Дождливая и тёплая Москва.
К полдневному июлю катит лето.
Сам у себя спрошу: Comment ça va?
Простой вопрос. Да только без ответа.

Огромная, лоскутная, она
так непохожа на уютный Питер,
в котором у меня есть два окна
на очерёдность маленьких событий,

на купол Монферрана и канал,
на то, что мне ещё осталось,
на всё, что безвозвратно потерял.
И в окна мне глядят Бурда и Кавос.

Я здесь, в Москве. А в Питере душа.
Согласен на раздробленность такую.
Жить в Хилтоне, в кармане без гроша -
использую, умею, практикую.

Мне неудобно на семи холмах.
Не любо, как Москва от сала вздулась.
Не нравится купеческий размах.
Не по ноге изгиб горбатых улиц.

Зачем я здесь? Понятно, что в Большом
театре Мариинские гастроли.
Всё это ясно. Что-то есть ещё.
Зачем по гамбургскому счёту, что ли,

меня "Ночным экспрессом" унесло
от белой ночи, монитора, моря,
окошек - в это влажное тепло?
Отрезало от радости и горя.

Так для чего мне нужен изолят
из расстояния. Зачем оно мне надо?
Не свой переосмыслить взгляд,
так разорвать гипноз другого взгляда?

А я готов? Я думаю, что нет.
Пускай я счастлив строго порционно.
Сам на доске нарисовал портрет,
и сам назначил для себя иконой.

С наскока ничего не поменять.
Подспудно созревают перемены.
Вот Терпсихора бросила меня -
так ласковее стала Мельпомена.

Пускай всё плохо, но... всё хорошо.
Иду по Декабристов и Мясницкой.
Две сцены: Мариинский и Большой.
Москва и Питер две мои столицы.

И всё же, разделённый сам с собой,
меняю угол зрения, ракурс взгляда.
И то, что мне привычно над Невой,
отсюда - изучение экспоната.

В кармане беззащитный звон ключей.
Пока шагаешь по московским лужам,
острее понимаешь, что ничей,
ответив на вопрос: Кому ты нужен.