Абакумада : другие произведения.

Мятежник. Книга 3-я. Под печатью забвения (c 6 гл)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение 1-й части 3-ей книги. Добавлено окончание 10-й главы. Версия 15 сентября 2016 года. Недозбруев формирует команду для визита в штаб УНР.

  Владимир Недозбруев
  
  Глава X
  Минская губерния, Речицкий уезд, село Юревичи, 1 апреля 1919 года, 16.30
  
  - ...Мне сообщили, с Вами следуют беженцы. Могу предложить временный кров. Человек тридцать-сорок вполне разместим, - прямо с порога начал худощавый круглоголовый мужчина в очках-велосипедах. Академическая бородка с закрученными вверх усами, цепкие умные глаза, старорежимное форменное пальто с уцелевшими гербовыми пуговицами. Но под распахнутыми полями - сизая 'пролетарская' косоворотка.
  Переглянувшись с сидевшим напротив Кузиным, я с трудом поднялся из-за стола и вышел навстречу визитеру.
  - Директор общественной гимназии Попель Юлиан Юлианович, - представился он.
  При всей хрупкости облика, рука оказалась твердой.
  - От помощи не откажусь, спасибо. Но должен предупредить - мы здесь не задержимся. Вернутся большевики - возможны серьезные неприятности, - счел необходимым предупредить я.
  Однако Попель от предостережения отмахнулся.
  - Прознают - так прознают. Для начала доказать следует, что речь идет о личной инициативе, а не о действиях под принуждением.
  - Господи, о каких еще доказательствах Вы рассуждаете? - Не удержался от реплики Кузин. Хмурясь то ли от усталости, то ли от раздражения, он подошел к окну и, заложив руки за спину, обернулся к нам. - Наивные рассуждения, господин директор! Уж простите за менторский тон. Поймите - не будут они на правосудие размениваться! Возникнет надобность -лёгкие подозрения за доказательства сойдут! 'Доброжелатели', опять же, сыщутся. Доложат, что было и чего не было!
  Напрасно Кузин запугивал этого господина. Мы действительно нуждались в помощи местных жителей. Горячее питание детям, женщинам и раненым совсем не помешало бы.
  Однако испугать его, пожалуй, было не так просто. Смерив кавалериста насмешливым взглядом и отказавшись от предложенного мной портсигара, Попель заявил спокойным и уверенным тоном:
  - Моё приглашение остается в силе. Люди у нас гостеприимные, отзывчивые. В беде не оставят.
  При этом он значительно глянул на хозяина избы - плотного коренастого мужичка, задумчиво почесывающего бороду. На наших глазах, состоялся короткий безмолвный разговор. И, словно получив наказ, мужичок согласно кивнул.
  - Что ж... - Прогоняя остатки сонливости, я заставил себя накинуть шинель. - Будем рады. Особенно хорошо, если организуете чай или кашу для детей. Я сейчас в монастырь. Можете составить компанию. Представлю доктору Журавину. Беженцы как раз у него в ведомстве.
  Расценив мои слова по-своему, хозяин засуетился у печи, самолично наливая в глиняный горшок несколько порций щей.
  - Пачакайце, пан офицер! Жонка, хлеба сюды! Хуценька!
  Отказываться я не стал даже из вежливости и дождался, пока соберут узел.
  Во дворе было по-весеннему хорошо. Этот безумный день - длинный, как месяц, сумбурный и будто чужой - всё еще продолжался. В лицо веяло ласковым теплым ветерком. Пахло хлевом и вспаханной землей. Весело чирикали воробьи. И солнце, хоть и спускалось к горизонту, заставляло щуриться.
  Звякнув цепью, вылезла из конуры серая собака, похожая на волка-недоростка. Потянувшись, лениво тявкнула пару раз, проводила нас внимательным взглядом, после чего с достоинством улеглась на сухом пяточке земли.
  Но всю эту весеннюю идиллию разрушала и превращала в далекие декорации постоянная внутренняя тревога о предстоящей переправе и неминуемом появлении красных. Мы оставались уязвимыми.
  - Да что за напасть такая! - Резко отвлек от мыслей возмущенный возглас моего ординарца. Он яростно препирался возле ворот усадьбы с незнакомым солдатом. - Дай человеку дух перевести - всего ж полчаса как прибыли!
  - Кто там, Капустин? - Заявил я о своем присутствии.
  Оглянувшись, Денис с тяжелым вздохом пожаловался:
  - Товарищ командующий! Да они как мухой шальным укушенные! То рвутся глянуть, живой ли Вы, то - еще чё придумают! Этот вон талдычет, что особое поручение ему было! Лично с Вас!
  - Поручение? - Переспросил я, прикидывая, что мог вкладывать в это понятие молодой нескладный боец с простецкой веснушчатой физиономией. Мешковатый и с мешком же перед собой. Что можно поручить такому? И ведь не настолько же плохо с памятью...
  С мешком!.. А ведь точно - и по форме такой! Вдруг осенило, что может быть в том мешке!
  - Пропусти-ка!
  Боязливо поглядывая на Дениса, солдат поднапрягся, забрасывая мешок на плечо, и неуклюже протиснулся в приоткрытые ворота. Шел неспешно, прихрамывая.
  - Товарищ командущий!..
  - Постой, - я едва успел прервать его и, извинившись перед Попелем, отвести в сторону.
  - Это - казна? - Спросил вполголоса, предполагая ответ.
  Часовой закивал и бросился развязывать мешок.
  - Отставить!..
  Он послушно выпрямился и озадаченно уставился на меня. А потом его прорвало.
  - Моченьки ужо нету носить! Руки не поднимаюца, ноги все збилися!..
  Не вслушиваясь в его стенания, я вспоминал, сколько часовых присылал ко мне Арконченьц. Получалось, пять или шесть. Или столько было матросов?
  - Погоди! Где остальные мешки? Где часовые?
  - Не могу знать, товарищ командущий. Матросы-то, ироды, побрали и как в воду канули.
  - Что?!
  Осознание произошедшего, непоправимой ошибки ошарашило меня. И главное - в том была немалая моя вина: не усмотрел, не приставил надежных людей. Да что там - даже ни разу не вспомнил за ночь! А ведь казна была залогом нашей независимости и самообеспеченности отряда в ближайшем будущем.
  Мешок я забрал, освободив часового, словно джина из лампы. Совершенно расстроенный выслушал бесхитростный рассказ о том, как бойцы хозчасти, уже валившиеся с ног, с легким сердцем уступили свою ношу матросам. Те как бы 'вдруг' свалились на них в лесу и очень кстати предложили помощь. Понятное дело, заполучив ценный груз, братки-'анархисты' растворились в темноте.
  Тут было над чем поразмыслить. Появились они, естественно, не просто так. Наверняка, 'потерявшись' при подходе к Нахову, постоянно держали часовых в поле зрения. Вплоть до удобного момента. Моя скромная персона, как, впрочем, и сомнения, чью сторону принять, волновали их куда меньше. Это, пожалуй, я им зря приписывал.
  Спасение единственного мешка из казны меж тем объяснялось до банального просто. Дело случая и принципа. Сказалась давняя, еще гомельская ссора этого солдата с матросами. Столкнувшись с ним в темном лесу, да еще в кругу товарищей, морячки поосторожничали и посчитали лучшим удовлетвориться уже добытым. Однако, как вскоре выяснилось - перестраховались. Никто бы за парня не вступился. Сослуживцы бросили одного в лесу, когда под весом мешка и усталости тот начал отставать. Чудо, что вообще дошел.
  Столь упрямого и принципиального часового я решил определить до поры-до времени в 'савьясовскую' роту и отрядил с запиской к Дякову. Мешок же поручил Капустину. И поспешил вернуться к Попелю.
  - Что-то произошло? - Не сдержал любопытства директор гимназии.
  Я отрицательно качнул головой, но все же счел необходимым предупредить:
  - В ваших краях наверняка появятся матросы. Опасные типы. Представляются политическими, анархистами. Но политики, на самом деле, там немного. Больше хулиганства и мародерства. Будьте осторожны и людей вокруг предупредите.
  Он бросил на меня долгий, пронзительный взгляд, после чего кивнул.
  - Спасибо, будем знать, - и пригласил в старенькую, побитую жизнью бричку.
  Поручив свою лошадь Капустину, я принял предложение директора и почти сразу пожалел об этом - повозка подозрительно скрипнула и накренилась. Однако Попель, похоже, полагал ее вполне надежной и привычным движением тронул вожжи. Малорослый мохнатый конь, запряженный в повозку, послушно застучал подковами по мощеной дороге. Бричка меланхолично набирала ход. И мимо нас потянулось длинное, как станица, местечко Юревичи.
  Первая часть пути прошла в молчании. Я осматривался по сторонам, мысленно сопоставляя карту с местностью, и не мог понять, почему до сих пор не вижу на юго-востоке высокого, как было обозначено, монастырского холма. До того, вроде бы, оставалось всего-ничего - около версты. Однако - никаких намеков! Возможно, напрасно я отрядил на эту точку целый взвод наблюдателей, и разумнее было бы усилить заслоны на подъездах к селу?
  В раздумьях не сразу обратил внимание, что за линией домов слева вдруг начал расти холм. Он всё продолжался и продолжался, набирая высоту и крутизну склона, пока, наконец, не стал доминировать над ровной как стол округой.
  - Наша знаменитая гора, - с нескрываемой гордостью пояснил Попель, заметив мой острый интерес. - Монастырь как раз на вершине. Уникальное в историческом и религиозном отношении место. Я, знаете ли, сам историк, и в археологии кое-что смыслю. Так вот - здесь определенно был древнеславянский замок со всеми свойственными крепости оборонительными сооружениями. Сохранился даже земляной вал и ров. Страшно подумать - сколько веков и событий пронеслось, а они сохранились.
  Я не стал говорить Попелю, что сегодня-завтра эта гора имеет все шансы снова превратится в обороняющийся 'замок' - если на нас вдруг обрушатся красные. И будут возможности воочию наблюдать его осаду, да еще с использованием современной артиллерии. Впрочем, не думаю, что эта перспектива обрадовала бы его. Главное было в ином - холм, как наблюдательный пункт, даже превзошёл ожидания.
  Повернув налево, дорога поползла вверх, и мы сошли с брички, пощадив старую клячу. До ворот монастыря оставалось еще с полверсты, но из солидарности с Попелем я не стал забирать у ординарца свою кобылу и пошел пешком.
  - Сам монастырь - тоже не прост, - прерывисто дыша на подъеме, рассказывал Юлиан Юлианович. - Пару веков назад иезуиты построили храм. Коллегиум при нем открыли. Место считается у всех верующих святым - благодаря обретенной здесь чудотворной иконе Божьей матери Юрьевской. Ей поклонялись и католики, и православные. А потом случилось польское восстание и известные события, после которых храм передали Православной Церкви. Так вот - тогда-то вдруг и выяснилось, что икона - не подлинная, а искусно выполненная подделка! Оригинал еще накануне тайно подменили и вывезли в Краков. Казалось бы, святыня ушла из Юревичей. Но, знаете ли, сила веры способна на невероятное. Теперь и копия иконы творит чудеса. Паломники идут беспрерывным потоком, рассказывают об исцелениях...
  Он многозначительно заулыбался и замолчал, выравнивая дыхание. Меж тем дорога сделала еще один поворот и вывела нас к старинному кирпичному забору с боковой стороны храма.
  Монастырь действительно отличался от наших, российских. В нем было много католического. Три большие золотые 'луковицы', возвышающиеся на храме, смотрелись непривычно, если не сказать чужеродно. Меня же в первую очередь заинтересовала башенька колокольни на крыше собора. Вид на окрестности с нее, учитывая высоту горы, должен быть замечательным. И Попель это подтвердил.
  - Припять можно обозреть, и даже Мозырь в хорошую погоду. А до него, между прочим, более двадцати верст!
  Оглянувшись на следующего за нами верхом Капустина, директор гимназии понизил голос.
  - Среди старожилов ходит легенда, что из монастыря ведет подземный ход прямиком к Мозырю. Я призываю Вас не верить сему и не пускаться в авантюру - коль кто предложит. Определенно будет ловушкой. Даже по сути своей антинаучно. Какими бы искусными не были наши предки, немыслимо прорубить надежную галерею в этих болотистых почвах. Не забывайте, что Припять и пойма ее - есть дно древнего моря!!
  Убеждать меня нужды не было. Путь на другой берег по речной глади - пусть и разлившейся от весеннего половодья - я считал не в пример надежнее.
  Ближайшие, боковые ворота монастыря оказались открытыми. Через них виднелось большое двухэтажное здание, похожее на католический замок - бывший иезуитский коллегиум, как тут же пояснил Попель. Внутренний двор заполняли повозки и люди - наши беженцы и раненыы. И всё это было доступно для обозрения и для входа. Что сразу вызывало вопросы к командиру взвода наблюдателей.
  Только миновав ворота, мы наткнулись на спешившего навстречу бойца с винтовкой наизготовку. В присутствии Попеля я не стал ему выговаривать. Распорядился немедля позвать ко мне командира, да заодно выяснил, где находится Журавин.
  Алексей оказался совсем рядом - здесь же, во дворе. С мутными от усталости глазами самолично перевязывал пациента, и в уголке его губ дотлевала папироса.
  - Помощь? - Почти равнодушно переспросил он. - Я присоединюсь к вам минут через пять, как завершу. Заодно обдумаю, что нужнее.
  Мы направились к колокольне, где должен был размещаться пост наблюдателя. И на ступеньках храма нас догнал плотный офицер с рябым скуластым лицом. Совсем не молодой, лет на пять старше меня, по внешности - типичный лавочник средней руки.
  - Прапорщик Шереметьев, - представился он, как-то неуклюже отдавая честь. И по всему было видно - человек не военный, не опытный. Почему же тогда Пшибыш выделил его для организации наблюдения за окрестностями и охраны монастыря?
  Доклад не занял много времени. И если с ним прапорщик кое-как справился, то с остальным - впору было за голову схватиться.
  - Половина личного состава дезертировала, увидав с колокольни, что на переправе творится. Остальным я приказал осмотреть монастырь и найти дополнительные пункты наблюдения. Чтоб, значит, не одна колокольня...
  На мой вопрос, почему не стоят часовые на воротах, Шереметьев отделался самобичующим: 'Виноват, господин командующий!' Ну, виноват - а как исправит? Я был уверен, что никак.
  На колокольню мы поднялись быстро. Вид открылся и вправду - изумляющий. Но не столько красотами своими, сколько масштабами последней преграды. На карте и в воображении всё казалось куда проще. Тут впору было задуматься о 'былинном' подземном ходе.
  Перед взором открылась не река - стихия. Разлившаяся на отдельных участках верст на пять, Припять занимала собой все ложбинки, дороги и подходы.
  А вот перспективы на север мне совсем не понравились - ровное и плотное одеяло леса, даже дорог не видно. И как тут заметишь подход красных? Только на открытом тракте из Хойников, что на юго-востоке. Или движение по пойме с запада.
  - Мозырь сейчас не увидеть, - покачал головой Попель, щурясь на склоняющееся к горизонту солнце. - Как раз на закате.
  Мельком взглянув в указанном направлении, я коротко вразумил Шереметьева, как действовать впредь и за какими секторами наблюдать. Что же касается севера, нужно было, не мешкая, ставить заслон.
  - Отправьте сию же минуту вестового к подполковнику Кузину. Он с эскадроном в северной части местечка. Пусть передаст лично в руки записку, - сказал я, обыскивая карманы на предмет чистого листа бумаги. Выручил Попель, оторвав страницу из записной книжки. Писать пришлось химическим карандашом и буквально на коленке.
  - Вот, выполняйте, - закончив писать, я вручил сложенный лист Шереметьеву и с неудовольствием отметил, как неторопливо тот направился к выходу. Никакого рвения, скорее даже равнодушие и апатия.
  - Где порекомендуете переправляться? - Заметив огромную толпу на нашем берегу и отчаливающий небольшой баркас, поинтересовался я.
  Юлиан Юлианович посерьезнел. Задумчиво поправив очки, снял и снова надел фуражку, высматривая что-то на горизонте. Затем прищурил глаза.
  - Думаю, следует спуститься на пару верст ниже по течению. Вот, смотрите - юго-восток. Коренные берега подходят близко друг к другу. Для Припяти - редкое явление. Течение, правда, будет сильным, и паром сейчас не ходит. Но на лодке - вполне. И, главное, причалите прямиком к деревне, к Барбарову. А там как раз тракт.
  Увлекшись изучением речных окрестностей, мы не сразу заметили, что к нам присоединился Журавин.
  - Мы в ловушке, Владимир Васильевич, - тусклым тоном сказал он, пытаясь закурить. Первую, да и вторую спичку зажечь не удалось - они мгновенно гасли на гуляющих по колокольне сквозняках.
  - Ну почему же, - возразил Попель. - Вы совершенно напрасно драматизируете.
  Журавин только поморщился.
  - Сколько мы людей переправим на лодках? Пять человек в час? Да пусть двадцатью 'душегубками' сразу! Что это для пяти-восьми тысячей человек?!
  И он был прав. Что можно придумать? Дать срочный клич по окрестным деревням, задействовать все лодки, сколотить плоты... Знать бы еще, сколько времени в запасе. Расплатиться-то было чем - лошади, пулеметы, всё габаритное и тяжелое, что в любом случае приходилось оставлять здесь. Дня, конечно, не хватит. Но за два-три можно, наверное, переправиться всем, кто этого желает.
  Наскоро обсудив, чем способен помочь Попель ведомству Журавина, мы спустились вниз и прошлись по двору монастыря. Многие беженцы и раненые спали на подводах и на тюках. Кто-то кипятил воду на разведенном костре. Со смехом и криками бегали вокруг малые дети.
  - Ксения, что ты себе позволяешь? Немедленно угомонись, люди же отдыхают! - Отчитал Алексей свою старшую дочь, выловив из стайки малышни. Однако дальнейшего я не слышал, заметив справа под навесом лежавшую на телеге Ольгу.
  Она вроде бы спала. По крайней мере, дыхание было ровным, и глаза закрыты без напряжения.
  - Сильный она человек, Володя, - негромко сказал Журавин, неслышно подошедший со спины. - Не уверен, правда, что остался еще запас прочности. Переправим на тот берег и всё - нужно срочно искать пристанище. Дальше нельзя тянуть. Жизнь едва теплится. Покой и нормальные условия: тепло, кровать, заботливые руки. Только так будет результат.
  Губы у Оли дрогнули, затрепетали веки. Приоткрыв глаза, она нашла меня и едва разборчиво, медленно произнесла:
  - Я... слышала... Оставь... там, за рекой... Обещаешь?..
  
  Горло немедленно сжало когтистой лапой. Хотел я того или нет - она была права. Пришло время решать. И расставаться. Возможно не сию секунду, но сегодня-завтра определенно.
  
  Попросив Журавина оставить нас с Ольгой наедине и, дождавшись, когда все отойдут, я присел рядом с ней на колоду и с отчаяньем выпалил:
  
  - Пойми, я должен убедиться, что за рекой будет для тебя безопасно! Вдруг выдадут или сделают заложницей?! Я ведь дышать не смогу от тревоги!
  
  Казалось, она не слышала. Но спустя паузу едва заметно усмехнулась. Или скривилась?
  
  - Глупости... Смож-жешь.
  
  Произнесла с таким трудом, что душу наизнанку вывернуло. Что я творил?! Состояние Оли стремительно ухудшалось. А я словно за свой покой тревожился, а не ее спасал!
  
  Голос мой предательски дрогнул.
  
  - Я... найду. Оль, обещаю - я найду место! Потерпи немного. Переправим на баркасе. Сразу к доктору, в больницу. Больше никаких перевозок не будет. Даю слово!
  
  Она покачала головой, хмуря брови. Но уже не плакала, как давеча, в дороге. Скупо роняла слова.
  
  - Скорей бы... Мне очень... плохо, Володя...
  
  Я лихорадочно соображал. Через кого раздобыть достоверные сведения о деревне на той стороне? Будет ли там возможность устроить Олю? Поговорить с Попелем? Директор школы казался человеком авторитетным и благонадежным. Но - кто его знает, как поведет себя потом, после нашего ухода?
  
  Не помешала бы разведка в Барбаров - пусть и поверхностная. Отправить бы Никитенко - лучшей кандидатуры я не представлял. Впрочем... представлял того, давешнего, знакомого еще по Гомелю. Теперь же многое переменилось, и неизвестно, что для себя выбрал Семен Аркадьич. За время перехода мы так и не встретились.
  
  Выискивая Попеля в многолюдном монастырском дворе, я наткнулся взглядом на изнуренное лицо Мадьяра. Он бы тоже справился. И все же, поколебавшись, я отбросил эту идею. Слишком уж вымотала его долгая дорога с дочкой Журавина на плечах. Оставался, пожалуй, только один вариант - выбрать кого-нибудь из савьясовской роты.
  
  Мысленно определившись, я, наконец, увидел Попеля. Тот беседовал у ворот с тонкой молодой дамой, прибывшей только что на подводе с монахинями.
  
  - Позвольте представить - моя супруга Катерина Петровна...
  
  На меня уставились прозрачные, как лед, строгие и настороженные глаза. Буквально кожей я ощутил ее неприятие и нежелание общаться со мной. Возможно, излишне демонстративное, но, по сути, правильное. Незачем мирным обывателям связываться с принесенными случаем вооруженными повстанцами.
  
  Сдержанно поздоровавшись, дама, наконец, отвела взгляд и вся обратилась в холод. Юлиан Юлианович, слегка опешив, указал мне на подводу.
  
  - Здесь парное молоко и хлеб. Катерина Петровна успела собрать среди родителей учеников.
  
  Между тем, мадам Попель вернулась к повозке. Однако вопреки ожиданию не уехала - перекинула через плечо перевязь с двумя корзинами, гордо подняла голову и прошла мимо нас к беженцам.
  
  Запахло свежей выпечкой. Словно по волшебству, на аромат со всех сторон слетелись дети.
  
  - Она у меня учительница, сподвижница, - провожая теплым взглядом супругу, поведал Попель. - Вместе из Петрограда приехали, мечтали нести просвещение в народ. Удивительная она. Могла служить где-нибудь в столице - университетское образование позволяет. Ан-нет...
  
  Он словно бы оправдывал жену - видно не по себе было от ее нарочитого пренебрежения. Я же ничего предосудительного в том не видел.
  
  - Юлиан Юлианович, прошу у Вас помощи в одном жизненно важном вопросе...
  
  Попель выжидающе глянул.
  
  - У нас есть тяжелые раненые, которые не перенесут дальнейшего пути. Здесь, конечно, не оставим. А вот на другом берегу... Есть ли там доктор или фельдшер?
  
  - Нет. Был замечательный доктор в поместье Горвата. Но... - Покачал он головой. - В революцию горватовскую усадьбу баламуты сожгли. Петр Никодимыч помыкался по крестьянским хатам в Барбарове, даже думал к нам в Юревичи податься, но с приходом немцев к дочери в Каролину уехал. Это верст на двадцать южнее. И никакой медицины, кроме бабок-травниц в деревне не осталось. К нашему фельдшеру наведываются по надобности.
  
  Ситуация вырисовывалась скверная. Я рискнул сузить задачу.
  
  - Может, подскажете надежного человека на том берегу? Надо обязательно найти убежище на неделю-полторы для одного раненого. Жизненно важно. И для него, и для меня. Уход и охрану, думаю, обеспечу. Главное, крышу над головой...
  
  Странно, но от волнения я едва не заикался. И кровь прилила к вискам.
  
  - Надежного... - Задумчиво повторил Попель, как-будто решая для себя сложную задачу. Он не спешил с ответом и явно колебался.
  
  Удивительным было другое. Задавая вопрос директору школы, я вдруг четко понял, как следует организовать убежище для Оли. Как и то, что оставлять в Барбарове 'навечно' - совсем не обязательно. Достаточно ей немного окрепнуть, и я перевезу из прифронтовой полосы в выверенное, надежное место.
  
  - Знаете, есть один вариант... - Медленно произнес Попель, потирая лоб.
  
  Но продолжить не успел. Из глубины монастырского двора раздался отчаянный женский крик:
  
  - Юлий!!!...
  
  Юлиан Юлианович встрепенулся и, мгновенно позабыв обо мне, рванул навстречу жене. Взбудораженная, потерявшая самообладание, она бежала к нам, наталкиваясь на неспешных монахинь и медлительных от усталости санитаров.
  
  Ухватив мужа за руку и ничего не объясняя, Екатерина Петровна тянула теперь его туда, откуда кричала. Лицо ее поразило меня - красные пятна, расширенные от ужаса глаза, текущие ручьем слезы. Да что там, к дьяволу, произошло?! И я рванул через двор вслед за Попелем.
  
  А дальше оказалось и вовсе неожиданно. Екатерина Петровна привела нас к... Оле!
  
  - Юлий, ты... ты... Это же!.. - От сдавливающих горло рыданий дама едва могла говорить.
  
  Обеспокоено хмурился Попель, не понимая происходящего. И внятно объяснить ему она не могла. У меня же мгновенно возникло предположение - они знакомы!
  
  Кое-как восстановив дыхание и утерев слезы, Катерина Петровна подтвердила догадку. Правда, неожиданным образом.
  
  - Хельга!.. Ты не узнаёшь?! Это ведь наша Хельга, Юлий!
  
  - Почему - Хельга? - Недоуменно выпалил я. Однако спрашивал в пустоту - всё внимание были устремлено на Ольгу. Она отвечала им измученным, расстроенным взглядом. И плакала. Похоже, связывало их много большее, чем просто знакомство.
  
  Минская губерния, Речицкий уезд, окрестности села Юревичи, 1 апреля 1919 года, 18.30
  Странное состояние нахлынуло - вроде и с тобой это происходит, да как-то проносится мимо, не задевая, не оставляя зарубок в памяти. Вот и получилось, что пути к реке - словно не бывало. Задумался ненадолго, спускаясь с монастырского холма, а впереди уже шумит-галдит толпа, вырывает 'с мясом' места в причаливших лодках.
  И вроде осталась зарубка, будто справа виднелось еврейское кладбище и какая-то невзрачная церквушка. Но зарекаться бы не стал. Возможно, приметил в одной из деревень, еще до Юревичей. А сколько таких прошли сегодня - со счета сбился. Четыре, пять или шесть, если с хуторами? За два дня без сна в голове намешалось слишком многое. А еще предстояла переправа, которая, судя по гвалту, простой не будет.
  Впрочем, отрешенность моя длилась недолго. Едва дорога вывела из леса на прибрежный бугор, и я оторопел. Всякое предполагал, да и с колокольни видел, но открывшаяся вблизи картина ужаснула не меньше, чем вчерашнее паническое бегство бойцов от большевистского бронепоезда. По сути, это было закономерным продолжением, захватывающим, как эпидемия, всех, кого достигало.
  Подножие холма вплоть до уреза воды кишело людьми. Напирая друг на друга, они рвались к трем подплывающим лодкам. Две, а то и три тысячи человек - к трем утлым челнам!.. Дрались, отталкивали, кричали! Взрослые, здоровые мужики! Кто-то, не удержавшись, падал и исчезал под толпой. Сделалось жутко - не задавили бы!
  В стороне, на приличном удалении от кипящего скопища, показалась еще одна лодка. К ней вышли из леса четверо бойцов с лошадьми. Но заметил и кто-то в толпе. Будто от пчелиного роя отделился 'клок' и понесся наперерез конникам.
  Лодка причалила, выпустив на берег человека в кожухе. Тот немедля забрал у бойцов лошадей, повел к селу. Другой, оставшийся в челне, приглашающе махнул рукой. Однако спокойно отчалить им не удалось. Когда в лодку забирался четвертый, примчались солдаты из толпы. Отшвырнули бедолагу в воду и без промедления всей гурьбой бросились в челн. Сразу было ясно: добром дело не кончится. Так и получилось - через миг-другой, перевернувшись, они уже ожесточенно дрались в ледяной воде.
  За дальнейшим развитием событий в той злополучной лодке, я не следил. Со стороны Барбарова показался баркас. Внешне вполне надежный, ходкий, он быстро приближался к берегу. Пожалуй, именно на нем и стоило переправлять раненых. Но как пробиться к судну через обезумевшую от паники толпу, я пока не представлял.
  А времени, меж тем, оставалось немного. Скоро на берег должны были прийти первые подводы от Журавина.
  - Мало лодок! - С упреком высказал я старосте, подъехавшему на бричке.
  - Ды як жа мала? - Не согласился тот. - Тры дзюжыны ўжо сышлi на той бераг! Яшчэ з ваколiцы мужыкi прыйдуць. Там пару дзюжынаў чаўноў будзе, а можа i поболе.
  - Лес для нас везут? - Напомнил я о бревнах с лесопилки.
  Мужик кивнул, поправляя картуз.
  - Соломоныч казав, сам падводами даставиць. Пачакайце трошки, Вашбродь.
  Из-за поворота появилось пятеро всадников. В одном из них я узнал капитана Куликова, с которым так и не успел поговорить с момента появления батареи в Юревичах.
  Прибыли артиллеристы совсем недавно и навели нешуточный переполох. До сих пор мы предполагали, что нагрянуть с запада, от деревни Гряды, способны только красные, но никак не свои. Выходит, ошибались.
  - Искренне рад видеть, Владимир Васильевич! - С теплотой приветствовал меня капитан. Его простое, красное от природы лицо, растянулось в широкой улыбке.
  Нас переполняли вопросы, но прежде, закурив, мы наблюдали за штурмом очередных лодок, что подошли к берегу.
  - Невесть что творится!.. - Выпалил пораженный Владимир Олимпиевич.
  - Согласен, - крепко затянувшись папиросой, я взял у Капустина гранату 'лимонку'. Действовать нужно было быстро, пока местные жители не отказались переправлять нас, и пока бойцы, растеряв человеческий облик, не передавили друг друга.
  Для моей задумки 'лимонка' была слабовата. Не тот шумовой эффект. Но не успел я смириться с отсутствием другого выбора, как вдруг заметил у бойца из сопровождения Куликова, пристегнутый к ремню 'фонарик'* (*граната Новицкого). Вот это было то, что нужно. Громко и почти без осколков. Наверное, носил он ее для пущей грозности - иного объяснения я не видел.
  - Вы позволите?
  Оторопев, солдат отдал гранату. Вытянув кольцо и нажав на рычаг, я мысленно досчитать до шести.
  - Да бросайте уже, Владимир Васильевич! - Не выдержали нервы у кого-то рядом. И я бросил - в заранее присмотренное место, в стороне от причала.
  Попрыгав по склону, 'фонарик' покатился и замер в сажени от кромки воды. Секунду-другую ничего не происходило. Я успел достать из кобуры 'наган' и крутануть барабан. Наконец, граната сработала. Взрыв прозвучал эффектно, разлетевшись громким эхом по берегу.
  Толпа резко замерла, оглянувшись на звук. Затем заворочалась, выискивая источник опасности. Кто-то даже завопил: 'Красные!' И я едва успел заглушить этот вопль выстрелами, дважды пальнув в воздух. Помогло. Внимание мгновенно переключилось на меня.
  Странно вышло. Вдруг запылали уши, и буквально на мгновенье обуял ужас: какие найду слова? Чтобы правильные, чтобы не ошибиться?! В горле сжался комок, и вспомнилось: не знаешь, как поступить - делай шаг вперед.
  - До темноты остается час! Вы давитесь за место в лодках. Но мало кому повезет! Две, три, четыре сотни переправятся. И разбегутся, как зайцы проклятые! А остальные?! Кто в плен к красным, а кто здесь придушенный потонет? Времени в обрез! Но есть пока выбор! Всю ночь бороться за место в челне. Это один путь. Другой путь - всю ночь строить плоты! Чтобы утром уйти всем вместе! Всем, понимаете?! Мы останемся отрядом - силой! Для красных, для Петлюры, для поляков. Подумайте! Еще есть минута! Пока везут с лесопилки бревна и бочки!
  Толпа молчала. И, поглядывая на меня, продолжала ломиться к причаливающим лодкам.
  - Командиры, офицеры - есть? - Чувствуя, как надрывается голос, и теряется надежда, проорал я.
  Отозвалось несколько человек. Теперь они пробивались из гущи толпы к краю, будто против бурного течения. Но главное - к нам.
  - За ночь построите плоты! Успеете! - С отчаяньем продолжил я. - Красные далеко! По данным разведки, есть время до полудня! Выставлены заставы! Мы узнаем о красных загодя! Повторяю: есть выбор! На берег сейчас доставят бревна, пеньковые веревки, жерди, бочки! Я заплатил за них из казны отряда!
  Последнее было истинной правдой. Двойную цену отдал владельцу лесопильного завода за весь наличный лес и отрядил к нему прапорщика - надзирать за исполнением.
  Будто подтверждая мои слова, на дороге появились первые подводы с бревнами. Это и стало нужной каплей. Общее движение к переправе вдруг замедлилось, толпа прямо на глазах потеряла целостность и раскололась на части. Увы, не все, но большинство все же вняли моим словам.
  Разволновавшись от свершившегося чуда и опасаясь, как бы общий настрой снова не переломился, я приказал офицерам немедленно разделить бойцов на команды и принять на себя руководство строительством плотов. Места для работ здесь хватало - широкая и лысая окраина пойменного луга. К тому же, староста, как вскоре выяснилось, привез с собой какой-никакой инструмент. Обещал и о бочках договориться с евреем-бондарем.
  - Давай любые бочки! Разницы нет - новые, старые! - Встрял в наш разговор офицер, прибывший с Куликовым.
  И снова на переправе царила суматоха. Но уже иного толка. Подъезжающие подводы окружали, напирая друг на друга. Начинались новые споры, дрязги, рукоприкладство - теперь за лес.
  Тем временем, к берегу приближался баркас, что должно было вызвать новую волну распрей и заставить многих отказаться от участия в строительстве.
  - На баркасе отправляем раненых! - Попытался заранее образумить присутствующих. - Повторяю: только раненых! И взвод охраны! Взвод третьей роты 68-го полка! Кто не согласен - предупреждаю: мы ставим здесь пулемет! Вот на этом самом месте!
  И я указал себе под ноги. Мысль о пулемете пришла внезапно. Едва договорив, я отправил Капустина в монастырь за расчетом из роты Маркелова. Его пулеметчики неплохо показали себя в Гомеле. Оставалось надеяться, что те не сбежали сюда, на пристань, вместе с прочими и не дерутся в первых рядах.
  К слову, мое мнение о Косте за минувшую неделю сильно переменилось. До отправки на фронт мы с Георгием не воспринимали его всерьез, больше доверяя Никитенко, и даже Кридинеру - что сейчас казалось совсем невозможным. Теперь же получалось, что никого надежнее Кости рядом нет. И только ему я мог доверить разведку на другом берегу и поиски надежного крова для раненых. Он, впрочем, и сам с готовностью откликнулся. Одного мы не учли - на переправе творилось невесть что.
  Впрочем, Маркелова и сопровождавших его бойцов на берегу я не увидел. Что, с одной стороны, внушало надежду, с другой - совсем не гарантировало, что Косте удалось переправиться в Барбаров. Возможно, он до сих пор искал свободные лодки ниже по течению.
  Пока суть да дело, мы коротко перемолвились с Куликовым. И снова я услышал странную историю. Но уже не моей мнимой смерти - целого предательства. Моего предательства.
  ...Как рассказывал Куликов, вскоре после судьбоносного собрания к артиллеристам нагрянули растерянные штабисты. И принесли шокирующее известие. Недозбруев, якобы, порвал все карты, отправил посыльного с подозрительным пакетом к большевикам, а сам, убив ординарца и двух штабных офицеров, укатил на бричке в сторону Нахова. И были с ним Доссе и Архангельский.
  Бранд наотрез отказался верить и, заклеймив прибывших 'провокаторами', едва не пристрелил. Свои помешали. Теперь было очевидно, что Владимир Владимирович оказался прав: провокация действительно имела место, и свою роль она сыграла. По крайней мере, заставила артиллеристов пойти на Юревичи другим путем.
  Это решение, как выяснилось, принадлежало Бранду. 'Дорога через Нахов, по всей видимости, скомпроментирована', - к такому выводу пришел он и на основе карты-трехверстки проложил новый маршрут - через Автюцевичи и южнее, к Припяти.
  Вместе с артиллеристами увязались и другие подразделения, бывшие в эшелонах по соседству, а также отставшие от своих одиночки.
  - Матвеев?.. - Затаив дыхание, спросил я.
  Убивая надежду, Куликов покачал головой.
  - А где же капитан Бранд?
  Последовала очередная зловещая пауза. С самого утра я ждал, что вот-вот повстречаю Владимира. Если не на почтовом тракте, то в Юревичах определенно. Не с его удалью и лихостью всерьез застрять в этой передряге. Но Бранда до сих пор не было, и меня начали одолевать разные предчувствия.
  - Не могу знать, господин командующий, - переменившись в лице, признал капитан. Что-то здесь было не просто.
  - Мы заспорили в дороге, - наконец, признался Куликов. - Уже за Малыми Автюцевичами. Уперлись в гнилое болото. Куда, как идти?! Что на той трехверстке видно?! Нервы у всех - ни к черту! Вымокли, устали. В итоге, разделились. Я со своей батареей отправился на юг, а Бранд с остальным дивизионом - на восток. Не знаю, как уж они, а мы верст сорок по болотам наплутали. Думали - всё, отстали безнадежно. Но - Бог миловал. Будем надеяться, выйдут скоро на тракт!..
  Я закурил, чувствуя, как от тревоги щемит в груди. Неизвестна участь Бранда, Матвеева, Никитенко, Белогурова, Плюева, Блинова. И еще многих, очень многих, кого подспудно причислял к своим! Противников моих прошедшая ночь, впрочем, тоже не пощадила. Доссе, Кридинер, Томилин - где они? Но все это были загадки без ответов.
  Почти одновременно с баркасом прибыли первые подводы от Журавина, а с ними - и расчет с 'Максимом'. Полусонные, взъерошенные - пулеметчики немедленно взбодрились, как только увидели происходящее на переправе. Хмуро выслушали задачу, поглядывая на суетливые и бестолковые попытки построить плоты. Почесывая затылки и озираясь по сторонам, неспешно выкатили пулемет к краю обрыва. И уселись на виду, чтобы в подробностях наблюдать за 'пристанью'.
  - Капитан, - обратился я к Куликову. - Кто из Ваших офицеров смог бы возглавить работы по постройке плотов?
  Скептически глянув на горе-строителей, Владимир Олимпиевич потер виски и после короткого раздумья предложил:
  - Сам возьмусь, если позволите. Конечно, устал, как собака - что есть, то есть. Но нам всем предстоит переправляться. Так что заинтересован кровно.
  Я согласно кивнул.
  - Тогда не будем терять времени. Приступайте. Кузин и Пшибыш прикрывают тылы. Постарайтесь построить с расчетом на их подразделения.
  Время даже не бежало - неслось с ошеломляющей скоростью. Явственно надвигались сумерки, еще более усложняя наше положение и множа нерешенные проблемы. Последние возникали как будто из ничего. Не успели начать доставку леса - и вот уже образовался затор из подвод. Перемешались груженные и порожние, меж ними застряли журавинские повозки. С какой-то рассыпались бочки. Ругань со всех сторон, ржание лошадей, хаотично снующие люди.
  К моему немалому облегчению среди новоприбывших к переправе оказался штабс-капитан Яньков. Ему и поручил навести порядок на дороге. Судя по тому, как он рьяно взялся, можно было ожидать результата.
  Теперь оставалось переговорить с Кузиным и назначить его своим помощником. Согласится или нет - уже не играло роли. Отправив за подполковником вестового, я отозвал в сторону Куликова, успевшего с головой погрузиться в возведение плотов.
  - Капитан, на Вас большая надежда. Многих командиров подразделений, кого удалось встретить, уже известил. Теперь довожу до Вас. И Вы передайте сообщение далее. Переправитесь в Барбаров - обустраивайтесь и ждите моих приказаний. Я немедля отбываю в Ровно, в штаб Петлюры.
  - Вас понял, - поправив фуражку, Куликов нахмурился. - Позвольте уточнить: прямо сейчас?
  - Да. Дорога каждая минута. Староста обещал лодку ниже по течению. В Барбарове найму бричку до железнодорожной станции. Заодно о размещении наших отрядов договорюсь.
  - Владимир Васильевич, а если начистоту? Как думаете, с этими самостийными удастся найти общий язык? Мы ведь для них - все кацапы проклятые.
  - Не знаю, Владимир Олимпиевич, не знаю, - Куликов затронул вопрос, который и меня взволновал: примут ли нас в качестве союзников? - Телеграмма Ерошевича давала определенные гарантии. Но теперь и тех нет на руках. Доссе с подельниками уничтожили бумаги. Поэтому... Остается надеяться, что даже сейчас мы им интересны, как весомая помощь в борьбе с большевиками.
  - А если на поляков бросят? - Шумно выдохнув, командир батареи закурил и вопросительно уставился на меня.
  - Не бросят, - категорично возразил я. - Вы помните, какие условия мы вырабатывали в Гомеле? Я буду твердо стоять на них. За двое-трое суток, думаю, достигнем договоренности. Если же не сойдемся...
  А действительно - задумался я вдруг о том, о чем прежде подумать просто не успевал - если переговоры с Петлюрой не оправдают надежд? Что будет с отрядом? Что будет со мной? Плен? Расстрел? Бегство? Если бегство - куда и с каким возможным исходом? Будущее - даже в союзе с Директорией - какое оно? И есть ли оно у нас? Мысль показалась такой страшной и потрясающей, что я силком задвинул ее подальше.
  - Готовлюсь ко всякому, - слегка покривив душой, сказал я. Ни к чему еще не был готов! И сам ничего не знал. Но тут вдруг почувствовал: Куликову и остальным, как никогда, нужна моя уверенность. Даже самая необоснованная, тупая - как у завзятого солдафона.
  - Командование на время отсутствия передаю подполковнику Кузину, - продолжил я, переведя взгляд на неприветливо разлившуюся холодную реку. - Не сложится с Петлюрой, найдем свою дорогу. Выход всегда есть. Возможно, мы просто его не видим с этого берега.
  Куликов помрачнел, и желваки заиграли на его лице. Пожимая руку, напутствовал мне на прощанье:
  - С Богом, Владимир Васильевич! Теперь всё будет зависеть от Вас.
  - И от Вас, капитан. Чем больше нас переправится в Барбаров, тем весомее наши шансы.
  Мне стало зябко. Нервы, похоже, сдавали. Вдруг овладели сомнения - не ко времени собрался я на другой берег. Каждому не сообщишь, почему именно сейчас. Оставляю всех и ухожу - вполне возможно счесть предательством.
  - Владимир Васильевич? - Отвлек от раздумий голос Кузина.
  Минувший час сказался на подполковнике благотворно. Уже не было той угрюмости и раздраженности, что кипели в нем при встрече в Юревичах. Усталость, конечно, по-прежнему сквозила, но теперь уступала спокойной деловитости. Доложив обстановку в селе, Кузин пересказал донесения от Пшибыша и сообщил о небольшом отряде, появившемся с запада вслед за Куликовым. Нет, покачал головой, то был не Бранд и не Матвеев. Надежды, что им удастся прорваться к реке, оставалось все меньше.
  Назначение моим помощником Кузин, вопреки ожиданиям, принял стоически. Выслушал наставления, пожал руку на прощание. И вдруг огорошил вопросом:
  - Позвольте узнать, что с Савьясовой? Как намерены поступить? Она ведь здесь, в монастыре?
  Стало как-то особенно неуютно. Я мрачно кивнул, выискивая Капустина в толчее повозок. Надо было торопиться, пока еще совсем не смеркалось. И объяснять Кузину ничего не хотелось.
  - Верно, в монастыре. Сегодня, думаю, переправим в Барбаров. Директор гимназии обещает устроить у проверенных людей, пока в госпиталь не перевезем.
  Нахмурившись, Сергей Петрович заложил руки за спину и, всячески подчеркивая свое неодобрение, уточнил:
  - Тот, что давеча помощь предлагал? Сомнительный тип, по моему разумению. Сегодня - нашим, завтра - вашим. Рискованно!..
  В какой-то мере он угадал мое беспокойство, хотя наше впечатление о господине Попеле в целом не совпадало.
  - Нет, Сергей Петрович. Все должно быть в порядке. Как выяснилось, они с Ольгой Станиславовной - старинные приятели. Вместе учились в Петрограде, в университете. С супругой его в большой дружбе. Так что... Ольга Станиславовна всецело им доверяет.
  - Вот так случай, - сердито удивился он. - Это, конечно, меняет дело.
  Случай-то - случай, и впрямь удачное происшествие. Но мрачные предчувствия не отпускали. Снова я вверял Олю другим людям, снова перекладывал заботы на чужие плечи. Рискованно. Рано или поздно что-нибудь обязательно приключится - неожиданно и нехорошо. И пусть бы я ошибался!..
  ...В назначенном месте - несколькими верстами ниже по течению - там, где по заверениям старосты меня дожидался человек с лодкой, тоже велась переправа. Велась неторопливо, степенно, под присмотром пожилого солдата. По манере держаться, по характерным репликам то определенно был унтер-офицер либо фельдфебель. По крайней мере, сотней бойцов, толпившихся за спиной, управлял привычно и толково.
  Тип был колоритным - крупный в кости, суровый. Медведь, а не человек. Пущей строгости ему добавляли нависшие, косматые брови, почти скрывающие глаза. Что, впрочем, не мешало солдату пресекать поползновения нарушителей порядка.
  - Куды прешь, дура!?.. - Одним окриком остановил он наглеца, выскочившего ужом из-за чужой спины. Проныра вжал голову в плечи и попытался было вернуться в толпу. Однако выходка не прошла бесследно. Нарушителя отбросили в воду, лишив прежнего места в очереди и промочив до нитки. Погрузка в лодку продолжилась - будто ничего не бывало.
  - Всё, паря, ехай! - Отсчитав двенадцатого бойца, наконец, постановил 'унтер'. И длинная 'долбёнка', способная, пожалуй, перевезти лошадь с бричкой, плавно отчалила от берега.
  Заявлять о себе мне не пришлось. Распорядитель переправы сам приметил новых людей на берегу и, присмотревшись, верно определил в них начальство. Деловито одернул шинель, поправил папаху, и стремительным шагом двинулся навстречу нам.
  - Здрав жлаю, Вашбродь командущий! - Смерив меня цепким взглядом, солдат привычным жестом отдал честь. И не без гонора представился. - Ефрейтор Бабушкин! Третья рота 67-го полка!
  - Ефрейтор, значит? - Переспросил я. - А по батюшке?
  - Никифор Петров, из хрестьян Ефремовского уезду! Разрешите доложить!?
  По всему выходило, что определенного мне в перевозчики сельчанина Бабушкин перехватил и на моих же глазах загрузил его лодку пассажирами.
  - Не пеняй, Вашбродь, каждый час дорог. Вот я покудова челн и востребовал - с пользой для обчества... - хмурясь, оправдывался ефрейтор, клятвенно обещая отправить вне очереди на первой же лодке, которая прибудет со стороны Барбарова.
  - Давича поручика Маркелова так ить переправил - по первому праву, - проворчал он, указывая рукой на другой берег.
  Я внутренне вздрогнул. Первая добрая весть - Костя сумел переправиться.
  - Давно это было?
  - Часа два тому, Вашбродь. И с ними еще семеро бойцов. Один малый на язык больно... тогось, - казалось, ефрейтор зубами проскрежетал. - Зловреден, ирод.
  Семеро? Я лично провожал Костю за ворота монастыря. Из расположения роты с ним уходило четверо. Еще трое откуда? Всякого-разного в разведку он бы точно не взял. Тут было о чем задуматься.
  Я оглянулся на свое сопровождение. Капустин с 'денежным' мешком на плечах и пятеро бойцов из савьясовской роты, в числе которых - старший унтер-офицер Изотов. Когда-то именно он доставлял меня на дрезине в собрание железнодорожных рабочих. И вот снова судьба выбрала в попутчики - теперь к атаману Петлюре. Кого еще я взял бы с собой? Определенно - только хорошо знакомых или проверенных. Наверняка, Маркелов с кем-то повстречался.
  ...Ефрейтор Бабушкин сдержал свое обещание. Прибывшая через пять минут 'долбёнка' взяла нас на борт, а с нами - и нескольких солдат из очереди. Лодочник, сморщенный и пожелтевший от махорки старичок, чертыхаясь и тихо бранясь, указывал нам места рассадки. Лодка трепыхалась, пугая переворотом, и я с опаской представлял предстоящий путь по разлившейся реке. Однако напрасно трепал себе нервы. Как только все уселись, лодка обрела равновесие. Берег плавно и быстро отдалился - путешествие началось.
  Над Припятью веяли холодные сквозняки. Не ветер - будто сама река незримо дышала. Темно-розовое зеркало воды, отражавшее загоревшийся на полнеба закат, нарушалось водоворотами, стремнинами и плывущими корягами. Покой и умиротворение заполняли все вокруг - что было совершенно несвойственно моменту, но действовало заразительно. Мысли и сомнения растворялись, я зачарованно наблюдал за уверенными движениями лодочника и чувствовал, как мягкие лапы сна пытаются накрыть меня.
  Сколько мы провели в лодке? Двадцать минут, полчаса, час? Время имело здесь, на воде, какое-то иное течение. Мы преодолели реку и теперь проплывали по одному из ее рукавов, словно по лабиринту, - мимо голых кустов и деревьев. Птицы - мелкие и даже очень большие - близко подпуская к себе, неохотно подымались в воздух. Один раз вода буквально закипела от переполошившейся гусиной стаи. И гомон - непрекращающийся птичий гомон - усиливал впечатление нереальности происходящего.
  Челн ткнулся в лысый пологий холм, узкой полосой возвышавшийся над разливом.
  - Усё, хлопцы! Выходьце! - Скучно постановил лодочник. -Трымайцеся заходу - у тый Барбарыв и прыйдице.
  Заплатив за переправу и попрощавшись со стариком, мы, не теряя времени, двинулись в путь.
  Земля под ногами чавкала и проседала, еще не успев просохнуть после отступившей воды. Впереди темнели вспаханные огороды. На деле же до них оказалось не близко - дорогу преграждали затопленные ложбинки. Это, впрочем, не могло сбить нас с нужного направления. Протоптанные предшественниками обходы уверенно вели в сторону деревни. А сумерки, меж тем, становились все гуще.
  От усталости, навалившейся вдруг, от вернувшегося груза сомнений - правильно ли поступил? - я не сразу заметил, что лай собак звучит уже совсем близко, что в воздухе пахнет печным дымом и прелым навозом. А когда понял, нас окликнули из зарослей кустов.
  - Стой! Кто идет?!
  Однако дожидаться ответа вопрошавшие не стали. Затрещали ветки - словно лось ломанулся через крепь - и на меня с воплями выскочил человек. Я, признаться, и 'наган' не успел приготовить.
  - Живой!!! Чертяка!!! Живой!!! Чтоб тебя!..
  Он душил меня в объятьях и, матерясь, всхлипывал. От него крепко разило самогоном и потом. Я скорее понял, чем узнал - Никитенко!
  И на душе разлилась горькая радость - не предал меня Семен Аркадьич, не дезертировал! Напрасно я о нем плохо думал. Даже стыдно стало.
  
  ***
  О том, что я жив, Семену Аркадьевичу сообщили пару часов назад. И Маркелов попал ни к кому-нибудь, а прямиком к нему. Поделился полученным от меня поручением - найти подходящее помещение для раненых. Однако после всех злоключений и противоречивых 'достоверных версий', Никитенко боялся верить хорошим вестям.
  - Сам полковник Матвеев - уж кто-кто! - лично подтверждал: Недозбруев убит! Как похоронили, да как погиб - всё от него!.. И кабы он один!.. - Возмущался Семен Аркадьевич, с горячностью рассекая воздух рукой.
  Мы направлялись к деревне, полностью доверившись проводникам и оставив дозор на прежнем месте.
  - Соколики, что на берегу в секрете, моментом дали знать, что в лодке офицер прибыл, - продолжал рассказ Никитенко, то и дело оборачиваясь ко мне и обдавая перегаром. - Думаю, а вдруг?!..
  Выразительно глянув, ротный оборвал себя на полуслове. Хмель определенно прибавлял ему сентиментальности.
  - Что в Барбарове? - Переменил я тему.
  Кивнув, прапорщик продолжил уже в заурядном тоне.
  - А что в Барборове? Так-то порядок, Владимир Васильевич. С самого утра разговоры разговариваем. Село большое, народец понятливый. В хаты пустили, харчами горячими потчуют. Хотя сперва было насторожились. Прознали, вишь, сколько с того берега прийти может - переполошились. Да только наш шалый капитан - кого хошь уболтает! Накатил чарку-другую со старостой, с хозяевами, о жизни покумекал... Глядь - и дядьки уже на все согласные. И сеновалы вам пожалуйте, и баньку. В общем, отказу нет.
  - И самогон - широкой рекой?
  С нарочито виноватым видом Никитенко заулыбался и пригладил усы.
  - Ну а как без него, родимого, господин командующий? - Однако дольше дурачиться не стал. - Пару-тройку стопок, не сочтите за дерзость, и Вам бы не повредило. Душу успокоить, да здоровье после болот поправить. Потом можно и поспать. Вот только не ко всем сон идет.
  Наверное, он судил по себе. Ко мне сон шел - широкими и быстрыми шагами. Улеглось волнение от встречи, свежий речной воздух дурманил уставшую голову. И я как мог боролся с собой.
  По докладу Никитенко выходило, что большинство из прибывшего личного состава уже спали. Едва устроившись по хатам и даже не дождавшись кипятка, валились в сон. Те же немногие, кто продолжал бодрствовать, глушили сладкую водку. И офицеры не отставали.
  На языке крутился вопрос - кто таков этот 'шалый капитан'? Неужто - Бранд!? Хотелось бы верить. Однако, вспоминая рассказ Куликова, я осознавал, что выдаю желаемое за действительное. И потому выжидал пока само не проясниться. К тому же, спросить хотелось о многом, и мы перескакивали с темы на тему.
  Оставшаяся дорога до деревни пролетела быстро и почти незаметно. Я едва успевал подмечать: идем пролеском, затем полем, а затем длинной улицей с малочисленными любопытствующими по лавкам. В конце пути чернел голыми ветвями помещичий парк, и на входе в него стояли, опираясь на трехлинейки, двое часовых в расстегнутых шинелях. При нашем появлении они попытались привести себя в порядок, но особенно не старались, да и не до того сейчас было.
  Через парадные ворота в парк, обозначенные каменными столбами с витыми решетками, я прошел почти в полусне, сомневаясь, были те в действительности или причудились заодно с расхлестанными часовыми. Под ногами шуршал гравий, остро пахло лозой и старой тиной. И шли мы как-то долго в сгущающихся прямо на глазах сумерках - поместье оказалось большим, не из простых.
  - Офицеры у управляющего остановились. А в панском доме можно раненых разместить, - на развилке дорожки Никитенко указал на белеющий справа дом. - Там бальная зала - не хуже дивизионного лазарета. И баркас как раз поблизости причаливает. Я распоряжусь, с Вашего позволения?
  - С хозяином разговаривали?
  - Так ведь нет хозяина, Владимир Васильевич! Там старшим старик-управляющий с фамилией чудной, не упомнишь. Пан Жмотинский или Дожицкий? Тот еще сморчок въедливый! Перво-наперво условие выдвинул - костры из паркетов и дверей не жечь. Будто мы звери какие!
  Гравийная дорожка привела нас к небольшому добротному дому с колонами. Окна его скудно освещались керосиновыми лампами, из открытых филенчатых дверей пахло вкусным, мясным. Глухо доносились голоса. А на ступеньках курил человек без гимнастерки. Его нижняя рубаха белела в темноте подобно маяку, и на надраенных до блеска голенищах бликовал огонек папиросы. Офицер, иначе и быть не могло.
  Человек сидел неподвижно, обреченно опустив голову. По всей видимости, хандрил отчаянно, да и к тому же был пьян. Только выпущенное облачко табачного дыма выдавало в нем жизнь.
  - Кого еще нелегкая принесла?! - Прохрипел он совершенно хмельным, возмущенным голосом. С хорошо различимым бешенством! С таким знакомым бешенством!
  Это был Бранд!
  ...Я пытался привести его в чувство, заставить раскрыть глаза. Даже встряхнул несколько раз. Тщетно. Владимир был мертвецки пьян и только яростно матерился в ответ. Слева от крыльца, как присмотрелся Никитенко, валялся ординарец капитана и кто-то еще.
  Наверное, я хотел слишком многого. Главное, Бранд выбрался, и он здесь!
  - Да, укатали сивку крутые горки! - Глубокомысленно заметил Никитенко, помогая взвалить капитана на плечи крепкому и здоровому бойцу. - Немудрено. Иной бы давно спекся. А он всё пил и пил, всё удивлялся - хмель, мол, не берет. Вот тебе и не берет!
  - Давно он прибыл? - Спросил я, закуривая и угощая папиросой Семена Аркадьевича.
  - Давненько. Как бы не первым. И батарея с ним. Но те уже давно спят - почитай с полудня. А он всё держался. И переговоры с местными, если начистоту, его заслуга. Столько народу перепил! Как только повстречал его - Владимир Владимирович как стеклышко был. Злой, как змей, но трезвый. От меня узнал о 'гибели' Вашей - допрашивал с пристрастием, что и как. Голову морочил: не сходятся, мол, факты и не могло так глупо получиться. Однако через час-другой сам, похоже, уверился. Да и как иначе - все вокруг твердили, пока Маркелов от Вас не прибыл. Но говорил ли с ним капитан - тут уж не скажу.
  * * *
  Старичок Дможинский читал письмо Попеля с серьезным сосредоточенным видом. Очки в посеребренной оправе с треснувшим стеклом сползали ему на нос, он поправлял их со сдержанным вздохом и, поджимая губы, продолжал чтение.
  Я терялся в догадках, что у него на уме. Управляющий и впрямь оказался человеком непростым: высокомерным и малообщительным, всем своим видом демонстрирующим неприступность. Таким ли был в общении с Попелем? По крайней мере, услышав от меня фамилию директора гимназии, удивленно приподнял бровь и почтил письмо вниманием.
  Попель уверял, что лучше, чем пан Дможинский на этом берегу убежище для Ольги никто не организует. Якобы человек он искушенный и опытный. Несмотря на сложные взаимоотношения с местным людом авторитет имеет непререкаемый - и в поместье, и во всей округе, и даже в Мозыре. И слухи ходили о нем самые невероятные. Вплоть до того, что состоял пан Дможинский членом таинственной секты - то ли иезуитской, то ли вовсе масонской. Глядя на него, к слову, верилось.
  Маленький рост и сухое, костлявое сложение не мешало ему иметь вид величественный и многозначительный. Обтянутый морщинистой кожей череп, волнистые длинные волосы с изрядной сединой, крючковатый выдающийся нос - воистину готический облик. Колдун или Кощей какой-то, а не управляющий большого поместья.
  - Пан офицер, прошу меня извинить - не запомнил Вашего имени, - вдруг нарушил он молчание, не отрывая глаз от письма. - Что поделать? Старость диктует своё...
  Говорил Дможинский неспешно, совершенно ровным голосом, с едва уловимым польским акцентом.
  - Пан Попель, было время, оказал мне неоценимую услугу. Такое сложно забыть и обойти вниманием. И я признал себя его должником. Однако до сего дня Юлиан Юлианович не обращался ко мне за помощью.
  Он встал из кресла и, заложив руки за спину, подошел к темному окну. Лицо его сохраняло непроницаемость.
  - Неоценимая услуга... - Все тем же тоном повторил он. - Всё это так. Но не слишком ли высока плата за долг?
  Мне не нравились его рассуждения, я чувствовал, что дело идет к отказу, и уже собирался откланяться, как услышал неожиданный вопрос от Дможинского.
  - Единственное, что настораживает... В письме указано, что фамилия дамы Климович. Имеет ли она отношение к шляхецкому роду Климовичей-Церанецких?
  Я кивнул, припоминая давние беседы.
  - Да, ее отец был шляхтичем.
  Управляющий шумно выдохнул и страдальческие складки появились на его лбу.
  - Что ж, это меняет дело. Я возьмусь ей помочь.
  Благодарить я не спешил.
  - В чем будет заключаться Ваша помощь? Где Вы намерены спрятать ее и, главное, кому доверить?
  Старик сухо кашлянул.
  - Вы ставите меня в неловкое положение, пан офицер. Я не привык держать отчет.
  Заметив, что ответ меня не устроил, управляющий плотно стиснул губы и вернулся за письменный стол.
  - Добре, будет по-Вашему. Но учтите - сведения не должны подлежать огласке.
  - Слово офицера.
  Сурово кивнув, словно принимая клятву, и выждав паузу, Дможинский продолжил.
  - Есть доверенные люди. До рассвета переправят в Красную горку со всеми предосторожностями. Недалеко отсюда, пять верст. Рядом фольварк Левондовского. За ним - тропа к дому почтенной панны Ядвиги. Место секретное и удобное. Царские жандармы за полвека не нашли. Сейчас могу об этом говорить. Сам скрывался у панны Ядвиги в юности... после разгрома восстания.
  - Вы были повстанцем?
  Лицо старика просветлело плохо скрываемой гордостью.
  - Да. И вся моя семья. Большие надежды, великая цель. Невероятно прекрасное время. М-да... А потом - крах всего, отчаяние и непреходящая боль потерь. Мой отец и брат не вернулись из Сибири. Дядя, брат матери, расстрелян. Я уцелел один. Такова цена свободы. Даже не обретенной.
  Кажется, он говорил о польском восстании. Переспросить я не решался. Но вдруг понял: Дможинский впервые за очень много лет делился воспоминаниями! Загорелись глаза, на впалых щеках появился румянец.
  - Почему Вы остались здесь и не уезжаете в Польшу? Большевики могут вернуться.
  Август Адамович мрачно усмехнулся.
  - Я живу на земле предков. Как говорят, корнями пророс. Никакая большевистская нечисть не сгонит меня отсюда, с моей Припяти. Я пережил могучую Российскую Империю, переживу и этих временщиков! Не переживу?.. Что ж - нет лучшей участи, чем умереть в старости на родной земле. А Великая Польша... Кто знает - возможно, она сама придет ко мне!
  Странное дело, но при его словах мне вдруг вспомнилась заречная улочка, на которой стоял дом родителей. Защемило сердце, и что-то похожее на зависть проскользнуло в душе. Нет, не хотел бы я прожить там всю жизнь - не потомственный шляхтич, чтобы держаться за кусок земли. Окрестности того же Ораниенбаума нравились куда больше. И все же тяжело было осознавать, что скован в возможности вернуться.
  Закончив с вопросами по размещению Ольги, я перешел к не менее важному - своей поездке в Ровно.
  - И планировать не стоит - сегодня не уедете. Дай бог завтра, - тут же огорошил Доможинский. Казалось, в глазах его мелькнули насмешливые огоньки. - Поезд следует из Мозыря по утрам. Так было прежде, так есть и сейчас. Но много-много хуже - пунктуальность теперь никто не блюдет. Сообщение иной раз на неделю обрывается. По какой причине - бог весть. Ждите поезд на станции с восьми утра до полудня. Не явится - значит всё. Мой приятель Багушевский частенько в Каролину ездит - установил закономерность.
  По словам управляющего, дорога до станции Михалки занимала часа два. Добротную бричку и лошадь он обещал предоставить. Получалось, выезжать нужно было около шести утра, а лучше - на час раньше, еще затемно. Так появилось время на осмысление.
  Впрочем, обдумывать поездку и предстоящие переговоры - банально не хватало сил. И посовещаться было не с кем. Бранд спал как убитый. С трудом стянув сапоги, его уложили на кушетку в гостевой комнате, в которой, сотрясая оконные стекла, уже храпело пятеро.
  И Никитенко начал сдавать. Мы пили душистый травяной чай в теплом углу гостиной и оба, разомлев, едва ворочали языками. В напитке чувствовалась мята и чабрец, что-то еще расслабляющее нервы и согревающее горло. Я понимал, что надо бы немедленно встать, походить - иначе усну прямо за столом. А так нельзя - о многом еще не распорядился. Но - всё оттягивал этот момент, оттягивал и - не успел. Провалился в сон.
  * * *
  Меня пробудили навязчивые голоса - мужской и женский. Они зудели почти над ухом, будоражили и не давали снова уйти в уютное забытье.
  - И не просите! Пущай спит. Не велено, ясно Вам!?
  - А я все-таки настаиваю! - Нетерпеливо возразила дама. Кто бы то могла быть?
  - Вот сами и будите! Чего уж там? Меня ж разбудили!..
  В голосе Капустина - а это был он - звенело раздражение. И я его понимал. Окончательно просыпаться и вникать в происходящее - не было никакого желания.
  - Господин Недозбруев! - Вдруг перешла к прямой атаке дама. И все же голос звучал неуверенно, просительно. - Ради бога, проснитесь! Умоляю! Очень важное дело!
  Важное? С трудом растиснув веки, я лениво соображал, кто передо мной и что это место. Вагон? Нет. Память быстро прокрутила события прошедших суток, приведя в дом управляющего имением Барбаров. И, оказалось, спал я на жестком кожаном диване - на том же, на котором пил чай, - припечатав ухо к высокому подлокотнику.
  - Кто Вы? - Хрипло спросил, растирая глаза и онемевшее ухо. Спросил, и тут же пришло узнавание. Катерина Попель, собственной персоной! Испуганная, бледная, но апломба своего не растерявшая.
  - Почему Вы здесь?! - Голос по-прежнему изменял мне. - Где Ольга?
  Мадам Попель поспешно кивнула, понимая, что представляться уже нет нужды.
  - Ольга со мной. Мы переплыли реку недавно...
  - Кто еще с вами?
  Оглянувшись на дверь, а затем на Капустина, Катерина Попель драматически вздохнула.
  - Такая неразбериха! Никто ни за что не отвечает! Доктор ваш - Журавич, кажется? Говорил, нас встретят. Никто не встретил! Солдат, там, на реке, в сторону махнул - туда езжайте - вот и вся встреча! Не спорю, близко идти. Но откуда нам знать?! По темноте - представьте, каково оно? Ольгу Станиславовну оставили в прихожей...
  Зачем Попель позволил ей сопровождать Ольгу? На мой взгляд, совершенно неразумно и неосторожно. Впрочем, неизвестно еще, у кого бразды правления в этой семье.
  Что она говорила дальше - я не слушал. Тяжело оторвавшись от дивана, прошел к носилкам. И с удовлетворением обнаружил в прихожей знакомые лица. Никто иной - сам Мадьяр скромно улыбался мне, подпирая стену у входа. И пульс у Оли измеряла Мещерякова.
  - Спит, - ответила доктор на невысказанный вопрос.
  По левую руку вновь возникла супруга Попеля и не преминула тихо пожаловаться, бросив обиженный взгляд на Нину Львовну.
  - Опять морфий вкололи. Доктор ваша настояла. Страшно, а она говорит: 'Выжила бы, а там - посмотрим'...
  Оля выглядела жутко - опухшая, серая, помертвевшая. И веки - бледные, тяжелые, как у покойницы. Сердце холодело. Показалось вдруг: не жилец Оля. И все это напрасные мучения. Ради чего? Чтобы умерла у нас, а не у красных?!
  Однако углубляться в эти мысли я себе запретил. И постарался задвинуть подальше.
  - Нина Львовна, еще пять-шесть верст?.. До надежного убежища?
  В ответ Мещерякова одарила меня тяжелым взглядом.
  - Вам этого мало? Намерены прикончить? Чтобы наверняка? Владимир Васильевич, как хотите, я категорически против. Чем здесь плохо? В помещичьем доме прекрасно расположимся.
  - Здесь - на виду, большой риск, - преодолевая нарастающие сомнения, настаивал я. - Еще пять верст - неторопливым шагом, на добротной бричке... Можно прямо сейчас, пока Ольга Станиславовна под морфием.
  Лицо Мещеряковой посуровело.
  - Поступайте по своему разумению. Похоже, Вы перестали отдавать себе отчет!
  - Нина Львовна. Поверьте, риск очень большой. Оставить здесь - все равно что на виду у красных. А то место, про которое говорю, не в пример надежнее!..
  - Что значит надежнее в ее состоянии?! Вы понимаете, о чем рассуждаете? В данный момент нет особой разницы - надежнее там или здесь! Выжить бы! А здесь она была бы под моим наблюдением!.. - Выпалила вдруг Мещерякова.
  И я оторопел.
  - Вы... намерены остаться?
  Впрочем, несложно было догадаться, что служило тому причиной. Матвеев не появился в Юревичах.
  - Никаких известий?..
  Она поняла мои мысли. Отрешенно мотнув головой, уселась на стул у стены и, погрузившись в мрачное расположение духа, закурила.
  - Нет. Новикова тоже нет.
  - Что ни о чем не говорит.
  Мещерякова не ответила, только глаза отвела. Заложив ногу за ногу, сосредоточилась на тлеющей папиросе.
  Воцарилась долгая пауза. Надо было на что-то решаться.
  Выслушав доклад офицера-кавалериста о ходе переправы и прибывших подразделениях, я перевел взгляд на застывшую с вопросительным видом Катерину Попель. Подошел к носилкам Оли - будто надеялся получить подсказку. В голове пронеслись все наши беседы этих дней, мои глупые обиды и претензии. Какими неуместными они теперь казались! Вспомнились слова Перенталя - якобы, Оля так меня изведет, что сам буду смерти ей желать. Нет, не желал. Скорее, ярко и отчетливо видел саму смерть - неотвратимую.
  Рядом кто-то нетерпеливо вздохнул. Попель. Неужто дамочка не понимала, что из-за нее вопрос о новом переезде Ольги предопределен? Решение пришло само собой. Слишком заметная фигура эта учительница! Для местных жителей не стало секретом, с кем и куда путешествовала ночью по реке. Поэтому всё действительно предопределено...
  - Госпожа Попель, извините, запамятовал отчество.
  - Катерина Петровна.
  - Скажите, Катерина Петровна. Знает ли кто-нибудь в Юревичах, что Вы отправились на баркасе с ранеными?
  - Н-нет, - неуверенно начала она. И тут же вспомнила. - Ах, постойте! На берегу со мной здоровались, и на баркасе. И здесь Боборыка помогал раненых по сходням снести.
  Как я, собственно, и предполагал...
  К ее чести, ситуацию она поняла верно - забеспокоилась. Но лучше бы раньше думала. Что теперь?
  - А Доможинский? Вы передавали письмо? - Разволновалась госпожа Попель.
  В ответ я коротко пересказал наши договоренности. Говорил для Катерины Петровны, но даже Мещерякова голову повернула - вслушивалась.
  - Не знаю, Катерина Петровна, стоит ли Вам дальше сопровождать Ольгу Станиславовну. А мы поступим так, - распинался я. - Отряжу в охрану пятерых бойцов из взвода Никитенко...
  Доктор встала с места и подошла ко мне, не сводя тяжелого взгляда.
  - Хорошо. Мы рискнем. Но отправляться будем немедленно.
  - Мы?.. - Удивленно переспросил я.
  - Не ослышались, - спокойным тоном ответила она. - Займусь лечением больной. Хоть в чем-то окажусь полезной. Но обещайте, что у нас будет связной в Барбарове. Чтобы не пропустить... Михаила Семеновича.
  К нашему разговору, как выяснилось, прислушивался Мадьяр.
  - Владимир Васильевич, дозвольте мне? - Едва не бросился он на колени.
  - Дозволить - что? - Не сразу понял я.
  - При Ольге Станиславовне застацца! Серца ноет - не хочу от дома далёко уходиць. А тут оно близэнько.
  Иван Бурый - конечно, это был идеальный вариант. Ему я мог доверять. В подмогу определил еще троих - надежных бойцов из савьясовских.
  Круг доверенных лиц складывался на удивление скоро и удачно. По медицинской части взяла заботы на себя Мещерякова - немедленно отправилась в помещичий дом, где уже разворачивался лазарет, за санитаром и сестрой милосердия. И Олю с собой забрала - подготовить к поездке.
  Единственное, не хватало моральных сил и терпения образумить Катерину Попель, которая смотрела на меня взглядом оскобленной битой собаки и отказывалась принимать разумные доводы. 'Я должна быть с Ольгой!' - и все тут. И вроде бы понимала, что из-за нее тяжело будет блюсти секретность. Понимала, но с ослиным упорством настаивала на своем. Командный тон тоже не выручал - в ответ дама заливалась слезами. Пришлось вызвать на помощь старика Доможинского.
  Поднятый с постели Август Адамович был хмур и сварлив, однако в общении с дамой выказал себя галантным. Даже руку церемониально целовал. Затем, испытывая мое терпение, повспоминал вслух добрые три поколения предков Катерины Попель и ее супруга. Что затянулось минут на десять, однако неожиданно возымело успех. Жаль, я невнимательно слушал и пропустил те волшебные слова, благодаря которым Попель смиренно кивнула и засобиралась домой.
  - Так вот, панни, передайте Юлиану Юлиановичу мое почтение. Альберт недавно весточку передавал, вспоминал добрым словом Вас и Вашего супруга. Жду в гости, как всё успокоится. Недели через полторы, - заключил он почтительным, но категоричным тоном.
  Обернувшись напоследок, Катерина Петровна обожгла меня обиженным взглядом:
  - Вы уж постарайтесь не потерять Ольгу Станиславовну!
  И тем самым, похоже, поставила точку в общении со мной. По крайней мере, помощь в сопровождении до переправы приняла от Доможинского, не от меня.
  Не откладывая, впрочем, управляющий позвал проводника и для нас. Им оказался совсем молодой человек, смуглый, черноглазый, с темным пушком на верхней губе. Юноша явно происходил не из простых, с гонором, да и по умению держать взгляд принадлежал к не робкому десятку.
  - Позвольте представить - Филипп из рода Горбачевских.
  Значит, шляхтич. Собственно, это многое объясняло. Другой вопрос - каким паренек окажется на деле?
  - Филипп уже посвящен в суть, - продолжал меж тем Доможинский, покровительственно похлопав молодого человека по плечу. - Я вызвал его три часа назад от пани Ядвиги. Хозяйка извещена. Ваших людей ждут.
  - Каким образом они смогут держать связь с Барбаровым? И со мной? Мне будет необходим еженедельный доклад. На первых порах вероятно и чаще.
  Август Адамович разгладил несуществующую бороду.
  - Филипп? - Тускло улыбнулся он юноше, подталкивая его к беседе. - Уважите пана офицера?
  Почувствовав на себе скрещенные взгляды - а к нам успела присоединиться Нина Львовна - Горбачевский покрылся красными пятнами. Однако, вполне сладив со смущением, вскинул подбородок, распахнул глаза.
  - Можно и каждую неделю, - юноша говорил без акцента, и все же произношение выдавало в нем сельского жителя. - Но позвольте вопрос.
  Он замолк, ожидая моей реакции. Я кивнул.
  - За что Вы боритесь?
  Под нахмуренным взглядом Доможинского - тот был явно недоволен своим протеже - я коротко назвал пункты нашей программы. Филипп светлел с каждой моей фразой.
  - Что такое лига наций? Впрочем, не об этом сейчас! Главное, против большевиков! Пообещайте в награду за службу взять меня к себе в отряд?!
  - Филипп!.. - Не сдержал упрека Доможинский. - Вас вызвали не за этим!
  Не тут-то было. Молодой шляхтич вдруг показал зубы.
  - Дядя Август! Я не хочу всю жизнь сидеть сиднем в этой дыре! И слушать Ваши с бабкою рассказы! Ноги-руки есть, голова на месте - сколько еще прятаться? От большевиков, от немцев, потом опять от большевиков?! У меня тоже есть идеалы и цели!
  - А вот голова, похоже, не на месте! - Вспылил в ответ управляющий. И выдал долгую тираду на польском языке.
  Юноша побагровел. Недолго помолчал, буравя Августа Адамовича пытающим от гнева взглядом. Затем, понизив голос, ответил. Словно приговор выдал.
  - Это Ваши мечты, пан Доможинский. А я пойду с ними! Если меня возьмут...
  Не давая разгореться раздору, я вмешался, спросив возраст юноши.
  - Двадца... - Запнувшись, Филипп коротко глянул на управляющего и поправил себя. - Восемнадцать.
  На что Август Адамович вскинул бровь.
  - Пан Горбачевский уже осень на дворе встречает?
  - Осенью будет восемнадцать, - потупив голову, вынужденно признал юноша.
  - Раз так, - заключил я. - Мы вернемся к этому вопросу после. Проверим на деле Вашу готовность нести службу, ответственность и осознанность поступков. Кто знает, возможно, еще перемените решение. А покамест послужите связным с Барбаровом. Мне нужен человек, на чье имя можно отправлять письма почтой, и этот человек должен исправно отвечать.
  - Фамилия адресата, полагаю, будет вымышленной? - Не столько спросил, сколько выставил требование Доможинский.
  - Конечно, - кивнул я. - Сейчас и условимся, какая.
  Похоже, обострение конфликта поколений нас миновало и выдвинутое мной условие оставило надежду обоим.
  Сборы завертелись с пугающей быстротой. Не покидало ощущение, будто я забыл что-то или не учёл. А еще удручало понимание, что мне с ними ехать не стоило.
  Однако я должен был составить представление, как устроится Ольга на этом фольварке, глазами того, кому доверял. Отправить Капустина? Нет, Денис головой отвечал за сохранность казны. Я даже в Ровно его c собой не брал. Хотя, возможно, ошибался - и следовало взять. Не стоило выпускать из вида оставшиеся деньги. Но тогда и нас должно было быть не менее сотни, а то и двух. Внушительная делегация получилась бы!..
  Вспомнил о предстоящей поездке - и холодком протянуло по спине. Куда я еду и к кому? 'Просто было на бумаге...' Вперед двигала огромная ответственность за людей, она же до сих пор не позволяла особенно сомневаться. Однако представить себе - сколько проходимцев по нынешним временам крутится вокруг штаба Петлюры!.. Как доказать, что я - не дутая фигура, что за мной люди, сила? Что ж, вот так, наверное, и доказать. Привести с собой пусть не тысячи, а хотя бы батальон. С такой силой - хочешь-не хочешь - будешь разговаривать.
  Значит - батальон. Срочно.
  Окликнув промелькнувшего в дверном проеме Дениса, я распорядился:
  - Разыщи Пшибыша и Никитенко. Немедля ко мне. И ящик какой-нибудь добротный в хозяйстве поспрашивай - чтобы на замок запирался. Не дело это - казну в мешке держать.
  Капустин бросился исполнять. И я добавил ему вдогонку:
  - Капитана Бранда пусть попробуют разбудить.
  Оставалось немного времени, чтобы побриться и привести себя в порядок, еще раз обмозговать свои действия и подготовиться.
  Первым появился Пшибыш. Похоже, он вообще не спал, и его длинное лицо казалось еще более вытянутым. Но, к чести командира батальона, выглядел Йозеф собранным и готовым к любым приказаниям.
  По докладу выходило, что три из четырех рот батальона успешно переправились. Пшибышу удалось сохранить большую часть личного состава. Что лишний раз подтверждало: первый батальон 68-го полка по своей боеготовности и благонадежности превосходит все подразделения бригады со времен основания. И, к слову, это был мой батальон. Тот самый, доставшийся после аттестации в Туле. Однако вступить в должность из-за ареста так и не пришлось.
  - Штабс-капитан, через час Ваш батальон должен выступить походным порядком на станцию Михалки. Вот, смотрите, - я указал ему на карту, разложенную минуту назад на обеденном столе. - По сведениям, дорога добротная грунтовая, около двадцати верст. Предупреждая вопросы: да, все мы измождены вчерашним переходом. Но дело еще не окончено. Вам предстоит сопровождать меня в Ровно. Так что выспимся в эшелоне. Отставшая рота будет ожидать распоряжений здесь, вместе с другими подразделениями. Да, и еще - пятерым бойцам из роты прапорщика Никитенко будет отдельное задание. Я прикомандирую их к доктору Мещеряковой. Возражения есть?
  - Никак нет.
  - Вопросы?
  Оглянувшись на входящего в комнату хмурого, как осенняя ночь, Семена Аркадьевича, командир батальона деловито заметил:
  - Исключительно организационного характера. Вы следуете с нами или присоединитесь на станции?
  - Присоединюсь. Прапорщика Никитенко задержу на десять минут. Затем он незамедлительно поступит в Ваше распоряжение
  Проводив Пшибыша и договорившись с ним об условных сигналах на подъезде к станции, я повернулся к мутному и едва держащемуся на ногах прапорщику. Не то, чтобы тот был сильно пьян - его подкосила накопившаяся усталость.
  - Владимир Васильевич, - буквально проскрипел он. - Я в седле не удержусь, не то, что пешим. За что Вы нас так?
  - Понимаю, Семен Аркадьевич, сам едва живой, - со вздохом ответил я. - В самое сердце к бывшему противнику идем. Кто знает, как оно там сложится? Ерошевич-то многого наобещал. Но какова цена его словам? И кому, если не вам, довериться можно? Спину друг другу прикроем.
  - Да оно-то правильно, - хмурясь, он в сердцах махнул рукой. - Жаль, лямонов у нас нет - замутить того варева, что капитан Бранд Вас травил.
  Я не успел ответить, как вдруг от дверей раздался такой знакомый, звенящий от раздражения голос:
  - ЛИ-моны, Никитенко, лИ-моны!.. Сколько можно Вам повторять? И, к слову, господа-товарищи, я бы сам не отказался от трех-четырех в свежем виде.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"