Абрамова Ирина Васильевна
Поступок, ставший судьбой. 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение романа "Поступок, ставший судьбой" - начало истории любви главной героини, Марины Риманс, из саги "История Марины". Начало пути долгой и трагической, мучительной и непредсказуемой любви, которая оказала такое неизгладимое впечатление и такие тяжёлые последствия для Марины и всю её судьбу.
  
   Глава 14. Недремлющее око.
  
   ...Однажды, притормозив свою поливальную машину у обочины, Марину поджидал пожилой Борис Иванович, звавший её всё больше 'крохой' или 'синичкой', наверное, из-за синюшного цвета девичьего лица.
   - Ааа..., вот и моя Синичка уж летит! - подхватив на лету, поцеловал в щёку, хохоча при виде пунцового смущённого личика. - А я тебе тут одно миндальное пирожное припас - второе внучка утащила, Лиса! - пока шутили, обменивались новостями столицы и района, он всё как-то странно поглядывал вдоль улицы за её плечо. Потом тихо, почти шёпотом. - Марина, а ты в курсе, что за тобой следят? - увидев, что побледнела и поперхнулась домашним кофе, которое его супруга так чудесно готовила, похлопал по спине, правда дольше, чем нужно, а в это время говорил едва слышно на ухо, слегка склонившись седой головой. - 'Волга', чёрная, номер 00-21 МОС, стёкла затемнённые. Часто стоит у твоего сада на улице, но так хитро, поодаль. И я, и ребята её давно приметили. Всегда стараемся посильнее дать давление на воду, чтоб окатило ищеек по самый радиатор! - весело зыркнув на машину, что стояла, прижавшись к обочине, почти напротив кулинарийки, был так собою доволен! Хихикнула безмолвно: 'Старый, а всё мальчишка-озорник: только дай повод развлечься'. - С чего бы это им за тобой, санитарочкой-то, следить, а...?
   - Спасибо, что предупредили, дед Борис, - тихо, не поднимая от кружки с кофе головы. - Только я не простая санитарка - это раз. Я старший воспитатель-педагог - это два. По поводу 'этих': в группе воспитывается дитя их большого начальника - это три. Потому и следят: его стерегут, а меня 'пасут'. Служба у них незавидная. Жаль бедолаг, - спокойно улыбнулась старику, видя, что не до конца поверил. Спрятала погрустневший взгляд: 'Сама не верю!' - Коль их стали замечать, скажу папаше, чтобы убрал 'горилл'. Намекну, что родители волнуются.
   - А ты хитра, Пташка малая. Ладно, сделаю вид, что поверил. Но это ещё не всё: их машину мужики заприметили и в твоём районе, возле дома 22, - испытующе посмотрел. - Там тоже есть 'гэбэшные' дети? - криво улыбнулся, понимающе и сочувственно.
   - А вот это - добро пожаловать! - расхохоталась, едва не расплескав кофе. - Я там не живу из-за дебошира-мужа. Пусть за ним присматривают, следят, оказывают честь пропойце - достойное занятие для всех разом! Может, станет потише? От страха, говорят, и заики излечиваются!
   Рассмеялись громко и открыто - тайны высказаны и удачно объяснены.
   Для Мари это означало только одно: началось. Именно со 'слежки', как и предупреждал Виталик Надеждин. 'Спасибо, заранее объяснил, чего от 'органов' ждать и в какой последовательности, - задумалась, нахмурившись. - Интересно, он откуда знает о таких тонкостях? И вообще, что с ним в последнее время происходит? Почему доселе безупречный муж стал вести себя так странно: пропадает из семьи надолго, потом как-то невнятно объясняет, что опять запил, а возвращается с нормальным лицом, а не 'баклажаном'? Мне ли не знать, какие они, запойные? Да по линии мужа алкаши потомственные! Насмотрелась на все стадии опьянения, градации и деградации пьющего человека. Что-то неладное вокруг семьи Наденьки совершается. Но вот что? Придётся говорить с Алексеем: и по поводу Витальки, и по поводу 'слежки', и по поводу нас, если сегодня сам приведёт сына'.
  
   ...'Ёёё... 'Только вымолвить успела, Дверь тихонько заскрыпела, И в светлицу входит царь, Стороны той государь!' - пронеслись в голове строки из поэмы. - Из того классика, Александра, понимаете ли, нашего Пушкина', - так и хмыкнула, когда увидела Лёшу.
   Дверь группы распахнулась, и в Марину влетел пулей со всех ног Мишутка Стрельников, врезался рослой фигуркой в живот, радостно вереща! Приветствуя, старался одновременно и расцеловать, и обнять, и рассказать интересную историю про раненую птичку, только что увиденную по дороге в ясли, и расстегнуть джинсовую курточку с жутко противными упрямыми пуговицами, и переобуться из мокасин со шнурками в сменку, и ещё успеть утереть кулачком носик!
   'Труд титанический, трудно совместимый с детскими возможностями!' - захохотав, воспитатель с родителем бросились к малышу и... треснулись лбами, да так, что она отлетела на пару метров в сторону! Алексей испугался, подскочил, подхватил девушку на руки. Мишаня завопил, а суетящиеся родители... превратились в 'соляные столпы', породив мгновенную гробовую тишину и в раздевалке, и в группе - малышня тут же 'вывесилась' в проёме двери, тараща испуганные разноцветные глазёнки. Только причитал Мишутка, и слышны были стеснённые дыхания молодых. Сделав 'страшные глаза', Мари привела в чувство парня, заставив опустить на пол. Чтобы исправить положение, обратилась к Гоге, стоящему в дверях игровой:
   - Гоша, живо свинцовую примочку, бинт и вату. Миша, помоги ему - стульчик подержи возле аптечки. Дети - в группу бегом, а меня Гога будет спасать от страшной раны: меня чуть не убил лбом Мишин папа! - рухнула на стул, прикрыв глаза, 'умирая', но не забывая приоткрывать один из них, следя за выполнением приказов.
   Родители 'выпали в осадок' буквально: попадали на маленькие кушетки в приступе всеобщего безудержного хохота, просто не в состоянии остановиться и взять себя в руки - московский цейтнот!
   - Родители, а вам не пора разве? - высокомерно выпроводила ржущих, хихикающих, смеющихся и глумящихся пап-мам-бабушек, которые нахально смотрели на пунцового Алексея и ехидно улыбались в смущённое донельзя юное лицо. Злорадно хмыкнула тихо: 'Поделом. Просила же: 'Не приходи пока'! Нет, заупрямился, сделал по-своему, вот и первый ляп'. Посмеявшись, сжалилась и пришла на помощь. - А у Вас, Стрельников, ко мне есть вопросы? Они до вечера не могут подождать? - увидев смущённый кивок, смилостивилась. - До вечера. Всем-спа-си-бо-и-до-сви-да-ни-я! - малышня подхватила привычный речитатив прощания, бросилась к окнам, чтобы там ещё с четверть часа толкаться, махать руками, посылать воздушные поцелуи и выкрикивать через огромные окна последние слова любви своим и не чужим близким, родным, любимым, знакомым.
   Мариной занялась 'санитарная команда', которая ожидала в проёме двери и ревниво следила за соблюдением 'постельного режима' больной. Помогая приготовить свинцовую примочку 'лекарям', подбадривала, советовала, как сделать лучше, как закрепить повязку на лбу. Через десять минут предстала перед группой в виде 'командира Щорса': с перебинтованной головой и 'врачебной бригадой' по бокам, раздувавшейся от гордости и собственной значимости.
   На Мишу косо поглядывали, только ему всё было не важным - папа ушёл, опять стульчик до вечера. Погрузившись в привычный транс-оцепенение, вновь стал 'иным'. Вздохнув, посмотрела на замершего Мишаню и принялась за привычные обязанности, тихо посмеиваясь, что теперь с такой повязкой придётся ходить до обеда - совет 'медиков'.
  
   Надо было видеть лица начальства и сотрудников, когда в таком виде показалась на раздаче блюд на кухне.
   - Маринка! - ахнула Инга-повар, застыв с черпаком возле огромной кастрюли с манной кашей. - Эт ты чего? Муж...?? Нет, ну, девки, надо же чё-то делать с етим извергом, а...? Давайте в прокуратуру напишем на него жалобу от всего коллектива! - Заботина воинственно взмахнув огромной черпалкой, чуть не треснула себя в лоб.
   - Со мной произошло то же самое, Ингусь. Так что, ты поосторожней бы, - 'раненая' рассмеялась, а за ней и все сотрудницы.
   - Чо, таким черпальником да по **льнику...? - поражённо пробормотала, вызвав повальный хохот и пунцовые смущённые лица у воспитателей и нянечек. - Эт тебе где? В кафе чо ль? На кухню ходила? Нафига?
   Из-за хохота у Мари не было ни малейшей возможности вставить словечко и прекратить сладкую муку животов, за которые все держались.
   - Ну, эт ты зря. Нет, ну, даже ежели там не суп тебе налили, а помои - то уж луче к заву. Чо на кухню-то попёрлась, а...? Ну, тогда ж немудрено, чо такое с тобой приключилося... - задумчиво разливая в кастрюльки кашу, подавая тарелочки с маслом и яблоками, наливая какао в кофейники, укладывая в глубокие чашки нарезанный хлеб, повариха неспешно продолжала рассуждать с медлительностью рязанской бабы. - Повар-то, небось, был не в духе, а, мож, и 'с бодуна'. Зря он, конечно, инвентарём рабочим стал махать - накажуть...
   - Ингусь! Я пошутила!! Уймись! Девки подносы роняют от твоих слов... - обессилено хрипя, едва выдавила виновница бедлама. - А это санитарный инструктаж на случай травм в группе. Чтобы не боялись дети и умели быстро оказать первую помощь товарищу, - еле успокоившись, стояла у стены, с трудом удерживаясь на ногах. - Бинты мои 'санитары' обещали к обеду снять.
   - А я-то чо? Эт в твоей группе всё чо-то необычное происходит, - криво улыбалась, отдавая пустые бачки и кастрюли на мойку. - Я сколько тружусь тут, да и в других садах немало уж покашеварила, а вот таких как ты не встречала. От уж затейница, от уж выдумщица! - расхохоталась, трясясь огромным дородным, крепким, сбитым телом деревенской женщины. - И никто с перемотанной головой по собственной воле ещё не ходил. Ну, там, ежели травма какая, авария, упала, на кулак мужнин наткнулась нечаянно так, раз пять-восемь... - видя, что аудитория расползлась, стараясь не вывалить с подносов детские завтраки, быстро зыркнула в пустой коридор, посерьёзнела и убрала с круглого румяного лица дурашливость и глупую ухмылку. - В курсе, что у тебя в группе случилось, - хитро подмигнула. - Красив, аж жуть! Сама хожу и им любуюсь издалека. Такого заимей - и врагов не надо, - почесала задумчиво красивую крупную голову с уложенной в венок светлой косой, прикрытой накрахмаленным белоснежным колпаком. - Не боишься, что его породистые родичи тебя с Москвы попрут за аморалку?
   - Нет, Ингуся, у них теперь руки коротки. Я больше не 'лимита', а настоящая москвичка, и квартиру уже на себя получила - мои метры-то. Потому муж так и бесится - просчитались они с ушлой своей роднёй! Думали, что выживут меня, поедом съедят, и я уеду в соплях из Москвы к маме несолоно хлебавши. Ан, накось, выкуси - не на ту нарвались! Не только не уеду, а ещё и отсужу всё до сантиметра. Не в квартире двухкомнатной их разлюбезный сынок-алкаш останется, а в коммуналке зассаной комнат на двадцать на глухой окраине Москвы. Вот тогда посмотрим - кто тут 'лимита'. А выгнать меня даже милиция не сможет - не даю повода. И не дам никогда. Бэла знает.
   - Вас вдвоём вчера вечером видели многие... - грустно прошептала, смотря на Дюймовочку зеленоглазую с высоты внушительного роста, сияя голубыми, добрыми по-матерински глазами в светлых густых ресницах.
   - Больше не увидят. Вчера состоялся разговор. Я сделала всё, что было в моих силах, Инга.
   - Да я-то только за вас радовалась! От всего сердца! Вы с ним намного лучше смотритесь, чем с женой. Не нравится мне его Натаха-птаха, хоть режь! Заносчивая, как прынцесса! Никогда не поздоровается, голову вскинет и чешет, ног под собой не видит! Будто не земля её породила и носит. Бог накажет. Ох, и хлебнёт она! Ох, попомнишь мои слова, наплачется...!
   - Ну, её мать похлеще будет характером, а не хлебнула, не всплакнула. Всю жизнь по загранкам пробыла, тёпленько да сладенько проспала, как моя соседка приговаривала. Ладно, пойду детей кормить, родная. Заждались уж меня мои врачеватели.
   - На обед их любимая мясная запеканка будет! Обрадуй мелкоту свою, Мариш! - вдогонку крикнула, высунувшись в низкий проём окна раздачи.
   Эта вкусная новость очень обрадовала ребятню - сразу простили долгое отсутствие.
  
   ...К пяти часам отпросилась у Бэлы Аркадьевны, честно сказав, что идёт на встречу с Алексеем.
   - Нужно серьёзно поговорить.
   Бэла облегчённо вздохнула и опасливо покосилась на дверь кабинета: закрыта.
   - Вчера мой сын видел вас на перекрёстке. Под фонарём, - почему-то шёпотом, нервничая и не находя себе места. Удивила Мари: 'Дёргается. Опасается ушей? 'Прослушки'? Приехали'. - Сказал, что стояли спиной друг к другу и о чём-то говорили. Вчера не вышел разговор?
   - Это он посигналил нам? Хорошо, что свой. Напридумывали бы... - всеми силами держала спокойным лицо, не позволяя даже румянцу разлиться по худым щекам. - Да, разговора не вышло. Трудный собеседник. Не умею с мужчинами разговаривать. По мужу понятно: не знаю, что они за звери. Не разбираюсь, - улыбнулась. Заметив, что женщина серьёзна, построжела. - Сейчас придёт, в 'Коломенское' поведу. Вынужден будет держаться в рамках - люди. Неглупый парень, - подняла на задумчивое лицо зелёные глаза. - Что посоветуете, как опытная и взрослая женщина? Как мать, имеющая взрослого сына? Некому помочь и посоветовать. Родители за тысячи километров, а в этом деле не помощники уж точно. Старой закалки, революционной. Не поймут: прямолинейны и ограниченны. Вы москвичка, более современная, гибкая и грамотная в человеческих отношениях. Помогите, пожалуйста.
   - Яхве! Она у меня ещё спрашивает! Что тут я, старая еврейка, могу посоветовать красивой, молоденькой, зеленоглазой девочке, любящей и любимой, а? Нет, ты мне скажи, какие советы ты от меня ожидаешь? Еврейские? Пожалуйста: оторви и забрось подальше! - резко шагнула вплотную, схватила за тонкие плечи. - Вы оба на краю стоите, Марина! За вами уже следят!!
   - Я знаю. Давно. Практически, с первого дня. Не ново и вполне ожидаемо. Их приёмы.
   - Что!? Нет, вы её только послушайте! Она говорит, что уже видит, как палач точит топор, который поёт песню её шее, и говорит это спокойно! Ты что, смерти не боишься? А о родных думаешь!? - вскипела праведным еврейским гневом, опомнилась, покраснела, опустила полные плечи, поникла черноволосой головой. - Порви с ним, прошу! Не за его семью, не за его сына прошу, и даже не за его самого - за тебя боюсь, - подняла агатовые непроницаемые глаза, наполненные настоящим страхом: тёмным, густым, древним. - Беги отсюда и поскорее, девочка!
   - Отпуск только в августе.
   - Так. Погоди-ка. Зава нет - в больницу легла... - просветлела пунцовым лицом, облегчённо вздохнула, радостно выдохнула. - Летишь, самое позднее послезавтра, домой! Ты меня поняла? Деньги займу. Отдашь, когда вернёшься и получишь отпускные. Я тебя 'задним' числом потом в отпуск по документации 'отправлю'. Не вздумай сесть на больничный, заболеть! - вскинула голову, настороженно посмотрела в душу. - Ему ни слова! Поклянись всеми святыми! Богом!!
   - Я некрещёная, но Господа нашего искренно почитаю, - склонила голову, приложила тонкую руку к груди. - Клянусь Телом Его и Страданиями - он не узнает. Никому не скажу и на смертном одре. Спасибо! Будет легче сейчас говорить, сознавая, что скоро уеду. Пусть остынет и одумается.
   - Утром сообщу, удалось ли достать билет на самолёт. До Фрунзе? - вскинула густые смоляные брови. Мари кивнула. - Я вспомнила вчера, когда Иосиф про вас рассказал, - заметив стыдливую краску на лице девочки, поспешно покачала головой, успокаивая. - Нет-нет, раз вы стояли посреди района, да под фонарём - стыдиться нечего. Разговор. Хоть и поздний. Гуляла. Встретились случайно. Разговорились. Под ливень попали. Так...? Я всё правильно поняла?
   Настороженный взгляд пожилой еврейки всё объяснил, что заставило Мари виновато вздохнуть: 'Знает правду. Озвучила версию для жителей района, чтобы наши сценарии не расходились, - смотря в агат, сказала Бэле безмолвно и чётко: 'Спасибо, мама!' Она поняла, вздрогнула, побледнев. - Сколько ещё раз ей придётся меня и Лёшку прикрывать? А прикрывает ведь. Зачем? Какой её тут интерес? Сын? Иосиф? 'Запал'? Вот оно что... Бедная'.
   Увидев в девичьих глазах тёплую улыбку признательности, женщина молча воздела короткие руки, унизанные золотом, к небесам и красноречиво покачала головой. Чертовка лишь усмехнулась в уме: 'Понятно: 'За что, Яхве, эти глупые влюблённые свалились на мою седую, старую, еврейскую голову?' Боюсь, родная, не раз ещё свалимся, и не только на голову...' Прикусила язык, рыкнула, ругнувшись, нашла в себе силы закончить разговор.
   - Спасибо, Бэла Аркадьевна! За всё. Я Вам сообщу, что получилось из нашей беседы. Смогла ли оторвать, - вздохнула и... едва сдержала слёзы, простонав беззвучно: 'Пора в отпуск. Срочно. Пара истерик - место в 'Кащенко' обеспечено! На краю стою'. - Пойду. В группе Валя-новенькая. Присмотрите за ней, пожалуйста. За 'бармалейчиков' не волнуюсь - тёртые калачи! Съедят!
   Засмеявшись, вместе покинули кабинет зава, временно занятый замом.
  
   Мари шла по коридору, протяжно и тяжело вздыхая: 'Что ж, пора идти переодеваться. Скоро Лёша придёт. Ох, что-то будет? Ё-маё...' Предчувствие больно толкало под сердце... коленом!
   Едва переоделась, Мишаня в группе закричал и кинулся в раздевалку - папа. Стоя у небольшого зеркала в туалетной комнате, накрасила губы и, уловив краем глаза, что малыши подглядывают, оставила на поверхности зеркала цветочек из отпечатков губ, дорисовала листики и ножку, подписалась: поцеловала в уголке. Хмыкнула: 'Как только уйду - ринутся смотреть! Не позже завтрашнего дня на этом месте оставят 'ответ', - покачала головой. - Детский телеграф любви, чистой и искренной. Пусть учатся любить. Наша история с Лёшкой - первый и самый действенный пример и урок. Сильный и яркий! Запомнят на всю жизнь, невольно копируя впоследствии...'
   - Марина Владимировна, там Вас ожидают... - робкая практикантка Валечка, покраснев до корней рыжих волос, не могла поднять на старшую наставницу чудные глаза цвета васильков в обрамлении густых и невероятно длинных красно-каштановых ресниц. Забавная веснушчатая мордашка девушки пришлась невероятно по вкусу малышам! Первый день с полчаса её осматривали и ощупывали пальчиками, тёрли веснушки, думая, что это часть макияжа, даже потрогали грудь, шёпотом сообщив Марине, что у Вали она больше. Бедняжка едва выдержала трудный экзамен знакомства, но тест на совместимость сдала с честью. Мари успокоилась: 'Терпелива необычайно! Можно детей оставлять с лёгкой душой. Настоящая вторая мама'.
   - Хорошо, спасибо! - вышла следом в группу. - Любимые мои, я ухожу по срочным взрослым делам. Прошу не обижать нашу Валечку и не щупать! Сама ею потом займусь, - состроила смешную рожицу. Детки повалились на ковры и стали хохотать над шуткой и над зардевшейся, как вишня, Валей! - Целую всех воздушно!
   Послав поцелуи, услышала в три десятка голосов: 'Пока! До завтра! Будем паиньками!' Закрывая дверь, в небольшую щель просунула пальчик с губной помадой на кончике: кто первый 'снимет отпечаток' - на завтрашний день её кавалер. И думать не стоило - Гога: смёл малышей, чтобы быть первым! Нахмурилась: 'Чертёнок! По головам! Завтра поговорю в уголке, вставлю мозги на место этому грузинскому Ромео, - тут же за спиной ощутила другое касание, иным 'пальцем'! Ахнула, покраснев. - Ошалел совсем Лёха!' Показав за спину кулак. Выпрямилась, помахала детям пальчиком, закрыла дверь и ушла. Но завершение ритуала не было закончено: предстояло помахать в окна, выслушать слова прощания и любви, уходя, махать до тех пор, пока не скроется за поворотом корпуса - традиция.
   Выйдя втроём из арки ворот, Алексей и Мари автоматически метнули взгляд налево - стоят! 'Недремлющее око' Системы не сводило больше с них глаз. Прямое противостояние началось.
  
   Глава 15. В 'Коломенское'.
  
   'Вели' неотступно. Сначала на машине, потом пешком.
   - Новички, 'зелень'. Действуют пока грубо - 'накатывают' профессионализм, - сказал тихо Стрельников. - Не обращай внимания. В музее им будет нелегко: не похожи эти двухметровые амбалы в одинаковых серых строгих костюмах на отдыхающих или иностранцев! Скорее, распугают их своим видом!
   Рассмеявшись, выдохнули, и стало свободнее. Мари даже простила ему неприличную ласку в раздевалке группы. 'Это не ласка, а открытое желание. Признание, что не оставляю равнодушным ни на минуту. И обещание рая в будущем, - прикусила губу, не давая грусти воли. - Если такое 'здравствуй', то каким будет 'до свидания'? - посмотрела на Мишу, чтобы отвлечься. Не вышло. - Ходим по замкнутому кругу! Куда б ни свернули, оказываемся в одной точке - дикого желания'.
  
   Решили совершить большую пешую прогулку к музею, решив подольше побыть наедине. Если не считать ядерного моторчика идей и словотворчества Мишки, которому нужно было что-то отвечать, участвовать в затеях, не оставлять надолго без любви и внимания.
   От ворот сада прошли остаток улицы Затонная, повернули направо, двинулись в сторону улицы Новинки. Напротив дома Егоровых свернули налево к музею, заходя с тыла. По старинным липовым и дубовым аллеям, просторным лугам и лужайкам прогуливались, отдыхали на детских площадках. Их облюбовали местные жители всех возрастов и детвора из-за раздолья: ничего не разобьёшь, никому не помешаешь, не попадёшь под машину или чьи-то ноги. Детский рай! Отсюда издали слышался детский смех, довольные взвизги и крики, с площадки для четвероногих доносился собачий лай, на ровном поле жужжали запускаемые авиамодели с моторчиками - гордость местного авиамодельного кружка. На нижних, холмистых, обрывистых, овражных пятачках разминались дельтапланеристы. Новички-'чайники' смешно втыкались в землю носами огромных треугольных 'птиц' из плащёвки, ещё не научившись 'ловить струю' в прихотливом московском воздушном потоке.
   Молодые развлекались и радовались, веселились, беззлобно смеялись над неудачами новичков, аплодировали наставникам, восхищаясь профессионалами, приезжающими на общественных началах учить молодёжь мудрёному искусству летать, как птица, и любоваться с высоты птичьего полёта панорамой Нагатино, Люблино, Марьино и красавицей Москва-рекой.
   Едва Мишутка увлекался чем-то, Лёша делал шаг к Мари, становился за спиной и притягивал с тихим стоном, погружая лицо в её душистые волосы - перед встречей умудрилась на работе вымыть шампунем с запахом сирени в маленькой детской раковине. Вдыхая чудный, будоражащий, прохладно-нежный аромат, трепетал, шепча на ушко: 'Весной пахнет. Ты весна! Настоящая, пробуждающая, пьянящая и страстная!' Улучив миг, проводил дрожащими руками по тоненькой фигурке, вжимая в возбуждённое тело. Оно не желало подчиняться и жило отдельной жизнью: мощной, неистовой, клокочущей, рвущей тугие оковы правил и... ткани! Стонал от боли, а выхода не находил. Слёзы бессилия перехватывали горло... Марина скромно прижималась, даря крохотное счастье - ощущать и чувствовать взаимность. Это была адова мука для обоих! Строгое пуританское воспитание девушки дало слишком горькие, колючие, неудобоваримые плоды! Ими сейчас давились молодые, через крик и страдание вкушая, страдая и... любя, не смотря ни на что.
   Подбегал радостный сынишка, возбуждённо что-то рассказывая об увиденном папе и девушке, хватал их за взмокшие руки, требовал покачать на двойных 'ручных каруселях'. Переглянувшись, глубоко вдыхали, обнимались с одной стороны, оставляя по одной руке, за которые и хватался малыш. Начинали раскручивать захлёбывающегося от счастья и наслаждения мальчугана. Через минуту он уже 'летел', удерживаемый за руки самыми близкими людьми - любимой Мариной и обожаемым отцом. Крича от переполняющего душу восторга, резко бледнел. Осторожно замедляли вращение, 'лётчик' опускался всё ниже к земле. Чтобы не ударил рослые ножки, приходилось поднимать руки, сжимая кружок теснее. В конце оказывались в общих объятиях: Мишутка внутри, Мари обнимает его, а Алексей - её с сыном. Не выдержав полноты эмоций, ласково поцеловал Мишу и тут же приникал с жадным поцелуем к возлюбленной, загораясь, глухо стеная. Смотря на слившиеся в поцелуе губы, мальчик нежно гладил пунцовые щёки обоих маленькими тоненькими пальчиками, шепча с благоговением: 'Папа любит Марину. И Мишутку...' Это отрезвляло. Малышу доставалась двойная порция любви и ласки. Стрельников, целуя родные головы и губы, шептал, как их любит, как счастлив в такие минуты.
   Ей не всегда удавалось сдержать слёзы горечи: 'Как эта любовь разнится с бесцеремонностью, хамством и цинизмом Павла! Как тут не отчаяться? С Лёшей могла бы чувствовать истинное счастье, как сейчас! Каждый день! Не судьба...' Поспешно уходила в сторону, в укромный уголок, пытаясь успокоиться. Стрельниковы не оставляли в беде: бросались вдогонку, обнимали каждый на своём уровне роста, целовали, кто куда, шептали слова-целители. От этого становилось ещё тяжелей! Во сто крат! 'Танталовы муки...' - рыдала беззвучно, скрипя зубами.
  
   Пока добрались до основного музея, Марина была зарёванной, затисканной, зацелованной и... желанной каждой клеточкой тела неистового Алексея. Просто кипел! Виновато вздохнула, опуская в раскаянии светловолосую кудрявую голову: 'Какой, к чёрту, разговор!? Как с парнем справиться? Да тут не о разрыве говорить, а о спасении своей души и тела беспокоиться надо!'
   Как только встретились с семьёй Егоровых, Маргарита сразу поняла: 'Надо их срочно освободить от Миши. На приличное время. Тут и получасом не обойдётся...'
   - Мишенька, согласишься с нами покататься на пони? Во-о-он там, у входа, стоит передвижной зоопарк! - сделав 'большие глаза', увлекла мальчугана. Не разговаривал, но согласился пойти с другом по саду Витюшкой. Без папы. И Марины. Обрадовалась. - Молодец! Совсем взрослый мужчина. Присмотришь за Виктором? Он такой маленький. Забоится!
   Увидев скромную улыбку Миши, Рита взяла за тонкую руку, повела по длинной дорожке. Нашёл в себе силы не оглядываться: папа с Мариной пообещали сидеть на лавочках у реки и ожидать его возвращения.
   Едва Егоровы и сын скрылись за поворотом дубовой аллеи, Стрельников потащил Мари... на гору, к церкви Усекновения Главы Иоанна Предтечи!
   - Лёшка! Нет! Мы обещали! Мишка... - заверещала, но остановить не сумела.
   Через десять минут, задохнувшись от сотни ступеней лестницы на высокий холм, стояла на площадке и понимала, что последнюю группу из двадцати пяти приступок не осилить. Голова закружилась, подкатила дурнота, красные 'мушки' замельтешили перед глазами, земля ушла из-под ног...
   Алексей, оглянувшись, испуганно вскрикнул и в последнюю секунду подхватил её 'в полёте'! Скатилась бы назад, пересчитав рёбрами и шеей сотню пройденных ступенек. Не выжила бы.
   ...Очнулась от прохлады и тишины, от темноты и... поцелуев любимого, потерявшего голову и совесть! В этот раз не медлил: обнажил по пояс! Кричал, сходил с ума, вжимал тельце Мари в обнажённый торс, расстегнув рубашку и откинув полы.
   - Что ты творишь? Вчера о чём говорили? Остановись... - тихо простонала. Стал ещё жаднее целовать лицо, хватать грудь, бёдра, снимая бельё. Не соображала ещё. - Где мы? Почему темно?
   - Мы в часовне на холме. Не волнуйся, она закрыта. Я знаю, как сюда проникнуть незаметно, - потерял окончательно ощущение реальности и понятия, что плохо, что хорошо. - Никто не найдёт... Одни... Наконец-то! - прохрипев, расстегнул платье до конца, сорвал трусики. - Моя!
   - Стоп! Очнись, придурок!! Совсем очумел!? В церкви Иоанна...? Может, на амвон положишь? В Царские врата внесёшь!? Не важно, что их тут нет - память намоленного места осталась! Давай! Чего медлишь!? Струсил?? - очнувшись, разозлилась не на шутку. - А ты меня спросил, хочу ли я этого? Здесь! Некрещёная и не святая, не монашка, не блаженная, но это... Ни в какие ворота не лезет! Стрельников, ты меня разочаровал, - оттолкнув недоумевающего глупца, быстро привела себя в порядок. - Вчера ясно сказала: меня не получить, пока несвободны. И точка. Прости за сегодняшнюю ласку. Думала, поймёшь тоньше, много выше уровня пояса. Если ввела в заблуждение, извини. Жаль, что...
   Смолкла, не договорив, потому что произошло... невероятное!
  
   Среди темноты заброшенного помещения сверху стал проникать тонкий луч солнечного света, всё ширясь и набирая силу.
   Вот практически всё стало видно: кучи мусора по всему полу бывшего собора, всякий хлам и железки, лужи воды там, где протекала крыша во время ливней, и что-то светлое и непонятное в углу над бывшим амвоном, угадываемом только по небольшому возвышению среди пустоты и разора. Едва луч достиг этого светлого пятна, как оно... зашевелилось, забормотало, встрепенулось и взлетело к свету, летя прямо по суживающейся дорожке луча туда, ввысь, в самую высокую точку купола, где когда-то был крест. Марина поражённо вскрикнула, потрясла головой, но видение не уходило, просто приняло более земную форму: крупный белый голубь, чистый и гордый, медленно и плавно размахивал затёкшими от долгого сна крыльями. Вдруг показалось, что время замедлило свой бег.
   Вот она медленно обернулась на шелест и шорох крыльев.
   Вот Алексей, заворожено смотря на луч света, сильно побледнел и стал лихорадочно приводить себя в порядок, застёгивая не только рубашку, но и брюки!
   Вот сделала медленный шаг к световому пятну и заворожёно шагнула в него, а голубь, неожиданно совершив полный кульбит в воздухе, так спикировал, что, разворачиваясь, как опахалом обвил воздухом лицо и волосы, отчего разлетелись, словно от сильного порыва ветра.
   Вот птица, выполнив медленный величавый круг над женской головой, резко устремилась вверх к пролому, потеряв, а, может быть, подарив пару невесомых лёгких пёрышек, которые медленно вращались по спирали и беззвучно опустились прямо в подставленные ладони Мари. Так и стояла в световом круге с поднятыми кверху ладонями, словно жрица Астарта-Ашарат на древних рисунках. Парень замер, перестал дышать, неотрывно и потрясённо смотря, как вокруг девочки свет медленно сжимается, становясь меньше, словно сдавливаемый темнотой, мраком.
   Вот она держит на ладонях его последнюю нить. Что-то неведомое поднялось из души и сердца, и Марина медленно опустилась на колени прямо в грязь, склонив непокрытую виноватую голову в почтении и искреннем раскаянии.
   - Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй мя. Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу... - тихо и отчётливо потекла из её уст старинная молитва, отражаясь от поруганных стен и дырявого купола, от куч мусора и стоящего в поражённом молчании мужчины. - ...Пресвятая Владычице моя Богородице, святыми Твоими... - древние слова молитвы ширились, стократно дробясь о стены храма. - ...отжени от нас, смиренных и окаянных рабов Твоих... - голос заполнил пространство собора, звеня и разрастаясь, увеличивая громкость и чёткость слов молитвы, - ...от окаяннаго нашего сердца, и от помрачения ума нашего и погаси пламень страстей наших, яко нищ есмь и окаянен...
   Чем громче звучала молитва, неизвестно откуда взявшаяся в девичьей воспалённой от усталости и потрясения голове, тем тоньше становился светлый луч, который окончательно погас в тот момент, когда она произнесла слово 'Аминь'. Вспыхнул, как Маринке показалось, со стоном и исчез, погрузив часовню вновь в темноту и убогость.
   Перекрестившись, встала с колен и, не глядя на Лёху, направилась к пролому, о котором не знала, не могла знать - была в забытьи. Как так получилось - загадка. Лишь догадывалась: 'Вероятно, я, как Мишутка в моменты дурноты, продолжаю видеть со стороны, запоминать и складировать информацию до времени, пока познания пригодятся, - облегчённо вздохнула, прослезившись. - Спасибо, божечка! Спас от греха, падения и прелюбодеяния. Как только начнут ремонтировать церкви - обязательно стану помогать строителям, чем смогу'. Шла с высоко поднятой головой, не оглядываясь, не обращая внимания на Стрельникова. Безмолвно следовал несколько поодаль, следя, чтобы не оступилась на длинной лестнице, ведущей вниз на грешную землю: к развлечениям и суете, к смеху детей и улыбкам взрослых, к праздности и отдыху, к греху и похоти, к искушениям и постыдным поступкам.
   В её измученной душе не было ни праздника, ни веселья, ни волнений: застыла, замерла, затаилась душой, будто ещё находясь на связи с Ним, с Тем-кто-сверху. Как-будто больше не касалась нечестивой земли, повисла где-то между, в нескольких сантиметрах над самой жизнью...
  
   - ...Маришка, мы вас едва не потеряли! - кинувшись навстречу, Рита в панике заговорила, смутилась и побледнела, всмотревшись в абсолютно белое лицо Стрельникова-старшего. - Миша покатался, съел мороженое, выпил бутылку виноградного сока, - тараторила, а в глазах плескался страх и невысказанный вопрос, обращённый к паре.
   - Марго, ты когда в церковь пойдёшь? - Мари повергла их в поражённое молчание чужим голосом.
   - Если не помешают домашние дела, в ближайшую среду к вечерне, - еле выдавила сипло.
   - Что случилось Марин? - Юрий только что подошёл с разгорячёнными ребятами. Запнулся, машинально передал жене детей, воззрился на молодых. - Вы выглядите так, словно увидели приведение! - попытался улыбнуться, но поперхнулся, увидев застывший взгляд Алексея.
   - Так и есть. Мы только что в Предтечи... кое-что видели. Это не сон! Я 'это' ощутила всей кожей! Даже воздух там стал пахнуть ладаном в тот момент. Потом большой белый голубь появился из кучи мусора и стал кружить надо мной, - Мари протянула пару белоснежных пёрышек на ладони. Они сияли в свете солнца нестерпимой белизной. - Он обдул, обвил меня крыльями, сделал круг и медленно ушёл в луч света, забрав его с собой.
   - Можете не верить, но в той церкви ещё и не такое происходит, - Егоров-старший тихо говорил, косясь на мальчиков. - Там сторожа не держаться - боятся. Говорят, что слышат молитвы и песнопения, мертвецы встают из своих могил в такие ночи и сходятся на литургию в собор, - странно посмотрел на Марину. - Вот только видеть это и слышать дано не каждому. Говорят, лишь блаженные и те, кому скоро умирать, сподобливаются узреть чудо. Мариш, умирать не собираешься? - криво улыбнувшись, ткнул девушку в бок. - Для покойницы как раз подобающе выглядишь! Придётся кило косметики намазать, бледность мертвенную прикрыть! Тогда, может, и сойдёшь за живую. Не примут за свою там, на холме, - ёрничал, сверкал серым жемчугом глаз. - Жаль, Вальпургиева ночь уж прошла... Вот бы тебя на помеле посмотреть...
   - Юра!! Тьфу на тебя! - Рита взвилась, побагровев. - Сплюнь три раза! Все плюйте! Нашли тему! И где! Храмы вокруг, соборы... Через левое плечо! Живо! - истово перекрестилась, поцеловав крестик. Дети подбежали, тоже приложились, сияя озорными глазками. - Умники мои.
   Поплевавшись, рассмеялись, особенно малышня: такое развлечение! Будет, о чём в группе рассказать...
   - Рано хороните, - криво улыбнулась 'умирающая'. - Чёрта с два! Боженьке ещё придётся хорошо меня попросить, чтобы я ему подала свою руку. Или... ногу! - расхохотались ещё громче. Только у Марго плескался в глазах мистический ужас и от её слов. И от того, как выглядела. Передёрнулась в предчувствии: 'Боже... Белое, почти мраморное лицо, бескровные синие губы - готовое надгробное изваяние в стиле Боттичелли! Осталось лишь колени преклонить и склонить низко голову!' Еле отряхнулась от наваждения и видения. А хулиганка спокойно продолжала разговор. - В церковь я не вхожа - некрещеная. Не любят меня её стены. Прошу тебя, Ритусь: панихиду по усопшим на холме закажи, пожалуйста! - обернулась, внимательно посмотрела в голубые глаза. - И за здравие присутствующих и... отсутствующих. Скоро, - последнее слово прошептала только ей. Рита замерла, метнула на мужчин взгляд: отвлеклись, неуловимо вскинула бровки, поняла, дрогнула веками в согласии. - Будешь там через два дня, говоришь? Тогда, и за путешествующих по земле, воздуху и водам не забудь! - в глазах Егоровой вспыхнул огонь догадки и смех. Мари подмигнула: 'Умница!' - Пусть всем повезёт! И деткам нашим тоже!
   Услышав, опомнились мальчишки, затормошили, закружили и утащили Егоровых от воды и набережной, где стояли.
  
   На холме у скамеек осталась одна пара: Марина с Алексеем. Нужно было поговорить. Отпустив Мишку на новые качели у западного выхода, отец честно провожал его глазами.
   Порадовалась: 'Когда я с Лёшей, мальчик не боится далеко убегать, зная, что всегда найдёт нас рядом и вместе. Он мог бы стать нормальным... Тоже не судьба'. Посидев в молчании, встала, подошла к раздвоенному дереву липы, оперлась спиной о стволы, черпая растраченную сегодня силу у природы.
   Парень неслышно обошёл сзади, в развилке стволов приник к Мари, нежно касаясь губами затылка, волос и шеи.
   - Мариночка... Прости меня, любимая! Это было затмение, дьявольское наваждение какое-то! Сам поражаюсь, клянусь, единственная! Раньше никогда такого не позволял, поверь! Молю о прощении, родная! - мягко поцеловал в висок и щеку. Держал себя в руках, старался отвлечься на анализ произошедшего. - Что там было? Мы оба сошли с ума? Всё прокручиваю увиденное и, кажется, есть простое объяснение: луч солнца попал точно в пролом на крыше и проник в собор. Чего проще? Но! Время уже больше шести вечера, лучи наклонные и никак не могли почти под прямым углом войти в дыру. Первая загадка, - положил голову на макушку девочки и вдохнул запах сладкий сирени, замер, задохнувшись от полноты чувств. Справился, выровнял дыхание, продолжил. - Дальше: голубь. Проснулся от луча света. Потом долго не мог размять крылья от сна. Но! Луч не мог его достигнуть при таком градусе и положении солнца. Всё сводится опять к лучу. Он не просто вошёл в крышу, но и увеличивался с каждым мгновеньем, словно солнце очутилось точно над куполом, а такое возможно только в полдень, но никак не вечером! И вновь возвращаемся к теории шести часов вечера и косых лучей. Нет, не объясняется всё то, что там было, простой физикой. Не получается. Сама посмотри сейчас на холм и часовню: лучи касаются стен и склона только сбоку, но никак не сверху! - вздохнув, поцеловал голову и затылок, замерев на миг, купаясь в тихом коротком счастье, пока они вместе. - Потом твоя молитва, звуки не пустого разграбленного помещения, а действующего! И голоса: будто пели и молились несколько десятков человек, а ты вела в той молитве! И запах. Я его почувствовал не сразу, показалось, каким-то дымом пахнет. Позже сообразил, что это не дым, а ладан! Мы Мишаню крестили в полгода, я вспомнил аромат! - тонко задрожал, притянул девичьи плечики, насколько позволили деревья. Заволновался, охрип, снизил голос до шёпота. - И ты, Маришка... Ты была в тот момент другая! Незнакомая, чужая, даже лицо изменилось до неузнаваемости! Голос стал ниже и... шире, что ли? Он не просто звучал среди стен - проникал в самое сердце, сжимая в тиски. Потому я и захрипел: дышать не мог - сдавило грудь! Вот тебе и мистика. И физика с лирикой в придачу, - помолчал, взволнованно дыша в чудесные светло-русые с пепельным отливом волосы: 'Только у неё такой неповторимый колор!' Успокоился. Продолжил. - Нас учат всему: рассуждениям, анализу, способности 'повернуть' ситуацию, рассмотреть с разных сторон, вычислить многовариантность исхода, возможность развития нескольких версий дальнейших событий, связанных с этой ситуацией. Прости..., не слишком сложно говорю? - спохватился, сжав её предплечья. Увидев медленное покачивание головы, решил свернуть ликбез. - Для чего рассказываю? Ты должна научиться выживать. В самых безвыходных ситуациях находить лазейки и выживать! Слышишь? Уметь даже проигрыш заставить работать на себя. И ещё: научись правильно задавать вопросы. Иногда неверно истолкованный вопрос, как и ответ, может повлечь катастрофические последствия. Поэтому умоляю: обдумывай вопросы и ответы! Если есть возможность, по сто раз возвращайся к ним, найди самую верную формулировку, и ты выиграешь минуту, которая спасёт жизнь, понимаешь? - странным хриплым голосом договорил, обнял женскую голову горячими и сильными руками. - Живи, любимая...
  
   Только в эту минуту Марина поняла, о чём он вчера говорил с водителем такси: 'Алексей чувствует прямую угрозу нашей жизни! Старается 'накачать' меня знаниями, способными спасти в критический миг, - онемела, застыла в ужасной догадке и диком страхе. - Я против опыта целой Системы ГБ! Какие профессионалы гибли и гибнут... А тут я, букашка безмозглая и наивная!'
   'Услышав' её мысли, стремительно обошёл дерево, притянул в крепкие и надёжные объятия, предотвратив паническую атаку. Стал страстно целовать, стискивая всё сильнее, вжимая дрожащее тельце в себя, теряя контроль, смывая страстью и чувственными переживаниями ужас.
   - Мы справимся! Мы сильные! Никогда и никому не показывай слабости и страха - это мощное оружие против тебя! Запомни, Мариночка! Только хладнокровие, железные нервы и ясная голова! Только спокойствие. Твоя польская спесь будет кстати. Умная злость тоже. Я с тобой, моя девочка... Я всегда рядом...
   - Лёшка, оторвись! Они рядом, - еле прошептала.
   Целовал безоглядно на виду у всех: Егоровых, гуляющих, 'горилл' и наверняка знакомых его жены или её родни. Растерянно заглядывала в мужские обезумевшие глаза, ругаясь в уме, на чём свет стоит: 'Нет, любовь делает мужчину неосмотрительным. Да что там - дураком! Идиотом! Тупицей эгоистичной...'
   - Ну и пусть! Зато я тебя целую и уже не на земле стою - парю в небе! Пусть завидуют! - вновь поцелуй, но уже мягкий, сладкий, чувственный, с тихим стоном и слезами счастья на глазах. Взяв эмоции под контроль, нежно отстранил от себя, глубоко заглянул в зелёные глаза. - Сегодня же поговорю с Наталией. Больше так не может продолжаться, - голос осип, стал виноватым и несчастным. - Понимаю, что всем нам предстоит нелёгкое время. Теперь готов пойти на открытый скандал. Я хочу стать твоим мужем, Маринка! Принадлежать сердцем, душой и телом на законном основании, моя гордячка, - прижался головой ко лбу, смотря глаза в глаза. - Ты пойдёшь за меня, любимая?
   - Лёша, этот вопрос станет уместен, когда будем свободны, - прошептала, сияя счастливыми и смущёнными глазами. Мягко отстранилась, положила голову на гулко стучащую грудь парня, заглядывая снизу в лицо. - Ты согласен отложить его на время?
   - Да, счастье моё, - притянул ещё сильнее, обнял так, что у неё помутилось зрение. Очнувшись, немного ослабил хватку, взволнованно целуя истощённое, с нежным стыдливым румянцем личико вздрагивающими губами. - Мне понравился твой вопрос Маришка. 'Пятёрка'. Умница! Ты поразительно быстро схватываешь, - отступил, непонятно посмотрел в глаза, словно коснулся души кисеёй. - Ты выживешь, я верю, родная! Ты, как губка! В нашу бы 'школу' тебя...
   - Нет! - перебила. - Я не слышала этих слов! Никогда, - дёрнулась тельцем, напряглась, возмутилась, строго посмотрела, нахмурив бровки. - Не вздумай ещё раз их произнести, Стрельников. Не прощу. Объяснения не жди. Удовлетворись догадками.
   Подбежали дети, повисли на шее! Егоровы больше не могли их удерживать. Стало не до серьёзных разговоров. Время для дружбы и детской любви.
  
   '...События в заброшенной церкви Усекновения Главы повернули ситуацию другой стороной. Стало легче и мне, и Алексею. Что бы там ни было, оно его отрезвило куда сильнее, чем мои слова или негодование - вмешался сам Господь, - вечером сидела в своей комнате. Муж где-то пил. Дал спокойно пожить и поразмышлять. - Долго буду говорить 'спасибо' боженьке за помощь. Одной с обезумевшим огромным парнем мне не удалось бы справиться. Отключило его разум полностью - говорил животный инстинкт! Не вмешайся Всевышний, Стрельников 'взял' бы меня против воли. Это навсегда убило бы мою любовь и погубило душу. Нет, не из-за греха. Без Лёши не выжила б. Наложила бы руки. Не нашла бы смысла жить без него. Одиночкой. Шагнула б с балкона. Вот так-то, Машук. Ты оказалась совсем не железной. Ты просто растерянная девчонка. Ею и сгинешь'.
  
   Глава 16. Два голубиных пёрышка.
  
   На следующий день, во вторник, у входа в ясельки Марину поджидала... Наталия Стрельникова! Окинула спокойным взглядом тощую фигурку, скромное платьице из 'марлёвки' - особо модное одеяние обитательниц московских трущоб, дешёвые босоножки. Слегка вскинув бровь, метнула взгляд на 'горилл'.
   - Доброе утро, - тихо с достоинством произнесла. - Сейчас, конечно, не совсем подходящее время для такого разговора, но я из-за Вас, Марина Владимировна, не сомкнула ночью глаз, - спокойный мелодичный голос был скорее нейтральным, чем прохладным. Безукоризненное воспитание сквозило в каждой чёрточке красивого, ухоженного, интеллигентного лица. - Причина более чем веская: Алексей потребовал развода. Ваша идея? - держалась культурно, только чуть покрасневшие белки глаз выдавали волнение.
   - Доброе утро, Наталия. Нет, не моя. Мало того, между нами её не могло возникнуть.
   - Вы же вчера весь вечер были вместе! - дрогнувший голос на долю децибела повысился. - Мишенька почти ничего не рассказал. Видимо, Алексей его попросил молчать, - лёгкая обида всё же проскользнула в тоне.
   - Я не разбиваю семей, уверяю Вас. Об этом сразу сказала Вашему мужу. И говорю при каждой встрече, не переставая. Прошу оставить меня в покое, жить с семьёй и законной супругой, то есть, с Вами, Наталия. Не моя инициатива встреч и контактов здесь, в саду. Никогда не давала повода ни Алексею, ни другим женатым мужчинам. Я замужем пока. Не в моих правилах сиротить детей. Сама мать и понимаю, что ожидает ребёнка в неполной семье после развода, - покосившись на 'наружку', продолжила. - Нас 'слушают', но если Вас это не смущает, говорите всё открыто. Я обещаю спокойно принять любые обоснованные обвинения.
   - Хорошо, я скажу, - выпрямившись, вскинув гордо голову, посмотрела на девушку с царским апломбом. - Марина, я никогда не дам развода Алексею. Запомни это. Он навсегда остается супругом, отцом, зятем. Нашим. Навсегда останется в клане Винниковых-Стрельниковых. Тебе достанется лишь унизительная участь любовницы. В наш круг тебе никогда не попасть, никакими уловками. Если Алексей появится с тобой в приличном обществе - тебя не пропустят. Предупреждаю сразу. Останешься одна на улице!
   - Ошибаетесь, Наташа. Он уйдёт со мной. А 'любовница' не унизительное прозвище. Это чудесное слово и должность. В нем содержится то, что от Вас ушло - любовь. Она пришла ко мне. Видимо, в Вашей душе ей стало неуютно. Если эта должность - единственная возможность её испытывать постоянно, то принимаю с низким поклоном и искренной благодарностью. Спасибо за столь щедрый и драгоценный подарок, - присев в глубоком книксене, Мари покорно склонила голову перед породистой спесивицей. - Буду любима чудесным и страстным мужчиной! Пусть редко и коротко, но свидания будут, обожание с преклонением тоже. Вы королева в избранном узком кругу, я же стану богиней по имени Любовь. В моём храме всегда будет раздут огонь желания, радости и нежности. Там мой мужчина познает истинное, чистое, бескорыстное чувство - человеческой взаимной любви. Благодаря Алексею я познала настоящее счастья женщины - быть любимой. Мне его любви хватит с лихвой! Она возместит стократно отсутствие Вашего высшего столичного общества и мнимых друзей-лицемеров псевдоголубых кровей, - выпрямившись, вскинула гордо и вызывающе светловолосую голову, прикрыла ресницами зелёные глаза, в которых плескался откровенный смех: юный и беззлобный. Жаль было отчаявшуюся, нелюбимую, навязанную жену Лёши. Теряя любовь, Натали не смогла сохранить достойного лица. - Богатство и высокое положение не всегда признак породы. Напротив - часто прозябает в грязи. А любовь сословий не ведает, ей имя - Воздух и Свобода.
   Стрельникова уже пару минут стояла с раскрытым ртом, поражённая столь дерзкими словами юной нищенки из низов. Опомнилась, покраснела и выпалила, не косясь на машину 'слежки'.
   - Что уж позорнее, чем любовница? Только потаскуха привокзальная!
   - Не имела чести их знать и лицезреть. И Вам, Наталия, не советую. Извините, полы ждут. Я ещё и поломойка. Куда уж ниже, верно? Только ад! Ничего, и там порядок наведу! - прыснула в сторону, свернула балаган. - Время. Честь имею! - поклонившись, обошла взбешённую молодую женщину и пошла по дорожке к корпусу.
   - Он никогда не будет твоим! - визгливо выкрикнула, растеряв интеллигентные привычки напрочь. Не побоялась оскандалиться - дома вокруг яслей! - Будешь довольствоваться остатками, как побирушка!
   - Остатки всегда сладки, - полуобернувшись, ответила с улыбкой и... заметила, что сзади москвички в седьмом колене появился возмущённый муж, Алексей. - До встречи, Наталия!
   Ждать развязки не стала. Приветливо кивнув мужчине, пошла в корпус, не оборачиваясь. Передёрнула острыми плечами от отвращения: 'Мерзкая сцена вышла. Не люблю подглядывать за чужими сварами - своих хватает. Ещё наблюдатели. Славный отчёт ляжет на стол начальства'.
  
   Через полтора часа Мишутку привела... Наталия и, как ни в чём не бывало, попрощалась с ним, держа лицо безмятежным и прохладным. Уловив хищное любопытство в глазах родителей, дёрнулась, нервно поправила причёску и подошла к воспитателю.
   - Доброе утро, Марина Владимировна. Миша плохо спал сегодня. Присмотрите за ним, пожалуйста. Если можете, уделите мне пару минут, пожалуйста, - метнув красноречивый взгляд на дверь, покраснела.
   - Здравствуйте, Наталия Николаевна! Присмотрю, не волнуйтесь, - взяв её за локоток, двинулась на улицу, оглянувшись на 'кавалера' на сегодняшний день, Гогу Паидзе. - Остаёшься за старшего, родной. Я на три минутки, обещаю, - вывела женщину из корпуса, завела за угол: северная стена без окон. - Слушаю Вас.
   Постояв минуту в молчании, она отвела глаза и покраснела. Подняла повлажневший взор.
   - Прошу прощения за недостойное поведение утром. Сказалась бессонная ночь и эмоциональный разговор с мамой. Не стоило ей говорить, пока всё не стало бы очевидным, - покачав головой, виновато улыбнулась. - Её словами говорила. Самой неловко. Часть разговора о разводе остаётся в силе, - боролась за целостность семьи до конца. - Мужу развода не дам. Я его люблю. Сын без него пропадёт! При разводе он по закону останется со мной. Я не отдам Вам, Марина, своего сына. И не надейтесь на это. Вам не сыграть на любви к сыну, забрав его отца.
   - Три минуты вышли. Меня ждут тридцать семь человек. Я всё поняла и сказала. Повторяться не стану, - выдержав спокойный тон беседы, улыбнулась. - Женщины ничего не решают. Сами понимаете, неглупая девушка. Миром по-прежнему правят мужчины. Они вершат историю и судьбы. И выбирают. Всего доброго.
   Повернувшись, быстро ушла в группу - работа ждала и малыши. 'Не до бабских разговоров, тем более, пустых и безрезультатных! Алексей кашу заварил, ему расхлёбывать. Я не требовала развода и не надеялась на чудо. Чудес в моей жизни не водится - не та среда обитания. В ней только беда да нужда благополучно плодятся и процветают'.
   Вечером за мальчиком пришли дедушка с бабушкой. Девушка была просто облита презрением и негодование, спесью и лицемерием по самые ноздри! Не в лицо, а за спиной, в разговорах стариков с воспитателями и замом, с родительницами. Шушуканье и косые взгляды могли прямо свалить с ног в грязь и прах земной! Только все упустили одну важную деталь: Мари была родом из грязи и праха, из самых низов, простолюдинка. Разговоры и взгляды были глубоко безразличны. Упрекнуть себя было не в чем. Каждую встречу с Лёшей не переставала говорить, чтобы отстал от неё и жил своей жизнью. Не слушал и не желал ничего знать, упрямо продолжал идти к своей мечте: жить с ней и сыном одной семьёй, стать, наконец, счастливым и свободным.
  
   Проводив Винниковых-старших, Бэла подошла к ней, поглядывая на редких детей, оставшихся в группе - последыши.
   - Ты так и не выбрала время прийти ко мне, - спокойно разговаривая, внимательно присмотрелась. - Как вчера прошёл разговор?
   - Осёл.
   Бэла замерла, услышав короткое и хлёсткое слово, недоуменно вскинула густые смоляные брови, долго думала, к чему бы это, потом вздохнула, догадавшись.
   - Заупрямился?
   - Ишак.
   - Поняла, - с улыбкой покосилась на возмущённо девичье лицо, погрустнела. - А ты всё ему...?
   - Да. Тщетно. Стена.
   - Яхве! - испуганно прошептала. - Но тогда они...
   - Сознаёт. Решился на открытый конфликт. Стал в позу. Герой хренов.
   - Тогда и ты обречена! - слёзы набежали на красивые миндалевидные чёрные глаза, руки вспорхнули и опустились на губы, прикрыв двойной подбородок золотом перстней и колец.
   - Я бессильна. Испробовала всё. Он на грани. Опоздала, - едва сдержала слёзы. Дети толкались вокруг, теребили полы белого медицинского халата Мари, целовали руки, заметив её расстроенное лицо. - Год держала оборону, пыталась переубедить и отрезвить. Спасти. Проиграла. Мне нет прощения.
   - Ты не виновата! Я свидетель! Любая уже пала бы! - грустно смотрела, втайне восхищаясь стойкостью этой странной, красивой, тощей девочки: 'Истинная Анат! Воин и беда для мужчин'. Опомнилась. - Билет, деньги и документы у меня в сейфе. Среда, ночь, 608-й. Завтра отдать?
   - Да. Спасибо, Бэла Аркадьевна! Вы мне здесь за маму. Без Вас бы пропала.
   - Ой, не смеши, зеленоглазая Лиса! Не пропадёшь нигде - не та голова! Ну, немножко бы глупостей натворила-таки, но пропасть - это вряд ли, - загадочно посмотрела искоса, покраснев. - Мой Иосиф тебя очень хвалит. Ты с ним знакома?
   - Нет. Издалека видела. К Вам приходил в кабинет, - подумала. - Вспомнила! Один раз столкнулась с ним на углу кухни. Он меня поймал - падала. Там же...
   - Да-да! Этот угол проклятый! Да ещё порог не на месте совсем. Сама сколько лет там спотыкаюсь. И не исправишь - бетонный.
   - Вот Иосиф и поднял с колен. 'Спасибо' сказала и... всё. Такое знакомство! - смеясь, повела светлой тонкой бровью. - Видел на коленях!
   - Тогда у него сведения с чьих-то слов, - хитро улыбаясь, стрельнула глазами на пунцовое лицо. - Они знакомы с детства. Мой сын много старше, но всегда приятельствовали - район маленький. Как только он стал здесь жить, дружить начали, - помолчала, не решаясь то ли сказать, то ли спросить о чём-то. Вскинула глаза, в которых читалась просьба и вопрос.
  
   - ...Она утром пыталась поговорить - не получилось, - поняла и помогла. - Не сдержалась. Я в тоже долгу не осталась. Характер. Передайте мои извинения - неловко. Записали, наверняка...
   - Ох-хо-хооо! Как же она...? Не надо было здесь! Глупая девочка!
   - Её можно понять. Такое узнать...
   - Ой, а то она была слепа и глуха этот год! Да весь район давным-давно знает! А ты - 'узнать'. Мужчины плохие актёры. Слепой бы понял. Он голову сразу потерял, - посопела, вздохнула. - Вот вертится на языке сказать: 'Уезжай насовсем из Москвы! Спасайся!', но понимаю: бросит всё и уедет, не оглянувшись, за тобой. Да ещё и сына прихватит! - поправила безупречную причёску дрожащими толстыми пальцами. - Это судьба, понимаю: и его, и твоя. Ты выстояла, он слабее. Не отступит - всем понятно. И 'этим' тоже, - голос задрожал, в панике повернулась грузным телом к девушке, схватила за руки, сжала вспотевшими ладонями. - Ты в опасности, Мариночка, а как тебя спасти - ума не приложу! Подскажи, милая! Ты умная и смелая, говори, что можно сделать!
   - Поздно. Найдут. Вездесущи. Всё будет напрасно. 'Спасибо' передайте сыну от нас и низкий поклон. Прошу его через Вас - не вмешиваться, - наклонив голову, посмотрела строго и без улыбки в миндалевидные глаза, вцепилась изумрудом, притягивая и вводя в оцепенение. - Это наша история. Только двоих. Третий погибнет первым.
   - Как ты догадалась?? - тихо, едва слышно прошелестела, задрожав рыхлым телом.
   - Вы мать. Волнение. Бисеринки пота над губой. Тонкая дрожь пальцев, когда о нём заговорили. Частое дыхание. Срывающийся голос. Напряжённая спина. Ваша любовь к сыну и сказала, - взяла еврейку за крупные покатые плечи, сжала руками, глубоко и серьёзно заглянула в душу. - Пусть притормозит с ненужными встречами и опасными просьбами к малознакомым людям. Пришла пора отстраниться. Даже от друзей. Объясните ему это жёстко! Пригрозите материнским проклятием! Шутки, провокации и попытки геройства для него закончились. Настало время стать эгоистом, чтобы выжить. Через крик!
   - Теперь я поняла! Вы равны с ним!! Потому он не может тебя отпустить, - в ужасе раскрыв рот, долго стояла рядом, не в состоянии сдвинуться с места. Закрыла в панике глаза: 'Марину и Алексея ни за что не оставят в живых! Бедный мой Йося! И ты пропал...'
  
   ...В среду обычный рабочий день не дал расслабиться ни на мгновенье - делали прививки малышам! Медосмотр закружил так, что сил не осталось ни на что, кроме работы. Облегчённо выдохнула: 'К лучшему. Повезло, Мишу водят старики. С Лёшей встреча сегодня в планы не входит. Может почувствовать что-то. Возникнут проблемы'.
   Уходя домой, Бэла Аркадьевна отдала билет на самолёт и деньги, заставив их дважды пересчитать и расписаться в ведомости. Прощаясь, странно посмотрела и... благословила по-еврейски, прочитав молитву на иврите, крепко обняла. Обе расплакались почему-то, словно что-то повисло в тот момент над ними страшное и неотвратимое! Предчувствие сдавило сердца обеих. Поняли: что-то случится.
   Проводив Бэлу, Мари долго ей махала, стоя на углу запасного выхода с территории.
   Выполнив основную работу, до последних минут не задерживалась, оставив на группе Валечку. Сказала, что вдруг почувствовала себя плохо. 'Уходила' грамотно, дворами, через чужие улицы и дома, пробираясь кружным путём к метро. У магазина за кинотеатром 'Орбита' её ждала Марго с сумкой вещей, приготовленных и переданных заранее. Осторожно оглянувшись, Егорова поцеловала Мари, всплакнула и проводила на верхнюю остановку автобусов, следующих в сторону Орехово-Борисово. Оттуда и поехала в аэропорт 'Домодедово'.
  
   На регистрации появилась в последнюю очередь, когда готовы были закрыть окно регистраторы. Быстро и нервно оформив пассажирку, не проверив ни ручной клади, ни маленького багажа, служащие потащили её прямо на посадку, говоря, что вылет самолёта на десять минут раньше - по техническим причинам. Под руки с двух сторон, как под конвоем, её 'вынесли' к отходящему трапу. Вернули его. Стоя на марше, подъезжала к открытой двери самолёта, из которой выглядывала... Мила, знакомая стюардесса!
   - Господи! Марина! Вот так встреча! - поражённо ахнула, втащила и прокричала провожатым. - Это моя девочка! Не волнуйтесь, я её приняла! Спасибо! - услышав о багаже, успокоила. - Уберём в запасной пазух - не придерутся, если что! - помахали в две пары рук дежурному и отправляющей, они пожелали их борту чистого неба. - Проходи, устраивайся! Билет давай и можешь сесть и по нему, и вот сюда - три места есть. Группа не прибыла. У меня в салоне три, да в первом шесть, - с разговорами и устроилась, вызвав повышенный интерес у сидящих пассажиров.
   Через три минуты лайнер выруливал на взлётную полосу.
   Достав из бокового кармашка льняного пиджака носовой платочек, Мари вздрогнула: на колени плавно, нежно и неспешно опускались два белоснежных голубиных пёрышка. Смотря на них, почему-то покрылась ледяным потом! Машинально нажала клавишу вызова стюардессы.
   - Мариш, что с тобой? Ты белая, как полотно! Плохо?
   - Присядь... Это важно... - просипела еле слышно. Разжала ладонь, посмотрела на пёрышки. - Передай экипажу: быть предельно внимательными. Полёт будет проблемным. Пока точно сказать не могу, в чём опасность, но чувствую всей кожей. Помнишь Актюбинск? Похожие ощущения, - сжав руку, прижала к сердцу. Замерла, закрыла глаза, прислушалась к тонкому эфиру. - Холодно и тревожно, словно ветер свистит в крови. Ветер... Свист... Кровь... Пустота... - очнулась от транса, посмотрела на испуганное лицо молодой стюардессы. - Что-то с ветром. Ураган? Пусть будут осторожны. Прояснится, скажу точнее, - улыбнулась устало, опустила голову на подголовник. Сидя на среднем сиденье их трёх свободных, посмотрела в иллюминатор: облачность небольшая. - Посплю. Держи в курсе переговоров, хорошо? - шёпотом попросила о том, что являлось тайной и нарушением инструкций.
   Знала, Мила выполнит. Однажды Мари попадала с этим экипажем в передрягу. Предупредила, обошлось. Понадеялась, что обойдётся и в этот раз.
   Закрыв глаза, взмолилась всем и всему: 'Помогите мне, пёрышки! Вызовите в критический момент тот луч, что спас меня в церкви Иоанна Предтечи от обезумевшего Лёши, - засыпая, почувствовала, как её ноги подняли на соседнее сиденье, подложили подушечку под голову и накрыли пледом. - Мила, спасибо! - смотря первые кадры сна, недоуменно поняла, что видит какую-то незнакомую карту с непонятными значками и разводами. Не разобравшись, уснула крепким сном, измученная, вымотавшаяся, выжатая, как лимон! Только бессильно вздыхала через дрёму. - С такими силами - в спасатели, - улыбнулась. - Чудны дела твои, Божечка. Или силы мне дай или выбери в Проводники Твои кого-нибудь посильнее, чем двадцатилетняя тощая женщина-девочка, уповающая лишь на Силу Твою да на два голубиных пёрышка...'
  
   Глава 17. Сухим листом...
  
   - ...Марина! Просыпайся! Беда, - слышимый над самым ухом тревожный голос стюардессы вырвал из мучительного кошмара, в котором Мари падала в темноту и пустоту 'сухим листом', застыв в ледяном воздухе космоса. - Ты уже можешь 'работать'? - смутившись крамольного для 'застойного времени' вопроса, Мила взяла себя в руки: 'Не время для предрассудков. В попытке выжить отступают все нормы и правила'. - Давай выйдем в тамбур, там тебя бортинженер Юрий Киселёв ждёт.
   С трудом подняв голову, сдерживая тошноту от головокружения и перепада давления в салоне, села в кресле и стала нашаривать ногой туфли. Мила бросилась помочь и быстро их одела, едва застегнув ремешки на тонких опухших лодыжках девушки. Помогла осторожно, медленно встать на ноги, зная её особенность: в самолёте сильно отекали ноги и руки. Стараясь улыбаться, сделала вид, что провожает пассажирку в туалет первого салона. Всё равно подозрительные манёвры вызвали нервный шёпот у так и не заснувших пассажиров, хоть рейс ночной. Поразилась: 'Чувствуют что ли люди, что не простой это будет полёт?'
  
   Сделав пять шагов, женщины оказались во внутреннем тамбуре, с двух сторон занавешенном плотными серыми шторами, отделяющими от первого и второго салона и любопытных взглядов пассажиров. Это был технический тамбур: здесь принимали и разводили по местам людей, здесь был пульт связи с экипажем и радиорубка для сообщений пассажирам подробностей полёта. Здесь же имелись выходы к хозблоку и грилям - раздача фасованных блюд велась именно отсюда.
   Марина стояла спиной к 'кухне' и чувствовала, как из щелей 'тянет' стылым холодом.
   - Здравствуйте, Юрий! Сколько?
   - Рад видеть Вас на борту, Марина! - тепло улыбнулся и посерьёзнел. - Высота - 15480, время - час 48, за бортом - минус 68, - тихо отчитался, серьёзно смотря в девичье синюшное лицо. - Как Вы?
   - Готова. Слушаю, - по его встревоженным синим глазам стало понятно: болтать не придётся.
   - Впереди мощный грозовой фронт. Эшелоны под завязку. Только наверх. Обойти не удастся, - голос мужчины лет тридцати восьми становился всё глуше.
   Тайком вздохнула: 'Ясно: всё серьёзно'.
   - Как двигатели? Сдюжат? Запас большой? Тяжёлые?
   - Надёжны. Запаса достаточно, - тяжело вздохнул. - Под завязку.
   'Понятно: топливо 'под ноздри' - фигово. Манёвренность нулевая'.
   - Прогноз.
   - Только усиление, плюс ураганный ветер, - вскинул глаза прямо на Мари, в упор. - Вы говорили об этом. Были в курсе?
   - Нет, только ощущения - к делу не пришьёшь, понимаю, - грустно улыбнулась. - Держите в курсе. При малейшем ухудшении зовите... - присмотревшись, поняла, что это то самое ухудшение! - Ну!?
   - Мы пытаемся обойти - тщетно. Если пройдём - свечку поставим, - а в глазах непроницаемая вечность.
   - Поняла. Дайте мне минутку, - едва стала входить в транс, вынув пёрышки и зажав их в руке, как самолёт резко тряхнуло и швырнуло вправо! Крик людей и свист моторов слился воедино, и стало сразу холодать в салонах. - Разгерметизация...?
   Не дослушав, Киселёв бросился в кабину, пролетев через первый салон 'мухой', забыв о правилах поведения экипажа в нештатных ситуациях.
   'Значит, я оказалась права - нас вспорола молния! - подняла глаза на старшую стюардессу: белая, как снег, взрослая женщина стояла ступором, вцепившись в боковой поручень. Мари раздражённо фыркнула. - Профессионал, блин! Гнать таких надо в шею!'
   - Мила, хоть умри - информацию мне!! - закричала, перекрывая звуки паники и рёва самолёта.
   Та, держась за спинки сидений, выкрикивая слова утешения и призывая к спокойствию пассажиров не 'своего' салона, кинулась к кабине пилотов. Через три минуты на стене тамбура на панели вспыхнула лампочка вызова, и... старшая очнулась. Деревянной рукой сняла трубку телефона внутренней связи, выслушала короткую фразу, вскинула на пассажирку изумлённые ошалевшие глаза и, словно не поверив своим ушам, переспросила абонента.
   - Её!? К вам??
  
   Через пару минут юная девушка стояла за спинами экипажа, приветствуя командира Колосова Андрея и их нового штурмана, Николая Зиновьева. Он и посадил её на маленькое боковое сиденье, вкратце обрисовав положение.
   - Молния ударила в правый двигатель, выведя сразу из строя, на все попытки 'оживить' не отзывается. С щелью: что было в силах, всё сделали, продолжаем наблюдение..., но тут такое дело...
   - Теряем время, командир, - тихо перебила, глядя в затылок сорокапятилетнего мужчины. Удивлённо оглянулся. - Мне нужно знать реальное положение, а не общие фразы.
   - Молний было несколько. Горим, - так же тихо ответил. - Впереди ураган. Высота - 15800, выше нельзя - тяжёлые мы.
   - Понятно. Что с прогнозом?
   - Только усиление.
   Задумалась, закрыв глаза. Потом медленно встала, слыша краем уха недоуменный вскрик штурмана, голос Милы, Николая, их руки на своей талии - старались удержать её в вертикальном положении. Но Мари была уже 'там', за бортом: огромный грозовой фронт теперь был ниже их лайнера, изрыгая во все стороны молнии, светясь страшным жёлто-фиолетовым пламенем, оглушая небо и сам космос грохотом и канонадой воздушного боя. Вот он расступился, и в образовавшейся пустоте стала появляться странная точка, разрастающаяся... в 'око'! Заледенела душой: 'Боже..., мы идём в 'глаз' урагана!! Это конец'.
   - Впереди 'глаз'. Если не уклонимся в ближайшие три-четыре минуты, мы обречены, - голос был чужим и глухим. Миле пришлось припасть к девичьим губам ухом, повторяя слова экипажу. - Что хотите, делайте, а надо 'упасть' на пару тысяч.
   - Только не с нашим грузом, - хрипло ответил побледневший штурман, держа Марину ровно и крепко: болтанка стала не просто ощутима - их швыряло, как щепку в океане!
   - Есть предложения? - Юрий обернулся в кресле, грустно улыбнулся, увидев, что медиум 'вернулась' и смотрит прямо на него потусторонней душой.
   - Что с запасными?
   - Все далеко. Если сейчас рухнем - пусто.
   - Карту мне, - понимала, что сейчас произойдёт.
   - Географическую? Европа, Азия, Америка...? - пошутил новенький, но, увидев, что старшие уставились с изумлением и тревогой на удивительную гостью, смолк и с содроганием отвёл взгляд от её странных, пугающих, расширенных, светящихся зелёных глазищ.
   - Карту, - настойчиво повторила, понимая, что у всех скоро просто не будет времени для спасения. - Специальная, на ней непонятные значки, странные волны и разводы разных цветов. Она и нужна.
   - Но если Вы её не понимаете... - глухо проговорил командир.
   Не дав ему договорить, ураган напал на них, как стая акул, хватая за крылья и хвост, швыряя град и дождь в стёкла, свистя и завывая, порождая в салонах панику и ужас!
   Мари с Николаем рухнули на пол маленькой кабины на колени, и девушка рассекла правую бровь об угол боковой стойки. Кровь струйкой потекла на светло-бирюзовый пиджак. Штурман достал свой носовой платок и прижал к ране. Датчики сходили с ума, напряжённые лица пилотов не обещали ничего хорошего. Вдруг лайнер ощутимо стало качать, ритмично так: вправо-влево, вызывая ощущение тошноты и пустоты в теле. Марина прислушалась к ощущениям: 'Пустота... Холод... Кровь... Начинает сбываться видение. Остаётся падение в космос'.
  
   - Мы падаем? Оттого и ощущение 'зависа', да? - в ответ всеобщее молчание. - Падаем 'сухим листом', так понимаю? - упорное стоическое безмолвие. - Карту!! Жить хотите!!? - рявкнула по-мужски, с рыком и гневом, совсем неожиданным для такой тщедушной девочки.
   Странно вздрогнув, Зиновьев покосился на командира, уловил от того молчаливое согласие, достал из бокового отделения на стене карту, развернул прямо у девушки на коленях. Сидя на полу и прислонившись к стенке, посмотрела на неё: 'Она, та самая, из сна'.
   - На ней отображен весь трафик движения? То, что под нами во время полёта? - задавая идиотские непрофессиональные вопросы, старалась выяснить, что под ними. - Если отклонились - на ней и та местность присутствует? - увидев согласный кивок штурмана, склонилась над непонятной картой, сжала пёрышки в руке, сосредоточилась и прислушалась к себе и эфиру вокруг. Медленно разжала руку и перевернула ладонь, позволив свободно соскользнуть перьям на карту, со словами. - Не дышать, не двигаться! - в полной тишине и покое, если не считать рёва самолёта и шума обезумевших от страха пассажиров за толстой дверью кабины пилотов, белые вестники надежды и Божественного Промысла слетели с горячей женской руки. Необъяснимо чётко вращаясь по спирали, стали спускаться на полотно довольно большой карты по навигации. Замершие пилоты и Мила, вжавшаяся в дверь, с ужасом наблюдали за странным лицом медиума, которое в те секунды стало совсем другим, чужим и незнакомым. Пёрышки, описав три витка над картой, приземлились на одном месте, сев друг на друга, образовав крест! - Карандаш, - выдохнула, прижав пальцем божий знак к карте. Едва это сделала, борт опять сильно швырнуло в сторону, но палец прилип к полотну намертво, что и позволило Мари не потерять указанное Провидением место экстренной посадки. - Здесь. Ни метра в сторону. Не отвечать никому. Садиться только сюда. Когда земля окажется в зоне видимости, позовёте. Садиться будем вслепую, помогу, - с трудом встала с помощью Милы и Николая, который, отдав карту недоумевающим командиру и бортинженеру, помогал. Пошла в первый салон, где стюардессы уже освободили три места в первом ряду. - Теперь оставьте меня. Пора сказать 'спасибо' Тому-кто-сверху, - прошептала, рухнув на пол возле кресел на колени. Отмахнулась от провожатых, отпустив их к работам и обязанностям.
  
   Увидев удивительную процессию, пассажиры замерли, смолкли и поражённо наблюдали за манёврами странной пассажирки в окровавленном пиджаке.
   Встав на колени удобнее, старалась не заваливаться в стороны - продолжала кидать болтанка. Собравшись с мыслями, отстранилась от ситуации, 'закрылась' в защитный кокон от звуков и посторонних раздражителей, вызвала из памяти видение церкви Усекновения Главы в 'Коломенском': вновь стала подниматься по сотне ступеней на самый верх холма, зашла в пролом, низко нагнувшись, поклонившись древним кирпичам и стенам. И вот, уже стояла на том месте, где её тогда застал луч света. Силой воображение, памяти, мысли, усилием воли заставила его появиться вновь. Когда он ударил сверху и лёг у ног, всё расширяясь и увеличиваясь, начала читать молитву, поднявшуюся из глубин кармической памяти и седых столетий.
   - ...Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится... - тихо полилась из губ, ставших опять чужими и незнакомыми, старинная молитва, которая разрасталась, ширилась и становилась всё внятнее и громче. - ...Яко Ты, Господи, упование мое: Вышняго положил еси прибежище твое... - люди привставали и шептались, на миг забыв о страхе смерти. - Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое... - расслышав слова, с четвёртого ряда кресел поднялась скромная спокойная женщина лет пятидесяти, молча подошла и опустилась рядом на колени, молясь вслух вместе с ней, вторя и усиливая силу и крепость древней молитвы. - В руце Твоего превеликаго милосердия, о Боже мой, вручаю душу и тело мое, чувства и глаголы моя... - их голоса перекрыли вскрики и плач и накрыли салон Плащаницей Божьей полностью. Было ощущение, что женщины молятся не в тесном помещении отсека самолёта, а прославляют Его в храме под большим куполом, осенённым крестом, и что Он слышит и внемлет им.
   Молясь, Мари раздвоила сознание, 'послав' одну сущность в кабину пилотов и поняв: 'Мы на краю: лайнер практически неуправляем - падает'.
   - ...Незлобиве Господи, мене, паче всех человеков грешнейшаго, приими в руце защищения Твоего и избави от всякаго зла... - гремела 'отходная' среди испуганных пассажиров, большинство из которых были не только некрещёными, но и полностью неверующими. Только мусульмане, поймав несколько раз её пристальный и требовательный взгляд, поняли, что всё плохо: 'омыв' дрожащими ладонями лица, отстегнули ремни и в проходах повалились на разложенные полотенца и носовые платки коленями, обращаясь в намазе к своему Всевышнему. А православное молебствие всё шире звучало, пробиваясь и во второй салон. - Смиренную мою душу посети, Господи, во гресех все житие иждившую: имже образом блудницу, приими и мене, и спаси мя. Преплавая пучину настоящаго жития... - боковым зрением увидела белое лицо испуганной Милы: 'Ясно: пора в кабину'. Кивнув: 'Дай минуту', дочитала текст во весь голос, слыша рыдания в салонах. - Душе, покайся прежде исхода твоего, суд неумытен грешным есть, и нестерпимый возопии Господу в умилении сердца: согреших Ти в ведении и неведении, щедрый, молитвами Богородицы, ущедри и спаси мя. Аминь.
   С последними словами, трижды перекрестившись, встала с затёкших колен и, держась за стены, пошла за Милой, шепнув помощнице-наперснице: 'Веди их!' Согласно кивнув, она продолжала громко молиться, запев кондак Богородице, сияя ясными и невинными глазами монашенки на исступлённом, просветлённом и радостном лице.
  
   - ...Земля в зоне видимости. Борт почти не держится. Внизу нас не ждут. Открытым текстом сказали, что собьют ракетой, - командир был тих и собран, только тонко дрожащие от напряжения пальцы на штурвале выдали крайнее возмущение и скрытое сильное волнение. - Ваши действия? Кстати..., - обернулся, посмотрел затаившись, словно не понимая, чего ещё от гостьи ждать, - откуда Вы знаете об этой площадке? Её ни на одной карте нет!
   - Как и ответа на Ваш вопрос. Я лишь 'проводник', слепой и глухой, - речь прервала связь с землёй, и командир вопросительно посмотрел на медиума. Отрицательно покачала головой: 'Не отвечать!' Колосов нервно вздохнул, покосился на Киселёва, переглянулся и как только тайком переключил связь на обратную, Марина резко выбросила руку и сдёрнула с его головы наушники, введя своими действиями в минутный ступор всех мужчин в кабине! Ей этого хватило. Перехватив своё горло рукой особым способом, начала говорить в микрофон. - Борт 608, гражданский, прошу экстренной посадки. 290 пассажиров за спиной. Прошу посадки, - говорила низким, начальственным, мужским голосом, вспомнив уроки актёрского мастерства и припомнив кое-то из лекций Стрельникова, которыми начал 'накачивать' в попытке научить выживать. С земли ответили именно то, что предполагала: 'Закрытая зона, разговора не будет, перехватчик на полосе'. - Отставить перехват!! 9-е управление КГБ приказывает! Подполковник Мелешов! Немедленно подготовить дальнюю и убрать боковые осветительные фермы! Сию минуту, живо!! Мы тяжёлые - выкат неизбежен. Извольте исполнять!! Приказываю, как старший по званию и ведомству! Неприятностей захотели!? - в эфире странно замолчали, потом юный испуганный голос переспросил фамилию и звание, и главное - ведомство. Услышав грозный рык: 'КГБ, боец!' в ответ, что-то промямлил и пообещал доложить начальству полигона, когда найдёт. - Отставить начальство!! Мы падаем тебе на голову! Фермы с дальней долой! Гони роту! Хоть в трусах!! Освещение аварийное! Все спецбригады на поле! Встречайте, мы на подлёте. Что на глиссаде? - с этими словами передала ошалевшему и онемевшему Колосову наушники, кивнув - 'твоя очередь'.
   Отступила от кресел и... рухнула без сознания, залившись кровью, хлынувшей из носа.
  
   ...Сильно тряхнуло, дико закричали люди, что-то скрежетало и стучало. Боль в боку не отпускала, вызывая вспышки с каждым вздохом! Марина застонала, не в силах раскрыть век: 'Что стряслось? Почему не могу сдвинуться с места?' С трудом открыла глаза: салон самолёта, она пристёгнута к креслу, рядом сидит пристёгнутая Мила и держит в руках капельницу, которая поставлена Мари. Ничего не понимая, попыталась спросить, но от сильного толчка и боли в сломанном ребре практически потеряла сознание. Вдруг, отскрежетав, отгрохотав и отстучав, самолёт странно завалился набок и замер. В един миг всё стихло. Замерли вопящие пассажиры, утихли дети, только где-то надрывно ревели аварийные датчики и сирены, похожие на пожарные машины. Покосившись в иллюминатор, поняла, что всё закончено: на земле. Мила, передав ей бутылку капельницы, метнув непонятный взгляд, кинулась в кабину.
   Через пару минут всё вокруг закипело, задвигалось, зашумело, засуетилось.
   - Господи! Неужели мы сели? Мы живы?? - слышалось ото всюду с радостными вздохами, охами и плачем.
   Через полчаса пассажиры через надувные трапы запасных выходов были эвакуированы из лайнера.
   Лишь выйдя на твёрдую землю, стало понятно, где они сели.
   Это была бескрайняя степь, погружённая в предрассветные тёмные сумерки. Здесь прошёл недавно дождь, но не ливень: сырая земля была мягка, но не жидка. Вокруг виднелся невысокий молоденький лесок и обильное высокое разнотравье, словно его специально здесь так щедро сеяли. Но самое удивительное было в том, что московский борт лежал почти на боку в нескольких метрах... от озерца! Носом зарывшись в мягкие дюны, странным образом не вспыхнул и не взорвался. Промахнувшись в момент посадки на короткой полосе, вовремя подломив шасси, превратился на влажной и податливой земле в сани-боб. Так и скользил по густому морю невысокого молодого хвойного лесочка, по подушке высоких многолетних трав, проюзив до холмистого взгорья, которое послужило естественным тормозом неуправляемому движению. Полупесчаные холмы осторожно остановили безудержное скольжение и не дали керосину вспыхнуть от резкого толчка. Все факторы скрытого аэродрома способствовали спасению почти трёх сотен гражданских. То, что здесь была непривычно короткая полоса - стало спасением. Борт коснулся земли с такой скоростью, что выкат был неизбежен. Будь за пределами полосы камень, бетон, щебень - взорвались бы. Их, словно на ладонях, принесло сюда, на мягкую землю, густой лесок, на зелёную перину из травы и песчаных холмов, аккуратно остановив и оградив от жуткой мученической смерти. Мистика.
  
   Марина сидела на кресле, что, отсоединив, вынесли прямо с ней. Укутанная в толстый плед, спокойно наблюдала за запоздалыми истериками женщин, за опомнившимися детьми, которые пытались разбежаться в стороны и разведать окрестности. Но, высадив на ровную площадку, пассажирам было приказано отвернуться лицами к лесу и не оборачиваться - закрытая зона. Оцепление выставили и вокруг лежащего на боку судна, и вокруг... спасшихся людей!
   Криво улыбнулась, обводя взглядом местность и радостные лица: 'Как бойцы перепугались кагэбэшника! Сразу и фермы убрали, вернее, сломали, и весь состав закрытого полигона согнали на поле. Теперь юные парни ёжатся со сна, трясясь от утреннего холода и неуютного ветерка, дующего из степи, и с надеждой посматривают на восток, ожидая восхода - солнышко согреет и позволит просохнуть их отсыревшей одежде и сапогам. Бедняги, разбудили мы вас так не вовремя! Простите, но нам очень хотелось жить'.
   Между пассажиров ходил серьёзный офицер, вглядываясь в лица и кого-то разыскивая. Обойдя пару раз всех, недоуменно почесал голову, сняв фуражку, стал снова ходить, заговаривая негромко с некоторыми мужчинами.
   Мари тихо рассмеялась, наблюдая за тщетными поисками бедолаги: 'Нет, милый, ты его не найдёшь. Мелешов в Москве. Спит и видит десятый сон у себя в постели! - поблагодарила наблюдательность и цепкую память. - Алексей случайно, увлёкшись с 'инструктажем', произнёс фамилию начальника соседнего отдела в управлении ГБ. Я б её забыла, если бы не... 'Тихий Дон'. Там герой Мелехов. Зацепилась похожая фамилия в причудливой на ассоциации памяти. 'Спасибо' буду говорить за это Стрельникову: проболтавшись, спас и меня, и ещё три сотни людей! Может, и больше! Кто знает, куда бы мы рухнули с небес на землю...?'
   Офицер, тем временем, ничего не понимал: 'Нет такого человека среди пассажиров! Кто же разговаривал с дежурным на пульте?' Отчаявшись найти сам, пошёл 'на поклон' к Колосову. Через пятнадцать минут возле кресла Мари, где дремала, полностью вымотавшись сеансами провидения и молитвами, страдая от боли в сломанном ребре, остановились командир судна, бортинженер и дежурный офицер части, который был не просто в изумлении - глубоком шоке!
   - ...Вот она. Большего Вам не смогу объяснить даже под угрозой расстрела. Поймите - это не-объ-яс-ни-мо! - растерянно разведя руками, Колосов передал ей офицера с рук на руки. - Марина, я бессилен что-то внятно объяснить человеку. Попробуйте Вы.
   Пожав служивому руку, сердечно и признательно улыбнувшись бледной до синевы девушке, Андрей пошёл к группе машин, только что притормозивших за оцеплением. Из глухо тонированных чёрных 'Волг' вышли несколько крепких высоких мужчин в строгом штатском. Вздохнул полной грудью: 'Началось'.
   Мари слабо улыбнулась растерянному военному, пожала плечами.
   - Нечего объяснять. Главное - люди спасены. Остальное - частности.
   Постоял, осторожно пожал ей руки, склонившись, заглянул в зелень глаз. Замер, задохнулся, подавился воздухом, смутился, резко выпрямился, едва не отскочил в панике и... стремительно направился к прибывшему начальству и 'спецам' 'на ковёр'.
   Усмехнувшись, смотрела в напряжённую спину: 'Ни пуха, товарищ офицер! Надеюсь, Вас не разжалуют за то, что рассекретили вашу базу. Простите, мы не хотели. Гроза и бог решили за нас'.
  
   Глава 18. Бой с тенью.
  
   Пассажиров гражданского лайнера продержали на закрытом военном полигоне четыре часа, а потом транспортными вертолётами перебросили в Оренбург. Борт сел, оказывается, почти на границе Казахстана! Хорошо, что не пролетели ещё полтысячи километров - точно в пустыню бы рухнули или разбились в горах Мугоджары! В Оренбурге всех ждал самолёт-замена с новой командой пилотов и стюардов. Багаж доставили сразу в порт назначения спецтранспортом с базы.
   К Марине неоднократно подходили серьёзные дяди: в неприметном штатском, в военном с разными эмблемами на погонах и лычках, в похожих тёмно-серых костюмах-близнецах. Эти были с неподвижными лицами и оччень внимательными, проницательными серыми глазами - 'спецы' из областного ГБ. Попытки выяснить подробности, 'подноготную' произошедшего наталкивались на короткую фразу девушки: 'Не помню!' Это их ввергало в ступор: 'Что писать в отчётах?'
   Долго выспрашивали у экипажа и пассажиров - тщетно. Объяснения свершившемуся не было ни у кого, кроме очевидного и неоспоримого - бог помог. Почесав головы, компетентные органы оставили всех в покое, записав показания и адреса свидетелей и участников происшествия.
   Лично проводив Марину до 'Скорой', что ожидала её в Оренбурге по приказу сверху, 'спец'-оперативник, быстро зыркнув по сторонам, склонился над носилками, мягко взял девичьи руки в плен пальцев, проницательно посмотрел в глаза и едва слышно спросил: 'В какой структуре Вы служите реально, товарищ?' Ответ: 'В районных ясельках нянечкой. Деток нянчу' поверг в полнейший ступор взрослого офицера. Выпустил руки и выпрямился, онемев. 'Записывайте номер, адрес и телефон', - с коварной улыбкой продиктовала, не сводя с человека загадочного, тягучего, губительного взгляда. Записав в блокнот данные на абсолютном 'автомате', не смог почему-то расцепить скул и зубов, сведённых неведомой силой! Усмехнувшись, 'отпустила' взглядом несчастного. Больше вопросов не было. Рад был тут же уйти, но профессионализм и въевшаяся в плоть ответственность взяли верх: остался рядом, проконтролировал врачей, потом передал удивительную девушку-загадку диспетчеру-дежурному по аэропорту 'Нежинка'.
   Попросив у медиков фиксирующий жёсткий корсет на рёбра и двойную новокаиновую 'блокаду', полетела с остальными пассажирами дальше, в Киргизию.
   Когда путешественники прибыли во Фрунзе, в аэропорту 'Манас' был нездоровый ажиотаж и истерики - родные и встречающие приготовились к самому худшему. Невольно ночной рейс превратился в дневной, прибыв в порт прибытия только к двум часа дня местного времени.
   Домой в село приехала лишь к вечеру - едва успела на последний рейсовый автобус.
  
   Начался отпуск.
   Четыре недели прошли в старательной игре лицом и голосом: 'у меня всё хорошо, любимая работа', 'да, спасибо, муж здоров - приехать не смог, с работой аврал', 'спасибо - на отца похожа', 'нет, доченька, ты пока будешь жить у бабушки', и вечной попытке убежать от себя. Загорая на 'детском камне' у пруда, бродя по маленьким протокам горной речки Оспанки, забираясь на горки и любуясь видами родного села в августовской оранжевой дымке засухи, старалась даже на гран не подпускать к душе мысли об Алексее. Нужен был полный отдых.
   Это был вечный бой с тенью: едва отпускала волю - истерика накрывала с головой. Даже родные горы не успокаивали нервов, расшатанных невыносимой, затяжной, бесчеловечной войной души с телом.
   Отпуск превратился в Чистилище.
  
   - ...Ну, вот и мы! Прости, завозилась с Витюшкой: то помыть, то пописать, то упёрся, увидев пятнышко на свитере, пришлось немного затереть... - Рита, смеясь, вела за собой сына, который был недоволен чем-то. - А ты тут не скучала, смотрю, - сев, грустно посмотрела на Мари, заметила следы слёз и вытертой растёкшейся туши. - Ребро ещё болит? Или постарее рана? - понимающе вздохнула, покосилась на сопящего сынишку и... сдалась. - Ладно, но только одно! - Витя подпрыгнул и радостно бросился к бармену, сияя счастливыми карими глазками 'в блюдечках'. - Нет, каков хитрец, а? Так и 'выдавил' себе ещё одно мороженое! - смеялась, втайне восхищаясь упорством и изворотливостью маленького проныры. Притихла, бросила странный взгляд в дальний угол скупо освещённого столичного районного кафе-мороженое. Метнула взгляд на лицо подруги. - Ты видела... в углу..., слева?
   - Заметила сразу, едва вошли. Меня не касается, - спокойно 'держала лицо', стараясь ни мускулом, ни морщинкой не выдать эмоций. Там сидели близкие друзья семьи Стрельниковых - знала их. Её узнали: перешёптывались, гадко улыбались. - Не моя история. Их ждёт разочарование: спектакля не будет, - посмотрела на малыша. - Все кишки отморозил, родной? Мы можем идти домой? Не пора оттаивать? - Витюша хрипло рассмеялся, облизал креманку и понёс буфетчице. - Давай, Марго, оплати счёт, и уходим, не то сын ещё что-нибудь выпросит!
   Покинули гостеприимное семейное кафе - гордость района Нагатино, чувствуя на себе любопытные взгляды посетителей в углу зала.
   - Как Наденька? Нюся шепнула, что отец опять пропал. Вот напасть! Прекрасный отец, пока не запивает. Что они находят в водке? - Рита негодовала, стараясь расшевелить Марину, но тщетно.
   Ведя за руку её сына, автоматически что-то отвечая, кивая, соглашаясь и поддакивая, снова окунулась в недалёкое прошлое...
  
   ...Когда появилась на рабочем месте, накинулись все: и бармалейчики, и Валюша, со стоном рухнувшая на стул и возопившая: 'Наконец-то!', и родители, и начальство. Работа закружила-завертела, не давая ни на миг расслабиться. Только Мишутка Стрельников долго не мог прийти в себя, смотря на неё огромными серыми глазами на похудевшем ещё больше, синюшном личике.
   В тот же вечер, направляясь домой, вышла на перекрёсток Затонной и Коломенской улиц. Вдруг рядом резко затормозила легковая машина, распахнулась задняя дверца, и чьи-то сильные руки резко затащили Мари в салон, успев зажать её рот ладонью! В голове пронеслось: 'Гориллы!', и... сознание отключилось.
  
   - ...Мариш! Очнись, родная! Прости, что напугал, - кто-то целовал виски и щёки, прижимал сильно, с дрожью. - Очнись, любимая. У меня не было иного выхода - только похитить. 'Хвост' за мной повсюду, - поднял девичье лицо навстречу серым глазам, приник к губам. Радовался, что очнулась, осознанно смотрит сквозь слёзы. - Здравствуй, единственная! Теперь моя очередь уезжать внезапно, - заметив панику в глазах, прижал к телу, жадно вдыхая запах кожи и волос. - Вот как нас разводят: обманом, силой и приказами. Но им не победить, любимая. Думали, что мы не увидимся, а я оказался хитрее! - тихо засмеялся, касаясь губами лица, шеи, ключиц, плеч. Застонал, сжал сильно, отчаянно, больно, оставляя синяки на предплечьях и травмируя её едва зажившее ребро. - Сказал, что полечу на самолёте - ждут в аэропорту, а я - на вокзал! Лучше два дня в пути, но попрощавшись с тобой, чем под приглядом, не повидавшись после месячной разлуки, - отстранил нежно, присмотрелся, застыл, резко вздохнул, застонал. - Понятно: отпуска не вышло. Мы похожи. Я тоже не мог ни на минуту забыть о тебе, как ни старался. Прости, родная, не выполнил просьбу: притормозить и отстраниться. Не сумел...
   Сидели в затемнённом салоне 'Волги'. Водитель делал вид, что их не существует: смотрел только на дорогу, ни разу не подняв глаза в зеркало заднего обзора. Ехал аккуратно, но довольно быстро. На светофоре к машине подошёл милиционер, но едва увидел 'корочку' в руках водителя, выпрямился, 'взял под козырёк' и стремительно исчез! Отметила: 'Либо Стрельников большой начальник, либо его 'шофёр'. Друг? Тот самый?'
   - Куда? - шепнула. Увидев отрицательное покачивание головы, тепло улыбнулась. - Надолго?
   - Тебе сообщат, когда встречать, - шёпотом, метнув глаза на водителя. - Проводи меня, Маришка! Я так скучал, с ума сходил, когда пропала! Первые два дня отчаялся, подумал на 'своих'. А они сами недоумевали, почему не вышла два дня подряд на работу? Сорвался. Тогда Бэла сказала, что спасла тебя от 'слежки'; испугалась, что однажды 'пропадёшь без вести', не дойдя до работы или дома. Попросила меня в ясли не появляться, - тяжело вздохнул, помолчал. Вжимал в тело, не забывал прикасаться и сладко целовать любимую. - Теперь я в изгнание. Они не теряют времени, но я добьюсь своего!
   Больше не отвлекался на разговоры: до самого вокзала держал Марину в руках, зажигая пожар в телах, посадив её на колени. Потом прилёг и положил на себя, сходя с ума от любви и желания.
  
   ...На Казанском вокзале была маета-суета, столпотворение, Содом и Гоморра!
   Благодаря сильным рукам Алексея девушка не потерялась в толчее и смогла добраться до нужной платформы. Вырвавшись из толпы народа, нашёл свободный пятачок, прижал её к себе и положил голову на макушку. Шепча слова любви, ласкался и грустил, с трудом удерживаясь от порыва плюнуть на всё и увезти в свою квартиру, но понимал: везде глаза, тем более там. Постояв на перроне, потащил в маленькое кафе, заказал лимонад и кофе, усадил за столик, стал целовать руки и лицо возлюбленной. Едва контролировал эмоции, тонко дрожа сильным телом: 'Стало таким непослушным и строптивым. Да что там - вышло из повиновения вообще! Бунт в крови'.
   Мари с трудом сдерживала слёзы. Закрыв глаза, принимала мужские ласки с душевной болью: 'Повторение вряд ли будет. Возможно, не увидимся больше. Раз Лёша заговорил о 'хвостах', дело совсем плохо. Что-то назревает. Мы их разозлили'.
   - Не думай о них. Мы окажемся сильнее, - 'услышал', сжал руки, целуя со стоном. - Как жаль, что у нас нет даже пары часов, любимая... - опустил русую голову, скрывая слёзы бессилия. Попытался отвлечься. - Так тебя недоставало! Это время без тебя было ужасным, - погладил худые щёки, провёл чуткими пальцами под глазами, очертив розоватые подглазники. - Много плакала. Почти не спала. Забывала поесть. Не смогла успокоиться. Как и я. Мы едины. Нас нельзя разлучать - умираем врозь, - притянул к лицу стиснутые кулачки Мари, жадно покрыл поцелуями. - Дождись меня, любимая. Обещай не плакать. Не исчезни, молю! - прислушался к объявлениям, обречённо улыбнулся. - Нам пора.
  
   Поднявшись в последний момент на подножку вагона, рванулся обратно, вцепился в безотчётном страхе в девочку, целуя, с отчаянием заглядывая в любимые глаза, залитые слезами.
   - Зайдите в вагон, пассажир! - в панике закричала проводница. - Мне надо закрыть дверь!
   С рычанием оторвавшись, скрылся в вагоне, но лишь для того, чтоб через мгновенье высунуться наполовину в открытое окно. Подхватив 'на лету' Марину за подмышки, притянул к губам, целуя со звериной неистовостью! Поезд медленно начал движение, а она висела в сильных и цепких руках обезумевшего парня. На платформе закричали люди, и состав резко затормозил ход. На Стрельникова стали ругаться и кричать, а он никак не мог выпустить девочку из рук.
   - Ты едешь со мной! Сейчас втащу и всё! Уедем! - жарко шептал, совсем потеряв голову.
   - Эй, парень, не дури. Отпусти свою девушку, - за спиной Алексея появился пожилой мужчина в военной форме. - У неё, наверняка, даже паспорта с собой нет. Как на работе отчитается? Куда пропала? Уволят за прогулы по статье по твоей вине. Отпусти, - положил на его напряжённые плечи крепкие руки, сильно сжал. - Будь мужчиной, сынок. Она дождётся, поверь мне. Я разбираюсь в людях: это верная женщина. Тебе повезло. Поставь на перрон. Прощайтесь, ребята.
   Алексей медленно поставил Мари на платформу, нежно, уважительно поцеловал руки, мягко сжал, отпустил и безмолвно отступил вглубь коридора вагона, не сводя расширенных, исходящих криком и болью глаз с бледного до синевы личика возлюбленной. Губы почему-то не смогли прошептать ей ни 'до свидания', ни 'скоро вернусь', словно не верили ни первому, ни второму.
   Поезд вновь начал движение, стремительно набирая ход.
   Марина всё стояла на опустевшем перроне Казанского вокзала, но никого и ничего не видела. Только обезумевшие глаза Лёши, кричащие от страха за её жизнь. Вздохнула: 'Да, родной, сама чувствую. Стою на краю пропасти. Что-то произойдёт. Вот-вот...'
  
   - ...Марина, пора, - тихий незнакомый голос за спиной привёл в чувство. - Я Вас отвезу домой, - увидев отрицательное покачивание головы, продолжил. - Я обещал ему. Должен доставить.
   - Хорошо, - прошептав, покорно пошла за мощным мужчиной.
   Глаз не подняла. 'Меньше знаешь, лучше спишь, Машук, - в салоне просидела всю дорогу с закрытыми глазами. - Если будут спрашивать под гипнозом или препаратами, не смогу ничего рассказать: не видела лица водителя, - поджала губы. - Становлюсь осмотрительной. Учусь, Лёш'.
   Возле метро 'Коломенская' попросила высадить. Вскинул вопросительно бровь.
   - Пойду к подруге. Маргарите, - метнула глаза на девятиэтажки. - Недалеко.
   Напрягся, подумал, оценил расстояние, покачал головой и подвёз... почти до дома Риты. Зыркнул строго: 'Сидеть!', вышел, сделал вид, что закуривает, внимательно понаблюдал за окружающей обстановкой и машинами на обочине. Сев обратно, согласно кивнул, безмолвно прощаясь взглядом тёмно-серых глаз в отражении зеркала заднего обзора. Лица не повернул.
   Вышла молча, смотря под ноги.
   Быстро развернув 'Волгу', уехал.
   Подняв голову, дышала воздухом района, слушала радостные голоса людей, торопливо идущих семьями и компаниями в кинотеатр 'Орбита' - скоро сеанс. Поняв, что не может успокоиться и обрести душевное равновесие, приняла решение и... пошла в кино. Купила билет, даже не посмотрев, что за картина идёт нынче.
   Спустя два часа, рыдая безостановочно, вышла и поплелась пешком домой, молясь только об одной милости: не видеть пьяного Павла. Прогулка пошла на пользу. Успокоилась, смогла порассуждать: 'Развод так и не состоялся. Идти некуда. Больше не стану обременять подруг проблемами. Сколько можно? Осмотрюсь с недельку, может, кто позовёт в приживалки-компаньонки от скуки или нежелания одинокой женской доли? - вздохнув, остановилась, подняла голову к ночному небу. Глядя на тусклые редкие звёзды московского неба, грустно подводила итог последних событий. - Сколько ни боролась с чувствами, а задавить так и не смогла. Моя война - бой с собственной тенью. Она всё требовательнее и нахальнее. Пора произнести, пожалуй, ту самую фразу: 'Тень, знай своё место!'
  
   Глава 19. Бег по кругу.
  
   Вечером следующего дня сидела на маленькой кухоньке Наденьки Надеждиной и утирала ей слёзы - Виталик пропал: то ли запил, то ли загулял. Молодая женщина уже не знала, что думать.
   - Что его заставляет вести себя так? Что не устраивает в нашей совместной жизни? Что не так в семье? Или я сама во всём первопричина?
   - Прекрати истерить и отвечай на вопросы, - строго призвала к трезвомыслию отчаявшуюся Надю гостья.
   Услышав, вздрогнула, непонятно посмотрела на серьёзное лицо и зелёные глаза, отвела голубой взгляд и быстро ретировалась в ванную. Долго умывалась и сморкалась, сопела и ворчала под нос что-то о дурном глазе, колдуньях и чертовках с убийственными глазами-тенетами.
   - Если обо мне - напрасно стараешься! Слышу с детства - не возымеет действие, предупреждаю сразу! - негромко крикнула Мари с кухни. - 'Шпильками' не достанешь - не старайся и пробовать! 'Леопольд, выходи, подлый трус!' Будем разбираться с тобой, с семьёй, с мужем-гулёной твоим...
   - Он не гулёна! - взвилась, появившись в дверях, тут же сникла. - Он кобель московский, - через слёзы захохотала, краснея нежным лицом в мелких конопушках, так красящих её. - И ещё завсегдатай всяких гулянок. Так и встретились: в компании пьющей. Я заливала развод с первым мужем, он со второй женой. И не заметил с моими-то внешними данными. А вот я! Едва увидев этого Аполлона, лишилась сна и покоя. Поклялась: 'Если не выйду замуж, деток от него рожу'. Так и закрутила, - криво улыбнувшись, загрустила. - Он не старался быть хорошим - кобель и был. Спал со мной, развлекался, пока я не забеременела Нюськой. Тогда совсем пропал! - подпёрла маленьким кулачком фарфоровое личико с выцветшими линиями бровей, ресниц, рта. - Я в слёзы! А потом себе сказала: 'Ты хотела детей - получай!' И стало легче, если можно так сказать. Виталька появлялся в моей жизни, очаровывал и опять пропадал. Так и доколупались до второй беременности, - покосилась на двери кухни, насторожившись, прислушалась: тишина, дети спят. - Я к тому времени чудом разменяла свою квартирку, оставшуюся от мамы, на огромную комнату на Старом Арбате в Плотниковом переулке, почти напротив знаменитого 'Зоомагазина'. Это была не комната - стадион 'Динамо'! - звонко рассмеявшись, умерила веселье, сбавив обороты. - Надо думать: 38 квадратных метров одна комната с двумя окнами-эркерами, подиумом и царским альковом, куда можно было поместить трёхспальную кровать-аэродром! Вот баре жили, а! Не то, что мы, пролетарии: вшестером на окраине в однушке-завалюхе! - налив обоим крепкого кофе, достала 'лекарство', влив по ложке в чашку. - Там прожила полгода всего, как дом попал под снос. Моя одинокая жизнь с двумя разнополыми детками обеспечила эту двухкомнатную квартиру в новостройке микрорайона Коломенская губа. Не центр, не получилось. Зато всё под боком, плюс природа! Не задумываясь, поехала. Сады-ясли, школы, магазины, поликлиника и прочая. Да наплевать на душный центр! Это тоже Москва! - хихикнула, залпом выпив кофе с коньяком. - Бррр..., гадость! Нет..., лучше настоящего чая ничего нету! - с этими словами заветная бутылка была убрана в холодильник, а самовар снова подключен к розетке. - Так..., о чём я? Ах да..., Виталька, - протяжно вздохнув, опечалилась. - Он появился здесь вскоре, на моём пороге. Как узнал, фиг ведает. Мой отец, скорее всего, выдал. Я с друзьями к тому времени порвала: мать-одиночка с двумя малышами не лучшая компания. Не до 'разгуляя' стало - дети. Он пришёл и... остался надолго. Как подменили мужика! Стал настоящим мужем, расписались, всех детей на себя записал, усыновил. Были Митрохины, стали Надеждины, как и я, - тепло улыбнулась, вспомнив короткое счастье. Увидев в глазах Мари немой вопрос, сникла. - Потом что-то стало происходить. Нет-нет! До тебя это было, не красней! - вскинулась, бросилась обнимать. - Ты лишь малая толика в странностях. Не вини себя, Мариш! - сидели, плечо к плечу, пуская слезу. - Я не смогла пробиться к нему в душу: то ли глупая и неумелая, то ли всё неспроста, - почесала задумчиво голову, покосилась на притихшую наперсницу. - У меня такое чувство, что ты что-то знаешь. Или мне кажется?
   - Откуда? Пары слов наедине не сказала! Нет, это не знание. Ощущение, предчувствие правды, что ли? В дело не подошьёшь, не докажешь. Тут я не помощник. Стрельникова бы подключить, да у него такие проблемы на работе! Не до побочных расследований. Не отказал бы, но поверь: ему несладко.
   - Предупреждала ведь: и тебя, и его. Бестолку. Упёртые бараны! - сопела-пыхтела, косилась-куксилась, ёрзала-дёргалась. - По собственной воле попёрлись на амбразуру, 'Матросовы' хреновы! - нервно хихикнула. - Тот хоть за Родину-Сталина рванул, а вы за запретную любовь. Герои, мать вашу! - тихо смеялась. - Вот и вам поставят на могилу красную звёздочку с надписью: 'Пали смертью храбрых'.
   - Нет, Надюш. Боюсь, в нашем случае могил не будет: 'пропали без вести', - тихо прошептала, побледнев. - И памятника. Он это осознаёт.
   - Господи... - только и выдавила, залившись слезами.
   - ...Отвлеклись от темы. Что можешь рассказать по сути вопроса? Факты? Слухи? Свидетели? Друзья? Коллеги? Догадки?
   - Ничего. Пусто. Знаю с его слов: работает на ЗИЛе в макетном цеху. Там рукастые мужики всякую хрень делают в меньших масштабах, да 'калымят': из отходов делают подсвечники, канделябры, настольные лампы в абажурах красивых, полочки разные. Потом ухитряются всё это потихоньку вынести через проходные на продажу. Всё в дом 'навар' пойдёт. Зарплаты там не ахти. Талоны на спецпитание да спецодежда добротная, а оклады невелики.
   - Погоди-ка... - Мари пробрала ледяная дрожь - верный признак 'провидческого прозрения'. - Макетный цех... А на заводе есть закрытые зоны?
   - Ты хочешь сказать...? - Надя привстала, побледнев, заговорила шёпотом. - Намекаешь, что Виталька замешан...
   - Или сам, или стал свидетелем, - смотря в глубину голубых глаз напуганной подруги, успокаивала, уговаривала взглядом не делать поспешных выводов. - Я лишь предполагаю: раз есть закрытый цех, значит, есть и тайна. Государственная. Я в курсе о таком по свёкру. Он в цехе фрезеровщиком работает, 'на подписке'. В Люблино есть маленький 'ящик', выгляни в окно своей спальни завтра: на той стороне Москва-реки увидишь купол бывшей церкви. Там и есть цех, - шёпотом закончила мысль.
   - Да на каждом предприятии есть такое, везде, - задумчиво рассуждая, подняла глаза. - А уж сколько там 'этих'! Предполагаешь, что моему удалось 'их' облапошить?
   - Нет. Возможно, имеет место совсем другое развитие событий: кто-то из наших умников решил подработать. Его 'накрыли' 'чужие' из-за 'бугра', завербовали или заставили шантажом сотрудничать, - больше не стала ничего говорить. Надя стала бледной, как полотно, и медленно осела на угловой диванчик тесной кухоньки. - Не паникуй. Это один из сценариев развития. Может быть и другой: твой стал невольным свидетелем сделки или совершения преступления. Теперь просто боится за вашу с детьми жизнь, вот и отстраняется, пытаясь спасти. Я делаю тоже самое, спасая Лёшу: стараюсь оторвать. Вполне понимаю твоего мужа: он так вас любит, что готов выглядеть пьяницей и подлецом, если это поможет спасти вам жизни!
   Услышав последние слова, Наденька разрыдалась навзрыд.
  
   Марине ей нечем было помочь: высказала всё, что только что всплыло в голове видением. Тяжело и протяжно вздохнула: 'Значит, оказалась права: Виталик в беде. Пора подключать Алексея. Одной частью разума понимаю, что не осмелюсь даже заикнуться об этом - не в нашем положении лезть в чужую историю, сами на краю стоим, и оставить в беде близких друзей не могу. Следовательно, как только Стрельников вернётся - придётся поговорить о Надеждиных, - застонала безмолвно, закрыв глаза, держа лицо бесстрастным, чтобы не расстроить хозяйку. - Просто замкнутый круг проблем какой-то! Манеж цирковой в чистом виде: бежим-бежим, а конца проблемам не видно - закруглённые закольцованные борта. Осталось выяснить, кто же мы: пони или скаковые лошади? Если тупые ограниченные пони - бег 'загонит' до смерти. Если лошади-иноходцы - придётся совершить прыжок через борт манежа и, ломая и круша всё на пути, на волю, на простор лугов, в дикие прерии! - очнулась от чарующей картины зелёных необозримых просторов, воли и свободы, грустно усмехнулась. - Эк тебя раззадорило, лошадка тонконогая! На простор захотела, на луга, на свободу? Мечтательница-утопистка! Смотри, как бы простор не ограничился квадратиком два-на-два да неприметным земляным холмиком где-нибудь в подмосковном лесу, - едва сдержав слёзы, 'стёрла' картину в уме рукой, как с грифельной доски, и стало легче. - Визуализация очень действенна в таких случаях. Только она позволяет 'доску' держать чистой, 'стирая' отрицательные видения и эмоции. Спасибо, подобная литература 'ходит по рукам' и помогает таким 'чудикам', как я. Без помощи доморощенных 'гуру' не справилась бы! Есть выход, как научиться управлять способностями - спецшкола, о которой заикнулся Лёша, но о ней даже слышать не желаю. Только меня там для полноты счастья не хватало! Тогда мы окажемся полностью во власти Системы ГБ. Это станет не только опасным! Обернётся смертью для меня, Лёши, наших близких и друзей. 'Они' не церемонятся - 'зачищают' целые кланы, что говорить об отдельных личностях? Вот и отказалась тогда наотрез, в попытке спасти родных и знакомых. На сколько меня хватит? Чего 'они' вообще добиваются? Не проще ли было 'убрать' сразу? Что задумали? Кару или... месть?'
  
   - ...Ты где? Ау! - подруга тронула за плечо, испуганными глазами вглядываясь в отрешённое лицо. - На миг показалось, что рядом сидит чужая женщина - лицо стало другое какое-то. Да, Мариш..., с тобой не соскучишься! Раз, и тебя две, - насторожённо присмотрелась и улыбнулась. - Вот теперь 'вернулась' наша. С возвращением, Маринка! - расхохоталась с облегчением. - Никак не привыкну к твоим 'уходам'. 'Мурашки' ползут в такие моменты. Как ты с 'этим' живёшь...?
   - Так же, как ты со своими веснушками - смирилась.
   - Я их тональной пудрой скрываю!
   - А я силой воли 'закрываю'.
   - Тоже похоже на косметику, - задумчиво проговорила. - Ладно, уже поздно. Спать! Живи у меня. Тебе ребята мои всегда рады! Развлекаешь, дуришь-пудришь мозги - визжат от твоих проделок! - криво улыбнувшись, быстро убрала с её помощью кухоньку. - Рада тебе, Маришка! С ума б сошла от тоски, если бы ты не вернулась. Спасибо, что дома не решила остаться навсегда.
  
   ...Потом были месяцы неизвестности, смутных предчувствий, бесконечной 'слежки' и 'закидонов' мужа. И новое заседание суда, последний раз давшее им три месяца 'для примирения сторон', что было просто невозможно: Павел стал таскать в общую квартиру местных 'звёзд панели', дебоширить и мотать нервы.
   От Стрельникова не было ни слуху, ни духу. Мишенька 'выпал из реальности'. Мари становилось всё труднее держать его 'на плаву' - болезнь прогрессировала в геометрической прогрессии. Он не мог жить без папы фи-зи-чес-ки!
   Наталия стала странно посматривать на девушку, словно чему-то радуясь, победно улыбаться, хмыкать в спину. Не оскорбляла, не позволяла и бровью повести в её сторону, но во всём облике молодой породистой москвички что-то ликовало, торжествовало, и говорило: 'Я победила!'
  
   Как-то в конце ноября в воскресенье Мари вышла прогуляться с детьми Нади. Она затеяла стирку на гремящей на полдома стиральной машинке, и уже через час дети, подруга и жильцы трёх этажей взвыли!
   Вырвавшись на улицу, на вольные просторы Нагатинской Поймы и шлюзов, на игровые площадки и снежные горки, Нюся с Гошей сошли с ума от восторга: через полчаса их было не различить среди таких же заснеженных с головы до ног детей! Вылавливая периодически, отряхивала, выбивала, отжимала от снега-льда-воды, а дети, едва вырвавшись из рук любимой тёти, с упоением бросались в сугробы-горки-катки снежного городка! Хохоча безостановочно, она ловила-поддерживала-поднимала лисят, уговаривая уйти с морозца домой и переодеться в сухое. Отчаявшись, махнула рукой, дав ещё пятнадцать минут вольницы, отошла от площадки к подъезду, стоя невдалеке от детей.
   - Марина? Вы должны немедленно поехать с нами, - тихий настойчивый чужой мужской голос заставил её вздрогнуть и обернуться к проезжей части. За спиной стояла чёрная тонированная 'Волга'. В припущенное на пару сантиметров боковое стекло смотрели серые, прохладные, незнакомые глаза. - Алексей просил Вас встретить его на вокзале. Поезд будет через час примерно. Садитесь в машину, пожалуйста! - глуховатый и ровный голос настораживал и тревожил Мари, предупреждая об опасности.
   - Нет. Уезжайте отсюда немедленно, - спокойно посмотрела в чужие глаза, которые мужчина старательно отводил, как только ловила прямой взгляд. - Убирайтесь! Не позорьте перед районом!
   - Мы не уедем без Вас, Марина, - весомо акцентировал слово 'мы'.
   Отвернулась от машины, стиснув зубы: 'Вдвоём. А то и втроём. Водила и два охранника. Фигово. Бежать нет смысла'. Выискивая глазами детей, пошла к площадке, стала выковыривать из обрушившейся только что рыхлой снежной бабы. Мокрые поросята звонко хохотали, старались сбежать - напрасно: подхватив в подмышки, смеясь, понесла непосед домой сдаваться маме. Проходя мимо 'Волги', проговорила тихо и чётко:
   - Уезжайте.
   - Ждём десять минут. Поднимемся на этаж. Квартира 511, Надеждина, - спокойно ответил, давая понять, что не только не отступится, но и ввалится к Наде! - Не делайте необдуманных поступков, Марина Владимировна. Спускайтесь сами по-хорошему. В Ваших же интересах.
   Выбора не оставили. Войдя в квартиру, передала смеющихся малышей матери, 'держа' всеми мускулами лицо улыбающимся.
   - Есть дело, надо отлучиться, - выдавила тихо.
   - О, это какие такие дела? И без меня? - заметив тревожный, настороженный взгляд, стушевалась, побледнела и судорожно вцепилась в детей. - Ты вернёшься? - едва сдержала слёзы, косясь на ребят.
   - Не знаю.
  
   Через десять минут садилась в машину, полностью переодевшись, приведя лицо в порядок и успокоившись. 'Рано или поздно это бы случилось, - размышляла спокойно, без трагедии. - 'Они' не стали ждать приезда Лёши: разберутся со мной в его отсутствие. Подобное мы ожидали. Не думали, правда, что так быстро им надоедим. Надеялись, что с год поводим 'наружку'. Просчитались. Может, к лучшему? Вывезут, 'уберут', ему скажут, что уехала домой, устала бороться с любовью, решила порвать с ним. Постараются не спускать с упрямца глаз, чтобы не рванул вслед. Удержат сыном, вероятно. Если это спасёт тебя, согласна с ними: пора заканчивать эту бодягу. Смирись, единственный. Забудь. Живи без меня долго и счастливо. Только живи...'
  
   - Подъезжаем.
   Тихий рокочущий голос привёл в чувство, заставил вздрогнуть. Раскрыла глаза, подняла низко опущенную голову и застыла в изумлении: 'Казанский вокзал! - поразилась, жёстко следя за лицом. - Неужели привезли для того, чтобы организовать встречу? Нет, чутьё не обманешь! Что-то тут не так. Ощущение фальши не отпускает. Так..., не торопиться, думать: если встреча, почему другая машина? Ту я запомнила - раз. Водитель другой, моложе - два. Лёша глазами показал на 'своего' водителя. Почему двое в машине? Это три. Предвидели сопротивление. Значит, у них приказ: привезти обязательно, даже силой. Поэтому двое. Следовательно, не простая встреча, а спланированная акция. Чего? Расстрела на глазах у толпы? Взрыва на перроне? Несчастного случая гибели под поездом? Что ещё встречалось в заграничных шпионских фильмах? Ах да, отравление в кафе! Или укол яда в толчее? Сценариев полно, исход один - два бездыханных трупа, - встряхнулась, прикрикнула на себя, заставила дожить отпущенные мгновенья достойно. - Держись, девочка. Молись, чтобы это произошло быстро и безболезненно. Будь солдатом'.
   - Вам нужна пара минут для личных нужд? - опять старшой с ледяными глазами. Увидев отрицательное покачивание головы, облегчённо вздохнул. Хмыкнула в сторону: 'Ещё бы: уследи за мной в вокзальной толчее!' - Хорошо. Можно идти на перрон, - посмотрев на часы, вышел, открыл со стороны Мари дверцу, галантно подал руку, помогая выйти, даже подержал проём, чтобы не ударилась головой. Скривила тайком губы: 'Очень ценный объект, берегут. Я - приманка? Ну-ну, парни, сейчас немного порезвимся. Что теряю? Ничего. Поиграю на кончике иглы смерти'. Одновременно с ней машину покинул и второй 'опер'. Ахнула: 'Конвой!' - Прошу следовать за мной, Марина. Не отходите далеко - толпа замнёт, - улыбнулся узкими губами, но глаза остались прохладными и настороженными. Кивнула, как девочка, мотнув беретом: 'Угу!' Искоса посмотрел, удивившись, нервно дёрнулся от непонятного волнения: 'Что с тобой, офицер? Знаешь, наслышан, проинформирован: изворотлива, дерзка, находчива, отчаянна. Не 'зелёный'! Будь 'профи', не сорви операцию'. - На шестую платформу, вагон третий. Вот-вот прибудет поезд. Стоит поторопиться. Народу тьма...
   С учтивой полуулыбкой, внимая пустой болтовне, Мари непринуждённо взяла высокого, импозантного, красивого мужчину лет сорока под руку, отчего напрягся на доли секунды, метнул непонятный взгляд и расслабился, слегка прижав локтем к чёрному, утеплённому, кожаному пальто девичью тонкую ручку, затянутую в бордовую кожаную перчатку. Делая вид, что поправляет шерстяной берет цвета густого дыма на растрепавшихся светлых локонах, быстро окинула взглядом окрестность и все пути отхода: Лёшины уроки хорошо усвоила. 'Споткнувшись' на ступеньках трапа, скользких от множества ног, вырвала руку как бы невзначай из-под локтя 'опера'. Не вернула на место, нервозно посмеиваясь, что-то ворча, поправляя серое осеннее пальто с пелериной, проверяя целостность пуговиц и т. д.
   Конвой напрягся, встал по бокам почти вплотную, отгораживая от толпы пассажиров и встречающих-провожающих. Выйдя на развилку платформ, немного отступили, стали следовать несколько поодаль, не выпуская 'объект' из виду.
   Метнула взглядом: 'Понятно: поезд прибывает. Не хотят 'светиться' перед Стрельниковым. Значит, оказалась права - всё спланировано. Зачем бы коллегам скрываться? Вывод - не коллеги. Враги! - собралась, напряглась, словно сбилась в подвижный комок. - Сейчас или никогда! Ну!'
  
   Едва состав прибыл на платформу, на неё хлынула толпа встречающих-прибывших, чем Мари и воспользовалась: сделав неуловимый шаг в сторону от конвоя, тут же была подхвачена народом, замыта-затёрта-занесена в дальний угол перрона! Мгновенно стянув берет, сунула его в карман, подняла пелерину на голову, прижала подбородком, поверх 'капюшона' натянула бордовое широкое шерстяное кашне с шеи, используя, как большой платок. 'Даже поднявшись на мачту освещения, не узнают: баба в платке по самые глаза - деревня! Лишь пелерина могла выдать. Хорошо, что закреплена в районе горла, легко моделировать или отстегнуть, - быстро перешла на противоположную платформу между толпами людей, встала за киоском 'Мосгорсправки', осторожно выглядывая из-за угла. С наблюдательного поста было всё прекрасно видно: платформа, поезд, вагон и... опешившие, судорожно вертящие головами 'опера', потерявшие 'объект' в одно моргание! Усмехнулась, засияв счастливыми глазами. - Спасибо, детство, что научило быть лучшей в игре 'Прятки'! И Алёшке'. Только подумала, как увидела его.
   Он вышел из третьего вагона. На лице была такая радость, такое предвкушение встречи, что Марина на миг заколебалась и едва не кинулась к нему! В тот миг, когда занесла ногу, намереваясь рвануть к любимому, перрон огласился пронзительным, истошным, радостным криком Мишутки Стрельникова:
   - Папа! Папочка!! Ты вернулся!
  
   Глава 20. Пустой капкан.
  
   - Папочка, любимый! Я так тебя ждал!! - метался по переполненному перрону голосок ребёнка, заставляя улыбаться людей, оборачивать головы и выискивать того папу, которому так радовался малыш.
   А его отец стоял в полном ступоре возле вагона с застывшей улыбкой на губах и... умершими глазами. В считанные секунды его окружила целая делегация родни! Впереди бежал сын Мишенька, за ним едва поспевал дедушка Коля, а уж за дедом бабушка Лида, жена Наталия и ещё человек пять-шесть мужчин и женщин разных возрастов - родичи и друзья семьи. Окружив Алексея, громко здоровались, обнимались, хлопали по плечам и спине, что-то радостно и возбуждённо говорили... Тема невероятно радовала и возбуждала всех! Наклонялись к Мише, что-то говорили, он кивал и кричал 'ура', потом целовали в пунцовую щёку Наталию, жали руки Лёше. Он оставался неодушевлённой марионеткой, 'деревянно' улыбаясь, автоматически кивая головой. Видимо, новость так оглушила, что просто не знал, как с нею обойтись. Вскоре процессию взяла в свои руки тёща и решительно повела с перрона на выход, довольно бесцеремонно расталкивая толпу мощными неженскими руками.
  
   - ...Эк бывает-то, а... Эх ты, птаха! Что уж слёзы-то лить? - чей-то хриплый голос привёл Мари в чувство, заставив обернуться. На багажной тележке справа сидел мужичонка помятого вида, но с юными, смешливыми глазами, которые сейчас только грустили и искренне сочувствовали. - Обманул? Небось, наплёл, что холостой! А его, глянь-ко, какой паровоз с прицепом встречает! - хмыкнул, презрительно косясь на клан Стрельниковых-Винниковых, почти скрывшийся за углом вокзала. - Там весь комплект по полной! Эх-хе-хеее..., дела, - тяжело кряхтя, встал с тележки, подошёл ближе. - Я им свои услуги предложил - рявкнули, отогнали. А я остался чуток, да подслушал, - хитро и мстительно покосившись на ушедших, снова повернул спитое лицо. Задумался, говорить ли, но, видя залитое горькими слезами несчастное юное личико, решился. - В общем, швах, твои дела, птаха. Плохи совсем. Я так понял, жена того высоченного мужика в положении. Вот они все и прилетели сюда - поздравить папашу с предстоящим пополнением семейства. А ихний сынок-то, потому и кричал 'ура', что радовался так, - почесал маленькую голову под грязной бесформенной вязаной шапочкой, тяжело вздохнул. - Вот такие дела, девочка. Обдурил он тебя, кроха, - крякнул, честно покраснел. - Прости, немного подсмотрел за тобой: делать-то было нечего, вот и развлекался, а уж потом так стало жаль! Убивалася шибко. Боялся, что в обморок упадёшь - прям, синяя сделалася! - посмотрел глубоко в глаза, вскинул удивлённо брови, отступил на шаг, отчего-то сильно смутившись. Побагровел и осип голосом. - Ты в порядке? У меня тут женщина знакомая работает. Позвать, может? И чайком отпоит, и обогреет душой. Она техническим работником трудится. Добрая и честная.
   - Спасибо. Я справлюсь. Не стоит её беспокоить. Каждому своё, - порывшись в кармане пальто, достала бумажку, протянула мужичонке. - Спасибо за ценную информацию, - видя, что гордо вскинул голову, поспешила успокоить. - Это от души! Вы меня спасли от дальнейшего обмана. Раскрыли глаза. За это благодарность. Прощайте! - пока не опомнился, сунула купюру в карман его грязной замурзанной куртки и, окинув молниеносным внимательным взглядом платформу, быстро ушла с опустевшего пятачка.
  
   На площадь не сунулась, а стремительно бросилась в здание терминала и нырнула в метро, смешавшись с тысячной толпой, растворившись, слившись с окружающей суетой. Сев на кольцевой линии в вагон, рухнула в уголок и... отключилась. Не потеряла сознание - ушла в астрал. Тело продолжало сидеть на угловом сиденье, а душа улетела туда, где не было боли и страха, где отсутствовала невыносимая горечь полного уничтожения личности: вместо неё была пустота и мрак. Там, на параллельном уровне, не было суеты и многоголосья толпы, тесноты и чужих тел, толкающихся и пробирающихся по ногам к выходу на остановке. Там была тишина. Полная. И покой. Там была возможность, наконец, осмотреться и подумать.
   'Итак: Наталия. Решила пойти ва-банк: родить ещё одного ребёнка. Что ж, понимаю: ничто так не возымеет действие, чем ещё одно дитя - это петля для Стрельникова. С двумя детьми ему вообще нечего и надеяться на развод! Во время беременности жены даже заявление в суд не примут до тех пор, пока ребёнку не исполнится год. Законы я знаю. Так она выигрывает почти два года: покуда выносит, родит, поднимет дитя. Время работает на неё. Умница. То-то так победно посматривала на меня последнее время. Учитывая, что Лёши не было дома почти три месяца - она на серьёзном сроке. Аборт делать поздно.
   Далее: Алексей. Как только объяснился в любви, сказал сразу, что не спит с женой - таким образом блюдёт мне верность. На слова, что я-то этого не могу сделать, муж особо и не спрашивает и 'валит' в постель без церемоний, грустно ответил, что у меня нет выбора. Он же - другое дело. Его тело - в праве им распоряжаться. Сколько ни уговаривала не дурить и жить обычной жизнью, отвечал, что просто не может переступить через нашу любовь. И вот - беременность жены. Либо я его уговорила, либо очередной обман. Не вправе осуждать - женатый человек, глупо было лелеять и тешить себя мыслью о его 'девственности'. Конечно, не подумал, что Наталия осмелится ещё одного родить после того, как стало ясно, что Мишутка с такими отклонениями родился. Значит, осмелилась.
   Хотя..., ещё один вариант событий может иметь место - ребёнок не от Лёшки! Он же ей сразу посоветовал завести любовника, мол, вы же сами это проповедуете - любовников, вот и утешься им. Вот она и утешилась. Даже решила от него родить, 'повесив' ребёнка на мужа. Теперь для всех Стрельников будет официальным отцом, по закону дитя станет носить его отчество и фамилию. Что ж, Наташа, ты и вправду победила. Браво, умница московская! Наверняка, мама подсказала выход из создавшегося положения. А не по своему ли примеру это предложила? Ведь ты, Ната, совсем не похожа ни на маму, ни на папу. Господи, как я сразу-то не сообразила? Ай, да баба Лидия! Ай, да умница! Наташа от другого мужчины, вот оно что. Потому и внешность такая: чужая, непохожая на их семейные черты ни с одной стороны. Дед Коля, похоже, знает об этом, но так гордится своей рослой, статной, яркой дочерью! Что ж, как там, у хохлов в поговорке: 'Чий би бичок не скакав - телятко-то наше буде!' Вот теперь Алексей будет растить чужое 'телятко', не смея никогда упрекнуть жену в измене - сам это санкционировал, практически приказал.
   Итак, что мы имеем? Семья воссоединится поневоле, отец вернётся в лоно дружного, многолюдного, равного по положению и происхождению клана. Все довольны и счастливы, или делают вид, что всё устраивает. Для меня же продолжается обычная жизнь: двадцатилетняя без пяти минут разведенка с малолетней дочерью на руках, дебоширом-пьяницей мужем и практически неразмениваемой квартирой. Полный набор приятностей, как говорит Надюша. Разобрались. Пора домой. К Наде. К детям и ночным слезам, к дружеским посиделкам и взаимным плаканьем в жилетку, к одинокой доле обычной советской нищей женщины-простолюдинки, у которой продолжается нелёгкий период в жизни и не видно ему конца-края...'
  
   - ...Девушка! Вы не проспали свою станцию? - женщина потрясла Марину за плечо и виновато улыбнулась. - Скоро час, как вы сидите тут. Я села одновременно с Вами и уже выхожу.
   Когда женщина вышла из вагона, кивнув на прощанье, Мари посмотрела по схеме, где находится, хмыкнула и вышла через три остановки на пересадочной станции.
   'Пора домой, - задумалась, смотря мимо людей. - Интересно, 'гориллы' будут ждать? Что за операцию собирались провернуть? Зачем привезли на вокзал, наверняка прекрасно зная, что туда же приедут и Стрельниковы? В чём смысл их действий? Там не идиоты сидят - целые отделы разрабатывают сценарии! Да, 'потерялась' на платформе, но должна же была по их задумке сыграть какую-то важную роль в спектакле? Какую? Один вывод напрашивается: мы с Лёшкой, счастливые и опьяневшие от встречи, целуемся и обнимаемся, трепеща в предвкушении близости, для которой я, честно говоря, уже созрела и готова была с вокзала поехать к нему на квартиру. И тут семья: нате вам! Крики сына, радость родни. Стоп! А я-то в руках чужого мужа! Вот и замысел открывается: поймать 'с поличным', заклеймить меня и опозорить на глазах родни и друзей Алексея, - тяжело вздохнула, содрогнувшись от отвращения тощим тельцем. - Не церемонились бы, всё высказали, не смотря ни на Мишутку, ни на толпы любопытных на платформе. Оторвались бы от души! И интеллигентность не стала б помехой... Стоп! Погоди-ка. Так: опозорили, ославили, втоптали в грязь. Понятно. А дальше? Всё вытекает из события и мизансцены: я вся в соплях, невменяема, раздавлена на глазах любимого и жадной толпы. Тут на сцену выходят 'опера', хвать меня под ручку и к себе: 'Раз такой негодяй - отомсти, приходи работать в нашу структуру, стань рядом с ним, стань лучше, стань выше. Пусть потом облизывается издалека! Теперь ты будешь ему недоступна: на службе романы запрещены. Да и на него, мерзавца, всегда надавим, ткнём тобою, как шкодливого котёнка в каки, найдём управу и методы влияния'. Вот теперь всё и прояснилось. Им нужна была провокация, чтобы выбить меня из колеи и подхватить в падении, пока 'тёпленькая'. Едва окажусь в их руках, появится железный рычаг воздействия на строптивого Стрельникова: отныне вынужден будет стать 'ручным'! В случае неповиновения станут размахивать мною, как красной тряпкой перед мордой быка. Кстати..., разгадка нашлась и тому, почему не его друг встретил, а другой отдел: я 'в разработке', как выражается Лёша. Значит, после этой неудачи они ещё предпримут попытку 'завязать' меня и не отступят, пока не окажусь на Лубянке. Бегать бесполезно. Куда бы ни скрылась - найдут рано или поздно. Вездесущи. Паутина, - грустно улыбнулась, выходя из метро и направляясь на остановку автобуса. - И такой вариант с тобой рассматривали, правда, родной? - остановилась, замерев на мгновенье. - Интересно, знают ли они, что у меня есть 'дар'? Не похоже. Узнали б - давно силой привезли бы куда-нибудь на закрытый полигон и, не спрашивая, заставили сотрудничать. Рычаг - моя семья и Лёша. Их жизни с того момента стали б полностью зависеть от моей сговорчивости. Пока 'они' не в курсе - будут вести наблюдение, не спуская глаз'.
  
   Выйдя из автобуса на конечной остановке, окинула цепким взглядом прилегающие окрестности и дворы. Успокоилась, продолжая анализировать ситуацию и просчитывать дальнейшие варианты развития: 'Ничего подозрительного пока. Ищут? Получили 'по шапке' за провал операции? Отменили 'наружку'? Завтра посмотрим, когда пойдём на работу. Пока чай, разговоры и сон. Утро вечера мудренее. По крайней мере, не глупее вчерашнего. Нынешний день поставил окончательную точку в романе с Алексеем. Конец. Не позволю стать сиротами двум детям. Никогда. Счастья и семейного лада тебе, моя мечта. Прощай! - заходя в подъезд Нади, печально улыбнулась, вспомнив подробности провала. - Как они, бедняги, сегодня готовились, расставляли для нас капкан, маскировали под дружеский жест и старательно влекли в него! Наверняка, Лёше сообщили, что я буду встречать - горел от счастья! Но капкан щёлкнул только на ноге парня, практически сразу сломав, сокрушив, раздавив. Я выскользнула в последний момент, и моя западня осталась пуста, - прислонившись спиной к стенке кабины лифта, смотрела в грязное заляпанное зеркало. Немного вытягивая изображение, вызывало у толстушек радостную улыбку, а у Мари усмешку: 'Прутик с зеленющими глазами'. Отвела взгляд на исписанную стену кабины, вздохнула потерянно и нервно. - Как на тропе в тайге! Западни да капканы отныне только и ждут моего промаха. Значит, ещё не раз их расставят на пути. Нужно научиться внимательно смотреть под ноги. Быть предусмотрительной. Это позволит оставаться свободной. До поры. Что мне там быть - вопрос времени. Они сильнее. Многоопытнее. На них работает вся Система ГБ. А Марина Владимировна Риманс одна отныне. Нет с сегодняшнего дня рядом с этой гражданской единицей опытного профессионала Конторы, офицера Алексея Михайловича Стрельникова. И не будет. Он подконтролен и обездвижен. Я стала воином-одиночкой. Ниндзя без опыта. Замаскировавшаяся под солдата испуганная полутораметровая девочка двадцати лет, держащая в трясущихся детских немощных руках неподъёмный меч достоинства и силы духа. Одна. Песчинка. Пыль... Атом...'
  
   - ...Доброе утро, Мишутка! Какой ты весёлый сегодня! - привычно приняла утренние поцелуи, быстро раздела и отпустила в группу, стараясь не поднимать на родителя глаз. Спокойно повернулась к молчащему Стрельникову-старшему. - С приездом Вас! Миша скучал сильно. До вечера! - и отвернулась к следующему малышу, тут же воткнувшемуся головой в её живот. - Даня!
   - До вечера, - тихо проговорил Алексей и неслышно вышел из раздевалки.
   Работа не давала ни минуты свободного времени. Вновь трудилась одна! Практика у Валечки закончилась, и бармалейчики рвали воспитателя на части, радуясь полной, безраздельной власти. Прогулки стали большой проблемой, заставляя в процесс вовлекать начальство: пока одевала 'вторую порцию' детей, первая уже бегала под их присмотром на улице, а к готовности третьей очереди первые успевали замёрзнуть! Едва выйдя во двор, через несколько минут возвращалась с первыми малышами обратно. Весело.
   Нагрузки придавили так, что однажды потеряла сознание в детской спальне. Надолго.
  
   ...Мари раздела и уложила малышей, дождалась, пока все успокоятся и уснут, присела на маленький стульчик в углу, намереваясь через минут десять убрать в туалетной - ждали горшки...
   ...Очнулась от того, что в нос сунули клок ваты, смоченной в нашатыре так обильно, что полился в рот! Едва отдышавшись, приподнялась, осмотрелась: испуганные малыши все до единого стояли на коленках вокруг, сама лежала на толстом ковре спальни. У многих были зарёванные лица.
   Ужаснулась, испугавшись до дрожи: 'Сколько была в забытьи?' Подумать не дал грохот кулаков в дверь... раздевалки! Пошатываясь, встала с ковра, показала детям привычный жест 'рот на замок' и, указав на одежду, чтобы быстро одевались, поплелась открывать.
   - ...Ты что, дрыхнешь с детьми, что ли?? - Инга-повар неистовствовала за дверью, держа поднос с... полдником! - Господи! Ну и видок у тебя! Ты что, сознание потеряла? - перепугавшись, стремительно втолкнула тощую посиневшую девочку внутрь, поставила поднос на стол регистрации, вынула огромный носовой платок из кармана и стала обтирать её лицо, причитая. - Ты разбила лицо, падая... Теперь фиг ототрёшь - засохло уже. Эт сколько ж ты в луже крови лежала, что аж присохло!? Похоже, что часа три, не меньше...
   Дети тихо вышли из спаленки, подошли к столу, пыхтя, понесли тарелки и упаковки с кефиром на стол и начали накрывать полдник. Гога Паидзе руководил, вскрывал пачки, разливал с важным видом по чашкам, которые, стоя на стуле у мойки, с решётки подавала Настя Говорова, высокая и крупная девочка, недавно пришедшая в группу и быстро ставшая помощницей воспитателю и подружкой Гоше.
   - Дети, Марина Владимировна долго была без сознания? - строго спросила Инга у малявок. Но не на тех нарвалась! Упрямое молчание было ей в ответ. - Понятно. Покажите пятно крови - надо убрать скорее...
   - Мы сами! Уже, - Гога и Настя встали плечо к плечу на пороге и не пустили повара! Стояли стойко и упорно, смотря ей в глаза, не собираясь уступать никому право ухаживать за Мариной.
   - Дети, я должна всё проверить и помочь, - тихо уговаривала. - Пока начальство не пришло... У Марины будут неприятности...
   Переглянувшись, повели в спальню.
   Виновница переполоха поплелась в туалетные комнаты, стараясь быстрее убрать стоящие с обеда детские 'приятности'. Кое-как успела управиться и проветрить помещение, сказав себе 'спасибо' за вовремя прикрытую дверь в туалет и приоткрытую там фрамугу окна.
   Инга быстро замыла на ковре кровь под батареей, о которую девушка, вероятно, ударилась, и тихо ушла, показав воспитанникам знак 'молчите'.
   Мари грустно усмехнулась: 'Бедные дети! С детства учим врать и молчать. Но не воспитатели в том повинны. Если бы не дикие перегрузки и переполненность групп - такого бы не случалось. Пока есть перебор в яслях-садах Москвы, такие происшествия неизбежны. Катастрофическая нехватка персонала, даже неквалифицированного, ставит на одну доску опасности и детей, и сотрудников, и родителей'.
  
   Инцидент не удалось скрыть - на пол-лица Марины расплылся синяк. Едва увидев воспитателя в таком виде, родители ринулись ругаться с начальством. В результате, ей дали неделю за свой счёт - залечить травму, подарив маленький незапланированный отпуск. За это девушка сказала искреннее и горячее 'спасибо' всем - нужно время, чтобы прийти в себя.
   Быстро попрощавшись с детьми, сбежала через запасной выход, скрываясь и от 'наружки', по-прежнему стоящей на обочине дороги, и от Алексея, который входил в главные ворота сада. 'Не до встреч. Я не готова к ним сейчас. И не буду готова никогда'. Пройдя задними дворами, села в автобус без цели и уехала из района кататься по Москве, прикрыв наполовину лицо кашне.
   Домой вернулась поздно, в полной темноте, переполошив Надю долгим отсутствием. Потом целую неделю уезжала рано утром и возвращалась ночью. 'Кто бы ни искал, им придётся несладко - для всех пропала! И для капкана тоже, - хихикала под нос. - Прости, друг, поживи-ка, пока без меня. Ещё пару лет погуляю. Одна'.
   Свободная жизнь, пусть на время, понравилась. С удовольствием окунулась в город и воспоминания, связанные с ним. Началась её 'Болдинская осень'. У Мари - 'Сокольнический ноябрь': радостный, продуктивный и умиротворяющий. Юность хлынула в истерзанную душу целительным бальзамом, успокаивая и заживляя памятью счастливых, невинных, чистых и светлых лет. Поры, когда была так юна и наивна...
  
   Глава 21. Сокольники. Яуза.
  
   Выйдя на следующее утро на станции метро 'Сокольники', Мари огляделась, перешла широкую магистраль и вошла в кафе 'Блинная', знакомую с первых дней пребывания в столице. Чем ближе подходила к столу раздачи, тем быстрее убегали прожитые годы. Когда заказала привычные 'двойные со сметаной, одни с мёдом', взяла кофе со сливками и слойку с марципаном, водрузила тарелки и чашки на поднос и пошла к кассе, ей опять было шестнадцать лет. Не действовали удивлённые, испуганные взгляды клиентов кафе, что при виде девичьего личика, разукрашенного фиолетовым на пол-лица синяком, вскрикивали или становились столбом посреди зала или на входе. Была беззаботной девочкой, только что поступившей в училище и забежавшей позавтракать перед лекциями. Заканчивая завтрак, с упоением облизала перепачканные в мёде и густой сметане пальчики, допила ароматный, чудесный, молотый кофе и почувствовала себя такой счастливой! Словно сбросила весь непомерный груз слишком ранней взрослой жизни, так неосмотрительно взваленный на худые девичьи плечи.
   - Ну, раненая птичка, добавки не осилишь? - перекрикивая шум-гам очереди, обратилась к девушке кассирша. - На сладкое что-нибудь съешь? Тортик справа - объеденье и совращенье! Тебе когда на первую лекцию? Или прогуляешь? - тощая женщина весело переговаривалась, мелькая умелыми пальцами по кнопкам кассы. - Ох и худая ты - вся в меня! - громко смеясь, невольно обращала на них внимание клиентов. Оборачивались, быстро отводили от лица девочки взгляд, перешёптываясь. - Это ты не позавчера себе такую красотищу заимела? Возле 'Лосинки'? В том троллейбусе была? Я так и подумала. И откуда только та машина выскочила, что вас подрезала? Вот лихач, мать его! Говорят, скрылся с места аварии. А женщину с тобой на 'Скорой' увезли? А тебя сколько продержали?
   - Нет, я не поехала. Зачем? Подумаешь, фингал! - поддержала версию кассира, чтобы перестали пялить глаза люди. - Только врачи осмотрели - дала стрекача!
   Все засмеялись и уже не косились так в её сторону. Пришлось Мари пойти на невинный обман, раз уж решила эту неделю тут часто появляться.
   Гуляя по любимому району парка 'Сокольники', проходя мимо ДК им. Русакова, шла дальше, навещая родные улицы. Воздух конца ноября казался тёплым. Так и было! За последние сутки настала оттепель, и снег быстро сошёл, стекая в канал и реку Яузу. Даже не потемнели осенние листья под первым снежком. На короткое время в Москву вернулась поздняя осень.
  
   В училище возле парка 'Лосиный остров' появилась ближе к обеду. Прошла знакомым переулком, постояла у большого корпуса основного здания, построенного под прямым контролем Гришина Виктора Васильевича, члена Политбюро ЦК КПСС - куратора и опекуна элитного учебного заведения. Благодаря такому патронату, оно было чистым, новым, славилось сильным преподавательским составом и квалифицированными мастерами производственного обучения. Потом, по окончании училища, выпускники с лёгкостью поступали и в 'Бауманку', и в МХТИ, и в 'Губкина'. Марину тоже туда прочили, 'вели' со второго курса, помогали и давали понять, что будут ждать выпуска. Не получилось. Глупость. Раннее замужество в попытке убежать от себя и от памяти о Нурке. И образование толком не закончила, и жизнь поломала. Сейчас стояла перед дверьми родного заведения и старалась сдержать глупые запоздалые слёзы сожаления.
   - Вы к кому, девушка? - тихий и спокойный голос заставил очнуться от печальных мыслей. Подняла грустные глаза, присмотрелась: высокий крепкий парень лет двадцати пяти с выправкой военного или спортсмена. - С Вами всё в порядке? - внимательно осмотрев, помрачнел. - Ааа..., авария. Уже слышали, - молодой охранник удивил: не было раньше охраны, только дежурные по училищу да мастер. - Вы с посещением или для беседы?
   - Добрый день! Лев Аркадьевич здесь?
   - Да, пришёл пару часов назад. Проходите в вестибюль, прошу, - распахнув тяжёлую створку стеклянной двери, придержал, заметил женское удивление. Опешила: 'Другая!' - Да, заменили с полгода как. Давно здесь не были? - понимающе улыбнулся, жестом указал на новенькие комфортные кресла у стены. - Я сейчас выясню, где он. Как Вас представить?
   - Любимицей и его надеждой, - лукаво улыбнулась и опустила глаза.
   Молодой мужчина пристально разглядывал. Услышав, удивился и покраснел почему-то. Набрав номер на диске, не сводил глаз. Коротко и тихо переговорив, ещё больше смутился и выдавил с трудом:
   - Он спрашивает Ваше имя.
   - Марина Риманс.
   Через пять минут была подхвачена с кресла небольшими и изящными руками замдиректора и прижата к груди.
  
   Лев Аркадьевич был всеобщим любимцем и тайной повальной любовью женской части заведения. Красивый, тонкий, с изысканными интеллигентными манерами, мягким бархатным голосом, в самом расцвете сил и красоты: очень красивый еврей. Девочки из глухих деревень и маленьких уездных городков сразу теряли голову. Этим пользовался крайне деликатно и умело: направлял симпатию и обожание на достижение отличных результатов в учёбе и творчестве. Гений! А как ещё удержать ослеплённых первым чувством девочек пятнадцати-шестнадцати лет? Только завуалированной, смутной, расплывчатой надеждой ответного чувства там, в будущем, когда состоятся в учёбе, профессии, когда достигнут той же социальной ступени, что и он. Вот и тянулись девушки за медалями и грамотами, старались стать лучшими в кружках самодеятельности и на трудовой практике, следили за собой с остервенением, чему способствовали введённые впервые в истории советского образования уроки этики и эстетики поведения в современном обществе. Они и прививали им, деревенским жительницам, первые навыки украшения себя, воспитание в характере замашек столичных 'штучек'. Потому возвращались сюда, спустя годы: повидать несбывшуюся Мечту, обнять, вдохнуть запах мужского соблазна и неповторимого, чудесного, заграничного лосьона.
   - Мариночка, золотко моё, так ты тоже попала в ту аварию? Слышал, что серьёзно пострадали трое: мужчина и две женщины. Соврали - девочка! - нежно обняв за плечи, повёл по коридору первого этажа, попутно рассказывая об изменениях за последние два года. - Жилой корпус закончили в тот год, когда ты выпустилась - уже обжили и освоили, - говоря, ласкал загадочными чёрными глазами светлые локоны. - Больше ни у кого такого оттенка не встречал! Как тут тебя забудешь? - лукаво косился, проводя по правой непострадавшей щеке пальцами. Погрустнел. Остановился у подножия лестницы, у самого окна, внимательно всмотрелся в лицо. - Объясни, - с болью, сжав нежно острые плечики чудесными, аккуратными, аристократическими руками.
   - Развожусь. Проблемы. Справлюсь, Лев Аркадьевич, - опустив зелёные глаза, ответила еле слышно. Поднял изысканным жестом пальцем худенькое личико навстречу печальным вопрошающим глазам. - Пьёт.
   - А разве сразу не было понятно? Помнишь, я пытался однажды это сказать? - ещё тише. - Или уже было поздно? - увидев печальный кивок, тяжело вздохнул. - Значит, опоздал. Прости за слепоту. Видел вас в 'Сокольниках'. Не следовало откладывать разговор... Мог немедленно предостеречь! Прости меня, милая!
   - Не вините себя. Зато есть дочь. Скоро будет своя квартира, как только закончу развод и размен, - постаралась сказать с уверенностью и твёрдой надеждой. - Чем ещё удивите?
   Поняв, что тема закрыта, загадочно улыбнулся и повёл по лестнице на экскурсию. Экскурс в прошлое начался.
  
   Спустя три часа Лев проводил Марину до остановки трамвая, крепко держа за плечи и странно заглядывая искоса, мерцая сумраком, опушённым густыми, чёрными, длинными ресницами.
   - Ты мне ничего не хочешь сказать, милая? Что-то, что так тебя измучило, - остановился под раскидистой липой, теперь голой и грустной, взял за плечи и развернул к себе. - То, что никому не расскажешь. Я тебя всегда выделял среди девочек, помнишь? С первого мгновения, когда наткнулась на меня в слезах в приёмной, - притянув, сильно по-мужски прижал, погладил спину ладонями, шепча на ухо. - Расскажи. Мне можно. Я не чужой тебе. Чувствую, что это слишком страшное и неподъёмное для тебя. Больше, чем девичья тайна, - долго смотрел в упор агатом в изумруд. - Говори, Мариша. Не скрывайся.
   - Всё хорошо... - начав, запнулась, увидев укор в любящих глазах. Тяжело вздохнула, вздрогнула, когда ещё сильнее обнял, вжал в себя, не сводя упрямых, долготерпимых, миндалевидных, еврейских глаз: 'Жду'. Помолчав, решилась. - Вы кое-что скрыли от нас, наивных девочек, Лев Аркадьевич, - терпеливо слушал, не перебивая, даже не моргая, только в глубине взгляда разгорался огонь, на щеках вспыхнул густой румянец. - Что нельзя быть здесь, в Москве, умной и красивой - слишком опасно, - едва дрогнув веками, вскинул вопросительно густую, красивую, смоляную бровь. - Что можно привлечь внимание совсем не тех людей, - встрепенулся, дёрнулся, распахнул взор, но не перебил. Огонь не погас, лишь потемнел, словно прикрылся пеленой тумана. - Тех, кто способен погубить жизнь даже искренней любовью.
   - Кто он? - пёрышком слетело с побледневших губ, тело напряглось, румянец отхлынул от щёк, сделав их белее снега. Только резким контрастом стала видна едва прибивающаяся чёрная щетина. Впившись глазами в девичье лицо, внимательно всматривался, словно искал следы и ответы на коже, в чертах, в трещинках губ. - Криминал? - дождавшись отрицательного покачивания, задумался, сжал сильнее губы, стиснул зубы, скрипнув ими. - Милиция? - покачав головой, вскинула потемневшие глаза, посмотрев в самое сердце: 'Выше, страшнее'. Передёрнулся телом, нервно вздохнул, дёрнул веком, с ужасом догадался. - Нет... Только не...
   - Да. Оно. Офицер. Женатый. Не отступит. Меня 'ведут' уже год. Ловушка.
   Судорожно сжал в объятиях девочку с такими волшебными глазами и замолчал надолго. Чего-то подобного давно ждал: 'Мимо такой женщины я и сам не смог пройти. Когда она училась, едва удержал эмоции и чувства в рамках! Только чудо вмешалось в ситуацию: был готов горы свернуть, но добился бы её любви, завёл бы настоящую вторую семью при живой жене. Пошёл бы на это осознанно! Не сомневался ни на миг: жена Соня смирилась бы с моим поступком, приняла ситуацию, любя меня и дорожа нашей семьёй. Марина была роковой женщиной! Всегда. Даже когда была ещё девственна. Теперь, услышав признание, лишь убедился в этом. Понял неизбежность и предсказуемость всего, что произошло в её жизни, - тайком вздохнув, украдкой поцеловал голову любимицы. Покачал едва уловимо головой. - Бедный офицер! Он, должно быть, совсем потерял голову, коль пошёл на такой поступок. Поступок, который может и его, и Маришу погубить. Обречены. Несчастные дети! Им не выстоять против нашего монстра'.
   'Услышав' его мысли, признательно прижалась горящим лбом к мужской щеке: 'Хорошо, что не стал разубеждать и что-то советовать: не тот случай. Сообразил сразу. Всегда был умницей...'
  
   Она стала частой гостьей района Преображенки и Сокольников: гуляла по улицам и паркам, заходила в разные места и учреждения, здоровалась со знакомыми, радовалась, что всё ещё работают на старых местах. Выяснив, что не все учащиеся живут в новом общежитии, а часть так и обретается на Матросской Тишине, завалилась к девчонкам в гости! И пусть были незнакомы - было весело, словно сама снова учащаяся, и вновь завтра бежать утром на трамвай до училища, а вечером, по пути в общагу, обязательно зайти в 'Булочную-кондитерскую', что на углу, и купить горстку конфет 'Домино' или 'Квартет', батон хлеба и пачку чая - вечером устроят чаепитие.
   Проходя мимо тюрьмы 'Матросская Тишина', здоровалась со здоровенными охранниками, с которыми так часто играли в волейбол во внутреннем дворе общежития, давая возможность молодым ребятам отвлечься от 'клиентов'. Поздоровавшись, шла дальше вниз к реке Яуза, где окончательно теряла ощущение реальности: 'Ничто не изменилось! Время - назад! Остановись!'
   Узкая, мутная, грязная и зловонная река к осени просветлялась, оседала, осаждалась от мусора, становилась нежнее тоном, сияя цветом светлого 'хаки'. Запах исчезал до лета, как и привычные землечерпалки-драги, вечно пытающиеся хоть немного почистить дно, поднимая грязь и смрад, черпая и вывозя сапропель на подмосковные поля.
   Теперь стояла на набережной, любовалась знаменитыми 'горбатыми' мостиками, крутыми дугами, переброшенные с берега на берег, завидовала влюблённым, стоящим на них, и вспоминала свои свидания с будущим мужем.
   Оттепель позволила увидеть вновь осень на реке, что её очень украшало! В пору цветных листьев Яуза была великолепна: её набережные очень любили рисовать художники, очарованные тихой красотой старого московского района. Но даже сейчас, без праздничного убора и запахов, река не утратила свою красоту и скромное очарование. Люди гуляли постоянно, находя в этой поре свою прелесть и притягательность.
   Неспешно прогуливаясь по тротуарам, Мари отдыхала душой, не видя никого и ничего вокруг - была наедине с природой, растворяясь в ней без остатка...
  
   - ...А я Вас здесь четвёртый день подряд вижу, - тихий юный голос окликнул и заставил её поднять голову, оторвавшись от созерцания воды. - Добрый день! Не помешал?
   - Привет, нисколько. Созерцаю, - улыбнувшись, окинула взглядом парнишку лет семнадцати: высокого, стройного, миловидного и смущённого. - Тоже наблюдаете за умиранием природы?
   - Можно и так сказать. Мы были здесь часто с... другом, - покраснел и поспешно отвернулся.
   - Расстались? - теперь поняла, что так удивило в первую минуту в парне: 'Почти девичьи черты лица. 'Иной'! Вот так встреча! Спасибо Наде: рассказала о них, их жизни и как определять таких мужчин. И об их особенностях'. - Давно? Переживаете?
   - Д-да, - повернулся, удивившись вопросам. - Как Вы... поняли?
   - Отвечу вопросом на вопрос: что это значит, быть 'другим'? Мне важно знать, понимаете?
   - Почему?
   - Сама 'иная', только не в вашем смысле - вижу мир иначе, - пожала плечами, ожидая ответа. - Может, на 'ты'? - протянула руку в приветствии. - Марина.
   - С удовольствием! - просветлел нежным лицом, с радостью пожал пальчики тонкой рукой столь очаровательной и сообразительной знакомой. - Филипп.
   - Какое красивое и редкое имя! - воскликнула и распахнула весенние глаза. - Мама выбрала?
   - Да, - удивился до предела! Потрясённо окунулся в траву и лето. - Откуда...?
   - Сама мать. Выбрала имя дочери самостоятельно, не пожелала называть именами матерей-бабушек-тётушек! Идиотская привычка увековечивать покойников! Надоели одни и те же имена из поколения в поколение до тошноты! - держа мужскую руку, ощутимо сжала пальцами, затянутыми в кожаную перчатку. - Тебе очень идёт это имя - редкое сочетание и совпадение. Искренне рада знакомству, Филипп.
   - Спасибо, Марина, - скромно опущенные густые ресницы и румянец на щеках лишь усилил его сходство с девушкой. Поднял глаза цвета талого льда на Наяду, засмотрелся, опомнился, заметил вопрос во взгляде. Задумался, мягко освободил руку и деликатно предложил гостье локоть. Загадочно улыбнувшись, нежно опустила кисть на сгиб, дождалась, когда положит вторую руку поверх её пальцев, радостно полыхнула теплом в жемчуг, словно погладив взглядом душу. Заалев румянцем гуще, ответил тем же. Пошли под руку, молча некоторое время. - ...Трудный вопрос. Не ответишь в двух словах. Попытаюсь, - изящным жестом головы откинул с глаз длинную густую чёлку тёмно-каштановых волос, посмотрел искоса на терпеливо ожидающую ответа девочку, стеснительно отвёл взгляд. - Сложно невероятно, конечно. Постоянная необходимость следить за собой. Стремление выглядеть, как все мужчины. Каждодневное усилие над собой, почти насилие, когда девушки пытаются знакомиться, пытаются обнять или поцеловать. Приходится быть деликатным и осторожным, чтобы не дать повода взглядом или улыбкой. Очень трудно, учитывая, что я учусь в универе. Девушек большинство. Они туда идут далеко не за знаниями, а в попытке найти подходящую обеспеченную партию. Понимаю - будет только хуже с каждым годом, но я такой родился, а не стал по чьей-то вине, понимаешь, Марина? - кивнула головкой в сером берете, пожала мягко руку. - Спасибо маме: поняла и приняла 'таким', не упрекнув, не пытаясь что-то изменить. Она у меня чудесная. С другими бывает хуже: изгоняют из семьи или заставляют быть обычным, 'нормальными', женят насильно, вынуждают вести жизнь обывателя, которая нам претит. Многие сдаются и стараются слиться с массой, женятся, имеют детей и мучаются всю жизнь, разрываясь между 'так надо' и 'так хочу'. Эта борьба их медленно убивает, ломает психику. Я этого не желаю. Не знаю, хватит ли сил противостоять толпе и остаться самим собой? - загрустил, побледнел.
   - А друг? - ласково положила свободную руку на его кисть, заглянула с сочувствием в глаза, успокаивая и понимая. Молчал долго. Напрягся. - Кто инициатор разрыва? Встретил другого?
   - Его больше нет, - осип, потемнел лицом. - Убили полгода назад. В баре. В спровоцированной драке. Только за то, что был, не как все, - замолчал, замедлил шаг, остановился, смотря на воду.
  
   - Как ты?
   Услышав вопрос, безмолвно вскрикнул, передёрнулся телом, с трудом сдержал слёзы.
   - Он так часто меня спрашивал, - прошептав, резко отвернулся.
   Обняла потерянного мальчика со спины, ласково гладя по груди руками, шепча простые слова утешения в минуты скорби. Понимала: 'Не они ему сейчас помогают, а простое присутствие живого человека рядом. Его тоже убивает одиночество! Мы с ним равны: покинутые, одинокие и несчастные'.
   Вдруг с реки потянуло стылым холодом. Невольно вздрогнула тельцем. Филипп почувствовал, опомнился, обернулся, обнял девичьи плечики, согревая ладонями.
   - Тут неподалёку есть кафе... - тихо выдавил. По голосу поняла, что ему туда не очень хочется.
   - Я бы выпила горячего крепкого чая с мёдом, - негромко ответила, зная, что он скажет.
   - Если не боишься, пойдём ко мне. Я живу вон в том доме, - указал на высотку на набережной. - Мамы нет, в загранкомандировке, а мне так одиноко в большой квартире! Вот и выхожу сюда гулять. Отвлекаюсь от мыслей.
   - А как консьерж? - лукаво улыбнулась, заглядывая снизу в смутившиеся глаза. - Удивится, наверняка! А? Разыграем человека?
   - Ты... хочешь...?
   - А кто нам запретит? - смеясь, протянула обе руки. - Поиграем?
   Закусив губу, едва сдержал громкий смех. Улыбка прорвалась и так его украсила!
   - Согласен! - вскинув бровь, выпрямился, развернул плечи, посерьёзнел и стал почти мужественным, даже женственность куда-то делась. - Всё в жизни надо попробовать, - тихо прошептал низким, особенным голосом, глубоко посмотрев в глаза сверху вниз, окунаясь в изумруд и тайну. - Не боишься? - вызывающе пророкотал, омывая её суть тёмным жемчугом.
   - И не надейся, шельмец! Только чай! - ткнув его ощутимо маленьким кулачком в бок, побежала по набережной, смеясь. - Хо-чу-ча-ю!
   Догнав в пару-тройку шагов, рассмеялся во весь голос, на бегу беря Мари за руку.
   - А ты сумасшедшая, Марина! Может, я маньяк! Или убийца, а...?
   - Не смеши! В таких домах они не водятся! Им трущобы Родина, - резко остановилась, и парень едва избежал столкновения с крохой. - А вот ты рискуешь, - подняла глаза, в которых плескался детский озорной смех. - А вдруг я воровка, аферистка..., преступница, бежавшая из... эээ... 'Матросской Тишины'?
   - Ты на себя-то посмотри! Да на тебе ни один порок не удержится - соскользнёт с твоего тщедушного тельца! - хохотал открыто от души, наверное, впервые за последние полгода, а, может, и за год. - Вот насмешила! Да на тебе написано: 'Жена, мать, работа'.
   - А любовника там не проглядывает? - отбежав, опять остановилась и едва слышно спросила странным голосом, вогнав его в ярую краску стыда.
   - Нет. Там только печаль и разлука, - шепотом ответил, ласково повернул за плечики, поднял двумя пальцами за подбородок низко опущенную головку навстречу своему взгляду, окунулся в зелень грустных глаз, замер дыханием. - Ведь так?
   - Да.
   - Я это сразу понял, ещё в первый раз, когда наблюдал за тобой с моста.
   - Так это ты меня прожигал глазами? - смеясь, шутливо замахнулась ручкой, но Фил мягко перехватил детский кулачок, завёл за свою спину, положив на талию сзади, и повёл домой, мягко улыбаясь чему-то. Заглянула снизу в затаившиеся глаза. - Ты не передумал, Филипп? Я не обижусь, не волнуйся. Сама импульсивна: вспыхиваю искрой, потом гасну.
   - Нет. Окажи мне честь, побудь немного гостьей, сколько сможешь. Ты в отпуске, да?
   Разговор растворялся тишиной набережной Яузы, заслонялся шумом деревьев уже голых и светлых, скрашивался голосами людей и сдержанным гулом машин. Молодые шли по набережной, любуясь видами мостиков и домов, поднимая сохранившиеся жёлтые листья, даря их друг другу. Два одиночества из абсолютно разных миров сошлись в тот день и не захотели расстаться, ища поддержки и понимания. Эта странная встреча стала судьбоносной для них. С того дня ребята смогли посмотреть на свои жизни совсем с другой стороны и преломить полосу несчастий и бед. Начиналась новая жизнь. Куда она их приведёт? Не задумывались, просто шагали ей навстречу, крепко держась за руки.
  
   ...Через пять часов Фил провожал Мари до метро, нежно обнимая за плечи, часто наклоняясь, целуя в висок и прохладную щёку. Разговор, начатый на набережной, продолжился и не хотел заканчиваться. У станции метро 'Сокольники', ласково и трепетно взяв за плечики, поцеловал в уголок губ, задержавшись с удовольствием, вздыхая аромат истинной женщины и знойного лета.
   - Я тебя встречу на набережной завтра в то же время, Маринка. Приезжай, пожалуйста. Ты мне нужна. Кто ещё выслушает и погладит по головке? - грустно улыбаясь, тревожно заглядывал в глаза. - Приедешь? - за шуткой проглядывало такое дикое отчаяние и беспросветное одиночество, что не смогла отказать. - Обещаешь?
   - Да. Только у тебя в распоряжении будет три дня, Филипп. Отпуск короток. Лишь на неделю отпустили. Жаль, что ты не подошёл в первый же день.
   - Теперь и сам об этом сожалею, но я был тогда немного... не в форме. Мне нужно было время.
   - Поклянись, что завяжешь с этим! Тогда приеду, - строго посмотрела снизу, не отпуская взглядом, притягивая, гипнотизируя, завораживая, дурманя и маня чудом. - Ну...?
   - Клянусь! - невесомо прикоснулся к губам впервые в настоящем мужском поцелуе, согрев теплом и нерастраченной лаской. Шепнул прямо в них. - Спасибо, милая. Спасла.
   - Держись, Фил, - махнув рукой, быстро ушла в метро, оставив парня растерянным, потерянным и грустным.
   Ехала домой и прокручивала события дня в голове, радуясь и улыбаясь: 'Каким он получился... нежным, полным заботы, сочувствия и человеческого тепла. Это просто день обожания! Так давно его недоставало! С превеликой радостью окунулась в спасительную стихию! Стало легче в разы: и душе, и совести, и сердцу. Клин клином. Больше меня ничто не опечалит и не напугает - знаю это точно. Есть в жизни и пострашнее вещи. Только что об одной из них узнала. После такого знания все мои беды отступили на задний план. Теперь точно справлюсь с ними. Легко!'
  
   Глава 22. Бегство от одиночества.
  
   Через три дня после встречи Марины с Филиппом на Русаковской набережной реки Яузы, они опять пошли погулять туда, идя медленно в сторону Преображенки к метромосту над рекой. Он был красив своими арками, и девушке хотелось ещё раз посмотреть напоследок. Хмурый, ветреный, промозглый день не радовал солнцем, грозя дождём, а, возможно, и снегом - даже соответствующий запах ощущался в воздухе: кисловатый, стылый, игольчатый, как лёд.
   - Так рад тебе, Маринка! Как было одиноко! Даже из дома не хотелось выходить, - нежно обнимал за плечи, согревая, наклонялся к вискам, прикасаясь горячими губами. - Невыносимо жаль, что у нас так мало времени в запасе. Несправедливо, - вздохнул, поправил на курточку, задравшуюся от поднятой руки, положенной на девичьи плечи. - Сыро сегодня. Спасибо, от Яузы не несёт амбре, - улыбнулся, заглядывая в глаза, замер, затаился, поймав в глубине лукавый огонёк. - Так-так..., выкладывай, что задумала? - остановился, повернул лицом, положил руки на плечи, смотря непонятным взглядом в глубину зрелой зелени. - Как ты сегодня хороша в этом берете! Под цвет неповторимых, уникальных глаз, - провёл пальцами по её бровям, лбу, вискам и худым щекам, покрывшимся от пристального взгляда румянцем. - Смутилась. Почему? Я неловко похвалил или ненароком обидел? - увидев покачивание головы, наклонился и коснулся уголка губ поцелуем, вновь полыхнув загадочным взором. - Тогда в чём...?
   Не договорил - внезапно налетел ветер с мелким дождём! Оглянувшись, быстро потащил Мари под арку моста, возле которого находились в тот момент. Затянув в узкий проход между решёткой ограждения и толстой опорой арки, придавил к ней худые женские плечики руками: Мари оказалась прижатой к стене! В это мгновение поняла, что сегодня было странным в Филе: 'Он не выглядит тем, кем является по сути! Это не 'иной'! Рядом стоит обычный возбуждённый молодой мужчина, собирающийся поцеловать женщину, и не только... - что и сделал, не дав закончить мысль: приник к губам. - Да..., не привычный деликатный робкий поцелуй, что дарил эти дни. Этот полон настоящей страсти, после которого требуется продолжение!' Задрожавшие и повлажневшие на её плечах мужские крепкие и цепкие руки только подтвердили это.
   - Филипп! - с трудом отодвинулась в узком проходе от горящего тела. - Ты что такое сегодня 'принял', что сам не свой? - тихо смеясь, старалась немного ослабить напор его темперамента. - Как подменили моего 'иного' мальчика! - лукаво улыбаясь, попыталась высвободиться - тщетно: 'Как катком привалил, ё-маё...'
   - Только капельку 'Амаретто', - хриплым голосом проговорил, ставя руки в упор на локти над женской головой, становясь ещё ближе к лицу и телу. - Может, это оно открыло мне глаза на тебя? - ласкаясь губами, прижимался всё сильнее. Вздохнула: 'Мужчина сегодня в его сущности победил. Как такое могло произойти? Хотя..., он же 'пассив', вполне возможно. Но всё-таки, как...?' Поражалась до оторопи, не понимая, что теперь делать и как поступить. - Марина, пойдём ко мне. Сыро, дождь. Там будет теплее и суше... Молю... Не откажи... Прояви милосердие...
   - Филипп...? - едва слышно прошептала, подняв внимательный, вопрошающий, говорящий взгляд: 'Мне ничего не угрожает?'
   - Прошу, пойдём. Умоляю! Ты так мне нужна! Эта мысль уже третий день не даёт уснуть - сам поражаюсь! - закрыв на миг глаза: 'Клянусь!', стиснул в благодарном объятии, быстро вывел из-под моста и скорым шагом, взяв за тонкую задрожавшую руку, повёл домой. - Справимся вместе.
   Пятнадцать минут скорого хода, и они вошли в подъезд. Обняв за талию, часто наклонялся к губам, целуя и заглядывая в нетерпении в смущённые глаза. Не заметив отказа и страха, с радостью прибавил шаг. Не поздоровавшись с консьержем, торопливо завёл в лифт и нажал кнопку этажа, подхватив Наяду на руки, целуя со стоном, вжимая в стенку кабинки. Исступлённо зарычав, посадил себе на талию...
  
   ...Через три часа, неслышно встав с постели, накинула шёлковый длинный халат его мамы и прошла на кухню. Подойдя к большому окну, залюбовалась чудесной панорамой Яузы-реки, набережных, старых добротных домов сталинской постройки и едущих по дорогам машин. Улыбнулась, прикоснувшись к опухшим истерзанным губам. 'Вот тебе и 'иной'! Как могло случиться? Как смог отодвинуть 'проклятие' на задний план? Ради меня постарался стать обычным мужчиной? Сам признался, что знакомство с девушками - проблема, настоящая мука! Общение неприятно до физического отвращения! Что произошло за эти три дня? Метаморфоза ещё та, - изумлённо пожала плечиками, покачала головой. - Загадка века. Итог долгого воздержания? Почему я? Или нет? Тогда что? Наркотики!? Обещал, поклялся, что бросил...'
   Не успела разобраться с мыслями - Филипп тихо появился сзади, обнял крепкими руками, стал целовать голову и плечи: ласково, нежно, с такой любовью!
   - На миг испугался, что ты ушла! Открыл глаза, а тебя рядом нет, - наклонил голову сбоку, приник к губам в признательном поцелуе. - Спасибо, Маринка! Ты даже не сознаёшь всю важность этой минуты для меня!
   - Догадываюсь, - тихо прошептала в губы, вернув поцелуй-шёлк. - Ты пытаешься быть другим?
   - Нет! Я стал другим, пойми! - счастливо смеясь, повернул её, прижал, не отпуская, загорелся...
  
   Вечернее солнце робко намекало сквозь тучи, что пора бы и честь знать.
   Одевшись, присела к столику, залпом выпила чай, вновь налила в чашку. Мысли улетучились, устав биться в тесной черепной коробке в тщетной попытке разобраться в ситуации: 'Кажется, и я стала иной. Что на меня нашло? Как могла это сделать! Как пошла на такое...?' Тело было легким и невесомым, слабость порождало волны истомы, желая любви, но на неё уже не было времени.
   - Может, останешься у меня? Ещё на день, воскресенье? Целые сутки будут нашими, Маринка! - грустный Филипп вошёл с подносом, поставил на стол: ужин. - Подари ещё немного радости...
   - Пойми, моя жемчужинка..., - протянула руку вверх к тонкому, красивому, благородному лицу, - не могу, - провела пальцами по нежному овалу, подбородку и пухлым губам: мягко, протяжно, маняще. От такой ласки они дрогнули. Стал покрывать поцелуями пальчики и ладонь, закрыв на мгновенье взор от захлестнувших эмоций. Распахнув, глубоко посмотрел сверху вниз, проникновенно прошептал: 'Спасибо, милая, за незабываемый день. И за твои губы... Это было волшебно!' Наклонился, притянул к себе, поцеловал с прикусом, со стоном, со слезами на глазах. Покраснев, прошелестела: 'Впервые такое...' Услышав, вскрикнул, рухнул на колени, потрясённо обнял, как в последний раз, целуя лицо и страстные колдовские уста, от которых сегодня едва не потерял разум! Они чуть не спровоцировали срыв! Чудом удержался, вспомнив клятву под аркой. Поняла сейчас, прикусила зубками язык парня, поиграла, поласкалась, напомнив иную ласку. Задрожал, вцепился... Опомнились не скоро. С трудом вернулась к разговору, вспомнив тему. - Нельзя оставаться - подруга не уснёт от тревоги. Позвонить нет возможности - район не телефонизирован, новостройка. И потом..., пора впрягаться в обычную жизнь, - лаская лицо и тело, отвечала на поцелуи, грустно смотрела в печальные, потерянные, жемчужно-серые глаза. Погладила по-матерински голову, которой упрямо качал, не желая расставаться. Еле успокоила. Сел на стул, сделал пару глотков чая. - Тебе придётся учиться жить в новом качестве, сочетая две сущности, понимаешь? Как тебе удалось разбудить вторую - загадка, но я этому так рада! Не обделяй себя, используй обе! Пусть будут и мальчики, и девочки! Не позволяй взять верх чему-то одному - заставляй работать с полной отдачей все стороны жизни, - обняла крепко девятнадцатилетнего, как оказалось, парнишку. Со стоном сполз со стула, вновь встал на колени, обхватил длинными руками её плечи. Прижав его тёмно-русую голову к груди, положила на тёплую макушку подбородок. Целуя её, перебирала тоненькими пальчиками волнистые пряди длинных, густых, каштановых волос. - Филипп, умоляю, не сорвись! Ради себя самого. И ради твоей мамы. Она не смирилась в душе с твоим выбором. Я это чувствую, - поднял породистое, прекрасное, нежное, белое лицо навстречу ласковым умелым губам, поцеловал, шепча слова чистого, искреннего, сердечного признания.
   Вечер накатывал неотступно, расставание было неизбежно.
  
   Выходя из подъезда, Фил поздоровался с консьержем, извинился за невнимание днём. Девушку из рук не выпускал ни на мгновенье. Вышли, обнимаясь: он стискивал её плечи, целуя скромно голову и щёчку, она обнимала его за талию, поднимая навстречу сладкие губы-отраву, худенькое беззащитное личико, тонкую немощную шейку, едва выглядывающую из кашне. Часто останавливался, приняв приглашение, обнимал, окунался в чувственный поцелуй, раня сердце и себе, и девочке. Не сдержавшись, двумя руками 'съезжал' по её спинке и, нырнув под округлости, прижимался к бёдрам, стеная от накатившего желания. Приподнимал, стискивал, мял ткань пальто, желая лишь одного - оказаться на своей кровати с волшебницей! Затрепетав, через силу отрывали губы и тела, долго восстанавливали дыхание, прятали горящие неистовые взгляды. Отдышавшись и опомнившись, шли дальше, безмолвно благодаря тьму и малолюдность района. Нерешительно постояв на набережной, решили идти к станции метро 'Сокольники', а не трястись на троллейбусе по улицам целый час до другого павильона.
   В полной темноте пришли к метро, тихо беседуя. Не решаясь ещё разорвать руки, обещали звонить, не терять связи друг с другом. Обняв Мари, Фил приник к шее, вдыхая неповторимый пьянящий запах её кожи и волос. Кое-как оторвался: 'Яд, ад и рай!'
   - Спасибо за короткое счастье, Маринка! - прошептав прощальные слова сердечной и интимной нежности, приник к пухлым, сочным, медовым губам напоследок, окунулся в изумруд серо-голубым жемчугом, резко отступил. Ушёл стремительно, порывисто, ни разу не оглянувшись.
  
   Ехала домой, пытаясь разобраться в происшедшем: 'Что произошло? Неужели мы были настолько подавлены одиночеством и потерями, что сломали все преграды, мыслимые и немыслимые? Парень-гей заставил себя стать хотя бы на время обычным мужчиной, смог переломить отвращение к женской природе, мало того, был прекрасным, нежным, внимательным и страстным любовником! А я, никогда не изменявшая мужу, не позволившая этого с любимым Лёшей, вдруг уступила без малейшего сопротивления! И ни словом, ни писком, ни звуком мой Восток не воспротивился этому! Он словно стал глух и нем в этот момент, а уж как кричал на пляже! Да что там 'кричал' - вопил и нещадно матерился, непотребно и вульгарно, на всех языках! И не пнул, не окрикнул, не шепнул словечка в осуждение, когда 'мозги потекли' от страсти! Предатель! Как отважилась на такую ласку? Уж удивила себя... - усмехнулась, закрыв глаза, вспоминая последние события. - Чудеса в решете. Вот так Яуза-река, шалунья московская! Вот так завершение противостояния против плоти: проиграла и не муркнула в ответ, да ещё такой счастливой почувствовала себя...! - умерила восторги и удивления, нахмурилась. - Уже ль тот факт, что Алексей женат, послужил мощным сдерживающим фактором? Так и есть. Не смогла переступить эту грань морали! А Филипп свободен, юн и в беде. Кинулась на помощь, не глядя, чувствуя себя больше матерью, чем девушкой. Лишь в сокровенные минуты не было во мне материнского. Вспыхнула в сердце яркая звёздочка странной, ослепляющей, обжигающей любви! Она взорвалась на миг, озарив мир и наши души. Понимаю, что это кратковременная вспышка. Как бенгальский огонь: яркий, разбрасывающий обильные праздничные искры вокруг, не испепеляющий, не ранящий чьих-либо душ и сердец. Или ошибаюсь? - ахнула, запоздало заволновавшись. - Надеюсь, я не перегнула палки? Не травмировала чудную душу жемчужного принца с другой планеты? Всё возможно. Так вышло: стала первой девушкой для 'особого' мальчика. Вполне вероятно, окажусь последней, - смущённо хихикнула, покраснев. - Машук, ты стала 'мессией'! Каково это? Когда оглянулась на его голос, думала ли о таком? - смеясь под нос, вспоминала, анализировала, поворачивала свершившееся под разными углами... Тщетно. Как ни смотрела, как ни оценивала отстранённо, объяснения не нашла: ни перевёртышам Фили, ни своим. - Просто сбежали от одиночества на необитаемый остров под названием 'Яуза', где за несколько мгновений переродились, став совсем другими людьми. Получится ли сохранить новую суть - зависит только от нас. Сохраним подарок небес, победим. Не сможем, вернёмся к исходной точке - одиночеству, - тяжело вздохнула, постаралась успокоиться. В глубине сознания вдруг засвербела мысль. - Это не просто встреча! Если Господь сведёт ещё раз, не сойти бы с ума от настоящей любви - на редкость достойный мальчик попался! Ради такого можно на эшафот ступить, даже под взгляд Горгоны пойти, главное, вовремя посмотреть в зеркальный щит трезвого разума и совести. Будь настороже, Машук! Ты же чувствуешь, что вокруг что-то назревает...'
  
   ...Началась привычная жизнь и работа.
   На Москву вновь налетели метели, вернули городу зимнее одеяние, теперь окончательное.
   В яслях закружились подготовительные мероприятия к новогодним утренникам! Мари стало так некогда, что сил даже на раскаяние не оставалось. О личном никому не рассказала: ни Наденьке, ни Маргарите, ни сестре. Осталось навсегда тайной, сразу запрятанной на самые дальние полки сознания. Как только вышла из метро в своём районе, решила: 'Филипп - дань ушедшей юности. Пусть там и остаётся. Встреч больше не будет, как и связи, - вздохнула горько, всплакнула долго. - Прощай, жемчужный мальчик-принц! Возвращайся на сказочную планету'.
  
   ...Мишу Стрельникова водили только старики. С Мариной не разговаривали особо, общались строго по-необходимости: о здоровье, справках, жировках, потребностях для группы и сада. Ей было на руку! Если б Алексей стал частым гостем - пришлось бы трудно. С предновогодней суетой совсем было не до него.
   Боясь, что воспитатель снова не выдержит нагрузок, в помощь прислали новую помощницу, серьёзную, полноватую, медлительную Александру, женщину средних лет. Стало легче: больше Мари не отвлекалась на уборку. Можно было сосредоточиться только на воспитании малышей и подготовке к празднованию Нового года. Программу выучили-вызубрили наизусть, костюмы сшили-достали-пробили, здоровье у детишек было в порядке - оставалось дождаться праздника. Как же бармалеи любили его! Мастерили игрушки и поделки, сочиняли стихи и песни, репетировали постоянно, без устали, а родители уже смеялись:
   - Дома во сне малыши продолжают повторять стихи!
   Отвлекала сказками и постановками, долгими прогулками по району: заводила гурьбой в магазины, мастерские, на почту, в ателье, где терпеливые сотрудники и сотрудницы объясняли малышам тонкости профессии, давали подержать рабочий инвентарь, допускали к работе на минутку. Сколько потом было восторженных воспоминаний...!
   Время пронеслось стремительно.
   Новогодние утренники нагрянули! Ребятки не опозорились. Рассказав все положенные стихи, спев песни и станцевав танцы, были щедро одарены дедом Морозом и Снегурочкой конфетами и подарками. Полдня дети перебирали, разворачивали, шуршали и втихаря ели, перепачкавшись в карамели и шоколаде. Липкие, но довольные, вернулись в группу, где их ждал праздничный стол: расстарались родители. Объевшиеся сладким, малыши едва прикоснулись к угощению. Раздав всё со столов мамам-папам, Мари отпустила всех по домам, попрощавшись на несколько дней - новогодние праздники.
   Увидев среди родителей Алексея, постаралась сделать так, чтобы ни на мгновенье не остаться с ним наедине, буквально попросив помощницу не отходить ни на шаг! Он старался улучить момент и поговорить, но, едва заметив приближение, отрицательно качала головой и уходила. Марине нечего было сказать: для неё его больше не существовало.
   У Наталии Стрельниковой животик выпирал прилично, и, как только заходила в помещение, тут же расстёгивала ставшую тесной дублёнку, демонстрируя округлившиеся формы всем и вся. Мари хмыкала лишь: 'Могла и не стараться. Я не разбиваю семей. Живи спокойно, Ната'.
  
   ...Как только проводила малышей на короткие каникулы, тут же через запасной выход покинула ясли. Обойдя корпус, через технические ворота... испарилась из Москвы!
   Решение исчезнуть, оторваться от 'наружки' и Алексея созрело спонтанно: позвонила подруге в Ленинград, и та пригласила на Новый год в общежитие. Решилась: 'Еду! Пусть все угомонятся'. Билет на самолёт достала Бэла. Направляясь на вокзал, задумалась: 'Для всех Риманс стала интересна! Ну-ну... Поищите. Вновь пропала! Кто бы ни искал, их ждёт разочарование. Я многому научилась за последний год. И как становиться 'невидимкой' тоже. 'Спасибо' Стрельникову. Оказалась способной ученицей. Уроки Лёши позволяют прятаться даже от него, - грустно вздохнула, вспомнив любимого. - Так надо, родной. Хоть полгода. Смиришься окончательно с разрывом и вернёшься к прежней жизни. Скоро в вашей семье родится ещё один ребёнок. Он свяжет навсегда живой и нерушимой нитью - заботой о новорожденном. Дитя не виновато, оно заложник ситуации. Постарайся это понять и полюбить, заместив любовь ко мне на любовь к невинному малышу. Обо мне не беспокойся: ряд событий последних дней так перевернул душу, что стало намного легче смотреть на тебя, позволил трезво и спокойно пересмотреть наши отношения. Больше не страдаю, смирившись и отпустив, не держу на ладонях горькую птицу-боль. Освободила. Смирилась с утратой и потерей. В душе царит лишь тихая грусть. Пусть таковой и остаётся'.
  
   ...Прилетев в северную столицу глубокой ночью, взяла такси. Поехала в район 'Весёлой Слободы' на улицу Дыбенко, где проживала общая знакомая, Ниночка, подруга казахской сестры Розалии. Ехать ночью в общежитие было неосмотрительным.
   Новогодние каникулы начались. Впереди было несколько дней безудержного студенческого веселья, невинного флирта, готовки праздничных блюд всех народов мира, бесконечных знакомств и рукопожатий, верчения головой и попой. Праздник начался!
   Четыре дня пролетели стремительно, внеся в душу новое смущение и ощущение жгучего стыда: 'Я опять 'дала маху'! В буквальном смысле! - собирая вещи, складывая в небольшую сумку, краснела за своё поведение, грызя нещадно, ругая крепко и некрасиво. - Чего тебя 'понесло', Маринка!? Доселе скромная, зажатая до абсурда, прижатая жёстким воспитанием и тремя довлеющими религиями: православной по матери, католической по отцу, и мусульманской по казахской семье, ты просто сорвалась, покатилась в срам!! Или банально была пьяна? - неприглядный факт имел место. Постаралась сразу затолкать на дно памяти, не собираясь, когда бы то ни было, извлекать. Пришла к этому после мучительных раздумий. - Пора брать себя в руки и становиться собой. Не ровён час, растеряешь душу, тело и разум в таких 'срывах'. Пора в столицу под пригляд 'наружки', под недремлющее око ГБ, под растерянный и потерянный взгляд несчастного Алёшки. Лишь сейчас, смотря на Исаакиевский собор, поняла: не могу забыть Стрельникова! Вот и вся разгадка моего поведения: пытаясь вырвать любовь к нему из сердца - опускаюсь всё ниже, - поклялась себе, пока летела из Ленинграда в Москву. - Больше не совершу ни одного постыдного проступка! Точка. Коль любовь не желает умирать в душах, мы не в праве её убивать насильно. Вероятно, скоро наступит развязка. Её приближение чувствую всеми порами тела. Осталось немного подождать. Чуть-чуть... Самую малость... Один вздох...'
  
   Глава 23. Нить Ариадны.
  
   '...Ариадна, подарившая нить. Почему в моей голове так часто стала всплывать эта легенда? Именно после поездки в Ленинград! - выйдя на автобусной остановке, грустно размышляла над непонятной настойчивостью причудливого ума окунуть сознание в лабиринт Минотавра. - Лабиринт... Да он и есть! И без дара Ариадны просто не выбраться из путаных переходов жизни и возникших проблем. Только в моём случае легенда станет частью жизненной необходимости, и нить нужна не просто волшебная, а магическая! Чтобы не запутаться в ней и не потерять конец, распутывая, нужны 'костыли', памятные крепёжные метки, за которые и стану цеплять ведущую в пасть к Минотавру солнечную дорожку, божественную пряжу. Крючки-события, способны удержать её в тёмном сложном лабиринте жизни, - после поездки в северную столицу, многое пережив и переосмыслив, Мари стояла на образном пороге Дедалова сооружения, держа в руках золотой клубок душевных мук. - Настала пора начать отматывать и спускаться в темноту коридоров, цепляя попутно за памятные вехи золотую тонкую тропинку надежды. Когда дойду до сути, она позволит выйти с минимальными потерями к свету, к новой жизни. Что за потери? Сколько? Чьи? - медленно бредя домой на Коломенскую набережную, тяжело вздохнула. - Опять в квартиру. Виталик неожиданно вернулся в лоно семьи - не посмею больше сунуться. Пусть Надежда поживёт с любимым и непутёвым супругом без посторонних, пусть дружеских глаз, - подняла взгляд на свой этаж. - Свет горит. Павел дома. Начинается'.
  
   Пятого января у Марины и Нади случилось ЧП. С того памятного вечера для них началась новая жизнь. Этот день подруги были на праздновании дня рождения Егорова Юрия, мужа Марго, и когда всей толпой гостей-друзей-коллег именинника были в кафе на набережной, с Надеждиной случилось неприятное происшествие: над ней надругались два перепивших гостя-иностранца. Заявлять подруга наотрез отказалась, боясь позора и огласки, и уехала из кафе домой, запретив Мари сопровождать. С того несчастья беды посыпались на их семьи, как из рога изобилия!
   Едва Марина приехала домой, Павел 'завалил' в постель, особо не спрашивая о желании. Пытался отговорить от последнего посещения нарсуда, клятвенно обещая не пить и взяться за ум. Делая вид, что готова подумать, металась в поисках выхода: 'Куда уйти до развода и размена?'
   Проблемы начались и с Алексеем.
   На Рождество, поскользнувшись на обледенелом тротуаре во дворе их дома, сильно ударилась спиной и попала в больницу его жена Наталия. Через сутки в жутких мучениях, переполошив всю 'блатную' клинику, родила мёртвое дитя. Семья и друзья замерли в ужасе и горе, даже перестал щебетать Мишутка, тихо приходя с дедушкой Колей в ясли. Старик почернел от несчастья, постоянно гладил сухой рукой головку нездорового внука, который всё глубже погружался в болезненное самосозерцание.
   Девушка пыталась поговорить, поддержать семью, но дед только махал обречено рукой, терпеливо выслушивая сочувствующие слова. Поднимал на грустное лицо Мари удивлённые глаза, непонятно смотрел и сразу отводил их. То ли не верил словам, то ли поражался, что находит в себе силы сочувствовать сопернице. Однажды просто шагнул и... крепко обнял.
   - Спасибо, девочка. Я не думал, что ты такая. Прости. Миша только о тебе и говорит с отцом. Хорошо, что ты на него ещё имеешь влияние, - быстро отвернулся и ушёл.
   Стояла поражённая и потрясённая: 'Кого он имел ввиду, когда говорил 'на него'? Мишутку или Алексея? Если последнего, так и не стараюсь - отрезанный ломоть. А если о ребёнке - это моя обязанность, - почесав голову, принялась за работу, порадовавшись. - Александра пока работает, не сбежала от несносных бармалейчиков! Хоть какое-то затишье в жизни и душе'.
   Рано радовалась.
  
   На третий день после несчастья с женой, Марину поймал в тёмной раздевалке Стрельников. В буквальном смысле: сгрёб в охапку!
   - Только не говори, что нам не о чем говорить, родная, - прохрипел, уткнувшись в девичью голову носом. Нежно тёрся о длинные, волнистые, светло-русые волосы, вдыхал аромат, тонко дрожа руками и телом. - Как я соскучился по твоему запаху! И теплу твоей кожи, Маришка! Нет, не вырвешься больше, не позволю, - целуя за ухом, застонал. - Это сон! Только бы не проснуться, - зажмурился сильно, не успев скрыть слёз. - Полгода... Полгода ада! Это было невыносимо!! - стонал и всё сильнее стискивал руки на её теле. Опомнился, немного ослабил хватку. - Прости. Опять наставлю синяки, единственная, - с высоты огромного роста грустно посмотрел на девочку в полумраке детской раздевалки, из которой не успела выйти в январскую вечернюю стужу и темень. - Ты должна меня выслушать. Дай несколько минут, любимая! Столько бегала, пряталась, ускользала... Браво! Ты способная ученица, - тяжело вздохнул, опять едва сдержав слёзы. Грустно зыркнула искоса, отвела взгляд: 'Из последних сил держится. На нервах'. Притянул мягко, положил голову на светловолосую макушку, хрипло заговорил. - Это был не мой ребёнок. Ты же знаешь. Нет, я не ханжа и не лицемер, но такое... Это не просто нечестно, а отвратительно! Но я ничего не мог поделать с этой ситуацией. Ничего! Словно сетью опутали. Так талантливо! Даже закралась мысль, что без моей Конторы тут не обошлось. Всё просчитали, все отходы обрезали, на годы распланировали, - грустно потёршись о волосы, нежно сомкнул сильные руки на её спине. - Чего стоила одна встреча из командировки. Гениальный сценарий! Растоптали меня в один миг...
   - Меня тоже. Была на перроне. Всё видела, - сквозь слёзы прошептала, отвернувшись, вцепившись в отчаянии в его утеплённую куртку.
   - Что?? Нет... Боже! Маринка, что ты пережила, любимая! - оторвал от себя, стиснул руки на худых предплечьях, заглянул в глаза, склонившись. Задумался, посерьёзнел, выпрямился. Отпустил её, снял курточку и шапку, нервно положив их на шкафчик. Повернулся, побледнел, поняв. - Вот оно что: 'они' тебя туда привезли. Тогда почему я тебя не видел? Не понимаю их.
   - Сорвала операцию. 'Потерялась' в толпе за минуту до прибытия поезда.
   - Потерялась? От них!? Как...??
   - Просто: шаг в сторону. Тут же была смыта толпой, - криво улыбнулась, и... уже ничто не могло остановить Лёшу.
   С радостным вздохом рухнув на стул, притянул Мари на колени, сцапав руками, начал целовать: сначала мягко и нежно, потом не смог сдержать эмоции под контролем. Не мог. Сжимая и стискивая, гладя и стеная, целовал жадно и жарко, восполняя огромную недостачу в ласке и поцелуях, накопившуюся за последние полгода! Кое-как держал себя в руках, не давая им особой воли, будто боялся, что обидится на что-то и скроется, спрячется, убежит, исчезнет, растворится, обернётся в дым. Немного опомнившись, положил её голову к себе на плечо и, невесомо целуя, лаская и едва прикусывая губы, стал рассказывать обо всём, что пережил, что накопилось, с чем уже не мог мириться и спокойно жить. Останавливаясь, замирал, всматривался в тихое, нежное, любимое лицо, трепетно проводил дрожащими пальцами по щеке, губам, подбородку, шее, тонким ключицам... Опускал голову, сдерживая нахлынувшие эмоции, клокочущие в молодом, неистовом, страстном, алчущем теле. Едва справившись, вновь рассказывал, выворачивая душу.
   Ни о чём не спрашивал. Деликатно очертил полоской молчания личную жизнь девушки, давая право самой решать, что и когда говорить.
  
   - ...Сейчас ещё рано поднимать этот вопрос, но, как только Наталия придёт в себя, потребую развода. Больше ей меня не провести, - тихо, но твёрдо закончил разговор. - Ни ей, ни её родне, ни моей Конторе больше не руководить моей жизнью! Баста! Или свобода, или...
   - ...смерть, - еле слышно продолжила мысль. - Так они и решат, не сомневайся, - говорила страшные слова спокойным, ровным, отстранённым голосом. - Чья первая? Если моя - пострадают все: семья, знакомые, друзья. Грядёт тотальная 'зачистка'! Если твоя - я окажусь у них в руках неизбежно, но это спасёт близких...
   - Нет! Даже мысли не допускай об этом! Не сдавайся! Всё будет хорошо! Мы победим, слышишь!? - вскинула прозорливые глаза и ахнула: 'В точку! Всё верно угадала!' 'Услышав', взвился, сорвавшись, закричал. - Я тебя не отдам им!!
   Вцепился, загорелся, теряя терпение, задрожал, стал раздевать поцелуями, отбрасывая вещи в разные стороны...
   - Лёша, отпусти меня. Пора домой, - заговорила шёпотом. - Я устала, едва дышу от переутомления, - голос шелестел, гася пламя. - День был трудный и длинный. Тебе тоже пора к сыну и жене, - говоря всё тише, умерила пыл обезумевшего парня. Поневоле замер, чтобы расслышать. - Раз ты рядом, есть просьба. Очень странная, но важная, - подняла взгляд на недоумевающее лицо, глубоко посмотрела в глаза, почти невидимые в полутьме раздевалки. - Помоги Виталику. Он в беде. Я это чувствую...
   Не дав договорить, молниеносно положил руку на девичьи губы и сильно прижал! Смотря тревожным взором, молча 'проговорил': 'Не вмешивайся!' Замерла, смежила на миг веки: 'Поняла, - тайком вздохнула. - Ясно: Виталька 'в разработке'. Так я и думала, - сдержанно кивнула головой, безмолвно попросила. - Попытайся!' Не среагировал. Опустив руку с губ, принялся целовать, расстёгивать спереди платье, ласкать грудь Мари поверх кружевного лифчика, приникая голодными поцелуями к ореолам, прикусывать соски... Медленно покачала головой: 'Пора'. Остановился, замер в нерешительности, тяжело вздохнул, несколько мгновений смотрел прямо в глаза, в упор. От отчаяния решил прибегнуть к 'дару': 'увидеть' причину отказа и... 'взять силой' строптивицу желанную! Поняла, сжала эмоции, собрала волю в кулак, 'закрыла' доступ в мысли, заслонив их видением горного водопада, завесой тугих ледяных струй, с грохотом разбивающихся о гранитные камни, порождая фонтан брызг и облака водяной пыли, в которых играет радуга. Получилось.
   - Красиво, - печально прошептал, виновато и скромно коснулся губ в поцелуе. - Браво!
   - Спасибо, - решительно встала, одёрнула шерстяное платье из шотландки, застегнула ряд пуговиц. Надела снятый им свитер ручной вязки, накинула на плечики кашне. Спокойно оделась в серое драповое зимнее пальтецо, натянула скудную песцовую шапчонку. Дождавшись, когда оденется сам, посмотрела снизу сквозь длинный редкий мех. - По домам.
   Выходя из ворот яслей, улыбнулись, метнув взоры налево: 'Стоят, бедолаги!' Пожав дружески руки, разошлись в разные стороны.
   На углу улиц Затонная, Речников и Коломенская в свете фонарей Марина заметила идущего ей навстречу Павла. Облегчённо выдохнула: 'Вовремя спровадила Стрельникова. Чутьё не подвело'.
  
   Как-то в выходной день пошла на Судостроительную улицу в 'стекляшку', чтобы прикупить кое-что для обеда да мелочь в ванную комнату. Сугробы были навалены по сторонам широкой столичной улицы такие высокие, что приходилось с обледенелых горок спускаться прямо на проезжую часть - коммунальщики не поспевали за обильными снегопадами февраля. Едва спустившись, сделала шаг на проезжую часть, и в то же мгновенье, практически по её ногам, на огромной скорости пролетела чёрная 'Волга', за рулём которой сидела молодая женщина в чернобурке по самую макушку: воротник и шапка были необычайно богаты и добротны. Спасло только то, что в доли секунды её кто-то отбросил с дороги - почувствовала чьи-то сильные руки на плечах: схватили и как пушинку забросили обратно на снеговой бруствер! Отдышавшись от испуга и довольно сильного броска, встала на ослабевшие, трясущиеся ноги, повернулась к спасителю, намереваясь поблагодарить, но за спиной... было пусто! Абсолютно. Ни души. Она стояла одна на этой стороне улицы! Зато на противоположной кричала целая орава! Невдалеке была остановка троллейбуса и трамвая: пассажиры, ожидавшие транспорта, всё видели своими глазами.
   - ...Марина Владимировна! Вы живы? Господи, слава богу! Как Вам удалось отпрыгнуть-то?? - толпа вопила, стенала, бросившись через дорогу, перекрыла движение довольно оживлённой развилки улиц Судостроительной и Затонной. Люди стянули Марину на проезжую часть, осматривали, отряхивали, охали-ахали, матерясь немилосердно на лихача в 'Волге'. - Вы успели рассмотреть, кто был за рулём? Мужчина или женщина? А номер не заметили? Постарайтесь, посадим мерзавца: все пойдём в свидетели! Едва не убил Вас, бедная! Вот негодяй!
   Люди неистовствовали, шумели, ругались, грозили кулаками вслед давно скрывшейся машине.
   - За рулём сидела молодая женщина в чернобурке, - шёпотом проговорила, покрывшись ледяным потом: что-то мелькнуло в памяти, но не задержалось. - Это всё...
   Подошёл трамвай, и толпа, потискав испуганную девушку, схлынула. Задумываться не стала и побежала в магазин. Происшествие постаралась сразу 'стереть' с доски памяти, отмахнувшись: 'Жива, и слава богу! Ангел-Хранитель не подкачал: стал ощутимым и реальным в тот момент, - приказала себе забыть. - Дураков за рулём всегда хватало'.
  
   'Началась вторая декада короткого февраля! Кажется, что вот-вот, когда наступит март, отступят все беды. Весна придёт и поможет выстоять нам против невзгод и потрясений, против несчастий и потерь. Она всегда немного волшебница бывает. На то она и весна! Ждём чуда! - трепетала от волнения и замирала сердцем. - Скоро. Совсем немного...'
   Радость Марины от предвкушения перемен погасла мгновенно, как только пришла в понедельник на работу. Почерневшая от горя Надя сообщила: 'Виталик погиб, выпав с балкона-лоджии. Насмерть. Одиннадцатый этаж. Конец'.
   В един миг не стало друга, мужа, отца, сына и человека. Началась чёрная полоса в жизни Мари и Нади.
   В те же дни стало ясно, что Марина... беременна. Не паникуя, отпросившись с работы на пару часов, пошла к врачу, знакомому Бэлы, с которым она договорилась. Лежа на кресле, едва не потеряла сознание: 'Срок! Ленинградский подарочек! - тут же решила. - Всем скажу, что муж обрюхатил. Поступлю так же, как хотела поступить Наталия. Одной породы женщины, и поступки в схожих ситуациях одинаковы, - идя с Нагатинской набережной пешком на Затонную, грустно подумала снова о лабиринте и нити Ариадны. - Если я иду в его сердце, пытаясь разобраться с жизнью изнутри, то этот 'узелок' на волшебной ниточке помешает. Едва разведусь - аборт. На любом сроке! Придётся пойти на этот грех. Одной не поднять детей - не с этим мужем. Как только Пашка поймёт, что не желаю быть супругой, даже алименты платить не станет - предупредил, - покаянно вздыхала, торопясь на работу. - Прости, дитя безумной новогодней ночи! Нет другого выбора. Абсолютно. Тебе был бы рад лишь один человек на земле - Лёшка. Он женат. Свободным не будет, пока жив. Жаль до слёз тебя, того, кому не суждено родиться. Ты был бы крепкий и здоровый мальчик, мой грех и укор. Но я всё вынесла бы ради тебя, поверь! Родила б с радостью! Если б ситуация не была такой тупиковой... Какой ты был бы замечательный! И очень красивый! На редкость! - смущённо, стыдливо опустила голову, вспомнив мимолётную связь в северной столице: в компании неожиданно появились курсанты старших курсов из военной академии, почти офицеры, высокие, сильные, крепкие красавцы с цепкими, жадными и голодными глазами. Вот такой двухметровый гренадер и вцепился сразу, с порога, проведя с ней двое суток. - Максим. Это его сын! Сын потомственного военного в четвёртом поколении! - застонала вслух, бухнулась на колени в снег, сильно зажмурила глаза. - Боже, не карай меня за любовь! Прости и сохрани Максима, прошу! Им скоро выпускаться, а в мире и стране так неспокойно! Огради раба Твоего и защитника веры Твоей, Господи! Защити его дланью Твоею, божечка! Спроси с меня, слабой и такой грешной, - заплакала от раскаяния и отчаяния. - Я виновата, не он...'
  
   ...Бэла Аркадьевна ждала у себя в кабинете, выглядывая в окно. Едва увидела, постучала в стекло пальцем, сделав знак 'зайди'. Услышав новость, воздела полные, короткие руки к небу в молчаливой молитве и негодовании на Того-кто-сверху: 'Яхве, тебе что, мало слёз девочки? Мало горя, выпавшего ей? Так ты ещё и ребёнка мужа подбрасываешь?? И тебе не стыдно за свои дела, а...? Может, таки, на её благоверного перекинешься? Пора и с него кое-что немножечко спросить, не находишь...?' Тихо посмеявшись над безмолвным монологом доброй женщины, Марина сообщила, что дитя обречено, как ни страшно идти на это. Еврейка долго качала горестно головой, но молчаливо согласилась, тяжело вздохнув и поняв всю безвыходность ситуации для юной, нищей, одинокой девочки и её малолетней дочери.
   - Когда примерно выпадет это несчастье? В марте? Хорошо, я к тому времени подыщу тебе замену. Может, Инна придёт, поработает на группе? Встретила её тут - скучает и жалеет о своём уходе. Говорит, не складывается там с коллективом что-то.
   Мари же только помолилась Ему, чтобы послал лёгкую беременность. 'Обычно токсикоз так силён, что теряю сознание. Только бы эта была легче! С детьми и без того трудно, а тут ещё новая нагрузка, - взмолилась-возопила безмолвно. - Освободи напор, Господи! Отойди от меня на полшага. Ты же видишь, я на грани! Прояви милосердие и терпение! Поддержи крылом белым...'
   '...Как так получилось? Удивительно, но произошло чудо. Похоже, мне удалось в тот день докричаться Тому-кто-сверху! Беременность протекает идеально, даже вкусовые пристрастия не поменялись', - радовалась до крика.
   Это позволило скрыть от окружающих сам факт. Полностью. Многие заметили, что глаза молоденькой женщины стали глубже, засияли тёмным изумрудом, на щеках появился румянец, а в голосе проскальзывала хрипотца, что делало его манящим и тревожным. Все решили, что это счастье так повлияло на неё.
   Стрельников-старший, больше не скрываясь, открыто приходил в сад, часами пропадал в раздевалке или на площадке для прогулок, помогал Мари 'выгуливать' малышей, пока возилась со следующей порцией козявок, одеваемых на прогулку, присматривал за оставшимися, когда заводила озябших воспитанников обратно в корпус.
   Не давала повода: держалась ровно и спокойно, старалась не поднимать глаз и меньше общаться, но для мужчины и этого было достаточно: расцвёл!
  
   Первая хорошая новость позволила вздохнуть свободнее: не умерла на операционном столе. Вытащили чудом. Последствий не обещали. Пронесло.
   Вторая обрадовала до слёз в конце марта: суд состоялся и развёл с Павлом. Не выдержав 'мирного жития', сорвался и опять угодил из-за дебоша в милицию. Справка оттуда и решила исход дела.
   Отныне Марина была свободна, аки птица. Почти. Предстоял трудный размен квартиры, который обещал стать не меньшим адом, чем жизнь с выпивохой-мужем. Но сам факт, что отныне не имел права прикасаться к ней и претендовать на супружеские ласки, очень успокаивал и обнадёживал: 'Стали по документам соседями - не забалуешь. Милиция в соседнем дворе'.
   Жизнь выходила на качественно новый виток. Затаилась душой: 'Что принесёт? К добру ли...?'
  
   ...Сжимая в руке воображаемую золотую нить Ариадны, Мари продолжала спускаться в жизненный лабиринт, не обещавший ничего хорошего ни ей, ни Алексею Стрельникову, ни Надеждиной Надежде. Одна вера в то, что в глубине лабиринта Минотавра найдутся все ответы на вопросы, заставляли держаться на плаву жизни, помогать родным и близким, совершать добрые и не очень дела, ошибаться и раскаиваться, плакать и радоваться, любить и ненавидеть, дарить, отдавать себя и часть своей души и сердца, делиться ими, звать и спасать. Как бы ни сгущались над головой тучи, грозя затопить горем и безысходностью бытия, девушка не опускала голову, смотря только вперёд, упрямо переступая через преграды, стискивая зубы и держа в железных тисках волю. Понимала, что лишь стойкость и сила духа выведут туда, откуда сможет выйти совсем другим человеком. Новым. Сильным. Целеустремлённым. Волевым. Несгибаемым. Настоящим. И точно знала - это будет. Это её судьба.
  
   КОНЕЦ.
  
   P.S.
   Конечно, это не конец истории. Продолжение читайте в романах: 'Любовь 'иного', 'Скворечник на абрикосовом дереве', 'На пороге тёмной комнаты'; приключенческой повести 'Аравийский изумруд' и др.
   Все истории о судьбе Марины Риманс - в произведениях Абрамовой Ирины Васильевны на Самиздате и на Прозе.ру на странице Ирины Дыгас. До скорой встречи!
  
   Июнь, 2013 года. И. Д.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"