В тот день, когда они расставались, шёл дождь. Конечно, это просто был октябрь: палая листва устилала серый асфальт, забиваясь в щели между бетонными брусьями тротуаров, прячась от колёс автомобилей и дворников. Но им обоим хотелось думать, будто над ними решила поплакать природа. По крайней мере, так хотела она.
В её глазах всё ещё оставалось недоумение, бессонница и нежелание верить во всё происходящее. В отчаянии, борющемся с гордостью и безысходностью, она ещё раз спросила его.
- Ты точно решил, что нам надо расстаться? - и пальцы её чертили влажные линии по блюдцу, с которого она уже давно сняла кофейную чашку.
Столь любимый "капуччино" в этот раз, казалось, не имел вкуса. Она подносила чашку к губам машинально, не совсем отдавая себе отчёта в том, что любимые напитки так пить нельзя, это преступно! Их надо смаковать, чтобы каждый глоток был сладким поцелуем, чтобы аромат доставал до самого мозга, дразня воображение, чтобы хотелось улыбаться просто так, чашке... А пальцы должны ощутить тепло, таящееся за толстыми фаянсовыми стенками предмета из сервиза, который подают в этой кофейне...
Ничего этого она не чувствовала, изменяя своему "капуччино" с этой серой погодой, тоской и прощанием. Итак, она переспросила, упрямо и даже немного тупо.
- Нет, ты правда уходишь?
Он достал из пачки и мял в пальцах белую палочку сигареты, будто ища ответа под тонкой папиросной бумагой. Не обретя его там, он вложил сигарету в рот, достал из кармана и чиркнул зажигалкой, затянулся глубоко, откладывая тот момент, когда, всё же, придётся отвечать, выдохнул вбок дым и поднял на неё глаза.
- Да. И ты это знаешь. Я устал.
Она беспомощно повертела по блюдцу пустую чашку двумя пальцами обеих рук, подёргала себя за прядь волос, снова принялась за чашку.
- И теперь я должна буду так просто взять и отпустить тебя, даже не попытавшись ничего выяснить и понять? - сказала она, пристально вглядываясь в его опущенное лицо.
- А ничего и не надо понимать, - ответил он, - и объяснять я ничего не собираюсь. Просто прими это к сведению.
Сигарета оказалась вмятой в пепельницу. Недокуренная и до половины, она лопнула поперёк и жёлто-коричневые кусочки табака вывалились из неё.
- Но ведь ты понимаешь, что это будет конец! Всё будет потеряно безвозвратно! - Настойчиво продолжала она. Чашка замерла между её ладоней.
- Я устал, устал бояться, что завтра всё закончится, что всё это - сон. Ты уйдёшь, а я проснусь. И поэтому я хочу проснуться первым. Всё.
Другая сигарета, даже не прикуренная, отправилась вслед за предыдущей. Но на полпути Он одумался, закинул её в рот и прикурил.
- Что ж... - внезапно решилась она. - хорошо. Тогда возьми это.
Она полезла в сумку, порылась в ней, достала аудиокассету и протянула ему.
- Это - мой маленький, последний подарок, - сказала она тихо. А про себя добавила: "и моя маленькая месть за твою трусость".
- Я больше ничего тебе не стану говорить. Сейчас это просто бессмысленно. А потом ты всё сможешь понять и сам.
Она положила кассету на стол, встала.
- Не провожай.
Больше ничего не сказав, она вышла из кофейни.
Казалось, после этого ему должно было стать легче, но ощущение у него в душе было такое, будто ему отрывали кусок мяса или даже хуже того... Её ещё можно было догнать, остановить, вернуть! Но он просто смотрел через стеклянное окно кофейни, как она уходит... Вскоре её скрыла толпа и тогда он действительно остался один на один со своими мыслями.
Дни его стали теперь вполне обычными: ещё одна, другая, третья рядом, не задерживаясь надолго. Четвёртая, с которой всё уже шло к женитьбе, пятая, всего на три часа...
Снова октябрь. Сидя в том же кафе, он смотрел в окно, представляя себе её опущенные плечи и спину.
Телефон её не отвечал. А по старому адресу какая-то толстая пожилая тётка в замусоленном махровом халате хрипло ответила, что она уже давно, год назад съехала отсюда в неизвестном направлении. Казалось, она растворилась в тех прошлогодних сумерках.
И тогда он вспомнил о той кассете, которую она дала ему. Помнится, он машинально засунул её в карман...
С шага он срывался на бег, спеша домой. Иногда ему казалось, что кассеты нет, потом вспоминалось, что он её как-то видел. Перерыв ящики, он обнаружил её.
Он вставил её в плеер, запихал в уши наушники и вышел из дома.
... Сначала, как всегда, было тихое шипение, потом началась музыка. Пел незнакомый женский голос: сильный и чистый. Голос звучал то нежно, то почти требовательно, произнося слова на каком-то неизвестном ему языке.
И вместе с голосом на него во всей своей жестокости и неотвратимости нахлынули воспоминания. Ему вдруг показалось, что в город вернулось лето, что снова он слышит её смех и, если обернётся, то увидит её саму. Ведь он уже узнал её шаги!
Он обернулся. Пустынный город. Тишина. Нет, просто пауза между песнями.
Следующая мелодия, и вот он уже слышит, как дождь барабанит по листве, а она открыла зонт. Боясь оглянуться, он шёл, но на нго не попадала ни одна капля. Он закрыл глаза, резко развернулся и попытался схватить её. Руки обняли пустоту.
Новая песня и новая иллюзия.
Он метался по городу как безумец, уже не разбирая дороги. То ему мерещилось, что мелькнул её плащ, то резко оборачивался на её шёпот...
Её нигде не было.
И тогда он отчётливо понял, будто услышал то, о чём она не сказала тогда.
- Ты никогда не найдёшь меня, потому, что Чудо может быть только один раз. А,отказавшись от него, ты изгоняешь его навсегда. Чудо это - есть Любовь. Ты избавился от неё. Что ж, благодари свою трусость. Теперь Ты будешь обречён искать её, но никогда больше уже не встретишь. Потому, что это была Твоя Истинная Любовь.
И перед тем, как закончилась на кассете последняя запись, он увидел её, сидящую за чашкой кофе в их любимой кофейне, через то самое окно, но с улицы. Однако это оказалось лишь игрой света, полумрака и потёков дождя на стекле...