Пурпура
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Денег нет! Филька поморщился. Такая записка на двери, накарябанная резким, дёрганным почерком, ничего путного не предвещала. Но предсмертный наказ бывшего хозяина следовало исполнить. Слишком Филька его уважал, чтобы сейчас остановиться перед какой-то писулькой. К тому же пришлось почти день потерять на поиски в лабиринтах столичных предместий. Потому, отринув сомнения, резко и громко постучал в обшарпанную железную дверь. Ничего. Осмотрелся. Почти неприметная кнопка звонка, под ней - решётчатое рыло переговорника. Тиснул. Прозвучало глухо и заунывно. Ничего. Подождав секунд тридцать, тиснул ещё раз. На этот раз переговорник хрюкнул и дребезжащий голос, испорченный скверной мембраной, спросил: "- Какого хрена?".
Филька откашлялся и, собрав волю в кулак, ответил:
- Я по поручению. От Алексия Богомолова. Вы же господин Шпынь? Вторак Стоянович? Адвокат и частный сыскарь?
- Богомолова? Не дури мозги. Я его лет десть не видел. Что старому пню могло понадобиться?
- Умер он. Отравлен. У меня его поручение к вам. Посмертное.
- Хм, - на том конце переговорника на минуту замолчало, потом хрюкнуло вновь и спросило: - А ты часом не коллектор?
- Нет, - помотал головой Филька, - Стрибогом клянусь.
- Лады. Заходи.
После этих слов что-то лязгнуло и вновь наступило ничего. Филька несмело толкнул дверь. Открыто. Глубоко вздохнул и вступил внутрь. Длинная тёмная прихожая, заваленная стопками книг по бокам. Прошёл дальше в комнату, квадратов тридцать, светлую и почти чистую. Намётанный глаз сразу выделил удобную кожаную мебель, дубовый стол, дорогой электронный вычислитель. Филька одобрительно покачал головой.
- Ну, что там у тебя? - Голос за спиной заставил вздрогнуть. Филька обернулся и застыл, приоткрыв рот от удивления. Очень уж не вязался хозяин с солидностью, коей должен обладать адвокат. Был он низок, не более метра семидесяти, кругл и бледен. Круглая, словно шар голова, с лысиной, обрамлённой пучками седых волос по бокам. Толстые щёки, нос пуговкой, пухлые губы. Чёрная рубашка и серый костюм-тройка, из дорогого английского твида. Колобок, одним словом.
- Ну что застыл, проходи уж. - С этими словами колобок плюхнулся в кресло. Выбил сигарету из пачки, закурил. Махнул рукой на кресло рядом.
Филька присел несмело. Сунул руку за пазуху, достал конверт и протянул клетчатому. Тот конверт взял, но открывать не стал, вперился взглядом в Фильку, спросил неожиданно:
- Ты старовер?
- С чего вы взяли? - поперхнулся словами Филька.
- Стрибогом клянёшься.
- Так-то по привычке, - с облегчением ответил Филька, - крещёные мы.
- Это хорошо, - кивнул головой Шпынь. - Как звать?
- Филька.
- Филька? - поморщился колобок. - Тебе по виду седьмой десяток уже. И на Богомоловых служишь лет сорок, не меньше? По имени-отчеству как?
- Ефим Степаныч, - ответил Филька. Неожиданно на душе потеплело, и колобок начал вызывать симпатию: - А как про сорок лет догадались-то, господин Шпынь?
- Зови меня Втор, - снова поморщился Шпынь, - никаких господинов Шпыней. Или Втор Стоянович, если тебе так будет лучше. Не догадывался. Вспомнил. Виделись мы уже. Мельком. У Богомоловых. Лет тридцать назад. Больше даже. Ещё Ярило Силантьич жив был. А ты тогда уже не меньше десяти лет служил.
Филька вытаращил глаза от удивления. Тридцать лет назад. Мельком! Сам он ничего такого не помнил. Втор взгляд уловил, усмехнулся. Распечатал конверт, высыпал содержимое на столик рядом.
- Так, что у нас тут, - забубнил под нос, - деньги и записка. Разберись в моей смерти - верни долг. Ключ от банковской ячейки. Славгородский коммерческий. Ячейка сто пятнадцать. Вот ведь хер старый! - С этими словами Втор откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Филька несмело поёрзал в кресле и спросил неуверенно:
- Вы что-то должны были Алексию, Втор Стоянович?
- Должен. Жизнь. Он меня от смерти спас, - глухо ответил сыщик, - но не думал, что он потребует долг возместить. Да ещё так. Хотя, он всегда был себе на уме, наш Алексий.
Втор покачал головой, продолжил:
- Служили мы вместе. За границей. В Индузии. Поругались сильно, разошлись. Только тому уже лет тридцать как. А лет десять назад он ко мне явился - мол, душеприказчиком, посмертным адвокатом хочу тебя Втор назначить. Я его, было, послал, но потом про должок вспомнил, согласился. Лишь бы отвязался. Да, не думал я...
Шпынь замолчал на минутку, потом сказал удивлённо:
- Странно. Записка явно недавно написана. Выходит, Алексий знал или подозревал, что его убьют.
Шпынь замолчал опять, задумался. Филька сидел тише мыши, стараясь не дышать. Минут через десять сыщик поднял взгляд:
- Итак, - начал сыщик, - давай по порядку, Ефим Степаныч.
- Да что там рядить? С месяц назад где-то дал мне Алексий этот конверт. Сказал, если что случится с ним, то передать вам. Адрес ваш назвал. Ну и я к вам, как только смог.
- Ну и зря. Если я - душеприказчик, то официальная бумажка не сегодня-завтра придёт. Мог и не спешить
- Так, кто ж знал?
- Кем ты вообще у Богомоловых служишь?
- Домоуправ я. Хотя, название только одно. Из прислуги постоянной только я, да кухарка. Все остальные - приходящие. Богомоловы не бедствовали, но и трат лишних не позволяли. Так что я больше по секретарскому делу. Сначала у Ярило Силантьича, потом у Алексия. Полвека уже как.
- Странно. Всегда считал, что Алексий богат.
- Ну, то, как сказать. Коллекция, что Ярило Силантьич собирал, - вот основное богатство.
- И что за коллекция?
- Да по-разному. Картины, статуэтки разные, украшения, антиквариат. Ярило известным коллекционером был. Специалистом мирового уровня. Мог подделку на глаз отличить порой. Спросом пользовался и зарабатывал немало. Но, в основном, только на коллекцию и тратился. А вот Алексий - то дело другое. После службы журналистом работал, зарабатывал. А когда отца не стало - так вовсе работу бросил. Ярило деньги, по завещанию, поровну между детьми разделил. А хранителем коллекции сделал только Алексия. С пожеланием сберечь и, по возможности, приумножить. А как тут приумножишь, если не зарабатываешь? Сберечь бы. А жить тоже надо, причём не бедно жить. За хранение платить, опять же. Вот Алексий понемногу некоторые вещицы знающим людям и начал продавать. Связи ещё от отца остались. Не самые ценные вещицы, но и этого хватало.
- Я так понимаю, живёте всё там же, под Славгородом? Когда Алексия убили?
- Три дня назад. Ночью.
- Сколько до вас добираться?
- У меня автоповозка, - ответил Филька, - часов за двенадцать.
- Исключено, - покачал головой сыщик, - я люблю комфорт. Самолёт тоже исключается. Я не летаю без нужды. Поездом.
- Тогда пару дней.
- Отлично. Будет время поговорить. Там всё мне и расскажешь.
***
Шпынь комфорт действительно любил. Потому как до Славгорода добирались в вагоне "люкс", в двухместном купе, размером с приличную комнату. Филька нередко ездил в поездах, приходилось, но обычно это были заплёванные плацкарты или, изредка, обычные купе. С узкими, жёсткими полками, влажным бельём и чаем из банных веников. Здесь же широкие, мягкие диваны радовали задницу, чай был англицким, не иначе, и подавала его не уставшая, крикливая тётка, а красивая, фигуристая проводница в приталенной форменной куртке, короткой юбке и ажурных чулках. Филька попытался за ней приударить, но красотка лишь презрительно фыркнула. Впрочем, настроение это не испортило, а после сытного обеда в вагоне-ресторане разомлевший Филька ненадолго забылся и задремал. Но долго спать не пришлось. Разбудил Втор.
- А я вот смотрю, Вторак Стоянович, - начал Филька, - и диву даюсь.
- Чему же, друг мой любезный?
- Одеты вы богато, комфорт любите и вещи дорогие, тратитесь чрезмерно, а коллекторов боитесь? Отчего ж нужда такая?
- Дурак потому что, - ответил Втор, - добрый дурак. Вот, к примеру, живёт себе старичок, зажиточный, можно сказать - богатый. А за ним его падчерица ухаживает. Любит его как отца, и он её тоже. Обещает всё ей оставить. Ну и умирает он. А завещания-то и нет. И объявляется тут, к примеру, сынок старичка того. Раньше он отца и знать и не знал, а теперь вот - любящий сын и скорбящий. Ну и наследство себе требует. А она - падчерица, и без завещания или удочерения никаких прав на наследство не имеет. Нормальный адвокат, что бы сделал? Плюнул бы на всё, да и посоветовал бы девушке не дёргаться. А мне вот больше всех надо. Да и ещё за свои сбережения.... Но ладно - лирика то всё. Детей у Ярило сколько было?
- Двое. Алексий и Варвара. Старшая.
- А почему Варваре хранить коллекцию не доверили?
- Потому что в попу ужаленная. Вся жизнь - борьба. В студенческих протестах первая. Потом за права животных. Потом за права женщин. Потом против сноса старых зданий. Против вырубки лесов. Против вылова китов. За запрет мясоедения. Я уже и не упомню всего. Замуж выскочила в восемнадцать. И полгода не прожили. Но забеременеть успела. Сына родила. Добрана. Сорок два уже ему. Куда ей коллекцию беречь? Она бы её быстро на какое-нибудь правое дело пустила. Хоть под старость лет успокоилась.
- Да уж. Полная противоположность Алексию.
- Это да. Алексий покладистый был. Отца слушал. Но, как вы правильно сказали, себе на уме. Конечно, его отец и выбрал.
- Хорошо, с этим разобрались. Расскажи про смерть Алексия.
-Три дня назад, ночью, вызывает меня Светлана Лукинишна. Это жена Алексия. Мол, плохо мужу, не дышит. Я прибегаю - правда. Синий весь. Срочно вызываем скорую. Приехали быстро, минут за двадцать. Врач Алексия осмотрел и тут же вызвал дознавателей. Те приехали. Врач и говорит, что на сто процентов не уверен, но на лицо все признаки отравления. Надо тело на вскрытие в лабораторию везти. Тело повезли, а нам допрос учинили. Что ел покойный, что пил. А у нас как раз накануне вечером ужин семейный был. Были Алексий, Светлана Лукинишна, Варвара и сын её, Добран. Обычно ещё Вольк присутствует, но в этот раз не было его. Он в экспедиции, в Индузии.
- Какой ещё Вольк?
- Так сын Алексия и Светланы же.
- У Алексия сын есть? Не знал я.
- Так да. Давно. Тридцать семь уже ему.
- А почему Вольк?
- Алексий, чтобы отцу угодить, окрестил сына Вольком, на старославянский манер.
- Ага. А что за экспедиция?
- Археологическая. Археолог он. За несколько дней до смерти отца уехал.
- Ладно, что там дальше с дознавателями?
- Записали всё аккуратно и уехали под утро. Вернулись часов через десять и Светлану Лукинишну арестовать хотели. Я, конечно, сразу адвокату звонить. Выяснилось, что серьёзно всё. Светлане Лукинишне собираются предъявить обвинение в убийстве мужа. Она как услыхала такое, так и слегла сразу, с сердцем. Арестовывать не стали её, дома оставили, под присмотром. А я про конверт вспомнил и к вам. Можем и не успеть уже Светлану Лукинишну в живых застать.
- Бог ты мой, - сморщился Втор, - какая пошлятина. Отравление. Чем хоть отравили?
- Мудрёное название такое. Демон какой-то. Яд из фиолетовых грибочков таких.
- Пурпура демониум? - с удивлением спросил Втор.
- Ага, - мотнул головой Филька, - точно он.
- А откуда у жены Алексия индузийский яд?
- Так она же выращивает грибы эти. И яд из них готовит. Уж не знаю для чего. У неё не только грибы эти нашли, но и порошок ядовитый.
- Так, постой-ка, друг мой любезный. Кто она, вообще, эта Светлана Лукинишна?
- Ну, тут сложная история. Алексий, когда со службы вернулся, то родители решили его поженить. Даже невесту подыскивать начали, но тут Алексий и заявил: мол, не может жениться. Женилку ему в Индузии отбили, так что детей у него быть не может. И, вообще, у него уже есть жена там, в Индузии, жена и сын. Он и раньше сказать хотел, но не решался. И теперь он хочет их перевезти сюда. А если родительского дозволения не будет - то сам уедет. Ярило, конечно, сильно осерчал. Это ж где видано: жена не понять кто. Даже не басурманка. Но потом поостыл и разрешил, но с условием - пусть жена и сын Алексия в православную веру перейдут. Алексий согласился. Покрестились они. Так жена Алексия и стала Светланой Лукинишной, а сын - Вольком. А так у них свои имена есть, но только не знаю я их... Что с вами, Втор Стоянович?
Шпынь слушал Фильку внимательно, даже излишне внимательно, но вот лицо адвоката заливала неестественная бледность, да такая, что показалось Фильке - рухнет сейчас Шпынь в обморок. Обошлось. Сказал только:
- Ничего, Ефим Степаныч, ничего. Продолжай. Так при чём здесь грибы?
- Так покреститься, Светлана Лукинишна, может и покрестилась, вот только от веры своей языческой не отошла. Сделала себе капище небольшое в имении, где поклоны идолу бьёт. Грибы эти выращивает, сушит их, сжигает и дым вдыхает. И сына в это дело втянула. Я её сильно уважаю, но тут даже я супротив всего этого дела.
- Хм. А что остальные?
- Когда Ярило Силантьич жив был - то таилась, конечно. А Алексий разрешал. Хотя из дома, конечно, не выносили. Но где тут утаишь. В посёлке Светлану Лукинишну не любят. Сторонятся, ведьмой считают. Сколько уж батюшка наш не надоумливал, что мол, не бывает никаких ведьм - все попусту.
- А что за идол-то?
- На козла похожий, только рук много.
- Рох Мати? Выходит, она - матианка?
- А вы откуда знаете, Втор Стоянович?
- Знаю. - Шпынь замолк на минутку, потом продолжил. - Рох Мати - это не языческий божок, Ефим Степаныч. Это дух-покровитель умерших. Присматривает за душами на том свете. Если по-простому. Теперь и с грибочками понятно. Пурпура - галлюциноген. Матианцы считают, что, вдыхая дым, они испытывают единение с умершими предками, впитывают их мудрость...
- Может быть, - ответил Филька, - но всё равно, не по-божески это, не по-людски.
- В Индузии матианцев-христиан много, - ответил Шпынь, - и мусульмане есть. Впрочем, ладно. Давай на сегодня закончим, Ефим Степаныч. Помозговать мне нужно.
***
Утро выдалось прекрасное. К тому же, Филька отлично выспался, хотя в поездах такое бывало редко. Умылся, а потом красотка-проводница принесла завтрак. Откушав, они со Шпынем удовлетворённо откинулись на спинки диванчиков.
- Обдумал я всё, что вы мне поведали, Ефим Степаныч, - начал Шпынь, - и, боюсь, вынужден согласиться со следствием. Скорее всего, Алексия отравила жена.
- Неа, - помотал головой Филька, - не верю я.
- Хм. Вот как - не веришь? А почему?
- Потому что, не верю, - ответил Филька, - я ж вижу. Очень она мужа любила.
- Даже так, - Шпынь пожевал губами, - ну тогда давай по порядку рассмотрим. Убийство, друг мой любезный, - вещь совершенно простейшая. И обычно причины три - деньги, секс или месть. В большинстве случаев они взаимосвязаны. Алексий жене изменял?
- Не упомню такого.
- Тогда отложим. Тут, скорее всего, дело всё-таки в деньгах. Вернее, в этой пресловутой коллекции. Кто её наследует после смерти Алексия?
- Ну, Светлана Лукинишна и Вольк, наверное.
- Завещание Алексий писал?
- Хотел, - ответил Филька, - после того как коллекцию поделит.
- И с кем же?
- С Варварой. Вернее с племянником своим, Добраном.
- Вот как. Ну-ка, давай поподробней.
Филька вздохнул и начал:
- Тут история такая. Ярило Силантьевич коллекцию Алексию отписал, можно сказать - обделил дочь. Вот только Варвара не успокоилась. Оно и понятно - я же рассказывал про неё. Деньги, отцом завещанные, она быстро профукала, а жить-то надо. Тем более, Добран тогда тоже небогат был. Алексий помогал им, чем мог. Но ей всё равно мало было. Вот и ныла постоянно, приставала к брату - подели, мол, коллекцию, да подели, а то несправедливо отец поступил. Даже в суд хотела подавать - мол, не выполняет Алексий условий завещания отцовского, вещи из коллекции распродаёт. Добран её отговорил тогда. Продолжалось такое лет десять, а то и больше. А потом у Добрана дела в гору пошли, деньги хорошие появились. Несколько аптек в Славгороде открыл...
- А Добран - он кто? В смысле занимается чем?
- Фармацевт. Ему Ярило Силантьевич ещё деньги на учёбу давал - внук как-никак, кровь родная. Выучился на аптекаря, работал сильно. День и ночь. Деньги копил. Прикупил долю в аптеке. Вначале не везло ему, а потом, несколько лет назад, пошло дело. Он теперь - уважаемый человек, четыре аптеки у него, деньги есть. Мать содержит в достатке. И про доброту Алексия не забыл.
Филька замолчал, отхлебнул воды из бутылки, продолжил:
- Добран с Алексием всегда хорошо ладили, а последнее время - и подавно. Теперь уже Добран Алексию деньги давал, чтобы тот меньше вещей из коллекции продавал, да и сам покупал кое-что. И вообще, очень Алексию помогал в классификации, сортировке. Много интересовался. Даже хотел выставку устроить. Да вот не сложилось.
- Ага. И Алексий за это решил часть коллекции Добрану доверить.
- Ну да. Тем более, и Варвара наседала. Деньги то ей уже не нужны, но всё равно. Опять судом начала грозить - мол, Алексий завещание отца не выполняет, а Добран коллекцию лучше сохранит. Но Добран мать не поддерживал, просил успокоиться. Да кто ж Варвару заткнёт. Визгливой старухой стала Варвара, склочной. Ну, вот Алексий и решил, что будет лучше коллекцию поделить. Поэтому случаю и тот ужин накануне был. Хотел Алексий сестру обрадовать.
- Обрадовал?
- Обрадовал, - усмехнулся Филька, - Варвара, конечно, виду не подала, но видно было, что довольна.
- А Добран доволен был?
- Ну да. Только он раньше узнал. Ему Алексий раньше обо всё сказал, за несколько дней.
- Ну а как жена Алексия и сын отнеслись ко всему этому?
Филька помолчал, потому что отвечать не хотелось, но потом всё-таки сказал:
- Не знаю. Но думаю, что плохо.
- Почему же?
- Алексий решил им первым сказать. Разговора я не слышал, но вышел он красный весь, злой. А через день вручил мне письмо это, что я вам привёз. А Вольк тоже через пару дней после этого в Индузию поехал. Хотя и не собирался вроде.
- Ну, вот видишь, Ефим Степаныч, вот тебе и мотив. А как Светлана Лукинишна и Вольк к Добрану относились?
- Светлана Лукинишна очень хорошо. До сего момента. А Вольк.., - Филька замолчал, вздохнул, потом продолжил, - а с Вольком не ладили они. Хотя Вольк ни с кем не ладил. Кроме матери. Ну, ещё с отцом, но тоже не сильно. Да и Алексий к сыну прохладно относился.
- А чего так?
- Да, - махнул рукой Филька, - сами посудите. Алексий его уже большого привёз. Нехристь, по-нашему не говорит, а мать ведьмой считают. И внешностью в мать пошёл - малорослый, смуглый, кучерявый, глаза странные, не нашенские. Конечно, не было у него друзей, только недруги. Вот и вырос таким. Хотя имя не подходит ему. Не волк он, а змея. Как глянет на тебя холодно - так дрожь пробирает. Правда потом уже, как учится в университет пошёл - так полегче ему стало. Но всё равно - не очень приятный человек, сын Алексия.
- А Алексий жену к племяннику не ревновал?
- Не замечал такого. Да и Добран.., - Филька минутку подумал, - ... ему за сорок уже, а не женат, детей у него нету. Думаю я, что не интересуют его женщины. Ну, как женщины.
- Содомит?
- Вы не подумайте, - покачал головой Филька, - он ни в чём таком замечен не был. Желанным женихом считается. Это так - наблюдения мои. Может и не содомит. Просто не может по мужской части.
- Ясно, - Шпынь прикрыл глаза, проговорил задумчиво, - но всё, что ты мне рассказал лишь усугбляет вину Светланы Лукинишны. К тому же, вот тебе ещё один факт: пурпура - яд не то, чтобы жуткий. Это нужно было бы не меньше чайной ложки с верхом Алексию скормить за раз. Хотя... - тут Шпынь замок опять.
Филька подождал, поёрзал, потом спросил:
- А что за грибы эти такие чудные? И галлюциноген тебе тут и яд...
- А? - очнулся Шпынь. - Грибы, как грибы. Галлюциногенные - то да. А ядовитыми становятся, когда стареют и усыхать начинают. Их шаманы и охотники в Индузии использовали. Раньше. Скажи-ка, друг мой любезный, а Алексий болел чем?
- Вроде ничем серьёзным. Да и витамины регулярно перед сном принимал.
- Значит, здоров был. А витамины ему кто прописывал.
- Доктор домашний. Красовский. Лучший в Славгороде. Он раньше в столицах работал, даже преподавал, а несколько лет назад к нам перебрался. Как на пенсию пошёл, так и переехал. У него все солидные люди осматриваются. Даже губернатор иногда приезжает. Он и полицию консультирует - городок у нас тихий, спецов хороших немного.
- Так это он диагноз - отравление поставил?
- Не. Врач скорой поставил. А Красовский уже потом консультировал. При вскрытии.
- Ну и ладно. Через пару часов уже в Славгороде будем. И что-то неспокойно мне, Ефим Степаныч, ох, как неспокойно...
***
Первое, что увидел Филька, как подъехали к воротам - нарисованный чёрной краской уродливую свастику и непечатное слово под ней.
- Оберег от ведьмы, - ответил на немой вопрос почему-то явно нервничающего Шпыня, - говорю ж, не любят в посёлке Светлану Лукинишну.
Прошёл в дом и в прихожей столкнулся с Добраном. Сердце ёкнуло, но напрасно:
- Не хочет меня видеть, - пожаловался тот, - но плохо ей, Филька, очень плохо. Ты мне позвони, если что.
Филька прошёл в комнату, пропахшую аптекой. Светлана Лукинишна лежала в кровати, с закрытыми глазами, бледна и исхудавшая. Кивнул сиделке, чтобы вышла, подошёл ближе...
- Хало. Судах лама тидак мелихатму, Кахайя. - Раздался за спиной негромкий голос Шпыня. Хотел было повернуться, чтобы отчитать наглого адвокатишку, но тут вдова открыла глаза:
- Буди, - проговорила с трудом, - аку таху бахма кита акан бертемулаги.
Шпынь подошёл к постели , присел на стул рядом.
- Знала, Кахайя? - продолжил уже на русском, - Алексий тоже знал?
- Конечно, - кивнула женщина, - мы оба знали, где ты. Все эти годы. Сколько их прошло, Буди? Тридцать, сорок?
- Тридцать три, Кахайя. Тридцать три года я проклинал тот день, когда вас познакомил.
Шпынь замолчал. Прошло пару минут, и женщина спросила:
- Ты всё ещё злишься, Буди?
- Злюсь? - покачал головой Шпынь. - Нет, Кахайя. Злость уже прошла. Я злился, когда перестал ненавидеть. Теперь мне уже всё равно. Почти.
- Тогда зачем ты здесь?
- Алексий назначил меня своим посмертным адвокатом. Я должен расследовать его смерть. Это ты убила мужа, Кахайя?
- Ты этому веришь, Буди? - тихо спросила женщина.
- Неважно, чему я верю. Ты могла убить. Я знаю тебя. Вернее, знал. Хотя.., - Шпынь замолчал, потом продолжил с горечью в голосе. - Ты могла убить, Кахайя. Хотя бы ради сына.
- Могла бы, - качнула головой женщина, - но разве я когда-то была глупа? Убить так и тем, чтобы всё указывало на меня? Нет, Буди, я не убивала его.
- Может быть, - ответил Шпынь. - Тогда кто?
- Не знаю. Но ты должен очистить моё имя, Буди.
-Должен? - горько спросил Шпынь. - Я попробую, Кахайя. Но ничего не обещаю.
Женщина кивнула и закрыла глаза. Шпынь поднялся, кивнул Фильке и они вышли из комнаты.
- Ну и что это было, Втор Стоянович? - поинтересовался снаружи.
- Это, мой любезный друг, - протянул Шпынь, - были хвосты прошлого, настигшие внезапно. Помнишь, я тебе говорил, что мы с Алексием поссорились, причём очень сильно. Так вот, причина нашей ссоры лежит и умирает в той комнате. Я любил её. Кахайю. Любил и был счастлив. А потом, на свою беду, познакомил её с Алексием. Думаю, об остальном ты догадался.
Филька кивнул. Шпынь огляделся, потом спросил:
- А где её сын?
- Наверное, не приехал ещё, - ответил Филька. - А зачем он вам?
-Да так, - задумчиво ответил Шпынь, - тебе последняя просьба Кахайи не показалась странной?
- Найти убийцу? - спросил Филька. - Нет. Не показалась.
- Нет, нет, друг мой. Она не просила найти убийцу. Она просила очистить её имя.
- А есть разница? - недоумённо спросил Филька.
- Думаю, что да. И очень большая. Убийца не может наследовать жертве. Но это - потом. А сейчас, мой любезный друг, я хочу осмотреть кабинет Алексия.
В кабинете Шпынь ничего интересного не обнаружил. Привлекла внимание лишь запечатанная склянка с красными капсулами.
- Эти витамины Алексий принимал? - спросил у Фильки.
- Да, - согласно кивнул тот.
- Эта запечатана, новая. А где начатая?
- Закончилась, наверное, - ответил Филька, - можно в мусоре поискать. Только его выносят каждый день.
- Не нужно, - сказал Шпынь. - А витамины Алексий где покупал?
- Так Добран привозил, - ответил Филька. - Регулярно.
- Ну да. Логично, - кивнул Шпынь, - удобно иметь личного аптекаря. В кабинет Алексия кто доступ имел?
- Когда Алексия в нём не было,- ответил Филька подумавши, - то, пожалуй, кто угодно. Алексий кабинет не имел привычки запирать.
- Хм, - пожевал губами Шпынь. - Ладненько. Вот что, Ефим Степаныч, поздно уже. Мне ещё надо в гостиницу устраиваться. А завтра нужно пару визитов нанести.
- Так вы оставайтесь, - предложил Филька, - у нас, в гостевой, всяко удобней будет, чем в гостинице. А завтра я с вами поеду. Дел у меня всё равно никаких нет.
- Договорились, друг мой любезный. И ещё одно - не покажешь мне эту знаменитую коллекцию?
- Дык это, - ответил Филька. - Она же в Славгородском коммерческом банке хранится. Там ещё при Ярило Силантьевиче хранилище специальное сделано было. Кто ж в доме такое хранит? В доме есть кое-что, несколько картин, статуэток там, но то такое. Не самое ценное.
- Ясно, - кивнул Шпынь, - кстати, да. Надо будет в банк заехать - посмотреть, что мне там Алексий оставил в ячейке сто пятнадцать.
***
Доктор Красовский оказался высок и статен, с благородной проседью в волосах и цепким взглядом врача-профессионала.
- Но вы не из полиции, господин Шпынь, - сказал, как отрезал, - я, собственно, не обязан отвечать на ваши вопросы.
- Не обязаны, - согласился Шпынь, - только у меня тоже есть обязанности, господин Красовский. И неприятностей могу доставить. Так что предлагаю всё-таки поговорить. Не для протокола, а так, по душам.
- По душам, - усмехнулся Красовский, - ну, давайте поговорим. Хотя, по моему, мнению, это совершенно бесполезно. Я уверен, что господина Богомолова отравила жена.
- Думаете, что она - ведьма? - язвительно спросил Шпынь.
- Не говорите ерунды, - раздражённо ответил Красовский, - нет, я думаю кое-что иное.
- И что же?
- Думаю, что Богомоловы как то причастны к торговле наркотиками.
- Не поясните ли? - удивлённо спросил Шпынь.
Красовский сел за стол и приглашающе махнул рукой на стул напротив. Подождал, пока Шпынь усядется, и начал рассказывать:
- Как вы думаете, господин Шпынь, почему я так чётко определил отравление пурпурой? Потому как столкнулся впервые с этим несколько лет назад. И потом также было несколько случаев. Не все со смертельным исходом, но тенденция прослеживалась. Я заинтересовался. Не буду утомлять деталями, но выяснилось следующее: все эти отравления были следствием употребления редкого наркотика, изготовленного из грибов "пурпура демониум", который в наших краях в естественных условиях не растёт. Наркотик был плохо очищен от ядовитых фракций, отсюда и отравления. Ну, а вы, надеюсь, знаете, чем занимается госпожа Богомолова? Я ответил на ваш вопрос?
- Не совсем, - покачал головой Шпынь, - из ваших слов следует, что Алексий принимал пурпуру, как наркотик, отравился случайно, на этом основании вы обвинили госпожу Богомолову.
- Не порите чушь! - вскипел Красовский. - Я профессионал. Богомолов не принимал пурпуру. Её вдыхают, словно кокаин, а носовые пазухи Богомолова были в совершенном порядке. Его травили, причём травили целенаправленно именно ядом пурпуры.
- И долго?
- Месяц, возможно два, - ответил Красовский. - Я обнаружил следы даже в тканях, а этого бы не было, если бы отравление было единоразовым.
- Но, в таком случае, Алексий бы чувствовал себя плохо в течении долгого времени, или я ошибаюсь.
- Возможно, усталость и вялость он и чувствовал, - кивнул головой Красовский, - только тут эффект скорее накопительный. Ко мне он не обращался, а зря. Хотя для него уже было поздно. Богомолов умер бы в любом случае. Алкоголь в тот вечер ускорил процесс, но принципиально ничего не изменил. Любой сильный стресс сделал бы тоже самое.
- А почему полиция не занимается наркотиком пурпуры? - поинтересовался Шпынь.
- Занимается. Только толку мало. В принципе, пурпура - не особая проблема. Наркотик весьма дорог и имеет хождение среди людей состоятельных, которые не особенно любят допускать полицию в свои дела. Богомоловы очень осторожны в этом плане...
На улице Филька потрясённо спросил:
- Неужто, правда, всё это, Втор Стоянович?
- Не думаю, - покачал головой Шпынь, - Алексию деньги были нужны, не спорю, но наркотики... К тому же, ты бы заметил Ефим Степаныч. Или ты тоже замазан во всём этом, друг мой любезный?
- Окститесь! - испуганно пролепетал Филька.
- Но кое-что Красовский полезное нам сказал. Алексия долго травили. Причём регулярно. Догадываешься, Ефим Степаныч, к чему клоню?
- Не очень.
- Витамины. Вернее, капсулы из-под витаминов. Высыпаешь содержимое, засыпаешь яд, и Алексий сам себя регулярно травит. Не обнаружат - подумают на Кахайю, обнаружат - подумают на господина... Как, кстати, фамилия племянника, Добрана?
- Верёвкин. По отцу. Верёвкин Добран Васильевич.
- Вот. Подумают на господина Верёвкина. Удобная схема, а главное безотказная. Надо с ним поговорить, а то сестрой Алексия говорить что-то не хочется...
***
- У вас богатая библиотека, господин Верёвкин, - с некоторым восхищением произнёс Шпынь, - фармакология, антропология, география. Даже по медицине книги есть.
- Это да, - с некоторым самодовольством произнёс Добран, благодушного щурясь из мягкого кресла, - и, заметьте, господин Шпынь, библиотека у меня не просто так. Я много читаю и изучаю.
Филька тихо сидел в уголке на стуле, наблюдая за беседой. Добран их принял в своём кабинете, большом и светлом, стены которого были увешаны полками с книгами. Принял весьма любезно и дружелюбно, распорядился принести кофе и коньяку. Шпынь охотно согласился, они выпили и теперь мило беседовали, словно закадычные приятели.
- А зачем? - поинтересовался Шпынь. - Простая любознательность или... - Замолчал, многозначительно глядя на собеседника.
- Кое-что для дела нужно, - ответил Добран, - аптечное дело - весьма непростая наука. Но есть у меня мечта одна - хочу медицинский закончить.
- Вот как, - удивился Шпынь, - не староваты для медицинского?
- Ну, тут как сказать. С детства мечтал. Только дорогая эта наука. Пришлось вот фармацевтом стать. И за это деду спасибо. Не жалею. Не прогадал. Но мечта-то осталась - куда ж ей деться?
- Шесть лет учёбы, потом интернатура. Выдюжите ли?
- Посмотрим. Но вы ведь не за этим пришли, господин Шпынь.
- Не за этим, - согласился Шпынь. - Я - посмертный адвокат Алексия Богомолова и хотелось бы поговорить с вами кое о чём. Это правда, что Алексий хотел коллекцию с вами разделить?
- Правда, - кивнул головой Добран, - он сам мне об этом говорил. Да и потом, на том ужине. Вот, вам и Ефим подтвердит. Но теперь уж что об этом говорить? Не успел дядя, а Вольк мне вряд ли часть коллекции отпишет. Больно жаден.
- Ну, а Светлана Лукинишна как же? Может она?
- Может и могла бы. Только боюсь, что тоже не успеет. Кстати, Ефим, голубчик, - Добран повернулся к Фильке, - как там она?
- Без изменений, - вздохнул Филька.
- Ну, а вы сами, - продолжил Шпынь, - не пробовали по закону коллекцию отбить? Мне Ефим говорил, что мать ваша хотела. На том основании, что Алексий завещание отца нарушил. Коллекцию сберегать и приумножать нужно было, а он вещи из неё продавал.
- Вас плохо информировали, господин Шпынь, - покачал головой Добран, - дед был очень умным человеком и прекрасно понимал, что неоткуда будет Алексию деньги на сохранение и приумножения коллекции брать. Потому не было в завещании такого условия. Был запрет на продажу некоторых вещей, очень редких и ценных, но дядя их и не продавал. А сберегать и приумножать - то лишь только благое пожелание, что письмом обычным к завещанию приложено было. Так что не о чем тут было копья ломать.
- А вы неплохо информированы, господин Верёвкин.
- Пришлось. Мама временами бывает сильно навязчивой.
- Понятно. И потому вы начали с дядей дружить? Деньгами помогать и прочим? Чтобы он часть коллекции вам отписал? Теперь жалеете, небось?
Филька сжался, ожидая, что сейчас Добран разозлится и выставит их за дверь. Но, к его удивлению, этого не произошло - тот лишь прищурился и ответил с некоторой издёвкой:
- А вы проницательны, господин Шпынь. Признаюсь, не без этого. Но вот, что я вам скажу - дядя мне нравился. Просто, по-человечески. Жалею ли я? Да, жалею, что он умер. Жалею, что коллекция Вольку отойдёт. А кто бы ни пожалел? Вы удовлетворены, господин Шпынь?
- Удовлетворён, - кивнул Шпынь, - и даже больше, господин Верёвкин. Я вами даже восхищаюсь...
***
По пути от Добрана заехали в банк, где в ячейке сто пятнадцать обнаружилась металлическая шкатулка, закрытая на ключ. Вот только ключа не было, и Шпынь решил шкатулку забрать с собой. Но дома ждал неприятный сюрприз - чёрно-белая автоповозка во дворе.
- Вольк приехал, - уныло произнёс Филька.
Сын Алексия не замедлил явиться, как только они зашли в гостевую. Зыркнул так, что Филька невольно поёжился, обратился к Шпыню:
- Вы кто?
- Душеприказчик и посмертный адвокат вашего отца, - ответил Шпынь, - расследую его смерть.
- Смерть моего отца расследует полиция, - проскрипел Вольк с заметной злостью в голосе, - что вы делаете в этом доме?
- И вы согласны с полицией, что вашего отца отравила ваша мать? - спросил Шпынь, игнорируя вопрос.
- Неважно, с чем я согласен. Если мама виновата, значит ответит. И это не ваше дело. Убирайтесь.
- Думаю, рановато. Мне нужно с вами побеседовать.