Директор театра, не отрываясь, смотрел в окно, в вечерние дождливые сумерки, будто намеревался найти положительный ответ на свои вопросы именно в них.
- А когда они там были?
- Два месяца и четыре дня назад. Пришёл один зритель. Последний.
Администратор вертел в руках бесполезную кожаную папку, такую же пустую, как касса театра.
- Чего им не хватает? Зрелищности? Так мы и так выворачиваемся наизнанку: нужно им крови, мы ставим самые жестокие цены. Хотят натурализма - раздеваем всю труппу! Мы испробовали всё! Кстати, что там в других театрах? - кипел директор.
- Тоже самое... - кисло откликнулся администратор, - большинство закрылось ещё год назад. Держимся только мы, да ещё три.
- Держимся... Да мы уже давно на дно идём. - Махнул рукой директор. - И если ничего не придумаем, то скоро перестанем даже пускать пузыри.
- Нечего уже придумывать... Всё, что можно было поставить, поставлено. Во всех возможных вариациях. Надо просто признать, что театр умер!
- Не хочу ничего слышать! Сколько раз говорили, что театр больше не жилец? А он возрождался. Пустые залы и аншлаги? Классический, авангардный, альтернативный... Сколько всего было, а он оставался жить. Не может быть, чтобы в этот раз он проиграл... - запал у директора внезапно кончился, он как-то сник, сморщился, и стало заметно, что он довольно стар и не очень здоров.
Администратор пожал плечами. Понятно, что старику идти из театра некуда, - кому он нужен? Для него вся жизнь - театр, в буквальном смысле. А вот ему, молодому, что терять кроме очередной работы? Подумаешь, театр...
- Значит, мы не можем придумать ничего нового?
- Не мы одни.
- Ну, хорошо, допустим, всё уже было, всё испробовано... Но... Постой, ведь театр существует уже сотни лет! И он менялся. И менялись зрители. И тех, кто был сто, двести, триста лет назад, уже нет, и некому вспомнить, каким был театр тогда!
Молодой человек, в глазах которого давно потух всяческий интерес, вдруг встрепенулся и внимательно посмотрел на старика.
- Вы имеете в виду что-то конкретное?
- Пока нет, но я найду! Найду то, что вернёт нам былую славу, стряхнёт пыль с занавеса, когда он откроется вновь!
- Да, сейчас на нашей сцене живут разве что тени...
- Тени... да... тени... Тени? Постой-постой... - директор полез в плотно набитый книгами шкаф, с трудом достал одну и принялся листать.
- Вот оно! Давно забытый жанр, такой древний, что на нём истлела и развеялась пыль, - и это театр теней!
- Театр теней? Что это?
- Представь себе, мальчик, белый экран, за которым - актёры, но зритель не видит их, он видит лишь их тени. Немые, но выразительные, которые живут своей жизнью, подчинённые замыслу и игре света и темноты.
- Вы думаете, это будет кому-то интересно? - скривился тот.
- Я не знаю... Но, может быть. Я надеюсь. Я просто надеюсь...
* * *
Однако, похоже, надежде дряхлеющего директора не так просто было воплотиться. То, что казалось возможным вчера, сегодня споткнулось о препятствие, за которым не видно было уже ничего...
- Мы делали всё, что от нас требовали: дрались, раздевались, только что в дёгте и перьях не валялись! Но играть за сценой!? Без слов!? С нас хватит!
Нельзя сказать, что труппа пришла в бешенство от решения директора, но негодование, да, было, вместе с неверием в то, что может из этой затеи что-то получиться, да ещё помноженное на безденежье, безвестность, бесславие...
Несколько часов суеты, злой брани, разбросанного реквизита, и затихающие шаги. Театр бился в агонии, боролся за уходящую из него жизнь, но ничего уже не мог с этим поделать. Теперь в нём оставалась лишь одна капля надежды, меньше напёрстка.
Закрыв входную дверь за последним из актёров, старый, усталый как стены этого театра, человек сполз по стене, опустился на дряхлый коврик и обхватил руками голову. Пальцы его вплелись в волосы, дёргали их, мучили, будто нашли виновников всего происходящего.
Так сидел он довольно долго, не замечая, что в театр зашли вечерние сумерки, выползло из угла замшелое эхо и шёпотом стало повторять тихие звуки, живущие в этих опустевших помещениях.
Ветер, просочившийся сквозь щели окна, колыхал лёгкие, ажурные занавески, и их тончайшие, узорные тени скользили по полу, шевелились, корчились.
Директор опустевшего театра, сквозь упавшие на лицо волосы созерцал призрачную пантомиму без фабулы, без начала и без финальной сцены. Спектакль под управлением ветра.
Движением воздуха особенно высоко качнулась вуаль занавески, и тень набежала на скорчившегося в углу старика, и в этот момент для него всё стало так ясно, что он засмеялся тому, что не додумался до этого раньше!
Ещё не вполне очнувшись от оцепенения, старик тяжело, неловко поднялся, захрустел, захрипел суставами. Но что-то новое появилось в его лице. Это было и упрямство, и решимость, и даже некоторая злость! В осанке дрожал нерв, упругими стали шаги, словно в тело возвращалась молодость.
Так идут на эшафот короли. Так идут побеждать.
* * *
Ровно месяц пусты были афишные тумбы. Ровно месяц висела на двери табличка "Закрыто". Ровно месяц в окне на втором этаже по ночам горел свет.
И вот, ранним утром, осенним холодным утром на ветру затрепетали уголки бумажных афиш, чёрно-белых, где чёрного было много больше, чем белого. От них пахло свежей типографской краской и веяло печалью.
"Театр теней" - вот, что сообщали немногословные, скупые афиши прохожим, только это. Не было на них ни имён актёров, ни режиссёра, ни слова больше.
Ожила касса, а вскоре наполнилось публикой фойе. Театр дышал. Чуть судорожно, как после долгого погружения под воду. Словно не мог поверить, что может сделать вдох. И выдох.
Один за другим, прозвучали три звонка, оповестив зрителей о том, что представление начинается! Аплодисменты как аванс, медленно угасающие фонари, чей-то кашель... Словом, всё, что бывает перед тем, как...
Перед тем, как погаснуть последней лампе, в глубине сцены бледно засветилось пятно туго натянутой белой материи.
Нежно вступила музыка, и вызвала из небытия... привидений.
Да! По белому фону скользили призраки или нет, тени! Чёрные силуэты, не издающие ни звука, каким-то новым для всех способом рассказывали историю, местами печальную, а порой и комичную. Историю, прекрасную как сон, от которой щемит сердце.
Каждый зритель, что был в зале, затаил дыхание, боясь развеять волшебнейшее из наваждений, спугнуть лёгкую тень.
Ах, какой шквал аплодисментов обрушился на сцену! О таком давно забыли! Но никто не вышел на поклон. Погасло белое сияние, опустился занавес. И как не бывало чуда. Как не бывало...
* * *
В тот же вечер театр навестил уже знакомый нам молодой администратор, который поднялся по лестнице на второй этаж и постучался в дверь директорского кабинета.
- А, это ты, мальчик, - приветствовал входящего хозяин, - знал, что придёшь. Не мог не прийти.
- Как вам это удалось? - Без лишних слов перешёл к делу тот. - Ведь вы остались совсем один, без единого, самого дрянного актёришки! Кто же играл сегодня?
Старик расчесал пальцами седую гриву, встал с кресла.
- Пойдём. Я тебе кое-что покажу.
Спустившись по лестнице и пройдя ещё немного, они оказались за сценой.
- Что это вы тут понавесили? - удивился экс-администратор.
И правда, кругом болтались, подвешенные к натянутым по потолком верёвках, театральные костюмы: платья, камзолы, шляпы... От рукавов, с пришитыми к ним перчатками, тянулись тонкие лески.
- Так вот они какие, ваши актёры... - тихо произнёс молодой человек.
- Нет, нет, ты не понял. Это - лишь их тени. Настоящие актёры - вот они!
Директор потушил свет, оставив его лишь за сценой.
- Иди в зал, и ты увидишь их.
И вновь единственный зритель увидел, как оживают тени...
- Смотри, вот это - мои актёры. У каждого из них есть амплуа. Вот этот - герой, вот этот - негодяй. А это - моя любимица, травести. Скажи, она красавица! - крикнул ему старик из-за экрана.
- Но это же просто тени, всего лишь тени театральных костюмов! - возразил тот.
- Разве? Всего лишь тени? Но ведь они играют, и играют не хуже, чем любой из покинувшей меня труппы.
- Вы сошли с ума, - тихо пробормотал молодой человек.
- Что ты там пробормотал? Я не расслышал.
- Я сказал, что это удивительно.
* * *
Спектакли Театра теней шли с аншлагом. Успех, принесённый ему, не мог оставить равнодушными другие театры. Но, на что бы ни шли они, на какие ухищрения, такого сильного чувства, которое возникало на представлениях Театра теней, не возникало.
Никто по-прежнему не знал актёров в лицо, поговаривали, что они тщательно прячутся, чтобы придать театру ещё больше таинственности и значимости.
Зрители приходили на представление, а потом уходили по домам. В театре оставался один директор.
И его тени.
Каждый вечер, после спектакля, он приходил за сцену, выключал в зале свет, садился в центре сцены, и его со всех сторон обступали тени. Скользили по полу, по стенам, по кулисам.
Он говорил с ними, и они его слушали, не издавая ни звука. Актёры, созданные из света и темноты, из тишины и одиночества.
В этот вечер они подошли особенно близко, так близко, что коснулись его ног, и тогда он медленно протянул руку и осторожно дотронулся до одной из них, самой любимой. Тень вздрогнула и отпрянула.
- Не бойся, я не причиню тебе вреда, не сделаю ничего дурного, - мягко сказал старик, и тень вернулась, прильнула к руке хозяина. Тот бережно погладил её и прилёг, подтянув к груди колени. Дерево сцены было тёплым, гладким, отшлифованным ногами актёров за долгие, долгие годы.
Старик закрыл глаза, и почувствовал, как сам сливается с тенями, становится таким же, как они, невесомым и безмолвным, одним из них. Он тихо вздохнул и улыбнулся.
* * *
К вечеру, когда тело старого директора уже вынесли, в осиротевшем Театре теней воцарилась тишина. Никто не пришёл за сцену, не зажёг свет.
Под потолком болтались бесполезные, мёртвые тряпки. Тени попрятались по углам, словно и не было их тут никогда.
И лишь одна из них, самая тонкая, самая невесомая, выскользнула на середину сцены. Словно слепая, кружилась на месте, натыкалась на углы, билась птицей о бутафорские стёкла игрушечных окон. Кого искала она? Того, кого тут уже не было.
И лишь когда не осталось ни одного сантиметра сцены, которого бы она не ощупала, внезапно остановилась, застыла в оцепенении, запрокинула голову и тоскливо, протяжно закричала...