Акулина Букова : другие произведения.

Новый день

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эрика не ждала, что из двадцать первого века когда-нибудь попадёт в двенадцатый, в глухие пески пустыни. И тем более не могла представить, что жизнь свою ей придётся проводить в вечных странствиях и поисках. Удастся ли ей выбраться в свой родной век? Погибнет ли она от рук тех, кто её ненавидит, или будет уничтожена теми, кто успел её полюбить?..
новый день [Акулина]
  

Пролог


  День был в разгаре, когда Доминик Пелерин, наконец, вырвался из полосы леса, казавшегося бесконечным. Вскоре он заметил и первые хибары вдалеке и подъехал ближе, желая расспросить о здешних местах. Но жители подходить к нему не спешили. Лишь когда он достал туго набитый кошель, у него появилось немало собеседников, и, послушав несколько занятных историй, он узнал, что приближается к новому для своих странствий месту: впереди его ожидал Виндзор.
  Он снова пришпорил коня и теперь остановился, только когда добрался до крепостной стены. У ворот города, который должен был приветствовать его шумом и жизнью, его встретила необычная тишина - единственными, кого он здесь увидел, были лишь два стража. Они и рассказали, что это праздничный день: жители собрались на площади, ожидая, когда проедет королевский кортеж. Сами же они должны были день-деньской стоять на посту, и приезд незнакомца показался им свежим глотком в душный длинный день. Впрочем, и с ним им побеседовать не удалось: скучно глянул он в ответ на их расспросы и лишь уточнил, как проехать к приличному постоялому двору.
  Тронув поводья, он отправился дальше. А через какое-то время заметил впереди знак, красноречиво указывающий на трактир, - шест с кружкой, обвитой давно высохшим хмелем, - и понял, что нашёл приют, который искал.
  Внутри было просторно и, несмотря на уйму посетителей, оставались и свободные места. Люди вкушали горячие пряные блюда, пили крепкие напитки... Слишком громкие взрывы пьяного хохота поминутно сотрясали деревянные стены, но Пелерина, казалось, ничто уже не интересовало: не осматриваясь, он приветственно кивнул хозяину за дубовой стойкой. Тот широко улыбнулся, но не успел задать новому постояльцу ни одного вопроса: Доминик кратко объявил, что снимает у него комнату для себя и место в стойле для коня, и приказал принести еды.
  Не замечая жеста, указывающего на хорошее место у окна, он уселся за маленьким дальним столом, в тёмном закутке. Присмотревшись, можно было заметить, как красочно здесь со скамьи свисает рваная паутина и что со столешницы давненько не стирали пыль... Мысленно обругав его за столь неудачный выбор, трактирщик поспешно привёл всё в порядок и сам поставил перед ним тарелки с мясом. Но утолить его любопытство это не помогло: тот так и не снял капюшона и более не произнёс ни слова.
  "Наверняка, француз! - их сейчас тут так много... Всё вино вылакали! А по-нашему, видно, вовсе не знает, кроме как еды да комнаты требовать!", - недовольно решил он, поняв, что новостей не услышит. Впрочем, досада его исчезла сразу, как только тот милостиво махнул ему: мол, возьми и себе пинту пива да посиди рядом... Правда, Пелерин имел в виду нечто иное - что хозяин может вернуться к своим делам. Но он, не раздумывая, принёс себе выпить и уселся напротив, чтобы с удовольствием поговорить.
  Доминик, взглянув на него с холодным удивлением, промолчал - очевидно было, что трактирщику приятно и самому поболтать. И хоть сначала его раздражал несносный говорун, которому, судя по его шуткам, вовсе не приходилось бывать в приличном обществе, звук его голоса вскоре потонул в общем шуме, и юноша вновь погрузился в невеселые раздумья.
  Он думал о том, что успел пережить за последние несколько лет. И мыслей было так много, и так много было ощущений, страдания, смешанного с печалью, что ему казалось, будто позади него находится целый океан, который он всё же ещё не переплыл. Но на самом деле лишь одна беда жгла его душу, одна боль заполонила мысли и только одно страдание не давало памяти остыть и забыть себя - всё потому, что Доминик потерял свой дом и не мог его найти. Не здесь, не сейчас - не в этом времени, залитом кровью, где не с кем даже поговорить о своей прошлой жизни...
  - А на днях крестоносцы проезжали - из ваших, французы. Обратно в Булонь направлялись; говорят, там совет какой-то будет... Так они кричали, что без них ничего не решат... Хотя по мне - просто бахвалились, враки всё это! У меня же, знаете, выпивка лучшая в этих местах, и сразу видно, кто как пьёт. И хоть деньжат ваши французы приносят мне много, но пьют наши-то англичане больше, а до вранья-то такого не доходит... - хозяин самодовольно тряхнул подвязанным подолом, в котором зазвенели монеты.
  Доминик отставил деревянную кружку и молча посмотрел на него. Взгляд его был таким странным, будто он пытался найти ответ, но на немыслимый, неизвестный ему самому вопрос, и жизнерадостному трактирщику на миг стало не по себе: слишком уж разительным показался этот контраст между молодостью, которую невозможно было скрыть под капюшоном, и глубокой тоской, заполнившей тёмные глаза.
  А Пелерин просто не мог понять - почему он, такой молодой и когда-то тоже весёлый, теперь не может быть прежним; не ощущает юности и думает лишь о своей утрате, которая, как вбитый в череп гвоздь, всё колет и колет его мысли! Его снова захлестнуло страшное ощущение слишком отчаянного одиночества - такого, которое лишь усиливается, когда окружающие радуются жизни, вовсе не подозревая, что кому-то другому сейчас тяжело...
  Трактирщик продолжал говорить, и истории его не кончались. Когда же гость, завершив трапезу, ушёл в снятую комнату, он оставил других постояльцев на попечение служанок и скрылся в погребе, чтобы в одиночестве задуматься над бутылкой рома. Он пытался залить странное ощущение, не отпускающее его: как будто то, что поначалу он принял за земного человека, на самом деле оказалось привидением, не от мира сего... Конечно, несколько золотых монет, полученных за постой, были вполне материальными, но они недолго свидетельствовали о своём обычном происхождении: впоследствии он быстро от них избавился, а в рассказах, которыми любил приукрашать вечера в кругу своих завсегдатаев, заменил их на медные, кои с удовольствием и демонстрировал, пугая историей о посетившим его когда-то привидении, в которое он и сам со временем уверовал.
  Доминик же не просидел в комнате и часа: до ночи было далеко, и, пристегнув к поясу небольшую походную фляжку с водой и кинжал с примечательной рукояткой, сплошь украшенной драгоценными камнями, он спустился во двор.
  Аженти, великолепный конь серой масти с высветленной в белоснежный цвет кожей, жевал в конюшне овёс, и Доминик, ласково потрепав его по загривку, вышел на улицу один.
  Выбрав улочку, он зашагал по безлюдной дороге. Он шёл, не имея особой цели и просто наслаждаясь тишиной и простором, сворачивал с одной улочки на другую, рассматривая чужие дома и думая о своей жизни. А где-то вокруг постепенно нарастал шум... Такой обычно появляется в дни мятежей, бунтов - как будто в проулках закипает котёл: медленно, но верно - так, что, когда закипит, от его жара никуда не деться; и не охладить, пока не сгорит всё, что его разожгло, задевая весь окружающий мир.
  Он свернул снова, прошёл узкую улицу, и ещё... И вскоре, за новым поворотом, оказался в самой гуще кипящего котла! Толпа прижала его к зданию - мимо двигался королевский кортеж. Экипажи, офицеры, собаки, детвора, простолюдины, господа в роскошных одеждах... - всё шумело, текло из закоулков за кавалькадой, ворочаясь, как густая волна.
  - Дорогу королю! Слава королю!
  Народ кричал громко и радостно. А кое-где и гневно - и совсем другие слова. Многие бежали вслед за экипажами, из которых то и дело летела горсть монет, вызывая ажиотаж и драку простолюдинов.
  Доминик прошёлся немного, куда нёс его этот поток, но, убедившись, что следовать за ним и дальше не имеет смысла, выбрался из толпы и свернул в другую сторону.
  Шум постепенно отдалился, и он снова начал ощущать покой. Пока вдруг не заметил на земле, у покосившегося дома, человека. Можно было подумать, что тот просто отдыхает, но рядом темнело пятно, будто много уже вытекло крови и земля досыта напиталась ею...
  Доминик помрачнел, сразу поняв, что произошло: пока жители бежали за своим светочем, чтобы посмотреть на богатство и роскошь, которых были лишены сами, короли разбоя взяли правление в свои руки и грабили отставших зевак. Этот, похоже, делить своё добро ни с кем не желал - рядом лежали обломки окровавленного клинка.
  Он не сомневался, что бедняга мёртв, но всё же дотронулся... И очень удивился. Более не мешкая, он осторожно сбрызнул лицо раненого водой и негромко произнёс:
  - Скоро всё будет хорошо.
  "Но никогда не будет так, как прежде, - не для меня!..", - мысленно продолжил он.
  Грусть снова заполонила его - хотя и раньше не покидала вовсе, а лишь прикрывалась, чем могла: чужой болью и мечтами о собственном будущем, и бессмысленными, но такими сладкими грёзами о том, что на самом деле не сделан тот шаг, что так изменил настоящее. Шаг, который перенёс в двенадцатое столетие - в век, жестокий для того, кто родился в двадцать первом.
  
  

Глава 1


  Вокруг были вечные пески. И в этом жёлтом бескрайнем море, казалось Доминик, можно было утонуть, как в обычной воде... Впрочем, все его меланхоличные мысли сразу отходили на задний план, как только взгляд его падал на спутников - не бедуины и не торговцы, и родом не из этих мест, они всё равно как будто знали сердце пустыни и были напряжены, как сталь в заточенном клинке, каждую секунду готовые ринуться в борьбу, чтобы отвоевать своё право на жизнь в этом мире у людей или даже у самих этих песков. Закалённые в боях, многие из них выжили в той злосчастной битве, что предшествовала захвату священного города, куда они теперь и направлялись. Всё же, несмотря на горечь прошлого поражения, они усмиряли мысли о мести, имея перед собой иную цель, а не сражение. Но были среди них и те, кто и сейчас без промедления готов был ринуться на любого встречного араба, будь то воин или торговец.
  Несдержанность некоторых из них, особенно тамплиеров, весьма беспокоила Пелерина. Но путь свой изменить он уже не мог, и можно было лишь надеяться, что завершится странствие без кровопролитий. По счастью, оно близилось к концу - оставалось только добраться до знакомых городских ворот; тогда он снова увидел бы Уршалим ал-Кудс - город, что и на арабском наречии значил "Святой Мир". И с каждым шагом это всё сильнее бередило его душу, ведь он больше никогда не собирался сюда вернуться! Просто один долгий вечер это изменил...
  Это было в шумной французской таверне. Пелерин с верным Пьером беседовали за небольшим столиком, когда услышали слова, сказанные пьяным хриплым голосом:
  - ... не могу забыть её глаза, когда мы прощались. Я говорил, что обязательно выживу, а она сказала, что будет молиться за меня... И что боится, будто её страшный сон окажется правдой и она меня больше никогда не увидит... - бормотал седовласый солдат в обветшалой одежде, покачиваясь от выпитого и попеременно ударяя кулаком по столу. - И ведь оказалась права! И я выполнил, что обещал, и она оказалась права... Как такое возможно?!
  - Да, беда...
  Доминик всмотрелся в солдата. Пьер, проследив за его взглядом, недоуменно качнул головой и вылил в кружку остатки вина. Встряхнув пустую бутылку, он подозвал хозяина.
  - Я сейчас же их прогоню! - подойдя, низко склонился тот, увидев, куда так сосредоточенно глядит молодой господин.
  - А кто это? - остановил его Пелерин.
  - Местный пьяница, ваша милость! Каждый раз приходит и напивается, рассказывая одну и ту же историю: как был в бою, а после битвы потерял свою жену - мол, пока окреп после ранения и смог встать на ноги, город захватили и теперь туда не попасть.
  - И что, каждый раз одно и то же?
  - Да, без изменений. Совсем фантазия плоха... - усмехнулся трактирщик.
  - Думаете, лжёт?
  - Ну... - тот обернулся, чтобы всмотреться внимательней. - Он стар, а битва, слышал, была тяжёлой. И многие, лучшие, воины не выжили, а он, значит, спасся?.. Да и одет, как нищий, а деньги пропивает... Пьяница, одним словом!
  Снова поклонившись, он отошёл и, проходя мимо, недовольным взором скользнул по старому солдату. Заметив его, тот пьяно ударил по столу:
  - Плесни-ка нам ещё эля!
  - Да, плесни-ка нам!.. - поддакнул его собутыльник.
  - А деньги, деньги у тебя ещё есть? - сварливо спросил хозяин и, заметив торчащую из-под рукава монету, принёс по одной кружке, налитой до половины.
  - А, жмот! - рявкнул второй. - Бродяги все эти трактирщики! Сами напиваются у себя в погребах, потому честному народу пить-то не дают!..
  Заглотив остатки крепкого, он направился к выходу, оставив соседа, сбиваясь, напевать старую песенку, которую любила петь его Амели, поливая цветы:
  - И ты мечтай, мечтай о счастье, что к тебе пришло... что улыбалось и смеялось, пока внезапно не прошло...
  - А хотите вина? - Доминик кивнул трактирщику, и тот, не очень понимая, зачем молодому господину возжелалось подсесть к пьянице, поставил перед ними бутылку красного.
  - О... Добрый господин! Красный вкус - вкус крови на поле брани... - забурчал тот, уставившись в новоприбывшую. Из тёмного стекла на него смотрел давно нечесаный бородач. - Да, а времена не те... И победы нет, и жизни - тоже... Потери, потери... Одиночество... И кто поймёт...
  Доминик сглотнул подступивший к горлу комок - ведь это были его мысли.
  - Вы что-то потеряли? - тихо спросил он.
  Солдат молча кивнул и опрокинул в себя терпкое. А потом уронил голову на стол, продолжая бормотать что-то несвязное.
  - Нам лучше уйти. Здесь вы уже ничего не услышите, - подошёл к Пелерину Пьер.
  - Да. А хотелось бы!.. - ответил тот задумчиво.
  Проснувшись на следующий день, солдат Жан Эрнет не понял, где находится, - вокруг было чисто и красиво; его приветствовали слуги, да так уважительно, что у него закралось подозрение, что произошла какая-то ошибка; но на его вопросы так никто и не ответил. Ему помогли привести себя в приличный вид и провели в столовую, где он надеялся извиниться перед хозяином дома за свой странный, непонятный ему самому визит.
  - В таверне вы напились так, что там же и уснули. Было не по-людски оставлять вас на произвол хозяина, - тут же объяснил Пелерин, видя, что солдат его не узнал.
  - А, трактирщик... Да, бывают люди разные...
  - Что вы имеете в виду?
  - Расцвёл он, монеты звенят... А душа, видно, сохнет! Он к людям-то как сейчас: деньги есть - хорошо, рассыпается сладкой речью, а ежели нет - так и на порог уж не пустит. Видел, девчонка-побирушка хлеба просила - так нет же, не дал! Как будто сам голодным не был... И у меня, как назло, ни монеты в руках не оказалось, чтобы ей купить... Так я ему рожу-то и набил! Вот он меня теперь и ненавидит.
  - А сами зачем столько пьёте? Или мстите себе за что-то?
  - Месть?.. Не особо она и сладка, месть-то такая... Забыться я хочу, молодой господин, забыться! Но вам... не понять... - вы так молоды.
  Пелерин задумался.
  - Забыться - это лишь на время. Не лучше ли действовать?
  - А что я могу? Мне нет ходу обратно. Мне за всю жизнь не собрать столько денег, чтобы добраться...
  - Неужели, если б не деньги, вы отправились бы искать свою семью в город, теперь принадлежащий врагу? Не боясь умереть, не боясь окончить свою жизнь вот так - собственноручно доставив свою голову туда, где, скорее всего, вы её лишитесь?
  - Не раздумывал бы ни минуты! Пока есть надежда найти мою жену... Понимаете, она так верила в меня... О, если б я мог, я шагал бы пешком! Но это бессмысленно. Я могу только пить, чтобы забыть о своём бессилии! Я даже постарел - но ещё пару лет назад был силён, и эта седина - только от горя!..
  - Я дам вам денег, - подумав, серьёзно сказал Доминик.
  - Нет-нет! - устало отвернулся Жан. - Деньги мне предлагает каждый второй, кто останавливается в таверне и слышит мою историю! А я не бродяга, господин, не бродяга... И не шут, чтобы мне платили за рассказы о моей беде...
  - Я дам вам денег, - повторил тот. - Денег и снаряжение. И, возможно, найду соратников. И вы отправитесь в Святой Мир, чтобы найти свою жену, и я отправлюсь тоже. Уверен, есть ещё много людей, кто не смог найти свои семьи - мы отправимся все вместе и кого-нибудь да разыщем!
  Жан Эрнет посмотрел в ответ молча и так пристально, будто пытался найти в его глазах признаки безумия или обмана. Но взгляд юнца был полон решимости и воли, и какого-то внезапного огня, будто взорвалась его душа, как проснувшийся вулкан.
  - Вы добры, господин, и храбры... - задумчиво ответил он. - Но понимаете ли, что нам - не вернуться обратно? Стоит ли вам губить свою молодость ради каких-то миражей, чужих жизней?
  Доминик вздрогнул. Последнюю фразу он услышал как будто в тумане, и на мгновение ему показалось, что лицо Жана Эрнета изменилось: оно напомнило кого-то далёкого, из той, прошлой, жизни. Какую-то старость, беззащитную, слабую, нуждающуюся в помощи... Он присел на стул и вытер со лба выступивший пот.
  - Господин, что с вами?
  Пелерин поднял голову - на него с тревогой смотрел седовласый солдат. Видение исчезло.
  - Надежда - она ведь живёт всегда, - тихо ответил он. - Я слышал, султан великодушен. Если удастся добраться до него, возможно, у нас будет шанс найти и выкупить тех, кто оказался в плену.
  Это решение оказалось неизменным: Пьеру не удалось отговорить господина от опасного путешествия, как и тому - убедить верного друга оставить его одного на этом пути. Что ж, самому себе Пелерин всё же признался, что очень этому рад! Сам он был немного слаб голосом; и иногда даже казалось, что и меч для него длинноват... Опытный Пьер всегда выручал - отдавал приказы и следил за отрядом, который им удалось собрать, чтобы отправиться в Святой Мир: туда, где ещё можно было спасти несколько человеческих жизней. Конечно, если им удалось бы не потерять свои собственные...
  Впрочем, не единожды перед отъездом верный Пьер задавал господину один и тот же вопрос, и после, уже в пути, сам Пелерин тоже думал об этом: к чему было ему, такому молодому и не слишком опытному, отправляться в это странствие? Он мог снарядить отряд из тех, кто жаждал такого путешествия, дать им денег и пожелать удачи на этом пути. И остаться в тихих спокойных местах, где нет таких опасностей... Но сам он шёл вперёд вместе со всеми - будто показывая окружающим свою веру в милосердие, на которое он так рассчитывал, отправляясь во вражью сторону. Или же доказывая самому себе, что он имеет право на любую, даже слишком безумную, надежду...
  И вот, спустя столько времени, перед их глазами, наконец, были крепостные ворота, и на миг путникам показалось, что тяжёлый путь близится к концу. Но они знали, что это не так: теперь нужно было добраться до самого султана, чтобы попытаться добиться его благосклонности, взывая к великодушию, что ярко воспевалось не только его сторонниками, но и врагами, которым довелось иметь с ним дело.
  Иногда застревая в переполненных улочках, они не меняли пути даже при виде мамелюков, воинов правителя. Спорные вопросы пока что успешно разрешали сопровождающий их драгоман Гайтан, в своё время изучавший арабское слово в испанском Толедо, и араб Махмуд, нанятый в Медине за весьма хорошую плату, и они продолжали благополучно двигаться вперёд.
  Теперь, когда владыкой стал египетский султан, здесь не было видно крестов, так милых сердцу приехавших, и яд ярости прошедшего поражения и невозможности отомстить прямо сейчас всё сильнее разжигал души тамплиеров, одной рукой не отпускающих повода, а другой воспламеняющих гарды мечей. Видя, что сарацины так близко, на расстоянии клинка, они едва сдерживали свою ярость! Только мысль о том, что вскоре они доберутся до головы султана, немного охлаждала их пыл и заставляла держать себя в руках!..
  Оказавшись у дворцовых ворот, отряд ненадолго остановился, ожидая, пока стражи получат указания. Наконец, им разрешили пройти, и они двинулись дальше. Пелерин, в числе первых проехавший через ворота, как через финишную черту, отделяющую его от свободного мира, оглянулся - они ещё были открыты, и ему вдруг захотелось снова пришпорить коня и поскорее отсюда убраться! Но дело было уже сделано, и оставалось только идти дальше - навстречу своей судьбе, выбранной им самим, быть может, слишком необдуманно.
  Спешившись, они прошли за слугами во дворец, в огромную залу, где их уже ждали. Остановившись посредине, отряд оказался в окружении сарацин, заполонивших всё свободное место у стен. Прошедший бой за Святой Мир дался тяжело обеим сторонам, и теперь и это столкновение обещало стать таким же болезненным: вокруг всё всколыхнулось, раздались возгласы, гневные и насмешливые. И у Доминика снова мелькнула страшная мысль, которая не единожды посещала его и во время пути: что они с Пьером очень зря решились на этот поход! Всё же на молодом лице, закрытом полумаской, слитой со шлемом, прочесть это было невозможно, как и на лицах его спутников, и потому сарацины могли лишь гадать, каким же безумием должны быть повреждены головы чужеземцев, самоуверенно позволивших себе переступить порог этого дворца! Впрочем, те о своём отчаянно смелом поступке уже не думали, ведь их цель была так близка! Прямо перед ними между двумя мраморными колоннами сидел на троне тот, в чьё великодушие они верили, направляясь сюда, - султан, который, захватив Уршалим ал-Кудс, отпустил с миром часть пленных. Сейчас он был спокоен, бесстрастен, фигура его выражала безмятежное величие, но взор слишком уж напоминал пронзительный взгляд большой кошки в пустыне Сафари перед нападением, чтобы безоговорочно ему доверять.
  Рядом с владыкой, по обе стороны от него, стояло два араба, но даже если бы они находились поодаль, в толпе других сарацин, всё равно было бы ясно, что это важные сановники: их острые пристальные взгляды, гордая осанка и манера держаться с особым достоинством выдавали нерядовой ум, волевой характер и наводили на мысль, что они имеют определённую власть над людьми. Одеты они были просто, но один из них был бы даже красив, если бы его лицо сейчас не искажала печать особой неприязни, - визирь Халиб, правая рука султана, терпеть не мог иноверцев, по крайней мере, живых! Будь его воля, их участь была бы решена немедленно, по вполне известному ему порядку, и они, все до единого, уже лишились бы головы.
  Второй же - визирь Заир аль-Хикмет, - недаром был прозван сарацинами Мудрым: на его невозмутимом лице невозможно было прочесть его мысли и тем более владеющие им эмоции, если, конечно, они когда-то и владели им - он был слишком мудр, чтобы поддаваться их власти даже внутри себя. Именно он показался Пелерину тем, к кому можно обратиться, как к равному, и Пьер, поняв устремлённый на него красноречивый взор господина, громко произнёс, мельком взглянув на султана, но обращаясь скорее к его советнику:
  - Мы пришли с миром! И с просьбой...
  Глухое эхо разнесло по залу прозвучавший у стен смех, и Пелерин почувствовал холодный ужас - осознание, что в погоне за миражами он совершил чудовищную ошибку!..
  - Невероятно, до какой глупости может дойти человек, обделённый умом! - по-арабски произнёс Халиб, чуть поклонившись в сторону султана, будто прося позволения взять слово.
  Сарацины засмеялись, поддерживая важного сановника, а чужеземцы оглянулись в поисках своих переводчиков, Гайтана и Махмуда. Доминик же, не дожидаясь разъяснений, вдруг громко произнёс:
  - Смеяться над тем, кто не понимает сказанного на чужом языке, может только трус, боящийся говорить прямо в лицо.
  Звонко прозвучав сквозь окружающий шум, слова его застыли уже в полной тишине. Халиб побагровел, а через мгновение волна негодования окатила зал. Многие сгоряча схватились за палаши, и было очевидно, что же должно произойти дальше... если бы не раздавшийся голос владыки, одной своей интонацией заставивший удержать клинки в ножнах:
  - Мои воины ещё не забыли о потерях в недавней битве. Не стоит бередить их раны словами, особенно, если желаете просить.
  Теперь жаром гнева обдало чужеземцев. Доминик хотел было ответить, что и с их стороны потери были немалыми, но он заставил себя промолчать и проглотить прозвучавшее с насмешкой слово.
  - Да, у нас есть просьба! - сказал он. - И если это спасёт человеческие жизни, то что может быть лучше таких прошений?!
  - Чего же вы хотите?
  - В те злосчастные дни, когда город сменил флаги, здесь остались пленные, за которых не было заплачено. Желаем их выкупить!
  По залу пронёсся шёпот изумления и негодования.
  - И почему вы думаете, что я не прикажу отрубить ваши головы со столь безумными мыслями? - султан Юсуф смотрел слишком невозмутимо, и Пелерин ощутил закипающий гнев от мысли, что всё было напрасно.
  - Вы отпустили много пленных, которые заплатили за свою свободу, и даже тех, у кого не было возможности это сделать... - сдержавшись, спокойно произнёс он. - Вы цените человеческую жизнь и не станете впустую окроплять этот мир и нашей кровью!
  - Но безумие - предполагать, что вы сумеете хоть кого-то отыскать! И тем более - надеяться уговорить жителей продать вам своих рабов, - пожал плечами владыка, почти равнодушно откинувшись на спинку трона, но продолжая пронзительно всматриваться в чужеземца, который казался отчаянно смелым для своей юности. Или же слишком нахальным...
  - У нас с собой достаточно золота... - уклончиво ответил тот. - Так что просим лишь позволения беспрепятственно ходить по городу и говорить с людьми, чтобы найти свои семьи и друзей.
  В зале воцарилась тишина - визири склонились к повелителю, и сарацины, видя, что тот обдумывает решение, затихли, не осмеливаясь шептаться. Доминик тоже напряжённо следил за беседой, слов которой не слышал. Заметив, каким взглядом владыка обменялся с Заиром аль-Хикметом, он подумал, что день этот для них вполне удачен: сначала их пропустили во дворец и они предстали перед султаном, а теперь, казалось, и прошение их будет удовлетворено. "Всё складывается как нельзя лучше!..", - решил он. Но как только внутри него промелькнуло это понимание, заставляя поверить в немыслимую удачу, мысли его сразу изменили своё направление... И внезапно он понял, что думает совсем об ином, о чём много раз уже размышлял во время этого странствия: о том, как всё же это глупо - не жалея своей жизни, ринуться туда, где, скорее всего, её захотят уничтожить!
  "Имею ли я право так легкомысленно поступать с собой, со своей прошлой жизнью, со временем, которое мне отпущено?", - помрачнев, задумался он. Он не мог знать заранее, будет ли способен хоть чем-то помочь, отправляясь в этот путь, но имел ли он право в это верить?.. Члены его отряда, набранные Пьером, были опытными воинами, и никто иной в здравом рассудке не решился бы сюда прийти! - не сейчас, когда память о битве столь свежа. Конечно, если хотел остаться в живых... Так желал ли жить он сам? Или всё, что произошло, было лишь частью коварного плана его собственного ума, пытающего избавить его от горькой тоскливой жизни?..
  Он поднял опущенную голову и снова всмотрелся в султана и советников. Он не хотел больше ни секунды размышлять о том, почему пришёл сюда! Теперь это было слишком страшно - всё страшно: внезапно осознать, что на самом деле не хочешь жить, вот так, как есть; или же, наоборот, желая жить, понять, что сейчас твоя жизнь висит на волоске и зависит от решения других людей...
  - Владыка позволяет вам отправиться в город и обращаться к жителям! - произнёс Заир аль-Хикмет, поклонившись султану и сделав пару шагов в сторону чужеземцев. - Особым приказом они будут предупреждены о вашем появлении. Можете беседовать с ними, узнавать про ваших соотечественников, которые, возможно, остались здесь в качестве рабов. После, если кого-то найдёте и нынешний хозяин раба будет согласен продать его, вы вместе с ними должны будете снова предстать перед великодушными очами повелителя. Если же договориться с жителями у вас не получится, то и рабов выкупить вы не сможете!
  Отряд довольно зашумел. Сарацины шептались, обсуждая услышанное, - то с одной, то с другой стороны можно было разобрать поздравления в адрес чужаков, но их было не так много. Основное мнение по этому вопросу, которого придерживалось большинство, было красочно написано и на лице визиря Халиба: он был недоволен, если не сказать - разъярён; в глазах его сверкали молнии, он даже, нервно покусывая чёрный ус, отступил чуть назад, чтобы его ярость не была случайно замечена владыкой.
  Повелитель же щедро приказал выделить чужеземцам комнаты во дворце. Командиры стражи получили свои распоряжения, и последующие недели отряд сопровождало несколько мамлюков, которые следили, чтобы всё шло согласно приказу.
  Чтобы ускорить поиски, чужеземцы разделились - одни искали на окраине, другие - в сердцевине города. Со второй группой ездил и Доминик. Здесь же были верный Пьер, отправившийся в это путешествие, чтобы составить ему компанию, старый солдат Жан Эрнет, мечтающий найти свою жену, Джосселин, у которого, пока он был в сражениях, в городе оставалась невеста, и тамплиеры. Последним было всё равно, где и кого искать, - они отправились в это странствие, только чтобы при удобном случае убить султана. В тот день, когда они впервые оказались во дворце, их окружало слишком много вооружённых арабов, и теперь они выжидали более подходящего момента. А чтобы не выделяться среди собратьев и не вызывать лишних подозрений, отправлялись на поиски вместе с ними.
  Каждый день они прочёсывали улицы - стучались в ворота, приветствовали жителей и пытались выяснить, нет ли в их доме тех, кто был пленён после битвы за Уршалим ал-Кудс. Вероятность найти хоть кого-то была мала, но надежда оставалась, и каждый новый день они без устали продолжали искать.
  - А в этом доме когда-то жила моя невеста, - указав на высокий белокаменный забор и дверь с маленьким окошком, искусно украшенную резьбой, Джосселин немедленно спешился. Так же поступили и его спутники, но мамлюки, скучно следуя за ними, в этот раз следовать их примеру не торопились: переглянувшись, они остались сидеть верхом, очевидно, ожидая, что сейчас снова отправятся в путь, как и главный начальник стражи Селим, следивший за действиями чужеземцев с неприятным интересом.
  Конечно, сопровождать их было совсем не его делом - для этого хватало проводников и простых стражей, но у него был приказ самого Халиба!.. Визирь рассчитывал, что главный мамлюк выполнит его поручение лучше, чем другие, и сумеет узнать о чужаках что-нибудь, способное изменить благодушное мнение султана.
  - О, здесь живёт уважаемый человек! - произнёс старый Абан - один из проводников, отлично знающих город и его жителей. Он даже поклонился, будто надеясь, что этот уважаемый господин сейчас его слышит или видит. И тут же чуть не подпрыгнул от неожиданности: Джосселин схватил молоток и ударил по двери. И, не дождавшись ответа, нетерпеливо ударил ещё несколько раз.
  Вскоре послышались шаги; маленькое окошко отворилось, и на них с интересом уставился молодой человек. Заметив мамлюков султана, он, чуть помедлив, отворил дверь. На нём были белые парчовые одежды, какие не стыдно было бы одеть и зажиточному торговцу, но это был лишь слуга.
  - Что нужно?
  - О, пожелать благополучия уважаемому Казиму ибн Малику, да вознаградит небо его добрую душу... - по-арабски начал Абан, но Доминик его перебил:
  - Отведи нас к своему господину!
  - Хозяин не захочет сегодня видеть чужаков. Стучите завтра! - равнодушно пожал плечами молодой Муса и попытался закрыть дверь. Это ему не удалось - Джосселин резко придержал её, и Пелерин многозначительно добавил:
  - И всё же проводи нас к нему! Тем более, мы исполняем волю султана...
  Муса посмотрел на раболепно улыбающегося Абана, который только развёл руками, и на отряд чужеземцев вперемешку с султанскими мамлюками. Слухи давно облетели город, и жители знали, что владыка позволил чужакам задавать вопросы, потому он всё-таки их пропустил.
  Большая дворовая территория была красочной - посередине белела чистая каменная дорожка, ведущая прямо к дому, с двух сторон окружённому цветущими садами. Мраморный, покрытый узорами, он был очень красив и, несомненно, принадлежал богатому человеку, и мамлюки, нерешительно замершие у входа в дом, очевидно, знали, кому именно... Этого не знали, да и не хотели знать, чужеземцы - вполне спокойно они остались с мамлюками во дворе дожидаться Джосселина, Пьера и Пелерина, которые прошли внутрь вслед за Мусой.
  Тот провёл их в шикарный зал, впрочем, Доминик лишь мельком оглянулся вокруг и, не обратив внимания на красоту и изысканность обстановки, сосредоточил взгляд на хозяине.
  Казим ибн Малик был весьма хорошо сложен, но черты его лица казались грубыми. Даже сейчас, когда, сидя на золоченой тахте, он с удовольствием выбирал из выложенных на блюде красных гроздей самые спелые виноградины, выражение его нельзя было назвать мягким и тем более красивым. На нежданных посетителей внимания он не обратил, продолжая угощать ягодами маленькую смышлёную обезьянку, привезённую им из Хита. Казалось, ничто не смогло бы оторвать его от столь приятного занятия, но когда он услышал слова гостей, то долго раскатисто смеялся, напрочь забыв о лакомстве и суетливой любимице.
  - Ваша невеста? В этом доме?!..
  Джосселину этот смех не понравился, и он гневно повторил:
  - Да, здесь жила моя невеста, Бернадет. Отвечайте: где она теперь?
  - Незваный гость! - зло уставился на него араб. - Умерьте-ка пыл, а то прикажу слугам выкинуть вас далеко за ворота!
  - Мы не хотели причинить вам неудобств! - попытался сгладить назревающую ссору Пелерин. - Те, кого вы привезли из других мест, нас не интересуют, но покажите прислугу, нанятую в этом городе, - мы убедимся, что здесь нет тех, кого мы ищем, и уйдём!
  Эти слова разгневали Казима ещё больше, и на его крик примчались слуги, кто с кочергой или дубинкой, а кое-кто - и с ножом! Но и Пьер не оплошал, и на его призыв в дом вбежали спутники, ожидавшие во дворе. Тамплиеры, никогда не отказывавшиеся размяться в бою, особенно с сарацинами, сразу приняли воинственную позу, и разгневанный хозяин тут же понял, на чьей стороне сила.
  Дубинки и ножи были опущены, прислуга выстроилась в ряд. Пленённых после битвы среди них не оказалось, как и среди закрытых чадрами служанок: никто не отозвался на призыв, девицы Бернадет среди них не было. Казим указал гостям на дверь, и, возможно, на этом столь неудачное знакомство с ним было бы закончено, если бы не следующие слова Джосселина:
  - Мы должны увидеть наложниц!
  Услышав это, оглянулись даже тамплиеры: сразу стало ясно, что настоящей бури не миновать, и она началась тут же! Казим ибн Малик сорвал со стены заточенный палаш; слуги его снова навострили своё нехитрое оружие, и, казалось, драка вот-вот начнётся, но тут их прервал звенящий голос:
  - На наложниц могу взглянуть я! Я - евнух!
  Шум действительно затих, и все со странными чувствами уставились на Пелерина.
  - Я только задам им один вопрос, - добавил тот нерешительно.
  Он совсем не был уверен, что это удачная идея - назваться евнухом. Но другой мысли, как быстро сгладить конфликт, к нему не пришло.
  Казим уставился на него с крайней неприязнью, но палаш пока опустил. Он ещё ни разу не встречал мужчину, который назвался бы евнухом, но на самом деле им не был; да и большой беды в том, что тот услышит голоса его наложниц, он не видел... Его задевало иное - его пытались заставить показать то, что принадлежало ему и что сам он показывать не желал, и такое отношение было оскорбительным!
  - Позови Хафиза! - кинул он всё же слуге, поразмыслив.
  Тот убежал из комнаты и вскоре вернулся, но не один - с ним был весьма смуглый араб, с почти чёрным лицом, и очень надменный. Одежды его были гораздо лучше, чем у других слуг, с богатыми узорами, и лишь немного уступали в роскоши наряду самого хозяина. Лицо было худым, точёным, а в глазах застыла какая-то желчная злоба, как у собаки, готовой расправиться с врагом, как только её спустят с цепи.
  - Это те самые... которые вопросы задают, - по-арабски, с каким-то намёком сказал ему Казим, не скрывая в голосе яда.
  Хафиз таким ледяным взором провёл по чужакам, что Джосселин даже проверил, свободно ли выходит из ножен меч. Но нападать на них никто уже не собирался, и, выслушав приказ господина, араб знаком показал Пелерину следовать за ним.
  Спустившись по лестнице, миновав пару коридоров и снова поднявшись на этаж, они оказались в почти пустом помещении без наружной двери. Здесь стояли лишь стол и пара скамей, на которых разлеглись, прислонив копья к стене, стражи. При виде евнуха они тут же подскочили, не ожидая его в эту пору, но Хафизу было не до них - выгнав их, он указал Пелерину на кованую решётку. С этой стороны на ней висел замок, с другой за ней - плотная ткань.
  - Стойте здесь. Женщины будут подходить с той стороны. Можете задать им свой вопрос, а потом - убирайтесь вон! - по-арабски произнёс он, совсем не заботясь о том, поймут ли его.
  Его жгло страшное чувство ненависти: он жаждал пронзить копьём чужеземца, позволившего себе так оскорбить его господина! Но Доминик ни разу не повернулся к нему спиной, словно шкурой чуя угрозу, и только дождавшись, когда тот выйдет, встал у назначенного места. Что было сказано, ему было несложно понять: хоть он не желал этого показывать, но он неплохо знал арабский язык, ведь несколько лет уже прожил в этих местах, когда здесь был иной правитель...
  Какое-то время он ожидал наложниц, но слышал лишь приглушённый смех и негромкие всплески, как будто где-то недалеко была вода. За решёткой так никто и не появлялся, и он стал подумывать даже, что его обманули, когда ткань вдруг действительно приподнялась и за металлическими прутьями удалось разглядеть закрытую чадрой женщину.
  "А мне и не нужно на неё смотреть! - с некоторой досадой подумал Пелерин. - Лишь бы с памятью у неё всё было нормально!..".
  - Как тебя зовут?
  - Гарам, - ответила она тихо, как дуновение ветра.
  - Ты никогда не называлась иным именем? Бернадет, например?
  - Нет.
  - Это правда? Если ты чего-то боишься, скажи - мы сумеем тебя защитить. Мы приехали с миром...
  Повисло напряжённое молчание, которое внезапно было прервано со стороны занавески словами Хафиза, уже на языке Пелерина:
  - Вам ответили, к чему ещё вопросы?! Следующая!
  Женщина тут же скрылась, освободив место для другой.
  Эта держалась тоже очень скромно, но по любопытному взгляду было ясно, что она и не прочь бы поболтать, если б рядом не было надзора.
  - Я - Издихар, - быстро сказала она, не дожидаясь вопроса. - А вы кого-то ищете? Я тут про всех знаю, я спрашивала...
  - Среди вас есть женщина по имени Бернадет?
  - Если бы хозяин купил чужеземку, он приказал бы ей носить другое имя, но здесь я про такую не слышала. Тем более, у нас несколько девушек говорят только на арабском, значит, они не могут знать вас...
  - А ты сама тут давно?
  - Полгода.
  "Тогда это не она", - подумал Доминик и, вспомнив наставления Джосселина, спросил:
  - У кого из вас светлые волосы?
  - О, волосы цвета дневного солнца? Это такая редкость... У двоих, только у двоих; есть ещё одна, Камила, так у неё яркая голова, как солнце на закате. Она даже одевается в тон им, в ярко-огненный наряд, потому что хозяину так нравится, хотя она и старше многих...
  - А что насчёт тех двух? Как давно они тут?
  - Одна, Басма, около года, а Фурат уже более трёх лет. Но она говорит только на арабском...
  - Позови Басму.
  Он нетерпеливо постукивал пальцем по решётке, ожидая, когда светловолосая красавица бесшумно подойдёт к занавеске.
  - Как ты здесь оказалась?
  - Меня купил хозяин, - так тихо ответила она, будто не желая даже произносить слова.
  - Ты боишься? - прислонившись к прутьям, также шёпотом спросил Пелерин, надеясь, что девушка перестанет страшиться.
  - Да, - ещё тише ответила она, - разговаривать с вами. Я всегда говорила только с отцом, а потом - с господином Казимом, и больше - ни с кем из мужчин...
  Доминик мысленно выругался, поняв, что и это не та, и произнёс:
  - Тогда скажи только: кто из вас главная? И позови сюда!
  Через несколько минут он увидел яркие глаза Камилы. Та не стала ждать вопросов и, мельком взглянув на него, произнесла, упершись взглядом в пол:
  - Говорят, вы кого-то ищете. Но это не я - я вас не встречала, и друзей у меня совсем нет.
  - Мне нужно только знать: когда вы приехали в этот дом, вы видели здесь незнакомую женщину? Здесь жила другая женщина?..
  - Светловолосая, англичанка?.. - быстро, но очень тихо переспросила она.
  - Да, что с ней сталось? - Доминик напряжённо ждал ответа, но Камила молчала.
  Она размышляла, не рискует ли такой беседой. Неуверенно оглянувшись, она заметила, что Хафиз вышел из залы, и торопливо зашептала:
  - Здесь была женщина, я видела её - сначала её заперли вместе с нами; хозяин дал ей имя Базила. Потом она ему надоела - её постоянно били за непослушание, и она стала некрасивая; некоторые её шрамы так и не зажили, а она и не смирилась... - не желала подчиняться. Он собирался убить её, но потом продал...
  - Кому?
  - Не могу сказать... Я это всё и так только по слухам узнала - что-то у стражей услышала, что-то - у служанок... - смутилась Камила, и в её глазах появилась горечь. - Я бы и хотела помочь, но больше ничего о ней не знаю! Только, что она плакала всё время.
  - А сама ты как здесь оказалась?
  Камила ещё раз оглянулась и прошептала:
  - Меня отдали Казиму в уплату долга - денег было взять не откуда, вот и откупились мной...
  - А ты хотела бы сбежать?
  Не успела она ответить, как за спиной Пелерина появился Хафиз.
  - Теперь всё ясно? - чужой женщины здесь нет. Так что убирайтесь!
  Доминик увидел, как Камила, опустив тоскливый взор, скрылась за плотной тканью.
  Вслед за евнухом он вернулся в залу, где его ожидали спутники.
  - А сейчас - ступайте прочь. И убирайтесь из города, если хотите жить! - процедил Хафиз, встав рядом с хозяином. Но Пелерин не торопился последовать его совету.
  - Я узнал, что в этом доме, когда он ещё не принадлежал вам, жила англичанка со светлыми волосами, - обратился он к Казиму, - после она была и в вашем гареме. Теперь её нет среди прислуги и наложниц. Скажите, кому вы её продали?
  Джосселин похолодел. Внутри него как будто всё оборвалось.
  - Не помню такой, - хозяин равнодушно пожал плечами и повернулся к блюду с виноградом, намекая, что беседа окончена.
  Но тот так не считал: он резко бросился вперёд, и у горла Казима оказалось острие меча.
  - Говори!
  - Действительно... - ядовито протянул тот и улыбнулся. - Кажется, была какая-то некрасивая женщина... Светлые волосы, да, Хафиз?
  - Несомненно, господин! - злорадно подтвердил евнух. - Уродливая просто! Мы не могли себе позволить смотреть на такое убожество и отдали эту женщину торговцу.
  - Какому? - глаза Джосселина налились кровью.
  - Совершенно не помню имени. Он пару раз привозил товары - из Басры, кажется...
  - Несомненно, хозяин! Неизвестно, где он теперь, - слащавым голосом повторил Хафиз, глядя, как рука чужеземца, сдерживающегося, чтобы не нанести удар, дрожит от напряжения, и упиваясь картиной чужого бессилия.
  А Джосселин всё не мог заставить себя отодвинуть клинок от горла Казима - слишком сильно хотелось вернуть жестокие слова обратно ему в глотку! Доминик, поняв, что сам тот не отойдёт, осторожно подошёл ближе.
  - Если ты сейчас его убьёшь, никого из нас уже не выпустят. И ты больше никогда не сможешь найти Бернадет, - прошептал он. - А она, может быть, ещё ждёт...
  Джосселин глубоко вздохнул. Очень медленно он расслабил напряжённую руку, чтобы отвести острие, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Казим схватил лежащий рядом палаш и замахнулся!..
  Месть не свершилась: сабля встретилась с мечом из дамасской стали. Несколько молниеносных движений - и палаш вылетел из рук господина. В чёрные ненавидящие глаза сарацина смотрела холодная сталь тёмных глаз, опоясанная грустью и странной тоской.
  Доминик продолжал держать клинок в направлении араба, и взгляд его был странен - был жёстким, холодным, но уже через мгновение в нём мелькнуло и что-то иное: какая-то жалость, или, может, ужас - вызванный его машинальным действием, которое Пелерин, похоже, сам не ожидал от себя...
  Не пряча оружия и всё время оглядываясь, незваные посетители покинули негостеприимный дом. Забрав во дворе коней, они направились к выходу на улицу и только там, за забором, вложили мечи в ножны.
  Хафиз подошёл к господину. Тот стоял у окна, провожая чужеземцев ненавидящим взглядом.
  - Я отомщу! - бледными от гнева губами произнёс он. - И ты не спрячешься за маской.
  
  

Глава 2


  Долгожданный день, наконец, настал! - трудные поиски были окончены, султаном был назначен приём. И многие из отряда впервые беспокоились о благополучном завершении своей миссии - ведь страшнее сделать неверный шаг, когда труд почти вознаграждён, чем когда ещё не приложены усилия.
  Пелерин же был крайне опечален - солдат Жан Эрнет, которому он пытался помочь, в обратный путь с ними не собирался. И дело было не в том, что он разыскал свою жену и оставался с ней здесь - нет, ему удалось найти о ней лишь память: только жёлтые барханы, под которыми почила его несчастная Амели, не выдержавшая тяжёлой работы на новых господ. Увидев их, он лишился рассудка: в припадке ярости от душевной боли кинулся на ближайшего сарацина, но напоролся на его палаш...
  Теперь Доминик не находил себе места, всё время думая об одном: что это он предложил Жану Эрнету вернуться сюда. Имел ли он право ещё тогда, в той таверне, противиться воле небес, разъединивших Жана с женой? Если бы он сразу решил, что не в силах ничего изменить, ничем помочь, то Эрнет до сих пор бы жил...
  "Но был бы он счастлив тогда? - оставленный один на один со своей бедой, без надежды бороться...", - снова подумал он мрачно. Тяжело вздохнув, он попробовал, было, остановить поток мыслей, но они уходить не спешили, заставляя думать о себе, о его возможной вине и о том, что называется смирением.
  "Нужно ли было мне смириться, узнав его историю, и оставить всё, как есть, а не предлагать ему другой путь?..", - размышлял он. Беспокоил его и другой вопрос: имел ли он сам право двигаться своим собственным путём - не тем, который с такой очевидностью небо давало ему? С тех пор, как он оказался в этом веке, таком далёком от его родного, он только и делал, что пытался найти выход обратно, все мысли и силы тратил на поиски, напрочь забыв о радостях жизни, о возможном счастье... "Так было ли это верным - проводить своё время жизни так, не позволяя себе радоваться этому данному миру и надеясь, что когда-нибудь удастся вернуться туда, где я до сих пор желаю оказаться?..", - подумал он и, услышав вдруг звон упавших на мраморный пол монет, очнулся, наконец, от своих мыслей, чтобы снова попытаться сосредоточиться на том, что происходило в зале.
  В коридоре дежурила стража. В соседних комнатах ожидали жители, приведшие с собой рабов для продажи. По очереди их заводили в зал, где перед лицом султана чужеземцы отсчитывали монеты из привезённых с собой мешков с деньгами. Бывший раб, теперь уже вновь свободный человек, переходил к своим соотечественникам, а его прежний хозяин довольно уходил.
  Всё шло чинно и спокойно. Халиб покусывал усы, оглядывая чужеземцев и обдумывая, сколько человек нужно будет послать вслед за ними, чтобы живыми те далеко от города не уехали, раз в самом городе уничтожить их, защищённых волей султана, не получилось. В зале было шумно - сарацины негромко беседовали, а группа чужаков пополнялась новыми людьми, и с этой стороны всё сильнее веяло яростной радостью, что ещё больше выводило Халиба из себя.
  Жителей и рабов, ожидающих своей очереди, становилось всё меньше, и дело близилось к завершению. Одним из последних в зал медленно и степенно, поддерживаемый худым молодым человеком, вошёл старик с весьма длинной бородой. Мельком скользнув взглядом по паре неполных, неприкрытых мешков с деньгами у ног чужеземцев, он по-доброму улыбнулся и мягко произнёс своё имя:
  - Джазил, кади. А вот это - Жюссак, - он по-отечески похлопал юношу по руке. - Этого мальчика я кормил, одевал, а теперь, как и обещал этим людям, привёл, чтобы вернуть его семье!
  Голос его, мягкий, добрый, теплом отзывался в сердцах. И, пока Пьер отсчитывал монеты, Доминик с особой благодарностью поглядывал на старика. А Джазил смотрел, не отрывая взора, как пополняется денежная горка, и глаза его всё сильнее загорались огнём... Когда же Пьер, закончив, чуть прикрыл краем мешка оставшиеся внутри, он вдруг замахал руками.
  - Молодые мои господа, шутить изволите? Стар я уже таким шуткам веселиться... - хрипло засмеялся он, но смех его никто не поддержал: чужеземцы недоуменно переглянулись, и он торопливо добавил. - Не ту денюшку, говорю, даёте! На полмешочка мы с вами договаривались, вот так вот, на полмешочка монет-то... Обмануть-то меня хотели? А не выйдет! А то мальчишку не отдам. Слуга-то из него хороший, что ж мне за него так мало-то монет... Нужен он мне! Или, как договаривались, полмешочка мне давайте!
  Он возбуждённо жестикулировал, настаивая на своём, и молодой Жюссак побледнел, поняв, что час его свободы отодвигается: сумма, что теперь потребовал Джазил, была неимоверно больше той, на которую за него договаривались.
  - Ни-ни, - или как условились, или увожу мальчишку! - с тревогой повторил тот, видя, что чужеземцы не спешат отдавать деньги, и подумав, что нужно было затребовать чуть меньше.
  Кинув последний пристальный взгляд на расчётливого и при желании, похоже, весьма скандального старика, Доминик, наконец, кивнул Пьеру. Деньги для выкупа были его собственными, и мысленно он порадовался, что Джазил не запросил всё, что у них ещё оставалось. А когда он увидел до слёз благодарные глаза юноши, у него и вовсе не осталось сожаления о таком повороте!
  Джазил тоже был очень доволен. Казалось, что такой старик, каким он вошёл в эту залу, опираясь на руку раба, не сумеет забрать свою выручку, но нет! - глаза его теперь горели огнём, энергией; он упрямо тянул за собой по полу вырученный мешок, наполовину полный. И даже как будто помолодел, словно этот монетный звон обладал живительной силой.
  - Что там? - повернулся Заир аль-Хикмет к вернувшемуся стражнику, которого он отправлял за следующим посетителем.
  - Все! - поклонился тот. - Больше никого.
  Визирь удовлетворённо кивнул - ему приятно было видеть счастливые лица. А вот его собрат Халиб этим же похвастаться не мог. Но не успел он придумать ничего, что могло бы изменить мнение о происходящем султана, как в зал вошло ещё несколько человек.
  Покидая большой дом у базарной площади, ни Пьер, ни Пелерин, ни даже тамплиеры не думали, что ещё когда-нибудь встретят Казима ибн Малика или его евнуха Хафиза. Они были со слугами, и у всех них блестели у поясов сабли.
  Халиб сразу оживился, поняв, что эти посетители не станут рассыпаться в любезностях чужеземцам. Он не ошибся.
  - Владыка! - плохо сдерживая гнев, сквозь зубы по-арабски процедил Казим. - Эти люди оскорбили тебя! Их надо убить!
  Сердце визиря, наконец, расцвело! Ему так приятно было слышать слова, которые он сам желал произнести вслух, что глаза его загорелись, как ещё недавно взгляд златолюбца Джазила при виде монет.
  - Если ты не трус, говори так, чтобы и мы слышали твои слова! - вскричал Пелерин, ощущая, что теперь и настал час битвы, отложенный в доме Казима.
  Сарацин поймал взгляд султана и продолжил на доступном чужакам языке:
  - Эти люди оскорбили тебя - они посчитали, что могут красть и убивать верных тебе подданных в твоём же городе!
  - Я вырежу твой гнилой язык! - кинулся к нему Джосселин, но Пьер резким движением удержал его.
  - Это ложь! Кого мы убили или ограбили? - холодно посмотрел Доминик на Казима.
  - Владыка, они ворвались в мой дом. Клялись, что заберут всех рабов, а потом вынудили показать моих женщин!
  - Невероятно лживые люди! - громко добавил Халиб, едва сдерживаясь, чтобы не добавить слова пожёстче, способные выдать ненависть, ведь советник должен быть беспристрастен.
  Владыка с интересом посмотрел на юнца - тот казался всё также спокойным, хотя его спутники пылали яростью. Но на самом деле это было не так - поначалу Пелерин тоже ощутил заражающее дыхание окружающей ярости и тот огонь битвы, который внезапно вливается в кровь и заставляет наносить удары!.. Но он тут же запретил себе это чувство. Он знал одно: бой неминуем - или теперь, или за стенами дворца; и биться будет именно он, потому что это он оскорбил Казима. Он был в гареме, обманул араба - он был уверен: Казим знает, что он не евнух! И это он не позволил нанести удар Джосселину... Пелерин ясно понимал, что та чёрная ненависть, которая сейчас глядела глазами Казима и Хафиза, относилась именно к нему. Он не имел права поддаваться эмоциям, если хотел выжить. А желал ли он на самом деле этого - выжить?..
  - Вы признаёте, что пытались кого-то украсть или убить? - султан пронзительно смотрел в спокойные глаза.
  - Нет.
  - И у вас есть свидетели, что вы не виновны?
  Пелерин отстегнул ножны с мечом и, передав их удивлённому Пьеру, обнажил кинжал.
  - Никого, кроме небес! И чтобы доказать правоту, мне, видимо, ничего не остаётся, как доверить им свою жизнь... Я готов сразиться со всеми, кто скажет, что я лгу!
  Казим и Хафиз, многозначительно переглянувшись, обнажили сабли.
  - Что ты делаешь? - Пьер с тревогой удержал руку готового к бою Доминика и еле слышно добавил, - это безумие!..
  - Не беспокойся! - тихо ответил тот. - Ты сам учил меня и знаешь, что я могу победить. Да и выхода иного нет: если кто-то другой решит с ними сразиться, они всё равно захотят биться со мной - или сейчас, или потом. Так лучше уж на глазах у всех, чем ждать удара в спину.
  Пьер посмотрел на Казима - тот, не отрывая взгляда, с такой глубокой ненавистью глядел на молодого француза, что он понял: Доминик прав. Он отпустил его руку.
  Остальные спутники, не слышавшие их разговора, были не согласны с этим решением, особенно разъярился Джосселин. Ожесточённый, он встал напротив Казима.
  - Это мой бой! - воскликнул он с горящим взором.
  Его возглас потонул в других голосах. Впрочем, шум не помешал Казиму услышать сказанное, и по лицу его растеклась ядовитая усмешка. Близко подойдя и глядя прямо в глаза Джосселину, Казим очень тихо ответил, так, что слышал только он:
  - Я с удовольствием размозжу тебе голову, но в другом месте. А может, и оставлю в живых, - чтобы помучился от своей беспомощности. Ты ведь ничего не можешь сделать, даже найти свою возлюбленную, да?.. - и громко добавил, почтительно поклонившись султану и указав в сторону Пелерина. - Владыка, меня оскорбил этот юнец. Могу я сражаться с ним, не отвечая каждому невежде, желающему укоротить мою жизнь?
  Пьеру едва удалось сдержать вцепившуюся в рукоять меча руку Джосселина.
  - Что ж, противники сами выбрали друг друга, так что не вижу препятствий. Только вот кинжал против палаша?.. - поднял бровь султан Юсуф.
  - Не имеет значения: небо видит, кто из нас лжёт, а, значит, не даст мне пасть! - быстро ответил молодой Пелерин, рассчитывая сохранить силы, держа в руках более лёгкое оружие, и надеясь на свою ловкость.
  - Коль вы так уверены... - пожал Юсуф плечами. - До первого ранения.
  По лицу Казима расползлась ещё более желчная усмешка - он знал, что победит, но, желая насладиться подольше своей властью над судьбой противника, которого уже записал в проигравшие, приказал начать своему слуге, и тот сразу же кинулся в бой.
  Сарацины, поняв, что разговоры окончились, столпились по кругу, чтобы насладиться красочным зрелищем. Но не прошло и пары минут, как Пелерин, увернувшись от удара, наискось разрезавшего воздух, резко метнулся в сторону, чтобы воткнуть кинжал в бок неуклюжего противника!.. Отдышаться ему не дали - в бой тут же бросился другой слуга Казима, и не успел Доминик избежать и нескольких его ударов, как вместо двух клинков неожиданно зазвенела сталь трёх! - видя, что юнец оказался проворным, Хафиз решил не дожидаться своей очереди: владыка в любой момент мог остановить борьбу, а он не желал допустить, чтобы господин остался неотомщённым!.. Правда, Пелерину это оказалось только на руку: ловко подставив под удар Хафиза слугу, он полоснул в этот момент клинком по лицу евнуха.
  Взбешённый его удачей Казим заменил обоих, размахивая саблей так быстро, что больше никто из слуг не осмелился к нему присоединиться, а его противнику оставалось лишь изворачиваться, чтобы не попасть под удар.
  В зале всё замерло от напряжения - было ясно, что это конец битвы, и все следили, не отрываясь, гадая, кто же станет победителем; даже султан подался немного вперёд, чтобы ничего не пропустить. И тамплиеры поняли, что настал, наконец, и их долгожданный час!..
  Медленно, осторожно продвинулись они, обойдя сарацин и соотечественников, и оказались рядом с троном.
  - О великий, прими драгоценный подарок в доказательство нашего почтения! - негромко, стараясь не привлекать лишнего внимания, произнёс Гильберт, держа в руках искусно выполненный ларец.
  Стражи рядом с владыкой чуть было не преградили им путь, но тот указал, чтобы их пропустили. Он глядел на подходящих пронзительно, не отрываясь, а рука его, как будто невзначай, легла у пояса, у рукояти палаша.
  Гильберт поднёс ларец и низко склонился, а после осторожно открыл крышку...
  Тут его движения изменились - резко выхватил он из шкатулки кинжал и кинулся на султана, а его спутники - на стражей! Всё зашумело, раздался звон металла!..
  А силы Доминика были на исходе. Уставший, измотанный Казимом, он решился на отчаянный шаг и, когда тот вновь замахнулся, кинулся вперёд, чтобы, схватив его за запястья, ногой вышибить палаш. Араба это разъярило ещё больше, и, безоружный, он бросился на Доминика так, что вместе с ним отлетел к колонне, и тот больше не мог и двинуться!
  - Сначала я сдёрну с тебя маску, чтобы ты видел своё поражение! - с ненавистью прошипел Казим, схватившись за шлем.
  - Не делай этого, и я пощажу твою жизнь, - ощущая огонь в заведённой за спину руке, цепко держащей кинжал, тихо произнёс Доминик. Но тот лишь по-волчьи оскалился, будто противник уже пал...
  Они сделали это одновременно: он сорвал с Пелерина шлем с полумаской, а тот, выдернув из-за спины руку, вонзил во врага кинжал!.. Из-под острия потекла кровь, и Казим ощутил резкую боль... Но всё же он успел заметить перед собой яркие глаза и понять, почему этот воин казался слишком юным и слишком худым... Правда, произнести свою догадку вслух он уже не успел и, хрипя, завалился на бок.
  Доминик подскочил, поправляя на голове шлем и осматриваясь, пытаясь понять, не заметил ли кто-нибудь его секундного превращения... Конечно, на миг лицо юнца увидел напряжённо следивший за боем хозяина Хафиз, но сейчас его интересовал только господин, к которому он тут же бросился вместе со слугами. Казим был ранен, но жив, и они кинулись перевязывать его рану. Остальные же, по-видимому, удивлены ничем не были. Более того - казалось, что они даже и не следили за их борьбой! Все глядели совсем в другую сторону, и Доминик тоже повернулся. И похолодел от ужаса! - на полу у трона, у ног повелителя, лежал окровавленный Гильберт; другие два тамплиера пытались вырваться из рук стражи. Последний был у ног визиря: Халиб ещё раз с силой воткнул палаш в уже бездыханное тело... Сам он теперь даже преобразился: стал строгим, вытянутым, как струна; глаза его горели, на губах не было даже намёка на усмешку... Впрочем, через несколько мгновений он стал прежним. Оглянувшись, он убедился, что в зале больше ничего не изменилось, и на лице его мелькнула ядовитая радость от произошедшего.
  Султан грозно высился над корчащимся от боли Гильбертом. Рука тамплиера была разрезана острой дамасской сталью до самого плеча, и из раны, не переставая, хлестала кровь. Лицо его, искажённое болью, быстро бледнело, и вскоре он потерял сознание.
  - Уберите! - указал на него стражам Халиб, едва сдерживая широкую довольную улыбку.
  - Благодарите небо, что владыка невредим! - сквозь зубы процедил начальник стражи Селим, когда тамплиеров потащили к дверям. - Иначе вы потеряли бы жизнь в страшных мучениях! А теперь просто умрёте...
  - И этих заберите! - оскалился советник, таким разгорающимся взглядом смотря на остальных чужеземцев, будто взор его подпитывался видом их нежданной беды.
  Он заметил, как Заир аль-Хикмет склонился к владыке и, очевидно, просил смягчить принятое решение, но тот молчал. Означало это лишь одно - пересмотрено оно не будет, по крайней мере, прямо сейчас, и всех чужаков теперь отправят в темницу.
  - Как глупо!.. - услышал Пелерин и оглянулся: Пьер смотрел на него, и во взгляде его была огромная печаль.
  - Не сожалей обо мне! - качнул он головой. - Ужасно лишь, что ты пошёл за мной, ведь небу сразу было известно, что это мой последний путь... Жаль, что ты встал на него.
  В глазах верного друга мелькнуло что-то, похожее на боль или же жалость к такому безучастию к собственной судьбе, и Доминик вдруг подумал, что, должно быть, произнёс ложь - что в действительности ему тоже должно быть жаль себя... Засомневавшись на миг, он попробовал понять, что же на самом деле ощущает, но внезапно осознал, что не чувствует ничего. "А что - я?.. - подумал он, и в душе его было глухо: как будто в неё не проходили окружающие шумы, горечь провала, обиды на неудачу и страх грядущего. - Из-за меня они здесь, из-за моей веры в слухи, что султан великодушен... А точно ли это было моей верой? Может, глаза мои специально не хотели видеть очевидного, прикрываясь мыслями про великодушие и мудрость других, а ум желал просто привести меня к концу, как к освобождению от мук и боли, которые могли бы ещё когда-то появиться в моей судьбе? Так было ли во мне это знание - что я иду к концу, специально? Тогда это моя слабость... и моя вина...".
  В голове Доминика шумело. Локти его сдавила стальная хватка мамлюков, и со всей резкостью он понял, что настаёт последний момент, когда ещё можно хоть что-то сделать. Опасливо скользнув взглядом по визирям, он громко произнёс, обращаясь к владыке:
  - Стражники не поняли вашего приказа: они хватают тех, кому вы обещали свободу!
  Его голос прозвенел неожиданно, и на миг в зале стало тихо - с изумлением на него сейчас глядели даже его собратья. Только султан Юсуф бесстрастно посмотрел на юношу. Из-под маски на него глядели упрямые глаза. Было в этом взгляде и что-то странное: в нём как будто ничего не изменилось - не прибавилось отчаяния и ужаса от надвигающейся судьбы. Или он и до того был заполнен ими?..
  - Вы обещали отпустить тех, за кого нам удастся заплатить, - сказал Доминик. - Они все - здесь, перед вами!
  - Какое нахальство! - с ненавистью процедил Халиб.
  Владыка усмехнулся. Его забавляли это упрямство и наивность.
  - Что ж, их я отпущу, как обещал, но вас казню.
  Пелерин задумался. Он хотел жить?.. Это был важный вопрос, очень важный, но думать об этом он сейчас не мог! - он понимал только, что его жизнь, какой бы горькой она ему не казалась, станет ещё горше, если он будет знать, что из-за него погибли люди.
  - Отпустите их, - повторил он, и начальник стражи Селим, заметив жест повелителя, указал мамлюкам, чтобы они увели из залы людей, за которых был получен откуп.
  Халиб смотрел на Пелерина мрачно. Ему бы хотелось, чтобы тот не глядел так гордо, так упрямо, не опуская перед владыкой взор! Ему бы хотелось, чтобы он страдал и чтобы в его глазах были видны отчаяние и страх!.. Но ни одна мышца не дрогнула на нижней, открытой части лица юноши и не всколыхнула замершее на нём бесстрастие.
  - А мои спутники? - спросил Доминик, и Юсуф твёрдо ответил:
  - Они - воины, они должны были понимать, куда шли.
  Теперь он на миг побледнел, и Халиб был почти вознаграждён за своё ожидание! Он впился взглядом в ненавистное лицо, пытаясь насытиться мелькнувшей в глазах Пелерина болью, когда рядом с ним провели Пьера, потом Джосселина... Жака, искавшего своих сыновей, Эммануила, вернувшегося за матерью... Одного за другим его спутников уводили в другую судьбу, не ту, за которой они сюда приехали, и Доминик ощутил, как внутри него всё сжимается от холодного отчаяния...
  Впрочем, вскоре он был уже не так бледен, но мрачен. И всё же даже сейчас он казался странно спокойным - будто уже погибал, и оттого это не трогало его так сильно, как следовало бы.
  Сарацины с одобрением следили за тем, как выводят чужеземцев, а взгляд Заира то и дело возвращался к Пелерину, стоящему перед султаном, - страж не торопился его увести, не получив позволения владыки.
  - И вы не будете просить за себя? - к нему снова повернулся повелитель.
  - А нужно?
  Не все, услышав негромкие слова, почуяли их горечь, и по залу пролетело негодование. Но Доминику было всё равно - перед ним уже пронеслась его жизнь там, в другом веке, где он был самим собой, где ничего не знал о сражениях и таких частых смертях, как здесь. И, внезапно ощутив, как же сильно изболелась его душа по его миру, он вдруг подумал: что, если этот конец, который, очевидно, ожидал его теперь впереди, конец этой чужой и такой странно страшной жизни, - это и есть тот выход, который подготовило ему небо? Что, если ему нужно без страха переступить этот порог, чтобы снова возродиться там, где он на самом деле должен быть?.. Разве мог он сейчас молить о пощаде, разве мог он сейчас позволить восстать в себе страху, когда его самого-то здесь и быть не должно было?..
  - Вы так горды?
  - Скорее глуп. Или слаб, чтобы ценить жизнь такой, какая она есть, - странно ответил он.
  - А какая она? - заинтересовался владыка.
  - Омытая кровью с самого рождения.
  - Кровь - это и есть жизнь.
  - Это если она внутри, а не когда люди убивают друг друга.
  - А вы хотите жить? - султан пронзительно смотрел в его глаза, пытаясь понять, почему в них нет страха, который он так часто видел у тех, кто умирал - в бою и в плену.
  - Конечно! - твёрдо ответил Доминик, и он на самом деле верил в это. Он действительно очень хотел жить, пусть и не здесь, не в этом веке...
  - Тогда попросите меня об этом, - снова повторил Юсуф. Но Доминик молчал, не в силах просить за себя, потому что его спутников уже увели, и он знал, что их не отпустят.
  - Какой наглец! - с нескрываемой ненавистью сказал Заиру Халиб.
  Заир аль-Хикмет промолчал. Он был озадачен иным - он ощущал нечто странное: будто сам он находится во тьме глубокого колодца и слышит знакомый голос, но, сколько ни всматривается вверх, не может увидеть лица... Ему казалось, что он уже когда-то слышал этот голос - звонкий и юный, но одновременно скрывающий и какое-то разочарование: когда-то давно - так, что воспоминание, если оно действительно существовало и было настоящим, а не выдумкой этой минуты, просто расплывалось, окутанное туманом времени. А звук голоса был таким знакомым!.. Но лицо юноши было закрыто, и Заир, встревоженный этими странными ощущениями, почему-то не решался отдать приказ снять с него шлем...
  Он так и не понял, что обеспокоило его, когда мамлюки, наконец, подтолкнули Пелерина, чтобы теперь действительно отвести в темницу. Его лицо всё также было холодно и бесстрастно, и Халиб, проводив его долгим взглядом, вдруг тоже направился к двери, знаком приказав паре стражей следовать за собой. 
  
  

Глава 3


  Чужеземцы шагали в сопровождении конвоя. Руки их были связаны, оружие отобрано, а арабов, идущих рядом, было так много, что рассчитывать на то, что удастся отбиться и сбежать, было невозможно.
  Грубые шутки сарацин, ухмылки на одних лицах, строгость и озлобленность, замершая на других... Доминику всё это сейчас казалось каким-то несуществующим, будто теперь, когда его мир перевернулся с ног на голову, всё вокруг внезапно стало неестественным, всё вокруг... И только ничего не изменилось на самом дне его души, там, где лежали важные воспоминания и глубокая боль.
  "Последняя память о нём, последняя... - подумал он, вспоминая взгляд давнего друга, Онфруа, когда они прощались, как выяснилось позже - навсегда. И, уловив в себе новую мысль, Пелерин вдруг помрачнел, хотя казалось, что в этой ситуации, когда он должен был находиться уже на грани мрака, это было невозможно. - И я предаю её, его память... - он говорил, что нужно бороться, всегда, а я даже не прошу за себя! Пусть это не тот век, в котором я могу чувствовать счастье, пусть это не та жизнь, которая была в моих мыслях и мечтах, пусть это не мой путь... но ведь я хочу жить! И, значит, он был прав - не должно быть ни шагу, чтобы сдаться, никогда! Сколько бы ни было горя и бед, нужно бороться за каждый миг жизни в этом мире, в любом мире, что тебе дан; несмотря ни на что, нужно уметь жить! И верить в свет впереди...".
  Он споткнулся - мамлюк грубо подтолкнул его вперёд, к лестнице, так что он чуть не уткнулся в спину идущего перед ним Эммануила. Ступени вели вниз, в темницы, и, спустившись и завернув налево, они оказались среди клеток, в которых должны были влачить своё существование, пока повелитель не принял бы на их счёт иного решения. Сама же лестница на этом этаже не оканчивалась и уходила дальше, глубоко под землю, где условия для пленных были гораздо хуже. На этом же, одном из первых этажей, содержались те, кто по тем или иным причинам задерживался мамлюками в городе, охраной султана или, с его позволения, городскими судейскими до принятия какого-то другого решения по их ситуации, а иногда и те, кто был взят в плен воинами для получения выкупа. Здесь же теперь оказались и чужеземцы.
  Стражники скучно оглядывали их лица и фигуры, но у тех не было ничего интересного, - ничто не давало взглядам зацепиться: ни мало-мальски ценная цепочка, ни подвеска или кольцо... Даже кошели с деньгами лежали сейчас в седельных сумках в конюшне, а их, как и мешок с оставшимися после выкупа монетами, им запрещено было трогать до окончательного решения султана о судьбе чужеземцев!
  Разочарованные, стражи грубо вталкивали их в пустые камеры и после через прутья решётки разрезали стягивающие запястья путы. Когда же к темнице подвели Доминика, один из них вдруг схватил его за руку, задерживая. Ему пришлось остановиться.
  - Ничего себе! - присвистнул Мустафа, разглядывая на его пальце кольцо. "За такое можно получить весьма хорошие деньги...", - подумал он и многозначительно кивнул другому стражу. Тураб, наклонившись, всмотрелся.
  - Да, нерядовое... - подтвердил он и очень тихо добавил. - Думаешь, о нём кто-нибудь знает?
  Глаза его жадно загорелись, и Доминик ощутил пробежавший по спине холодок. И картина, которая промелькнула у него в голове, тут же начала воплощаться в реальность: сарацин попытался снять с него перстень! Резким движением Пелерин выдернул из его пальцев свои, но всё, что смог сделать дальше, - это кулаком связанных рук пару раз ударить наглецов. Те на миг растерялись, а к нему уже подоспела подмога - несколько спутников, ещё не запертых в темницах, кинулись на них. Но арабы были вооружены, а руки чужеземцев связаны, так что бунт был погашен быстро и почти без кровопролития - в потасовке пленные получили лишь несколько лёгких ран; у Доминика один рукав был распорот сарацинским копьём, под ним виднелась тонкая красная царапина. И дорогого кольца у него больше не было...
  Заперев чужаков в темнице, стражи ушли, и в складках одежды у пояса Мустафы был припрятан перстень. Довольный, он уже представлял, как относит его на базар знакомому торговцу, а потом - делит полученный барыш с двумя напарниками, которые весьма предусмотрительно теперь шагали с двух сторон от него, таким незамысловатым манёвром уничтожая в нём малейшее желание воспользоваться ситуацией самому. Впрочем, один из них, молодой Ирфан, не был уверен в том, что они поступили правильно, но старшие собратья убедили, что всё идёт, как надо, так что он тоже рассчитывал получить свой куш. Правда, прямо сейчас пойти на базар они не могли, и сначала нужно было доложить о случившемся.
  Конечно, доклад их, если уж они решили упомянуть о подобном происшествии - о том, что чужеземцы, которых вели в темницу, по дороге устроили драку, но всё благополучно разрешилось, - был бы более к месту, представь они его начальнику стражи Селиму, но сарацины продолжали шагать в поисках другого человека... Нашли они его в его покоях, и их сразу к нему пропустили, будто тот их ждал. Господин, а это был визирь Халиб, выслушал их внимательно. Мелькнула в его лице и особая радость, когда он понял, что зачинщиком ссоры выступил ненавистный юнец. Он даже подумал, что можно было бы наградить стража, который решил обобрать именно его, но когда Мустафа неуверенно тронул пояс, не зная, стоит ли показывать визирю находку, тот отказался от этой мысли - в глазах стража недвусмысленно читалась алчность, а Халибу всё же претила мысль о воровстве ради наживы... Так что, не взглянув на перстень, посеявший смуту в воображении его слуг, он отпустил их и отправился к султану.
  У владыки он встретил и Заира аль-Хикмета. По особому выражению его лица он сразу понял, что тот снова пытался склонить владыку к пощаде и прощению. И действительно - мудрый визирь, хоть и понимал, что, скорее всего, чужеземцев отправили в темницу лишь для острастки и, может быть, вскоре отпустят и без его заступничества, посчитал важным ещё раз произнести вслух свои надежды на милосердие. Впрочем, Халиба это нисколько не задело - на этот раз он был уверен в своей победе. Едва сдержав ехидную ухмылку при мысли о том, что теперь ожидает чужеземцев, с небольшим деланым удивлением он произнёс:
  - Владыка! Стражи принесли мне странные вести: наглецы, которых ты приказал увести в темницу, осмелились напасть на твоих слуг, и если бы не сноровка наших воинов, не обошлось бы без потерь! Думаю, их немедленно надо казнить, всех, чтобы больше никто и никогда не посмел себя так вести во дворце великого султана!
  - Неужели? - с сомнением уточнил Заир: если дело обстояло именно так, было бы сложно убедить владыку, что их стоило бы пощадить...
  - Да, особенно отличился тот невежа, юнец, который был столь дерзок и упрям в своей глупости! - с плохо скрытой ненавистью добавил Халиб.
  - Что же он сделал?
  - Как раз он и напал на стражников, о владыка! - с почти настоящим возмущением воскликнул советник, надеясь, что теперь того казнят первым же. - Видя это, его спутники тоже бросились в драку, и стражи едва уцелели, ведь тех было больше!
  - Напал на стражей? - удивлённо повторил султан.
  - Глупец, о владыка, я говорил, что он ужасный глупец и невежа!.. Стражи пытались утихомирить его по-доброму, помня твоё великодушие и то, что их судьба тобой ещё не решена, но он не желал ничего слышать и всё норовил выхватить клинок из их рук, чтобы пролить кровь! - смакуя каждое слово, добавил тот.
  Юсуф, не отвечая, усмехнулся. "Молодость... - задумался он. - Так упрямо он выказывал свою гордость, проявлял упорное спокойствие в шумном зале, чтобы после сломаться и попытаться напасть на стражников... Какая жалкая проверка!", - скучно подвёл он итог, вспомнив, что отправил чужеземцев в темницу ещё и потому, что слишком ему надоело смотреть, как спокоен юнец! Он хотел бы убедиться в его смелости, увидев её истинную силу перед лицом возможной смерти, но, похоже, попав в темницу, тот сразу же сломался...
  - Да, а казался отчаянным смельчаком! - закончил он вслух свои мысленные рассуждения, и Халиб тут же оживился:
  - Несомненно, владыка! Так бахвалился своей храбростью, на поверку оказавшейся обманной, что за одно это его стоило бы казнить - чтобы небеса не гневались, видя, какой лжец ходит по этой земле! - с удовольствием ответил он, ещё раз подумав, что всё же стоило бы наградить стража, отменно выполнившего свою работу. - Владыка, прикажешь уже казнить их?
  Взор его загорелся, но он сдержался, и губы его, произнеся эти слова, только сжались в тонкую полоску, не позволяя обнаружить кровавую жадность.
  - Пожалуй, для начала я хочу ещё раз послушать его. Пусть его приведут! - сказал Юсуф, и на лице Халиба мелькнуло едва заметное разочарование.
  - Я отдам приказ! - осторожно скользнув по нему взглядом, поторопился ответить Заир и, выйдя в коридор, подозвал слугу...
  Вскоре стражи привели к ним Доминика и, оставив его посредине комнаты, прямо перед повелителем, замерли у двери.
  Юношу необходимость снова появиться перед лицом султана, казалось, не взволновала: он выглядел вполне спокойным, но немного задумчивым - он всё размышлял над досадной потерей драгоценного кольца и тем, как можно было бы его вернуть. Но вот когда Юсуф приказал мамлюкам снять с него шлем с полумаской, всё ещё закрывающей верхнюю часть лица, он весьма разнервничался.
  - Прошу не делать этого! - поторопился он произнести, и султан, удивлённый первой за всё время его просьбой, резким жестом остановил направившихся к нему слуг. - Сражения исказили моё лицо, и я давно не открываю его. И если меня ждёт казнь, прошу снять эту маску только после моей гибели!
  Юсуф, подумав, равнодушно махнул рукой, и Пелерин тут же успокоился, увидев, что мамлюки вернулись к двери. Там как раз вошёл ещё один слуга, и Заир, заметив его, подошёл ближе - тот принёс ему вести, которые он желал сразу же получить. Очевидно, они показались ему необычными - со странным интересом он выслушал всё, что тот произнёс, чтобы потом вновь обратить внимание на Пелерина, который в это время бесстрастно глядел на султана.
  - Пожалуй, от плахи вы действительно недалеки, и в этом только ваша вина. К чему, например, вы напали на моих слуг? - посмотрел тот на Доминик. Но он лишь усмехнулся.
  - Пытался сбежать.
  Халиб нахмурился, а бровь султана приподнялась ещё больше.
  - Сбежать? От вооружённых стражников, находясь уже в темнице?
  - Мне больше нечего добавить, - ответил Доминик немного сухо, и тот вдруг заметил, что тонкие пальцы его нервно сжаты, будто он на пределе, на грани между своим спокойствием и неизвестной бурей.
  Заир аль-Хикмет нахмурился. Он тоже видел, что юнец слишком напряжён, но это его нисколько не удивляло. Заставило его крепко задуматься совсем другое - то чувство, которое снова охватило его самого. Ему опять казалось, что когда-то он уже слышал такой голос, это странное сочетание холодности, неестественной бесстрастности, которой закрыли душу, и юного огня, огня жизни и молодости, который, хоть его и пытаются затушить, всё равно изредка прорывается сквозь это спокойствие. Это было необычно, и это ощущение, которое он не мог контролировать, совсем ему не нравилось!..
  - Владыка, я ведь говорил!.. - негромко произнёс, склонившись, Халиб, чуть дрожа от нетерпения. - Невежа, грубиян, стоило бы поучить его манерам! Прикажи казнить его, и этот пример покажет всем, как нельзя себя вести во дворце великого султана!
  - Повелитель! Я слышал, что дело обстоит не совсем так... - перебил его сосредоточенный Заир, отвлёкшись от своих непонятных размышлений.
  Доминик резко посмотрел на него, будто не ожидая или не желая, чтобы за него вступались, но тот, не заметив его странного взгляда и видя, что султан заинтересовался произнесёнными словами, продолжал:
  - Наши слуги, наши верные стражи хотели обобрать пленных. И юноша, хоть и не упоминает об этом, пытался лишь защитить своё имущество. Думаю, это вполне понятное желание, особенно для того, чья участь ещё не решена тобой и чьи походные вещи пока что хранятся в наших конюшнях как то, что вскорости, возможно, будет возвращено своему владельцу, - с намёком добавил он, надеясь всё же, что чужеземцев вскоре отпустят. - Достойно ли мы обошлись с теми, кто пришёл в твой город, веря в твою мудрость и великодушие?
  - Не забывай: они напали на владыку! - ожесточился Халиб, потемнев при мысли, что Заир знает о том, что произошло в темнице, но тот не согласился:
  - Только четверо, и один из них уже поплатился. Остальные же в этом виновны не были, а теперь, похоже, их пытаются ложно обвинить ещё и в ином проступке.
  - Ложно обвинить?.. - с усмешкой повторил Халиб. - Не может такого быть! Да и кто бы мог такое сказать?!
  Он знал, что это было невозможно - его люди никому бы не рассказали о подобном своём дельце! "Если только они не бахвалились своей находкой... - тогда мало кто смог бы не заметить такую роскошь в руках простого стража... Нужно было всё же забрать у них кольцо!", - запоздало решил он.
  - Это рассказали чужеземцы. Они объяснили, что там произошло.
  - И ты готов верить любым словам этих лжецов?! - оскалил зубы Халиб. - Друг мой, тебя одурачили!
  - Слуга, которого я туда отправил, донёс, что они все говорят одинаково. Если бы это было выдумкой одного, я не поверил бы его словам, но все они не могут лгать.
  - Это правда? - мои люди повели себя, как воры? Что у вас взяли? - холодно спросил владыка, посмотрев на Доминика, но тот бесстрастно развёл руками: "Ничего".
  - Я же говорил, это всё ложь! - поторопился вставить Халиб.
  - Давайте спросим у стражей, которые были при этом, - сказал Заир, - и узнаем, была ли на самом деле в произошедшем вина этих людей.
  - Хорошо, я пошлю за ними! - сквозь зубы процедил тот.
  - Не нужно - я уже приказал их привести!
  Халиб пронзительно уставился на дверь - слуга впустил в комнату троих сарацин, ожидавших в коридоре, - Мустафу, Тураба и Ирфана, тех самых, что были уже знакомы Доминику. Но юноша взглянул на них вскользь и тут же, отвернувшись, упёрся застывшим взором в пол. Казалось, он почему-то не хотел, чтобы узнали о произошедшем, и Юсуф заметил, что холодность и спокойствие, которые были с ним поначалу, потихоньку стирались из его взгляда, уступая место досаде и какой-то растерянности.
  - Ну-ка, расскажите, ничего не утаивая перед лицом владыки, как на вас напали пленные, как хотели отобрать ваше оружие и убить вас! - произнёс Халиб, многозначительно посмотрев на Тураба, и тот, мельком взглянув на напарников, ответил, подняв руки, будто призывая небеса в свидетели:
  - О владыка! Мы вели их, как было велено, в темницу. Пленные же внезапно напали на нас, мы едва успели защититься!
  - А зачинщиком был - вот этот, - указав на Доминика, быстро добавил Мустафа, заметив едва различимый жест Халиба. Молодой Ирфан молча кивнул, подтверждая, но Заир аль-Хикмет, заметив в его глазах нерешительность, подошёл ближе.
  - Так ли было дело? - переспросил он.
  - Конечно, господин, всё, как было сказано! - подавив дрожанье в голосе, ответил Ирфан, но тот продолжал пристально смотреть на него, и ему стало ещё неспокойнее.
  - А где кольцо?
  Теперь напрягся и Доминик, но, стараясь казаться бесстрастным, тоже почти равнодушно посмотрел на стража.
  - Какое кольцо? - глаза Ирфана, не осмелившегося опустить перед визирем взор, забегали, а голос стал глухим.
  - То самое, из-за которого всё началось.
  - Не было никакого кольца, господин! - ответил вместо замешкавшегося юноши Тураб.
  - Как же! Уверен, что оно было, иначе в темнице бы ничего подобного не произошло, - произнёс Заир, выжидающе глядя на стражей. Но они молчали.
  - Владыка, как я и говорил: твои слуги верны тебе, не было никакой кражи. Было лишь нападение чужеземцев, - подвёл итог Халиб, стремясь быстрее увести отсюда стражников, но Заир аль-Хикмет обратился к Доминику:
  - Что у вас взяли?
  Тот упрямо качнул головой:
  - Ничего.
  - Повелитель, ты сам видишь!.. - поклонился ему визирь, и Юсуф согласно усмехнулся. Он сам всё это время думал о том, почему юнец так рьяно пытался убедить, что его не обкрадывали. "Юношеская гордость?.. - размышлял он. - Нежелание признать свой провал, неспособность защитить собственное имущество, себя? Гордыня...".
  - Что ж, раз слуги лгут мне, а чужеземец не желает говорить правду, я казню тех, кто мне лжёт, - холодно сказал он.
  Стражи помрачнели, а Ирфан вдруг, побледнев, упал на колени:
  - Владыка, прошу милости! Одно кольцо, одно кольцо всего лишь взяли...
  Лицо Халиба окаменело от злобы, но и лицо Доминика, казалось, застыло тоже...
  - Не может быть! - тут же воскликнул Тураб. - Мальчишка, как ты мог!..
  - Где кольцо? - спросил Заир, и Мустафа поторопился привлечь внимание к себе:
  - Господин, когда я обнаружил у него такой дорогой перстень, я сразу понял, что он его украл, и тогда я забрал его, чтобы вернуть владельцу, так что он у меня!
  - А я об этом ничего не знал, владыка! - упал на колени Тураб, и Мустафа тут же последовал его примеру.
  - Какое недостойное поведение! Владыка, этого нельзя оставлять просто так, вора нужно наказать... - мрачно сказал Халиб.
  Султан кивнул, и он быстро кинул мамлюкам:
  - Уведите его!
  Молодой Ирфан испуганно посмотрел на Халиба, но последнее, что он увидел, когда его выталкивали из комнаты, было застывшее от злобы лицо визиря.
  - Где кольцо? - бесстрастно спросил Юсуф, но этот холодный голос вызывал у знающих его людей скорее ужас, чем спокойствие, и Мустафа, мельком бросив взгляд на советника, поспешил достать злополучный перстень.
  - Я спрятал его, собирался сохранить, чтобы вернуть владельцу, когда придёт время... - торопливо повторил он, дрожащими пальцами передавая кольцо.
  - Из-за этого предмета вы напали на вооружённых стражей, способных вас тут же убить? - уточнил султан, в упор глядя на Доминика, руки которого были стиснуты так, будто сейчас решалась, в последний раз, его судьба.
  Неимоверным усилием скрепя сердце, тот ответил почти спокойно, но почти не дыша:
  - Это кольцо - подарок того, кого уже нет на этом свете; это всё, что мне от него осталось. Это - и воспоминания. Я считаю, что имею право перед смертным часом иметь в руках то, что мне дорого в этой жизни, - сквозь зубы процедил он последнюю фразу, сдерживая внутри себя ядовитую боль. - И если уж теперь вы знаете о нём, то можете вернуть мне его.
  Султан выпрямил ладонь, на которой лежал перстень. Пелерин смотрел на него, и Юсуф прочёл в его взгляде чёрную горечь, будто прошлое вдруг вихрем поднялось в его душе, подняв за собой застарелую печаль и разочарование, или же, наоборот, словно это настоящее показалось ему настолько жестоким и несправедливым. "Спокойный перед лицом гибели, так яростно он стремился защитить это кольцо... Похоже, оно значит для него много больше, чем он пытается показать", - подумал Юсуф. Но Доминик отвёл глаза от его ладони, и во взоре его, снова пустом и бесстрастном, опять нельзя было прочесть ничего.
  Заир аль-Хикмет тоже уставился на перстень, внезапно ощутив какую-то тревогу.
  - Необычное украшение, - заметив его интерес, владыка протянул кольцо ему, а не Доминику, и тот с ледяной досадой закусил губу, глядя, как его кольцо переходит в руки визиря.
  Заир же всмотрелся в прозрачный небесный камень. Золотая оправа была усыпана кровавыми гранатами, и эта капля неба посреди крови как будто что-то напоминала ему, как будто взывала к старым забытым воспоминаниям, которые он никак не мог определить...
  Задумчиво он повертел его в руках и, заметив на внутренней стороне надпись, присмотрелся, чтобы прочесть имя. И, похолодев, резко уставился на Доминика, и в глазах его мелькнул страх, обычно несвойственный ему, как будто он увидел, что тот, кого он принимал за врага и желал уничтожить, или был не против, чтобы его уничтожил кто-то другой, на самом деле оказался человеком, который когда-то был ему дорог!..
  - Могу я получить обратно то, что принадлежит мне? - заметив внимание визиря, хмуро спросил у владыки Пелерин, очевидно, не испытывая довольства от того, что Заир его узнал. Впрочем, на лице последнего особой радости сейчас тоже не было...
  - Что ж, попросите меня! - усмехнулся Юсуф, но теперь дважды повторять ему не пришлось:
  - Прошу об этом! - тут же ответил тот, и злорадная ухмылка растеклась по лицу Халиба, когда он понял, что юнец, наконец, сломался. Но султана это скорее удивило.
  - А о своей жизни вы просите? - повторил он, всматриваясь в тёмные глаза, но Доминик промолчал.
  - Невежа! - процедил сквозь зубы Халиб, не решаясь всё же произнести это громко, пока повелитель ещё не выказал своего отношения.
  - Если отпустите остальных, я готов... - поспешил добавить, опомнившись, Доминик, но советник, заметив, что Юсуф равнодушно пожал плечами, его перебил:
  - Все твои воины, все твои спутники умрут, как и ты, не умеющий ценить милосердие и великодушие великого султана!
  Мамлюки, заметив жест владыки, подтолкнули Пелерина к выходу, но Заир вдруг поторопился привлечь внимание к себе:
  - Повелитель! Юноша слишком молод, чтобы понимать, как нужно ценить жизнь. Стоит ли казнить его за чужие проступки лишь потому, что он не умеет просить?
  Визирь выглядел странно беспокойно, даже немного побледнел, и султан заметил, что на лице его появилась испарина... Он не ответил, и Заир склонился к его уху:
  - Этот юноша мне знаком. Если бы не он, твой слуга не смог бы так долго служить тебе!
  Тот усмехнулся и снова пристально взглянул в тёмные глаза за маской. Но ничего нового не увидел.
  - Тогда отчего он ни разу не подал виду, что знаком с тобой? Это решило бы многие его проблемы... - повернулся он к Заиру.
  - Позволь мне забрать его? Как иначе я смогу отплатить ему этот долг?
  В глазах его была неподдельная тревога, и Юсуф подумал вдруг, что никогда раньше не замечал в нём такого беспокойства...
  - Мой советник убедил, что вы невиновны, - сказал он, наконец. - Вы свободны и можете в любой момент покинуть этот дворец.
  Заир поспешил поклониться и, взяв перстень, направил Доминика к двери.
  - А как же мои спутники? - негромко спросил тот, с тревогой следуя за ним, но он не ответил.
  В коридоре было тесно от сарацин, и визирь повёл его туда, где можно было бы поговорить без лишних глаз. Оставив за спиной шум и разговоры, несколько раз свернув в другие коридоры, они, наконец, остановились. Здесь было пусто и тихо, и встревоженный Заир всмотрелся в глаза за маской, теперь нисколько не желая её снять, чтобы увидеть лицо.
  - Как ты посмела приехать сюда? Тебя могли убить в дороге, тебя здесь могли казнить! Да тебя и сейчас ещё могут убить!..
  На миг в тёмных глазах мелькнул огонь, когда Доминик услышала, что к ней обратились, как к женщине, - это было слишком рискованно! Но, оглядевшись, она поняла, что рядом действительно никого нет, и немного успокоилась.
  - Как ты могла даже не подать виду, что это ты? Что, если б я узнал тебя, только когда твоя голова упала бы с плахи?!
  - Ты и сам понимаешь - в таком обличье странствовать проще. А если бы обо мне узнал ты, то могли бы узнать и другие. И будь осторожнее в высказываниях... - многозначительно добавила она.
  "А, может, наоборот, лучше было бы, если б она была тут в обычном виде?..", - задумался Заир аль-Хикмет, но, заметив острый взор, тут же понял, что это оказалось бы ошибкой.
  - Конечно! - процедил он сквозь зубы. - Я так давно тебя не видел, что забыл, как ты любишь путешествовать...
  Она помолчала немного, видя всё ещё укоряющий взгляд, и снова спросила:
  - Как освободить моих спутников?
  - Я ничего не могу обещать.
  В коридоре снова стало тихо.
  - Тогда мне тоже лучше вернуться.
  - Куда? - не понял он.
  - В темницу.
  - Безумие!
  - Я понимаю... Но пойми и ты: там сейчас мой друг. Так как же, лишь потому, что меня отпустили, я могу уйти и жить своей жизнью, если он тут погибнет?! Он только из-за меня оказался здесь... - она была мрачна, голос был серьёзен и не оставлял надежды, что она способна передумать.
  Заир задумался.
  - Хорошо! - наконец, произнёс он. - Я отведу тебя в свои покои - там ты сможешь подождать. А я попробую вытащить его!
  Они ушли и через некоторое время отдалились так, что уже не слышно было ни слов, ни шагов. Тогда в коридоре, смежном с тем, в котором они разговаривали, приоткрылась дверь одной из комнат. Осторожно выглянув наружу, Халиб убедился, что рядом больше никого нет, и вышел из своего укрытия.
  Глаза его горели мрачным пламенем. Но это был гнев уже не на юнца, а на женщину, которая осмелилась обмануть важных сановников, скрыв себя за мужской одеждой. На ту, которая своим прикосновением осквернила стальной клинок... На ту, для которой нужно было найти самое тяжёлое наказание.
  
  

Глава 4


  Заир с нетерпением ожидал, когда султан Юсуф позволит ему войти.
  Было слишком раннее утро, чтобы можно было вот так просто заявиться к господину и попросить об освобождении одного из заключённых в темницу чужеземцев. Но он не был трусом и потому, как только узнал, что владыка бодрствует, отправился к нему.
  Вскоре его позвали внутрь, и, мысленно подбирая нужные слова, он вошёл в покои.
  - Что-то важное, друг мой?
  Настроение господина было весьма хорошим, и Заир решил, что это добрый знак.
  - Милости пришёл просить!
  - Ты так редко обращаешься ко мне с просьбами, что я даже заинтригован. Прошу, говори, - удивлённый Юсуф указал на сиденье напротив и хлопнул в ладоши - в комнате тут же появились служанки. Бесшумно они поставили на стол поднос с кофейником и, налив в две чашки дымящийся ароматный напиток, тут же вышли.
  - Прошу, говори! - повторил он, видя, что советник не решается начать.
  Тот подержал в руках горячую чашку и поставил обратно, и негромко произнёс:
  - Среди чужеземцев, которых вчера отправили в темницу, есть ещё один человек, которого я прошу отпустить.
  Голос его прозвучал глухо. Нет, ему не жаль было просить за Пьера! Просто он знал, что, затронь он снова эту тему, ему вновь придётся говорить и о Доминик, а этого ему теперь хотелось меньше всего!
  - Неужели и он когда-то спас тебе жизнь? - усмехнулся Юсуф, откинувшись на спинку сиденья и острым взглядом впиваясь в советника.
  - Это слуга того, кто меня спас, - пояснил Заир. - И если мы отпускаем этого юношу, нужно вернуть ему и слугу - он молод и ещё так неопытен, что не сумеет в одиночку пересечь пустыню. Отпустить его из дворца одного - то же самое, что всё равно его убить.
  Владыка задумался. Это было так странно для визиря - просить о милости, которая не требовалась: тот ведь должен был понимать, что он не собирается казнить чужеземцев! - по крайней мере, не всех... Конечно, Заир с самого начала настаивал на милосердии, но совсем не так упорно, как теперь, когда вспомнил этого юношу... И что могло так затмить его разум, чтобы он снизошёл до таких настойчивых просьб, султан не представлял.
  - Я могу надеяться?.. - не удержался тот, видя, что повелитель молчит.
  - Ты так долго служишь мне, друг мой, и так мало просьб я от тебя слышал... Но и эту не могу выполнить - никого из них и так не ожидает плаха, - объяснил Юсуф. - Они будут свободны через несколько дней, когда будут казнены те, кто действительно этого заслуживает, и утихнет злоба наших воинов, видевших нападение на меня. Иначе за стенами дворца их будет ждать расплата за то, чего они не совершали.
  - Могу я всё же сейчас забрать одного из них?
  - Поступай, как знаешь, - кивнул он благодушно и, устроившись поудобнее на тахте, спросил с интересом. - А как вышло, что он спас тебя? Я видел, как ловко он владеет кинжалом, но где же с ним столкнулся ты?
  - О, это было давно... - погрузился Заир в воспоминания. - Несколько лет назад, когда я возвращался из Англии в Дамаск, я остановился в Виндзоре. В эти дни в городе был праздник, и жители толпились на площади. Дальние улицы почти опустели, стражей там не было, и на меня напало несколько головорезов. Слуги мои сразу убежали, я защищался, как мог, но быстро был повержен...
  Он замолчал. Перед глазами его снова был тот момент: он - почти без сознания, и ему казалось, что он уже видит деревья райского сада... А потом перед взором появился печальный ангел - добрые мягкие глаза, подёрнутые какой-то тоской, с неимоверной жалостью глядели на него...
  - Что насчёт юноши? - напомнил Юсуф.
  - Это он нашёл меня - перетянул рану, позвал на помощь людей, после - приютил в каком-то доме и заботился до тех пор, пока я не встал на ноги. Потом мы разъехались и больше никогда не встречались. И я так и не сумел ничем ему отплатить... А если бы не перстень, который я тогда видел у него, я и сейчас не узнал бы его под этой маской! - с досадой признался Заир, всё ещё ощущая в этом свою вину.
  - Что ж... Можешь сказать, что его слуга свободен. Хоть так порадуешь его сердце!
  Визирь поднялся и искренне поблагодарил владыку. На душе его стало гораздо легче - ему не пришлось сказать ничего лишнего о Доминик и удалось выполнить её просьбу!
  Покинув повелителя, он спешно отправился в темницу, стремясь быстрее забрать Пьера и вернуться к Доминик, которая провела беспокойную ночь в его покоях и теперь всё ещё была как на иголках.
  В темнице чужеземцы томились в нескольких камерах. Отдельное место было отведено только двум тамплиерам, да ещё за одной решёткой на скамье лежало израненное тело: Гильберт был единственным из напавших на султана, кого не заковали в цепи. Обессиленный от потери крови, теперь ему было всё равно, казнят его или нет. Иногда, возвращаясь в сознание из горячего бреда, которым был объят его мозг, он понимал, что без лекаря не доживёт даже до плахи, но более жара его жгла ненависть - ярость, что не удалось истребить то, что он считал злом...
  Заир приказал стражам отпереть решётку. Зная доверие к нему владыки, те беспрекословно подчинились. Держа палаши наизготовку, чтобы никто из пленных не рискнул напасть, они пропустили на волю Пьера.
  Визирь показал ему следовать за собой, и тот решил, что настал час его казни. Оглянувшись, он увидел, что собратья провожают его последним взглядом, тоже считая, что он стал первым из них.
  Остатки его сомнений испарились, когда в это же время стражи открыли камеру с двумя тамплиерами и с грубой шуткой про плаху вытолкнули их наружу. Некоторое время он слышал за спиной звон их кандалов, но недолго - вслед за визирем он поднялся по лестнице ещё выше, и этот звук отдалился.
  Он шагал отяжелевшими ногами. Следом за ним шли двое стражей, и он не собирался делать попыток к бегству, понимая всю их тщетность. Он пытался вспомнить всё, что хотел бы сказать небу, предполагая, что на плахе ему такой возможности не дадут, но мысли метались в беспорядке - он не был готов к такому повороту и даже в темнице ещё надеялся, что всё обойдётся. "Лишь бы её не казнили, лишь бы сумела выбраться...", - быстро в мыслях пролистнув свою жизнь, подумал он о Доминик и остановился: визирь подвёл его к какой-то двери и сделал знак стражам. Те развернулись и ушли, а Заир аль-Хикмет распахнул её и втолкнул Пьера внутрь.
  В комнате, склонив голову на нервно сжатые руки, сидела Доминик. Она всё также была в шлеме с полумаской, скрывающей верхнюю часть лица, и глаза её были закрыты. Только губы беззвучно двигались, моля небеса о милости.
  - Вот, привёл! - громко сказал Заир, и она подняла голову.
  - Хвала небесам, ты жив! - кинулась она к Пьеру.
  - Вы оба свободны и можете уехать! - визирь нервно сел на тахту.
  Пьер всё ещё ничего не понимал, и Доминик пришлось ему объяснить.
  - Кстати, остальных ваших спутников тоже отпустят, - добавил Заир, когда она вкратце рассказала об их давнем знакомстве.
  - Невероятно! - с каким-то недоверием восхитился тот и тут же насторожился, - но двоих уже повели на казнь? Я сам слышал, как это сказал стражник!
  Доминик побледнела.
  - Странно... Я ничего не заметил, - озадаченно ответил Заир, поднимаясь. - Будьте пока здесь, я узнаю, что там происходит!
  Оставив их в большом беспокойстве, он снова отправился в темницу.
  Спустившись и обойдя камеры с чужеземцами, он понял, что одна из них теперь действительно пуста. Оглядевшись, он заметил недалеко стража, но это был уже не тот, который открывал для него дверь, выпуская Пьера.
  - Куда их повели? - спросил Заир, указав на пустую камеру.
  - Мудрый Халиб приказал выполнить распоряжение повелителя. Казнят их сегодня, - немного равнодушно ответил тот и махнул в сторону собрата, стерегущего второй вход. - Вон Расул лучше знает, где они сейчас, а я только заступил на пост.
  Визирь нервно дошёл до Расула.
  - Они у султана? Их повели, чтобы решить про казнь?
  - Нет, к чему это... Решение уже принято; их сразу: бац - и голова с плеч!.. - ответил тот, подтянувшись, чтобы выглядеть браво перед важным сановником.
  Заир быстро поднялся по лестнице, ведущей из тесной темницы на простор. От сознания, что больше ничего сделать он не может, дышать было тяжело... Да, он и так знал, что виновные не избегут казни - наказание следует за проступком, и это должны были видеть все! Но он надеялся, что Доминик к этому времени уже покинет дворец. "Если она узнает, что кого-то из её отряда казнили... - мрачно подумал он. - В её глазах и без того так много тоски и странной печали, так как я могу сообщить ей ещё о новых горестях?..".
  Несколько часов он бродил по дворцу, не зная, как вернуться в покои, где она ждала. А через какое-то время встретил Халиба: тот поднимался по лестнице и был чем-то страшно доволен.
  - Что это? - указал Заир на кровавый платок в его руке, и визирь сладостно усмехнулся.
  - Друг мой, брат мой... Это пустяки - испачкался, когда глядел, как свершается воля небес. Когда эти грешники предстанут перед...
  - Их казнили? - Заир помрачнел так, что Халиб даже удивился.
  - Ты и сам знал, что так будет!
  Тот кивнул, с трудом проглатывая откуда-то взявшийся в горле ком.
  - Но думал, что позже...
  - К чему ждать, если верное решение и так принято?
  - Несомненно... - машинально ответил Заир и развернулся. - Мне нужно идти.
  "Мне нужно идти...", - лихорадочно повторил он в голове эти слова ещё пару раз. И попробовал себя убедить: "Я сумею объяснить...".
  Он шумно открыл дверь в свои покои и, войдя, захлопнул её.
  - Ты что-то узнал? - Доминик нетерпеливо подскочила с места.
  Заир с трудом заставил свой голос звучать уверенно, и на миг на его губах даже появилась почти настоящая лёгкая улыбка.
  - Всё в порядке! Ошибка была, показалось... - кинул он, смотря на Пьера и стараясь не встречаться взглядом с Доминик.
  Она медленно села, не отрывая от него ошеломлённых глаз.
  - Они... их уже казнили, да? - очень тихо, напряжённо спросила она, похолодев.
  Заир молча, нехотя на неё посмотрел. Она опустила голову и сжала её руками.
  "Бесчеловечно... - в каком-то тумане подумала она. - Так быстро и... навсегда. И все годы, что жили они, и все мысли, что когда-то думали... Всё теперь не имеет смысла...".
  Она вдруг почувствовала, что металл маски стал ещё холоднее. Быстро стерев нежданные слёзы, она поднялась.
  - Ты не должна винить себя... - произнёс Пьер, и она резко перебила:
  - Я и не виню.
  Но это была ложь.
  - На днях отпустят остальных, - добавил Заир, - и вам всем нужно будет сразу уехать. А ты не должна была сюда и приезжать!
  - Не должна... - повторила она. - Да, я понимаю. Понимаю, не беспокойтесь... Я знаю, что их уже не вернуть...
  Её голос был до странности спокоен. Хрустально спокоен и слишком чист. Как хрустальный кувшин, готовый разбиться от слишком высокого звука, если тот внезапно прозвучит...
  Конечно, при соответствующей внешности и поведению его ноты можно было принять за слишком юный голос молодого человека. Но уже не сейчас, когда к нему обращались, как к женщине. Теперь всё вставало на свои места, и султан, находящийся в это время в коридоре за дверью вместе с Халибом, услышал то, что так хотел рассказать ему визирь, который и привёл его к покоям Заира.
  Всё же Юсуф бесстрастно взглянул на Халиба, показывая, что ему не важен этот секрет, и уже готов был развернуться и уйти, как вдруг тот, резко распахнув дверь, вошёл в комнату.
  - Что случилось? - спросил Заир, не ожидая, что вновь так скоро его увидит.
  - Всё в порядке, друг мой! Узнал, что у тебя в покоях освобождённые милостивым владыкой чужеземцы... Вот, решил лично сообщить им новость: наверняка, по доброте своей ты ещё не рассказал им о том, что некоторых их спутников уже казнили!
  Говоря это, он медленно приближался к Доминик. Не обращая на него внимания, она стояла у окна - перед ним можно было не скрывать отчаянных глаз. И она не могла ожидать, что, подойдя, он вдруг сорвёт с её головы шлем-маску!
  Она обернулась. Тёмные волосы, обрезанные до плеч, небрежно рассыпались; на лице её, удручённом и отчаявшемся, были мокрые полосы невысохших слёз. Увидев их, Халиб ласково улыбнулся, но она уже смотрела не на него, а в сторону двери - та была открыта, и за ней стоял повелитель, непередаваемым взором глядя прямо на неё...
  Резко оттолкнув Халиба, Пьер встал перед Доминик, закрывая от чужих глаз. Заир оглянулся на султана: тот посмотрел на верного друга странно - как хозяин, от которого слуга утаил жемчужину, способную украсить его казну.
  Халиб, бросив враждебный взор на Пьера, вышел неторопливо, будто смакуя момент. Дверь за ним медленно закрылась, и в комнате повисла пауза, но ненадолго - как только в коридоре затихли быстрые, лёгкие шаги султана и тяжёлые - визиря, Заир кинулся к ошеломлённой Доминик:
  - Немедленно уходите!
  Пьер с Доминик бросились собирать свои вещи, разложенные на столе. Их было мало, главное было - забрать оружие, и они спешно пристегнули ножны обратно к поясам. Уже через пару минут, собираясь сопроводить их до конюшни и убедиться, что они уехали, Заир отворил дверь в коридор. И тут же опешил - здесь стояло несколько мамлюков из охраны султана.
  - Эти люди - со мной! - не растерявшись, приказал он их пропустить, но это не помогло:
  - Мудрейший, по приказу владыки они не могут покинуть ваших покоев! - стражник даже поёжился, увидев чёрный взгляд визиря.
  - А я?
  - Ваша милость может делать всё, что хочет, но они должны остаться внутри, - он мельком глянул на показавшихся из-за спины Заира чужеземцев, заинтригованный тем, что же ещё те натворили.
  - Возвращайтесь в комнату! - обернулся к ним Заир. - Я скоро вернусь.
  Кинув напоследок опытный взгляд на вооружённых стражей и поняв, что через них живыми не пройти, Пьер закрыл дверь, а визирь поспешил к владыке. Он знал одно - или он сумеет уговорить отпустить чужаков в их земли, или же - нет. Что было бы после этого "нет", он сейчас думать не хотел...
  Султан в своих покоях был один. Увидев Заира, он нисколько не удивился, очевидно, ожидая его прихода.
  - Ты солгал мне? - спросил он, глядя так пристально, будто разрезая на части, чтобы рассмотреть, где внутри истина. - Ты сказал, юнец спас тебе жизнь.
  - И это правда, повелитель, всё до единого слова! Не было лжи - ни в словах, ни в поступках. Да, это не юноша... Но неужели это перекрывает все дела и помыслы? Ты обещал отпустить...
  - Юношу.
  Заир похолодел.
  - Разве она не имеет права на свой путь?
  Юсуф, задумавшись, не ответил. Мог ли он объяснить, что почувствовал, увидев Доминик?.. И так сквозь прорези маски горящие смелостью глаза молодого человека привлекли слишком много его внимания, заставляя удивляться скрытому внутри отчаянному бесстрашию. Теперь же - видеть в памяти это лицо, такое грустное и нежное; помнить этот звонкий голос и представлять, как она могла бы смеяться и улыбаться... Нет, он не мог её отпустить!
  Он резко встал, и Заир вдруг ощутил, как на него навалилась такая тяжесть, которой не было, даже когда он узнал о поспешной казни тамплиеров. Он понял одно: Юсуф не собирается продолжать разговор. Не о чем... Всё уже решено.
  - Повелитель! Прошу, ещё пару слов!
  Тот пронзительно посмотрел на слугу, осмелившегося ему перечить.
  - Она не выдержит плена. Она зачахнет, и ты никогда не увидишь её улыбку... Владыка, разве тебе нужны её слёзы?
  Его голос был очень напряжён, он не знал, как объяснить то, что сознавал сам. Но Юсуф как будто сразу понял, что он имеет в виду.
  - Она так много путешествует, живёт наравне с воинами... Ей нужна свобода, - тихо добавил Заир, видя на лице господина проблеск понимания.
  Тот снова задумчиво присел.
  - А разве через месяц-другой она не привыкнет к своему новому положению, не станет послушна?
  - Ты видел: она была готова расстаться с жизнью, чтобы спасти других, - осторожно напомнил визирь. - А что будет, если лишить свободы её саму?..
  Владыка постучал пальцем по подлокотнику.
  - Ступай пока! Я подумаю, как с этим быть... - махнул он рукой, и Заир медленно вышел, оглядываясь на задумавшегося господина.
  "Свобода... - усмехнулся тот. - К чему она, когда бедствуешь, передвигаясь по чужим землям и терпя лишения; к чему она, если её можно продать за покой и богатство? Свобода нужна мужчинам, не женщинам. Что они будут делать, если станут свободны? Жизнь станет для них скучна и бессмысленна! Да, Заир прав: это странная женщина, если она так печётся о своей свободе. Но понимает ли она, что за такой свободой стоит пустота?..".
  Когда визирь вернулся в свои покои, Доминик всё также стояла у окна, от которого как будто и не отходила всё это время. Она не оглянулась на шум открывшейся двери, и он сам осторожно подошёл к ней.
  Полумаска, как всегда, скрывала её лицо; а глаза спрятать было невозможно... Она посмотрела на него молча и даже грустно улыбнулась, но Заир прочёл в этом взгляде такую чёрную тоску, что ужаснулся.
  - Меня ждёт казнь? - спросила она, снова уткнувшись в окно, будто её не интересовал ответ.
  - Нет, ни за что! Владыка не хочет отпускать тебя... - прошептал визирь, но она, казалось, не слышала - проглотив сухой комок в горле, она глухо повторила:
  - Меня ждёт казнь.
  Он понял. Он ещё немного постоял рядом, чтобы попробовать спросить:
  - Разве ты не можешь...
  Но она тихо перебила:
  - Смирение - это не моя жизнь.
  Он говорил что-то ещё, но её взгляд, проходя сквозь окно, отрешенно упирался в глубокое небо. И Заир сдался, видя, что слова его не могут ничего изменить - ни в душе султана, ни в сердце Доминик.
  А она ощущала глубокую, тягостную пустоту сейчас. Конечно, теперь, в конце этого странствия, этого пути, который она сама выбрала, было невероятно досадным проиграть в неравной борьбе с другими людьми! - она хотела отправиться в дорогу, а её задерживали... Но гораздо большим страхом был не этот проигрыш, не понимание, что кто-то другой может быть сильнее, может считать своё собственное решение по твоей судьбе главнее, а иное - потерять свободу. Свобода так сладка! - даже несколько дней, проведённых с нею, напрочь меняют сердца, не позволяя им более смиряться. А рабство, плен для того, кто не может смириться, - это жгучее пламя, медленно сжирающее душу...
  Дверь снова хлопнула: в комнату вошёл Юсуф. В глазах его мелькнули молнии, когда он увидел, что Пьер, резко поднявшись и встав рядом, снова загородил собой Доминик. Она обернулась и, заметив султана, помрачнела.
  - Вы обещали нас отпустить. Или это не так? - отвернувшись, сухо спросила она, не желая на него смотреть, и он ощутил, что душа его горит. На миг нахмурившись с досады, что действительно обещал отпустить юнца и его слугу, он тут же взял себя в руки.
  - Конечно, обещание нерушимо! Но я хочу вам кое-что предложить: в темнице томятся ваши спутники - я готов отпустить и их, если вы согласитесь некоторое время пожить в моём дворце.
  - Я много слышала о великодушии и мудрости султана и убеждена в том, что ни в чём не повинные люди и так будут освобождены! - ответила она, помня, что сказал Заир: владыка не собирался казнить её спутников, а значит, ему придётся отпустить их независимо от её ответа - просто потому что справедливые люди по-другому поступить не могут.
  - Вы правы, - пристально глядя на неё, усмехнулся султан её уверенности, - невиновные будут отпущены... Но ведь есть и другой - тот, кто напал на меня. Кстати, он ранен и скоро сгниёт в темнице от своих ран; а, может, я всё-таки отправлю к нему лекаря - но лишь, чтобы он в сознании видел тот час, когда его поведут на плаху! - жёстко сказал он и, заметив, что Доминик побледнела, чуть мягче добавил. - Всё же я смогу забыть о его проступке и прислать ему лекаря, и даже отпустить на свободу, когда раны затянутся, - но только если вы этого захотите. Взамен же я прошу лишь одного: немного поживите в этом дворце, радуя нас своим присутствием. Мне кажется, это не такая дорогая цена за жизнь, чтобы от неё отказываться?
  Она помолчала, обдумывая.
  - Не смей! - услышала она на ухо шёпот Пьера. - Ты не должна...
  "Не должна... Не должна... - как в тумане, понеслись в её голове мысли. - Я никому ничего не должна... Я уже говорила так, очень давно, в прошлом, говорила!.. У меня был выбор, и я его сделала, и где я сейчас?.. Могла ли я поступить иначе тогда? И могу ли поступить иначе теперь...".
  - Сколько времени мне нужно пробыть здесь, чтобы оплатить вашу щедрость? - хмуро спросила она.
  - Сколько сами решите, но, конечно, не меньше, чем потребуется для выздоровления вашего спутника.
  - И я могу жить тут так, как привыкла сама? - недоверчиво уточнила она, но он не ответил, сдержанно глядя на неё, не споря и не выдавая истинных чувств.
  Он был уверен: главное - это убедить её остаться. "Когда она поживёт здесь, в уюте и спокойствии, она расслабится", - подумал он. "Это ведь странствия и близость к опасностям сделали её сильной и осторожной. Она отдохнёт и снова вспомнит свою женскую сущность, и сама захочет остаться тут, в роскоши и комфорте. Нужно лишь время... А если позже она и решит всерьёз покинуть дворец, то тогда и узнает, что это невозможно. Ей останется только смириться, но это будет легко - она ведь уже привыкнет жить здесь", - мысленно отметил он, бесстрастно глядя на неё.
  Доминик оглянулась, будто в поисках помощи или знака, указавшего бы, как поступить. Но во взгляде Пьера она прочла категоричный отказ, а в глазах Заира прочесть совет или подсказку было невозможно...
  Ещё раз она подумала о том, как хорошо было бы прямо сейчас же отправиться в путь и, проехав крепостные ворота, навсегда забыть об этих тяжёлых днях!.. Но тут же ощутила, что на душе её вечно висела бы тень казнённого Гильберта. Да, она не знала его, как человека, никогда не беседовала с ним по душам, не считала другом... Но он был человеком - живым. И, если бы она отказалась, он навсегда исчез бы из этого мира. "Могу ли я это позволить? Могу ли я позволить это самой себе?", - снова подумала она и, наконец, решилась.
  - У меня нет другого выхода, - тихо произнесла она, и Пьер мысленно выругался. - Я останусь здесь... ненадолго - пока Гильберт не поправится... Вы ведь направите к нему лекаря?
  Она вопрошающе взглянула на Юсуфа, и тот довольно про себя отметил, что в её глазах не было неприязни к нему. Тонко улыбнувшись, он кивнул в ответ и направился к выходу, по пути махнув рукой Заиру. Тот пошёл следом, сам не понимая, рад ли тому, что всё так произошло... - он был верным слугой и другом султана, но он был другом и для Доминик... Он бы желал, чтобы они оба были счастливы! А было ли это возможно, он не знал.
  
  

Глава 5


  Когда в комнаты Заира аль-Хикмета пришли слуги, чтобы отвести Доминик в её покои, она всё ещё нервничала, беспокоясь, что за словами султана скрывалось нечто иное, не то, что она на самом деле слышала. И всё же, как оказалось, опасаться было нечего: ей выделили с десяток комнат, обставленных так изысканно, что она ощутила себя в райском месте, и на гарем это похоже не было, как не было тут и никаких наложниц. Впрочем, шуму было достаточно и без них - как только она вошла, её сразу обступили служанки. Их было много, они без умолку щебетали и, казалось, только и мечтали ей угодить. Причём, говорили они лишь на арабском, и Доминик, до сих пор скрывающая, что знает язык, не могла объяснить им, что они уже слишком навязчивы...
  Жестом указав, чтобы они не мешались под ногами, она прошлась, внимательно осматривая каждый угол, по всем комнатам вместе с Пьером. Сколько времени она собиралась здесь пробыть, она и сама не знала, и надеялась лишь, что вскоре Гильберт, набравшись сил, сумеет сесть на коня, и они снова отправятся в дорогу. Теперь, когда остальных их спутников выпустили из темницы и, вернув пожитки и коней, слишком спешно, несмотря на уходящий дневной свет, проводили из дворца до самых ворот Уршалим ал-Кудс, им троим нужно было держаться вместе. Потому, когда слуги явились за ней в комнаты Заира, она захватила с собой и Пьера, и они неторопливо прошли по дворцовым коридорам, стремясь запомнить путь к её покоям, а после тщательно изучили и их. Осмотрев всё, Доминик проводила Пьера и осталась в обществе служанок.
  Вернувшись в одну из комнат, она замерла у резного окна - внизу посреди зелёных аллей раскинулся цветущий сад, и на миг она им залюбовалась.
  "Святой Мир давно занял место в моём сердце, хоть и не ждала, что когда-нибудь ещё сюда вернусь... - задумалась она. - И эта красота мне снилась, и этот воздух песчаный - тоже...". Она глубоко вздохнула, ощутив грусть: перед глазами её в прозрачном пространстве чистого неба медленно проявлялись воспоминания - из далёкого прошлого, того самого, страшного... Когда она стала одинока и так бессмысленно печальна в этом мире.
  Это случилось недалеко от этих мест: она оказалась в пустыне - там, где нет людей, где никто не может помочь, если окажешься один... И это так сложно - оказаться в беде одному, без надежды спастись самому, но с отчаянным знанием - что где-то недалеко есть так много людей и каждый из них мог бы чем-то помочь!..
  Тогда она открыла глаза - и увидела песок: жёлтый, рассыпающийся в ладонях, движущийся под ногами; норовящий утопить в себе. Горячий, как бред воспалённого сознания, которое не хотело верить, что то, что оно сейчас видит, - это реальность! Новая реальность её бытия.
  Когда порывы ветра, кружащие вокруг неё миллионы песчинок в бесконечном танце, резко стихли, она увидела невдалеке человека - он смотрел на неё, не двигаясь с места, и поначалу она решила, что это мираж. Но он подошёл ближе и спросил, откуда она. И, узнав, не назвал безумной, потому что сам видел, как внезапно она появилась в пустом пространстве. Это он поддержал её, помог обрести себя в этом мире и дал всё, чтобы она смогла жить и искать свой путь. "Искать и жить, даже в этом, чужом для меня мире... - подумала она с тоской. - Он подарил мне смелость и надежду и помог понять, что только вера никогда не предаёт нас. Если только мы сами не предаём её...".
  Теперь же Онфруа - единственного друга, знавшего о ней всю правду на этой земле, - больше не было. А то время, которое она провела здесь, рядом с ним, с его мудростью, осталось для неё самым счастливым и светлым в этом мире, и нигде не было ничего, способного так же ярко напомнить о нём, как её собственные воспоминания...
  Рядом раздался шум, и мысли её, словно испугавшись быть замеченными со стороны, резко метнулись в настоящее. Доминик обернулась: за спиной её опять стояли служанки. В руках у одних были подносы с угощениями, у других - драгоценности. Сдержав разочарованный вздох, - девушки подходили уже не в первый раз, будто специально пытаясь отвлечь её от раздумий, - она отмахнулась от них и отправилась в спальню.
  Сдвинув стоящие на столе зеркало, пару шкатулок и гребни, она бережно разложила свои вещи: меч, небольшой мешочек с деньгами, кинжал, шлем, слитый с полумаской; сняла и положила рядом плащ и кольчужную рубашку. Остальное было в походных сумках, прикрученных к седлу - сейчас те должны были лежать в стойле рядом с расседланным Аженти, к которому Доминик то и дело мысленно возвращалась, надеясь, что и ему приготовили достойные условия для проживания.
  Устало она прилегла на кровать. Через пару минут немыслимого покоя поняв, что очень быстро засыпает, неимоверным усилием она заставила себя подняться и забрать со стола кинжал - его она спрятала под подушку и только потом позволила себе положить на неё голову, и моментально уснула.
  Проснувшись на следующий день, она с удовольствием отметила, что прекрасно отдохнула! Ещё немного она понежилась в кровати, а после неторопливо поднялась. Первой мыслью её было снова пройтись по комнатам, чтобы вдоволь насмотреться на окружающую красоту и насладиться видами из окон, но взгляд её упал на стол, и благодушное настроение резко изменилось - на столе лежал мешочек с монетами, но других оставленных там вчера вещей не оказалось.
  Поспешно сунув руку под подушку, она поняла, что кинжал на месте, и сразу пристегнула его к поясу, радуясь, что из-за усталости накануне не надела приготовленную для неё ночную сорочку. Иначе, судя по всему, её лишили бы и этого, столь удобного, походного костюма мужского покроя, удачно скрывающего женскую фигуру!
  Обыскав спальню и убедившись, что меча и кольчужной рубашки здесь на самом деле нет, она прошлась по остальным комнатам. Везде было красиво, стояли удобные диванчики с подушками из золотой нити и столики с искусно вырезанным орнаментом по краям; в воздухе висело благоухание, доводящее до безумия... Суетились служанки, уставляя подносы со сладостями, быстро передвигаясь из комнаты в комнату и поправляя занавески, окуривая покои немного душным ароматом, будто дыхания цветов было мало... А вот меча и остальных её вещей нигде видно не было. Поняв, что сама ничего не найдёт, Доминик попыталась выяснить что-нибудь у одной из служанок, но безрезультатно - эта говорила только на арабском и вопросов не понимала. Она дёрнула вторую, и третью, но всё было без толку!
  В конце концов, под руку ей попалась и главная - Бухзатан. Та достаточно знала чужой язык, чтобы сообщить:
  - Вещей нет, госпожа! Их унесли.
  Говорила она это весьма почтительно и, Доминик, открывшая было рот, чтобы возмутиться, проглотила негодование.
  - Куда же? - уточнила она, надеясь на миролюбивое разрешение вопроса, но та просто развела руками. - А почему?
  - А зачем они вам? - вместо ответа спросила Бухзатан, глядя так удивлённо, будто не видела ни единой причины, отчего госпоже нужно было бы знать, где её старые вещи, и Доминик снова осеклась - взгляд служанки был так простодушен, наивен и чист...
  - А кто знает, где они?
  - Моя госпожа, мы собрали вещи, чтобы они вам не мешали, и отдали их слугам.
  - Утром? Недавно?
  - Ночью ещё, сразу, как вы уснули.
  - А каким слугам? Где они сейчас? - уточнила она, уже теряя терпение.
  Служанка молчала, простодушно глядя в ответ, будто не понимая вопроса.
  - Спрашиваю, слуги чьи были? Визиря, султана? - повторила она, и та закивала:
  - Визиря, султана...
  Мысленно выругавшись, Доминик развернулась и ушла. Бухзатан же, пытливым взором проводив её до двери, ведущей из покоев в коридор, хлопнула в ладоши - и две служанки торопливо вышли следом...
  Доминик успела дойти по коридору до первого поворота, когда встретила Пьера. Тот шагал бодро и, очевидно, тоже неплохо отдохнул. Увидев его, она обрадовалась тому, что может, наконец, поделиться своим возмущением, но на некотором расстоянии позади него заметила незнакомого сарацина и постаралась взять себя в руки.
  - У тебя осталась кольчуга? - негромко спросила она.
  Вопрос Пьеру показался странным, и он даже усмехнулся:
  - Моя кольчуга? Конечно! А кому бы она тут понадобилась?
  - Вот и я думаю - кому? - тихо добавила она. - У меня исчезло всё - меч и плащ, и остальные вещи...
  - Похоже, здесь свои правила... - понимающе кивнул он и осторожно указал глазами в сторону араба, - кажется, вон тот пришёл сюда следом за мной: когда я выходил из комнаты, он был за дверью...
  - Думаешь, следит?
  - А за тобой?
  - Вряд ли! - недоверчиво усмехнулась она, но Пьер многозначительно посмотрел на что-то за её спиной.
  Доминик оглянулась - недалеко темнели две фигуры, закрытые чёрными накидками. Девушки или женщины, лиц которых отсюда было не разглядеть, о чём-то беседовали.
  - Ну, это было бы бессмысленно! Они просто разговаривают, - пожала она плечами. - И, знаешь, пойду-ка найду Заира - уж он-то, наверняка, поможет мне разыскать вещи!
  - Что ж, а я спущусь в конюшню... - услышала она, отходя.
  "Хорошо, позже я к тебе присоединюсь!", - мысленно ответила она и отправилась искать визиря. Но его найти оказалось несложно - похоже было, что лишь приставленные к ней служанки не понимают её языка: почти все слуги и сановники, которых она встречала по пути в коридорах дворца, вполне сносно объясняли, где сейчас тот может быть.
  Заир в это время вместе с Халибом находился у султана - они обсуждали ближайшие военные действия, но при виде Доминик разговор их изменился. Благодушно Юсуф спросил, как ей понравились покои, но она не ответила и сразу перешла к делу.
  - Мои вещи пропали, - строго сказала она, и на лице Заира аль-Хикмета появилась какая-то озабоченность.
  - Как это? - напряжённо уточнил он, а Халиб молча, но весьма красноречиво возвёл руки к небу, ужасаясь невежеству женщины, не умеющей вести приятную беседу. Но этот жест, призванный утихомирить, Доминик ещё больше возмутил.
  - Плащ, рубашка, меч... - всё исчезло, и служанки не говорят, куда! Вот кому понадобился мой меч?! - ехидно заметила она.
  - А вам он зачем? - в вашу сторону никто не посмеет и взгляда кинуть! - ответил Юсуф. Но её это не устроило, и в голосе появились нотки начинающегося шторма:
  - Это мои вещи и ничьи больше, и я не променяла бы их и на самые красивые наряды! А такого меча, с которым сроднилась моя рука, и вовсе нигде не найти.
  - Ещё один подарок того, кого уже нет?.. - оскалился Халиб, вспомнив её слова, сказанные в тот день, когда выяснилось о пропаже кольца.
  Доминик, вспыхнув, уставилась на него жёстким немигающим взором.
  - Им мне подарен кинжал - и он так заточен, что поспорит с самими острыми языками! Если ваши глаза видят, а память хороша, вы наверняка вспомните, что этот клинок недавно ранил ваших собратьев!
  - Ни к чему сотрясать воздух гневом! - произнёс владыка, взглядом приказав советнику замолчать. - Любая ваша прихоть вселяет радость в наши сердца и будет тотчас же исполнена!
  В его глазах скрывалось многое, но она в них смотреть не собиралась.
  - Не сомневалась в вашей мудрости! - бросила она, глядя в пол, и быстро вышла в коридор. И, не заметив два преследующих её силуэта, направилась к выходу из дворца.
  Пьер всё ещё находился в конюшне, его конь Аселет был уже оседлан. В стойле через пару мест содержался Аженти, и Доминик направилась к нему, сразу забыв про все неприятности.
  - Что с вещами? - спросил Пьер, и она вновь помрачнела.
  - Обещали вернуть.
  Она огляделась. Походные мешки, которые в пути были прикручены к седлу, теперь стояли отдельно. Не похоже было, чтобы в них рылись, но на всякий случай она раскрыла их и осмотрела всё, что лежало сверху, надеясь, что её личные вещи, которые ночью были вынесены из спальни, были положены хотя бы сюда... Но нет - здесь их тоже не было! Разочарованно закрыв мешки, она сдвинула их на место.
  Пьер помог ей оседлать Аженти, и вскоре они вышли во двор. И служанки, терпеливо ожидавшие её неподалёку от конюшни, с ужасом увидели, как она вместе с чужеземцем выехала за открытые ворота. Поняв, что они её потеряли, они побежали докладывать Бухзатан о произошедшем. Впрочем, та, хоть и отругала их, не восприняла эту новость с таким же ужасом, а отправила их обратно, ждать госпожу.
  Вдоволь накатавшись, Доминик с Пьером вернулись через несколько часов. Пьер остался смотреть, как конюхи будут приводить коней в порядок, а её продолжала мучить мысль вернуть себе оружие - прогулка, хоть и освежила, не избавила от неприятного осадка после разговора с султаном, и, не желая сейчас возвращаться во дворец, она направилась к садам.
  Тут было лучше, чем в комнатах и коридорах дворца, - без суеты слуг и взглядов мамлюков... Только свежесть и простор. Оставалось лишь найти место поукромней, чтобы отдохнуть в тишине, и она продолжала шагать и шагать. Деревья расступались перед каменными дорожками, уводящими далеко вглубь цветущего сада, но одна всё вилась и вилась вокруг дворца! Стремясь найти её окончание, Доминик терпеливо шла, пока не обогнула половину здания. И, к своему удовольствию, оказалась в весьма интересном месте: это было похоже на тренировочную площадку. Воины отрабатывали позиции, и с каким-то злорадством она вдруг подумала, что очень вовремя их встретила: у неё ведь забрали меч, а значит, она имеет право получить другой! Она решительно направилась прямо к ним.
  - Кто это? Не похож на наших... - остановив свой бой, спросил один из воинов, Инсар, первым увидевший, что к ним приближается незнакомец.
  Через какое-то время стало видно его лицо, и Селим, тоже остановив тренировку и опершись на меч, всмотрелся в странно знакомые черты.
  - Чужеземец... - процедил он, не веря своим же словам.
  Он получил чёткие указания и потому, видя сейчас, что госпожа идёт прямо к ним, по привычке одев свой мужской костюм, в котором она больше бы походила на юношу, если бы голову прикрывал капюшон от плаща или же если бы никто не знал, кто она на самом деле, он бросился к ней, чтобы она не успела подойти ближе.
  Заметив его движение, она остановилась, поняв, что глава мамлюков не желает, чтобы она дошла до его воинов. Впрочем, это её не беспокоило - ей нужен был только клинок, и, когда, подойдя к ней, Селим почтительно уточнил, что она тут делает, Доминик просто указала на стойки с оружием, которые стояли на песке у тренировочной площадки.
  - Мне нужен меч. Где его взять? Там?
  Он поспешил протянуть ей меч, который держал в руке. Доминик взяла его, несколько раз взмахнула, проверяя, удобно ли он лежит в её ладони, и, благодарно кивнув, ушла в обратную сторону. Вскоре, перейдя на другую тропинку, она дошла и до сада, где замедлилась, решив неторопливо прогуляться - дело было сделано, меч был в её руках, и теперь ей стало спокойнее, чем утром.
  Впрочем, присев через какое-то время на край фонтана, она снова напряглась, заметив, что на расстоянии от неё стоит всё тот же Селим. Поднявшись и пройдя ещё, она оглянулась и поняла, что расстояние между ними не увеличилось...
  Недовольная, она вернулась ко входу во дворец. Две женщины, закрытые чадрами, подскочили со стоящей неподалёку мраморной скамьи и, казалось бы, продолжили свой разговор. И эти две фигуры были весьма похожи на те, которые она видела за собой утром! Торопливо пройдя мимо них, она вметнулась во дворец. За спиной она ощущала чужие шаги и теперь была уверена, что знает, чьи они...
  Вещи, как ей и обещали, действительно вернулись к ней в этот же день - все, кроме одной: был уже поздний вечер, потому она не стала выяснять, отчего не принесли обратно её меч. Она даже успела подумать, что, возможно, ей никогда больше его и не вернут, и просто решила на следующий же день уйти из дворца пораньше на прогулку, чтобы лица служанок не напоминали ей об огорчениях дня прошедшего. Но утром, когда она ещё не успела оставить покои, к ней зашёл Заир с предложением показать красоты дворца.
  - Пожалуй, я не прочь... - ответила она. - Только сегодня я собиралась в другое место.
  - Куда?
  - Мне надо к Онфруа, - ответила она.
  В своё время, когда они с Заиром были в Виндзоре, они много беседовали, и она рассказывала ему о своём друге, о том, как он был ей дорог и что, вынужденной странствовать в поисках кое-чего, о чём она не упоминала, ей пришлось его покинуть; и она больше никогда не видела его, ведь вскоре он погиб.
  - Но ведь он?.. - осторожно начал Заир, и она, вздохнув, поправилась:
  - Мне нужно посетить место, где лежат его останки.
  - А дворец? - ты ведь ещё не осмотрелась...
  - Признаюсь, у меня сейчас не очень подходящее настроение.
  - А могила Онфруа?..
  Она молча кивнула.
  - И, раз уж ты здесь, расскажи, друг мой: почему из всех вещей мне решили не возвращать именно меч? - вспомнив, уточнила она.
  Он, казалось, искренне удивился. Подозвав ближайшую служанку, он спросил про меч у неё, и та с воодушевлением рассказала, что его действительно приносили и что Бухзатан, чтобы угодить госпоже, взяла на себя смелость отправить его в оружейную.
  Заир тут же перевёл, что меч почистят, заточат и снова вернут. Конечно, он и подумать не мог, что Доминик и так неплохо поняла, что было сказано, и уж тем более не мог представить, что её воображение рисует сейчас весьма красочную картину - как она сама рассматривает оружейную комнату.
  "И какие там, должно быть, редкие экземпляры!..", - с удовольствием подумала она, с уважением относясь к стальным клинкам - они не раз уже спасали ей жизнь на этой земле, и она не упускала случая рассмотреть их лучшие образцы.
  - Просто великолепно! - вслух ответила она, и Заир усмехнулся этой искренней радости, не подозревая об её истинном источнике. - А теперь - к могиле?
  Её энтузиазм сразу утих, как только она увидела выражение его лица.
  - Усопшие ушли, и ни к чему нарушать их покой!.. - поспешил он отказаться. - Давай лучше покажу тебе дворец?
  - Как хочешь... Ты ступай, а мне собраться нужно! - махнув на прощанье, она поторопилась перейти в другую комнату, чтобы он не заметил её разочарования.
  Заир ушёл, рассчитывая вернуться, когда она подготовится к прогулке, а она, торопливо пристегнув к поясу походного костюма мешочек с деньгами, спешно покинула дворец. В конюшне, не вслушиваясь в объяснения конюха про какой-то приказ, она оседлала Аженти, а после направилась прямо к дворцовым воротам. На этом её прогулка окончилась - стражи монотонно бубнили, что пропустить не могут... Это было странно, тем более, что в прошлый раз их с Пьером никто не останавливал. Но теперь ей пройти не удалось, и, отойдя и встав чуть поодаль, она с досадой уставилась на упрямых стражников, раздумывая, как поступить. Тут её мысли прервал знакомый голос:
  - Что вы здесь делаете? - на лице Халиба читалось явное неодобрение.
  - Как хорошо, что вы оказались рядом! - почти обрадовалась она. - Меня не пропускают. Почему?
  - Удивлён, что вы здесь! - сказал он, не обращая внимания на её вопросы. - Вы ведь должны находиться в своих покоях?
  - Разве я что-то должна? - нахмурилась она.
  - О, я сразу заметил, что вы многого не понимаете в этом мире. Я мог бы вам помочь - например, рассказать, как не гневить небеса своими мыслями и поведением...
  - Лучше прикажите меня пропустить! - перебила она, и он оскорблённо усмехнулся:
  - Боюсь, это не в моих силах! - приказы страже поступают только от военных советников султана. Обратитесь к владыке или к Заиру аль-Хикмету!
  - Разве я не могу ходить, когда и куда захочу?
  - Вы теперь во дворце великого султана! - благочинно возвёл он руки к небу, но в глазах у него был яд. - И потому для вас лучше всего - подчиниться и узнать у Заира, что вам на самом деле позволено. Я вас к нему проведу! - добавил он, упиваясь своими словами и ловя в своевольных глазах отблеск огня.
  Поразмыслив, она всё же нехотя пошла за ним, а в голове её засел вопрос: если приказы страже поступают от султана и Заира, то кто из них сегодня запретил ей выезд?..
  Халиб же был очень доволен, увидев, что она молча идёт следом, и решив, что при надлежащей строгости и такую можно быстро приучить к послушанию. Правда, он успел и изменить своё мнение - сразу, как только она, более не слушая его слов, свернула к конюшне. Мысленно занеся в список её проступков и непокорность, Халиб поторопился войти во дворец и, найдя Заира, передать, где сейчас Доминик.
  Тот поспешил к конюшне, но к этому времени внутри остался только конюх. Мысленно согласившись с Халибом насчёт её непоседливости, Заир вышел во двор и огляделся. Неподалёку шумела группа сарацин, и он направился к ним: в центре образовавшегося круга шёл небольшой поединок - мальчик сражался, и весьма умело, со взрослым воином.
  Ненадолго задержавшись здесь, визирь понаблюдал за боем и, увидев, как ловко мальчишка отразил новый удар, даже довольно прищёлкнул языком. Вскоре вспомнив, что собирался найти Доминик, он ещё раз огляделся. Её тут не было. Поспрашивав у разгорячённых сарацин, не видели ли они неподалёку чужеземца, он понял, что, вероятнее всего, она направилась в сад - туда указал ему один из арабов, - и, чтобы снова с ней не разминуться, прибавил шагу. Через некоторое время он действительно сумел найти её в одиночестве в тени деревьев - она сидела на резной скамейке и, казалось, размышляла о чём-то грустном: лицо её было печально и немного растеряно. Впрочем, увидев Заира, она попыталась приветливо улыбнуться.
  - Почему ты не дождалась меня в покоях?.. - начал он с упрёков, но она задумчиво перебила:
  - Почему так происходит? - почему мы учим не созиданию, а убивать?..
  - Кого?
  - Каждый имеет право на жизнь, так как можно учить бою ребёнка? Ведь сейчас, когда он так мал, ему нужно объяснять, что мир создан для всех людей, независимо от их отличий?
  - Он хочет быть воином - а воин, не умеющий биться, сразу найдёт свою смерть, - ответил он, поняв, что речь о тренировке, которую он видел.
  - А так хочется, чтобы никогда не было войн и убийств... Но я не знаю, что для этого нужно сделать. Знает ли кто-то ещё?.. Может, надо одновременно всех детей в мире учить созиданию и любви к жизни во всех её проявлениях, вере в силу человеческой души, а не в то, что из-за одного убийственного удара улучшится жизнь? - и тогда с их взрослением войны сами собой перестанут существовать, потому что будут бесполезны и просто немыслимы?
  - Думаю, в это можно верить, - уклончиво ответил он, но она не позволила ему промолчать и упрямо повторила:
  - Ты считаешь, что так не может быть? Что не может быть мира без войны и пролитой крови?
  Заир задумался: "Стоит ли говорить правду ей, так рьяно верящей в доброту каждого человека?.. Не лучше ли солгать и позволить наслаждаться надеждой, пусть и такой странной, что это будущее когда-нибудь наступит?".
  - В мире всегда будут люди, - нехотя ответил он, - готовые для получения власти отдать чужие жизни, и они уничтожат тех, кто не сумеет за себя постоять, тех, кто будет созидать, не умея защищаться. Так что мы сами должны учиться этому и должны учить защищаться и других!
  - Значит, с тем, как устроен мир, надо смириться?.. - заметила она задумчиво и, помолчав, негромко добавила, - знаешь, иногда я думаю о нём - о смирении. Не слышать своих желаний, делать, как принято; жить - самому, но так, как считается правильным другими... Это - смирение?.. А жизнь ли это?
  - Принимать как данность то, что происходит, ведь всё, что делается, давно записано на небесах, - это смирение и жизнь. Это значит, что ты с миром встречаешь всё, что тебе уготовано, не ропщешь на судьбу и идёшь вперёд.
  - А если пытаешься изменить?.. - изменить свой путь, дорогу, по которой идёшь? - это тоже записано, да? Ведь написано всё?
  Заир молчал, и она продолжила сама, погружаясь в давние воспоминания.
  - Когда-то в глухом местечке я встретила красивую женщину. Она была приезжей, чужестранкой... Она чуралась людей, но мне однажды удалось с ней поговорить, и я спросила, не жалеет ли она о том, что находится в такой глуши. А она сказала только, что теперь боится людей... - она была так красива, что в родном краю её пытались украсть: захотели, как предмет, запереть у себя дома, не спрашивая её саму, хочет она этого или нет, как будто она не имеет права сама решать, как и где ей жить... - а ведь небо всем дало такой выбор! Но ей повезло - соседи увидели чужого человека и схватили.
  - Вот видишь, - ответил визирь спокойно. - Всё в этом мире происходит так, как должно быть.
  - Только ей это не помогло: в родных краях посчитали виновной в случившемся её, хоть она и слабее. Её собирались наказать на глазах у всех, чтобы было примером, и только случайность позволила ей выжить.
  - Небо всегда помогает тем, кто чист!
  - Она сбежала. Но жить ей уже не хотелось - как она могла спокойно жить среди людей, понимая, что в любой момент, не щадя её, не зная её, они могут пожелать её уничтожить?..
  - Все способны ошибиться, - отметил он.
  - Несомненно... - горько усмехнулась Доминик. - Но должна ли была она смириться с тем, что её ложно обвинили, что её путь стал другим?
  Заир поймал вопрошающий взгляд, но ответа у него не было: он понимал, что она хочет услышать, но не мог ей этого сказать. Как он мог ответить, что нужно всегда бороться? - за себя, за свою жизнь, за судьбу и любимых людей... Как он мог сейчас призывать её к борьбе, стремясь, наоборот, чтобы она остановила свой бег, забыла о способном защитить её мече и осталась во дворце султана, которому он верно служит?..
  Он не нашёл ответа, и вокруг воцарилась тишина. Флейта, которая ещё недавно источала свою странно тоскливую мелодию, тоже смолкла, будто прислушиваясь к их разговору, который так резко и внезапно иссяк, и Доминик вдруг усмехнулась: слова затихли, а горечь - осталась... Она так хотела, произнеся вслух, разрушить её, разрушить ту боль, которую она носила в своей памяти, и освободиться от этой тяжести! Но, оказалось, она сама только пнула и разбудила дракона в своей душе, и теперь он, разбуженный, не хотел тихо лежать и готовился к огненной буре.
  Ей нужен был выплеск, выход для гнева и страха, которые столько времени копились внутри! Ей нужен был кто-то мудрый, кто бы понимал её...
  - Ворота, Заир, - стражи меня не пропустили, а я должна выехать - могила Онфруа...
  - О, мне нужно идти! - извинившись, он резко покинул её и быстро скрылся из глаз, свернув за поворотом уводящей в сторону тропинки.
  Доминик удивилась, но долго над его уходом размышлять не стала и даже порадовалась своему одиночеству на просторе. Правда, насладиться им ей всё же не удалось - вскоре за кустами, как будто случайно найдя именно это место, появились слуги. "Похоже, Заир тоже уверен, что мне нельзя оставаться одной...", - с досадой отметила она. Впрочем, ещё сильнее она бы озадачилась, если бы догадалась о причине его внезапного ухода - а он просто не знал, как объяснить, что владыка приказал не выпускать её с территории дворца!..
  Она вернулась обратно, в свои покои. Здесь было всё также шумно, суетились служанки, и Доминик укрылась от навязчивого внимания в спальне.
  Отдохнув немного на мягкой свежей постели, скучающим взором она осмотрела уже знакомый интерьер, и взгляд её остановился на шкатулке, стоящей на столе. Подойдя и с интересом протянув руку, она вдруг лишь осторожно провела по ларцу пальцем, и на лице её проявилось какое-то сомнение или разочарование, а, может, и растерянность... Такая, которая возникает, когда через много лет прямо перед собой внезапно видишь то, что считал безнадежно утерянным, то, что когда-то было важным для тебя и дорогим...
  И ведь было время, - пусть уже слишком давно, в двадцать первом веке, где её звали именем Эрика, - когда она очень любила красивые вещи! И будь сейчас здесь та девушка, теперь такая далёкая, она уже прыгала бы от счастья просто держать в руках столь изысканную вещь, просто находиться рядом с ней! Но Эрики больше не было...
  Да, шкатулка была восхитительна, как, - она понимала, - и то, что лежало внутри! Но Доминик не могла себе позволить ничего - никакого лишнего любования, никакой радости... Она смотрела на этот предмет, который раньше привёл бы её в восторг, так, будто находилась в музее и рассматривала экспонат - он был красив, и необычайно, но она глядела на него, как на временную красоту, которая не может ей принадлежать и на которую можно лишь бросить пару взглядов, чтобы потом больше никогда не встретить...
  Решившись всё же, она чуть приоткрыла резную крышку бережно и с проснувшейся на миг особой нежностью, которую молоденькие девушки испытывают к прекрасным вещам. Внутри сияла роскошь. И в былое время, забыв обо всём на свете, Эрика уже высыпала бы все украшения на постель, чтобы часами перебирать их, как священные чётки!.. Но не теперь...
  Закрыв шкатулку, она отрешённо присела на кровать, понимая, что не может... не может поступать так свободно и легко, как раньше... Она хотела бы подскочить, смеясь от радости, высыпать драгоценности и копаться в них, но - пуф!.. Как пустой звук, это воспоминание было лишь отголоском её прошлого. Теперь она, Доминик, не могла поступить так по-детски наивно, или по-девичьи искренно, - что-то не позволяло, словно в сердце была чёрная яма, не позволяющая через себя перепрыгнуть...
  Раздался шорох - дверь осторожно отворилась, и в комнату заглянула молоденькая Инас.
  - Госпожа! Владыка желает войти... - она замерла в ожидании, но Доминик не знала, что ответить, чтобы никто не догадался, что она понимает арабский. Пока она думала, как выпроводить служанку ни с чем, в комнату, не дождавшись приглашения, уверенно вошёл султан. Инас тут же покинула их, и он довольно расположился на тахте, будто вовсе не заметив неприятного удивления Доминик.
  - Прекрасная погода, не так ли?
  - И впрямь - сегодня была отличная погода для конной прогулки, но меня за ворота не выпустили! Как сделать, чтобы это больше не повторилось? - ответила она вопросом, но он, казалось, его не понял.
  - Вы видели драгоценности? - указал он в сторону стола.
  - Мне нужно выехать на прогулку, - повторила она терпеливо, и Юсуф пожал плечами.
  - Не понимаю, зачем... Вы ещё не осмотрели дворец. А как прекрасны сады!.. А украшения - вы будете сиять, как солнце!
  - Чтобы понять, как великолепен дворец, мне достаточно и роскоши ваших слов. Меня же манит простор улиц, и этому зову я отказать не могу! - твёрдо ответила она, но он молчал. И с удивлением она вдруг поняла, что он не хочет говорить о просторе, который так важен для неё самой, - будто она просит очень много или, наоборот, так немыслимо мало, что это не стоит и капли внимания!
  - Разве это странная просьба? - осторожно произнесла она, ощутив в груди какой-то холодок неверия при мысли, что перед ней на самом деле могут закрыть все двери... Постоянно находиться среди стен, проводить здесь недели, ожидая, когда Гильберт встанет на ноги и сможет двинуться в путь, - такой судьбы она себе не желала, когда принимала решение остаться!
  - Вам опасно уходить в одиночку, - с досадой ответил Юсуф. - Потому я приказал...
  - Я неплохо владею мечом и при случае могу защититься! - перебила она, но он жёстко добавил:
  - А я не желаю, чтобы вам пришлось себя защищать, и потому с вами должна идти стража.
  - Но ведь это моя жизнь! - разве я не могу поступать так, как считаю нужным? - изумилась она.
  - Сейчас вы находитесь в моём дворце, и я отвечаю за вашу жизнь: если не перед вами - раз для вас это немыслимо, - то перед собой и, кстати, перед моим визирем. Вы ведь не желаете, чтобы ваш друг всю жизнь укорял себя, если с вами что-то случится?
  Он смотрел пронзительно, и взгляд его был непреклонен. И Доминик даже начала ощущать странное - чувство какой-то вины, будто она и впрямь сделала что-то неподобающее, разочаровала их, желающих ей лишь добра...
  - Я буду выходить только в мужском обличье, и никто не рискнёт мне даже нагрубить! - твёрдо ответила она, отогнав от себя ощущение вины, которое ей пытались навязать.
  Она была уверена, что после этого разговора все пути будут для неё открыты. Но вскоре поняла, что ошиблась, - служанки продолжали бродить за ней, как тени, старательно делая вид, что не понимают её гнева, а стражники у ворот смотрели ещё более настороженно, видимо, получив особое распоряжение, а, может, и наказание за тот случай, когда госпожа выехала вместе с чужеземцем. И пропускать её в город в одиночку по-прежнему никто не собирался.
  Дни её потекли однообразно. Иногда к ней всё также заходил Юсуф, стремясь побыть в её обществе, и Заир, верящий, что всё идёт, как надо. И Доминик, которой было так скучно, что она даже начала старательно избегать встреч с Заиром, чтобы случайно не высказать ему всё, что думает об этом дворце и таких правилах, большую часть времени теперь проводила в комнате Пьера и Гильберта. Ей приятно было видеть, как раненный тамплиер из измученного болью человека снова превращается в сильного и уверенного. Тем более, что это означало её собственный скорый отъезд отсюда.
  В один из дней она снова была у них и долго с нескрываемым удовольствием глядела, с каким аппетитом тот ест, и мысленно подсчитывала уже дни, когда им всем, наконец, можно будет покинуть эти места.
  - Наберусь сил - и найду способ отомстить, будь уверен! - Гильберт оторвал румяную ножку и впился зубами в сочное мясо.
  Ему было гораздо легче - в темнице его оставляли гнить, а теперь он сидел в светлой комнате; почти каждый день его навещал лекарь, и чудодейственные мази быстро затягивали рану, оставленную рукой султана.
  - А кому ты будешь мстить? - уточнил Пелерин, переглянувшись с Пьером.
  Тамплиер одним ударом ножа отрубил ещё мяса.
  - А, если б можно было повторить тот день! Я бы не ошибся, ударил, как надо! А ты, безусый, жаль, что так худ, - тебе с султаном не справиться!
  - Он сохранил тебе жизнь, а тебе придётся ему мстить, - осторожно намекнул Доминик.
  Тамплиер непонимающе замер, на миг даже перестав жевать, а потом громко захохотал.
  - Юнец! Я замечал, что ты не так прост, как остальные. Всегда найдёшь, как сострить! Будь моя воля, я перебил бы всех их! Когда в моих руках снова будет сила...
  Он ещё долго описывал, как отомстит всем, кто встретится на его пути. Копившаяся годами злость искала выход и лилась из уст, но не освобождала сердце, а лишь будоражила мысли, заставляя Гильберта мучиться тем, что он не может прямо сейчас же взять в руки меч, чтобы выполнить то, что желалось!.. И когда после мрачная Доминик возвращалась к себе, она всё не могла забыть его слова.
  "Будет ли в этом моя вина?.. - нерешительно размышляла она. - Если бы я отказалась остаться во дворце, возможно, он был бы мёртв и больше никогда не смог бы никому навредить... Но я думала о жизни - чтобы её не уничтожали, ведь кто имеет право её забирать, если не может также вернуть?.. Думала о жизни... А если другим она принесёт смерть, буду ли я в этом виновна?".
  Она остановилась. Позади, на расстоянии от себя, она заметила служанку, которую уже видела раньше, когда выходила из своих покоев. "У каждого своё дело...", - хмуро подумала она, отгоняя желание разозлиться, - ей не хотелось лишний раз расстраиваться и мучиться странной мыслью, в последние дни медленно проникающей в её голову: что за ней слишком тщательно следят. Так, будто на самом деле стремятся не защитить, а просто лишить её воли...
  
  

Глава 6


  Третью ночь подряд Доминик мучил один и тот же сон, один и тот же... - она стояла на асфальте меж двух дорог... И вновь выбирала не ту! Тогда она просыпалась в холодном поту, а лоб был горяч, будто его подпалили огнём... И сейчас, как вчера, как и днём раньше, как и тогда, много лет назад, когда этот сон впервые приснился ей, она, открыв глаза, продолжала видеть перед собой эту дорогу... Ту, что принесла ей эту новую страшную жизнь, в которой она всё пыталась дождаться того момента, когда вернётся в свой настоящий, родной век.
  Резко Доминик поднялась и ушла из спальни, будто стремясь сбежать оттуда, где видела этот сон, так взбудораживший её мысли. Она походила из комнаты в комнату, не обращая внимания на служанок, но легче не становилось - перед глазами, как назло, продолжала маячить эта дорога, и ничем нельзя было её сдвинуть, будто она явилась мстить за ошибки и былую молодость!..
  Она вернулась в пустую спальню и, подсев к столу, нерешительно раскрыла кошель. Кроме монет, в нём хранилось и несколько небольших листов бумаги, и один из них она выложила перед собой на стол. Ей и не хотелось бы тратить такую ценность - она могла бы пригодиться для письма в тяжёлую минуту... - но в седельной сумке было ещё немного, и она решила, что может истратить один лист для собственного успокоения, когда ничем иным привести мысли в порядок не удаётся. Она открыла чернильницу и обмакнула перо, и с острия медленно и очень нехотя потекли слова.
  "...иногда мечты, которые должны возвышать, и ожидания, что поднимают за мечтой, на самом деле топят, кидая в болото, трясину, засасывая, не давая проходу... И от их власти никуда не деться - такая мечта захватывает голову, а не живёт в сердце, и уничтожает стройный рой мыслей. Тогда теряешь способность решать, и только все силы и время отдаёшь это голодной мечте, которая в обмен не даст ничего, кроме пустоты, когда сгорит в свой срок!..".
  Дверь резко хлопнула от порыва ветра, и Доминик, подскочив и прикрыв собой исписанный лист, замерла у стола: за склонившейся в поклоне Инас она заметила Заира аль-Хикмета.
  - Госпожа, великий визирь!.. - несмотря на указания, данные Доминик Бухзатан, молоденькая Инас уж не впервые так неожиданно нарушала её покой, видимо, считая, что приход султана или визиря обязательно порадует госпожу и, раз она одета, то можно не предупреждать об их визите заранее.
  "Я вижу!", - чуть не ответила она вслух, но вовремя осеклась и, промолчав, жестом указала, что та может идти.
  Инас вышла, и в комнате ненадолго воцарилась тишина: Доминик ждала, что скажет Заир, а он осторожно оглядывался будто бы в поисках удобного места - он сразу заметил упавшее на пол испачканное перо и, с досадой подумав, что вряд ли сможет узнать, кому она писала с самого утра, надеялся обнаружить в комнате что-то ещё важное. Но ничего иного, столь же интересного, он не увидел и, заметив взгляд следящей за ним Доминик, остановился у окна.
  Все последние их разговоры с Заиром складывались не так хорошо, как ей самой бы хотелось, - он продолжал настойчиво рассказывать о том, как прекрасен этот дворец, как мудр султан, как он сам рад, что она здесь осталась, и что лучше бы она не торопилась уезжать... Скрывая досаду, а иногда и не скрывая, она слушала его, но сама думала о другом - о том, как же много изменилось за то время, что они с ним не виделись...
  В прошлые года она частенько вспоминала его. Тогда, когда они только познакомились, они быстро сдружились - так, будто их души имели сходства; они часто беседовали - о том, что хранится в сердце и о чём не станешь беседовать с тем, кому не доверяешь... И расставание с новым, но ставшим таким близким другом было для неё тяжёлым. Но она тогда не плакала, нет - она уже почти разучилась рыдать, потому что все слёзы вылились раньше, осушив душу до трещин, как жадная пустыня влажную землю...
  Теперь же не было тех разговоров и откровенных слов, которые были в их общем прошлом, когда они только познакомились, и этот раз не стал исключением: произнеся несколько ничего не значащих фраз, Заир начал рассказ о том, как великодушно и мудро султан разрешил одну спорную ситуацию, произошедшую пару лет назад в Дамаске.
  Доминик терпеливо слушала, и ей даже удалось немного расслабить напряжённые мышцы лица и почти легко улыбнуться. Когда же он, казалось, произнёс всё, что хотел, она поняла, что теперь можно поговорить и о том, что важно для неё самой, и осторожно сказала:
  - Всё это очень интересно! Но мне нужно побывать у могилы...
  "О, небо, дай силы!", - взмолился Заир, видя, что его красноречие бесполезно - очевидно, она не могла забыть давнего друга, и, даже уйдя в другой мир, он стоял перед её глазами, закрывая всех живых!
  - Ты забываешь о настоящей жизни... - попробовал он ещё раз, но она прервала его:
  - К чему разговоры о чужих поступках или о роскоши и богатстве дворцов, что не нам принадлежат, если мы не можем даже навестить останки тех, кто был нам дорог?
  Её глаза смотрели мягко и одновременно с тем тревожно, будто боясь потерять само воспоминание о друге, боясь, что отнимут саму возможность помнить о нём.
  - Он так зовёт меня... - тихо добавила она, и её взгляд вдруг изменился, став до странности тоскливым: как у человека, который ещё тонет, но уже успел понять, что его никто не спасёт и остаётся только ждать...
  Заир попытался сказать что-то ещё, но слова его не задевали её, и, в конце концов, ему не оставалось иного, как согласиться с её просьбой. И, получив разрешение султана, вскоре он сопроводил Доминик туда, куда она так стремилась.
  Приехав на место, они привязали коней к одиночному дереву у дороги и направились по тропе пешком. Впрочем, Заиру далеко идти не пришлось - Доминик оставила его рядом с часовней, а дальше пошла сама.
  Она знала, куда нужно идти, - когда-то она уже бывала здесь и видела эту каменистую дорожку, ведущую сквозь окружающую тишину и печаль к тому, что осталось от когда-то важного для неё человека. Придя на место и опустившись на колени, она осторожным движением стёрла нанесённую ветром землю и всмотрелась в знакомую надпись. Перед ней был просто камень - так показалось бы всем, но не Доминик, ведь здесь покоился тот, кто наяву воплощал её собственную веру в жизнь. И теперь, будто устав от бесконечной погони последних лет и внезапно найдя приют, она вдруг, сев на землю, прислонилась к холодному мрамору и замерла.
  До малых деталей она помнила тот день - день встречи с первым другом в этом мире. Но не из-за него, а потому что в тот миг потеряла саму себя. И сейчас она вновь провалилась в те безумные воспоминания. Она даже немного дрожала от подступающего холода, но не замечала этого, поглощённая видениями из прошлого...
  
  ***
  - До завтра! - Маша, тоже первокурсница, схватилась за ручку двери, но Эрика её остановила:
  - У тебя никакой памяти!
  Она засмеялась своей шутке, но та её не поняла.
  - Мы же в клуб сегодня идём, растяпа, забыла?.. - объяснила Эрика. - Давно ведь договорились... Так что можно и не прощаться - вечером ещё увидимся.
  - Разве мы не отменили? - удивилась та. - Тебе ведь тоже его жаль, того паренька?
  - Какого? Красивый, сколько лет? - заинтересовалась Эрика, смотрясь в маленькое изящное зеркальце со стразами.
  - Так и знала, что опять забудешь! Тот парень, который в аварию попал... На этаже ещё листочки висели - помощи просят, деньги собирают. Я свои отдала, на клуб у меня не хватит. Я говорила тебе...
  - Когда это? - недовольно насупилась та, поняв, что вечерние планы перестают быть радужными.
  - Да пару дней назад! И вчера тоже...
  - А, ну да, забыла! - я ведь прощалась с этим негодником! - Эрика тут же вспомнила, чем была забита голова в прошедшие дни. - Знаешь, что он мне сказал?!.. - в её словах появился смак от желания рассказать какую-то прелестную историю...
  
  Раздался негромкий стук - будто птица ударила клювом по мраморной плите или упал камешек. Подняв голову, Доминик не нашла ничего интересного в окружающей безлюдной пустоте, и взгляд её снова провалился в глубину воспоминаний.
  
  Эрика наряжалась, собираясь в ночной клуб. "Как хорошо ни от кого не зависеть!", - гордо подумала она: не может подруга пойти с ней, так она и сама отлично погуляет!..
  Вскоре она уверенно шагала по улице, рассчитывая весьма приятно провести ближайшие часы и чуть не улыбаясь своим мыслям. Она уже видела вдалеке огни клуба, как вдруг впереди себя заметила на асфальте старика с пустой миской у ног.
  - Как я пройду мимо? - боязливо подумала она, замедлив шаг.
  - А что тебя смущает? - тут же ответило что-то внутри, но боязливый голос как будто ещё больше съёжился - то ли от стыда незнания, как поступить, то ли от страха, что на его планах появилась нежданная трещинка.
  - Жалко ничего ему не дать... Он такой... потрёпанный, вид у него безнадежный... И... И люди заметят, что я прошла и не помогла.
  - Так дай ему денюшку.
  - Как?! - мысленно воскликнула она. - У меня же у самой нет?
  - Разве?
  - Но ведь это мне... - мне надо?
  - Зачем? - уточнил голос, откуда-то из глубины.
  - ... на коктейли.
  - Ты вправду думаешь, что это важно?
  "Так, спокойно!", - попыталась она прекратить внутренний диалог и, чтобы отбросить всякие сомнения, даже попробовала представить, как она пойдёт в клуб без денег. Нарисованная воображением картинка повергла её в такой ужас, что она сразу поняла, что ей нужно, а что - нет.
  - Ему поможет даже малость! А то, что ты собираешься сейчас истратить, может продлить ему и несколько дней жизни... - голос продолжал бубнить, но уже едва пробивался сквозь выставленную защиту расчётливого ума.
  - Я тоже хочу жить! Красиво и весело.
  Она перешла на другую сторону улицы. Но, очевидно, так ей лишь казалось: через пару минут она заметила, что идёт как раз мимо старика, встречи с которым пыталась избежать. "Как я устала! - забываю даже сделать, что собиралась...", - решила она, что ей точно нужен отдых, и ускорилась, стремясь пройти быстрее. Но старик вдруг пододвинул миску чуть ли не ей под ноги, и она услышала слова:
  - ... на пропитание... немощному...
  - Нет-нет, у меня нет денег! - воскликнула она и торопливо прошла мимо.
  Отдалившись от него, она успокоилась и снова замедлилась, с интересом посматривая по сторонам. Вскоре дорога, недавно казавшаяся гораздо оживлённее, опустела, и прохожие, маячившие впереди, незаметно растворились в серой дымке вечера. И уже только Эрика с удовольствием разглядывала, как вокруг разгораются ночные огоньки - воздух был наполнен блеском и разноцветными бликами и словно бы плыл в отражениях. Дорога, украшенная светодиодными нитями, цвела всеми оттенками, как в волшебную новогоднюю ночь, и то, что к этому моменту улица будто окунулась в банку с чёрной краской, ещё больше оттеняло все цвета. А впереди ждал клуб, как мираж...
  Сияние и ощущение голографических отражений, цветного красочного воздуха с каждым шагом всё усиливалось, и она чуть не прыгала от восторга, так это было красиво! Она и не подумала остановиться, когда подошла к золочёной арке - в воздухе было волнение цвета, будто колыхались голубые прозрачные волны в золотистом море... И самым удивительным и чудесным казалось то, что под аркой сквозь эту призрачность виднелось отражение самой Эрики!
  Мельком взглянув по сторонам и немного огорчившись, что рядом нет никого, кто бы заметил её триумф - прохождение сквозь сияние света и переливы цветов, - она гордо шагнула вперёд. Но если бы перед этим шагом она догадалась бы оглянуться назад, то возможно, была б сейчас совсем в другом месте, более приятном для себя, ведь позади неё вполне недвусмысленно чернел тоннель, который она прошла, с давно угасшим сиянием. А было ли оно?..
  
  ***
  
  Доминик очнулась. Ледяной пот стекал по вискам, лицо было холодно, как мраморная плита, к которой она прижалась. За плечи её тряс встревоженный Заир.
  - Кажется, я потеряла счёт времени... - провела она дрожащей рукой по лицу.
  - Прошло почти два часа.
  "А как будто целая вечность...", - отрешённо подумала она, начиная ощущать озноб. Осунувшаяся, бледная, она позволила отвести себя обратно во дворец.
  Эта поездка ударила по ней так, как она и сама не ожидала - вновь прочувствовав тот злосчастный день, она как будто снова окунулась в безнадежное море отчаяния. Ей больше не хотелось ничего, и она даже перестала есть - так сильно она желала вернуться обратно и так горько было заново осознать, что окружающее на самом деле явь, которую она не выбирала.
  Она ослабела. Казалось, что жизнь потихоньку утекает из неё, но это просто она сама - не хотела жить, здесь, в этом веке, потому что безнадежно любила своё время.
  Одной ночью, очнувшись от бредового состояния, которое в последние дни не оставляло её, она услышала рыдания.
  - Ох, госпожа, боролись бы вы! - тихонько причитала Бухзатан, сидя у её ног. - Всемилостивый дал вам жизнь, а вы ничего не кушаете и оттого угасаете! Захочет ли он подарить вам райский край, если вы так не дорожите первым его подарком?..
  В голове Доминик вдруг заметались мысли, которые когда-то были важны для неё: "Бороться... Бороться за жизнь, чтобы быть с теми, кого любишь... Бороться и жить, чтобы те, кто любит тебя, становились счастливы... Быть счастливым, видя счастье других... Бороться за жизнь...".
  Несколько дней она почти не вставала с постели. Но одна эта ночь многое изменила, и теперь она пошла на поправку. Как тогда - много лет назад, когда, полная отчаяния, слушала слова мудрого друга, слова, способные дать надежду и веру.
  Пьер каждый день стоял у её покоев - внутрь ему заходить не позволяли, и, чтобы выяснить о её состоянии, он терпеливо ждал, когда мимо пройдёт Заир аль-Хикмет. Обычно тот был немногословен с ним, но, понимая его беспокойство, в эти дни позволял себе рассказывать ему новости. Ещё у покоев иногда дежурил Ирфан - страж, поначалу обвиненный в краже кольца чужеземца, но после того, как Доминик сообщила Заиру, что виновны были Тураб и Мустафа, оправданный. Теперь он с благодарностью служил у Заира, и потому Пьер, бывало, обращался и к нему.
  В этот раз он также был у дверей, и, увидев визиря, попросил, чтобы его пропустили. Тот качнул головой, показывая, что вход воспрещён; но сам он направлялся именно туда - со слов служанок он знал, что госпожа чувствует себя много лучше и даже вышла из спальни и сидит теперь в одной из комнат, и решил, что может лично навестить её.
  Когда он входил к ней, он был обеспокоен - ему казалось, что он понял причины её болезни, и потому весьма нервничал, не желая услышать этому подтверждение. "Если она любила Онфруа... нет, если она сейчас любит его, я не смогу вернуть её к жизни, ведь хватка мёртвых сильнее. И что тогда я скажу владыке?..", - подумал он встревоженно, но, увидев Доминик, тут же стёр тревогу с лица и в глазах его появилась теплота.
  - Ты как? - мягко спросил он.
  Она посмотрела на него отрешённо и немного удивлённо - будто резко и неожиданно для неё окончилось длинное путешествие или словно после одиночества в жёлтой пустыне внезапно заметила, что вокруг много людей. Задумавшись, она не ответила, но Заир ждал слов, и губы зашевелились сами, даже не понимая, что говорят:
  - Это воспоминания... Они гложут, питаясь моей силой. Это они кружат передо мной, показывают, где я должна быть... потому что не здесь...
  - А где ты должна быть?
  Она молчала.
  - Рядом с Онфруа? - настороженно уточнил он.
  Внезапно тихая улыбка на миг озарила её лицо и тут же скрылась.
  - Этот мир без него пуст...
  Её глаза наполнились светом, когда она опустилась в глубину воспоминаний - как будто оказалась перед маленьким уютным домиком, где они хранились, с большими витражными стёклами, через которые в её глаза падал мягкий свет, позволяя на них смотреть... Такие тёплые, такие добрые...
  Но только на миг. А потом - перед ней снова был бесконечный песок, от одного вида которого першит в пересохшем горле... Как она ненавидела это место! - из-за страха, что не властна над судьбой, из-за ужаса, что не может ничего изменить, ничего поменять, ничего - вернуть... Сколько раз она приезжала туда, надеясь, что вот теперь там появится что-то - колыхание света, золочёная арка... Но ни разу песок так ничем и не напомнил о том, что здесь когда-то произошло! Тогда, давно, когда в пространстве появился силуэт и остался лежать на песке, только проезжавший мимо Онфруа застал это мгновение. Это он спас её от отчаяния и помог выжить, помог найти силы и подарил новое имя, чтобы когда-нибудь она сумела забыть своё прошлое, если не сможет вернуться в свой век.
  "Он знал, что могу остаться здесь навсегда. Но верил и в то, что могу вернуться обратно... Это было самой сильной верой в меня и самой верной моей надеждой!", - беззвучно произнесли её губы.
  - Мир без него пуст... - глухо повторил визирь, опершись кулаком на стол.
  Доминик вдруг удивлённо посмотрела на него, будто только сейчас заметила его присутствие.
  - Но я хочу жить. У меня ведь другой путь, - произнесла она, пытаясь самой себе напомнить о том, что она всегда хотела жить. Красиво и весело или грустно и печально, но жить - ведь это дар небес!
  Они недолго поговорили в этот раз, но покидал её Заир гораздо более воодушевлённый - он так и не понял, что тянуло Доминик к могиле Онфруа, но знал уже наверняка, что сердце её не занято.
  А она вернулась в спальню. Устало присев у стола, она медленно окунула перо в чернильницу, желая выплеснуть хоть немного раздирающих душу чувств, тоски и боли, на бумагу. Но их было столько, что в этом хаосе сложить мысли в слова не удавалось. Несколько раз пальцы дёрнулись, чтобы написать: "Пустота", но сам лист и так красноречиво говорил об этом, и она замирала...
  Она пробовала нарисовать свою боль. Снова и снова окунала перо в чернильницу и застывала, не зная, какими линиями выразить ощущения! Чернила высыхали, и она вновь окунала перо... Когда же решилась, то так надавила на острие, что бумага порвалась. Тогда Доминик сожгла её, мечтая, чтобы также легко сгорело и живущее в ней самой отчаяние. Впрочем, внутри появилось лишь неприятное ощущение самообмана - будто на самом деле она хотела уничтожить лист как улику, способную напомнить, что она бессильна - неспособна излить из себя боль прошлого и забыться... Но с этого дня здоровье её, наконец, вполне явственно и теперь уже окончательно пошло на поправку.
  Заир всё чаще навещал её, а лекари - всё реже, и вскоре наступил и тот день, когда последние и вовсе перестали приходить за ненадобностью. И Доминик, ощутив, что чувствует силу в теле, поняла, что снова может выезжать на прогулки в город.
  Она собралась и, успешно избежав внимания не уследивших за ней служанок, благополучно покинула дворец. Забрав из конюшни Аженти, она отправилась к воротам, но там ей пришлось остановиться - стражи её не пропустили. Тогда она обратилась к Заиру аль-Хикмету, но выяснилось, что он ничем не может помочь - ворота были закрыты по приказу султана. А после разговора с последним у неё и вовсе испортилось настроение: оказалось, теперь он запретил пропускать её потому, что она так странно заболела, всего лишь посетив какую-то могилу; и сейчас и речи идти не могло о том, чтобы она в одиночестве покидала пределы дворца, а значит, выйти она могла только в сопровождении мамлюков...
  Таким исходом Доминик была разгневана донельзя, но изменить его была не в силах, и ей пришлось вернуться к себе в покои ни с чем.
  Она беспокойно бродила по комнатам в поисках какого-нибудь занятия, когда её внимание привлёк шум у двери, ведущей в коридор: сгрудившиеся в кучу служанки звали на помощь стражу. С другой стороны, из-за двери, доносился знакомый голос.
  "Беспорядок!", - подумала она, пытаясь протиснуться к выходу, но это удавалось с трудом. В конце концов, пришлось прикрикнуть на служанок; тогда они разбежались, не поняв, что именно она произнесла, но отменно разобрав недвусмысленные тон и мимику. Отворив, наконец, дверь, она увидела в коридоре Пьера.
  - Что произошло? - удивился он.
  - Сама не знаю, - пожав плечами, пропустила она его в пустую комнату. - Хотя... Заир мне как-то говорил, что тебе лучше сюда не приходить. Похоже, служанки тебя боятся.
  Он немного помолчал, вглядываясь в окно и подбирая слова, а после нарочито спокойно спросил:
  - Не считаешь, что пора выдвигаться в путь?
  - А как же Гильберт? Оставим здесь - и его убьют. А если действительно отпустят, как обещали, он сам снова попытается напасть, и тогда крови не избежать! Лучше забрать его с собой.
  - Он уже садился на коня. Слаб ещё, но скоро можно будет ехать.
  - Наконец-то!.. А тебе чего? - за чуть приоткрытой дверью она вдруг заметила Бухзатан.
  Та, пробормотав что-то про сладости, махнула рукой, призывая кого-то, и в комнату поторопилась войти Инас с подносом в руках.
  - Тебе не кажется это странным? - тихо спросил Пьер, когда обе вышли. - Она оказалась у двери так бесшумно, что мы даже не знаем, как долго она тут пробыла.
  - Да нет же! - недоверчиво усмехнулась Доминик. - Они не могут подслушивать - зачем бы?!..
  Впрочем, она изменила бы своё мнение, если бы знала, что уже к вечеру начальник стражи Селим получил новый приказ - проследить, чтобы раненный чужеземец выздоравливал не так быстро... Так что когда в следующий раз Гильберт опять решился сесть в седло, всё было готово: небольшой кусочек тлеющего трута, вложенный в ухо коня, - и разъярённое от боли животное скинуло с себя ещё не восстановившего силы тамплиера. И ему снова пришлось забыть о седле, а его спутникам - о почти сбывшемся отъезде!
  Скучающая Доминик продолжала упрямо просиживать время в покоях и иногда лишь выходила просвежиться в сады, окружающие дворец. И через некоторое время она уже почти смирилась с мыслью отправиться в город вместе с мамлюками. Конечно, вынужденные сопровождать госпожу в её капризе проехаться по городу они могли быть ей только помехой, но другого выхода, похоже, не предвиделось...
  - Госпожа! - оторвав её от размышлений, перед ней склонилась Бухзатан, и Доминик, рассеянно оглянувшись, отметила, что вокруг ничего не изменилось: служанки продолжали раскладывать образцы тканей, хотя в комнате и так почти не осталось свободного места. Сочные изумрудные, золотые с багрянцем, огненные с замысловатыми узорами, красно-багровые оттенки, усыпанные драгоценными камнями и золотой вышивкой, сияли, вбирая в себя лучи солнца, пробивающегося сквозь резные окна.
  - Такое великолепие! Госпожа будет так прекрасна в наряде из этой ткани! - старшая служанка благоговейно развернула дорогое полотно.
  Мысленно отметив, что ткань действительно роскошна, Доминик отмахнулась от Бухзатан, и та отошла, поняв, что её лучше не беспокоить. А Доминик снова закрыла глаза, и ещё какое-то время ей удалось спокойно поразмышлять, пока её снова не отвлекли. "Вот если бы можно было как-нибудь оторваться, чтобы мамлюки вернулись во дворец, а я осталась одна...", - думала она, когда услышала шёпот служанок: "Владыка!".
  Открыв глаза, она увидела перед собой Юсуфа.
  - Рад, что всё это приносит вам радость! - благодушно кивнул он, указав взглядом на разложенные у её ног ткани. Рядом, раскрывая новые образцы, копошились служанки.
  - Нет, вы ошиблись - мне всё это только мешает! - резко произнесла она, вспыхнув от возмущения. - Мне же нужно в город, а ваши стражи у ворот меня не пропускают!
  - Вы уже были там, - удивился он. - И даже присутствие моего советника не уберегло вас от болезни. И чем плох сад?
  - А мне надоел ваш сад. И ещё я хочу в оружейную! - вдруг выпалила она.
  - Там опасно. А я желаю вам только добра! - убедительно произнёс он, но на неё это не произвело впечатления.
  - Человек способен ошибаться.
  - Потому я и уверен, что вы ошибаетесь в выборе блага для себя, - мягко-вкрадчиво ответил он. - Вас не пропустят в оружейную. И чем быстрее вы забудете про оружие, тем легче станет ваш путь!
  - Вы шутите? - удивилась она. "Не может ведь быть правдой, что я не имею права сама выбирать, как жить?..", - подумала она, не поверив, что он говорит всерьёз.
  Он не ответил и, открыв принесённый с собой ларец, предложил взглянуть на новые драгоценности. Но Доминик насупилась, поняв, что разговор об оружейной закончен также впустую, как и о пропуске за ворота.
  - А музыку вы любите? - он отставил шкатулку и настойчивым взором всмотрелся в полурассерженное, полурасстроенное лицо.
  Она очень любила музыку, и Юсуф это понял - блеск в глазах ей скрыть не удалось, и он с удовлетворением отметил про себя, что нужно лишь найти подход: немного времени, и язык её души станет известен ему также, как и всё, ранее чуждое. Правда, было кое-что ещё, что она любила гораздо больше - свободу, но этого он не знал, и потому не мог предположить, что поступает опрометчиво, отдавая музыкантам особый приказ...
  Ожидая творцов музыки, она удобно устроилась на тахте в не заполненной тканями комнате. И вскоре действительно ощутила звуки - где-то неподалёку потекли долгожданные нежные мелодии, и в неё саму будто полилась жизнь! Это было как дуновение свежего ветра в летний жаркий день, или просветление неба после грозы, или первое спокойствие моря после грозного шторма... Это была живительная влага посреди сухой пустыни.
  Доминик наслаждалась созвучием инструментов. Тонкие звуки чувственной арабской лютни, дополненные уверенностью дарбуки, внезапно сменялись немного пронзительным голосом мизмара и звонких цимбал, и она расцветала от радости и упоения. Юсуф молча любовался ею. И он не мог ожидать, что, не дождавшись, когда музыканты войдут в комнату, она спросит:
  - А когда они придут?
  Он недоуменно пожал плечами, решив поначалу, что ослышался, но всё же ответил:
  - Вы желали музыки - она здесь, звучит для вас.
  - А если я хочу видеть музыкантов? - спросила она удивлённо.
  - На них ни к чему смотреть! - сказал он невозмутимо, и она молча кивнула, раздумывая. Впрочем, размышляла она недолго...
  Подскочив, она бросилась к двери, но, распахнув её, поняла, что в соседней комнате нет никого, кроме служанок, сторожащих следующую дверь. Резко отодвинув их, она открыла и её и, наконец, нашла, что искала, но, растерявшись теперь, в замешательстве остановилась... Оглянувшись, она увидела за спиной Юсуфа, сдерживающего несколько победную улыбку.
  - Я решил предостеречься и, как видно, не зря! - спокойно ответил он, будто не замечая её возмущения. И быстро добавил, видя, что она собирается подойти к музыкантам. - Если снимете с них повязки, их накажут!
  - Вы не говорили, что они будут так для меня играть!
  - Вы желали музыки. Разве я вас обманул?
  - Почему я не могу видеть их глаза?
  - Можете, но тогда я их казню.
  - Это люди!
  - Это - мои слуги. И я не хочу, чтобы они на вас смотрели.
  - Но ведь я - не ваша служанка. И я хочу их видеть, и мне всё равно, увидят ли они меня! Так почему решаете вы?
  Настроение было испорчено. Музыкантов отпустили, султан ушёл; служанки прятались по углам, боясь шелохнуться, - разгневанная госпожа металась из комнаты в комнату, не находя себе места. Вскоре поняв, что здесь успокоения ей не найти, она вовсе покинула свои покои и отправилась подальше от дворцовых стен, в конюшню, избежав слежки служанок и не встретив на своём пути никого из сановников, способных её узнать.
  Там Доминик сразу взялась седлать Аженти. Но не прошло и нескольких минут, как она услышала сбоку шум и, резко обернувшись, увидела конюха, вынырнувшего из какого-то стойла и склонившегося в низком поклоне.
  - Как он, Саид? - спросила она, снова повернувшись к любимцу.
  Конюх что-то торопливо пробормотал, кланяясь ещё ниже.
  - Вот и славненько! - не слушая, схватила она поводья, но этим повергла Саида в настоящий ужас: он бросился на землю и, причитая, начал посыпать голову песком.
  - Он говорит, ему запрещено давать вам коня! - услышала она вдруг голос: у дверей конюшни стоял Селим.
  - Что ж это мне ничего-то нельзя? - хмуро усмехнулась она, но он лишь пожал плечами.
  - Можете меня и не слушать. Только его накажут...
  Доминик недовольно закусила губу. Саид не поднимался с колен, ожидая своей участи и с надеждой видя то, что госпожа не торопится вывести коня и смотрит на него самого даже с какой-то жалостью. Мысленно выругавшись, она медленно вышла во двор.
  В покои возвращаться не хотелось, и она скучно огляделась. Тут недалеко, у каменной дорожки, ведущей к саду, она заметила служанку с небольшим тазиком ягоды в руках. Подбежав к ней и жестами показав следовать за собой, она увела её подальше, в густые заросли, и указала, что нужна её чадра. Надев накидку, она вернулась во двор и направилась к воротам, низко склонив голову, чтобы пройти мимо скучающей стражи.
  Наконец, она была на улице!.. Шум Святого Мира, живого города, всколыхнул мозг. Захотелось глубоко вдохнуть его воздух и отпустить все печали и гнев. Но это было не так просто: заставляя думать о себе, перед глазами вновь и вновь сменялись картинки - напуганный конюх, музыканты с завязанными глазами, взрослый бой с мальчишкой... Вдобавок ко всему промчавшийся мимо всадник облил её из редкой лужи, оставленной торопливым водоносом, и быстро скрылся за поворотом.
  Снять грязную накидку, не привлекая лишнего внимания, было негде, и Доминик пришлось идти дальше, лелея надежду, что удастся найти закуток, в котором можно будет от неё избавиться. Но дорога вилась, улочки сменяли друг друга, а подходящего места всё не было! Пока у одного из домов она не встретила женщину - та, заметив её, подошла ближе, и Доминик с интересом в неё всмотрелась. Она была в когда-то красивом, но уже потрёпанном временем платке, с очень добрыми глазами и тёплой, светлой улыбкой.
  - Милое дитя, ты сильно испачкалась... - мягко заметила она. - Не стоит так ходить по улицам. Где ты живёшь? Сумеешь ли быстро добраться до дома, чтобы сменить одежду?
  Доминик сразу смекнула, что искать закуток, чтобы снять чадру, больше не придётся, и поторопилась ответить:
  - Простите, великодушная госпожа, - не знаю вашего имени; мой дом далек...
  - Сарика меня зовут, девочка. Зайди ко мне, и я помогу отчистить грязь, чтобы ты смогла дойти домой и не попасть под взгляды смеющихся!
  Уговаривать её не пришлось, и Доминик уверенно прошла в гостеприимно распахнутую перед ней дверь. Но как только та закрылась за её спиной, она немного запоздало подумала о возможной опасности. Сразу проверив под чадрой, легко ли вынимается из ножен кинжал, она успокоилась и проследовала за хозяйкой в небольшую комнату. На одиноком столе здесь были кувшин с водой и металлический тазик.
  - Вот тут можешь отмыть руки, а я принесу кусок ткани, чтобы легче было очистить одежду, - сказала Сарика.
  Доминик кивнула, но как только та вышла, не мешкая, стянула с себя накидку и направилась к выходу. Правда, не успела она покинуть маленький дом, как быстро вернувшаяся хозяйка увидела её в мужском костюме. На лице её было изумление, и Доминик решила, что нужно всё объяснить. Но при первых же её словах Сарика махнула рукой:
  - Если небо позволяет тебе так ходить, то ни к чему оправдываться передо мной!
  Та удивилась, но замолчала; а у входа вдруг обернулась и протянула снятую чадру.
  - А вы не могли бы её взять?
  Теперь уж изумилась Сарика:
  - Разве тебе не нужно будет одеть её позже? - спросила она, но Доминик мотнула головой. - А разве дома тебя не накажут за такую потерю? - не торопясь брать, с сомнением и какой-то нерешительной радостью уточнила она.
  Доминик снова отрицательно качнула головой и с удивлением увидела, что хозяйка зашептала тихую молитву благодарности небесам. Когда она закончила, Доминик опять протянула ей чадру, но Сарика снова не взяла.
  - Я не могу просто так принять эту ткань, но у меня нет и денег, чтобы заплатить. Зато могу накормить финиками, - пояснила она.
  - Но мне не нужна ни эта чадра, ни деньги за неё.
  - Я не смогу её взять, если не дам ничего взамен. Может быть, финики?.. - ещё более стеснительно произнесла Сарика, уже не уверенная в том, что девушка захочет что-то кушать в бедном доме.
  - Ох, простите! Я такая глупая! - воскликнула та, наконец, догадавшись, в чём дело. - Конечно, пара фиников в дорогу - было бы чудесно!
  Хозяйка благодарно улыбнулась и попросила немного подождать. Но не успела она сходить за плодами, как в дом вбежала девчонка.
  - Мама, смотри, что мне дали! - кричала она, крепко прижимая к себе два больших спелых яблока. - Смотри, что мне на базаре дал дядя Бейдулла!
  - Какой счастливый день! - Сарика, тоже раскрасневшись от радости, благодарно возвела руки к небу.
  - А вы знаете, я купила бы все финики, что у вас есть... - поспешила добавить Доминик, которой от этой сцены было совсем не так радостно, как им.
  Глаза Сарики, и без того счастливые, заблестели ещё больше, и юная Аими побежала впереди всех к заднему дворику, где росла одинокая финиковая пальма, усыпанная плодами.
  Под навесом, где иногда готовилась еда, было несколько запущено. Там же в поломанном плетёном кресле сейчас сидел старик. Хозяин дома, видимо, был серьёзно болен; он всё время молчал и лишь изредка пытался удобнее укутаться в старый заношенный плед с дырами, и истошно кашлял.
  - Муж погиб в сражении, - тихо сказала Сарика, вернувшись к дереву после того, как вновь бережно поправила на старике плед и подала воды. - Свёкор и без того стар, а тут ещё такая потеря... Мой Жак был простым пехотинцем, но за его службу платили. А теперь... Нам нечем заработать. Мне предлагали отдать дочь замуж, но я никогда не позволю ей быть несчастной; она сама выберет мужа, когда вырастет! Конечно, ради своей семьи я и сама могла бы выйти замуж, чтобы нас обеспечила семья мужа, да кто ж меня, старую, теперь возьмёт-то? - размышляла она, пока они собирали спелые финики в маленькую корзинку.
  Когда та была заполнена, они вернулись в дом, и Доминик протянула мешочек с монетами, что всегда был при ней. Но Сарика качнула головой.
  - Этого слишком много... Я ведь знаю цену финикам и не могу принять милостыню, пока в моих руках ещё есть сила!
  Доминик настойчиво пыталась предложить больше, но Сарика взяла лишь несколько монет и проводила её до самой улицы, так что ей нигде не удалось незаметно оставить кошель с деньгами.
  Расстроенная, она побродила ещё по городу и к вечеру вернулась во дворец. Ей до сих пор было горько - она видела тех, кому нужна была помощь, и не смогла её дать. И самым неприятным казалось то, что у неё была эта возможность помочь, но помощь не приняли, будто деньги, полученные от неё, могли принести лишь беду!
  У ворот она заметила группу мамлюков; чуть поодаль от них стояли и служанки. При виде неё там началось движение: кто-то побежал во дворец, остальные окружили её, чтобы сопровождать дальше, куда бы она ни пошла, - в свои покои или же ещё в какое-то место. В другое время это могло бы её возмутить, но сейчас Доминик нужно было найти Юсуфа, и она приказала провести сразу к нему.
  Тот в это время беседовал с Заиром. Но, когда она вошла в комнату, советник тут же, заметив жест повелителя, покинул их, правда, весьма неохотно: он слышал о том, что недавно произошло - о музыкантах и о том, как была разгневана Доминик, - и ему не хотелось оставлять её сейчас наедине с султаном. Всё же придумать какой-либо причины для непослушания приказу он не мог, так что с досадой, которая не укрылась от внимания владыки, повиновался.
  Доминик замерла у окна. Она нерешительно теребила рукав, ловя на себе взгляд Юсуфа и не зная, как начать разговор. Он тоже не торопился прерывать тишину, наслаждаясь её неожиданным замешательством.
  Наконец, подобрав слова, она резко вспыхнула:
  - В вашем городе живут несчастные люди! - глава их семьи очень болен, а денег нет даже на простую еду!
  - Небо каждому даёт свой путь! - ответил тот бесстрастно, но тут же пронзительно всмотрелся в её глаза - неожиданно он заметил в них страх и какую-то боль.
  - Но я так не могу! Не могу видеть, как страдают...
  - Что вы увидели?
  - Они радуются даже яблокам, радуются, когда у них появляется самая малость, настолько у них ничего нет!
  - Понимаете, как Всевышний благословил их? Им удаётся любить жизнь, несмотря на отсутствие всего, что другие посчитали бы наказанием, без чего другие не смогли бы радоваться и даже жить. Небо каждому даёт столько, сколько тот может взять!
  Она опустила взгляд в пол, будто ей было стыдно признаться в собственном провале.
  - Они не взяли у меня денег.
  - Это подтверждает, что для них есть более ценные вещи, чем монеты.
  - Но что делать мне?! Я буду мучиться мыслью, что ничем не смогла помочь. Ничем... - она вдруг с беспокойством взглянула на него. - А вы можете помочь? У вас лучшие лекари, а от лекаря они ведь не откажутся?
  Сразу оценив свои же слова, сказанные так поспешно, она замолчала, решив, что это невозможно: лекарь султана - к беднякам... Но напрасно - его взгляд был яснее всяких слов. И, увидев этот молчаливый, но красноречивый ответ, она почувствовала даже какое-то внутреннее спокойствие, будто он заряжал своей уверенностью и её саму.
  
  

Глава 7


  "Нет ничего хуже солнечного дня, который принадлежит не тебе - не ты в нём, не ты можешь улыбнуться лучам и погреться их теплом, не ты можешь попросить сиять в твою сторону. Когда над тобой только чёрная туча, готовая в любой момент утопить тебя в горьких слезах... Когда ты сама - как эта горестная туча...".
  Доминик поспешно стёрла слёзы, услышав, что в соседней комнате появилась Бухзатан. "Сейчас она заглянет и сюда, чтобы узнать, проснулась ли я... Если увидит, что проснулась, начнёт задавать вопросы, елейным голосом желать радости и благополучия в этот день и предполагать, как я его проведу...", - мелькнула у неё мысль, и, торопливо откинувшись обратно на постель, она накрыла голову подушкой - единственное убежище в отведённых ей комнатах, способное дать одиночество!.. А капли продолжали стекать и впитываться в послушную ткань - неугомонные слёзы, приспешники памяти, заставляющей внутренний взор вновь и вновь смотреть на эпизоды прошлого, особенно на один - тот, когда она встретилась с провидицей...
  Это было, когда ей подсказали дорогу - тогда она сумела отыскать в глухом лесу одинокую женщину, Зибилле звали её. Про неё шептались, боясь говорить вслух, что она видит многое, и Доминик тоже хотела узнать. "Она подскажет, объяснит, где мне быть, чтобы вернуться... Она найдёт место, она укажет...", - как в бреду, летали мысли в её голове. Но, беспокойная, она так ничего и не поняла из слов пророчицы, вглядевшейся в свой небольшой хрустальный шар.
  - Найдёшь, когда поймёшь... - негромко произнесла она, задумавшись над необычными очертаниями, рождёнными туманом или ветром, взметнувшим волны песка, или чем-то иным, странным, непонятным, увиденным в прозрачном хрустале.
  Доминик резко привстала, чтобы тоже всмотреться в своё будущее. Неуклюже она задела маленький столик, и шар скатился на пол. Зибилле подняла его, но больше ничего не смогла в нём прочесть.
  Тогда она взяла чашу с водой. Всмотревшись в неё в свете от окна, она успела произнести:
  - Когда изменишься во времени, время изменит и себя... - но в чашу внезапно прыгнула лягушка, оказавшаяся у ставен, и Зибилле наотрез отказалась продолжать, поняв, что судьба путницы не хочет говорить с ней.
  - Всё, что я могу тебе дать, - только глоток надежды! - сказала она, протягивая серебряный кубок с прозрачной водой. - Она поможет идти дальше, а путь твой далёк!
  Доминик приняла его, но не ушла. Снова и снова она просила провидицу взглянуть для неё в свой шар. В глазах её было такое отчаяние, что Зибилле всё же, сжалившись, всмотрелась опять и действительно увидела ещё.
  - Когда готова будешь - произнесла она, - отдать саму себя за счастье, счастье ты получишь, отдашь себя за жизнь - получишь жизнь свою. Но не сумеешь ничего отдать - останешься навечно в том краю, где будешь лишь рыдать...
  Доминик была благодарна ей за помощь, как могла... Конечно, ей ни к чему были все эти слова - они ничем не помогали ей, ничем! Радовало лишь, что провидица не сказала, что она не сможет вернуться. Но этого было так мало! - она ведь хотела указания места, хотела знать, где ей быть, чтобы возвратиться!..
  Уезжала она ещё больше погруженная в свою печаль и не заметила, как в последний момент из дома выбежала Зибилле, внезапно увидевшая в кубке с водой что-то ещё. Она кричала ей вслед:
  - Мало будет отдать своё счастье и жизнь свою - тоже! Мало! Нужно, чтобы кто-то другой также был готов сделать это для тебя! Иначе жизнь твоя пройдёт в страданиях - если не сумеешь вызвать любовь, а не жалость... Если не сумеешь...
  Последние слова она уже шептала, видя, что путница не слышит её.
  - Значит, так и не поняла... - вздохнула она и замолчала.
  А Доминик ещё долго вспоминала сказанные Зибилле у хрустального шара слова.
  "Останешься навечно в том краю... В любом краю - ведь слезам неважно, где падать", - грустно думала она спустя пару лет, когда проезжала те же места. Она не удержалась и снова свернула туда, к лесу, где когда-то стоял одинокий дом.
  Она хотела ещё раз услышать пророчество, надеясь, что теперь оно было бы точнее. Но оказалось, что когда-то крепкий домик уже обветшал. Внутри всё было разграблено и погребено под слоями пыли и грязи, и не время уничтожило его, а отсутствие хозяйки: позже удалось узнать, что беззлобную провидицу, живущую в лесу, схватили и предали смерти - за то, что она видела то, что было недоступно другим...
  "Была ли ты права? Будут ли слова твои исполнены? - хоть когда-нибудь... - вернувшись из воспоминания, подумала Доминик, снова положив голову на подушку. - Я едва сумела найти тебя в лесной глуши, где даже филины ночью боятся вздохнуть, но до сих пор не знаю, про какую судьбу говорила ты мне, когда я пришла, полная отчаяния. Не знаю, что такого видела ты в хрустальном шаре и чаше с водой, что сумела прочесть мне в утешение... Ты была добра, позволив мне поверить, позволив надеяться... Я же, услышав о твоей гибели, сначала подумала лишь об одном - что я успела прийти к тебе и услышать слова; что мне не пришлось мучиться мыслью о потерянном шансе спросить о своей судьбе...".
  Повернув голову, она вперила взгляд в небо за окном, чуть затуманенное дымкой серых слёз. И вновь подумала: простят ли небеса, слыша её мысли - не всегда верные, не всегда смелые?.. Простят ли за тот страх, который столько времени гонит её вперёд, заставляя думать только о себе самом, не замечая окружающего мира?..
  Недалеко стукнула дверь; недовольно зашептались служанки, будто кто-то чужой, не ведая их правил, чуть не потревожил покой госпожи. А вскоре где-то совсем рядом раздался тихий скрип. Она немного приоткрыла глаза и сквозь ресницы увидела, что над ней склонилась женщина, закутанная в чёрную накидку так, что видны были лишь глаза. Доминик мгновенно сунула руку под подушку и успокоилась, ощутив в ладони приятный холод кинжала...
  - Как я тебе?
  Услышав знакомый голос, она сначала не поверила. Но, всмотревшись, поняла, что тёмные брови действительно слишком густы для девушки. Она звонко рассмеялась.
  В комнату вбежала Бухзатан. Увидеть здесь строптивую служанку, которой всего пару минут назад она запретила сюда входить, она не ожидала, но выгнать её госпожа не позволила, и уйти пришлось ей самой.
  Когда они остались вдвоём, Пьер снял накидку и расположился у стола.
  - Отличная штука! Хорошо, что припрятала её у меня.
  - Да, тут их достаточно... Только осторожнее - вдруг кто-нибудь к тебе обратится? Ты же не поймёшь, что скажут!
  - Верно.
  Он замолчал. Взгляд его сновал по комнате, пытаясь за что-нибудь зацепиться, и она ощутила вдруг необычное - будто он не решается что-то сказать. "Да и к чему бы он так одевался, ради забавы?..", - подумала она и насторожилась.
  - Что-то случилось?
  Пьер помедлил, подбирая слова. И тихо произнёс, наклонившись ближе:
  - Когда на днях я, выехав, возвращался во дворец, меня не хотели впускать обратно.
  Она ошеломлённо посмотрела в ответ, поначалу не поняв.
  - Несколько часов я простоял за воротами - стражники закрыли их чуть ли не перед моим носом! Только этот твой приятель, визирь, после приказал их открыть, - добавил он.
  "Заир не говорил об этом... Обман? Но зачем и в чём именно ложь?.." - лихорадочно обдумывала она, когда ощутила нечто странное: в соседней комнате было слишком тихо. Не так, как обычно, когда суетятся служанки, мечтающие угодить, а так, когда стараются что-нибудь услышать...
  - Тебе нужно идти. Я попробую что-нибудь разузнать, но будь начеку!
  Он усмехнулся, будто не веря. Да она и сама знала, что это легче сказать, чем сделать! "К кому я должна теперь обратиться? - подумала она. - К Заиру, и с каким вопросом: не пытался ли он выгнать Пьера из дворца?..". Решив, что нужно быть осторожной, она собралась ждать подходящего случая, чтобы спросить об этом. По счастью, он представился довольно скоро - когда через несколько дней она отправилась в дворцовую библиотеку.
  Та была большой, но Доминик давно уже свыклась с мыслью, что даже среди этого обилия рукописей ей невозможно найти что-то, что могло бы помочь. И всё же иногда она снова приходила сюда - чтобы посидеть в тишине и покое, отдохнуть в одиночестве большого безлюдного пространства.
  Сейчас она также замерла над текстом и задумалась - но совсем не о нём. Её угнетала мысль, что она теперь не знает Заира. Да, она верила ему - когда-то, когда они были близки духовно, связанные одной бедой - его ранами, и неизвестно было, выживет он или нет. Они узнали друг друга и были благодарны за каждую минуту, проведённую вместе, потому что это время в беседах по душам давало им отдохновение от суетного земного мира, окружавшего их. И то время прошло.
  Она сама изменилась. И теперь вдруг поняла, что и он мог стать другим, что понимание и доверие, которые когда-то были меж ними, могли иссякнуть, и им могли двигать уже другие, неведомые ей чувства и мысли.
  Она глубоко вздохнула, опершись на рукопись. "Как эти тексты, наполненные смыслами, не могут дать мне ответа, что бы я ни спросила; так и человеческая душа... - сколько бы я ни глядела в чьи-то глаза, я не могу читать её! Этот язык закрыт для меня, и человеческое сердце - как эта рукопись: смотри я на неё неделями, всё равно не пойму ни слова!".
  Задумавшись, она не заметила прихода Заира аль-Хикмета.
  - Не ожидал тебя здесь встретить! - сделал он вид, что удивлён, хотя прекрасно знал, где она сейчас.
  - А где мне быть? - тускло пожала она плечами. - Вечно в покоях, как предлагает Халиб? Прогулки-то со стражей меня не радуют...
  - А служанки? Разве они не развлекают тебя? - осторожно спросил он, видя, что она не в духе.
  - Развлекают? - усмехнулась Доминик, пристально глядя на него. - Уж что можно придумать более весёлого, чем находиться среди тучи суматошных девиц, совсем тебя не понимающих! Да и... что тут говорить - даже когда с ними, я всегда одна... - вдруг снова потускнела она.
  - Что ты имеешь в виду? - насторожился он, решив, что она собирается упомянуть об Онфруа, разговоры о котором он всегда старательно обходил, но Доминик нахмурилась.
  - Вряд ли ты поймёшь!
  В словах её мелькнула горечь, и она замолчала. Но заинтригованный Заир терпеливо ждал, и она всё же продолжила:
  - Что ж... Одна - даже с ними, в толпе и суете... Это когда мои мысли о ветре, а их - о нарядах; моё сердце - с солнцем, а они зажигают свечу... Когда хочется прорваться сквозь стену, и, ломая ногти, бьёшь её и грызёшь, мечтая идти вперёд, а за ней вместо свободы - ещё стена, и ещё!.. И рвёшься дальше и дальше... но никто об этом не знает. Никто не идёт рядом и даже не видит этих стен. Никто, хотя они все - не отходят ни на шаг! А знают ли - каково это? Искать пустыню, чтобы больше никого не встретить; чтобы не слышать и не видеть лиц... - потому что и так один, потому что больно видеть их, зная, что один... Искать пустыню, и всё равно, куда бы ни пришёл, оказаться опять среди них!
  Она говорила так тихо, что сама едва слышала себя. А перед глазами был огонь, восставший из сердца, - пламя, в котором сгорала падающая звезда, надежда отчаявшегося человека. И ей вдруг стало так жаль себя, что она снова ощутила себя той, которая только что попала в чужой век, той, которая не понимала и которой было очень обидно, что именно её так обделили, забрав её настоящую жизнь.
  - Что тебя так гнетёт? Кстати, надеюсь, я - в числе добрых друзей, а не тех, от кого ты бежишь? - попробовал он пошутить, но она пристально всмотрелась в чёрные глаза, не торопясь с ответом.
  "Тепло и доброта, и искренность взгляда... - задумалась она. - Но что за всем этим? Может ли это всё скрывать собой обман?".
  - Пьер тоже в числе моих друзей.
  - А я? - напрягся он, видя, что разговор поворачивается в другую сторону.
  - И ты. Но тебя никто не пытается выгнать из дворца, ты здесь свой. А я боюсь за тех моих друзей, кого многие тут ненавидят.
  - И есть за что: они пытались убить владыку! - напомнил Заир, постукивая пальцем по столу.
  - Не Пьер. Слышала, его чуть не выбросили из дворца?
  - Быть не может! - воскликнул он, резко поднимаясь и отходя к свиткам. - Я точно знаю, что его никто даже пальцем не коснулся!
  - Хорошо, не выбросили, а не хотели пропускать обратно, - с удивлением она следила за тем, как настойчиво он делал вид, что увлечён наспех взятым в руки текстом.
  - И кто тебе такое сказал? - снова нервно отложил он свиток. - Он сам, да? А, может, он для начала расспросил кого-нибудь о наших порядках? Ему бы рассказали, что после определённого времени во дворец никого не пропускают. Кстати, мог бы и поблагодарить, что я нарушил султанский приказ. Только благодарит пусть тебя - не был бы он твоим другом, не увидел бы больше и дворца!
  - Но я-то вечером обратно проходила! Или это новые правила? Значит, если я теперь отправлюсь на прогулку и немного опоздаю, мне тоже не видать покоев и слуг?! - почти обрадовалась она.
  - Нет, для тебя правила другие, - пробормотал визирь. - Для тебя вход всегда открыт.
  - Зато закрыт выход, да? - саркастично посмотрела она. - Похоже, у нас с Пьером прогулка вне дворца возможна лишь одна на двоих: у него - свободный выход, у меня - свободный вход!
  Она поднялась.
  - Он сам виноват - столько всего уже натворил, что даже я удивляюсь, как его ещё не подстерегли за каким-нибудь углом... - попробовал остановить её Заир, но она положила рукопись на место со слишком ледяным спокойствием. - Он постоянно заходит в твои комнаты...
  - Ты тоже заходишь. И султан, и слуги.
  - Но служанки не хотят, чтобы их видел чужой мужчина! Он приходит и чуть ли не выламывает двери, за которыми они прячутся, чтобы скрыться от его взгляда!
  Доминик удивлённо посмотрела на него. Она никак не могла понять: он действительно говорит всё это всерьёз? И если да, то почему кажется, что он что-то пытается скрыть? Как будто что-то недоговаривает, какую-то маленькую, но очень важную деталь, которая расставила бы всё по своим местам...
  - То есть, говоришь, Гильберта, Пьера и меня здесь ненавидят? - повторила она настороженно.
  - Твои спутники - да, они гневят многих моих собратьев! - нервно хлопнул он ладонью по столу. - А твои служанки только и мечтают тебе угодить!
  - Что ж, пойду благодарить их за верность! - выходя, насмешливо кинула она, однако ж, ощущая недоумение: она сама не делала ничего, что было бы лучше поведения остальных. Наоборот, видя её, Халиб постоянно был возмущён, с султаном она тоже не нашла тем для бесед, да и остальные сановники и воины вряд ли были рады, когда она проходила мимо...
  Вернувшись к себе, она мысленно продолжала сетовать на то, что не понимает теперь Заира. Впрочем, она быстро успокоилась. "Ну, не нравится им Пьер, так не нравится, что ж тут сделаешь! - решила она. - Не нравится Гильберт, который хотел убить султана, так он сам же в этом и виноват, тем более что до сих пор мечтает о мести...". Но когда разговор с Заиром отошёл на задний план, она сразу вспомнила о том, что занимало её в библиотеке. "Столько текстов, информации, мудрых изречений!.. И ничто не может помочь!..", - подумала она с тоской и снова помрачнела.
  Медленные и очень ядовитые мысли потихоньку заполняли мозг, не желая оставлять её в одиночестве. Она не могла контролировать их, не могла помешать им делать своё чёрное дело, и они вновь и вновь наполняли её тоской и мучительным страхом от того, что она не может ничего изменить!..
  Она могла лишь одно - присесть к столу и попытаться вылить выраженные словами чувства на бумагу, чтобы сжечь, сжечь её вместе с ними дотла!..
  "Тоскливо - так, будто луна скрылась за тучей, рьяно копившей в себе чёрную грозу, но не выплакавшую свои рыдания, потому что не было сил...", - написала она на клочке. Больше слов не было, и она сожгла его. Но этот порыв не помог: в сердце всё так же скребли когти! Нет, не кошки, а будто чьи-то костлявые пальцы раздирали его - пытаясь ли найти остатки света или разорвать в клочья?..
  Конечно, все эти мысли, такие искренние и такие жестокие, не так сильно мучили бы её, будь она, как обычно, в пути. Когда перед глазами вьётся дорога, каменистая, земляная, из песка или вообще непроходимая тропка в лесах, думаешь только о том, как идти дальше, куда двигаться, где окажешься завтрашним днём... Но когда сидишь на месте, не имея возможности никуда двинуться, не имея возможности сменить пейзаж перед глазами, мысли, от которых так успешно прятался раньше, расправляют свои жестокие металлические крылья, способные поранить одним своим движением!..
  По счастью, даже самые тяжёлые раны при надлежащем уходе способны быстро излечиваться, особенно если тело, которому их нанесли, молодое и сильное. И если Доминик всё больше страдала от невозможности куда-либо отправиться, то Гильберт, несмотря на недавнее падение, уверенно шёл на поправку. И вскоре он опять наблюдал в конюшне, как конюх седлает его Бедвира.
  - Наконец-то! - вместо благодарности проворчал он, когда тот закончил, и, схватив поводья, вывел коня. Снаружи, у входа в конюшню, он увидел Пьера.
  - Успел! - запыхался тот. - Решил тоже проехаться.
  - Мог бы и поторопиться! - недовольно заметил Гильберт, поняв, что снова придётся ждать.
  Бедвир будто был согласен с хозяином - он беспокойно бил копытом по земле, желая тут же отправиться в путь.
  - Смотри: прямо сюда идёт! - вдруг напрягся тот.
  Пьер обернулся: прямо к ним направлялся незнакомый мамлюк.
  - Если скажет хоть слово, что ему что-то не нравится, тут же его прикончу! - процедил тамплиер, встречая его ненавистным взглядом.
  Но тот оказался весьма дружелюбен, хоть и немного путал слова на чужом для себя языке.
  - Хороший конь! - добродушно хлопнул он Бедвира по боку. - Не терпится проехаться?
  - Поедем, как только второго оседлают, - ответил Пьер, видя, что это вроде хороший парень.
  - А конюх, похоже, не особо торопится! - многозначительно добавил тот, мельком скосив взгляд на гнедого, который всё больше нервничал.
  - Это точно! - негодующе подтвердил Гильберт, смотря куда-то в сторону, чтобы не встречаться взглядом с ненавистным сарацином.
  - Прикажу ему поспешить! - ответил тот, направившись в конюшню.
  - Вот и спасибо! - кинул ему вдогонку Пьер. И негромко добавил Гильберту, - а ты прикончить его хотел... Видишь - неплохой же человек!
  Не прошло и нескольких минут, как араб вернулся, действительно держа за поводья выхоленную лошадь.
  - Что это? - удивились они, но он махнул рукой:
  - Зачем вам ждать, пока этот ленивый конюх закончит седлать?! Вот - уже оседланный конь. Между прочим, один из любимцев самого султана! - быстро добавил он, видя их недоумение.
  - Конь султана?! - захохотал тамплиер. - Слушай, друг, давай-ка я его опробую? А ты вот, моего возьми!
  Мамлюк изменился в лице. Гильберт, передав Пьеру поводья Бедвира, осмотрел арабского скакуна со всех сторон и восхищённо цокнул, не найдя ни одного изъяна.
  Браво вставив ногу в стремя, он гордо уселся в седло, даже забыв о ране. Пьер сел на Бедвира, и, благополучно миновав открытые ворота, они отправились дальше.
  Выехав и за городские ворота, они пришпорили коней. Вскоре крепостная стена осталась за их спинами, и перед ними оказался лишь простор.
  Гильберт мчался, не желая останавливаться. Арабский жеребец был великолепен, он легко летел по песку, словно перо по ветру! Промчавшись вперёд, тамплиер, наконец, оглянулся, чтобы ещё раз похвастать перед Пьером своей удачей, но того рядом не было.
  Он немного покружил по округе. Тот всё не появлялся. Рана, о которой тамплиер забыл, заныла с новой силой, и он повернул обратно.
  Возвратившись во дворец, он понял, что не зря не стал больше ждать: Бедвир стоял у конюшни, а значит, Пьер был уже здесь.
  Довольный Гильберт вернул султанского коня и напоследок даже махнул рукой стоящему неподалёку сарацину, тому самому, который так подсобил. Нервно покусывая верхнюю губу, тот что-то сосредоточенно решал, но кивнул в ответ и проводил чужеземца долгим, странным взглядом.
  Вернувшись в комнаты, тамплиер пожурил Пьера за то, что тот отстал, и ещё раз похвастал своей удачей. Впрочем, тому тоже было, что рассказать... - поначалу и он с азартом бросился в эту скачку, пытаясь обогнать арабского скакуна, более привычного к бегу по песку, чем Бедвир, и потому не сразу обратил внимание на его беспокойство. Только когда гнедой попытался сбросить его с седла, Пьер вспомнил о его странном поведении ещё у конюшни. Ему едва удалось усмирить разгорячённое животное, и, спешившись, он кинулся искать причины произошедшего.
  Проверяя, как осёдлан конь, не давят ли подпруги, нет ли где какой раны, он вдруг заметил у коленных чашечек Бедвира странный блеск. Чуть дотронувшись до взмыленной кожи, он сразу понял, в чём дело: палец жгло, как от множества укусов...
  "Случайность?.. - задумался он и тут же ответил себе. - Такая же, как и в прошлый раз! Кто-то хочет, чтобы Гильберт покалечился...".
  Зная вспыльчивый характер тамплиера, Пьер ничего не стал ему говорить, но, собираясь рассказать о случившемся Доминик, направился к её покоям. Правда, несмотря на дневное время, внутрь его не пропустили: служанки одинаково стойко игнорировали как его вежливые просьбы, так и после - несколько угрожающие ноты. Ему пришлось уйти, но ненадолго - среди его вещей была надёжно спрятана чадра, выданная ему Доминик для особых случаев, и, раздражённый тем, что снова приходится использовать такой маскарад, он вернулся к себе. Накинув её на себя и взяв в руки поднос с едой, принесённой слугами для него самого, он возвратился к её покоям.
  Для служанки проход в комнаты госпожи был свободен, и он вошёл внутрь. Здесь было много других девушек, некоторые также были закрыты чадрами, и на него никто не обратил внимания. Только главная, Бухзатан, подозрительно посмотрела на вошедшую и спросила, что ей нужно, но, закрытая накидкой, та молчала, цепко держа в руках поднос и не позволяя никому его взять. Доминик вовремя увидела эту сцену и разогнала служанок, а Пьера провела в пустую комнату. Они закрыли за собой дверь, и следить Бухзатан стало не за кем.
  Услышав рассказ о прогулке, Бедвире и подозрениях Пьера, Доминик помрачнела.
  - Значит, опять вражда... - вздохнула она, опершись на стол. - Разве разные люди не могут жить рядом, не желая уничтожить друг друга?
  - Тут ещё вот какое дело... - добавил он с сомнением, - я зашёл и проверил: мой Аселет пока в порядке, и на замену, я так понимаю, мне коня давали хорошего... Гильберт так до сих пор от него в восторге!.. Так что, может, это месть только ему одному. Или же мне готовят другую участь, и тебе тоже.
  - Вполне возможно... Думаю, ты, как и всегда, был прав: давно нужно было уехать! - грустно ответила она.
  Взгляд Пьера был весьма красноречив.
  - Действительно... - помолчав, серьёзно ответила Доминик, поняв его. - Пора в дорогу! Раз уж и Гильберт способен выезжать... Покинем дворец в ближайшее же время! А если он не сможет двинуться в путь через пустыню... Что ж... Он в силах переждать на каком-нибудь постоялом дворе, и будь что будет! За его действия мы отвечать не можем.
  Они закончили беседу, и Пьер снова надел накидку. Держа в руках опустевший поднос, он покинул эти покои, но Бухзатан, которой поначалу так не понравилась эта служанка, теперь была спокойна и только молча проследила за ней взглядом: она уже позаботилась о том, чтобы госпоже больше ничего не угрожало!
  Служанка же безмятежно шагала по коридору, когда из-за колонны вдруг вышел высокий широкоплечий сарацин.
  - Куда идёшь, красавица? - спросил он, но Пьер, не поняв арабской речи, решил не останавливаться и не подал и виду, что что-то слышал.
  Тут его окружило несколько стражей.
  - Куда бы ни шла, сейчас пойдёшь с нами! - ухмыльнувшись, добавил один из них, и Пьеру ничего не оставалось, как следовать за ними. По счастью, больше к нему никто не обращался, и он надеялся, что стражники дойдут, куда хотят, а его оставят в покое.
  Вскоре они действительно пришли - в один из дворцовых залов, где в это время находился султан в окружении визирей и важных сановников.
  - Владыка?.. - удивлённый Халиб вопросительно посмотрел на повелителя.
  Тот как раз слушал Селима. Главный страж так низко склонился перед Юсуфом, что услышать что-нибудь со стороны было невозможно, и визирь снова с интересом осмотрелся, надеясь понять, что происходит.
  - Это кто-то провинился? - спросил он у Заира. Но тот задумался, не спуская с вошедших сосредоточенного взгляда, и тоже не ответил, и Халибу оставалось только ждать.
  Уже от одной мысли, что потребуется наказание, он весь как-то преобразился: подтянулся, посвежел, губы растянулись в неприятную усмешку, а в глазах появился блеск.
  - Говорят, ты отнесла госпоже еду? - по-арабски спросил Заир, когда владыка закончил беседовать с Селимом.
  Служанка, потупив взор в пол, молчала, и он терпеливо повторил:
  - Важно, чтобы ты сейчас ответила: сам султан желает слышать твой голос!
  Пьер на миг чуть поднял голову и, мельком бросив взгляд по сторонам, понял, что ситуация не изменилась - неясно, зачем, но обращаются к нему, и уйти нельзя, - и снова уткнулся взглядом в пол, проклиная тот момент, когда в руки ему попалась эта накидка.
  - Какое невежество! - гневно стукнул по колонне Халиб.
  Заир посмотрел на владыку. Приказ был очевиден, и мамлюки сорвали со злополучной арабки чадру. То, что под ней оказался раскрасневшийся от стыда Пьер, поразило только Халиба, потому что Заир и Юсуф ожидали его увидеть, правда, с разными чувствами: один - с сожалением, другой - с холодной яростью.
  - Позволь мне тут же отсечь эту нечестивую голову! - молниеносно вынув из ножен саблю, в бешенстве подскочил к нему Халиб.
  Но по холодному лицу нельзя было понять, о чём думает владыка. И хотя в глазах его была ярость, он молчал.
  - Ты всё равно кровью оплатишь все грехи! Вы все заплатите... - не отводя жёсткого взгляда от глаз Пьера, тихо процедил Халиб. Его верхняя губа чуть подрагивала от ненависти.
  
  

Глава 8


  В зале была Аими - слуги отправились доложить о её приходе госпоже, и ей оставалось только ждать. Но ей, такой юной, было здесь так страшно - никогда раньше она не видела таких больших помещений, столько мрамора, столько света и столько вещей. С испугом и восторгом она осматривалась, сжав маленькими ручками небольшую корзинку.
  Конечно, девочка пришла сюда не одна, а с Сарикой, но её во дворец не пустили. Впрочем, сама она и не рассчитывала, что попадёт внутрь, но не могла не прийти, чтобы поблагодарить за присланного им лекаря ту, которая, как она знала, сейчас живёт здесь. Она хотела передать, если получится, для неё корзинку с финиками - всеми, что оставались на единственном дереве, украшавшем их маленький двор. Но Заир, которому докладывали обо всём, касающемся госпожи, посчитал, что девочку во дворец лучше пропустить - он решил, что благодарность маленького существа принесёт Доминик особую радость, а то и сделает кое-что получше: детская искренность и наивность помогут вернуть её из мира битв к обычным земным радостям... И потому, когда в зале появилась Доминик, она увидела Аими и рядом с ней - знакомую корзинку, наполненную финиками. На глаза её навернулись слёзы, но, проглотив подступивший к горлу комок, она мягко улыбнулась.
  - Твои финики прекрасны, дитя! Что ты хочешь за свою доброту? Не бойся, называй!
  - Лепёшек... - пролепетала та, не понимая, почему у неё спрашивают, ведь это она пришла благодарить.
  Сердце Доминик дрогнуло, но она сдержала эмоции и нарочито строго кинула слуге:
  - Наберёшь столько лепёшек, сколько на дереве фиников! А эту корзину наполнишь монетами. И отнесёшь всё, куда покажет это дитя. И смотри: коли узнаю, что не выполнил, как велено, не сносить тебе головы!
  Аими не верила своему счастью, видя лепёшки, и не очень понимала ценность тяжёлой корзины, которую понёс вслед за ней слуга. Но, увидев изумлённые глаза матери, дожидавшейся у дворца, она поняла, что это, наверное, очень много, раз та упала на колени и, одновременно с молитвой и слезами радости, кинулась обнимать её саму.
  А Доминик ушла к себе и в одиночестве заперлась в спальне. На неё опустилась ужасная печаль - от мысли, что сделанного было так мало, что это была только капля в огромном море страданий и горестей!..
  В комнату осторожно постучали. Негромко, терпеливо. Казалось, там стоял кто-то вежливый или понимающий... Возможно, кто-то, кто подозревал, как ей сейчас тяжело, или кто просто не хотел мешать, нарушая её покой... Но Доминик было всё равно.
  Она резко подскочила и распахнула дверь - там была Бухзатан. Не успела она произнести ни слова, как госпожа, не обращая на неё внимания, торопливо прошла мимо.
  Ей нужно было избавиться от боли и мыслей, нужно было куда-нибудь вылить мучающий её огонь, и она направилась прямо к оружейной - той самой, куда, как обещал султан, её не должны были пропустить.
  Войти внутрь действительно оказалось сложнее, чем найти сюда дорогу!
  - Кто такой? - прищурился Рашад - один из двух стражей, в этот день охраняющих оружейную.
  - Скорее, кто такая? - поддакнул Назар, всматриваясь и не веря глазам - видя мягкие женские черты лица и мужскую одежду. И Доминик с досадой запоздало подумала, что стоило бы надеть если не шлем с полумаской, больше подходящий к кольчужной рубашке, чем к походному костюму, то хотя бы плащ с капюшоном, чтобы скрыть лицо.
  - Действительно! Никогда бы не поверил!.. А, может, ты и есть госпожа, которую приказали сюда и на милю не подпускать? - подозрительно спросил Рашад, подходя ближе.
  - Что вы! Меня... приняли на службу. Служанка я... - медленно, растягивая слова, придумала она.
  - А откуда у тебя такая одежда?!
  - Так я как раз прислуживаю... приезжей госпоже. А она ну очень требовательная! Приказала её носить, - растерянно развела Доминик руками.
  - Что ж, может быть! - решил Рашад, не соглашаясь с недоверчивым жестом Назара. - Слышал, она очень своенравна.
  - О, она даже меня учила мечом махать!
  Воины засмеялись.
  - Не повезло! А здесь-то ты зачем?
  - Госпожа прислала посмотреть, что тут есть.
  - У нас приказ не впускать её сюда!
  - Но ведь здесь только я! Так помогите - дайте осмотреть оружейную, чтобы я могла ей что-нибудь рассказать. А потом я покажу, чему она меня научила!
  Не найдя в её словах ничего предосудительного, служанку пропустили внутрь.
  Несколько часов она провела весьма счастливо, рассматривая стойки с саблями, топорами, копьями и щитами, и стены, усыпанные луками и арбалетами... Пока воины не решили, что прошло уже достаточно времени, чтобы было о чём доложить госпоже.
  - Ну, а теперь покажи-ка, что обещала! - подмигнул Рашад Назару, предвкушая веселье.
  Но, к его удивлению, то ли госпожа оказалась хорошим учителем, то ли служанка была достойной ученицей: получив долгожданную возможность размяться, Доминик с удовольствием замахнулась мечом. И вскоре они не на шутку разыгрались: Рашад - всё ещё не веря, что эта девчонка умеет сражаться, а она - с мелким пакостным страхом, что вскоре её лишат и такого развлечения.
  Её опасения подтвердились быстрее, чем она думала: через некоторое время, когда ещё раздавался звон их оружия, в оружейную вошли Заир и Юсуф. Их разговор, до этого весьма оживлённый, сразу затих.
  Визирь, увидев Доминик с мечом в руках, от неожиданности не нашёл, что сказать, а султан таким ледяным взглядом посмотрел на мамлюков, что даже у опытного воина Назара похолодела душа. К сожалению, разгорячённый Рашад не видел ничего, кроме клинка, со свистом разрезающего воздух.
  - Довольно!
  Услышав властный голос, воин, не теряя бдительности, сначала прекратил бой, а потом, опустив палаш, обернулся, чтобы склониться перед владыкой.
   "Как не вовремя! - с досадой подумала служанка-госпожа, увидев лица вошедших. - А ведь мы только разогрелись!..".
  - Как посмел поднять руку на госпожу? - услышав этот голос, за здоровье воинов испугалась даже Доминик, до этого всё же не верящая, что Юсуф действительно способен казнить своих слуг.
  - Владыка, мы её не встречали, а это...
  - Это она! - возмущённо перебил Заир аль-Хикмет, вновь обретя голос.
  Рашад, не понимая, что происходит, поставил палаш на место, но так неловко, что тот упал на пол с неприятным, угрожающим звоном.
  - Они чётко выполнили приказ! - махнула рукой Доминик, пытаясь привлечь ледяное внимание к себе. - Но я немного пошутила... И не их вина, что они не знают меня. А оружейная у вас великолепная! Такого количества прекрасных образцов я ещё нигде не встречала.
  Говорила она это очень добродушно, будто рассказывала интересную историю на дружеской встрече, а взгляд был очень напряжён - со всей резкостью она вдруг поняла, что ситуация накалена до предела, и ей хотелось хоть как-то смягчить удар.
  Но Юсуф всё также смотрел на мамелюков. Правда, в голосе к оттенкам звенящей стали добавилась странная интонация: будто говорящий стремился своей непреклонной волей защитить что-то, ему дорогое.
  - Вы вольны делать всё, что хотите. Но воины не выполнили мой приказ, поставили под угрозу вашу жизнь, и наказание не заставит себя ждать.
  Заир, поняв, что за этим последует, достал из стоящей рядом стойки саблю и протянул ему.
  - Подними оружие! - холодно приказал Юсуф Рашаду.
  Тот в ужасе отшатнулся - невозможно было представить его судьбу, если бы он ранил повелителя! И тут же в голове его пронеслась и другая мысль - что, если не защититься прямо сейчас, смерть придёт гораздо быстрее. Он вовремя схватил палаш, чтобы успеть отразить удар!.. Но уже через несколько атак не выдержал силы противника, и рука его дрогнула - последним ударом быстрого, но напряжённого боя Юсуф выбил палаш у него из рук и вновь замахнулся!..
  - Нет! Умоляю! - закричала Доминик, закрыв лицо руками.
  Через секунду тишины сквозь пальцы она увидела, что рука владыки зависла в воздухе, держа острие сабли у шеи Рашада. На коже мамлюка медленно проявлялась красная полоска от мелкой царапины. Юсуф, повернув голову, смотрел на Доминик.
  - Милосердия! - повторила она ещё раз, пытаясь сдержать биение напуганного сердца.
  - Лишь ради этих глаз! И только в нынешний раз.
  Он отвёл клинок, и Рашад упал на колени, но на него повелитель уже не глядел: кинув теперь ненужную саблю Назару, он твёрдо протянул руку к выходу, приглашая Доминик покинуть оружейную. На свинцовых ногах, едва живая от ужаса, она молча повиновалась.
  Медленно добрела она до своих покоев, не обращая внимания на провожатых, следующих на расстоянии позади. Сердце её продолжало биться быстро, будто не веря, что страшный эпизод прошёл, что всё самое ужасное уже закончилось и больше не повторится. На самом деле она и не верила в это... - она не могла быть уверена, что такое никогда не повторится, и в этом был главный страх! - она не могла решать за людей, не имела слов, способных убеждать сложить оружие и никогда не поднимать его на себе подобных!.. Она ничего не могла!
  В следующий раз, когда она снова увидела Заира аль-Хикмета, ни словом она не обмолвилась о произошедшем эпизоде. Он тоже не напоминал о нём, будто и не было той смертельной угрозы для воина, этого похода в оружейную и даже самой оружейной. И когда она навестила своих спутников, она также не стала упоминать им о случившемся, но надеялась, что и без этого они, наконец, все вместе решат, когда уже покинут дворец, как они с Пьером раньше и договорились. Впрочем, тому тоже было, что рассказать, - когда тамплиер ненадолго отошёл от них, Пьер быстро поведал Доминик, как его застали под накидкой, когда он на днях покинул её покои.
  - Мне, кстати, сказали, что лучше и носа из комнаты не показывать! Даже казнить собирались, опять! - добавил он громче.
  Гильберт, сходив за своей походной фляжкой с вином, снова подсел к ним и придвинул кружки.
  - А ты как? Когда восстановишься? - спросил у него Пелерин. - Очевидно, нам всем намекают, что пора уже в дорогу.
  Тот вдруг как-то ощетинился, будто его ударили прямо по ране.
  - Мне-то, конечно, лучше, чем было... Но всё же, - он даже понизил голос, что было совсем на него непохоже, - если бы они приходили, как раньше, я бы вполне подумывал и о дальнем отъезде.
  - Кто приходил бы?
  - Лекари.
  - Тебя перестал посещать лекарь? - похолодел Пелерин.
  - Нет, он приходит, но не так часто. И мази кладёт куда меньше, чем обычно... Что это, заговор, месть?
  Пьер и Доминик переглянулись.
  - А может, медленная казнь. Но каждому своя...
  Оставила она в этот раз своих спутников с новыми, весьма неприятными мыслями и нерешённым вопросом - как скоро они смогут собрать необходимое в дорогу и отправиться в путь...
  Давно уже не утреннее солнце протиснулось сквозь шторы, когда новым днём она только открыла глаза. Но подниматься она не спешила, ощущая, что всё ещё не может прийти в себя ото сна: она видела набережную в родном городе, в своём веке, чувствовала воздух, напоенный свежестью реки. Свежестью, до которой нельзя дотянуться и можно лишь вспомнить на несколько минут...
  Она снова накрыла голову подушкой - но та будто помнила нынешний сон и, не давая его забыть, снова насыщала видение яркими красками. Тогда Доминик медленно поднялась и, стараясь думать только о том, что видит вокруг себя, в окружающем мире, а не в воспоминаниях, привела себя в порядок. Но внутренний взор всё равно не отпускал прошедший сон, и сама она будто ещё дышала этим сладостным ароматом - ароматом свободы и свежести в своём городе...
  Она перешла в другую комнату. Немного посидела здесь, нервно дёргая золотые кисточки подушек... Потом подскочила и зашла в другую. Попыталась найти себе какое-нибудь дело, но всё, за что она ни бралась, не помогало - настырное и такое реальное вспоминание родного века не отпускало!
  Вконец измучившаяся, не видя перед собой ничего, кроме своей тоски, она покинула покои и, выйдя из дворца, кинулась в сад.
  Пробежав достаточно далеко, она остановилась у большого фонтана. Тут было красиво! Чётко очерчивая квадраты, вглубь уходили каменные дорожки. Благоухание пряных трав и цветов, соединяясь в невероятный букет, изредка разбавлялось порывом лёгкого ветра. Здесь было тихо. Перед ней дышал простор - небо над головой и тишина со всех сторон. Никаких голосов, вопросов, смеха. Никаких людей.
  Она устало присела на скамью. Сон о родном городе не просто нарушил её покой... Он будто разрезал давно зашитый и спрятанный подальше от глаз мешок с воспоминаниями, теми самыми, оттуда... И теперь с мучительной болью она снова и снова смотрела на свою прошлую жизнь. Ту, когда Эрика была такой юной, такой наивной и любопытной...
  "Куда всё это делось? - не сдержавшись, всхлипнула она. - Кем я была? Весь мир мне казался интересным. Каждый раз я просыпалась с тем, чтобы найти что-то хорошее в новом дне и радоваться, радоваться...".
  Перед глазами её нежданно появились давние друзья.
  - Эрика, привет! Красотка, вся прямо сияешь!
  - Да, мерси, я такая! - жеманясь, ответила она.
  - Ты сегодня идёшь с нами, не передумала?
  - Конечно! А в какой клуб?
  Молодой человек стушевался, а потом засмеялся:
  - Ты иногда такая смешная... Забыла, что ли? Костю навестить...
  Она забыла. Но всё равно с удовольствием съездила с друзьями в больницу, и всё было прекрасно в тот день! Правда, только Эрика не замечала, что беспрестанно шутила и смеялась, желая быть в центре внимания, хотя оно требовалось больному...
  "А что стоит чужое внимание, - задумалась Доминик, - если всё равно никто не сможет узнать, что на самом деле таится в глубине моей души?.. Да и зачем оно было мне нужно? Неужто для того, чтобы почувствовать себя живой, чтобы среди лучей чужих взглядов осознать, что я точно существую на этом свете?..". Она подняла голову и всмотрелась вверх, в небо. Но оно не давало ответов - что было правильным, а что - нет, и ей пришлось снова самой окунуться в горькие размышления.
  Остатки печали дальней флейты давно уже отзвучали, когда она, наконец, решила вернуться в покои. Она была задумчива, но ей было уже не так беспокойно, как ещё недавно, после прошлого сна. А новой ночью ей приснилось совсем другое...
  Перед ней был человек, но в темноте комнаты его лица поначалу не было видно, и только на руки падал свет - прямо на окровавленный кинжал...
  "Думаешь, думаешь, я прекрасен внутри? Это небо создало меня таким, и я достоин любви и уважения?!", - хохотал хриплый голос, выкрикивая слова по два раза, как эхо. Они всё ещё болезненно звучали в её голове... "Наказания, наказания не должно быть, ведь я прекрасен и индивидуален!", - хрипел, страшно смеясь, голос.
  Она оробела во сне - но лишь на миг, сразу поняв, что не так в сказанных словах. И тут же в комнате осветился тёмный угол: над детской колыбелью.
  "Вот таким небо привело тебя в этот мир! - показала она на младенца. - Ни одной чёрной мысли, ни одного желания принести кому-либо боль, ни капли жестокости в глазах. А эта улыбка...". "Я никогда не улыбался!", - захрипел голос. "Нет же, вот, смотри! Это ты улыбаешься. Мы все улыбаемся, когда приходим в этот мир. Но иногда другие, такие же люди, как и мы, заставляют нас об этом забыть... Или это делаем мы сами...". "Если так, то я уже не буду иным!", - отзывалось в пространстве сна. "Но человек может меняться! - ответила она. - Нужна лишь сила духа. Изменив свои дела, надо оплатить содеянное зло и идти новым путём!..".
  Всё закружилось и исчезло в вихре эпизодов и силуэтов, и только улыбка младенца оставалась перед глазами, пока вдруг не превратилась в улыбку мужчины с редеющими зубами, того самого - с хриплым хохотом; а потом и она пропала. И тогда Доминик проснулась. Но ещё долго она не могла забыть этот сон.
  "Наказание - это этап, который нужно пройти, чтобы не только искупить содеянное, но и выйти на новый уровень самого себя, - продолжала она мысленно отвечать незнакомцу из сна. - И чтобы душа менялась, её тоже нужно тренировать: как ум, как мышцы...".
  Запретив служанкам следовать за собой, она прошла в дальнюю комнату своих покоев. После неудачного посещения оружейной она поняла, что тренироваться с мечом только из-за одного её желания ей всё равно не позволят, потому из этой комнаты сделала тренировочную - вынесла все ненужные вещи, и теперь внутри находились лишь скамья да пара больших зеркал. И оставалось много пространства для того, чтобы руки не забыли, как защищаться в дальних странствиях.
  На несколько часов здесь поселился свист разрезающего воздух клинка. Острая сталь успокаивала и сосредотачивала: была холодна даже своим цветом, будто отвергала саму мысль о возможном существовании в этом мире каких-либо эмоций.
  Потом дверь приоткрылась, в комнату осторожно вошёл Заир. С минуту постояв молча, он понял, что Доминик на него отвлекаться не собирается.
  - Служанки обеспокоены, что ты опять их прогнала, - произнёс он осторожно. - Думают, не угодили тебе чем-то...
  На миг она дёрнула бровью, услышав в его словах упрёк - будто она была виновна в страхах тех, кто с таким благоговением ей служит. "А разве я просила об этом?..", - подумала она, но тут же ударом меча по воздуху избавилась от мелькнувшего возмущения.
  - Зря, они - хорошие девушки! - отметила она вслух.
  На лице визиря она тут же заметила лёгкую улыбку и едва улыбнулась в ответ. И резко добавила, не переставая наносить удары по пустоте:
  - Улыбаешься?! Вот тебе, получай!
  - А с кем ты дерешься?
  - Ты не узнал его? Не понимаешь? - она не отводила от клинка серьёзного взгляда.
  - Здесь же никого нет?
  Она остановилась, тяжело дыша, и махнула рукой на зеркало.
  - А там кто?
  - Отражение? Моё?
  - При чём тут ты!.. Послушай, для тебя может быть загадкой то, что я дерусь напротив зеркала, но она, - Доминик кивнула в сторону отражения, которое ответило ей таким же жестом, - видит всё, что происходит.
  - Что видит?
  - Она - это та, из-за которой я нахожусь там, где не хочу быть, и делаю то, что раньше никогда не стала бы делать для удовольствия. То есть это та, которая самым нелепым и глупым образом втянула меня в эту окружающую действительность. Вот она сейчас смотрит и думает: "А может, я всё-таки была не права? Если бы я была другой - лучше самой себя, мне не пришлось бы держать в руках клинок и так нелепо объяснять, что у меня всё в порядке с рассудком, но просто сил уже не хватает?".
  Заир обескураженно молчал, и она чуть спокойней добавила:
  - Если хочешь потренироваться, милости прошу... Только оружие с собой принеси. Если же нет - то мне нужно ещё немного времени...
  "... чтобы прийти в себя", - мысленно закончила она.
  Заир понимающе кивнул. Задержавшись на мгновение, чтобы убедиться, что она снова сосредоточена только на клинке, он с досадой вышел. То, что ей нужно немного времени, он прекрасно понял... - это значило, что до вечера её лучше не беспокоить. А вечером, как он знал, он может и не найти её в покоях, потому что она будет бродить по саду или вокруг дворца, или где-нибудь в другом месте в поисках, к примеру, противника для боя или ещё чего-нибудь запретного, того, что Юсуф бы не одобрил... Раздражённый, он отправился к Халибу.
  Визирь, правая рука султана, хоть и не любил чужаков, был весьма умён, а ещё - его никогда не одолевали сомнения. Его спокойствие и чёткое знание того, как нужно поступать, сейчас очень бы пригодились Заиру, переставшему понимать, как действовать в отношении Доминик. Конечно, он не мог рассказать собрату, что сам он желал бы, оставаясь ей другом, действовать по-дружески, всячески поддерживая её манеру поведения; но поговорить с ним о том, как повернуть её в сторону наслаждения этим миром, жизнью в этом дворце, он мог.
  Служанки быстро поставили перед ними горячий, только что с огня, кофе и покинули комнату.
  - Что-то случилось, друг мой? - внимательно посмотрел Халиб на Заира, наслаждаясь очень маленькими глотками обжигающего напитка. - На тебе лица нет.
  Тот нервно постучал пальцем по кофейному столику, подбирая слова.
  - Госпожа... меня тревожит.
  - О да! Полностью с тобой согласен, - понимающе кивнул Халиб. - Владыка слишком церемонится с ней! Будь моя воля, её давно бы заперли в комнате без окон, чтобы она, посидев там какое-то время и осознав благодать Милостивого, искупила свою вину перед ним!
  - Прости, мудрый Халиб, я не это имел в виду... Ей здесь не нравится, - осторожно поправился Заир аль-Хикмет.
  Удивлённый Халиб на миг даже перестал пить кофе.
  - Говорю же, пусть владыка запрёт её в комнате и лишит своего внимания, тогда она поймёт всё, что надо! Или даже пройдётся пару раз плёткой - никогда не бывает лишним... - пожал он плечами, ещё раз подумав.
  Заир взглянул на него молча, понимая, что не такой совет он хотел бы услышать... Но Халиб, казалось, понял его замешательство: допив, он отставил чашку и посмотрел на него очень внимательно.
  - Послушай, я ведь знаю, что тебя беспокоит, - негромко сказал он, чуть наклонившись вперёд, ближе к Заиру. - Но ты не должен думать о ней. У тебя - воля султана, тебе нужно выполнять её. Ты обязан сделать так, чтобы она осталась здесь, и тебе должно быть всё равно, как это произойдёт. Всё уже решено, и не тобой!
  Он снова откинулся на спинку софы и вполголоса добавил:
  - Не думай о ней. Каков смысл? Они все - одинаковые. Они лишь поначалу такие гордые. Затем она поплачет - от глупости, а после - станет счастливее всех женщин! Эти змеи извиваются, только когда пытаешься взять их в руку. А потом им никуда не деться.
  Его уверенный жёсткий взгляд был однозначным, и Заир на миг даже подумал: а правильно ли сам он всё время сомневается, пытаясь найти лучшее решение?.. Вдруг это действительно никому не нужно, и он сам только обманывается?..
  - Знаешь, друг мой, - сказал напоследок Халиб, провожая его до двери, - вот тебе мой лучший совет: добейся у султана позволения учить её и приведи ко мне! Тогда у тебя никогда не будет проблем с тем, что она чувствует что-то неподходящее или не хочет чего-то делать.
  Заир кивнул, но мысленно про себя отметил: "И всё же она должна решать сама...", и вышел в коридор.
  Шёл он неторопливо, размышляя, не закончила ли всё же Доминик на сегодня разминаться с мечом. А та действительно уже вернула клинок на место в спальню, где хранила его, и теперь сидела в одной из комнат, скучно дёргая кисточки подушки и пытаясь выключить в собственной голове периодически слишком громкие голоса служанок.
  - А я думаю, нужно ей показать! - опять пробились чужие слова сквозь её мысли.
  Она нервно дёрнула бровью. Она прекрасно поняла, что сейчас всё будет по обычному, надоевшему ей сценарию: служанки поспорят, стоит ли отвлекать госпожу, или это на самом деле её развлечёт. Потом они подойдут к ней, и она сделает вид, что не понимает их вопроса. Они поговорят на своём языке и успокоятся, или сначала позовут Бухзатан, чтобы та перевела их слова...
  Доминик закрыла глаза, но не прошло и нескольких минут, как перед ней действительно оказались служанки. В руках их были образцы тонкой, очень красивой прозрачной ткани, и молоденькая Табия произнесла, чуть не шипя от восхищения:
  - Госпожа, такая великолепная ткань!
  Та внимательно посмотрела - сначала на ткань, потом - на девушек. Те доверчиво ждали ответа и, сдержав усмешку, она миролюбиво кивнула, показывая, что оценила образец. И, махнув рукой, отпуская их, снова закрыла глаза.
  Они обрадовались, что всё прошло удачно. Но не успели вернуться в другую комнату, где разбирали ткани, как их увидела Бухзатан. Сразу поняв, что они подходили к госпоже, которая в последние дни не часто так спокойно сидела в своих покоях, предпочитая проводить время в саду или у чужеземцев, своих спутников, главная служанка возмутилась.
  "Сейчас станет их отчитывать... Они скажут, что совсем меня не потревожили, а лишь развлекли... И все будут разговаривать, думая, что я их язык совсем не понимаю", - мысленно отметила Доминик.
  - Госпоже понравилось! - уверенно ответила Табия на не заставившие себя ждать упрёки Бухзатан. Бастет кивнула. - А как наряд из этой ткани понравится владыке, когда он её увидит!..
  Той эти оправдания достойными не показались. Наоборот, она возмутилась ещё больше.
  - Никогда, - строго повторила она, - никогда не произносите такого вслух! Все приказы владыки должны исполняться молча!
  Бухтазан развернулась и ушла, чтобы на всякий случай отругать и остальных.
  - А почему так? - услышала заинтересовавшаяся Доминик вопрос: молоденькая Табия, которая лишь несколько дней служила в её комнатах, с удивлением смотрела на Бастет.
  - Потому что госпожа о распоряжениях владыки пока ничего не знает... И узнает, только когда захочет уехать... Конечно, её никто не отпустит! - быстро добавила та, видя в глазах Табии непонимание.
  Они ушли в комнату, где их ждали ворохи новой ткани, а Доминик так и осталась сидеть с широко открытыми глазами.
   "Мои уши - глухи?.. - ошеломлённо подумала она. - Иначе почему я слышу это только сейчас? Или я сошла с ума - и сначала якобы переместилась в другой век, а теперь, когда к этому привыкла, расстроенный рассудок кидает мне новое копьё?..".
  - Госпожа, сладости!
  Инас поставила перед ней заполненный поднос, и Доминик, резко очнувшись, вдруг схватила её за плечо.
  - Что ты сейчас сказала? - она пронзительно всмотрелась в тёмные глаза.
  - Госпожа, я не понимаю... Вот сладости... - испуганно ответила та, растерянно глядя в напряжённое лицо.
  "Госпожа... Госпожа. А я и не догадывалась, что они зовут меня так лишь потому, что это приказано...", - она расслабила руку и даже натянула на лицо хилую улыбку.
  - Спасибо, милая.
  "Вот и моя казнь", - холодно подумала она, поняв, что попала в ловушку. Ум её сразу же пришёл в себя, тут же отбросив даже намёк на тоску по развлечениям или разбор каких-то снов! - нужно было срочно выбираться из дворца. Но как, если только теперь со всей резкостью она поняла, что за ней действительно следят? Не провожают, не оберегают, а следят?.. - и прямо сейчас, и всё то время, в течение которого она не хотела этому верить!..
  Немного лихорадочно побродив по комнатам в надежде услышать что-нибудь ещё, она, в конце концов, поняла, что ей просто повезло - бдительная Бухзатан, очевидно, давно вымуштровала своих девиц, и то, что ей удалось услышать объяснения Бастет, было лишь случайностью. Ждать тут других подобных разговоров дальше было бесполезно, и, как и предполагал раньше Заир, вскоре она покинула дворец, чтобы скрыться в саду.
  Здесь, среди зелёных зарослей, обычно дышалось и думалось гораздо легче, будто ветер уносил с собой и тоску о былом, и страх настоящего. Но сейчас в голове продолжали звучать голоса служанок, переходя в колокольный звон, раздающийся гулким эхом по пустым коридорам - опустошённой душе, попавшей в сети обмана...
  Разрывая попадающиеся под руку лепестки цветов, нанесённые ветром в фонтан, она искала выход в своём отражении - кто ещё, как не она сама, мог теперь ей чем-то помочь? Но и её водяное "я", если и знало ответ, безнадежно молчало.
  "Но ведь это невозможно? - вдруг подумала она. - Меня же не могут заставить?.. Неужели это понимаю только я, не они? Небо вложило в меня силы и мысли, и волю, и любовь к свободе, и это не для того, чтобы я отдала свою судьбу в руки тому, кто захочет ею управлять! Это только моя обязанность - ведь мою жизнь небо дало именно мне!".
  Она поднялась и побрела по тропинкам.
  Здесь везде была тишина. Но покоя тут не было... И, поплутав немного среди зелени, она вдруг ускорила шаг и направилась прямо к тренировочной площадке.
  Там, как назло, ей снова встретился Селим! Конечно, в этот раз её лицо было прикрыто капюшоном, и далеко не все воины и сановники знали её как госпожу, но начальник стражи Селим - знал. И, хоть он и не подал виду, он был крайне недоволен тем, что она пришла. А когда она озвучила свой приказ, он понял, что происходит самое худшее, что можно было бы себе представить: она потребовала выдать ей меч и противника, желая теперь же драться!
  Это противоречило указу владыки, но и отказаться Селим не мог, иначе он был бы наказан за неудовольствие госпожи. Особого выхода не было, и он сам принял вызов. И вскоре они уже бились и, разгорячённых, их не остановило бы и нападение настоящих врагов!
  Их одинокий бой в стороне от тренировочной площадки привлёк внимание всех воинов, и те окружили место соперничества, чтобы увидеть исход. Правда, лишь некоторые из них, знающие, против какого чужеземца на самом деле сейчас борется Селим, понимали, чем окончится этот день - что не пройдёт и нескольких часов после сражения, как начальник стражи окажется в темнице. Пока ещё оставалось неизвестным только, кто именно первым из них самих доложит о произошедшем владыке, но что это обязательно случится, было несомненным!..
  Когда бой завершился, Доминик вернула меч Селиму и ушла. А через какое-то время, когда прогуливалась по саду, она услышала за собой торопливые шаги. Обернувшись, она заметила невдалеке Махмуда - одного из воинов, который среди прочих следил за недавним боем.
  - Чего тебе? - спросила она, видя, что, поймав её взгляд, он замер в почтительном поклоне.
  - Милостивая! Владыка узнает, что мы не посмели тебе перечить, - и храбрый Селим лишится головы как нерадивый слуга!
  - Ну, это мы ещё посмотрим! - сквозь зубы процедила Доминик и отправилась во дворец, чтобы найти султана.
  Сановники, вместе с Юсуфом рассматривавшие военную карту, заметив его жест, тут же покинули комнату. И мысленно она этому даже обрадовалась, не зная, кто из них решил бы отговорить его от пощады.
  - Сегодня солнце благосклонно ко мне! - пристально глядя на Доминик, произнёс он, рукой поправляя карту на столе. И теперь, помня разговоры служанок, она сразу поняла, что он имеет в виду только её приход, а совсем не удачу в войне...
  - Как и всем нам... - она с трудом натянула на лицо кислую улыбку. - Но я пришла с небольшой просьбой.
  - Какой же? Новые украшения уже в пути - отправлены из Дамаска...
  - Нет, их достаточно! - махнула она рукой. - Моя просьба... это так... мелочь, - попробовала она преуменьшить вину мамлюка, придав рассказу оттенок незначительности.
  - Что же это?
  - Я гуляла по саду. Он великолепен! Истинный художник создал это творение!
  Она, казалось, непринуждённо откинулась на подушки тахты, но Юсуф заметил, что рука её так сжалась в кулак, что костяшки пальцев побелели.
  - Затем я прошлась вокруг дворца, потому что и дорожки сделаны так, что по ним хочется и хочется идти. Этот дворец прекрасен со всех сторон!
  Владыка чуть усмехнулся - он уже понял, что сладкой речью она ведёт к чему-то важному, и терпеливо ждал её слов.
  - А потом я встретила площадку, где тренировались воины.
  Тут она замолчала, чтобы перехватить дыхание, и мельком взглянула на Юсуфа. Тот всё также внимательно глядел на неё, но она вдруг засомневалась: "А стоит ли упоминать о Селиме? Что, если словами сейчас спасти его голову не получится? Может, лучше промолчать, и всё само как-нибудь разрешится?..". Она нерешительно потёрла руку, раздумывая. Но султан прекрасно понял, с чем была связана эта заминка: ему уже успели доложить о произошедшем.
  - Вы о чём-то хотели попросить? - напомнил он, видя, что она всё ещё молчит.
  - Ну как... А вы пообещаете не рубить сгоряча, даже если вам не понравится то, что вы услышите?
  Не дождавшись ответа, она всё-таки осторожно добавила:
  - Тут один ваш воин выполнил мой приказ. И мне так хочется, чтобы он за это не пострадал!
  - О какой-то истории я недавно слышал. Так какой приказ? - невозмутимо уточнил он, желая, чтобы она сама произнесла это вслух и поняла, как же велик проступок мамлюка.
  - Ну, провести со мной бой.
  - И он позволил себе?.. - в его голосе начала кипеть ярость.
  Поняв, что Юсуф действительно видит ситуацию не такой, как она сама, Доминик отбросила всякий тон незначительности.
  - Защищаться? Конечно! - хмуро ответила она. - С его стороны было бы глупо стоять передо мной с мечом в руках и ждать, когда я себя уничтожу!
  - Как это?
  - А так: если бы я ранила его, беззащитного, не имеющего права держать против меня палаш, то уж наверняка не смогла бы спокойно жить дальше и сама уничтожила бы себя укорами!
  Он всмотрелся в кажущиеся разгневанными глаза, ощущая, что за этим гневом всё же таится страх.
  - А если я его казню? - спросил он, не отводя пристального взора.
  - Я не приходила бы к вам с просьбой, если бы это было не важно! - стала она черней тучи.
  - Что ж... Тогда могу сохранить ему жизнь. Но назначу другого начальником стражи.
  - Это бессмысленно - он один осмелился выполнить мой приказ! Разве у вас много таких храбрых людей? К тому же, столь верных вам? Ведь, думаю, именно он уже рассказал о нашем бое? - твёрдо добавила она, внезапно поняв, что, когда она сюда пришла, султан уже знал о произошедшем.
  Он усмехнулся.
  - Иногда храбрость граничит с глупостью.
  - Зато сильный никогда не уничтожает слабого!
  Её глаза снова загорелись, став слишком смелыми, слишком гордыми, будто, произнеся просьбу и сделав всё, что могла, она снова стала собой. Но даже за этим упрямством и молодостью в них читалась какая-то невыразимая чёрная тоска, причин которой Юсуф понять не мог.
  Он ничего не обещал ей, но уже и не спорил, и, оставив его, она вернулась к себе. Устало она присела на кровать и ощутила вдруг, что ей ещё грустнее, ещё тяжелее, чем утром. Как пышные, но мрачные тучи собирают свою силу, чтобы вылиться в грозу, так тяжелела и душа, накапливая слёзы отчаяния и безысходности...
  Не прошло и часа, как к ней пришёл Заир аль-Хикмет, будто ему тут же доложили, как только она вернулась в свои покои. И, когда она увидела его, ей стало ещё печальнее. "Даже друг, которому я верила, доверяла, даже он... ни словом не обмолвился, что вокруг - только обман, и никто не собирается отпускать на свободу, когда я этого захочу!", - подумала она мрачно.
  - Что с тобой? - удивился он. В последний раз, когда он её видел, она была с мечом в руках, так энергична... А теперь - будто остатки тепла догорали на выгоревшем угле.
  - Грустно что-то...
  Резко подскочив к окну, она нарочито внимательно уставилась в небо, стремясь скрыть рвущиеся слёзы.
  - Как давно здесь не было дождя! - вдруг произнесла она. И, не удержавшись, добавила ещё тише, - я скучаю по нему... Никогда раньше не думала, что это такое - дождь. А сейчас понимаю: это - то чудо, которое всё ещё объединяет меня... с тем местом, где хочу быть... где бы я сама ни находилась в этот момент. Капли падают, уходят в землю; потом опять падают, из года в год, из века в век, соединяя прошлое с настоящим и переходя в будущее. И он всегда тот же самый: мой старый друг дождь...
  Она замолчала. Её взгляд вновь потускнел, будто, снова взяв себя в руки, выпущенные через глаза эмоции она позвала обратно домой, в душу. И Заир вдруг ощутил холод - редкий, несвойственный ему страх непонимания.
  - Что с тобой?
  Она молча всмотрелась в него. "Что стоит весь этот мир?.. - если ты не можешь двигаться туда, куда хочешь. Если не можешь верить тому, кем дорожишь. Если не должен говорить того, что знаешь. И если боишься объяснить то, что чувствуешь...", - подумала она и тихо произнесла:
  - Память, Заир... Память не разжимает свои когти.
  Он смотрел пристально, и она вдруг горько усмехнулась - то, что он так желал услышать, на самом деле и не стоило его внимания, оно было ему ни к чему!.. Но ей так хотелось произнести это вслух, хоть кому-то, чтобы не она одна это ощущала!..
  - Ты знаешь, что это?.. - тихо добавила она. - Что такое яд воспоминаний? Мы ходим мимо других людей, мы видим их, что-то думаем о них, представляем, кто они... Но никогда, даже если услышим, не поймём всей глубины того, что было с ними, того, что они когда-то ощущали или ощущают сейчас... Того, что хранится в их памяти... Видишь это? - она тронула цветок, стоящий в кувшине на столе. - Просто бутон с нежными лепестками, а на них - капли воды, так мы видим... Но ведь каждая из них хранит исток жизни и каждая из них - не только капля жизни, но и капля света, ведь свет мира отражается в них, наполняет солнцем. Кажется, что оно далеко, оно владеет целым небом, и до него не добраться даже взглядом, как бы ни был он остёр и смел! Но на самом деле солнце здесь - в этой капле, каждую секунду, даже когда его нет на небе, ведь она уже напитана его лучами...
  И душа человека также наполнена невероятными силами и чувствами! Глаза - как эти капли, наполняются видениями, мечтами, желаниями. Уши впускают в себя мысли, предположения, надежды... Руки чувствуют и рассказывают это душе. И это накопленное богатство никогда её не покинет, никогда! Какие-то воспоминания можно спрятать очень далеко, хоть на самое дно своей души. Но даже через года оно останется с тобой - забытое, нежеланное, оно всё равно в любой миг может восстать, чтобы напомнить о прошедшем. И от этого никуда не деться. Память... Это вход в рай, когда любишь, и это же - смертельный яд, когда ненавидишь или боишься! У этого напитка вкус боли и аромат гнева, и он не заканчивается, его всегда много. Даже если что-то или кого-то любишь, одна малая капля ненависти к иному, тому, что когда-то было в твоём прошлом, что осталось в твоей памяти, способна уничтожить все цветы в райском саду! Как сгинет и этот цветок. Но он уйдёт в свой настоящий срок, а душа, страдая от яда, заключённого в памяти, гибнет, не проживая свой истинный путь...
  Она посмотрела на Заира. В глазах её была вода, но ей было всё равно. Она знала одно - здесь никто не будет думать о том, что приносит боль ей, что она ощущает... Здесь все будут желать, чтобы она поступала так, как нужно только им самим.
  - Я сегодня очень устала, - отвернулась она снова к окну, и больше ни о чём говорить не стала. И Заиру пришлось уйти.
  "Что она имела в виду?", - размышлял он, шагая по коридорам дворца с таким мрачным видом, будто она передала ему свою боль. Подумав ещё немного над загадкой её слов, он вновь отправился к Халибу, чтобы спросить совета.
  - Память? - удивился тот. - Память - это хорошо. Особенно, когда есть, кого ненавидеть, - тогда не забудешь, что нужно отомстить! А ненависть - это преходящее... Отомстил - и простил. И живёшь спокойно дальше!
  - Но почему она так говорит?
  - Глупа! И ты не бери в голову. А вообще, друг мой, сделай, как я уже говорил: если не хочешь, чтобы её занимали ненужные мысли, приведи её ко мне и дай мне свободу действий. И она больше никогда не будет думать ничего лишнего!
  
  

Глава 9


  В комнате не было никого иного, даже Гильберта, но они всё равно говорили шёпотом. Встревоженный Пьер, близко склонившись к Доминик, постукивал по столу, стремясь добавить шуму, чтобы этот разговор точно остался между ними, если бы за дверью сейчас кто-нибудь подслушивал.
  - Ночью не уехать - ворота закрыты...
  - И утром - тоже, - ответила она. - А днём, когда открыты, стражи преграждают мне путь.
  Оба замолчали.
  - Есть вариант. Хороший... - глядя куда-то в сторону, произнесла она, выдержав паузу, будто только сейчас это придумала. - Нужно, чтобы вы с Гильбертом уехали - мне самой выбраться будет гораздо легче.
  - Ты хочешь, чтобы я тебя оставил?
  Она собралась, было, доказывать свою правоту, но вдруг заметила его взгляд - жёсткий и решительный, непреклонный и такой же стальной, как у султана, когда в оружейной тот глядел на разгневавшего его мамлюка... И слова её изменились.
  - У нас нет выбора, - мягко сказала она. - Это моя вина, что мы здесь, моя глупость, и никто другой не должен за это расплачиваться! Вы с Гильбертом можете уехать прямо сейчас, и никто вас не задержит, а мне тогда будет проще. Отправляйтесь в путь!
  Она ушла, рассчитывая, что Пьер обговорит всё с тамплиером и вскоре они уедут. Сама же она отправилась к Заиру, чтобы объявить, что её спутники должны покинуть город, - она надеялась, что визирь ускорит их сборы и обеспечит безопасный выезд. И он действительно был рад ей помочь, как, впрочем, был доволен и самой такой просьбой, означавшей, что невыносимый Пьер, чьё присутствие так раздражало и султана, и Халиба, больше не будет путаться под ногами. Он заверил её в полной поддержке и в том, что её друзей обеспечат всем, что только может понадобиться в странствии, и Доминик немного успокоилась.
  Теперь, когда она была уверена в безопасности тех, кто вскоре должен был её покинуть, оставалось понять, как дальше действовать самой, чтобы тоже выйти из этого дворца раз и навсегда. И уже через несколько дней она, наконец, согласилась на прогулку в сопровождении мамлюков. Это был тот самый день, когда Гильберт с Пьером должны были отправиться в дорогу, и Заир с удовольствием подумал, что, возможно, их отъезд многое поменяет в её отношении к этому месту, раз она сразу приняла то, от чего отказывалась всё это время.
  Доминик ожидала во дворе и, придерживая нетерпеливого Аженти, всё сильнее нервничала, видя, что вокруг неё собирается слишком много мамлюков.
  - Хорошая конница! - хмуро бросила она, заметив, наконец, и Селима. Тот гордо подлетел на великолепном коне и чуть склонил голову при виде госпожи-юнца, укутанной в мужской плащ.
  - Владыка просит... - развёл он руками, будто показывая, что и ему не по нраву такой приказ, но на самом деле считая происходящее более, чем верным.
  - А если я совсем не хочу, чтобы меня сопровождали? - попробовала она ещё раз, но попытка не удалась: никто из мамлюков больше не желал ослушаться господина.
  Она резко пришпорила коня и оказалась у ворот. Тут она снова удостоверилась, что её слова, с какой интонацией их ни произносить, замков не отворяют: стражи открыли только после приказа Селима. "Неплохо было бы приручить его...", - подумала она, миновав ворота и медленно поехав впереди.
  Мамлюки всё время были настороже, чтобы при необходимости пуститься вскачь, и она действительно поначалу собиралась при первой же возможности умчаться подальше. Но, выехав, сразу поняла, что ничего не выйдет, - на извилистых улочках оторваться от погони было весьма сложно, да и конь Селима оказался слишком хорош...
  Она огляделась. Место, которое они сейчас проезжали, находилось недалеко от базара, и, недолго думая, она свернула прямо к нему. Спешившись неподалёку от первых торговых рядов и кинув поводья Аженти одному из стражей, она двинулась в самую толпу. То же самое пришлось сделать и нескольким мамлюкам - они оставили коней на попечение остальных и отправились за ней.
  Неспешно пройдя несколько рядов с товарами, она зашла в одну из лавок, чтобы рассмотреть наряды. Одежды здесь было много, и стражи рассчитывали спокойно поболтать, лениво осматривая прохожих. Но через несколько минут их безмятежной беседе пришёл конец - они обнаружили, что госпожи в лавке нет, хотя она оттуда и не выходила...
  Селим не понял, как это произошло, но вполне сообразил одно: если он вернётся во дворец без неё, то за этот промах участь его будет решена и, наверняка, в последний раз! Они кинулись искать её, не гнушаясь расталкивать торговцев и покупателей, чтобы освободить себе дорогу, а Доминик в это время торопилась обратно, теперь не боясь, что её кто-нибудь узнает: в лавке она натянула на себя чадру и сразу вышла.
  Вернувшись к началу базара, где оставались мамлюки, охранявшие коней, она остановила бежавшего мимо мальчишку и попросила его подойти к стражам.
  - Там, говорят, вас начальник Селим ждёт, - передал он им, с интересом глядя снизу вверх и указывая в сторону торговых рядов. - Сказали, госпожа потерялась, надо искать.
  Оставив одного сторожить коней, те спешно бросились в толпу.
  Как только они скрылись из виду, Доминик, скинув чадру, подбежала к Аженти. Вскочив на него, она тут же развернулась и умчалась. Растерявшийся стражник не успел сообразить, что сейчас лучше было бы бросить все поводья, оставив лошадей на волю случая, и кинуться в погоню, и она быстро исчезла из поля его зрения.
  Знакомым путём она помчалась к воротам города и вскоре была на месте. Но там ей пришлось остановиться - постовой встал прямо посреди дороги, перекрывая проезд.
  - Ну-ка стой, малец! - крикнул он, не собираясь пропускать.
  - Чего тебе? - не поняла Доминик.
  - А вот чего - бумажку давай, что можешь проехать!
  - Что за бумага тебе нужна?
  - У нас приказ, так что покажи пропуск или уезжай! И не отвлекай нас... от работы, - ответил второй стражник, чем-то весьма озадаченный.
  - Приказ? - нетерпеливо уточнил юноша, но тот отвечал нехотя, занятый своей проблемой: он пытался плюнуть дальше, чем его собрат, уже дважды победивший его в этой борьбе.
  - Выехать из города могут только те, у кого есть специальное разрешение.
  - Какое-такое разрешение?
  - Ну, пропускать мы можем лишь тех, кого отпускает султан, - довольно поддакнул другой, когда тот, наконец, плюнув, возмущённо полез в карман, чтобы отсчитать ему монеты.
  - И давно приказ такой?
  - Да уж давненько. Видать, кого-то задержать хотят.
  - А хорошая сумма посодействовать не может? - юноша покачал перед жадными глазами туго набитым мешочком.
  - Пожалуй, пожалуй...
  Но победитель странной игры в плевки тут же стукнул проигравшего, протянувшего руки за нежданным богатством:
  - А нас потом накажут!
  - Да никто и не узнает! - тихо ответил тот.
  - А если этот паренёк и есть тот самый, кого приказано задержать?!
  - Глупости!
  - Вы долго будете шептаться? Берёте деньги? - с тревогой перебила их Доминик.
  - Ну... Вот что сделаем - сейчас мы быстренько отправим кого-нибудь к начальнику дворцовой стражи, а он нам сразу даст разрешение на выезд. Вот и поедешь, и монетки нам свои отдашь... за помощь...
  - Глазам не верю! - вот, кажется, и он сам!.. Видишь, тебе сопутствует удача! - прищурился первый, всматриваясь вдаль.
  Действительно, вернувшиеся к лошадям мамлюки, смекнув, в чём дело, кинулись по следу пропавшего коня. А узнать у многочисленных прохожих, в какую сторону направился изящный белогривый скакун, оказалось не так уж сложно. Так что Доминик, оглянувшись, тоже увидела Селима, который мчался прямо к ней.
  Её лицо вытянулось, но она тут же взяла себя в руки. Как только мамлюки приблизились, она воскликнула:
  - И долго я должна вас ждать?! Сначала бросили меня на базаре, а теперь тут ещё из-за вас стой! Я хочу покататься вокруг города, а эти неучи меня не пускают. Давай, Селим, скажи им ты, что там говорится-то!..
  Она смотрела надменно и как-то свысока, а внутри дрожал страх - вдруг они не поддадутся на эту имитацию приказа, на её уверенность, которая должна показать, что она имеет право требовать?..
  Мамлюки нерешительно переглянулись. И только Селим был слишком спокоен.
  Конечно, она не знала, что творилось в его голове. А он просто помнил, как пришёл к султану и повинился в том, что сражался с ней. Помнил слова владыки и холод приставленной к горлу сабли... Защиту Заира и отсрочку... И затем - мгновение, когда его простили. Маленький незапоминающийся миг, который вернул ему свободу, и огромную злость из-за того, что ему пришлось вынести такой позор! И ему было всё равно, что это она просила за него, потому что это из-за неё он провинился: если бы не её прихоть, ему не пришлось бы стоять перед владыкой на коленях, признаваясь в своём проступке! Прихоть женщины, которая своими легкомысленными желаниями почти привела его на плаху!
  "И она желает чего-то ещё?! Она ненавидит меня так сильно, что хочет любым способом уничтожить доверие ко мне султана!", - с чёрной злобой подумал Селим, но сдержанно поклонился, чтобы у госпожи не зародилось ни тени сомнения в его преданности.
  - Прошу прощения за нерасторопность! Но и дальше поехать мы не можем - владыка приказал мне ни при каких обстоятельствах не покидать город.
  - При чём тут я?! Прикажи пропустить только меня, и я с удовольствием прокачусь в одиночестве!
  - Я должен везде вас сопровождать. И раз мне запрещено пересекать эти ворота, значит, и вам придётся поискать развлечений в другом месте, - он ещё раз поклонился, но эта вежливость её не обманула - она прекрасно поняла, что это означает лишь одно: её саму приказано не выпускать из города. Причём, уже давно...
  Она закусила губу и промолчала. Ещё немного поездив по улочкам, она убедилась, что теперь мамлюки слишком бдительны, и направилась обратно во дворец.
  В конюшне она расседлала Аженти, прошлась влажной губкой по его коже, почистила щёткой. Подождала, когда конюхи принесут овса, и ещё какое-то время смотрела, как тот ест. Больше здесь делать было нечего; нужно было возвращаться в ненавистные покои. Но, выходя, она заметила, что рядом с пустым стойлом, где ещё недавно стоял конь тамплиера Бедвир, в своём стойле всё ещё стоит Аселет, конь Пьера! Поняв, что тот не покинул дворец, она поспешила к нему.
  - Кто запретил тебе уехать? - спросила она, резко захлопнув за собой дверь и ожидая чего угодно, самого худшего! - но совсем не такого ответа:
  - Я обещал, что не оставлю тебя.
  Она медленно, устало опустилась на стул.
  - Они всё равно бы поняли, что ты решила. Иначе к чему бы мы с Гильбертом оставили тебя здесь одну? - тепло, по-дружески усмехнулся он. - Тебе же тут не нравится, они это знают. А так будут думать, что уехавший недоволен лечением...
  - Не прощу себе, если с тобой что-то случится, - сказала она, пристально глядя в тёплые верные глаза.
  - Я всегда буду в порядке! - он снова по-доброму усмехнулся.
  Ей не удалось его убедить. Пьер был упрям, и, устав от споров, она вернулась к себе, чтобы, ворочаясь, снова и снова перебирать идеи о том, как вырваться из такого, кажущегося свободным, плена. И не прошло и пары дней, как она вновь отправилась на базар, уже как настоящая госпожа - в красивом наряде, в экипаже, со свитой.
  Понимая, что теперь стражи будут следить ещё тщательней, она взяла с собой и несколько служанок, надеясь, что мамлюки будут не так бдительны, зная, что рядом с госпожой есть ещё слуги. Но на деле она добилась лишь того, что за ней следило больше глаз: Бухзатан, предупреждённая, что госпожа может потеряться в ворохе базарных вещей или в толпе, не отходила от неё ни на шаг, как и остальные.
  Проторчав здесь уже несколько часов и не найдя способа, как отсюда можно было бы сбежать, Доминик ощутила, что голова её начинает гудеть - так много вокруг было движения и шума. Толпа живой волной текла одновременно во все стороны, как беспокойная река, не выбравшая, в какую сторону ей направиться. Улочки базара, выложенные разными товарами, тканями, предметами, тянулись вдаль; у рядов со специями стояли густые насыщенные ароматы; голоса прохожих, зазывал, музыка, призывы торговцев, сливаясь в один сонм, звучали как заклинания...
  - И голос сада, наполненного шумящими пчёлами, пьющими благоухающий нектар, подобен сладостному потоку, проходящему через сердце слышащего! - не удержавшись, прошептала Доминик, поглощённая магической атмосферой восточного базара.
  Поняв, что больше ничего не соображает, она растерянно оглянулась.
  В ближайшей лавке она увидела вполне приятного торговца. Покупателей там было мало, и этот уголок показался ей сейчас оазисом спокойствия.
  - Наряды на любой вкус! Тонкий шёлк, яркие цвета... - повысил он голос, видя, что госпожа в сопровождении множества слуг направилась к нему, и надеясь на большой навар.
  Правда, даже он изумился, когда та, недолго думая, сказала, что покупает всё, что у него есть! Служанки зашептались, мамлюки недоуменно переглянулись, и только Бухзатан обрадовалась, решив, что госпожа, наконец-то, приходит в себя и теперь будет носить только красивую одежду, а не тот странный костюм мужского покроя, который она одевала чаще всего. Но Доминик наряды покупала не от скуки и не для собственного удовольствия, а лишь чтобы слуги убедились: она на самом деле привыкает жить по их правилам. И хоть на базаре возможности сбежать она не увидела, но вполне убедилась в том, что спрятаться в этой кутерьме можно, - причём, так хорошо, что никто и не найдёт!..
  Так она и сообщила Пьеру, когда они ненадолго встретились во дворе, боясь, что даже пара минут их разговора может быть подслушана - теперь, когда она внезапно поняла, что нужно делать, ей стало очень страшно, что планы сломает какая-нибудь случайность.
  - Мы уйдём оба - спокойно, поодиночке... - шепнула она напоследок и быстро отошла, заметив, что невдалеке стоит служанка и внимательно глядит на них, будто пытаясь хотя бы по губам прочесть слова, которые не слышит.
  Конечно, они ещё не придумали, как покинуть сам город - без коней, без разрешения на выезд... Но это было не так важно, как выбраться из дворца, и, присев к столу, она обмакнула перо в чернила, чтобы написать Сарике - той самой, которая как-то приходила благодарить за лекаря. Записку она собиралась дать Пьеру - Сарика никогда не видела его, а так он смог бы получить у неё приют. Закончив, Доминик устало отложила перо. Всё, что могла, она сделала, и оставалось одно - ждать...
  Это ужасное состояние - состояние ожидания, когда ты неимоверно, всеми силами души жаждешь чего-то, кипишь, дрожишь, но вынужден только ждать. Силы, которые горят в тебе, мучают тебя, потому что сознание понимает, что их некуда приложить - ведь только время способно тебе помочь... А ты должен быть лишь терпелив. Но это так мучительно!
  "Никому нельзя верить. Нельзя доверять", - едва шевеля губами, прошептала она.
  Ей стало так одиноко, как никогда в этом мире! Она всей кожей вдруг ощутила, что той радости жизни, того света, который когда-то, в другом веке, всегда был с ней, теперь в ней нет. И единственная радость, что оставалась у неё сейчас, - это поддержка друга, который не бросил её одну, не бросил...
  "Но не Заир!.. - тускло вспомнила она. - А ведь он знал, что происходит. И предал... Можно ли пережить предательство? Что сделала я такого, что позволило ему предать меня? Я ли допустила это?.. Словами, делом... - показала, что со мной можно так поступить?".
  Слёзы горькой обиды, так долго скрываемые ею от себя же, потекли по щекам. Она не собиралась их останавливать - нужно было отпустить хотя бы эту слабость, чтобы потом снова стать сильной!..
  У неё больше не было собственного огня, способного дать надежду, но свет нужен всегда, чтобы пробуждать внутри силы. И она зажгла свечу и закрыла глаза, да так и замерла, держа её в руках. Со стороны казалось, что она так устала, что просто заснула, но истерзана была только душа, и тело не спало. С ладонями, сложенными лодочкой и освещёнными огнём, она казалась статуей света, обязанной сохранить его от трепетных порывов ветра, поминутно врывающегося в окно. И вскоре её мысли оказались так далеко от этого мира, что она уже не заметила бы, даже если б служанки, снующие в соседних комнатах, вздумали бы стучать в набат!
  В голове её поплыли небеса: синие, с мягкими мохнатыми пятнами-облаками... Они медленно, но непрерывно двигались, менялись местами, кружили голову своим беспечным беспокойством... Даже казалось странным, что она сама ещё не кружится среди них!.. А сквозь голубизну прорывалось горячее солнце, словно говоря: "Я - твоя надежда, я - с тобой!".
  Капля воска упала на ноготь, но она так крепко задумалась, что очнулась, только когда в ладони оказалась целая лужица горячего солнца.
  - Позволь?
  Доминик резко обернулась.
  У стола был Заир, и она чуть не вздрогнула, вспомнив, что недавно писала там записку, прочтя которую, он мог бы всё разрушить! По счастью, она сразу же спрятала её в карман, собираясь отдать Пьеру, как только его увидит...
  Заир глядел простодушно, очевидно, ожидая воск, за которым протягивал руку, и она поторопилась его отдать. Конечно, визирь сразу, как вошёл, заметил испачканное перо, но не подал и виду, что это его весьма заинтересовало. "Кому же ты пишешь?..", - с досадой подумал он, что, зайди чуть раньше, он мог бы застать её за письмом, но вслух произнёс, по-доброму усмехнувшись:
  - Говорят, ты сегодня скупила целую лавку нарядов?
  - Считаешь, это глупо? - попробовала она смягчить выражение лица и слегка улыбнуться, но, похоже, выглядела она всё ещё слишком измученной, потому что он замолчал.
  Поняв, что слишком долго всматривается в неё, он опустил взгляд на кусочек воска и стал его разминать, и вскоре протянул ей обратно небольшой цветок.
  - Я и не знала, что ты так умеешь - за несколько мгновений превратить кусочек печали в светлое чувство! - усмехнулась Доминик, но это прозвучало до странности горько, и Заир снова пристально вгляделся в неё.
  - Что с тобой?
  Его внимательный, заботливый взгляд не был похож на взгляд предателя. И ему так хотелось верить!..
  Она снова опустила голову и задумалась. Да, он знает, почему её оставили во дворце, и не говорит ей этого, но, видя его рядом, она всё равно верит ему! Несмотря ни на что - потому что его глазам, этому теплу и заботе не верить нельзя... Не доверять - невозможно!..
  - Не знаю, что тебе сказать... - помолчав, тихо ответила она, медленно погружаясь в свои мысли, как пробитый корабль, который, уже напитый водой, безнадежно опускается в океан. - Мне просто - грустно... Мир вокруг для меня чужой. Я вижу стены, вещи, людей... - и понимаю, что не должна их видеть, что их здесь быть не должно! - или меня... Я - как будто дымка, случайно залетевшая в эту комнату, только дым... Я так устала от всего этого!.. Я так хочу отдохнуть, просто полежать на лугу под голубым небом, которое поутру свежестью своей поспорит с морем; услышать колокольный звон родных церквей! Хочу услышать шум родного города, увидеть его сияющие огни, много света, даже ночью; гул и шум от зари до зари! Людей, разных, бегущих по своим делам, которым всё равно, куда иду я по чёрной дороге для тех, кто везёт! - она засмеялась и смеялась всё громче, пытаясь подавить горечь оттого, что приходилось так подбирать слова, говоря про асфальт и автомобили...
  Резко остановившись, она тяжело вздохнула.
  - Тебе не понять, как мне горько. Не понять!
  - Я вижу, что тебе плохо, - ответил он, присев рядом и с тревогой проверяя, не горяч ли её лоб, но она только усмехнулась.
  - Не ищи того, чего не может быть в здоровом теле. Во мне нет болезни, кроме тоски!
  - Любое омрачение духа влечёт за собой угнетение тела и рано или поздно даст о себе знать! Береги душу, освободи свой дух от печали, прогони её и тогда дашь возможность телу своему продолжать здоровую жизнь. Но если ты поддашься тоске... Горе тому, кто, вопреки воле небес, начнёт роптать на свою судьбу! Тогда глаза закроются пеленой разочарований и разум покроется мраком. Остановись! Останови поток мрачных мыслей в голове и в сердце! Вернись на путь, незапятнанный жалобами к небу и напоенный надеждой и верой!
  - Как скрыться от мрачных мыслей, если всё, что я чувствую, - только горечь? Мне столько пришлось пережить, что душа моя слабеет с каждым мигом, заполняясь болью утрат и разочарования...
  - Ты ропщешь напрасно, ты просто изводишь себя! Ты забываешь обращаться к Всевышнему, и он наказывает, позволяя тоске наполнять тебя.
  - Тогда твой Творец жесток.
  - Он милостив! Наполняя тебя тоской, он показывает, что ты стоишь на неверном пути, что нужно измениться! Обратись к небу, обернись вокруг, загляни в себя, найди там свет, подаренный Всевышним, и ты никогда не затеряешься среди тёмных дорог!
  Она понуро молчала.
  - Пойдём со мной! - внезапно подскочил он. - Вставай! Я покажу тебе то, что ты никогда не видела или успела забыть!
  Она послушно отправилась с ним. Он вывел её из дворца, и вскоре экипаж, запряженный четвёркой лошадей, вывез их за дворцовые ворота. Доминик даже успела подумать, что это и есть тот необычайный случай, когда она может вот так просто сбежать, когда вдруг, оглянувшись, поняла, что за ними тут же выехали и мамлюки. Внезапное её воодушевление снова померкло, и она мельком взглянула на Заира, ещё раз поймав себя на мысли, что совсем не знает его. Заметив её взор, он тоже обернулся и, увидев сопровождение, на самом деле удивился - никого он не звал за собой, не рассчитывая, что Доминик от него сбежит, а следить за ним самим было бы весьма странно. Тем более что султан ничего не говорил о таком своём распоряжении, вполне доверяя ему...
  Они приехали куда-то, и экипаж остановился. Заир предложил Доминик выйти и пройтись пешком. Мамлюки продолжали на расстоянии следовать за ними, но теперь, когда он привёл её, куда желал, она всё равно не заметила бы их, даже если бы те стояли прямо перед ней! - всё потому, что взгляд её был прикован к этим местам.
  Это был бедный, нищенский район; некоторые дома здесь были похожи скорее на развалины, но даже у них были хозяева - они сидели рядом на камнях, кое-где - на земле. Они едва взглянули на пришедших господ, продолжая заниматься своей работой, и Доминик, увидев на их суровых лицах глубокий отпечаток лишений и тяжёлого труда, с тоской подумала, что эту картину можно было бы назвать: "Отчаяние". Но нет! - она тут же поняла, что так странно зацепило её: в их глазах не было ни разочарования, ни гнева, и было что-то другое - как будто терпение и вера. "Наверное, это и есть смирение...", - с сомнением решила она, когда из-за угла одного дома вдруг выбежала смеющаяся девчушка; через мгновение её догнала мать, и обе снова скрылись за постройкой. Этот миг чужой радости заставил улыбнуться даже мужчин, занятых нелёгким трудом. И тут в глаза Доминик словно попал осколок чего-то настоящего - их взгляды. В этих лицах была не только прожитая боль, а руки говорили не только о постоянном труде - нет, их глаза кричали, что эти люди очень сильно любят жизнь! Любую: тяжёлую или лёгкую, главное - жизнь, которая позволяет им дышать, двигаться, думать, чувствовать радость - и не только свою, но и чужую!.. "Даже в этих зловонных улочках, - задумалась она, - где, кажется, не бывает солнца и нет просветов, где нет простора и свободы для физического тела, они улыбаются и трудятся - потому что их души гораздо шире физических рамок. Они позволяют себе, несмотря ни на что, жить, а не влачить безрадостное существование! Даже в таких условиях они осмеливаются оставаться людьми...".
  - Ты понимаешь? - посмотрел на неё Заир.
  Она молчала, пытаясь внутри себя, среди своих эмоций, среди этого беспросветного уныния вновь найти ту, которая боролась за жизнь, сквозь все печали, ради самой жизни. "Почему я стала такой?", - с ужасом подумала она и, глубоко вдохнув этот жёлтый воздух, даже в тени улочек пропитанный песком, медленно произнесла:
  - Ты прав! Я хотела просто забыться, но слишком забылась. Впереди много дорог, и хоть одной - но я должна пройти! Несмотря ни на что.
  Они вернулись во дворец, но ей было уже не так темно и пусто, как несколько часов назад. В ней как будто разгоралось новое пламя - не такое светлое, как раньше, не такое чистое, как детская наивная радость... Но другое - когда на измазанную сажей и уже, казалось бы, очень старую и никому не нужную лампадку капают немного масла, и оно вдруг вспыхивает, чтобы ещё гореть, ещё чуть-чуть...
  Заир не понял того, что сделал. Он показал другие жизни в надежде, что она обретёт покой, находясь в стенах дворца, среди роскоши и обожания. Но она увидела иное - то, что она должна идти так, как считает верным, потому что каждый имеет право бороться за своё счастье! И решение, которое она невольно пыталась отодвинуть, теперь было принято твёрдо и окончательно: дворец нужно было срочно покидать, иного пути не было. И новым днём она принялась воплощать это решение в жизнь.
  Она была весела. Не считая часов, она долго сидела в обществе султана и его советников, не торопясь, как обычно, уйти в своё личное одиночество.
  Юсуф не спускал с неё глаз. Особую радость ему доставило не столько, что она была в прекрасном голубом наряде, подчёркивающем её красоту, но то, что он заметил - на её пальце больше не было кольца давнего друга, которое ранее она не снимала.
  Он был доволен - кротость, с которой было принято сопровождение стражей на прогулках; радость, которую ей доставило посещение базара; веселье, с которым она позвала с собой служанок... Всё говорило о том, что она становится той, которой её желают видеть!
  Юсуф сыпал шутками. Доминик иногда тихо улыбалась, чем повергла в своеобразный шок Халиба, не подозревавшего, что она способна просто молчать. Заир был напряжён и старался не встречаться взглядом ни с владыкой, ни с госпожой. Но сам при любом случае всматривался в их лица, пытаясь понять, всё ли правильно он делает, помогая одному и скрывая это от другой?..
  И только Доминик знала, что всё вокруг - лишь фарс: Юсуф произносил двусмысленные фразы, думая, что она не понимает их истинного значения. Халиб уверовал, что на строптивую снизошла благодать и, став покорной, она вскоре научится всему, что нужно. Заир думал, что поглядывает на неё незаметно... А она иногда нежно и грустно улыбалась - но только своему по-детски наивному желанию подержать в руках кольцо потерянного друга. Оно до сих пор было с ней, как всегда; она лишь сняла его с пальца, чтобы, сбежав, случайно не выдать себя богатым украшением, и теперь оно висело на цепочке у самого сердца, спрятанное от глаз, как талисман.
  Всё было готово к побегу; к поясу походного костюма был крепко привязан мешочек с деньгами и ножны с кинжалом - единственным оружием, которое Доминик могла с собой взять. Оставалось терпеливо ждать нужного момента... А этот вечер, который внешне она так простодушно и радостно проводила в обществе султана, должен был закрыть глаза и уши слуг, чтобы, видя, как она довольна своей жизнью, они потеряли бдительность.
  Наконец, вернувшись в свои покои, она приготовила поднос - красиво уложила на него самые вкусные сладости, поставила дымящийся кофейник со свежим кофе и две чашки, принесла его в спальню. И позвала Бухзатан.
  Присев на тахту, она ласково попросила сесть и служанку и, собственноручно налив ей кофе, протянула чашку.
  Та была изумлена подобной честью и поначалу даже пыталась отказаться. Доминик мягко настаивала и убеждала, и Бухзатан сдалась. Осторожно она принялась за угощение, громко восхваляя доброту госпожи.
  - Я должна тебе довериться... - вдруг зашептала Доминик.
  Бухзатан замерла. Не сразу, но она поняла, что та говорит с ней на её языке, и недоуменно уставилась на неё широко открытыми глазами.
  - Да, да, моя хорошая подруга... - я могу тебя так называть?.. - я действительно говорю на твоём языке! Но раньше не желала этого показывать. А теперь решила, что не хочу отсюда уезжать, - проникновенно сказала Доминик, настойчиво глядя в преданные глаза, - так что могу открыться. Но пока - только тебе, ты ведь - моя лучшая помощница, правда?
  Она улыбнулась так ласково и откровенно, что Бухзатан тут же проглотила всё, что было во рту, и, умиленно воздев руки к небу, красноречиво подтвердила, что госпожа всегда может на неё рассчитывать.
  Доминик снова понизила голос, призывая её к осторожности.
  - Но ты должна мне помочь. Мой спутник - тот, с кем я сюда прибыла, - должен покинуть дворец, навсегда. И больше я никогда его не увижу... И не захочу увидеть! - быстро добавила она, заметив во взгляде Бухзатан мелькнувшее возмущение при упоминании о Пьере. - Но мне нужно с ним проститься, в последний раз пожелать хорошего пути. Помоги: приведи его сюда, под чадрой. Я поговорю с ним - в последний раз, а потом ты выведешь его отсюда навсегда! Ты сделаешь это для меня?
  В её сердце трепетало всё: тревога, надежда, жажда исполнения, ожидание, даже страх... Но во взоре было одно - уверенность, что добрая подруга её не подведёт, что она выполнит её маленькую, несущественную просьбу. И силе этого взгляда Бухзатан сопротивляться не могла!
  Вскоре две служанки, держа в руках подносы с едой, прошли в комнату Пьера. Бухзатан достала из-под своей накидки приготовленную чадру с никабом, и, не теряя времени, он оделся. Сжавшись, согнувшись, как мог, чтобы казаться ниже и одновременно с тем не привлекать лишнего внимания, он тут же вышел вслед за ней в коридор, оставив предупреждённую, но растерянную Инас ожидать их возвращения в комнате.
  Служанка провела Пьера к госпоже и вышла, и, спрятавшись за дверью, прислушалась, чтобы не пропустить чего-нибудь важного. Но услышанное её более чем порадовало:
  - Мы с тобой видимся здесь в последний раз.
  - Я должен уйти? - спросил он, удостоверяясь, что верно понял: момент настал.
  Доминик кивнула.
  - Да, по-иному и быть не может! Я всё сказала. Прощай! Уходи сейчас же!
  - Что ж... Тогда мне тоже больше нечего сказать. Прощай!
  - Вот и хорошо! Бухзатан, немедленно отведи эту служанку обратно! Да все вместе окружите её со всех сторон так, чтобы она никому не могла нагрубить! И сами с ней не говорите! - закричала Доминик.
  Дверь отворилась и сразу закрылась, выпустив из комнаты служанку в чадре. С неприязнью, стараясь даже не смотреть на неё, Бухзатан указала ей следовать за собой.
  К этому моменту Инас уже вся извелась. Как только дверь отворилась и она увидела Бухзатан, она сразу выбежала в коридор и, не желая находиться здесь ни мгновением больше, они поспешили обратно, в безопасные покои госпожи.
  Доминик же, прятавшаяся под чадрой вместо Пьера и для большей схожести фигур нацепившая на себя побольше одежды, торопливо скинула лишние тряпки и, оставшись в накидке, нетерпеливо прижалась к двери. Убедившись, что за дверью никого нет, она взяла в руки тазик и, выйдя в коридор, направилась из дворца. Сердце её колотилось.
  Добравшись до ворот, она смиренно склонила голову.
  - Госпоже захотелось необычных сладостей или фруктов, мне нужно на базар... - на всякий случай пробормотала она по-арабски фразу, которой научила и Пьера, и выронила на землю горсть монет.
  Стражи кинулись собирать золото, а она пошла по улочке, мечтая поскорее потерять из виду высокие купола дворцовых сооружений.
  Настоящий же Пьер, когда Бухзатан повела фальшивого чужеземца обратно, понял, что терять нельзя ни минуты - ему самому нужно было покинуть это место, пока та не вернулась и не переполошила дворец, не найдя здесь госпожи.
  Скрытый чадрой, выданной ему Доминик перед прощанием, он вполне благополучно вышел - сначала из комнаты, а после - и вовсе из этих покоев: остальные служанки не обратили никакого внимания на передвижения сотоварки. Оказавшись в коридоре, Пьер понял, что самое сложное прошло удачно - оставалось только добраться к выходу из дворца, а это его не слишком беспокоило. Вскоре он уже почти забыл, что идёт в чадре, и шаг его, довольно размашистый, показался бы со стороны слишком тяжёлым, если бы его кто-нибудь увидел. Но вокруг никого не было, и Пьер спокойно шагал дальше. Пока на пути его не встретился визирь...
  Сразу вспомнив наставления Доминик, он резко сменил шаг и как мог осторожно, мягко миновал сарацина. Но было что-то странное в немного неуклюжей походке, а, может, Халиб действительно был знатоком человеческих душ, - оглянувшись, советник проводил служанку пристальным взглядом, пытаясь понять, что же так зацепило его внимание. Ещё раз всмотревшись в несколько грубоватые движения, он вдруг оскалил зубы в злорадной усмешке. Проследив, что она отправилась из дворца, он подозвал слугу и отдал несколько распоряжений.
  Когда служанка неторопливо добралась до дворцовых ворот, неподалёку уже стояла группа людей, следящих за ней, но ещё не проявляющих открыто своего интереса.
  Стражи у ворот тоже получили приказ не мешать, выпустить её без лишних вопросов. Потому они нисколько не удивились, когда из-под чадры раздался немного странный голос: "Мне надо на базар...", - произнёс он на ломаном арабском. Служанку пропустили, и Пьер прибавил шагу, чтобы поскорее найти дом Сарики, - он должен был показать ей записку от Доминик, если та придёт на место позже его, и получить приют.
  Быстрым шагом он успел пройти несколько кварталов, когда его вдруг окружила группа мужчин. Они что-то кричали, размахивая руками... А потом со всех сторон в него полетели камни.
  Он пытался прорваться через живое кольцо, но безжалостные удары снова возвращали его в смертельный круг, и ему оставалось только прикрываться руками... Когда же ярость получила своё воплощение и он потерял сознание, они разошлись, оставив его на дороге истекать кровью.
  Прохожих было мало. Те, что появлялись, обходили неприглядный участок подальше, и избитый так и погиб бы среди камней, если бы не проезжавшие мимо мамлюки.
  - Смотри, что там? - Селим указал вперёд, немного сбавив ход коня.
  Табит, в начинающейся темноте разобрав на дороге силуэт, остановился и спешился.
  - Бедная женщина!
  - Как она? Жива? - Селим немного холодно смотрел сверху, не собираясь спускаться на землю.
  Мамлюк, чуть отодвинув ткань, отшатнулся.
  - Похоже, это чужеземец, который живёт во дворце... Он едва дышит.
  Позвав подмогу, они отнесли раненого обратно. Слухи быстро облетели дворец, и в комнату Пьера пришёл Заир аль-Хикмет. Халиб был уже здесь - он с интересом следил, как лекарь осматривает окровавленное тело.
  - Не понимаю, зачем он вышел в таком виде? - увидел Заир лежащую рядом чадру.
  Халиб пожал плечами, с удовлетворением видя обеспокоенность лекаря, находящего у бедняги всё новые повреждения.
  - Стоит ли ей говорить? Или же подождать, когда ему станет легче... - задумался Заир.
  Приняв решение всё-таки сообщить Доминик о произошедшем, в сопровождении Халиба он отправился к ней.
  Подходя к её покоям, они услышали странный шум, а вскоре увидели и его источник: за настежь распахнутой дверью служанки, сгрудившись в кучу, кричали так, что слов было не разобрать. При виде визирей Бухзатан бросилась на пол, не зная, как произнести то, что они потеряли госпожу.
  - Её нигде нет, нигде!.. Во дворце, в саду - мы искали везде!.. Моя бедная госпожа, где она теперь?..
  - Что произошло?
  Но советникам не удалось услышать ничего, кроме причитаний: Бухзатан и сама не понимала, что могло случиться!
  - Она сбежала, - усмехнулся Халиб, выйдя вслед за мрачным Заиром в коридор. - А я говорил тебе, предупреждал... Ты должен был дать мне волю обучить её! Ты должен был запереть её. Что теперь ты скажешь султану?
  - У нас ещё есть возможность выяснить, где она.
  - Этот чужеземец? Не думаю, что он скоро сможет заговорить, - оскалился тот.
  - Ты что-то знаешь? - всмотрелся Заир в пронзительные глаза.
  - Нет, что ты! Просто видел, как он теперь выглядит. Но ты прав - видимо, они пытались уйти вместе. Может, на них напали, и она сбежала, чтобы спасти свою жизнь. Оставила его умирать на земле, а сама где-нибудь прячется. Женщины как лукавые змеи, сначала обовьют своими обещаниями, а потом уползут, как ядовитые гадины! - смакуя каждое слово, ответил он.
  - Мудрейший! Лекарь передал - записка, была при раненом, - отвлёк Заира мамлюк.
  Тот развернул сложенный клочок бумаги.
  - Действительно сбежала! Нужно, чтобы слуги перестали искать...
  - И где она? - в нетерпеливом голосе Халиба прозвучали нотки странного интереса.
  - Видимо, в доме той женщины, к которой она как-то направляла лекарей... Просит приютить их... - их обоих.
  - Тогда что тебя беспокоит? - пожал визирь плечами. - Известно, где она, - значит, её можно сейчас же вернуть. И запереть, как я тебе и говорил!
  - Тут немного написано и по-арабски.
  - Это хорошо! Если она знает язык, её легче можно будет научить...
  - Нет же! - раздражённо перебил тот. - Это значит, она могла услышать что-то, отчего и сбежала! Тогда, даже если мы её и найдём... Как заставить её остаться? Убедить... - быстро поправился он, заметив усмешку Халиба.
  - Заставить? - повторил тот, хищно сверкнув глазами. - Мой мудрый друг, ты действительно весьма терпелив - так долго скрывать свою истинную сущность. Ты прав: её нужно заставить! - он смаковал каждое слово, пристально наблюдая, как в собеседнике медленно поднимается гнев...
  А виновница их разговора уже несколько часов терялась в догадках, что же так задержало Пьера. Он мог покинуть дворец даже раньше её самой - сразу, как только служанки вышли бы из покоев, - но пока что в доме Сарики была лишь Доминик. Оставалось надеяться, что он просто заблудился в узких улочках или же решил пройтись по базару...
  Но время шло, а он всё не появлялся, и она начала опасаться, что он попал в беду. Сарика пыталась её утешить, но тревога продолжала нарастать, и, не снимая чадры, Доминик выскочила на улицу. Там она замерла, присев неподалеку на камне, чтобы случайно не пропустить его приход.
  Когда небо потемнело и открылась круглая луна, в сгустившимся мраке сквозь тишину стал пробиваться новый звук. Он постепенно приближался, но так осторожно, будто боялся разбудить эти улицы. Прислушавшись, Доминик поняла, что это конный топот. Похолодев от страшных подозрений, она пробежала несколько домов, и, свернув за угол, вжалась в тёмный каменный проём.
  Через какое-то время она увидела далёкие огоньки. Приблизившись, они превратились в огни факелов, и на дороге замелькали тени. У дома Сарики остановилась конница и, спешившись, внутрь вошло несколько человек. Потом они вышли и отряд отправился обратно, но у дома осталась пара коней, потому Доминик не торопилась покидать укрытие. И не зря - вскоре на улицу выглянуло двое. Не собираясь уезжать, они немного потоптались у порога, скучно посматривая по сторонам, и вернулись внутрь. Очевидно, у Сарики они собирались провести всю ночь, если не дольше...
  Убедившись, что дорога пуста, Доминик осторожно пересекла улочку и кинулась бежать. То, что Пьер сюда не придёт, она уже поняла.
  Конечно, она не догадывалась о том, что он больше не сможет прийти и в любое другое место - даже, когда ему удастся встать на ноги. Всё потому, что у дверей его комнаты установили постоянную охрану - Заир был уверен, что Доминик попытается выяснить о его судьбе, а, значит, её ещё можно будет вернуть.
  Отдав необходимые распоряжения, он устроил допрос служанкам, пытаясь выяснить, что же могло так не понравиться госпоже, чтобы она столь внезапно сбежала, особенно теперь, когда всё казалось хорошо... Но главная из них, Бухзатан, категорично отказывалась верить, что та была чем-то расстроена, и убеждала, что, вне всяких сомнений, её украли враги.
  - Хоть вон тот француз, что постоянно рвался сюда войти! И в последний раз ведь именно он видел госпожу!.. - не унималась она. - А всех-всех служанок, которые даже вскользь упоминали о приказах владыки, которые могли бы её огорчить, я всегда наказывала, как было велено!.. И она никогда бы не узнала...
  Услышав её слова, визирь сразу понял, что произошло! Разговоры с остальными служанками подтвердили: не все они следовали указаниям и иногда говорили то, что было запрещено, ведь считалось, что госпожа всё равно ничего не поймёт...
   "Ответ найден! - мрачно подумал Заир аль-Хикмет. - Но лучше бы его вовсе не было, чем теперь наверняка знать, почему она ушла. Она не захочет вернуться! Что я скажу владыке?.. Он прикажет перевернуть весь город, а она будет несчастна. Какой неудачный день!".
  
  

Глава 10


  Доминик проснулась среди развалин на окраине города.
  Ещё раз взвесив всё, что случилось, она поняла, что теперь точно попала в передрягу: идти было некуда; вызволять Пьера - невозможно, да и бессмысленно - она была уверена, что со временем, когда увидят, что из-за него возвращаться она не собирается, его и так отпустят на все четыре стороны! Но Аженти, который остался в дворцовой конюшне, вызывал в ней особую боль... - он был другом, который никогда её не предавал, и сам о себе он позаботиться не мог. Его обязательно нужно было вернуть, но как это сделать, не привлекая внимания, она не знала. А если бы и знала, у неё всё равно не было разрешения на выезд!..
  Она потрясла в руках мешочек с монетами. Когда-то казалось, что их много, этих денег, ведь в опустевший кошель можно было сразу положить что-то ещё. А теперь это было всё, что у неё осталось, и достать другой суммы, не появляясь во дворце или хотя бы в султанской конюшне, где лежали седельные сумки, она тоже не могла.
  Доминик посидела ещё немного, собираясь с мыслями и понимая, что скоро придётся куда-нибудь идти. Но уходить отсюда не хотелось. Здесь было спокойно - каменные рваные куски от когда-то обжитого дома не вызывали у неё ужаса как символ того, что всё когда-нибудь приходит в негодность. Наоборот, они странным образом напоминали ей о жизни, а не о разрушении; о том, что сами эти развалины видели людей и до сих пор хранят память о них и их прикосновения. Это обнадёживало её саму: это знание, что от каждого на этой земле всё равно остаётся какая-нибудь частичка и этого никому не изменить. Нет такой силы, которая заставила бы землю забыть о каком-либо существе, которое жило на ней, ведь каждое оставляет свой след, как бы мало само оно ни было.
  Она поднялась. Дорога снова вела в город, но под чадрой погони можно было не опасаться. А вскоре к ней пришёл и ответ на вопрос, как поступить, - навстречу шагал широкоплечий парень в замызганных штанах и давно не новой рубашке.
  - Ух, какой ты! - воскликнула она. - А не отдашь ли мне свою одежду, приятель?
  - Что ты лепечешь?! - гаркнул он.
  - Ой, такому бравому молодцу нужно достойное облачение!
  - Да? - он польщённо подтянулся.
  - А вот у меня брат - ну бестолковый! Вот пойдёт скоро в ученики. Может, продашь куртку и штаны? Денег дам - купишь другие, достойные тебя...
  Вскоре в её руках оказались старые мужские обноски, и Доминик вернулась на обжитое место у развалин.
  Там она измучилась, переодеваясь: широкие штаны затянула у пояса, а растянутую и в нескольких местах протёртую до дыр рубашку пришлось обернуть, как бинтом, чтобы стянуть грудь. Сверху она прикрылась не в размер большой курткой, и, на всякий случай короче подрезав кинжалом волосы, намотала на голову потрёпанную чалму. Снятый мужской костюм она свернула в кулёк и, убедившись, что в таком виде вполне смахивает на молодого проныру-подмастерье, отправилась на базар.
  Чадра стала для неё лишней - в руках юноши она вызывала бы много вопросов, и Доминик хотела быстрее от неё избавиться. Но сейчас ей пригодились бы любые деньги, и она зашла в лавку, где недавно, будучи госпожой, выкупила весь товар. Она надеялась, что торговец захочет приобрести что-нибудь недорогое, и не ошиблась: он ещё не получил новый товар, который шёл с караваном из Бахрейна, и торговать ему было почти нечем. Без интереса рассмотрел он предложенную чадру - она была обычной, безо всяких изысков... Но как только он услышал её цену, то не стал даже думать и тут же отсчитал несколько монет - это была практически новая чадра почти даром.
  Юноша покинул лавку, а торговец, подняв руки к небу, возблагодарил судьбу за удачную полосу в жизни! Сначала у него скупили весь товар и о нём самом на всём базаре заговорили как об очень уважаемом торговце, а теперь небо дарило ему уже для новой продажи товар, за который можно было получить в несколько раз больше денег!..
  Доминик же, не подозревая, сколько радости она доставила ему всего одной вещью, шагала дальше, внимательно осматриваясь по сторонам. Пройдя длинные ряды с едой и специями, травами и лампами, тканями и коврами, она остановилась у рядов с глиняными тарелками, деревянными подставками и плетёными корзинами, оглядываясь в поисках дела, которое оказалось бы ей под силу.
  Рассматривая кувшины, юнец привлёк внимание горшечника.
  - Эй, любопытный нос! Чего уставился? Или покупай горшок, или проваливай! А то ко мне из-за твоего ободранного вида достойные люди подходить боятся! - захрипел старик: день был уже в разгаре, а у него спозаранку не заладилась торговля.
  - Я ничего... Просто у вас вот тут трещинка пошла... - ляпнул тот, вызвав у мастера новую волну негодования, так что он завопил:
  - Пошёл, пошёл отсюда, хулиган!
  - Да я только помочь хотел! - попытался тот оправдаться. - Глина, наверное, суховата была - песка много...
  - Он меня ещё учить будет! Ступай отсюда, пока я этот горшок тебе на голову не одел!
  - Простите! Я работу искал, а у вас тут кувшины, красивые такие, - расстроившись, объяснил он. - Вам ученик не нужен?
  - Пошёл отсюда, хулиган! - продолжал стучать по столу старик.
  Но когда сорванец околачивался у плетеных корзин, гончар передумал и позвал его.
  - Так ты что это, подмастерьем хочешь быть?.. - оценивающе уставился он на него. - Как тебя зовут, откуда ты?
  - Джохар, из Басры, - осторожно ответил тот, боясь, что сварливый старик опять начнёт кричать.
  - Говор у тебя странный, - подозрительно прищурился мастер.
  - Денег не было на обучение, вот и лепечу, как получается...
  - А почему покинул родной город?
  - О, господин... - понизив голос, будто доверяя тайну, уважительно начал рассказ Джохар.
  - Господин Саид, - довольно вставил гончар.
  - Господин Саид, я сбежал... из дома. Я обещал себе обучиться делу и стать мастером! Разбогатев, я вернусь к своей семье... - сердце стучало сильно, и Доминик удивлялась, почему это замечает только она. В голове горела одна мысль: "Поверит? Поверит?!".
  - Что ж... Пожалуй, я могу тебя научить, лучшего гончара тебе здесь не найти... Но у меня есть ряд условий.
  Джохар смиренно склонил голову, с тревогой ожидая продолжения.
  - Значит так: жить будешь в пристройке, а не в моём доме. Дочь у меня есть молодая - глаза не смей на неё подымать: нам нищеты такой не нужно! Ну, и по хозяйству помогать будешь, когда понадобится, - гордо закончил гончар, с каждой минутой ощущая свою важность: ученик появился!
  - Хорошо, господин! А оплату?.. - заикнулся Джохар, чтобы старик не сомневался, что перед ним нахальный юнец.
  - Какая оплата, какая оплата?! - захрипел тот. - Это я тебя ещё облагодетельствовал - ведь ты будешь жить в моём доме и есть мою еду, а я с тебя за это денег не беру!
  - Конечно, господин! Простите, я слишком глуп! - воскликнул пристыженный Джохар, скрывая улыбку в неуклюжем поклоне.
  - Тогда отведу тебя домой - нечего целый день от работы отлынивать! Мне же придётся вернуться на базар. А тебе доверить продажу моих прекрасных кувшинов я не могу, - мастер, покачав головой, ещё раз оглядел бедную одежду ученика.
  Оставив Джохара в маленьком заляпанном дворе, он наказал до вечера месить глину и предупредил дочь Фарину, чтобы была осторожна, потому что теперь рядом с ними будет жить подмастерье.
  - Мой ученик! - гордо добавил Саид.
  - Но отец! Как же мы его прокормим? Он вон какой - худой и наверняка прожорливый! - прошептала Фарина, бросив любопытный взгляд в сторону двора.
  - Ничего! Если окажется неспособным - выгоню!
  Старик ушёл обратно на базар, а Джохар усердно принялся за работу - нужно было, чтобы мастер остался доволен его стараниями, потому что другой крыши над головой у него теперь не было.
  В это время во дворце Заир аль-Хикмет то и дело ждал новостей от мамлюков, которые должны были ещё раз осмотреть окрестности в районе дома Сарики. Избитый Пьер уже очнулся, но не произнёс ни слова, когда визири попытались узнать у него, где ещё могла бы быть Доминик. Приходилось надеяться, что, поплутав по городу, она вернётся к знакомому дому.
  В нетерпении Заир спустился к воротам дворца.
  - Ну как? - спросил он у стражников на посту. - Никто не приходил, записок не передавал, нет?..
  - Нет, и чужих не было! - бойко гаркнули они в ответ, уже дословно заучив его вопросы.
  Тот зашёл в конюшню и спросил конюхов, не приходил ли кто-нибудь посмотреть на коней. "Может, она подкупила кого-то из слуг...", - думал он, но ответ его вновь разочаровал.
  - Следить за ним в оба! - строго указал он на Аженти. - Когда госпожа придёт его навестить, не сносить головы тому, кто оплошает!
  "А если не придёт, то оплошаю я...", - снова насупился он, вспомнив недавний разговор с владыкой:
  - Точно ли она за ним вернётся? - спросил Юсуф, сосредоточенно скрестив пальцы и пронзительно глядя на советника.
  - Она дорожит им, ведь это подарок давнего друга...
  Султану такой ответ не особо понравился, но Заир славился не только мудростью, но и честностью, и ценился владыкой весьма высоко, потому слова его были услышаны. Правда, в этот раз даже сам визирь не был уверен - вдруг Доминик не станет рисковать и действительно покинет город, оставив здесь столь любимого ею коня?.. Но о своих сомнениях он предпочёл умолчать.
  Сама же она всё это время как раз пыталась придумать, как вернуть Аженти. Она знала, что именно было ей нужно - где-нибудь достать или купить пропуск на выезд из города, забрать коня из султанской конюшни и, наконец, уехать, напоследок отправив кого-нибудь во дворец с запиской, что она уже покинула Уршалим ал-Кудс. Тогда не будет смысла держать у себя Пьера, если он всё ещё во дворце, и его отпустят... Но не знала она одного - как всё это сделать!
  Она размышляла, не находя ответов, и дни её шли весьма однообразно. Джохар почти не разговаривал, занимаясь только глиной; старик Саид, показав, как нужно лепить его горшки, большую часть времени теперь проводил на базаре, продавая изделия; Фарина к обеду готовила еду, а вечером в семье гончара только пили воду под нескончаемые рассказы о том, как прошёл его день. И ответ, как нужно поступить или к кому обратиться, чтобы вырваться из созданных ею же условий, к Доминик пока не приходил.
  Ученику Саид аль-Беруни в основном рассказывал о том, что глину нужно любить, тогда она станет мягкой и податливой, чтобы в руках умельца превратиться в искусный кувшин или тарелку. Частенько он журил Джохара за непослушание, но на деле был им весьма доволен: послушный ученик из него не получался, зато работником тот оказался отменным! - даже только что сделанные, необожжённые изделия выглядели весьма прилично, и гончар уже жадно прикидывал, сколько за них можно будет выручить.
  В минуты отдыха, - а отдыхал он теперь часто, - он облокачивался на старую софу и закуривал кальян, и с удовольствием рассказывал всё, что слышал на базаре, и историй было так много, что Фарина только открывала рот да качала головой.
  Доминик сначала тоже внимала с замиранием сердца - по городу летали слухи, что султан кого-то ищет. Весь базар несколько дней жужжал, как разворошённый улей, но мамлюки за ней всё не приходили, и она успокоилась. И больше старалась не вслушиваться в нескончаемый поток этих историй.
  Саид аль-Беруни уже не торопился возвращаться домой - торговля в последние дни шла неплохо, и, даже продав весь товар, он оставался поговорить с соседями-торговцами. Он быстро привык к тому, что у него есть помощник Джохар. И оттого не сразу поверил, когда узнал о своём ученике нечто странное...
  - Отец, я должна вам кое-что сказать! - Фарина забежала в комнату, где старый гончар отдыхал, держа в зубах трубку от кальяна.
  - Присядь и не торопись, дочь моя: не стоит бередить время, чтобы оно бежало, как поток воды! Говори медленней, и тогда, возможно, дни твои будут счастливей и дольше. А ещё лучше - помолчи. Или воздай молитвы благодарности за этот благословенный день, принёсший нам целых двадцать монет, чего не было с тех самых пор, как я покинул моего учителя, великого Пэпэка ибн Сохреба, очень верно сказавшего: "Делай свою работу так хорошо, чтобы люди остались довольны и благодарны тебе, и тогда ты не будешь обделён богатством!", - медленно произнёс старик.
  - Да, отец мой! - выдохнула Фарина и замолчала. Но через пару минут вновь не выдержала. - Дело в том, что твой ученик - никакой не ученик!
  - Да? - удивлённо приподнялся Саид и тут же спокойно опустился обратно. - Это всё глупости, девочка: Джохар, конечно, не лучший гончар, но, хвала небесам, я сумею научить его небольшим хитростям, которым великий Пэпэк...
  - Нет же! Я последила за ним...
  - Что?!
  - Простите, мне было так любопытно, я такая глупая!.. Я не удержалась и понаблюдала за ним. То есть, за ней!
  - Что это значит? - возмутился тот.
  - Ох, отец! Ведь Джохар - это не Джохар, а какая-то женщина! - всплеснула руками Фарина.
  - Невероятно, дочь моя! Ты утверждаешь?..
  - Да, отец!
  - А не ошибаешься ли? - пристально посмотрел ей в глаза Саид, ища признаки безумия.
  - Нет, поверьте мне: он ведёт себя как девушка! Утром даже разговаривал с птицей, что сидела на кусте в саду. Я спряталась у окна и слышала, как она произнесла: "Вот бы и у меня были крылья, чтобы смогла улететь, куда хочу!".
  - Это сказала птица? - продолжал он всматриваться в лицо дочери.
  - Да что же вы, отец! - всплеснула та руками. - Конечно, девушка, Джохар ваш!
  - Хватит, неразумная! Иди и успокой свой рассудок! - раздражённо воскликнул Саид аль-Беруни, прогоняя её из комнаты.
  Но его собственный покой был нарушен, и вскоре он отбросил кальян и отправился в небольшую пристройку к дому, в которой позволил жить Джохару.
  "Сейчас же уговорю его жениться на этой глупой! Мальчишка хоть и не великий гончар, но задатки есть! Лучшей партии для неё и не сыскать - видимо, не зря мне его послали небеса!", - твёрдо решил он. Но для начала он осторожно заглянул в небольшое окошко, чтобы удостовериться в безумии дочери.
  Увиденное его потрясло: на разлохмаченной подстилке действительно полулежала девушка, обмахиваясь веером из трав. Она расстегнула куртку, не опасаясь ничьих глаз: Фарина в вечернее время не выходила из своей части дома, старик-гончар упивался тишиной; соседям к ним зайти было не зачем, а гости их и вовсе не посещали.
  Саид аль-Беруни бесшумно отошёл от пристройки и задумчиво вернулся к кальяну.
  Спозаранку Джохар месил глину. Потом его позвали к столу - утром скромная Фарина выдавала ему пару чёрствых лепёшек, если они оставались с прошлого дня. Но в этот раз её взгляд, то и дело возвращавшийся к нему, был таким любопытным, что подмастерье не выдержал и встал из-за стола.
  - Доем во дворе. Заодно посмотрю, сколько ещё глины нужно намесить.
  - Ступай, Джохар, тем более, что сегодня такой день!.. - кивнул ему Саид.
  - Какой день, господин?
  - Нас навестит добрейший Ризван ибн Маариф. Надо будет подарить ему несколько моих новых кувшинов!
  Фарина, открыв рот, изумлённо присела. Джохар же, услышав незнакомое имя, спокойно вышел.
  Вернулся он в дом ближе к вечеру, когда цельное солнце только начало клониться к горизонту и Фарина позвала его к столу. Обещанные гости были уже здесь, и среди них он с удивлением заметил знакомое лицо - старика Джазила, который когда-то продал чужеземцам юношу. Впрочем, сам Джазил никогда не видел лица Доминик, а если бы и видел, то всё равно не узнал бы чужеземного воина в этом вымазанном в глине юнце, потому подмастерье на этот счёт не особенно волновался.
  Беседа началась, когда никто ещё не вкусил блюд, приготовленных Фариной и состоящих из чечевичной похлёбки с лепёшками и тарелки с финиками и айвой. Такое разнообразие еды появлялось в бедной семье гончара редко, но причина столь праздничной трапезы оставалась для Доминик загадкой до тех пор, пока слово не взял имам Ризван.
  - А что, дорогой Саид ибн Меджид аль-Беруни, и в вашем доме блеснул луч солнца? Будем праздновать и твою свадьбу? - не стал он ходить вокруг да около, откусывая жестковатую лепёшку и торопясь окончить дело, чтобы быстрее покинуть бедный дом.
  - О, уважаемый Ризван, ты говоришь великолепно, как всегда! Да, здесь сидит женщина, которую я хочу назвать своей женой - дом мой пуст: только я и дочь живём в нём, а с новой хозяйкой он обретёт былой свет и уют.
  - Где же она, твоя будущая жена?
  - Вот, сидит рядом! - Саид указал на подмастерье.
  Гости молча посмотрели на хозяина, который, вероятно, был болен, а Доминик похолодела, не понимая, что происходит.
  - Дорогой Саид, брат мой! - покачал головой Джазил. - Разве не все мы видим, что этот юноша не может быть ничьей невестой? Скажи, зачем ты разыгрываешь нас?
  - Нет, это женщина! Она обманом проникла в мой дом, жила тут и ела за моим столом!
  Все воззрились на Ризвана.
  - Что скажешь, уважаемый? - произнёс кади Джазил.
  Тот задумчиво погладил длинную бороду.
  - Думаю, для начала нужно спросить юношу, кто он. Кто ты? - посмотрел он на Джохара.
  Тот поднялся и заметил, что выход перекрыт - у двери встали сопровождавшие Джазила с Ризваном молодые арабы.
  - Я - Джохар, ученик господина гончара.
  - А он утверждает...
  - Он ошибается! - твёрдо произнёс юнец.
  - Но ты действительно молод, и красота твоя ярка... - задумчиво обошёл его Джазил. - Так как ты можешь доказать, что говоришь правду? Может быть, у тебя есть свидетели?
  - Фарина знает, что я ученик!
  Та молча потупила взор, а гости продолжали смотреть на Джохара.
  Тот вдруг засмеялся:
  - Всмотритесь получше, уважаемые! Красота - всего лишь дань моей молодости. Мои руки измотаны работой, я худ - потому что рано встаю и мало ем. Но в моих мышцах есть сила, какой нет у женщин! - он ударил по глиняной тарелке, и она разлетелась на куски. - Добропочтенные старцы, не теряйте своего драгоценного времени, чтобы из-за ошибки моего учителя не оказаться в нелепом положении!
  Те одобрительно переглянулись, но старый гончар упрямо добавил:
  - Тогда сними с плеч куртку и покажи их. Если ты юноша, тебе нечего опасаться!
  - Разумное предложение! - промолвил Ризван. - Ты нам очень понравился, мальчик! Так что не сердись и исполни мою отеческую просьбу: покажи свои мышцы, как просит этот человек, и сними с себя всякое подозрение!
  В голову Джохара не приходила идея, что нужно сделать, чтобы выпутаться из такого положения, так что Джазил с Ризваном переглянулись, а Саид аль-Беруни хрипло вскричал:
  - Я ведь говорил!
  - Скажи правду! Или мы сами её откроем, - Джазил кивнул арабам, и те схватили подмастерье за руки. - Ты - женщина?
  Она с досадой кивнула.
  - Зачем же ты обманула уважаемого Саида аль-Беруни?!
  - Не обманывала! Я шла мимо, когда он продавал кувшины, и он согласился взять меня в ученики!
  - Но почему назвалась мужчиной?
  - Я этого не говорила! Он сам так решил!
  Гончар всплеснул руками, а окружающие зашумели.
  - Если ты одеваешь мужской костюм, то уже обманываешь окружающих, давая им неверное представление о том, кто ты на самом деле! - нравоучительно произнёс Джазил.
  - Но мы засиделись! - заметил Ризван. - Совершим обряд...
  - А с какой стати?! - перебила его Доминик. - У меня есть другая жизнь за порогом этого дома!
  Они засмеялись, а гончар воскликнул:
  - Достопочтимый Ризван ибн Маариф! Девчонка украла мои секреты, секреты моего учителя Пэпэка ибн Сохреба! Разве не должна она за это заплатить?
  - А ведь уважаемый Саид прав!
  - Как?! - опешила Доминик. - Ведь он сам взялся учить меня!
  - Невежественная женщина! - то, что ты не сказала, кто ты, означает, что обманула его. Тогда ты действительно украла его секреты, которые он не рассказал бы тебе, если бы знал, что ты не мужчина! - ответил Джазил.
  - Так я ничего нового и не узнала!
  - Велика воля небес, дающих женщинам воображение! - воздел руки к небу Ризван, а гончар схватил с полки кувшин и, потрясая им перед лицами гостей, завопил:
  - Да вы посмотрите, какой чудесной работе я выучил обманщицу! Вот, возьмите, уважаемые, возьмите в благодарность за то, что пришли!
  Саид торопливо сунул им в руки по амфоре.
  - Я говорю правду! - воскликнула Доминик.
  - А есть у тебя свидетели, которые смогут подтвердить твои слова? - спросил Джазил, прищурившись.
  Она закусила губу.
  - Вот и выходит, что лучшее, что ты можешь сделать, - это стать женой уважаемого Саида! Кстати, вон тот горшок - тоже весьма неплох... - довольно указал он на полку и кивнул молодым арабам, чтобы забрали подарки.
  - Это невозможно - у меня уже есть жених, - хмуро попробовала она ещё раз.
  - Не беспокойся: здесь он тебя искать не будет. Да если бы и искал, то под чадрой не узнает!
  - У меня есть семья, и она обязательно найдёт меня.
  - Что ж, замечательно, ведь у бедного гончара осталась только дочь, а помощь от родственников ему не помешает! - Джазил вновь сел за стол.
  - Тогда я хочу, чтобы нас рассудил султан!
  Её взгляд был строг и серьёзен. Но они снова засмеялись.
  - Смело! Возможно, тебе придётся заняться и её воспитанием, - хлопнул Ризван гончара по плечу.
  - Султан даст вам за меня много денег. Или отрубит головы!
  - Да она - сумасшедшая! - стукнул по столу Джазил. - Будь осторожна в словах, иначе тебя постигнет кара!
  - Господин!.. - молодой араб что-то шепнул на ухо имаму. Тот сначала уставился на сварливую невесту, а потом поманил Джазиля переговорить в сторонке, кинув гончару:
  - Нам нужно посовещаться, уважаемый!
  Вскоре они вернулись, придя к какому-то решению.
  - Мы наконец-то проведём обряд? - нетерпеливо подпрыгнул Саид.
  - Видишь ли, в чём дело, мой дорогой брат! Не всё так просто; остаётся много вопросов: будет ли эта женщина тебе хорошей женой, сможет ли стать хозяйкой...
  - Я всё равно сбегу! - зашипела Доминик, но на неё никто не обратил внимания.
  - Милостью небес... - не успел заверить их гончар, как его перебил Джазил:
  - Да и ты - сумеешь ли её обеспечить ... Потому мы решили, что сначала тебе нужно найти мужа для дочери, а уж потом с милостью небес - себе жену!
  - А, как? - опешил тот.
  - Мы её забираем.
  - Но...
  - Отдадим в жены тому, кто сможет себе это позволить! - отметил Ризван.
  - А...
  - А тебе небо воздаст сторицей! - старик, сунув подмышку кувшин, дружелюбно хлопнул незадачливого жениха по плечу и вышел, пропустив вперёд арабов, цепко держащих встревоженную Доминик.
  - Теперь мне объясните, какое право вы имеете меня вот так куда-то вести?! - гневно спросила она, безуспешно пытаясь вырваться.
  - Мы отдадим тебя в жёны, - монотонно бубнил Ризван.
  - Вам-то какая от этого польза?
  - Тебя отмоют, причешут, красиво оденут... - продолжал, не отвечая, Ризван.
  - И за тебя дадут хорошие деньги! - крякнул Джазил.
  - То есть - продадите?! - возмутилась она.
  - Почему же продадим! - гневно вскричал Ризван в обиженных чувствах и даже по-отечески сжал ей руку. - Мы подарим тебе прекрасную жизнь у какого-нибудь богатого торговца или важного сановника! И ты должна быть нам благодарна: ведь иначе тебе пришлось бы жить в бедной лачуге. А теперь будешь ходить в красивой одежде и, если научишься себя вести, твой господин подарит тебе много золота...
  - Сколько вы за меня хотите?! Я сама вам заплачу!
  По улочке разнёсся хриплый смех.
  - Если бы у тебя были деньги, то не пряталась бы под личиной подмастерья!.. А теперь замолчи. Уважай старость: не береди нас своими воплями, дай насладиться этим прекрасным миром! - благодушно добавил Ризван.
  Доминик с досадой оглянулась, вспомнив про мамлюков, - сейчас их помощь показалась бы ей неоценимой. Но рядом на улице никого не было.
  Вскоре её завели в какой-то дом, там заткнули рот и связали руки, сверху накинули чадру и, закрыв лицо, оставив лишь прорези для глаз, снова вывели на улицу. Более она не могла ничего ни спросить, ни сделать, да и мамлюки, пройди они даже на расстоянии вытянутой руки, теперь её и не узнали бы.
  
  

Глава 11


  Связанной Доминик оставалось надеяться лишь на свои глаза. Но она поняла одно - огромный дом из белого мрамора, где они, наконец, остановились, находится где-то в центре города. Что именно это за место, было неизвестно, и потому она могла только верить, что мимо будут проходить стражники и она сумеет привлечь к себе внимание.
  Большой зал, куда их провели слуги, показался ей необычно знакомым, но не успела она понять свои ощущения, как раздались шаги. В комнату, очевидно, вошёл господин: оба старика приветственно склонились в очень низком поклоне, но Доминик не видела ничего, кроме арабов, цепко держащих её. А когда Ризван объяснил причину прихода, господин обратил внимание и на неё.
  - Снимите чадру! - услышала она голос, который был таким странным... Как из удачно забытого прошлого.
  Арабы стянули с неё накидку и отошли, давая ему место, и она подняла голову. И тут же похолодела, поняв, что на неё смотрит её старый знакомый Хафиз! Вне всяких сомнений, он тоже её узнал...
  Конечно, Казим ибн Малик, когда очнулся после неудачного боя с юнцом, рассказал Хафизу, что в том злосчастном поединке перед лицом владыки ранил их совсем не мужчина, и верный слуга сразу вспомнил лицо, которое он тоже видел на миг. После они узнали, что она продолжает жить во дворце, и отомстить ей они не могли. Но не теперь...
  Его губы дёрнулись в усмешке, а жёсткий взгляд сверлил пленную, желая насладиться отчаянием и страхом, которые он безрезультатно искал в её глазах.
  - Она немного грязная, но если отмыть - то будет очень красивая, - с тревогой отметил Ризван, видя, что евнух молчит.
  - Какая-то она... неказистая. Вы уверены, что после мытья она не станет ещё уродливей? - наконец, злорадно произнёс тот, смакуя каждое слово. - Хозяин-то пока в отъезде - когда вернётся, мне придётся отвечать за потраченные деньги. Не выкину ли я их на ветер?
  Доминик попыталась ответить, но забытый ею кляп заглушил слова. Видя, что она взялась за старое, арабы снова схватили её за руки, чтобы стояла спокойно. А Джазил, испугавшись, что может потерять ещё не полученный барыш, подскочил к своему товару:
  - Что вы, добрейший! Она расцветёт, как бутон. Вы посмотрите, посмотрите, какие хорошие зубы!
  Он выдернул кляп и попытался шире открыть Доминик рот, чем ещё больше разъярил её и угодил Хафизу.
  - Вижу, она слишком строптивая.
  - Это она по глупости, - быстро ответил Ризван, переглянувшись с Джазилем и мысленно укоряя девчонку за дрянной характер.
  Она дёрнулась ещё раз. Хафиз уставился на неё тяжёлым взглядом и медленно провёл рукой по своему лицу - по шраму, который остался от их боя.
  - Я объясню ей, как себя вести.
  - То есть покупаете? - обрадовался Джазил.
  - Вы всегда угождаете вкусу хозяина, так что я заплачу даже больше, чем обычно. Но никому не говорите, что эту вы продали Казиму ибн Малику. Не хочу, чтобы знали, какую грязную уродину он купил, - он, не мигая, смотрел на Доминик, желая увидеть в ответ ненависть - такую беспомощную, что это может доставить только радость.
  Изумлённые его щедростью Джазил с Ризваном покинули дом, благодаря небеса за небывалую удачу. А Доминик грубо поволокли из комнаты.
  Поначалу она решила, что её ведут в то самое место, из которого с ней когда-то говорили наложницы Казима. Но она ошиблась: она оказалась в пустом мрачном помещении. Только на стенах висели кнуты и плети... Доминик сразу вспомнила слова девушек о Бернадет - её били за то, что она хотела свободы, - и всей кожей вдруг ощутила, что её ожидает та же участь.
  Пристально, не опуская взгляд, она следила за действиями Хафиза: тот неторопливо снял со стены розги и медленно, с теплотой, провёл по ним ладонью.
  - Пока хозяин не вернётся, я тебя не трону - наверняка, он первым захочет тебя наказать. За твоё неуважение. Но потом я уговорю его подарить тебе такой же шрам, что ты оставила мне. Думаю, он будет только рад... А теперь оглядись, да хорошенько: если примешь всё, как есть, и подчинишься, у тебя будет шанс на жизнь. Но если нет!.. - на своей спине испробуешь все эти плети!
  Он позвал слуг и вышел, и Доминик снова куда-то повели без него.
  Возле одной из комнат они остановились. Большим ключом слуга отворил тяжёлую дверь. Доминик освободили руки и втолкнули внутрь. Дверь тут же закрылась, и она услышала только скрежет запираемого замка. Шаги с той стороны быстро отдалились, и она с размаху ударила пару раз по двери. Поняв, что это совершенно бессмысленно, она сдержала резкое желание обессиленно присесть на пол и устало обернулась. И увидела, что не одна: вокруг собирались красавицы. Кого-то из них она уже встречала, когда пыталась выяснить о судьбе невесты Джосселина Бернадет, кто-то был ей незнаком.
  "А она ничего, только грязная!", - услышала она негромкие слова и, почувствовав, как в ней начинает кипеть ярость, прикрыла глаза ладонью. Как вдруг её снова схватили за руки - но это был уже не конвой: наложницы подошли ближе, чтобы рассмотреть новенькую.
  - Хватит! - отдёрнула она их.
  - А ты чего нервничаешь? - с любопытством спросила Мазика, так широко открыв глаза, будто никогда не видела более интересного зрелища.
  - Мне нужно отсюда уйти! Где другой выход?
  Уолида удивилась, по-свойски взяв её за руку:
  - Разве тебе сказали уйти?
  - Кто сказал? Я сама решаю!
  - Хозяин решает. Вот ты здесь - это же хозяин решил?
  Доминик открыла рот, но тут же осеклась, вспомнив вкрадчивые речи Джазиля: "А есть ли у тебя свидетели?..".
  - А если бы кому-то из вас нужно было отсюда выйти, как бы вы поступили? - попробовала она ещё раз, но они испуганно заверещали:
  - Это запрещено! И ты даже не думай - а то побьют, и хозяин на тебя никогда не взглянет!
  - У нас была одна девица, так она ему не угодила, и всё!..
  - Она пыталась сбежать, но её поймали, и больше мы никогда её не видели...
  Доминик проглотила сухой комок в горле. Она продолжала стоять, не зная, куда деться от взглядов, и рыжеволосая Камила строго хлопнула в ладоши.
  - Ступайте все! - громко сказала она, прогоняя любопытных.
  Наложницы недовольно загудели, но послушались и медленно разошлись по сторонам, с разных углов продолжая осматривать новенькую.
  Камила осторожно взяла её за руку и легонько потянула в центр зала - там, у колонны посередине комнаты, на коврах стоял поднос с едой.
  - Ты, наверное, устала, - произнесла она. - Вот, поешь. Сегодня другой еды не будет, эту принесли специально для тебя.
  Недели, проведённые у гончара, не были сытыми, а волнения этого дня и вовсе лишили остатков сил, и, присев на ковёр, Доминик немедленно принялась кушать. А потом незаметно для самой себя заснула, склонив голову на мраморную колонну. Не проснулась она и тогда, когда наложницы снимали с неё грязную одежду подмастерья, после чего Камила приподняла ковёр у задней стены - за ним путь в коридор преграждала металлическая решётка. Стражники, упершись копьями в пол, спокойно спали, и она привычным окриком разбудила их, чтобы отдать обноски новенькой и тарелки с остатками её трапезы. Ковёр опустился, и комната снова превратилась в закрытое помещение.
  
  Открыв глаза следующим днём, Доминик первым делом медленно огляделась и мысленно подвела итог: "Значит, это был не сон...".
  В центре большой залы, рядом с колоннами, блестел бассейн. Несколько окон выходило в сад. Вероятно, он был красив, но рассмотреть его за прорезями деревянных решёток было сложно. Пол покрывали ковры. То тут, то там стояли подносы со сладостями, кое-где лежала разбросанная одежда.
  Доминик хмуро осмотрелась ещё раз - более всего её сейчас раздражала одна неприятность: она была бережно укрыта покрывалом, но нигде рядом не видела своих вещей!
  - Где моя одежда? - громко спросила она.
  Наложницы зашептались и подошли к ней поближе, но объяснять ничего не стали. Камила же молча положила перед ней красивый наряд.
  - Что это? - не поняла она.
  - Твоя новая одежда.
  В сознании Доминик как будто брызнул луч света.
  - Вы меня чем-то опоили? - произнесла она сквозь зубы. - А называли новой подругой...
  - А ты никуда не денешься! - зевнув, сказала Джала. - Хочешь - не хочешь, а мы - всё равно единственные, с кем ты сейчас можешь дружить. Так что если хочешь - обижайся. А можешь быть умней!
  Она скучно отвернулась и пошла к блюду с остатками сладостей.
  - Это правда! - грустно подсела к Доминик Камила. - Можешь ненавидеть нас. Но если бы мы и не выполнили приказ Хафиза, слуги всё равно сами бы забрали твою одежду, а нас ещё бы и наказали.
  Поразмыслив, Доминик понимающе кивнула и взяла приготовленный для неё наряд.
  - А разве ты сначала не отмоешься? Всё-таки выглядишь, как амфора, обмазанная глиной.
  - Мне здесь не для кого прихорашиваться, - пожала она плечами, но уже через мгновение оказалась в воде: наложницы сбросили её в бассейн, даже не потрудившись снять покрывало.
  - Прости, но это приказ - ты должна быть чистенькая, как бутон розы! - расстроенно развела руками Камила. - И если сама не отмоешься, придётся тебе помочь...
  Доминик угрюмо стирала с себя глину под хлопки танцующей компании, и вскоре была в костюме цвета халвы и отличалась от остальных только мрачным выражением лица.
  Беззаботные красавицы какое-то время пытались повернуть её на праведный путь, чтобы она радовалась своей судьбе и благословляла господина. Они громко пели - то в разнобой, то снова хором, танцевали вокруг неё, подносили сладости... Поначалу она терпеливо сносила это внимание, но потом не выдержала и отшвырнула очередной поднос с угощением, и наложницы, визжа, разбежались, наконец-то поняв, что её лучше не трогать.
  Но когда её оставили в покое, время для неё будто остановилось. Она раз за разом видела перед собой одну и ту же картину: девушки веселились, бегали, кричали, игрались, плескались в бассейне... Всё повторялось вновь и вновь, и ничего иного не происходило. Иногда за стеной раздавались голоса и шаги и гремели ключи. Слуги молча вносили еду и тут же уходили, и проблески внешней жизни снова затихали, словно то был лишь мираж.
  В этом странном безумном повторе событий прошёл целый день. Как сбежать, она так и не придумала и, измученная своей беспомощностью, склонила голову на колонну.
  За окном, в саду, таяли ржавые лучи уходящего солнца. Там была свобода. И смотреть на неё сейчас было невозможно - из-за понимания, что она недоступна.
  Доминик опустила взгляд и уставилась в бассейн. Но и туда глядеть оказалось тяжело - вода была слишком спокойна. В ней не было эмоций, боли, страха... - ничего, что может так давить на душу. При виде её безупречной глади хотелось плакать о собственном бессилии и незнании, как спасти свою судьбу...
  - Ты спишь?
  К ней бесшумно подошла Камила. Она протянула покрывало, но, увидев, что Доминик всё равно, сама осторожно укрыла её.
  - Мне тоже сначала было одиноко.
  Доминик подняла голову и посмотрела на неё внимательней, только сейчас поняв, что ей вовсе не показалась эта странность: все наложницы проводили время своими группами, но ни в одной из них не было Камилы.
  - Ведь ты главная среди них? Ты говоришь им, как себя вести; когда замолчать, если слишком шумят... Одиночество - это плата за то, что ты названа лучшей, - ответила Доминик, но та грустно усмехнулась.
  - А я не выбирала такую судьбу... И они не знают, а я многое бы отдала, чтобы избавиться от внимания хозяина! - почти неслышно добавила она.
  - Тебя продали за долги? - вспомнила Доминик и тут же прикусила язык.
  - Разве я говорила? - удивилась та. - Хотя... Об этом здесь все знают... - я немного старше их, и они любят говорить обо мне. Думают, что я краду глаза господина... А я... никому не пожелала бы такой жизни! Быть рядом с тем, кого не любишь. Быть далеко от того, кто тебе дорог. Сидеть в запертой клетке и видеть вокруг только вражду - зависть, которая гложет не твоё сердце, но сжигает своим гневом тебя...
  В последней угасающей капле янтаря из окна заблестели её глаза.
  - Когда-нибудь всё будет хорошо, - мягко тронула её за руку Доминик. - Мы что-нибудь придумаем.
  - А что тут придумаешь? - глубоко вздохнув, ответила та. - Жизнь написана, и не нам её менять...
  Эти слова напомнили Доминик о Заире. Задумавшись, она вдруг негромко прошептала:
  - И смиренно идти вперёд, принимая всё, как есть...
  Она снова прислонилась к колонне и закрыла глаза. Но перед тем, как заснуть, поняла, что думает вовсе о другом: "... или смиренно менять свою дорогу...".
  Уставшая, она спала так долго, что остальные наложницы успели подняться и шумно начать свой новый день. Они равнодушно проходили мимо спящей, уже не видя в ней диковинку, и только Джала с подругами остановилась, чтобы спокойно вглядеться в новую соперницу. Насмотревшись, она удовлетворённо кивнула.
  - Поглядим ещё, что скажет хозяин, когда вернётся! Вдруг она ему понравится больше той, - Джала взглядом указала в сторону Камилы. - Тогда мы наконец-то избавимся от неё! А с этой разобраться проблем не будет...
  Она хищно улыбнулась, предвкушая, что вскоре разделается с давней соперницей, укравшей сердце её господина, и в сопровождении подружек отошла в другой конец зала.
  Доминик же, проснувшись, поняла, что терять время нельзя: Казим, как выяснилось, действительно покинул город, но вскоре должен был вернуться, и тогда ей точно бы не поздоровилось! Пока что только выдержка Хафиза дала ей отсрочку от избиений, и то - лишь потому, что он рассчитывал наверстать упущенное время силой мести...
  Она попыталась выяснить у Камилы хоть что-то, что помогло бы выбраться из этого райского местечка, потому что все видимые выходы были закрыты, а выломать деревянные оконные решётки, не переполошив стражу и наложниц, было невозможно. Но Камила, то ли вольно, то ли нет, не говорила ничего, что давало бы надежду...
  Доминик, как загнанный зверь, бродила в поисках шанса на спасение. Иногда подходила к окнам, но жизнерадостный пейзаж за ними не прибавлял сил. Кроме того, там, где-то у самой стены, она заметила человека - он стоял и смотрел прямо в сторону окон, да так настойчиво, что ей даже казалось, что он следит именно за ней. Но она видела его всего лишь пару раз, потому надеялась, что временами соглядатай обходит дозором весь сад, а то и целый дом.
  В конце концов, растерянная, она уселась у бассейна. Ей снова захотелось плакать, но она сдержалась, вспомнив, что здесь ей никто не поможет.
  - Хочешь?.. - Издихар присела рядом и протянула сладости. - А почему ты такая грустная?
  Доминик пожала плечами, но той, похоже, ответ и не требовался.
  - У нас тут здорово! Приносят еду, можно кушать, сколько хочешь! Готовить ничего не надо! Вот когда я жила дома, приходилось каждое утро вставать очень рано - ещё солнце не встало, а я уже на ногах!.. Потому что нужно было овец пасти далеко от дома. А тут - делай, что хочешь! То есть, ничего не делай! - засмеялась она.
  Новенькая даже не улыбнулась, и Издихар недоуменно покачала головой.
  - Если ты будешь так печальна, господину ты точно не понравишься! Тебя побьют... Вот у нас тут была такая женщина... Базила, кажется. Я тут всего несколько месяцев и её не видела, но говорили, что она всё время плакала и тем раздражала хозяина. Теперь её больше нет.
  - Как - нет? - похолодевшая Доминик тут же забыла про свои горести.
  - Ну, избавился он от неё. Да ты не волнуйся! Главное - будь веселее, радуйся жизни, благодари хозяина - и всё будет хорошо!
  Она подскочила и упорхнула в середину зала, где остальные устроили танцы.
  - Камила! - Доминик нашла одинокую рыжеволосую в углу комнаты.
  Та подняла голову и даже улыбнулась. Но было видно, что она недавно плакала.
  - Это ничего, ничего... Мне просто так становится легче... - тихо сказала она, увидев в глазах Доминик неприкрытую жалость.
  - Почему ты вместе со мной не ищешь выход?! - вдруг напрямую спросила та. - Разве тебе не дороже хоть на миг ощутить вкус свободы, той, что ты сама выберешь, чем жить, столько времени пряча слёзы?
  - Я всё равно не могу отсюда уйти, даже если бы была открыта дверь, - я ведь сама собой откупилась...
  Доминик присела рядом, не понимая, что такое та говорит. А Камила грустно усмехнулась, видя неподдельное изумление.
  - Знаешь, я когда-то жила с братом. Мой дорогой брат!.. Мы были так счастливы вместе, у нас даже была своя лавка и всего хватало! Но, наверное, за счастье надо чем-то платить... - пришли плохие времена, и он разорился. Тогда добрый друг - это был давний друг отца, - нам помог: нужно было сопроводить в Медину караван его родственника, и он дал эту работу моему брату. Но, видимо, если небо отворачивает от человека свой взор, никто из людей ему больше помочь не сможет, даже если захочет...
  - Он не вернулся?
  Камила глубоко вздохнула.
  - Одним утром добрый друг семьи пришёл ко мне с плохой вестью - мой брат лишился рассудка... Иначе как можно объяснить, что он разграбил доверенный ему караван и скрылся?.. За его голову собирались назначить награду, и тогда друг отца, уважаемый человек, предложил мне прийти с ним к Казиму ибн Малику - сказал, что расхвалит меня перед господином; я должна была казаться спокойной и кроткой, тогда за меня дали бы столько денег, что можно было бы оплатить долг брата. Его перестали бы искать, чтобы наказать... Что ещё я могла сделать? Я пришла. Понимаешь?.. Я сама продала себя. Так как я сбегу? - я получила столько денег, сколько просила, и уже не принадлежу себе... Я как собака - её кормят, а она служит хозяину... И эта комната, и приказы Казима - это всё, что мне теперь осталось. Но и тебе я помочь не могу - сбежать отсюда невозможно! А если и попытаешься, то будешь или мертва, или тебя накажут так, что сама станешь желать смерти... И если ты всё равно хочешь так оступиться, я не буду тебе в этом помогать!
  Договорив, Камила опустила взгляд в пол, словно злясь на непонимающую Доминик. Или будто стыдясь своего прошлого, о котором рассказала.
  "Что ж, похоже, она желает мне добра. По-своему...", - подумала Доминик, отходя от неё. Вернувшись к колоннам в центре зала, она всмотрелась в весёлую группу у бассейна.
  Весь оставшийся день она провела среди наложниц, стараясь что-нибудь выведать. Но всё, что они говорили о здешних порядках, надежды на спасение не давало.
  Устав от болтовни и суеты, которой они создавали себе ощущение веселья, казавшееся Доминик нарочито искусственным, она снова уселась на обжитое место под колонной, чтобы напоследок всмотреться в остатки свободы за окном.
  Рядом нерешительно остановилась Камила.
  - Обижаешься?
  - Что ты! Я благодарна тебе за правду... - ответила Доминик, и та присела рядом. - И я ещё хотела спросить: а что за девушка здесь была? Базила, кажется...
  - А ты интересная... - только пришла, а столько уже про всех знаешь, - удивилась Камила. - Но и про неё мне рассказать особо нечего. Хотя... История-то поучительная... Она была красива, даже очень - светленькая, как солнышко, голубые глаза, как прозрачное небо... Хозяин сначала с ума по ней сходил! А она желала только свободы... Тогда он стал ей угрожать. Потом - бить; наказывать - за непослушание сердца, потому что она не могла заставить себя даже улыбаться ему... Непокорная. За это и страдала. А ведь она и не пыталась бежать - она сразу поняла, что это невозможно. А потом её продали.
  - Кому?
  - Этого не знает никто, кроме самого хозяина. Может, только Хафиз... - развела она руками. - Да это и не важно! Пойми лишь главное - если ты не угодишь ему, твоя жизнь будет горше, чем могла бы быть. Как бы ни было тебе плохо сейчас, от непокорности может стать только хуже. Живи, бери от жизни то, что тебе сейчас дают!
  Доминик помолчала.
  - Здесь нельзя подумать о том, что будешь делать завтра. Нельзя решить, куда пойдёшь... Разве это жизнь? Никакого движения, никаких новостей... Как вы тут находитесь?! Чему до сих пор радуетесь? Как ты можешь быть так безмятежна?
  - Иногда новости мы слышим от слуг или - прячемся у решётки и чуть приподнимаем ковёр. Тогда слышим разговоры стражей... - тихо улыбнулась Камила. - К господину часто ходят гости, и, бывает, очень важные... Даже визирь самого султана!
  - Что? - глаза Доминик расширились, а сердце забилось так часто, будто решалась её судьба - прямо сейчас, раз и навсегда!
  - Да, самый настоящий визирь! - повторила Камила, обрадовавшись, что заинтересовала её. - Постоянно в один и тот же день на неделе. Они садятся в самой роскошной комнате дома - даже я там ещё ни разу не была, - пьют кофе и беседуют. Если бы хозяин не уехал, он и завтра бы снова пришёл.
  - Завтра?
  - Хотя, может, всё равно придёт - Хафиз вряд ли отправил к нему слугу, чтобы сообщить об отъезде господина. Он и сам с удовольствием приветствует важного гостя, так что, может, будет ждать...
  "Я спасена! Заир вытащит меня отсюда!", - подумала Доминик, едва сдерживая радость, и воскликнула:
  - Камила, ты была права! Всегда надо смиренно принимать то, что тебе дают небеса! Здесь так интересно! Как уважаем наш господин, раз к нему ходят и визири! Но, боюсь, я своим невежеством уже прогневила достопочтимого Хафиза... Помоги мне - я должна поклониться ему и признать свою вину, тогда, возможно, он сможет простить меня и смягчить свой гнев, который он так справедливо ощущает за мою провинность!
  Она говорила очень быстро и так умоляюще смотрела в глаза Камиле, что та поверила.
  - Если ты так хочешь... Сейчас, конечно, уже поздно, но утром я могу через стражу попросить его прийти, и ты оправдаешься...
  - Нет - надо, чтобы меня отвели к нему! И обязательно, когда придёт визирь - так будет лучше: я смогу поклониться Хафизу перед таким важным сановником, и тогда он точно простит меня! Ведь это будет ему такое уважение в глазах визиря!
  Камила, подумав, решила, что это действительно хороший план.
  - А ты быстро пришла в себя. Молодец! Ты извинишься, и всё будет хорошо! - одобрила она. - А теперь спи.
  Доминик послушно склонила голову на ковёр и закрыла глаза: нужно было набраться сил - впереди ждала борьба за свободу.
  Вскоре вокруг всё замерло. Остальные спокойно спали, сгустилась тишина. И только она сама всё никак не могла уснуть... Казалось, что время вовсе не движется - сон никак не шёл к ней, она ворочалась, то подкладывая под голову свёрнутое покрывало, то снова убирая... Потом засосало под ложечкой; в голове что-то пульсировало, не отпуская непокорные мысли; стало душно.
  В отсвете от окна она заметила кувшин. Освежившись и немного приободрившись, она опять улеглась на ковёр. И даже благостный сон почти спустился на её веки, как вдруг она вздрогнула и снова открыла глаза: где-то снаружи послышался странный скрежет.
  Сердце учащённо забилось, будто мечтая вырваться из кожаной клетки, но она тут же успокоила его трезвой мыслью, что этот звук не может быть освободительным - никто не знает, где она, и помощи ждать неоткуда; и если где-то трепещет неспокойная птица, она не должна поддаваться эмоциям и рвать беспокойную душу на части. Доминик закрыла глаза и заснула.
  Эта ночь так и не дала ей отдыха, и наутро она могла думать лишь о предстоящей встрече с визирем. Она ждала час за часом, и, наконец, этот миг наступил - Камила, провожая её, шепнула, указав в сторону стражей, ждущих у открытой решётки:
  - Я их уговорила. Ты, главное, молчи, потому что разговаривать с ними тебе запрещено. Уважаемый гость уже пришёл, и тебя отведут к комнате, где они с Хафизом беседуют. Ты низко поклонишься и скажешь, что сожалеешь о своём... невежестве.
  Доминик кивнула, не слушая, занятая собственными мыслями. Теперь ей не нужны были ничьи слова - она и сама отлично знала, что собиралась говорить и делать! И когда стражи, проведя её по коридорам, остановились у заветной двери, за которой её ждала свобода, она уже не вспоминала советов Камилы.
  Было очень тяжело - сдерживать свои эмоции. Она так настрадалась в последнее время, что хотела только одного - поддержку друга. Пусть это будет даже Заир, который скрыл от неё правду о планах султана - она прощает его! Без его помощи она отсюда не выберется, и сейчас он даст ей новую жизнь, выпустит на волю... - разве можно будет после этого на него сердиться, в чём-то обвинять?..
  "Спасение... Я хочу спасения!". Она пыталась справиться с охватившей её дрожью, когда стражник лениво начал:
  - Мы сейчас зайдём, предупредим господина Хафиза, что ты просишь позволения войти. А потом...
  Она не стала дожидаться, что будет потом - потому что это была её жизнь и её правила! Она быстро распахнула дверь и сразу скинула накидку, чтобы никакой страж и никакой евнух больше не могли скрыть её лицо от тех, кто её узнает и освободит!
  Мирно звучащая беседа тут же затихла.
  - Что это значит?
  Хафиз смотрел холодно и даже почти бесстрастно - но это было обманчивое спокойствие: ледяная ярость копилась внутри, чтобы вылиться в концентрированный яд при более подходящем случае. А Доминик замерла на месте, широко открыв глаза. И ей нечего было ответить, потому что визирем, встречи с которым она добивалась, оказался Халиб.
  Она успела заметить, как при виде неё у него дёрнулась бровь. Но лишь на мгновение - он тут же отвернулся, будто не узнал её, и теперь нарочито внимательно рассматривал небольшую статуэтку на полке.
  - Какая наглость! - осторожно взглянув на него, быстро произнёс Хафиз и сделал знак стражам. - Врываться туда, где тебе запрещено быть!
  Те схватили Доминик за руки и поспешно набросили на неё чадру, чтобы поскорее вывести из комнаты. Но она и не сопротивлялась - она уже прочла свой приговор в мимолётном взгляде визиря и знала, что бессмысленной попыткой вырваться лишь порадует его сердце.
  - Несомненно! - равнодушно ответил тот евнуху, будто происходящее его не касалось. - Невежественных слуг и женщин нужно наказывать. Непокорных надо запирать или учить, чтобы не смели перечить. А строптивых излечит только плётка.
  - Обещаю - больше она отсюда никогда не выйдет и не посмеет нарушить ничей покой!
  Халиб, не смотря на него, кивнул, а Хафиз низко поклонился и ненадолго вышел из комнаты - но лишь для того, чтобы Доминик не казалось, что она легко отделалась.
  А ей и не было легко - на душе стало так тяжело, будто с высоты скалы её внезапно скинули на землю. Но она не смотрела в пол, а гордо подняла голову, больше не пряча взгляд.
  Поглядев в непокорные глаза, Хафиз с размаху ударил её по лицу.
  - Отведите обратно, и без моего разрешения не смейте выполнять ничьих просьб!
  Озлобленные стражники поволокли её и бросили в гарем, негодуя, что из-за неё рассердили господина. Камила ждала у входа и, поняв, что всё прошло не по плану, изумилась:
  - Неужели не получилось?!
  - Я даже не успела извиниться, - сказала та правду, не решаясь всё же добавить, что узнала визиря.
  - Что ж... Тогда тебе придётся доказать свою кротость самому хозяину. Не расстраивайся, он скоро приедет!
  Но Доминик эта новость порадовать не могла...
  Остаток дня она провела у окна в попытке что-нибудь придумать. Со стороны она казалась тихой и спокойной, и даже смиренной. Но чем бесстрастней она казалась снаружи, тем сильнее были чувства внутри. Её разрывало это состояние: желание двигаться и что-то делать и одновременно - невозможность так поступить! Как будто жизненный огонь, желающий пылать, закрыли под непробиваемым колпаком, где ему не развернуться.
  "Мучение!", - стойко сдерживая рвущиеся слёзы, думала она.
  Упершись лбом в деревянную решётку окна, она пыталась сквозь прорези увидеть хотя бы клочок свободы побольше. Но они были так малы!.. Что доставляли только страдание невозможностью вдохнуть настоящий мир - огромный, разнообразный и живой.
  Она просунула сквозь них пальцы и замерла. Но внезапно отдёрнула руку - в одном месте прорези показались ей странными. Она присмотрелась: небольшой кусочек был подпилен, и она сразу вспомнила странный ночной скрежет, на который раньше не обратила внимания!
  "Неужели здесь кто-то был?", - не поверила она. Сердце учащённо забилось, дыхание стало неровным, а ненасытные глаза продолжали искать ещё и ещё какие-нибудь признаки того, что она не сошла с ума!
  Осмотрев одно окно, неспешно, чтобы не привлекать внимания наложниц, она перешла к другому, и к третьему. Но они не были столь же примечательными, и она вернулась к первому. Оно находилось напротив её обычного места у колонны и именно у него она в эти дни наблюдала за тем соглядатаем, которого как-то заметила у стены. Более и в нём теперь она не смогла найти ничего нового, но снова и снова проводила пальцем по подпиленному месту, будто оно, впитавшее прикосновение своего создателя, могло дать ответ - будет ли ей помощь или нет. Она понимала одно - если неизвестный и появится опять, то лишь ночью, а, значит, надо было набраться терпения...
  Наступил вечер, и она всё больше нервничала. Когда же наложницы улеглись спать, она тоже для виду положила голову на ковёр. Она и так практически потеряла сон, потому ей не нужно было заставлять себя не спать. Но больше всех её беспокоила Камила - та легла рядом и продолжала потихоньку что-то рассказывать. Даже когда она затихла, Доминик терпеливо выждала ещё время, чтобы проверить - точно ли она заснула. И, только убедившись, что все уже спят, осторожно поднялась.
  Подойдя к кувшину и сделав вид, что пьёт, в тусклом лунном свете она рассматривала спящие группы наложниц в разных местах зала. Те спали, не шелохнувшись, и она повернулась к окну. Она понимала, что, может, никто и не придёт. Но пока шанс был, она должна была ждать, прячась за шторами, чтобы никого не спугнуть...
  Уже и месяц скрылся за облаками, когда через несколько часов её ожидание, наконец, было вознаграждено - недалеко послышалось шуршание. Зашевелились осторожно отодвигаемые ветви, и к окну кто-то подошёл.
  Доминик приподняла штору и едва различила в темноте мужчину. Заметив её, он прислонился к прорезям, пытаясь всмотреться в лицо. Осмотр его успокоил, и он прошептал:
  - Джохар?..
  Она успела удивиться, но тут же поняла.
  - Ты - один из тех, кто меня сюда привёл? - почти неслышно произнесла она.
  - Да, я Тахир. Это я посоветовал Ризвану не отдавать тебя за гончара - от мужа уйти сложнее, будут искать. А если бежать отсюда, то поищут и перестанут. Тем более, хозяин пока в отъезде.
  - Сомнительная доброта... - настороженно шепнула Доминик, вспомнив неприступность белого дома. - Отсюда выбраться невозможно.
  - Вот, возьми! - протянул он маленький бумажный свёрток. - Завтра вечером сделай так, чтобы наложницы это выпили! Они уснут, и никто не услышит шума...
  Увидев, что она всё поняла, он бесшумно исчез.
  Доминик подождала ещё, думая, что он может что-то вспомнить и возвратиться, но его не было, и она вернулась к своему месту у колонны.
  Близилось утро, нужно было хоть немного поспать. Отогнав навязчивую мысль взять чуть-чуть полученного порошка себе, она попробовала уснуть своими силами. Но возбуждённый мозг, будто обладая собственной волей, повиноваться не собирался... Тогда она всё-таки лизнула бумажный свёрток, а потом осторожно припрятала его у самого пола, под несколькими коврами.
  
  

Глава 12


  Все давно уже встали, и только Доминик безмятежно спала.
  - Эй ты! Поднимайся! - с негодованием дёрнула её Джала, но та не шелохнулась.
  - Оставь её! - Камила смотрела строго, и наложница, усмехнувшись, отошла. Правда, недалеко и ненадолго: как только новенькая проснулась, Джала тут же снова подошла к ней.
  - Ты знаешь, что подвела меня?!
  Она склонилась над Доминик и негромко зашипела, пронзительно глядя прямо в глаза, будто от этого её слова больше становились похожи на приказ, которому та непременно должна была подчиниться.
  - Я рассчитывала, что ты очаруешь господина! Тогда ему стало бы всё равно, что было бы с рыжей... А ты разгневала Хафиза! Хозяин очень доверяет его вкусу. И если Хафиз скажет, что ты - никто, то станешь самой грязной служанкой! А раз ты такая дура, то теперь будешь слушаться только меня, поняла?! Я буду приказывать тебе, как поступать. Возможно, ты ещё сумеешь мне пригодиться.
  В доказательство своей правоты она схватила брюнетку за волосы. Но это была её ошибка: рука новенькой, не мешкая, превратилась в кулак...
  Вокруг столпились наложницы - кто-то визжал от испуга, кто-то - от зрелищности и удовольствия, но разнимать дерущихся ни одна не кинулась. Так что представление закончилось, только когда зазвенели ключи и в комнате появился разгневанный Хафиз со стражей.
  Виновную искали недолго - Доминик оказалась невредима, а настырная Джала с парочкой подружек были так потрёпаны, что тут же попали в число пострадавших. Наказание не заставило себя ждать, и виновную вывели из райского местечка, чтобы отвести туда, где она могла бы осознать своё поведение.
  - Посиди, подумай, - выходя, произнёс евнух.
  Его неприятный приторно-ласковый голос Доминик не обманул: он был просто счастлив, что мог так успешно и разнообразно ей мстить!
  Трое слуг закрывали за ним каменную дверь так медленно, будто Хафиз желал одного - чтобы она очнулась от своих нелепых представлений о мире и зарыдала, вымаливая прощение. Или чтобы строптивая действительно смогла запомнить - в последний раз - как выглядит дневной свет, его последние проблески, капли... Дверь захлопнулась. Мрак.
  Странствуя, она много раз слышала страшные истории о том, как люди сходят с ума - в одиночестве, закованные в темнице, упрятанные под землю, замурованные в кельях... Не видя света, не слыша звуков и людской речи. Но никогда не думала, что в таком месте придётся оказаться ей самой...
  Всё, что было вокруг, - только холодные стены и пол. Ни предметов, ни окошка, ни просвета. И где-то ещё в этой мгле был единственный выход - каменная дверь, которую не открыть в одиночку. Возможно, на полу стояла и чашка с похлёбкой или куском хлеба, кувшин с водой... - она не заметила, но верила, что это так. Ведь не голодом её собираются учить?..
  Она села на пол и оперлась на стену. И глубоко вздохнула, как после очень тяжёлого и долгого боя. Боя, который она проиграла.
  Она закрыла глаза. И снова открыла. Снова закрыла и открыла, и поняла, что итог один - ничего.
  "Вот он, мой новый день... И чем я его себе создавала? Желанием жить... Мечтой о свободе. Свободна ли я теперь?.. Могу думать, что хочу. Могу ползать, как хочу. Даже могу встать и сесть - когда захочу. Это всё. И ничего из этого малого, что я теперь могу, я не увижу. Это меньше той свободы, которая была всего пару часов назад. А свобода, что была ещё вчера, так настойчиво казалась меньше той, которая была во дворце... Похоже, я движусь к концу... Я делаю только шаг - и теряю свободу. Пытаюсь пробежать несколько шагов - и меня закрывают в тиски. Чем я так неугодна?..".
  Она обхватила колени и сжалась. Ей было не особенно холодно, но так казалось, что становится уютнее - как будто рядом есть кто-то ещё, невидимый добрый друг, который понимает и поддерживает.
  "Больше некуда бежать".
  Она снова закрыла глаза. В голове как будто что-то затихло - будто пропали все мысли, отхлынув в бесконечность и решив больше её не тревожить.
  Время шло. В тишине. В голове всё также было глухо и спокойно - словно выросла бетонная стена, но не снаружи, а прямо там, где когда-то хранились мысли и чувства. И теперь эта стена больше не пропустит ничего, ничего... Не напомнит, не покажет... Потому что незачем. Зачем о чём-то думать? Куда-то бежать?.. Выхода нет. Спасения - тоже... Мрак успокаивает. Словно говорит: "Скоро...".
  "Но так хочется... жить!", - вдруг всхлипнула Доминик, неожиданно для самой себя.
  Она дёрнулась, поёрзала. И поняла, что глухая стена, запершая за собой эмоции, куда-то делась - внутри души что-то зашевелилось, как чёрный мохнатый паук, расправляющий огромные лапы; и то, что виделось покоем, на самом деле оказалось тоской.
  Она подскочила. Ощупывая стены и пол, она прошлась по всей темнице и пальцами ощутила границу между стеной и дверью. Конечно, сразу было ясно, что в одиночку её с места не сдвинуть! Но она долго просидела рядом - убеждая себя в том, что раз есть дверь, то она когда-нибудь откроется. Что даже из этого мрака - есть выход. Что есть выход...
  В одном углу она нашла и кувшин с водой, и уже почти чёрствую лепёшку. Но не торопилась их брать. Только когда голод перестал притупляться страхом будущего, она присела на пол, оперлась на стену и медленно сделала глоток.
  Живительная вода полилась внутрь. А перед ней вдруг, наплевав на полную темноту вокруг, потекли цветные картины из прошлого.
  
  ***
  "Эти глаза... Кажется, что и не печальные - но и не радостные...", - промелькнуло на миг в голове Эрики, когда она мельком взглянула на старушку: та пела, а рядом стояла тарелка с мелкими монетами.
  Она прошла мимо. Она всегда так делала - ускоряла шаг и опускала голову, чтобы взгляд чуть ли не пробивал тротуар своей внезапной внимательностью к дороге. А пройдя вперёд, снова медленно продолжала прогулку, уверенно оглядывая прохожих.
  "Как это страшно... - отдавать свои деньги, - думала она. - Мне ведь и самой они нужны, а откуда мне их ещё взять, если я буду их отдавать? Вдруг у меня у самой их больше и не будет?.."...
  
  Доминик застыла, держа в руках кусок лепёшки. "Не дала даже несколько монет... Чтобы на хлеб...", - в ужасе подумала она, широко раскрытыми глазами глядя в темноту. А перед взором снова в медленном танце крутились воспоминания.
  
  ***
  Продавец в уличном киоске протянул молоденькой Эрике батон, когда она услышала:
  - Девушка, не дадите на хлеб?
  На неё смотрел мужчина - непьяный, но помятый и, видимо, лишь недавно протрезвевший, так что и понять нельзя было, сколько ему лет.
  - Нет, у меня нету... - она поспешно забрала батон и ушла.
  Ей было очень страшно - она была почти ребёнком, а её учили, что с незнакомыми разговаривать нельзя: они могут обманывать и вредить. И в ужасе от того, что к ней обратились, она чуть ли не бежала от этого места, дрожа от страха, что ей могут навредить...
  
  "Но это была одна монета... равная буханке хлеба... - по щекам Доминик потекли слёзы. - Я так боялась обмана и не могла придумать, что можно самой купить ему этот хлеб! Ведь он просил только хлеба, хлеба... А я не дала... Боясь, что обманут... одна монета...".
  
  ***
  - Подожди-ка... - остановила Эрику Женя, увидев старушку, продающую несколько садовых роз. - А сколько стоит?
  - Одна штука - семьдесят, милая, - та торопливо показывала цветы, боясь, что девушка уйдёт без покупки.
  - Вот, возьмите. И сдачи не надо, - Женя протянула деньги за несколько цветков, но взяла лишь один.
  Эрика смущённо смотрела по сторонам, ожидая, когда они пойдут дальше. Отходя, она услышала, что старушка вслед благодарит их. Её подругу. И ей стало неловко - не потому, что она так не купила, а потому что так сделал кто-то другой...
  
  ***
  Она спускалась к набережной. Всё ближе звучала музыка, и вскоре она уже видела его - молодой, высокий уличный музыкант смотрел прямо на неё.
  Эрика подошла ближе. Конечно, она не очень желала расставаться с деньгами, но ведь тут - молодой красавец... "Как он глядит!..", - подумала она с удовольствием и остановилась у лестницы. Облокотившись на перила, она замерла, чтобы показать, что она слушает его музыку; чтобы было ясно: она не просто даёт ему деньги, но - за дело, за работу.
  Послушав немного - выдержав торжественность эпизода, - она положила в элегантную шляпу горсть монет и пошла дальше...
  
  Перед глазами Доминик снова стояла та старушка - из первого видения... И эта горсть монет, что она дала за дело... "Не чтобы помочь...". Она опустила кусок лепёшки обратно на тарелку и зарыдала.
  Есть больше не хотелось - эта чёрствая лепёшка показалась ей вдруг такой ценной, что она не могла её кушать. У неё есть эта лепёшка. Пока она её не съест, у неё будет еда, будет жизнь...
  Она свернулась на полу и сжалась в комочек, как сумела, - не чтобы согреться. Хотелось спрятаться от собственных воспоминаний и мыслей. Спрятаться от призраков прошлого, которые укоряли: "Можно было помочь...".
  Окружающая темнота запертой комнаты не говорила, сколько времени уже прошло. Не говорила, день ещё или наступила ночь... Но уставшие тело и душа, в конце концов, заставили Доминик заснуть...
  Проснулась она от резкого окрика, кто-то дёрнул её за плечо:
  - Просыпайся! Эй, отдыхаешь тут, что ли?!
  Подняв голову и прищурившись от неожиданного света, хлынувшего из-за открытой двери, она увидела Хафиза.
  - Идём со мной!
  Она поднялась и вышла. Она решила, что её поведут в другое место для нового наказания, но евнух передал её в руки уже знакомых стражей и молча ушёл, и они пошли без него.
  - Обратно идём, - усмехнулся Мурад, заметив её беспокойный взгляд, рыщущий по сторонам. - Видать, кто-то заступился.
  - Я слышал, это рыжая... Уговорила Хафиза, - негромко добавил Раза. - Она же любимица господина, вот Хафиз к ней и прислушивается.
  - Да... Помню, как господин Казим её на базаре-то увидел - так голову и потерял. Ещё бы! - вся - как рыжее солнце!.. Говорят, братец её ни в какую продавать не хотел... А потом она и сама пришла. Да такая, знаешь, спокойная... Будто тоже господина любит. Да-да, - увидел он удивлённый взгляд Разы, - Джазил-то хозяину тогда так и сказал, что, мол, и она сразу-то его как полюбила!.. Потому и пришла.
  Стражник развёл руками: мол, как бывает! А Доминик слушала, чуть дыша. Всё, что она смогла понять в этот миг, - что Камиле в гарем Казима помог попасть тот самый Джазил, который и её саму сюда привёл. "А точно ли он помогал ей?..", - мрачно подумала она.
  Перед ней снова заскрежетал замок решётки; за приподнятым ковром ждала Камила.
  - Ты как? Хафиз согласился привести тебя обратно, только чтобы к приезду господина ты научилась вести себя, как другие, - тихо добавила она, с беспокойством глядя на Доминик. - Я объяснила, что ты не виновата в той драке, и он приказал остальным тебя больше не трогать. Чтобы порядок был...
  - Понимаю, - ответила Доминик и, неожиданно для самой себя, чуть поклонилась Камиле. - Спасибо тебе!
  Время, проведённое новой наложницей взаперти в одиночестве, ничего не изменило в порядках гарема: девушки веселились, игрались, теперь не особо обращая внимания на новенькую, не желавшую быть, как они.
  Укрывшись шторами от слишком весёлого мира шумной комнаты, Доминик снова стояла у окна. "Целый день потерян, целая ночь!.. Лишь бы Тахир не бросил меня из-за этой задержки!", - с досады кусала она губы.
  Она едва дождалась, когда спустится вечер и все уснут. Убедившись, что она одна бодрствует, Доминик замерла, чуть сдвинув штору.
  По счастью, её надежды оправдались - Тахир действительно пришёл. Удостоверившись, что Доминик вернули в гарем, он предостерёг её от новых ошибок, чтобы следующим вечером они смогли выполнить свой план. Она молча приняла его укор и пообещала больше не оплошать. И новым днём она была собрана, как никогда в этом мире!
  Снотворное всё также благополучно лежало под коврами, и Доминик осторожно вытащила его, пока никто не видел. Оставалось главное - добавить его в воду так, чтобы потом её пили все наложницы...
  Она дождалась, когда слуги последний раз принесут напитки - это делалось всего два раза в день: утром и перед обедом. А после, видя, что девушки насытились, принялась воплощать свой план.
  Внешне расслабившись и повеселев, Доминик довольно присела у амфоры и медленно, будто наслаждаясь самим цветом прекрасного напитка, налила себе кубок.
  - Как вкусно! - громко причмокнула она, жадно выпив его до дна. - А можно мне ещё?
  С разных сторон в ответ послышалось одобрение. Наложницы порадовались, что в их раю действительно состоялось прибавление - очевидно, тяжкие меры Хафиза всё-таки возымели своё действие, и новенькая понемногу становится своей, такой же, как они.
   "Что ж, теперь главное - не подкачать...", - подумала Доминик. Она тоже бросилась веселиться и играть, и бегать за наложницами так, что даже Камила умилялась её быстрому перевоспитанию. И никто не замечал, что новенькая тот тут, то там подбегает к какому-нибудь кувшину и пьёт, пьёт, а кое-где и незаметно проливает на ковёр...
  Позже они обнаружили несколько пустых амфор.
  - Что это такое?! - зашипела Джала, обойдя весь зал в поисках сладкого напитка и поняв, что из питья осталась только вода в четырёх кувшинах.
  - Не может быть! - Камила растерянно посмотрела на кружащую среди наложниц Доминик.
  - Ты должна следить за ней!
  - Завтра такого не будет, - твёрдо ответила та, решив, что брюнетка просто перестаралась.
  Когда новая новенькая вволю навеселилась и плюхнулась на ковёр, Камила подсела к ней, чтобы тихонько подсказать:
  - Вот эти напитки все...
  - Да, очень вкусно, очень! Ты права, я буду делать всё-всё, как вы тут...
  Доминик тут же подскочила и снова отправилась к веселящейся группе, оставив рыжую в некотором беспокойстве.
  "Осталось избавиться от воды, да так, чтобы они это поняли!", - оценивающе огляделась Доминик. Два кувшина стояло у бассейна, один - под колонной недалеко от Камилы, последний - на пути Доминик к бассейну.
  За ковром загремели ключи, чтобы в последний раз впустить слуг, принесших кушанья. Поставив подносы, они ушли. И Доминик, больше ни о чём не думая, осторожно, как кошка, крадущаяся к куску мяса, пересекла зал и, пока никто не видел, всыпала в кувшин под колонной снотворное. А затем отошла подальше.
  Внезапно с громким счастливым смехом она начала бегать от подноса к подносу, рассматривая блюда. А потом подскочила к бассейну и со звенящим хохотом выплеснула воду из кувшина на купающуюся чёрненькую.
  Это привело наложниц в настоящее замешательство: некоторые застыли, поднеся кусок еды ко рту. Это дало Доминик возможность сразу избавиться и от второго кувшина.
  - Да она сумасшедшая! - завопили красавицы, в ужасе бросив трапезу.
  Та же, не теряя ни минуты, кинулась к третьей амфоре. Подбежав, она поняла, что сзади её догоняют опомнившиеся наложницы. Обернувшись, она выплеснула воду на них и, чтобы не вызывать подозрений по поводу последнего кувшина, посмотрела на него безумным взглядом, сделав вид, что собирается бежать и к нему.
  - Нет! - заорала Джала, схватив оставшуюся амфору. - Не отдам! Ты безумная! Ты оставила нас без воды - это последнее, что у нас есть до утра!
  - Да? - удивилась та. - Разве напитки не приносят, когда мы захотим?
  Виновато оглянувшись, она увидела, что окружающие смотрят на неё настороженно и даже испуганно.
  - Ой, простите! - чуть не плача, добавила она, однако, таким хищным взглядом посмотрев на кувшин в руках Джалы, что та только крепче прижала его к себе.
  Остаток вечера недовольны были все - но лишь Доминик притворялась. Пару раз она печально поднималась из своего одиночества, которым её наградили, и демонстративно просила у наложниц глоток воды. Но те уже разделили остатки между собой, чтобы сумасшедшей не досталось ни капли драгоценной жидкости, которую она так не берегла. Видимо, никто уже и не хотел, чтобы она становилась своей... Только Камила пыталась с ней поделиться, но Доминик удалось отказаться, не вызывая подозрений.
  Когда на веки наложниц спустилась ночь, она осторожно спряталась за шторами. Луна была закрыта тучами, в темноте чуть дальше окна уже ничего нельзя было разглядеть, и она надеялась только на свой слух.
  Он её не подвёл, и вскоре она услышала долгожданный шорох, а вскоре и увидела Тахира.
  - Спят? - спросил он, доставая небольшой инструмент. - Я буду пилить, а ты предупреди, если кто-то войдёт в комнату!
  Она кивнула и повернулась к окну спиной, чтобы следить за гаремом.
  Но никто чужой не нарушил этот покой.
  Снотворное было качественным, пила - острой. И вскоре из резной решетки получился сносный проход.
  - Переоденься, - протянул Тахир ей мягкий свёрток.
  Снятый наряд цвета надоевшей халвы она утянула в узелок, собираясь забрать с собой, чтобы погоня думала, что в нём она и сбежала. На разговоры времени не было, и она промолчала, хотя у неё сразу возник один вопрос: как у молодого араба оказались даже не те истёртые вещи, что носил ученик Джохар, а мужской походный костюм, в котором она ушла из дворца?..
  Конечно, Тахир рассказал бы ей, что на днях на базаре старик Саид аль-Беруни среди своих кувшинов и блюд стал продавать элегантный мужской костюм, который ему самому никак не мог быть впору. Тогда-то Тахир и услышал историю, что гончар нашёл эти вещи в пристройке, где недавно жил его ученик, и выкупил их, смекнув, что девушке они наверняка понадобятся.
  Они выбрались на улицу. Свобода охватила её измученное сердце, и Доминик помчалась в темноту ночи вслед за молодым мужчиной.
  Остановились они, только когда выбрались на окраину города, к красильным чанам. Они присели на каменный край, чтобы передохнуть, и она поняла, что теперь можно кое-что прояснить.
  - Так кто ты?
  - Торговец.
  - И каков твой товар, что ты ходишь с Ризваном? - ехидно спросила она, но тут же смутилась, вспомнив, что он только что её спас.
  - Теперь я уже не торгую... Я должен выплатить ему долг, поэтому каждый день хожу за ним и выполняю поручения.
  - А что за долг?
  Он напрягся, не желая отвечать, но потом вздохнул:
  - Мой отец когда-то был знатным торговцем... Одежда, шелка, бархат привозились из разных городов. Когда его лавка досталась мне, мы с сестрой ни в чём не нуждались, деньги плыли к нам рекой... Но потом всё изменилось - корабль с товарами, что шёл в Яффу, не пережил шторма. Затем караван разграбили, ещё один корабль пропал... Богатство исчезло, как не было... Тогда старый друг семьи...
  - Джазил? - вдруг предположила она, насторожившись.
  - Да, старик, которого ты видела... - удивился он её догадливости. - Джазил был добрым другом нашей семьи, другом моего отца. Он попытался нам помочь - его родственнику нужен был помощник, чтобы отвести караван в Медину, и он посоветовал меня. А когда я вернулся обратно... Всё стало ещё хуже: меня обвинили в пропаже шкатулки с драгоценностями, которую я должен был привезти. Но, поверишь, ни о какой шкатулке я раньше и не слышал!.. Свидетели от меня отказались, и меня обязали выплатить этот долг. Пришлось продать дом, у меня больше ничего не осталось. Но самое драгоценное, что у меня было всегда, - моя сестра Даурия, - тоже пропала...
  - И никто не помог искать? Друг семьи ничего не знал?
  - Джазил... Лучше бы он молчал, уверяю тебя! Но, считая своим долгом рассказать мне правду, он объяснил, что в моё отсутствие Даурия приходила к нему - просила взять её в жёны, потому что устала быть одна. Он согласился и даже дал ей денег, но она взяла их и сбежала. Моя милая бедная Даурия!..
  - А какого цвета были её волосы?
  - Рыжее солнце, палящий закат... С тех пор её больше никто не видел. А те деньги, что Джазил заплатил за неё, меня обязали ему вернуть. У меня уже ничего не было, и меня должны были наказать, но господин Ризван ибн Маариф сжалился надо мной и выкупил мой долг. Вот отчего мне приходится ходить за ним и выполнять его приказы - в уплату.
  Он замолчал, и Доминик больше не решилась его расспрашивать.
  Вокруг постепенно светлело. Приближалось утро.
  - Тебе нужно уходить. Поднимется шум, тебя будут искать... И есть те, кто уже видел тебя в мужском костюме, - они смогут тебя узнать, - добавил он, и она осторожно ответила:
  - У меня нет пропуска, чтобы пройти через городские ворота.
  - У меня есть - я тебе дам. Ризван знает, что я никуда не денусь, потому иногда я выхожу из города по его поручениям - встретить каких-нибудь людей, кому-нибудь что-то передать...
  - Тогда почему ты не сбежишь? - изумилась она. - Ведь ты же ни в чём не виноват, тебя ложно обвинили алчные люди!
  Он пожал плечами.
  - А куда? Мне больше некуда идти. Тем более, он это предусмотрел - кади назначил в случае побега такую цену за мою голову, что дешевле выполнять поручения Ризвана.
  - Что ж... Тогда, раз ты дашь пропуск, мне остаётся только вернуть коня, - задумалась Доминик.
  - На рынке как раз продают арабского скакуна, такого холеного! Я сам его видел - великолепный, ухоженный, будто весь из серебра... - мечтательно ответил Тахир, но она резко его перебила:
  - Что за конь?
  - А не знаю... Давно уже продают. По базару слухи ходят: говорят, конь - из самой султанской конюшни! Только не покупает никто - дорого очень.
  Сердце Доминик тревожно замерло - мог ли загадочный серебристый конь быть её собственным драгоценным Аженти?.. Она не могла рисковать им и, получив от Тахира пропуск, в смятении поспешила обратно, в город.
  
  

Глава 13


  Когда Доминик оказалась у базара, день был уже в разгаре. Жители, кто по делу, а кто праздно, заполонили улицы и торговые ряды, и её охватил страх - тщетно мечась в поисках места продажи коня, она испугалась, что Аженти, если это был он, в это время как раз кто-нибудь купит! Отбросив всякую осторожность, она стала выяснять у прохожих, где идут торги.
  Базар, как шумное море, колыхался новостями, сам воздух был пропитан ими: кто-то говорил о сбежавшей наложнице Казима; другие - о товаре, что почти даром падает на голову и так разбогатевшего торговца; третьи - о продаже арабского скакуна за необычайную цену, повышающуюся каждый раз при попытке его купить! Услышав, что серебристый красавец всё ещё ждёт будущего владельца, она припустила бежать.
  Запыхавшись, она остановилась на площади перед толпой: люди подходили посмотреть на её великолепного коня, поцокать, услышав его цену, и дождаться того чудака, который выложит эту сумму.
  Кусая губы и теребя рукав, она оглядывалась в поисках какой-нибудь идеи. И вдруг замерла, уставившись на свои пальцы. Вспомнив о кольце, она вытянула его из-под куртки - ей невероятно повезло, что его не забрали в гареме, пока она спала!
  "Теперь твоё время!", - решила она, вглядываясь в прозрачный камень.
  - Эй! - окликнула она пробегавшего мимо мальчугана.
  - Чего вам, господин? - подбежал тот, немного нагловато поглядывая снизу вверх.
  Она протянула свёрнутый платок и махнула в середину площади:
  - Передай оплату и приведи ко мне коня - получишь за помощь деньги!
  - А почему сами не пойдёте? - хитро спросил он.
  - А ты умён! Держи сейчас три монеты за то, что не задаёшь лишних вопросов. Остальное получишь, когда вернёшься. А я не хочу толкаться в толпе и чтобы после покупки на меня пялились.
  Она неотрывно глядела, как мальчуган пробирается к месту продажи. Люди засуетились и придвинулись вперёд, и она не увидела, что торговец, раскрыв платок, отошёл к стоящему в тени человеку. Тот повертел кольцо в руках и даже будто что-то прочёл; потом кивнул, приказывая отдать товар.
  - Продано! Можете расходиться! - закричал глашатай, требуя, чтобы праздный народ освободил площадь.
  Мальчик подвёл коня к Доминик, и она цепко схватила поводья. И, вновь держа в руках всё, что было ей так дорого, ощутила, что пришла пора покинуть Уршалим ал-Кудс.
  Развернувшись, она пошла вслед за толпой. Она рассчитывала пришпорить коня, как только выйдет на свободную дорогу, но люди шли неторопливо, и ей пришлось медленно плестись следом.
  Было так тесно, что её постоянно толкали, пытаясь протиснуться вперёд; кто-то в открытую указывал, что с конём нужно покидать площадь последним - чтобы не мешать простым людям. Когда её в очередной раз толкнули, она снова оглянулась - и вдруг похолодела! Пройдя немного вперёд, она ещё раз осторожно обернулась и быстрым взглядом пробежала по толпе. И поняла, что ошибки быть не могло - она точно видела начальника стражи Селима и мамлюков, одетых, правда, в обычную городскую одежду. Сразу стало ясно, что продажа серебристого красавца была только уловкой, чтобы найти её саму. В голове её лихорадочно мелькнула мысль оставить Аженти на милость преследующих, раз они движутся за ним, и тут же испарилась: бросить его она была не в силах! И нужно было что-то быстро придумать, пока людской поток не поредел, - она прекрасно поняла, что, как только улочка более-менее опустеет, её сразу окружат.
  - ... а он сказал, что ему никогда не удавалось приобрести столь хороший товар да за такую низкую цену, чтобы его можно было продать ещё раз - на три-четыре цены дороже! - проходя, услышала она голос.
  - Это небеса за набожность подарили Амину день, когда он продал весь-весь свой товар! А теперь товар милостью небес постепенно возвращается Амину, чтобы тот смог ещё раз всё продать за хорошие деньги! - убедительно ответил другой.
  - Да, не каждый день приезжает богатая госпожа, способная оценить твою работу! - с плохо скрытой завистью произнёс первый. - Вот мои тюрбаны...
  - Простите, уважаемые! - рискнула Доминик их перебить.
  - Чего тебе, юный господин?
  - О, это вы купили арабского скакуна за баснословные деньги?! - с интересом произнёс пожилой мужчина и даже приостановился, чтобы взглянуть в глаза сумасшедшему покупателю.
  - Это который на площади был? - с ещё большей завистью произнёс старик, по виду похожий на большой гнилой арбуз, так сильно его лицо было испещрено бороздами и волдырями. - А тюрбаны вас интересуют?
  - Нет, меня наряды интересуют, - наконец, удалось вставить юноше.
  Собеседники посмотрели так подозрительно, что он поспешил объяснить:
  - Хочу невесте нарядов купить. А вы говорите, торговец за один день продал весь товар. Значит, у него прекрасная лавка! Кто он?
  Мужчина понимающе покачал головой.
  - Знаете, как бывает: живёт человек, трудится и благодарит небо, а потом оно дарит ему за послушание и благочестие много-много добра...
  Через пару минут Доминик услышала, что недавно в одной лавке богатая госпожа скупила весь товар. А позже туда же пришёл и необычайно добрый юноша и почти даром отдал для продажи чадру. Торговец так обрадовался, что, возблагодарив небеса за щедрость, выставил этот товар на всеобщее обозрение: чтобы привлечь покупателей рассказом о том, что в его лавке царит удача.
  - К нему даже приходил важный господин, чтобы только послушать эту историю! - с завистью добавил старик.
  Пожилой мужчина чуть склонился, поманил пальцем юношу и шёпотом закончил, будто боясь разглашать сплетни:
  - Торговцу, а это был уважаемый Амин ибн Садык, запретили об этом говорить. Правда, весь базар и так ходуном ходит от этих новостей! И не удивительно, - громко добавил он. - Ведь уважаемому заплатили как за караван товаров!
  - Вот ведь... повезло! - протянул старик, похожий на арбуз.
  - Действительно! - мрачновато ответил молодой человек.
  - Подождите, юный господин, вы ведь не дослушали!..
  Но остальное Доминик не интересовало. К чему предполагать, что и за лавкой могли следить?.. Ясно было лишь одно - появление мамлюков не было случайностью. Её действительно продолжали искать - всё это время, каждый день. А значит, вернись она во дворец, сбежать ей больше не дадут. И в руки стражей попасться было нельзя!..
  Шум базара понемногу стихал, и вскоре ей удалось выбраться на более просторное место. Как вдруг она оглянулась и схватила лениво идущего прохожего за руку.
  - Представляете, мне показалось, вон тот человек что-то украл из лавки! - махнула она в толпу.
  - Какой, где?! - засуетились любопытные.
  - Да вон тот же! - ткнула она пальцем в сторону Селима. - Как же это можно-то? На глазах у честных людей?..
  - А мы не будем терпеть! - закричали они и ринулись ловить злоумышленника.
  За спиной Доминик снова образовалось столпотворение, а она кинулась в ближайший закоулок. Выяснив, как отсюда быстрее выбраться с конём на широкую дорогу, она бросилась навёрстывать упущенное время.
  Сердце её горело, свобода была так близко, что оставалось только протянуть руку! Она уже представляла, как мчится вперёд, посреди песков, в своё будущее, когда внезапно, выбравшись с базара, увидела потрясшую её картину.
  - Он? - орал Джазил, крепко держа Тахира.
  - Да, это он! - вопил Саид аль-Беруни. - Он приходил за одеждой девчонки! Даже денег дал!
  - А откуда у него деньги? - хищно прищёлкнул зубами Джазил. - Он должен был всё отдать за свой долг. Украл, значит!
  - Это осталось от проданного дома! - тот отчаянно пытался вырваться.
  - Нет свидетелей - нет правды! - изрёк Ризван. - А зачем ты, глупый, девчонку украл?
  - Никого я не крал! Нет у вас доказательств!
  - Как же нет? - подошёл ближе злой Ризван ибн Маариф. - Вот уважаемый Саид аль-Беруни говорит, ты выкупил её одежду, найденную в комнате... Зачем это тебе? Наверное, ей принёс?
  - Пустите!
  - А пила, которую ты взял у Хамида? Окно в доме достопочтимого Казима ибн Малика было распилено, ты об этом знал? - так же холодно продолжал тот.
  - А знаешь ты, что Хафиз потребовал деньги уважаемого Казима обратно?! - ударил Тахира взбешённый Джазил. - Где она, где девчонка? - схватил он его за горло.
  Вокруг собиралась новая толпа. Люди шептались, но в спор не влезали, ведь неизвестно было, на чьей стороне нужно быть, чтобы тебя потом не осудили.
  Доминик кусала губы. Это из-за неё били Тахира. Это её он спас, хотя мог этого не делать. Помогал, не зная, кто она, потому что не мог иначе.
  "Не мог иначе... не мог иначе...", - проговаривала она внутри себя, чтобы обрести уверенность в том, что собиралась сделать. А потом, глубоко вздохнув, повернулась обратно, к базару.
  Долго искать не пришлось - мамлюки бежали по улочке, расталкивая прохожих. И не ожидали, что упущенная госпожа усядется на коня, чтобы её было лучше видно!
  Она не трогалась с места, и вскоре её окружили.
  - У нас приказ сопроводить вас во дворец... - начал Селим, не веря своему счастью: столько времени владыка ждал от него выполнения приказа, и вот оно свершилось! Он сумеет доказать свою преданность, свою верность...
  - Я знаю про твой приказ. Но сначала ты выполнишь мой, иначе по возвращении во дворец точно лишишься головы - я об этом позабочусь! - резко перебила она его. И взгляд её был другим - не тем, который он запомнил, когда она выезжала на прогулку в сопровождении свиты, не тем, с которым гуляла у дворца, - немного растерянным, меланхоличным и далёким от этого мира, будто она погружена в свои мысли... Этот взгляд был очень твёрдым, сосредоточенным, резким. Он был тяжёл. И Селим на миг даже подумал, что никогда не видел этого человека.
  Он кивнул, поняв, что, обратись она к султану, ему действительно не избежать наказания, и от неё зависело, насколько строгим оно было бы. Он махнул мамлюкам, и они последовали за ней.
  Нетерпеливо оглядываясь, она медленно поехала впереди, указывая дорогу, и вскоре они были там, где недавно она видела Тахира.
  Как она и опасалась, ни юноши, ни Джазила с Ризваном здесь уже не было, и народ тоже расходился. Выяснив у прохожих, куда повели обвинённого в краже, Доминик с мамлюками отправилась дальше, в сторону от базара.
  Вскоре они заметили впереди на дороге неторопливо идущую группу, и Доминик указала на неё Селиму.
  - Их всех нужно схватить. И там есть молодой человек, Тахир, - его ложно обвинили в воровстве. Его тоже не отпускайте, но будьте с ним добрей!
  Селим молчал, не спеша выполнять приказ.
  - А я обязательно вернусь с тобой во дворец и по пути никуда не исчезну, - твёрдо добавила она, поняв, что иначе Тахиру не помочь.
  Этих слов было достаточно - Селим кивнул мамлюкам, и они бросились вперёд. Рядом с госпожой кроме него осталось только двое стражей.
  С необычным ощущением злой радости Доминик следила, как мамлюки, добежав до группы людей, остановили их. Там началась паника, послышались причитания; кто-то упал на колени... Окружив, дальше стражи повели их под конвоем.
  - Их отведут во дворец, - со странной интонацией произнёс Селим.
  В его глазах она увидела недвусмысленный намёк.
  - Я помню, что мы тоже туда идём, - произнесла она и, подумав, кинула ему поводья.
  Тот не подал виду, но был очень благодарен - теперь он мог быть уверен, что она не сбежит по дороге, и они неспешно отправились дальше.
  - Что ты сделаешь, если на какой-нибудь из улиц на меня нападут, захотят похитить? - спросила она, вспомнив, что по городу, наверняка, ещё рыщут слуги Хафиза.
  - Убью их. Никто не причинит вреда моей госпоже!
  Это прозвучало странно. Даже сам Селим не ожидал от себя таких слов, отражавших как будто благодарность за то, что она, выполняя своё слово, спокойно шла с ним во дворец. И чтобы сгладить немного эту странность, он добавил:
  - Владыка будет очень доволен.
  Доминик не ответила.
  - А уж как господин Халиб будет рад!.. - неторопливо продолжил Селим свою мысль, чтобы молчащей госпоже было не так скучно идти.
  - Что ты имеешь в виду? - напряглась она, совсем забыв про визиря.
  - Как вы пропали, он сразу сказал мне: "Когда отыщешь госпожу - для начала извести меня!". Видно, сам хочет обрадовать владыку.
  - Так мы идём к нему? К визирю? - похолодела Доминик.
  Селим мельком посмотрел на неё. И его взгляд сейчас показался ей взглядом предателя.
  Рядом с ним шёл незнакомый ей мамлюк, с другого бока её сопровождал Махмуд - тот самый, который как-то после боя просил её похлопотать за Селима... Она резко посмотрела на него в поисках помощи, но молодой человек шёл спокойно и, казалось, не находил ничего странного в их разговоре.
  Внутри всё трепетало, но она постаралась не подать виду. А увидев впереди дворцовые сооружения и занервничав ещё больше, только крепче сжала гриву Аженти.
  Когда за ними закрылись ворота, она вдруг ощутила, что это - всё: конец её свободе, совсем. Она попыталась вспомнить то место в доме Казима, - ту страшную пустую комнату, где нет ничего, нет жизни... - чтобы показать алчной душе, всё жаждущей своей воли и простора, что сейчас она ещё богата. Но это воспоминание, хоть и было ужасающим, быстро отходило на задний план. Свободы никогда не бывает много...
  Недалеко от ворот стояла небольшая группа людей. Очевидно, мамлюки успели отправить гонца, и кто-то во дворце уже знал, что госпожа возвращается - как только они появились, от группы отделилось несколько человек и быстро направилось прямо к ним. Доминик напряжённо всматривалась в них, но никого из приближающихся она сама не знала, а вот среди тех, кто оставался чуть дальше, на месте, она заметила Тураба и Мустафу - тех стражей, которых наказали вместо Ирфана, когда она сообщила о том, кто в темнице на самом деле забрал её перстень.
  - Благодарим за службу! - обратился один из подошедших к Селиму. - Дальше мы проводим госпожу сами.
  Селим хотел было возразить, но тот добавил, многозначительно глядя на него:
  - Визирь отдал приказ, чтобы во дворец госпожу проводили мы!
  Махмуд напрягся, видя, что происходит что-то странное.
  - Постой! - дёрнула поводья похолодевшая Доминик, заметив, что Селим собирается передать их в чужие руки. - Меня нашёл ты, и я хочу, чтобы ты проводил меня к султану!
  - Но визирь...
  - Уверена, после того, как с ним поговорю я, он тоже останется доволен!
  Её взгляд был твёрдый, жёсткий. А руки дрожали, но этого никто не видел.
  - Воля госпожи... - произнёс Селим, строгим взглядом скользнув по помрачневшим слугам визиря, проходя мимо. Махмуд облегчённо вздохнул и осторожно оглянулся - сарацины со странным выражением ненависти и страха смотрели им вслед.
  Во дворце была суматоха - новость, что потерянная госпожа вернулась, разнеслась быстро, и у входа Доминик встречали служанки, чтобы проводить её в покои. Но она, хоть и была уставшей и почти обессиленной произошедшим - тем, что ей, чуть ли не вдохнувшей настоящую свободу, пришлось вернуться сюда, - отправилась сразу к султану. Нужно было объяснить, зачем стражи привели тех людей, и она постаралась обратить благосклонное внимание Юсуфа на судьбу юноши. Впрочем, сама она старалась не встречаться с ним взглядом, видя, как неотрывно он глядит на неё, и, высказав свою просьбу, поторопилась отправиться к себе в комнаты.
  Сил не было ни на что, и она шла, опустив усталый взор. Как вдруг остановилась, вспомнив о ещё одном важном, но пока не решенном деле: "Халиб... - мрачно подумала она. - Нужно первой разобраться с ним, иначе это может сделать он сам...".
  Она оглянулась. Позади на расстоянии стояло несколько стражей, в том числе и Селим. Увидев её взгляд, он чуть поклонился, будто извиняясь, но теперь его присутствие было ей только на руку, и она махнула ему, подзывая ближе.
  - Прошу простить, приказ владыки... - произнёс он, подойдя, но она остановила его:
  - Я понимаю!
  Она действительно теперь понимала и этот приказ, и даже то, что сам Селим не был обязан следить за ней: от него требовалось лишь, чтобы мамлюки всегда были рядом. Но он всё же иногда сам сопровождал её - быть может, чтобы ей было не так неприятно, ведь его она уже знала... И сегодня она была ему за это благодарна.
  - Мне нужно к визирю, - сказала она. - Да и он ведь так хотел меня видеть, что даже прислал людей меня встретить, верно? Нужно отдать долг вежливости...
  Мрачно усмехнувшись своим словам, она пропустила Селима вперёд и пошла следом.
  Вскоре они стояли у двери, за которой сейчас был Халиб, и, оставив стражу в коридоре, Доминик вошла внутрь.
  Халиб, стоящий у окна, резко обернулся. Увидев её, он, казалось, не удивился; только помрачнел, будто прочёл свой приговор.
  - Надоело бродить по городу или это стража такая ловкая? - всё же попытался он усмехнуться.
  - Можете шутить, если хватает смелости! Но стоит мне сказать султану пару слов - и ваша голова окажется на плахе несмотря на весь ваш ум, - сухо ответила она.
  - Тогда я точно могу говорить всё, что пожелаю! - равнодушно развёл он руками. - Но, видно, вам от меня что-то нужно, раз моя голова до сих пор на месте?
  - Мне надо знать, кому Казим ибн Малик продал женщину по имени Бернадет. В его доме её звали Базилой. Если вы достанете это имя, я забуду, что вы меня там видели.
  Удивлённые чёрные глаза всмотрелись в её твёрдый взгляд.
  - И, конечно, будет ещё месть?.. - он неуверенно усмехнулся.
  - Вы всегда будете помнить о своём поступке. На большее я и не рассчитываю! - ответила она и, оставив визиря в размышлениях, ушла, наконец, в свои покои.
  Решение Халиб принял быстро, и через день в руках Доминик оказался клочок бумаги с парой строк. Она сразу отнесла его Пьеру. Правда, чтобы уговорить упрямца его взять, ей пришлось потрудиться.
  - Теперь ты должен уехать! То, что ты выжил, - просто случайность. Здесь тебе всё также грозит опасность! - сказала она, со слов служанок и Заира зная уже обо всём, что произошло во дворце во время её отсутствия.
  - И тебе.
  - Но, очевидно, одной мне будет гораздо легче сбежать! - уверенно соврала Доминик, думая всё же, что теперь у неё нет никаких шансов отвязаться от надзора слуг и стражей. - Ты же должен найти Джосселина и передать ему то, что поможет отыскать Бернадет.
  - А что будешь делать ты?
  Она пожала плечами. Объяснить, как она ещё раз сбежит, было невозможно, и она быстро перевела тему и рассказала Пьеру историю Тахира.
  Сам султан уже выслушал все версии произошедшего и от обвиняемого, и от обвинителей, и Доминик попросила его ещё об одном - привести во дворец наложницу Казима - Камилу, чтобы она встретилась с Тахиром и Джазилом. Доминик надеялась, что Камила - это та самая Даурия, которую молодой человек тщетно пытался найти. Впрочем, лично при этой встрече она присутствовать не желала... Но, мечтая увидеть всё же, что не ошиблась, что Камила счастлива и что Тахир, обретя потерянную сестру, снова верит в себя, в свою удачу, она спряталась в коридоре, укрывшись за колоннами.
  Неподалеку её саму терпеливо ждали стражи. И она всё больше ловила себя на мысли, что ошиблась - что то, что казалось пленом в гареме Казима, даже в той комнате без окон, - на самом деле было всё-таки большей свободой, чем то, что предстояло ей теперь. Тогда она могла остаться наедине с собой, пусть и не по своему желанию, а сейчас - ни на минуту не могла найти безлюдного места!.. Вне её покоев за ней следовали стражники, в комнатах с неё не спускали глаз служанки. И нигде не было одиночества, кроме её собственной души. Её мир изменился до неузнаваемости!
  - ... всю жизнь буду ей благодарна! - услышала она из-за открывшейся двери.
  Из парадной залы вышли Тахир и Камила.
  Доминик слабо усмехнулась - счастье меняет людей: Камила действительно казалась солнцем - ярким, великолепным. В такую невозможно не влюбиться! У Казима, видевшего её на базаре, не было шансов её забыть. Только он никогда не думал, почему она так красива. "А ведь она просто была счастлива рядом с тем, кого любит...", - грустно подумала Доминик.
  Услышав затихающие шаги, она ещё раз осторожно выглянула из-за колонны, чтобы посмотреть вслед уходящему счастью - светящемуся, искреннему... чтобы запомнить, что оно такое есть на этом свете. Пусть и не у неё.
  Свет лучей погас. Ей пришлось вернуться в покои. Да, там можно было посмотреть в окно - и за ним сияло настоящее огромное солнце, освещающее весь мир. Но уже не для неё...
  Через несколько дней уехал Пьер. Она простилась с ним и осталась одна, и теперь ещё больше ей хотелось простора, воздуха, жизни...
  Заир каждый день навещал её, но это была его жизнь, его мир вокруг, а не её, и его поддержки было мало для того, чтобы она могла чувствовать себя живой!..
  Султан тоже пытался приходить чаще, но тогда она сама уходила подальше, в пустую одинокую комнату, не желая видеть его и мечтая только о свободе. Но даже мнимых её остатков Доминик вскоре лишили...
  Она узнала об этом, когда собралась в очередной раз отправиться в сад, - она подошла к двери, ведущей из покоев в коридор, как вдруг перед ней склонилась Бухзатан.
  - Мне жаль, но повелитель строго приказал... Вам больше нельзя покидать ваши комнаты! - в её глазах действительно было сожаление.
  "Моя голова почти на плахе...", - вдруг подумалось Доминик. Она поняла, как её решили обезопасить. От жизни. "Ни шагу туда, где могу делать, что хочу. Видимо, моя свобода и мои желания в глазах других действительно достойны только запрета... Но ведь они - это мой выбор, и он тоже имеет право быть?..".
  Она устало вернулась в спальню. Единственное убежище, которое ей осталось, - укрыть голову подушкой, чтобы не слышать чужих голосов, чтобы попытаться забыть, что в любой момент могут войти служанки, стремящиеся чем-нибудь угодить...
  Не одну её ужаснул этот новый приказ, запрещающий выпускать её из отведённых покоев. Заир аль-Хикмет, услышав слова повелителя, не сумел скрыть, что ошеломлён.
  - Она не выдержит! - не сдержавшись, воскликнул он, во все глаза глядя на бесстрастного султана.
  - Выдержит. Столько странствий, столько эмоций; столько сочувствия и сострадания... Она всегда будет бороться за жизнь - и потому будет жить. Даже в закрытой комнате.
  - Она возненавидит.
  - Ей не присуща ненависть. Она смирится.
  - Тогда она изменится, станет другой...
  - Она любая будет дорога мне.
  - За что? - вдруг спросил Заир. Он не понимал, как можно сначала давать свободу, а потом - закрыть в комнате, как будто прежняя свобода - это всего лишь непозволительная, грубая ложь.
  - Потому что она способна уйти - и страдать. Она выходит со стражей, со служанками - и сбегает; а они нужны только для её защиты. Она идёт дальше - к другим людям, которые не должны и не хотят её защищать, и они нападают на неё, лишают настоящей свободы. К чему ей встречаться с другими людьми? Она слишком откровенно внимает чужим печалям - и страдает сама. Пусть лучше сидит за закрытой дверью, где не услышит ничего, что её растревожит. И со временем она поймёт, что для её ранимой души это лучшее, что только может быть!
  Взгляд султана был непреклонен, и Заир аль-Хикмет прекрасно его знал - он не сумел бы его переубедить.
  Всё, что он мог теперь сам, - это утешать Доминик. Но утешения ей были не нужны. Как только, посещая её, он снова и снова заводил этот разговор, она переводила тему - эта давалась слишком тяжело, и она не желала ничего слушать... Мало того, что нельзя было никуда выйти, так с каждым днём всё сильнее давило чувство, что слуги просто мучают её своим вниманием! Даже ночью настырные служанки ждали, когда она заснёт, чтобы наверняка знать: сегодня госпожа не исчезнет. Она была окружена со всех сторон. И теперь точно знала, чего от неё все хотят - смирения...
  В очередной раз, когда султан в сопровождении Заира и нескольких слуг, пришёл к ней, Доминик снова ушла в дальнюю комнату. Раздасованный Юсуф, поняв, что и сегодня она с ним говорить не будет, приказал слугам разложить новые драгоценности, которые они принесли. Но не успел он ещё покинуть её покоев, как неожиданно она вернулась.
  Она неспешно подошла к столу и, задумчиво постучав по нему пальцем, неуверенно произнесла, стараясь не встречаться взглядом с владыкой:
  - Предлагаю вам партию в шахматы.
  Он тонко улыбнулся, чуя подвох, и тот не заставил себя ждать - заметив его улыбку, Доминик насупилась и добавила:
  - Не для развлечения... Если я выиграю, вы возвращаете мне свободу передвижения.
  - Вы хотите снова покидать эти покои? Зачем? Не лучше ли потратить своё желание на нечто, более полезное?
  - А вы можете дать мне что-то большее? Позволить уехать из города, например? - пристально взглянула она. Но этого он не мог. - Тогда остановимся хотя бы на той мнимой свободе, что была у меня раньше.
  Юсуф помолчал. Он не сомневался в своей победе, но и не торопился принимать вызов - он желал показать, что ему не по нраву играть на её свободу, ту, которую он уже забрал. И лишь ради выполнения её прихоти он всё же согласился...
  В покои принесли великолепные каменные шахматы, вырезанные из полудрагоценных пород. Доминик раньше частенько играла, и сейчас шахматы могли спасти её, если бы она сумела собраться с силами и победить, и она была донельзя сосредоточена.
  Первую пешку она брала медленно, вымеряя, куда поставить, - словно выбирала свой жизненный путь. Юсуф отвечал быстро. Она медленно размышляла над новым ходом, а он молниеносно отвечал... Вскоре от спокойствия, с которым она начинала игру, не осталось и следа - она всё больше нервничала, а он становился всё сосредоточенней. Они играли уже довольно долго - дольше, чем рассчитывал сам Юсуф, - но ещё избегали серьёзных потерь. Пока Доминик не увидела незащищённую ладью...
  Она забрала её, рассчитывая в пару ходов поставить противнику мат. Она была уверена, что конец игры уже близко, и не ошиблась!
  В каком-то исступлении, видя только одну цель - чужого короля, она переставляла фигуры, пока её пальцы, зажав каменного коня, вдруг не зависли в воздухе в попытке выбрать ход.
  - Шах и мат! - в повисшей тишине Юсуф произнёс слова, которые желала сказать она сама. Но теперь до неё не сразу дошло их значение - как будто они преодолевали огромное пространство из глухих мест, сквозь туман.
  На лице Заира мелькнула досада, которую султан всё же успел заметить.
  - Не может быть! Всё было выверено, все ходы были... - она замерла, уставившись в одну точку на доске. Это был факт - она действительно проиграла.
  Ей захотелось закрыть лицо руками, но она сдержалась. Только помрачнела.
  - Кстати, забыл назвать выигрыш при моей победе, - произнёс султан. - Пусть в дополнение к этим украшениям для вас будет ещё один подарок: моё условие на победу будет тем же, что и озвученное вами!
  Доминик подняла голову, не веря своим ушам. Но он смотрел серьёзно, и она поняла, что он не шутит. На лице её было явное изумление и что-то сродни нерешительной радости, и губы его тронула тонкая улыбка. Он знал, что теперь она просто обязана быть ему благодарной! И ведь не в первый раз он был так великодушен!.. - оставалось лишь ждать, когда чувство благодарности, накопившись, сумеет перебороть столь нелепые желания несуразной свободы...
  Юсуф не ошибся: снова получив возможность ходить по дворцу, по саду и выезжать в город, пусть и под непрестанным надзором, Доминик немного успокоилась и перестала избегать его общества, хоть всё же и не стремилась к беседам.
  Постепенно всё приходило в норму. Она, казалось, почти свыклась со своим странным положением гостьи-пленницы и иногда, как раньше, улыбалась тихой грустной улыбкой. И султан, ожидая, что через какое-то время она совсем станет той, которую он желал здесь видеть - весёлой и беспечной, решил, что пришло время для последнего, главного шага, который заставил бы её, наконец, принять всё происходящее как должное...
  Доминик же действительно иногда улыбалась, слушая Заира или служанок, чтобы хоть так, хоть слабой улыбкой, защитить свои настоящие чувства, живущие в сердце, чтобы никто чужой извне не сумел разгадать движений её души. Потому что всё, что теперь оставалось у неё самой в этом мире, где она не имела права на одиночество, это её настоящие чувства - тоска, тоска и мечта о просторе. И хотя бы их она пыталась защитить от чужих глаз.
  Правда, бывало, что когда приходил и Заир, единственный оставшийся здесь друг, ей не всегда удавалось выглядеть той, почти весёлой и приветливой, какой она желала бы казаться... Так, когда в очередной день он своим приходом нарушил её беспросветную тоску, она едва успела натянуть на лицо лёгкую и очень слабую улыбку. Впрочем, и эта улыбка быстро сошла с её губ, когда она заметила, что Заир в этот раз слишком странный, - не глядя на неё, он подошёл к столу и, заинтересовавшись гребнями, молча повертел их в руках. Затем переставил с места на место шкатулку; долго рассматривал лежащие на столе бусы... Он явно был чем-то озадачен, и Доминик тоже понемногу охватила тревога. Ей стало так страшно, что она даже побоялась спросить напрямую, с чем он пришёл к ней, и только в мучительном ожидании глядела, как он собирается с мыслями.
  А ему действительно было нелегко! Он нарушал сейчас все запреты, мыслимые и немыслимые - по крайней мере, в своём сознании. И до сих пор не мог решить, позволит ли себе сделать это на самом деле...
  Но ещё недавно он был спокоен... - пока Халиб не рассказал ему кое-что о планах султана: со дня на день Юсуф собирался заточить Заира в темницу, чтобы поставить Доминик перед последним выбором - или смерть её друга, или - её окончательное решение остаться с владыкой и навсегда оставить попытки к бегству, если надежда на них ещё теплилась в её душе.
  Халиб решил предупредить его, и Заир до сих пор не понимал, почему... Считал ли Халиб, что Доминик готова будет пожертвовать жизнью его собрата, чтобы остаться при своём, и потому предостерёг Заира, чтобы он принял меры и заранее уговорил её согласиться с волей султана? Или почему-то пожелал ей помочь, предупредив о том, о чём не знал никто, кроме него самого и владыки?..
  Сам Заир, услышав эти слова, не сомневался в том, как она поступит: не раздумывая, не мешкая, она даст Юсуфу обещание, которое тот ждёт. "Но будет ли она счастлива?.. - хоть когда-нибудь потом, в какой-то момент своей жизни - всей жизни, в течение которой придётся держать данное слово?", - размышлял он. На это у него не было ответов.
  Он мог решать только за себя. Но и это было нелегко.
  Верил ли он, что владыка способен казнить его? - верного слугу, друга, советника... Он давно знал Юсуфа и понимал, как Доминик ему дорога, и, видя, что её холодность делает с ним, после слов Халиба не сомневался, что его собственная жизнь висит на волоске. Но главным было другое - то, позволит ли он самому себе не согласиться с волей султана, своего повелителя, какой бы она ни была?.. "Неважно, готов он казнить меня или нет, Доминик всё равно будет решать так, чтобы не допустить расправы, даже если слова о ней окажутся ложными!.. Она не станет рисковать жизнью друга", - подумал он. А мог ли позволить себе это он сам?..
  Заир, наконец, тяжело облокотился на стол и посмотрел на Доминик. Он как будто осунулся за эти несколько минут, как будто очень устал... И голос его показался глухим.
  - Я хочу спросить тебя: если бы теперь у тебя был выбор - остаться здесь, во дворце, или уйти...
  Он не договорил, будто не мог этого произнести, и она спросила сама:
  - Что бы тогда я выбрала? Я бы ушла. Сегодня, вчера, завтра... В любой день, в какой бы представилась такая возможность!
  Заир помолчал.
  - Ты должна покинуть город, - негромко произнёс он.
  Она не сразу поняла, что он сказал, и ему пришлось повторить, но второй раз эти слова прозвучали увереннее.
  - Я проведу тебя. Сегодня ночью, перед рассветом, мы выйдем из дворца.
  - Когда?! - сердце затрепетало, но она ещё не верила его словам.
  - Время упускать нельзя. Я лишь сейчас... решился тебя отпустить, но о поездке уже позаботился - всё готово. Ты сядешь на коня и уедешь, не теряя ни минуты, пока тебя не хватились!
  - А что будет с тобой?
  - Об этом не беспокойся! Султан мудр, а мстить мне будет бесполезно, если ты окажешься далеко, - твёрдо ответил он.
  Она смотрела в другую сторону, пытаясь сдержать нахлынувшие эмоции, потому не увидела, как в чёрных глазах всё же мелькнуло сомнение - но лишь на миг: Заир встал и ушёл, и унёс своё сомнение с собой.
  Спустился вечер.
  Она пыталась уснуть, но ничего не получалось - слишком тёмным и холодным оказался страх, что побег не удастся. А вскоре для сна не осталось и времени - кто-то склонился над ней, и на миг она ощутила ужас, решив, что это бдительная Бухзатан, которая сломает все её планы! Но это Заир приложил палец к губам и поманил рукой: "Надо идти!". Она осторожно поднялась и спустилась за ним во двор.
  Аженти и гнедой красавец Халиль были оседланы; слуги, держа в руках поводья, ожидали визиря у дворцовых ворот. Постовых, как и обещал Заир, на месте не оказалось, и они пришпорили коней, чтобы быстрее добраться до стен Уршалима ал-Кудс. Визиря, приближённого к султану, многие знали в лицо, и стражи у городских ворот беспрепятственно позволили им выехать, даже не посмотрев в подготовленный Заиром лист с разрешением на выезд.
  Впереди перед ними открылась ещё ночная пустыня. Они остановились.
  - Пусть небо осветит твой путь!
  Она долгим молчаливым взглядом посмотрела в родные глаза. Понимающие и немного строгие, тёплые и глубокие. И чуть поклонилась ему, как когда-то Камиле.
  Ещё какое-то время, прощаясь, она оглядывалась, но вскоре песок увлёк её в свою стихию. И, обернувшись в очередной раз, она увидела лишь, как силуэт Заира аль-Хикмета, темнеющий на фоне ворот Святого Мира, скрылся за новыми дюнами.
  Немного проехав, она снова остановилась. И опять оглянулась: ещё видна была тонкая линия почти исчезнувшей за песками крепостной стены, и она хотела в последний раз её увидеть, ведь с этим городом так много связывало! Когда-то она нашла здесь одного друга, а теперь - навсегда оставляла другого...
  Долгим взглядом проводив свои воспоминания к Святому Миру, Доминик снова пришпорила коня.
  Её гнало вперёд ощущение свободы и надежда, что когда-нибудь и другие, разные люди, смогут, как Заир, понять и принять чужие жизненные пути как тоже правильные, благословенные небом. И тогда в мире наступит долгожданное согласие...
  Эта темнота уходящей ночи была иной - не той давящей, что в безысходной комнате в доме Казима. Простор раскинулся во все стороны. Дышать было легко, тело летело вперёд, как перо, навстречу свету, который вскоре должен был снова заполнить этот мир.
  Раннее солнце, раскрывающее своё сердце прямо над её головой, собиралось жечь её выбор, но ей было всё равно. Она знала, что накидка не всегда спасает от палящего жара, и была готова к пламени - когда кажется, будто всё тело горит; но, наверное, это просто потому, что оно хранит в себе любовь и свет.
  Она была одна во всей этой огромной пустыне.
  Она была одна во всём этом огромном мире, где так много людей. Могла ли она помочь всем, кого встретила бы на своём пути, имела бы на это силы и веру?.. Она не знала; как не могла знать и того, будет ли кто-то когда-нибудь помогать ей самой. Она мчалась вперёд, веря, что наступит время, когда люди будут видеть друг друга и слышать, и понимать...
  Прошло несколько часов. Она продолжала свой путь, лишь изредка делая небольшие остановки. Как вдруг вдалеке, ей показалось, увидела человека. Доминик решила, что это мираж, но, подъехав ближе, действительно разглядела путника - старик, измученный дальним путём, шагал в сторону города.
  Остановившись, она спешилась. Пока он жадно пил воду из её походного кожаного бурдюка, она уже знала, что будет дальше: она не сомневалась, что теперь придётся вернуться туда, откуда с таким трудом удалось уйти, и ей стало страшно. Страшно и одновременно легко от того, как быстро и просто пришло к ней это решение.
  Усадив старика впереди себя, она снова пришпорила коня. Перед глазами была всё та же пустыня, но вскоре вдали должен был появиться и город. Тот самый, который она уже никогда не рассчитывала увидеть вновь.
  Доминик думала о том, как снова пересечёт эти ворота, и о том, удастся ли ей сразу развернуться и уехать обратно, в эти пески, чтобы продолжить свой путь, и всё мчалась и мчалась, и ей становилось всё жарче и душнее, словно в ней самой начала иссыхать жизнь. Пейзаж мелькающих горячих дюн не менялся, и только всё тише и страннее становилось и внутри неё, и вокруг...
  На душе было всё беспокойнее, и, похоже, не у неё одной - старик произнёс своё опасение вслух, и, услышав тревожные слова, она резко оглянулась; и внезапно остановила коня!
  Там, далеко позади, не было видно горизонта - от неба до земли пространство было затянуто огромными тёмными клубами взвинченного в воздух песка. И вся эта масса, закрывшая собой дневной свет, направлялась прямо к ним... Надвигалась нежданная песчаная буря.
  Доминик ударила шпорами по бокам коня и помчалась в сторону города, надеясь, что по пути найдётся хоть какое-то пристанище. Но дюны могли укрыть лишь навечно, засыпав горячим песком, как золотой пылью нереальных дворцов!
  Ветер всё усиливался. И со всей резкостью она вскоре поняла - они не смогут добраться до ворот: Аженти бежит слишком медленно, и песчаная буря, набрав полную силу, нагонит их!
  Остановив коня, медленно, будто решаясь в последний раз, она спустилась на землю.
  - Что ты, милая? - закряхтел, кашляя, старик. - Надо всегда ехать вперёд, а то потом времени не станет. Забирайся обратно, а то худо будет!
  - А мы уже приехали - у меня тут неподалёку второй конь, - солгала она. - Я сяду на него, а вы должны ехать дальше.
  - И ты уверена?
  Кивнув, она бережно, с нежностью погладила Аженти.
  - Как хорошо... - устало усмехнулся старик. - Тогда прощай! Когда-нибудь, быть может, мы снова увидимся, в городе...
  Он взял поводья и вдруг пристально на неё посмотрел.
  - А я уж и не надеялся увидеть лицо человека в пустыне - ему ведь сначала надо вырасти, а потом и встретить тех, кому он может помочь, - захрипел он, смеясь над своей странной шуткой. - А теперь и умереть будет не страшно... Ведь правда?
  Не дожидаясь ответа, он пришпорил коня, словно не желая, чтобы Доминик передумала. Но ей это и не пришло бы в голову.
  - И умереть будет не страшно... - медленно, будто в каком-то полусне повторила она. И добавила:
  - Но так хочется жить.
  Она знала свой путь - нужно было двигаться к Святому Миру. Вокруг всё также не было видно ничего, что могло бы защитить от бури - ни камня, ни дерева... Она понимала, что теперь можно только лечь и укрыться одеждой, но продолжала идти вперёд, мечтая, чтобы стихия не растерзала её, пока она ищет убежище. Но она не ведала всей мощи песчаных бурь!..
  Ветер резко усиливался. Сначала понемногу насыщался песчинками и в мягкой игре усыпал ими ресницы - а потом уже, будто злясь, горстью бросал в лицо! Небо соединилось с миром земным в одной кутерьме, и разобрать теперь нельзя было, где встаёт солнце! Ветер валил с ног, песок заплетал их тысячами нитей, будто извивались щупальца осьминога в смертельной схватке с жертвой.
  Упав в очередной раз, она подняла голову, всей кожей вдруг ощутив, что больше никогда не увидит Аженти. В тщетной надежде отыскать в пелене мечущегося песка хоть какой-то намёк на очертания она всмотрелась вдаль, и, как в нереальном видении, ей даже показалось, что она увидела всадника. Тут внезапно до костей её прорезал холод: на миг Доминик почудилось, что старик обернулся, и лицо его кого-то напомнило - когда-то далеко, на асфальте!..
  Она подскочила, схватившись за голову, которая стала гореть, будто её окунули в кипящий чан! Вокруг шумел ветер, но она больше не падала. Сквозь свои воспоминания и свет, пробивающийся через миллионы песчинок, в этом вихре, как будто голограммой опоясывающим её тело, она видела себя.
  Вокруг не было никого, и только за жёлтой пеленой в голубой зеркальности вставало солнце. Она была одна, но уже не боялась и не торопилась идти: она знала, что теперь точно успеет, и хотела насладиться этим моментом. Моментом, который вернёт ей настоящее имя и жизнь.
  Впереди расцветал новый день.
  akulinabook.ru
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"