Идея вдохновения встречалась у разных народов. Вспомним хотя бы знаменитый "мед поэзии" древних скандинавов или мнение древних японцев о том, что поэзия изобретена богами, проза - человеком. Европейские гуманисты эпохи Возрождения вообще говорили, что человек уподобляется Богу, благодаря своей способности творить.
Из древних философов наиболее полно идею вдохновения сформулировал Платон:
"...Муза сама делает вдохновенными одних, а от этих тянется цепь других восторженных. Все хорошие эпические поэты, не благодаря умению слагают свои прекрасные поэмы, а только когда становятся вдохновенными и одержимыми; точно так же и хорошие мелические поэты; как корибанты пляшут в исступлении, так и они в исступлении творят эти свои прекрасные песнопения; когда ими овладевает гармония и ритм, они становятся вакхантами и одержимыми: вакханки в минуту одержимости черпают из рек мед и молоко, а в здравом уме - не черпают, и то же бывает и с душою мелических поэтов, как они сами свидетельствуют.
...бог яснее ясного показал нам все, чтобы мы не сомневались, что не человеческие эти прекрасные творения и не людям они принадлежат, но что они - божественные и принадлежат богам, поэты же - не что иное, как передатчики богов, одержимые каждый тем богом, который им овладевает".
"После государственных людей ходил я к поэтам... Брал я те из их произведений, которые, как мне казалось, всего тщательнее ими отработаны, и спрашивал у них, что именно они хотели сказать, чтобы, кстати, и научиться от них кое-чему. Стыдно мне, о мужи, сказать вам правду, а сказать все-таки следует. Ну да, одним словом, чуть ли не все присутствовавшие лучше могли бы объяснить то, что сделано этими поэтами, чем они сами. ...не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою-то прирожденною способностью и в исступлении, подобно гадателям и прорицателям; ведь и эти тоже говорят много хорошего, но совсем не знают того, о чем говорят".
(Платон "Апология Сократа")
Близких представлений придерживались и русские символисты XIX-XX вв., которые говорили о том, что поэт - "связующее звено" между реальным и небесным мирами. А философ В. С. Соловьев переосмыслил понятие "теургии", определяя ее как общение с высшим миром посредством творческой деятельности. Высший Божественный мир, по мысли Соловьёва, должен открываться человеку при творческом напряжении - будь-то искусство, молитва или мистическое размышление.
Хотя надо сказать, что атеисты объясняли феномен вдохновения, исходя из материалистических реалистических принципов, говоря, что это "...крайняя сосредоточенность, стяжение к одной точке всех сил ума, воображения, памяти, чувства и воли, характеризующие каждый истинный шаг большого искусства" (В. Асмус). А вот как описывает процесс творчества поэт-реалист А. Твардовский:
"Прочь отгони расчет порочный,
Не надо платы никакой,
Ни той, посмертной, ни построчной,
А только б сладить со строкой,
А только б некий луч словесный
Узреть, незримый никому,
Извлечь его из тьмы безвестной
И удивиться самому.
И вздрогнуть, веря и не веря,
Внезапной радости своей,
Боясь находки, как потери,
Что с каждым разом все больней".
А вот о поэте противоположного Твардовскому направления - Мандельштаме:
"У меня создалось впечатление, что стихи существуют до того, как они сочинены.4 (О. М. (Мандельштам- С.А.) никогда не говорил, что стихи "написаны". Он сначала "сочинял", потом записывал). Весь процесс сочинения состоит в напряженном улавливании и проявлении уже существующего и неизвестно откуда транслирующегося гармонического и смыслового единства, постепенно воплощающегося в слова.
Последний этап работы - изъятие из стихов случайных слов, которых нет в том гармоническом целом, что существует до их возникновения. Эти случайно прокравшиеся слова были поставлены наспех, чтобы заполнить пробел, когда проявлялось целое. Они застряли, и их удаление тоже тяжелый труд. На последнем этапе происходит мучительное вслушивание в самого себя в поисках того объективного и абсолютно точного единства, которое называется стихотворением".
(Н. Мандельштам "Воспоминания")
Интересны также мысли Х. Кортасара по поводу поэтического творчества:
"Почему я пишу? У меня нет ясных идей и вообще нет никаких идей. Есть отдельные лоскута, порывы, блоки, и все это ищет формы, но вдруг в игру вступает РИТМ, я схватываю ритм и начинаю писать, повинуясь ритму, движимый этим ритмом, а вовсе не тем, что называют мыслью и что творит прозу, литературную или какую-либо другую. Сперва есть только неясная ситуация, которую можно определить лишь в словах; от этих потемок я отталкиваюсь, и если то, что я хочу сказать (если то, что хочет высказаться), обладает достаточной силой, то незамедлительно возникает swing, ритмическое раскачивание, которое вызволяет меня на поверхность, освещает все, сопрягает эту туманную материю, и свинг, выстрадав ее, перелагает в третью, ясную и чуть ли не роковую, ипостась: во фразу, в абзац, в страницу, в главу, в книгу. Это раскачивание, этот свинг, в который переливается туманная материя, для меня - единственна верное и необходимое, ибо едва прекращается, как я тотчас же понимаю, что мне нечего сказать. А также единственная награда за труды: чувствовать, что написанное мною подобно кошачьей спине под рукой - оно сыплет искрами и музыкально-плавно выгибается. Я пишу и, таким образом, спускаюсь в вулкан, приближаюсь к материнским Истокам, прикасаюсь к Центру, чем бы он ни был. Писать для меня означает нарисовать свою мандалу и одновременно обойти ее, измыслить очищение, очищаясь. Занятие вполне достойное белого шамана в нейлоновых носках".
(Х. Кортасар "Игра в классики")
|