[тезис] Милое, милое, милое... Очаровательное кино. Жестокое. Отчаянное. Безвыходное и безысходное. И все-таки милое, милое, милое... Жестокость детская, отчаяние понарошку, смерть как в игре подростков с пистолетами - не настоящая. Грабежи банков - фешенебельные. Убийства - фотографической четкости. Преступления отточены как балет. И погони - катание по полям автомобильчиков, блестящих и новеньких, как с конвейера. Невероятно яркий сон. Краски только что нанесены кем-то на холст, туман еще не запущен, зато наведена резкость и чист объектив. Вот он, сон: Бонни Паркер (Фэй Данауэй) смачно кусает грушу за пару минут до расстрела и игриво им делится с Клайдом (Уоррен Битти). Как маленькая девочка. Клайд копошится смущенно на кровати, когда Бонни злится, что тот ее не хочет/не может. Как маленький мальчик. Бонни, словно сошедшая с журналов мод тех лет, одетая с иголочки, отдающая киношной реальности сновидения свои жесты с деловитым самодовольством леди, знающей себе цену. Клайд очень красиво держит в зубах сигарету: отрепетировано, срежиссировано. Пустоши с пейзажей американских художников XIX века. Города расставлены в соответствии с планом игрушечных железных дорог. Это, конечно, не настоящая история Б и К. А их отфотошопенная сонная реальность. Сказка в кинематографических интерьерах и декорациях. Представление о них Артура Пенна. Фантазия-мистерия-буфф. В изумительном лихорадочном калейдоскопе вращаются фигурки персонажей: игрушечные солдатики, по которым заметно сразу, какие же они тут всё еще дети. Реальность детской комнаты. Бонни как девочка, а Клайд как малолетний шалопай.
[антитезис] Никому не вырваться отсюда живым. Nobody. Never. Похороненные заживо. Buried Alive. Живые и мертвые. Кровью метящие свою территорию. Вырви-глаз[в прямом смысле слова]-красным расцвечивающие голубые небеса. Комок нервов - перекати-поле по пересеченной местности. Like a rolling stones влюбленные, отринувшие всё ради черточки из нуля в бесконечность. Псы, разрывающие горло каждого в каком-то бешенном эпилептическом припадке. Часовая эйфория свободного сосуществования нескольких "я" сменяется - за пару мгновений, смертей и криков, кусающих тишину городских окраин - горьким как полынь и кислым как листья дикого щавеля густым потоком жидкости, намагничивающей взгляды глубиной своего алого цвета. На 80 минуте в фильме начинает орудовать рука божественного провидения. И этот комок нервов, волшебное перекати-поле, рвет в клочья [как щепки выбиваются из ящиков автоматными очередями]. Кто сходит с ума от пули на вылет, кто с кровавой печатью на лице шепчет ненавидимой до сих пор суке слова утешения, а кто просто теряет зрение. Музыка кантри же издевательски-манерно язвит мелодическими повторами, вынося нервозность кадров за метафизические пределы криминального кинематографа.
[синтез] В особо ослепительные утра и дни с особенно синими небесными плитами и нереально золотой соломенной наковальней-землей молот [Молох] бьет особенно жестоко. Как будто в детскую вошел, пьяный насмерть, в жопу, до посинения, Отец и в ярости пинками расшвырял игрушечных солдатиков, с любовью расставленных на "золотом соломенном" полу неизвестными. Аксоны, останки нервных окончаний, кусочки кровеносных сосудов, стучащие в висках наглые/наивные мысли, что, "черт, нас кто-то должен вынести с поля боя живыми" - повисли пылевой взвесью в воздухе. Верленовские любовные "шепоты-шорохи-лепеты" по мановению рук - или "волшебных автоматных палочек" - превращаются в высокочастотный женский визг, а следом - в ультразвук насилия, беспредельного и хамоватого: когда наступает звенящая/зловещая тишина, и всякий чувствует беспокойное напряжение от того, что столько минут уже ничего, как будто бы, не происходит.
Как у JDM: "Убийца в бегах, притягивается бессознательным, с инстинктивной насекомой легкостью, как мотылек, к зоне безопасности, убежищу от кишащих улиц. Вскоре его поглотила теплая, темная, безмолвная пасть... Он сбежал в кинотеатр". Б и К после первого смертоубийства бегут в кино и играют. Клайд распекает третьего члена банды Си ДаблЮ Мосса, отвешивая оплеухи - он в ярости, но совершенно детской - как ребенок. Посмотрите на Бонни! Подняв коленки девочка во все свои глазенки пялится на киноэкран. Монстры, убийцы, маньяки, злобные чудовища, да-да, тысячу раз это скучное "да", но, прежде всего, они самые настоящие дети. Посреди пустыря обступив машину обосравшейся со страху парочки банда Барроу строит рожицы, дразнится, расплющивая носы о стекло. Ну разве не дети? Б и К ловят кураж, кайф, момент, карпе дием, молнией среди бела дня прорезая небо одно-[да хоть и 100]-этажной USA. Зигзаг, лихой росчерк нескольких гусиных перьев по диагонали пергаментов нескольких штатов 1920-х годов. Не коллективное безумие. А шепот задавленного детства, ребенок, мальчик и девочка, джинами вырывающиеся на свободу. Чтобы играть, думая лишь об одном - об интересе. Уставшие зевающие дети, наверное, даже с радостью получают под конец по килограмму свинца на брата.
Си ДаблЮ Мосс [Адам Козлевич + Шура Балаганов] в подштанниках тянет руку за киножурналом: "Там есть Мирна Лой? Я обожаю Мирну!". Он еще мальчик. Клайд изображает "того самого парня", крутого, ведь он сидел в тюрьме и даже отрубил себе топором пальцы, чтобы не работать! Дитя. А Бонни, как маленькой девочке, до смерти хочется знать, "правда ли это?!" Но только не здесь на улице - она смущена "...just a little girl". Бонни, господибожетымой, Бонни - я ее обожаю. Она та самая, кого прет от себя самой, внутреннего Дао ради, Цзин, энергии или чего бы то ни было для. Улыбка ее - натянута истерично. Походка картинная. Мимика чересчур. Эмоции проявляются на лице быстрее полароидного снимка. В конце концов, она в свои 21 - всего лишь 12-летняя девчонка, которая могла бы разбивать коленки в классики. И потому в ее глазах столько ...беспомощности и...беззащитности. Да, дети мои, именно так. В глазах взбесившейся на просторах депрессивной Америки суки - беззащитность. "Эти пули...Я испугалась...Прости меня, Клайд!" Что ее держит в узде, фиксируя эфемерную истеричную суть в рамках вменяемого человеческого кадра, не давая распсиховаться окончательно и потеряться в себе? Любовь. Бешенная и безусловная - к неуклюжему глупенькому Клайду. Который дурочку свою неуклюжую любит тоже. Такой же безусловной любовью.
Странное фото[пре]увеличение: кажется, что все - копы, жертвы, киллеры - дурачатся, валяют Ваньку. Бонни рисуется элегантной роковой "вумен" с пистолетом наголо в стерильной пустоте пространств софокловских трагедий. Б и К играют в машинки, убийства, погони, крутых мальчика-девочку, "мы грабители банков". Копы как дети - "Я смотрел ему прямо в глаза - в глаза смерти" - позируют для репортеров. Так создается миф. Так дети красиво играют в бандитов. Фотогеничные лица, безупречные пейзажи, дамские силуэты, шляпы джентльменов, "Поэма Б и К" в газетах... Но нарастающий гул предупреждает о трагедии. Инфразвуком Рока, Судьбы, расплаты по предъявляемым всеми кредиторами разом счетам (в т.ч. и банковским распискам). Вызывая у Бонни совсем недетскую тоску. Чтобы все это на хрен закончилось! Но Б вполне могла бы остаться "тупой и безмозглой" среднестатистической Бланш, не встреть она Клайда. А он до конца жизни остался бы дешевым воришкой, сторонящимся женщин. Еще вопрос, кто кого сделал, ваял и создал. Их энергетика бьет через край, взаимно возобновляя энергопотоки. Они нашли собрата, с кем полстраны легко объехать, оставив за собой горы трупов. Безотносительно морали и законов (это плохо, кто спорит). И далеко не у всех нас были в жизни хотя бы одна такая Бонни/один такой Клайд. С кем можно было бы пойти на дело. Кто не бросил бы, не сдал тебя копам, не покрутил у виска, а постарался спрятать, если надо - в дуршлаг изрешетив любого чувака. Любовь утыкана флажками: "Я люблю тебя, но"... "буду любить тебя, только"... "влюблена до тех пор, пока"... Б и К можно предъявить тысячу справедливых претензий. Но чего у них не отнять - так это абсолютной верности и веры друг в друга. Хотя верность/вера эти детские в своей наивности/невинности, Питеро-Пеновские. В реальности любовь их сдохла бы в муках пару месяцев спустя. Скорее всего. Да, я даже уверен в этом.