Ахметзянова Валентина Александровна : другие произведения.

Дикаркины рассказы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  

ОТ АВТОРА, ИЛИ ГЛАВА

О ТОМ, ЗАЧЕМ ЭТОМУ АВТОРУ ВСЕ ЭТО НАДО

   К
   идее написать эту книгу меня подтолкнула соседка, живущая этажом ниже. В тот вечер она зашла полюбоваться на семерых чудесных котят, которых принесла наша, на редкость плодовитая, кошка Мурка. Соседка внимательно осмотрела каждого котенка, пытаясь по их крошечным мордашкам определить, насколько они получились породистыми. Дело в том, что наша любимица явилась плодом совместного скрещивания чистокровной мамы-перса с котом неопределенной породы. От своей матери Мурка унаследовала длинную, мягкую и пушистую шерстку, приплюснутую мордочку, маленькие ушки и, присущую этой породе аристократическую лень. От отца же ей достались огромные глазищи, дымчатый, с подпалинами цвет и глупое-преглупое выраженье морды лица.
   Мурка, как и ее мать, также не была особо разборчива в выборе женихов и любила всех подряд, и даже самый завалящий и облезлый кот казался ей необыкновенным и прекрасным принцем, и даже отсутствие глаза или хвоста не являлось препятствием к их нежной дружбе. Со всей округи к нашему домику стекались коты, котяры и котищи всех цветов и размеров, и вой от их луженых глоток не прекращался всю ночь. И мне в это время хотелось лишь одного - прибить нашу любимицу и перевешать всех ее поклонников. В итоге, спустя пару месяцев на свет появлялись котята всех возможных цветов: белые и черные, абрикосовые и персиковые, в полосочку и в крапинку, рыжие и серые, короткошерстные и длинношерстные, под перса и под ноль. Единственно, каких не было котят - некрасивых. Все они были чудесными! За пять последних лет она осчастливила нас чуть ли не полусотней усатиков. И каждый раз мы приходили в ужас от новой партии товара, но ни разу нам и в голову не пришло умертвить хоть одного котенка. Пристраивали всех. Как это нам удавалось, не пойму до сих пор.
  
  
  
  
  
  
   Так вот, я принялась взахлеб рассказывать этой соседке о том, какие котятки умненькие и хорошенькие, надеясь в душе растопить ее сердце, чтобы она забрала хотя бы одного пушистика. Но соседка котенка не взяла, а мне посоветовала с такими художественными дарованиями романы писать, и ушла, сославшись на занятость. Вот ведь противная. Я, естественно, кровно обиделась, и неделю с ней не разговаривала. А потом подумала, а почему бы и нет? Но даже сама мысль поначалу показалась мне нелепой и дикой. Дело в том, что за всю сознательную жизнь я не написала, наверное, и десятка писем. Что же касается моих литературных познаний, то в школе по этому предмету и четверки-то редко бывали.
   Помню, на каком-то сочинении о Маяковском я решила написать что-то свое и в конце приписала, что Маяковский по своей натуре похож на Ленина, так как оба по своему величию были впереди планеты всей. Обалдев от такого гениального сравнения я, на всякий случай, зачеркнула очень тоненькой линией свое отступление, чтобы, значит, если учителю не понравится моя крамольная мысль, то ее вроде бы и нет. Когда же я получила назад свое творение, то увидела, что мое эссе еще раз перечеркнуто уже очень жирной линией учительской рукой, и стоит такая же жирная тройка. Слава, богу, что не два. На этом мои литературные отсебятины и закончились.
   Что же касается русского языка, то здесь я также не блистала талантами. И когда мой старший сын выставляет запятые в этом романе, то иногда мне кажется, что он их ставит больше, чем самих слов.
   Чтобы уж совсем не выглядеть идиоткой в глазах читателя, напомню, что по математике я соображала не хуже некоторых, и даже в выпускном аттестате за восьмой класс у меня красовалась честно заработанная пятерка, если бы я только не проспала выпускной экзамен. А получилось это так. Наш класс разделили на две группы, первая сдавала экзамен в девять часов утра, а другая днем, в двенадцать часов. Но почему-то я пропустила мимо ушей, что это касается только сочинения, а математику надо было сдавать всем вместе утром.
   И вот, в половине двенадцатого, вся расфуфыренная, выплыла я из дома на свой первый в жизни экзамен, чтобы успеть еще зайти за Маринкой и вместе пойти в школу. Вдруг ко мне подбегает Сашка из нашего класса и говорит, что экзамен давно начался, и его послали за мной. Так как этот Сашка был отпетым двоечником и хулиганом, то я, естественно, не поверила, так как ему ничего не стоило обмануть такую доверчивую девочку, как я. И вместо того, чтобы сломя голову нестись на экзамен, я смерила его презрительным взглядом и, задрав нос, пошла к Маринке. Однако мою спесь как ветром сдуло, когда я увидела, как ко мне несутся две хорошистки из нашего класса и еще издали, завидев меня, начали орать то же самое. О, господи! Лучше бы я провалилась на месте! Обзывая себя последними словами, я ворвалась в школу. У входа меня уже ждали учителя, и мы все галопом помчались в класс. До конца экзамена оставалось пятнадцать минут. Маринка, которая уже написала работу, что-то диктовала под руку, пытаясь помочь, но только мешала. И я написала всю работу вкривь и вкось. По-моему, я решила все правильно, но мне все равно поставили тройку. Так как за год у меня выходила пятерка, то в аттестат выставили четверку.
   Зачем я все это пишу? А вот зачем. Если Вам не понравятся мои литературные потуги, то все свои претензии адресуйте моей несговорчивой соседке, так как именно она подбила меня на это неблагодарное дело. Поделом ей будет за то, что не взяла котенка. А если покажется много запятых или других знаков препинания, то, значит, к моему сыну. Чтобы в следующий раз не учил мать, как жить. А я вроде как бы ни при чем.
   Ну, а если чудо случится, и Вы не уснете, читая мои творения, то можете прислать горячую свою благодарность в мой адрес. Шучу, конечно. Мне достаточно и доброго слова потомков, или на худой конец, скромного памятника при жизни. Опять шучу. Хотя, если поразмыслить...
   И если когда-нибудь все-таки прославлюсь, то не забуду свою любимую соседку, которая открыла во мне недюжинный талант, и в знак благодарности подарю ей хорошенького, маленького, симпатичного, пушистенького котенка. Пусть гордится!
   Ну, так вот, продолжим разговор, как говорил великий Карлсон. После своей недельной обиды на соседку, я решила для начала спросить у детей, что, мол, не будет ли плохо, если их родная мать напишет рассказы о кошках. Детям идея понравилась. Единственно, они просили мое будущее творение никому не показывать. Обрадовавшись такому благословению, я еще недельку походила в раздумьях, и все не могла решиться сказать о своей новой затее мужу. Боялась, что он посоветует вместо романов лишний раз помыть посуду или пол, на худой случай. И каково же было мое удивление, когда он сказал, что, почему бы и нет, раз мне так хочется.
   Вот ведь не врут гороскопы, что в 1998 году, в год Тигра, у меня все желания будут исполняться. Недаром по гороскопу я лев, близкий родственник тигра. Между прочим, по всем гороскопам лев, как известно, царь зверей. И планета у меня не какая-нибудь завалящая, а наше Солнце, да и металл не худший золото, и камешек бриллиантик, ну а день недели, сами понимаете, какой воскресенье. Только дерево у меня почему-то странное то ли тополь, то ли липа. Липовая я львица, наверное. Ну вот, после такой самокритики осталось дело за малым написать хоть что-нибудь.
   И я начала строчить, задумав поначалу поучительную книгу о кошках, благо опыт какой-никакой имелся, и даже во введении написала, что, мол, моя книга предназначается для людей, любящих кошек, но испытывающих определенные трудности при их воспитании. И взяв для начала первую кошку, которая у меня была, я поняла, что попала в неизведанную страну, название которой Детство. И сначала тоненькой струйкой, а потом, превращаясь в мощный неуправляемый поток, на меня обрушились Воспоминания. Я даже понятия не имела, что помню все это, так давно это было. И начав писать о кошках, я поняла, что мои воспоминания не дают мне оставаться в рамках поучительной статьи, и не оставляют меня в покое ни днем, ни ночью. Долго я сопротивлялась, но все же пришлось сдаться почти без боя, освободив место стихии. И мне стало захватывающе интересно окунуться с головой в этот мир, шлепая босыми ногами по тому далекому Прошлому, которое, я думала, было потеряно навсегда.
   Так что, не обессудьте, что выросло, то выросло.
  
  
  
  
  
  
  

С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ ДЕТСТВО

   С
   вои первые воспоминания о детстве я связываю с рождением моей сестренки. Так как именно с этого времени и начинаются мои первые Горести. Где-то я прочитала, что Жизнь это длинная цепочка Потерь.
   И теперь я вижу, что так оно, похоже, и есть. Все время мы теряем что-то дорогое и близкое. И нет этому конца! Хотя, сейчас, в настоящее время, я по-настоящему счастлива. У меня есть дом, добрый и умный муж, двое замечательных мальчишек и даже кошка Мурка, тоже замечательная, и я не работаю, сижу дома, и пишу эти мемуары, хотя, наверное, и сама не знаю, зачем и почему. Видимо, Судьба решила, что довольно меня помучила, и решила больше меня не беспокоить. Хотя многие говорят, что мне просто повезло, а одна дама утверждает, что за моей спиной стоят ангелы. Хорошо бы, если так. Пара заступников или телохранителей мне не помешают.
   Моя сестренка родилась на два года позже меня. Помню, когда ее принесли, первым делом меня вытащили из моей родной кроватки с деревянной решеткой и уложили на огромную бабушкину постель, сказав, что я уже большая, и уже не помещаюсь в старой кроватке. Но это была неправда! Кроватка была моим миром. Иногда я, конечно, сердилась, когда меня туда сажали за непослушание, и со злостью выбрасывала оттуда и надувного жирафа, и голого пупса, и пластмассового бегемотика, а потом, оставшись одна, плакала, так как не могла их достать. Но когда я лежала в своей кроватке, мне нравилось смотреть через решетку на разные предметы. А еще нравилось грызть и сосать эту самую решетку, и просовывать сквозь нее руки и ноги, выписывая ими разные кренделя.
   И вот этот дом у меня отняли и положили на тяжелую, ужасно высокую, железную, скрипучую и гремучую бабушкину кровать. Там, кроме скучной серой стены, ничего не было. Бабушка по ночам храпела, и мне было страшно и неуютно. А с краю было еще страшнее, так как я боялась свалиться с такой высоты. Кроме того, иногда все одеяло оказывалось под бабушкой, и я, не сумев вытащить его из-под бабушки, дрожала от холода и плакала.
   Еще у меня отняли мою замечательную, высокую, голубую коляску. И теперь я вынуждена была топать рядом с мамой, а моя сестра разъезжала на халяву на моем законном транспорте. Неудивительно, что я уставала и капризничала на прогулке. Мама иногда сажала меня к сестренке, но мне было тесно и неудобно, и я была бы рада поменяться с ней местами.
   Еще я не могла простить, что у меня отняли Луну. Иногда, по вечерам, в те времена, когда коляска еще была моей собственностью, мама вывозила меня на улицу, когда было совсем темно. И я хорошо запомнила, как это большое желтое светило плыло вместе со мной, и было так хорошо и загадочно! И совсем не страшно, хотя я даже не знала, что же это за золотой шар плывет по небу, и как называется. Но я очень горько оплакивала эту потерю и даже не могла толком объяснить маме, чего же я хочу.
   Вообще, мне кажется, Луна как-то по-особому влияет на детей. Во всяком случае, как утверждает моя мама, первое слово, которое произнесла моя сестра, было именно Луна. Да и у моего старшего сына первым словом после обязательных "Мама", "Папа" и "Дай", было слово "Луна", правда, называл он ее по-своему - Нана. Он бегал по всем комнатам, и везде в окнах была видна плывущая в облаках Луна, и он тащил меня с мужем за собой, и с восторгом вопил: Нана, Нана!
   И каждый вечер с нетерпением ждал появления этого светила и очень огорчался, если его не было видно из-за облаков.
   Еще я ревновала сестру к маме. На меня почти перестали обращать внимание, все занимались только сестрой. Ей было разрешено все: и орать днем и ночью, и валяться в кровати, и ничего не делать. Все только сюсюкали с ней и носились как с писаной торбой. И мне не нравилось, когда мама кормила ее своим молоком. Наверняка это было очень вкусно, потому что она сразу переставала орать, и вовсю причмокивала. Один раз я подошла к маме и, поборов смущение, сказала, что тоже хочу попить молока, а мама засмеялась, и сказала, что я уже большая девочка, но все-таки разрешила. Я попробовала, но тут же выплюнула, так как оно мне ужасно не понравилось.
   Теперь и отец, который раньше каждый день раскачивал меня на своей ноге, как на лошадке, перестал играть со мной, объявив, что я стала вдруг большой и тяжелой, а все только агукал с моей сестрой, которая только и умела, что пускать пузыри.
   Короче, во всех своих неприятностях я обвиняла сестру. Как-то, предчувствуя недоброе, я спросила, как фамилия этой девочки. Мне сказали, что Рятова. Это был конец теперь у меня и фамилию отняли. И я опять горько заплакала.
   А какая же теперь у меня? спросила я.
   Мама меня успокоила, что я тоже Рятова, но я не поверила.
   А ее тоже Валей зовут? продолжала я допрос.
   И как же я обрадовалась, когда услышала, что этого горластика Наденькой зовут. Хоть имя мне оставили, слава богу. Однако думаю, ревела бы я гораздо горше и громче, если бы могла тогда знать, что через несколько десятилетий фамилия Рятовых может окончательно исчезнуть с лица земли. Дело в том, что у всех родственников рождались только девочки, которые при замужестве меняли свою фамилию на фамилию мужа. Так что в настоящее время я Не Рятова, и нечего было тогда реветь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

КОММУНАЛКА

   Ж
   или мы в коммунальной квартире. Хотя это, наверное, не очень подходящее название. Коммуналка это когда рядом чужие живут, а в нашей квартире жили все родственники. В квартире было три комнаты. Самую большую занимала наша семья и бабушка, папина мама. Хотя, помню, какое-то время с нами проживал и дядя Володя, младший бабушкин сын, с женой и грудной дочкой Риткой. Так что получается, что на двадцати квадратных метрах как-то уживались восемь человек. Правда, позже соседняя комната освободилась, и дядя Володя с семьей перебрался туда. А третью комнату занимала тетя Лида, бабушкина дочь, с мужем и дочкой Наташей, которая была старше меня на шесть лет, училась в школе, а потому казалась мне совсем взрослой. Но скоро тетя Лида развелась, и вместо дяди Пети появился дядя Женя, очень толстый и лысый, которого мы с Надей немного побаивались. Он загораживал нам дорогу своим огромным животом и, выкатив красноватые глазки, спрашивал про наши дела, и мы, протискиваясь между этим жирным животом и стенкой, старались поскорее прошмыгнуть в комнату. А он весело гоготал над нами и показывал пальцами козу, и старался забодать нас этой глупой козой.
   У бабушки был еще сын, дядя Миша с женой тетей Машей и дочками Таней и Олей, но они жили в другом доме, хотя и недалеко от нас.
   Особой примечательностью квартиры был длинный общий коридор, с которым и были, собственно, связаны все наши игры. Особенно любили мы играть в прятки. А спрятаться было где. Вдоль стен было понаставлено множество шкафов, полок, вешалок, холодильников, разных крупногабаритных предметов велосипедов, колясок, огромных тазов, да и еще полно всякой всячины. Через весь коридор были протянуты веревки, на которых постоянно что-то сушилось. Веревки были также протянуты и на кухне. На кухне располагались три стола, по числу семей, а над ними размещались полки. И была одна плита с газовой колонкой, и одна раковина с давно пожелтевшим дном. Ну и, естественно, один туалет, и огромная ванная, тоже с газовой колонкой. Уф, ну, кажется все. Сейчас я даже не могу представить, как можно жить в таких условиях, хотя и сейчас в Москве еще хватает коммуналок. Но тогда мы были детьми, и все воспринимали как должное.
  
  
  
  
  

БАБУШКА

   Б
   ольше всех я любила свою бабушку Федору. Я даже не знаю почему. Может быть потому, что она была большая, толстая и очень добрая, и ее можно было не слушаться. Во всяком случае, она почти не ругалась и часто с нами занималась. Мои родители постоянно были чем-то заняты, и всегда отсылали нас к бабушке.
   Любила я сидеть у бабушки на коленях и играть с ее морщинистыми руками. Я собирала эти морщинки в складки и перекатывала их по всей руке, а бабушка говорила, что когда я буду старенькой, у меня тоже будут такие же морщинки. Вот ведь какая смешная! Еще она говорила, что тоже была когда-то такой маленькой девочкой, как я, и у нее тоже была старенькая бабушка. И я тогда ловила ее на слове, и ехидно спрашивала, почему же я этого не помню. А бабушка говорила, что меня тогда еще не было, но это уж совсем какая-то глупость где же я тогда была, когда меня еще не было? Я была уверена, что бабушка всегда была старенькая, и будет такой всегда-всегда. Короче, любила она что-нибудь придумывать, моя бабушка.
   По-моему, бабушка не умела ни читать, ни писать. Во всяком случае, она всегда вместо подписи ставила крестик, а чтобы прочитать что-то, просила Наташку. Хотя, может быть, она просто плохо видела.
   Каждый вечер мы собирались у бабушки, и умоляли ее рассказать нам сказку. Бабушка немного ворчала, но всегда соглашалась, и мы, взгромоздясь на ее кровать и, стараясь занять местечко поближе к ней, слушали одну сказку за другой. И про Репку, и про курочку Рябу, и про Колобка, и еще много других. Все эти сказки мы уже наизусть знали, а все просили рассказать то одну, то другую. И я своим детям рассказывала эти сказки, когда они были маленькими, и им тоже они нравились. Одну я сейчас попробую рассказать.
  
  
  
  
  
  
  
  

БАБУШКИНА СКАЗКА

  
   Ж
   ил-был в одной деревне вор. И такой он был удачливый, проворный да смекалистый, что никто не мог его поймать. А надо сказать, что грабил он только богатых да злых людей, а все наворованное отдавал бедным людям. Докатилась о нем молва и до дальней деревни, где жил очень богатый и жадный барин. Вот один раз барин расхвастался и говорит:
   У меня столько стражников и слуг, что ни один воришка не посмеет и крошки унести. Вот если этот вор и вправду такой неуловимый, пусть попробует украсть мою лошадь. Бьюсь об заклад на тысячу рублей.
   Дошла эта весть до вора. И решил он проучить хвастливого барина. Залез ночью в стог сена, находившийся неподалеку от дома богача, проделал в сене дырочку и стал наблюдать за домом. Видит конюшню днем и ночью охраняют десять человек с ружьями и муха мимо не пролетит.
   Но вот как-то, в воскресный день, велел барин запрячь тройку белых лошадей, усадил в карету барыню и поехал на базар. А вор его уже поджидал, и как только карета отъехала от дома, выскочил из засады и прицепился сзади кареты. Проехав немного, вор снял с ноги сапог и кинул его далеко перед каретой. Барыня увидала сапог и говорит мужу:
   Барин, смотри-ка сапог лежит, совсем новый!
   Дура, ты дура, отвечает барин, вот кабы два сапога было, другое дело. На кой нам один сапог?
   Поехали дальше. Вор выждал немного, снял второй сапог и также закинул.
   Барин, барин! завопила барыня, гляди-ка второй сапог!
   Остановился барин, подошел к сапогу, видит сапог крепкий, новый, поднял его и говорит жене:
   Ты посиди тут, а я пойду подниму другой сапог.
   Вору только того и надо было как только барин скрылся за поворотом, вскочил рядом с барыней, схватил вожжи, и был таков.
   Вернулся барин с сапогом, глядь ни лошадей, ни жены. Так пешком и вернулся в деревню. Вся деревня над ним потешалась. Вор не только лошадей, но и барыню увел из-под самого его носа. Только на следующий день жена возвратилась. Разъярился барин, что вор его на посмешище выставил и задумал убить вора.
   Ну, хорошо, говорит он, вот, коли, сможет этот вор унести мой ларец с деньгами, поверю, что он самый великий вор. Бьюсь об заклад на две тысячи рублей.
   А сам уже никому не верит, сел на сундук, взял в руки ружье, и караулит свое золото.
   Дошла и эта весть до вора. Сделал он тогда чучело, на себя похожим. Одежду свою на чучело надел, под мышки ему пузыри с бычьей кровью подвесил, и отправился ночью с этим чучелом к барину. Заглянул осторожно в окно, видит не спит барин, на сундуке сидит, его дожидается. Поднял он тогда чучело к окну, и тихонько постучал. Подумал барин, что это вор лезет, и выстрелил в него. Тут вор откинул чучело в сторону, как будто барин убил его, проткнул пузыри с кровью, а сам спрятался за угол. Выскочил барин из дома, подбежал к чучелу, глядит из чучела кровь льется, и побежал барыню будить:
   Я вора убил, поеду похороню его, пока никто не увидал, а ты сиди на сундуке, никому не открывай!
   Завалил чучело на телегу и повез из деревни подальше закопать где-нибудь.
   А вор выждал немного, потом подбежал к дому, и стал барабанить в дверь что есть мочи:
   Барыня, беда, беда!
   Барыня открыла дверь:
   Что случилось, что ты орешь, всех перебудишь?
   Ох, беда, барыня. Нашего барина жандармы схватили, увидели, что он человека убил. Теперь ведут в тюрьму, хотят повесить!
  -- Ох, что же делать? зарыдала барыня.
  -- Не реви, они вроде на выкуп согласны, вот барин меня и послал.
  -- А сколько надо?
   Да барин сказал, чтоб все забрал, дело-то какое страшное!
   Вывела барыня из конюшни лошадей, помогла взвалить на телегу сундук со всем золотом, да еще и благословила на дорогу.
   Через час вернулся барин. Жена к нему со слезами:
   Живой, славу богу!
   Расцеловал ее барин и говорит:
   Ну, жена, никакой черт нам теперь не страшен, закопал я его так, что теперь точно не вылезет. Пойдем, денежки пересчитаем, да и спать уляжемся. Устал я больно.
   Какие денежки? переспросила изумленно жена, я же их отдала, чтоб тебя не повесили.
   Понял барин, что опять провел его вор. Заболел с горя, застрелиться уж хотел. Но тут пришел этот самый вор, привез обратно и всех лошадей, и сундук денег, и говорит:
   Не надо, барин, мне твоего добра, дай только три тысячи рублей, которые проспорил. И не хвастайся больше своим богатством. Обрадовался барин, повинился перед вором, за то, что хотел убить его, выдал денег, да еще и лошадь подарил. Вот так-то.
  
  
  
  

МОИ ИГРУШКИ

   Н
   е знаю почему, но никогда не была я примерным ребенком. Никогда не любила я чинно сидеть возле мамы или часами причесываться перед зеркалом, примеряя мамины платья или туфли. Всегда во мне было что-то мальчишеское, озорное. Никогда не любила я играть в куклы, даже не знала, как с ними можно играть. Разве что раздевать и одевать, или на худой конец оторвать руки и ноги, и посмотреть, что там внутри. Но внутри была пустота или вата. Вот машинки это другое дело! Их можно было катать по полу и возить за собой на веревочке. А еще наполнять песком игрушечные грузовики и прокладывать ими дороги в песочнице. Еще можно было бибикать и реветь, изображая настоящий мотор. Но я была девчонкой, и машинок мне не покупали. Поэтому вместо машинки я привязывала веревочку кукле на шею и так волокла ее за собой, словно машинку. Не удивительно, что у меня была самая грязная и растрепанная кукла. И всегда я страшно завидовала мальчишкам.
  
  
  
  
  

ВОЗДУШНЫЙ ДЕСАНТ

   П
   очему-то у нас почти не было детских книжек. Зато у папы была самая настоящая библиотека. Иногда я брала какую-нибудь книжку с полки, перелистывала страницы и искала картинки. Но картинок попадалось до обидного мало, и все они были какие-то неинтересные, а все страницы были исписаны мелкими серыми буковками.
   Однажды, когда мне не было, наверное, и пяти лет, а сестренке и того меньше, решили мы пускать самолетики с балкона. Так как мы их делать не умели, то просто взяли папину газету, разорвали на несколько частей, и выпустили с балкона. Газетные лоскутки, подхваченные ветром, улетали, переворачиваясь в воздухе, очень далеко. Нам это ужасно понравилось, и мы просто вопили от восторга. Но газета быстро закончилась, а веселье было в самом разгаре. Тогда я подбежала к папиным полкам и вытащила самую толстую книгу. Мы уселись на балконе и стали с усердием вырывать страницы и вышвыривать их с балкона.
   Мы, конечно, понимали, что поступаем нехорошо. И чтобы нас не увидели, старались не высовываться с балкона. Но скоро и эта книга закончилась, и мы, чтобы не возиться, захватили столько книг, сколько могли унести, и продолжили вандализм. Я надеялась, что папа и не заметит, что его библиотека слегка поубавилась.
   Потом мы с сестрой разделились: она подтаскивала кипы книг, а я рвала и швыряла их с балкона. Довольно долго это продолжалось. Мы даже устали. Но тут мы услышали чей-то зычный голос:
   Та-а-к кто же это там безобразничает, а?
   И другой:
   Да это, по-моему, квартира Рятовых!
   Поняв, что нас обнаружили, мы высунулись с балкона. И перед нами встала ужасающая картина: вся дорога перед домом, и даже прилегающий к ней скверик, были сплошь завалены толстым слоем рваной бумаги, и ветер лениво перегонял ее с места на место. Внизу полукругом стояла большая толпа и с интересом смотрела на нас. А посреди дороги с метлой наперевес стояла дворничиха и грозилась этой самой метлой:
   Вот я щас поднимусь, вот щас доберусь до вас! Вот отцу с матерью расскажу, уж они спустят с вас шкуры!
   И сразу веселье кончилось. Мучимые раскаянием и страшась расправы, мы постучались к тете Лиде и молча полезли под ее кровать. И сидели там, не шевелясь, до прихода отца. Под кроватью было неудобно и пыльно, но мы ни за что не соглашались покинуть наше убежище. А тетя Лида еще подзуживала:
   Вот отец придет, задницы вам надерет. Это ж надо всю улицу завалили бумагами. А книги-то, зачем порвали? Вот сейчас дворничиха придет, даст вам в руки по метле, и будете целую неделю выметать свой мусор, а то этой метлой и по башке треснет, чтоб в другой раз неповадно было.
   Скоро пришла мать, звала нас, но мы наотрез отказывались покидать безопасное место. Только когда пришел отец, и пообещал нас не бить, мы с ревом вылезли. Долго он с нами говорил, я уж и не помню о чем, да только всегда с тех пор с книгами обращалась бережно, и детям своим никогда не разрешала плохо обращаться с книгами.
  
  

КАЧЕЛИ

   О
   бычно нас с Надей отправляли гулять во двор. И мы любили возиться в песочнице, делая куличи, или качаться на больших железных качалках, представляющих из себя кресло-качалку, но только с сидениями друг напротив друга. Иногда кто-нибудь, из озорства, быстро вскакивал с сиденья, и тогда противоположная сторона заваливалась на землю, порой и прищемив себе что-нибудь этой железной махиной. Еще были деревянные барабаны разных размеров, которые надо было крутить ногами, но это у меня плохо получалось. Детей в нашем дворе было много, и эти нехитрые развлечения были постоянно кем-то заняты.
   Однажды, к всеобщей радости, на детской площадке установили железные качели. К ним сразу же выстроилась огромная очередь из желающих покататься. Даже из других дворов набежала ребятня. Встали и мы с Надей в очередь. Долго мы ждали, завидуя тем, которые взмывали в небо. Но вот подошла и наша очередь. Мы уселись на одни качели, кто-то из взрослых нас качнул, и мы начали раскачиваться. Это было так здорово, что просто дух захватывало! Мы взлетали над деревьями, а внизу на нас с завистью смотрели те, чья очередь еще не подошла, или уже прошла, и даже взрослые. И я просто опьянела от счастья, просто-таки лопалась от гордости, чувствуя себя центром вселенной. И чтобы показать, что же я еще умею, отпустила одну руку и так качалась, держась одной рукой, помахивая снисходительно ладошкой тем, которые оставались там, внизу, на грешной земле. Потом я решилась, и отпустила вторую руку, держась ногами за сиденье, и уже размахивая в воздухе двумя руками, как крыльями.
   Надя, увидев мои выкрутасы, тоже решила не отставать, и отпустила одновременно обе руки. И сразу, как мячики, разлетелись мы в разные стороны и больно стукнулись об землю. Надя сразу заревела и схватилась за голову, а у меня сильно заболела рука, и я тоже заплакала. Какая-то женщина взяла нас за руки, и повела домой. Мне было стыдно плакать перед этой взрослой тетей, и я замолчала, а Надя продолжала вопить на всю улицу. Дома родители сразу бросились к сестре, так как она орала, как резаная. И сразу повели ее к врачу. Ну и меня заодно взяли. Врач осмотрел ее внимательно и сказал, что ничего страшного нет, только шишку на голове смазал. Тогда вспомнили и обо мне. Врач осмотрел мою руку, и сразу направил на рентген. Оказался перелом. И меня сразу же отправили в больницу.
  
  

В БОЛЬНИЦЕ

  
   В
   больнице мне совсем не понравилось. Было ужасно тоскливо, и я не понимала, почему это я должна целый день лежать в кровати, да еще с перевязанной рукой. Рука была в гипсе, и было очень неудобно. Даже есть приходилось здоровой левой рукой. Иногда я не выдерживала и срывала этот чертов гипс, но меня ругали и опять забинтовывали руку. Рука под гипсом ужасно зудела, а я никак не могла почесать ее.
   Рядом со мной лежали девочки, у многих из горла торчали какие-то железные трубочки, и они не могли толком говорить, только хрипели и шипели. После каждой еды они вынимали эти трубочки и промывали их под струей воды. Зрелище, надо сказать, было не для слабонервных.
   Единственное, что мне нравилось, так это градусник, который мне засовывали, чуть ли не по десять раз на дню. Он был стеклянный, холодный и напоминал сосульку. И я иногда пробовала его лизнуть. Очень уж мне хотелось похрустеть этой сосулькой. И однажды я не выдержала и откусила кончик. Во рту захрустело стекло и стало очень неприятно. Я выплюнула все на пол, а из градусника вылилась ртуть. Испугавшись, что меня заругают, я начала ловить ее руками, надеясь запихнуть обратно в градусник. Но не тут-то было. Ртуть рассыпалась на шарики и провалилась в деревянные щели пола. Кое-что я смогла собрать бумажкой и вытряхнуть в окно. А остатки разбитого градусника я опять засунула себе под мышку, и притворилась спящей.
   Пришла медсестра, вытащила градусник, и вскрикнула, порезавшись о стекло. Я невинно посмотрела на нее. Она стала сильно ругаться, но я сказала, что уснула, а градусник упал и разбился. В этот же день пришел папа, и я призналась, что разбила нечаянно градусник, и на следующий день он принес новый.
   Единственным нехитрым развлечением была моя железная, на пружинах, кровать, на которой я могла скакать, высоко подпрыгивая в воздух, часами. Скакать, поддерживая равновесие одной здоровой рукой было нелегко, и я удивляюсь, как это я другую руку не сломала. Постель после таких упражнений оказывалась на полу, и мне всегда доставалось от врачей и персонала. Еще я пыталась развеселить своих грустных соседок, швыряясь в них подушкой, но они не понимали юмора, и вместо этого жаловались на меня. И меня опять ругали.
   Скоро меня повели на рентген, и выяснилось, что рука срослась неправильно. И меня направили на операцию. Я очень обрадовалась, потому что мне еще никогда не делали никакой операции. Очень я была довольна, что меня уложили на тележку, и как в коляске повезли в огромном лифте на другой этаж, а оттуда в огромную операционную, залитую светом.
   Рядом со мной на другой тележке лежал мальчишка и орал от страха. А все врачи его стыдили и вовсю расхваливали меня, что вот я девочка, а ничего не боюсь. Какой же я казалась себе героиней!
   Потом очень долго ожидали. Этого мальчика взяли первым, и скоро его вопли прекратились. Затем и меня повезли в операционную, и я увидела, что врач прожигает огнем ему дырку в горле. Мне стало страшновато, но я удивилась, что мальчик не плачет, видимо ему было совсем не больно. И еще меня поразило, что когда ему ничего не делали, он ревел как сто ослов, а тут, когда бы любой человек бесился и орал на всю вселенную, молчит как рыба. Видно все-таки он смелей меня, зря меня так расхваливали.
   Тут меня переложили на операционный стол, руку смазали йодом, в глаза ударил яркий свет, и две толстые врачихи, которые только что меня вовсю расхваливали и казались очень добрыми, вдруг навалились на мою бедную руку и начали ее ломать. Никогда в жизни не испытывала я такой адской боли! Я ревела, как раненый зверь, и пыталась вырваться, а те тетки все ломали и ломали. Наконец они сделали что хотели, и стали меня успокаивать. Потом опять на меня наложили этот ненавистный гипс, и отправили в палату.
   И стало еще хуже. Меня поместили в одиночную палату, беспокоясь, наверное, за спокойствие окружающих. Больше всего меня мучила жажда, но пить не разрешали, только иногда смазывали водой пересохшие губы. Стакан с водой стоял на тумбочке, и все мои мечты и желания сосредотачивались на нем. Так как я прослыла недисциплинированным пациентом, около меня чуть ли не круглосуточно дежурили нянечки. Но по ночам я все-таки умудрялась сорвать повязку и добраться до воды, и с наслаждением выпивала, захлебываясь и обливаясь, весь стакан.
   Помню, как-то пришла какая-то большая делегация врачей, и самый главный врач стал спрашивать, как я себя чувствую, и какой у меня был стул. Я понимала, что значит стул, но постеснялась признаться, что под кроватью находится полный горшок этого самого стула. И боялась, что откроют крышку горшка и все увидят это, и мне будет очень стыдно. Поэтому я сказала, что у меня целую неделю не было никакого стула. Самый главный врач покачал головой и все ушли. А вечером нянечка, которая убирает наши горшки, открыла крышку и стала ругаться, что меня целый час спрашивали про стул, а я почему-то наврала. Я пожала плечами, и сказала, что забыла.
   На следующий день медсестра принесла пузырек с узким горлышком, и сказала, чтобы я туда сдала мочу. Я долго соображала, как же я попаду в такую маленькую дырочку. Была бы я мальчиком, я бы это сделала в пять минут. Но у меня не было такого шланга. И я решилась. Поставила пузырек на пол, и стала в него метиться. Но в пузырек попало очень мало, а вот на пол очень много. Испугавшись, что мне опять попадет и, не найдя тряпки, я схватила подушку и вытерла эту огромную лужу, пока никто не увидел.
   Пришла медсестра, и спросила, почему так мало мочи, на самом донышке. Я сказала, что больше не получилось, и она ушла. А моя подушка очень долго не просыхала. И запах от нее шел ужасающий. Даже нянечка не могла понять, откуда доносится сей аромат. Но когда меняли постельное белье, нянечка обнаружила мокрую подушку, и стала ругаться, зачем я это сделала. Что я могла ответить?
   Долго я еще пролежала в этой больнице. Потом сделали рентген, и сказали, что рука срослась правильно. Как же я была рада выписаться из этой противной больницы. Хотя, думаю, весь персонал радовался не меньше меня.
  
  
  
  
  
  
  

НОВЫЙ ГОД

  
  
  
   К
   ак-то зимой папа принес срубленную елку и сказал, что завтра будет Новый год! Я очень обрадовалась, так как очень любила все новое, и даже удивилась, как это я не догадывалась, что живу все время в старом. И еще сказали, что придет Дед Мороз и принесет подарки. Что такое подарки мне не надо было объяснять.
   Папа достал желтый деревянный сундук, открыл его, и я просто обалдела! Сколько же там было разноцветных стеклянных шаров, гирлянд, и еще много чего. Даже настоящий Дед Мороз и Снегурочка. Я спросила, почему папа раньше не доставал этот волшебный сундук, а он сказал, что это все прислал Дед Мороз с далекого Севера, чтобы мы могли подготовиться к его приходу. И мы с сестрой стали осторожно подавать все эти украшения папе, а он вешал на елку. И даже макушка у елки была. Но самое главное фонарики! Папа попросил нас сказать три раза: елка, елочка, зажгись! И когда мы крикнули это в третий раз, елка вдруг вспыхнула разноцветными огнями! Ну, разве не бывают на свете чудеса? Я уже готова была поверить во все, что угодно! А еще папа повесил на елку мандарины и конфеты, и иногда разрешал нам с Надей сорвать что-нибудь и съесть.
   На следующий день нас с Надей нарядили в красивые атласные платьица с белыми воротничками, которые мама сшила из своего халата, и мы с нетерпением стали ждать этого грандиозного события.
   Все соседи были дома, и наша коммунальная квартира гудела как растревоженный улей. Женщины готовили на кухне, и оттуда доносились самые разнообразные соблазнительные запахи. Тетя Лида пекла печенье, и когда мы толклись около нее, запихивала нам в рот немного теста, очень вкусного и ароматного. От всего этого у меня даже голова закружилась, и просто слюнки текли. Я так боялась пропустить Новый год, что старалась быть поближе к входной двери, чтобы первой его увидеть. Все было таким приподнятым и праздничным, что даже все дети нашей квартиры не шалили, как обычно, а ходили притихшие, боясь, наверное, рассердить Деда Мороза плохим поведением.
   Наконец мама с бабушкой заговорщически переглянулись и повели нас в комнату, сказав, что бабушка нам сейчас расскажет сказку. Нам было не до сказок, и ни до бабушки, но тут в дверь позвонили, и в квартиру вошел мой папа в очень странном виде. Зачем-то он нарядился в длинный красный мамин халат, прилепил бороду из ваты, а на нос надел игрушечные очки с усами. На голове его была шапка-ушанка, из-под которой топорщились рыжие папины брови, а на ногах шлепанцы. В руках он держал большой мешок, и вид у него был такой серьезный, что я подумала, что он сошел с ума. Однако мама с бабушкой так не считали и говорили, что это и есть самый настоящий Дед Мороз. А у Нади глаза просто квадратными стали, и она смотрела на Деда Мороза с каким-то диким восторгом. Тогда папа, изменив голос, стал спрашивать, хорошо ли мы себя вели, и Надя, у которой дар речи пропал от волнения, только все кивала головой. А мне было так смешно на них глядеть, что у меня даже живот разболелся от смеха.
   Тогда папа попросил Надю рассказать стишок или спеть песенку. И она, заикаясь от волнения, кое-как спела про елочку, а я все хихикала, как дурочка. Папа нас похвалил, и стал развязывать мешок, а я, чтобы показать всем, что это совсем не Дед Мороз, а папа, попыталась сорвать с него бороду. Надя смотрела на меня с ужасом, наверное, думала, что это я сошла с ума. Но папа быстро вскочил, и сказал, что нехорошо так обращаться с дедами Морозами, вручил нам подарки, и потом очень быстро вышел. А Надя стала меня спрашивать, зачем я хотела оторвать Деду Морозу бороду, ему же, наверное, было очень больно. И совсем не верила мне, что это был наш папа.
  
  
  

ГОНКИ НА ВЫЖИВАНИЕ

   К
   ак-то бесцельно бродя по улицам, я обнаружила возле какого-то магазина елку. Новый год давно прошел, а эта елка лежала на боку, среди грязного, подтаявшего снега, без единой иголки и очень напоминала ту, которая стояла у нас дома. Я подошла к ней, отряхнула ветки от грязи, и воткнула в снег. И стала украшать ее снежками, пытаясь вылепить то конфетку, то шарик, то еще что-нибудь. Даже вылепила рядом маленького снеговичка и зайчонка. Такое на меня вдохновение нашло.
   Я и не заметила, как из магазина вышел какой-то дядька. И ему почему-то не понравилась моя игра. Он сказал:
   Ты, дура, оставь в покое палку и выметайся с газона к чертовой матери.
   Мою душу захлестнула жгучая незаслуженная обида, но я и вида не подала. Зафутболив в разные стороны и снеговичка и зайчонка, я выдернула из снега елку, воткнула ее вниз макушкой и сказала:
   Сам проваливай, осел вонючий.
   Затем высунула на полметра язык, оттянула себя руками за уши, строя ему страшные рожи, но и этого мне показалось мало, и я приставила все десять пальцев к своему носу, показывая ему длинный нос.
   Мужик прямо оторопел от такой неслыханной дерзости, потом пришел в себя и сказав:
   Ну, погоди, сопля, я тебе сейчас все ноги переломаю, бросился ко мне.
   Я перепугалась до смерти, и рванула наутек. Но мужик бежал намного шустрей меня. Он уже готов был схватить меня за шиворот, но я резко увернулась в сторону, а он по инерции пробежал по прямой еще несколько шагов.
   И так было каждый раз. Когда я чувствовала, что смерть моя близка, то резко сворачивала в сторону, не брезгая ни лужей, ни грязью, ни сугробом, и пока мужик обегал препятствие, успевала набрать обороты.
   Но скоро я выдохлась. Я плелась шагом, еле передвигая ноги, и даже не оборачивалась, ожидая неминуемой смерти. Но меня никто не хватал. Я оглянулась и увидела того человека, который плелся буквально в нескольких шагах от меня, и было видно, что он тоже выдохся, лицо его было красно и потно. Это придало мне силы и прибавило прыти и я, уже не снижая скорости, ввалилась домой, вся в грязи и чуть живая от усталости и страха.
   Странно, но никогда раньше, да и позже я не грубила взрослым. Все они казались мне очень умными и правильными, и если уж ругали меня, то я всегда понимала за что.
  
  
  
  
  

КАК Я ПОТЕРЯЛАСЬ

   П
   очему-то с девчонками я не любила водиться. Не нравилось мне обсуждать какие-то рюшечки и бантики, и говорить, какие все мальчишки дураки и идиоты. Но когда мне было скучно, я играла и с ними.
   Как-то одна девочка позвала меня сходить к ее бабушке. Я с радостью согласилась, так как это обещало новое приключение. Однако когда мы уже зашли в подъезд этой самой бабушки, девочка передумала, и сказала, что она ничего не сказала бабушке обо мне, и не знает, как та к этому отнесется. И добавила напоследок, что если я хочу, могу ее немного подождать, чтобы вместе вернуться домой. Я не запомнила обратную дорогу, поэтому мне ничего другого не оставалось, как усесться на подоконник и терпеливо дожидаться ее.
   Но ждала я очень долго, а про меня никто не вспоминал. И чем дольше я сидела, тем сильнее хотела в туалет. Я выглянула на улицу, но весь двор был открыт, и не было видно ни одного укромного местечка. Тогда я подумала, культурно ли будет, если я позвоню этой незнакомой бабушке и попрошусь в туалет. Но мне это культурным не показалось.
   И пока я просчитывала возможные варианты, я поняла, что уже никуда не успею, и чтобы у меня не разорвался живот от натуги, сняла штанишки и сделала огромную лужу прямо в подъезде.
   Тут, к моему ужасу, наверху открылась дверь, и оттуда вышла какая-то тетка. Застав меня на месте преступления, она аж позеленела от злости, и заорала на весь дом:
   Ах, ты дрянь такая, что ж ты натворила, гадина этакая!
   И попыталась схватить меня. Но я быстро отскочила от нее и быстрее пули понеслась от этой злой тетки, поправляя на ходу штанишки.
   Но тетка тоже развила скорость, будь здоров и, схватив меня за рукав, поволокла в подъезд. И все орала, что сейчас моим пальто заставит вытереть лужу.
   Видимо эта угроза придала мне силы и, рванувшись, я высвободила руку и опять побежала. Та ведьма опять понеслась за мной, обещая отвести меня в милицию, и засадить меня в тюрьму, и самым культурным словом, которым она меня награждала, было "зассыха".
   Все-таки мне удалось удрать, но еще долго ее визгливый голос раздавался в моих бедных ушах. И я все бежала и бежала, боясь остановиться.
   Наконец, окончательно выбившись из сил, я перевела дух, и огляделась. Той тетки не было видно. Зато я увидела незнакомые дома, и незнакомую улицу, и даже небо мне показалось чужим и незнакомым. Поняв, что окончательно заблудилась, я попыталась найти тот дом, куда меня привела девочка, но не нашла. И я заплакала. Я шла, размазывая слезы по грязным щекам, и думала, что теперь никогда не вернусь домой.
   И вспоминала всех родных и маму, и папу, и бабушку, и свою маленькую сестренку и даже противного дядьку Женьку, который теперь казался мне добрым и веселым человеком. И думала, что они также горько будут плакать, когда не найдут меня. Тут ко мне подошла какая-то добрая женщина, и спросила, что случилось, не заблудилась ли я. Я разревелась, и сказала, что да, заблудилась. Она стала спрашивать мой адрес, но я его не знала. И сколько этажей в моем доме я тоже не знала.
   Тогда тетенька стала спрашивать, есть ли какой-нибудь магазин около нашего дома, и я ответила, что да, в нашем доме есть даже два магазина: продуктовый и книжный.
   И тогда она обрадовалась, и сказала, что знает этот дом, взяла меня за руку и повела. А по дороге, она стала спрашивать, как это я умудрилась заблудиться. Мне было стыдно рассказывать о своих злоключениях, и я ответила, что не знаю.
   Наконец, мы вышли к какому-то магазину. Но это был совсем не мой дом. Женщина расстроилась, что не смогла мне помочь, и сказала, что сейчас отведет меня в милицию, и там мне помогут. Услышав опять про милицию, я до смерти перепугалась, так как знала, что там давно меня ждет та противная тетка с вооруженными милиционерами. И я выдернула свою руку, и побежала прочь. А эта женщина все бежала за мной, и просила не убегать, и обещала не отводить меня в милицию, но я уже никому не верила. Я бежала и ревела во весь голос, никого уже не стесняясь, и шарахалась от всех взрослых, которые пытались мне помочь. И вдруг я выбежала прямо к своему дому! Это было просто чудо. И я поклялась никогда в жизни не отходить от моего родного, милого дома.
  
  
  

ТЕТЯ ЛИДА ГРАБИТЕЛЬ

   О
   днажды я осталась дома совершенно одна. Все соседи нашей коммуналки разошлись по своим делам, и даже бабушка куда-то уехала. Мне было ужасно скучно и одиноко. И чтобы хоть как-то развеселиться, я достала всех своих кукол, и плюшевого мишку, и пластмассового Буратино. Рассадив их на стулья, я стала с ними разговаривать, но они молча смотрели на меня неподвижными глазами, и мне стало как-то не по себе. Тогда я запихнула их всех под шкаф, и решила включить телевизор, чтобы прогнать эту гнетущую тишину. Телевизор был старый, с очень маленьким экраном, сейчас такой можно увидеть только в музеях. Перед его экраном была установлена линза, заполненная какой-то жидкостью, и из-за этого изображение казалось намного больше, чем на самом деле. Но когда я попробовала включить этот телевизор, изображение не показывалось. Вероятно, телевизионный шнур просто не был включен в розетку, но об этом я как-то не догадалась. Я принялась нажимать на все кнопки подряд, но без толку.
   Чтобы как-нибудь себя занять, я принялась рассматривать папины газеты, но стало еще тоскливее. И я подумала, что самое лучшее лекарство от грусти это что-нибудь вкусненькое. Быстро прошмыгнув мимо длинного, темного коридора я очутилась на кухне. Но ничего вкусненького я не нашла. Холодильник стоял в коридоре, и я боялась туда идти, уж очень там было темно и страшно. Тогда я решила просто попить чайку. Налив в стакан воды из-под крана, я положила туда четыре ложечки сахара. Но это был не сахар, а соль, в чем я и убедилась, когда отхлебнула. И я подумала, как же можно исправить мой чай. И решила, для компенсации положить побольше сахара. На этот раз я правильно взяла именно песок, а не соль, и бухнула полстакана. Но получилось вообще какая-то отрава. Решив не сдаваться, я добавляла в воду то майонез, то горчицу, то варенье, пока вода не стала выливаться из стакана, хотя цветом эта жидкость меньше всего напоминала чай. Охваченная азартом, я открывала все ящики подряд, и соображала, чтобы еще такого добавить в чай, чтобы он был вкусный.
   И тут я услышала звонок в дверь. Звонили один раз, значит, это к тете Лиде пришли, и я не пошла открывать. Потом позвонили два раза, это значит, к дяде Володе, и я тоже никак не отреагировала. Но потом вдруг прозвенело три звонка, и я поняла, что это к нам. И испугалась. Что это за человек, подумала я, который хочет войти в квартиру, во что бы то ни стало. И догадалась, что это самые настоящие грабители. Тут звонок задребезжал на одной ноте, и я совсем запуталась, и не могла понять, к кому же это пришли. Я решила пойти и заглянуть в замочную скважину, кто это там стоит. Но в дверь стали вдруг страшно стучать так, что она просто ходуном ходила. И я поняла, что это на самом деле бандиты, которые пытаются выломать дверь, обворовать квартиру, и, естественно, убить меня. Я понимала, что не смогу с ними справиться, так как была еще очень маленькой девочкой. Кричать я тоже боялась, справедливо полагая, что раньше всех меня услышат эти бандиты, и убьют. Тогда я схватила на кухне два огромных ножа, и залезла с ними под кровать, надеясь дорого продать свою жизнь, если меня все-таки обнаружат.
   Удары вскоре затихли, и бандиты, видимо не справившись с дверью, ушли. А, может быть и не ушли, а, взломав дверь, стоят в темном коридоре со страшными ножами и ждут, когда я сама к ним выйду, чтобы не тратить время на мои поиски. Мое бедное сердце просто разрывалось от отчаяния и страха, и я сидела под кроватью, не смея даже пошевельнуться.
   Скоро я услышала, как дверь открывается, и меня зовет бабушкин голос. Но я и этому не верила. Может быть, бандитам удалось перековать свой голос, и они так стараются выманить меня. И только увидев перед собой бабушкины ноги в шерстяных чулках и стоптанных шлепанцах, я убедилась, что это не бандит, и осторожно вылезла из-под кровати на локтях, держа на всякий случай в вытянутых руках ножи.
   Бабушка, увидев, как к ее ногам из-под кровати приближаются два огромных ножа, очень испугалась, и закричала, но, увидев меня, стала ругаться, зачем я так над ней шучу. И совсем не верила мне, что я охраняла квартиру.
   А вечером пришла тетя Лида и стала меня сильно ругать, зачем я не открыла ей дверь, что ли я глухая была и ничего не слышала? Оказывается, она просто забыла дома ключи, звонила и стучала два часа, а потом вынуждена была пойти к знакомой, и просидеть там до вечера.
  
  
  
  
  
  
  

ВОВКА

   К
   ак в мою жизнь вошел этот парнишка, я не могу вспомнить, но то, что он занял в моей жизни довольно значительное место, это уж определенно. Я уже говорила, что с девчонками не любила играть, разве что в "прыгалки" или в "классики". А с мальчишками я всегда дралась, так как терпеть не могла, когда меня обзывали дурой длинноногой или еще как-нибудь. Помню, что даже мамы этих мальчишек приходили к нам и жаловались на меня, что я бросаюсь камнями. И мама меня стыдила, что я, девочка, а веду себя хуже мальчика.
   Может быть, после такой очередной драки, вытерев сопли, мы и познакомились, хотя какая разница, как? Жили мы в одном подъезде, я на четвертом этаже, а он на втором. Но с Вовкой мы были как два сапога пара.
   Перед нашим домом был довольно большой двор, где гуляли все послушные дети, а также их бабушки, сидящие на скамеечках, и которые постоянно делали нам замечания. Посреди двора располагалась довольно большая клумба, на которой росли какие-то красивые цветочки. С этой клумбой, кстати, и связаны были все наши секреты. Игра такая детская была. Для того чтобы сделать правильный секрет, необходим был красивый фантик из-под конфеты, осколок битого стекла и красивый цветок, как раз с этой клумбы. Обычно в укромном месте выкапывалась ямка, на дно укладывался листик, на него яркий фантик, затем красиво расправленный цветок, и сверху этот бутерброд прикрывался осколком стекла, желательно зеленого цвета. Затем все это хозяйство присыпалось землей, чтобы никто не догадался об этом секрете. И только самым лучшим друзьям этот секрет показывался. Было очень интересно разгребать землю вокруг стеклышка, пока не наткнешься на красивую картинку под стеклом. Секреты со временем увядали, и заменялись новыми. Из-за них происходили целые баталии. Каждый старался подсмотреть чужой секрет, и если это был секрет врага, нещадно уничтожался. Однажды я увидела, как Вовка показывает мой секрет какой-то девочке, ужасно разозлилась, и уничтожила все его. А потом жалела, так как они не разрушили моего секрета, а Вовка, обнаружив, что его творения уничтожены, очень расстроился, и обещал убить того, кто это сделал.
   Во дворе было ужасно скучно, все качели и песочница были постоянно заняты малышней, и мы с Вовкой старались уйти подальше с этого шумного двора, хотя нам это строго-настрого запрещалось. Но когда нас ловили с поличным, то без зазрения совести валили всю вину друг на друга.
  
  
  
  

МАМИНА ПОМОЩНИЦА

  
  
  
   К
   ак-то Вовка пришел ко мне в гости, бабушка была в магазине, и я очень обрадовалась, предвкушая веселые игры, на которые Вовка был большой выдумщик. Но вместо этого он осмотрел нашу комнату и нравоучительно заметил, как это мне не стыдно жить в такой грязи. И предложил сделать генеральную уборку, и вымыть полы. Я вовсе не была в восторге от этой затеи, лучше поиграли бы во что-нибудь. Но Вовка уже притащил ведро воды, мне пришлось найти тряпку, и мы стали по очереди мочить тряпку и водить ей по полу.
   Пол был большой, и нам надоело возиться с этой тряпкой. Поэтому для экономии времени мы взяли и вылили все ведро на пол. Потом Вовка принес еще ведро, мы и его вылили. На полу образовалась огромная лужа, а сверху по ней, как кораблики, плыли чьи-то тапки.
   Мы стали собирать воду в ведро, но у нас плохо получалось. Я сказала Вовке, что он дурак, что все это затеял. А он сказал, что если мне нравится жить в такой грязи ради бога, а он лично умывает руки, и ушел, оставив меня посреди озера.
   Скоро пришла мама и испугалась, что это за наводнение такое. Но я сказала, что мою полы. Тут она очень обрадовалась, что я такая помощница, и как у нас стало все чисто и красиво. И сказала, чтобы я шла погуляла, отдохнула, а она все доделает сама.
   Когда я вернулась домой, пол был чистый и сухой, а мама рассказывала всем соседям, какая я помощница, и как я хорошо вымыла все полы. И я вдруг почувствовала себя очень взрослой. А когда увидела во дворе Вовку, то показала ему язык, а он мне кулак, и три дня мы с ним не разговаривали. Но потом, конечно помирились.
  
  
  
  

БЕЗБИЛЕТНИКИ

   Д
   олго друг без друга мыс Вовкой обходиться не могли. И скоро нашли себе новое развлечение катание в автобусах. Обычно мы катались втроем: я, Вовка и Надя. Недалеко от нас проходило широкое шоссе, по которому непрестанным потоком мчались автомобили. И ходили автобусы. Мы садились на первый пришедший автобус и проезжали остановку или две, потом перебегали улицу и ехали обратно. Так как денег у нас не было, но мы очень боялись контролеров, то просто-напросто старались оторвать друг у друга пуговицы и бросали их в кассу. Пуговицы со стуком проваливались внутрь кассы, так, чтобы остальные пассажиры слышали, что мы не просто так едем зайцами, а платим деньги, после чего отрывали со спокойной совестью законные три билета. Надя была самая маленькая из нас, поэтому больше всего пуговиц не хватало у нее. Мама удивлялась, что так часто мы теряем пуговицы, тем более некоторые нам приходилось вырывать с куском ткани.
   И еще у нас была идиотская забава: мы старались не просто так перейти дорогу, а пробежать перед самым носом мчавшегося автомобиля. Машины иногда очень сильно тормозили, и нам было очень весело. Нам, по-моему, и в голову не приходило, что жизнь может вот так просто оборваться, или что мы можем стать виновниками страшной аварии, и веселились вовсю.
   Кто-то из взрослых увидел нас за этим занятием, и рассказал моей матери, что мы катаемся на автобусах. И она очень строго предупредила, что если еще раз мы подойдем к дороге, то очень сильно накажет. Мы это пропустили мимо ушей. И каждый раз, вместо гулянья, неслись к дороге.
   Но в тот день нам явно не везло. Когда мы ввалились всей компанией в автобус и обступили кассу, норовя кинуть туда очередную оторванную пуговицу, водитель по микрофону сказал, что если мы хотим просто покататься, то должны сидеть тихо и не бросать в кассу пуговицы. Мы испугались, что он нас отвезет в милицию, и выскочили из автобуса. Перебежав дорогу перед самым носом грузовика, к своему ужасу мы увидели маму, которая поджидала нас около остановки, и лицо ее не предвещало ничего хорошего. Она молча взяла нас за руки и повела домой. А Вовка сразу убежал. Дома нас отлупили так, что мы надолго запомнили. И сказали, что если нас еще увидят с Вовкой, достанется еще больше. Вовке, чувствуется, тоже досталось, и он тоже боялся подходить к нам.
  

ВОВКА КОРМИЛЕЦ

  
  
  
   С
   тех пор мы с Вовкой встречались только украдкой. И он приходил к нам, если только родителей не было дома. Бабушку нашу он нисколько не боялся, так как она и в самом деле была очень добрая.
   Помню, он как-то пришел к нам, а мы в это время обедали. Вернее даже не ели, а просто давились макаронами. Очень мы их не любили. Они были длинными, скользкими и совсем невкусными. Вовка посмотрел на наши мытарства и сказал:
   Бабушка, а хотите, я научу их есть макароны?
   Бабушка, конечно, согласилась. Он достал тогда тарелку, наложил себе целое блюдо макарон, и все это посыпал сахаром. И начал с удовольствием уплетать их за обе щеки. Мы попробовали у него по макаронинке, и нашли, что это очень вкусно. И мы тоже насыпали песок в макароны, и съели все до крошки. Бабушка была просто счастлива.
   На следующий день Вовка опять пришел к нам на обед. В это время мы воротили нос от гречневой каши. Он уже за хозяина наложил себе гречки, посыпал ее песком, и все это, причмокивая, проглотил. Мы не отставали.
   Но когда на следующий день он пришел в это же время, и сразу же полез за ложкой, бабушка не вытерпела и сказала:
   Ишь, дармоед, а ну, положи ложку на место, иди домой, пусть тебя мать кормит, а мне и так ртов хватает.
   Вовка обиделся и ушел, а мы стали выговаривать бабушке, как она нехорошо поступила. А бабушка стала говорить, что тогда пускай наша мать остается, и кормит и нас и всех наших друзей, а то вечно хвостом крутанет, на работу уйдет, а ей мучайся с нами, да еще корми всех подряд.
   Тогда мы с Надей тоже демонстративно перестали есть кашу, и сказали, что тогда пусть она сама ест свою кашу. Бабушка заплакала, и мне стало ее очень жалко, и я тогда села и все съела, и Надя тоже. И даже безо всякого сахара. Но настроение было уже испорчено. И я не знала, кто же все-таки прав.
  
  
  
  
  
  
  

БЕССТРАШНАЯ ВЕРХОЛАЗКА

  
  
   В
   о дворе нашего дома находились какие-то гаражи. Вовка часто забирался на их крыши по росшему рядом дереву, и оттуда обзывал меня трусихой. И однажды, не стерпев обиды, я залезла на дерево, а Вовка с крыши помог мне перебраться к себе. Я чувствовала себя бесстрашной верхолазкой и важно прохаживалась по крышам, пытаясь, как и Вовка сплевывать вниз сквозь зубы. Но скоро Вовке надоело там маячить, и он спрыгнул вниз. Я посмотрела на землю, и сразу почувствовала себя маленькой девочкой. Тогда я подошла к дереву, надеясь сползти по нему, но и дерево показалось мне тоже очень далеким, и я не знала, как же мне спуститься на землю, не сломав при этом шею.
   Тут я увидела бабушку, которая возвращалась с сумкой из магазина, и легла на крышу, чтобы она не заметила меня. Вовка, тоже заметив ее, удрал, оставив меня на произвол судьбы. И бабушка так и прошла бы мимо, если бы не одна словоохотливая соседка.
   Эй, Федора, смотри, куда твоя стрекоза забралась!
   Бабушка взглянула наверх и обомлела, увидев на крыше мою сжавшуюся фигурку. Она схватилась за сердце, и я думала, она сейчас упадет. Но бабушка быстро справилась с собой, оставила на дороге свою авоську, разбив при этом бутылку молока, но даже и не заметив этого, подошла ко мне.
   И когда она подняла ко мне свое лицо, я увидела, что бабушка очень даже рада, что я на крыше. Во всяком случае, она сказала этой глупой соседке:
   - Что вы такое говорите, не видите, что ли какая у меня Валюшка смелая да ловкая, и ничего на свете не боится.
   Потом она повернулась ко мне спиной и сказала:
   Ну, давай, ахробатка, прыгай мне на плечи, ничего не бойся!
   И я поверила бабушке, спустила ноги с крыши, спрыгнула на широкие бабушкины плечи и, ухватившись за ее голову, неловко свалилась на землю, ободрав обе коленки. Но как только я очутилась на земле, бабушкин голос сразу переменился, и она стала шлепать меня при всех и называть глупой и несносной девчонкой. А потом заплакала, так как ей было очень жалко разбитую бутылку молока. И обещала нажаловаться родителям, но почему-то не сделала этого.
  
  
  

ЦАРЕВНА-ЛЯГУШКА

  
  
  
   Е
   ще нашей любимой с Вовкой затеей была ловля жуков. Для этого мы брали с собой пустые коробки из-под спичек, уходили на ближайший пустырь, и начинали охоту. Мы переворачивали все камни и деревяшки, и, поймав жука, сажали его в коробочку. Мне никогда не удавалось переплюнуть в этом соревновании Вовку, так как я не всегда успевала схватить убегающего насекомого, да и страшновато было, когда они крутили длинными усами и щелкали челюстями.
   У Вовки всегда была полна коробочка этих черных блестящих усачей, некоторые из которых просто поражали своими размерами, и Вовке доставляло огромное удовольствие пугать этими рогачами меня, крутя этими жуками перед моим носом. Но однажды мне удалось поймать большую лягушку, и теперь пришла Вовкина очередь завидовать мне. Он предложил мне за лягушку самого огромного жука, но я сказала, что я не такая наивная, и что все его вонючие жуки не стоят даже одной лягушачьей лапки. И я принялась дрессировать свою лягушку, заставляя перепрыгивать через прутик. Затем нашла огромную лужу, и пустила ее в кругосветное плавание. Лягушка смешно раздувала щеки, и глазки у нее были настоящие и живые, не то, что у каких-то полудохлых жуков.
   Вовка тогда стал меня пугать, говоря, что у меня от лягушки появятся бородавки, и потом я сама превращусь в лягушку. Я немного испугалась, и быстро вытерла руки о платье, но по торжествующим Вовкиным глазам догадалась, что Вовка просто хочет завладеть моим сокровищем. И тогда я сказала ему, что моя лягушка просто заколдована злой феей, а я освободила ее, и скоро она превратится в царевну и исполнит три моих желания.
   И мы стали фантазировать, что же такое заказать лягушке, чтобы заранее быть подготовленным, и не растратить желания по пустякам. И придумали, во-первых, чтобы я была царевна, во-вторых, чтобы у меня была волшебная палочка, и, в-третьих, чтобы прямо сейчас появилась целая бочка мороженого.
   Вовка тогда заметил, что ему из моих желаний ничего не перепало, хотя он является лучшим моим другом. Я его успокоила, сказав, что если у меня будет волшебная палочка, то я и его сделаю принцем, если он мне отдаст половину своих жуков, да и полбочки мороженого я ему отдам за бесплатно. И мы так в это поверили, что не стали больше мучить наш будущий источник богатства, а сидели над лягушкой, и старались к ней подлизаться, говоря, какая она красивая и как мы ее любим. Но лягушка и не думала радоваться своему освобождению, наверное, мы слишком много заказали.
   Скоро стало темнеть, и Вовка сказал, что мне пора идти домой, а то меня родители заругают, а он, так и быть, покараулит лягушку до утра. Вот ведь хитренький! И я ему сказала, что лягушка моя, и будет теперь всю жизнь жить у меня, пока не превратится в царевну, о чем я ему сразу же сообщу, а он, если хочет, может приходить к ней в гости и кормить своими жуками. На том и порешили.
   Я позвонила в дверь, и мне открыла Наташка, и сказала, что мне сейчас влетит от матери, за то, что я шляюсь неизвестно где. Но когда я торжествующе сунула свою лягушку Наташке под нос, она завизжала так, что я думала, у меня уши лопнут.
   На ее визг выскочил дядя Володя, и ни слова не говоря, вырвал мое сокровище и спустил в унитаз. Тут уж завизжала я, да так, что уже изо всех комнат выскочили все соседи, а я все визжала и визжала, со мной просто истерика началась. Я кричала, что Наташка дура, и дядя Володя дурак, и все вообще дураки и идиоты, а лягушка была живая, и теперь я ее никогда не увижу. Тут все испугались, и начали меня успокаивать. И сказали, что лягушка не умерла, а по трубе спустилась к морю, и там ей будет хорошо, а в квартире она точно бы погибла без воды, и называли меня глупенькой.
   Но они врали, они все врали эти правильные взрослые, и даже мои мама и папа, когда говорили, что лягушка не погибла, а где-нибудь выплыла. И получалось по их словам, что это я плохая, мучаю животных, и ору как сумасшедшая на весь дом, а дядя Володя хороший, спас лягушку, и той сейчас хорошо.
   И только бабушка, моя родная, милая бабушка, она одна назвала дядю Володю сумасшедшим, она ему так и сказала: Ты что Володька, совсем с ума сошел, что же ты наделал, паразит такой!
   И дядя Володя, расстроенный таким поворотом, пообещал пойти и найти мне такую же лягушку. Но я сказала, что пускай он целуется со своей лягушкой драной, и даже женится на ней, а мне нужна моя единственная. И я перестала вырываться, а обхватила руками бабушку за шею, она прижала меня к своей груди и так, неутешно рыдающую отнесла меня в свою кровать.
   И впервые мне эта огромная и железная кровать показалась теплой и уютной, потому что рядом была моя родная и любимая бабушка, которая часто спасала меня от беды. И даже ночью, просыпаясь, я сразу вспоминала свою лягушку, и начинала плакать, и только добрые бабушкины руки, гладили меня по головке, и я успокаивалась.
   Долго я еще оплакивала свою несостоявшуюся сказку, и думала, лучше бы я отдала лягушку Вовке, он бы не позволил вот так просто спустить ее в унитаз. А иногда тешила себя надеждой, что может быть взрослые правы и моя лягушечка прыгает сейчас около моря и там, наконец, найдет своего заморского принца.
  
  
  
  
  
  

О-Ч-ЧЕНЬ НЕПРИЯТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

  
  
  
  
   О
   х-хо-хо, как же мне не хочется писать эту главу! Многое бы в своей жизни отдала, чтобы этого случая никогда не было, и чтобы эти воспоминания не жгли стыдом всю мою жизнь и не отравляли мои светлые воспоминания о детстве. Да и вообще я не понимаю, почему я это должна писать! Ведь я вполне могу приврать что-то о себе, написать какая была я послушной и умной девочкой, которую все любили, и которая если что-то и делала плохое, то только по неразумению и непониманию. И никто бы ничего не узнал, и унесла бы я эту страшную тайну с собой в могилу. Но почему-то, скрипя сердцем, пишу, и надеюсь, Надя не заметит эту главу. А если и заметит, то может, все забыла, ведь так давно это было. И простит меня.
   В тот день мы возвращались с Вовкой с прогулки, и в подъезде он вдруг вспомнил, что услышал новую скороговорку, и я захотела выучить ее, чтобы блеснуть перед кем-нибудь своими познаниями.
   Там было два незнакомых слова, одно коротенькое, на три буквы, а другое немного подлиннее, но выговорить которое я смогла не сразу, такое оно было заковыристым. Несколько раз повторяла я этот стишок, пока смогла проговорить его правильно. И Вовка меня похвалил.
   В это время мимо проходила соседка, и я, чтобы похвастаться, громко и без запинки протараторила свое новое четверостишье. Соседка уставилась на меня, как на змею какую, назвала меня бесстыдницей и пригрозила все рассказать матери. Я ничего не поняла, и, обескураженная, пошла домой.
   А вечером, когда мы с Надей сидели за кухонным столом, мама вдруг спросила нас, кто это из нас читал стихи в подъезде. И посмотрела на меня. Почувствовав в ее словах скрытую угрозу, и сопоставив необычное поведение соседки, я решила за благоразумие не распространяться о своих литературных способностях, и отрицательно замотала головой.
   Тогда мама спросила у Нади. А Наде всегда нравилось рекламировать разные стишки, так как ходила в детский сад, и поэтому она с радостью закивала головой, надеясь, наверное, услышать похвалу.
   Но вместо этого мама стала сильно бить ее по лицу, и драть за волосы, и даже бить головой об стену. Я сидела, окаменев от ужаса, и не смея признаться, что это моя вина. И все эти удары я чувствовала на себе, и только ревела, и просила маму перестать. Но мама сказала, что отучит раз и навсегда ее от всех плохих слов. А потом поставила Надю в угол и заставила просить прощения. За то, что она не совершала, и совершенно не понимала, за что ее так страшно наказали.
   А я так никогда и не призналась в содеянном. И не смогла избавиться от страшного чувства вины перед сестренкой. И позже, читая Фантазеров Носова, всегда видела себя в роли Игоря, который сам съел варенье, а все свалил на младшую сестренку. И, даже читая эту книгу своим детям, всегда плакала, читая этот веселый, в принципе рассказ, а мои дети не понимали, почему я плачу.
   Позже я спросила Вовку, что это за такие страшные слова, за которые могут даже убить. А он сказал, что и сам не знает, и что слышал их от какого-то пьяного дядьки.
   Однако этот случай оставил глубокую незаживающую рану в моей жизни, и когда мои дети приносили из детского садика не лицензионную лексику, никогда не ругала их, а старалась все объяснить по-хорошему. И муж тоже так считал.
   Один раз помню, мой старший сынишка Руслан пришел из детского садика и заявил папе с порога: Папа, ты .... Мы с мужем переглянулись, и решили не обращать внимания. Но Руслан подошел к папе поближе, и на самое ухо повторил погромче, подумав, что папа не услышал. Папа ему сказал: Ну, хорошо, иди разувайся и вымой руки. Мы с мужем надеялись, что Руслан забудет это слово. Но память у сына была отличная, и он ничего не забыл.
   На следующий день Руслан, придя домой из садика и, дождавшись отца, опять напомнил ему: Папа, ты .... Тогда Талгат посадил его на колени, и, глядя ему прямо в глаза, сказал, что, понравится ли Руслану, если мы его все будем называть не Русланчиком, а дурачком, вонючкой, или еще как-нибудь? Руслану, конечно, это не понравилось, и он отрицательно замотал своей белокурой головенкой. Тогда почему же ты меня так обижаешь, ведь это очень плохое и обидное слово. И наш умный сынишка все понял, и больше никогда не говорил нам плохих слов, хотя иногда спрашивал, что означает то или иное слово. И мы, по мере своих возможностей, пытались все объяснить, не вдаваясь во все тонкости такого деликатного дела.
  
  

МАЛАХОВКА

  
  
  
   О
   днажды родители, устав от моих проказ, решили отправить меня в круглосуточный детский сад, который находился под Москвой, в Малаховке. Помню, перед отъездом в детский сад мама купила мне очень красивую куклу. Она совсем не походила на тех глупых кукол c безжизненной улыбкой на лице. И у нее не было толстеньких, пухленьких ручек и ножек, которые меня так и подмывало оторвать. Скорее, она походила на современную куклу Барби, правда, не такая тощая. У нее были настоящие вьющиеся светлые волосы до плеч и очаровательная настоящая шляпка на голове. А выражение лица у нее было немного грустным и задумчивым. Короче, это была самая замечательная кукла на свете. И я влюбилась в нее с первого взгляда, и уже не слушала маму, куда это она меня собирается отправить, и как мне будет там интересно и весело. Да хоть на край света, лишь бы никто, кроме меня не смотрел на мою куклу, и не трогал бы ее. Даже в имя ее я была влюблена Наташа. И даже иногда, когда спрашивали мое имя, я называлась Наташей.
   Кстати мое имя мне совсем не нравилось, так как меня часто называли, особенно взрослые, не просто Валей или Валюшей, а Валентиной Терешковой, хотя к этой взрослой тете я не имела никакого отношения, пусть она и была космонавткой. Только отец называл меня почему-то Валюхой-горюхой. Не знаю, почему, но это мне нравилось. Чувствовалось здесь какое-то сопереживание и понимание, и я на него не обижалась.
   Помню, в тот день папа поймал такси, мы услышали, как нам гудят снизу и выскочили на балкон. Внизу стояла белая машина, а из нее вышел папа, и начал махать нам руками, чтобы мы поскорее выходили. Сразу началась паника, бабушка меня наспех расцеловала, и даже немного всплакнула. Видимо ей было жалко со мной расставаться. Мама подхватила чемодан, и мы бегом спустились вниз. Надя побежала с нами. Я залезла в кабину к шоферу, а папа уселся сзади. А недалеко стоял Вовка и молча смотрел на меня. Но я на него даже не взглянула, такой я себе казалась важной персоной. Мама говорила какие-то напутственные слова, но я даже не слушала, прижимая к себе свою драгоценную куклу. Машина тронулась, я весело помахала всем и устроилась поудобнее на сиденье. А рядом с машиной бежала Надя, потом и она отстала.
   Я оглянулась, и увидела, как удаляюсь, все дальше и дальше от родного дома, и мне стало вдруг как-то неуютно и тоскливо, и я сказала папе, что передумала ехать в Малаховку, и что меня тошнит в машине. Но папа сказал, что уже поздно, и я расстроилась вконец. На первом же повороте машина сильно тормознула, и я с силой ударилась головой об лобовое стекло. Папа засмеялся, а я заревела во весь голос, от обиды и боли. И еще я вспомнила, что видела вчера Вовку, как он разговаривал с Маринкой из соседнего подъезда, и теперь, когда я с ним даже не попрощалась, он наверняка женится на ней. И я приехала в эту чертову Малаховку в самом ужасном расположении духа.
   Пока папа оформлял документы, я осматривалась вокруг. И мне эта затея нравилась все меньше и меньше. Во-первых, весь детский сад был окружен высоким забором, так что отсюда даже убежать было нельзя, во-вторых, я никого здесь не знала, а в-третьих, ну что-нибудь можно было придумать и, в-третьих, и в четвертых. Потом меня папа поцеловал, и сказал, чтобы я была умницей, и всех слушалась. Я подавленно молчала, и он уехал.
   Воспитательница взяла меня за руку и повела в столовую. И столовая тоже мне не понравилась. Все дети уже, видимо поели, и все столы были завалены грязными тарелками. Только один малыш сидел за неубранным столом, а рядом сидела нянечка, и пихала ему кашу в рот. Мальчишка давился этой кашей, она у него стекала по подбородку, а нянечка собирала эту кашу ложкой и опять засовывала ему в рот. Меня усадили за свободный стол, и принесли обед. Мне есть совсем не хотелось, но я боялась, что мне также начнут все пихать, и, не чувствуя вкуса съела всю эту дребедень. Воспитательница меня похвалила и повела в группу.
   Все дети уже лежали в своих кроватках. Воспитательница подвела меня к свободной. Кроватка мне тоже не понравилась, так как находилась в среднем ряду, и куда бы я ни повернулась, всюду натыкалась на любопытные глаза. Мою любимую куклу Наташу воспитательница отобрала, сказав, что все игрушки общие, и посадила на полку к другим облезлым игрушкам.
   И все у нас теперь было общее, и делать мы должны все тоже вместе. Даже лежать на кровати нельзя было по-своему. А можно только на правом боку, подложив обе ладошки под голову. Было очень неудобно, и руки все время затекали, но я боялась ослушаться и лежала так часами в напряженной позе. Только горшки у нас были именные все они были пронумерованы, а так как читать я не умела, то далеко не сразу научилась распознавать свой среди чужих.
   С этого дня вся моя жизнь круто переменилась. Привыкшая к свободе, не могла я втиснуться в жесткие рамки заведенного порядка, и очень от этого страдала. Только во время гуляния могла я отвлечься, и если на меня не обращали внимания, старалась разведать окружающую территорию.
   Как-то около здания обнаружила я дохлую крысу, очень обрадовалась, схватила ее за хвост и потащила в свою группу, гордо размахивая в воздухе своим трофеем. Однако когда меня увидели, поднялся страшный визг, воспитательница заставила бросить эту гадость, и потащила меня в туалет мыть руки. Я видела потом, как сторож закапывал эту бедную крысу в землю, и мне было ее очень жалко. Несколько раз я пыталась откопать несчастное животное, но меня всегда отгоняли и ругали.
   В нашей группе был один мальчик, очень толстенький, который был как две капли воды похож на нашего дядю Женьку в уменьшенном варианте. Он мне совсем не нравился, но иногда я играла с ним, так как он хвостом ходил за мной, и я была уверена, что он в меня просто влюбился. За завтраком он всегда съедал свой кусок сыра, а затем и мой, за что я была ему весьма благодарна. Может быть, он просто любил поесть, но я была уверена, что ни один здравомыслящий ребенок просто так не будет есть этот, едко пахнущий, кусок резины, от которого меня просто мутило.
   Как-то на прогулке я предложила ему играть в мушкетеров, а он и понятия не имел, что это за игра такая. Тогда я отыскала две здоровые палки, одну всучила ему в руки, а другой стала делать выпады в его сторону, стараясь раззадорить его. Но он вяло помахивал своей шпагой как каким-нибудь воздушным шариком, неловко пытаясь подражать мне. Но воспитательница, увидев нас, опять наказала меня, отправив одну в группу, а этот толстяк даже слова не сказал в мою защиту.
   Да, это был совсем не Вовка. Помню, от нас с Вовкой только щепки летели, когда мы играли в эту игру. Вовка меня всегда побеждал, и мне приходилось отчаянно сопротивляться, чтобы не получить от него еще один чувствительный удар.
   Как-то этому мальчику удалось поймать пчелу за крылышки, которая билась об окно нашей спальни, и прибежал ко мне, чтобы похвастаться своим трофеем. Пчела была очень красивая и мохнатая, и я подумала, что если такой трус, как этот мальчик держит ее, значит, пчела не кусается, и зря воспитатели нас пугали. И, скорчив самую милую физиономию, попросила подарить ее мне. Тот мальчик с радостью протянул ее мне, и я, в душе назвав его простофилей, так запросто расстающимся со своим богатством, быстро схватилась за пчелу, пока мой вздыхатель не передумал. И тут же пчела меня ужалила, как же я заорала! Палец распух, и сильно болел, и я кричала, что этот мальчишка нарочно все это сделал, хотя и понимала, что это неправда. А он клялся, что это не так, и был очень расстроен. Но больше я с ним не водилась и единственное, о чем я жалела так это то, что мне приходилось самой разбираться с сыром, который нас заставляли есть каждое утро. И я его или выбрасывала незаметно под стол, или держала во рту, чтобы выплюнуть при первой возможности.
   Один раз, когда мы были на прогулке, воспитательница отлучилась ненадолго, и я решила, пока ее нет выглянуть наружу, до того я соскучилась по свободе за этим глухим забором. Я подошла к воротам, но они были закрыты на замок. Тогда я заглянула под ворота и увидела шоссе, по которому мчались машины. Протиснувшись наполовину под забором, я очутилась головой на улице, и стала любоваться на пролетавшие мимо автомобили. Я и не заметила, как ко мне подошли и остальные дети, и тоже улеглись рядом. Стало очень тесно, дети толкались, и я тогда выползла полностью на волю и стала носиться взад и вперед, радуясь недолгой свободе. И все дети тоже последовали моему примеру, и скоро вся наша группа бегала с воплями по дороге. Но тут мы услышали крики воспитателей и поспешили заползти обратно. Создалась паника, многие дети заплакали. Воспитательница тут же сгребла меня в охапку и потащила в спальню. Это было несправедливо, я плакала и отбивалась, колотила ее по голове, и раскидала свои ботинки в разные стороны. Меня насильно раздели и уложили в постель, а одежду унесли. Я считала нечестным, что наказали только меня, как будто я заставляла кого-то идти за собой. Я лежала очень долго и пыталась уснуть, но сон не шел. И тут мне захотелось в туалет. Я подошла к двери и через стекло увидела, как в другой комнате играют все дети, а одна девочка играет с моей куклой, и это было обидней всего.
   Мне была стыдно, что я в ночной рубашке, но переодеться было не во что, так что выбора не было. Я попробовала открыть дверь, но она была заперта. Я постучалась, но меня никто не слышал. Больше я терпеть не могла и около двери сделала лужу. Испугавшись за содеянное, я вытерла своей запасной ночной рубашкой лужу, закинула ее под кровать и притворилась спящей. Даже на ужин меня не позвали, и я до утра пролежала голодная и несчастная.
   В группе у нас было две воспитательницы, которые менялись каждый день. Одну из них я очень любила. Была она худенькая, и какая-то очень ласковая и добрая. И я всегда крутилась возле нее, пытаясь во всем ей помочь. И посуду расставить, и постели застелить, и игрушки с пола собрать. Зато другая воспитательница, толстая и громкоголосая особой симпатии во мне не вызывала. Все ее команды я пропускала мимо ушей, норовя всякий раз сделать все по-своему. И каждое утро, открывая глаза, первым делом я смотрела, какая воспитательница дежурила в этот день. Если добрая, значит, день обещал быть добрым и веселым, а если злая, то лучше бы мне было совсем не просыпаться.
   Помню, на каком-то празднике присутствовали обе воспитательницы. Я сидела недалеко от своих воспитательниц и прислушивалась к их разговору. Они, не замечая меня, говорили обо мне. Вернее, спорили.
   Да что вы, говорила добрая, Валюша самая милая и добрая девочка, какую я знаю, и очень послушная.
   Да вы что, возмущалась злая, это самая противная и зловредная девчонка, таких еще и свет не видывал.
   Они все спорили, а я впервые задумалась, а вправду какая я? Но не могла найти ответа.
   Однажды ко мне приехала бабушка. Как же я ей обрадовалась!
   Бабушка, заплакала я, отвези меня домой!
   А почему? спросила бабушка, тебя, что тут, воспитатели обижают, что ли?
   Мне было все равно, что сказать, лишь бы вырваться на волю,
   Да, воспитатели!
   Тут бабушка увидела заведующую детским садом, и сказала ей:
   А вот моя внучка говорит, что воспитатели обижают ее!
   Заведующая спросила, из какой я группы, и пообещала разобраться. Ох, лучше бы я ничего не говорила. Все равно домой меня не забрали, а неприятностей по этому поводу на свою голову я собрала достаточно.
   На следующий день, я открыла утром глаза, и увидела свою добрую воспитательницу. Только смотрела она на меня совсем недобро. Рывком подняв меня с постели, пребольно ущипнув, она прошипела мне в самое ухо:
   Так кто же это тебя обижает, а?
   Я растерялась и показала пальцем на свою единственную подругу, с которой иногда играла, лишившись тем самым и друга. Больше никогда не смела я помогать своей любимой воспитательнице, а все мои попытки пресекались самым жестким способом. И подругу я потеряла. И осталась одна в этом чуждом мире, далеко от дома.
   Как же хочется мне, из сегодняшнего далека, протянуть руку помощи этой вконец запутавшейся девчонке, и помочь найти ей выход из тяжелого положения. Кто это сказал, что детство безмятежно? Очень оно было мятежно, это мое детство.
   Как-то во время ужина, подошла воспитательница, и сказала, что звонит мой папа, и повела меня к телефону. Я поднесла трубку к уху, и услышала его родной, чуть с хрипотцой голос:
  -- Валя, Валюшенька, здравствуй, как ты там живешь?
   Я хотела сказать, что очень плохо, и чтобы он поскорее забрал меня отсюда, но над душой стояла эта противная воспитательница и говорила мне, чтобы я сказала отцу, что мы ужинаем.
   Папа, мы ужинаем.
   А, это хорошо, сказал мой дорогой папочка. А чувствуешь, как себя?
   И опять воспитательница заставила меня сказать, что мы ужинаем.
  -- Папа, мы ужинаем.
   - Ну, ладно, продолжал папа, расскажи тогда, что ты кушаешь.
   Я все ждала, когда же воспитательница хоть на минуту оставит меня наедине с отцом, но она и не собиралась покидать своего поста.
   Скажи ему, что мы ужинаем, талдычила она в десятый раз.
   Папочка, мы ужинаем, как заклинание повторяла я сквозь слезы.
   А-а-а, ну ладно, иди тогда, ужинай, протянул разочарованно отец и повесил трубку.
   Я все ждала, что он еще что-нибудь скажет, но из трубки доносились только гудки.
   Ну, что, поговорила с папочкой? спросила эта ведьма фальшиво ласковым голоском, Ну иди ужинай.
   Как же я ненавидела и эту воспитальницу, которая так и не дала мне поговорить с отцом, и ее паршивый ужин. И даже сейчас, когда я пишу эти строки, и отца уже давно нет в живых, я очень сожалею о том, что не поговорила с отцом, и до сих пор чувствую свою вину.
   Итак, после того случая с заведующей, я осталась одна. И взрослые, и дети просто не замечали меня, и это было хуже всего. И я чувствовала, что виновата во всем сама, к тому же все считали меня теперь врушкой и предательницей, к тому же неблагодарной девчонкой. Видимо, права была другая воспитательница, когда говорила, что я злая и невоспитанная. И я не знала, как можно исправить все эти ошибки, и боялась любым своим поступком усугубить свое положение, и поэтому вообще перестала чем-то интересоваться. Равнодушно я выполняла все свои обязанности и любые приказания, ни с кем не заводила дружбу, никуда не лезла, и казалась себе очень несчастной. И в один из таких тоскливых дней воспитательница сказала, что я молодец, осознала свое поведение, очень хорошо себя веду, и что теперь меня можно перевести в старшую группу. Мне уже было все равно.
   Среди детей старшей группы я была самой маленькой, и чувствовала там себя совершенно чужой. Игрушек мне теперь вовсе никаких не доставалось, и я очень горевала, что вместе со мной не перевели и мою куклу. Было бы не так одиноко. И даже личного горшка, на котором бы я могла часами сидеть, раздумывая о жизни бренной, у меня теперь не было. А было всего несколько унитазов, и хотя они были гораздо меньше взрослых, все равно они казались мне очень неудобными, и все время боялась свалиться туда, пытаясь сохранять на нем равновесие.
   Помню, в первую же ночь, я захотела в туалет, но горшка под кроватью не обнаружила, а где здесь находится туалет, толком не запомнила. И я начала плакать, сначала тихонько, а потом все громче и громче, пока не перебудила всю палату. Наконец какая-то девочка сжалилась надо мной, и отвела меня в туалет. Она вообще была очень доброй, эта девочка, и я к ней сразу привязалась, и всегда находилась под ее защитой. А она относилась ко мне, как старшая сестра: помогала натянуть чулочки, и пристегнуть их к лифчику, такая раньше мода была. И ждала, когда я умоюсь, чтобы вытереть мне лицо. И уговаривала меня съесть кашку, и я на все соглашалась. Понемногу мое сердце оттаяло, и я стала смотреть на мир уже не с таким страхом.
   Появились у нас в группе и уроки труда. Иногда мы что-то лепили из пластилина, иногда вырезали из цветной бумаги какие-то фигурки настоящими ножницами, и потом наклеивали их на бумагу. И это мне очень нравилось, хотя и не очень-то ловко управлялась я с ножницами, и пальцы болели, когда я резала ими толстую бумагу.
   Даже маршировать под звуки бубна мне теперь доставляло огромное удовольствие, хотя по росту я и стояла самая последняя.
   Однажды я нарисовала лошадь. Она получилась у меня, как настоящая, и даже воспитательница похвалила меня и показала мое творение всем детишкам. И потом многие дети подходили ко мне, и просили нарисовать им лошадь. И как же я была счастлива, чувствуя, что кому-то нужна, и то, что я тоже, оказывается, что-то умею. Я рисовала всем подряд, стараясь разнообразить свой табун: то гриву нарисую подлиннее, то развевающийся хвост, то лошадь в яблоках, то черную, как смоль. И всем очень нравилось. И даже воспитательница называла меня теперь не иначе как нашей художницей, и просила меня рисовать поздравительные открытки от всей группы, если у кого-то было день рождение.
   Однажды приехал папа, привез большой торт, и сказал, что у меня сегодня день рождения. И на полдник всем досталось по кусочку торта. А все детишки нарисовали мне поздравительные открытки, и я уже не чувствовала себя одинокой и несчастной, и мне очень нравились и все дети, и наша воспитательница, хотя я никак не могла запомнить, как ее зовут.
   Однажды на прогулке, я обнаружила в траве мертвую птичку, и показала ее своей новой подружке. И ей птичка тоже очень понравилась, и мы вместе оплакивали бедную пташку. Помня историю с дохлой крысой, я не стала больше никому показывать птичку, а завернув в листочек и, выкопав палкой небольшую ямку, похоронила ее. И каждый день откапывала обратно, надеясь, что птичка проснется. Но птичка не просыпалась. И с каждым днем ее яркое оперение становилось все тусклее, пока однажды не обнаружила на ней противных белых червей. В ужасе я закопала останки, и больше туда не подходила.
   Наконец меня забрали из Малаховки домой, чтобы сообщить,
   что скоро я пойду в школу.
  
  
  

ШКОЛА

  
   В
   школу я идти совсем не хотела. Наташка, двоюродная моя сестра, которая жила в соседней комнате, и была старше меня на целых шесть лет, говорила, что в школе мне будут ставить только двойки, а еще мне придется целыми днями выполнять домашние задания, а все мои игрушки выкинут. Когда я все это рассказала папе, он чуть в волосы ей не вцепился, хорошо Наташка успела с визгом закрыться в своей комнате. А мне он сказал, что это Наташка сама двоечница, а я, если буду очень стараться, буду круглой отличницей. К тому же мне пообещали купить новенький портфель, новенькую форму и еще много чего новенького. И я с нетерпением стала ждать этого волнующего события.
   Отец не врал, и скоро у меня появилось столько красивых и нужных вещиц, что просто дух захватывало. Я без конца складывала и выкладывала из новенького ранца и тетради, и пенал с карандашами и ластиком, и разные книжки. Надя смотрела на меня с черной завистью, но даже ей было строго настрого запрещено подходить к моему богатству, хотя раньше меня заставляли все ей отдавать, стоило ей надуть губки, так как она была маленькой.
   И вот наступило первое сентября. Я так волновалась, и боялась проспать, что даже плохо спала всю ночь, и постоянно вскакивала, так как думала, что уже пора. Наконец утро наступило. Мама с силой заставила меня поесть, хотя кусок не лез в горло, надела на меня форменное платьице, белый фартучек, а на голове повязала белый бантик. И такой я показалась себе красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И по Надькиным глазам я видела, что и она также думает. И мне стало ее немного жаль, и я милостиво разрешила поносить немного по квартире мой портфель. И еще в руки мне дали огромный букет цветов. И я этакой королевой выплыла из дома. И я видела, что все люди улыбаются мне, а я улыбалась им, и мама, чувствуется, гордилась мной, и я чувствовала, что она улыбается тоже. А рядом шли другие такие же красивые детишки, и им тоже все улыбались. Короче это был самый улыбчивый день на свете. И я любила всех. И все любили меня.
   Наша школа находилась очень далеко, и мне уже было неудобно от тяжелого ранца, впивающегося в плечи, и от тяжелого букета цветов, но когда мама предложила мне помочь, я наотрез отказалась. Вся площадь перед школой была заполнена учениками и взрослыми. С трудом мы протиснулись к табличке 1а, и к огромной своей радости я увидела там Вовку. Нас стали строить парами, и я сразу же вцепилась в Вовкину руку, и так мы с ним вошли в наш первый в жизни класс, и уселись за одну парту. Учительница мне тоже очень понравилась. Она была худенькая, и напоминала добрую воспитательницу из Малаховки. И мне было приятно выполнять все ее требования: и сидеть прямо, и руки сложить на парте, и как руку поднимать, и как здороваться с учителем. И я видела, что Вовке тоже это очень нравилось, и он тоже очень старался.
   Уроки кончились очень быстро, я даже не успела устать. А на улице меня поджидала мама, и я ей рассказала, как мне все понравилась, приврав, правда, что я больше всех понравилась учительнице, и будто бы она только меня и хвалила. И я решила с этого дня быть только отличницей, и даже четверки мне казались плохой отметкой.
   Но не так легко оказалось в действительности. Во-первых, вставать надо было рано каждый день, независимо от того выспалась я или еще вижу третий сон. Во-вторых, вместо белого фартучка мне приходилось надевать черный, и я уже походила не на принцессу, а, скорее на ворону. И еще этот противный темный бантик, который каждое утро завязывала мне мама. Волосы под ним ужасно болели и, кроме того, он без конца развязывался, и учительница постоянно его мне поправляла. А уроки! Они теперь тянулись целую вечность, и всю эту вечность я должна была сидеть с выпрямленной затекшей спиной. И даже на переменах нельзя было носиться, а только стоять у стены и здороваться со всеми учителями. И еще так трудно было выводить эти закорючки и кружочки в тетрадях! Пальцы не слушались, и закорючки никак не хотели помещаться в клетке.
   Да и дорога домой казалась очень долгой и утомительной. Портфель был очень тяжелым, его лямки сильно впивались в плечи, а еще этот мешок со сменкой, который постоянно бил меня по ногам. Обычно в школу меня приводила мама, а возвращалась я вместе с Вовкой.
   Однажды, после школы я ему сказала, что он должен нести мой портфель, так как он мужчина. Но Вовка ответил, что я больно деловая, но сама идея ему понравилась, и он предложил нести оба портфеля по очереди. Я согласилась, взяла его портфель и потащила оба, согнувшись в три погибели. А Вовка взял оба мешка с обувью, и весело прыгал вокруг, размахивая обоими мешками. Пройдя половину пути, мы поменялись местами, я взяла мешки, и прыгала с ними то на одной ножке, то на другой. После такого груза казалось, что у меня выросли крылья. А у Вовки настроение сразу испортилось, и он стал говорить, что его половина в десять раз больше моей. Да еще и прохожие насмешливо смотрели на него, а одна тетенька на всю улицу стала его расхваливать, что какой хороший мальчик девочкин портфель несет. Пройдя еще немного, Вовка протянул мне мой сундук и сказал, что больше нести не будет, а я сказала, что это нечестно. Тогда он взял и поставил мой портфель прямо в грязь, а я от злости закинула его мешок очень далеко, и он упал прямо в лужу. Он обозвал меня дурой ненормальной, а его придурком, и еще калекой двадцатого века. Обменявшись такими любезностями, мы пошли дальше, пыхтя от злости, на значительном расстоянии друг от друга. И я решила ничего общего с этим типом не иметь. Но когда на следующий день я вышла из дома и увидела, что меня поджидает Вовка, то вся моя злость куда-то улетучилась, и мы стали опять разговаривать, даже не вспоминая о вчерашнем происшествии.
   Даже уроки мы с ним делали обычно вместе, высунув от усердия языки. Однажды, сделав быстрее его арифметику, я заглянула к нему в тетрадь, и увидела, что он неправильно решил пример, и вместо единицы у него в ответе стояла четверка. Тогда он зачеркнул свою четверку и написал единицу. А потом зачем-то полез в мою тетрадь и из моей единицы сделал четверку. Я расстроилась, и спросила, зачем он это сделал, а он сказал, что раз мы друзья, то и ошибки у нас должны быть общими. Я так не считала, стерла ластиком его четверку и написала единицу, но все равно было очень заметно и грязно. И мне поставили четверку.
   В следующий раз, написав очень красиво упражнение, я нечаянно поставила огромную кляксу в конце. Недолго думая, я сделала и Вовке такую же. Он разревелся, и сказал, что я испортила ему законную пятерку. А когда я напомнила ему о братской дружбе, он сказал, чтобы я шла домой, а он будет делать все уроки сам.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СИРОТКИ

  
  
  
   О
   дин раз мы с Вовкой шли, бесцельно гоняя камешки по дороге, и вдруг он нашел в пыли три копейки. Это было целое богатство! Мы сразу побежали к бочке кваса, отстояли очередь, и нам налили целый стакан шипучего холодного напитка. Вовка на правах хозяина первый отпил свою половину, и даже немного больше, так как уверял, что его часть состояла только из пены, и милостиво протянул мне остатки. Я с удовольствием допила квас, но после этого пить захотелось еще больше. Да и Вовка, по-моему, уже жалел, что поделился со мной. И мы решили еще поискать денег.
   Мы ходили по всем дорогам, обшаривали всю траву, мечтая найти рубль, но даже копейки нам больше не попадалось. Мы заходили во все известные магазины, заглядывая под прилавки, но и там ничего не блестело. Выйдя из книжного магазина, который мы тоже весь обшарили, я решила сказать Вовке, что мне это все надоело, но по его лицу поняла, что он что-то придумал. И я не ошиблась. Вовка предложил просить милостыню. Я в ужасе отказалась. Видела я этих нищих, когда бабушка, тайком от моих родителей, водила меня в церковь. Они протягивали ко мне костлявые руки, а бабушка заставляла меня давать им милостыню, и я боялась и ненавидела их. Но Вовка приводил такие веские аргументы, что я поняла, что дело - стоящее, и не сразу, но все-таки согласилась. Мы встали с ним рядышком, протянули руки и жалобными голосами загундосили:
   Дяденька, дайте копеечку. Тетенька, подайте на пропитание. Дядечка, мы сироты, подайте, кто сколько сможет.
   Удивительно, но некоторые давали кто десять, кто пятнадцать, а кто и двадцать копеек. Хотя многие равнодушно проходили мимо. Мы же с ликованием подсчитывали в уме свои капиталы, и, осмелев, чуть ли за рукав людей не хватали, и чуть ли не на всю улицу орали:
   Пода-а-а-айте!
   Тут из магазина вышла какая-то женщина, посмотрела на нас сурово и сказала:
   Та-а-к, это из какой же вы школы, сиротки, а?
   Сразу оробев от страха, я назвала номер:
   1166.
   А из какого класса?
   Я от страха назвала и класс
   1а.
   А фамилия твоя как? спросила она меня.
   Я назвала свое имя, а фамилию зачем-то назвала Вовкину Марычева. Вовка посмотрел на меня свирепо, но промолчал.
   Ну, а твоя как? спросила эта тетенька у Вовки.
   И он, не знаю, почему, назвался Рятовым Вовой.
   Ну, так вот, Валя и Вова, я сейчас пойду в милицию и в школу, и там мне расскажут какие вы сиротки. А вас чтобы я никогда не видела здесь.
   Нам с Вовкой два раза объяснять не надо. Как зайцы помчались мы к нему домой, зажимая в руках мелочь, которая просто жгла нам руки.
  -- Зачем ты сказала, что ты Марычева? спросил Вовка.
  -- Не знаю, ответила я. А ты зачем?
   Я тоже не знаю.
   Но потом мы рассудили, что раз у нас нет в классе ни Марычевой Вали, ни Рятова Володи, то нас нипочем не найдут. Но все равно, в школе долго мы тряслись от страха, подпрыгивая каждый раз, когда открывалась дверь, ожидая увидеть там ту тетеньку с милиционером.
   А те деньги мы проели на мороженое, но оно не показалось нам вкусным. Горьким оно было, это мороженое.
  
  
  
  
  

СПИЧКИ

  
  
  
   Н
   о как-то и мне посчастливилось, и возле дороги я нашла копейку. Квасу на них нельзя было купить, и я побежала к Вовке, спросить, что мне с ней сделать. У Вовки голова работала, что надо, и он сказал, что на них можно купить целый коробок спичек.
   Я боялась покупать эти спички, так как мне было строго настрого запрещено и близко к ним подходить. Помню, отец позвал нас с Надей, достал спички, зажег одну и сказал, что это очень горячо. Пламя очень красиво горело, и я спросила, можно ли его потрогать. Отец немного подумал, и ответил:
   Ну, что ж попробуй, только очень быстро.
   Я схватилась за горящую спичку, и тут же, заорала, получив сильный ожог. И отец сказал, что мне будет всегда так больно, когда я захочу зажечь спичку. Я очень обиделась на отца, зачем он заставил испытать такую боль, но к спичкам больше не подходила.
   И вот Вовка начал уговаривать меня купить коробок. А я отказывалась, говорила, если он хочет пускай сам покупает. На что Вовка резонно заметил, что раз копейка моя, то и тратить ее тоже должна я. И еще, напомнил мне Вовка, когда он нашел три копейки, именно ему пришлось покупать квас. Это было справедливо. И еще он сказал, что если я этого не сделаю, значит, я трусиха, и нечего с такой водиться. Короче, уговорил. Я подошла к киоску, где торговали сигаретами, протянула копейку и попросила спичек. А тетка вывалилась из своего окошечка, осмотрела меня с ног до головы и ехидно спросила, не надо ли мне еще сигаретки. Я растерялась. Но тут подошел Вовка и, глядя прямо в глаза этой тети, сказал:
   Чего вы ругаетесь, нас мама послала за спичками. Она картошки начистила, а спичек нет, вот она нас и послала.
   Тетка посмотрела на него уважительно, и, ни слова не говоря, протянула нам новенький коробок.
   Это была победа. Так как поджигать рядом было нечего, мы разбежались по домам. Через пять минут мы опять встретились с ворохом газет, и побежали к помойке. Там Вовка поджег эту кипу, и огонь, весело разгораясь, пожирал нашу бумагу. Вовка пытался и меня научить чиркать спичками, но ничего не получалось, так как руки у меня тряслись, и спички ломались. Каждый день, набрав бумаг, мы встречались с Вовкой и устраивали фейерверк. Даже вся малышня собиралась около нашего огня.
   Но долго это не могло продолжаться. Кто-то из взрослых донес моему отцу, он самым бесцеремонным образом обыскал меня, и спросил, откуда у меня спички. Естественно, я свалила все на Вовку. И с этого дня мне было запрещено и близко подходить к этому мальчишке. Мой отец сходил к родителям Вовки и все рассказал. Его наказали. И он долго не мог простить мне этого предательства.
  
  
  
  
  

ДОЛГОЖДАННАЯ ПОСЫЛОЧКА

  
  
  
   К
   ак-то я зашла за Вовкой, чтобы пойти погулять, но он с деловым видом сказал, что занят важным делом. И провел меня в свою комнату. И я увидела вещь, которая меня просто заколдовала.
   Он наклеивал в альбом переводные картинки. Никогда раньше я такой красоты не видела. Он отрезал картинку, затем окунал ее в воду, затем прикладывал к листу, и, наконец, осторожно снимал верхний слой. А на листе оставалась очень яркая, очень красивая, чуть влажная картинка. Я попросила попробовать, но Вовка не разрешил, сказал, что я только все испорчу, и я все сидела и заворожено смотрела на это чудо. Правда, потом он все-таки разрешил мне отрезать картинки и подавать ему, а остальное он делал сам. И я очень старалась.
   Вовка сказал, что эти волшебные картинки ему купил дедушка в книжном магазине. И я сразу же помчалась туда. И сразу их увидела. Они лежали на прилавке, и, по-моему, кроме меня никто ими не интересовался. Я просто заболела этими картинками, и каждый раз после школы заходила в этот магазин, и любовалась на них, и все время представляла, как я их буду наклеивать.
   Один раз продавщица отошла, и стала разговаривать со своей подругой о каких-то пустяках. И вдруг, я даже не понимаю, как это произошло, моя рука потянулась и взяла эту пачку, а другая раскрыла портфель и эту пачку туда спрятала. Мое сердце бухало, как наковальня, руки тряслись, и я ожидала, что меня сейчас схватят, назовут воровкой и потащат в тюрьму. Но продавщицы продолжали болтать, не обращая на меня ни малейшего внимания, и я, еще не веря в такую удачу, попятилась к выходу. И только, очутившись на улице, вдохнув ветер свободы, на крыльях радости полетела домой. Но скоро я остановилась, как вкопанная. И подумала, как же я объясню, откуда у меня такое богатство? И к Вовке я пойти не могла, так как не смела ему сказать, что я, вот так просто, украла из магазина вещь. Он бы мне этого никогда не простил и наверняка стал бы презирать. Я плелась домой, и уже не рада была, что сделала такую глупость. Но не возвращаться же вот так в магазин. Как я скажу, извините, мол, украла вот, я больше не буду.
   И проходя мимо своего почтового ящика, меня просто осенило! Да все очень просто: я напишу свой адрес, как будто бы мне прислали такое письмо, я даже сразу придумала, откуда, ясно же из деревни Прохоровки, где жили родственники моей мамы. Иногда они присылали по почте посылки: то гуся, то яйца, то сала. Могли же они и письмо прислать. Я же не знаю, что им там в голову придет. Может быть, у них этих переводных картинок столько, что девать некуда. Осчастливленная такой гениальной мыслью, я спокойно достала этот пакет, который снова стал мне дорогим и милым, и прямо на нем нацарапала красным карандашом, для красоты: Рятовой Вале, квартера 30, из диревни Прохаровке.
   Сочтя свою миссию выполненной, я впихнула это послание в наш почтовый ящик, и стала с нетерпением ожидать посылочки. И она не замедлила появиться. Правда не по такому сценарию, как я себе представляла.
   В комнату, вошел отец, высоко держа мое послание, а за ним стояли мама с бабушкой. Отец посмотрел на меня выразительно, и сказал, что мне пришла посылка. Я постаралась сделать уже хорошо отрепетированное изумленно счастливое лицо, но по лицам вошедших родственничков поняла, что этот номер не пройдет. Отец строго спросил, откуда я взяла эти картинки, и мне, после недолгих отпирательств, пришлось во всем сознаться. Отец взял меня за руку, заставил взять мои несчастные картинки, и повел в тот магазин.
   Я стояла в сторонке, сгорая от стыда, а он долго разговаривал с продавщицей. Потом он заплатил деньги, протянул мне картинки, и сказал, чтоб это было в первый и последний раз. Как видите, на всю жизнь запомнила этот урок.
  
  
  
  

МОЕ ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С КОШКОЙ

  
   С
   вое первое знакомство с кошкой я запомнила очень хорошо. И вот почему. Вообще-то, по части кошек и собак, я была ужасной трусихой. Почему-то я была убеждена, что эти твари для того и существуют, чтоб царапать, кусать и рвать на части ни в чем не повинных людей.
   Но однажды, возвращаясь с мамой из магазина, я заметила маленькую девочку, гладившую какую-то облезлую бездомную кошку. А кошка не шипит и не царапается, а даже наоборот, мурлычет и ласкается. И мне стало так стыдно за свою трусость! Как же так, я такая большая, учусь в первом классе, а трусливей такой малышки.
   И мне просто до смерти захотелось потрогать мягкую шерстку, и заодно доказать самой себе, да и всем окружающим, включая и эту малявку, что совсем не боюсь это полосатое чудище. Так что я не удержалась и потрогала хвостик. Но тут кошка повернулась ко мне своей усатой мордочкой, и моя храбрость вмиг улетучилась и в ужасе я отпрыгнула в сторону метров на десять, чем рассмешила не только маленькую девочку, но и окружающих.
   Так этот эпизод и забылся бы со временем, как незначительное событие. Да вот только несколько дней спустя, на моем лбу появилось розовое пятнышко, которое все чесалось и увеличивалось в размерах. Так я подхватила лишай. И с этой звездой во лбу я проходила целый месяц. И целый месяц не ходила в школу. Все это было бы просто замечательно, если бы только другим детям не было бы запрещено играть со мной. Так что я была предоставлена самой себе, и даже Вовка, мой верный друг и товарищ по проказам, шарахался от меня, как от чумы египетской. И это было хуже всего! К тому же домашние задания мне никто не отменял, и я корпела над своими учебниками, не понимаю ничегошеньки. Да и после, придя, наконец в класс, поняла, что очень отстала по учебе, и первые дни только хлопала глазами, когда меня спрашивали про умножение, или как правильно ставить ударение.
  
  
  
  
  

ГЛАВА БЕЗ НАЗВАНИЯ

  
   Х
   отя вспоминаю, была еще одна встреча с кошкой, правда, дохлой. Как-то, гуляя с сестренкой во дворе, мы обнаружили неподвижно лежащую кошку. Мы уселись перед ней на корточки и стали терпеливо дожидаться ее пробуждения. Но кошка все спала. Тогда мы стали тыкать в нее веточками, пытаясь разбудить. Все было тщетно. Прилетела большая муха и стала ползать по ее голове. Нам было жалко бедную кошечку, и мы начали отгонять эту муху, но она отлетала, и опять садилась на кошку. Тогда мы решили, во что бы то ни стало, разбудить кошку и с силой приподняли ее палкой от земли. Но кошка была какая-то деревянная, и мы не понимали, что же с ней такое. Потом прибежали большие мальчишки и начали нас пугать, говоря, что кошка сейчас проснется и бросится нам в глаза. Мы испугались и убежали. Еще никогда не сталкиваясь со смертью, мы не могли понять, что означает само это понятие.
   Помню, когда я была еще совсем маленькой, бабушка взяла меня на похороны какой-то своей подруги. Я не знала, что это вообще такое и думала, что это какой-то праздник, и должно быть очень весело. Бабушка мне всю дорогу твердила, что там будет много народу, и чтобы я вела себя хорошо. Я обещала. Впрочем, мне это твердили всегда, и когда мы ездили и в гости, и в цирк, и в кино. Так что я радовалась лишней возможности повеселиться с бабушкиными подружками.
   Однако все оказалось совсем не так, как я себе представляла. Во-первых, сама бабушкина подруга зачем-то забралась в длинный красный ящик и лежала там с закрытыми глазами, а в руках держала зажженную свечу. Я все ждала, когда же эта бессовестная бабулька вспомнит о своих несчастных гостях, и уступит место другим страждущим. И я все крутилась около гроба, надеясь первой запрыгнуть в освободившийся ящик. Вокруг было много людей, в основном старух, и все были в черном. И не было ни одного ребенка, с которым я смогла бы развлечься и немного пошалить.
   Многие плакали, и я никак не могла понять почему. Единственное, что казалось мне необыкновенным и прекрасным, так это свечка, горящая в руках бабушкиной подруги, и которую мне нестерпимо хотелось подержать тоже.
   Все по очереди стали подходить к бабушкиной подруге и целовать кусок белой повязки на ее лбу. Моя бабушка подтолкнула меня к гробу и сказала, чтобы я сделала то же самое. Но мне вовсе не хотелось целовать эту вредную и жадную старуху с желтым лицом и заостренным носом. Ведь я, в принципе, даже не была с ней знакома. Я молча смотрела на такую странную бабушкину подружку, и все пыталась понять, как же той удается с закрытыми глазами так ловко держать свечку. И вместо того, чтобы поцеловать покойницу, я попыталась пальцем открыть ей глаз, чтобы убедиться, что та не подглядывает, но веки были холодными и не поддавались. Тут все на меня зашикали, бабушка оттащила меня от стола и пребольно ударила, хотя раньше никогда не била. Я разревелась, и на самое интересное мероприятие, как я представляла себе, на кладбище, мы не поехали, а вместо этого вернулись домой, и бабушка на меня очень сердилась, хотя я и не понимала за что, и была на нее обижена.
  
  
  
  

ЭТА БЕЗУМНАЯ, БЕЗУМНАЯ ЛЮБОВЬ

ИЛИ

КУПИТЕ РЕБЕНКУ КОТЕНКА

  
   Н
   никак не могу вспомнить, с чего же началась моя безграничная любовь к кошкам. Может быть, у кого-то в гостях увидела я котенка, который заставил меня увидеть в живом пушистом комочке с хвостиком и ушками то солнышко, которое заполнило всю мою жизнь. Не знаю. Хотя поводом к этому могла привести и печальная врачебная ошибка. Все мы совершаем ошибки, одни больше, другие меньше. Но почему-то всегда верится, что это произойдет с кем угодно, но только не с тобой.
   В детстве я часто простужалась. Особенно часто болели уши. Родители просто замучились со мной. Постоянно я страдала то одним ухом, то другим, а то и обоими сразу. Горло постоянно было воспалено, и по этой причине я ходила с постоянно приоткрытым ртом. Вид от этого у меня был, вероятно, просто глуповатый, и я постоянно получала замечания от родителей, которых это выводило из себя, но стоило им отвернуться, как я, мучимая недостатком воздуха, словно рыба на берегу, хватала ртом воздух.
   Наконец, меня направили в больницу на удаление аденоидов. Эта такая простенькая операция, что даже упоминать о ней просто смешно. Помню врача-хирурга, который все стращал, что отрежет мне язык, если я буду дергаться во время операции. Перепуганная до смерти, я не только не шевелилась, но и не дышала. Каково же было мое огорчение, когда после операции врач, вместо того, чтобы похвалить меня за мужественное поведение, уселся на стул и закурил, и руки его, покрытые густой растительностью, дрожали. Пьяный, что ли, подумала я. Поняла я все позже, когда мне разрешили говорить, но речь у меня стала какая-то странная и невнятная, все звуки шли через нос, и никто не мог разобрать мою речь. Короче, мне случайно отхватили лишнего, или оно само отхватилось. Бывает же так в жизни, кто-то врывается в твою жизнь на пять минут, грубо всю ее перемалывает и бесследно исчезает в Лету. Меня быстренько выписали из больницы, отец пробовал разобраться в случившемся, но безуспешно. Мама все время плакала, а я не могла поверить, что это навсегда.
   В том году мне как раз исполнилось девять лет, мы получили новую квартиру, переехали в новый район, я поступила в новую школу. Все мои старые знакомые остались в прошлом, новых я завести не успела, так что жизнь моя круто изменилась, но, конечно, не в лучшую сторону.
   Да, я сломалась. У меня появился такой страх перед людьми, только от одной мысли, что нужно что-то спросить или сказать. Из независимого и беспечного ребенка я превратилась в запуганного зверька, загнанного в угол, и брошенная со своей бедой один на один. Кстати, после той операции я также часто болела, и также часто болели уши. Единственно, что изменилось, так это мой голос.
   Так что все мои светлые воспоминания детства, после переезда на новую квартиру, связаны с животными, которые скрашивали мое одиночество, страх и неуверенность в себе.
   Мои родители были категорически против кошек и собак, и на все мои мольбы завести животное, отвечали отказом. Но это приводило лишь к тому, что, придя из школы, я бросала портфель, и бежала к бездомным собакам, кормила и гуляла с ними до прихода родителей. А если была возможность, притаскивала домой то котенка, то собаку.
   Однажды отец вернулся с работы раньше обычного. А я как раз приволокла огромного лохматого пса. Мы с сестрой страшно перепугались, что отец заметит нашего гостя, и затолкали псину под кровать. Отец несколько раз заходил в нашу комнату, но ничего не заметил. А надо сказать, мы учились во вторую смену и не знали, как же нам выйти из квартиры с собакой незамеченными. Тут отец вошел в комнату и увидел огромную собачью голову, торчащую из-под кровати.
   Этой голове мой папа явно не понравился, и она стала рычать и скалить зубы, а потом с лаем, наш волкодав выскочил и бросился на отца. С родителем тут, ясно, чуть ли не инфаркт, что, однако не помешало ему хорошенько меня выпороть, когда я вернулась домой после школы.
   В другой раз мне стоило больших трудов поймать дикого черного котенка, который отчаянно сопротивлялся, кусался и царапался, когда я его наконец-то поймала. Не понимал, глупый, своего счастья, что я хотела лишь покормить и отпустить его до прихода родителей. Когда я выпустила котенка в квартире, он сразу же бросился под софу. И ни на какие кис-кис, ни на блюдечко с молоком, и даже на мою любимую сосиску он не купился. А надо сказать, софа у нас была большая и тяжелая. Тут уж я испугалась не на шутку. Ну, никак мне не удавалось вытащить его из-под этого убежища! И софу передвигала, и шваброй выковыривала, - ничто не помогало! Котенок лишь яростно шипел и переползал в недосягаемое место.
   И тут мне пришла в голову отличная идея! Я вспомнила, что у нас во дворе живет огромная дворняга, которую я побаивалась, так как она всегда рычала и лаяла на всех. Выбрав из двух зол меньшее, я побежала искать эту злючку, в надежде на то, что собака выгонит котенка из квартиры, и я спокойно уйду в школу.
   В одном подъезде я, наконец, нашла то, что искала и сосиской заманила пса в квартиру. Собака доела сосиску, выпила молоко (которое, кстати, я приготовила вовсе не для нее) и, зевнув, заснула.
   Теперь у меня вместо одной проблемы возникло сразу две. Я стала выгонять собаку, но она рычала на меня и снова засыпала. Тогда я схватила веник и попробовала, так сказать, вымести ее. Однако собаке это совсем не понравилось, и она вцепилась зубами в мое орудие и не отступала. Пришлось воспользоваться еще одной сосиской. Это помогло.
   Захлопнув за собакой дверь, я бросилась к котенку. Но его не было! Где я только не искала! Как сквозь землю провалился!
   Тут за мной зашла моя лучшая подруга, Коноплева Наташка и объяснила, что это был, наверное, не котенок, а сам дьявол! И будто бы она не раз слышала, что если в доме исчезает черный кот, то жди разных неприятностей и несчастий, то раздаются чьи-то голоса, то падают разные предметы, то еще что-нибудь страшненькое и ужасненькое. И, вполне вероятно, кто-нибудь из семьи умрет, а то и все вместе. Я, конечно, не поверила, но стало как-то не по себе.
   Вечером пришли родители, я уселась за уроки, и все мне слышится, то мяуканье, то шарканье, то бряканье, где-то что-то падает и вдруг душераздирающий вопль моего отца! И затем его рев:
   Что это еще такое? Ва-а-а-а-ля!!!
   А это был всего лишь маленький испуганный черный котенок, который прятался на подоконнике за занавеской, и испугался не меньше отца, когда тот отдернул шторы. Папа попытался схватить дикого зверька, но тот только шипел, открывая красную пасть. Я умудрилась схватить его за шиворот. Папа схватил за шиворот меня и таким образом поволок меня к матери, которая в это время стирала.
   Мать, смотри, что она опять притащила!
   Мама только вздохнула. Котенка пришлось выпустить, а меня опять отлупили. Все-таки думаю, эта была большая ошибка родителей, что они не разрешали мне заводить животных.
   Правда, отец как-то разрешил завести рыбок. Сестра сразу же притащила откуда-то каких-то невзрачных мальков. Они плавали в стеклянной банке туда-сюда и вверх-вниз. Вот и все. Их нельзя было взять на руки, нельзя погладить, даже поговорить на их, рыбьем, языке, - тоже нельзя. И я все стояла перед этими рыбками, смотрела и думала, что же еще с ними можно сотворить. И ничего лучшего не придумала, как просто сменить воду. Подставив другую банку под кран, я вытряхнула туда рыбок, включила воду, вода переполнилась, и все рыбки как-то очень быстро исчезли в смывном отверстии. До сих пор мне стыдно за мою безалаберность и жаль зареванную сестру, когда та обнаружила результат моих действий. Но рыбок я так и не полюбила.
   Наконец после очередного скандала, связанного с очередным бездомным котенком, родители разрешили его оставить. О, какое же это было счастье! Я клятвенно заверяла, что буду учиться только на пятерки, убирать всю квартиру, готовить, слушаться и бог знает, что еще я готова была сделать, что бы это чудо случилось! У меня появился мой собственный котенок, которого я могла без страха кормить, учить, гулять с ним, да мало ли что еще я могла сделать со СВОИМ котенком!
  
  
  

ДРЕССИРОВКА ДЕЛО НЕХИТРОЕ

  
   И
   вот чудо случилось. Каждое утро я просыпалась от шершавого языка своего Маркиза. Это было так чудесно! Он мурлыкал и лизал мое лицо, а я гладила его, и нам было так хорошо! Потом я уходила в школу, но на уроках никак не могла сосредоточиться, так как все мои мысли были заняты только Маркизом. Как он там? Не соскучился ли? Жив ли? С последним звонком я вихрем срывалась с парты и, словно очумелая, неслась домой. И когда открывала дверь ключом, он уже мяукал с другой стороны, и мне казалось, что я так долго мучительно открываю дверь, и потом хватала свое сокровище, и целовала, и обнимала его. И никто больше мне не был нужен.
   Я привязывала фантик за ниточку, и мы весело носились по квартире. Или играли в прятки. Я убегала и пряталась. А он ходил по квартире и искал меня. А, найдя, подпрыгивал на полметра и удирал прочь. Теперь уже была моя очередь нестись за ним, а, догнав, убегала опять прятаться. Маркиз, дипломатически выждав, опять шел меня искать. И никогда нам это не надоедало. Или я вставала на четвереньки, и мы начинали друг на друга нападать. Оба выгибали спины, шипели друг на друга и ходили кругами.
   А еще мы очень любили с ним поговорить. Я ему говорила:
   Мяу!
   И он мне:
  -- Мяу!
   Я ему:
   Мяу-мяу!
   И он мне:
   Мяу-мяу!
   Я ему:
   Мур-мур!
   И он мне то же самое. И никогда Маркиз ничего не путал. Вряд ли в это можно поверить. Но это так.
   Но больше всего на свете мне нравилось его дрессировать.
   Сначала я расставляла два стула недалеко друг от друга. На один стул сажала Маркиза, а на другой клала кусочек колбасы или мяса. Он естественно прыгал за лакомством.
   Затем я раздвигала стулья подальше и опять на один стул сажала кота, а на другой лакомство. Для кота и это не было трудным, хотя он, конечно же, не понимал, зачем я пачкаю стулья вместо того, чтобы просто засунуть лакомство ему в пасть. Наконец расстояние между стульями становилось таким большим, что Маркиз просто спрыгивал со стула на пол и затем запрыгивал на другой стул. Каково же было его удивление, когда стул оказывался пустым, а я опять сажала его на первый стул и опять клала лакомство на второй, правда, сдвинув при этом стулья поближе.
   Очень быстро кот понял, что получит кусочек только в том случае, если совершит прыжок. Это уже было первой победой. Далее я повернула стулья спинками друг к другу и заставила его таким же манером перепрыгивать через спинки стульев. Кот и это понял.
   Позже я объединила первый и второй урок, и давала лакомство только в том случае, если он выполнит весь комплекс. Скоро у меня все стулья выстроились в длинный поезд по всей квартире, и Маркиз с огромным удовольствием прыгал со стула на стул, и в конце поезда находил честно заработанный кусок хлеба.
   Дальше - больше. Я решила его научить прыгать через обруч. Так как подходящего кольца я не нашла, то просто взяла у мамы пяльцы для вышивания и поставила их на пол. И опять с одной стороны посадила кота, а с другой мясо. Кот, естественно, перешагнул через кольцо и съел кусочек. Тогда я приподняла кольцо немного от земли и повторила то же самое. Кот и тут не заметил подвоха. Когда же я еще подняла кольцо, коту это совсем не понравилось, и он попробовал обойти обруч. Но не тут-то было! Куда бы он ни поворачивал, кольцо неизменно оказывалось перед его мордой. Бедному Маркизу не оставалось ничего другого, как перепрыгнуть через это чертово кольцо. И тут уж его ждало угощение! Вскоре котенок понял, что для того, чтобы получить лакомство, надо очень постараться.
   И теперь, когда я нарезала мясо на маленькие кусочки и складывала в кружку, он уже не крутился под ногами на кухне, издавая жалобные вопли, а делал хвост морковкой, и несся в большую комнату, где я и проделывала все свои эксперименты. Да, забыла сказать, что после каждого правильного прыжка я гладила своего любимца и называла молодцом или умницей и кот очень хорошо это понимал.
   Дальше было уже совсем легко. Я объединила все предыдущие уроки и на ряду между стульями держала высоко обруч. И кот с удовольствием прыгал. Потом мне пришла в голову интересная идея. Между двумя кольцами я защемила бумажную салфетку и решила научить Маркиза прыгать через кольцо так, чтобы он разрывал бумагу головой при прыжке.
   Начала опять с пола. Натянула салфетку на пяльцы, проделала в середине маленькую дырочку и показываю коту лакомство через нее. Он, естественно, его съел, но прыгать через бумагу категорически отказался. Долго я с ним мучалась. Но в итоге пришли к соглашению. Он сначала прорывал лапкой дырку, затем прыгал и получал заработанное лакомство.
   Подобным же образом он научился прыгать через палку. Знал также все команды: сидеть, лежать, ползи. Особенно мне нравилось класть мясо перед его носом и говорить:
   Фу!
   И Маркиз делал вид, что в упор не видит еду, отворачивался даже. Но стоило мне сказать:
   Возьми! как мясо мгновенно пропадало в его пасти, и он опять умильно смотрел на меня в надежде на то, что мне еще что-нибудь от него понадобится.
   Короче он делал то же самое, что и любая хорошо обученная собака. Кроме того, не знаю, как это получалось, но когда я смотрела на него, а потом на какого-нибудь человека, он понимал это без слов и запрыгивал тому на плечи или на спину. С подобной телепатией я сталкивалась не раз и позже с другими животными. Объяснить я это не могу. Вероятно это где-то вне человеческого понимания.
   Я так долго и подробно рассказываю о дрессировке моего Маркиза не для того, чтобы сказать, какой он был особенный и необыкновенный. Вовсе нет. Он был обычным серым полосатиком. Просто я хочу сказать, что не верьте словам, что кошки не способны к обучению. Сколько у меня было кошек позже, и все они были дрессированными. Кроме, пожалуй, одной, которая и сейчас живет с нами. Скорее она нас всех дрессировала. Но об этом я расскажу позже.
   Я много слышала о кошках Куклачева. И как-то с детьми мы попали на его представление. Каково же было мое разочарование, когда я поняла, что в принципе ничего сверхъестественного я там не увидела, хотя и представление, и кошки, ну и, конечно, сам Куклачев, не оставили равнодушными ни меня, ни моих мальчишек.
   Итак, мой Маркиз мог делать все. Кроме, пожалуй, одной вещи. Для туалета мы использовали железную банку из-под селедки, которую время от времени наполняли песком из ближайшей детской песочницы. Но то ли ему банка не нравилась, то ли песок, но только он старался ходить туда пореже. А все больше под кровать, а то и на кровать или на тряпку около двери, или, еще хуже, в нашу обувь. И никакие уговоры или наказания не помогали. И это его погубило. В тот печальный день отец, собираясь на работу, сунул ногу в ботинок, и лицо его исказилось гримасой отвращения. Он поднял ногу, и носок у него был мокрый. Он посмотрел на меня очень выразительно и сказал, чтобы кота сегодня же не было. И я поняла, что он не шутит.
   Лихорадочно я соображала, что же предпринять, и решила позвонить в цирк. Но там ответили, что у них и самих кошек хоть отбавляй. Оставалось лишь дожидаться самого худшего. И когда я вернулась из школы, Маркиза уже не было.
   И мир сразу же как-то опрокинулся. Время остановилось. Нет, я не злилась на отца. В принципе я его понимала. Но сразу же появилась какая-то пустота, которую я не могла ничем заполнить. День за днем я методически обходила все подъезды, все пустыри и помойки, в надежде найти своего Маркиза, но его нигде не было. И я вернулась к своим бездомным собакам.
   И только сейчас по прошествии многих лет, прочитав немало литературы по разведению и воспитанию кошек, я поняла, что мой Маркиз не был таким тупым, что не мог запомнить, куда ему надо ходить. Были скорее тупыми мы, которые не понимали некоторых элементарных вещей, присущих именно котам.
   Это сейчас все прилавки заполнены разными изданиями на разный вкус и кошелек. Но тогда, в конце шестидесятых и начале семидесятых не только специальных книг нельзя было купить, но и даже для того, чтобы купить просто хорошую книгу, надо было сдать не менее 20 килограммов макулатуры. Да и то было непросто. Надо было умудриться встать чуть ли не в 5 утра, чтобы записаться в очередь, потом несколько раз прибегать на перекличку. И если кто-то опоздывал или не смог придти, нещадно вычеркивался из списка.
   Потом, когда твоя очередь подходила, надо было притащить эти 20 килограммов, отстоять с ними несколько часов, чтобы выяснить, когда подойдет твоя очередь, что та книга, из-за которой ты столько мучался, кончилась прямо перед тобой, а то и вовсе никакой не доставалось. И такая ситуация была во всем. И с одеждой, и с вещами, и с продуктами. Я имею в виду хорошими.
   Помню, когда я выходила замуж, а это было летом 1978 года, мы единственный раз попросили родственницу, работающую в Универсаме достать мясо на свадьбу. И каково же было мое удивление, когда нам вынесли кусок мяса, весом 4-5 килограмма без единой кости. Вообще-то у нас многие родственники работали в торговле. Но мы никогда никого ни о чем не просили. Так и жили гордые и бедные. Да и сейчас стараемся ни у кого ничего не просить. Хотя мы совсем не высокомерные, но и не бедные. Относительно, конечно.
   Что-то длинное у меня отступление получилось. Но сокращать не хочется. Да, кстати о птичках, вернее о кошках, вернее, о котах. Оказывается, коты, пачкая пол по всей квартире, вовсе не хотят сделать вам гадость. Просто, таким образом, они метят свою территорию. А это уже инстинкт. Избавиться от этого можно путем кастрирования вашего любимца в ближайшей ветеринарной лечебнице. По ценам 1998 года это составит где-то порядка ста рублей. Происходит это так: коту делают укол, он засыпает, и после ему делают несложную операцию. С кошками немного посложнее, но и стоит это в 2 раза дороже.
   Но в те времена я ничего этого не знала. Мои родители тем более. Хотя, конечно и сам туалет не был произведением искусства. Железная банка, которую мы любезно предоставили Маркизу, очень скоро пропиталась запахом мочи, отмыть, который, мы были уже не в силах. Да и не очень-то хорошо было, что мы использовали песок, который привозился для детей, а вовсе не для туалета.
   Сейчас на рынках продаются очень удобные туалеты для кошек. Они представляют собой вместительных размеров пластмассовую коробку, в которую вставлена решетчатая коробка поменьше. Наполнителем может являться порванная газета рекламных изданий, которую в больших количествах рассовывают по почтовым ящикам.
   Всех своих котят я приучаю только так, и они прекрасно туда ходят. Моча, не задерживаясь, проходит сквозь решето, а сверху на газетах остаются только кучки, которые убираются вместе с кусочками газет. Таким образом, туалет остается всегда сухим и чистым. Особенно это важно, когда кошка остается в квартире одна. И стоит это удовольствие всего пятнадцать рублей. Ну, а если и это не помогает, купите на рынке наполнитель для кошачьего туалета, который включает в себя запах, привлекающих делать кошек свои дела именно там. Правда стоит это удовольствие довольно дорого (по моим меркам), где-то около 40 рублей за пакет. Но мне кажется, если кот или кошка гадит, где попало, то и такие деньги покажутся с овчинку. Во всяком случае те, кто покупал не пожалели об этом.
   Получилась какая-то реклама кошачьих товаров. Уверяю, что никакого отношения я к этому не имею. Просто дело этого стоит.
  
  
  
  
  
  
  

НЕУДАЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

  
  
  
   Да, я не помню, как полюбила кошек. Но вот с чего началась моя дружба с собаками, помню прекрасно. Был чудесный зимний день, ярко светило февральское солнце, небо было безоблачным, и чувствовалось, что еще немного, и зиме конец. Я шла и прислушивалась к хрусту своих шагов: хруст-хруст, хруст-хруст. На этот раз я совсем не опаздывала в школу, и потому шла не торопясь, радуясь солнышку, и даже мороз, щиплющий за нос, был приятен.
   Навстречу мне бежала собака, и по ее походке было совершенно очевидно, что она также никуда не торопится. И, видимо поэтому, поравнявшись со мной, она остановилась и уставилась на меня своими черными, блестящими и хитрыми глазками. И, вероятно, поэтому она решила, что я именно то, что ей нужно и без объявления войны вцепилась в мой мешок.
   А надо сказать, что собак я боялась не меньше крокодилов, и считала, что и те и другие существуют лишь для того, чтобы кусать всех подряд. Короче, я испугалась, и встала как вкопанная, в надежде на то, что этой псине, в конце концов, надоест моя неподвижность, и она поищет другую жертву. Но собака так не считала, она оставила в покое мешок и вцепилась в портфель. Я попробовала потянуть школьное имущество на себя, но собаку это еще больше развеселило, и она с огромным удовольствием сменила портфель на пальто. Она тянула меня за полу в одну сторону, а я, естественно, в противоположную. Когда я начинала выигрывать, собака с рычанием перехватывала кусок материи, все ближе и ближе к моей руке. А потом и вовсе ухватилась за варежку. Одному богу известно, сколько я натерпелась страху, пока добралась до школы. И, естественно, опоздала. Впрочем, как всегда.
   В школе я долго не могла придти в себя от пережитого. И когда выглядывала из школьного окна, то видела, что эта собака не уходит, терпеливо кого-то дожидаясь. И я знала кого. Она ждала меня, чтобы расправиться со мной окончательно.
   Теперь я понимаю, конечно, что это была не злая и страшная собака, а веселый и добрый песик, который хотел со мной поиграть, но выбрал просто не того человека. Но в тот день я боялась выйти из школы и после уроков стояла за стеклянными дверями и ждала, когда же эта собака уйдет. Наконец какие-то мальчишки стали с ней играть, и собака, забыв про меня, побежала за ними. А я еще долго стояла в школе, пока меня не вытолкала уборщица.
   Подходя к дому, я с ужасом увидела, что та собака играет с мальчишками в нашем дворе, но потом подумала, что собаке на меня абсолютно наплевать, и немного успокоилась. Но ненадолго. Собака повернулась в мою сторону и, наверное, вспомнив, с кем она так мило провела все утро, бросив своих новых друзей, со всех лап бросилась ко мне через весь двор. О, боже! Никогда еще так быстро я не бегала и, к счастью, успела захлопнуть дверь перед самым собачьим носом. А она царапала дверь своими страшными когтями и скулила. Взбежав на пятый этаж, я закрылась в квартире, и долго-долго плакала, не понимая, почему даже собаки меня не любят.
   Так эта собака и поселилась у нашего дома. Я старалась выходить из дома только в том случае, если ее не было видно. Эту собаку назвали Шариком. И я видела, что многие мальчишки и девчонки кормили и играли с ней. Моя сестра совсем не была такой трусихой как я, и тоже кормила и гладила ее. Постепенно, я перестала бояться Шарика, и выносила ему еду, и даже осмеливалась погладить его, а он все пытался лизнуть мне руки, и хвост его весело мотался из стороны в сторону. Со временем я так привязалась к Шарику, что уже скучала, когда того не было видно. И ревновала к мальчишкам. Но, как обычно бывает в этой жизни, все хорошее кончается, кончилась и эта нечаянная радость. Приехала как-то машина с собачниками и навсегда забрала моего друга.
  
  

ШЕФСТВО НАД СОБАКАМИ

  
   М
   оя сестра Надя, хотя и была моложе на два года, была намного самостоятельней меня. Сказать по правде, в детстве мы не очень-то дружили. Очень уж у нас характеры были разные. Никогда мне не удавалось уговорить ее поиграть ни в шашки, ни в шахматы, ни хотя бы в карты. Даже на лыжах ее невозможно было вытащить. По-моему, она и дома-то редко бывала, где-то пропадая со своими друзьями. Я ей завидовала, но никогда в этом не признавалась. Так наши жизни и шли как-то параллельно, каждая сама по себе. Это сейчас, обзаведясь семьями, у нас такие хорошие отношения, что, наверное, лучше и не бывает. Единственно, что нас тогда объединяло, так это любовь к животным.
   Так вот, в одно время Надя увлеклась шефством над собаками, то есть она ходила к людям, у которых были собаки, и выгуливала их питомцев. По-моему люди были очень довольны, что не надо было выходить лишний раз на улицу. Иногда и я увязывалась за ней.
  
  
   Одно время мы выгуливали огромного черного пса по кличке Цыган. Его хозяйкой была безобразного вида старуха, с одутловатым лицом, с огромным животом, одутловатым лицом, передвигающаяся исключительно на костылях.
  
  
  
   Помню, одно время мы ходили к одной бабульке, у которой жил огромный черный пес Цыган. Эта старушка передвигалась на костылях, волоча перед собой огромный живот. Во время ходьбы она с таким трудом дышала, что казалось, что еще немного, и ей не хватит воздуха, и смотреть на ее мучения было довольно тяжко. Так что эта бабушка была безмерно рада, когда мы приходили к ней с предложением выгулять ее собачку. Дети, гуляющие во дворе, утверждали, что эта бабушка десять лет как беременна и никак не может разродиться.
   Долго мы ходили к этой женщине. Но как-то раз пришли, а на звонок никто не ответил. Те же всеведущие дети объяснили нам, что бабушку отвезли на скорой помощи, и она умерла в больнице, разродившись, наконец, мертвым ребенком. Не знаю почему, но мы искренне поверили в эту белиберду, но почему-то больше горевали по собаке, чем по усопшей старушке. Но нам сказали, что собаку забрал ее сын. Мы расстроились, и ушли. Надя пошла к другой хозяйке, а я решила вернуться домой.
  
  
   А надо сказать, между этим домом и нашим располагался детский садик, который занимал довольно большую территорию. Ради экономии времени я перемахнула через забор и решила пройти напрямик. Садик охранялся собакой Найдой, которая в тот момент находилась на привязи. Она злобно залаяла на меня, и я тут вспомнила, что в руках у меня еще зажата котлета, которую я собиралась отдать той черной собаке. И я бросила котлету ей, но Найда даже не взглянула на нее, продолжая яростно лаять.
   Постепенно у меня вошло в привычку, бросать ей издали кусочки еды. Очень долго Найда не воспринимала меня всерьез и строго соблюдала свои обязанности, облаивая меня по-всякому. Но со временем ее поведение изменилось. Уже издали, увидев меня, она лаяла уже не так сердито, припадая на передние лапы и виляя хвостом. И прыгала, натягивая веревку и гарцуя на задних лапах. Один раз, сгорая от робости и желания погладить ее, я приблизилась к ней очень близко, и тут же горячий собачий язык облизал все лицо. Она прыгала ко мне на грудь, повизгивая от радости. И мое сердце было полно ликования!
   Если бы я только знала, сколько бед принесет это мое новое знакомство, я бы никогда и близко не подошла к этой бедной собаке.
  
  
  
  

НЕЛЮДЬ

  
   А
   сейчас я расскажу немного о человеке, о котором в принципе не хотела бы ни писать, ни думать, да и вообще была бы рада, если его не существовало вовсе. Нигде и никогда.
   Жил он в доме напротив, и единственное, что я знаю про него, так это то, что у него было двое дочерей, очень худеньких, одна из которых носила очки. Была ли у него жена, кем он работал, я совершенно не знала. Да я его никогда и не видела вблизи. Так что и в лицо я его тоже не знала. Однако всегда безошибочно издали узнавала его фигуру.
   Как-то к нам во двор забежал беспризорный щенок. Он был добрый и веселый, весь в белых и черных кудряшках. И даже на мордашке его было написано, какой он милый и забавный. Так и остался он жить в нашем дворе. И целый день напропалую он играл со всеми детьми. Так его и прозвали Игруном. А на ночь он заходил в какой-нибудь подъезд и отсыпался там до утра. Естественно я не осталась в стороне, целыми днями напролет занимаясь с Игруном. Когда родителей не было дома, я приводила его домой, кормила Игруна и занималась с ним, считая себя полноправной его хозяйкой. Короче это была самая незлобивая собака на свете. Все любили его, кормили, и даже мою мать тронула это чудесное создание и она уже была совсем не против, если я относила ему какую-нибудь кость.
   В тот страшный день, когда я выходила из школы, ко мне подбежала зареванная подруга и обрушила на меня ужасную весть. Она видела все своими глазами. Как тот злой человек подошел к Игруну, протягивая ему кусок колбасы, а за спиной держа топор. И, когда Игрун взял угощение, он размахнулся и ударил его топором по голове.
   Когда она мне все это рассказала, я почувствовала, что земля уходит из-под ног, ноги сделались ватными, язык пересох, и я не могла вымолвить ни слова. И только чувствовала, что это неправда, такого просто не может быть. Даже не помню, как добралась до Игруна, как нашла его, лежащим возле помойки, и, к своему ужасу поняла, что это правда. Он лежал на грязном окровавленном снегу, из его пасти пузырилась розовая пена, а из глубокой раны на голове сочилась, подсыхая темной коркой, кровь. Он был еще жив, глаза его были раскрыты и он, узнав меня, слабо вильнул хвостом. Я стояла, остолбенев от горя, боясь тронуться с места. И понимала, что его уже не спасти. Не знаю, сколько бы я еще так простояла. Но тут приехал мусоровоз. Оттуда вышел шофер, взглянул на собаку и сказал:
   Бедняга, кто же так тебя?
   Потом схватил ее двумя руками за шиворот и за спину, и зашвырнул прямо в контейнер. Затем выставил новый контейнер, забрал старый и отвез несчастного Игруна на свалку.
   Никогда еще на свете я так не страдала и никого еще так ненавидела, как этого человека. Прошло уже много лет, может быть, его самого уже нет в живых, но моя ненависть к нему ничуть не ослабевает. И я верю, что если и есть Бог на свете, то душа его точно никогда не будет в Раю.
   Помню, еще, томимая недобрым предчувствием, я как-то пошла за ним следом. Он подошел к высокому забору, окружавшему здание какого-то завода, достал из-за пазухи маленького черного котенка и кинул его через забор. Я только успела заметить, как маленькое черное тельце, изогнувшись в воздухе, навсегда исчезло за глухим забором. Мне было жаль бедного котенка, и я все шла и шла вдоль забора, надеясь найти хоть какую-нибудь дырку в заборе, но тщетно. Забор был каменный, очень высокий, и очень длинный.
  
  
  
  
  
  
  
  

НАЙДА

  
   И
   так, с Найдой мы подружились. Я уже без опасения подходила к самой будке и гладила эту большую собаку. И была очень довольна собой, меня просто-таки всю распирало от гордости, что смогла приручить такую злобную собаку. Помню, я похвасталась сестре, и после уроков мы побежали к Найде, и я с чувством полного превосходства небрежно гладила собаку, как какого-нибудь глупого щенка. Наде тоже понравилась эта собака. И позже мы уже вместе с ней бегали к Найде. Как я уже говорила, Надя была намного смелее меня, и вот она уже отвязывала собаку, и мы весело бегали с ней по вечерам по территории детского садика. Но это, естественно, не нравилось сторожихе, и она часто гонялась за нами с палкой и проклятиями.
   Один раз, собираясь перемахнуть через забор к своей Найде, я увидела сторожиху, стоявшую в окружении мальчишек-старшеклассников, и что-то им говорила, показывая рукой в мою сторону. Предчувствуя недоброе, я несколько дней не подходила к детскому саду. Но я уже не могла не видеться со своей Найдой, и очень тосковала по ней.
   Наконец, мы с сестрой набрались храбрости и, прячась за детскими верандами, осторожно пробирались к собаке. Но нас ждала засада. Я даже не поняла, откуда выросли перед нами эти здоровые парни, но только поняла, что сейчас будет что-то очень плохое и страшное, типа того, о чем шепчутся заговорщически девочки, когда рассказывают о мальчиках.
   Так вот, один здоровенный парень подошел ко мне и с силой толкнул меня в снег, а когда я пыталась подняться, он опять толкал меня. Мою сестру ждала та же участь. И так я раз десять пыталась подняться и ровно столько же раз тыкалась лицом в снег. Наконец мне удалось вывернуться, и я побежала, а тот парень за мной. Я подбежала к забору и, не снижая скорости, перемахнула через него, и пока тот парень перелезал через забор, была уже далеко.
   До сих пор не могу понять, как это я смогла с такой легкостью перелететь через забор, который был выше моего роста. Я только сильно расшибла коленку. Но вообще-то и в других экстремальных случаях у меня появлялись какие-то феноменальные способности. А в тот раз, забившись в какой-то подъезд, и, тяжело отдышавшись, я поняла, что просто не могу вернуться домой без Нади. И поборов свой страх и ужас, на дрожащих ногах, я отправилась на ее поиски. Круг за кругом обходила детский сад, и все выглядывала сестру, но ее нигде не было. Не было и тех парней.
   Скоро совсем стемнело, и я поняла, что мне придется возвращаться одной. Открыв тихонько дверь своим ключом и, проскользнув незамеченной мимо матери, жарившей в это время картошку, я прошмыгнула в комнату. Как же я обрадовалась, обнаружив свою сестренку под кроватью, живой и невредимой. Оказывается, ей тоже удалось удрать, и она, уже в свою очередь, тряслась за меня.
   Долго я обходила тот сад стороной, но потом не выдержала долгой разлуки с Найдой, и опять полезла через забор.
   После такого перерыва, вызванным моим страхом перед мальчишками, я была уверена, что Найда также соскучилась без меня. Каково же было мое изумление, когда она не только не выскочила мне навстречу, но даже не вышла из своей будки. Когда же я решила осчастливить ее своим приближением, она вдруг зарычала на меня и выскочила из будки, нечаянно вытолкнув при этом малюсенького мокрого щеночка. Схватив его зубами за шиворот, она опять исчезла в конуре, недобро поглядывая на меня. Вот это была новость! Теперь уже никакая сила не могла оторвать меня от конуры, и я часами сидела напротив, на безопасном расстоянии и смотрела, пытаясь разглядеть щеночков. Найда скоро поняла, что я не собираюсь отбирать ее щенков, и выбегала мне навстречу. Брала угощение, наскоро облизывала меня, и опять забиралась к щенкам. Однако через некоторое время щенков видимо утопили, оставив только одного.
   Прошло немного времени, и щенок уже сам неуклюже выбирался из конуры и топал за своей мамашей. Он был такой жирненький, тупоносый и такой забавный, что им можно было любоваться часами. Найда разрешала мне брать его, и я любила его безумно. Он так хорошо пах и у него был такой хорошенький мокрый носик, что так и хотелось расцеловать эту мордашку.
   Часто я с завистью наблюдала, как сторожиха выгуливала щенка с Найдой по саду. Щенок так забавно бегал по дорожкам сада, переваливаясь с боку на бок, что у меня просто сердце щемило от желания его потискать. То он бегал за Найдой, пытаясь схватить ее за хвост, то со всех ног мчался за воронами, которые неспешно перелетали с места на место, и тогда смешно тявкал на них, и обратно бежал к мамаше.
   Скоро весть о щенке разнеслась по всему нашему двору, и, по-моему, только ленивый не бегал смотреть на это чудо. А так как Найда, благодаря мне, превратилась в добродушную собаку, то многие мальчишки и девчонки уже не боялись ее и брали на руки щенка. Среди них были и две дочери того ужасного человека, который убил Игруна. И надо же было случиться, что Найда как-то цапнула за ботинок младшую девочку, когда та как-то неловко схватила щенка и тот заскулил. И она побежала жаловаться своему отцу. Мы потом всем двором рассматривали этот злосчастный ботинок, но там не было даже маленькой царапины от зубов. Как бы там не было, их зловредный папаша вызвал собачников и в тот же день приехал тот страшный фургон и забрал навсегда и Найду и ее щенка.
  
  

ПУСТЫРЬ

  
   Н
   едалеко от наших хрущевских пятиэтажек, стоявших ровно в ряд друг за другом, как близнецы-братья, располагался огромный пустырь. Это сейчас от пустыря ничего не осталось, весь застроился. А тогда еще не было ни кинотеатра, ни поликлиники, ни универсама. По-моему даже пруда, в котором, чуть ли не каждый год кто-то тонул, не было тоже. И уж тем более не было автостоянок и гаражей. И даже строящиеся вокруг девятиэтажки были явлением новым и необычным.
   Написав эти строчки, я почувствовала себя какой-то древней старухой, хотя с тех пор прошло не сто лет, и даже не пятьдесят, а никак не больше тридцати. Хотя, конечно, это тоже немаленький срок.
   Так вот на месте позже построенной поликлиники, или немного в стороне, пролегал длинный и глубокий овраг, весь поросший травой и колючими сорняками. Зимой на этом месте, по всему склону заливались огромные ледяные горки, и вся ребятня с окрестных домов с гиканьем и воплями проводила там свои свободные часы, катаясь, кто на лыжах, кто на санках, а кто и на мягком месте, подложив кусок картонки. Но особым шиком было прокатиться, стоя на ногах, в чем мы и немало преуспели, хотя не всегда наши лихачества заканчивались благополучно.
   С одной стороны оврага располагались, покосившиеся от времени, деревянные домики, огороженные дряхлыми заборчиками, в которых еще кто-то жил. И еще рос чей-то заброшенный яблоневый сад, где мы с удовольствием лакомились зелеными незрелыми плодами. Между оврагом и шоссейной дорогой располагалась довольно большая поляна, на которой паслась чья-то корова и козы, привязанные веревкой к колышкам. И вот через эту полянку проходила несанкционированная тропинка, возле которой стояла запрещающая табличка проход запрещен. Но, несмотря на запрет, тропинка не зарастала, и ею всегда пользовались несознательные граждане, в том числе и я. Очень уж большой крюк приходилось бы делать, чтобы добраться до противоположной стороны пустыря, за которым, собственно, и был мой дом. Но, однажды, я заметила, как люди, явно собирающиеся свернуть с пути праведного на запретную тропинку, вдруг останавливались и шли дальше в обход. Заинтригованная, я подошла к тропинке и вдруг увидела новую табличку, на которой было написано: Проход для ослов. Очень мне не хотелось быть ослом и пришлось топать длинной дорогой. Тропинка начала потихоньку зарастать. Но не надолго. Какой-то умник просто выломал табличку, и оно долго валялась рядом, все глубже и глубже зарываясь в грязную лужу, и все вернулось на круги своя.
   Постепенно все стало застраиваться, и мы просто не могли дождаться, когда же закончится строительство очередного объекта, и были в курсе всех близлежащих строек.
   Одним из любимых наших занятий стало катание в лифтах новых домов, двери которых сами автоматически открывались и закрывались. Часто жильцы новых домов гоняли нас, так как мы постоянно занимали лифты, катаясь по всем этажам.
   А вот когда мои дети были маленькими, им, в свою очередь, понравилось кататься в старых домах в допотопных лифтах, где нужно самим с грохотом закрывать дверь, и при движении все этажи проплывали, видимые через дверную сетку.
   Еще мне очень хорошо запомнилось торжественное открытие нового универсама. Это было что-то! Огромное здание магазина с огромными стеклами, через которые был виден торговый зал, весь залитый светом. Внутри магазина в ряд стояли новенькие кассовые аппараты, а за ними длинными рядами выстроились контейнеры для продуктов. Час Х открытия магазина был известен каждому и, задолго до его открытия перед дверьми магазина собралась огромная толпа. Мы, естественно, были там, в передних рядах, и старались протиснуться еще ближе к заветным дверям. Час Х наступил, но двери еще долго не открывали, боясь, наверное, что ревущая толпа в пять минут разнесет весь магазин. Наконец какая-то храбрая продавщица открыла дверь и тут же шустро отпрыгнула в сторону. И вовремя. Ее бы просто смяли, а то и покалечили бы. В дверях началась давка, кому-то отдавили руку, кто-то упал, и через него все спотыкались, и неслись дальше, а этот человек пытался подняться, но сминаемый толпой, опять падал. И еще долго эта пробка в дверях не могла рассосаться. Задние напирали на передних, те застревали в дверях, и, преодолев последний барьер, сломя голову бежали хватать продукты.
   Хватали все подряд, что подворачивалось под руку. Когда контейнеры опустели, толпа начала осаждать заветные двери, из которых на тележках подвозили все новые и новые продукты.
   Потом ко всем кассам выстроились огромные очереди, было жарко, и очередь продвигалась очень медленно. Подходя к кассам, каждый вываливал из своих сумок содержимое, и кассирша, прежде чем отбить цену, каждую покупку проверяла по написанной на упаковке цене. Это уже потом появились специальные корзины, а затем и тележки, которые выдавались каждому покупателю. Позже появились и большие тележки, на которые можно было сажать детей.
   В общем, поход в такой магазин включал в себя целый ритуал. Сначала нужно было отстоять очередь в камеру хранения, и, сдав свою сумку, получить номерок. Затем пойти к входу и получить корзинку или тележку, если таковые имелись, а если нет, то ждать когда они освободятся после осчастливленного покупателя. Потом отстоять очередь за нужным продуктом, затем долгая очередь в кассу.
   Но и на этом мытарства не заканчивались, так как видимо по своей натуре человек советский не мог быть честным, и его еще раз надо было проверить, сверяя цены на продуктах с пробитыми ценами на чеках. Для этого существовала еще целая армада контролеров, поджидающих тебя около столиков, за которыми обычно продукты из тележек перегружались в родные сумки и авоськи.
   И только после этого покупатель мог с чистой совестью забрать в камере хранения свои вещи. А нечестных людей, видимо, хватало. Один раз я увидела, как какая-то толстая старуха, горделиво сунув под нос контроллера, пустую сумку, направилась к выходу. Но тут, к несчастью, у нее лопнула резинка от трусов, и на пол перед изумленными зрителями полетели запрятанные туда свертки продуктов вместе со злосчастными трусами, которые были размером с хороший парашют. Еще помню, как схватили за руку какую-то зареванную девчушку, у которой обнаружили среди продуктов незафиксированный на чеке плавленый сырок и поволокли ее разбираться к начальству, грозя об этом воровстве сообщить в школу и в милицию. Как-то и мой папаша попался, не заметив кусок колбасы среди других покупок. От позора его спасла тетя, работающая в этом магазине. Помню, он еще долго клял себя за такую оплошность, и что он так подвел родственницу. И я знаю, что он говорил правду, так как был честным человеком, не способным на воровство.
   Как я уже сказала, в этом магазине работала моя тетя, которая как-то вынесла нам кусок мяса, но об этом я уже писала. Иногда тетя Маша угощала нас необыкновенно вкусненькими конфетками из очень красивых пакетиков, которые в торговом зале естественно никогда не появлялись. Помню, я как-то встретилась с ней во вновь отстроенной поликлинике и, естественно, стала с ней разговаривать. Каково же было мое удивление, когда я заметила, что абсолютно весь персонал знал мою тетю, и называл ее уважительно по имени-отчеству, и расспрашивал ее о здоровьице, и всем она подробно рассказывала о своей больной ноге и все сочувственно поддакивали ей. Наконец одна врачиха заметила меня.
   Это ваша дочурка? спросила она участливо.
   Да нет, племянница вот, ответила тетя.
   Ну, так что же вы стоите в очереди, сейчас я все устрою.
   И она взяла меня за руку, словно маленькую девочку, и потащила через всю очередь в кабинет. В кабинете уже был пациент, и она попросила меня немного подождать у двери, а сама скрылась в кабинете поговорить с врачом. Потом она вышла и сказала, что доктор меня сейчас вызовет. Вся очередь смотрела на меня молча и враждебно, и я прекрасно понимала, что обо мне думают все эти старики и старушки, ждущие часами своей очереди. И мне было ужасно стыдно, и я готова была провалиться сквозь землю. Но уйти было почему-то еще стыднее. Скоро меня вызвали в кабинет. И первое, что я услышала, правда ли, что я племянница Марии Лаврентьевны. И докторша стала вдруг такой доброй, заботливой, чуть ли по головке меня не гладила, и все называла деточкой, хотя раньше все говорила, чегой-то я такая дохлая, часто болею, и грозилась больше не выдавать мне больничной справки. И при последующих моих посещениях она теперь первым делом расспрашивала о здоровьице моей ненаглядной тетушки, и все просила передавать ей привет. Я обещала, но никогда не передавала. Да и надо сказать, что тетя Маша жила очень хорошо, я бы сказала богато. Когда только появились цветные телевизоры, и модные тогда стенки, все это уже стояло у нее в квартире. Нет, мы никогда не завидовали, просто всегда приходили и любовались на это чудо.
   Так вот, после такого отступления, позволю себе опять вернуться к, тогда еще незастроенному, пустырю. Именно туда уходила я после школы, прячась ото всего, что причиняло боль, и где я чувствовала себя в безопасности. Там меня уже ждали мои друзья: Жулик, большой черный, добродушный пес, с вечно высунутым большим розовым влажным языком; Мухтар, похожий на овчарку, боявшийся всех людей, кроме меня; Тэзик, средних размеров веселый черно-белый песик; Шарик, очень воспитанный и интеллигентный пес. И, наконец, Стрелка, ничем не выдающаяся особа, толстая как сарделька, на коротких кривоватых лапах, с обрубленным хвостом, какого-то серо-буро-малинового цвета. Это была очень дружная стая, в которой никогда не было никаких свар.
   Помню, один раз в их компанию затесался большой, старый кобель. И когда я пришла к ним, вся моя дружная стая стояла, поджав хвосты, а этот чужак гонялся за бедной Стрелкой, сопя от возбуждения. Бедная Стрелка улепетывала от него со всех ног, а он в два прыжка догонял ее, пытаясь ухватить зубами за шиворот. Стрелка переворачивалась на спину, махая в воздухе лапами, стараясь показать, какая она еще маленькая и беззащитная. Кобель пытался перевернуть ее лапой, и все начиналось сначала. Увидев меня, Стрелка бросилась ко мне под ноги, ища защиты, но этого сексуального маньяка ничто не могло остановить. Я попыталась защитить Стрелку и схватила огромную дубинку, пытаясь отогнать этого насильника. Но пес бросился на меня, схватил мою дубину желтыми зубами и переломил ее, словно соломинку. Я поняла, что следующей соломинкой будет моя рука, а то и горло, и отступила.
   Стрелка же, поняв, что даже Человек не сможет ее защитить, бросилась, ища убежища, под груду железных труб. Кобель, пыхтя, пополз за нею. Долго я стояла возле этой груды металла, надеясь, что смогу выручить Стрелку из беды, но там была тишина.
   На следующий день того пса уже не было, и вроде стало все, как и прежде. А однажды я пришла на пустырь, но мне навстречу выбежала только Стрелка, к которой я питала меньше всего чувств, разве что жалела. Рабочие, которые строили кинотеатр неподалеку, и которые часто видели меня с собаками, сказали, что приезжали собачники и всех собак увезли, а Стрелку им удалось спрятать в вагончике. Очень мне было жалко всех собак, к которым я так привыкла, и которых я очень любила, и понимала, а они понимали и любили меня. И мы остались одни с этой неказистой собачонкой. Но скоро пропала и она. Но ненадолго. Опять же, один из строителей сказал, что у Стрелки появились щенки, и отвел меня к ящику, в котором и в самом деле я обнаружила двух щенков во главе со своей мамашей. Стрелка обрадовалась мне, как старому другу, а я была просто в восторге от этих очаровательных толстеньких щенков, которые были еще слепыми, тыкались в разные стороны и пищали, а цветом они походили на того старого пса, которому видимо, удалось сделать свое черное дело.
   Теперь мы с сестрой приходили и кормили Стрелку и все не могли дождаться, когда же у щенков, наконец, откроются глаза. Но недолго длилось и это счастье. Как-то мы пришли и не обнаружили не только Стрелки со щенками, но даже и ящика, в котором они были. Был выходной день, суббота, и строителей тоже не было, так что нам даже не у кого было спросить, что же случилось. Мы шли домой, и ревели в голос, как две белуги. И тут мы увидели мать, которая шла в магазин. Но мы уже не могли успокоиться, так велико было наше горе. Мама испугалась и спросила, что случилось. И мы сквозь слезы и поведали о своей беде. Мать вздохнула с облегчением, и чтобы как-то успокоить нас, сказала, что может быть когда-нибудь разрешит нам держать щеночка. Мы с сестрой, мгновенно оценив ситуацию, переглянулись друг с другом, но продолжали хныкать и всхлипывать, правда, не так горько. Мать, увидев, что мы начали понемногу успокаиваться, начала нас стыдить, что мы, большие девочки, вместо того, чтобы заниматься уроками, носимся с собаками. Но нам было уже все равно.
   В понедельник, дождавшись строителей, мы спросили их про Стрелку, но они ничего не знали, и сказали, что в пятницу и Стрелка, и щенки были на месте. И мы поняли, что больше никогда их не увидим. Нам было очень грустно, что все, к чему мы так привязывались, бесследно исчезало. Единственно, что нас согревало, так это невольно произнесенные слова моей матери о щеночке. Ни разу не напомнив ей об этих словах, прекрасно понимая, что нам не разрешат держать собаку, мы стали копить деньги. Целую неделю в школе мы с сестрой не завтракали и не обедали, и к пятнице у нас набралось три рубля. В первое же воскресенье мы помчались на птичий рынок покупать собаку.
   Как же мы любили ездить на птичий рынок! Проходя мимо рядов с рыбками, кроликами и птицами, и всевозможными кормами для них, мы продирались на огороженную площадку, на которой толклись продавцы и покупатели кошек и собак, а также простые любители поглазеть, к которым мы всегда и относились. Но только не в этот день! С чувством собственного превосходства над простыми зеваками, мы начали обходить всех продавцов, приценяясь ко всем щенкам. Но очень скоро приуныли, так как за те деньги, которые мы имели, мы не могли купить ни одной собаки. И только в одном месте мы нашли самого дешевого щеночка за двадцать рублей. Но у нас не было и таких денег! Не помню уж как, но хозяин все-таки продал нам его за трешку, сказав, что это тибетский терьер. Хотя, как выяснилось позже, от терьера ему досталась только смешная бородка.
  
  
  
  

ДЖЕК

  
   И
   так, мы купили маленького щеночка. Он весь был черненький, только лапки и грудка белые. И пока мы его везли с птичьего рынка, он совсем не пищал, наверное почувствовал настоящих хозяев.
   Все-таки мы очень волновались, что нам не разрешат его держать. Так, в принципе и получилось. Мама, увидев щенка, категоричным голосом заставила отнести обратно эту дрянь. Но мы заревели, и сказали, что она сама разрешила завести щенка, когда пропала Стрелка. Но мама сказала, что она сказала это просто так, чтобы успокоить нас. На что мы ответили, что не надо было так шутить, и что мы поверили всерьез, и что тот дядя, который нам его продал, сразу же ушел, так что нам некуда его везти. Тогда мама сказала, что отец придет и голову нам оторвет вместе с нашим щенком. Итак, первая победа была за нами, и мы с Надей уже не с таким страхом ждали прихода отца. Однако на удивление отец особо не сопротивлялся, и разрешил нам оставить песика. Наверное, будет лишним описывать нашу радость, и так понятно, что мы прыгали до потолка.
   Назвали мы щеночка Джеком. Он был еще очень маленьким, и потому еще не догадывался ходить в туалет на улице. И мы с усердием вытирали все лужи за ним, чтобы ни одна не попала на глаза родителям. После еды у него так раздувался животик, что он даже не мог спокойно лежать, а распластывался на животике, раскинув лапки в разные стороны. Даже нашей маме было смешно на него смотреть. Джек очень не любил оставаться один, и бегал за нами по всем комнатам, скользя по паркету.
   Теперь я вставала на час раньше обычного времени, и выходила гулять с Джеком на тот самый пустырь, где раньше гуляла с бездомными собаками. Оказывается, в эти утренние часы там выгуливали своих собак и другие люди. Помню, там все время гулял какой-то парень с огромным догом. Когда этот дог увидел моего Джека в первый раз, то очень им заинтересовался, и подошел посмотреть, кто это копошится возле моих ног. Я очень перепугалась за Джека, так как мой щенок мог целиком поместиться в пасти этого дога, и еще много места осталось бы. Джек тоже сначала перепугался, и перевернулся на спину, потом посмотрел на меня, вскочил на лапки, и как тявкнет на этого пса! Пес от изумления аж подпрыгнул, так как никак не ожидал, что эта малявка еще и разговаривать умеет. А Джек, почувствовав радость победы, побежал за ним, зарываясь в глубоком снегу, пытаясь в шутку укусить его за лапу. Цезарь, (так звали этого дога), принял игру, и они начали носиться кругами друг за другом, не обращая никакого внимания на разные весовые категории. Пес при этом смешно подпрыгивал, боясь нечаянно раздавить это существо, которое и собакой даже еще нельзя назвать. Я естественно очень гордилась, что Джек совсем не трус, и даже хозяин этого дога уважительно назвал его свирепым волкодавом. Хозяин, оказывается, тоже был очень даже ничего. Но когда чуть позже пришла какая-то девушка с колли, Цезарь забыл про моего Джека, и переключился на эту пассию, а его хозяин на девушку, забыв про меня. Вот ведь задаваки! Джек попробовал гоняться за двумя собаками, но они не обращали на него ни малейшего внимания, и он тогда уселся на мои сапоги, дрожа всем телом от холода, усталости, и, наверное, от обиды. Я засунула его за пазуху, и вернулась домой.
   Как только он чуть-чуть подрос, я начала его дрессировать. Опыт по этой части у меня уже был, правда по части кошек, но собака, уверяю вас, понимала нисколько не хуже. Первая команда, которую он должен быть выучить, была место. Но Джеку эта команда совсем не нравилась, так как он считал, что его место возле меня, а совсем не на какой-то противной тряпке в коридоре. Но родители запрещали собаке находиться в комнатах, и мы вынуждены были подчиниться. И компромисс был найден. Пока родители были дома, Джек не выходил из коридора, даже если мы его звали. Но стоило за последним родителем захлопнуться двери, как он сразу же прыгал в наши объятья, облизывая нас с сестрой с ног до головы. Все остальные команды он выучил очень быстро, и слушался нас даже просто по жестам.
   Как-то в цирковом номере, я увидела клоуна, который направлял на болонку пистолет, пистолет с шумом выстреливал, и собака, притворяясь мертвой, падала на землю.
   Пистолета у меня не было, и поэтому вместо оружия я наставляла указательный палец на Джека, говорила Паф!, валила бедного песика на пол, и потом давала ему кусок колбасы. Джек понял, что мне от него опять что-то надо, и поэтому после команды он поначалу просто пытался вывернуть голову, не валясь при этом на пол, и это было очень забавно. Но через какое-то время он все понял и пытался подвернуть ноги, чтобы таким образом упасть на пол. Получилось даже забавнее, чем в цирке.
   Однако мы совершили немало ошибок при воспитании нашего четвероногого друга. Поначалу, нам очень даже нравилось, когда он, гавкая и рыча, носился за машинами, пытаясь куснуть их за колеса. Мы поняли, к чему может привести эта шалость, но было уже поздно. Джек, если был не на поводке, удирал от нас, облаивая очередной автомобиль. И никакие наказания уже не помогали.
   Еще, на свою голову, научили его команде фас. Так как мы не могли натравливать его друг на друга, то для этой цели выбрали свою подругу Олю. Ей очень нравился наш щеночек, и она с радостью согласилась нам помочь. Мы стали с ней в шутку драться, вопя во весь голос, как будто нам очень больно. И Джек, не понимая в чем дело, сначала гавкнул на Ольгу, а потом и слегка цапнул. Мы сразу же сказали фас и похвалили его. И продолжали схватку. Постепенно Джек понял, что на эту команду надо в кого-то вцепиться. И это было второй нашей ошибкой.
   Как-то Оля пришла к нам покрасоваться в новых колготках, которые ей прислал отец из Африки, где он работал по контракту. Колготки были очень красивые, розовые и ажурные, мы такие еще никогда не видели. Однако Джеку до этого не было никакого дела. Он сразу вспомнил наши уроки и впился в ее ногу. Ольга заорала, и мы увидели, что колготки безнадежно испорчены. И нам было искренне жаль и колготки, и зареванную Ольгу.
   Как-то к нам в гости приехала мамина родственница с маленьким сыном. И этот мальчик не придумал ничего лучшего, как взять вешалку и с усердием перепиливать пополам нашу собаку. И когда я вошла в комнату и увидела эту сцену, я попыталась отобрать вешалку из рук мальчика, и занять его чем-то другим. Но Джек, увидев меня, устыдился своей униженной позы и со злостью вцепился в его ногу. Мальчик заревел, моя мама стала ругаться, и нам пришлось привязать Джека в коридоре. Вскоре родственники уехали, а Джек с тех пор возненавидел всех детей, и нам пришлось его постоянно держать на поводке, и даже купить ему намордник.
  
  
  
  

ОСТРОВ ОБЕТОВАННЫЙ

  
   Н
   аступило лето. Джек из маленького щеночка превратился в небольшую собачку, с чуть завитой шерстью и только бородка и мохнатые брови напоминали, что кто-то из его родни на самом деле был терьером. Одно ухо у него стояло торчком, зато другое висело лопухом, иногда полностью закрывая его черный любопытный глаз. Но это нисколько не умиляло его достоинств, так как он казался нам самым красивым песиком на свете.
   Летом начались наши каникулы, у родителей тоже совпал отпуск, и мы всей семьей поехали на Волгу.
   Наш отец по своей натуре был неисправимым рыбаком, и уезжал на рыбалку практически на все выходные. Мама иногда ругалась, так как говорила, что его уловом и кошку не накормишь, а те деньги, которые он тратил на свои поездки, с лихвой хватило бы не только на красную рыбу, но и на красную и черную икру. Мы с Надей всегда были на стороне отца, так как понимали, что он не очень-то счастлив в доме с тремя женщинами. Иногда, правда отец и нас брал с собой на рыбалку, и мама тогда не напоминала ему, во сколько обойдется это нашему семейному бюджету, так как в этом случае поездка превращалась в полезное мероприятие.
   Как-то он взял нас на зимнюю рыбалку, вернее даже весеннюю. Лед у берега уже истончился, и оставалась только одна тропинка, довольно прочная, по которой рыбаки и пробирались к своим лункам. Оставив нас на берегу, отец ушел к своим лункам, а мама сказала нам собрать валежник, чтобы разжечь костер. Мы с сестрой набрали веток, сколько могли, мама разожгла костер, и принялась жарить на сковороде рыбу, которую мы предусмотрительно взяли с собой, не надеясь особо на папин улов.
   Я вызвалась сходить за отцом, надеясь в душе, что тот позволит мне немного подержать мормышку. Разыскав отца возле проруби, я передала просьбу матери, но отказался покидать свое место, сказав, что как раз начался лов, и чтобы обедали без него. И мормышку мне не дал подержать, сказав, что это все глупости. Тащиться назад одной мне совсем не хотелось. И я решила не идти в обход, а попробовать выйти на берег в другом месте. Наконец, мне показалось, что я нашла довольно прочное место, и осторожно двинулась к берегу. И тут почувствовала, что сзади меня лед обломился, и я вместе с льдиной погружаюсь в воду. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я смогла оттолкнуться от накренившейся льдины, и шлепнулась на спину на безопасном месте. Это произошло так быстро, что я даже не успела испугаться. Осторожно по льду я отползла назад, и, уверившись, что лед подо мной крепкий, поднялась на ноги. Я огляделась, но никого не увидела. И только тут поняла, что если бы со мной произошло несчастье, никто бы даже не догадался искать меня тут, под льдиной, совсем в стороне от нахоженной тропы. И я, наверное, минут пять соображала, куда же мне идти, к матери или к отцу. Решив, что от отца попадет меньше, я двинулась к нему, хлюпая при каждом шаге сапогами, полными воды. Увидев отца, я начала ему кричать, отчаянно жестикулируя руками. Он понял, что случилось что-то нехорошее, смотал быстро удочку, и подбежал ко мне. По моему виду, он понял, что произошло, и на берег пошли вместе. Меня быстро разули, мама натянула на меня свои сапоги, сама обула папины, а мои шмотки повесили сушиться над костром. А папа, обмотав свои ноги шарфом, сидел, вытянув ноги у костра, чтобы не замерзнуть. Пока ели рыбу, моя обувь подсохла, и мы сразу поехали домой. На этом наше мероприятие и закончилось.
   Но летом было по-другому. Папа знал хороший рыбацкий остров на Волге, и каждый год ездил туда в отпуск, иногда и нас брал с собой. А в этот раз и Джек был с нами. Кроме того, и дядя Миша, старший папин брат, с женой тетей Машей, и еще младший папин брат, дядя Володя. Короче все три брата были в сборе. Так что путешествие обещало быть нескучным.
   До этого острова надо было часа два добираться на лодке. Поклажа была тяжелая, лодка низко сидела в воде, и мы боялись даже шевельнуться в лодке, чтобы не зачерпнуть воды. Мы беспокоились, что Джек испугается в лодке, но он был очень сообразительным, сидел тихо и только вертел с любопытством головой во все стороны. Скоро вдали завиднелся наш остров, и плыть стало не так скучно. Высоко над островом развевался рыбацкий флаг с перекрещенными рыбьими скелетами. А на берегу нас уже поджидали папины братья, которые приехали еще раньше. Они помогли подтащить лодку к берегу и выгрузить наши вещи. Место под палатку нам уже заняли, и нам пришлось только развернуть палатку и расставить вещи.
   Усталости как не бывало, и мы с Надей и Джеком отправились на разведку. Джеку понравилась такая свобода, и он весело носился кругами. Скоро мы вышли на поляну. Трава была такая высокая, что Джека было совершенно не видно. Но он догадался, и чтобы не терять нас из поля зрения, передвигался прыжками на задних лапах, высоко подпрыгивая над травой.
   Кроме Джека, на острове еще была восточно-европейская овчарка по кличке Айдар. Хозяева очень гордились ею, и никому не разрешали дотрагиваться до своей собаки. На ее шее висело множество медалей, что говорило о незаурядном уме этой собаки. Хотя было непонятно, зачем они взяли все эти награды на остров?
   Однажды я, пытаясь подружиться с Айдаром, угостила его кусочком сахара. Хозяин, заметив это, схватил ветку и сильно избил его, чтобы Айдар не смел брать у чужих. И еще у них была дочка Света, примерно нашего возраста, с которой Айдар и гулял. Однажды мы вместе со Светкой и с нашими собаками пошли на прогулку. На поляне Джек стал весело носиться за Айдаром, а он от него улепетывал, опустив хвост, хотя был здоровее Джека раз в десять. Светке это, видимо, совсем не понравилось, и она посмотрела на Айдара тем особым взглядом, с которым и я иногда переговариваюсь с Джеком, когда не хочу, чтобы еще кто-нибудь этого заметил. Айдар понял молчаливую команду, и с яростью бросился на Джека, пытаясь всерьез укусить его. Джек сразу испугался и помчался от Айдара, пытаясь спрятаться в высокой траве, а Айдар еще с полчаса гонял его как зайца по всему острову. Светка кричала своему псу, но он уже не слушался. Наконец Джек прыгнул нам на руки, Светка схватила своего кобеля, и, вконец расстроенные мы вернулись домой.
   С тех пор Джек панически боялся Айдара, а тот всегда старался задрать нашего Джека. Однажды Джек спал возле палатки, а Айдар с хозяйским видом решил пройтись мимо. И вдруг на него с бешеным рычанием набросился наш трусишка, опрокинув по дороге все бутылки, стоявшие рядом с палаткой, и с яростью вцепился в своего обидчика. Как же улепетывал этот бесстрашный Айдар! Все его хозяева бросились за ним, но и они долго не могли найти своего чемпиона. Какое же мы с Надей испытывали удовлетворение! И даже нашего отца поразила безотчетная смелость нашей собачки. Он еще долго рассказывал об этом случае всем знакомым, показывая руками, какая огромная пасть была у Айдара, и каких малюсеньких размеров был наш Джек, по рыбацкой привычке немного привирая.
   И с тех пор роли поменялись. Айдар даже близко боялся подойти к нашей палатке. Один раз хозяин взял его за ошейник и пытался силком провести мимо нас, но бедный пес вырывался и визжал как резаный. А Джек издали наблюдал за ними, подергивая верхней губой.
   Обычно отец с раннего утра уезжал на рыбалку, мама занималась готовкой, а мы с Надей и Джеком, когда были свободны от всех поручений, отправлялись путешествовать по всему острову. Сам остров был не очень большим по размеру, на лодке его можно было обойти часа за два. Берега почти повсюду были песчаными, пологими, кое-где заросшие камышом, в зарослях которого плавали дикие утки с утятами. Охотничий сезон еще не начался, а потому утки почти не боялись людей, с удовольствием поедая кусочки хлеба, которые мы им бросали. Мы с удовольствием наблюдали за утятами, когда они пушистыми комочками плыли за своей мамашей, иногда ныряя в воду, и тогда на поверхности воды торчали смешные хвостики.
   Одной из наших любимых игр была игра в прятки. Надя оставалась с Джеком, а я убегала. Пытаясь запутать следы я, то резко отскакивала в сторону, то по нижним веткам деревьев пробиралась по верху, то шла часть пути по воде. Досчитав до ста, Надя выпускала Джека, и он по запаху пытался распутать мои следы. В основном это ему удавалось, и тогда он с рычанием старался несильно меня куснуть, чтобы я с ним так не шутила, и затем мы с Надей менялись местами.
   Однажды хозяин Айдара, наблюдая за нашими играми, вынужден был заметить, что Джек не такой уж глупый пес, как кажется с первого взгляда. За что мое отношение к этому человеку весьма потеплело. Однако, добавил он, Айдар знает такие штучки, какие Джеку и не снились. В этом мы, конечно, нисколько не сомневались, ведь недаром у него столько орденов и медалей. И его хозяин решил показать нам один из приемов. Попросив нас разложить в ряд несколько одинаковых палок, он дождался, когда Айдар отвернется, и быстро потер руками одну палку. Затем дал понюхать Айдару свои руки, и приказал:
   - Ищи!
   И пес вытащил именно эту палку. Мы с сестрой были просто поражены, и тут же попробовали научить этому Джека, который в это время носился рядом, и, по-моему, даже внимания не обращал ни на нас, ни на Айдара. Я тоже потерла одну палку руками, потом подозвала Джека, и тоже сказала:
  -- Ищи!
   И Джек сразу же подбежал к палочкам, выгреб лапкой помеченную мной, и, схватив ее зубами, подбежал ко мне. Правда, отдавать мне ее не стал, а стал носиться с ней, приглашая поиграть. Тут уж хозяин Айдара вынужден был согласиться с тем, что Джек и в самом деле очень умная собака, заметив, однако, что Джек подглядывал. Мы не спорили.
   Ради справедливости хочу отметить, что Светка была очень красивой девочкой. У нее были густые вьющиеся белокурые волосы, которые пышной шапкой украшали ее довольно симпатичное лицо. И фигурка у нее тоже была очень даже женственная и невысокая, не то, что мы с Надей. Это сейчас в моде длинные и худые девушки, а раньше это казалось очень некрасивым, тем более что я всегда старалась ссутулиться, чтобы выглядеть хоть чуточку поменьше. Да и одежду на мой рост не так легко было подобрать, и мои брюки всегда были сантиметров на десять короче щиколоток.
   В общем, Светлана была самая модная среди всех девчонок острова. Единственно, голос у нее совершенно не подходил к ее внешности, так как был довольно низким и немного хрипловатым. Но нам и это казалось плюсом. И она совсем не была такой робкой и застенчивой, как мы, запросто разговаривая на равных как с взрослыми, так и со всеми мальчишками, и мне кажется, все мальчишки были влюблены в нее, так как выполняли все ее поручения.
   Скоро на острове наступил знаменательный день двадцатилетие супружеской жизни дяди Миши и тети Маши. И все ближайшие островитяне были приглашены на эту историческую дату. С самого утра к нам в палатку постучалась Светка, и позвала нас нарвать цветов. И мы, даже не позавтракав, помчались с нею на поляну. Набрав полную охапку цветов, мы принялись украшать ими лодку новобрачных. Получилось очень красиво.
   Дядя Володя, самый младший из братьев, был, по-моему, и самым изобретательным. Измазавшись с ног до головы грязью, он то же самое проделал и со всеми мальчишками. Из камышей и папоротника они сделали себе юбочки, разрисовав всю грудь зубной пастой, и стали похожи на папуасов. Потом схватили в руки огромные дубинки и стали носиться с улюлюканьем по всему острову.
   Мы так смеялись, что даже животы разболелись. Но немного нам было завидно, что мы так не можем. И тогда мы тоже решили не отставать, и сплели себе венки, надели браслеты из желтых одуванчиков на руки и на ноги, а вокруг талии обвязались папоротниками, и стали похожи на настоящих амазонок. Потом взрослые накрыли по всей поляне столы, которые представляли собой расстеленные на траве клеенки, и каждый принес что-то свое, а тетя Маша достала какие-то приготовленные к этому случаю деликатесы, а мы с девчонками старались во всем помочь.
   Наконец, все расселись, мой отец открыл это торжество, и веселье началось. Потом встал главный вождь размалеванный дядя Володя с пучком утиных перьев на голове, и произнес воинственную речь, и поздравил молодоженов и всех островитян с таким важным событием, после чего все подняли кружки с самогоном, и выпили за молодых. И заставили их целоваться. Но дяде Володе все не нравилось, как они это делали, и заставлял молодых все переделывать и орал горько. Наконец дядя Миша пригрозил, что утопит его, пусть он и брат родной, и дядя Володя немного успокоился. Тогда мой отец добавил, что Мишка совсем целоваться не умеет, только всю невесту замусолил, и предложил свои услуги за приемлемую цену. Тут дядя Миша совсем рассвирепел, и пообещал заодно и со средним братом разделаться. Короче все так смеялись, а тетя Маша, по-моему, громче всех.
   После пирушки все решили совершить свадебный кортеж вокруг острова. Все попрыгали в свои лодки, на передней, самой разукрашенной и заваленной цветами, сидели молодожены, и длинным караваном отправились в путь. Все были в приподнятом настроении и старались перегнать переднюю лодку, особенно дядя Володя, а дядя Миша никому не позволял этого сделать, отталкивая всех веслом, так что чуть сам не сковырнулся с лодки вместе со своей невестой. Потом дядя Миша затянул песню, и на всех лодках подхватили ее, и далеко вокруг были слышны наши русские народные. Со всего острова выбегали туристы и махали нам руками, и мы были просто счастливы, что являемся участниками такого карнавала.
   А вечером мы разожгли огромный костер, все уселись вокруг, испекли в золе картошку, и, обжигаясь, лопали ее прямо с кожурой. И взрослые без конца говорили, говорили и все не могли наговориться. А Светка рассказывала нам разные страшные истории, оказывается, она знала их множество, и все тоже по очереди стали рассказывать, кто сказку, кто случай, а кто и просто анекдот. И все сразу передружились. И даже наши собаки не грызлись, а сидели у наших ног, лениво отмахиваясь от надоедливых комаров.
   С тех пор у нас образовалась дружная команда девчонок и мальчишек, и мы устраивали веселые совместные игры. И в казаки- разбойники, и в волейбол, и в вышибалы, и даже в футбол играли, разделившись на женскую и мужскую команды. Верховодила всем, конечно Светка и все ее слушались. Но однажды ребята почему-то взбунтовались, и сказали, что Светка больно много на себя берет, и больше никто ей прислуживать не собирается. Светка обиделась и убежала в свою палатку. А все девчонки тоже решили объявить ей бойкот. Сразу стало скучно, и все разошлись по своим палаткам.
   И на следующий день Светки не было видно. Я решила пойти узнать, что с ней случилось и, подойдя к палатке, услышала Светкин плач. Я попросила разрешения войти, и Светка, хлюпнув носом, пригласила меня. Она лежала, растрепанная, с мокрым распухшим носом, чувствовалось, что она плакала очень долго, и мне стало ее искренне жаль. Света стала объяснять, что хотела как лучше, чтобы всем было весело. Я стала ее успокаивать, и сказала, что все мальчишки дураки и идиоты, и нечего из-за них расстраиваться. Светка понемногу успокоилась и поблагодарила меня, что я единственный человек, который ее не бросил. Тут вошла ее мама и сказала, что Света сама во всем виновата, и что так она никогда не заведет себе друзей.
   С тех пор опять и мальчишки и девчонки играли отдельно. А мы со Светкой стали лучшими друзьями, хотя остальные девчонки, и даже моя сестра стали называть меня предательницей, и объявили бойкот и мне. Но я не очень-то страдала, так как со Светкой было интересно. И когда пришла пора возвращаться в Москву, мы со Светкой чуть не разревелись, и обещали писать друг другу. Света сдержала свое обещание, и через некоторое время прислала письмо и фотографии, на которой ее папа заснял всех нас. И теперь, когда я смотрю на эту фотографию, то все это хорошо вспоминаю.
  
  
  
  

ПРОХОРОВКА

  
   М
   осква нас встретила пылью и духотой, и по сравнению с зеленым волжским островом казалась нам сущим адом. Лето еще и не думало кончаться, и нам было скучно гулять с Джеком по раскаленному асфальту. Все подруги были в лагерях или в деревнях. Оставалась только девочка Лена, которая жила в соседней квартире, и с которой мы почему-то не дружили. Но лучше бы она тоже уехала. Однажды, возвращаясь с Джеком с прогулки, мы увидели, как она поднимается по лестнице впереди нас. Увидев Джека, она почему-то прибавила шаг, а потом и побежала, и Джек зачем-то понесся за ней. Лена испугалась и закричала, и Джек от неожиданности тяпнул ее за ногу. Мы сразу отлупили Джека, и надели на него намордник, но было уже поздно. Вечером пришла ее мама и пожаловалась моим родителям, что мы натравили собаку на ее дочку. И моя мама поклялась ей, что собаки у нас больше не будет. О чем не замедлила поделиться с нами.
   Я понимаю, что мы были виноваты, но, наверное, можно было как-то по-другому отрегулировать эту проблему, но мама ни в какую не соглашалась, и сказала, что раз пообещала, то свою клятву сдержит, во что бы то ни стало. И никакие наши слезы и страдания не помогли.
   Так как нас давно приглашали родственники из деревни, погостить у них, мы сочли за лучшее переждать бурю там, надеясь, что через месяц мама изменит свое решение.
   Деревня называлась Прохоровка. Это было то самое место, близ которого 12 июля 1943 года происходило самое крупное танковое сражение. Так вот, когда мы в июле 1973 года приехали в эту деревню вместе с Джеком, там как раз готовились к великому юбилею тридцатилетию Курской битвы.
   Вся огромная площадь была вновь заасфальтирована, все дома свежевыкрашенны, везде стало чисто и красиво, а на главной площади возводился новый деревянный помост для высоких гостей из Москвы.
   Посреди площади, откинув руку в сторону, стоял великий монумент Ленина, с которым у меня связано не очень-то приятное воспоминание, которое произошло несколько лет назад.
   Однажды дядя Леня, младший мамин брат, решил научить меня кататься на велосипеде. Сначала он поддерживал велосипед сзади за багажник, чтобы я не свалилась, потом подтолкнул велосипед посильнее, и отпустил руку. И дальше я поехала сама, виляя рулем во все стороны по этой самой площади.
   Дорога шла под уклон, и мой велосипед быстро набирал скорость, хотя я и не крутила педалями. Площадь была большая и пустынная, и только около памятника человеку, который живее всех живых, стояла небольшая группа людей, которая внимательно слушала своего гида.
   А я, оцепенев от ужаса, думала, как бы мне не врезаться в эту толпу, стараясь хоть как-то сохранять равновесие, а велосипед как назло катился прямиком туда. Я даже вскрикнуть не успела, как врезалась аккурат в центр толпы. Все шарахнулись от меня, велосипед грохнулся об асфальт, а я, перелетев через ограждение, треснулась лбом об великого вождя. Тут подбежал дядя Леня, помог мне подняться, а заодно и извинился перед этой делегацией. Мы пошли дальше, катя велосипед со слетевшей цепью, сопровождаемые отборным трехэтажным русским матом, на который в русской глубинке совсем не скупились.
   Но это было давно, теперь я научилась кататься на велосипеде, и каталась, скажу вам, довольно лихо.
   Когда мы сошли с поезда вместе с Джеком, нас уже встречали дядя Гриша, мамин брат и две его дочери Галя, моя ровесница, и Лена, ровесница Нади. Не знаю почему, но дружила я не с Галей, а с Леной, которая была меня моложе на два года. Она мне нравилась, так как была шустрая и заводная, и совала свой веснушчатый нос во все дырки. А Галя, не в пример ей была очень степенная и деловая, и дружила не со мной, а с Надей. Так как Галя с Леной постоянно находились в состоянии повышенной боевой готовности, то мы как-то сразу разбились на два враждующих лагеря, постоянно устраивая друг другу козни.
   Джек Ленке сразу понравился, а Галя сказала, зачем мы еще эту гадость привезли, у них уже есть одна собака. Но мы ее успокоили, что это временно. Дома нас уже ждала тетя Муся, и она тоже спросила, зачем мы привезли собаку. И тут произошла заминка. Дело в том, что деревенские собаки жили только на улице, в конуре, и завести ее в дом было делом таким же странным, как в городской квартире держать корову или свинью. Мы попробовали оставить его на крыльце, но Джек стал скулить, и скрестись в дверь. Пришлось его впустить, и тетя Муся, скрипя сердцем, согласилась держать его на веранде. Тем более Джек был очень воспитанным песиком, никуда не лез, и со стола ничего не воровал. А когда мы продемонстрировали все фокусы, которые выделывал Джек, не хуже цирковой собачки, сердца наших родственников смягчились, и они уже не так косо смотрели на еще одного дармоеда. Джек сразу привык к новому месту и хорошо ко всем относился. Кроме того, услышав однажды, как Ленка заиграла на аккордеоне, Джек стал завывать и кружиться на задних лапах, хотя мы его этому не учили, чем и влюбил в себя наших родственников.
   Однажды в огород забрались куры, и тетя Муся побежала их выгонять, пока они все там не разорили. Но у кур был свой интерес, и они с квохтаньем разлетались по огороду, не собираясь покидать дармовую пищу. Тогда я на них натравила Джека, а тетя Муся закричала, что он всех кур передавит. Но Джек был не такой дурак. Он понял все что надо, и только пугал кур, сгоняя их к калитке. И так всех до единой и выгнал. И тетя Муся поняла, что Джек не зря ест свой хлеб. Так же было и со свиньей, когда эта тонна сала выскочила из сарая, и стала галопом носиться по двору, ни на кого не обращая внимания. Джеку ничего не стоило и ее загнать в сарай, хотя по размерам был куда меньше этой хрюшки.
   Когда мы ходили в магазин за хлебом, то всегда брали с собой Джека. Нам было приятно наблюдать, как деревенские жители просто рты открывали, когда видели, как наш песик, гордо подняв голову, тащил в зубах сумку, стараясь, не волочить ее по земле.
   Скоро его весь поселок знал, и, показывая на него пальцем, говорили: Смотрите, это Джек из Москвы!
   Джек скоро узнал, где работают дядя Гриша и тетя Муся, так как утром иногда убегал с ними, а возвращался один, когда сочтет, что мы уже продрали свои глаза. Иногда мы говорили ему: Где тетя Муся? и он, поняв команду, во весь опор мчался на птичник, хотя это было довольно далеко. Однажды мы его послали к дяде Грише. Через некоторое время Джек вернулся, весь в навозе, и кинулся к нам. От него так ужасно несло! Мы закрылись от него в доме, но он скребся и скулил под дверью. Тогда мы выпихнули Надю, и вежливо попросили ее отмыть Джека. Ей ничего не оставалось, как взять Джека за шкирку, и вымыть его с мылом под струей холодной воды. Но все равно от него очень долго пахло, и от Нади, кстати, тоже, и мы долго демонстративно зажимали носы, как будто проходить мимо нее было совсем неприятно. И она очень обижалась.
   К обеду пришел дядя Гриша, и рассказал, что Джек, подбегая к нему, не заметил большую яму с навозной жижей, и с головой окунулся туда. Дядя Гриша испугался даже, что Джек утонул. Но потом Джек появился над поверхностью, дядя Гриша помог ему выбраться, и сказал ему, чтобы он шел домой. Остальное вы уже знаете.
   Кроме кур, уток и свиньи, у дяди Гриши была еще одна корова Зорька, молоком которой мы, собственно и питались. Так как пастуха в деревни не было, то все хозяева коров по очереди выгоняли всех буренок в стадо. Подошла очередь и нашего двора. Тетя Муся разбудила всех очень рано, дала нам корзинку с едой, и я с Надей, Ленкой, Джеком и дядей Гришей тронулись в путь.
   Было еще довольно темно, холодно, и даже в куртках мы никак не могли согреться. Со всех дворов выгоняли коров, и те протяжно мычали, неторопливо следуя к месту сбора. Джек поначалу заартачился, испугавшись такого паломничества рогатых и хвостатых, и поджав хвост, попятился к дому. Но так как мы его пристегнули на поводок, далеко он не убежал, и нам пришлось его волочить за собой, к великой потехе деревенских старух. Дядя Гриша, пересчитав всех коров, свистнул кнутом, и они, толкаясь и бодаясь нестройной толпой, двинулись к пастбищу.
   Пастбище было довольно далеко, да и дорога туда была не из легких, проходя по склонам, да по косогорам. Скоро взошло солнце, и стало очень жарко. Я сняла куртку, но она казалась мне слишком тяжелой ношей, да и жар от нее шел нестерпимый. Тогда я взяла и повесила свою куртку на спину ближайшей коровы. Она, подозрительно мотнув рогом, все-таки пошла дальше, освободив мои руки.
   Время от времени то одна, то другая корова отбивалась от стада, а то и, задрав хвост, норовила куда-нибудь удрать, и тогда мы, проклиная и жару, и всех коров на свете мчались с одного края поля на другой.
   Джек понемногу привык к коровам, и вскоре носился вместе с нами, стараясь водворить заблудшую душу на место. И вскоре мы, вконец выдохшись, посылали Джека одного наводить порядок. Коровы поначалу с удивлением рассматривали это загадочное существо, которое гавкало у их ног, стараясь при случае боднуть Джека. Но вскоре Джек понял, как с ними надо справляться, и забегал только сзади, норовя куснуть за ногу. И коровы его слушались.
   Скоро наступил полдень. И коровы и Джек выдохлись, и лежали на земле, спасаясь от зноя и оводов.
   Я, сняв куртку с коровы, расстелила ее на траве, и мы все уселись передохнуть и заодно перекусить. Внезапно Джек вскочил, куда-то убежал, и вдруг принес нам живого маленького зайчонка! Это было такое чудо, что даже не верится, что это случилось на самом деле.
   Мы гладили это маленькое чудо, которое спокойно помещалось на ладошке, и зайчонок даже не пробовал вырываться. Дядя Гриша сказал, что лучше бы мы его отпустили, наверняка где-то рядом находится мать. Но мы и слушать не хотели, и сказали, что его раздавят коровы, и все пытались накормить его травкой. Но он был испуган, ничего не ел, и носик его мелко-мелко подрагивал. А какие у него были ушки! Никогда в жизни не видели мы так близко зайчонка, и не могло быть и речи, чтобы мы его отпустили. И мы мечтали, что вырастим его, и у него потом появятся зайчата.
   Солнце перевалило за полдень, и скоро мы стали собираться назад. Джек окончательно выдохся, и больше не собирался выполнять нашу работу, и мы по очереди бегали наводить порядок, собирая коров в кучу. Обратный путь был еще тяжелее, было очень жарко, хотелось пить, и еще эти противные оводы не давали спокойно идти, кусая нас за оголенные потные места.
   Джек понуро плелся позади всех, вывалив весь язык наружу, и только зайчонок, которого мы несли по очереди в руках, согревал нам душу и сердце.
   Проходя мимо пруда, коровы зашли по пузо в воду, и начали жадно пить, отфыркиваясь от удовольствия. Как же мы им завидовали! Но берег был глинистый, вода от коров быстро замутилась, так что и речи быть не могло, чтобы окунуться или хотя бы смыть пот с лица. Наконец, коровы одна за другой выходили из воды и уже веселее, вприпрыжку бодро двинулись к дому. Джек, тоже почувствовав, что мы уже недалеко от дома, прибавил шагу, и когда мы подошли домой, он уже спал под крыльцом мертвецким сном.
   Тетя Муся с Галей, увидев зайчонка, тоже спросили, зачем мы еще и зайчонка приволокли, и говорили, что он подохнет. Но зайчонок быстро оправился, и спустя несколько дней скакал за нами по всем комнатам, и с удовольствием грыз морковку и капусту, и даже пил молоко из блюдечка.
   Один раз мы его потеряли и никак не могли найти, и очень расстроились, но потом я отыскала его в углу, под грудой белья, и все удивлялись, как это он не задохнулся.
   Скоро наступило 12 июля, тридцатилетие великого танкового сражения, все только и говорили об этом празднике, и говорили, что приедет сам Брежнев. И мы с самого раннего утра двинулись на площадь, надеясь вблизи увидеть нашего правителя, так как в Москве у нас такой возможности не было.
   Площадь была битком заполнена народом, играл военный духовой оркестр, и все ждали именитых гостей. Но Брежнев не приехал, к глубокому всеобщему сожалению и разочарованию, и многие спрашивали у нас чегой-то наш Брежнев не приехал? Как будто, если мы жили в столице, то обязаны были быть в курсе всех политических событий.
   Хотя из Москвы приехали довольно крупные политические фигуры, правда, я не помню, кто именно, так как все они казались на одно лицо, в одинаковых темных костюмах, белых рубашках, и при галстуках, не смотря на страшную жару. Стоя за спинами людей, мы их даже толком не смогли разглядеть, хотя среди местного населения и выделялись высоким ростом. Единственно, что запомнилось, так это открытие памятника настоящего танка, который установили на месте боевых действий. Но мы туда не пошли, так как это было довольно далеко от центральной площади.
   И еще запомнилось, что в магазине, кроме хлеба и растрескавшихся макарон появились еще какие-то деликатесы, в виде колбасы, свиных ребрышек, сахара и шоколадных конфет. Так что праздник был отмечен всеми селянами с большой помпой.
   Много еще чего произошло в то лето, боюсь, не хватит места все перечислять. Одни наши боевые действия друг с другом при помощи помидоров чего стоят. И наши приключения в походе за колхозным горохом и огурцами, и прогулка за ягодами, и работа на огороде, и как мы праздновали мое четырнадцатилетие, на котором мне подарили лохматую игрушечную собаку, которая и сейчас находится у меня, и везде были интересные случаи. И все это произошло только за два неполных месяца.
   Но, наконец, пришла пора собираться домой, и тут пришло письмо от мамы, где она строго напоминала нам, чтобы Джека с собой не привозили, все равно она его и на порог не пустит. Мы с Надей ужасно приуныли, так как были уверены, что наши родители уже соскучились без Джека, и все нам простили. Но это было не так. Но Лена, узнав о нашем горе, очень даже обрадовалась, так как Джек ей очень даже нравился, и она стала расписывать, как тому будет хорошо, и как она будет за ним присматривать. И что на всех каникулах мы можем приезжать и любоваться на свою собачку. И все остальные тоже с радостью согласились оставить Джека у себя, предложив вместо Джека взять зайчонка. Нам ничего не оставалось, как согласиться.
   Когда наступил день отъезда, Ленка даже хотела запереть Джека в доме, чтобы мы не передумали в последний момент, но мы категорически были против этого, стараясь подольше побыть со своей собакой. Но когда поезд подошел к станции, она схватила обеими руками Джека, и не выпускала его. Мы все надеялись, что он вырвется, и вскочит в вагон. Тогда мы скажем маме, как все случайно получилось, и пообещаем на осенних каникулах отвезти Джека. Но Ленка так крепко держала Джека, что он, по-моему, даже дышать не мог, и мы долго смотрели из удалявшегося поезда на Джека и счастливое Ленкино лицо.
   В поезде мы раскрыли коробку с зайчонком и попробовали его покормить капустой и морковкой, но зайчонок ни к чему не притрагивался, и даже молоко не пил, а живот у него был раздутый. Мы гладили его, а он был какой-то вялый и безучастный, и когда мы через некоторое время попробовали его разбудить, нам это уже не удалось.
   На перроне нас встречал папа, но мы даже не были рады его видеть, так как очень горевали и по зайчонку, и по Джеку.
   Дома мама нас похвалила, что мы приехали без Джека, и сказала, что тому очень хорошо будет в деревне. Но мы так не считали, и были обижены на родителей. Хотя, наверное, это было не совсем справедливо, но ничего с собой поделать не могли.
   Первого сентября мы пошли в школу, и на первом же уроке русского языка нам задали на дом сочинение Как я провела летние каникулы. Я сначала написала про Джека, и про коров, и про зайчонка, но когда показала сочинение папе, он сказал, что я уже большая, а все пишу о каких-то глупых коров и зайчат. И я тогда написала о том, как мне понравился праздник тридцатилетия Курской битвы, и папа сказал, что получилось очень хорошо. Хотя мне было на это как раз и наплевать.
   Дни проходили за днями, а мы с сестрой все не могли дождаться осенних каникул, когда, наконец, сможем увидеть Джека. Очень уж мы без него скучали. За неделю до каникул, мы поехали за билетами, места были только в общем вагоне, но мы были согласны даже на стоячие места, лишь бы поскорее приехать в Прохоровку.
   Прохоровка встретила нас дождем и слякотью. Дороги все были размыты, и пройти можно было только с большим трудом. Но что стоят все эти неприятности по сравнению с той радостью, когда мы, наконец, схватили на руки нашего лохматого друга. Джек очень изменился, окреп, стал каким-то степенным и очень сильным. Ленка сказала, что он является, чуть ли не единственным отцом всех щенков в округе, и повела смотреть соседских щенков. Мать этих щенков была здоровая и злая, и чуть ли с цепи не сорвалась, когда увидела нас с Надей. Но Ленку она знала, и позволила ей взять щеночка, и мы все рассматривали его и не могли понять, похож он на Джека или нет. А Ленка говорила, что у некоторых щенков такая же бородка, как у Джека, и что некоторые соседи приходят и в шутку требуют алименты.
   Так как все время шли дожди, мы старались не высовываться из дома, все дни напропалую играя в карты. Ленка при любом удобном случае старалась сплутовать, а пойманная с поличным, нас же обвиняла в лопоухости и невнимательности, короче эта ее черта являлось какой-то похвальной житейской мудростью и смекалкой. Хуже всего не везло в карты Наде, то ли она была невнимательна, то ли эта игра ее не очень-то прельщала.
   В деревне было скучно и серо, и если бы не Джек, мы бы, наверное, уехали бы на следующий день. Все-таки я ни за что не согласилась бы жить в деревне, разве что летом. Но каникулы, подошли к концу, и мы уехали, пообещав приехать зимой.
   А перед Новым годом Ленка прислала нам поздравительную открытку: Дорогие тетя Маша, дядя Саша, Валя и Надя. Поздравляю вас с Новым годом. Джека больше нет, его задавил трактор.
   Получив такой удар, мы долго с Надей плакали, вспоминая нашего дорогого Джека, и кляли себя за те ошибки, которые мы совершили. Ведь если бы мы не обучили его кусаться, он не цапнул бы соседскую девочку, и не пришлось бы его увозить за тридевять земель, а если бы сразу запретили Джеку гоняться за машинами, его не задавил бы трактор. И он бы еще долго жил с нами, потому что был на самом деле очень умной и хорошей собакой.
   Сейчас у Нади живет боксер Ник, собака очень добродушная, и безобидная, хотя на ее свирепой морде это и не написано. И однажды я спросила Надю, почему она не обучает Ника охранительным командам, это же все-таки боксер, а не болонка какая-то. На что моя мудрая сестра ответила, что очень хорошо помнит, что случилось с Джеком, и не хочет повторить той роковой ошибки.
   Больше никогда собак нам заводить не разрешали. А я стала уже довольно взрослой, чтобы гоняться за бездомными собаками, хотя при виде любой брошенной собаки, у меня с болью сжималось сердце, и хотелось, и покормить и приласкать бедного песика. Но я знала, что это может привести лишь к новым страданиям, и старалась и близко не подходить к этим замечательным животным.
   Дни проходили за днями, и я вынуждена была привыкать к новой жизни, ощущая, что взрослею и меняюсь с каждым днем. Но об этом будет уже совсем другая книга. И поэтому говорю: Прощай Детство, здравствуй Юность!
  
  
  
  
  
  
  
  

ПОДРУГИ МОЕГО ДЕТСТВА

  
   Я
   столько времени рассказываю о кошках и собаках, что у читателя может появиться мысль, что кроме, как с животными я, подобно Маугли, ни с кем не общалась. Но это было совсем не так. И поэтому, расскажу о своих подругах, которых я, кстати, любила совсем не меньше, чем собак и кошек.
   Первая девочка, с которой я подружилась, когда поступила в третий класс А новой школы, была Коноплева Наташа. Я не сказала бы, чтобы она была какая-то большая умница, или, наоборот, хулиганка. Она была обыкновенной девочкой, но мне она очень нравилась, может быть потому, что была более дружелюбной, чем другие девочки из нашего класса. Переехав из другого района, и никого еще не зная, я была очень благодарна Наташе, что она дружит со мной, и бегала за ней как собачонка.
   Наташа была намного самостоятельней меня, и ей разрешали уезжать из дома в такие места, куда мы ездили только с родителями. Например, на ВДНХ, или в Ботанический сад, или в парк какой-нибудь, или в кинотеатр, который находился где-нибудь в центре Москвы. Мы с Надей тоже ездили с ней по всей Москве, и мои родители, зная, что мы собираемся ехать не одни, а с Наташей, всегда отпускали нас, иногда и дав немного денег на мороженое.
   Иногда мы даже ночевали друг у друга, такими мы стали закадычными подружками. Мама у нее была очень добрая, и когда я приходила к Наташе в гости, всегда усаживала меня за стол и поила чаем. Папа ее тоже был очень хорошим и веселым человеком, и часто подшучивал над нашими успехами в школе, называя нас с Наташкой двоечницами. И даже младший братишка Толик, который был ровесником моей сестренки, и которого мы иногда поддразнивали, называя Надиным женихом, тоже был очень милым. Короче Наташкина семья мне казалась самой доброй и дружной семьей на свете.
   Однажды на Новый год Наташкина мама сшила ей красивое платье из марли, и оно, накрахмаленное и расшитое мишурой, очень ловко сидело на Наташке, превратив мою подругу в настоящую сказочную Снежинку. Наташина мама, увидев, с какой завистью смотрела я на это платье, пообещала и мне сшить такое же. И сшила, и мы с Наташкой на Новогоднем Огоньке были не хуже других.
   Наташка всегда любила выступать со сцены. С удовольствием она танцевала и пела какие-то частушки на всех праздниках. И еще она умела строить глазки. Наташа прищуривалась особым способом, и взгляд ее становился загадочным и женственным. Она пыталась и меня научить этому, но у меня ничего не получалось, и я очень ей завидовала. Еще она любила красить глаза, и даже подкручивать ресницы специальными щипчиками. Однажды она пришла в школу с обгоревшими ресницами и бровями, и на мой изумленный вопрос, где это она так обгорела, Наташка заявила, что это она сделала специально, спалив их спичкой, и что теперь брови и ресницы вырастут новые, еще гуще и длиннее. Она и мне предложила такую же операцию, но я в ужасе отказалась.
   А однажды я пришла в школу, и узнала страшную весть, что у Наташи умер папа. И три дня Наташа с Толиком не ходили в школу. А когда Наташа, наконец, пришла, все смотрели на нее с участием и с жалостью, и Наташа плакала. А потом рассказала мне, как умер ее папа, буквально у матери на руках, и я тоже очень плакала, и понимала, что прежней, веселой Наташки уже никогда не будет. И когда я зашла к ним домой, Наташкина мама тоже начала плакать, и жаловаться на свою судьбу, и я поняла, что и мама Наташкина тоже уже не будет веселой. И на самом деле, мама Наташи не смогла справиться со свалившимся несчастьем, и с горя запила. И, кроме того, чтобы как-то прокормить двоих детей, она начала сдавать свою квартиру каким-то грузинам, и я, когда приходила к Наташе, постоянно видела каких-то мужиков. Наташина мама была пьяная, и зазывала меня к себе, но Наташа, грубо ее оборвав, быстро выходила со мной на улицу. И в гости никогда уже меня не приглашала. Часто потом я встречала Наташину маму с красным распухшим носом, ругающуюся матом на всю улицу, и, я делала вид, что не знаю ее, и проходила, отвернувшись, мимо.
   Но Наташка всегда скрывала, что мама у нее превратилась в пьяницу, и я никогда не признавалась, что обо всем догадывалась, чтобы не причинить ей лишнюю боль. Постепенно Наташа все меньше вспоминала об отце, и вроде бы опять стала прежней.
  
  
  
  

ТРИ СЕСТРЫ

  
   К
   ак-то у нас в классе появилась новенькая девочка Фая Абидула. Почему-то никто не хотел с ней дружить, хотя она была очень смешливой и доброй девочкой, наверное, наш класс уже разделился на отдельные группировки, где лишним места уже не было. А я, вспомнив, как чувствовала себя в новом коллективе, старалась относиться к ней очень благосклонно, и подружилась с ней. Но Наташке Фая совсем не понравилась, и она стала мне говорить, какая та дура и ненормальная, а Фае, наоборот, Наташка не нравилась, и она все удивлялась, как это я могу дружить с этой сумасшедшей. Короче, находясь среди двух огней, я пыталась их примирить, хотя мне очень льстило, что у меня вместо одной подруги стало целых две, и то, что они ревновали меня друг к другу. Я говорила Наташке, что Фая считает ее очень красивой девочкой, а Фае, наоборот, что Наташа находит ее очень умной и сообразительной. Наконец, моя ложь удалась, и мне удалось их подружить, на свою голову. Скоро они стали такими закадычными подружками, что я оказалась третьей лишней. Даже одевались они теперь одинаково, и прически носили одни и те же. И приходили в школу то с бантиками, то с косичками, то просто с хвостиками, так что со спины их невозможно было даже различить, и все называли их сестрами. Фая тоже научилась строить глазки, как Наташка, и чувствовалось, что они просто породнились. А еще они стали утверждать, что снимаются в фильме, где играют близняшек. И никто не мог понять, врут они или говорят правду.
   Однажды на перемене они подошли ко мне, и спросили, не хочу ли я тоже сниматься в фильме. Я сказала, что, конечно же, нет, так как считала себя просто уродиной по сравнению с ними, к тому же у меня совершенно нет актерского таланта, даже не умею, как они строить глазки. Но девочки так горячо уговаривали поехать с ними, и говорили, что ихний режиссер просто умолял их найти такую девочку, как я, и что будто бы снимается кино Три сестры, и им как раз третьей не хватает. Короче, уговорили.
   Сразу же после школы, забросив портфели по домам, мы встретились около остановки. Дольше всех мы ждали Файку. Когда же, наконец, она объявилась, то объяснила свое опоздание тем, что пообедала, и мы на нее немного обиделись, так как с Наташкой даже не успели перекусить.
   Я спросила, куда же мы поедем, но девчонки сказали, что они все знают, привезут меня куда надо, и чтобы я не волновалась. Но я очень даже волновалась, так как не знала, понравлюсь ли режиссеру. Наконец мы приехали к Телецентру. Здание было большое и красивое, и мы подошли к входу. Там стояла вахтерша, и не хотела нас пропускать, и требовала пропуск. Но тут Наташка, переглянувшись с Файкой, и сощурив загадочно глазки, спросила у этой вахтерши, неужели она их не узнает? Тогда эта женщина посмотрела на Наташку внимательно, и сказала: А-а-а, ты должно быть дочка режиссера N! И Наташка с Файкой радостно закивали головами, соглашаясь с ней. Я решила не отставать, и тоже кивнула. Вахтерша посмотрела на меня подозрительно, но всех пропустила.
   Я спросила у девчонок, зачем они соврали, что они чьи-то дети? И только тут, в фойе узнала я правду. Оказывается, девчонки не снимаются ни в каком кино, хотя и мечтают об этом уже целый год. А сюда приехали, чтобы напроситься к какому-нибудь режиссеру, и убедить его снять их в детском фильме. А меня они взяли для массовости.
   Я обиделась, и сказала, что они обе врушки, и никакому режиссеру они не понравятся. Но девочки были несгибаемы, и сказали, что если я не хочу быть звездой, то могу уезжать домой, и что меня никто не держит. Мне было стыдно опять проходить мимо той вахтерши, которая и так с великим подозрением смотрела на мое заношенное пальто, и пузырящиеся в коленках рейтузы, и решила оставаться с девчонками до конца. И мы направились к стеклянным дверям, которые преграждали нам путь к славе. Но там стоял милиционер, который наотрез отказался пропускать нас дальше, хоть мы все и были дочками режиссера N. И сказал, что если мы хотим пройти, то можем сначала позвонить отцу, и если он даст ему разрешение, то он нас сразу же пропустит, а так, без пропуска никак нельзя.
   И мы поплелись к телефонам, которые стояли тут же, на столиках, и стали бессмысленно набирать разные номера. Тут к нам подошла служащая телецентра, и спросила, кому мы так упорно стараемся дозвониться. И Наташка, не моргнув глазом, сказала, что нам срочно нужно дозвониться до режиссера N, такое у нас важное пионерское поручение, но видимо нам неправильный телефон дали, и значит, зря мы целый день потеряли. Тут эта женщина решила нам помочь, и через справочную нашла нужный нам телефон. И мы воспрянули духом, и стали звонить по этому телефону, но нам отвечали, что режиссер N на съемке, и спрашивали, что ему передать. Но мы говорили, что дело очень личное, и что мы перезвоним. И каждые десять минут мы по очереди звонили, но режиссер постоянно был занят. Я уговаривала девочек уехать, и не позориться, но их уже ничто не могло остановить на пути к намеченной цели. Женщина, которая нашла нам номер телефона, все время подходила к нам, и спрашивала, как у нас продвигаются дела, и очень переживала за нас.
   Наконец, трубку взял сам режиссер и спросил, какое же у нас к нему дело? Наташка ответила, что дело очень личное, и мы можем об этом сказать только при встрече. Тогда он сказал, что сейчас спустится, и чтобы мы его ждали у входа. Я перепугалась до смерти, и заявила девчонкам, что ухожу, и что совсем не хочу быть артисткой, но они вцепились в меня мертвой хваткой и сказали, что это просто свинство оставлять их одних, когда все уже обговорено. И, несмотря на все мои протесты, поволокли к тому милиционеру, который не хотел нас пропускать.
   Наконец спустились двое мужчин, и один из них спросил у милиционера, что за дети хотят с ним встретиться. Милиционер указал на нас, и тогда режиссер пальцем поманил нас к себе. И мы, стараясь спрятаться друг за друга, нетвердой походкой приблизились к нему. И этот дядя спросил, чего же мы от него хотим. Мы молчали как партизаны. Я уставилась в носок своего сапога, как будто там было что-то интересное, чувствуя, как краска стыда заливает мое лицо, и боялась взглянуть на этого режиссера, которому мы звонили три часа подряд, отвлекая от съемок. Но когда я решила взглянуть на своих подруг, то увидела, что цвет их лица не слишком отличается от моего, и что они также с превеликим интересом рассматривают свои сапоги.
   Наконец, режиссеру надоела эта игра в молчанки, и он еще раз спросил, зачем же мы его вызвали, и что ему некогда стоять и смотреть на нас, и что из-за нас он оставил съемки. И тогда Наташка, которая и заварила всю эту кашу, сказала, заикаясь, что нас послала к нему наша пионерская организация, и что мы все его знаем и любим, и что смотрели все его фильмы. В глазах режиссера мелькнуло что-то вроде любопытства, и он спросил, какие же, интересно, фильмы нам понравились. Но мы не знали ни одного, мы даже никогда не слышали об этом режиссере, но Наташка все еще лепетала, что не может вспомнить названия, но все равно все фильмы нам очень нравятся. А режиссер все просил вспомнить хотя бы один, но и это нам было не под силу. А Наташка продолжала бормотать, что нам его фильмы так нравятся, так нравятся, что мы хотим тоже в них сниматься. Наконец, режиссер понял, зачем мы все это заварили и, с облегчением вздохнув, сказал, что он вообще никогда не снимал детских фильмов, и снимать не собирается. Но, увидев наши расстроенные лица, и сжалившись над нами, дал адрес, где вроде бы приглашали детей на просмотр для участия в каком-то фильме. Наконец этот спектакль был окончен, и мы вывалились из телецентра все красные и потные, зажав в руке клочок бумаги с заветным адресом. На улице Наташка стала шипеть на нас, что ей одной пришлось отдуваться за всех, и что мы с Файкой стояли как две идиотки.
   Больше всего на свете я хотела вернуться домой, но мои подруги так не считали, и сказали, что нам всем крупно повезло, и повезли меня по записанному адресу. Проклиная свою доверчивость, я последовала за ними. Опять мы куда-то далеко ехали, нашли, наконец, то место, где набирали будущих звезд, но сидящая в кабинете женщина сказала, что просмотр уже давно закончился, и детей отобрали. Но девочки стояли насмерть, и не собирались уходить. И молчали. Я тоже стояла и молчала. И мы стояли, не шевелясь, как три глухонемых идиотки. Женщина опять, покосившись на меня, сказала, что ничем не может нам помочь, и что может быть в будущем году будет набор, а сейчас уже все закончилось. И я больше не могла стоять и молчать, как дура, и развернувшись, пошла к выходу. До Файки тоже, наконец, дошел смысл сказанного, и она поплелась за мной. Самой последней выкатилась Наташка, обвиняя нас во всех смертных грехах, и убеждала нас в том, что если бы мы еще немного подождали, то наверняка нам досталась бы какая-нибудь роль. Но я этому не верила, да и Фая тоже.
   И только тут мы заметили, что уже стемнело, и еще как урчат от голода наши бедные желудки, ведь с самого утра мы ходили голодные. Мы стали шарить по всем карманам, и набрали какую-то мелочь, в основном это были Фаины деньги.
   Мы шли, терзаемые муками голода, пока не нашли какое-то кафе. Зайдя туда, мы поняли, что это кафе совсем не кафетерий, как мы рассчитывали, надеясь залить наши бедные желудки чаем с бутербродом, а довольно культурное заведение типа ресторана. Но голод не тетка, и мы уселись за свободный столик, застеленный белоснежной скатертью и заставленный красивыми фужерами. Подошла официантка, и протянула нам меню. Мы были так измучены, что сил на то, чтобы встать и уйти, уже не было. И мы стали изучать меню. Нам хватало только на одну порцию солянки, которую я, кстати, терпеть не могла. И Наташка сказала, что раз Файка пообедала дома, значит, эта солянка только нам двоим. Тогда Фая стала клясться, что съела только две сосиски, но, увидев наши голодные глаза, поправилась, что это была только одна сосисочка, да и то половинка, и показала, каких размеров была эта жалкая сосиска. И мы решили съесть эту порцию на троих. И по очереди, передавая друг другу тарелку с солянкой, пользуясь одной вилкой, мы очень быстро опустошили тарелку. Подошла официантка, и спросила, не принести ли нам еще чаю с хлебом, но на это денег у нас уже не было, и мы сказали, что наелись, заплатили по счету, и вышли из кафе. Так как денег на автобус не осталось, то мы всю дорогу тряслись, боясь, что нас оштрафуют, или, еще хуже, вышвырнут из автобуса, и придется идти пешком.
   На следующий день в школе ко мне подошли невостребованные две сестры, и взяли с меня клятву никому не рассказывать про нашу поездку. А я и не собиралась, так как не видела в этом ничего заслуживающего похвалы.
   А когда позже одноклассницы спрашивали, когда же можно посмотреть фильм с их участием, Наташа с Фаей отвечали, что неужели те девочки такие наивные, что поверили их шутке. И от них отстали.
  
  
  
  
  

МАРИНКА

  
   П
   остепенно моя дружба с ними закончилась, и я нашла себе новую подругу Маринку. Она также училась в нашем классе, и я почему-то не помню, как я с ней подружилась, может быть, нас просто посадили за одну парту.
   Она совершенно не походила ни на Фаю, ни на Наташку. Иногда она сильно заикалась, но, в отличие от меня, стесняющейся своей речи, нисколько не страдала от этого, и могла часами орать на улице на какого-то хама. Одевалась она не только модно, но и экстравагантно. И очень хорошо танцевала, и обожала бегать на танцы. Когда мы только с ней подружились, то были одного роста, и вплоть до восьмого класса, на уроках физкультуры старались встать на цыпочки, чтобы казаться выше, и то она, то я стояли третьей или четвертой, от конца, конечно. Была она довольно симпатичной, и когда улыбалась, на щеках ее появлялись забавные ямочки. И я знаю, что ей нравился один мальчик из нашего класса, а она, по-моему, нравилась ему.
   Еще у Маринки была сестренка, очень хорошенькая девочка, но потом у нее обнаружился рак крови, девочка от уколов стала очень толстенькой и все очень жалели ее. Родители Маринки, беспокоившиеся о судьбе младшей дочери, очень мало обращали внимания на Маринку, и часто ее наказывали. Но Маринка и сама была не подарок, и ругалась со своими родичами, совершенно их не боясь. И всегда с боем отстаивала свою независимость. Мне было жалко ее родителей, которые совершенно не могли повлиять на свою дочь, и завидовала Маринке, ее смелости, так как со своими родителями я старалась никогда в полемику не вступать, даже когда те были не правы.
   В своем классе я никогда не пользовалась авторитетом, так как была очень тихой девочкой, да к тому же боялась сказать что-то лишнее. Не то, что Маринка. Единственным предметом, который я любила, была математика, так как можно было молча решать задачи, не думая ни о чем лишнем. Однако, иногда меня вызывали к доске, доказать какую-нибудь теорему, и я, сгорая от стеснения, должна была рассказывать урок. Однажды я совершенно не выучила теорему, и как назло, Вера Александровна вызвала меня. Мне стыдно было сказать, что я не готова к уроку, и вышла к доске. И пока учитель проверяла по журналу отсутствующих, смогла списать условие теоремы по учебнику, который Маринка предусмотрительно повернула в мою сторону, благо мы сидели на передней парте. Но тут Вера Александровна заметила наши махинации, и выгнала Маринку из класса, выставив меня на всеобщий позор, и, отложив в сторону журнал, сказала, что слушает доказательство. О, Господи, что же я могла ответить? Я тупо смотрела на доску, оттягивая время, и, кляня все на свете, и вдруг, я что-то поняла, и начала строчить доказательство. Вера Александровна выслушала меня очень внимательно, и за ответ поставила четверку. Не веря такой удаче, я заглянула в учебник, и обнаружила, что мое доказательство совершенно отличается от приведенного. И очень удивилась, что мне не поставили двойку. Двойку поставили Маринке, хотя она ни в чем не была виновата.
   Вторым уроком после математики, который мне очень нравился, был урок физкультуры, особенно нравилось мне, когда мы играли в баскетбол или в волейбол.
   Капитанами команд нашего класса были две самые высокие и авторитетные девочки, которые и набирали себе в команду девочек. Так как я была маленькая, да к тому же не являлась лучшей подругой этих капитанш, то очень часто оказывалась на скамье запасных игроков, и очень от этого страдала.
   Однажды нашу школу пригласили в спорткомплекс Крылья Советов, для того, чтобы отобрать некоторых девочек во всесоюзную команду. Разделили всех на несколько команд, и заставили играть в баскетбол. И отобрали только двух девочек: Любу, самую высокую девочку из нашего класса, которая и являлась одним из капитанов школьной команды, и на всеобщее изумление меня, хотя я и была одной из самых незаметных и невысоких девочек изо всего класса. Тренер сказал всем разойтись, а нам двоим подойти к ней. Записав наши фамилии, она объяснила нам, какие справки мы должны принести от врача, и показала расписание тренировок.
   Однако мама, услышав от меня, куда это я собралась ездить, категорически была против этого, так как это было довольно далеко от дома, и боялась, что я буду часто болеть, и запущу уроки. Да я и не очень-то сопротивлялась, так как боялась опять попасть в незнакомый коллектив, где заново пришлось бы со всеми знакомиться. А Люба ездила на тренировки, и я очень завидовала ей, когда из-за соревнований она не посещала школу. Но все равно этот эпизод я запомнила на всю жизнь, стараясь по всякому поводу и без повода похвастаться такими моими спортивными достижениями. Вот как сейчас, например. Но когда об этом случае недавно я похвасталась мужу, не преминув заметить, что вполне могла бы быть сейчас Олимпийской чемпионкой, то он ответил, что если бы тогда я начала заниматься профессиональным спортом, то сейчас не прыгала бы по всей квартире, не зная чем бы еще себя занять, а сидела бы на пенсии по инвалидности, подсчитывая сломанные ребра.
   Как бы там ни было, физкультуру я обожала вплоть до восьмого класса. И с удовольствием занималась бы и дальше, если бы не мой рост.
   Придя в восьмой класс первого сентября, я с удивлением обнаружила, что по росту я сравнялась с самой высокой девочкой из класса, той, которую тоже отобрали в баскетбольную команду вместе со мной. Маринке теперь приходилось задирать голову, чтобы заглянуть мне в лицо, и мы с ней страшно завидовали друг другу. Теперь я хотела стать такой же маленькой и незаметной, как и прежде, а не торчать, возвышаясь над всем классом, словно жердь какая-то. А Маринка говорила, что я дура, и не понимаю своего счастья, и она всегда ходила в обуви на ужасающе огромных каблуках. Иногда она, шутки ради, называла меня тетей, и просила достать воробышка, на что я неизменно притворялась глухой, и спрашивала окружающих, кто это там пищит внизу.
   Но самой себе я совершенно не нравилась. Длинная тонкая шея, широкие плечи, угловатая, худая и длинноногая, издали я походила бы на долговязого парня, если бы не мое школьное платье, которое было мне явно не по размеру. Рукава были слишком коротки, талия не на месте, но другого платья в магазине на мой рост не было. И самым ненавистным уроком после литературы у меня стала именно физкультура, так как в спортивных трусиках и футболке казалась себе еще ужасней. Я всегда старалась увильнуть от физкультуры, притворяясь больной. И помню, даже за год у меня чуть двойка не выходила из-за моих прогулов, пока наш физрук не догадался перевести меня в специальную группу ослабленных детей. И я с удовольствием ходила в эту группу вместе с больными и ослабленными детьми, чувствуя себя симулянткой, но где не было наших смешливых мальчишек. Но однако все это не мешало мне ездить на все спортивные соревнования.
   Но, кажется, я немного отвлеклась от Маринки. Как я уже говорила, любила она все пестрое и неординарное. И совсем не походила на меня, изо всех сил старающейся быть как можно незаметней. Маринка ходила на все дискотеки, и рассказывала мне обо всех своих похождениях, и о тех мальчиках, с которыми ей удавалось познакомиться. И еще она рассказывала, как она с ними целовалась, и еще много чего, и я опять ей завидовала, так как не только ни с кем не целовалась, но даже не представляла, как это надо правильно делать. Я даже танцевать не умела, и Маринке стоило немалых трудов научить меня нескольким модным па, хотя и они у меня выходили как-то не так.
   Первый раз я поцеловалась с парнем в восемнадцать лет, за которого вскоре вышла замуж, а до тех времен ходила не целованная и не любимая никем. На мальчиков я старалась не зацикливаться, так как была слишком уверена в своем ничтожестве. Я даже понятия не имела о чем можно разговаривать с ребятами, и все не могла себе даже представить, что когда-нибудь пойду на свидание.
   Одно время было модным разрисовывать свои портфели именами. И я, прикусив от усердия язык, красивыми загогулинами вывела свое имя.
   Маринке в то время нравился один мальчик, который жил в доме напротив, и иногда даже показывала мне его окно, и говорила, что там живет мальчик Валера, в которого она влюблена по уши. Я не обратила на это никакого внимания, так как она была девочкой заметной, и было естественно, что и на нее обращают внимание. Однажды на перемене, она переправила на моем портфеле мое имя на Валеру, и шутки ради сказала одноклассникам, что у меня на портфеле написано имя именно того мальчика, и эта весть разнеслась с огромной скоростью не только у нас в классе, но и в нашем дворе. И мне просто проходу не давали, и даже этот Валера был в курсе, что я в него влюблена. Я просто была взбешена, и перестала разговаривать с Маринкой, а она говорила, что просто пошутила, но мне было не до шуток, и боялась теперь лишний раз на улицу выйти. Ту идиотскую надпись на портфеле я стерла, но стереть информацию в головах своих недругов, конечно, не могла, и чувствовала, что меня предала лучшая подруга.
   Подошел к концу восьмой класс, и все мои подруги и Фая, и Наташка, и даже Маринка, решили, что школьных знаний у них вполне достаточно для жизни, и дальше пошли каждый своей дорогой. А я пошла в девятый класс, не столько из-за того, что обожала учиться, сколько из страха стать взрослой, независимой и одинокой в этом пугающем мире.
  
  
  
  
  
  

ПОДРУГА МОЕЙ МЕЧТЫ

  
  
  
  
   В
   сех девятиклассников разделили на два класса сильный и слабый. Я попала в класс, не отличающийся по уму своими выдающимися способностями. Все наши хорошистки и хорошисты попали в 9А, а остальные в 9Б. Я как понимаете, была в Б.
   Знакомых осталось очень мало, в основном были ученики из других классов, и даже школ. И я совсем приуныла, так как совершенно не могла обходиться без подруги, и уже жалела, что не пошла в какое-нибудь училище, в которые поступали мои подруги.
   Однако я недолго оставалась одна. Однажды на переменке ко мне подошла девочка, которая раньше училась в параллельном классе, и попросила объяснить какую-то задачку. Я просто обалдела от радости. Дело в том, что я видела эту девочку и раньше. И всегда она мне очень нравилась. Была она чуть выше среднего роста, довольно худенькая, с волнистыми золотистыми волосами. Даже кожа у нее была приятного бархатного цвета. И она казалась всегда какой-то неземной и возвышенной. Особенно у нее выделялись глаза, ни у кого я таких не видела. Они были желтого цвета, как у кошки, и взгляд их был всегда очень задумчивым. Она совсем не походила ни на одну девочку, и всегда выглядела очень серьезной, и даже когда смеялась, в ее смехе чувствовалась грустинка. Никогда я не слышала от нее ни одного грубого слова, и буквально в каждом ее шаге чувствовалась элегантность. Если вы смотрели фильм Здравствуйте, я ваша тетя, вспомните девушку, в которую был влюблен переодетый в женское платье бездомный бродяга, то поймете, о ком я говорю.
   Короче, мы с ней подружились, и она даже села со мной за парту, и я была просто на седьмом небе от счастья, что заполучила такую шикарную подругу. И даже фамилия у нее была очень красивая Лазарева Лена.
   К моей радости, она ни черта не смыслила в математике, и я с удовольствием решала за нее и домашние задания, и все контрольные. Но надеюсь, не только из-за этого она решила пересесть ко мне. Может быть, и во мне было что-то хорошее, только интересно узнать, что же. Она никогда не называла меня Валькой, Валюхой, или еще как-нибудь, а только Валей или Валюшкой, а у меня язык не поворачивался назвать иначе, чем Леной, или Аленкой, такой я сразу стала культурной. Дома у Лены стояло большое черное пианино, на котором она с удовольствием играла что-то из классиков, и это мне тоже казалось удивительным и возвышенным, и позже я уже нисколько не удивлялась, что она занимается бальными танцами. А то, что позже она танцевала на открытии Олимпиады - 80, казалось уже таким естественным, что об этом можно даже и не упоминать.
   Мне нравилось слушать, когда она рассуждала о жизни, о любви, да и о других вещах, и даже как она одевалась, мне тоже очень нравилось. И я понимала, что никогда не смогу быть такой культурной и образованной, хотя и соображала по математике лучше ее в сто раз.
   Летом мы любили бродить по Ботаническому саду, читая по очереди вслух стихи Пушкина и Есенина о любви, или просто готовились к очередным экзаменам. И любовались окружающей природой, на которую я прежде не обращала ни малейшего внимания. Как и она, я очаровывалась душистыми ветками сирени, и распускающейся вишней, и первыми цветами.
   Зимой же мы катались на лыжах по лесу, хотя раньше я была уверена, что лыжи существуют лишь для того, чтобы кататься с горок и трамплинов, и терпеть не могла просто так ходить по ровной местности. А теперь я полюбила зимний лес, и морозную тишину, и даже маленьких птичек, которые порхали с ветки на ветку. Я просто была заворожена этой необыкновенной красотой, которая раньше, до Лены, существовала для меня как-то сама по себе. И я понимала, что Аленка никогда не предаст меня, и была рада, что она воспринимает меня такой, какой я есть, не пытаясь переделать меня по своему типу и подобию. И на самом деле, прошло уже много лет с тех пор, но наша дружба не прервалась, и мы частенько перезваниваемся, а порой и встречаемся. И это была единственная школьная подруга, которая не забыла меня.
   Я не помню, нравилась ли она мальчикам из нашего класса, но то, что все проходящие мужчины просто шеи сворачивали, глядя ей вслед, это я запомнила хорошо. И мне не оставалось ничего другого, как греться в лучах ее славы, так как не могла поймать на себе ни единого заинтересованного мужского взгляда, даже самого мимолетного.
  
  
  
  
  

НА БАЛУ

  
  
   К
   ак-то перед Новым Годом мой отец достал на работе два билета на Новогодний Бал, который проходил в ресторане Золотой Колос на территории ВДНХ. Естественно, я пригласила с собой свою лучшую подругу. И мы с нетерпением стали ждать волнующего события. Я никогда не была не только на балах, но даже ни на одной захудалой дискотеке, и ждала своего первого выхода в свет с не меньшим трепетом, с каким его ждала Наташа Ростова из толстовского романа Война и мир. Но, в отличие от Наташи, у которой было полно нарядов, я перерыв весь шкаф, не нашла ни одного. Так как доброй Феи у меня в родственниках также не значилось, пришлось мне выстирать и отгладить свои единственные черные шерстяные брюки клеш, которые я сама и сшила. Так как нарядной блузки у меня тоже не было, я надела то, что у меня было, а сверху натянула белую вязаную кофточку с вышитым цветочком на груди, связанную моей мамой.
   Вымыв голову, и накрутив волосы на бигуди, я принялась краситься и пудриться, не жалея ни краски, ни помады, ни румян. Оглядев себя с ног до головы, я решила, что выгляжу очень даже ничего, и подумала, что теперь Ленке точно за мной не угнаться, а уж сколько ребят со мной будут танцевать, и не сосчитать. И мне даже немного стало жалко Лену, которая одиноко будет стоять, подпирая стены. И поэтому я снисходительно оглядела Ленку с ног до головы, когда встретились с ней на остановке. Лена сказала, что я неплохо выгляжу. Я тоже так считала, и сказала ей, что она тоже ничего, и, рассмеявшись, мы поехали на бал.
   Однако сначала было представление, с Дедом Морозом и Снегурочкой, а я все не могла дождаться, когда же, наконец, танцы начнутся, и даже от волнения не могла вникнуть в то, что происходило на сцене, и все боялась, что их не будет вообще. Наконец эта тягомотина закончилась, и Дед Мороз объявил, что все приглашаются на танцы, и я Ленке чуть всю спину не отшибла, подталкивая для скорости, чтобы она пошевеливалась на своих высоких каблуках. Ленка сердилась, и говорила, чтобы я не суетилась, и что мы никуда не опоздаем. А я злилась на нее, потому что если бы не она, я давно бы уже танцевала с каким-нибудь красавчиком. Наконец, мы дошли до танцевального зала, и, к своему огорчению, я увидела, что девчонок намного больше, чем ребят, да и тех был выбор не очень-то велик, и уже издали прикидывала, кому из них отдать предпочтение. Однако я не учла одну вещь, что у ребят было свое представление о девчонках, и они не обращали на меня ни малейшего внимания. Все внимание отдавалось Ленке, и я была уже не рада, что пригласила ее на бал. Хотя и понимала, что это и не совсем справедливо. И не Ленка, а я стояла, подпирая стенку.
   Наконец, ко мне направился какой-то парень, но, остановившись в шаге от меня, понял, что ниже меня на полголовы, резко повернулся в другую сторону, и пригласил какую-то малявку, рядом с которой казался себе просто орлом. А я совсем приуныла, и кляла и себя, и свой рост, и свой наряд, а заодно и Ленку с ее ухажерами почем зря, и чувствовала, что еще немного, и заплачу с досады. И тут, с другого конца зала, рассекая его на две половинки, прямо ко мне направился мужчина очень высокого роста. Еще не веря такому счастью, я начала внимательно разглядывать противоположную голую стену, держа этого Аполлона в поле своего зрения.
   И вот чудо произошло, и этот мужчина, галантно раскланявшись, пригласил меня на мой первый в жизни танец. И я, взглянув торжествующе на Ленку, которая танцевала с каким-то замухрышкой, небрежно положила обе руки на своего спасителя, мило ему улыбнулась, и под звуки танца закружилась с ним по залу. Однако, как выяснилось через минуту, ни он, ни я не умели толком танцевать, и только отдавливали друг другу ноги. Я пыталась смотреть вниз, чтобы ненароком не наступить на его огромные ботинки, пока он не догадался предложить мне просто встать на них, и так, неся меня на руках, продолжил танец. И мне стало вдруг очень смешно и весело, и стало совершенно наплевать на всех парней вместе взятых, которые не смогли оценить меня по достоинству, и которые были просто на голову ниже моего партнера.
   После такого танго начался быстрый танец, и этот незнакомец опять пригласил меня, и я была уверена, что он в меня просто втюрился. Во время танца он так сильно размахивал своими длинными руками, что около нас образовалась пустая площадка. Но все равно, он иногда задевал кого-нибудь своими ручищами, и очень долго перед всеми извинялся. Я тоже танцевала не ахти как, и, поэтому, думаю, были самой подходящей парой, которую только можно себе представить. Во всяком случае, самой заметной. Потом опять зазвучала медленная музыка, и опять этот дядя Степа пригласил меня, и я уже по привычке, встала на его ботинки, а он медленно кружил меня по залу, и мне было очень хорошо. И хотя я стояла на его огромных ножищах, все равно моя голова еле доставала до его плеча, и мне было так приятно ощущать себя маленькой и беззащитной, и довериться этому большому и сильному человеку, который небрежным движением плеча расчищал нам место под солнцем.
   Как-то очень быстро кончился этот вечер, и последним объявили белый танец. Я стояла, и все не могла решиться пригласить своего кавалера, так как боялась, что он догадается, что я в него тоже втюрилась. Однако он вывел меня из задумчивости, сам подошел, и спросил, не хочу ли я его пригласить. И я опять встала на его бутсы. О, как же я не хотела, чтобы этот танец кончался, я готова была танцевать сто лет подряд, и не останавливаться ни на минуту. И надеялась, что объявят еще раз последний танец, а потом еще и еще, но чуда не случилось, и нам сказали, что бал закончен. С тяжелым сердцем, я сказала ему до свидания, и пошла к Ленке, которая прощалась со своим кавалером. Но мой ухажер и не думал бросать меня на произвол судьбы, а шел за мной, возвышаясь над всей толпой. А за Ленкой хвостиком тронулся и ее танцор, так что мы обе были при кавалерах. И когда нам с Ленкой подали наши пальто, мой партнер взял оба, и помог одеться мне, а потом и Ленке. Я так волновалась, что не сразу попала руками в рукава, и все оглядывалась назад, чтобы не промахнуться.
   Мы вышли на морозный воздух, и наши кавалеры пошли рядом с нами, как телохранители. Тут же мы все и перезнакомились, и мужчины начали рассказывать разные смешные истории, так что мы с Ленкой только со смеху покатывались. И я про себя подумала, что мой в два раза лучше Ленкиного, во всяком случае, был в два раза больше. К тому же он был совсем взрослым, и работал хирургом в какой-то больнице, что мне тоже очень понравилось.
   Так нас и довезли до дома. Ленка со своим другом пошла дальше, а я осталась с хирургом наедине. И мне стало как-то не по себе, так как я совершенно не знала этого человека, и неизвестно зачем он поперся меня провожать через всю Москву. Он еще что-то говорил, но я уже не слушала его, и мечтала только поскорее уйти домой, целой и невредимой. И думала, что если он схватит меня своей клешней, то я даже пикнуть не смогу. Однако, заметив в моих глазах настороженность, он нежно взял мою руку, поцеловал ее, и сказал, чтобы я его не боялась, и что он не собирается меня обидеть. И попросил мой телефон. Так как у нас не было телефона, то я продиктовала телефон своей подруги, которая жила двумя этажами ниже. И чмокнув меня в щечку, он сказал, что обязательно позвонит, и, попрощавшись, ушел.
   Придя домой, первым делом я закрылась в ванной, и долго смотрела на свое порозовевшее от мороза и великого счастья лицо, и все не могла понять, что же этому человеку так понравилось во мне? И пришла к выводу, что ему понравилось все. И засыпая, я все плыла по залу с этим необыкновенным человеком под звуки бесконечной мелодии, ощущая на своей талии его теплые, большие и сильные руки.
   На следующий день я сразу побежала к Оле, телефон которой я дала незнакомцу, и спросила, не звонил ли мне кто-нибудь, и очень удивилась, что нет. И на следующий день он тоже не позвонил. Не позвонил он и через неделю, и даже через месяц. Я уже стала привыкать к мысли, что так и умру старой девой, как однажды теплым майским днем ко мне прискакала Ольга, и еще с порога начала кричать, что мне кто-то звонит. И я буквально скатилась на второй этаж, так я боялась, что трубку повесят.
   Но все было в порядке, и в телефонной трубке я услышала такой долгожданный голос! Однако минут пять я делала вид, что никак не могу вспомнить, какой это Володя мне звонит, и где это я могла с ним познакомиться. И только, когда он напомнил про бал, память ко мне, наконец, возвратилась, и я сказала, что на самом деле что-то припоминаю. А он, извинившись, что так долго не звонил, пригласил меня в ресторан. Но на это я никак не могла согласиться, так как, во-первых, не могла же я в тех же брюках показаться в приличном месте, а во-вторых, на голове у меня был тихий ужас. Естественно я ему этого не сказала, а, вежливо извинившись, сослалась на уроки. Но он так уговаривал и, в конце концов, сказал, что будет ждать меня у метро до самой смерти, и повесил трубку. Тут Надя с Олей стали меня уговаривать не быть такой дурой, и говорили, что я не понимаю своего счастья на халяву пойти в ресторан. И, в конце концов, все-таки уговорили меня пойти на свидание. Пока Надя гладила мои брюки, я вымыла голову, накрутилась, и Оля, переставив трубу от пылесоса, сушила мою прическу. Фена в те времена еще, как понимаете, не было. А я в это время красилась и пудрилась. Под конец Оля дала самую лучшую свою блузку, брызнула на меня мамиными духами, и я была готова к выходу. Но, когда я посмотрелась в зеркало, и увидела свое унылое отражение, уселась на стул, и сказала, что никуда не поеду, так как мне не нравится челка, которая лежит на лбу как-то не так. Но Надя с Олей взяли меня под руки, и выпихнули за дверь.
   Мне ничего не оставалось делать, как направиться к остановке. Тут мне пришла в голову интересная мысль, что никуда я, естественно, не пойду, а на те деньги, которые мне собрали Надя с Олей, куплю пирожное и мороженое, и наемся вволю. Будут знать, как со мной обращаться. Сразу повеселев, я направилась к остановке. Тут, на встречу мне попалась Валька Пронина, одна из самых красивых девочек нашего класса, и спросила, куда это я так намылилась. И, напустив на себя как можно более равнодушный вид, я небрежно ответила, что в ресторан с одним парнем. Надо было вам видеть реакцию этой красавицы! Ну, никак не могла она представить меня в такой роли, и еще, стараясь меня подколоть, поинтересовалась, кто же он, и где это я смогла с ним познакомиться, думая, наверное, что это какой-нибудь сумасшедший или инвалид. Я ответила, что это высокий молодой хирург, с которым я знакома с Новогоднего Бала. И впервые увидела на лице одноклассницы невольное уважение. Боясь новых расспросов, я сказала, что тороплюсь, и что этот Володя уже три часа меня дожидается. И она пожелала мне приятно провести время. Почему-то эта мимолетная встреча настроила меня на романтический лад, и я, боясь опоздать, помчалась к подходящему автобусу.
   Говоря, что Володя ждал меня три часа, я не очень-то привирала, потому что, когда мы с ним, наконец, встретились, он сказал, что думал, что я уже никогда не приду, и что он такой голодный, что готов съесть меня. И повел в ресторан. Но когда мы подошли к этому пункту питания, там уже стояла огромная очередь, так что мы могли попасть туда не раньше, чем через несколько часов. Володя, зажав десятку в ладони, сказал, что сейчас все устроит, и пошел к швейцару, который никого не пропускал. Но и это не помогло, и Володя сказал, что знает еще одно хорошее место, и привел меня в кафе Шоколадница.
   Мне было все равно, так как от волнения тоже очень проголодалась, и готова была пойти в любую забегаловку. Кафе, к которому мы пришли, было ничуть не хуже ресторана. Огромный зал, много света, столиков, уставленных разными приборами, разрисованные стены... Никогда я в таких местах не бывала, и разглядывала все это великолепие с неприкрытым восторгом. От таких возвышенных мыслей меня вывел женский голос:
   -О, господи, уже и с детьми по ресторанам начали ходить!
   Я огляделась, но никаких детей вокруг себя не увидела, и только, заметив, как передернулся мой кавалер, поняла, что эта женщина говорила обо мне. И испугалась, что меня, как несовершеннолетнюю, выгонят из такого шикарного места. Так что я перестала вертеть головой по сторонам, а уткнулась в широкую Володину спину, и шла за ним, никого не видя, пока он не остановился перед свободным столиком.
   И даже стулья, тяжелые и массивные, мне тоже очень понравились. Володя протянул мне меню, и я стала его изучать, обращая, главным образом на колонку, где была проставлена цена, произнеся про себя единственную фразу: - Ого! Название блюд тоже были какие-то незнакомые, и, растерявшись, я протянула меню Володе, сказав, что совсем не голодна. Он засмеялся, подозвал официантку, заказал две порции цыпленка-табака, и очень много десерта.
   Когда заказ, наконец, принесли, я поняла, что сейчас точно опозорюсь, так как не знала, как правильно есть этого бедного цыпленка, и в какой руке держать нож и вилку, так как дома спокойно управлялась с курицей без этих инструментов. Поэтому, я сказала, что у меня от курицы аллергия, хотя у меня просто слюнки текли при виде этой аппетитной тушки. Но Володя, по-моему, не очень огорчился, и съел сразу две порции. Тут же я пожалела, что отказалась от этой вкуснятины, так как Володя ел цыпленка руками. Я тоже бы так смогла. Я смотрела на Володю, и думала, что если выйду за него замуж, то мне придется целыми днями торчать на кухне, готовя ему пищу.
   Принесли десерт, и я поняла, что даже с этим не знаю, как справиться, и как правильно есть эти пирожные - то ли ложечкой, то ли руками. Да и сладкий шоколад в чашечке стал для меня неразрешимой задачей. Пить или не пить? Не могла же я сказать, что у меня и от шоколада аллергия! И я решила подождать, пока Володя обглодает последнюю куриную косточку, и покажет на примере, как надо правильно питаться.
   Володя спросил, почему же я ничего не ем? Я уже набралась храбрости признаться в своем невежестве, но в это время к нам подсели две женщины. Сделав заказ, они начали непринужденно болтать, подозрительно косясь в нашу сторону. Володя все-таки понял, в чем заключались мои страдания и, вытерев салфеткой руки, принялся за сладости. Я, как попугай, повторяла все его движения.
   Все было так вкусно! Володя, заметив мой аппетит, предложил мне свои пирожные, и я, припомнив цыпленка, съела все, что нам принесли.
   Почувствовав в желудке приятную тяжесть, я сказала Володе, что наелась, и что мне пора домой. Он немного удивился такой моей торопливости, но все же, расплатившись с официанткой, двинулся вслед за мной к выходу.
   На улице он поинтересовался, понравилось ли мне в кафе, и я сказала, что да, что было все очень вкусно. Он весело рассмеялся, и стал спрашивать про мои успехи в школе. А я - про его работу. Он сказал, что утром была операция резал какую-то желтушную старуху. Больше мне ни о чем спрашивать не захотелось.
   Проводив меня до дома, он опять чмокнул меня в щечку, и обещал позвонить. Я думала, что он больше не позвонит, но ошиблась. Он позвонил буквально через несколько дней, и опять куда-то пригласил. Я помнила, как чувствовала себя в кафе, и наотрез отказалась. И предложила ему пойти в кино. Он согласился. Я была рада, что он не забыл меня, да и поход в кино казался мне весьма романтическим событием, так как никогда не ходила в кино с мальчиками.
   Совершенно не могу припомнить, о чем было кино, а только помню его руку, которой он гладил мою ладошку. Мне было так приятно, что даже внутри меня разливалась какая-то сладкая волна. Но я испугалась, что он заметит, какое влияние на меня оказывает, и выдернула свою руку. И даже когда он попытался меня поцеловать, отворачивалась, и просила перестать.
   Когда мы вышли из кинотеатра, он начал говорить, что я какая-то несовременная, и что все девушки не такие. Я это знала и без него, но все равно было горько это слышать. Он попытался меня обнять, но я опять вывернулась. Проводив меня до дома, он приподнял рукой мое лицо, посмотрел прямо в глаза и промолвил:
   -Ну, что ж дикарка, прощай! - И грустно добавил, - Жаль. Глаза у тебя красивые.
   И я поняла, что это все, что больше никогда его не увижу. Мне стало так плохо и тоскливо, такой я почувствовала себя раздавленной и униженной, что только и думала о том, как бы добежать до подушки, чтобы вволю разреветься. И сделав над собой титаническое усилие, собрав остатки гордости, я изобразила самый равнодушный и беспечный вид и ответила ему:
   -Ага. Ну, пока!
   И быстро ушла, даже не оглянувшись.
  
  
  
  

ЭКЗАМЕНАЦИОННАЯ ЛИХОРАДКА

  
  
   Однако я недолго переживала. Возможно, в душе я понимала, что ничего серьезного с этим взрослым человеком, каким казался мне Володя, которого я так и порывалась называть по имени-отчеству, не было, да и быть не могло. Вероятно, мне просто импонировало, что на меня обратил внимание такой большой человек. А может быть, я просто играла во влюбленность, чтобы не отличаться от остальных девочек. А может быть, подсознательно ждала, что рано или поздно мы расстанемся, и была готова к этому?
   В это время я заканчивала десятый класс, на носу были экзамены, и это, наверное, и помогло мне отвлечься от грустных мыслей.
   К экзамену по литературе мы с Леной готовились очень тщательно. Для этой цели мы выбрали Ботанический сад, где ничто не могло отвлечь нас от литературных героев. Мы заучивали все подряд, раскладывая всех героев по полочкам и, проверяя друг друга, задавали каверзные вопросы, которые вполне могли попасться на экзаменах. Одурев от зубрежки, мы уходили к пруду, где брали напрокат лодку, и часа два катались, подставив июньскому солнышку свои бледные лица. Лена совершенно не умела грести, и я с удовольствием махала веслами, пока боль в мышцах не напоминала о том, что уже поздно, и пора домой.
   По остальным же предметам, мы готовились отдельно. Вернее не готовились, а писали шпаргалки. И в этом я немало преуспела. Разрезав тетрадные листы на узкие полоски, и склеив их, я сложила их в гармошку. Получилась довольно миниатюрная книжечка. И на каждой страничке я умудрялась мелким шрифтом поместить целую главу из учебника. Проделав такой титанический труд, я поняла, что к экзаменам подготовилась основательно. Но эти-то шпаргалки и подвели меня самым бессовестным образом.
   На экзамене по физике меня посадили на первую парту. Просмотрев билет, я с радостью обнаружила, что знаю все вопросы, так что шпаргалка мне совсем не пригодилась, и я уже ликовала в душе, представляя, как удивлю физичку своими познаниями. И даже задачку решила, хотя раньше ничего в них не смыслила. На соседнем ряду сидела Оля, и по ее умоляющим глазам я поняла, что она совершенно не знает своего билета, и Оля стала знаками показывать, чтобы я дала ей свою шпаргалку. Ох, как не хотелось мне лезть в карман. Я боялась, что учителя заметят мою шпаргалку, и выгонят с экзамена, поставив двойку. Но и подругу было жалко. И скрипя сердцем, улучив минуту, когда учителя на меня не смотрели, я осторожно стала вытягивать шпаргалку из кармана. Но получилось еще ужасней. Когда я стала передавать ее Оле, шпаргалка упала на пол, расстелившись во всю длину через весь проход, верхней точкой своей дуги коснувшись стола, за которым сидели экзаменаторы. Последовала немая сцена. Потом Серафима Ефимовна, наша физичка, приказала поднять шпаргалку, и выйти из класса. И за экзамен поставили двойку. Но так как за все четверти у меня стояли четверки, то в аттестат выставили тройку.
   Что-то никак мне не везет с экзаменами. Просто наваждение какое-то.
   Следующим экзаменом была история. Там я тоже заготовила шпаргалки. Но объем текста был очень большим, я писала шпаргалки днем и ночью, и все-таки ко дню экзамена не успела дописать два билета. Просчитав по теории вероятности, что они вряд ли мне достанутся, я с легкой душой пошла на экзамен, радуясь в душе, что все билеты, кроме двух, выучила наизусть. Но билет мне достался не по теории вероятности, а по закону подлости. Как раз один из двух, которые я просто не успела проштудировать.
   И когда меня вызвали к доске, я начала бормотать что-то, лишь бы не молчать. Наталья Яковлевна, поняв, что я отвечаю что-то не то, пытаясь мне помочь, начала задавать наводящие вопросы. Эту учительницу по истории я любила больше всех, и очень уважала, так как она казалась мне самой справедливой и человечной. И мне стало так обидно, что как назло, мне достался этот билет, и стыдно, что я так позорю своего учителя перед другими экзаменаторами, что я уже не смогла сдерживаться, и начала всхлипывать. Наталья Яковлевна успокоила меня, и усадила на место. И поставила мне четверку, хотя я и на тройку не ответила.
   К следующему экзамену по химии все экзаменаторы, по-видимому, были предупреждены о моем нервном поведении, так как сразу предложили мне отвечать письменно, чему я, в принципе, была очень даже не против.
   По химии я вообще ничего никогда не понимала, и здесь мои шпаргалки очень даже пригодились. За все Четверти у меня стояли тройки. А за экзамен мне поставили пять, так что за год мне выставили четыре.
   Странная все-таки эта штука - экзамены.
   Ну, ладно, худо-бедно они все-таки закончились, все получили аттестаты, и навсегда распрощались со школой. Прозвенел последний звонок, и кто-то из ребят предложил всем вместе съездить на ВДНХ, чтобы отметить там окончание школы. Многие согласились, и мы с Ленкой тоже. Договорились встретиться на остановке через час. Но когда я зашла за Ленкой, то увидела, что она только помыла голову, и я стала ей выговаривать, что по ее милости можем опоздать на встречу с ребятами. Но Ленке ее прическа была важнее какой-то там встречи. Но все-таки для скоростной сушки она сунула голову в духовку, и через пять минут уже раскручивала свои бигуди. Но и это было еще не все. Испытывая мое терпение, она начала наглаживать свой белый фартучек, а я от злости стала советовать, чтобы она и гольфики заодно уж выгладила. К моему удивлению она и это стала делать. Больше гладить ей было нечего, и мы, наконец-то вышли из дома.
   Каким же теплым и погожим был этот июньский денек! На деревьях зеленела молодая листва, и нежно трепетала под легким теплым ветерком. И такими же свежими и юными были и мы со своей подругой. В последний раз мы надели школьные платьица, белые фартучки, белые гольфики, белые туфельки... Как же мне было жалко теперь расставаться с этой униформой, которая еще вчера выводила меня из себя своей казенностью! Позади были школьные годы, впереди - взрослая и самостоятельная жизнь, полная неизвестности. Кем же интересно мы будем, как сложится дальнейшая жизнь? Да и сложится ли? Хоть бы краешком глаза заглянуть лет на десять вперед!
   Обуреваемая такими возвышенными мыслями, я совершенно не заметила, как мы подошли к остановке. И тут Ленка, виновато взглянув на меня, сказала, что все ребята уже уехали. Сразу вернувшись с заоблачных высот на землю, я ядовито заметила, что зато у нее отлично выглажены гольфы. А своей красиво уложенной головкой она может любоваться в отражении стекол проезжающих автобусов. И от обиды готова была ее придушить. Но Ленка сказала, что мы можем сами поехать на ВДНХ, и там попытаться разыскать ребят. И снова пошли к остановке. Но мы не обратили внимания на огромную лужу на шоссе, и не заметили бешено мчавшегося грузовика. А когда заметили, было уже поздно. Грузовик, промчавшись по луже, с головы до ног облил нас грязью, и даже не притормозив, умчался дальше. Это было так несправедливо и обидно, что до сих пор, воспоминая об этом случае, я желаю лишь одного, - чтоб тот паршивый шоферюга проколол шины на своей паршивой машине в тот паршивый день.
   А мы с Ленкой, растерявшись, минут десять смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Наконец, к Ленке возвратился дар речи, и она, глядя на меня своими желтыми кошачьими глазами, грязная, словно чукча, жалобно спросила меня:
   -Валь, я не грязная?
   На что я ей ответила не менее трагично:
   -А я?
   И мы поплелись ко мне домой. Умывшись и переодевшись, Ленке опять пришлось вымыть свою драгоценную головку, но я уже не комментировала ее, так как и мне пришлось сделать то же самое.
   Все-таки мы поехали на это ВДНХ, правда не в школьной форме, которая была безнадежно испорчена.
   Приехав на выставку, мы немного поискали одноклассников, но, убедившись в бесполезности этой затеи, решили гулять сами по себе. Прокатав все деньги на аттракционах, мы стали бродить по всем павильонам.
   В Радио и Электронике проходила выставка, на которой проводился показ новейших телевизоров и видеокамер. Прямо в зале были установлены множество телевизоров, к некоторым были пристроены видеокамеры, и я с любопытством рассматривала себя в телевизоре. Это был 1976 год. В то время даже цветные телевизоры не у всех еще были. Как у нас, например. А что касается видеокамер, то даже не у каждого старого русского была такая вещица. Поэтому, понятно, что этот павильон был битком набит народом, так как каждому хотелось лицезреть себя на голубом экране.
   В одном зале оператор наводил видеокамеру, установленную на треноге, на посетителей. И когда мы продрались сквозь толпу в первый ряд, оператор выхватил объективом меня и высокого молодого человека, стоявшего рядом. И начал по-разному показывать наше изображение, демонстрируя все последние достижения науки и техники, меняя цвета и фон. И мы на экране получались то в голубых, то в розовых, то в зеленых тонах, и было похоже, что мы стоим то среди зелени, то среди снега, то еще как-нибудь. И это было так классно! Я старалась выглядеть серьезной и деловой, но и на экране было видно, что мои губы готовы были разъехаться в улыбке, и что мне стоило больших трудов скрыть свое самодовольствие и тщеславие. Так я была счастлива, что среди всех выбрали именно меня. Как же я себе нравилась! Особенно в паре с этим симпатичным парнем. Единственно, что мне не нравилось, так это прыщ, который горделиво выступал на моем лбу, и который не могли скрыть никакие спецэффекты. Наконец, поняв, что сейчас моя улыбка разъедется от уха к уху, я отвернулась и, смущенная таким вниманием оператора, спряталась в толпе, освободив место другим воображалам.
   Наверняка, Ленка мне немного позавидовала, и я совершенно не поверила ее словам, что, мол, подумаешь, ничего особенного. Во всяком случае, если бы оператор стал снимать ее, а не меня, я бы лопнула от зависти. Мы стали обходить и другие залы, стараясь продраться сквозь толпу так, чтобы опять засветиться где-нибудь в телевизоре. Но не мы одни были такие умные, и к камере невозможно было подойти.
   Наконец, в каком-то углу, я обнаружила малюсенький черно-белый телевизор, в котором я увидела свое довольное лицо. Людей рядом не было, и я решила по такому случаю разглядеть себя повнимательнее со стороны. И я стала корчить разные рожи - то рот открою, то язык высуну, то глаза к переносице сведу, то брови сделаю домиком, то еще как-нибудь. Тут, вспомнив о злосчастном прыще, я решила раз и навсегда от него избавиться, и стала неторопливо его выдавливать, морщась от боли. Вдруг ко мне подбегает Ленка, и ни с того ни с сего, начала выталкивать меня на улицу. Я уже испугалась, что у нее что-то с сердцем, такая она была вся красная и испуганная. И тут она сказала, что в другом зале был установлен огромный цветной телевизор, где во весь экран главным действующим лицом была я, смеша весь народ своими гримасами и прыщом. Тут уж у меня чуть с сердцем не стало плохо, и я, ужасаясь своей выходке, старалась подальше уйти от этого чертового павильона. Настроение как-то упало, и я уже была рада, что не встретила своих однокашников. Ну почему мне всегда так не везет? Почему именно я вляпываюсь в какие-то истории. Почему, например, Ленка никогда не попадала ни в одну нелепую ситуацию? Было бы не так обидно.
   Наконец, я успокоилась, сочтя, что ушла довольно далеко от этого злосчастного павильона с дурацкими видеокамерами. Скоро мы дошли до какого-то пруда, где выдавались напрокат лодки. Желающих покататься было намного больше, чем самих лодок. Но мы мужественно встали в огромную очередь.
   Было очень жарко, очередь едва двигалась, и очень хотелось пить. Недалеко была палатка, где торговали пивом. Других напитков не было. И к моему изумлению, Ленка предложила выпить по кружечке. Мне стало так смешно, потому что ну никак не могла представить свою культурную подругу с пивом в руках, и я согласилась. Получив по кружке пенистого алкогольного напитка, мы отошли к столикам, за которыми стояли мужики с кружками и с воблами, и примостились на свободном месте. На нас подозрительно поглядывали, но мы делали вид, что нам все до фени, и единственно, я жалела, что для большего эффекта, нам не хватает школьной формы, белых фартучков, белых гольфиков и белых туфелек. Жаль все-таки, что нам пришлось переодеться.
   Пиво было холодное и немного горьковатым, но мы мужественно выпили все до дна. Почувствовав легкое головокружение, мы с Ленкой посмотрели друг на друга, и стали смеяться, уверяя друг друга, какие же мы горькие пьяницы. Повеселев, мы вернулись в свою очередь, и скоро нам выдали лодку. За веслами сидела, естественно, я, так как Ленка совершенно не была приспособлена к мускульной работе, и единственно, что она умела, так это барабанить по клавишам рояля. Посреди этого пруда стоял недействующий фонтан, и от нечего делать мы кружили на лодке вокруг этого безмолвного каменного цветка. Ленка, томно откинувшись на сиденье, изредка зачерпывала ладошкой прохладную водичку, и очень эффектно смотрелась. Послеполуденное солнце, играя в ее, и без того золотистых волосах, заполняло промежутки локонов воздушным светом, оттеняя красивую бархатную кожу. Взор ее был мечтательным и, как всегда, возвышенным. Ей так нравилось плыть, отдаваясь во власть своих девических грез. А про меня она вспоминала, когда я переставала грести, чтобы немного передохнуть. И тогда просила меня грести побыстрее, чтобы освежающий ветерок мог также ласково дуть в ее лицо, навевая возвышенные чувства. Я гребла, как могла, изнемогая от жары, и мечтая также зачерпнуть водицы, чтобы освежиться. Но вдруг неожиданно включился фонтан. И каскад брызг обрушился с десятиметровой высоты, облив нас с головы до ног! Ленка завизжала как резаный поросенок, вмиг забыв про свою возвышенность, и я, со всех сил работая веслами, отгребла от опасного места.
   Для одного дня происшествий было более чем достаточно, и мы решили больше не испытывать судьбу, и причалили к берегу. Глаза всех зрителей были устремлены на нас, и мы, чувствуя такое внимание, были немного смущены. Когда мы сдавали лодку, многие спрашивали нас, как водичка? И Ленка отвечала всем, что водичка прекрасная, и что они многое потеряли, не испытав такого удовольствия, как мы. Вся одежда на нас намокла и прилипла к телу, выдавая на всеобщее обозрение наши фигурки, и нам было очень неловко. Солнце в Ленкиных волосах, наконец-то погасло, превратив ее в обычную мокрую курицу, и я отметила про себя, что хоть ненадолго стала на нее похожа. Мы отошли в безлюдное место, и стояли, теребя на себе одежду, чтобы поскорее высохнуть.
   Вот так у нас и прошел последний школьный денек.
  
  
  
   106
  
  
   107
  
  
   11106

106

  
   107^+^+

107

  
   1
   1
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"