|
На кольцевой линии есть несколько вагонов, где какие-то умники в надписи "места для инвалидов, пассажиров с детьми и лиц пожилого возраста" стерли слово "для", а также первую и последнюю буквы в слове "места". Я плюхнулся на сидение прямо под такой надписью. Шумно завозился и громко прочистил горло. Сидевшая напротив старушка подняла голову и зашевелила губами, машинально читаю надпись. Я показал верхние клыки. Старуха опустила взгляд и заметно побледнела. Я выставил на обозрение и нижние, плотоядно облизнувшись. Бабка подняла, было, руку в попытке перекреститься, но не закончила движение, подобрала сумку и пулей вылетела из вагона. Секунда юмора в море тоски и отчаяния. Как бы плохо мне не было, но я засмеялся. Хорошо, что она не заметила неестественной бледности моего лица, налитых кровью глаз, неодолимой дрожи ладоней. А может, и заметила, и это напугало ее еще больше.
Без пятнадцати час. Пустой вагон качается в такт движению. Стук колес громом отдается у меня в голове. О Боже, как же болит голова! Если в вагон никто не войдет, придется идти и искать на улице. Я обхватываю пальцами виски, пытаюсь хоть чуть-чуть снизить давление. Лицом почти утыкаюсь в колени.
Очередная остановка. Слышу шаги! Одновременно с отправлением поезда с неимоверным усилием отрываю ладони от лица. Взгляд упирается в молодую девушку. Тонкие пальчики, голубые глаза, на шее пульсирует жилка. Зрение, обострившись, мгновенно ухватывает мельчайшие детали. Красавица вздрагивает, отходит в дальний конец вагона, встает у дверей.
Я хватаюсь за поручень, тяжело тяну себя вверх. Шатаясь, колени дрожат все сильнее, иду к ней. Вижу, как напряглись ее пальчики, обхватывающие трубу поручня, как чуть дрожат ее губы. Запах страха явственно разливается вокруг. Может она принимает меня за насильника?
Поезд замедляет ход. Красавица поворачивается к дверям, стройное тело готово в страхе выметнуть свою обладательницу из вагона. И в этот момент мои губы мягко касаются теплой кожи.
Подхватываю ее в подмышки, не давая упасть. Еще чуть-чуть, еще совсем немного, не прерывай, о, дарительница, благословенный поток жизни! Тело наливается силой. Забыта слабость и дрожь. В тумане скрылись боль и немощь.
Подхватываю ее на руки. Да что там, я мог бы поднять сейчас весь вагон! Аккуратно укладываю ее на сидение и нажимаю кнопку экстренной связи с машинистом. Короткий диалог, в раскрытые двери вбегает толстая контролерша, а за ней спешит дежурный врач.
- "Да, так и нашел". - "Нет, сколько лежит, не знаю". - "Увидел, подумал, может ей плохо". - "Что? Ужасающее малокровие?". - "Ну да, бич современной молодежи". Как можно быстрее покидаю вагон, оставляя позади растревоженный улей голосов.
Оооо! Какая жуткая боль! Корчась на кафельном полу, я прижимал обе руки к животу. Кафель? Кафель. Значит я в ванной? Пытаюсь подняться на колени и ударяюсь головой о край унитаза. Точно в ванной. Но как я сюда попал? В глазах туман, в голове царит хаос. Ничего не помню. Меня снова перекручивает. Нагибаюсь над унитазом и извергаю реки желчи из пустого желудка. Какая боль! С хрипом заглатываю воздух, с потрескавшихся губ непроизвольно срываются стоны.
Проходит немало времени, прежде чем, опираясь на бачок, едва-едва хватает сил опереться на дрожащие ноги. В зеркале отражается смертельно бледное лицо, синие круги под глазами, бескровные трясущиеся губы. На лбу выступили капли холодного пота. Пытаюсь сполоснуть лицо водой, но новый спазм бросает меня на колени. Голова как свинец, непослушные руки бесцельно шарят по полу. Где я? Кто я? На губах песок, в горле колом стоит горечь.
Второй раз подняться на ноги не хватает сил. Как есть, на четвереньках, ползу в кухню. Судорожно тянусь к ящику и одним движением выгребаю коробки с лекарствами. Так, две таблетки пенталгина, две ибупрофена, обезболивающие, противорвотное, еще лекарства. Глотаю не разбирая, лишь бы стало полегче!
Приваливаюсь спиной к стене, подтягиваю ноги, упираюсь лбом в колени, закрываю глаза. И замираю. Каждый раз. Все повторяется вновь и вновь. Сколько я еще вынесу?
Голоса. Откуда-то слышу голоса. Что это, начинается бред? Пульсирующим затылком касаюсь обоев. Голоса мячиком подскакивают в голове:
- Как ты могла, Бабуля! - молодой женский.
- Дочка, я не знаю, ничего не знаю! - и старый, еле слышный.
- Но ты же должна знать, что ты подписала?
- Все что он мне дал, дочка, то и подписала.
- Так где все документы?
- Он все забрал с собой, сказал, что они ему нужны.
- Ты подписала, не посмотрев что, а потом все отдала? - в голосе слышался непритворный ужас.
- Ах, я ничего не знаю, не знаю! - бабушка явно давилась слезами. - Он позвонил в дверь, сказал, что у них рекламная акция, все будет бесплатно. Сказал, что он рекламирует новый супер-пылесос, сказал, что уберет всю квартиру. И сказал, что все будет бесплатно!
- И ты поверила?
- Он включил свой пылесос ...
- Да, и поводил, как я вижу, только по центру комнаты ...
- Он сказал, что им будет очень легко убирать. Я сказала, что я старая, а он все говорил, что им очень легко убирать. Он показывал разные фильтры, щетки, и все говорил и говорил, какая это хорошая вещь, как им легко пользоваться. Он все говорил и говорил ...
- Как ты могла ему поверить?
- Я говорила, что я старая, что мне это не нужно, просил его уйти, а он все просил показать еще что-нибудь, говорил, что это такая хорошая вещь, что она и внукам и правнукам останется. А потом я, наверное, совсем потеряла голову, он дал мне бумаги и сказал, сколько это стоит.
- Сколько?
- Он сказал, сто тысяч ...
- Сто тысяч! - молодой голос едва не задохнулся.
- Я сказала, что я старая, что у меня столько нет, а он все говорил и спросил, сколько у меня есть. Мне было не удобно сказать, что у меня совсем ничего нет, и я сказала, что есть двадцать тысяч, отложенные не твою свадьбу. А он обрадовался и опять говорил и говорил ...
- И ты ему отдала?!
- Он сказал, что сделает мне скидку, и потом возьмет сейчас только двадцать тысяч, а все остальное я смогу выплатить в кредит из пенсии, шесть тысяч в месяц ...
- У тебя же пенсия - четыре! - молодой голос взвился и упал до шепота. - Моя стипендия - три. И на что же мы будем жить ...?
- Ах, я виновата, прости, дочка, прости ...
Новый болевой спазм оборвал течение голосов. В желудке не осталось ничего, даже желчи, меня просто крутило на полу до изнеможения. Наконец, замерев, я смахнул холодные капли с пылающего лба. Благодаря обезболивающим, в голове немного прояснилось и я, хотя бы, мог немного соображать.
Это расплата. Расплата за грехи. Какие грехи, я уже не помню, но точно знаю - это она. Все, чем я живу, что делаю - наказание. Пусть кто-то видит в нас расу свех-людей, наделенных огромной силой, почти бессмертных, но мы-то знаем о себе все. Хотя, чего там говорить, есть среди нас такие, что, скатившись в самое пекло ада, продолжают падение все ниже и ниже. И конечно, глядя на паршивых овец, составляется мнение обо всем стаде.
Грозный вампир, бесшумно рассекающий ночную тьму, падающий на беззащитную жертву, выпивающий всю ее кровь лишь для того, чтобы она сама в следующую секунду оборотилась вампиром, продолжая бесконечную цепочку... Огромная физическая мощь, феноменальная способность к регенерации, возможность перевоплощаться в летучую мышь. И все для того, чтобы пить человеческую кровь. Бред!
Люди, послушайте, что я вам скажу! Каждый увиденный вами вампир - это еще одна пропащая, проклятая душа, которая ищет лишь избавления от ужасных мук. Грехи тянут ее в ад, лежат тяжким грузом, не дают подняться. Поверьте, невинная душа никогда не станет вампиром. Только в обреченные сердца способен проникнуть холодный яд, чтобы, продлив существование тела, быть может, помочь в сохранении души. Каждый осиновый кол, каждая серебряная пуля несет вампиру не просто смерть. Они несут самое страшное - уничтожение души, раз и навсегда.
Да, есть среди нас такие, кто считает вампиров царями вселенной. Вампир - высшая раса. Звучит? Еще как. Таких ненавидят их собственные собратья. Вампиру нужно около литра свежей, молодой крови в сутки. Казалось бы, чего уж проще - кусай, и можешь навсегда забыть о боли. Вот только те, кто идут по этой дороге теряют саму надежду на прощение. Живые трупы, их слабость в их силе. Рано или поздно, но их все равно убивают, а души отправляются на вечные скитания, перенося такие страдания, перед которыми мои корчи на полу кажутся райским наслаждением.
Но люди не знают этого! И бояться приходится всем вампирам. Фильмы, книги делают свое дело, воссоздают образ вампира как вечного зла. Не дай прикоснуться, бей прямо в сердце. И невдомек недалеким, что если бы при каждом укусе жертва тоже становилась вампиром, через пол года - год на земле попросту не осталось бы обычных людей. Да, конечно, вампиры лишены возможности воспроизведения. Как может падшая к пределам ада душа иметь потомство? И, конечно, у вампиров есть яд. Но только как-то упускается, что сделать из обычного человека вампира не под силу никому, кроме него самого. Лишь те, чьи души под тяжким гнетом греха сами стремятся в преисподнюю, лишь они, по сути, и так уже вампиры, способны принять нашу форму. Яд, попадая в сердце, лишь наделяет тело определенными способностями, требуя взамен постоянной кровавой жертвы. Чистого же сердца яд не затронет.
Мысли путаются. Становятся все более длинными и тягучими, как липкая паста обволакивают мозг. Глаза наливаются тяжестью, воздуха не хватает. Может пойти, укусить ... Еще несколько часов покоя ... Но нет ... Надо держаться ... Держаться ... Держаться ...
Сколько прошло времени? День? Неделя? Из забытья меня вырывают вернувшиеся голоса. Престарелая бабушка и молодая внучка. Голоса резкие, рваные. Как будто говорят сквозь душащие их слезы:
- Звонила я туда, звонила. Участковый сказал просто - не платите, и все.
- Но он придет?
- Нет, у них ни у кого нет времени. Никто не придет. И ни чем больше помочь не могут.
- Как жалко. А казался таким приличным молодым человеком. А в службу защиты потребителей звонила, дочка?
- Они вообще разговаривать не стали. Сказали, раз ты подписала договор, значит сделать ничего уже нельзя и повесили трубку.
- Ой, беда, вот несчастье-то ...
- Я написала письмо, о том, что мы хотим по закону вернуть товар в четырнадцать дней, но мне сказали, что этот пылесос особо сложный, и на него этот закон не действует, - голос прервался сдавленным всхлипом.
- Я и в суд ходила - сказали, что заявление примут, но надежды мало, да еще судебные издержки оплатить придется.
- Прости, дочка, прости, что же я старая наделала-то!
Голоса приближались и отдалялись, пульсируя в голове. Что это? Откуда они? Голова - как шар, надутый воздухом. Все тело закоченело и не способно двигаться. Где я? Да, на кухне, сижу на полу, спиной прижимаюсь к стене. Голоса идут вроде бы оттуда. Провожу рукой - вентиляционный короб! Вот откуда слышны голоса. Эти советские высотки, через вентиляцию слышно все, что происходит у соседей, даже не надо прикладывать к стене тарелку. Значит все идет снизу. Кто же там живет?
Мысли опять расползаются подобно жирным зеленым гусеницам. Каждая ищет свою норку. Что за бред?
Ах, да, внизу живет старая школьная учительница с внучкой. Я же у нее учился. Давно. Мария Павловна, кажется, так ее зовут.
Голоса вновь утихли. А меня охватила неудержимая дрожь. Озноб. Обхватываю колени руками, сжимаю изо всех сил. Зубы стучат, пальцы сводит.
Где ж она, сила вампира, что приписана мне молвой? Нет ее. Для нас выбор жесток. Или страдай за грехи или, если не готов, пей кровь, губи душу дальше. О, Боже, какая мука!
С неимоверным трудом расцепляю руки, дотягиваюсь до дивана, сдергиваю плед, закутываюсь. Дрожь не стихает, сознание медленно отделяется от тела. Парит под потолком. И снова все затягивает в темноту.
Время? Какое время? Что, опять голоса? На этот раз женский дуэт чередуется с мужским баритоном:
- Вы подписали договор ...
- Но я же звонила, в течение двух часов после вашего ухода и говорила, что хочу все вернуть! - в молодом голосе проскальзывала накопленная истерия.
- Я ничем не мог помочь, я уже положил деньги в банк, - мужской голос сух и холоден.
- Но можем же мы хоть что-то сделать?
- Я уже Вам не один раз говорил: Вы заключили договор. В нем все прописано. Я оформил кредит в банке, с ним тоже заключен договор. Мы свои обязательства выполнили. Обязались продать товар - пылесос стоит перед вами. Теперь Вы должны выполнить свою часть договора - оплатить его.
- Я же говорила, что я старая, что мне не нужен пылесос!
- Вы подписали договор...
- Мы подадим на Вас в суд! Вы принудили мою бабушку подписать этот договор! Вы оказывали на нее психологическое давление!
- Никакого давления я не оказывал. Я по образованию юрист и не знаю, о каком давлении вы говорите. В законе такого нет. А что на счет суда - подавайте. Не Вы первые. Я Вам совершенно точно могу сказать, что суд Вы проиграете. А плюс еще придется оплатить издержки, и мы тогда выставим Вам моральную компенсацию.
- Я же говорила, что я старая ...
- Вы дееспособная. Вы заключили с нами договор. Мы предоставили Вам пылесос ...
- Да заберите свой пылесос назад! - молодой голос сорвался на визг.
- Вы подписали договор. Если Вы не оплатите его, тогда уже мы обратимся в суд, и недостающие деньги взыщут с Вас. Может быть, опишут мебель, а может, и выселят из квартиры.
- Я же говорила, что я ста ...
- Бабушка!!! Ноль-три!!! Скорая!!!
Голоса слились в неразличимый гул. Накатило, как извержение вулкана. Волны жара прокатились по всему телу. Рывком отбросив плед, я рванул ворот рубашки. Казалось, легкие извергают огонь. Бусинки пота бежали по лицу, застревали в ресницах, заливали глаза. Казалось, давление все нарастает и нарастает. Еще секунда и последует взрыв. Я видел, как пол, словно в замедленной съемке, движется ко мне. Вот висок коснулся линолеума, и вновь все поглотила тьма.
Просветы все реже. Забытье все дольше. Что же делать? Левая рука почти не двигалась, пальцами правой я медленно, очень медленно, массировал виски. Что, опять голоса? Тот самый, холодный мужской. И молодой женский. Но боже, я едва узнал ее. Такое горе, такой надрыв звучали в каждом ее слове. Мужчина, видимо, уже уходил:
- Как я уже говорил, обстоятельства смерти аннулируют все долговые обязательства. Но, еще раз повторяю, сумму уже полученную нами мы не возвращаем.
- Ах, ради Бога, уходите из моего дома! - я представил себе ее глаза, полные беспросветного отчаяния и задрожал.
- До свидания. Выражаю Вам наше сочувствие. До свидания, - голос холоден как лед.
Я дотянулся до края стола. Боже, как же я ослаб! Дай мне силы! Подтягиваясь на руках, я выпрямил ноги. Дрожат. Все тело горит, а ноги трясутся. Покачнувшись, я оперся плечом о холодильник. Надо идти. Что зовет меня, что заставляет двигаться? Просто надо идти. Быстрее.
Натыкаясь на углы, больно ударившись о дверной косяк, я, наконец, оказался на лестничной площадке. Так, теперь лифт. Нажимаю на кнопку и одновременно ловлю снизу хлопок закрывающейся двери. Заваливаюсь в лифт, тяжело опираюсь спиной о стенку. Двери закрываются, лифт проезжает один этаж и замирает.
Окинув меня ледяным взглядом, в лифт заходит дорогой синий костюм. Наверное, принял меня за бомжа или местного алкоголика. Впрочем, я мало отличаюсь от них обоих. Начищенные до блеска ботинки, бирочка с названием фирмы, галстук. Взгляд, заострившись, выхватывает отдельные элементы его одежды, лицо же расплывается как в тумане. Белый пушок на холеной шее. Я изо всех сил давлю языком на небо и чувствую, как липкий яд струится по верхним клыкам.
Костюм поворачивается ко мне спиной, нажимает кнопку закрытия дверей. И последнее, что он слышит в этой жизни:
- Добро пожаловать в Ад, братишка ...
|