Женька Булыгин к утру совсем осатанел. Зуб-коренник уже не просто болел, а прямо-таки огнем горел и выжигал из женькиной души последнее мужество - парень начал поскуливать, беспокойно заворочался на койке.
-- Ты что? -- спросил проснувшийся раньше времени сосед по общежитской комнате Роман Пиков.
Женька только зарычал в ответ и нехорошо выругался.
Роман торопливо зашарил рукой в поисках выключателя настольной лампы, зажег, наконец, свет.
Женька сидел на кровати в бедовой позе: голову уткнул в ободеяленные колени и обхватил ее руками, приглушенно рычал. А когда повернул к Ромке лицо, тот чуть не взвыл от ужаса: физиономию приятеля раздуло до полной неузнаваемости, вместо глаз на ней зияли две узких глубоких щелки, как прорези на самодельной устрашающей маске.
-- Закрой рот, дура! -- ругнул Женька кореша тоже неузнаваемым, каким-то странно плямкающим голосом. -- Что уставился?!
Роман закрыл рот, неуверенно сказал:
-- Тебе зеркало дать?
-- Катись ты со своим зеркалом! -- проплямкал Женька.
-- А ты глянь, -- Роман взял со стола небольшое зеркало и поднес его к лицу страдальца.
Женька уставился на то, что отразилось от него в бесстрастном приборе, замер: это был не он...
Утром он рычал, уже не стесняясь любопытного окружения. Его глаза заплыли совсем, и щелок не осталось, хоть распорки вставляй, смотреть самостоятельно он не мог.
Обеспокоенный мастер Феклин повел занедужившего ремонтника в поселковый медпункт, но толку от визита вышло ноль: фельдшерица Тоня в зубах понимала несколько больше самого Феклина, но такой картины ей еще видеть не приходилось, и она растерялась, к тому же обнаружилось, что новокаина для обезболивания в наличии тоже нет. Женщина хлопотала вокруг страдальца бестолковой беспомощной птицей, пока не осенилась:
-- К геологам в Метельный надо ехать! Там и врач есть!.. Господи, я никогда не видела таких отеков... тут что-то не то!..
Женьку одели, затолкали в кабину "Урала", рядом втиснулись фельдшерица и Феклин. Еле уместились в обширной, в общем-то, кабине: по морозному времени зачехлены все были в толстенные одежды сверх всякой меры. Десять километров зимника до базового поселка тюменских геологов проскочили махом. В такт подпрыгивающей на кочках машине Женька рычал что-то неуставное, но "наездник" Витек внимания на него не обращал, понужал и понужал "коломбину", не снижая скорости нигде, в окно смотрел как в пулеметный прицел -- волком. В поселок влетели, будто одесские налетчики в Коммерческий банк...
Когда Женьке "ширнули" новокаин, он вырубился. Лежал на голом чистом полу весь из себя молчаливый и непривычно задумчивый, на вскрики ухом не повел.
-- Он же не переносит новокаин! -- ужаснулась молоденькая симпатичная врачиха. -- Боже, кто бы знал!..
Когда Женьку реанимировали, он снова зарычал.
-- Ладно, придется в город вертолетом отправлять, в санчасть, -- махнул рукой Феклин, -- поехали к себе...
В вахтовом поселке Феклин приставил к Женьке в качестве провожатого Романа Пикова, привез их на "вертолетку" и проинструктировал Ромку:
-- Доставишь его в санчасть, сдашь с рук на руки, одного не бросай на полпути! А то заблудится еще... Сдашь медикам и сам назад, успеешь, до вечера времени много, погода летная...
Роман заверил, что кореша не бросит -- как вообще Феклин мог такое подумать! Это, прямо, он не знает, что и такое...
Романа и примкнувшего к нему Женьку запихали без очереди в первый же вертолет, и они исчезли в морозной дымке, чтобы через полчаса объявиться уже в городе, а еще максимум через полчаса и в санчасти.
Феклин хлопотал по своим делам, переругивался по радиотелефону с ремонтными бригадами промысла, но про страдальца не забывал: время от времени позванивал по "нефтянке" в городскую санчасть, интересовался -- ну как там Евгений Булыгин?
Санчасть такого гражданина не знала: не поступал!
Феклин не поленился, позвонил диспетчеру городской "вертолетки," та переговорила со своими "девочками", сообщила: человек со страшным лицом и его провожатый в город прибыли своевременно, встречающая "девочка" даже хотела отправить их до санчасти дежурным автобусом, но те ждать его не стали, уехали из порта обычным, маршрутным...
На другой день Феклин узнал, что его посланцы санчасти еще не достигли...
На третий день Феклину сообщили то же самое...
На четвертый день Феклин решил лететь сам, но отменили полеты из-за непогоды: запуржило...
На пятый день первым вертолетом прилетел Ромка Пиков. Был он молчалив и хмур, лица на нем не было: жуткая распухшая маска на звание лица явно не тянула.
-- И ты!?.. -- обомлел Феклин.
-- Что? -- хриплым басом спросил Ромка (обычно он говорил тенором).
-- Почему у тебя такое лицо?
-- Какое? Нормальное...
Феклин пристально посмотрел на опухшее, с грязным подшерстком щетины, лицо оператора подземного ремонта скважин Романа Пикова, и кое-какие соображения вместе с подозрениями начали непрошено зарождаться в многомудрой мастерской голове.
-- Где Булыгин? -- спросил он.
-- В санчасти... -- теперь уже почему-то голосом сифилитика из "Оптимистической трагедии" сказал Роман.
-- Когда он туда попал?
-- Вчера.
-- Где же вы с ним плутали столько времени? -- округлил и без того круглые свои глаза Феклин.
Роман Пиков промолчал.
-- Что молчишь? -- задал неумный вопрос настырный мастер.
Роман сам не знал, почему он молчит. В его воспаленных красных очах плескалась невыразимая печаль и тоска, помноженные сами на себя и поделенные на одного Романа: явно томился мужик от невыгодного соотношения ноши и носителя. Феклин смотрел на него все суровее, скомандовал :
-- Пиши объяснительную.
-- Сейчас? -- напугался Роман.
-- Сейчас. При мне.
-- Не могу... -- помолчав, сознался Роман и отвернулся к окну.
Феклин взглянул на него многомудрым понимающим змеем, коротко приказал:
-- Рассказывай все. Без комментариев.
Роман помялся, потоптался зачем-то на месте, опять глянул на мастера, сглотнул некий ком, шевельнув щетинистым кадыком, неуверенно начал:
-- Ну, прилетели...
Опять посмотрел в обмороженное окошко, примолк.
-- Дальше! -- приказал Феклин.
-- Прилетели... -- проговорил Роман, -- Женька уже выть начал... Я говорю, раз новокаина не переносишь, сейчас будут живьем тебя драть... Он говорит -- надо бы обезболиться... Я говорю -- давай...
Роман споткнулся было, но Феклин не дал ему упасть "в партер" и наддал коротко:
-- Не тяни кота за хвост! Дальше!
-- Ну... -- вздохнул Роман, -- зашли на блатхату, взяли одну белую для смелости... Зашли в общагу к корешам, обезболились... Женька выть перестал, полегчало, говорит, давай еще... Сбегал я... Он говорит, давай завтра в санчасть, а то сейчас запах, медики скандал подымут... Я говорю -- давай... Он обезболился и заснул, а наутро опять взвыл пуще прежнего, кончаюсь, говорит, давай обезболимся... Я сбегал... Потом еще... В общем, пока деньги не кончились... Потом в санчасть.
Ромка оцепенел.
Феклин задумчиво смотрел на Романа, Роман отрешенно смотрел в окно. Мороз разрисовал стекла плотными белыми кружевами хаотичного орнамента, смотреть, в сущности, было и не на что, но Роман пристально вглядывался в одну точку, будто заподозрил там наличие некой важной для него тайны и надо беспременно разгадать ее.
Тихо было в вахтовом общежитии. Дневная смена была на промысле, ночная спала "без задних ног", слышно было, как ворчит унитаз в туалете за стеной, и где-то далеко надсадно рычит автомобиль.
-- На соль. До конца вахты, -- сказал Феклин, -- домой со всеми не полетишь, еще недельку следом порезвишься с мешками.
Роман кивнул понимающе: кидание соли на растворном узле для квалифицированного ремонтника было тем почетным мероприятием, за которым могло следовать только увольнение.
-- Ступай, -- коротко сказал Феклин.
Роман охотно двинулся из комнаты, но на пороге его остановил феклинский вопрос:
-- Да! А как зуб, вырвали?
Роман опять замялся, снова бросил на мастера взгляд своих пламенных очей, негромко произнес:
-- Вырвали... Я сам ему пассатижами рвал, в первый же день.
-- Как!? -- обомлел Феклин.
--
Он сам попросил! -- заверил Роман. -- Под общим наркозом же фактически! И пассатижи я в стакане с водкой ополоснул, стерильно! Только не помогло, все равно пришлось в санчасть вести...