Сайитмират-ака, сейчас нет времени даже поздороваться. В пятницу наш мудрый вождь неожиданно пришел к выводу, что если мы хотим придти к власти мирным путем, то мы должны разбудить народ, который дремлет как медведь в берлоге. Мы, конечно, одобрили эту гениальную идею и с мешками подмышкой пошли к мусорной горе собирать пустые консервные банки, для баклуш. После того, как мы собрали достаточно этих банок, мы стали вить в свинарнике веревки-канаты из простынь, которые остались от учениц и учителей школы сутенерши Гурратоша Нишановны. Занавески тоже превратили в веревки. Работали мы до вечера не покладая рук, привязывая консервные банки к канату. К вечеру завершив работу поужинали чем бог послал, потом пошли в село с баклушамы в мешках. Естественно, в селе не было света, и это создавало нам благоприятное условие. Народ уже спал в темноте. А, что прикажете делать, если нет света, нет телевизора? Остается одно развлечение - спать и видеть бесплатные цветные сны. Заниматься любовью на голодный желудок тоже не интересно, и зачем вообще, размножаться, когда самим есть нечего? Народ так сладко спал, аж, разбудить было жалко. Ну, что поделаешь, приказ есть приказ. Мы смонтировали свой уникальный механизм по столбам от начало главной улицы до конца и завершили монтаж в полночь. Когда всё было готово, Курумбой приказал:
-Красный звонарь Мамадияренко, начинайте революционную кампанию, которая называется "Голос Демона"! Бейте в баклуши!
-Есть, главный каминдон, бить в баклуши! - закричал Мамадияр и, сильно натянув веревку на себя, начал операцию "Голос Демона" в надежде пробудить спящий народ. Поднялся страшный шум, от страха испуганные птицы тревожно c шумом дружно поднялись в ночное небо и улетели восвояси, собаки нервно залаяли, звеня чугунными цепями, куры раскудахтались, коровы замычали, телята тоже, индюки, гуси, утки зашумели. Короче говоря, мы сами испугались от всеобщего шума. Некоторые люди выбежали на улицу и спрашивали друг у друга, что это гремит на улице на ночь глядя, что за шум, не начало ли это конца света?
- Наверное, снова началась октябрьская революция! Только этого не хватало! Еле стали адаптироваться к капитализму и тут - на тебе! - сказал кто-то в темноте.
- Да? Ах, слава богу, как хорошо, что началась наконец священная война! Сколько лет я ждал её! Я ждал войну, как дети ждут подарка от дедушки мороза в новогоднюю ночь! Хочу, чтобы межконтинентальные крылатые ракеты с атомными, ядерными и нейтронными боеголовками, которые запускали Американцы, не теряя координацию ни на миллиметр, летели прямо в нашу сторону и попадали с хирургической точностью в наше село! Вот тогда и богатые, и бедные будут равны! То есть, восторжествует справедливость! - кричал другой, тоже из темноты.
Кажется, мои приемные родители тоже проснулись и вышли на улицу. Я по голосу узнал отчима. Он тоже радовался и кричал:
- Это Армагеддон! Жена, слышишь?! Началась мировая религиозная война "Армагеддон"!
Мы, конечно, смеялись и тоже радовались тому, что народ проснулся всё-таки. Когда луна выглянула из-за туч, Курумбой сказал:
- Мы должны проверить, все ли проснулись или некоторая часть нашего многострадального народа всё ещё спит крепким сном! - сказал он. Мы, то есть, Курумбой, я и Юлдашвой, начали осуществлять проверку. Когда мы зашли в дом тракториста Галлаева, он спал со своей семьёй в составе 12 человек на деревянном чорпае (большой топчан, напоминающий небольшую сцену) и храпел. Мы слегка толкнули его, чтобы он проснулся. Но, увы, он спал как убитый. Увидев это, Курумбой занервничал, покуривая свою трубку, и свалил тракториста Галлаева из чорпаи вместе с матрасом. Тот упал на землю, но продолжал спать, ещё громче храпя. Его жена и дети тоже.
- Вот, полюбуйтесь, это искреннее лицо нашего народа, которому мы свято верим! Этот народ не проснется даже тогда, когда у него под ухом взорвется боевая граната! - сказал Курумбой, блестя глазами, налитыми кровью. Потом он приказал мне, чтобы я облил тракториста Галлаева холодной водой. Я взял ведро и, почерпнув из арыка холодную воду, и налил на тракториста. Но Галлаев не обратил внимания на холодную воду. Храпит, то и дело, хрюкая, словно паросенок. Потом он начал бредить.
- Сайлинса, как я люблю Вас, ах, как люблю! Если честно, я стал трактористом из-за Вас. Чтобы никто не мешал мне, когда я думаю о Вас. Я работаю на хлопковых полях, управляя своим трактором "Т - 28 Х 4", и думаю только о Вас. Помните, как мы целовались на берегу и строили заоблачные планы? Потом внезапно сгустились на небе тучи, и начали капать крупные капли дождя, с силой поднимая в воздух запах земли. Затем дождь усилился и превратился в ливень. Как мы бежали тогда, весело смеясь, господи! Разве можно забыть, Сайлинса, тот момент, когда мы скрылись от дождя в заброшенном свинарнике? Как сверкала молния, и как гремел гром! Как шумел ливень тогда! Как мы целовались на сеновале! Эх, вот о чем я думаю, Сайлинса, когда работаю на полях один, водя свой трактор "Т - 28 Х 4". Один раз даже чуть не провалился в глубокий овраг вместе с своим трактором "Т - 28 Х 4", думая о Вас. Особенно, поздней осенью, когда перелетные птицы устремлялись в теплые края, я высовывал голову из окна своего бульдозера "Алтай" желтого цвета, с помощью которого вспахивал колхозное поле, одеваясь в теплую телогрейку, прощался с журавлиными караванами, печально махая своей шапкой ушанкой, искусственный мех которой съели моли.
- Прощайте, журавли! Без Вас опустеют поля и берега, опустеет моя жизнь. Вы - символ разлуки, которую мы пережили! Вы покидаете меня, опустошив мое сердце, как моя возлюбленная Сайлинcа! - говорил я им и тихо плакал, вытирая горькие слезы шапкой ушанкой, мех которой съели голодные моли... Тхи... хи... хиииии...
С этими словами тракторист Галлаев начал плакать во сне. Потом улыбнулся и продолжал бредить:
- Сайлинса, помните, как мы радовались, глядя с восхищением в чистое, синее и бескрайное небо, любуясь огромной радугой после ливня? В то время Ваши родители были богатыми людьми, а наша семья - наоборот, и Вас отдали в замуж за парня из богатой среды. В день Вашей свадьбы моя мама настояла, чтобы я пошел на свадьбу.
- Мама, как же я пойду на её свадьбу? - сказал я тогда.
- Бедный мой - сказала моя мама, поглаживая мои волосы и прижимая меня к себе, как Иван Грозный, который прижимал к груди своего умирающего сына, которого сам смертельно ранил, ударив с железным посохом. Я все же пошел на вашу свадьбу, чтобы увидеть Вас в последний раз и попрошаться хотя бы взглядом. Во дворе, где проходила свадьба, было светло и многолюдно. Свадьба бурлила, как огромный водоворот, и гудела. Дети радостно кричали, как чайки на берегу моря, где шумел прибой. Вы сидели на почетном месте вместе с Вашим женихом. Я стоял в сторонке, в тени, и Вы не замечали меня. Потом пришли хозяева и посадили меня за стол и стали угощать вином. Я выпил слишком много, и в результате охмелел. Перед уходом я сказал Вам качаясь, как маятник, и рыгая:
- Будьте счастливы, сударыня!...
Вы заплакали. А я, наоборот, улыбался, и ушёл домой, спотыкаясь по неосвещенной улице, как Чарли Чаплин в немом фильме, и, стиснув зубы, беззвучно плакал...
Тут тракторист Галлаев перестал бредить, то есть, умолк. Услышав бред тракториста Галлаева, в наших глазах тоже невольно появились слезы, и сентиментальный Юлдашвой вытащил из кармана своих ватных шорт огромный носовой платок, сотканный из собачьей шкуры. Потом начал усердно плакать. Тут к нашему удивлению, жена тракториста Галлаева тоже стала бредить:
- Aх, Юльчибай-ака, как я Вас любила, господи, как я любила! Мне Вас не хватает. Ночью лежу на этой чорпае с этим трактористом и думаю о Вас. Гляжу на небеса, где бродит одинокая, осиротевшая, бледная луна. Помните, те лунные ночи, усталые голоса далеких собак, дружное кваканье лягушек у реки и пение сверчков, от которого дрожала сладкая тишина во мраке? Боже мой, как мы целовались тогда, подумать только! Вы помните нашу последнюю встречу перед вашей свадьбой? Вы поклялись, что никогда меня не забудете? Вас насильно женили Ваши богатые родители на другой девушке, у которой родители были чиновниками. После чего я тоже вышла замуж за этого кретина и уехала. Но я писала Вам письма, но ответа не последовало. Прошли годы, и я слышала, что Вы спились c горя. Однажды мне пришла повестка из прокуратуры. Испугалась, подумав, зачем меня вызывают в прокуратуру. Поехала в город и следователи повезли меня в морг. Я испугалась ещё сильнее. Но я была законопослушной гражданкой своей страны, и последовала за следователями. Гляжу, на бетонном столе, где обычно вскрывают трупы, лежите Вы. Ах, я как плакала тогда, как плакала!
- Вы, не бойтесь, гражданка, мы хотим опознать личность этого покойника. Вы здесь не причем. Только ответьте нам, почему Ваш адрес присутствует на татуировке этого покойника. Это Ваш адрес? Следователь указал на Вашу грудь, где был написан тушью мой адрес с моим именем и фамилией. Видимо, Вы боялись потерять мой адрес, и написали его тушью на своей груди. Я плакала и кивала головой, как бы говоря "да".
- Вы знали этого человека? - спросил следователь холоднокровно. Тогда я заревела.
- Да, не только знала, я любила этого человека больше всего на этом свете! - сказала я.
Тут неожиданно "брык!", открылись Ваши глаза без зрачков, потом Вы схватили за горло хирурга и откусили ему руку. Хлынула кровь, и хирург закричал от страха и боли. Мы тоже. Хирург лежит на земле, трясется всем телом, корчится. А мы со следователем стоим, как околдованные. Тогда Вы решили отведать мясо следователя, и набросившись на него, впились своими зубами в его шею и начали есть его плоть в сыром виде. Хорошо, что появился участковый Шгабуддинов. Он открыл огонь из своего пистолета "Маузер" и превратил Вашу голову в решето, опустошив всю обойму. Но, Вы всё шагали, харкая кровью, чтобы полакомиться плотью Шгабуддинова. Шгабуддинов бросил свой пистолет, у которого кончились патроны и побежал. Тут хирург и следователь тоже превратились в ходячие трупы и стали шагать в нашу сторону. Милиционер Шгабуддинов от страха бежал, шурша своими мокрыми брюками. Тут я тоже закричала и проснулась. После этого кошмарного сна мне сказали, что Вы действительно ушли из жизни, то есть Вас убили Ваши братья по болезни в психиатрической больнице, где вы лечились от алкогольной зависимости. Теперь Вы живете на небесах беззаботной жизнью, небось, летаете в просторах небо и когда устаёте, спите наверно, на мягких облаках как младенец. После вашей смерти моя душа осиротела, жизнь моя превратилась в пустоту. Потом заболела. Появилась у меня Зоб. Глаза мои которые вы любили стали выпуклыми как у обезяны Лемура и яблоки моих глаз торчали из глазниц словно гусиные яйца. Иногда я задыхалась от нехватки кислорода и радовалась, мол, я тоже улечу к вам и мы с вами как по-прежнему будем вместе на небесах. Будем свободно летать по просторам необъятных небес без визы, без паспорта, с утра до вечера вдвоем и будем спать в мягких облаках, занимаемся любовью до восхода солнца. Но, не тут то было. Однажды проклятый тракторист принес медикамент который называется "Мизхаппарамитцин" в большом термосе. Я выпила этот жидкость и на тебя. Мой Зоб увеличился до невероятного размера. Тракторист несчастный издевается, говорить, мол, теперь мы можем поехать куда-нибудь в кемпинг на моем тракторе по марке "Т 28 Х4" и твой Зоб будет служить нам палаткой. Сволочь... - бродила жена тракториста Галлаева потом она тоже умолкла. Юлдашвой только собирался вытащить свой огромный, дырявый носовой платок сотканный из собачей шкуры из кармана свои ватные шорты, для того чтобы плакать, тут прозвучал приказ Курумбоя.
-Этот народ никогда не проснется! Я твердо убедился в этом, товарищи! Этот народ умеет только бредить и трепать языком. Пошли домой спать! - сказал он. Мы покинули дом тракториста Галлаева и вышли на улицу. Там, на улице Мамадияр продолжал бить в баклуши в надежде разбудить народ.
- Остановите процесс, красный звонарь Мамадияренко! - приказал Курумбой. Мамадияр остановился, и наши колокола умолкли. После этого мы направились в свинарник, где находился штаб канцелярия нашей партии. Народ тоже, зевая, пошел спать.
- Спокойной ночи, народ мой, угнетенный! - сказал Курумбой, закуривая свою трубку, набитый заваркой цейлонского зеленого чая.