Аннотация: Я вот, можно сказать, в опережение публикации чего-нибудь новенького решил закатать эти два стареньких своих рассказа... Читайте. Критикуйте. КОММЕНТАРИИ ПООЩРЯЮТСЯ АВТОРОМ!!! вот...
Последний экзамен.
Просторное помещение с приземистыми скамьями вдоль стен. Полно народу.
Разного. Седовласые старцы, бабки, как всегда тараторящие без умолку и
лузгающие семечки, алкаши с красными с похмела глазами, а вон нос от всех
воротит солидный дядечка с брюшком и "мобилой", вон бритоголовый браток
раздаёт направо-налево "бобы" и истошно орёт: "Чё, уроды? Кому ещё?", вон
юная леди с поникшей головой, кругами под глазами и исколотыми венами на
руках, рядом с ней какой то парень (вроде солист "Руки Вверх", хотя может я и
ошибся). Такое вот разношёрстное общество собралось в четырёх стенах.
Студент осторожно озираясь по сторонам, пробирался к свободному месту на
скамье. Сел, выдержал паузу, после чего обратился к седящему рядом дедушке:
- Слышь, дед, а где это мы?
- В Преисподней, внучек, в Преисподней, - старик глубоко вздохнул.
- То есть?
- Видишь всех этих людей, - спросил старик и, недожидаясь ответа,
продолжил, - Все они ожидают последнего суда, на котором станет ясно, куда
каждый из них попадёт: в ад или в рай.
- Суд? Это, типа, как экзамен, что ли? - Студент был деревенский, поступил
по целевому направлению и о том, что такое суд знал плохо, а вот от слова
"экзамен" ему становилось плохо.
- Ну... вроде того. - ответил старик и заквакал-засмеялся.
- Дед, а предмет-то какой? Есть по чему готовиться?
- Предмет, говоришь, - старика от смеха затрясло так, что Студент
испугался, что тот сейчас развалится.
- Судить тебя будут за все твои грехи, - сказал невзрачного вида мужичок,
сидящий по другую руку от Студента.
Загрустил Студент. И стал ждать суда.
Вдруг в толпе он увидел лицо, которое, как ему казалось, он не забудет до
самой смерти, и как оказалось, не забыл даже после неё. Это был Сталин
Вольфрам Никелевич, преподаватель по материаловедению, которому Студент
сдал экзамен раза с десятого-двенадцатого.
- Вольфрам Никелевич! Вольфрам Никелевич! - орал Студент, продираясь сквозь
толпу. Радостный, как после сдачи его экзамена. Но рад он был ни оттого, что
встретил любимого "препода", а оттого, что этот самый "препод" тоже здесь. И
возможно, получив по заслугам, отправится отсюда в ад.
- О! Какая встреча! Вы тоже здесь, голубчик? - "Препод" тоже был рад и, по
всей видимости, радость его была наделена столь же глубокой причиной, что и
радость Студента. - Как сессия? - спросил Вольфрам Никелевич и интеллегентно
захихикал. Он принадлежал к тому большинству преподов, которые считают себя
обладателями великолепного чувства юмора.
- Последний экзамен ещё впереди, - сказал Студент.
Людей становилось всё меньше. В соседней зале подробно разбирали жизнь
каждого и ставили только два диагноза: Ад и Рай.
Вот подошла очередь того невзрачного мужичка, что сидел рядом со Студентом.
После него Студент.
Возле дверей стоял и подслушивал любопытный старик. Тот самый, что так
смеялся, что чуть не помер второй раз.
Мужичка признали блаженным от рождения, невменяемым то есть, и отправили в
рай. Студенту объяснили, что это, как бессрочный академ по неизлечимой
болезни. Студент хотел спросить, а какого-такого, тогда его приняли в ВУЗ, но
не успел. Двери распахнулись и голос из залы звал его по имени. Он вошёл и
увидел двое ворот: налево - Рай, направо - Ад. Больше ничего особенного,
кроме того, что стены, пол и потолок светились ярким белым светом, Студент не
заметил.
- Студент? - спросил голос.
- Ага, - ответил Студент, глядя по сторонам, почёсывая тыковку и пытаясь
определить, откуда голос.
- Мученик?
- Ага, - кроме однозначных ответов в голову ничего не лезло.
- Или не мученик?
- Студент.
- Ясно... В Ад.
- А можно я потом перездам?
- Студент... В Ад.
Неуспел Вольфрам Никелевич вдоволь "порадоваться" за Студента, как пришла
и его очередь.
После того, как в залу вошёл Вольфрам Никелевич, там воцарилась тишина.
Господь наблюдает его в детстве... Минута. В юности... Две. В студенчестве...
Три. Вот он устроился преподавателем, работает... Четвёртая минута ещё не
подошла к концу, когда все Небеса содрогнулись от громогласного и
безапиляционного: "В Ад!". Двери залы вновь распахнулись, приглашая
следующего подсудного.
Не успел Вольфрам Никелевич опомниться, как вдруг стало очень жарко. Он
открыл глаза и увидел себя в одной набедренной повязке, стоящего на горячей,
как сковородка земле, и запряжённого в телегу, гружёную огромным валуном.
Вокруг крики боли и стоны. Куда ни глянь, повсюду всё красно от крови и огня.
Откуда-то снизу доносится звук бурлящей лавы, а где-то наверху смеётся
сатана.
Внезапно он почуствовал, что его стяганули плетью по спине, и услышал
чертовский смех сзади. Он обернулся. На глыбе, что теперь его так тяготила
воссидал чертёнок с плетью в одной руке и поводьями в другой. Смотреть было
больно - удила врезались в плоть, но он узнал его.
Это был Студент. Только теперь мохнатый, с рожкми, копытами и хвостом. Он
всё хохотал и никак не мог остановиться.
Sava. 20.01.2001.
И в раю слушают попс.
Я не ошибся, это был солист "Руки Вверх".
Он сидел и веселился, будто его ждёт не Страшный Суд, а какая-нибудь
вечеринка у Децла дома. Что за поведение? Пару раз к нему подходили
поклонницы и просили автограф. Я не понимал и не понимаю зачем при жизни эти
автографы нужны, а уж после смерти... Бумажечка ещё сгодилась бы, но
автограф-то зачем? Не понимаю.
- Вот они девчёнки, девчёнки, девчёнки, - напела сидевшая рядом с попсистом
девушка-наркоманка и нервно так засмеялась.
Тут дошла очередь до одной из поклонниц попса предстать перед Господом и
ответить за свои земные пригрешения. И я решил посмотреть на это. Зрелище
редкое как-никак: поп-гирла пред Богом.
- Ну что? Мне самому твои грехи перечислять или сама вспоминать будешь? -
раздался голос Господа.
- Ой! Господи, Боже мой! Какие грехи? Какие грехи?, - залепетала грешница,
- Я сейчас знаешь у кого автограф взяла? Ты и представить себе не можешь!
Даже твоего воображения не хватит Господи!
- Чего? - гневно взревел глас Божий.
А девушка, необращая внимания на него, растегнула блузочку и обнажила грудь
с чёрными каракулями.
- Знаешь ты кто это расписался, а? Это расписался один из величайших моих
современников! Великий композитор, музыкант и певец! - и далее в том же духе.
- Хватит! - нестерпел Господь, - Хва-атит! Пусть этот автограф будет твоим
пропуском в рай! Прочь скорее с глаз моих!
Удивлению моему не было предела, а оно всё возрастало с каждой отправленной
в рай поп-гирл. Ну, а когда и попсиста этого из "Руки Вверх" в рай отправили,
я чуть рассудка не лишился. "Не-е, ну так же не бывает!" - подумал я.
- И чего ты творишь? - спросил я, - Типа, "Воистину неисповедимы пути
Господни", да?
- Кто это говорит со мной? - спросил Бог, сидя с микрофоном в руке, позади
белого сукна с подсветкой. Именно это белое сукно являлось стенами залы, в
которую входили души умерших для Страшного Суда.
- Я это, я. Автор.
- Чего надобно?
- Что ж ты натворил-то подлый? Кто ж попсистов в рай отправляет?
- А-а-а, ты по поводу этого... Так ведь блаженный он.
- Чего-о? Какой же он блаженный?
- Ну, ты это, подумай каким чёкнутым надо быть, чтобы такие песенки
сочинять. А рай - место для дураков и праведников, короче, для дураков. Вот я
его в рай и отправил...
- Да-а, логика, однако. И не поспоришь. Ну, ладно, работай, а то перекур-то
уж кончился.
Затушив папиросу, Господь сунул пепельницу в ящик стола, щёлкнул
выключателем усилителя и пробасил в микрофон: "Следующий!".
Sava. 24.01.2001.