Академии Барабанной Поэзии - АБП.
Собрали Учредительный съезд. От каждого региона немедленно избрали по одному академику, получилось 89 академиков поэзии - и все свои, "барабанщики"! Такой монолитности рядов не знала даже ВКП-б с её уклонами и оппозициями.
Естественно, академиком от Истомской области стал Шура Барабанцев.
Потом академики единогласно выбрали президента, им стал старейший "барабанщик" страны - Евтихей Кучерявый, начинавший свой творческий путь в "Пионерской зорьке", затем воспевший последовательно всех генсеков, а в оконцовке перековавшийся в демократа.
Академия барабанной поэзии выцыганила у министерства культуры помещение под офис Академии, ставки для своего президента и штата сотрудников, плюс дотации на коммуналку и представительские расходы.
И Академия загремела...
В Истомске состоялось торжественное собрание областной писательской организации, на котором дружно чествовали академика Барабанцева.
Речи были блистательны.
В заключительном слове академик Барабанцев обещал и впредь крепить связь поэзии с массами, активно включаться в жизненные процессы области и нести высокое слово...
Но и в дружной семье не без урода. Пожилой прозаик Угаров, автор всего трёх книг, неожиданно поднялся и прервал выступление Барабанцева ещё более неожиданной тирадой:
-Ты надоел, Барабанцев! Тошнит от твоей патетики! Твой журнал "ИСТОМСКИЕ АФИНЫ" - на уровне колхозной стенгазеты! Только на растопку годен! А твоя Академия барабанной поэзии вместе с тобой - окололитературное кодло, допущенное к доеданию объедков от бюджетной кормушки! Неужели мы приговорены к вечному слушанию твоих тарахтелок?..
Классик окаменел, как статуя Командора. Пророкатал:
-Это ты говоришь мне, единственному из здесь присутствующих, кто живёт литературным трудом!?
-Не литературным, а окололитературным! - Уточнил Угаров. -Кормушку ты надыбал хорошую, не спорю. Но какое отношение к литературе имеют твои кормоединицы? Не было б нашего литературного колхоза, не было б и кормушки тебе... Ты со своими барабанщиками, как сорняки, забили всё живое в Истомске!.. Поэзии в городе нет, она умерла! Остались Барабанцев и его кодла!
Шура побагровел.
-За такие слова полагается сатисфакция. - Выцедил он из окаменевшего себя.
Творцы безмолствовали.
-Придётся мне поговорить с тобой по-мужски! - встал Барабанцев.
-Это как? - не понял Угаров.
-А вот так!!!.. - поэт-активист вдруг прыжком перемахнул через стул, отделявший его от Угарова, вцепился прозаику в седые волосы и ткнул его лицом в стол.
-Значит, тарахтелки у меня!? Да!? Тарахтелки!?.. Получай!..
-Отпусти!!!.. - взвыл Угаров. -Отпусти-и-и!!!
-Я покажу тебе тарахтелки!.. -вошёл в раж классик Барабанцев и тыкал, тыкал неклассика Угарова ликом в стол...
-Говори, гад! Говори, какие у меня стихи!? - сатанел Барабанцев и снова вмял ненавистного прозаика лицом в стол, как окурок в пепельницу. - Так какие у меня стихи!?
-Конечно, ты гений по сравнению с Никифором Ляписом из "Двенадцати стульев"... Куда ему с его "Гаврилиадой" до тебя...
-Что!!!??? - Взвился со стула Барабанцев.
-Ничего, ничего!.. - замахал руками Угаров. - Это я так!.. Конечно, у Ляписа стихи ещё гаже твоих!..
-А-а-а!!!.. -взревел классик и коршуном взвился над Угаровым...
Неуклюжий, пузатый Угаров стрижом спорхнул в сторону, чего никак не ожидал Барабанцев, и... и классик с высоты двух табуреток грохнулся об жёсткий стул...
Лежал и не подавал признаков жизни.
-А-а-а-!.. - вскричали очнувшиеся от оцепенения "барабанщики". - председателя убили!.. Милиция!!!.. Убили!.. Угаров убийца!.. Хватайте его!..
Классик зашевелился, потрепетал задом и медленно сполз со стола на пол. Сидел на ковре и щупал на лбу шишку, стремительно увеличивающуюся в размерах: в минуту обрела форму тупого рога.
-Подонок... - разрыдался классик, - мне в Москву ехать...на съезд писателей... Ну, я ему покажу...
Он утвердился в положении низкого старта, развернул рог в сторону обидчика и ринулся...
-Ах!.. - вскричал нервный писатель и от ужаса...прыгнул вверх. И упал на оказавшегося под ним поэта Барабанцева.
-А-а-а!!!.. - вскричали присутствующие.
-Ух... - хрюкнуло внутри Угарова и он скатился со спины Барабанцева на ковёр.
-Ох... - хрюкнуло внутри Барабанцева и он окоченел на ковре.
На голове прозаика Угарова дыбом встали клочья седых волос, он кинулся к двустворчатым дверям, в коих была отперта одна лишь узкая створка и ...застрял в зазоре... Трепыхался, как рыба в ячее.
-Получай, фашист пузатый! - разогнался по залу поэт-барабанщик Никола Икотенко и прыгнул на спину Угарова, выставив вперёд ботинки сорок пятого размера... И в тот же момент пузан продавился-таки сквозь дверной проём...
Упал поэт Икотенко на копчик. И отключился.
-Убили!!!.. - вскричали барабанщики. - Ещё одного поэта убили!.. Догнать негодяя!.. Бейте гада!.. Держи-и-и!!!..
Угаров пыхтел в коридоре, норовя доковылять до выхода прежде, чем его накроет творческая волна, тесной собачьей стаей накатывающаяся сзади...