Почти походя длинные ботфорты сменились на короткие сапожки и привычным движением моментально упаковались в клетчатую сумку. Точно такие же как ботфорты и цветом и фасоном, но короткие. Зачем?
Пекин ждет.
Поле разложенных по полу вещей ширилось и ширилось, заполняя собой все пустое пространство на полу зоны отлета, поглощая плиты, пространства между сиденьями, блокируя озвращение вовремя сбежавшему электро-такси, оттесняя кликуш, почти непрерывно вызывающих рекламные души своих разномастных альма-матер, к самым границам их владений. Еще немного и зал совсем превратился бы в филиал провинциальной китайской барахолки, загалдели бы маленькие желтолицые продавцы, искренне навязывая каждому встречному-поперечному именно свой немудрящий дешевый и абсолютно контрафактный товар, но тут захват площадей остановился и началось второе действие немого спектакля.
Все участники почти одновременно принялись переодевать свое русско-"зимнее", цветное, пухово-синтепоновое, меняя его на облегченное, почти однотонное, сине-серое, сюртучно-полувоенное, отдаленно знакомое россии еще по старым советским документальным фильмам. Нет, не до такой, конечно, степени, как в едином трудовом строю культурной революции Мао, но чем дальше, тем больше чем-то, наверное, разнообразные фасоны, - если считать разнообразием некоторые по-европейски отвернутые воротники кургузых коричневых пиджаков, сливались и сливались в нечто однородное.
Перекинутые через руку "иностранные" куртки (родного китайского пошива), свернутые в тугие скатки, исчезали в глубинах небольших сумок, а, если они вдруг почему-то не желали после русской вольницы впихиваться, - перекочевывали в тут же разворачивающиеся прямо на лету, такие знакомые с девяностых "мечты челнока". Но и те все равно упорно скатывались и впихивались в "матрешки" чуть большего формата. Вещи в пакеты, пакеты - в сумки, сумки - в клетчатые сумки, которые свертывались, упихивались и уминались и так до тех пор, пока вся эта неимоверность рассыпанного по полу, словно по волшебству, не исчезла в тугих и компактных, тут же повисших на узких плечах сосредоточенных маленьких людей, небольших сумках.
Великий народ!
Что ищешь ты в стране далекой? "Ашан", - с его дешевньким искожем простеньких ботинок? "Мегафон", - с зеленой, непривычной глазу южно-китайского жителя евро-каллиграфией - для фото на память? Чай в пакетиках?
Вот, зачем провинциальному китайцу, передовику производства, - ашановский чай в пакетиках? Экзотика, блин. Зачем на родине чая - чайная пыль, оставшаяся от упаковки качественных листьев в оптовые мешки? Разве что, посмеяться? Или все же похвастаться, как хвастались советские в восьмидесятые передаваемой из уст в уста заграничной жвачкой? Вот разве что. Одна радость - все пакетики сплошь желтого "Липтона". Императорский, так любимый в Поднебесной цвет и тут выручил. Хоть, не краснодарский "байховый". Так и отбрехаться можно будет при встрече, типа - не наше, мы такое не употребляем, мы такие же как вы - нормальные люди. А это все из понаехавшей Европы понавыпадало.
Эволюция Поднебесной в масштабах одного отдельно-взятого столичного аэропорта. Почему никто все еще не проводит экскурсии для россиян в Шереметьево? Это - покруче отупевшей от пластмассы Никольской. Эт, тебе - не окно в мир. Окно в прошлое. Забытое и незабываемое.
Время дешевых пиджаков и вспыхивающего от красного знамени и образа Вождя обязательного огня в глазах. Время внимательных серых глаз тех, кто всегда рядом и кто всё и всегда, до последней точки, хранит в заветных записных книжечках. Ну-ка, кто там у нас не вспыхнул под "взвейтесь кострами"? Кому там не нравится выезжать?
И почему все эти люди в сером во все времена всегда ростом на голову выше любых соотечественников? Нам сверху видно, что ли все? Ты так и знай.
Не, я бы - в Ботанический со всеми его дворцами, - в оранжерею с пальмами, когда окна даже изнутри белые от просыпавшегося с неба снега и вообще все вокруг белое. А для традиции, - так, по кругу - Солянка, Китай-город, Лубянка, Большой театр, Васильевский спуск, Замоскворечье и снова, мимо Дома на набережной - Солянка.
Да, вот разве что, по бульвару еще до цирка на Цветном - к Великому мудрому клоуну - истинному символу эпохи. И вот оттуда - в Шереметьево! Ко времени недоперемен.
К грандиозной внешности внутренней серости, да к сравнительно-образцовому желтолице-заморенно-краснознаменному, неизмеримо растущему Показателю - вот, мол, будете упрямиться - все там будем!
И жить как-то сразу хочется лучше, ну и, ... веселее.