Абрамова Ирина Васильевна
Последняя капля. 3. (трилогия)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Заключительная часть трилогии "Последняя капля" - это роман "История одной свадьбы и многих разлук", в котором завершается основная любовная история героини в её родном селе. Но, она же, оттеняет все дальнейшие жизненные перипетии Марины, которые выпали ей на жизненной дороге...
  
   ИСТОРИЯ ОДНОЙ СВАДЬБЫ.
  
   Глава 1.
   Гостья.
  
   В то незабываемое лето Марина приехала в отпуск домой не одна, а с племянницей Кариной, юной особой пятнадцати лет. Девушка захотела впервые в жизни оторваться от своих родителей и надоевших подруг, грязной и душной Москвы, опостылевших пионерских лагерей и глухих деревенек далёких родственников.
   Её пленил рассказ о красивом селе в ущелье гор, ледяной даже летом бурной речке с каменными перекатами и форелью, заоблачных вершинах в шапках ледников и упоительном воздухе высокогорья.
  
   Карин всё сначала пугало: быстрокрылый самолёт, забравшийся из-за грозового фронта на высоту почти шестнадцати тысяч метров ('Уважаемые пассажиры! Мы стараемся облететь ураган, сохраняйте спокойствие! Высота нашего полёта составляет пятнадцать тысяч восемьсот метров, температура за бортом минус семьдесят два градуса Цельсия. Приятного полёта!'), и оглушающая жара Киргизии, когда вышли в аэропорту 'Манас' ('Вай, совсем сегодня не жарко! Сорок два в тени - прохладно!'), обилие узкоглазых, дочерна загорелых лиц, впервые увиденных москвичкой близко и в таком количестве ('Марин! Они все на одно лицо!'), и говорливый кореец-таксист, домчавший до Вознесеновки за полтора часа, не умолкающий ни на минуту, горланящий песни и сыпящий анекдотами, сплетнями и районными страшилками ('А вот прошлый год что было...'). Особенно поражена была величием и монументальностью, устрашающей громадой гор.
   - Ой, Марин! А они на нас не рухнут? - ужасалась, с непривычки вжимая в худенькие плечики светлую головку. - Не раздавят?
   - Через пару миллиардов лет упадут точно. Да разве это горы? Так, отрог Киргизского хребта Тянь-Шаня.
   Взирая на новый, непривычный мир широко распахнутыми глазами цвета весеннего льда, не переставала всему восхищаться и удивляться!
   Мари смотрела на неё и по-хорошему завидовала: первым впечатлениям от знакомства с окружающим миром, не притупившейся способности видеть красивое в малом, неприметном для привыкшего глаза, жажде всё знать и понять, в готовности слышать и верить. Вздохнула тайком, задумавшись: 'Как часто мы, привыкнув, становимся равнодушными к природе, в которой родились и выросли! Нас уже не удивляет цветок, выросший в голой скале; оставляет невозмутимым спокойный полёт орла в небесной выси; принимаем, как должное, стремительное течение вод в горной речке; вкус первого абрикоса в этом году; маленькому ягнёнку, раскачивающемуся на тоненьких слабеньких ножках; бегу резвого стригунка вокруг лошади; задумчивому верблюду, надменно взирающему на нас, людишек, с высоты своего роста; старику-узбеку, едущему на старом худом ишаке и волочащему ноги по земле, смеёмся только: 'Кто кого везёт? Тоже мне ездок!' Вот чему завидую - радости обновления. Откровенно сожалею, что самой никогда эти новые чувства не испытать, не почувствовать, не попробовать, не вдохнуть и не увидеть - всё пройдено. Жаль'.
   Автобус только свернул на сельскую дорогу, ведущую неуклонно вверх в ущелье, а Мари уже сошла с ума от радости и предчувствия: 'Это будет не просто отпуск, а полный приключений и волнений экскурс в прошлое! Мне опять пятнадцать, а не двадцать пять. Теперь - девочка, и вновь влюблена, полна надежд на чудесную и счастливую, полноценную, наполненную смыслом жизнь! - верила в это предвкушение, предугадывание, предощущение всеми фибрами трепетной души и тонкого тела, напряжённого, натянутого, словно струны божественной арфы! Волновалась и покрывалась 'мурашками', замирая от неведомого распирающего и толкающего сердце чувства. - Это моё лето! Кто сыграет на струнах души и сердца? Будет ли он живым или неодушевлённым предметом? Что за музыку извлечёт, чем напишет? Радостью или... кровью? Нет, не буду думать о плохом. Мне нужны сейчас лишь радостные и жизневозрождающие события и чувства! Простое счастье и воздух. Тот, без которого не дышится'.
  
   ...Добравшись до родительского дома, гостьи сразу окунулись в оглушающую, шумную атмосферу радости от встречи с родными! Восторги, объятия, поцелуи, визги, восхищение, слёзы, первые торопливые вопросы о дороге, полёте, здоровье родных в Москве, желание узнать побольше и быстрее всех - на улице соседки сходят с ума от любопытства!
   Радостная суета чужой семьи несколько ошеломила юную москвичку и вызвала лёгкий шок. На Карин накинулись столько незнакомых людей: обнимали, как родную, спрашивали о маме-папе, как близкие, искренно интересовались самочувствием, как знакомые... Немного придя в себя от подтруниваний над её растерянностью, стала улыбаться и, наконец, вздохнула с облегчением: 'Почти как дома. Свои!'
   Восторги первых минут начали стихать, возникли простые, насущные требования: распаковать багаж и ручную кладь, помыть руки с дальней дороги и переодеться, пообедать нормальной, домашней пищей, взамен аэрофлотовских упакованных странных блюд с таким же непонятным вкусом.
   Высвободившись из радостных объятий родных, девушки засмеялись: 'Так налетели все, что мы бросили сумки прямо на дорожке во дворе! А ведь там конфеты, колбасы, всякая вкуснятина скоропортящаяся!' Кинулись гурьбой, занесли, зашуршали упаковками и бумагой. Затащив всё в прохладу полутёмных комнат, стали лучше соображать - жара с отвычки и от волнения одурманила головы.
   - Марин, а где мои гостинцы?
   - Ха, спроси что полегче! Сама всё перепутала, - в ответ только смеялась. - А ты пощупай сумки: если мягкая - то одежда...
   - Подсказала она! - фыркнула, покраснев, как свёкла. - В вещи самое вкусное и засунули!
   Со смехом и недоразумениями стали сортировать багаж. Дочь Марины Иветта, гостящая у бабушки с весны, и приехавшие из Караганды племянники старались помочь в этом нелёгком деле, но только усугубили поиски нужного объекта: обнаружив сладкое, едва не передрались!
   Мать Варвара, зайдя в комнату, заваленную вещами и свёртками, внимательно окинула поле деятельности, оценила масштаб катастрофы опытным взглядом.
   - Девчонки! Бросайте это неблагодарное дело и галопом в душ, - дала дельный и весьма своевременный совет. - А я тут потихоньку разберусь, пока вы плескаться будете.
   Облегчённо вздохнув, вспотевшие гостьи схватили по большому столичному банному полотенцу и ринулись на улицу.
   - Мам! Я с вами хочу!! - завопила Ветка.
   - В следующий раз, козявка. Присмотри за подарками пока - не доверяю я племяшам, - поцеловав дочь, Мари покосилась на мальчишек, стоящих возле колонки с хитрым видом. - Бди!
   Повела удивлённую Карин в сельский душ, что находился между двух холмов, скрываясь в их сени и складке. Спускаясь по шатким ступенькам к заветной кабинке, расхохоталась, увидев объект вожделения.
   - Ой, Марин, а я думала, что это туалет! А это ещё и душ! Ничего себе!
   - Что значит 'ещё'? - шутя, пригрозила племяшке кулаком. - Туалет напротив. А здесь и есть настоящий деревенский душ. Папа построил своими руками.
   Пока, хохоча, плескались под горячими струями, нагретыми щедрым азиатским солнцем, мама успела рассортировать сумки с продуктами, рассовав в холодильник. Что не влезло - соседка приютила в своём со словами: 'Целее будет. Ко мне не набегаются!'
  
   Мокрые, освежившиеся, завёрнутые в красивые японские полотенца с огромными хризантемами, вышли из сада на мощёный двор и оказались с обеих сторон зажатыми в дружеские объятия... Маринкиных одноклассников и друзей! Они прибежали со всех улиц села, прослышав о её приезде. Тискали подругу, а заодно и юную гостью своими лапищами и руками, радостно верещали, жадно оглядывая изменившееся до неузнаваемости лицо Мари: 'Чужая...'
   Карин стояла опешившая, донельзя смущённая, пунцовая, как помидор! Пацаны и не заметили в порыве радости, что девушки перед ними... голые, завёрнутые лишь в широкие полотнища. Только подружки, заметив этот пикантный наряд долгожданных гостей, повалились со смехом на лавку возле стены дома, держась за животы и потешаясь над непроходимой тупостью мужчин.
   - Ребята! Очнитесь! - завопила изо всех сил Мари, прижимая сползающее полотенце от их постоянных касаний и объятий. - Эй! Алё!! - замерли, сообразив, наконец, что ей что-то нужно им сказать срочно. - Вы зенки-то раскройте, олухи! Да посмотрите на нас, как следует, гады! - завелась, но не сердилась, давясь от смеха. - Мы стоим перед вами голые! Извращенцы что ли!?
   Эффект разорвавшейся бомбы после таких слов безусловно был обеспечен.
   Парни, осмотрев москвичек ошалевшими глазами с головы до ног, стали такими же пунцовыми, как девочка-гостья!
   Она мгновенно улизнула, воспользовавшись их замешательством, а Маринка упрямо стояла столбом, возмущённо уперев руки в бока: мокрая, в резиновых шлёпках, с взъерошенными волосами и... тёмными разводами под глазами от туши, которая плохо смывалась простым мылом и требовала ещё лосьона. Забыв, в чём находится и как выглядит, грозно рассматривала алеющих от стыда друзей.
   - Ну, здравствуйте, любимые! И я вас тоже очень ждала! - издевалась, стыдила, мягко мстила за конфуз. - А теперь можно мне удалиться на пять минут, а? Кто-то против!? Или стриптиз, как приветствие, обязателен в родном селе? С каких это пор? Кто завёз сюда сей буржуазный извращённый ритуал? Покажите мне эту особу! Я научу его снимать не только одежду, но и кожу!
   На эскападу ответили громогласным, безостановочным, басовитым ржачем все мужики. Пока дрыгали ногами на траве газона, укрытого альпийским клевером-берсимом, озорница ушла, напоследок одарив ослепительной улыбкой а ля Мэрилин Монро и послав жаркий воздушный поцелуй в её стиле.
   - Вот это скандал! - встретила её отчаянным стоном пригорюнившаяся Кэри. - Как я теперь выйду из дома? - стенала и ломала тонкие ручки. - Вот ведь опозорились...
   - Это ты о чём, Кариш? Об этой незабываемой, самой чудесной на свете сцене нашей встречи с моими мальчишками? - смотрела твёрдо и старалась не улыбаться. - Всё было специально так придумано - это в нашей компании в порядке вещей, уверяю тебя. Не переживай и не стыдись. Успокойся, всё было отлично! Вот увидишь - эта встреча запомнится тебе на всю твою жизнь, зая, - увидев, как распахнула удивлённо глаза, заверила. - Верь! Так и будет. А теперь срочно надеваем самые красивые сарафанчики и на улицу к друзьям. О косметике забываем до танцев в клубе! Пусть наша кожа дышит чистейшим горным воздухом и загорает на настоящем азиатском солнце. И не забывай чаще сбрызгивать кожу нашей восхитительной минерализованной водой прямо из арыков - лучшее увлажнение и естественное питание. Вечером перед сном можешь наложить лёгкий увлажняющий крем. Про шляпу и панаму не забывай ни на миг - приказ!
   Заговаривая зубы, стала приводить себя в порядок, чем окончательно успокоила: тоже засуетилась с нарядом, стала расчёсывать чудесные волосы цвета спелой пшеницы, заулыбалась мечтательно. Мари выдохнула с облегчением, покосившись в её сторону: 'Фууу! Поверила, кажется! Ну, пацаны, я вам отомщу! Вот ведь учудили, а! - одеваясь и удаляя следы упрямой туши под глазами, поглядывала на девочку. - Юна, красива, неглупа и воспитана - порядок'.
  
   В саду под сенью кружевной тени от старых, развесистых вишнёвых деревьев накрывали стол друзья и мама с малышами. Они носили на стол посуду и тарелки с угощениями, ставили стаканы и чашки, украшали вазами с только что сорванными цветами. Племянники жадно посматривали на московские лакомства, красиво разложенные на блюдах, и строго следили за яркими конфетами, не позволяя друг другу объесться ими до обеда.
   Москвички вышли, наряженные в новенькие сарафанчики, со свежими и радостными лицами без следа косметики: восхитительные, примерно одного возраста на вид! Парни переглянулись и покраснели, поймав себя на одной и той же мысли: 'Маринка стала ещё моложе и красивее, и годы ей не помеха - лишь красят'. Одноклассницы откровенно рассматривали прозрачную мраморную кожу подруги и тайком завистливо вздыхали: 'Как куколка китайская: тоненькая, нежная и хрупкая, - покосились на парней из класса, хихикнули, переглянувшись. - 'Поплыли' пацаны! Глазки враз сделались маслеными!' Посмеиваясь, начали неспешный отвлекающий разговор, довершая сервировку. Обед можно было начинать, если бы не одно происшествие...
  
   Во двор к Риманс с криками и визгом ворвалась ватага детей, что-то наперебой горланящая и чего-то срочно требующая! Ничего не понимая, все захохотали, оборачиваясь на группу орущих малышей, которых с трудом удерживала Варвара, растопыривая руки и уговаривая тех оставаться на дорожке возле дома.
   - Марин, а это к тебе! - со смехом обратился Борька Воронский. - Прознали уже! Вот ловчилы!
   Ничего не соображающая Мари так и не могла взять в толк, что здесь происходит?
   Матери с трудом удалось угомонить детей и заставить говорить по очереди 'с чувством, с толком, с расстановкой'. Устало повернулась к дочери.
   - Доча, это дети наших соседей и друзей. Они пришли к тебе, чтобы поздороваться и поприветствовать. А ещё они хотят, чтобы ты их узнала! - хитро улыбаясь, посматривала на детей, которые так же ехидно стали улыбаться москвичке.
   'Дааа, вот это 'мина'! Прошло немало лет, и многих уже не могу при всём желании узнать - выросли. С тех пор, когда их нянчила и называла Натуськами, Ленуськами и 'медвежатами', утекло столько воды!' - рассматривая детей и внуков соседей, друзей и знакомых, понимала, что одной просто не справиться с непростым заданием, не опозорившись. Вздохнув, пришлось унять гордость, спесь и польский гонор и... просить помощи у одноклассников.
   Как неистово малыши обижались, если Марине не удавалось сходу узнать кого-то! А как отчаянно радовались, когда справлялась с трудной задачей и верно называли имя и фамилию ребёнка, стоящего в данный момент перед ней. Наконец, кое-как разобравшись с малышнёй и одарив ватагу московскими конфетами, спровадили со двора, продолжая смеяться находчивости малолетних пройдох.
   - Это же надо было такое придумать! И всё лишь для того, чтобы завладеть горсткой столичных конфет в ярких, броских фантиках! Не пропадут в этой жизни эти маленькие проныры. Молодцы, ловчилы, ловко нас провели на мякине - 'купились' на невинную проделку, как слепые котята! - Маринка хохотала, заражая озорным, звонким смехом и ребят, и детей, и мать. - Ай да детки пошли в селе! Загляденье! Не страшно теперь за них. Даже в столице не растеряются. Ещё и свои правила там начнут диктовать!
   Переглядывалась с Каринкой, перемигивалась, отчаянно кокетничала с парнями, счастливо гогочущих и радующихся её приезду. Понятливо вздохнула: 'Соскучились хулиганы. Даже не сознавали насколько, пока сегодня вновь меня не увидели'.
   Так и посмеивались, пока обедали, пили чай с московскими сладостями, сообща мыли посуду в большом тазу, полоскали в ледяном арыке под старым деревом абрикоса; болтали, играли в карты, до смешного медленно прощались, гурьбой провожая то опомнившуюся одноклассницу, соскочившую со словами: 'Боже, муж убьёт - обед!', то парня, хлопнувшего себя по лбу и возопившего: 'Чёрт! Магазин, хлеб, молоко!', то начавших зевать племяшей: 'А можно, мы в спальню пойдём, мама..., бабушка..., Марина...?'
   Ночь угомонила не скоро. Рухнув в постель, успела подумать: 'Отпуск начал обратный отсчёт'.
  
   Глава 2.
   Борька.
  
   В числе самых первых одноклассников, ворвавшихся тогда во двор дома Риманс, был и Борька Воронский, друг Марины с младенчества и её названный 'молочный брат' по совместительству.
  
   Сколько себя помнила, а помнила с первых дней жизни буквально, голос Бори всегда был рядом. Их обоих принесли в сельский комбинат, ясли-сад-детсад, на десятый день от рождения. Отпуск по родам в начале шестидесятых был так мал, что было тяжело и матерям, едва оправившимся от родов, и крошкам-младенцам, оторванным от мамочек на несколько часов в день. Они прибегали на кормления, если работали на предприятиях села, а когда бывали на конвейере или в местных командировках, тогда вынуждены были оставлять бутылочки с грудным молоком и кашками на нём же впрок, а нянечки и воспитатели грели и кормили крох. Но кто там особо следил за этими бутылочками-ковшичками? Вот и получалось: нередко ребёночек кушал не то, что приготовила заботливая мамаша, а то, что попало под руки нерадивой няньке. А поскольку село находилось на юге Казахстана, выходило: дети поневоле становились 'молочными' сёстрами-братьями, что для мусульман приравнивалось к кровному родству (поэтому грудничков до года из их семей в яслях не было)! Став взрослыми, они не имели права создавать совместную семью, находясь в 'молочном' родстве! И пусть в многонациональном селении уже давно всё перемешалось и переиначилось, но это понятие оставалось практически незыблемым долгие годы. Свахи и сводницы прежде всего спрашивали у мам, в какую группу ходили влюблённые дети, и если возникало хоть малейшее подозрение на возможность 'молочного' родства - они были обречены: чёткое и бесповоротное 'нет'. Так ли, нет ли, но этот закон держал в жёстких этических рамках детей села. Лишь единичные случаи известны, когда ребята из одной группы детсада поженились, став взрослыми.
   Близкое соседство с мусульманами оказало благотворное влияние, принеся соответствующие плоды: дети росли скромными, сдержанными, уважительными, трезвомыслящими. Врождённая и впитанная с молоком матери толерантность позволяла родниться и с иноверцами, не вызывая откровенного неприятия или злобного осуждения. Такие непримиримые националисты, если таковые появлялись, не уживались в селе и быстро уезжали.
  
   Воронский был из семьи украинцев, неизведанными путями оказавшихся здесь в конце пятидесятых, когда открыли шахту, найдя свинцово-урановую жилу.
   Тогда отовсюду потянулись горняки за 'длинным рублём' и новой жизнью. Не прогадали. Вскоре село стало крупным поселением городского типа с замкнутой инфраструктурой: здесь рождались, учились, работали, женились, рожали своих детей, хоронили стариков на собственном кладбище. Отсюда провожали в армию сыновей, и они возвращались с радостью! Случаи, чтобы дембель привёз с собой жену или невесту были исключительными - своих девушек хватало с лихвой! Лишь высшее образование получали в других регионах, но, отучившись, большинство людей возвращалось в родные пенаты, чтобы воспитывать, учить, лечить, руководить и любить родных и знакомых с детства селян.
   Вот и Воронские влились в эту житейскую круговерть, став своими и близкими.
   Марина привыкла к Боре, любила, как брата, дружила с детсада, училась в одном классе, допускала маленькие шалости под его карим взглядом, прощая и его промахи, терпеливо помогала отстающему в школе другу, всё чаще отводя зелёные глаза: чувствовала, что мальчик слишком часто в них 'тонет'. В старших классах даже отстранилась, понимая, что любима, но, памятуя о 'молочном' родстве, никогда не давала ни малейшего повода, не манила призрачной надеждой в будущем.
   Он страдал молча и продолжал любить девчушку, девочку, девушку, молоденькую женщину. И всё чего-то ждал. Молча. И страстно радовался приездам из столицы, каждый раз умирая душой, когда её провожал. А пока был отпуск, становился вновь братом и... второй кожей.
  
   Вот и теперь смеялась озорница зеленоглазая, поражаясь, как он узнавал о дате её очередного приезда? Чувствовал, что ли? Оставалось только гадать, но факт имелся налицо: как только девичья нога касалась земли Киргизии и бетонного покрытия аэропорта 'Манас' города Фрунзе, Борька чувствовал это всеми фибрами своей бесхитростной, наивной и милой души, хоть и был уже совсем взрослым мужчиной: ростом под два метра, немного худ и сутул, с маленькими, но крепкими кистями коротковатых рук. Парень был по-своему красив, с тёмно-каштановыми вьющимися волосам, выразительными карими украинскими очами. Любил тайны и заговоры, проделки и мелкие хулиганства в рамках законодательства. Был лёгок на подъём и скор на действие. Умел любить и яростно ненавидеть, за что мог и убить. Но не Мари - была богиней. Поклонялся, растворялся, воспарял душой от ласкового слова и взгляда, готов был стать рабом, псом, ковриком у её ног, если бы это позволила.
   Знала, сознавала, была осторожна. Старалась не распалять и не провоцировать. Лишь подыгрывала, как сейчас...
   - ...Борьша! Как тебе удаётся каждый раз меня буквально 'снять с трапа' самолёта? Ты что, прорицатель или колдун? Или такой дальнозоркий, что тебе и сто километров - не проблема, чтобы увидеть? Ты всегда первый оказываешься рядом или дома! Носом чуешь запах?
   Страшно радовался, раздувался от гордости и ходил 'гоголем' ещё несколько дней.
   Наблюдая за ним, посмеивалась и не смела сказать, что 'секрет Полишинеля' давно раскрыт: брат Вик был и его, и её информатором; продавал информацию той стороне, которая в этом срочно нуждалась на данный момент. В отсутствии брата всегда находились другие источники информации: друзья, знакомые, одноклассники, соседи и... малышня. Уж от их-то зорких и любопытных глазёнок не укроется ни один интересный факт. А какие у них чуткие ушки! Потому никогда не позволяла застать себя врасплох, пользуясь всеми доступными законными средствами в добывании нужных сведений.
  
   Отыграв первый акт спектакля 'К нам приехала Марина!', успокаивались и начинали дружить. С её стороны это было не слишком честно - прекрасно знала о Борькиных чувствах с седьмого класса. Но и отпустить от себя на время отпуска не могла - был кладезем информации!
   Всеведущий друг - немаловажный факт и козырь после стольких лет отсутствия дома. Будь то незнакомец - Боря знакомил или напоминал, кто это, чей родственник. На кладбище, хоть и страшно робел до белого лица и трясущихся рук (некрофобия), всё же показывал прибавившиеся за время её отъезда могилы знакомых сельчан. Сопровождая их с Каринкой на прогулках по селу, рассказывал обо всех и обо всём, чтобы не выглядела Мари в глазах сельчан полной невеждой, пусть в этом её вины уже не было: люди уезжали, женились, рождались и умирали. Она же не часто и подолгу не бывала дома, и многое прошло мимо внимания.
   Ему и поручила ответственное дело: ввести Карину в компанию, которую в шутку называли 'банда'.
   'Бандиты' приняли в раскрытые объятия нового члена группы, тем более, впервые покинувшего отчий кров, столицу и многочисленную шумную семью. Опекали все и с удовольствием. Как было забавно наблюдать за 'выкаблучиваниями' перед юной гостьей!
  
   Особенно старался развеселить и развлечь одноклассник Мари, Юрик Кириенко, который с её появлением вновь стал завсегдатаем компашки. Ранее этого не удавалось: у Юры тяжело и уже долго болела мать, Лилия, страдая от страшного, неизлечимого недуга. Она 'уходила', и теперь за ней присматривали и родичи, давая измученным сыну и дочери-подростку передышку.
   Борька пытался расширить сферу знакомств, разнообразив, таким образом, ежедневные дневные и вечерние развлечения. Именно он привёл в банду Серёжку Торопыгина, ставшего для всех истинной находкой и сущим гением всяческих задумок, проделок и каверз. Одна из них стала роковой, запустив целую череду несчастий...
  
   Глава 3.
   Мелкие происшествия.
  
   Настали отпускные будни, которые были заполнены обычными делами отдыхающих: встречи с друзьями, посиделки, прогулки по селу и окрестностям, купание во всех мыслимых и немыслимых местах.
   Однажды, находясь на Большой плотине, забрались всей компанией под раскидистое дерево ивняка недалеко от верхней запруды реки Оспанки.
  
   Это была настоящая горная порожистая речка с множеством рукавов и ответвлений, с каменным ложем, с крупными валунами, часто скатывающимися с гор, с мелкими заводями с чистым колючим красным песком, раскрошившимся от обвалов и истёртым терпеливой водой в крупинки гранита, молочного кварца, полевого шпата, горного хрусталя. Породы эти относились к субщелочному отряду, и часто дети, держа во влажных ладошках красивые минералы, радостно сообщали друг другу, что нашли 'живой' камешек: греет и щекочет кожу! Именно свойство нагреваться от влаги способствовало тому, что горы рано вскрывались от снега и льда, что летом талая вода с ледниковых шапок уже через несколько километров реки была не смертельно холодной, а лишь стылой. Но эта стылость и упрямое нежелание согреваться на нещадном азиатском солнце и привлекала летом столько отдыхающих со всех концов Союза.
   Как только лето вступало в свои права, а это случалось уже в середине мая, село звенело от сотен незнакомых голосов: командировочные, отпускники, далёкие родичи и различные знакомые знакомых приезжали и старались подольше задержаться в райском курортном местечке, в таком чудесном ущелье в долине отрогов Киргизского хребта Тянь-Шаня, скрытом от посторонних глаз. Его невозможно было увидеть с трассы внизу, там, где кипела жизнь 'нижних'. Мало, кто о селе знал, это обеспечивало закрытое общество и абсолютную безопасность даже для крошек. Вот и ехали сюда все посвящённые даже тогда, когда Союза не стало. Люди просто не могли забыть неги и покоя ущелья, звонких рукавов речки Оспанки с голубоватой хрустально-чистой водой, зарослей восхитительной горной облепихи и редкого сорта ежевики, крупной и вкусной, густых садов, усыпанных богатым урожаем абрикосов, урюка, персиков, черешни и вишни, многочисленных сортов сливы, тёрна, груши, яблони и винограда, великолепной малины и клубники. А овощи, выращенные на минеральной воде реки, имели неповторимый вкус и цвет. Погостив здесь пару раз, человек становился вечным поклонником скромного обаяния и гостеприимства жителей. Оттого и возвращались сюда и свои, и чужие вновь и вновь из года в год.
  
   ...Марина задумчиво размышляла, умудряясь поддерживать разговор с ребятами, который оказался очень увлекательным и содержательным.
   Так увлеклись, что не сразу сообразили, что кого-то не хватает. Боря встрепенулся первым.
   - А где Кэр? Такое сумасшедшее солнце, а она где-то бродит!
   Сорвался с места в поисках пропавшей гостьи, ругая себя за невнимательность. Долго искал запропастившуюся и не скоро привёл обратно. Была сконфужена и недовольна.
   - Вот пропажа, нашлась! Отгадайте, где её отыскал? - сопел и пыхтел от быстрого шага и раздражения. - Нашёл у самой Верхней плотины! Помните, прошлый раз там 'бубырей' ей показывали? Она их там панамкой ловила, рыболов фигов! - был сам бог и судья. - Там так печёт, что мозги вскипели у меня! А Кэри проваландалась сколько под солнцем...?
   Почти не слушая, компания со страхом переглянулась и... кинулась собирать вещи, рассовывая их по сумкам и корзинам, возопив безмолвно 'Боже, только не это!'
   - Кариш, ты себя хорошо чувствуешь? - Юрик с замиранием сердца всматривался в тонкое побледневшее лицо гостьи. - А голова не болит?
   - Немного... - прошептала растерянно, странно посмотрела на реку. - А почему вода зелёная?
   Тут всех ветром сдуло с речки и понесло домой! 'Только бы успеть! Только бы добежать поскорее! Только бы не солнечный удар! - мысли бились в головах, холодя ужасом сердце, когда неслись наверх по улицам села. - Девочка совсем не сознаёт, что азиатское солнце способно её, тонкокожую и бледную, спалить за полчаса! А результат легкомысленного поведения очень скоро выступит на её теле и лице!'
   Опасения уже к вечеру подтвердились: полнопокровный солнечный ожог. Трое суток Марина с матерью были на ногах, спасая Карин, отпаивая отварами трав, делая влажные обёртывания простоквашей и квашеной капустой, следя за взлетевшей температурой. Старания не пропали втуне: на исходе третьего дня ожила птаха. Вздохнули с облегчением: 'Чуть не 'проворонили' ребёнка. Что сказали бы в своё оправдание и как бы сообщили трагическую весть её родителям?'
   Не только их сердца замерли в те дни.
  
   ...Как-то ночью, освободившись от утомительных процедур с племянницей, Мари вышла с матерью на ночной прохладный воздух и села на лавку у ворот. Только ноги облегчённо протянули, выдохнули, вдруг из темноты донёсся какой-то звук. От неожиданности вздрогнули! Из мглы на них стало что-то надвигаться и пыхтеть, приближаясь всё ближе. Выдохнули: 'Борька!' Ждал их где-то неподалёку, сидя на камнях.
   - Тьфу, паршивый! Аж спугал, чёрт немытый! - от испуга Варвара сыпала ругательствами. - Какого рожна тебе не спиться? Чего шаришься тут, лазаешь? Ночь на дворе - уж часа два, небось...
   - Так ведь переживаю... - подойдя, ответил важно и серьёзно.
   Рассмешил их: 'Переживальщик нашёлся!' Рано смеялись. Не успели смешки прекратиться, едва Боря сел у ног Марины на прохладную траву и стал что-то тихо шептать, касаясь губами её коленей, как со стороны улицы послышались чьи-то спотыкающиеся о гравий шаги, явно идущие в сторону дома!
   Из темноты ночи, медленно проявляясь, как негатив фотоплёнки, появилась призрачная фигура... Юры Кириенко! Не видя притихших под забором на лавочке людей, медленно пробирался к участку, держась за забор. Наткнувшись в кромешной мгле на протянутые Борькины ноги, буквально рухнул на Мари! Поймав незадачливого Ромео на руки, все хором разразились гомерическим хохотом! Бедный Юрик от испуга и неожиданности потерял дар речи надолго.
   - Ты почему здесь... в такое глухое время ночи..., полуночник? - захлёбываясь от смеха, девушка пыталась ясно выговаривать слова, чтобы были связанными. - Ошибся переулком? Тебе двумя выше!
   Бедный воздыхатель Каринки лишь что-то невнятно промычал, ещё не оправившись от шока.
   На шум и смех пришёл сосед снизу улицы и с ворчанием, что разбудили своим ржачем, присоединился, выпытывая, 'что же москвичка опять отчебучила такого, чтобы не спал честной народ в два часа ночи? Или Маринке опять пятнадцать, и я попал в прошлое? Поросят не прятать? Кататься не будет?' Не умолкающий хохот так и не удовлетворил его любопытства. Все были не в состоянии что-то говорить!
   Едва переведя дух, успокоившись, начали тихо переговариваться, но это были ещё не все сюрпризы этой ночи: в течение получаса к ним присоединились Санёк Червяков и Серёжка Торопыгин. Это был полный отпад! Какими путями они все, не сговариваясь, припёрлись под окна Риманс - загадка, но просидели ребята до самого восхода солнца. Варвара и сосед уже давно ушли спать, а девушка всё никак не могла прогнать пацанов по домам. Никакие доводы на них не действовали: что им на работу с утра, у всех семьи и домашние заботы, ни то, что Сергей, например, только что женился, и как бы молодая жена не пришла к гостье и не повырывала ей волосёнки... Всё тщетно. Лишь утренний свет их смог разогнать, как предрассветный туман.
  
   Банде и этой ночи было мало! Кэри хворала три дня, и три ночи под забором держали добровольную вахту 'бандиты'. Меняясь и приходя хотя бы на несколько минут, на лавке побывали все её члены. Лишь на исходе четвёртых суток, когда Карин встала и явила очи цвета льда пред их взорами, парни глубоко вздохнули и... пошли отсыпаться.
   - Как они все работают на своих работах? - женщины не могли ума приложить. - Как все их выходки терпят домашние? - даже не представляли. - Как парни справляются с обычными хозяйственными делами? - им так и не стало ясно.
   Как-то Мари деликатно об этом спросила Сергея, мол, что думает его молодая жена по доводу столь частых отлучек из дома?
   - С пониманием, не волнуйся, - спокойно и степенно. - Ты не на всю жизнь в отпуск приехала. Алёна потерпит наши ночные посиделки и походы по гостям. Всё хорошо, не переживай, Мариш. У меня умная жена. Мне с ней очень повезло.
   Подумав, облегчённо вздохнула, согласившись с доводами: 'Пожалуй, он прав: отпуск короток, когда ещё сможем увидеться и так оторваться, как в детстве? Как там повернёт жизнь? Кого не досчитаемся в банде на следующей встрече?'
   Как они были оба правы! С того отпуска Мари не видела никого. Никогда. Разлука посеяла в их ряды страшные семена смерти. Первым уйдёт Сергей.
  
   Глава 4.
   Сергей.
  
   Вот с него-то, с Сергея Торопыгина, и начались самые смешные, озорные и подчас коварные проделки банды!
   В школе Мари с Серёжкой не особенно дружила - младше классом и на два года по возрасту. Но то лето словно уравняло в возрасте и общности интересов, в области проделок, хохм и розыгрышей. Именно страсть к юмору выступила в роли цемента, намертво сцепив ребят. Даже с годами союз не развалился, не рассыпался и не раскрошился в пыль. И не забылся за давностью лет и тысяч километров, разделивших на многие годы, десятилетия. Расставшись навсегда, будучи разбросанными судьбой по странам и континентам, помнили, хранили эту память бережно и трепетно. Юность так и не ушла из их душ и сердец.
  
   ...Собираясь человек по 8-10, обычно шли к маме Серёжки, тёте Лене, в сад, где стоял старый металлический фургон от хлебной машины, надёжно скрытый от посторонних глаз и ушей густой сенью старых сортовых фруктовых деревьев - гордости семьи. Фургончик был переоборудован под летний павильон или гостевой домик, и умел разместить в себе целую кучу народа! Стулья, кровать и даже крыша старого невысокого холодильника давали вдоволь места для умаявшихся за долгий трудовой день гостей. Немудрёный приют предлагал нехитрые забавы: можно громко слушать музыку, хохотать, петь песни, спорить до хрипоты. Самый популярный в то лето альбом 'Звёзды нас ждут' группы 'Мираж' до сих пор у Марины ассоциируется с тёплым южным вечером, запахом разогретых абрикосовых плодов и вишнёвых деревьев, с пьянящим, лёгким ощущением безграничной свободы и невинного, целомудренного счастья - яркой приметы уходящей навсегда юности. Стираясь, затуманиваясь за дымкой бытия, летние приключения утрачивают остроту и яркость, но стоит поймать по радио или услышать телевизору песни этой группы, как тут же её память распахивает закрытые двери! Оттуда начинает сочиться ручеёк воспоминаний, превращаясь мгновенно в ревущий, неудержимый горный поток: во всех подробностях, ощущениях, запахах и красках встаёт беззаботное, озорное, бесшабашное время - последнее лето детства. Лето, когда Мари смогла повернуть время вспять, растворить годы неудач и разлук. Ей чудом удалось свести и вернуть события в одну точку: день, когда покинула дом и уехала в столицу. Стерев с жизненной доски пережитое, превратилась вновь в подростка, заставив и всех окружающих её людей стать ими! Недоумевали потом: 'Как ей это удалось!?', но факт остался фактом: никто не опомнился, полностью поддавшись на невинный и необъяснимый обман. Или гипноз? Наваждение? Чем бы оно ни было, лишь радовались: 'Нам удалось обмануть время!', храня память о той поре долгие годы.
   Рассматривая старые фотографии с того отпуска, она поражается по сей день: 'Все ребята выглядят не просто радостными, а по-настоящему юными и счастливыми! У парней так горят озорным огоньком глаза, а девушки снова стыдливо краснеют и опускают глаза. Даже жители тогда немного сошли с ума! - смеётся, воспоминая людей. - Как они-то купились и обманулись? Вывод напрашивается простой: всем захотелось обмануться. Не разочаровала их ожиданий, устроила насыщенную, богатую темами для обсуждений жизнь. А напоследок устроила настоящий Большой Бум! Такой взрыв, что многим он снёс головы напрочь... И сломал ненароком судьбы...'
  
   ...Серёга оказался очень радушным, внимательным и щедрым хозяином. Учитывая введённый Мари с самого начала 'сухой закон', угощал компанию вкуснейшими морсами и разнообразными фруктами в невообразимых количествах. Морсы были необычны тем, что готовились из настоящих 'карамельных вкусовых композиций', которыми его маму обеспечивал кто-то из знакомых, работавших на местном Меркенском сахзаводе, где выпускали знаменитые на республику конфеты. Названия до сих пор будоражат всем душу, согревая и теша: 'Мятная', 'Барбарис', 'Дюшес', 'Театральная', 'Крем-брюле'... Больше никогда Марина не пила настолько вкусных морсов! Даже теперь, при всей развитости химии и отрасли, подобных вкусов не встречается - утратили рецептуру.
   А обилие фруктов для угощения банды поражало до немоты. С Карин даже не задумывались по наивности, откуда оно - сад Торопыгиных не так уж велик. Отгадка загадки оказалась простой до смеха: Серж попросту... 'тырил' фрукты по садам ближайших и соседей! Но каков прохвост: просил объеденные косточки и отходы складывать в баночку. Ребята смеялись, наивные, думая, что у Серёги приступ аккуратности, мол, жена из немок - достала чистюля друга. Как бы не так! Он разбрасывал костянки и объедки под деревьями там же, где заимствовал фрукты, а утром горестно и подкупающе честно сокрушался с соседями родительского дома.
   - Ой, и не говорите! Что творится! Эти шпаки совсем обнаглели - всё вчистую съедают! Спасу от них нет! И ночью уже орудуют! Да-да, и у нас тоже оббили - всё на земле валяется... Конец урожаю... Плакало варенье... Какие уж компоты...
   Пользовался, шельмец, дурной славой розовых иранских скворцов, имеющих не только чудесную розово-чёрную окраску и чудный голос, но и неважную репутацию садовых вредителей, очень докучающих людям. Лето превращалось в затяжную битву за урожай!
   Это были самые невинные выходки. Он так влиял на бандитов, что они не рассказывали ничего москвичкам! Знали: получат нешуточный нагоняй от Маринки - не любила воровства, органически не принимала этого её утончённая польская натура.
   Но если бы не Серый, не случилось бы с ними такого количества забавных, затейливых, запутанных и подчас трагических происшествий...
  
   Глава 5.
   Ночные похождения.
  
   Не всегда друзья сидели вечерами в фургончике. Раздолья хватало в селе. У кого только всей компанией ни перебывали тем летом, с кем только ни повидались, кого только ни навестили! Знакомые и приятели, дальние родичи и бывшие учителя, одинокие старики и многодетные семьи. Всюду приходили не с пустыми руками, принося и сладости, и первые фрукты, и цветы, и игрушки. Ходили и всей бандой, и только вчетвером: Мари, Кэр, Юрик и Боря. Именно с малым составом и случился примечательный случай, который повлёк за собой такие серьёзные, драматические последствия.
   ...Малыши в тот день, накупавшись в пруду, легли спать с курами, едва солнце зашло за гору. Мать Варвара, полив огромный огород из арыков, орошающих всё село, тоже устала и ушла на покой. Мари с племянницей, пообещав, что попьют чай и тоже пойдут на боковую, сидели в темнеющем саду, взгрустнув - не хотелось ещё в постель.
   - Кэр, Мари, чего грустите? - Боря и Юрик перегнулись через забор. - А где все ваши? - недоумевая, взирали на тёмные окна дома. - Уже спят?? Во дают! Вы, надеемся, не собираетесь спать? Время шепчет: 'Займи, но выпей!'
   - Есть предложение? - хором ответили. - Надоел ваш фургон. И рожи ваши тоже... - смеясь, подзадоривали парней. - Мы не пойдём в кроватку, если предложите что-нибудь необычное.
   Парни переглянулись, почесали головы, задумались. Девчонки продолжали спокойно пить чай, наслаждаясь необычной тишиной - даже не слышался лай собак. Тёплый ветерок шелестел листвой, где-то очень далеко в горах заклюкала совка-плакса: 'Ки-ля-ю... Ки-ля-ю...' Застрекотали цикады на шпалере виноградника над цементированной дорожкой двора. Мягко булькала вода в арыке под деревьями - полив и спасение сада. Завтра не войдёшь - завязнешь...
   - Есть предложение! - Боря смотрел без улыбки, облокотившись на верхушки штакетника. - Прихватите кофточки и выходите.
   Заинтригованные, выполнили приказ без вопросов - вошло в привычку: не спрашивать, ничему не противиться.
   Парни вывели за село и пошли в сторону завода. Ночью в темноте горы казались ещё огромнее и массивнее, и Кэр вспомнила свои первые страхи.
   - Ой, так и кажется, что они упадут на голову и всех привалят! - вжимала белокурую голову в худенькие плечики, нервно оглядываясь. - Знаю уже, что не осыпятся, а всё равно страшно. Они мне во сне часто снятся, будто завалило меня, а я не могу освободиться, кричу...
   - Переутомление и переизбыток эмоций. Пройдёт, - Мари успокоила, обняв за плечи. - Ещё с сожалением будешь вспоминать. Они такие: увидев, не забываешь уже ни на миг.
   Долго гуляли по дороге, прорезанной в горах, над ревущей далеко внизу под крутым откосом речкой Оспанкой. Любовались причудливыми очертаниями громад: стали неузнаваемыми, чужими, пугающими, порождающими странные образы и древний первобытный страх перед могуществом Её Величества Природы и Стихии. Следили за полётами самолётов, точками спутников на далёких космических орбитах, хорошо видимые здесь, на высоте выше двух тысяч метров над уровнем моря. Величественный и таинственный купол ночного неба медленно и ощутимо вращался над головами, в чём убедились, посидев неподвижно полчаса на мягкой, тёплой ещё траве спорыша, птичьего горца. Мириады звёзд и яркий, бесконечный, причудливый рисунок Млечного пути здесь был как нигде, ясным и чётким - сказывалось отсутствие искусственного освещения и близость городов. Там нет такого неба!
  
   ...На обратном пути неожиданно без договорённости зашли к однокласснику Касыму Касимову, который тяжело и долго болел, почти не выходя из дому.
   - Юрик, пройди тихо, разведай обстановку, - прошептала на ухо Марина.
   Кивнул, неслышно проскользнул в низкую калитку заднего забора сада Касимовых. Вернулся скоро, помолчал, видимо, решаясь на что-то трудное или неприятное. Вздохнув, сдался.
   - ...Значит так: Кася дремлет на диване под персиком справа от веранды, - подробно отчитывался в проделанной работе ровным, отстранённым голосом. Знал: не расскажет, Мари сама пойдёт - характер. - Там дорожка видна хорошо, лампочка над дверью дома всё освещает. Во дворе никого, окна в доме темны - все спят. Собака отвязана, поблизости не увидел - бегает где-то. Если увидишь, не пугайся. Хоть и алабай, но смирный. Кличка Каныш, - коварно усмехнулся. - В честь бывшего председателя сельсовета назвали, не иначе...
   Выслушав, задумалась на минуту, подняв указательный палец вверх, призывая друзей к полнейшей тишине. 'Важная какая... - прыснули парни, переглянувшись. - 'Чапай думать будет', в общем. Ох, и придумает сейчас...'
   - Так, пацаны, затихли: ни звука, ни шороха, - говорила, заходя в чужой сад. - Стойте вон там, под сливой, и не дышите даже! - показала в темноте всем кулак, погрозив. - Кэри, ничему не удивляйся и не смейся - всё испортишь, - подошла к калиточке, оглянулась, хитро улыбнувшись. Окинув взглядом ватагу напоследок, вскинула голову и с тихим 'Ха!' пошла, вильнув попой.
   Боря потёр руки в радостном предвкушении изысканного и редкого представления, зыркнув гордым карим взглядом на друзей, словно говоря: 'Сейчас убедитесь: Маришка - гений!' Юрий, довольно хмыкнув, нежно обнял плечики юной москвички и ласково пожал ладонью, заглядывая в темноте в хрустально-серебристые глаза, шепча на ушко что-то невинное, успокаивающее, даже смешное - тихонько прыснула в кулачок. Борис не смотрел на них - волнуясь, превратился в слух.
  
   ...Беззвучно открыв калитку, Мари неслышно пошла по сухой, прохладной траве, завязывая на ходу в высокий узел расстёгнутую крепдешиновую блузочку сиреневого цвета, делая из неё коротенький топик, практически полностью обнажающий тело. Подойдя почти вплотную к диванчику, где дремал Касик, расстегнула наполовину молнию тёмно-синих брючек-бананов и спустила до половины бёдер, превратившись в восточную одалиску: кофтёнка, едва прикрывающая грудью и шальвары критически низкой посадки. На голову положила наискосок синий шёлковый носовой платок с кружевами ручной вязки по краям - подарок казахской 'сестры' Розы, завязав с одного угла и повесив узелок, опушённый гипюром, между бровями, закрепив ткань 'невидимками' над ушками. Замерев, повертела головой, на цыпочках метнулась к вишне, сорвала наощупь пару ягод, обвела ими контур глаз на египетский лад - а ля Клеопатра. Вернулась к дивану, вздохнула, собираясь с мыслями и силами. С открытыми, сияющими в ночном сумраке потаёнными изгибами тоненькой фигуры, с прикрытой платочком до глаз головой, была не только правдоподобно-волшебна, ощутимо-нереальна, но и смертельно, опасно притягательна - превратилась в роковую арабскую красотку, звезду гарема. Хихикнула коварно, в предвкушении прикусила покрашенные той же вишней пухлые губы: 'У Касыма нет шансов на выживание, как и на сохранение трезвого разума! Давно 'таял' от меня, 'ел' глазами - пришла пора расплаты. Или платы? - хохотнула, отчего-то сильно заволновавшись. - Почему накрыло ощущение дежавю? Откуда твёрдо знаю, что эта сцена уже была сыграна однажды? Бред! Нет и не могло такого быть - впервые у Касимовых в саду. Что же происходит сейчас? Почему словно всё вижу наперёд? Что будет беда... Тьфу на тебя, дура! Не порть ребятам вечер!' Одёрнула себя, затолкала навязчивую картинку в подсознание, продолжила выполнение плана.
  
   Кася почти сидел на низком диване под навесом во дворе, обложенный подушками, и мирно дремал. Нечаянно открыв на лёгкий шорох ветра глаза, увидел Марину возле ствола персика. Долго смотрел на призрачную, полуобнажённую девушку, прислонившуюся в корявому стволу и томно обнявшую его голой левой рукой, обвив, подобно змее Эдема. Правой медленно скользила по изгибам тела, повторяя плавные, чувственные, волнующие очертания, словно растворённые чересполосицей света и темноты, образованной горящей у входной двери дома электрической лампочкой. Принимая её появление за сладкий сон, мягко улыбнулся и... опять смежил веки.
   - Я тебе снюсь, - тихим голосом стала нашёптывать. - Я так скучала по тебе, Касимка! Ты мне рад?
   - Да, - грустно прошептал, - очень рад, - мгновение помолчав, вдруг вскинулся, привстав. - Маринка? Так это не сон?
   - Сон. Я не здесь. Я за тысячу вёрст. Я к тебе прилечу даже в лютый мороз. Ты меня позови, мой любимый Касым. Если сладок твой сон - познакомь меня с ним, - продолжала стоять в тени персикового дерева, говоря тихо, шелестя невесомо, как ветер. Волосы мягко колыхались и закрывали лицо, только сияли изумрудом светящиеся таинственным светом глаза в ночной мгле.
   Бедный Кася блаженно улыбался, не понимая - сон ли это? Не решаясь закрыть глаза, боясь спугнуть неземное видение, дышал худой грудью часто, с хрипом, словно из последних сил сдерживая рыдания, руки нервно сжимались-разжимались, терзая старенькое верблюжье одеяло.
   Вдруг кто-то из ребят сдавленно чихнул и... разрушил чары! Мари взвыла: 'Заразы!'
   - Ребята! Так это вы? - Касым с трудом встал с ложа, укутав больные почки тулупом. - Эх..., испортили такие стихи! - подошёл к гостье. - За такие строки прощаю твою шутку, Мариша, - легко обнял, дохнув тошнотворным запахом денатурата и камфарного масла. Невольно задержал влажные, холодные руки на её горячем, обнажённом теле, трепетно скользя вялыми пальцами по лопаткам, спинке, тоненькой талии, верху худых бёдер. Вглядывался в причудливый наряд и платок на голове, рассматривал опушённый кружевами узелок между бровями. Ахнул безмолвно: 'Как старинный головной убор из серебряной скани с сапфиром! Изумруд её глаз и синева... Небо и трава... Красавица моя...' С болью и полной безнадёгой улыбнулся в мерцающие девичьи глаза какой-то совершенно обречённой, убитой улыбкой. - Спасибо. Ты всегда умела сочинить самый красивый короткий стих и преподнести его, как драгоценный подарок. Благодарю, Мари. Я его не забуду до последнего моего вздоха... - глухо и понуро, больше ни на что не надеясь. - Рахмет!
   Порывисто обняв его, не нашла силы что-то сказать, тронутая искренней радостью и печалью, абсолютно мусульманской покорностью судьбе и близкой смерти: 'Ля иль Алла'. Сердце больно сжалось, встрепенулось смертельным ужасом: 'Нет!! Не позволю! Не допущу! Удержу...'
   - Так, Кася... Хорош тут в одиночку умирать! - решительно сказал Юра, подойдя с ребятами ближе. - Ты уже на ногах? Вот и отлично. Пойдём с нами!
   - Юр, я не уверен...
   - Касым, мы далеко не зовём тебя. Ты давно был у Балибека? - решительно заговорил Боря. - Я тоже. Сто лет по-дружески не сидел с ним! Пошли потихоньку, - видя, что он смотрит на Мари повлажневшими, безнадёжными, жалкими глазами, тихо прибавил. - Марина тоже его ещё не видела с момента приезда. Проводишь по-свойски? Будешь переводить, если понадобится. Поможешь ей. Забыла уже язык - годы берут своё. Лады?
   Это и стало решающим в споре.
  
   Гурьбой покинули тёмный фруктовый сад Касимовых и двинулись опять в сторону завода, идя мимо пруда, чёрного и безмолвного.
   Кася не выпустил Мари из рук, обняв за талию ещё в саду. Рука согрелась на скользкой ткани блузки, которую привела в порядок, как и брюки, и невесомо покоилась на девичьем бедре, ощущая его плавность при каждом движении и шаге. При невольной остановке, когда переступала камень на дорожке или выбоину, мягко прижималась, ища опоры, а он летел на крыльях нечаянного счастья, заметно дрожа руками и телом. Ласково положила ладошку на мужскую кисть, тихо о чём-то заговорила, но Касым не понимал смысла: прислушивался к её нежному голоску, вдыхал незнакомые лёгкие духи и жил этими минутами. Боясь чем-то обидеть ненароком, даже не косился взглядом, просто касаясь, чувствуя, ощущая, внимая.
   Тайком вздохнула, деликатно смолкла. Боль, что сейчас кричала в нём, слышала всеми порами тела: 'Любимая! Желанная! Не моя ты... И не станешь... 'Ухожу' я... Иншалла... Мактуб...' Закрыла на миг глаза, безмолвно простонав: 'Бедный. Ещё один пропавший без вести в омуте моих нечеловеческих глаз. 'Джутовоглазая ведьма' или 'Чигинда'. Да-да, я знаю, как меня за спиной называют мусульмане, неизменно показывая вслед знак охраны от козней шайтана и рисуя 'глаз Пророка' на груди. Как старики ни боялись, ни ограждались, ни перешёптывались злобно, а их сыновья и внуки не могли спокойно пройти мимо меня! Так было всегда, с самого раннего детства, с яслей. Касым тоже пал...'
  
   В полночь оказались у ворот дома Балибека Казыева, одноклассника. Дом стоял на улице Речной невдалеке от знаменитого горного водопада, излюбленного места отдыха сельчан. Его рёв был слышен в ту тихую ночь даже возле ограды дома Бека.
   Открыв железные ворота на тихий стук, он обалдел от радости: 'Не важно, во сколько к тебе пришёл гость, его привёл в твой дом Аллах - будь рад!' Со всеми обнявшись и расцеловав девушек, засуетился, забегал.
   - Бек, сядь! - шикнула Мари, боясь, что тот перебудит всю многочисленную семью. - Мы пришли просто посидеть, повидать тебя, - видя непонимающий взгляд, разрешила. - Принеси из погреба пару банок компотов. Я помню, какие вкусные компоты закрывает твоя мама Асель.
   - Ой, да я мигом. Борь, помоги! - на ходу негромко крикнул.
   Остальные быстро освободили стол на летней веранде во дворе дома, следя, чтоб друг сдуру не ринулся внутрь за чем-нибудь, рискуя поднять обитателей на ноги. Обошлись малым.
   Сидели в притемнённой летней кухне-веранде, тихо беседовали, попивали разные напитки из пиал, которые Марина нашла на полке здесь же, не позволив Беку вломиться в спящий дом за стаканами. Разговаривали, вовлекая в живой разговор хворого Касю - только слабо отмахивался.
   - Так хорошо сидим! Не волнуйтесь за меня. Сегодня не умру. Хочу ещё порадоваться с вами, ребята! - улыбался, сияя просветлённым и довольным лицом, радостно поглядывая на Мари - нынче редкую гостью дома. - Стихи мне сочинила, благодарю. А песни будут? Или они с музыкой?
   У неё застрял ком в горле, слёзы начали щипать нос, грозя залить солёной влагой усыпанный гравием из гранита двор. Быстро склонила лицо к пиале, делая вид, что пьёт уже выпитый клубничный компот.
   - Бек, тащи гитары. Только тихо! - Боря пришёл ей тут же на помощь. - Мухой слетай!
   - Они у тебя за спиной! - засмеялся, указывая на висящие в тёмном углу веранды гитары. - Целых три штуки! Руку протяни. Сам часто ночами тут бренькаю от скуки.
   На время гостья была спасена. Удалось быстро справиться с тихой, отчаянной истерикой: 'Как страшно сознавать, что едва уеду, Каси не станет! Такого тихого, беззлобного, с привычной мягкой улыбкой на губах: тонких, почерневших от долгой болезни и частых температур. Не будет друга детства и преданного обожателя моего скромного таланта. 'Уйдёт' Касимка, Коська, Косой заяц, Нанаец... Совсем молодого парня вскоре завернут в ковёр и отнесут быстрым шагом на далёкое мусульманское кладбище. Туда, куда нельзя будет сходить, поплакать над неприметным глиняным холмиком, попросить прощения за то, что недосказала при жизни, недодала внимания и любви, чего так и не увидел в моих глазах: ответного, сердечного чувства. Ни разу. Только дружба и братские объятия в редкие радостные мгновения...'
  
   Парни начали тихо играть на гитарах, петь старые и новые песни, головами и смешными гримасами призывая Кэр и Мари присоединиться к самодеятельности. Отмахивались, отнекивались, ссылались на дурной голос и сырость, внезапную глухоту и инфлюэнцу, ринит и паротит...
   Не прошло и десяти минут, как Маринка забыла обо всём: пела, читала под тихий перебор струн стихи, любимые Касымом, исполняла вокализы, едва звучала знакомая музыка без слов. Любимые песни, мелодекламация и соло для голоса с инструментом - то, что так уважал Кася.
   Этого сейчас и ждал: концерта только для него. Одного. Что и подтвердил, не сводя с Мари горящего агатового взгляда, сильно сжав чёрные губы, стиснув скулы, заскрипев зубами.
   Терпеливо смотря в узкие, раскосые глаза, светло улыбалась, гладя взглядом и теплом сердца измученное болезнью и страхом близкой смерти юношеское тело и детскую, незрелую душу. Постепенно всеобщая неуловимо-тяжёлая грусть растворилась, стали слышны анекдоты, шутки, воспоминания былых школьных проделок. Восстановив душевный настрой, решила пошутить, как Касимке нравилось, но случалось так редко. Подняла указательный палец вверх и стала ждать, когда ребята обратят на это внимание, стихнут и настроятся на новое развлечение. Как только всё стихло, и стал слышен неумолчный шум ревущего водопада, встала посреди веранды в позу античного артиста театра Колизея и томным голосом изрекла, горестно заламывая худые ручки-веточки.
   - Нарцисс, изысканный и тонкий, расцвёл на солнечном пригорке и, наслаждаясь жизнью миг, услышал рядом: 'Вжжжик!' Он, срезанный косой наточенной, лишь грустно прошептал: 'Всё кончено...'
   Постояла в трагической позе, прижав сцепленные в замок кисти ко лбу, очнулась, расцепила, выровнялась. Поклон выполнила по всем правилам древнего театра: сначала раскинула руки, словно приветствуя тысячу зрителей амфитеатра, потом, приложив правую руку к сердцу, а левую держа на отлёте; низко поклонилась в пояс почтенной публике. Поднявшись, широко раскинула обе руки, шевеля пальцами, подзадоривая, призывая публику оценить очередной выход на сцену именитого артиста и лучшего поэта античности.
   Замерев с открытыми ртами, парни сидели, не шевелясь, пару минут, потом взорвались тихими аплодисментами и вполголоса стали кричать: 'Браво!', 'Бис!' Кася только грустно смотрел тёмно-карими глазами, в которых было столько боли, тоски, восхищения и...
   Отдыхая, молча усмехнулась: 'Давненько мы вот так, запросто, не вваливались к Беку в гости. Это случилось года три назад, когда в августе 86-го неожиданно, без предварительного сговора, вдруг собрался почти весь класс. Получилась незапланированная встреча бывших одноклассников. Как же мы тогда все были рады! Многих бывших учеников класса я видела впервые после 7-8 лет разлуки! Тогда также собрались в доме Бека к вящей радости его многочисленной родни: 'Той! Самый настоящий! С множеством гостей, с пловом в огромном казане, с радостным, безбашенным молодёжным весельем! Гости!!' Праздник тогда затянулся на целые сутки! Оторвались душой и телом! Кое-кто в буквальном смысле. Сколько произошло измен! И физических, и моральных, и визуальных! Я-то всё увидела и почувствовала! Озорники какие! Всё-таки реализовали в те дни свои школьные влюблённости и потаённые желания! Годы и опытность многим развязала руки и отпустила тела, - хмыкнула, покачала головой. - Интересно было бы посмотреть их детей и понять, от кого появились... - вздохнула протяжно и виновато. - Хорошо, Нурлана тогда не было. Со мной могло случиться то же самое. Это всегда было выше нас... Но мне этот загул мог стоить головы. Да и ему тоже. Как крошки, смели бы нас мои соглядатаи! Вечная стража...'
  
   ...Часа в два ночи бабушка Бека проковыляла в интересное место, и все затихли, погасив свет, присели ещё ниже за столом, чтобы не напугать спросонья бабу Дилю. На обратном пути она всё-таки заметила людей зоркими глазами истинной горянки, дочери потомственного пастуха, и... накинулась с руганью на Балибека!
   - Это что же за безобразие такое? У нас в гостях, в моём доме, такие почётные гости, и сидят за пустым столом!? О, Аллах! Уж прости неразумного болвана, нашего любимого внука и сына, что не научился он, как положено, встречать дорогих гостей! Забыл законы гостеприимства! Опозорил невежеством наши седые головы и этот Тобой благословенный кров! Не уважил...
   Кричала и ругалась на казахском, думая, что русские не поймут. Марина тихо на ушко пересказывала её излияния Каринке (Касым деликатничал и не всё переводил!), и она уже корчилась от смеха, зажимая рот руками. Выговорившись в адрес глупого внука, баба Диля на страшно ломанном русском языке стала приветствовать девушек, извиняться, и сколько они ни говорили, что уже уходят, что зашли на минутку, время позднее - тщетно. Подняла, старая упрямица, маму Бека Асель и заставила ту встречать внеурочных визитёров, продолжая занимать учтивым разговором дорогих гостей.
   Терпеть её смешные коверканья не было никаких сил, и Мари, стараясь не смеяться, стала помогать в сервировке стола, выслушивая возмущённые протесты со стороны старших женщин. Когда и бровью не повела, лишь широко улыбнулась, продолжая работу, вспомнили, что этот номер с ней не проходит! Стали смеяться, говоря, что по характеру гостья такая же упрямица, как все женщины их семьи: 'Своя! Приживёшься быстро!' Этим вогнали в ярую краску Бека! Парни не заставили себя ждать: накинулись с издёвками на младшего хозяина, подкалывали и издевались над пунцовым беднягой, который прятал глаза, страшась, что они выдадут давно скрываемые чувства по отношению в Марине. Его спасло только то, что стол уже был накрыт, и всех попросили помыть руки и сесть ужинать.
   - Вернее, ночёвничать! Или раннезавтракать! - и тут ребята нашли повод посмеяться.
   - Вся пища, что до восхода солнца принята - это ужин, - поучительно и тихо проговорила Асель, укорив долготерпимыми, раскосыми, карими глазами мальчишек. - Должны сами знать. Родились, выросли, живёте здесь постоянно.
   Бабушка, воссев во главе стола у кипящего самовара, продолжала вести смешащую всех русскоязычных беседу, а они старались не ошпариться чаем, давясь смехом и угощением.
   - Аййй! Какой гостя у мене в дом! Ээээ! Пащему ти мене не сказал, что ти мой гость? А?? - Диля всё обращалась к Марине, подавая то пиалу с тёмным горным мёдом, памятуя, что он понравился ей в прошлый раз, то разламывая руками лепёшку-кумбеш и протягивая Карин, на что та страшно краснела, а подруга ей делала глазами 'бери!', подмигнув. - Аййеее! Какой карош кыз, нищега не жалка, кущай!
   Наевшись выпечки и сладостей, выпив целый самовар (иначе бы не отпустили) чаю, всей компанией стали прощаться с радушными хозяевами, пожимая руки, целуясь-обнимаясь на прощанье, обещая, при первой же возможности опять навестить их кров. Не переставая причитать и благодарить за посещение дома, старшие Казыевы проводили всех за ворота, долго ещё махая вслед и выкрикивая сердечные пожелания здоровья, счастья, богатства...
  
   Мари безмолвно поражалась: 'Казалось бы: ситуация для нас, русских, неприемлемая, неприличная - незваный гость, а для казахов - дар Аллаха, и в какое бы время он ни прибыл - радость! И не важно - день то или ночь, лето или стужа - благодари, принимай и будь счастлив. Удивительный народ!'
   Разгулявшись, опившись свежего, крепкого, цейлонского чая, компания не захотела расстаться тотчас - душа требовала приключений и новых впечатлений. Посоветовавшись, пошли на водопад. Ночью. В кромешной тьме. Сумасшествие в чистом виде! Их Ангелам-Хранителям в ту ночь пришлось работать не только сверхурочно, но и с удесятерённой силой! Спуск к жерлу и днём-то лёгким не назовёшь, а тут... Как не переломали ноги-руки-шеи!? И ведь дошли! Да ещё и сели на крайние каменные плиты, свесили ноги и стали ими болтать над пропастью, смотря вслед ревущему, шипящему, низвергающемуся в черноту и мрак потоку воды, кидая камешки и фантики от конфет, которые насильно рассовала по их карманам баба Диля на прощанье.
  
   Глава 6.
   Проделки и последствия.
  
   ...Свежело. Над Оспанкой заклубился туман, наползая с ущелья длинными, лохматыми, седыми космами, покрывая долину реки сумрачным покрывалом, разрываясь о деревья и скалы, забираясь по откосам гор на самые вершины. В вышине его ждал сильный ветер: рвал и трепал туманные лоскуты, лохматил и взбивал, сгоняя в облака и унося ввысь неба. Туман на глазах превращался в серые, тяжёлые, влажные тучи, которые... стали затягивать небосвод!
   Увидев, что Касым поскользнулся на повлажневших скалах, и его едва успел подхватить Бек, Мари дала 'отмашку' романтике, как ни мечтали встретить этот рассвет вместе.
   'Не судьба. Так и не пришлось в жизни отпраздновать ни одного выпускного вечера, ни встретить рассвет над речкой или в горах, ни пережить волшебных минут расставания с любимым классом или группой, о которых так много снято фильмов и спето песен. Почему-то личный Небесный Секретарь вычеркнул против моей воли и эту строчку из списка жизненных желаний и возможностей, дарованных мне богом при рождении. Как многие и многие другие. Ещё на один пункт обойдена, ограблена, обнесена. Обидно до слёз, - привычно смирившись, горько и грустно вздохнула, поцеловала тоненькие кончики пальцев и погладила ими камень, нависающий над ревущим потоком. - Прощай и ты. Навсегда! Больше не отпустят меня. Это последняя встреча с Родиной. Конец. Оборвут и эти корни - легче управлять и подавлять. Система знает, чем надавить. Ты и был моей 'кнопкой'. Догадались'. Вниз, в сторону памятной облепиховой рощи слева, старалась не смотреть, боясь расшевелить, потревожить корку на поджившей ране сердца.
   - Парни, отбой! Вы слышите? - тщетно вопрошала - задумали собрать ветки для костра, перепрыгивая туда-сюда в свете показавшейся луны канал с водой, текущий на водопад. - Алё, меня не слышно!? Баста!
   Пока не пошёл мелкий дождь из внезапно налетевшей тучки, они не очнулись. Только тогда быстро забрались наверх, на улицу Бека, проводив его домой первым.
   Следующим адресом был дом Касыма.
   Борька с Юриком подхватили Кэр под руки и быстро увели вперёд, что-то возбуждённо и заговорщически шепча, а та, польщённая и заинтригованная, ядовито хихикала, явно поощряя на что-то противозаконное!
   Мари стала понятна их выходка - дали возможность попрощаться с Касей наедине без посторонних глаз и ушей. 'Значит, все надеются только на меня, - тяжело вздохнула. - Как всегда. Приехала Мессия, чёрт побери! Нашли Марию Магдалину, блудницу вавилонскую, грешную, но милосердную...' Зарычала в уме, закрыла глаза, замерла-затихла, вздрогнула от видения, вспыхнувшего под веками. Решительно открыла, вдруг ясно осознав, что нужно делать.
  
   ...Подойдя к калитке сада, Касым намеревался быстро проститься с Мариной и остаться со своей бедой наедине. Но он совсем забыл, что она никогда не шагала с компанией строем в ногу. Напротив: зачастую шла в противоположном направлении! Вот и сейчас сломала планы всем: открыла калитку и вошла без приглашения в сад, пройдя сразу к низкому дивану под персиковым деревом. Парень в полном замешательстве стоял возле хлипкого заборчика, не смея зайти в собственный двор.
   - Кася, присядь-ка! - похлопала по покрывалу топчана, присев край. - Или ты меня боишься, трусливый Нанаец? - услышав забытое прозвище, которым окрестила в далёком детстве, вскинул голову, часто задышал, в глазах показались слёзы. - Не бойся, не съем - мёдом сыта.
   Вздохнув, как перед битвой, подошёл, плотней завернулся в тулуп, словно рядясь в защитные доспехи, и сел рядом, замерев.
   - Мы уже взрослые люди, Симка. Нет смысла тратить на пустые словеса время, которого совсем не осталось, - смотрела с нежной, печальной улыбкой, не сводя глаз, и он понял, что хотела этим сказать. Грустно улыбнувшись, резким движением сбросил тяжёлый чапан и в порывистом, отчаянном рывке обнял девушку со стоном. - Вот так-то лучше, - прижалась к мужскому плечу и уткнулась лбом в худую шею. - Теперь ты прежний, живой.
   - Твоя идея зайти ко мне? - хрипло, с трудом сдерживая непонятные счастливые слёзы. - Только не притворяйся, не говори, что это Борис или Юрий предложили, - сквозь слёзы улыбнулся в зелёный омут, подняв дрожащей рукой девичий подбородок. - Я тебя знаю с яслей. Всегда мучила, обманывала, шутила. И радовала..., моя Мари, - мягко выпустил личико, отвернувшись, тихо прибавил. - Всё кончено. Больше ничто не повторится, - не отрывал взгляда от тёмного сада.
   Не ответила - слёзы душили, перехватив горло. Но не для того пришла сюда, побеспокоив смирившегося с неизбежным Касю! Сознание всё показало и приказало: 'Надо действовать, немедленно! Давай же, Машук...'
   - Не сметь умирать, ты слышишь?? - обняла так, что худой и слабый парень задохнулся. - Вот только посмей: приеду, выкопаю, отпою в церкви и перезахороню по-христиански - майся потом века! Не попадёшь ни в один рай, и Джаннат тебе вовек не увидеть! - опасно пошутила, зная, что не оскорбится на её эскападу. - Касик, ты мне нужен живой, понимаешь? Хрен с ним, с раем! Живи и подари мне такую возможность: видеть тебя ещё долго и часто! Обещай! Поклянись, Сима! Кем хочешь: Аллахом, Господом-Богом, Яхве, Иеговой, Буддой! - трясла тонкими ручками за рубашку, пыталась поймать взгляд, вновь обнимала, порождая в нём трепет и волнение крови.
   - Ладно, уговорила, лиса! - принуждённо рассмеялся, отстранился немного, разрывая мучительно-сладкую связь тел, отвлекая себя и её. Заглянул в глаза, рассматривая внимательно в свете лампы, горящей во дворе. - А как же Боря? - замер дыханием, страшась ответа: 'Чего ждёшь? Что хочешь услышать? Почему так дрожит сердце и бьётся птицей о рёбра?' Попытался держаться темы. - Что будет с ним...? - не договорил, захлебнувшись горечью: 'О себе забудь. Постарайся не думать. О чём может думать тот, кого уже почти нет? Вот и ты смотри только в этот вечер'. Задавил леденящие душу мысли и попытался впитать короткие минуты радости с ней, с той, о которой не мог забыть с восьмого класса. С одного осеннего вечера в Зимнем клубе, когда учила его танцевать вальс, расчертив мелом схему танца прямо на деревянном, затертом до проплешин полу зала. Увлеклась, не замечая, что пачкает кружевные манжеты кофточки в зелёный цвет; вскидывала голову, сияла изумрудом глаз, рдела тонким белоснежным личиком: 'Понял? Ещё раз объяснить, Симка?' Тогда и сообразил, что любит. Давно. - Он так тебя ждал...
   - Обречён на вечные муки - нам не быть вместе, - уже была не рада, что затронула этот вопрос. - Сам прекрасно сознаёт, но не перестаёт надеяться на чудо. Ему не бывать. И мне. Ни с кем. Проклята.
   Касым невесело рассмеялся, уткнувшись лицом в волосы Марины, вдыхая запах, закрывая от наслаждения глаза, невесомо целуя голову: 'Тоже судьба: со всеми и ни с кем. Бедная...'
   Укрыв плечи покрывалом, поговорили немного на отвлечённые темы, не касаясь только одной: сколько ему отпущено врачами времени. Вскоре стали прощаться. Проводить себя Мари не позволила. Уложила Касыма на топчан, деловито подоткнула со всех сторон тёплое одеяло, спеленав руки и ноги. Наклонившись, безмолвно коснулась губами иссохших от частых температур горячих мужских губ. Передёрнулся в предчувствии: 'Прощается навсегда! Нет...'
  
   ...Марина догоняла ушедших к пруду ребят. Застала лишь Каринку, скучающую у большого валуна, 'Девчачьего камня', на котором все дети села загорали, пока не вырастали для плотин.
   - Ты так долго! - воскликнула Кэр и посмотрела на часы. - Да тебя не было целый час!
   - Только двадцать пять минут, - спокойно, не уточняя, что отсутствовала много больше. Видя, как устала и замёрзла, несмотря на мохеровую кофточку сиренево-розового цвета, обняла, согревая горячим, пышущим, возбуждённым телом. - Касым умирает.
   Поражённая страшной новостью, Кэри стихла, засопела носом, едва сдерживая слёзы.
   - Не плачь. Он уже готов, - пытаясь сдержать набежавшую влагу, подняла лицо к прояснившемуся опять небу. - Пообещал бороться с недугом и верить в своё выздоровление. Хотя бы ради меня, - вздохнула, вспоминая тяжёлую сцену расставания: после её прощального поцелуя Кася приподнялся и приник к губам в настоящем поцелуе, ничего не прося взамен, но вот потом... 'Чёрт-чёрт! Угораздило же меня...' - Вот и задержалась... - осеклась, не договорив, не в силах продолжать, боясь рассказать юной девочке слишком сокровенное, личное: 'Неопытна, девственна, наивна. Рано ещё знать'. - Куда парни 'слиняли'? Может, не будем их ждать?
   Пока Карин ворчала и стучала по циферблату часиков, сопя и негодуя на них, 'обманщиков дорогущих, но бестолковых', Мари отошла к арыку с водой и стала умываться хрустально-чистой, снеговой водой, пахнущей весной и... любовью. Чертыхнулась тихо: 'В кожу въелся запах Касыма: камфара и скипидар. Запах его постели. Смертного одра'. Успокоилась, когда растёрла несколько листиков перечной мяты и похлопала по рукам, плечам, ногам и одежде, провела растопыренными пальцами по волосам в разных направлениях, 'расчёсывая' их и массируя кожу. Умылась ещё раз остро пахнущими ладонями. Запах хвои и смолы ослаб, смешавшись в причудливый букет: незнакомый, но приятный. Подумала, сунула в рот за щёку пару листиков, сполоснув в воде, подержала несколько минут, терпеливо пережидая дикое, пряное жжение ментола. Быстро прожевала, торопливо запила стылой водой, дёрнувшись от холода и аромата.
   - Замываешь и заедаешь следы преступления? - Кэр стояла рядом и так странно смотрела.
   - Продрогла в саду. Сима укутал в свой чапан, а там такой запах скипидара...! Лечится им, похоже, - спокойно посмотрела на любопытную девочку. - Обнюхай: сойдёт? - криво улыбнулась.
   - Нет уж... Гадость. Смола чистая. Не люблю тоже её. Гайморит мой лечили каплями с похожим запахом. Бррр... До сих пор преследует, - осторожно потянула воздух курносым носиком. - Нет, мята всё перебила, - коснулась им кофточки Марины. - Да, ткань напиталась. Постираешь...
   Разговор прервался - увидели идущих откуда-то сверху, с соседней улицы, парней.
   Они были таинственны и непривычно серьёзны. Спросили девушек, не хотят ли погреть у них за пазухами свои руки? Засмеявшись, Маринка и Карин полезли каждая к своему ухажёру. За пазухами оказались... персики! Ранние, первые в этом году, крупные! Таких сладких, сочных и ароматных фруктов они не видели и не ели никогда! Смеясь и дразня добытчиков влажными губами в сладком соке, ели райские плоды и просто умирали от наслаждения и счастья. Выделив им по паре персиков, остальные припасли для малышей, надёжно спрятав в бездонных карманах брюк Мари.
  
   Оказалось, в то раннее утро парни в очередной раз подтвердили почётное звание 'Бандит Года'. Персики 'обнесли' в саду... директора школы, Танеевской Ларисы Леонидовны (Лёпы)! Мало того, что украли драгоценные сортовые чудо-фрукты, коими та жутко гордилась и всюду принародно бахвалилась, так ещё и вспомнили школьные проделки - подпёрли дверь дома снаружи ломом!
   Когда выходили к центру, 'сбегавшие в кустики' мальчики... притащили полную рубашку раннего сладкого винограда! Девчонки так и не узнали, кого же так 'осчастливили'? Ругаться было бесполезно - это только усугубляло страсть к таске чужого.
   - Так, на этом баста! - Мари остановилась на перекрёстке, держа в руках свёрнутую рубашку Бори, в которой лежал виноград и персики. - Объявляю мораторий на ягоды-фрукты. Надоели!
   Кэр, смеясь, поддержала идею, деликатно намекнув, что душевно подружилась с милым деревянным другом под горкой, соседом сельского душа. Отсмеявшись над столь витиеватым признанием, мужчины пообещали пока в сады не лазать, а найти приличнее и полезнее занятие на следующие дни. На том и расстались.
   Припрятав ночные трофеи от глаз домашних, гулёны повалились спать, стараясь не шуметь и не потревожить сна детей и Варвары.
  
   ...Утром, едва встали и собрались накормить ребятишек завтраком, на улице услышали какой-то скандал, в котором угадывались голоса матери и... Лёпы! Знакомым со школы голосом она орала что-то о персиках! Марина злобно хихикнула про себя: 'Надо же, быстро сообразила, кто ей мог отомстить за всё хорошее'.
   Вышедшая первой на порог и услышавшая визги, Варвара не пустила скандалистку и на порог дома. Будучи в полной уверенности, что вечером, попив чай, дети легли пораньше спать, яростно защищала 'славных девчонок' от несправедливых нападок директрисы.
   - ...Довольно! Вы и так немало попортили Маринке крови в школе! Ещё и сюда пришли скандалить!? Что, соскучились без дочки-то? Не на кого орать стало? Да мои девчушки вчера с курами спать легли, умаялись за день! Сад, дети, стирка! - продолжала наступать на Лёпу, вытесняя со двора немалой грудью и напором. - Ишь, нашлась какая! Они спали всю ночь в своих постелях! А кто у тебя 'обнёс' твои поганые персики, ищи сама! Лучше вспомни всех, кому ты ещё в душу нагадила за жизнь! Змеища... Так и выжила из школы дочу! Испоганила жизнь... Десятый не дала окончить! Не пропала! Подавись, тварь! С красным диплом отучилась! Тебе назло, падла!
   Девушки уже не слушали разошедшуюся 'во всю ивановскую' Варвару и тихо давились смехом, стараясь, чтобы его не заметили дети - 'сдадут' потом бабушке. Мари нервно хихикала, зажимая рукой рот: 'Ох, наивная мамуся! Знала бы, где мы только ни перебывали в эту ночь - убила бы на месте, не разбираясь, где своя, а где чужая. Вечером же тихо выскользнули из дома, когда она уже спала, а вернулись под утро, когда ещё спала!' Но, разумеется, разубеждать её не стала, оставив при своём мнении.
   Так и прибывала в твёрдой уверенности, что '...эта Лёпа опять оговорила дочку, бедную! И чего это ей всё неймётся, спустя уж столько лет после школы-то, люди добрые? Да когда ж это кончится...? Поедом 'ела', всю учёбы дочке отравила-испоганила, так до сего дня и не успокоилась?? Да когда ж на эту гадину управа найдётся? Сколько наши дети будут с нею маяться?' Так потом и рассказывала об этой сваре в магазине и в бане товаркам, желающим её послушать да поохать. Кричала, будила, взывала...
   Молодёжь сразу сообразила, что к чему, и гоготала по углам, держась за животы! Взрослые раскололись на два лагеря и ругались друг с другом: одни верили 'шумливой, как Оспанка по весне, но справедливой, как на исповеди' Варе Риманс, другие яростно защищали директрису, Лару Танеевскую, 'умницу терпеливую, прекрасно знающую своё дело' педагогу. Стало весело в селе, как раньше бывало в школе! Шум, склоки, споры до хрипоты...
  
   Дабы загладить прегрешения, москвички стали на некоторое время паиньками, взявшись за капитальную уборку дома, пристроек, сада и переулка; воспитание разновозрастных детей, водя за руку в сельскую библиотеку; заготовку консервов и варенья, солений и прочих припасов на зиму - страда.
   Не оставляли себя без развлечений! Из Москвы, наконец, пришла посылка с деликатесами и сладостями - месяц где-то болталась! Пригласили бандитов с семьями и соседей на чаепитие. Малышня объелась свежей выпечки и заморских сластей до диатеза! Фантики и обёртки ещё долго 'гуляли' по селу, превратившись в 'валюту' в детских играх.
   Потом были долгие, неспешные разговоры, походы в кино в знаменитый Летний клуб, побегушки на танцы в Летний и Зимний клуб, поездки 'на низа' на базар, первые дыни-арбузы из Коканда, божественные инжир и джида из Бухары.
   Жизнь кипела, принося с собой и радость, и грусть. Девушкам оставалось только грамотно пользоваться предлагаемыми развлечениями и извлекать из них удовольствия, стараясь не беспокоить больше честных людей неадекватными выходками и противозаконными закидонами поклонников. Угомонились. Как оказалось, лишь на время...
  
   Глава 7.
   Наместники Бога на Земле.
  
   Семейная пресная, чинная жизнь ребятам быстро надоела. Душа просила новых развлечений и не простых, а серьёзных приключений, чего-нибудь важного для людей, значимого, нужного и полезного. Ни много, ни мало, возомнили себя 'наместниками бога на Земле', рассудив, что ему нет дела до такого маленького горного села, и что его дела могут сделать и они, простые смертные. Решили бандиты переквалифицироваться в 'Робина Гуда' и 'Мать Терезу' в одном лице, и стали искать на селе дела, достойные памяти этого джентльмена и означенной святой, пытаясь перенаправить свою способность к дружбе и взаимопомощи в мирное русло. Нашли: вознамерились помирить своих одноклассников, Сашку Червякова и Риту Лебедеву, которые, поженившись сразу после школы, не ужились вместе и развелись. Их общая дочь страдала от затяжной войны между родителями, да и сами они, едва оказавшись рядом, сразу начинали склоку. Вот за них-то миротворцы и принялись. Получилось.
  
   ...Назначив встречу у Марины дома, свели их и не выпустили до тех пор, пока не прояснили всю ситуацию. У Риманс им не разрешалось кричать, оскорблять и нецензурно выражаться в адрес друг друга. Удивительно: лишившись этих средств к общению, супругам ничего не оставалось, как просто поговорить и разрешить многолетний конфликт, в котором, как оказалось, немаловажную негативную роль сыграла мама Саши, тётка Зинаида.
   Отправив родичей и друзей во двор покурить, погулять, попить чаю и присмотреть за малышами, занятыми делами на домашних самодельных качелях, Мари усадила однокашек и бывших женатиков на диван рядом и вкратце рассказала свою историю с Жорой, их общим одноклассником. Ребята только со стороны были наслышаны, но истинной правды никто не знал.
   Спустя полчаса бывшие супруги вышли из дома, тихо позвали дочь Аннушку с качели, взяли за ручки с обеих сторон и ушли мирно парой. Больше друзья не слышали об их семье в плохом ключе - им удалось договориться и помириться, не допуская отныне в личные отношения родителей. Не 'сошлись', но теперь могли спокойно цивилизованно общаться друг с другом.
   Эта удача так окрылила, что члены компании стали усердно выискивать сложные случаи по селу: мирить каких-то соседок, подозревающих друг друга в кражах имущества, то поссорившихся влюблённых, то подравшихся из-за ветреной подруги старых друзей. Дела попадались какие-то мелкие, мешкотные и нервозатратные, вовсе не удовлетворяющие несерьёзностью и лёгкостью. Тут Мари вспомнила, что так долго оказывалось вне поля её зрения по разным причинам. Как так оказалось, что пробыв столько дома, не повидалась с лучшей подругой, Иринкой Козловой? И почему до сих пор не дошли к ней ноги?
   Следующими опекаемыми стали Иринка и её муж Вениамин Васильев, он же Рашпиль.
  
   Случилось это прозрение после одного похода... в общественную баню. Марина с Кариной и племяшками там долго и шумно возились-плескались. Проводив в вестибюль чистых малышей под пригляд Карин, Мари осталась одна, тогда и услышала за спиной злобные перешёптывания сплетниц. Утверждали, что 'Рашпиль' избивает беременную жену, и что ходит Иринка вся в синяках, не показывается на улицу за ворота от срама, пока не исчезнут следы побоев, что несчастная уже вовсе не та хохотушка и сорвиголова, что была раньше - Венька забил её!
   Зная их любовную историю, Мари была просто поражена услышанными подробностями: 'Как же так? Совсем недавно, буквально два года назад, она приезжала в Москву и сообщила потрясающую новость о предстоящем замужестве. Как была тогда счастлива, с какой гордостью рассказывала о женихе, Вениамине Васильеве! Неприятно 'царапнуло' по душе тогда тяжёлое предчувствие, но я постаралась подавить его, радуясь за счастье подружки, наконец нашедшей своего принца. А причина дурного предчувствия была веской - Венька. Он был на пару классов старше нас и печально прославился ещё в школе буйным, взрывным, непредсказуемым характером. Было в нём что-то пугающее, опасное, дикое! За ершистость и неровности в поведении быстро припечатали неприятной кличкой 'Рашпиль'. Так и повелось. Кто-то подрался, тут же: 'А это не Рашпиль там драку затеял?' Как только кто-то с синяком покажется, и сразу: 'А это не Рашпиль его так приложил?' Было о чём беспокоиться мне.
   Иринка, приехавшая тогда в столицу, чтобы прикупить к свадьбе вещи и подарки новой родне, заверила, что Веник совсем другой, армия выбила дурной характер, что с закрытыми глазами спокойно доверяет свою жизнь любимому. Что я могла сделать? Пыталась отговорить, даже предлагала Козловой такое...!'
   - ...Иринка! Не дури! Давай сделаем так: ты для всех в селе... 'пропадёшь'. Я сообщу телеграммой, что ты выехала поездом. Билет на него купим для отвода глаз. Ты останешься у меня в квартире. Пропишу, выдав за сестру, тогда быстро сможешь найти хорошую работу в столице, понимаешь? - Ира стояла, опешив от слов Марины, и мотала отрицательно головой. Та не отступалась. - Да пойми ты: на хорошей работе и люди работают приличные. Найдёшь достойного парня, выйдешь за него замуж и ещё благодарить потом меня будешь, что не позволила тебе сломать жизнь с Рашпилем!
   - Нет, Марин! Что ты такое говоришь?? Я люблю Веню всем сердцем! - смотрела на неё умоляюще. - Да и к свадьбе уже всё готово! Столько денег потрачено! Приглашены гости...
   - А не беременна ли ты, часом? - увидев пунцовое лицо подруги, Мари продолжила. - Это не повод ломать себе жизнь. От ребёнка надо избавиться. Зная Веню, не удивлюсь, если он 'взял' тебя насильно, дура! - гостья вскинула голову, негодующе зыркнув на хозяйку, но та успела заметить в её глазах настоящую панику. - Так я и знала. Вот подонок! Не будем с ним судиться - просто 'пропадёшь без вести'. Придётся тебе забыть на несколько лет родных. Дашь мне честное слово! - Козлова в слезах лишь мотала головой. - Так надо, поверь! Мы поможем, укроем от всех. Милиция поспрашивает-поспрашивает и отвяжется. Твой билет на поезд обеспечит алиби. Сядешь на него, - Марина смотрела твёрдо в синие глаза, держа за плечи безумицу. - Поедем вдвоём в разных вагонах..., - сжала плечи ещё сильней, - а потом выйдем в Рязани и вернёмся в Москву.
   Всё было тщетно: никакие уговоры и доводы не смогли сломить упрямицу! 'Похоже, Рашпиль подавил душу Ирины, растоптав тело', - поняла Мари. Оставалось лишь помочь с покупками гостинцев и подарков, проводить со слезами на вокзал в полной уверенности, что подруга губит свою жизнь и жизнь этого несчастного ребёнка, зачатого в страхе и ненависти.
  
   ...Теперь, как только твёрдо решила наведаться, обратилась к Боре с просьбой разузнать у Иринки, когда они могут к ней прийти с визитом? Борька Мари удивил! На все попытки заговорить об этом, стал отмахиваться, придумывать нелепые отговорки, отвлекать другими вопросами и делами. Складывалось впечатление, что не хочет, чтобы она с ней встретилась. Категорически. Все попытки выяснить правду натыкались на невнятные объяснения, что подруга ждёт второго малыша, плохо себя чувствует, почти не выходит из дома, и её супруг старается никого к ней не приглашать, чтобы не потревожить нездоровую жену... Чем нелепее были отмазки, тем сильнее у гостьи было желание докопаться до истины, а она, как известно, всегда где-то посередине между ложью и полуправдой. Выслушав очередную глупую отговорку Бори, вскипела и потащила за собой, во что бы то ни стало, собираясь-таки повидаться с Иринкой, чего бы ей это ни стоило!
  
   Молодая семья Васильевых, как удалось выяснить, жила за родительским домом Веника в Капайке, а вот точного местоположения их дома Мари не знала. Надеясь без труда найти, шла быстрым шагом, таща на буксире Борю, упирающегося, брыкающегося в её сильных, неженских руках. Ворчал, отговаривал, пытался безуспешно остановить, отгородить от неприятностей.
   - Чего она тебе далась-то? - пал и стал говорить гадости про Иринку. - Пусть живёт, как хочет! Не собираюсь к ней идти - принцесса нашлась... Даже никогда не здоровалась, когда встречались! Да и тебя особо не горела желанием видеть, когда через её мать передал от тебя привет!
   Такими 'шпильками' пронять девушку было невозможно. Видно забыл, что школьные подруги-недруги её хорошо натренировали - стала невосприимчива для таких вещей. Продолжала упрямо идти, неумолимо приближаясь к месту стремлений и помыслов. Подневольный провожатый впал в лёгкую панику, как только подошли к дому старших Васильевых, заметался.
   - Не стану дальше вести! Всё!
   - Ах, так!? - взбеленившись, огляделась по сторонам: на перекрёсток с нижнего переулка поднималась татарка, баба Розалия, известная сплетница и поборница строгой морали. - Если ты сам, по доброй воле, немедленно не покажешь мне, где живёт Иринка, я обращусь к бабке Розе! - пригрозила решительно. Прекрасно понял, во что этот разговор уже завтра выльется в магазине. - Ну!? Время пошло! Раз, два...
   - Ты стоишь у её ворот, - обречённо пробормотал, побледнев.
   - Здравствуйте, баба Роза! Как здоровье у Вас? Как Тамир поживает? А Рива? Всё в порядке с сыном? - отвернувшись от подавленного и расстроенного до слёз Бори, заговорила с остановившейся сельчанкой, которая и не собиралась идти дальше, не выяснив, что это они, жители верхних улиц, делают в её Капайке? - А как у Никиты дела в институте?
   - Да все здоровы. Всё в порядке у детей. Спасибо, Марина! На всё воля Аллаха, да будет милостив Он к тебе! - вскинула руки в молитвенном жесте. - К однокласснице пришли? Молодцы. Вы ей нужны, - тихо добавила старушка, злобно зыркнув карими глазками-раскосинками на дом старших Васильевых. - Вот только, Марин, попадёте ли? Впустит ли вас Венька?
   - Он на работе, я узнавал! - поспешно выпалил очнувшийся Борис. - Придёт только в пять вечера, точно.
   - Аллах вам в помощь, дети! - легко попрощалась, удивив неимоверно. - Может, вам повезёт. Ля иль Алла! - пошла, тяжело переваливаясь на больных ногах, в сторону своей улицы, махнув полной рукой напоследок. - Маме привет передай! Хорошая она женщина... Правильная...
   - Не верю! - поражённым голосом выдавил Боря, ошалело смотря ей в спину. - Завтра выпадет снег: Роза кого-то пожалела и похвалила! Почему не стала высасывать из нас подробности до мозговых костей? Заболела! Умирает, должно быть. Грехи спать мешают...
   Мари повернулась к железным глухим воротам, выкрашенным в тёмно-зелёный цвет, решительно нажала ручку входной калитки...
  
   Глава 8.
   Чай, приправленный бешенством.
  
   Дверца подалась, и она решительно шагнула за железный порог ворот, а Боря плёлся следом помимо своей воли.
   - Ты только не расстраивайся, когда станешь с нею общаться, - бормотал понуро. - Она уже не та, что была раньше. Разочаруешься...
   Даже не собиралась это слушать: 'Не могла просто так без причины настолько измениться Иринка: хохотушка, вечная хулиганка, озорница, веселушка и проказница! Кто угодно, только не Иришка!'
   Войдя во внутренний двор, остановилась перед закрытой входной дверью добротного дома. Друг всё гундел и уговаривал, пока не поздно, уйти отсюда. Только дёрнула негодующе плечом: 'Цыц!'
  
   - Иринка, открой! - громко потребовала, чувствуя, что хозяйка стоит за дверью, прислушиваясь к их препирательствам. - Я не уйду до тех пор, пока не поговорю с тобой. Ты меня знаешь! Впусти!
   За дверью затаили дыхание, помедлили, а потом резко распахнули её и тут же ушли в глубину дома. Не медля ни секунды, девушка шагнула за порог сеней, прекрасно понимая, что её здесь ожидает.
   На кухне стояла спиной к окну подруга и одноклассница Иринка Козлова, теперь Васильева.
   Мари хмыкнула: 'Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы не понять - пытается скрыть лицо в свете льющегося в спину дневного сияния. Забыла, Ирка, что в определённые моменты жизни я становлюсь на диво жестокой и безжалостной, за что не раз слышала в спину жёсткое 'фашистка'. Ничего, сейчас об этом напомню всем...' Полячка с теми самыми арийскими корнями и кровью решительно шагнула вплотную к беременной русской женщине, схватила её немилосердно и сильно за левое плечо и резко развернула к окну лицом. Всё открылось.
   - Я так и думала, - смотрела в лицо потрясённой хозяйке, ошарашенной, ещё не пришедшей в себя после столь стремительного действия-нападения незваной и нежеланной гостьи. Осматривала холодными глазами жёстко, беспощадно, не отрываясь, с ног до головы. - Не удивлена увиденным. Как и ты. Не правда ли, Ирин? Всё мною предсказано и предвидено верно. Или не было такого? Что молчишь? Больно или противно? Может, стыдно и горько? - взяла обеими руками за хрупкие плечи горемычной неубереги. - Ну здравствуй, Ириш. Хотя, какое, к чёрту, здравие!? Не в пору ли гроб заказывать... двойной? Или и старшего с собой прихватишь?
   А Иринка всё стояла безмолвно: оцепеневшая, потрясённая, растерянная и потерянная. На тонком треугольном лице сияли как старые, уже желтеющие синяки, так и свежие - багрово-фиолетовые. В глазах не было ничего от той счастливой, сияющей счастьем и предвкушением радости подружки, выпорхнувшей в Москве из вагона к Марине в объятия! Перед ней стояла полностью сломленная, забитая, с потухшим взором женщина, постаревшая на десяток лет вперёд, с выпирающим животом новой восьмимесячной беременности, с огромными глазищами, наполненными нечеловеческим страхом. Страхом, который способен порождать только агрессию.
   Видя саркастическую, ироничную, недобрую улыбку-оскал москвички, она больше не в силах была выносить жуткий, пронизывающий насквозь, неженский, словно волчий взгляд! И Козлова не выдержала: вырвалась из рук судьи-визитёрши и с треском села на табурет. На лице забитость стала сменяться негодованием, превратившись вскоре... в ненависть к Марине!
   - Нет-нет, Ириш. Можешь не смотреть так - мне глубоко начхать на взгляд, как и на твои чувства в эту минуту, - спокойно села напротив. Обернулась к Боре, стоящему в дверях и с ужасом следящему за её действиями. - А ты сядь. Не столб - притолока без тебя не рухнет. Да чаю согрей! - простые, хлёсткие, житейские слова привели его мгновенно в чувство. Кинулся исполнять приказы с рвением хорошо вышколенного слуги! Вновь повернулась к подруге. - Можешь хоть на изнанку вывернуться, хвалить и защищать мужа - знаешь, что всё будет напрасно. Так что, Ирин, давай просто поздороваемся. Забудем на полчаса, что ты Васильева. Я пришла к своей однокласснице и любимой подружке Иринке Козловой. Привет, Козлова! Как житуха?
   Суровые слова подействовали как надо.
   Хозяйка искоса, недоумённо заглядывала в глаза Мари, выискивая в них подвох. Всё смотрела и смотрела в тёмную зелень, не в состоянии что-то разглядеть и понять: стена. Риманс ещё тогда, в Москве, испугала невозмутимостью, мужской хваткой и... поразительной сообразительностью. То, как она быстро придумала историю с 'пропажей без вести' из Москвы, напугало Иру до дрожи! Это уже была не Риманс! Увидела совершенно чужую, незнакомую и крайне опасную женщину! Сидя в поезде, запоздало с содроганием сообразила: 'Слухи о том, что Марина работает совсем не там и не тем, о чём всем говорит её мать Варвара, скорее всего, истинны: Мари попала на службу в органы госбезопасности! Так вот о ком она сказала, когда произнесла: 'Нам помогут'! Вот, откуда её друзья...' Так и думала все четверо суток, пока ехала обратно в республику.
   Теперь с испугом рассматривала незваную гостью и с удивлением стала замечать, что Маринка... 'возвращается'! Лицо и глаза поменялись, оживляя давно знакомый образ лучшей подруги детства: чистой, ясноглазой, наивной, улыбчивой и шаловливой егозы! Ирина посмотрела на одноклассника: Боря наливал чай, накрывал на стол, хозяйничая наугад в чужой кухне. Замерла: 'Ничего не настораживает его в Мари, не пугает, не отталкивает. Значит, не чувствует исходящей от неё угрозы. Может, она ещё не всю душу выжгла суровой профессией? Дай-то бог! Такая была... надёжная! Своя... - тяжело вздохнув, поражённо опустила светлую голову на грудь и впервые подумала о том, что упустила. - Пожалуй, она тогда реально могла свершить маленькое чудо! Пусть и при помощи таких страшных коллег. Хоть с кем! Была б свободна и счастлива...'
  
   Дав Ире время прийти в себя, Марина мягко улыбалась и молча наблюдала. Поставив перед ней чашку горячего, дымящегося, ароматного индийского чая, посмотрела с тёплой улыбкой, как в давние девичьи времена.
   - Вкусы не сменились с беременностью? Я помню всё. Три ложки сахара? Или уже четыре? - светло улыбаясь, смотрела в нежелающее оттаивать упрямое лицо. - Тогда, точно четыре...
   - Нет! Без сахара. От него тошнит, - хрипло проговорила, наконец. Выдохнула, с трудом выпрямилась, подняв голову. - Здравствуй, Марин. С приездом.
   - Привет и тебе, моя подружка! - ласково обняла тёплыми руками, склонившись. - Кого ждём? - указала глазами на живот, заметив панику в её глазах. Тайком вздохнула: 'Подумала, что я о муже спрашиваю, бедная!' Матюгнувшись в уме, держала эмоции в кулаке. - Мальчик у тебя уже есть. Кто на очереди...? - продолжала забивать её нерешительность и медлительность вопросами. - Как по ощущениям: как с первым сыном или иначе? Вкусы, запахи, желания?
   - Скорее всего, сын. Всё похоже...
   Стала понемногу отходить, заговорила, смотря перед собой невидящими глазами.
   Борька поглядывал на часы, нервно ёрзал, сопел, мешал Мари своими нелепыми скосами глаз в сторону двери. Раздражал!
   - Боряш, иди-ка покури... Да возвращайся! - грозно прикрикнула вдогонку.
   Он с радостью 'слинял' из нездоровой и нервозной обстановки кухни. Презрительно хмыкнула беззвучно, проводив его тяжёлым взглядом: 'Слабак! Слизняк!'
   Подруги разговаривали на отвлечённые темы. Затем Мари стала рассказывать о Москве, о новой работе, гостях гостиницы, новостях столичной богемы... Время полетело незаметно.
   Ирина стала расслабляться, отвечать более связанно на вопросы, отвлеклась от мрачных, чёрных дум.
   Боря давно вернулся и начал метаться по комнатам, понимая, что время прихода Веника неумолимо приближалось! Маринка вела себя, как тупая блондинка, совершенно не понимая его киваний, 'страшных' глаз, тайных знаков, вспотевшего от напряжения лица. Вдруг Борька напрягся, как тетива, побледнел, и она поняла - Веня идёт по улице домой.
   - Дотянулась? - в панике кинулся к двери. - Быстро уходим! - стал хватать её за руки.
   - Куда? Я ещё с Вениамином не повидалась! - прикинулась полной тупицей, надула капризно губки, мотала отрицательно головой, отталкивала его потные, скользкие, ледяные от ужаса руки. - Неее, я ещё не хочу уходить! Ну, Иринка..., скажи ему, что мне ещё не пора!
   За окном проплыла голова Веника, и Ира... впала в прострацию, побледнев, как полотно.
   Гостья полностью овладела ситуацией и превратилась в ту, кем являлась по сути и профессии: жёстким 'опером' из группы спецназначения.
   - Боря, живо хватай её и в постель! Не стой столбом!! - мгновенно сложился план дальнейших действий. - Иринка, лежи и стони, будто тебя сильно тошнит! Только попробуйте ослушаться меня оба! Я такое закачу...! - пригрозила одноклассникам кулаком, сверкнув ледяным изумрудом: железным и несгибаемым, как алмаз. - Ну!? Живо исполнять!! - рявкнула так, что Боря метнулся пушинкой в спальню, таща на руках обмякшую и ничего не соображающую от ужаса грузную Иру.
   Мари встала из-за стола, поправила причёску и одежду, спокойно вздохнула полной грудью несколько раз, возвращая нормальный цвет лица, гордо выпрямила спину, вскинула подбородок: 'Мальбрук в поход собрался', одним словом.
   Из спальни вернулся смертельно-бледный Борис. Смотрел на Марину испуганным взглядом новичка-сапёра при виде незнакомой мины, которую начал разминировать и понял, что не знает, как действовать дальше. Словно в его руках на таймере бомбы уже пошёл обратный отсчёт: пять, четыре, три... Он просто отупел!
   У девушки же в такие мгновения всё было с точностью наоборот: мозг работал чётко, слаженно, выдавая ясные и грамотные команды дальнейших действий - особенность. Критическая ситуация для Риманс являлась катализатором мысли: чем опаснее момент, тем проще решение находилось, спасая положение молниеносно и эффективно. Этим и была ценна в Конторе: способностью неординарно мыслить и выживать в самых безнадёжных ситуациях! За это и прозвали Саламандра. А кое-кто - Феникс.
  
   - Улыбайся и иди за мной. Следи за мимикой и словами, - смотрела Боре в карие глаза, не мигая, говоря низким, тихим, монотонным голосом, вводя в транс. Сработало: мгновенно потерял способность к сопротивлению, став лишь послушной марионеткой. - Идём встречать хозяина.
   Сделав глубокий вдох, растянув до отказа в улыбке губы, открыла входную дверь в тот самый момент, когда за ручку с обратной стороны взялся владелец дома.
   ...Веник, оказавшись нос к носу с широко улыбающимся лицом и счастливыми глазами Мари, опешил, застыл, держа судорожно сведённой рукой ручку двери, и никак не мог сложить факты в голове: 'Откуда она здесь взялась? Как оказалась в доме? Где жена? Что они с Борькой здесь делают? Вообще, что тут творится!?'
   - Веничка! Родной! Здравствуй! - гостья повисла на его шее, радостно чмокнула в напряжённую щёку, оглядела с восхищением. - Да ты стал ещё красивее! Завидую! Счастливая Иринка - такого красавца отхватила! - несла околесицу, щебетала, хлопала глазками, счастливо краснела и шумно радовалась. - Ой, как я рада видеть тебя! Да что ты застыл, милый, заходи!
   - Эээ... Веня... Мы на минутку... Уже уходим... - проблеял вышедший на миг из транса Боря.
   - Ещё чего! И не подумаю! Так по ребятам соскучилась! Столько не видались! - продолжала 'заливать соловья', больно ткнув кулаком в бок трусливого друга. - Заходи, всё расскажешь!
   - Аааа... где жена? - еле пробился сквозь болтливую завесу хозяин.
   - Ой, ей так нехорошо стало, когда нас увидела! Такое с беременными бывает - обрадовалась, вот и подскочило давление. Лежит в спальне. Не решились её одну оставлять до твоего прихода...
   Заговаривая зубы, под руку завела Веника в его собственный дом.
   Борис, не в силах больше терпеть приступ паники и ужаса, со словами 'пойду, покурю', смылся во двор и так до самого конца и не вернулся! Только презрительно, безмолвно фыркнула: 'Подлый трус!' Продолжала изображать из себя закадычную подружку сволочи по имени Веня, и затуманила мозги настолько, что он расслабился и принял блеф за чистую монету! Спокойно заглянув к жене, убедившись, что лежит побледневшая и слабая на кровати, вернулся на кухню и, сказав, что уже пообедал у матери, что жила за стенкой, предложил выпить чаю. Пока собирал на стол приборы и сладости, Мари продолжала плести лабуду о верных друзьях, попросила показать семейный альбом со свадебными и общими уже фотографиями, 'дембельский' и пр. и т.п. Попивая со счастливым лицом чай, всё расспрашивала Веньку о школьных друзьях, армии, работе... Хозяин, разомлев от похвал и дифирамбов в свой адрес, потерял бдительность. Тут же, пока был 'тёпленький', вырвала у него честное слово, что приведёт в Летний клуб через неделю (а раньше синяки на лице Ирины вряд ли исчезнут) свою красавицу-счастливицу-жену на танцы, где все они смогут повидаться и потанцевать, как в давние времена. Первый танец - его!
   Мелко дрожа от эмоционального коллапса, держалась из последних сил. Их едва хватило на сердечное прощание с 'дорогими моими ребятами, самыми любимыми друзьями', с объятиями и поцелуями, с долгими и частыми оглядываниями и маханиями ручками вслед проводившего их хозяина и криками: 'До встречи, Веничка! Как я счастлива, что увидела тебя, родной!' Едва он скрылся за поворотом своей улицы, рухнула на крупный валун красного гранита, лежащий на обочине дороги, и впала в долгий транс, смотря перед собой широко распахнутыми, слепыми глазами. Из них обильно струились слёзы - срыв после длительного психического прессинга, на который пошла сознательно, чётко рассчитав свои силы...
  
   - ...очнись! Мариша, ну пожалуйста! - в лицо летели ледяные капли воды, и кто-то тряс её. - Маринка!
   С трудом открыла глаза, словно налитые свинцом, смутно различая перед собой размытое смертельно-бледное лицо Бори. Только тогда почувствовала, как ей больно! По жилам медленно струилась не кровь, а колючие, игольчатые шарики, вызывая страшные мучения в каждом сосуде, в каждой мышце. Судорожно стиснув зубы, собрав все силы, всё-таки не закричала от дикой невыносимой муки!
   Друг сидел, примостившись сбоку, и придерживал её за плечи. Нервная дрожь сотрясала его так, что тряс и девушку.
   - Слава богу, пришла в себя! Ты потеряла сознание!
   - Не пори чушь... - прохрипела, не совсем владея голосовыми связками. - Никогда не теряю сознание. Я сильная.
   - Да если бы я не смотрел на тебя в тот миг, ты б свалилась с камня и свернула себе шею, - в ужасе прошептал.
   - Брось! Хватит чепуху молоть, - вполне пришла в себя. - Не выдумывай. Я в порядке.
   - Уму непостижимо! Такое провернуть в одиночку! Как не сорвалась? - потрясённо смотрел и бормотал, бормотал. - Я тебя знаю хорошо. Ты ещё в школе с ним в кровь дралась, несмотря на то, что в пуп ему дышала. Я не забыл, как он тебе кулаком в лоб засветил! Шрам остался до сих пор, небось? - автоматически поднесла левую руку ко лбу, нащупав в его левой верхней части грубый хрящ, наросший под кожей на месте трещины на черепе. - Вот-вот. Вижу, остался. Что, опять захотелось под его кулак попасть? Как тебе это удалось - так забить ему мозги?? - уже орал, размахивая руками. - Нет, это просто невозможно! Не поверил бы никому и никогда, если бы сам всё не слышал. И не видел. Да ты же с твоими психологическими экспериментами загнала себя, родная... - снизил звук до шёпота, вцепился в Мари мёртвой хваткой, целуя дрожащими губами в мокрый висок. - Ещё пару таких обмороков, и твоё сердце просто остановится, любимая... - едва шепча, крупно дрожал, обнимая с отчаянием. - Ты лежала в моих руках и не дышала больше минуты, Маринка... - по его щеке поползла слеза. Очнувшись, вскипел, встряхнул девушку, как грушу! - Ты это понимаешь, дура!? Ты погубишь себя! А как же я? Как мне потом жить!? Никак...
   Внезапно замолчал, охрипнув, только смотрел страшными, бездонными, неживыми глазами, словно вынес себе приговор: 'Сгинешь - умру'.
   Помедлив, собрала силы и встала, пусть и не с первой попытки, на негнущиеся ноги. Медленно пошла в сторону верхних улиц, мучительно стискивая зубы при каждом шаге: было ощущение, будто идёт босой по битому стеклу! Шла настойчиво, упорно, стараясь увести горлопана подальше от Васильевых, дом которых ещё виднелся сквозь листву соседних садов. Шагая, задумалась: 'Я так много за отпуск попила чая, но такого хинно-горького, какой довелось выпить в доме любимой подружки, пробовать ещё не довелось. Ещё бы: он был приправлен не только справедливой обидой и лютой ненавистью, но и звериным бешенством'.
  
   Глава 9.
   Время раздумий.
  
   Как вернулись домой, не помнила. Боря всю дорогу что-то бормотал и возмущался чему-то, но Мари с ним 'не было'. Мысли устроили в голове настоящую чехарду, кружились по заведённому кругу, возвращались, сталкивались с только что возникшими, перемешивались, сбиваясь в такой колючий ком, что вызывали сильную головную боль и тошноту. Он пытался привести её в чувство, всё к чему-то взывал, что-то доказывал, дулся, сопел недовольно и даже толкнул легонько локтем, пытаясь расшевелить - тщетно. Пока шла по неровным дорожкам села, стараясь не споткнуться на кусках красного гранита, недавно подсыпанного дорожниками, переступала через большие валуны, которые ещё не растащили селяне для своих нужд, и не переставала усиленно думать. Скрупулёзно составляла план дальнейших действий, превозмогая боль в многострадальной гудящей от дикого напряжения голове: 'Чёток и прост, в принципе, получился. И не такое пришлось пережить. Справилась. Сдюжу и теперь - профессия скажется. Дело за воплощением. И за силой, которой почти нет... Как и помощи'.
  
   ...С того дня стала по-особенному задумчива и серьёзна, что сразу же сказалось на всей компании. Видя её подавленное настроение, потерпев пару вечеров и таща всю развлекательную программу на себе, Серёжка Торопыгин не выдержал: оттащил в сторону, как Паук несчастную Муху-Цокотуху, навис авторитетом над головой и душой, устроил форменный допрос-разнос.
   - Хорош мучиться в одиночку! Я от тебя не отстану, даже не надейся! - саркастически улыбнулся. - Давай, вываливай всё. Я сильный и очень умный - подскажу! - расплылся в довольной ухмылке. Видя, что это не подействовало, посерьёзнел. - Марин, родная, уж лучше сама всё расскажи. А то возьмусь за Боряна и вытрясу-таки из него правду! - понизил голос почти до шёпота, сжав женские предплечья в руках, заглянул странно, затаённо вглубь потемневших лесных глаз. - Только вот в чём штука: поверю ли я ему?
   Подняла грустные глаза, пытаясь разглядеть в его взоре праздное любопытство, страстное желание быть в курсе всего, всегда на шаг впереди, хозяином положения, но увидела лишь волнение и тревогу, и что-то ещё, не совсем понятное и этим тревожащее очень сильно. Заметила, что Серж несколько минут вглядывается в её лицо тёмно-карими глазами-вишнями, которые удачно сочетались со светлыми волосами, черными бровями и ресницами. То, что видел, ему жутко не нравилось! Разглядывая и разглядывая, дышал всё чаще, странно переводя взгляд то на кожу лица, то на глаза, то на губы.
   Сама себе не нравилась. Встав с постели на следующее утро после дикой сцены у Васильевых, подошла, посмотрелась в зеркало и постаралась больше туда не заглядывать: вчерашний коллапс просто 'убил' лицо! Тонкая и бледная от природы мраморная кожа приобрела пергаментность, сквозь неё стали видны синие жилки сосудов; глаза осели в глазницах ещё больше, став огромными, цвет их был уже не столько малахитовый, сколько цвета старого сумрачного леса; подглазники приобрели розовато-синий оттенок, что в сочетании с цветом глаз выглядело страшновато. Пухлые губы, и без того всегда сухие и вечно растрескивающиеся, теперь почти всегда были покрыты сеточкой кровавых трещинок, а на фоне бело-сине-розового лица и вовсе придавали всему облику что-то вампирическое, демоническое! Эдакая отталкивающая красота, притягивающая и пугающая - ведьма, причем очень не в духе, только помела и не хватало.
   Подумав, вздохнула и стала тихо рассказывать всё с самого начала.
   Бандиты развлекались, пили знаменитые морсы, лузгали молодые семена подсолнуха, всё же 'свистнутого' у кого-то в огороде, трепались и хохмили, выкаблучиваясь перед Каринкой. Девчонка млела от такого количества внимания, краснела и смущённо хихикала. Парни старались превзойти себя: анекдоты так и сыпались, остроумие зашкаливало - точно глухари на токовище!
   Пока они 'токовали', в дальнем уголке фургона толковали парень с девушкой.
  
   Выслушав терпеливо до конца, ни разу не перебив, даже не сменив ни одного выражения лица, Серж, наконец, очнулся.
   - Убью гада!
   Несмотря на душевную боль, Мари тайком улыбнулась: 'Его метр шестьдесят пять против метр восемьдесят пять Веника - забавная будет драка!'
   Замолчал надолго, на лице начали меняться эмоции, словно что-то припоминал, сравнивал, мысленно взвешивал и решал. Почувствовала облегчение и удовлетворение: 'Теперь в 'Лиге по борьбе с домашним насилием' стало на одного члена больше. Я не одинока на этом фронте'.
   - Неет... Убить - слишком быстрая смерть. Не наказание, а расправа выйдет, добрая услуга, - задумчиво смотрел в тёмное окно фургона, наблюдая за игрой лунного света и тени облаков на лужайке, странно прищуривая глаза и поджимая губы в совсем незнакомом Марине жесте. - Надо придумать что-то такое, что навсегда отучит эту падлу распускать руки с женщинами. Что-то, что его проучит на всю жизнь... - поднял на неё загоревшиеся удачной идеей глаза. - Дай мне время, Мариш! Погоди пока со своим планом, хорошо? Тут надо всё крепко обмозговать... Позволь мне это сделать с мужской точки зрения. Не задержу с ответом. Всё останется между нами.
   В тот момент поверила, совсем забыв о мужской солидарности. И о том, что если Торопыгину становится что-то известно, то на утро об этом знает вся банда. На следующий вечер в фургончике стоял такой гвалт! На голову Рашпиля сыпались такие слова, угрозы и проклятия, что будь их мысли материальны, то от него и его родни до десятого колена не осталось бы в живых ни единой души вплоть до последнего цыплёнка и котёнка! Горячие мальчишечьи головы не задумались бы ни на мгновение, 'быть или не быть' клану Васильевых. Хорошо, что трёп остался трёпом.
   Мари пришлось под страхом разрыва отношений пригрозить всем кровожадным товарищам.
   - Это моя вендетта! Моя подруга! И мой долг! Всем ша!
   - Прошу всех отстрочить возмездие на несколько дней. На танцы придём тихо-мирно, без камня за пазухой. Месть, как известно, лучше совершать с трезвой головой, остыв, - поддержал её Сергей. - Держите языки в з...! Я всё сказал, други.
  
   Прошла неделя намеченного срока. Вечер запланированных танцев приближался.
   Вокруг Марины что-то происходило, но делалось это так хитро, что узнать подробности дел не удавалось. Отвлекалась на простые домашние дела - держали мысли постоянно в тонусе. Приехали родственники на неделю. Ей с Кариной стало некогда гулять с друзьями, пока гости не уехали, оставив ещё одного племянника погостить до школы.
   Мальчик был почти взрослым и стал незаменимым помощником бабушке Варваре и племяшам. Освободил Марину от постоянной необходимости приглядывать за ними, выгуливать сопливое войско в парке, катать до тошноты на каруселях и качелях; гонять с ними в футбол, строить шалаши, искать гнёзда и всех поднимать на руки, чтобы посмотрели на голых птенчиков; следить за тем, что они пьют и едят, когда и как спят - всё взял на себя Артём.
   Вздохнула с облегчением и... вернулась в банду. Время танцев подошло. Зная скверный характер Веника, была на сто процентов уверена, что они не пройдут обычно и тихо, как на то надеялся Серж. Будет буча.
  
   ...Девушки стояли на углу переулка и ждали парней. Они что-то задерживались, и Мари начала нервничать: 'Танцы вот-вот начнутся!' Заметила бандитов: с сосредоточенными лицами вышли с перекрёстка и двинулись навстречу. В полном молчании, взяв их с Каринкой под руки, пошли, не переглядываясь и даже не оценив новые девичьи наряды! Чего раньше не случалось. Тяжело вздохнула: 'Ясно - что-то случится на танцах. То, чего никто не ожидает. Час пробил. Бди, Машук! Пацаны себе не контроль - голову потеряют сразу. Держи эмоции и следи за обстановкой! Пахнет кровью...'
  
   Глава 10.
   И аз воздам.
  
   На вечер танцев после киносеанса пришли все: друзья, одноклассники и знакомые; кто имелся в наличии в селе на июль-август 89-го года.
   Сергей ходил лично по домам и приглашал каждого персонально, на что 'задавалы' из класса Марины делали своё 'фи: 'Кто такой? Вообще, ты не одноклассник! Младше нас! Тебе какое дело?' Что им говорил, что обещал, чем заманивал - Мари не ведала, но на танцплощадке оказались не только выпускники её года, но и одноклассники на три года как старше, так и младше. Получился импровизированный слёт выпускников нашей средней школы сразу семи классов! Поражалась лишь: 'Как Серому удалось за столь короткий срок оповестить и собрать такую массу людей? Наверняка, тут без его мамы Лены не обошлось! Только она со своей знаменитой страстью к сводничеству и разным 'заводным' делам могла всё так скоро провернуть. Через фабрику и завод весть быстро распространилась по селу и принесла ожидаемые плоды. Если на ушко сын ещё и шепнул, что на танцах должно произойти что-то из ряда вон выходящее, то она на изнанку вывернулась, а притащила всех, кого смогла. Такой заводной и любопытной по-доброму женщины, пожалуй, больше нет на селе. Скольких влюблённых она 'свела', ходила, ругалась с их родителями, если выясняла, что те препятствуют их роману. Скольким помогла дельным советом и словом, поддерживая отчаявшихся девчонок, когда те оказывались в щекотливом положении. А истории несчастливых разлучённых пар её просто в раж вводили! И в этом массовом сборище друзей-одноклассников не обошлось без Торопыгиной, можно не сомневаться - и к бабке-ведунье Шеевой не ходи!'
  
   ...На подходах и аллеях парка, на пятачке перед площадкой и в Летнем клубе яблоку негде было упасть!
   Наряженные в лучшие одежды, с красивыми причёсками и макияжем, в босоножках и туфельках на высоких каблуках женщины и девушки возбуждённо переговаривались, переходили из группы в группу, сгрудившихся по всем углам сельчан.
   Мужчины, облачённые по такому поводу в лёгкие костюмы и светлые рубашки, старались меньше выражаться нецензурными словами и нервно курили, бросая искрящиеся в сгущающейся тьме окурки в глубокий ров за клубом.
   Ребятне постарше внизу страсть как хотелось сыскать бычка, но двухметровая, зверская крапива и злющий, колючущий татарник не позволили мелюзге покумарить. Кому охота потом в волдырях да колючках ходить? Поворчав, вернулись к площадке, выжидая иной подачки и везения. Радостные и возбуждённые, они ещё долго сновали вокруг парка, не желая покидать родителей, а те выдёргивали из шустрых стаек самых младших, давали несильного 'леща' и приказывали 'бежать галопом домой, а то задницу обдеру, когда вернусь'. Несильно обижались на старших, ещё некоторое время крутились неподалёку, но, услышав грозный и уже сердитый зык родителя, понурившись, брели домой с грустным: 'Ну ладно, ребят, пока..., а то папка точно ремня задаст! Он у него армейский, с бляхой... В звёздочку потом буду ходить...'
   Звучала заводная музыка прошлых школьных лет, и уже мало кто мог устоять перед таким соблазном! Вскоре на небольшом танцевальном пятачке стало тесно, и самые отчаянные танцоры вышли из ворот клуба и тут же, на бетонном круге у его входа, устроили вторую альтернативную танцевальную площадку.
   Кто с кем тогда ни перетанцевал! Кому только ни построили глазки, зля своих 'половинок', с кем ни пофлиртовали и ни позаигрывали! Сколько людей встретились вновь в такой дружеской атмосфере впервые после окончания школы! Как многие смущались, словно в ранней юности, когда к ним подходили их бывшие одноклассники и протягивали руку, приглашая на танец! Как робко приглашаемые смотрели на супругов, молчаливо испрашивая разрешение. Когда следовал согласный кивок, сколько радости было на лице ангажируемого! Словно и не было стольких лет разлуки после школьной поры, и он или она чувствовали себя снова пятнадцатилетним, юным, счастливым школьником, которого одноклассник пригласил на танец на взрослых танцульках!
   Заразившись всеобщим радостным безумием, и компания Мари закружилась в танцах, меняя партнёров, смеясь, шутя и приобнимая счастливого кавалера к разгорячённой груди, невольно того радуя и волнуя кровь и повзрослевшую плоть. Сверкали глазами, краснели лицами, горели кожей, дрожали телами...
  
   ...Только Иринка Васильева стояла в кругу клана мужа, окружённая со всех сторон высокой, крепкой, хмурой, живой и молчаливой стеной. Все попытки одноклассников пригласить её на медленный танец в стороне от толкающихся танцоров провалились. Ира грустно качала белокурой головой, не смея поднять глаз под пристальным приглядом свекрови, её сыновей и дочерей.
   Поражённые неудачей, друзья отхлынули, ломая головы: 'Как подступиться? Каким образом высвободить её на несколько минут из-под жёсткой опеки и поговорить?'
   Тут на сцену вступил Торопыгин и через несколько минут Иринкин конвой... растаял! Кого-то отозвал друг 'серьёзно поговорить, извини, что в такой момент, но это срочно'. Кому-то на ушко что-то шепнули, и та, оглянувшись, ушла с поста. Кого-то пригласил одноклассник со словами 'дорогая, столько лет не танцевал с тобой! А помнишь...?' К кому-то подошли парни, что-то возбуждённо говоря, 'что только ты и можешь разрешить наш спор, ведь у тебя светлая голова!'
   Растерявшаяся Иринка осталась одна. Бандиты её сразу утащили в тёмный уголок, где накинулись с объятиями, расспросами и... мягкой руганью! Но, что бы ни говорили, как бы ни уговаривали, что бы ни предлагали - впустую. Наотрез отказывалась что-либо менять в своей жизни. Только сейчас Мари может объяснить поведение подруги: 'Стойкий синдром заложника'. В то время же никто не знал такого понятия. Тогда главенствовали два: терпи и разводись. Решила терпеть.
   Ребята горячились, обнимали бедняжку, тихо шептали в пунцовое от смущения ухо всякую ерунду, пытались развеселить, дать возможность хоть на время почувствовать себя вновь юной и свободной...
   Откуда ни возьмись, из густых зарослей парка появился Вениамин, странно посмотрел на группу друзей и подруг, решительно двинулся в гущу и, резко разбросав опешивших на мгновенье парней, со всего маху... залепил пощёчину не заметившей его жене! Удар был такой силы, что голова Ирины странно вывернулась, и беременная женщина повалилась к девушкам на руки!
   То, что произошло дальше, скорее напоминало кошмарный сон. Как в замедленной киносъёмке перед Мариной стали проплывать яркие картинки: она с Карин тащит шокированную столько внезапным нападением Иру в сторону от круга, в тень, под стволы знаменитых 'адамовых пальм'; все бандиты и подошедшие на крики друзья накинулись с кулаками на озверевшего Веника; звуки музыки полностью перекрылись шумом драки: музыка тотчас стихла, и в полной, неожиданной тишине стали слышны только страшные пугающие ноты ужаса: крики, шум, гам, маты, рычания, всхлипы и гулкие звуки ударов в человеческую плоть, мелькание искажённых злобой лиц, оскаленные рты, бешеные глаза, налившиеся кровью белки глаз разъярённых и уже не желающих останавливаться мужчин!
   В секундную паузу между какофонией свары вклинился истерический плач Веника:
   - Мужики!! Чо случилось?? Вы чево на меня все накинулись? А?? Чо я вам всем сделал-то!?
   Мгновенно опешив, люди замерли: похоже, после злобной вспышки Вениамин, придя в себя, ничего не помнил!
   Всё произошло в считанные секунды, но всем они показались затянувшимся адом!
  
   Налетели со всех сторон Венькины родичи, схватили его избитое обмякшее тело на руки и потащили домой, не оглядываясь. Только мать, крупная, статная, крепкая казачка с мощными плечами и властным взором осталась и, надменно поглядывая на сбежавшихся со всех сторон людей, грозно спросила:
   - Ну, что тут стряслось? - на её жёстком лице читалось совсем другое: 'Погодите, я вас ещё всех достану и разотру, как соплю!'
   Тут уж накинулись на неё: и женщины, и мужчины, и парни с девчонками! Вытащили на свет в центр танцевального круга Иринку с залитым кровью лицом.
   - Нате вам, сельчане, доказательство! Смотрите, уважаемая Екатерина Георгиевна, как Ваш разлюбезный сынок Веник избивает беременную жену на людях, уже не стесняясь! Значит, делает это не первый раз, и уж Вы, мама, это и сами знаете!
   На голову матери Веника посыпались ругань и проклятия. Столько тогда наговорили! Не только Марина, но и у людей словно прорвало словесную плотину, и её уже было не остановить! То, что семья Васильевых столько времени скрывала - на лицо. Вернее, на лице забитой, несчастной Ириши, которая безостановочно рыдала, трясясь телом, не выдержав груза страха и позора - ославилась на глазах у всего села.
   - Не плачь, милая, - Мари обняла подругу, говоря громко. - Довольно унижений и рабства! У нас целый клуб свидетелей! Это не замолчишь и не затрёшь, не подкупишь и не пригрозишь расправой - факт имеет место. Теперь Рашпиль ответит за всё! И мама не прикроет своею грудью, - открыто и с вызовом посмотрела в лицо побелевшей от бешенства свекрови несчастной одноклассницы. Хмыкнула, смотря в глаза, скривила губы, безмолвно порадовалась: 'Не просто так спровоцировали драку пацаны. Молодцы! Кровь пролита не впустую. Цель достигнута'. - Сушите сухари Веничке, уважаемая Катерина Георгиевна! Боле нечем Вам гордиться - изверга вырастили. Форменный псих - туда ему и дорога!
   Откуда ни возьмись, по образовавшемуся проходу меж людей в круг вошла председатель сельсовета Пронина Зоя Ивановна и подняла руки, призывая всех к тишине. Когда возбуждённые дракой и ссорой голоса утихли, подошла к Васильевой.
   - Неужели Вы думали, что все слепы и глупы? Мне Вас жаль, но больше Вам это с рук не сойдёт: отныне семья Вашего сына будет у нас на особом контроле, а Вас с мужем я жду завтра у себя в кабинете в девять утра. С вашим начальством согласую. Всего доброго, односельчане! Призываю вас к спокойствию. Продолжайте танцы, пожалуйста. Этим делом теперь будут разбираться компетентные органы и разберутся, я вам всем обещаю! - закончила, повысив голос.
   Не успела повернуться и направиться к выходу из круга, как на том конце толпы у выхода за аркой остановилась машина с надписью 'Милиция'. Из неё, придерживая фуражку, вышел участковый Мизулин с высоким мужчиной в штатском: в годах, крепкий, с суровым, тяжёлым, хмурым лицом. Нервный шёпот пробежал стылой волной по массе собравшихся: 'Начальник райотдела Мохов прибыл! Из дома привезли! Теперь держитесь - всем влетит...'
   Марине он был знаком лично, по работе матери Варвары: как-то столкнулась с ним в коридоре УВД, ища дверь архива, чтобы отдать отчёты за месяц по отряду ВВО, где трудились её родители вахтёрами. 'Мохов, мягко взяв миниатюрную девочку за плечики, тихо спросил, что ищет, и поставил перед искомым, буквально ткнув её носом. Не обиделась, умница, только хихикнула по-девичьи в кулачок да благодарно зыркнула на красивого мужчину в форме изумрудом так, что заставила его покраснеть и быстро уйти! Аж споткнулся, несчастный! - так со смехом передали Варваре сотрудницы управления эту историю. - Какая у тебя, Варенька, дочка чудесная подросла! Ты её сюда не пускай - парням не до службы станет!'
   Сейчас, увидев знакомое лицо, поймала его почти чёрный взгляд, приветственно кивнула. Узнал, ответил и едва уловимо улыбнулся. Удивлённо вздохнув, поискала глазами Сергея Торопыгина: 'Пропал давно. Кажется, даже в драке не участвовал, - быстро сообразила, сложив дважды два. - Так вот, кто съездил за поддержкой! Или созвонился и договорился заранее, шельмец этакий? Откуда такие связи у деревенского парня? Хотя..., Серж ведь охотник... Тогда всё объяснимо: вероятно, входит в негласный отряд по борьбе с браконьерам. Он, как был мой папа, внештатный агент-осведомитель! Понятно теперь, почему так скоро откликнулись на его просьбу вмешаться в ситуацию. Умница'.
  
   Потеряв интерес к дальнейшим вполне предсказуемым событиям, повернулась к всхлипывающей сухими рыданиями Ирине, сквозь людей ласково повела на улицу - на ухо Боря прошептал, что привёл маму пострадавшей, ждёт за воротами. Передав подругу с рук на руки родительнице, попрощалась и вернулась к банде в танцевальный круг.
  
   ...Там уже всё закончилось: начальник милиции, спокойно выслушав председателя сельсовета, тихо беседовал с притихшей, стоящей с заискивающей улыбкой мамой Веника, и что-то строго ей выговаривал, смотря колючим, жёстким, непримиримым, осуждающим взглядом.
   'Не повезло Васильевым в этот роковой вечер: тайна не только открылась, но и ударила по престижу всей семьи! Мало того, теперь их сына повесткой вызывали в районное отделение милиции явно не для вручения похвальной грамоты! - Мари радовалась до слёз. - Это победа! Теперь мою Иришку не забьют насмерть втихаря, не смогут потом сказать, что сама на себя руки наложила! Отныне спокойна за её судьбу, - посмотрела на чёрные громады гор, луну, полную и яркую, вздохнула. - Да уж... Что бы с Серёгой в фургончике ни напридумывали, действительность оказалась и страшнее, и трагичнее, и жёстче. Не мудрено: сценарий события был написан самим богом, а против него не попрёшь, не попишешь! На то он и Бог. 'И аз воздам'. Воздал. Спасибо'.
  
   Глава 11.
   Похмелье.
  
   Танцы были, казалось, безнадёжно испорчены! Расстроенные безобразной выходкой Рашпиля, люди переходили от группы к группе, делились впечатлениями, возмущались и раздражались. Вдруг из разных закутков и укромных местечек парка на освещённую танцплощадку стали выползать парочки и, зайдя в круг света, щурились, оглядывались недоумённо, вертя головами, ошарашено осматривали не танцующих людей.
   - Танцы уже закончились? А что так быстро? Почему музыка перестала играть? Вы что не танцуете-то??
   На площадке повисла растерянная минутная пауза, потом раздался... взрыв хохота в сотню глоток! Стены старенького клуба содрогнулись от ржача, мелкая пыль штукатурки стала осыпаться с ограды, арки, стен павильона, взвиваясь тонкими султанчиками глиняно-известковой взвеси в полосах света разноцветных ламп. Народ всё гоготал, не в силах остановиться.
   - Это ж надо влюблённым было так увлечься друг другом, что ничего не видели!
   - Не слышали такой свары, шума драки и скандала!
   - Даже не сразу сообразили, что музыка остановлена добрые полчаса назад!
   Сельчане долго смеялись, словно смех смывал с их памяти и душ отвратительную грязь и запах мерзких выходок Веника и его родни, будто юмор только и спасал сейчас, очищая сердца от равнодушной коросты, что почти покрыла души! Отсмеявшись с рыданиями, отирали струящиеся по лицам слёзы, размывшие старательно наведенный макияж на женских лицах. Вздохнули с таким облегчением, как-будто несли что-то неподъёмное весь вечер, точно сбросили ненавистную ношу наземь, распрямив уставшие и занемевшие члены, выдохнув протяжно, радостно: 'Уффф...'
   Завклуб, воспользовавшись паузой, вновь включила музыку, и, уже не медля ни минуты, сельчане закружились в танце и постарались навсегда изгнать из памяти неприятный инцидент. Блаженны верующие...
  
   ...Компания Мари, посоветовавшись, решила не продолжать веселье - сильное потрясение выбило из колеи. Да и переодеться и помыться нужно многим - следы драки имелись у всех парней, кроме Серёги. Он быстро проводил знакомых милиционеров и вернулся к ребятам - хотелось обсудить столь непростое дело по горячим следам.
   - Марин, ты так себе представляла отмщение? В твоём плане что-то подобное значилось? - смотрел, ожидая ответа, а в глазах была растерянность и... скука. - Я тоже не так всё представлял. Вот как вышло, блин! Ведь убить его могли - все накинулись, как волки! Сели бы, дураки... - задумчиво тёр макушку. - Дааа, вот это вечерок мы заварили! Ну, парни, что, по домам? Сначала умойтесь, разбойнички! Вы рожи-то свои в зеркало видели? - захохотал атаман. - Носы - сливы!
   Накинулись, помяли чуток бока, пока не попросил пощады, и пошли домой, провожая по очереди друг друга. Проводив Карин, Мари осталась с Борей, который весь вечер что-то пытался сказать.
  
   Расставшись с бандой, отправились на школьный стадион, чего ей не особенно хотелось - свежи в памяти события с Нурланом и Жорой, случившиеся несколько лет назад. Смирившись, пошла, изо всех сил стараясь прогнать видения прошлых сцен, сразу же всплывших перед глазами, стоило подойти к трибуне. Безмолвно взвыла, стиснув зубы: 'Чёрт бы её побрал, эту психометрию! Теперь, спустя десять лет, знаю, как называется мой 'дар' - видеть и предвидеть, чувствовать, узнавать сведения о предмете или человеке, лишь посмотрев мгновение: психометрическая читка, психометрия, визуальное снятие информации с объекта, с его ауры. Многому научилась в Конторе. И научила многих, поразив до разинутых ртов. Бурят вообще только на Вы и во множественном числе обращался, словно во мне не одна сущность существует, а сонм! Так и поздоровался в первый раз: 'Входите, пожалуйста. Меня о Вас предупредили... - осёкся, поперхнулся, побледнел смуглой кожей, глаза сузились ещё больше. Осип голосом. - Здравствуй...те, пани. Проходите сюда, всем места хватит...' Прыснула тогда по глупости: 'Пьян, что ли? Троится в глазах?' А йог всё смотрел за мои плечи, явно видя там... Хрен его знает, кого и сколько! Так и не раскололся! Только просил быть осторожной в желаниях: 'Ваши слова - оружие. Остерегайтесь его применять часто'. Вот так-то. С тех пор часто шучу: 'Девчонки, стройся! Чья очередь заступать на дежурство?' Или того хуже: 'Чей мужчина на горизонте? Выходи, сама разбирайся с ним...' Ох, и дошучусь... Хотя..., не потому ли парни так кидаются? Видят во мне своих кармических возлюбленных? Потому и кричат в исступлении: 'Единственная! Я нашёл (узнал) тебя!' Поневоле поверишь в множественность душ... Если это так - во мне их не один десяток! Да меня просто физически не хватит на всех...'
   Усевшись на деревянный пол трибуны, свесив ноги над стадионом, долго молчали, думая каждый о своём. Борис опомнился первым.
   - Я испугался за тебя, Мариша, - голос дрогнул, разорвав тишину позднего вечера. - Честно! Ты опять была в самой гуще - так и до беды недалеко! - схватил в объятия, прижавшись дрожащими губами к её виску, где нервно бился пульс. - Ты что, совсем без головы? Тебя когда-нибудь просто убьют, если не перестанешь везде лезть!
   Мари было больно от железных прутьев перил балкона висячей трибуны для почётных гостей: холодили и жгли ноги в районе бёдер через шёлковое светло-серое платье, на котором сумрачно темнели какие-то пятна.
   - Кровь, - проговорила тихо, чем сразу напугала Борю - отпрянул! Хмыкнула: 'И крови ты боишься, паря'. - Наверное, Иринкина, когда оттаскивала от Вени. Жаль платье, красивое было... Французский 'мокрый' шёлк. Дефицит...
   - Нет, ты сумасшедшая!! - заорал. - Я места не нахожу от страха за неё каждый день, а она - 'платье жалко'! Нет, ты точно без башки стала в своей Москве! Или подменили её!
   - Ты об этом и хотел поговорить? - спокойно, лишь посмотрев искоса. - Я устала, Боря. Если это всё, я, пожалуй, пойду...
   - Прости. Нет. Не об этом, - погрустнел и задумался. Решался долго. - Касым...
   - Ему стало хуже?? - захлебнувшись смертельным ужасом, вскинулась, вскочила, взлетела серо-жемчужным облачком и бросилась к выходу трибуны, зацепив подол шёлкового платья о заусенцы на прутьях решётки, не сразу заметив это. Намеревалась бежать к Касе, не до платья было в эту минуту! - Дома? В клинике?
   - Стой ты! - тоже вскочил на ноги, догнал на дорожке под окнами родной школы, схватив за руку так же, как её уже хватали и Жорик, и Нура здесь же, на этом самом месте! - Остановись!! Ты же не дослушала! - стоял напротив, смотря обречённо, убито, поражённо, что ещё сильнее было заметно в ярком свете полной луны, заливающей ночной пейзаж торжественным, прохладным, серебристо-жёлтым сиянием. - Дааа... Только услышала - соскочила, глаза в пол-лица от страха за него. Полетела... - боль встала меж ними ощутимой стеной. Отпустил девичью руку. - Но не ко мне. Знакомая история, правда? - увидев, как негодующе вскинула голову, полыхнув зелёными, светящимися в темноте глазищами, поторопился сказать. - Касым согласился лечь в больницу, как только ты с ним поговорила. В тот же день. Не знаю, какие нашла слова, чем его так потрясла или что сделала... - захлебнулся воздухом и горечью. - Он третью неделю... в Алма-Ате. Родичи всех баранов продали... Нашли лекарство...
   Договорив, разочарованно опустил плечи, засунул дрожащие руки в карманы брюк. Сгорбившись, негодующе отвернулся, словно отгородившись спиной, и быстро пошёл со стадиона, не оглянувшись на любимую. Лишь безмолвно выкрикнул: 'Не ходи за мной! Убью'.
  
   Вернулась на своё место, села на деревянный ещё тёплый пол трибуны. Облокотилась на перила, коснулась горячим лбом железных перекладин. Свесив ножки и болтая ими, как в детстве, задумалась, гладя порванное шёлковое платье дрожащими руками. Смотря на тёмные громады гор, выдохнула виновато: 'Так '...чем его потрясла или что сделала...', говоришь? Да, Боря, сделала и нисколько об этом не жалею!' Откинулась на поставленные сзади спины ладони, подняв к лунным потокам света уставшее лицо, нежно, печально улыбнулась, вновь ощутила на губах лёгкую горечь камфары и солёно-кислый привкус крови. Перед глазами всплыла картина того памятного вечера...
  
   ...Остывающий воздух, волны тёплого и прохладного ветерка из ущелья, кружевные световые пятна фруктового сада - лампа у входа пронизывает насквозь, смолистый запах камфары, ажурная тень листьев персикового дерева на лице и худом, болезненном теле Касимки.
   - ...Так целуют только покойника! - возмутился, приподнялся на локтях и приник к губам в настоящем поцелуе. - А я ещё живой... - прошептал еле слышно, обречённо, потерянно опустив взгляд вниз, на дорожку возле топчана: чернела, вызывая ощущения пропасти, провала в никуда.
   Упав на колени в прохладную, густую траву клевера белого - амории, нежно подняла мужскую голову руками на уровень мерцающих, колдовских, зелёных омутов, наполненных бирюзовыми слезами, дождалась, когда зардевшийся Касым посмотрит и приблизила губы к его губам.
   - Докажи.
   ...И только струи ветра на влажной коже, оглушающие трели цикад, плач совы-плаксы в ущелье, еле уловимый, далёкий гул низвергающейся вниз воды водопада. 'Вода падает. Падает... Падаем и мы... В любовь...'
   ...Прижавшись к мокрому плечу Симы, вдруг укусила сильно, до крови! Удивлённо охнул, вздрогнул, ещё часто дыша, посмотрел на выступившие капли на своей коже и на губы девушки в алых разводах.
   - Тавро?
   - Да, чтобы не забыл своего обещания... - прильнула в прощальном поцелуе, проводя пальцами по скуластому лицу; едва касаясь, нежно по худым плечам Каси, тонким рукам и костлявому позвоночнику, остро выпирающему из-под кожи, вызывая у него новую волну жаркого трепета и хриплого, низкого, волнующего стона. - И жил, помня меня и эту ночь. Нашу ночь... - вцепившись немилосердно ногтями в мужскую спину, вновь в затмение, в крики, в пожар, в древнюю страсть, что выше и сильнее смерти...
  
   '...Так говоришь, он согласился поехать на лечение? В то же утро? Что ж, тогда всё было не напрасно. Никто не в праве меня за это судить! Мерило - жизнь Касыма. Всё остальное - пыль. Важна человеческая жизнь, ни больше, ни меньше. Говоришь, не к тебе побежала? Но ты здоров и силён! Тебе не угрожает изверг-муж или смертельная неизлечимая хвороба. И с головой у меня порядок, паря! Просто ты опять всё себе придумал. Не моя в том вина. Держусь в рамках. Всегда, - покачала головой, разрушая причёску - досталось и ей в драке. Помолчала в мыслях. Продолжила анализ. - С седьмого класса ни разу не дала понять, что ты мне больше, чем друг, не так ли? Сам всему был свидетелем: увлекалась, но не тобой, заигрывала, но не с тобой, любила, но не тебя. Знакомая история, говоришь? Да, очень. Но что же здесь поделаешь? Против зова души, сердца и тела не пойдёшь, Боря! А я тебя не слышу, не чувствую, не ощущаю. Не тем ты голосом поёшь, что ли? Или не на том языке тела говоришь? Или не пахнешь по-особенному для меня? Чем-то древним, что когда-то давно, тысячи солнц и лун назад, уже ощущала? Прости, друг и 'молочный брат'. Видимо, тебе в грудничковой группе слишком часто давали мою бутылочку с молоком моей мамы. Не потому ли не вижу в тебе мужчину? В сексуальном плане для меня ты настоящая 'невидимка'. Только брат и друг, - села ровно, устало поводила шеей, потирая рукой, грустно улыбнулась, продолжая безмолвную беседу с тем, кто не выдержал отношений по неозвученным ею правилам. - Да..., вечерок выдался: танцы, радость, шутки, счастливые лица сельчан и... кровь на лице Иринки, драка, почти убийство, а потом опять смех. Лишь мне совсем не смешно, а так страшно, что сердце застыло и висит над пропастью смерти, поджав ножки от ужаса и радости предвкушения конца: 'Всё? Уже?? Ура!' Только вопросы цепляют за жизнь калёными крючьями, бьют в поддых железным кулачищем трезвомыслия, под самую ложечку, туда, где сердце: 'Кто я? Что я? Зачем? Как посмела? И вообще, кто дал право...!? Тоннель...? Дар...? Множество душ? Мол, если одна сгинет, не выдержав, другая придёт на смену!? Кошка нашлась, ё-маё... - по усталому лицу поползли слёзы: сожаления и признательности, облегчения и радости, горечи и боли от предстоящей разлуки с теми, кого уважает и ценит, кого терпит и кого любит. Тяжело выдохнула, передёрнувшись тонким, тощим тельцем. - Страшный получился вечер. Чистилище души какое-то. И мука, - посмотрела в ущелье, залитое лунным сиянием, восхитилась красоте и величию. Отвлеклась немного, потянуло на размышления о вечном. - Да..., страдание... Всем сейчас больно: Венику, Иринке, Боре, мне и... Касе. Там, среди больничных стен и чужих людей, ему больно от сознания, что я не приеду навестить, не попрощаюсь перед отъездом и не увижу больше никогда, - замерла дыханием, распахнула глаза, решила твёрдо и бесповоротно. - Надо уговорить Сергея. Пусть узнает аккуратно, где Кася. Плюну на условности, скромность и их законы! Съезжу и попрощаюсь с Симкой. Это нужно для меня. Очень-очень... - почувствовав, что голова начинает мучительно гореть от тяжких дум, тяжело встала и пошла домой. Смирилась и сдалась, отложив мысли на потом. - Стоп, Машук. Всему своё время. И раздумьям тоже. Завтра, возможно, будет горькое похмелье'.
  
   Глава 12.
   Предложение.
  
   После событий, произошедший в тот роковой вечер в Летнем клубе на танцах, бандиты опять погрустнели, стали скучать, плохо соображать и всё меньше сыпать интересными идеями и задумками. Их не удовлетворяли ни поход в горы за знаменитые Чёртовы ворота, ни красоты ущелья Ала-Арча с чудесными рощами особой стелющейся арчи, разновидности азиатского можжевельника, ни вкус хрустальных горных родников в высокогорных пещерках, показанных им знакомым чабаном. Даже Каринка пресытилась буйной, дикой красотой громадных красных и синих скал в поднебесье, шапками ледников, вокруг которых была всегда свежая молодая трава, дающая нежный и сочный корм маткам овец, только что родивших ягнят. Ко всему привыкаешь, если нет притока новых ощущений и чувств - это поняла юная московская гостья, смеясь над собой, той, только что приехавшей, которая смотрела на всё великолепие природы с широко распахнутыми от постоянного восхищения глазами цвета весеннего подтаявшего льда. Да оно и понятно, красота приелась, впечатления стали повторяться, глаз 'замылился', ухо перестало улавливать полутона звуков и шумов гор и трав, люди стали знакомы хотя бы в лицо - нечему поразиться или испугаться. Настала пора покоя.
   Интересных дел больше не находилось ни в селе, ни в округе. После памятной драки на танцах, о таком масштабном запоминающемся предприятии не приходилось и мечтать! Где теперь искать подходящих подшефных для гуманитарной миссии? Кого нужно ещё мирить, уговаривать, журить, знакомить, разводить...? Одним словом, загрустили ребята. Быт затянул в серые тенета привычки.
  
   ...Однажды Торопыгин пригласил в фургончик очень узкий круг друзей, всего несколько человек, которых счёл достойными для нового дела, о котором и не подозревали. Само событие, что позвал не всех, страшно их заинтриговало, и нетерпение к назначенному сроку просто зашкаливало! Одни, которые не удостоились чести быть приглашёнными, отчаянно старались разузнать у осчастливленных, в чём же суть, но просветить их этом вопросе не представлялось возможным - сами не знали.
   Придя в назначенный день и час в заветный вагончик, хозяина не застали. Изумлённые и ещё больше заинтригованные, стали терпеливо ожидать явления Серого народу, благо, предусмотрительно приготовил знаменитые морсы и выпечку, что напекла мама Лена. Коротая в тихих разговорах время, ребята рассосались по углам фургончика, составив кружки по интересам.
   Марина с Борей, притихшие и подавленные после тяжёлой сцены на стадионе, сидели у входа в павильон. Усевшись, как обычно, на старый невысокий холодильник, оглядывала с высоты парней. Боря привычно сел на табурет возле висящих босых женских ног, прижавшись щекой к их тёплым атласным икрам. Мари задумчиво, автоматически поглаживала пальцами его голову, шею и уши, ни мгновение не задумываясь, что её умелые и искушённые руки и ноги творят с бедным, безнадёжно влюблённым другом. Млея и мучаясь, был не в силах уйти от задумчивой, безгрешной, нечаянной ласки любимой, украдкой целуя икры и колени невинными и жадными губами, теряя на миг разум, выпадая из несчастливой жизни, радуясь и плывя на облаке чувственного наваждения. Приходил в себя с трудом и болью, сознавая, что Маринка его просто не замечает, о чём-то усиленно думая! Гладит, как гладила бы... кошку, попадись она под руки! Грустнел, стискивал тонкие губы маленького рта, гасил крик отчаяния, закрывал почерневшие от боли глаза и... тут же прощал, вновь припадая с обожающим поцелуем к нежной, тонкой коже её маленьких, трогательных, детских коленей, пьянея от близкого запаха женской плоти.
   Так пахла только она - убедился давным-давно. В отчаянии меняя любовниц, искал что-то подобное, хотя бы близко, но так и не нашёл. Вздыхая чувственное, манкое, 'воздушное вино', признавался: 'Она - единственная! Другой нет в природе'. Тогда просто начинал её ждать. Вот и дождался. И снова сносил раны, обиды, невнимание и... продолжал любить. 'Ничего не изменилось и не изменится, знаю это. Никогда не ответит взаимностью и не вернётся сюда жить, - с содроганием все эти годы наблюдал за метаморфозой в её внешности и глазах, и всё больше понимал. - Марина не принадлежит себе! Лишь на миг приезжает, чтоб потом вернуться в столицу и влиться... в семью!' Теперь знал, что это за 'семья', - органы ГБ. Когда впервые ему намекнули об этом, чуть не умер от страха за любимую, запаниковал, хотел рвануть в Москву, да толковые люди остановили, объяснив на пальцах: 'Не найдёшь и сам сгинешь'. Призвали к терпению и здравомыслию: 'Люби и жди'. Дождался. Любит. Счастлив. Дышит ею и проживает в Маринкин отпуск их непорочную, выдуманную, семейную жизнь. Даже понял, наконец, почему не подпускает к себе! Она знала о том, что до него так долго доходило: как только уедет после их ночей любви, он повесится. Не сможет жить без этого яда ни дня! Когда сообразил, стало совсем тяжко! Словно ходил последние дни по хлипкой доске, а под нею - разверстый, полыхающий ад.
   Так и сидели в молчании, лишь иногда перекидываясь короткими замечаниями в адрес красивой песни или композиции 'Миража', льющейся из портативного магнитофона Сергея. Коротая время в редких, тихих, пустых разговорах, ждали и ждали припозднившегося, до неприличия запаздывающего хозяина!
  
   Утомлённая ожидание, голова Мари поневоле начинала работать в усиленном режиме, побуждая к размышлению и анализу прошедших и грядущих событий; к повышенному вниманию ко всем, кто окружал. Задумавшись о Карин, вдруг как-то по-иному посмотрела в дальний уголок фургончика, будто увидела под иным ракурсом.
   Юрик Кириенко сидел с Кариной на старой кровати с безобразно просевшей панцирной сеткой. Чтобы не заваливаться в одну яму с соседом, приходилось подсовывать под раму пару широких досок. Становилось жестковато, но нехитрая операция ограждала от невольного сваливания сидящих в интимную глубь провисшей от старости сетки. Сейчас Юра и Кэр сидели поодаль на кровати, и между ними происходило нечто неуловимое, почти неосязаемое, лишь подспудно понимаемое, разгаданное там, на подступах сознания Марины.
   Кэри сидела какая-то притихшая, потерянная, насторожённая, напряжённо выпрямив юную спинку. Смотрела в темноту ночи за окном с новым, незнакомым выражением покрасневшего лица, показалась почти незнакомкой. Зажмурившись сильно, Мари потрясла головой, стараясь прогнать видение, но встряска не помогла: перед ней сидела совершенно другая девушка! Совсем не та восторженная и наивная девчушка, которую привела сюда четыре недели назад! Переведя несколько раз взгляд то на Карин, то на Юру, сообразила, что с глаз упала завеса. То, что открылось, потрясло: Юрий был не просто одноклассником и другом детства - стал таким же незнакомцем, привлекательным мужчиной! 'А я ему полностью поручила развлечение и распоряжение свободным времяпрепровождением племянницы! Нисколько не сомневаюсь в ней, но вот Юрка... Как раньше не подумала? Ему - 25, а ей - 15. Разница огромная. Но разве не было случаев, когда малолетка соблазняла, просто по недоумию совращала взрослого мужчину? Почему даже мысли не возникло о подобном варианте развитии события? Вдруг уже поздно? - призвав себя успокоиться, напряглась, вздохнула несколько раз полной грудью, стала отстранённо рассматривать пару. Утешиться не получилось: в глазах парня светилась... любовь: неистовая, отчаянная, рвущаяся из оков устоявшихся правил и устоев общества! - Это не взгляд друга! Это взор бунтаря, готового в любое время нарушить заповеди Господни! - выдохнула судорожно, вспотев. - Вот это новость! Что делать? Как оградить девчонку от огня, который, вероятно, только привлекает её? А как сама? - присмотрелась искоса: сидит, опустив голову. - И больше не хихикает глупо по любому поводу, не заправляет милым жестом чудесные светлые волосы за ушко, когда сползают на личико. Наоборот, распустив, занавешивается, как ширмой! Сквозь этот светлый водопад мерцают взрослые, дивные, искрящиеся голубыми звёздами глаза! - удивилась, беззвучно заскулила от ужаса. - Когда дитя повзрослело? Где были мои глаза!? Господи, только б не было поздно!'
  
   Её взволнованное дыхание встревожило Борю. Встал с табурета, присмотрелся, внимательно проследил за напряженным взглядом. Улыбнувшись, сжал тёплыми, мальчишечьими, миниатюрными руками колени Мари, находящимися теперь на уровне его груди. Отвлеклась, посмотрела на него тревожным взором, в котором плескалась паника. Понял.
   - Нет-нет, даже не думай об этом, милая! - отрицательно покачал головой, слегка скосив на парочку глаза-вишни. - Ничего там страшного нет, клянусь! Я говорил с Юрком - всё рассказал, - положил подбородок на девичьи судорожно сжатые коленки. - Посмотри в глаза, Мариш. Хорошо смотри, - взяв эмоции под контроль, окунулась в тёмную украинскую ночь его взгляда: там была томная гладь Днепра в лунную ночь - покой, тишина и чистота. Мягко улыбнулась. Поцеловал бёдра в благодарность. - Верь мне. В его душе и сердце только односторонняя и несчастливая любовь. Он всё понимает. Мы с ним в похожем положении. Держится.
   Ей стало так муторно на душе! 'Конечно, поплакались друг другу друзья по несчастью. Ещё больше сдружились. Теперь мы выступаем в роли бездушных стерв! - застонала безмолвно. - Такое может случиться лишь со мной! Я - Иона: беды и раздор сею, приношу несчастье любому, к кому прикасаюсь даже помыслом. Устала терять друзей! - прикусила губу, отвернулась, смотря в тёмный угол над входной дверью. - Чёрт..., наша с Каринкой нелюбовь способна разорвать в клочья этот мирный кружок, а мне остро не хватает своих, понимающих до сути, до донышка людей! Снова разрыв? Одиночество? Пустота? Что ж, пустыня, привет... Мне так знакомы твои немилосердные объятия...'
   - Марин...! - Боря каким-то сдавленным голосом окликнул её.
   Вздрогнула, очнулась и опустила взгляд на свои руки. Гуляя в отчаянных мыслях, не заметила, что делает: вцепились в волосы Бори, да так, что едва их разжала - пальцы свела судорога!
   - Прости, Боренька! - посмотрела с раскаянием. - Что-то последнее время нервы не держат... Волосы целы или без парика не обойтись? - пыталась шутить, не зная, куда деваться от его всепрощающих, долготерпимых, любящих глаз.
   В ответ стал нежно целовать руки, только что терзавшие голову, чем ещё больше добавил горечи Мари. 'Нет, так нельзя! Срочно поговорить и с Кэр о Юре, и с Борей о нас! Надо отпустить, - мысли бились о череп, аки птицы о клетку. Виновато смотря на склонённую мужскую в поцелуях голову, милостиво развернула ладони кверху, раскрывая нежным прикосновениям, дозволяя малую шалость, лаская подушечками пальчиков тонкое, острое и худое, знакомое с детства лицо. - Потерпи, малыш, скоро я отпущу тебя. Скоро... Совсем... Навсегда...'
  
   ...Дверь фургончика распахнулась на всю ширь - ввалился запыхавшийся Сергей! С порога бросился к морсам, схватил трёхлитровую банку и... припал к горлышку, проигнорировав протянутый Юрой стакан. Влетел и не заметил, пробегая мимо холодильника, что у входа 'смёл' собой Борю! Он очнулся от сладких грёз и встал, уперев руки в бока, во весь двухметровый рост: так хотелось высказать безобразно опоздавшему хозяину всё, что о нём думает!
   Серый, опрокидывая морс, лишь отмахивался от посыпавшихся вопросов, реагируя на возмущение со спокойствием сытого льва, по которому ползают мухи! Ребята загалдели вразнобой, породив гвалт.
   - Вот наглец этакий!
   - Словно не его тут ждали больше двух часов!
   - А это не он нас пригласил сюда!
   Напившись, отвалился от банки и стола, рухнул на подставленный кем-то стул и глубоко, протяжно, устало выдохнул. На все попытки расшевелить не реагировал, лишь смотрел на Мари с Борисом долго и упорно, словно увидев впервые. Пацаны стали подсмеиваться, сыпать в его адрес коварные предположения, касаться интимной семейной жизни... Тщетно - для шпилек был просто недосягаем. Марина хмыкнула: 'Понятно: появился интересный план'. Наконец, выйдя словно йог из транса, тщательно осмотрел присутствующих придирчивым, сканирующим, оценивающим взглядом, будто совершал визуальную инспекцию средств, имеющихся в наличии. Очевидно, сделав окончательный выбор, подошёл к паре у холодильника.
   - Вам надо срочно пожениться! - встал перед Мари и Борей, вновь прижавшимся к её ногам. - Вы идеально для этого подходите.
   Его слова буквально свалили с ног пацанов - повалились по стульям и табуретам, поражённо молча и впав в ступор.
   - Серж, может просто расскажешь, что на самом деле задумал? - её не удивил - знала его неугомонную натуру.
   - Чёрт! Так и знал, что не 'купишься'! - разочарованно смотрел и расстроенно сопел. - Вот всегда ты так. А эти олухи, посмотри-ка, 'повелись'! - посмотрел на поражённых парней. - Ха-ха-хааа! Вот простаки! А Борян-то, глянь... Эк насторожился! - нахал безжалостно взирал на беднягу. - Борь, ты не против, похоже? И очень даже.
   Пацаны не упустили случая скрыть собственный промах и накинулись со смешками на Бориса! Залился краской смущения, ушки вспыхнули багровым светом, губы нервно сжались - был не способен отвечать ухмыляющейся братии. Пожалев, Мари положила на его голову руку, ласково ероша волосы, поглаживая напряжённую шею и плечи.
   - Итак, в чём смысл твоего предложения? Не выпендривайся, объясни народу мыслю. Если здравая - поддержим руками и ногами, - не сводила спокойной зелени глаз с заводилы.
   - Объясняю на пальцах для непонятливых и глупых, - оглядываясь на братву, ядовито ухмылялся, нарываясь на неприятности. - Не кипятитесь и выслушайте! - поднял руки, призывая всех вскинувшихся собратьев оставаться на местах. - В общем, всё и так понятно: скучно стало в селе после тех танцев. Да и не та эта тема, о которой будут долго говорить! Не та! Впервые что ли муж колотит свою жену, пусть и беременную? Да такое творится везде и всюду с незавидным постоянством! - задумчиво смотрел на старшую девушку с притихшим кавалером. - Нет..., тут надо придумать что-то такое, что взорвёт покой нашего тихого, сельского болота и запомнится этим не просто надолго, а навсегда! Понимаете? - начал входить в раж от открывающихся перспектив и возможностей в этой выходке. - Ну! Шевелите мозгами, народ! Проснитесь!
   Его призыв начал вызывать у ребят ответную реакцию, и они зашептались по углам.
   - А ведь и вправду, скучновато стало...
   - Ну да, не хватает чего-нибудь смелого!
   - Не просто смелого - нахального!
   - Ну! Вот и я о том же! Наглого и вызывающего! - Серый взывал к людям, потрясая руками. - Тут надо сварганить какую-нибудь проделку, аферу или настоящий качественный розыгрыш! - хитро сощурившись, опять обернулся к паре. - Например, фальшивую свадьбу. Слышишь, Борян, фаль-ши-ву-ю. То бишь фиктивную. Так что расслабься: никто тебя насильно на Маришке женить не собирается.
   Под всеобщими взглядами и смешками покрасневший Боря прошептал одними губами:
   - А я и не против.
  
   Поняла, от какой свадьбы не отказался бы и почему 'не против'. Вновь тяжело вздохнула: 'Нельзя откладывать разговор - пора его отвязать'. Продолжая гладя голову и плечи Бори, всё думала, думала... Сергей, увлёкшись, уже вещал о сроках проведения акции, о средствах для её проведения, месте и точном плане... Фыркнула: 'Зараза какая! Заметьте: нас никто даже не спрашивает, согласны ли на такую провокацию?'
   Обладая от природы артистизмом и сильной волей, за себя и роль в спектакле ни минуты не переживала. Напротив, радостная дрожь от предвкушения столь изысканного развлечения уже сотрясала её, обещая массу новых доселе не испытанных эмоций и впечатлений. Но Боря... 'С ним будет сложно - может запросто спутать игру с реальностью! Тогда уже ничто не удержит его в рамках нормальности. Это способно бедняге просто 'свихнуть мозги'! Зная его умственный склад, сознаю: есть веские основания этого опасаться, - нервно хихикнула, дёрнувшись худым тельцем. - Только тихого помешательства на мне не хватало! Спектакль будет очень сложным и потребует не простого в нём участия, а настоящей актёрской игры. И выдержки. Титанической! Это не простая прогулка в соответствующих нарядах по улицам села, а неоднозначные разговоры с сельчанами, их вопросы, грамотные ответы 'молодожёнов', людское любопытство и неизбежная подозрительность. Предстоит перекрёстный допрос в полном смысле этого слова! Меня такая перспектива только возбуждает, а Борька... Как он выдержит несколько часов наших объятий, счастливых улыбок и... поцелуев? Не бутафорских, а самых настоящих, под градом взглядов! - взвыла тайком. - Ох, как бы не возникло тогда проблем...' Крепко задумалась.
   - ...Ну что, 'жених'? Подумал? - больше не в силах мучиться мыслями и вопросами без ответов, спросила притихшего парня. - Готов пойти на это? Учти, дело это непростое, нервное, физически и психологически затратное! - только смотрел на неё карими глазами и жадно впитывал слова. - Мы окажемся в гуще людей, надо будет их убедить в достоверности нашей скоропалительной свадьбы, а для этого тебе придётся не только отвечать на их коварные неприятные вопросы, но и... целовать меня! Часто. По-настоящему...
   Последние слова, похоже, только и были им услышаны! Распахнул глаза, приоткрыл рот, постоял, с восхищением смотря на любимую, и ответил, замирая от счастья:
   - Готов!
  
   Глава 13.
   Подготовительные меры.
  
   Вскоре в их уголок пришёл 'сват' и, усевшись на табурет, посмотрел на пару пристально и требовательно. Борис стоял вполоборота у коленей Марины, касаясь их грудью, и смотрел на друга искоса, прекрасно понимая, что согласится на всё, что бы сумасшедший хозяин ни предложил.
   - Ну, 'молодожёны', поговорили? Что решили, родные? Неужто лишите нас такого праздника - вашей свадьбы? - Серый вопрошал, давя нещадно вдруг свалившейся на них неподъёмной ответственностью. - А?
   - Мы согласны, - девушка посмотрела не на затейника, а на 'жениха', который от этих слов воссиял, как утренняя звезда на небе.
   - Ребятки... Ах, какие вы молодцы! - Серж зашёлся в восхищённых дифирамбах. - Да я вам такую свадьбу сооружу - закачаетесь! Сами себе поверите, родные! - извергал наполеоновские планы, поливал их благодатную почву потоками восторженных слов. - С этой минуты - рты на замок, - обернулся к членам тайного кружка. - Остальным ни слова! Потому всех не пригласил. Вы сумеете сохранить тайну, они нет. Строжайший секрет. Ни намёка, ни моргания глаза - убью, если узнаю! - Серый рассмеялся. - Правда, пацаны..., не проболтайтесь - всё испортите! Только мы будем в курсе приготовлений, - повернулся к 'молодожёнам'. - От вас пока ничего не требуется, кроме обычных нужд для невесты и жениха.
   Решив вопрос с главными действующими лицами, приступили к решению второго - свидетели. Казалось бы, ничто не должно было застопорить, если бы не одно 'но'.
   Как только возник вопрос, все единодушно сказали: 'Кэт и Юрик!', но не тут-то было. Эти два субъекта вдруг, не сговариваясь, выкрикнули: 'Нет!' в едином порыве. Друзья смотрели на их пылающие лица с недоумением и непониманием.
   - Что такого страшного вы увидели в этом простом и нетрудном деле?
   - Да! Непонятно что-то.
   Ребята взвыли от разочарования и злости:
   - Такой гениальный план летит псу под хвост!
   Накинулись на пару с руганью, издёвками и презрительными лицами.
   Кэт залилась слезами, уткнувшись в тонкие ручки.
   Мари сделала жест рукой, ограждающий девочку от злобной своры, спрыгнула на пол в протянутые Борей руки, подошла к кровати.
   - Кариш, посмотри на меня, - дождалась, когда та немного приподняла заплаканное лицо. - Если ты не хочешь в этом участвовать, то и я не стану.
   Банда с разочарованным воем повалилась на пол.
   - Всё кончено, раз нет главной героини, 'невесты'.
   - Точно. Не Ольку же просить... Она дылда...
   - А Юлька ещё малолетка - не подойдёт!
   Смотря их уморительные, плаксивые рожи, Кэр вытерла слёзки и сквозь завесу волос шёпотом проговорила:
   - Я боюсь.
   Замерев, помолчали и... покатились от смеха!
   - Мы подумали о другом!
   - Птаха просто испугалась!
   - Лучше бы думали о предложенной роли, - укорила смехачей Мари. - И о тех трудностях, связанных с её исполнением. А ещё представьте ту массу людей, перед которой девочке предстоит предстать, как 'подружке невесты'! Цыц, зубоскалы! Вас и стриптизом не проймёшь!
  
   Поняв, что свидетельница найдена, свернули смех и обратили взоры на Юрия.
   - Этот точно напуганной девочкой не является.
   - Точно! И чего кобенится тогда?
   - В ножки кланяться не будем!
   Для Мари его отказ был понятен полностью, до последнего пункта: 'Юра не просто так боится роли 'свидетель жениха'. Страшится ею сглазить своё счастье, будущую семейную жизнь с Кариной. Ни больше, ни меньше. Не соображает, что это счастье - химера, плод его воображения. Какое к чёрту счастье!? С юной девочкой? С малолеткой? Да она его боится, и рада убежать немедля! С лёгкостью забудет, едва сядет в самолёт на Москву, домой под мамино крыло. Юрик, находясь в чувственных эмпиреях, не желает замечать сей факт. Потому отказывается наотрез. Не желает даже в шутку сыграть 'свидетеля', памятуя о негласном поверье: если влюблённые выступят в качестве свидетелей на свадьбе, им никогда не видать собственной - сглазят счастье. Вот глупец... И слепец... Да, нужно быть настороже - просто так не сдастся. Знаю с младенчества - осёл истинный...'
   Пока ребята с растерянными лицами стояли возле вперившего взгляд в пол Юры и не знали, с какой стороны подойти к этому ишаку упёртому, чтоб не лягнул или не укусил, москвичка уже знала, чем его 'взнуздать'. Решение пришло простое и невероятно действенное.
   - Юрка, ты точно не хочешь быть свидетелем? - наивно хлопала ясными зелёными глазками. - Как знаешь. Мы хотели сделать приятное. Нет так нет, - пожала плечами, отвернулась от встрепенувшегося друга. - Серёжа, у меня есть на примете отличный паренёк! Подходит на роль по всем статьям лучше предыдущего кандидата! Его и возьмём, - взглядом предостерегала от необдуманных вопросов. Понял, с улыбкой кивнул, пожал ей руку. - Отлично. Этот вопрос можно вычеркнуть из списка, - хитро поглядела краем глаза на несчастного влюблённого. - Мальчик - ровня Кэр, с ума сходит по ней - то, что надо! Оторвётся на спектакле, наобнимается, может, и поцелуи обломятся.
   - Нет! - Юрий соскочил с кровати, как ошпаренный. - Нет... Не надо чужого! - тяжело дышал, поглядывая на смотрящую в окно Кэр. - Я сам... Согласен.
   - Вот и славно, - радостно потёр руки, облегчённо вздохнув, Серж. - Переходим к следующим пунктам нашего плана...
  
   Дальше пошли практические вопросы.
   - Платье для невесты.
   - Марин, ты не беспокойся, - Серый посмотрел на неё оценивающе. - Моя жена прикинула навскидку и сказала, что её платье тебе должно быть в пору. Вот его и наденешь.
   - Ни за что! - воспротивилась. - Вы только что поженились, а по примете, платье невесты должно храниться в молодой семье год и никому не отдаваться в этот срок, иначе не сложится совместная жизнь у молодожёнов!
   - Ой, проблему нашла! - засмеялся, махнув легкомысленно рукой. - Тогда возьмёшь платье второго дня. Оно мне даже больше нравится, чем белое!
   - Костюм для жениха.
   - Не надену я костюм, даже и не ищите! - возопил Боря, как только коснулись этого вопроса. - Сроду их не носил! Приду в новом и чистом - хватит с вас!
   - Туфли невесте под цвет платья.
   - Ты о них пока не думай, - посоветовал тамада. - Подберём попозже.
   - Цветы невесте.
   - Цветы должны сочетаться с цветом платья невесты, - Мари вошла во вкус - возомнила себя будущей новобрачной. - И в тон туфлям!
   - Серёга, - обернулся Боря, - какого цвета будет платье?
   - Эээ... Кремово-розовое, - обрадовался, вспомнив. - Красивое такое! Ничего летящего и... зефирного!
   Борис подумал некоторое время в повисшей тишине - не мешали, раздумывая о своём.
   - Будут тебе такие цветы, - почесал темноволосую голову, поерошил кудри. - Вспомнил! Я даже знаю, где их взять! - ухмыляясь, зыркнул на ребят.
   - Только без воровства! - прикрикнула на него Мари, показав всем поголовно кулак.
   - Одежда для свидетелей.
   - У меня с собой есть шифоновое светло-голубое платье, - робко прошелестела ожившая и включившаяся в обсуждения Кэри. - Подойдёт...?
   - Конечно, солнышко! Прекрасно! - Марина одобрительно посмотрела на раскрасневшееся личико. - Будешь в нём красивее невесты! Нам на руку - отвлечёшь женскую половину! Пусть обсуждают твой наряд! И завидуют...
   - А у меня есть новая голубая рубашка с длинными рукавами, - нерешительно пробормотал Юрик. - Как раз в цвет...
   - Ну, наконец-то! Мужик ожил! - Сергей посмотрел с облегчением. - Пойдёт. Да! С тебя ещё потребуются красные ленты для вас, свидетелей! Не забудешь? Ленты через плечо.
   - Не забуду, - обречённо проговорил, вздыхая.
   - Шампанское, конфеты, угощение зевакам, мелкие сувениры ребятне, - Мари вовремя напомнила о такой мелочи, без которой не обойтись.
   - Ээххх, гулять, так гулять! - воскликнул Серый, бросив оземь воображаемую шапку. - У нас осталось со свадьбы и шампанское, и сладости - вот и сгодятся! А сувениры... Пацанва, слушай сюда: пошерстите по сервантам и комодам у сестёр-подружек - найдёте столько старого, но в хорошем состоянии хлама...! Сами поразитесь! Всё сюда тащите. Поставлю на этот холодильник корзинку - валите всё. Фургон не закрываем - открыто днём и ночью. Что дальше?
   - Кольца золотые обручальные.
   - Да..., мелочь, но подпортит всю картину. Где взять?
   - Ни у кого их нет!
   - Не с пальцев же срывать у родичей!
   - Может, 'на низах' взять 'самоварное'? Натереть посильнее...
   - Сложновата задачка, - заводила усиленно думал, мял гладкий подбородок. - Нет, надо золотые. Медяшки заметят, 'спалимся'! - вскинул голову. - Ладно, подумаю позже. Ваши размеры скажите только. Если брать у кого-то - нужны надёжные люди. Дайте время.
  
   Обсудив первые и неотложные нужды, решили разойтись по домам. Время заполночь, уже устали, головы плохо работали.
   Отказавшись от провожатых, девушки медленно шли домой и не могли заговорить. Марина не решалась начать трудный разговор с Кариной о Юре. Страшилась, но понимала, что обсудить проблему надо. Не сговариваясь, оставили разговор на потом и легли спать. Утро вечера мудренее.
   С утра следующего дня к разговору так и не приступили. Карин не отходила ни на шаг от семьи и соседей, наотрез отказываясь погулять с Юрой даже на стадионе. Как только показывался на горизонте (племяши и соседские детки предупреждали), старалась тут же спрятаться от горящих мужских глаз. Создавалось впечатление, что старательно избегала до того момента, когда встреча станет необходима и неизбежна. Мари облегчённо выдохнула: 'Кэр сама поняла и приняла меры. Умница московская! Пронесло'.
  
   Глава 14.
   Последние приготовления.
  
   Решающий день настал. Мать Марины с утра ушла на работу на сутки. Едва скрылась за поворотом главной улицы, как к ним в дом стали приходить странные посетители.
   Девочка-подросток со свёртком.
   - Вам просили передать!
   Чья-то 'козявка' с картонной обувной коробкой.
   - Вот, возьмите! - и тут же 'слиняла'.
   Малыш-крепыш на толстеньких, кривых ножках, подойдя, протянул сжатую смуглую ручку, в которой оказалась мааленькая косметичка.
   - Этта тыбэ сыстра мой давал, - зыркнув агатом раскосых глазёнок, поковылял со двора, оставив Мари с открытым от изумления ртом.
   Нечто похожее продолжалось до обеда: коробки, свёртки, сумки.
   В бумажном свёртке, принесённым девочкой, оказалось чудесное платье из летящего шёлка. Отрезное по талии, с пышной юбкой и накрахмаленным подъюбником из тонкого шитья, с красивым широким поясом на жёстком основании, искусно и обильно затканным машинной вышивкой: хризантемы и пионы цвета кофе с молоком. Оно было одновременно простым и роскошным. Кремовый цвет ткани с оттеняющими переливами от нежного-розового до бледно-коричневого, что вызвало невероятный эффект. Восхищённо вздохнула: 'Словно по утреннему небу пробираются первые лучи восходящего солнца! Корейская работа, точно. Их стиль и шёлк'.
   В картонной коробке, которую доставила 'козявка', в шуршащей муаровой бумаге лежали туфли-лодочки красивого песочного цвета: элегантные, на небольшом каблучке, с глубоким вырезом по самые пальчики. Размер почти Маринин. Вздохнула: 'Фантастика! Классика!'
   В малюсенькой косметичке, которую принёс узкоглазый малыш, оказались... два золотых обручальных кольца. Хмыкнула: 'Настоящие! Ну, Серж...'
   Все эти вещи были не новыми, но находились в прекрасном состоянии. До сих пор неизвестно, чьи они были, кто их одолжил, как отдали в чужие руки, не задумываясь? Поражалась и восхищалась односельчанами, их открытостью и щедростью: 'Как Сержу удалось всё достать, одолжить, договориться? Наверняка, помимо его мамы, участвующей в подготовке Величайшего События Века, подключил и молодую жену. Наш человек'.
   Рассмотрев вещи и предметы, почистив, протерев, погладив, освежив и сбрызнув лёгкими цветочными духами, подготовили к использованию вечером. Перепоручив племянников Артёму, а дочь отправив к соседке, девушки изыскали немного свободного времени, чтобы отдохнуть, чем не преминули воспользоваться - пошли прогуляться. Вдоволь не позволили: нашли, догнали, отругали. Хихикнули лишь гостьи: 'Как непослушных бурёнок завернули и... рогами в стойло!'
  
   Вернувшись, поняли, к чему такая спешка: Сергей... привёз парикмахера.
   Мастер работала в полном молчании, без зеркала, всё доставая из своего объёмного саквояжа какие-то тюбики и коробочки, притирания, щёточки... Спустя два часа позволила Марине с Кариной встать и оценить её работу. С замирающим сердцем подошли к трюмо в углу зала и... ахнули, оставшись стоять с разинутыми ртами. Карин превратилась во взрослую статную девушку, которой можно было дать лет 20, не меньше! Смотря на своё лицо, Мари не могла поверить собственным глазам: из зеркала ошарашенно взирала совсем юная особа, лишь отдалённо напоминающая её. Лет 8, как ни бывало! Причёски и макияж были не просто восхитительны, а... специфичны, необычны.
   Оказалось, что это не совсем парикмахер, а профессиональный... театральный гримёр! К кому-то в Вознесеновку из Ленинграда в гости приехала в отпуск отдохнуть от трудов праведных. 'Как о ней узнал Серый? Как удалось уговорить на внеурочную работу? Каким способом сумел договориться, пройдоха эдакий?' Пока удивлялись и маялись вопросами без ответов, мастерица походила вокруг них, покрутила туда-сюда, что-то поправляя и довершая свой шедевр.
   - Так, брачующаяся: руки от лица прочь на ближайшие сутки! - строго, низким контральто молвила чудесница. - Свидетельницу это тоже касается, - обернулась к оглушённой Кэр.
   Обойдя клиенток ещё разок, оглядев, довольно хмыкнула, подбросила расческу в воздух, ловко поймав, проговорила: 'Ай да я!', быстро собрала чемоданчик и... уехала с Сергеем на машине, оставив хозяек стоять с разинутыми ртами. Выходя вслед за мастером, обернулся, внимательно посмотрел на Марину.
   - У вас два часа свободных. На улицу носа не казать. Всю малину мне испортите! - прикрикнул. - Можете перекусить. Чай горячий не пить, не потеть и не прыгать - грим потечёт!
   Лишь тупо кивнули, потрясённые превращениями. Какой там пить-есть-прыгать? Да они, с осторожностью придворных дам, на головах которых метровая причёска, как сели на диван, так и сидели, нервно хихикая и искоса поглядывая на три отражения в зеркалах трюмо. Не узнавая ни себя, ни друг друга, страшно волновались, словно и впрямь невеста с дружкой! 'Вот как вжились в роли. Если так пойдёт дальше, кто будет контролировать процесс свадьбы? - нервно хихикнув, Мари встряхнулась и, взяв себя в руки, встала, потрясла немного головой - намертво залито лаком. - Отлично, можно подумать о насущном, - заставила то же сделать Карин. Успокоившись, сжившись с причёсками, пошли обедать. - Кто знает, как дальше повернёт? Силы понадобятся'.
  
   ...Сама акция была назначена на вечер, когда люди пойдут в клуб на просмотр индийского фильма, которого давно не было в репертуаре. Вздохнула: 'Наплыв зрителей ожидается колоссальный! Зал будет набит битком на сто процентов и выше! Мне ли не знать, что такое 'и выше' для Летного клуба? Когда все крыши, глиняный невысокий стена-забор, близко стоящие деревья вокруг павильона усеяны, увешаны, забиты детворой и теми, кому не достались билеты или не хотелось тратиться. Именно сверхлимитные зрители самые отзывчивые и благодарные: дружно и громко аплодируют, посмотрев удачную сцену, громко ругаются, плюются на злодеев и отчаянно, радостно горланят, когда 'наши победили'! А как плачут, горестно утирая рукавами слёзки, если 'хорошего дядьку' убивают! Долго-долго после таких фильмов по улицам села потом бегают 'бродяги', 'зорро', 'маккены', 'индейцы-могикане' и яростно бьются с недругами на прутьях и деревянных мечах, вызывая 'на бой честный, праведный' своих вечных соперников их других частей села. Вот на такой 'народный фильм' и придут сегодня сельчане: семьями, кланами, нарядившись в лучшие одежды, будут задолго до начала фильма переговариваться, передавать друг другу приветы, спрашивать о самочувствии домочадцев, 'охая' и 'ахая' на печальные или скандальные известия. Маленькая Вселенная на примере горного селения: все свои и родные, обо всех нужно и должно знать - привычка и стиль жизни'.
  
   ...Смеркалось. Вечер неумолимо приближался. Стали приходить все участники предстоящего действа.
   Первым пришёл Юрий Кириенко. На нём была обещанная голубая рубашка с длинными рукавами и чёрные брюки, тщательно отутюженные, с острыми 'стрелками': явно Олюшка, сестра, постаралась. Выглядел смущённым, потерянным и... растерянным - не принёс обещанных красных широких лент, чтобы надеть через плечо свидетелям!
   Лентами выручила забежавшая в дом соседка, чтобы успокоить Марину: дети у неё ужинают. Узнав о беде, женщина оглянулась, выудила из-за своей широкой спины маленькую внучку Олесю и стремительно сняла с неё два огромных алых банта.
   - Нате. Возьмите эти и напишите на них тёмным лаком для ногтей: 'Свидетель'.
   Сначала опешив и растерявшись, Олеська внезапно пришла в себя и... закатилась в истошном рёве! Мари, присев, прошептала ей на ушко несколько слов, вкратце объяснив, для чего её драгоценные ленты нужны. У малышки сразу высохли глазки, загорелись истинной радостью, и, не думая ни секунды, изрекла:
   - Ладна, далю тебе их, невеста! Чул, я тозе буду твоей подлузкой! - крепко схватила девичью руку, требовательно посмотрев зелёными глазками в лицо.
   Стараясь не рассмеяться, понимая, что для девчушки это самая настоящая свадьба, не имея другого выбора, Мари кивнула.
   - Мы без тебя бы и не справились, солнышко! - сделала задумчивое лицо, искоса поглядывая на встревожившуюся крошку. - Только, Олесенька, а как же твоё платье? Такое не пойдёт, прости...
   На что та стремительно метнулась из дома, прокричав: 'Сяс! Сколо!'
   Соседка, отсмеявшись, пошла следом, говоря на ходу:
   - Ой, разнесёт сейчас там шкаф, как пить дать! Караул!
   Расхохотались над детской находчивостью:
   - С пелёнок предприимчивая!
   - Не пропадёт в жизни кроха.
   Приведя банты в порядок, повязали их 'свидетелю' и 'свидетельнице', которая была чудо, как хороша! В бледно-голубом шифоновом платье, которое так чудесно сочеталось с глазами, с великолепно уложенными в сложную причёску волосами, Карин была потрясающа, обворожительна и... соблазнительна! Юра, поглядывая на неё, совсем пал духом, сник в своём скромном одеянии, погрустнел. Марине пришлось ему 'поставить на вид'.
   - Ты свидетель, друг жениха, значит, рад за него до одури! Будь добр, улыбайся, как дурак, как слабоумный, идиот и кретин, но чтоб улыбка с твоего лица не сходила! Не порть нам общей картины. Чувствуешь, что не справишься - скажи. Есть время на замену, - коварно добила.
   - Вот когда надо будет, тогда и буду улыбаться! - вскинулся, вспыхнув красивым и исступлённым лицом с раздувающимися крыльями носа. - Вовсе я не чувствую неуверенности!
   Не выслушав, вышла в прихожую к отцовским деревянным ларям. В своё время здесь хранили крупы и муку, теперь старые журналы: 'Крокодил', 'Перец', 'Охотник-рыболов', 'Садоводство и огородничество'... За 'Крокодилом' и пошла, понимая, что нервозность будет только нарастать, и ожидающих торжества надо будет чем-то отвлечь.
   Этому занятию очень обрадовалась Кэр, начав их шумно листать, сдержанно смеяться, стараясь не сдвигать уж слишком кожу на личике - боялась за грим, и... 'в упор не видела' несчастного Ромео, что пожирал её глазами, дивясь на новое, незнакомое, необычное и чувственное лицо. Свидетельница по всем правилам поведения этих особ сидела спокойно, стараясь полностью игнорировать томные взгляды 'запавшего' на неё свидетеля, понимая, что ещё немало времени придётся держать 'полную круговую оборону', дабы не пала крепость в неподходящий момент. Кэр так хотелось на 'отлично' сыграть свою первую в жизни серьёзную роль, что любовный мандраж Юры ей попросту мешал.
  
   Вскоре пришли и остальные участники спектакля: 'жених' и 'сват'.
   Борис так и не надел костюма, но и без него выглядел прекрасно: высокий, стройный, серьёзный и... бледный; одетый в светлую рубашку с длинными рукавами. Хмыкнула: 'Очень кстати: не станет моя вспотевшая рука неприятно скользить по его голому предплечью и локтю'. Цвет рубашки оказался очень близким по оттенку с её платьем: 'слоновая кость', а в сочетании с тёмно-коричневыми брюками являлась полным ансамблем, что вполне успешно заменяло не надетый свидетелем костюм. Одобрила взглядом: 'Правильно решил: ещё жарко для костюма'.
   Едва войдя в большой зал дома Риманс, Боря подошёл к Марине и... пропал. На несколько минут впал в полнейший транс, ошарашено вглядываясь в незнакомое лицо, причёску и посадку - сидела с ровной спиной на самом кончике стула, стараясь не помять чудесное платье. Понимал и не понимал, что это всё-таки любимая. Впав в ступор, никак не мог прийти в себя, пока не скосила чужие, странные глаза и не показала ему язык, сопроводив 'фирменной' гримаской. Тогда счастливо вздохнул, расцвёл ошалевшей улыбкой, протянул цветы - обещанные кремово-розовые розы, так мастерски оформленные в милый букетик, что в этом угадывалась женская рука.
   - Ты обещал не воровать, - проговорила, со стоном наслаждения уткнув нос в благоухающие глубины бутонов. - Откуда они? С фабрики? Не помню такого сорта.
   - У Ромашиных взял, - говорил спокойно и слишком ровно. 'Явно не договаривал что-то!' - презрительно вздёрнула бровь. Понял, прибавил, ухмыляясь. - Пришёл и сказал Зинке, что нужны именно её розы, и добавил, что если не даст сама - вырву весь куст! - рассмеялся своей выходке, озорно поглядывая на отстранённого и равнодушного Юрия. - Сдалась, срезала, матерясь, даже сама оформила их в букет! Мастерица!
   - В своём репертуаре. Как всегда. Тебя только могила исправит, - сладострастно стонала, опять окунаясь в густой, масляный, чувственный аромат роз - обожала. - Не забудь отблагодарить, да как следует! Что любит? Ммм..., вспомнила: ежевику любит. За инструментальным цехом она просто рясная и крупная - набери с ведро. Обещай, Боряш!
   Вполуха слушал воркотню, согласно кивал и продолжал любоваться её новым лицом, платьем, вытянутыми ножками, затянутыми в тонкие колготы, незнакомыми туфлями с красивым фигурным вырезом по пальчики: на ноготках был лак такого же бежевого цвета. Всё поглядывал то на Мари, то на Карин, продолжающую читать и смеяться, увидев смешную карикатуру в журнале. Тайком вздохнул: 'Москвички и есть. Далёкие и неприступные. Хана нам с Юрком'.
  
   Сергей что-то ворчал под нос, сверяя последние пункты гениального плана по бумажке. Рассмотрев какой-то причудливый план-схему, осмотрел невесту и, просмотрев ещё раз рисунок, подошёл к её стулу со свёртком в руках. Опустившись на колено, осторожно развернул, и взорам открылось содержимое: бутоньерки! Маленькие букетики были собраны из похожих роз, что и в большом букете! Сверяя по схеме, Серый стал крепить их к парадной причёске шпильками-'невидимками', и постепенно стало понятно, что делает: корона! На макушке женской головы появилась тиара из бутоньерок, искусно завершая свадебный наряд. Ахнула: 'Отличная замена отсутствующей фаты! Отличная идея!'
   Закончив с Мари, стал оставшиеся букетики крепить к рубашке жениха, свидетелям и... крошке-подружке Олесе, успевшей сгонять домой и наделавшей там настоящий переполох: 'Быстло бальное патье! У меня свадьба плям сисяс!! И банты! И бусики! И туфильки! И духи!' В три пары рук кроху одели, обули, причесали, надушили и проводили со смехом восвояси: 'Всё, сбыли невестушку, будем ждать внуков!'
   Окидывая суету тамады внимательным взглядом, Мари сообразила: 'Идея с бутоньерками и короной из них вряд ли пришла в голову кому-то их сельских женщин. Гримёр, вот кто показал и нарисовал Сержу точную схему размещения! Ай да умница ленинградская! Браво, Мастер!'
   Украсив соседскую девочку букетиками, похвалив её наряд 'снежинки', дали в ручки корзинку с конфетами, принесённую неугомонным сватом, и выставили крошку во двор, поручив зорко следить за сохранностью сладостей: 'Не позволяй детям их заранее растащить! Будь строгой!'
  
   Суета, поднявшаяся во дворе дома Риманс, стала привлекать внимание соседей и случайных прохожих: высыпали на улицу старики и малышня, стали заглядывать через забор.
   Торопыгин быстро выгнал всех артистов из дому.
   - Не до соседей! Быстро уходим отсюда! Пора выдвигаться в сторону клуба. Ходу!
   Выпорхнув плотной, дружной, нарядной стайкой, прошмыгнули мимо изнывающих от любопытства зевак, быстрым шагом пошли из переулка на перекрёсток улиц. Оттуда собирались начать поход 'за хулой и славой', хоть мгновенье постоять в центре сцены, почувствовать её аромат и вкус. Свет рампы не страшил яркостью, шум зрителей манил безудержно.
   Выйдя на Центральную улицу, рассредоточившись по всей ширине, взявшись под руки, изобразив полнейшее счастье на лицах, 'свадьба' двинулась вперёд, в сторону Летнего клуба.
   Рубикон был перейдён. Пути назад уже ни для кого не было. Они шагали в Вечность.
  
   Глава 15.
   На подступах к вечности.
  
   ...В сгущающихся сумерках в вечернюю прохладу улиц стали выходить изнурённые дневной жарой жители села, чтобы подышать свежим воздухом, 'тянущим' с ущелья, обменяться новостями с соседями, ещё не ведая, что самая главная новость уходящего дня уже движется к ним навстречу, чеканя шаг, взявшись за руки, трепеща от волнения и страха телами.
   Как разбегаются по кругу волны от камня, брошенного в воду пруда, новость двинулась в путь по улочкам и дворам села со скоростью пожара в ветреную погоду в сухой прокалённой степи. Это дети всех возрастов и национальностей с криками: 'Свадьба! Свадьба идёт! Встречайте свадьбу! Жених и невеста, тили-тили тесто!' бежали по каменистым улицам и переулкам, забегали в открытые калитки и ворота, тормошили и тревожили своими криками и действиями разморённых, настроенных на тихий отдых людей, а, растормошив, растревожив их, выскакивали с дворов и неслись стеной крика и смеха дальше, сея недоумение и изумления в душах сельчан. Не в силах оставаться в неведении, те нетерпеливо выходили на улицы, на ходу накидывая кофточки и шали, душегрейки и пиджаки, вертели головами и вопрошали таких же изумлённых соседок-товарок и родичей.
   - Да чо это творится-то?
   - Вы слыхали?
   - Кто же это женится, а?
   - А почему мы ничо не знаем?
   - Та может брехня...?
  
   Часть ребятни увязалась за свадебной процессией и стала не просто мощным глашатаем знаменательного события, а оглушающим в буквальном смысле! Детвора орала, что есть мочи, стараясь перекричать соседа, выкрикнуть что-нибудь поинтереснее, лучше и позаковыристее других! Сергей подначивал, одаривая конфетами, хваля отличившихся, что только увеличивало децибелы, уж и так зашкаливающие за все приемлемые рамки восприятия человеческого слуха. Смеясь, друзья закрывали руками оглохшие уши, а мальцы, ехидно поглядывая на их мучения, поддавали жару, визжа и свистя на все лады!
   Вдоль аллей главной улицы образовывался живой коридор из людей, сбегающихся со всех прилежащих улиц и проулков. Чем ближе становился Летний клуб, тем гуще становилась толпа, тем плотнее сжималась, сужала проход по широкой улице - кумушки, не выдержав распирающего нутро любопытства, покинули тротуары и вышли на обочину проезжей части улицы.
   - Спокойно, это только начало, - тихо проговорил Серж, улыбаясь во все зубы.
   Чем ближе становились сельчане, тем громче стали слышны сплетни, тем злее и ядовитее становились лица и слова.
   - Ааа, москвичка Борю окрутила!
   - Попрыгала, поскакала по своей Москве, а замуж только он и взял!
   - Конечно, кому ж порченная-то нужна?
   - Точно! Только Борька-дурачок и берёт!
   Кто-то радовался за молодых и их счастье, подходил, жал руки, целовал, искренне поздравлял, смахивая счастливые слезинки. Кто-то неприятно улыбался и шипел гадости в спину. А кто-то и вовсе глухо молчал, и в этом молчании было столько злобы и ненависти, что даже 'мурашки' по спине пробегали у ребят, а волосы на затылке шевелились.
   Мари поражалась, не узнавая знакомых с рождения людей: 'Ушам не верю! Кто бы мог подумать, что такой счастливый светлый праздник, как молодёжная свадьба, мог породить в некоторых чёрных душах такую жгучую зависть и ярость! Мерзавцы!'
   Борис, слыша это, волновался, впадал в исступление, мелкая дрожь сотрясала худое тело, и всё порывался кинуться с кулаками на злыдней. Невеста виснула, смеясь, прижималась горячим телом, растягивала в дурной улыбке пухлые губы, увлекала в чувственность и обман, стараясь отвлечь от его неадекватного поведения хищное внимание кумушек.
   - Улыбайтесь, други, - шипел одними губами Серый. - С этими падлами разберёмся по-своему, по-бандитски. Правда, пацаны?
   Радостно кивали, оглядываясь на толпу, запоминая особо отличившихся сплетников и сплетниц, злопамятно улыбаясь в лица, ехидно скалясь и нехорошо смотря на их дворы, предвкушая радость и сладость расправы и мести гадким людям. 'Ох, и не завидую этим 'засветившимся доброжелателям'! Как только уеду, месть пацанов будет жуткой! - понимала и сама была не прочь 'подложить свинью' выделившимся особой чернотой, но предоставила это право сильнейшим - заслуженным бандитам села. Хмыкнула злорадно, прикусив губу, зыркая одобрительно на одноклассников и друзей. - Попомнят селяне эту свадьбу, или я - не я! Мне ли не знать, на что способны мои мальчишки?' Улучив момент, прикусила губу, показала большой палец Сергею. Понял, гордо зарделся красивым лицом, на котором сияли глаза с огоньком, и так же озорно прикусил губу. Хмыкнули, обменявшись выразительными взглядами: 'Пара чертей!'
  
   С шутками, с маленькими происшествиями и остановками процессия почти дошла до главной сцены села и предстоящего спектакля: к площадке перед Летним клубом.
   На означенном месте уже было мало людей, оставались лишь припозднившиеся, ожидающие своих опаздывающих друзей и подруг. Соратники пошли вперёд, старательно следя за лицами, не упуская возможности поддержать друг друга шуткой и маленькими невинными шалостями. Увидев их на пятачке перед входом у самых касс, опоздавшие тут же забыли, зачем пришли: таращились на нарядную и сияющую счастьем группу, изумлялись до предела, до открытых ртов и вытаращенных глаз. Кассир, сердясь, закричала в маленькое окошечко: - Идёте? Так скорее обилечивайтесь и проходите в зрительный зал - киножурнал заканчивается! Потом не пущу! И не просите! Народу битком!
   Сергей, собрав банду в плотный кружок, раздал билеты, инструктируя и строго заглядывая в глаза каждому актёру.
   - Входите в зал. Рассаживаетесь на скамейках, занятых для вас пацанами. Счастливо улыбаетесь и краснеете. И не забывайте, что вы пьяны! - зыркнул на парней, приунывших без развлечений. - Остальное не ваша забота, - обернулся к 'новобрачным'. - Ваша обязанность - выглядеть влюблёнными, сходящими с ума от счастья, - перевёл взгляд на 'свидетелей'. - Умеренный флирт, смущённые улыбки и внимание к 'жениху' и 'невесте' - вы их опора и защита, - Карин и Юрик лишь покорно кивнули, покраснев.
   Согнав в кучку, обнял за плечи и подтолкнул к узенькому проходу в зал справа и... пропал.
   Следуя строгим инструкциям неумолимого режиссёра, вздохнув побольше воздуха в лёгкие, они вступили в открытое пространство зрительного зала под куполом звёздного неба.
  
   ...Закончился киножурнал, в зале зажёгся свет, давая возможность опоздавшим занять места. Люди переговаривались и оборачивались на коридорчик у входа в зал, желая знать, кто же припозднился.
   На сцену летнего театра со спектаклем выступили артисты местного разлива. Стоило появиться в проходе между рядов скамеек, как на них обрушился целый шквал аплодисментов, криков, свиста и визгов! Это рассевшаяся по стенам, крышам, деревьям ребятня опять принялась за проплаченную работу, вызывая шок и оторопь у зрителей. Детвора неистовствовала и визжала долго, пока ребята не стали им бросать сладости и мелкие побрякушки прямо на стены, крыши и деревья. Это не только не утихомирило детей, а наоборот породило шум разгоревшихся свар и драк при дележе подарков. Зрители очумело оборачивались на шум-гам, приподнимались с мест, в надежде рассмотреть причину этого бедлама, спрашивали друг друга, нервничая всё больше.
   - Да шо там такое?
   - Молодожёны!?
   - А чии оне?
   - Та не может то быть!!
   - Шо вы говорите? Женятся...!?
   - Чия то свадьба, люди?
   - Та не брешите ж вы!
   - Та сами ж гляньте - то свадьба прыйшла!
   - Не верю своим глазам! Борька с Маринкой!?
   Уже никого не интересовало то, что происходило на экране. Никто даже не удивился, что фильм вовсе не индийский! В биксе с плёнкой был другой фильм - в районе что-то перепутали, да вот только кого это уже расстроило и вообще трогало?
   Прибывшая компания, откланявшись шумной ребятне, расселась на задних скамьях и продолжала старательно играть расписанные роли: шумела, переговаривалась, принимала поздравления и т.д. Подыгрывая друг другу, Марина с Борей изображали страстно влюблённых и ошалелых от счастья новобрачных. Их свидетели тоже вели свою мучительную игру, а бандиты всячески задирали людей и малышню, безобразничали, выставляли себя пьяными идиотами, опившимися на свадьбе любимых друзей. Только Мари, пожалуй, досталась самая трудная и ответственная роль: и невесты, и заместителя тамады и... психолога кризисного центра!
  
   ...Ещё дома, едва она надела шутливо на палец жениху золотое обручальное кольцо, у него 'снесло башню', чего и страшилась там, в фургончике Сергея.
   Борис и не старался играть: просто жил этой минутой и невсамделишной свадьбой, поздравлениями с его праздником и 'счастливой невестой', с трепетом прижимая любимую, целуя каждый улучённый момент, страстно проводя по спине дрожащими руками и смотря глазами, полными счастливых слёз.
   Опасения оправдались: с каждой минутой всё сложнее становилось его контролировать к всеобщему восхищению и умилению.
   - А новобрачный-то без ума влюблён в свою красавицу-невесту!
   - Да, как Мариночка сегодня хороша!
   - Как мило стесняется, уклоняется от Борькиных ласк!
   - Ой, посмотрите, шлёпает дурашку по рукам!
   - Он-то, ты посмотри, как младенец, прижимается к её груди! Ха-ха-хааа!
   - А она его за волосья - не шали, всему своё время!
   - Ага, и за ушко его треплет, как нашкодившего котёнка!
   Ей было не смешно, а жутко: срочно требовалась помощь извне! Юра заметил панический взгляд, оттащил Борьку в сторону и заставил покурить в уголке открытого зала, что-то рассказывая, не отпуская ни на минуту, удерживая, словно вновь что-то вспомнив важное и срочное. Сам же мельком поглядывал на Карин: вошла во вкус, неприкрыто флиртовала, строила глазки бандитам, купалась во всеобщем восхищении, принимая похвалы и поцелуи рук, счастливо вздыхала. Вечер выдался на редкость удачный, что было заметно по восхищённым глазам парней и сияющему голубому всполоху юной москвички. Юрий стискивал от ревности скулы, играл желваками, но, заметив насторожённый, предупреждающий взгляд Марины, быстро отводил горящий взор и сникал.
  
   Только Сергей не мучился ни от счастья, ни от расстройства: у него и без того было дел невпроворот. Вернулся с большой сумкой, расстегнул, достал несколько бутылок шампанского и хрустальных бокалов. Взяв бутылку в руки, устроил целое представление с его открыванием: инсценировал 'падение' под всеобщее: 'Аххх...!', 'поймав' в полуметре от бетонного пола прохода между рядами скамеек, продолжил спектакль; старался открыть, поворачивал горлышко на людей, свою компанию, детвору на стенах, а те визжали, прятались за спины друзей, прыгали вниз с заборов и крыш с испугу. Молодёжь, включившись в дурашливую игру, выкрикивала советы и рекомендации, поверив, что Серому досталась 'строптивая' бутылка - гвалт стоял нешуточный.
   'Дааа, устроили славное развлечение селу, - хмыкнула Мари, окидывая внимательным взглядом скамьи: все головы отвёрнуты от экрана. - Им не до сеанса. Не думаю, что в тот вечер хоть кто-нибудь увидит фильм, а кино-то оказалось интересным! - продолжая строго следить за ходом событий, всё-таки умудрилась посмотреть: 'Роковая ошибка' (Югославия), невзирая на вакханалию, устроенную 'гостями на свадьбе', одноклассниками, близкими и друзьями. Хохотала безмолвно. - Вот уж оторвались! Черти полосатые! Потом с тоски перемрут: когда ещё вернусь?'
  
   ...В какой-то момент плёнка оборвалась, свет в зале зажгли, в смотровое окошечко оператора просунулось лицо одноклассника, Шурки Червякова. Захотел узнать, почему обычный, рабочий момент, как обрыв плёнки, вдруг вызвал шум-гам в смотровом зале? Это ребятня за границей зала опять требовала сладких авансов за свою непыльную работу! Саша, увидев 'свадьбу' (об истинности происходящего был не в курсе), зашёлся в таком искреннем восторге, что начал просто орать дурниной в узкое окно-амбразуру:
   - Ребята! Однокашки мои! Как я за вас рад!! Мои дорогие! Борян!! Маринка!! Горько!! Уррра!!
   Глядя на глуповатое, но искреннее и счастливое лицо, друзья просто попадали на скамейки и, больше не заботясь ни о выражении лиц, ни о сложном гриме и волшебных причёсках, ни о праздничной обстановке, зашлись в безудержном хохоте так, что слёзы хлынули из глаз! Как же забавно выглядел в своём сердечном и чистом, простом и откровенном порыве их наивный Сашик! Его рожа ещё долго потом снилась в юмористических снах. Всхлипывали только: 'Бедняга, он ведь ничего не знает! 'Купился', бедолага'.
   Донельзя смешная сентенция Червякова снова всколыхнула толпу, взбаламутив всю гнилую муть сумрачных, нездоровых душ. Вновь послышались отовсюду сплетни и гадкие наветы.
   - Чего это им так загорелось-то?
   - Та, небось, уж пузо нагуляли!
   - Та Борькино ли то пузо-то!?
   - Не говори. Небось, прикрывается дурачком нашим, фифа московская...
   - Пссс... Чий бы бычок ни скакав, теля наше будэ!
   - Неее, не наговаривайте! Мне его мать, Анька, давеча жалилась, что Борька её уж дюже тужит без Маришки! С яслей оне вместе! Видать, и она не забыла.
   - А может, и в заправду они влюбилися, а?
   - Чего зря языки-то чесать, бабы?
   - Цыц, вы, сороки!!
   - Тьфу, гадкное племя!
   - А ну, прикусите свои поганые языки! Лучше пожелайте молодым счастья!
   - Хто ще раз гавкне - башку костылём разможжу! Нишкни усе!
   Разговоры угомонились лишь тогда, когда неистовствующего Сашу призвали к трудовой дисциплине. Выкрикнув ещё пару восторженных фраз, скрылся в окне оператора и запустил фильм.
  
   Бедный Борис, слыша за спиной разговоры, психовал, злился, рвался в драку с побелевшим, бешеным лицом. Приходилось Мари в очередной раз виснуть на шее, изображая прилив нежности, а самой шипеть на ухо:
   - Сядь! Укушу больно! Чего беленишься? Я предупреждала тебя об этом! Говорила, что не такое ещё услышишь! Угомонись, 'муженёк'! А то, пожалуй, не укушу, а стану на глазах у всех раздевать тебя и целовать страстно... Пусть у них зенки от стыда повылезают...
   Обалдев от наигранно-страстных слов и касаний, мгновенно оседал на скамейку, размякал и льнул к губам, стискивая девичью спину дрожащими руками. И всё беззвучно признавался в любви его радости и муке, судьбе горькой и безнадёжной. Любви, которая, наверняка, убьёт...
   Так и дотянули до окончания киносеанса. Наступала заключительная часть представления - финальный выход.
  
   Глава 16.
   Под занавес.
  
   Последние титры фильма пробежали, высветилось слово 'Конец', а люди всё сидели и чего-то ждали, рассматривая свадебную компанию в свете множества ламп, жадно следили за движениями их тел и рук, толпились кучками в проходах и у выхода в переходной коридорчик. Только завклуб выгнала из зрительного зала на танцплощадку жаждущую сенсаций толпу. Не приходилось и надеяться, что ребят не будут ждать на танцевальном круге, и что там уже не только зрители, но и набежавшие с дальних краёв села матёрые сплетницы и скандалистки.
   Собравшись вокруг гуру, артисты внимали речам, которые тот двигал перед почитателями его организаторского таланта с апломбом и наигранной артистичностью.
   - Вы слышите? - простирая руку в театральном жесте, Серёга указывал на стену зала. - Там, за этим хлипким глиняными стенами, вас жаждет съесть и растерзать кровожадная толпа шакалов, стремящаяся разузнать у вас, несмышлёнышей, всю подноготную правду, высосать мозги, чтобы понять ваши поступки! - издеваясь над побледневшей от страха Карин, продолжил. - И это только начало! Едва вы покажетесь на площадке, они накинутся на вас, растащат в разные стороны, и ничто и никто больше вас не спасёт от кровавой расправы...
   - Слушай, пустобрёх! - прервала разошедшегося оратора Марина. - Ты конструктивно давай говори. И коротко - мы все устали.
   - Короче, ребята, держитесь! Следите за моими действиями и ни шагу в сторону. Я всё уже продумал, и мы сможем проскочить свару сходу! Потом пусть лают нам в спины, - засмеялся, озорно оглядывая войско. - Итак..., все вздохнули и на штурм!
   Так и сделали. Осмотрев друг друга, поправив макияж и непорядок в одежде, расправив плечи, глубоко вздохнув, братия сцепилась руками и ринулась к выходу. Как они оказались правы - вся танцплощадка была забита народом! Друзья шли с ослепительными и счастливыми улыбками, от которых уже онемели мышцы лица, держась плотной кучкой, а впереди, как мощный ледокол, быстро шагал Сергей, разрезая ошеломленную напором кодлу, немилосердно расталкивая и отодвигая женщин, громко говоря и шутя безостановочно:
   - Люди добрые! Пропустите молодых! Им пора в супружескую постельку! Не томите счастливцев! Их время уже пришло, дайте насладиться друг другом! Если уж так хотите, можете пожелать молодожёнам счастья и успехов в постельных схватках! Да погромче, погромче кричите, а то они тут и уснут! Ну, все хором: 'Горько! Счастья молодым! И деток побольше!'
   Забивая мозги ошарашенным сплетницам, протащил компанию почти до самого выхода с танцевального круга, и когда вошли в арку ворот, на них кинулась очнувшаяся толпа! Благо, арка узкая, получилось выскочить мгновенно на улицу, где ничто не сдерживало и не ограничивало стремительного движения прочь. В спины неслись поздравления и пожелания! Люди стали хлопать в ладоши, радоваться внезапному молодёжному счастью. Ребята всё же убедили селян! Обернувшись, свадьба стала благодарить и кланяться, целоваться-обниматься под истошное: 'Горько!!', а потом быстро скрылась в тени аллей Центральной улицы.
  
   На танцевальной площадке без них разразилась маленькая драма. Неудовлетворённая и жадная до сплетен орава накинулась с расспросами на председателя сельсовета Пронину, окружив плотным хищным кольцом. Бедная Зоя Ивановна отталкивала от себя возбуждённую напирающую шоблу, нервно выкрикивая слова оправдания:
   - Отстаньте от меня! Не знаю я ничего об этом браке! Нет у нас в книге записи актов гражданского состояния такой записи! Нету! Не знаю я, где они регистрировались! Выпустите меня!!
   Разозлённые женщины плевались сплетнями и гадкими домыслами, раздражённо расходясь по домам в ночной мгле. Потом Мари лишь хмыкала: 'Конечно, откуда в сельсовете могла взяться такая запись? Свадьба-то фальшивая, вот и досталось председателю 'по первое число', ни за что, ни про что'.
  
   ...Зайдя в тень густой аллеи, укрытые кустами и заборами от любопытных взоров, ребята бессильно повалились на остывшую траву спорыша и мяты. Силы внезапно закончились, как отрезало. Переводя дух, только бессильно вздыхали, нервно хихикали и старались сдержать дрожь в ослабевших вдруг ногах и руках. Подбежал начальник и стал без разбора пинками поднимать всех с повлажневшей травы и земли.
   - С ума посходили! Ни на минуту нельзя вас одних оставить! - разъярился, рывками ставя их на ноги и толкая в сторону от клуба вверх по улице домой. - Обязательно что-нибудь не так сделаете, блин! Быстро канайте отсюда! Я сказал людям, что вы пошли в постельку, значит, в постельку! - рассовал по парам, сцепил руки, продолжая возмущаться. - А уж кто с кем, в чью постель - меня не касается. Это не моя забота. Я вас поженил, свёл - наслаждайтесь, дети мои! И размножайтесь! Плодитесь на счастье и здоровье!
   Ворча, продолжал толкать, тянуть, тащить, напирать...
   - Это не ледокол, а мощный, безжалостный бульдозер!
   - Не приведи Господь упасть - затрёт!
   - Ага, закатает, затрамбует в землю, не отковыряешь, останется только закрасить!
   Друзья стали хохотать, видя его стремление стать во всём совершенством, контролировать и быть за всё в ответе, а ради этого превращался из всемилостивого гуру в диктатора!
   - Ты, 'Железный Бисмарк', блин. Отпусти нас!
   - Серж, а можно я не пойду домой, а? - Мари прикинулась дурочкой. - Не хочу ещё в постельку, - надула губки в капризе и деланной глупости. - Может, пойдем потанцуем? - хлопала глазками, строила уморительные просящие рожицы, завлекала, чертя крохотной ножкой в красивой туфельке по песку. - Разгулялась я...
   Парни включились в игру, стали скулить наперебой: 'Это он нас втянул в такую аферу! А мы, бедные, никогда бы сами на такое не пошли! И чтоб мы... Да больше никогда... Ни при каких обстоятельствах... Ни Боже ж мой... Ни за какие коврижки... Ни-ни...
   Сергей не 'купился'.
   - Вы-то известные трусы и слабаки, - проговорив сурово, презрительно смотрел на опешивших пацанов, - а вот Маринка точно чего-то такого хотела с самого начала. А, Мариш? - обернулся к ней, стоящей в позе 'я у мамы дурочка': косолапя, слабоумно улыбаясь, скосив к носу зелёные глазки. - Да-да, все твои уловки я знаю с детства! Талантлива до безобразия! Не то, что вы, бездари! - расхохотался, оглядывая бандитов. - Мариша хотела большого 'бума', и она его получила! - радостно потёр руки, довольный исходом дела.
   - Большой 'бум'? - в ней проснулся бессмертный чёртик противоречия. - Это ты называешь 'Большим Бумом'?? - презрительно оттопырила мизинец, поправляя сбившийся завиток в безупречной причёске. - Фиии... Разве это 'бум'? Так, мелкая шутиха взорвалась, петарда, хлопушка с конфетти, марганцовка под шваброй. Теряешь квалификацию, Серёженька! Я ожидала большего, право...
  
   Потерял дар речи, а зараза московская изо всех сил старалась не рассмеяться, что с лихвой наверстали мальчишки. Стали ржать, подсмеиваясь над беднягой, так выложившемся на этом 'танце смерти', что даже Мари стало в какой-то момент жутко, словно и вправду постояла на пороге вечности. Серж пыхтел, возмущённо сопел, сжатые губы пытались разомкнуться и что-то ей сказать. Наконец, мстительно глядя на всех, поставил кулаки в бока и расставил короткие ноги по ширине плеч.
   - Я? Квалификацию? Как бы ни так! Это ещё не всё, и вы кое о чём не знаете, - принял развязную позу, засунув руки в карманы брюк, довольно раскачивался на ногах с пятки на носок, нахально глядя на притихших ребят с высоты небольшого росточка, словно это они были коротышками, а не он! Забавлялся, смотря на насторожившихся пацанов, ожидавших от него какого угодно подвоха. - Ну, что притихли, шакалы? Погодите, вот завтра ваши родители утром с ночных смен пойдут домой, и прямо у проходных их будут ждать потрясающие, захватывающие и таакие интересные новости! Готовы к встрече с родаками лицом к лицу? Приготовьте зады и спины! Ох, по кому-то швабра или оглобля плачет!
   Чем заливистее смеялся взъерошенный Сергей-воробей, тем тише становилось в рядах друзей. Тут-то до них дошёл весь смысл и слов начальника, и значимость их проделки. Молча взвыли, пряча друг от друга глаза: 'Вот ведь мы, идиоты! О родителях, за всё время подготовки к спектаклю, хоть один из нас подумал? Как на них отразится наша забава? И кто мы после этого? Да кто угодно, только не взрослые люди. Дети, подростки, малолетки, сопляки, дегенераты слабоумные и есть'.
   Марине слышать вслух не требовалось: всё было написано на застывших лицах. 'Да... Воспитание и азиатский менталитет сказывается и на нас, не мусульман. Мы только что допустили непростительный проступок: опозорили родителей и родичей. Ради чего? Ради шутки. Для развлечения и адреналина. Ради удовлетворения собственных амбиций', - грустно вздохнула.
   Радость померкла. Торжество от успешного окончания тяжёлого спектакля сменилось нечеловеческой усталостью и полной апатией. Измотанные долгим, суматошным, нервным днём соучастники вакханалии с трудом попрощались, прошептав: 'Пока! Спасибо за всё...', и расползлись по домам.
   Борис поддерживал Мари, обнимая за плечи, страстно целовал висок, но она не отзывалась. Проводив их с Кариной домой, он ещё долго сидел на камне возле перекрёстка, курил и о чём-то усиленно думал, думал...
  
   'Словно прожила полжизни! И стала чужой. Для меня больше здесь нет места! - странное ощущение и осознание посетило уставшую до предела голову. - Я исчерпала себя в селе: и как дочь, явно раздражающая мать; и как подруга, что стало заметно по нервозности приятельниц; и как член сугубо мужской банды по вполне объяснимым причинам, которые пока не могу раскрыть никому; и как друг. Для всех! Почему? Как вышло...? - знала ответы, но была не в силах озвучить даже в уме, не то, что вслух. Придя к столь неутешительному выводу, сдулась. Внутри тела трепетала полнейшая пустота, один горный студёный воздух, пропитанный запахом тающего льда и знаменитых эдельвейсов - неуловимо-щекочущий запах умирающего снега. - Будто приехала в отпуск для того, чтобы вот так, громко хлопнув дверьми, покинуть дом навсегда, содрогнув его до основания! - поражаясь мыслям, осмотрела спящих племянников и дочку, поправила одеяла, тихо открыла форточки, задвинув шторы - всходила полная луна. Пройдя по тёмному и безмолвному дому, постояла у громко стучащих старинных ходиков - объект любви и заботы покойного отца. Всмотрелась в невидимый во тьме циферблат и картину над ним. Не нужен был свет, с младенчества знала, что там изображено: 'Мишки в сосновом бору', классика. - Сколько же они отмерили минут под свою возню на старом, поваленном дереве? Сколько ещё будут слышать тиканье маятника, скрип шестерёнок и перестук анкера? - передёрнувшись от неприятного предчувствия, что впереди ожидают лишь потери, медленно подошла к часам, протянула руку и... остановила маятник. Тишина оглушила и успокоила. - Вот бы всё время мира можно было так остановить! - задумалась, усмехнулась и... пошла спать. Неслышно легла рядом с Кэт. Закрыла глаза. - Да..., вот так натворили мы дел! 'Что день грядущий нам готовит?' Боюсь, завтра будет настоящий 'бум'! Кулаком! Только бы не по голове...'
  
   Глава 17.
   Время последствий.
  
   Утром Мари и Карин разбудил возмущённый голос матери Варвары.
   - Ну, рассказывайте, паршивки, что вчера вечером учудили! Почему всё село с утра пораньше уже на ногах и гудит, как разворошённый улей?
   Еле-еле разодрав глаза, всё ещё находясь в сложном гриме и умопомрачительных причёсках, из которых даже не вынули бутоньерки, и они теперь лежали на подушках и на полу, покачиваясь, опираясь плечами и поддерживая друг друга, девушки с трудом присели на кровати.
   - Аааа... Вчера? Это... Простой розыгрыш... Ну, ты же нас знаешь... - прохрипев, повалились опять носами в подушки, продолжая заботиться о причёсках.
   Мари только подумала: 'Да уж. Матери ли не знать моих вечных проделок и хохм! А вечные школьные розыгрыши и выходки до сих пор у учителей и ребят вызывают дрожь и нервное подёргивание глазом! Натерпелись все..., и родители тоже...'
   Постояв над недвижными телами озорниц, сдерживая негодование, уже подмываемое смехом и восхищением, Варвара осмотрела комнату и улики вчерашнего безобразия.
   - Ну, доча, ты и отчебучила... - только и проговорила. - Держись, село...
   Таким вышло объяснение в доме Риманс.
   Как прошло всё у Бориса, не удалось подробно выяснить. На все вопросы, намёки, подлизывания и извёртки Боря отвечал односложно с непроницаемым лицом: 'Порядок!' Оставалось лишь догадываться: 'С его мамой Анной, возможно, и вовсе не было никакого объяснения в силу её глухоты, а его отец, дядя Витя, не слишком-то и слушает сплетни, всегда на всё отмахиваясь натруженной узловатой рукой: 'Брехня!' А сестрёнка всегда за братьев горой. Прикроет и 'отбреет' любого, кто покусится на честь и доброе имя семьи'.
   Так ли, нет ли, похоже, очередная хоть и неординарная выходка ребят ни для кого не имела негативных, трагических последствий.
   Понаблюдав, послушав, поспрашивав, немного успокоилась. Почти: 'Или всё-таки имела? Да, несомненно есть побочный эффект - Борька. Хотя..., что 'протёк кумполом', никого не удивило из бандитов - и до розыгрыша считали 'не от мира сего' и любили за доброту и незлобивость, за преданность делу банды и... вечную, неугасимую любовь ко мне. Сочувствовали и уважали за это. Теперь будут ещё и жалеть. Станет для села юродивым, а на Руси их не обижают - тяжкий грех'.
  
   ...Несколько дней спустя москвички сидели в свете догорающего заката за столом под старым раскидистым вишнёвым деревом и смотрели на алые лоскуты лёгких облаков, догорающих на пурпурном небосводе. Дети 'убегались' за долгий день и, отужинав блинами со сметаной, уже спали снами праведников. Мать ушла в ночную смену на проходную фабрики. Мари с Каринкой оставались в большом доме и саду одни. Даже не светились окна у соседки бабы Нины. Очевидно, ушла семья в гости к старшей дочери Наталье, что жила в дальней части села на самом выезде в новеньких двухэтажках; завозились, видимо, с ремонтом, да там и остались ночевать. Это нисколько не тяготило девушек, наоборот - радовало: требовалась тишина и пустота.
   После такого сильного эмоционально-напряженного вечера, когда им с бандой вздумалось потрясти мир и село, больше с компанией не виделись. Все приходили в себя от громкой выходки, расхлёбывали последствия, навёрстывали запущенные домашние дела, больше общались с домашними и... отдыхали от друг от друга. Как оказалось, быть в куче - не такое полезное занятие.
   Странное состояние овладело тогда Мари. Словно вся жизнь до того памятного вечера была лишь подготовкой к спектаклю, а после его завершения потеряла всякий смысл. Как-будто из тела и души испарилась энергия, оставив пустоту, тоненькую оболочку, наполненную серебристым ледяным воздухом, который неприятно холодил обездоленное чрево, и не было никаких средств, чтобы вновь согреть опустошённую сущность, заново оживить, придать полноту и смыл личности, кем совсем недавно была. Наступила полнейшая апатия ко всем и ко всему.
   Спасибо племяннику Артёмке. Заметив, что Мари, словно приведение, смотрит сквозь него и детей, собирал их кучкой, прибавлял ещё и соседских пацанят, и вёл босоногое войско то на пруд, то 'в дальний поход по морям и странам' - к бабушке Варе на проходную, где ребятня устраивала сущий бедлам! Расползаясь по скалам, унюхиваясь розами из знаменитого фабричного розария; объедаясь огромными ягодами ежевики и облепихи, от которых потом у всех детишек 'облезали' языки; опиваясь сильно 'колючей' газированной водой из автоматов в 'горячем' цехе (там никого не было в выходные дни), малыши испытывали такое безграничное счастье, что четырнадцатилетний парнишка нерадивой, но любимой тётке всё прощал, видя, как горят у детей глазёнки, как его ждут за калиткой возле камня.
   Состояние, которое переживала, терзало не только её!
   Карин, часто подходя к трюмо, начинала нервно хихикать, содрогаясь тоненьким телом, а, отойдя, заливалась бурными слезами.
   - Кэр, надеюсь, это не по Юре? - Мари осторожно пыталась выяснить.
   - Нет! Сама не знаю, что со мной? - бормотала, продолжая плакать.
   Лишь много лет спустя Марина узнала, что творилось с ними. Оказалось, такое состояние имеет название актёрская прострация. Её испытывают профессиональные актёры и певцы, когда выпадает нервозатратная роль или партия в опере и приходится 'выжать до сухого остатка' все свои способности и талант, 'выложиться на все сто'! Тогда их накрывает подобное состояние. Многие, будучи не в силах с этим справиться, начинают прибегать к различным методам и средствам расслабления. Отсюда и все пороки богемы: алкоголь, наркотики, разврат...
   'Получается, мы на короткое время стали 'профессионалами', за что и поплатились. Потому-то не хотелось видеться! - понимающе покачивала головой. - Боялись, что увидим не Сашу, Колю, Серёжку, Борю или Юрика, а их роли! И не удержимся от критики: мол, там не дотянул сцену, тут не выдержал паузу, здесь не уследил за лицом, а тот вообще выпал из спектакля, подставив всех! Вот и избегали встреч. Берегли дружбу, подспудно понимая, что пока лучше держаться друг от друга подальше. Тесная дружба-родство открыло нам глаза, позволив понять это без посторонней помощи специалистов, - вздохнула тяжело. - Я была близка к этому - позвонить на базу. Да..., мой звонок быстро бы обрезал отпуск! Через сутки была б там... Может, к лучшему? Не случилось бы того, что случилось позже... Не было б Речной и Нуры...'
  
   ...Торопыгин пришёл первым в тот самый вечер, когда девушки пили чай в лучах заката. Был хмур, молчалив, с 'осевшим' лицом и сорванным голосом. Тихо присев рядом, сам налил себе чай из электрического самовара (подарок Варваре от семьи Карины), безмолвно подставил блюдце, когда она протянула вазочку с абрикосовым вареньем. Продолжали молча пить чай с вареньем и пирожками, мастерски выпекаемых хозяйкой, и наслаждаться тишиной и покоем, так не достающих им в эти суматошные дни. Лишь когда на небе высветились мириады звёзд, укрыв небосвод чудным тёмно-синим одеялом, сверкающим небесным серебром и алмазами, гость вдруг шумно и протяжно выдохнул, откинувшись на спинку скамьи.
   - Вот, блин, вымотался... Как ишак под поклажей, - хриплым голосом выдавил.
   - Господи, Серж! - девушки ахнули, прыснув от смеха. - Мы уж думали, что тебя жена из дома выгнала за вечные отлучки и преданность делу банды! - хохоча, обнимали, сев с обеих сторон. - Оказывается, ты тоже устаёшь? Как простой смертный? Значит, никакой ты не Железный Бисмарк? Обычный парниша, наш Серёжка-Торопыжка...?
   Долго что-то говорили, повиснув на мужской шее, заглядывали в уставшее, чувственное лицо, ерошили густые светлые волосы, ласкались, гладя голову вздрагивающими от смеха пальчиками, прижимались прохладными лбами к пылающим щекам и напряжённым плечам, перебрасываясь шутками и ласковым подтруниванием. Он словно отсутствовал, гулял мыслями, не воспринимая ни шутливых касаний, не ощущая тёплых губ и рук, не чувствовал льнувших гибких, тонких девичьих тел - что-то мучило и терзало, а рассказать не мог.
   - Серёжка, - Мари тронула его локоть, довольно сильно сжав рукой. - С тобой всё в порядке? А с мамой? Или с женой проблемы? Что-то с сестрой? Папой?
   - Да... Жена... - не совсем вернулся мыслями, слова были бессвязны. - Порядок. Всё с мамой хорошо... Там тоже порядок...
   - Да очнись ты! - прикрикнула. - Давай, вываливай! Мы сильные, выдержим. Что-то всплыло в сплетнях? Меня касается?
   Странно посмотрел, словно в голове сразу несколько мыслей бились и просились на волю, никак не могли прорваться в узкие ворота разума, тому оказалось трудно выбрать какую-то одну, боясь, что потеряет другую. Наконец, ощутимо терзаясь, выбрал, только выбор этот ему причинял физически ощутимую боль!
   Насторожилась до предела.
   - Говори.
   - Ну..., ты сказала 'жена'..., а я там, дома... В общем..., позаимствовал кое-каких деньжат... - стеснялся говорить, но понимал - всё равно станет известно: лучше самому рассказать. - Уж очень затратной оказалась наша проделка... Взял из копилки, а Алёнка и обнаружила недостачу... Нет, не жалко ей денег, а просто... на что-то копила... Немного повздорили с ней, понимаешь...
   - Ты... Дурило! Ты что, семью свою ограбил!? - ахнула от растерянности и изумления. Взяла эмоции под контроль. - Да, Серый, отколол... - переглянулись с Карин. Она незаметно кивнула головой в согласном жесте. - Сколько тебе нужно, говори сейчас же!
   Услышав, Сергей полностью очнулся, взгляд стал наливаться не только удивлением, но и нешуточным негодованием.
   - Это ты о чём? - тихо и сипло, прищурив глаза. - Это ты мне сказала? Т-ты мне... предлагаешь деньги...? - заикаясь и заводясь, стряхнул с напрягшихся плеч девичьи оцепеневшие руки. - Даже не вздумай! Только попробуй! - разошёлся не на шутку, вскочил. - Она - мне, уму непостижимо! - внезапно взяв себя в руки, с достоинством сел обратно. Хмыкнула: 'Стал другим, совсем иным: тот парень в запале соскочил, едва не раскидав нас!' - Марина, слушай внимательно: это моя проблема. Сам кашу заварил, сам и буду расхлёбывать. Это, надеюсь, понятно? - увидев согласный кивок, успокоился. - Проблема снята и закрыта.
  
   В ней же проснулся чёртик противоречия: 'Ага, щас...' Ринулись в пучину спора, словно были подростками-школьниками! Спорили, приводили аргументы, доказывали правоту, отстаивали позиции - всё напрасно. Остались при своём мнении. Сколько ни уговаривала - ни в какую не сходил со своей точки зрения! Фыркнула беззвучно: 'Ишаком был, стал ослом! Причём очень упрямым. Слишком уж схожи наши характеры. В споре просто не может быть победителя - каждый мнит быть им!'
   Зарычав, донельзя рассерженный мужчина двадцати четырёх лет попытался раз и навсегда пресечь спор с женщиной, такой же упёртой и несговорчивой, как сам.
   - Маринка, пойми же! - придвинулся, взял её за плечи, заставив смотреть в тёмные глаза. - Я так давно тебя не видел. Скучал в школе без твоих проделок и розыгрышей, - нервно сжимал руки, надавливая на предплечья всё сильнее. - А как по ним скучала 'Лёпа', и рассказать нельзя: редкий школьный вечер прошёл, чтобы тебя ни помянула с содроганием! - засмеялся, а руки не отпускали ни на йоту. - У неё правый глаз начинал дёргаться, клянусь, когда при ней о тебе начинали говорить! Ха-ха-хааа, Маришка! Вот это память ты после себя оставила! До сих пор не забывают! Восемь лет! - увлёкшись, загоревшись тёплыми воспоминаниями, сияя счастливыми глазами, прижал, страстно обнял не по-братски. - А ты 'деньги'... - опомнившись, смущенно отпрянул, покраснел, залился жарким румянцем. Нервно вздохнул, передёрнулся телом, гулко сглотнул ком в горле. - Прими это, как подарок: и от меня, и от банды, и от тайных почитателей твоего таланта! - попытался схохмить странным, чужим, сдавленным голосом. Старался держаться легко и беззаботно, но руки на женских плечах выдали: стали влажными и мелко задрожали. Усилием воли попытался подавить трепет тела - тщетно. Цеплялся за разговор, как за соломинку. - Подарок, понятно? А за подарки денег не берут! - отчаявшись справиться с непослушными руками, резко отпустил Мари, сцепил кисти в судорожный замок на коленях. - И закончим на этом. Баста! - рявкнул, стараясь поднимать глаз.
   Не смотрела, поняв: 'Незачем видеть. Выдало тело и мысли, - неслышно протяжно вздохнула. - Бедняга... Вот, что его мучило последние дни. Что пережил за мой отпуск! А я-то, дурища, всё висла, тискала без задней мысли, обнимала, притворно страстно целовала в уголок губ, забавляясь его смущением, тешилась ревностью Бори! Бедная жена! Ей-то как нелегко пришлось! Умница, всё сразу про мужа поняла. Не зря не приняла приглашения в банду, когда я приехала и попыталась с ней подружиться. Серый объяснил её отказ мягкой отговоркой, дескать, не знала по школе, и ей не хочется нам мешать вспоминать детство. А тут: ночные посиделки, 'свадьба', деньги, постоянные встречи, его страстная забота об успешном выполнении задуманного плана, приглашённый гримёр, милиция... Триумф и... растрата. Или затмение и... страсть? Не мудрено. Тьфу на тебя, дура! Какая ты глупая! - застонала беззвучно, зажала эмоции в кулак, чтобы не сорваться в истерику - нервы ни к чёрту. Сердце стиснуло немилосердно! Погрустнела до слёз. - Скорее всего, молодая супруга не просто с ним повздорила, а серьёзно поругалась. А я ни сном, ни духом. Наивная...' Покаянно опустила голову, собираясь с силами. Боль отступила.
   - Ладно, уговорил, - покорно согласилась едва слышно. - Найдём другую тему...
  
   Видимо, запас актёрства в этот вечер иссяк в ней окончательно.
   Серж пристально посмотрел, прищурил глаза, с подозрением долго вглядывался в девичье побледневшее лицо: 'Забыла, видимо, что знаю её, как облупленную! Сразу догадался, что кроется за столь стремительной капитуляцией'.
   - Для особенно настойчивых и строптивых повторяю, - с угрозой изрёк, напрягшись. - Попытаешься другими путями вернуть деньги жене - отошлю обратно, - придвинулся вплотную, вновь схватив её за предплечья: резко, жёстко и... безжалостно. - И возненавижу тебя, Риманс, навсегда!! Клянусь! Я это сделаю!!
   Смотрела в разъярённые, горящие мерцающие мужские глаза и понимала прекрасно, что он имеет в виду, говоря о ненависти: 'Не меня ненавидит, а себя. Мучается, презирает, ругает за чувства, так не вовремя проснувшиеся в душе. А я... Синяки на предплечьях - пшик, по сравнению с той раной, что сейчас зияет в его сердце. Понимая, что это надо задавить в зародыше, Серж просто не может меня видеть! И не может не видеть - выше его сил!' Попыталась отвлечь чем-то, подставить знакомые руки. Не дать пасть в пропасть чёрного отчаяния, не утонуть в реке вязких сомнений и дикой неуверенности. Не позволить усомниться в правильности сделанного выбора и обоснованности женитьбы. Матюгнулась мысленно, постаралась восстановить хрупкий мир школьной дружбы между такими взрослыми и неравнодушными друг другу людьми.
   - Серёж... - тихо прошептала. - Мне так же больно, как тебе... - прошелестела обессиленно - пропало желание говорить. Вдруг захотелось встать и уйти в дом, плотно закрыв за собой дверь. Но и этого не могла позволить - проблема назрела нешуточная. - Отпусти, - находясь вплотную к женским губам, услышал. - Нужно поговорить о важном деле. Сейчас. Не терпит отлагательств... Вопрос жизни и смерти...
   Опоздала. Он уже не владел собой. Притянул на грудь, рывком положил на сгиб правой руки, наклонился и приник к губам. Целуя мелким и жадными поцелуями, ласкал рукой её лицо, обводя контур щёк и шеи, проводя по границе низкого выреза индийской блузки-топика лазоревого цвета, открывающего в темноте белеющие округлости груди. Зарываясь в волнистые светлые волосы дрожащими пальцами, не давал никакой возможности вывернуться из его рук.
   Зажатая между столом и спинкой скамьи, в кольце сильных мужских лапищ, всё сознавала: 'Нужно срочно спасать положение... Могут увидеть с дороги улицы... Карин рядом... Дети одни в доме... И... - тут аргументы закончились. Замерла, прислушалась к внутренним ощущениям: ласки и поцелуи уже были нежными, просящими, ласковыми и невесомыми. Лишь руки не просили деликатно, а хищно требовали всего и сразу, дрожа и касаясь бесстыдно тела! Расслабилась. - Никакого отзыва в душе. Всё в порядке - ситуация под контролем, - накинулась с руганью на себя. - Дёрнул чёрт надеть блузочку! Выдержав столько стирок в горной воде, стала безобразна мала! А в таком положении: лёжа на его коленях, выгнувшись дугой, грудь практически открылась вся, по самое 'не балуйся'! Плюс живот до критической впадинки внизу из-за ставших большими брюк-бананов из х/б плащёвки - сильно похудела за отпуск. Ещё бы у Серого не 'снесло шифер'! Ты б ещё в ночнушке из тончайшего газа тут разлеглась, одалиска гаремная...' Дав ему ещё пару минут обманчивого счастья, но никак не участвуя в ответных ласках и умопомрачении, положила на мужские губы прохладные пальчики. Очнулся, прикоснулся лбом к её голове, ласково бодаясь. Так виновато улыбнулся! Посмотрела загадочно, маня влажными губами и сияющими изумрудными глазами.
   - Стоп.
  
   С трудом оторвался взглядом от пухлых, сочных, налитых ласками губ, и словно проснулся. Медленно разжал руки, помог ей сесть. Протяжно выдохнул, опустив на грудь голову. Вскинулся, судорожно проглотил ком и, оглянувшись, спросил чужим, сиплым голосом:
   - А где Каринка?
   Её и след простыл из сада! Когда растворилась, заметив их недомолвки, так и не заметили. Мари рыкнула покаянно: 'В какой момент ушла? Что успела увидеть? И... что поняла? Блин...'
   - Вот чёрт... - сокрушённо пробормотал, поднял виноватые глаза. - Прости! - увидев мягкую и прощающую улыбку чаровницы, глубоко вздохнул. Передёрнувшись телом, хрустнул стиснутыми пальцами и так посмотрел в её глаза, что Мари 'продрал' мороз по коже: 'Зверь! Окажись мы вдали от чужих глаз, довёл бы до конца силой! Изменился. Сильно'. Старалась не спровоцировать безумца неосторожным словом или действием. Помолчали, прислушиваясь к тишине в доме и на дороге: 'Тихо. Никого. Пронесло'. Опомнился. - О чём ты хотела поговорить... Мар?
   Встав из-за стола, поправила топик, вернув содержимое в законные границы, подтянула большеватые брючки. Взяла со стула павловопосадскую шаль матери (подарок сестры Ванды ко дню рождения), накинула на оголённые плечи и руки, направилась в сторону двора, кивнув гостю головой, приглашая прогуляться и покинуть уютный, тёмный и такой интимный сад, что чуть не стал для них роковой, чувственной ловушкой.
   - Дай мне пару минут, - поражённо сидел на скамейке в полнейшей прострации.
   - Жду у камня, - тихо, смотря на низко склонённую русую голову.
  
   Завернув за летнюю веранду, нос к носу столкнулась... с возмущённой Карин.
   - Ты с ума сошла!? Он женат! Ты только что занималась с ним любовью! - тихо и яростно шипела, меча голубые молнии глазами. - Я вас застала! Не стала мешать, простите!
   Обняв её за плечи, не реагируя на отряхивающие движения, Мари спокойно повела обратно к двери.
   - Во-первых, не любовью, а лишь поцелуями, - остановилась на крыльце. - Во-вторых, не я с ним, а он со мной. Понимаешь? Не с моей стороны исходила инициатива, солнышко, - посмотрела в лицо потрясённой девочке. - Бывает и так. Не драться же с ним, в самом деле! Пойми, мы с ним не пара!
   - Не очень-то и сопротивлялась! - попыталась напасть. - Тебе это нравилось...
   - А поцелуи прекрасны сами по себе, - рассмеялась, - даже если дарятся против твоей воли. Не спеши осуждать, Кариш. В жизни ещё не такое увидишь. То, что ты нечаянно подглядела, было спонтанным, отчаянным шагом парня, который просто запутался, понимаешь? Потому я не накинулась с кулаками. Он мой друг, а это немало! Главное - понять. Войти в положение.
   - Спасибо, Мариш, - Серж беззвучно вышел из-за угла дома. - Простите, девчонки, нечаянно вас подслушал, - обернулся к младшей. - Прости меня, Карина! Сам не ожидал, клянусь... - в бессилии махнул рукой и пошёл на улицу к камню.
   - Не понимаю, - растерянно прошептала, хлопая глазами.
   - И не надо. Дай тебе Бог, не попадать в такие ситуации с близкими друзьями когда-нибудь, - старшая обняла, прижав юное непорочное тело к горячей груди. - Друзей надо беречь! Только это и помни об этом инциденте. Семья и друзья - это очень важно! Важнее лишь бессмертная душа. Береги их всех! Не рань, не убий, не потеряй, - внимательно всмотрелась в потрясённые юные глаза, тайком вздохнула: 'Бедная, такое пришлось пережить!' Погладила по голове. - Иди спать. Мне надо поговорить с Сергеем. Разговор тяжёлый и нескорый. Задержусь. Спокойной ночи, родная! - поцеловала в пунцовую щёку, введя девочку в ещё большее смятение и краску. - Пока.
  
   Глава 18.
   Горькие итоги.
  
   ...Молодые шли тихими ночными улицами села и никак не могли начать разговор. Наконец, дойдя до центра, сели на скамейку в автобусной остановке, что имела вид половины юрты.
   - Серёжка, ты только не психуй и выслушай меня до конца, - начала, протяжно вздохнув и невольно скосив глаза в сторону дома Каси. - Я хочу повидать Касыма...
   - Что!? - вскинулся, сорвался с места, забегал по остановке в сильном волнении, но, взяв себя в руки, остановился напротив. - Марин... Я... Чёрт! Даже не знаю, как тебе это и сказать... - смотрел с печалью и сочувствием, с пониманием и... жалостью. - Ну..., в общем..., мать Касыма встретила мою... и попросила передать, чтоб я к ним пришёл домой... - терзался и не мог подобрать нужные слова. Всё смотрел то в тёмное звёздное небо, словно ища там поддержки, то на полную луну, закрывая глаза на мгновение, то в непроницаемую тьму далёких гор, как-будто хотел в этот момент быть от Мари, как можно дальше. - Его родители попросили меня..., чтобы я... не допустил вашей с Касей встречи! Вот, сказал, - рухнул слева возле неё на скамью. - Думай.
   Долго переваривала сообщение, повернула резко побледневшее лицо, на котором сияли огромные, потрясённые, малахитовые глазищи.
   - Договаривай, - выдавила сипло. Смущённо отвернулся, но она повернула к себе, взяв голову парня в руки. - Ну!? Валяй, вываливай всё! Не тушуйся!
   Схватил тоненькие девичьи руки, сжал в запястьях, но со своего лица не убрал.
   - Вас в ту ночь видел его отец, - заговорил тихим, мёртвым голосом. - Всё видел. Родители очень обрадовались... Только ты заставила Касыма снова захотеть жить, - ласкал пальцами запястья, говоря медленно, с паузами, севшим, хриплым голосом. - Но они хотят его видеть живым многие годы, понимаешь? А если ты сейчас приедешь к нему, он может отчаяться и... наложить на себя руки, - накрыл руками её ладони, прижав к лицу. - Даже может сбежать из больницы! За тобой... - шептал, борясь с захлестнувшими собственными чувствами. - Вот родители и попросили меня, как твоего друга..., постараться удержать тебя от поездки. Или запретить, если станешь упорствовать! - осторожно снял женские ладони с лица, встал со скамейки и, выйдя из павильона, поднял светловолосую голову, подставляя пылающие щёки под тихий, прохладный, ночной ветерок из ущелья. Постояв несколько минут, вернулся, сел рядом.
   Безмолвная истерика накрыла её с головой: горло перехватил спазм, дыхание спёрло, слёзы обильно хлынули из распахнутых в молчаливом протесте глаз, тело сотрясала мелкая нервная дрожь. Мысли устроили бомбардировку, муча болью, мутя зрение и ясность ума: 'Запретить? Что? Свидание? А Касю спросили, желает ли этого? Да откуда им знать, что может сделать? Чего хочет? Почему даже в двадцатом веке законы и устаревшие правила продолжают ломать человеческие души и наши с Касей судьбы?' Задрожала сильно, не справляясь с эмоциями.
  
   - Мариш..., - вновь встал с тяжёлым вздохом, подошёл, обнял, положив её голову к себе на живот, под самое сердце, - пойми их правильно. Они прекрасно понимают, что ты москвичка до мозга костей: птичка редкая, залётная, но такая долгожданная и желанная здесь, на твоей Родине. Знают: не пара тебе их сын, простой бедный казахский мальчик из многодетной и нищей семьи. Но не в этом даже дело! - склонившись, спокойно поцеловал ароматную девичью макушку, а его сердце жило собственной, яростной жизнью, исступлённо вырываясь из молодой груди. - Если увидишь, повидаешься, только душу растравишь - хорошо понимаю тебя. И знаю - всегда в ответе за того, кого прикормила! Или полюбила... - тепло рассмеялся, потёрся носом о кудрявые волосы: 'Запах лака ещё чувствуется. И роз'. Тайком вздохнул, продолжил разговор. - Смирись. Эту войну не выиграть - не те условия и время. Понимаешь сама. Ни на кого не обижайся: ни на его родителей - их семья тебя любит, как дочь и сестру! Знаю, видел по покрасневшим от слёз глазам. Ни на мусульманские законы - не они их писали, им просто свои не простят, изгонят из общества - там свои устои и уклад. Ни на мою маму - поневоле причинила тебе боль, а этого никогда не сделала бы нарочно! И на меня не держи зла - насильно стал послом мира, ё-маё... - сильным рывком поднял её с сиденья на ноги, практически бросив себе на грудь, порывистым объятием вжал в напряжённое возбуждённое тело. Дрожащими, крепкими, коротковатыми руками сладострастно провёл каким-то неистовым, отчаявшимся жестом по изгибам девичьей гибкой, тонкой фигурки. Помедлив, не сдержался и приник к губам с нежным, печальным, будто извиняющимся поцелуем. Оторвавшись, дышал хрипло, надсадно, пытливо смотрел вглубь изумруда сквозь слёзы Мари: прозрачные, нереальные, словно слюдяные в лунном свете. Маялся, старался что-то важное увидеть там, за призрачной, хрупкой, влажной плёночкой. Видимо, не увидел. Тягостно вздохнул всей грудью, выпустил из объятий, вывел под руку из павильона. Провожая домой, обнимал худенькие, костлявые плечики, поражаясь их тонкости и слабости: 'Что в ней такого, что у всех мужиков голову сносит? Красива? Да, до некой уродливости. Добра? Да, но строго избирательно. Стать, фигурка? Это да..., Дюймовочка! Что-то не физическое нас тянет, а... колдовское, что ли? Не зря же казахи и турки шарахаются от неё. Сколько девчонок красивых, средненьких и пострашнее своровали, над сколькими надругались, а её ни разу не 'зацепили'. Ведьма и есть - охраняет 'дар' потомственный. Волшебница наша...' Через силу продолжил беседу. - Не мне тебе запрещать и отказывать в чём-либо - меньше всего имею на это право после сегодняшнего вечера, - горестно вздохнул, захлебнувшись горькими мыслями, голос осип. - Но в этом случае, я на стороне Касыма и его родителей. Дай ему шанс самому во всём разобраться и принять решение. Если завтра появишься возле постели - у него просто не останется выбора, понимаешь?
   Не слышала. Перед глазами был не друг, дорога и тёмная улица, а фруктовый сад, пронизанный светом лампы, кружевная тень от листьев персикового дерева, исступлённое, счастливое, юное лицо Касимки, когда, наконец, понял, что многолетняя мечта сбывается, что уйдёт туда, за грань жизни, настоящим мужчиной: сильным, любимым и желанным! Ею, Мариной. Потерянно закрыла глаза, видя его перед собой ясно и физически ощутимо. Через боль улыбнулась видению: 'Прощай, Кася'.
  
   ...Провожая по длинной Центральной улице, тёмной, тихой и спящей, Серж не отпускал плеч Мари. Ласкал их пальцами, придерживал на дорожке в камнях, не видимых в ночной мгле. Теперь молчал. Даже в мыслях. Знал: начнёт разбираться - сорвётся окончательно и разрушит всё.
   Говорить тошно было и ей, просто убитой новостью и неудачей в невинной просьбе - повидаться с Симкой! Не плакала, не всхлипывала. Замерла, застыла, заледенела сердцем от непонимания: 'Почему всё так вышло? За что...?'
   Дойдя до её переулка, напрягся, остановился. Это сразу привело девушку в чувство.
   - Что-то ещё? - встала напротив, заглядывая в мужские глаза: тёмные, мерцающие чёрными алмазами в свете углового фонаря. Старательно прятал взгляд, скрывая боль и отчаяние. Лишь рыкнула беззвучно: 'Блин...' - Я могу чем-то помочь? - тихо, понимая прекрасно, что за этим последует.
   Стремительно шагнул вплотную и, не касаясь её руками и телом, поцеловал в губы, на этот раз по-настоящему: отчаянно, дико, с неуправляемой жадностью, звериной... любовью! Почувствовав, что откликнулась, утробно зарычал: 'Не отвечай!!' Застонал, содрогнулся от нахлынувших чувств, закончив поцелуй: провёл по женским приоткрывшимся устам сомкнутыми губами, продолжая любить кожей, теплом и лаской. Касался еле-еле, как скользит тополиный пух по щеке... Взяв себя в руки, отступил на несколько шагов, страшась не совладать с эмоциями и тем, чего требовало мужское ущемлённое эго: 'взять' силой, унизить, растоптать и... убить.
   - Только этим, - прохрипел с мукой, терзаясь чувством вины и раскаяния за отчаянные мысли. Стараясь преодолеть душевный кризис всеми силами, подумал о семье. Помогло. - Маринка, я с тобой прощаюсь, - надрывным голосом с трудом выдавил. - Пропаду на некоторое время. Так надо, пойми. Если больше не увидимся, знай - это лето было самым счастливым для меня! Память о нём сохраню на всю жизнь, - в последнем прорыве сохранить свой брак, выпалил. - Я не могу пока тебя видеть!
   Резко развернувшись на пятках, быстрым шагом пошёл прочь.
   - Прости. Мне жаль, - прошептала в спину, не надеясь, что услышит.
   От такого прощания опешил, остановился на мгновенье, закричал безмолвно: 'Ведьма! Стерва!' Собрав остатки воли, задавил бешенство и ушёл в черноту ночи, засунув глубоко в карманы брюк стиснутые кулаки.
   Провожая взглядом, тяжело, поражённо вздохнула, сдерживая накатившую истерику: 'Вот и всё. Нет ещё одного друга, с которым было прожито столько радостных и грустных дней, с кем связывает столько воспоминаний! Прощай, Торопыжка! Счастья тебе, мой рыцарь печального образа! Я для тебя не стала Дульсинеей. Скорее, ветряной мельницей...' Заплакав горько, но безмолвно, пошла домой.
  
   ...Отпуск заканчивался, отсчитывая последние дни, но Мари они были не нужны. Если бы ни Карин, сдала б дефицитный билет на самолёт с датой вылета через пять дней и немедля поехала в Москву поездом! Четверо суток пути оплакивала б судьбу. Хватило бы их вполне. Но, как напомнил в тот вечер Сергей, она всегда была в ответе за тех, кто рядом, кто важен, кому стала нужна, как вода в пустыне. Поэтому не могла всё и всех бросить, поддавшись минутному отчаянью, и уехать тотчас и подальше. Были племянники и дочь, мать и Карин, друзья и соседи, знакомые и друзья друзей - 'целый орда и ещё маленький арба', как приговаривала мама Бека, Асель. С ними не повидалась, не попрощалась, не договорила, не попросила прощения...
  
   ...Гости стали приезжать и разбирать детишек, развозя по городам и селам большой страны. Стало пусто и непривычно без маленьких орунов и горлопанов, пачкунов и потеряшек, задир и тихонь. Отъезд Артёма расстроил всех до слёз! Мари грустно вздыхала: 'Славный парнишка вырос у сестры снохи. Как его оплакивали маленькие бармалеи...! До самого поворота бежали за автобусом, коленки посбивали, падая...'
   Лето заканчивалось, отпуска и каникулы тоже.
   Ей оставались домашние дела и редкие встречи с друзьями. Видя грустные, неживые глаза одноклассницы, они старались всеми способами развлечь и развеселить, что-то придумывали, устраивали наскоро изобретённые праздники... Лишь грустно улыбалась, оставаясь потерянной и несчастной. Не могла безоглядно шалить и петь, как прежде, словно в душе сломалась пружинка веселья и хулиганства, а как её починить, не знал никто. В мелодии встреч ясно зазвучала тоскливая нотка разлуки и диссонанс непонятной тревоги, которую ощущали все! Переживали, тихо переговаривались, советовались, а предотвратить были не в силах. И беда не заставила себя ждать.
   Кириенко снова предпринял попытку штурма крепости по имени Карина, и Мари с матерью пришлось усилить контроль и надзор за девушкой. Страшились, что покорённая настойчивостью девочка натворит непоправимых глупостей. В один прекрасный день это едва не случилось!
  
   Юра приехал к дому Риманс на мотоцикле с запасным шлемом на сиденьи. Постучав в окно кухни, через стекло спросил племянницу. Выйдя на стук на веранду, Марина всё сразу поняла: у него странно горели глаза, был необычайно взвинчен и взволнован, приглашая Кэри на прогулку в горы, в ущелье с арчовой рощей, что очаровала её в прошлый раз. Выглянув на дорогу и убедившись, что едет один, без друзей или бандитов, молниеносно закрыла калиточку и наружную дверь на крючки и птицей кинулась в нутро дома.
   - Карин, отойди от окна! - прикрикнула, заметив, что та прилипла к окну носом и радостно машет Юре ручкой. - Кому сказала!! Вон!!
   На резкий окрик из зала вышла удивлённая Варвара.
   - Доча, ты чего это?
   - Мама, держи Каринку!! - только и успела крикнуть, а девочка... ринулась в дверь!
   Варе прыти было не занимать: вцепившись в тонкую талию клещами, закинула девочку в комнату, как котёнка, и зашла следом, бросив через плечо:
   - Не выпущу. Разберись с засранцем. Как умеешь.
   Мари вернулась на веранду и столкнулась с незваным гостем, недоумевающим и рассерженным непонятной задержкой Карин. Неожиданно резко вытолкнула его за порог пристройки, куда посмел войти без приглашения, закрыла низкую дверцу для малышей, которую её отец сделал ещё для них, детей-ползунков, чтобы не расползлись из дома. Подняла на парня отстранённые, нейтральные, почти равнодушные зелёные глаза.
   - Тебе лучше уйти немедленно. Карин не выйдет. Я не позволю испортить ей жизнь, Юра.
   Долго не мог понять, ослеплённый и оглушённый плотским желанием и предвкушением лёгкой победы. Постепенно до него стало доходить, что тайная операция с Карин, так тщательно скрываемая от всех, раскрыта, что его мечте никогда не сбыться, и... впал в бешенство! Пытаясь сдерживаться, лепетал о том, что просто покатаются, посмотрят горы и вернуться, что напрасно не доверяет. Мол, ты меня что, не знаешь, я же твой однокашник и знакомец с яслей, и т. д. и т. п. Её обмануть и переубедить было невозможно: губы гостя говорили одно, а глаза другое! Это был взгляд не человека, а тяжелораненого животного, дикого хищника, у которого отбирали давно выслеживаемую и выслеженную, наконец, добычу! Без смертельного боя отдавать не собирался!
   - Последний раз предлагаю: уйди по-хорошему, - спокойно продолжала, слыша в глубине дома истерические вопли обезумевшей, влюблённой пятнадцатилетней девочки, готовой на всё! - Попытаешься проникнуть силой - посажу, начнёшь бить стёкла - посажу, ударишь меня - посажу, - жестокие и жёсткие, чужие слова слетали с уст, не вызывая сожаления в душе. Профессия пригодилась ей в эту роковую минуту. Хладнокровие и непреклонность спасли. - Считаю до десяти. В комнате мама через тонкую перегородку в стене договорилась с соседями - они будут свидетелями. Решай: убираешься немедленно или тюрьма, - смотря в абсолютно невменяемое, полное ненависти и нечеловеческой ярости лицо Юры, не видела в нём друга! Перед ней стоял готовый на всё бывалый растлитель малолетки, а с ними в Конторе разговор был коротким: уничтожали на месте без вмешательства других силовых структур. - Раз..., два..., три...
   За её спиной в самой дальней комнате рыдала и вырывалась потерянная и ошалевшая девчушка, которую сдерживала сильная, и когда требовалось, беспощадная до садизма мать.
   Слыша крики влюблённой девочки, Юрий попытался ринуться в дом, сметая всё на своём пути.
   - ...восемь..., девять... Юра!! Это последний шанс остаться на свободе!! Клянусь жизнью твоей матери, которая умирает от рака! Хочешь похоронить её? Увидеть последний взгляд? Принять прощальное благословение? - слова о страстно любимой матери остановили чудовище, загнали обратно в подсознание. - Или предпочитаешь узнать о кончине за решёткой от равнодушного надзирателя? - не сдавалась, добивая друга, товарища, человека. Смотря прямо в белые от безумия глаза, произнесла. - ...Десять!
   Услышав последнюю цифру рокового отсчёта, отшатнулся, руки опустились, взгляд стал вновь синим, только белки глаз оставались налитыми кровью. Кусая губы, нервно подёргивая лицом, медленно приходил в себя. Выдавив чужим низким голосом: 'Никогда этого не прощу! Ненавижу!!', развернулся и, не глядя в окно, быстро ушёл со двора. Выйдя за калитку, бросил взгляд, полный ярости, в сторону дома и стоящей на месте бывшей одноклассницы. Завёл мотоцикл и, взревев мотором, подняв машину на заднее колесо, рванул прочь, сыпанув веером гранитный гравий и взбаламутив истошный лай соседских псов.
  
   ...В калитку поспешно вбежала бледная, взволнованная до трясущихся губ, соседка баба Нина.
   - Что тут произошло?? Почему Каринка так кричала!? - приглушила голос, покосившись на окно кухни. - Хотела с Юркой убежать, да? - посмотрев в белое лицо Мари, поняла и без слов. - Вот ведь напасть! Ой, что ты пережила, Мариночка! Совсем с ума сошёл! Вот бесстыдник! Бедная Лиля, матушка его... Вот наказание! Ах..., какой паскудник... Что удумал...
   Бело-синяя от волнения девушка только пригласила пожилую женщину жестом руки в дом, будучи не в силах говорить. Тело дрожало от дикого нервного напряжения, как перетянутая струна, спазм стиснул горло до удушья, в глазах стоял кровавый туман: 'Ещё мгновенье, я застрелила бы Юрку из ружья! Висит за старым дождевиком отца справа в углу веранды. Никто о нём не знает, только мы с мамой и брат. Заряжено и исправно. Стоило только протянуть руку... - попыталась прогнать спазм из горла, поводив шеей из стороны в сторону. - Не переживала ни мгновенье о последствиях. Самооборона плюс угроза жизни домашних. Уже через пару часов здесь оказался бы кто-то из моих наблюдателей. А то и раньше - несколько раз замечала рядом незнакомцев с военной выправкой. Значит, мне ничто не грозило. Адвокат сметёт все улики железными аргументами, - задавила мысли, вернулась в действительность. - Стоп. Дело сделано - забыть'.
   - Стоит ли заходить? К месту ли я буду? - терпеливо помолчав, засомневалась соседка. Увидев утвердительный кивок и слабую улыбку Марины, облегчённо вздохнула. - Если только помогу чем... Вам пришлось трудно, бедным... Девочка-подросток - такая проблема... - безостановочно говоря, вошла в дом.
   Там уже была тишина. Карин сидела у окна, глядя в него остановившимся взглядом, теребила насквозь мокрый носовой платочек с красивой каймой из ришелье, от которой остались лишь жалкие клочки. Не поворачивая головы, не говоря ни слова, упрямо набычив крупную голову, выражала протест и презрение всем, кто только что спас её девичью честь, и честное имя их семей. Не обращая на это особого внимания, женщины стали накрывать на стол, готовясь к чаепитию, задавая полувопросы обиженной девочке, не ожидая на них скорого ответа, следя постоянно за её действиями и движениями. Бедняжка начала придумывать всякие поводы, чтобы выйти на улицу, но на все надуманные просьбы и предлоги кто-то из троих тут же отвечал: 'И я с тобой!' Только к ночи Кэри горько и тихо заплакала, повалившись лицом в подушку, и они вздохнули: 'Отпустило!'
   Ещё три дня контроль был тотальным! Помогали дети соседей, соседки и знакомые, бандиты, устроившие скрытый наблюдательный пост в саду бабы Тони через дорогу, сельчане, прослышавшие о дурной выходке несносного сынка бедной Лилии Михайловны.
   А Марину... возненавидели два родных и близких человека: Кэр и Юра! Предполагала и вполне закономерно ожидала этого, но рана оказалась так глубока, что с трудом держалась, стараясь не плакать на людях. Роняя слёзы разочарований и неудач, подводила горькие итоги лета: 'А было ли горше этого в жизни? Нет, пожалуй'. Как же она ошибалась, наивная! Видимо, горечи было недостаточно 'для полного счастья'. Хмыкала много позже, когда смогла всё обдумать с трезвой головой и остывшими эмоциями: 'Господь славно в то лето покуражился и над моей судьбой, и над судьбами друзей! Вот уж повеселился... Поиздевался... Животик точно надорвал, болезный...'
  
   Глава 19.
   Смирительная рубашка.
  
   Вещи были собраны, последние тряпочки досыхали на верёвках в саду, а Мари и Кэр... не хотели уезжать!
   Карина, проплакав три дня, попросила прощения и помирилась со всеми. То ли молодость взяла своё, то ли гибкая психика девочки, но факт оставался фактом: не желала даже слышать имени Юрки! Кто и чем её так усмирил, осталось загадкой для Мари.
   Кириенко пропал из компании. Девушки всё равно старались не выходить из дома по вечерам, приглашая ребят к себе в гости. Боря, Игорь, Саша и Бек стали частыми гостями в саду дома Риманс, а подружки забегали лишь на минутку, обременённые детьми и семьями.
   ...Приехали старые друзья семьи из района: Роза и Серик. Подумали, подумали и... совершили вылазку в горы в гости к пастухам.
   Сколько было радости у Карин, когда увидела высокогорное джайлау своими глазами, вдохнула хрустальный воздух, напоённый ароматом тающего льда и снега! Зашлась в восхищении, когда посадили на настоящую, чабанскую, мосластую лошадку с серебряным седлом и упряжью, насчитывающую полтора столетия - передавалась членами семьи по наследству из поколения в поколение! Так и сняли на фотоаппарат юную москвичку, сидящую в старинном седле с поднятой вверх правой рукой и немного смущённым личиком. Вид тучных овечьих отар, остерегаемых злющими псами-алабаями, просто ввели в раж! Поразила до оторопи настоящая юрта и её хозяйки с непростым и неприхотливым бытом кочевников.
  
   Заставшая на пастбище сильная гроза заставила друзей быстро покинуть гостеприимных казахов-чабанов, проводивших их до Нижнего перевала и указавших ближайшую дорогу к домику егеря.
   Неопытных и неосмотрительных туристов, продрогших и насквозь промокших, безропотно приютил малоразговорчивый мужчина-охотник, замещающий хозяина на время его отсутствия: подал полотенца, вскипятил большой самовар, угостил горным тёмным мёдом, на десерт каждому дал по горошинке мумиё с ворчанием: 'Так простуда не прихватит'.
   Время клонилось к вечеру. Все так устали, что не чаяли уж, как бы вернуться домой. Вдруг во дворе егерского домика затрещали моторы мотоциклов! Выйдя шумной гурьбой, увидели, что это свои! Оставшиеся в селе парни из команды забили тревогу, беспокоясь об их долгом отсутствии. Подняли на ноги владельцев лёгкого транспорта, уговорив поискать заезжих туристов за первым перевалом. Угадали. Теперь шесть лёгких и полутяжёлых машин стояли на каменистой дороге к домику и ждали, сигналя и рыча выхлопными трубами.
   Через полчаса были дома! Уставшие, голодные, но счастливые покидали сиденья быстроногих железных коней. В радостной суете, в спешке, девушки не заметили среди добровольных мото-таксистов Кириенко в глухом незнакомом шлеме. На его мотоцикле приехали гости Марины, брат и сестра Турсуновы из-под Мерке. Только у дома он, сняв шлем, чтобы за руку попрощаться с Сериком, поглядел в сторону подруг. Тогда и увидели, кто им помог. Юрик спокойно посмотрел на них с Кэр, кивнул головой, прощаясь, и уехал, не оглянувшись.
   - Как только узнал, что вы пропали в горах, кинулся всех поднимать, - рассказала Варвара. - И, знаете, девчонки..., попросил за всё прощения: и у меня, и у вас, и у соседки. Сказал, что на него затмение какое-то тогда нашло - себя не помнил! - задумалась, что-то припоминая. - Ой, не пошёл бы в деда! Тот тоже был с 'заходами'! Но Егор Степанович-то фронтовик был, контуженый. А тут молодой парень...
   Слушать некогда было: гостей надо накормить и куда-то разместить. Назавтра у москвичек были билеты на самолёт - конец отпуску. Поблагодарив мужчин-сельчан, пожав всем руки и обняв знакомых, пошли в дом.
  
   ...Обед удался на славу! Роза удивила всех, проснувшись с петухами и нажарив к семейному торжеству баурсаков и лепёшек, картошки в масле и мяса, которое с Сериком привезли вчера перед поездкой в горы. Объевшись вкусностей, опившись чаю из огромного самовара, который одолжила соседка-татарка тётя Маннигуль, подняв настроение добрыми шутками и забавными случаями из детства, смеялись и чувствовали себя счастливыми. Это настроило всех на легкомысленный лад, и захотелось пошалить, походить по гостям и искупаться! Почесав головы в растерянности от разнообразия желаний при острой нехватке времени, решили разделиться: кто - на плотину, кто - по гостям, а кто - пошалить. Сверив часы, договорились к пяти часам собраться дома и всей компанией отправиться на остановку к половине шестого, чтобы проводить гостей из родного села на автобус.
   Марина осталась вдвоём с Борисом, решив со всеми попрощаться, пройдясь по домам друзей, одноклассников и добрых знакомых напоследок.
  
   ...Это невозможно оказалось выдержать! Они обошли с Борей только несколько домов, а у Мари уже кружилась голова от выпитого! Ворчала под нос, сопя возмущённо: 'Ну что за правила такие, блин? Почему, прощаясь, необходимо обязательно выпить с провожаемым? И не откажешься, завопят: 'Не уважаешь!' А я непьющая и не железная леди!' Так и шли дальше.
   - Нет, Борь, будешь пить только ты, а то меня в самолёт не пустят! - глупо хихикнув, повисла на нём. - Кто у нас по списку следующий? - покорно посматривала искоса, втайне понадеявшись, что поймёт правильно и поведёт домой. - А? Борь, давай домой в постельку? Даже разрешу рядом прилечь в моей тёмной комнатке, в прохладе... - всё сильнее прижималась, соблазняя приятной перспективой. - Одни... Все разбежались...
   Удивил. Не поддавшись, не отвечая на вопросы и предложения, пряча смущённое лицо и глаза, быстро повёл... к Нурлану!
   - Боря! - встала стопором, мгновенно протрезвев при виде знакомого дома. - Зачем?
   - Я дал честное слово, что приведу тебя, даже если придётся перекинуть твоё пьяное тельце через плечо! - шутил, а глаза, как у побитой собаки. - Вам нужно, наконец, встретиться. Поговорить и проститься по-человечески.
   У Мари задрожали пальцы, по спине прокатилась чувственная волна 'мурашек', напрягшая грудь в жёсткой 'грации' под белой кружевной блузкой. Перед глазами всплыло страстное, необузданное, неистовое смуглое лицо, жаркие, дурманящие, раскосые агатовые глаза и цепкие руки с сильными кистями и чуткими пальцами. Физически рядом с собой ощутила мощное, гибкое и горячее тело, словно вновь оказалась там, под окнами школы. И снова её кровь на пылающих губах Нуры, гулкий ритм зашедшихся в волнении сердец. Вспомнилось обоюдное безумие, неспособность справиться с влечением юных тел, глухая и слепая страсть, едва не сорвавшаяся 'с резьбы'...
   - Нет!!
   Боря остановился, свысока посмотрел на девушку с иронией, презрительно окидывая с головы до ног нахальным, вызывающим взглядом. Скривил рот, недоверчиво вздёрнув правую бровь.
   - Трусишь? Ты!? Не верю! Спеклась? Так скоро?
   Безмолвно взвыла, стиснув кулачки: 'Вот гад! Зная слабые стороны характера, 'муженёк' просто шантажирует ими сейчас! Если бы дело было только в этом! Только во мне...Чёрт-чёрт!'
   - Не о себе беспокоюсь! - сильно треснув парня по прессу кулаком, рассердилась. - Ты что, ничего не понимаешь!? Совсем дурак?
   - Не только понимаю, но и давно всё про вас с Нурланом знаю, - спокойно смотрел в потемневшие 'лесные' глаза. - Он как-то, сильно выпив, выплакался у меня на плече и всё рассказал с самого начала. С вашей встречи на остановке 'на низах', - схватил и поволок её к дому насильно. - Говоришь, не о себе беспокоишься - отлично! Вот и повидайтесь лицом к лицу, - резко остановившись, принял любимую, летящую по инерции вперёд, в объятия. Поймал, сжал, трепеща длинным телом, громко стуча мощным сердцем. - Скажи ему всё сама, милая! Отпусти его, Маринка! Он в беде, в настоящей яме! Самому оттуда не выбраться никак. Сопьётся!! Спаси, Мари! Любишь - стань ему всем, хоть на несколько часов. Может, это спасёт парня? Молю...
   Негодующе вскинула светлую голову, пытаясь возразить, восстать, объяснить.
   - Да я уже устала быть для всех 'скорой помощью'!! Не замечаешь, что ли? Эта 'помощь' мне потом вылезает боком!! Вредит репутации элементарно! Уж молчу о том, что сильно ранит сердце и душу...
   Покачав каштановой головой, молча ринулся вниз по улице к заветному домику над Оспанкой, крепко сжимая девичью руку и таща, как тягач!
   Только тут до неё дошло: 'За все дни отпуска ничего не слышала о Нурлане! В первые дни кто-то из ребят обмолвился, что он где-то на заработках, и я... с радостью забыла, словно выдохнула с облегчением! В прошлые приезды нам не довелось встретиться: армия, учёба, командировка, выездные работы на вахте... Бог хранил целых девять лет! Кажется, лимит оберега закончен - встреча неминуема, - заскулила, с мольбой глядя в небеса. - Господи, дай ещё немного времени! Только сутки, день, полдня, несколько часов, пока не сяду в самолёт! А...?' Не дал.
  
   ...На подходе к дому заметила во дворе Сабиевых троих незнакомых молодых парней-казахов с взрослым мужчиной и облегчённо вздохнула, прослезившись на радостях: 'У них в доме гости! Мы не останемся ни на минуту наедине. Спасибо, божечка, что дал поблажку, не вверг в очередное искушение меня! Нет, нас!'
   Увидев Марину с Борисом возле калитки, группка парней внезапно стихла, потупила раскосые узкие глаза, заалела смуглыми лицами и ушками. На приветственные слова Бори обернулся высокий, накачанный, по-спортивному крепкий молодой мужчина, дочерна загорелый и незнакомый, пока... не повернул лицо. На неё смотрел возмужавший и серьёзный, красивый и потрясающе притягательный... Нурлан, державшийся с таким достоинством и самообладанием, что Мари тайком выдохнула и расслабилась. Слегка улыбаясь, склонила голову в привычном для него жесте, протянула руку в приветствии... В тот же миг оказалась в таких тесных объятиях, что мир померк. Застонав, закричав, закружившись, он стал завлекать её в омут, в бездну, в чёрную дыру чувств! Время и годы стремительно понеслись вспять: двадцать пять, двадцать, семнадцать, пятнадцать...
   - Машук!! - стонал Нури в девичьи волосы, сливаясь-срастаясь с её тощим тельцем, явно не собираясь отпускать ни на миг, ни на век. - Ты...
   - Ой, Мариночка! Здравствуй, милая! - их буквально разрывала руками мать Нурлана, Нарима. - Да оторвись от неё, сынок! Я тоже хочу прижать её к своей истосковавшейся груди! - ласково обнимала, целовала, гладила короткие, волнистые, светлые волосы. - Айяяйй! Зачем ты свои роскошные волосы обрезала!? Неужели не было жалко?? Или химией сожгли? Вот мерзавки! Такие чудесные волосы моей любимице испортили! - Нара всё сыпала вопросами, тут же на них отвечала. - Ах, как я соскучилась по твоим чудным глазам! Как чигинда! Красавица моя! Ты стала ещё краше, доченька! - восторгалась, крутила в руках и всё-таки вырвала Мари из сильных и цепких рук сына. - Пойдём в дом, пропащая! Как я тебя давно не видела, голоска твоего радостного не слышала и смеха нежного... Как же соскучилась по твоему милому, чистому личику... Ягнёночек мой шёлковый... Годы тебе не вредят...
   За их спинами, едва двинулись в дом, к Нуре бросились парни, что-то быстро говоря на казахском. Удержали его дикий порыв догнать и силой отобрать гостью, крепко схватив за плечи и руки.
   Мари поразилась до оторопи, восхитившись: 'Ай да Нара! Пригласила племянников в гости специально, дав соответствующие инструкции! Умница!' Метнула взгляд на провожатого. Борис с побледневшим лицом стоял в стороне и с отчаянием наблюдал за тяжёлой сценой.
   - Ты поклялся! Обещал! - шептал Нурлану одними губами, посиневшими и трясущимися. В ответ неслось только неистовое рычание и хрип обезумевшего друга, рвущегося из молодых, но сильных рук родни. - Опомнись! Всё испортишь... Потеряешь навсегда... Очнись!
  
   Быстро заведя Мари в прохладу комнаты, притемнённой наружными маркизами, Нарима усадила на корпе и Борю. Его ввела в дом старшая дочь, Диля. Смотрел перед собой невидящим взглядом, побледнел до синевы, трепетал в мелкой дрожи. Хозяйка с любовь похлопала по руке.
   - Ты ни в чём не виноват, Боря. Не кори себя. Кто же знал, что так выйдет? - отвернула лицо от сочувствующих и понимающих глаз, стараясь скрыть горькие слёзы. - О, Аллах, дай нам всем силы! А сыну моему разума... - вечные слова заметались под белёным потолком кухоньки.
   - Маринка, здравствуй! - к гостье подсела Диляра, став на колени и обняв с нежностью. - Какая ты стала красивая! Ещё похудела, глаза такие чудесные! Переливаются, как радуга! - льнула, оглядывала, всматриваясь в лицо карими глазами с милой раскосинкой. - А ты нос сожгла! - прыснула, прикрыв озорную улыбку ладошкой.
   - Дочь, не пора ли напоить гостей чаем? - строго призвала к сдержанности и учтивости Нара. - Самовар готов? Накрывай дастархан, неси угощенье.
   Мари прислушивалась краем уха к звукам со двора и всё ждала чего-то непоправимого, чего-то, что потребует смирительную рубашку или Нурлану, или ей. Сидя в маленькой комнатке, улыбаясь и отвечая на вопросы его матери, продолжала ощущать на теле страстные руки Нуры и слышала неистовый стон-шёпот: 'Машук!! Ты...'
   Протяжно выдохнула, стискивая зубы: 'Не поверила бы, но, кажется, для него время остановилось на том дне девять лет назад! Когда наши парни перекрывали крышу школы. Когда расстались с Нурой, как мне казалось, навсегда. Невероятно! Замер в ожидании. Боже..., карету мне, карету! Психиатричку! И двухметровых санитаров-амбалов со смирительными рубашками. Боюсь, без них нам обоим не обойтись... Безумие на пороге...'
  
   Глава 20.
   Рубя канаты...
  
   ...Спустя четверть часа в комнату вошёл Нурлан, спокойно сел рядом на корпе и протянул напрягшейся матери пиалу.
   - Налей.
   Тяжело вздохнув, покорно выудила из-за спины... бутылку водки.
   - Всем, - хмуро буркнул.
   Посмотрела на гостей умоляюще, и им пришлось пить с её потерянным сыном, боясь вывести из себя. Пришедшие вскоре со двора родичи быстро куда-то увели Бориса, что-то шепча и поглядывая на Мари с Нурой. Нарима встала и... тоже испарилась! Тут же вошедшая Диля строго посмотрела на брата.
   - Выйди на минутку, Нурка. Мне Марине нужно что-то важное женское сказать! - молча встал и безропотно вышел из комнаты. Победно улыбнувшись в спину старшему брату, поманила гостью тонким пальчиком за собой, шепча странные слова. - Нурик меня убьёт, если узнает об этом. Никого сюда не пускает! Даже убирает всё сам. Но ты это должна увидеть и сама решить. Только ты и имеешь на это право. Больше никто в мире. Лишь бог.
  
   Удивлённая, без задней мысли, вошла за ней в маленькую комнатку в глубине дома и... застыла поражённо на пороге. То, что она принадлежала Нурику, можно было не сомневаться. Это была не комната, а мемориал, посвящённый... ей, Марине Риманс, Машук. Фотографии висели повсюду! Удивилась до предела, едва не раскрыв рот: 'Откуда у него их столько!? Не любила фотографироваться, зная, что жутко не фотогенична. Где взял? Кто фотографировал и когда? - на снимках не узнавала себя! Понадобилось время, чтобы свыкнуться с таким образом и внешностью. - Кто так удачно 'ловил', что везде у меня разное лицо и волосы, выражение глаз и улыбки, поворот головы и тела? Как ни стыдно признать, здесь вышла прекрасно. Браво безымянному автору или случайности! Надо же..., а я была красавицей... Зеркало даже лжёт, но не фото. Удивил до немоты, Нурка...'
   Переходя от карточки к карточке, трогала их руками, ощущала шероховатость и рваные края, тщательно подклеенные, восстановленные. Печально вздохнула: 'Память и боль. Не мудрено, что Нурик их сохранил, где-то отыскав, выпросив или украв у хозяев. Не удивительно, что не смог избавиться от них. И забыть меня. Как тут забудешь, если перед глазами в любое время суток смотрю на него отовсюду? Весёлая и задумчивая; смешная, в нелепом наряде Бабы Яги; печальная, с глазами, полными слёз; с набитым печёной картошкой ртом и чумазым носом, но задорно распахнутыми, смеющимися глазами, смотрящая прямо в объектив; с пышной взрослой причёской и в бальном платье на вечере в Зимнем клубе; в засыпанной снегом белой пушистой шапочке и варежках из кроличьего пуха, подаренные мне соседкой, бабой Катей; с припорошенными снегом ресницами и заиндевевшими прядями волос вокруг лица, грустно смотрящая куда-то вдаль, прикусив пухлую губу...'
   Опустив глаза на прикроватную тумбочку, невольно сделала три шага в глубину комнаты и вздрогнула, окатившись ледяным ознобом: в рамке стояла большая фотография, на которой она была снята в наряде... одалиски! Ахнула, поперхнувшись от волнения: 'Господи..., а она у него откуда?? Я нарядилась так единственный раз на тематический концерт в Зимнем клубе! Соорудив из подручных средств одежду, сделала высокую укладку волос, опустив по вискам кудрявые локоны, а в уши вставила... серебряные серьги Зарины - чудесно сочетались и с цветом наряда и глазами, - присмотрелась, покачала головой. - В изумрудной коротенькой кофтёнке, завязанной на груди, в тёмно-синих бархатных шальварах, держащихся на честном слове на тощих бёдрах, с причудливо подведёнными раскосыми малахитовыми глазами не просто правдоподобна, а сказочно-нереальна. Словно пришла из другого времени и другой страны или запросто вышагнула из старинной картины. Поза говорит о том, что фотограф 'поймал', когда репетировала: правая рука лежит на бедре на границе шальвар; поднятая над головой левая сжимает синий шёлковый платок с кружевной каймой, будто собираюсь махнуть или прикрыть лицо им, - попыталась припомнить давнее время, почти стёртое за чередой бурных событий жизни. - Кто тогда был неподалёку? Только Толик Ахметов, - вспыхнула стыдливой краской на щеках, невольно метнув искоса глаза на замершую Дилю. - Слава богу, не пялится в спину, не заглядывает через плечо, а лишь с тёплой улыбкой рассматривает фотки на стенах! - задумалась, вспоминая. - Точно, сосед был рядом. Так он хотел себе оставить снимок? Ну дела... Или делал по чьему-то заказу? Тогда не удалось выступить - во всём селе погас свет. Этого фото и у меня нет - даже не подозревала о его существовании!' Поражённая красотой фотографии, и тем, что именно она стоит перед глазами Нуры, поняла значение и назначение 'музея' и начала тихо сходить с ума.
   - Теперь ты понимаешь его? - грустно спросила Диляра и, ойкнув, скрылась в един миг!
  
   - ...Ты не ответила на её вопрос, - сзади Мари стоял Нура. Голос напоминал отдалённый рокот водопада, дыхание с запахом алкоголя становилось всё ближе. У неё, как у дикого животного, все волоски на теле встали 'дыбом', кожа покрылась крупными 'мурашками', грудь напряглась, расширенные и потрясённые глаза стали наполняться слезами. Подойдя вплотную, мягко взял девичьи плечи в крепкие руки, сжал, нежно притянул спиной. Прижав лицо к её затылку, шевелил прерывистым, взволнованным, горячим дыханием нежные волоски сзади, разогревая кожу, гоня трепетные волны, будя древнее и опасное. - Ответь, пожалуйста, Маринка... Только не молчи... Говори... Я хочу слышать твой голос... Не молчи... Я жду ответа...
   Если бы она могла! Какой там ответ?? То, что всегда между ними происходило, как только оказывались в паре метров друг от друга, ни ответа, ни объяснения не требовало - были на одной волне... страсти! Теперь она пульсировала в маленькой комнатке, словно жаркий огонь открытого очага, искажая, колебля воздух. Отражаясь от нескольких десятков женских фото, от окна и стен, от пола и мощной фигуры, стоящей позади девушки, не только не гасилась, а удесятерялась, делаясь физически ощутимой! Обволакивала, мутила сознание, лишала воли. Резко подскочившая температура молодых тел грозила вскипятить кровь, выжечь души без остатка, оставить после себя лишь седой мёртвый пепел.
   Находясь в этой комнате, Мари не смела даже заговорить: здесь было его святилище и молельня! Стояла оцепеневшая в трёх шагах от постели, где столько ночей он провёл в мечтах о ней, овладевая мысленно тысячи раз за эти годы. Всякий раз оказываясь со сжигающей тело и разум страстью наедине, ни разу не найдя приемлемого выхода, кроме самоудовлетворения, только чудом сохранил трезвость ума! Случайные связи лишь сбрасывали напряжение, но порождали в душе ещё большее отчаяние и гадливость. 'Как ему удалось не наложить на себя руки? Как не спился? Не 'сел на иглу'? Как просто не свихнулся от нечеловеческих мук? Что удержало на плаву жизни? Вывод только один - надежда. Глупая и банальная надежда на чудо. На сказку, - прочувствовав, что ему пришлось пережить, приняла и поняла сразу. - Столько отчаяния и боли от разлуки! Столько невыплаканных слёз и просьб! Столько горьких минут одиночества! А эта бездонная пропасть тоски, что была столько лет главной его спутницей - это не в счёт? Столько лет ожидания - впустую? Напрасно? Безобразная, нестерпимая, многолетняя мука - мираж!? Дурман? Глупый юношеский самообман? - взяла эмоции под контроль. - Нет. Ответа не будет. Ни к чему Нуре мои слова. Они лишь ещё больше разорвут ауру комнаты. Тогда ему не выжить. Его защищала лишь любовь, что порождало стойкую сетку-кокон оберега. Если нарушу неосторожными действиями биополе - убью парня! Рвать можно лишь вне стен дома и сада. Над рекой. Она всё унесёт и разбавит пропасть окончательной потери'.
   Сжав душу в кулак, искала выход, мечась мыслями между Сциллой и Харибдой: чувствами и трезвомыслием: 'Прекрасно сознаю, в чём опасность - неразделённая и нереализованная в своё время страсть. Она сделала нас настолько уязвимыми, что чудо удержит от необдуманного поступка. Хотя, и чудо здесь бессильно. Мы в миллиметре от падения!'
   Не удивительно, что вместо спокойного ответа: 'Да, я всё понимаю, но у тебя нет шансов быть со мной...', задрожав, Мари сделала разделяющий шаг назад, полностью окунувшись в его ауру желания и дикого влечения. Сильно прижалась дрожащим телом к Нуре, а руки начали... гладить его бёдра! Ждущие, страждущие, истосковавшиеся губы предательски прошептали: 'Дверь!'
  
   - Марин! Нас ждут! Посмотри на часы! - донёсся громкий голос Бори с истерическими нотками. - Автобус!!
   Очнувшись на мгновение, вывернулась из вцепившихся рук, но тут же попала в прямые, глаза в глаза, страстные объятия. Теперь не могла увернуться от пьянящих разум и тело поцелуев пухлых, нежных, любимых губ...
   - Мари... Мариш! Марик!! - захрипел, впился, вжал...
   Сумасшествие стало неминуемым!
   - Нурка! Отпусти её! Ей пора ехать! Самолёт не будет ждать! - вбежав, панически затараторила сестра, оттаскивая его. - Её же с работы выгонят, если послезавтра не явится! - тщетно пыталась образумить и привести ослепшего от страсти брата в чувство. - Нура! Опомнись!! Пойми её!! - навзрыд зарыдала, повиснув на мужской шее сзади. - Отпусти!!
  
   ...Марина смогла оторваться от него. Держа на расстоянии вытянутых рук, упершись в напряжённые плечи, сдерживала нешуточный напор: стремился её стиснуть, никогда не отпускать, оставить хитростью, обманом, силой, наконец...
   - Нур... - выдохнула абсолютно чужим хриплым голосом. Опухшие от поцелуев губы трепетали, ноздри нервно подёргивались, дыхание вырывалось стремительными толчками. - Нура... - встряхнула его, заставив поднять глаза, налитые кровью, почти ослепшие от высокого давления. - Не мучь ни меня, ни себя... Умоляю... Именем любви... Остановись.
   Перестал напирать, услышав их кодовое слово, ограждавшее раньше от последнего шага. Радостно просветлел лицом, став совсем юным, как тогда возле школы! Выпрямился, медленно поднял руки и прижал тёплые ладони к женским щекам. Сделал большой шаг вперёд, посмотрел на любимую сверху вниз, что заставило её поднять личико наверх. Вглядываясь в распахнутый зелёный омут с высоты роста, смотрел с обожанием, близким к поклонению. Безмолвно переливал в лесные всполохи её глаз агатовую непроницаемую темноту, соединяя цвета в бездне тел, перемешивая в смертельный коктейль навеки. Оба почувствовали: в глубине сердец нити душ перевивались, превращались в мощные канаты, крепли и тянулись навстречу... Одновременно замерли, затрепетали, не сводя глаз. Нурик пропустил между пальцами ушки Мари, сжав светловолосую голову нежно и ласково. Гладя большими пальцами пульсирующие виски, зачарованно смотрел, как растягиваются, искажаясь и удлиняясь, уголки её глаз, как податливая кожа делает русскую девочку раскосой и... своей, такой родной по национальности! Татаркой, башкиркой, алтайкой... Одним словом, мусульманкой. Той, которую примет не только его семья, но и всё общество. Той, которая сможет стать своей навсегда.
   Диля стояла в углу комнаты и заворожённо следила мокрыми от слёз карими глазами. Была до крайности потрясённая, растерянная, восхищённая. Откровенно любовалась родными лицами, освещёнными такой искренней, всепоглощающей, истинной любовью! Той, что даётся человеку только раз в жизни.
   - Как вы красивы! - зарыдала в голос, не справившись с перехлестнувшими душу эмоциями. - Как жаль, что жизнь развела... Несправедливо...
   Очнувшись от её плача, Марина стиснула запястья Нурлана, сняла со своей головы. Приложила крепкие натруженные ладони парня к щекам, прижала пальцами.
   - Она права - жизнь мудрее нас. Теперь у меня иная жизнь, - говорила ровным негромким голосом. - Серьёзная профессия, должность, обязанности. Дочь в сентябре идёт в первый класс, - заглянула глубоко в глаза. Старалась не моргать и не расслабляться: истерика под горлом. - Всё строго и ответственно. Будут последствия. Отпусти меня, - голос вдруг осип, дав осечку: не желал слушаться, предал, протестуя вместе с Нурой. Проглотила ком спазма. - Просто отступись и отпусти, - увидев протест во взгляде, сильнее прижала ладони. Опустил глаза на пухлые губы, большими пальцами стал нежно и невесомо ласкать, помня, насколько тонка кожа, как часто лопалась до крови. 'Кровь. Облепиха!' - вспомнил, глаза потемнели. Уловила, прикрикнула. - Смотри мне в глаза! Нурик! Посмотри в глаза! - подчинился с трудом, погладив пальцами подбородок. - Мне пора, - усилием воли выгнала из глаз нежность и остатки страсти, посмотрев почти сурово. - Я... тебя... отпускаю, - сказала чётко, твёрдо, решительно. Сняла его руки с лица. Отступила на шаг назад. Ещё на один. Ещё. Гордо выпрямилась, расправила плечи, приподняла упрямый подбородок. Стала выше, холоднее, отчуждённее. - Ты свободен. Перестань жить прошлым. Соберись с силами и сожги мои фотографии! Все, до единой! Я приказываю тебе! У меня есть на это право! Забудь! Закрой навсегда эту дверь! Возьми себя в руки. Ты очень нужен семье. Прекрати пить!! Ты обещал это ещё в юности! Поклянись мне сейчас ещё раз! Как самый старший мужчина в роду, ты обязан жить для семьи и ради неё. Ты их единственная надежда и опора, не забывай об этом. И женись, наконец. Я этого очень хочу! Клянусь! Прощай, Нурлан.
   Резко развернулась и быстро пошла прочь из комнаты, дома и его жизни. Уповала на это.
  
   На пороге с расширенными от страха глазами стояли мать Нарима, Борис и племянники Нуры, смотря на Мари с восхищением и опаской. Словно она была гранатой с сорванной чекой и могла 'рвануть' в любую минуту! Обняв всех, быстро попрощавшись и шепнув: 'Держите его!', успела выйти из ворот дома.
   Едва ступили на асфальт дороги, как за их спинами кто-то закричал, явно с кем-то дерясь!
   - Не останавливайся! - в панике просипел Боря. - И не оборачивайся.
   - Это бесполезно, - обречённо махнула рукой. - Только на вертолёте улететь...
   Лишь обернулась, тут же оказалась в руках опомнившегося от её жестоких слов Нурлана.
   - Маринка! Нет! Я не могу тебя отпустить! - схватил её руками за шею, крепко держа сильными ладонями затылок, а большими пальцами гладя пульсирующую жилку на горле. Она без лишних слов говорила правду: что чувствует, а не говорит вслух упрямица. - Хочу признаться в том, что ты ни разу не позволила сказать! - притянул, прижался лбом к голове. Смотря глаза в глаза, со слезами проговорил. - Я люблю тебя. Ты слышишь!? Люблю!! Я... тебя... люблю, - понизив голос, немного ослабил руки, и Мари снова взяла их за запястья. - Почему не хотела слышать этого? - слёзы перехватили горло, захрипел. - Я должен был сказать! Давно. Сразу. Ещё в облепиховой роще! В парке... Возле трибуны! Сто раз... Каждый день... Каждую встречу... - глухо зарыдал.
   - Их говорили тело, руки и глаза. И твоё сердце, - прошептала беззвучно. Пухлые, алые губы ждали. 'Граната' рванула, когда разжала душу. В голове что-то взорвалось! В бесконтрольном, отчаянном порыве схватила его за рубашку и стала оседать на ватных ногах, теряя сознание. Пальчики разрывали ткань и обрывали пуговицы, вытаскивали из брюк, наводили беспорядок в одежде - не заметил! Только слушал главные слова, что выдохнула пёрышком. - Ты мой...
   Подхватил, со стоном притянул, прижал к горящему мощному телу и выполнил молчаливую мольбу-просьбу: поцеловал, теряя разум от счастья и сбывшейся, долгожданной мечты!
   - Марин!! Не сходи с ума!! Самолёт! Гости! А Карина как же?? - Боря взвыл истошным воем. - Всё пропало!!
   Налетели мать, сестра, племянники, Борис и... растащили! Разрубили, разорвали дружескими, родственными, любящими руками сердечные канаты, завязавшиеся в морской узел. Нурлан кричал и рыдал, неистово рычал, рвался к Марине... Проиграл. Окружили, удержали со всех сторон плачущие женщины семьи и молчаливые суровые парни из дальней родни. Не пустили бунтаря на свободу, силой затянули обратно в клан, в уготованную богом юдоль.
   Марину, находящуюся в бессознательном состоянии, перекинул через плечо Борис и потащил прочь, утирая кулаком злые слёзы с белого, маленького, 'птичьего' лица.
  
   ...Опомнилась в узком переулке между огородами, на большом гранитном валуне, куда свалил выбившийся из сил 'муж', повалившись рядом в пыльную траву. Тяжело дышал, трясся телом от натуги, смотрел в пустоту перед собой слепыми от потрясения глазами.
   - Спасибо..., Боряш... - тихим, чужим, мёртвым голосом прохрипела, машинально нашла его голову, стала гладить.
   - Прекрати!! - взвился. - Напилась и сорвалась с катушек! Стакана хватило! Чуть не содрала с него одежду у всех на глазах! Прямо там, на дороге! - возмущался и неистовствовал. - Вот скандал... Ненормальная! Истеричка!
   У неё началась смешливая истерика, едва поняла смысл слов: 'Напилась? Устроила пьяный дебош? Пала до открытого разврата? Да уж..., отпуск удался на славу! Ай да я! Поистине 'крышу сорвало'. Пора домой в Москву, под строгое недремлющее око ГБ! Там меня быстро призовут к порядку, снова затянут в униформу, закуют в цепи строгой субординации. И опять: руку к пилотке, плечи ровные, спинка прямая, попу подобрать и не вилять, духами сильно не пахнуть; изысканный, но сдержанный макияж, причёсочка, маникюр - всегда быть красивой и модной; беленькие зубки, неизменная улыбка на хорошеньком личике - радость для глаз сослуживцев и начальства; туфельки из-за бугра, шпильки по паркету тук-тук-тук... Вновь базы спецподготовки, десятки пар жадных, голодных мужских глаз; каменное лицо, тотальный контроль над чувствами, пристальное визуальное сканирование подопечных; психологические тренинги и непонятные морально-этические опыты над элитными группами офицеров, готовящихся для узких задач и уходящих в никуда, в рейс с билетом 'в один конец'. Родная Контора и Система-Цербер снова будут рядом и не спустят глаз. Прознав о последних событиях, отпуск дадут нескоро. Не 'в свободное плавание' отпустят, а в спецсанаторий, под пригляд, как тогда, после провала 'программы' 'Аравия'*. Конец вольнице! Была Маринка Риманс, да вся вышла. Снова стану 'Пани'. Полячкой, весенним ветерком, молодой, да ранней легендой особого подразделения...' Всё смеялась и смеялась, уже рыдая навзрыд.
   Боря, очнувшись, испугался.
   - Мариш... Маринка! Перестань, прошу! Прости меня, родная. Больше не буду, - встал с травы, отряхнулся, подхватил под руку и скорым шагом, посматривая на часы, поволок домой. - Бегом!
  
   ...Выйдя на тенистую Центральную улицу, вдохнув разморенный летней жарой запах тополей-осокорей, окончательно пришла в себя. Остановилась, встала на колени над арыком, вымыла лицо ледяной водой, растёрла между ладонями несколько листиков перечной мяты и сильными резкими движениями несколько раз провела по лбу, шее сзади, вискам и верхней части груди, засунув руку под белую блузку. Опустив руки в ледяную, голубоватую, хрустальную струю, подержала несколько минут, пока не закоченели, стала массировать особые точки на голове, шее, мочках ушей и лице. Сильно загорелись, покраснели, но результат был налицо: приступы плаксивых и смешливых истерик прекратились, голова прояснилась, хмель выветрился без следа. Сдержанно улыбнулась, вспомнив гуру: 'Спасибо Юре-буряту с базы - научил кое-чему, - сорвала пару мохнатых, жгучих, пряных листьев, ополоснула в воде, сунула за обе щеки, пища от остроты. - Всё. Готова к встрече с родными и друзьями. Пора очнуться и вернуться в свою жизнь'.
   - Боря, спасибо. Мне жаль, что ты стал невольным свидетелем нервного срыва. Плохая идея. Как оказалось, я не была готова к встрече абсолютно. Не стоило нас сводить, родной, - голос предательски дрогнул.
   - А то у меня был выбор! Вломился бы к вам в дом! Он же, как приехал вчера, как узнал, что ты здесь уже больше месяца - чуть не поубивал домашних!! По саду их гонял топором! Кричал, мол, почему сразу не сообщили о приезде? Вы же прекрасно знаете и понимаете, что это, вероятно, последняя возможность мне быть с ней, - ломал руки, кусал губы до крови, едва не плача. - А то у меня кто-то что-то спрашивал! Выловил, за грудки схватил, да так и сказал: 'Лучше сам приведи!' - расстроено сопел, стыдливо прятал глаза, краснел. - Вот и привёл, чтобы здесь, в центре, не опозорились. Там мало кто вас видел - пара слепых стариков, а тут...
   До дома оставалось немного. Пора было принимать взрослые решения и совершать серьёзные поступки. Хмыкнула в сторону, ругнувшись: 'Горячка мозгов прошла? Добро пожаловать в разум!'
   - Могу я тебя попросить...?
   - Не дурак! - отрезал, зыркнув искоса. - От меня никто никогда не узнает.
   - Благодарю.
  
   Как только ступили в переулок Мари, неистовой пятнадцатилетней девочки, не способной оторваться от мальчика, не стало. В калитку родного дома вошла спокойная москвичка двадцати пяти лет, полностью собранная и думающая только о ближайшем вылете в столицу, где её ожидала серьёзная работа, элитная школа для дочери-первоклашки и совершенно другая, чужая, многоликая жизнь. Такая жизнь, о которой в селе никто даже не предполагал! Существование, что полностью поглощало личность и судьбу. Работа, на которой говорят: 'Отныне ты принадлежишь не себе, а интересам государства'. Не поняли бы сельчане ничего. Не смогла бы их непоседа-девчушка с зелёными глазами-омутами объяснить, почему так сложилось и что там держит. И себе не объясняла, лишь сознавала: 'Чувствую, что должна'.
   Тяжело вздохнула, отведя глаза от Бориса: 'Скажи, Мариша, ещё одну фразу: 'Если не я, то кто?' Да, скажу! И соглашусь. То кто...? - встряхнулась, обвела взглядом родные горы и сады, покосившиеся ветхие заборы, красный гранит под ногами. - Закончилась свидание с детством и юностью. Конец. Начинается новая веха в жизни.
   Среди людей со светлыми волосами, а не цвета воронова крыла; с большими, холодными, голубыми и серыми глазами, а не узкими, жаркими, цвета кофе и агата; с запахами импортного парфюма и косметики, а не естественного аромата земли и горной воды; с бледной кожей вместо смуглой, цвета солнечного загара, прокалённой ветрами и светилами; в дорогой брендовой одежде, а не простых и удобных одеяниях, пахнущих степными травами, сушёным барбарисом и... облепихой.
   Среди москвичей, вечно спешащих по своим нескончаемым делам, зажатых в жёсткие клещи цейтнота; в строгие рамки столичной суматошной жизни, в которой нет места даже на то, чтобы оглянуться и заметить, что соседка из соседней квартиры что-то подозрительно долго не выходит, что на углу метро всё чаще видишь старушку, стоящую с протянутой рукой, но так скромно, стеснительно, что поневоле остановишься и положишь в неё рубль.
   Там, где остановки на пять минут в метро означают опоздание на работу или то, что окажешься самой последней родительницей, которая забирает своего ребёнка из детсада или продлёнки школы, и что на тебя будут смотреть с презрением воспитатели и педагоги до тех пор, пока им не сунешь в руки дефицитный батон колбасы или коробку шоколадных конфет.
   Там, где сам уклад не просто иной - он чужд сельской настолько, что начинаешь забывать: здесь твои корни и истоки, что отсюда родом, что по рождению ты дитя гор.
   Облепиха, взрывная и буйная, терпкая и провоцирующая, начисто смыта талой водой ледников. Покорно уступила место холодной, сдержанной, требовательной, организующей и интеллигентной мяте.
   Характер усмирён. Концы душевных канатов обрублены и надёжно обожжены: не зацепятся за чувства, не потянут за собой нежелательных последствий. Одна и налегке. Порядок. Пора в путь'.
  
   *...после провала 'программы' 'Аравия', - история изложена в приключенческой повести 'Аравийский изумруд'.
  
   Глава 21.
   Обрывая корни.
  
   Во дворе Риманс уже метались в панике гости, мать Варвара, Каринка и... Юрка Кириенко. Увидев Марину с Борисом, все вскинули в едином порыве руки кверху и выдохнули-возопили:
   - Слава богу! Вернулись!
   - Давайте быстрее сфотографируемся на память!
   - Когда ещё встретимся?
   Спустившись в сад к качелям, стали быстро фотографироваться. Так они и стоят на тех фото смущённые и радостные: Мари, Боря, обнявший её за плечи, одноклассница и лучшая подружка Ритуся Лебедева и гостья Роза Турсунова. Серик постеснялся, отговорившись скромным: 'Не хочу испортить вам память'.
   Оставив Борю объясняться с возмущёнными родными, Мари убежала в комнату, где в мгновение ока переоделась в приготовленную заранее одежду: синее ситцевое платье в мелкий цветочек с белым кружевным воротничком и низким вырезом сзади на полспины. На ноги обула кожаные туфли-балетки песочного цвета, понимая, что до Москвы путь неблизкий, а на каблуках по аэропорту и терминалам не побегаешь. Метнулась к трюмо, быстро возродив лицо профессиональным макияжем по всем правилам. Подумав, достала спецсостав закрепителя грима и распылила на лицо: 'Кто знает, что может случиться? Не хватало ещё поплыть красками по такой жаре. Придётся потерпеть эту маску на лице - нужно быть во всеоружии, - вздохнула, отгоняя тяжёлые предчувствия. - Не время. Не сейчас. В самолёте и подумаю. Если отважусь. Скорее всего, затолкаю переживания на задворки сознания, запру на замок силы воли. Так надёжнее'. Улыбнулась загадочно, открыв глаза. Дочурка крутилась у ног и ласкалась, всё спрашивая, в какую школу пойдёт.
   - Веточка, такие вопросы я без тебя не решу, будь уверена. Вот бабушка тебя привезёт, и мы с тобой выберем, куда тебе идти, посоветуемся.
   Ей этого было достаточно: подпрыгнув от радости, чмокнув обожаемую мать в прохладные от воды щёки, ринулась на улицу, на ходу крича подружкам, ожидающим во дворе дома:
   - Я ещё остаюсь немного! Ура!
   Выйдя во двор, Марина никого не увидела - стояли на улице, собираясь идти на остановку автобуса, до которого и оставалось-то несколько минут.
   - Мы его задержим. Не торопитесь, идите спокойно, - сказал Боря, садясь сзади Юры на сиденье мотоцикла. Махнув рукой, уехали в сторону центра.
   Пошли сдержанным шагом, чтобы не вспотеть от быстрой ходьбы по жаркой погоде и высокому ещё солнцу. Говорили обо всём, девушки передавали извинения и приветы тем друзьям и знакомым, кого не застали дома или уже просто не успели навестить. Роза и Серик ехали с ними до пересадочной остановки 'на низах': там расстанутся, возможно, навсегда.
  
   ...На остановке автобуса, который действительно ждал их, Мари увидела... Нурика и его трёх племянников. 'Нет, только не это! И не здесь!!' - голова загорелась, мысли вскипели, а лицо продолжало оставаться спокойным и учтивым.
   - Привет, парни! - как ни в чём не бывало, посмотрела сдержанным взглядом на Нурлана. - А ты тоже 'на низа'?
   Спокойно глядя непроницаемыми, раскосыми карими глазами, слегка кивнул и махнул в сторону насторожившихся родичей.
   - С ними съезжу, родню навещу.
   Сигнал автобуса прервал все разговоры, и гости бросились в салон, наскоро обнявшись с провожающими.
   Через несколько минут москвички смотрели в заднее окно, оборачиваясь и провожая взглядом удаляющийся знакомый пейзаж нависающих гор, ущелья, ленты дороги, становящейся всё тоньше и длиннее, и... строя рожи парням, едущими за автобусом на тяжёлом мотоцикле с коляской! Решили проводить до аэропорта 'Манас'. Сколько Мари ни отговаривала: 'С ума спрыгнули? По жаре, по разбитой трассе! 150 километров в один конец!', они не раздумали, не струсили, не отступились: 'Сломается - дотащит кто-нибудь. Делов-то...'
  
   ...Не доезжая до поворота на трассу 'Алма-Ата - Ташкент', на остановке из автобуса вышли Нурлан и его племянники.
   Мари, покинув заднее сиденье, где было невыносимо жарко и душно, пересела на их боковое место, собираясь насладиться прохладным ветерком, высунувшись в открытое окно. К нему тут же подошёл Нура. Подняв голову, так смотрел в глаза, что у неё по телу пробежала волна крупной дрожи, волосы приподнялись на висках и затылке. Второе 'я' выкрикнуло истошно: 'Сидеть!!', но Мари его не послушала. Как во сне, привстала с сиденья и перегнулась в окно, не слыша возмущённого окрика водителя, вынужденного вновь остановить тронувшийся с места автобус!
   - Девушка! С ума сошла?? Ты что творишь!?
   Оглохла для внешних звуков. Протянув руки, внизу под окном стоял Нурик со слезами на глазах, крепко держал девичьи пальчики. Прильнул к кистям в отчаянии, покрывал поцелуями кожу, пальчики, запястья, не имея желания и возможности оторваться и расстаться. Сорвавшись, громко, хрипло застонал, замотал в отчаянии черноволосой головой, навзрыд заплакал.
   Пассажиры стали оборачиваться, шуметь, шептаться, привставать с мест.
   - Ой, только двери не открывайте! - в ужасе закричала Роза, всё поняв. - Ни в коем случае!! Серик, держи её!! - кинулась к Маринке и схватила за талию.
   Обезумевший Нурлан почти наполовину вытащил её из окна! Уже впился руками в плечи, целуя девичьи губы сквозь всхлипы.
   Его провожатые и не заметили трагедии, увлёкшись обсуждением происшествия на Речной улице. Только громкие, заполошные крики людей из автобуса вернули в действительность. Возвратились бегом и вцепились в Нуру со всех сторон. В салоне бёдра и ноги девушки крепко держали помертвевший и побледневший Серик и плачущая-причитающая в голос Роза. Наконец, громко рыдающего Нуру родичи оторвали от рук Мари и тела и потащили прочь, грустно и виновато улыбнувшись ей на прощание: 'Простите нас...' Ослепшую и потрясённую, с залитым слезами лицом, несчастную втащили на сиденье, усадили и оставили в покое.
   - Ну, влюблённые, мы уже можем ехать?? Свидание закончено!? - с негодованием спросил водитель.
   Пассажирка сидела с закрытыми глазами, задыхаясь в отчаянной, чёрной, безысходной тоске. Физически ощущала, как она выжигает на истерзанном сердце раскалёнными щипцами слово: 'Никогда'. Не видела никого и почти не слышала ответа шофёру, сказанного Сериком:
   - Заводи свою шарманку, трогай! Чего болтать? Не лезь к бедняге, ей не до тебя. Сам, что ли, никогда не расставался? Забыл, что такое первая любовь?
   Гул мотора, шелест дороги, перешёптывания в салоне, тяжёлые вздохи.
   - Да. И я это уже краем уха слыхала...
   - Ты только глянь! Он-то, как там кричит! Сидит на камнях и орёт в небеса...
   - Она, похоже, сознание потеряла. Помочь, что ли...?
   - Сиди уж, помогальщица! Дай ей время. До Чалдже есть несколько минут...
   - От ить, беда... Столько лет прошло со школы-то... Да...
   - На то она и есть - первая любовь. Ишь, как их души-то обожгла...
  
   ...Голоса людей слышались ей неясным гулом и шумом: 'Словно звук падающей воды водопада на горной поляне. Он всё сильнее заслоняет досужие пересуды волшебной песнью завесы тугих, прозрачных и звонких струй. Там осталась моя душа, где роща облепихи опять зацветёт весной, а в августе такие же девочки и мальчики будут играть в волейбол и ронять юркий мяч в стремительные воды Оспанки. Где мы с Нури поняли - созданы друг для друга! Едва тела прикоснулись, не могли оторваться и существовать отдельно. Там вкусил моей девственной крови и навсегда запомнил вкус. Теперь будет мучиться, искать до тех пор, пока не отыщет женщину со схожим 'букетом' и запахом. Найдёт ли...? Или просто сдастся перед натиском судьбы?'
   Вспомнила, как прошептала его мама, Нарима, улучив момент:
   - Может, теперь он согласится жениться? Есть на примете хорошая, скромная девушка. Из наших, - странно посмотрела тогда. - Даже имя похоже на твоё. Разница в одной букве.
   С болью улыбнулась сквозь дурноту и беспамятство: 'Что ж, возможная жена моего Нуры, сделай его счастливым, прошу! Станет мне легче? Пожалуй. И ему тоже. Наступит момент, когда соберёт фотографии и сожжёт ночью, плача и зовя меня в последний раз. Сделает это в облепиховой роще, где началось наше долгое помрачение рассудка? Возможно, мать дождётся того дня, когда на руках Нурлана засмеётся сын или дочь. Они не будут похожие на меня: ни малахитовыми глазами, ни тёмно-платиновыми волосами, ни слишком нежными, пухлыми губами, трескающимися и сочащимися кровью, ни тонкой, светлой, мраморной кожей, сквозь которую видны синие нитевидные жилки вен, ни моим взрывным, необузданным, страстным и непредсказуемым характером, так чуждым вашему менталитету, устоям и правилам религии. Всё к лучшему. Так и должно быть. Каждому своё. Всё сущее тянется к похожему по ряду признаков и совпадений, у нас же с Нурой было только одно совпадение: страсть. И ещё бунтарство. Не самые лучшие качества для совместной жизни. Уверена: если б остались вместе, рано или поздно Нурик убил бы в порыве страсти, что связала нас в такой тугой узел на долгие одиннадцать лет. Любовь стала бы убийцей'.
  
   ...В Вознесеновке попрощалась с друзьями, Розой и Сериком, обняв со слезами. Это были дети её второй, казахской семьи Турсуновых, с которыми была так же сильно связана, как с родными. И даже больше. В их семье многое познала впервые: и радостное, и постыдное, и поучительное, то, что пригодилось в дальнейшем. Понимая, что это последняя встреча, никак не могла расстаться! Держала смуглые руки, словно забирая память о безумном мгновении, когда не дали выдернуть её из автобуса отчаявшемуся, сошедшему с ума Нурлану Сабиеву. Спасли и... ранили. Любя.
  
   ...До междугородного экспресса 'Ташкент - Алма-Ата' ещё оставалось время. Москвички капризничали, вредничали, надували крашеные губки, понимая, что всё сойдёт с рук, и влюблённый парни выполнят любое желание напоследок.
   - Ууу, так душно! Пить хотим! Фруктов хотим! Где наш Торопыжкин с подносом ягодок?
   Озорницы дурачились и флиртовали, отворачиваясь от пацанов, а они смеялись и старались во всём угодить: принесли лимонад и... два огромных персика. Девчонки их едва съели! А уж как облились соком... Еле успели у ближайшей колонки привести себя в порядок - транзитный экспресс прибыл.
   Парням не повезло: проехав за автобусом треть пути, их транспорт вышел из строя. Водитель заметил это, притормозил, крикнул: 'Серьёзно?' Услышав грустное: 'Спасибо, брат! Езжай...', вздохнул, махнул рукой и двинул тяжёлый переполненный 'Икарус' дальше, посигналив напоследок упрямым провожатым. Они, расстроенные до слёз, долго махали руками на прощанье любимым, пока автобус не скрылся в густеющем, вечернем, фиолетовом воздухе Киргизии. Домой попадут лишь под утро, протолкав мотоцикл две трети пути! Им повезёт только на повороте в село - тракторист поможет, матеря на чём свет стоит и парней: 'Неймётся вам, дуракам...', и мотоцикл: 'Железяка проклятущая... Сколько крови попила хозяевам своим...', и потерянное время: 'Проснулся, называется, пораньше... Опоздаю всё равно...' Потом долго буду ремонтировать транспорт, тяжело вздыхая и утирая тайком скупые слёзы.
  
   ...Смотря на уменьшающиеся фигуры Бори и Юры, Мари печально задумалась, вздыхая и искоса поглядывая на племянницу, которой приказала уснуть - путь неблизкий, девочке понадобятся силы для предстоящего перелёта. Уже не видя ничего, кроме убегающей вдаль и прошлое ленты шоссе, размышляла с грустью: 'Когда теперь встретимся, одноклассники мои? Как у вас сложится судьба? Как узнаю, что происходит в вашей жизни? Увеличивающиеся километры увозят всё дальше и дальше меня и Карин от лета и гор, от быстрой, говорливой горной речки и сладких фруктов, от радости и печали, от любви и ненависти, от абсолютно другой жизни, повторения которой не будет никогда. Не потому, что пройдёт немало времени, пока вновь встретимся, а потому что никто не останется прежним. Все вырастут и повзрослеют, станут совершенно иными, незнакомыми, даже чужими. Всё течёт и изменяется - закон жизни.
   Лишь полностью оборвав, удалив все старые больные изъеденные корни, вручную удалив камни и стёкла, ранящие руки и ноги, перетерев каждый комок земли пальцами, можно перепахать поле жизни и вновь сделать пригодным. Для новых посадок, садов и лесов, цветов и рощ, в тени которых мы, девушки и парни, а потом мужчины и женщины, повзрослевшие, будем отдыхать душой и растить детей и внуков, встречаться и расставаться, плакать и радоваться, скорбеть по ушедшим и приветствовать в мир входящих - жить. Так было всегда, от самого Сотворения Мира, и не нам, простым смертным, менять непреложный закон Всевышнего. Да будет жизнь! И она будет, несмотря ни на что! Ничто не остановит жизнь, как и любовь. Она лишь бессмертна, и ради этого стоит жить и страдать. Стоит!'
  
   КОНЕЦ.
  
   Август, 2007 г. И.В.А.
  
   ЭПИЛОГ.
  
   'Как мы проживаем свою жизнь, что заслуживаем, как много берём взаймы у Судьбы, так и взимает Небесный Ростовщик с нас по полной Небесной мере. Он не имеет жалости, у него не выпросишь отсрочки или снижение ставки по займу. Нет. Приходит время, и его призрачная фигура появляется на пороге. Не убежать от него и не спрятаться, не 'заговорить зубы', не соблазнить любовью или страстью. Всё будет тщетно. В его руках такой список долгов! Почему же тогда он так дорого берёт с тех, кто вовсе ничего у него не занимал?' - этот вопрос у Марины возникает всякий раз, когда она узнаёт о судьбе тех, кто был с ней в селе, в отпуске, в августе 89-го. Тогда побывала дома и повидала всех в последний раз, как оказалось. Великая страна вскоре взорвалась, разлетевшись на осколки суверенных государств, и поездки стали практически невозможны. Спустя несколько десятков лет удалось узнать о судьбе её парней и девчат.
   * Карин-москвичка, окончив школу, поступила в институт, удачно закончила, нашла себя в профессии. Замужем за прекрасным человеком, имеет троих детей и не любит вспоминать о прошлом.
   * Борис Воронский уехал из республики с волной переселенцев. Был женат, имеет сына, но счастливой жизни так и не получилось, овдовел. Как все одинокие вдовцы, нашёл утешение в проверенном средстве всякого русского.
   * Юрий Кириенко счастливо был женат, имел детей и внуков, но, не дожив до пятидесяти, погиб с юношей-сыном в автокатастрофе.
   * Сергей Торопыгин сохранил семью, успел порадоваться дочери, но, попав в чужую драку, получил травму, несовместимую с жизнью, и вскоре умер совсем молодым, едва дотянув до тридцати. Его жена Алёна вышла замуж второй раз, счастлива, есть сын.
   * Касым Касимов вылечился от тяжёлой болезни, прожил свою неплохую жизнь, но был убит в драке, не дожив и до пятидесяти.
   * Казыев Балибек (Бек) тоже рано ушёл из жизни. По непроверенным данным, его сгубили наркотики.
   * Нурлан Сабиев справился с затяжной депрессией и смог отодвинуть на задворки сознания боль и память о первой любви. Женился на той самой казахской девушке, которую присмотрела мать Нарима, в семье появились трое детей. Но судьба слишком строго спросила с него за буйный, непокорный и страстный характер для казаха, и оделила Нури слишком короткой жизнью. Он тоже не дожил до круглого юбилея.
   * Иринка Козлова, жена Вениамина Васильева, 'Рашпиля', прожила с мужем до самой его смерти, родив троих детей. Сам же Веня умер тоже рано, не дотянув до роковой даты для всех ребят из сельской компании - пятьдесят.
   * Шурка Червяков, тот самый смешной оператор-киномеханик, сгинул в тюрьме, совершив тяжкое преступление.
   * Рита Лебедева уехала с семьей в Россию, в Сибирь, но так и не смогла найти своего счастья: была неоднократно замужем, родила несколько детей. Они уже все выросли и женились, повыходили замуж, есть внуки.
   * Олеся, малышка-подружка на шутливой 'свадьбе', уже взрослая девушка. Выехала из республики на Кавказ. Нашла себя в профессии. Семейная жизнь не заладилась, но всё ещё впереди.
  
   Сентябрь, 2012 г. И.В.А.
  
   ПОСЛЕСЛОВИЕ-1.
   (к роману 'История одной свадьбы').
  
   Сны - дверь за грань?
   ДОМ ПЕРВОЙ ЖЕНЫ.
  
   Спустя год, в 1990-м, в октябре месяце, после событий в селе во время отпуска, с Мариной Риманс произошла не менее волнующая и трагическая история в Москве, в гостинице с одноимённым названием*. Новая драма невольно вскрыла тонкую корочку старой раны на сердце девушки. Лежа после обморока на диване в комнате отдыха персонала, перед затуманенным взором вдруг поплыл чёткий и пугающий своей реалистичностью фильм...
  
   ...Нурка стоял на кухне дома на Речной улице, прислонясь правым плечом к стене возле окна, и смотрел в него невидящим взглядом. Был пьян, но ещё не настолько, чтобы не владеть языком. Слегка покачиваясь, старался не смотреть на мать Нариму, сидящую неподалёку на полу на корпе и смотрящую на него со слезами на глазах. Видимо, у них происходил тяжёлый разговор и оба не могли смириться с доводами собеседника. Ощущение безысходности на лице матери и упрямое выражение на хмуром лице сына только подтверждали это.
   - ...Сынок, - дрожащим голосом попыталась снова его в чём-то убедить, - ну, сам подумай: как это выглядит со стороны? Твоя жена должна жить в твоём доме, а не ты в её! Так положено. Так было всегда, - пыталась сдерживать слёзы, зная, что только раздражают сына. - Да и мне она будет помогать вести хозяйство и поднимать твоих младших сестёр и братьев. Мне одной не справиться!
   - Я всё сказал! - был непреклонен. - Она здесь не будет жить. Точка, - всхлипнув, задрожавшим голосом продолжал. - Это дом Маринки, моей первой и любимой жены.
   - С ума сошёл! - не выдержала, вскинулась, вскочила на колени, сжала кулачки, потрясая над головой. - Она никогда не была тебе женой, сын! Опомнись!!
   - Была бы давным-давно, если б я не струсил, - тихо заплакал, прислонившись головой к стене над низким окном. - Она тогда у трибуны прошептала: 'Бери меня, Нурка, на руки и скорее неси к себе домой. Я готова стать твоею немедленно', - рыдал, трясясь всем телом, качая в отчаянии головой, - а я струсил! Я жалкий, презренный трус! Она, гордая и неприступная моя девочка, сама мне такое сказала! Ещё тогда подумал, что нам лишь по шестнадцать..., а не надо было думать!! - истошно закричал, сильно ударил кулаком в саманную мягкую стену, оставив на ней отпечаток костяшек. - Надо было принести её в мою комнату, закрыть дом на ключ и стать, наконец, счастливым!! И сделать её, мою вечную мечту, навсегда своею... Женою... Матерью... Судьбой... - рыдая, оседал на пол, обхватив черноволосую лохматую голову руками.
   Нарима, тяжело рухнув на коврик, горько заплакала, смотря на потерянного, убитого, истерзанного душой и телом старшего сына, сочувствуя всем сердцем и понимая лучше любой матери: сын не сделал то, чего не побоялся сделать в своё время его отец. Но, пытаясь сейчас выправить ситуацию, опять принялась уговаривать.
   - Ты ни в чём не виноват, мой любимый сын, - тихо плакала, прикрывая губы натруженными, вдовьими руками. - Поступил очень мудро и ответственно. Вы ещё были детьми. Вас бы выгнали из школы. Время было такое - 80-й год. Наши семьи опозорились бы на весь район! - старалась найти все доводы в желании сдвинуть дело с мёртвой точки. - Её отец не смирился бы с таким положением дел. Он посадил бы тебя в тюрьму за то, что ты обесчестил его девочку!
   - Плевать!! - вскинулся, с яростью сжав кулаки, вскочил на ноги, забегал-заметался по кухне, как по клетке. - Зато Маришка стала б моей женой и родила детей, так похожих на неё... - вновь сник, слёзы полились из глаз, голос осип и сорвался на жалобный крик. - Я сумел бы сделать её самой счастливой женой на свете! Она меня любила по-настоящему! Всегда, всю жизнь! И больше меня никто в обратном не убедит!! Сам видел! Я её держал в своих руках, - посмотрел на ладони и глухо стенал, - и смотрел в чудесные глаза здесь, на этом самом месте, - рухнул на корпе, гладя его поверхность и роняя горючие слёзы дикого раскаяния и невыносимой безысходности на коричневую вельветовую ткань самодельного коврика. - Когда увидел там, среди её фотографий..., когда обернулась прекрасным лицом..., - хрипел-задыхался сквозь спазм горла от рыданий, - и взглянула на меня, я всё понял: она была и останется навсегда моей! Её любовь никуда не ушла из чистой и благодарной души, мама... Пойми ты это, наконец... Она всё ещё любит меня... И будет любить... И страдать... Из-за меня... Моей трусости... Из-за той ошибки юности... Разорвал её нежное сердечко... Я убийца моей Мариши... Презренный преступник...
  
   Долго-долго в комнате были слышны рыдания Нурлана и тихие всхлипывания матери Наримы, так и не сумевшей убедить сына в том, что его законная жена имеет право жить под одной крышей с мужем в его отчем доме.
   Смотря в никуда и теребя густые 'конские' волосы на голове, вздрагивал красивым, крупным, рослым телом, презрительно улыбался и ненавидел себя за минутную юношескую слабость, случившуюся долгие двенадцать лет назад: 'Будь проклята та глупая заминка, что впустила в мою неокрепшую душу взрослое трезвомыслие! Оно и победило, но убило хрупкий цветок чувств Мари. Мой невысказанный отказ опалил стылым огнём её надежду на счастье. Не подала вида, моя храбрая и сильная девочка, как же ей больно!! И не простила. Лишь улыбнулась странной улыбкой и... замяла инцидент шуткой. А потом просто бросила школу и уехала в Москву. Навсегда. Потерял её... Потерял...'
   Посуровев лицом, поднял на мать красные, мрачные, решительные и упрямые глаза.
   - Больше не заводи со мной этих разговоров. Это дом Маринки. Точка. Для второй жены я уже строю дом в Вознесеновке. Там наши работы, садик, школа, больница и магазины. Закончим на этом! Баста! - сердито рявкнув, встал, твёрдыми шагами прошёл в свою комнату-музей, резко закрыл дверь на шпингалет. Постоял на пороге, прошёл, сел на кровать, обвёл фотографии со слезами на глазах. Помедлил, взял с прикроватной тумбочки портрет в рамке, где Мари была снята в костюме восточной танцовщицы, прикоснулся дрожащими губами, закрыв на миг глаза, роняя на стекло крупные слёзы запоздалого раскаяния, неизбывного горя и невыносимой, бесконечной тоски. Поспешно стёр носовым платком солёные капли со стекла. Вновь посмотрел с безграничной любовью. - Она сюда не войдёт, любимая, - прошептал девочке-одалиске. - Это только наша с тобой спальня. Клянусь, единственная моя... Только ты, моя жизнь, здесь хозяйка. Моя вечная, сладкая дрожь. Ты - истинная родная кровь. Моя грустная и такая горькая облепиха... Настоящая жена и судьба... Моя Машук... Я твой... Только ты...
   На кухне, услышав его тихие слова чутким ухом, мать горестно заплакала и стала раскачиваться из стороны в сторону, шепча: 'О, Аллах! За что ты его наказал, послав такую сильную, большую любовь? Любовь, которая убьёт в конце концов! Просвети помутившийся разум моего дитя, прошу! Смилостивись над старшим сыном, Всевышний! Привнеси в мятежную, растерянную душу покой! Пошли мир ему и этому дому! Вразуми раба твоего, о, Аллах! Ведь у него уже растёт сын, его первенец, законный наследник!' Нарима всё причитала и шептала молитвы, прижимая тонкие руки к губам, прося и плача...
   А в маленькой комнате в глубине дома проходила другая служба - литургия любви, совершаемая её преданным сыном, бесконечно любящим неистовую русскую девочку с изумрудными глазами. Комната была храмом, в ней и служил среди многочисленных фотографий и моментов юной жизни Мари, с которых она, тонкая и трепетная, смотрит волшебными, колдовскими глазами, улыбается и грустит, шалит и соблазняет, и опять прижимается дрожащим, гибким и дурманящим разум телом, тает под его жаркими, сильными, смуглыми руками, и снова страстно шепчет дрожащим, хриплым, будоражащим и возбуждающим голосом: 'Бери меня, Нурка, на руки...'
  
   * ...трагическая история в Москве, в гостинице..., - история изложена в романе 'Ждите ответа'.
  
   Январь, 2013 г.
  
   ПОСЛЕСЛОВИЕ 2.
   (К роману 'История одной свадьбы').
  
   Сны - дверь за грань?
   КАК УМИРАЕТ ЛЮБОВЬ...
  
   'Сны - очень азартный игрок, и они стараются проиграть даже давние события снова и снова, меняя декорации и мизансцены, раздавая актёрам всё новые и новые реплики. И вот в новом сне ты уже видишь обновлённую версию своей жизни: 'А если бы я сделал тогда так...' И я однажды увидела сон, в котором разум почему-то вернулся к событиям, которым больше четверти века.* Мой неординарный мозг так и не смирился с реальными событиями тех лет, и вновь решил переиграть их на свой лад! Мало того, дорисовал и последствия, о которых уже не могла узнать - не стало связи с друзьями в силу расстояния. Что же увидела? Только ли игра человеческого разума породила видения? Ужель удалось 'даром' рассмотреть реальные события сквозь тысячи километров от места их свершения? Нет ответа. Есть только ясная и до дрожи правдоподобная информация в виде сна. Верить ли этому, или принять за навязанную разумом сказку - дело каждого. Сама же склонна ему верить', - печально смотря на просыпающийся сад, на набухшие соцветия сливы, Марина возвращалась памятью в далёкую юность.
   Вскоре пришло с недостижимой теперь Родины известие, которое полностью подтвердило её сон! Долго была в шоке, поражаясь до дрожи своему потомственному провидческому 'дару' - не подвёл и на этот раз. Тогда села и записала свой сон...
  
   '...Как же я устал. Нет, это уже становится невыносимым! Сколько можно быть незаменимым и всем необходимым? Когда наступит время покоя, появится возможность просто жить, не спеша никуда, не переживая, а всё ли приготовлено к вахте, не нервничая, все ли соберутся у перекрёстка, не запил ли кто? А эта вечная гонка - успеть перехватить заказ! Не успеешь - люди останутся без работы, значит, голодать будут их семьи, - безмолвно ропща, Нурлан понимал вынужденность такого существования и старался держаться, но всё чаще уставал и ловил себя на ясной мысли. - Что-то в последнее время в душе надорвалось. Нет, не в физическом смысле - здоров, широк и мощен, а в психологическом, словно неоткуда стало черпать ту самую духовную силу, так восхищавшую друзей, знакомых и незнакомых людей, - постоял возле машины, выйдя из салона, смотрел на горы и долины, всматривался в вершины и перевалы. - Родина, с детства знакомая, до боли, до слёз и спазмов горла. Запах снега и... облепихи. Нет!! Не вспоминать, Нурка! Только не вспоминать... Столько лет...! Ааа, всё равно себя не обманешь. Лукавь не лукавь, а сердце снова заныло и стонет: 'Кровь и облепиха. Мари!' Маринка. Мариночка моя! Машук!! - стиснув зубы, закрыл глаза, задышал мощно всей грудью. - Не позволять мыслям парализовать душу! Не сейчас - дело не будет ждать. Может, потом. Вернусь с вахты, займусь привычными домашними делами в отчем доме, который давно мой. Вот и матери не стало...'
  
   ...Спустя две недели входил в калитку двора, привычно приподнимая её, чтобы не перекосилась на неровной каменистой почве. 'Дом. Семья. Жена и дети. Как мечтал. Всё, как положено. Всё, как у людей. Так почему же последнее время дикая тоска гложет сердце? Что случилось, Нурик? - тяжело вздохнул, тряхнул головой и пошёл в дом. Через два часа, пообедав в одиночестве и тишине, отдохнув, решил разобрать захламлённый угол в дальнем сарае заднего двора - давно собирался, да всё руки не доходили. - Пора. Скоро дрова привезут, уголь - нужно место. Жена уехала к родне с детьми - сам поковыряюсь, не оглядываясь и не отвлекаясь ни на кого... - усмехнулся горько. - С каких пор дети стали мешать, Нура? И жена? Да что творится с тобой?? Ха, если бы я знал. Кто бы подсказал, да вправил мозги на место. Хотя, где оно, то место? - остановился, бездумно постоял посреди кухни, почесал лохматую, черноволосую с проседью голову, поправил рабочий свитер на большом животе. - Да..., наследственность взяла своё: так же сильно раздался к сорока пяти годам, как покойный отец. Теперь и я большой и полный - проклятое гормональное ожирение, - очнулся, мысленно дал себе пинка, озорно, юно улыбнулся. - Хорош трепаться, Нурик! Помощи ждёшь или ленишься? Ладно, пора за работу приниматься'.
   ...Заканчивал маетную возню с хламом в углу сарая, сортируя, вынося в мусорную кучу, поджигая устаревшие журналы, коробки и тряпьё, всё ещё хранящееся зачем-то. Отодвинув развалившийся деревянный ящик, поразился его тяжести: 'Что там такое? - попытался открыть крышку - забита. Поддалась рукам только тогда, когда поддел фомкой. Едва сдвинул, сердце сильно встрепенулось и больно ударилось о рёбра! Нестерпимая мука на миг ослепила! Только мысли оставались ясными и жестокими. - Нет! Не теперь! Только не это!!' Не помогло заклинание. Перед прояснившимися глазами было оно - спрятанное прошлое. Под стопкой старых газет в разорванном, почтовом, коричневом бумажном пакете со следами сургуча и обрывками шпагата лежали фотографии из его комнаты. Смотря на них расширенными глазами, не мог сдержать стона: 'Нет... Не может быть!' Вдруг чётко и подробно вспомнил то далёкое время, когда приехали многочисленные родичи издалека, из-под Борового, в его отсутствие...
  
   ...Это была 'долгая' вахта, целый месяц, когда в родной дом пожаловали дальние родственники с севера республики. Решили навестить 'южных' впервые за двадцать пять лет! Приехали три поколения! Привезли кучу детей и подарков, пару огромных казанов и самоваров!
   Нарима засуетилась, заохала: 'Куда поместить столько гостей?' Тут старший родич и предложил:
   - Детей можно поселить в дальней комнате Нурлана. Настелем корпе - радость и свобода пацанятам! Для женщин мы привезли военную палатку. Установим в саду. Им рано вставать - удобно и тихо.
   Засомневавшись, хозяйка замялась и вдруг легко согласилась. Поняла, что это хороший повод раз и навсегда покончить с 'музеем' сына!
   - Хорошо, Еркин. Все фото, что там висят, попроси детей снять и сложить в ящик с крышкой, что в сарае справа стоит, - спокойно говорила, испуганно затаившись в душе: 'Ох, что потом будет?' - Пусть принесут в комнату и всё сложат. Заодно, и газеты с журналами унесут туда - скопились, мешают дома. Пусть потом его забьют и уберут в дальний угол.
   Дети быстро и дружно убрали всё в дальней комнатке, вынесли мебель в установленную под грушами палатку, вымели мусор, расстелили море разноцветных корпе и подушечек и поселились на месяц - рай! Далеко от глаз взрослых, можно, закрыв дверь на щеколду, шуметь и играть вволю! Да ещё низкое окно: распахиваешь, выпрыгиваешь-выныриваешь в густой спорыш и клевер и бежишь на пруд или речку, никем не замеченный! Были только рады вольнице.
   ...Когда Нурлан приехал с вахты, родичи ещё были в гостях - загостились, решили его дождаться, устроить той с пастухами! Не попал сразу в дом и свою комнату - постелили постель в саду на наспех сколоченном топчане под старой раскидистой грушей невдалеке от самодельной душевой и 'женской' палаткой. Свежие вещи каждое утро находил у себя в ногах постели: чистые, высушенные на щедром солнце, выглаженные - кто-то из женщин заботился. Смирился. 'Не в тягость - тишина и покой, мягкий шум ветра в ветвях деревьев и далёкий гул водопада, тёплые ночи и прохладные струи остывшего к утру душа. Днём воду расходуют племяши, любители поплескаться и повизжать. Несколько раз за день приходится наливать бак из шланга. Хорошо, что лето без дождей и жаркое, - спокойно рассуждал, помогая то матери, то мужчинам из клана. - Надо бы побольше накопитель к душу приладить - обещались родичи чаще бывать. Пригодится и матери - нагреется, можно брать для стирки'.
  
   Лишь когда гостей проводили, зашёл в свою комнату. То, что увидел там, просто убило наповал! От его привычной комнаты не осталось и следа: пустые, чистые, свежепобеленные стены словно обрушились на голову неподъёмной, леденящей, снежной лавиной боли и отчаяния! Не выдержал и закричал в голос! На его дикий, гортанный крик прибежала сестра, кинулась на грудь, рыдая вместе с ним.
   - Братик, успокойся... Что теперь сделаешь? Меня не было дома, когда они убирали, - Диля плакала, прижимаясь к трепещущему в крупной дрожи телу старшего брата, смотрящего страшными, жуткими, безумными глазами на бесстыдно-голые, девственно чистые стены: холодные, чужие, равнодушные и безликие. - Сколько ни спрашивала, никто не знал, куда всё отнесли отсюда? Наверное, сожгли... Журналов и газет тоже нет - на растопку пустили, скорее всего... Много людей - кормить-поить всех надо было... - горько плакала, сожалея всей душой о тяжёлой потере брата - его памяти о любимой, что была на тех фото. - В сарае все дрова истопили, внизу в роще уже рубили... Надо со станции привезти... И уголь... Позаботься... - пыталась отвлечь, заговорить, заставить забыть...
   - Кто?? - жутким голосом вопрошал, не слыша её.
   - Я не знаю, - схватила за отвороты рубашки, встряхнула его, тихо прошептала. - Теперь это не важно - не вернуть потерю. Им нужна была комната. Дети, наверное, всё убрали... Не сердись, они только дети, - тяжело вздохнула, гладя брата по плечам, успокаивая и лаская, любя. - Я тебя понимаю, братик... Сама любила сюда потихоньку пробираться и любоваться ею... Такая она там была красивая и... счастливая...! - заплакала горько, уткнувшись в его грудь. - Не мсти, Нурка! Она ни за что этого не позволила бы... Наоборот, приказала тебе их уничтожить... Я слышала... Не вини никого, пожалуйста... Смирись... Забудь...
   Не слышал, убитый такой болезненной и бессердечной выходкой несмышлёнышей, лишивших его самого дорогого в жизни - памяти. 'Только она у меня и оставалась - память о той, которая могла бы стать истинной любовью и судьбой, счастьем и радостью, смыслом жизни и моего существования на земле. Только она держала меня! И вот - пустота. Голые стены и кровоточащее сердце. Словно снова потерял её, теперь навсегда! Как-будто вновь прочитал на официальном бланке запроса в милицию жуткий ответ, увидел страшную строчку: 'Признана судом безвестно отсутствующей'. Спросил тогда тупо у милиционера: 'Потерялась?' Странно посмотрел на меня и буркнул: 'Пропала без вести. Признана погибшей по суду. Смиритесь'. Вышел из отделения, завернул за угол и... закричал! Тогда едва не наложил на себя руки! Удержала клятва, что буду жить ради семьи. И вот ещё раз потерял. Похоронил заново. За что, за что...!?'
   Медленно оседая в плаче, раскачивался из стороны в сторону, рыча и стеная, как раненное животное. Бедная, напуганная сестра прижималась к его вздрагивающей спине и пыталась хоть чем-то помочь, забрать часть боли себе, разделить неподъёмную тяжесть потери... Не помогла. Не смогла. Не отдал! Зажал в себе, отгородившись от всех и от всего! Ему же снова отчаянно захотелось тотчас попрощаться с жизнью, да всплыли в голове последние слова Мариши о семье. Зарычал, стал царапать в исступлении ногтями пол, как разъярённый ирбис, попавший в стальную клетку. Им себя и чувствовал: хотелось сбежать в поднебесье на ледники, найти там самую глубокую расселину и бросить вниз на острые шипы расколотого льда... До самого вечера сидел на полу, слепо смотря сквозь стены, сестру и мать. Словно почувствовал, что в ней кроется тайна пропажи фотографий. Тех, что потерял: 'Потерял любимую окончательно. Навек, навсегда, без возврата. И без права на память. Отныне, и впрямь вдовец. Одна жена осталась, вторая, законная. Больше нет любимой, первой и главной - Машук. Она жила здесь ещё два месяца назад, запечатлённая на тех фото! Не сохранил. Не защитил. Покинула, пусть не по собственной воле. Обездолила! Оставила одного в мире: таком колючем, ранящем, медленно убивающем душу и тело. Этим летом ушла. Лишила даже памяти - фотографий! Забрала, так и не дождавшись, когда наберусь сил и сам их уничтожу? Не ты ли, любимая, подсказала детям идею? Ты можешь... Так и ушла... Как несправедливо и больно...!'
  
   ...Нурлан стоял, поражённый находкой. 'Нет, не может быть! Они тогда, кажется, сожгли их? Значит, нет? Просто убрали в ящик и унесли в сарай? Как получилось, что за эти годы ни разу не наткнулся на них? Судьба. И вот они передо мной. Что делать? Не посмотрев, сразу сжечь? Нет!! Ни за что! Так соскучился по её лицу...! - дрожащими руками медленно убрал трухлявые журналы, брошюры, газеты и... замер, задрожав. Под слоем газетной трухи лежала куча изъеденных мышами фотографий. - Ничто не уцелело от их жадных зубов! Ничто. Жалкие огрызки моей любви и мечты, боли и страсти, чувственных наваждений и сердечных чаяний. Только грязь, помёт, труха и тлен, - собрав последние силы, присел на корточки и поворошил фомкой клочки и остатки фото, не решаясь взять в руки ни обрывка, страшась не совладать с ноющим и рыдающим сердцем. - Вот и всё. Теперь точно конец памяти. Она в мерзкой куче мусора, изгажена и поругана, словно честь моей Великой Любви. Опять потеря. Сколько же раз придётся тебя хоронить, а, Маринка?? Сколько лет будешь напоминать о той ошибке юности, когда потерял тебя навсегда!? Как жестоко! Это ещё хуже смертной казни. Это пожизненное заключение с видом на твою могилу, любимая!! О, Аллах... Как больно... Нет..., пора с этим заканчивать'.
   Подхватив в сильные руки остатки ящика, сжав дно, не позволяя содержимому высыпаться по дороге, встал и направился... к водопаду, в ту самую рощу, где всё и началось. Спустившись с горы в низину, быстро разжёг костёр из тонких сухих веток старых облепиховых деревьев. Дождавшись, когда костёр разгорится, стал гостями сыпать остатки фото в огонь, рыдая в голос, если замечал, как её глаз или улыбка, локон или рука корчатся в огне, превращаясь в пепел. Обернувшись в серые воздушные хлопья, он поднимался над поляной, кружил вокруг костра, взмывал в высоту, подхваченный облаком летящей водяной пыли от ревущего потока водопада, и вновь осаждался на поляну и поверхность Оспанки, словно не желая покидать этого места вовсе. Места, на котором родился. Будто желал остаться хоть мокрым грязным тленом там, где была любовь и радость. Радость, обернувшаяся теперь в прах и пепел надежд. Пепел самой любви...
   Плача и крича, Нури жёг остатки фотографий и газет, не смотря в огонь: 'Если буду продолжать смотреть - умру здесь. Так болит сердце и горит нестерпимым огнём голова! - как ни старался отводить глаза, всё видел: не мог не смотреть и не мог смотреть! - Какая изысканная месть, Мариночка моя! Спустя тридцать лет!! Это твоё наказание за трусость? Или за долгое забвение? Сумел же после исчезновения фотографий взять себя в руки, начать жить своей жизнью с семьёй. За это мстишь? За то, что забыл!? Но ты же сама мне это приказала, любимая! Я просто выполнил все твои приказы! Все, кроме одного: забыть. Прости, единственная... Не смог. Не сумел. Не получилось выдавить твой образ из сердца и души. Навсегда осталась во мне. Как моё сердце в твоих руках. Ты забрала его. Вот и не забыл...'
  
   Огонь ещё ярче горел, проглатывая остатки былого, памяти, а Нурлан всё громче выкрикивал слова проклятия и любви своей любимой.
   На горе уже стояли люди, удивляясь: 'Что это там творит Сабиев? Да ещё так ругается? Пьян, что ли?'
   Он никого не видел, продолжая плакать и разговаривать с той, которая так давно владела сердцем. Закончив жечь бумагу, разъярившись, разломал остатки деревянного ящика, который столько лет хранил тайну, прячась в тёмном углу сарая. Трухлявый ящик быстро сгорел, а злость никуда не делась. Тогда оглянулся, замер, обвёл воспалёнными глазами облепиховую рощу и застонал: 'Вот кто виноват в нашей несчастливой судьбе - облепиха! Она своим соком свела тогда нас с ума, закружила юные головы и разбудила неистовые сердца и тела! Она только виновата! Если бы ни её горько-кислые душистые ягоды, не пошла бы Маришка их доставать, а я не стал бы помогать ей в этом. И не соприкоснулись бы наши тела тогда, и не поняли, что созданы друг для друга. Будь ты проклята, облепиха!'
   В помутнённом сознании бросился в гору, побежал к дому. Задохнувшись большим, грузным, тяжёлым телом на подъёме, не опомнился, и бежал дальше к сараю, где схватил топор и кинулся обратно к роще. За его спиной закричали люди, останавливая - тщетно. Вскоре из ложбины у водопада раздались звуки топора. Мужчины долго не решались спуститься к роще, страшась столкнуться с разъярённым сельчанином с топором, потом, опомнившись, решились, но, сколько ни уговаривали, как ни старались помешать - не смогли! Словно шайтан вселился в Нурлана: рубил деревья облепихи направо и налево без устали и передышки, сняв свитер и рубашку, оставшись в футболке. Та была насквозь мокрой, пот стекал поверх ремня брюк и капал на землю, а Сабиев не мог остановиться. Лишь когда от рощи остались жалкие кустики, он оглянулся налитыми кровью глазами, прохрипел ей проклятие и пошёл неспешно домой, обессилено волоча по земле и камням топор, ставший вдруг таким тяжёлым и неудобным!
   'Почему гора такая высокая? Всё иду, иду, а никак не могу забраться! Или я так постарел, что горка, хоженая-перехоженная, теперь показалась Эверестом? ...Вот и улица, холм, калитка...' - взялся рукой за щеколду, с трудом открыл, еле-еле приподнял дверцу. Медленно зашёл во двор, странно осмотрелся, словно не узнавая, и... рухнул на траву.
   Подбежали люди, заполонили лужайку, кинулись к соседу. Он лежал, уткнувшись лицом в замёрзшую траву, странно согнувшись. Перевернули на спину - мёртв: глаза открыты, из носа, рта, ушей и даже глаз обильно текла кровь.
   - Кровоизлияние.
   - Как у покойного отца в его же возрасте.
   - Наследственность.
   - Бедная жена! Бедные дети! - женщины заголосили, запричитали, повалившись на колени в снег.
   Мужчины кинулись звонить родне покойного, кто-то сел на мотоцикл и быстро поехал 'на низа', сообщить семье усопшего печальную весть.
  
   ...Нурлану уже ничего не надо было ни в этом дворе, ни в этом селе, ни в этом мире!
   Он стоял по щиколотке в ледяной воде Оспанки и, дотянувшись до высокой ветки с верхушки куста, наклонил её к самой груди Маринки. Испугавшись, нечаянно схватила всей кистью руки колючую гроздь... Вскрик, содрогание тела, которое он почувствовал всей кожей. Освободив руку одноклассницы из колючего плена, увидел, что нежная ладошка залита оранжевым соком лопнувших ягод облепихи и... кровью. Что-то помутилось в голове, и, медленно отряхнув ладонь, поднёс к своим губам. Почувствовал, как вздрогнула, задрожала, кожа покрылась крупными 'мурашками', приподняв на коже золотистые волоски. Выпив сок, перемешанный с девственной кровью девушки, опьянел и стал целовать шёлковую кожу ладони, всё сильнее рукой прижимая её тело к себе. Задрожала, часто задышала, тихо застонала и... прижалась к нему спинкой и попкой. Не смог сдержаться: обнял, положив руки под грудь и на низ её животика, губами принялся целовать затылок, шею, плечи и правую щёку, застонав: 'Машук...' Понимал, что сошли с ума, а остановиться не мог - голова горела, тело скрутило в желании таком сильном, что свет померк в глазах! Остатками воли едва держался, что было ох, как непросто - прижалась волнующим изгибом к его естеству! Положив тонкие ручки поверх его ладоней, стискивала всё сильнее, прижимая к своему телу, побуждая ласкать грудь и холмик снизу - теряла контроль над ситуацией сама и мутила голову ему. 'Ты моя', - глухо стонал вслух, прикусывая бархатную кожу шеи и подбородка, подбираясь к губам. Не решился поцеловать, а хищные руки бесчинствовали, накрыв и внушительную грудь девушки, и то внизу: горячее, мягкое и пульсирующее, отчего разум отключился совсем. Что случилось дальше - туман...
   Река шумела и заслоняла звуками их стоны, водопад остужал горящие тела облаками ледяных брызг, а студёная вода Оспанки стянула онемением ступни. Лёд вершин, спустившись сюда в виде прозрачного талого потока, не дал им совершить первую глупость. Отрезвил, остудил, привёл в чувство...
   'Нет, ребята. Не теперь... Не сразу... - улыбаясь с любовью, Нури всё выше уходил в горы, оглядываясь, наблюдая за первой невинной любовью тел его и Марины, любуясь и благословляя на долгую и счастливую жизнь. Более удачливую, чем выпала им в своё время. Тогда, когда он ещё был жив и так молод... Обернувшись в облачко, рассмеялся счастливо и радостно, пьянея от нового чувства полёта! Понял, что навсегда распрощался с телесной оболочкой.- Свобода! Лечу! - с ветерком вернулся к влюблённой паре, ласкаясь о волосы девочки и шепча слова любви. - Счастья тебе, моя вечная мечта и неугасимая любовь, Маринка! Теперь я найду тебя везде и всюду! Буду с тобой всегда! Никто не помешает быть рядом, прилетать ночами и смотреть, как ты спишь. Напевать на ухо наши любимые песни и целовать тебя, пока видишь счастливые сны. Волшебные сны о нас, влюблённых и окрылённых, наивных и уверенных, что мир принадлежит только нам! Отныне я с тобой навсегда, моя облепиховая любовь. Моя судьба... Моя Машук...'
  
   *...разум почему-то вернулся к событиям..., - события отражены в романе 'История одной свадьбы' и в 'Послесловие 1' к этому роману.
  
   КОНЕЦ.
  
   Апрель, 2013 г. И.В.А.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"