Аннотация: Красивая узбекская осень, без шумящих берез и хвойных сосен!
Холдор Вулкан
50 глава из романа "Юлгун"
Жатва
На улицах Таппикасода гулял осенний ветер. Он танцевал, словно рыжеволосая красавица, кружа желтые и багровые листья в садах. Его дуновение бороздило застывшие, тихие, задумчивые воды осенних арыков, где плавали домашние утки, двигая перепончатыми красными лапками, которые хорошо просматривались в прозрачной воде. Утки бесшумно скользили по воде, то и дело, ныряя в воду, и весело обмениваясь кряканьем, как бы разговаривая между собой. Фарида и Гурракалон стояли на горбатом мосту, опираясь на деревянные перила и наблюдая за плавающими утками. Изображение супруг отражалось в воде, как в огромном зеркале.
- Гляди, Гурик, какая прозрачная вода! Словно зеркало! Посмотри на наши отражения! Вода, в которой отражаются мост, небо и облака, кажется бездонным! Какое зрелище: отражение осенних ив и тополей застыли как на картине художников! Какая красота! - сказала Фарида, глядя в воду.
-Да, милая, это музыка! Это - мелодия! Это - Фредерик Шопен! Это - Шуберт! Это - Штраус! Это Шостакович! Эта чистая прозрачная вода похожа на твои бездонные глаза, любимая! - сказал Гурракалон.
- Ты выражаешься как великие поэты, Гурик! У тебя душа актера и сердце композитора! Я благодарна Богу за то, что Он связал мою судьбу с таким человеком, как ты! Я самая счастливая женщина в мире! - сказала Фарида.
- А что, поэты, художники, актеры и композиторы тоже люди, как и я - сказал Гурракалон, шутливо улыбаясь.
Супруги пошли в сторону реки Телба-дайро, на берегу которой находилось их рисовое поле. Им надо было вручную, с помощью серпа, скосить рис. Пройдя немного по проселочной дороге, знакомой читателям, они свернули на тропинку, и вышли по ней на берег по крутому спуску. Рисовые поля на берегу колыхались на осеннем ветру как желтое море, над которым тучей летала стая птиц. Фарида повесила дорожную сумку с едой и термос на ветку старой маслины, раскинувшей свои ветки на краю шолипои и вместе с мужем приступила косить рис. Они усердно работали до обеда, скосив рис и связав его в снопы. С наступлением обеда они устроились в тени под маслиной и начали обедать.
- Знаешь, дорогая, я часто думаю о тенях - сказал Гурракалон, откусывая кусок хлеба, обмакнув его в чай.
- Вот, например, наши тени. Это глухонемое существо ходит за нами везде, словно преданная рабыня. Мы должны радоваться, что у нас есть своя собственная тень. Это значит, есть жизнь и свет. Тень исчезает только тогда, когда нет света. Она часть вечного и бескрайнего мрака, то есть она - тайный агент небытия. Я много раз видел, как моя тень, подражая мне, безмолвно плакала у костра, который я разводил в ночном поле один. Она также сидела сомной у керосиновой лампы, когда я и шил сапоги, шла сомной в ногу, когда бродил я в лунные ночи, и когда судачил на берегу реки Тельба-дайро, глядя на поплавок удочки, в тихом уединение, стараясь не вспугнуть рыбу. Самое интересное это то, что эти загадочные тени не бывают цветными как другие вещи. У них скромный, очень серьезный, однотонный черный цвет. И они живые. Без них мир окутывается во мрак. И меркнет солнце! Отключаются звезды, и гаснет луна! Представляешь, дорогая?! Без тени наступает конец света! Да будут тени во веки веков и не исчезнет свет! - заключил Гурракалон, глядя на свою тень.
- Гурик, милый, оказывается, ты не только человек с душой поэта, но и мудрый философ современного Востока! Ты - Гуристотель нашей эпохи! - сказала Фарида, приятно улыбаясь.
-Да? Ты находишь? Не-е-ет, что ты, милая, я не философ и не поэт. Я выше всяких поэтов и философов! - отшутился Гурракалон, тоже улыбаясь.
Они смеялись.
-Знаешь, милая, иногда хочется кричать от счастья на весь берег, глядя на эти осенние пейзажи нашей родины! Красивая узбекская осень, без шумящих берез и хвойных сосен! Помню, в молодости я помогал отцу. В те времена наши шолипои находилась на том берегу, и осенью мы с моим отцом переправляли скошенный рис в снопах на деревянной лодке, прикрепленной тросом к канату, натянутому над рекой, чтобы волной не снесло лодку. Чтобы лодка не раскачивалась, отец плавно грёб лопатой, и лодка двигалась в сторону нашего берега, лихо качаясь под тяжестью груза, над которым сидел я. Однажды канат оборвался, и наша лодка перевернулась, опрокинув нас вместе со снопами риса. Мы с отцом тогда чудом остались в живых. Вот такие трудные времена были у нас. Были и романтические моменты. Во-о-он там, над глубоким оврагом, тогда был круглая площадка "хирман", и там люди воздвигали стога снопов риса, потом, расстилая снопы по кругу, молотили стебли риса с помощью трактора с прицепом. Молчаливый тракторист Тулкинбай-ака ездил по кругу хирмана, давя колесами трактора снопы, и отделяя рисовое зерно от колосьев. Было осенний вечер. Я незаметно залез в прицеп идущего по кругу трактора и лег, чтобы тракторист Тулкин-ака не заметил меня! В холодном осеннем небе серебром сияла луна, вдалеке над рекой мерцали синие звезды. Я лежу в прицепе, глядя на луну и вращаясь по кругу. Улыбаюсь сам себе, любуюсь ночным небесным пейзажем, радуюсь, думая, что тракторист Тулкунбай-ака едет по кругу, не замечая меня. Мне казалось, что я вращаюсь как времена года, как земля вокруг солнца, как солнечные системы вокруг других туманностей. Как космос! Как вечность! - завершил свои воспоминания Гурракалон.
- Да-аа-а, ты у меня действительно великий философ, мышление которого даже не укладывается в голове простого человека - сострила Фарида.
Гурракалон продолжал.
- В осенних хирманах дехкане привязывали тогда тряпки к ветвям тополей, которые росли над глубокими оврагами, делая флюгеры, которые позволяли измерять силу ветра и определять его направление. Раньше не были комбайнов и мощных вентиляторов. Поэтому дехкане ждали дуновение ветра, зная, что он очистит зерно, которое они подбрасывали в воздух с помощью деревянных лопат. Ветер уносил кожуру риса, а рис падал в кучку очищенного урожая под шепот моросящего дождя. Я помню залатанные желто-коричневые мешки, в которые дехкане сыпали зерно золотистого риса и радовались - продолжал вспоминать далекие, минувшие дни своего детство Гурракалон. Тут появился сосед Гурракалона по шолипое, хмурый и молчаливый по природе Парпеддун Паттиё, который летом опрыскивал свою шолипою ядовитым препаратом. Помните, он работал тогда в тумане парящих в воздухе пестицидов без всяких защитных средств, без противогаза, без респиратора, и в результате задохнулся и, кашляя, свалился со шлангом опрыскивателя в руках в шолипою, словно боксер, попавший в нокаут. Он шел в сторону поля, за ним двигался огромный комбайн, лихо раскачивая своё мотовило, бункер и выгрузной агрегат. Этот агрегат напоминал динозавра с длинной шеей, обитавшего в юрском периоде. Комбайн начал жатву в шолипое Парпеддуна Паттиё.
- Гурик, а что если мы тоже обратимся к комбайнёру, чтобы он облегчил наш труд? - спросила Фарида.
- Неплохая идея - сказал Гурракалон.
Тут супруги увидели вдалеке столб дыма, который поднялся над селом Таппикасод и на некоторое время приостановили работу.
- Это, наверное, вспыхнул пожар, и горит чей-то дом - сказал Гурракалон.
- Да, бедные, как же теперь они будут жить-то , Господи? - тяжело вздохнула Фарида. Ясное дело, сельские жители, да и многие городские тоже, не застраховывают свои дома и в результате оказываются на улице, когда сгорит их дом. Тем более, суровая зима уже не за горами. Скоро наступят холода, и не будет возможности построить дом до наступления зимы.
-Ты права, дорогая, дай бог, чтобы сами погорельцы не пострадали - сказал Гурракалон. Дом можно построить, имущество можно восстановить, но умершего человека никто, кроме Бога, не сможет оживить.
- Ой, Гурик, смотри, это же наш дом горит! - вдруг страшно закричала Фарида.
- Да, действительно, наш дом горит! - закричал Гурракалон.
Фарида заплакала, причитая:
. - Дети мои! А вдруг они сгорели! Ах, мои бедные! О горе мне!
Супруги побежали в сторону села чуть ли не на четвереньках. Они бежали так быстро, что не заметили, как оказались у своего горящего дома, где столпились односельчане. Кто бегал с ведром в руках, таская воду и выливая в бушующее пламя, желая потушить пожар, кто кричал. Но никто не мог подойти поближе к огню, который горел с треском, а с крыши, как осколки авиабомбы, разлетались во все стороны , куски битого шифера. Некоторые сельчане просто смотрели на горящий дом Гурракалонов из чистого любопытства. Гурракалон крепко обнял Фариду, которая вырывалась из его объятий и пыталась войти в горящий дом.
- Пусти меня! Пусти-и-и! Где мои дети?! Мекоил! Зулейха! Ильмурад! - кричала Фарида как сумасшедшая.
- Где наши дети?! - крикнул Гурракалон, обращаясь к людям. Кто-то указал в сторону, и супруги побежали туда сквозь густой и горький дым и там, увидев страшную картину, Фарида упала в обморок! Гурракалон сел на колени и горько зарыдал, обнимая сгоревшие, обугленные тела Мекоила и Зулейха. Рядом с ними лежал бедный Ильмурад, тоже мертвый, застывший навсегда в своей последней позе. Гурракалон увидел также обугленный труп Далаказана со своим шкафом на спине. Видимо, бедняга пытался спасти детей и тоже сгорел.
-Я знаю, что это дело рук моих врагов! Я найду тебя, Арратопанов Калтакапан, и сдеру с тебя шкуру заживо! Клянусь, Богом, я жестоко тебе отомщууу-уу! - кричал Гурракалон, вздувая шейные артерии от напряжения, и рвя на себе от горя рубаху. Он кричал так сильно, что Фарида, которая лежала рядом с ним, проснулась, и начала будить его.
- Гурик, что с тобой, милый?! Тебе кошмарный сон приснился, что ли?! Проснись! Гурракалон проснулся и вскочил с постели, словно ныряльщик, который резко выныривает из воды, после долгого пребывания под водой.